Вступительные статьи и послесловия к различным изданиям "Трех мушкетеров"

Форум » Обсуждение книг "Три мушкетёра", "20 лет спустя", "Виконт де Бражелон" » Вступительные статьи и послесловия к различным изданиям "Трех мушкетеров" » Ответить

Вступительные статьи и послесловия к различным изданиям "Трех мушкетеров"

Евгения: Здесь будут собраны имеющиеся на форуме статьи, сюда же можно выкладывать и вновь найденные. В данной теме приведены статьи: - О.Смолицкая, А.Поливанов "Париж в романе А.Дюма "Три мушкетера" (размещена Юлёк из клуба), стр. 1 - С. Шкунаев "Комментарии к "Трем мушкетерам" (размещены Annie), стр. 1 - Г. Зингер, вступительная статья "Нелегкая судьба баловня судьбы" (размещена adel), стр. 1 - Предисловие и комментарии к "Трем мушкетерам" издательства "Wordsworth", перевод с английского (размещены adel), стр. 2 - А.А.Смирнов "Александр Дюма и его исторические романы", вступительная статья к "Трем мушкетерам" издательства ACADEMIA, 1928 г., стр. 2 - М.Трескунов "«Три мушкетера» Александра Дюма", по изданию 1952 г., стр. 2-3

Ответов - 76, стр: 1 2 3 All

Евгения: II Творчество передовых писателей Франции в 20-х годах XIX века протекало под воздействием исторической науки, представленной рядом трудов буржуазных историков, в которых нашла свое выражение идея прогрессивного развития человеческого общества. Идея закономерности исторического развития, выдвинутая либеральными историками 20-х годов, вполне соответствовала интересам буржуазного класса в тот момент, когда его позиции не были еще окончательно упрочены. Это и создавало благоприятную почву для объективно-художественного воплощения во французском историческом романе идеи причинности общественного развития. Новая историческая концепция, опираясь на уроки прошлого, должна была обосновать историческую необходимость господства буржуазии. После июльской революции 1830 года открывается новая глава в развитии буржуазной философии и буржуазной историографии. В послесловии ко второму изданию I тома «Капитала» Маркс указал на апологетический характер буржуазной идеологии. «Начиная с этого момента, — писал Маркс, — классовая борьба, практическая и теоретическая, принимает все более ярко выраженные и угрожающие формы. Вместе с тем пробил смертный час для научной буржуазной экономии. Отныне дело шло уже не о том, правильна или неправильна та или другая теорема, а о том, полезна она для капитала или вредна, удобна или неудобна, согласуется с полицейскими соображениями или нет. Бескорыстное исследование уступает место сражениям наемных писак, беспристрастные научные изыскания заменяются предвзятой, угодливой апологетикой». Либеральные идеи, в соответствии с которыми утверждалась неизбежность общественного развития, оказываются теперь неприемлемыми для повернувшей вправо буржуазии и заменяются реакционной философией «извечности» буржуазного строя. Не только в социологии 30-х годов, но и в художественной литературе преломляется отныне «теория случайности», объясняющая исторические события, войны и революции, переживаемые человечеством, сцеплением случайных обстоятельств. Это новое идейное течение, отражавшее переход буржуазного общества и его идеологов на реакционные позиции, нашло свое воплощение в 30-х годах в массовом появлении историко-приключенческих романов, из которых наиболее известными в свое время были: «Пляска смерти» Поля Лакруа, «Два трупа», «Король Сицилии», «Приключения при Карле IX», «Граф Тулузский» Ф. Сулье, «Государственная тайна» Эжена Сю. Новый формировавшийся жанр историко-приключенческого романа, при всем разнообразии тем и изображаемых событий, отличался одной общей характерной чертой — причудливым вымыслом, искажавшим реальный ход истории. «Историчность» этих романов была чисто внешней, события давно прошедших времен, изображавшиеся в них, воспроизводились только как эффектные явления, своими внешними чертами противостоявшие современности. Связь событий между собой и определяющая роль в них народа не были поняты и раскрыты этими ограниченными романистами буржуазного общества. Авторы романов 30-х годов, нарушая цепь событий минувших времен хаотическим нагромождением необъяснимых случайностей, исключали какое бы то ни было представление о закономерности общественных явлений в жизни народов и государств. Этот порочный метод творчества привел в дальнейшем к постепенному вырождению французского исторического романа, представленного ранее произведениями Виньи, Мериме, Бальзака, Гюго. Во взглядах Дюма на историю, а отсюда — и в самом методе его «исторического» повествования, преобладающим моментом явился принципиальный отказ от возможности понять причинность в событиях прошлого и попытка объяснить их «фатальными», «случайными» обстоятельствами. В эти годы вопрос о случайности и необходимости в историческом развитии, вопрос о роли личности в истории правильно ставил и разрешал в своих статьях великий русский критик-демократ В. Г. Белинский. В статье «Идея искусства» он писал: «И в природе и в истории владычествует не слепой случай, а строгая, непреложная внутренняя необходимость, по причине которой все явления связаны друг с другом родственными узами, в беспорядке является стройный порядок, в разнообразии единство, и по причине которой возможна наука». В рецензии на русское издание исторического труда Ф. Ансильона «Изображение переворотов в политической системе европейских государств с исхода пятнадцатого столетия» Белинский объяснял неизбежность общественного движения времен Реформации тогдашними историческими условиями и видел в деятельности Лютера выражение духа времени и потребностей общества: «Папская власть пала в общественном мнении. Великий переворот был уже готов: оставалось случаю выдвинуть на сцену человека, который, по своей натуре и своему развитию, мог бы сделаться органом общей мысли, главой движения, представителем века, героем его драмы. Таким явился Лютер, сам того не зная». Так передовая русская мысль в лице Белинского, в противоположность позициям буржуазных историков и писателей Западной Европы, отвергая антинаучный взгляд на историю как на скопление случайных и необъяснимых явлений, обосновывала принцип необходимости и закономерности событий прошлого. III Во Франции в 20-е годы интерес к национальной истории был порожден бурным ходом политической борьбы, вызванной буржуазной революцией 1789—1794 годов, под воздействием которой протекал процесс становления буржуазного общества. После падения наполеоновской империи и реставрации Бурбонов во французском обществе возникает насущная необходимость осмысления происходящих событий и постижения путей будущего. Увлечение историей было свойственно как либеральной буржуазии, так и реакционному дворянству. Однако, пытаясь осмыслить исторические факты, представители того и другого класса приходили к глубоко различным выводам. Дворянство, надеясь на возврат былых привилегий, извлекало из прошлого — как оно извлекало их и из непримиримых конфликтов настоящего — аргументы против революции; буржуазия, наоборот, всматриваясь в уроки истории, доказывала необходимость дальнейшего упрочения сложившегося капиталистического строя и стремилась к утверждению своего полного господства. Нарождающаяся романтическая литература начинает изображать историческое прошлое Франции, интерес к которому поддерживается не простым любопытством читателей, но теми общественными преобразованиями, которые происходят в период Реставрации. В 1828 году Проспер Мериме публикует свою историческую драму-хронику «Жакерия», в которой он дает реалистическую и в общем сочувственную трактовку восстания крестьян во Франции XIV века. Романтик Вите, современник Александра Дюма, печатает в конце 20-х годов драматическую трилогию «Лига» («Баррикады», «Штаты в Блуа», «Смерть Генриха III»); в этой трилогии Вите в живых сценах воскрешает быт и нравы конца XVI века, заостряет внимание преимущественно на показе массовой народной жизни и отношений различных социальных классов, принимавших участие в политических событиях той эпохи. Излюбленной эпохой романтиков становятся XVI и первая половина XVII века, когда во Франции происходили крупнейшие политические события и конфликты, предопределившие дальнейшие пути государственного развития Франции. Так, период абсолютистской диктатуры кардинала Ришелье (1624—1642) нашел свое отображение в двух наиболее значительных произведениях романтической литературы— в историческом романе Альфреда де Виньи «Сен-Мар» (1826) и в драме Виктора Гюго «Марион Делорм» (1831). Следует отметить различие во взглядах на прошлое Франции, выраженное в этих произведениях. Альфред де Виньи не скрывает своих симпатий к отжившему феодальному укладу Франции, противопоставляя оппозицию высшего дворянства XVII века диктатуре Ришелье, тогда как Гюго решительно отвергает дворянский мир и превыше всяких титулов и званий ставит истинно благородные человеческие достоинства героя из народа. Тем не менее, в обоих произведениях кардинал выступает как ловкий интриган, превратившийся в крупного государственного деятеля благодаря коварству, хитрости и угодничеству. Будучи первым министром, Ришелье самовластно управляет Францией: король беспрекословно соглашается с политикой и жестоким произволом кардинала. Такое понимание роли Ришелье в государственных делах становится широко распространенным у историков и писателей Франции. Необходимо заметить, что Дюма в романе «Три мушкетера» в значительной степени отходит от традиционного изображения личности Ришелье. К событиям и историческим лицам этой эпохи Дюма обратился только в 40-х годах. В начале же 30-х годов он был поглощен мыслью и желанием отразить в художественной форме острый классовый конфликт, возникший между дворянством и буржуазией в конце XVIII века во Франции и завершившийся революционным переворотом и победой третьего сословия. Впервые к теме французской революции 1789 года Дюма обратился в исторической повести «Красная роза» (1831), несомненно навеянной политическими событиями, порожденными июльской революцией 1830 года. В повести воскрешена социально-историческая обстановка периода наиболее бурного подъема революции, когда у власти находились якобинцы, возглавляемые Робеспьером. «Эта партия, — утверждает Дюма, — желала революции со всеми ее последствиями, чтобы народ когда-нибудь воспользовался ее плодами». Подобного исхода революции Дюма не приемлет и, изображая борьбу отряда республиканской армии с вандейскими мятежниками-роялистами, определенно склоняется на сторону последних. Суть произведения сводится к весьма поверхностному изображению революции. Ее прогрессивного значения для последующего исторического развития Франции Дюма совершенно не понял. Эта реакционная тенденция находит свое выражение и в других, позднейших произведениях Дюма на ту же тему. Так, в романе «Кавалер де Мезон-Руж» (1846) восхваляется аристократия, ее нравы и культура. Победный ход буржуазной революции воспринимается романистом как неизбежное роковое событие. В бурных проявлениях мысли и воли французского народа революционного времени он осуждает силы прогресса и стоит на стороне реакции. Враги революции, беспощадно уничтожаемые ею, изображены как ни в чем не повинные люди. Политические конфликты, классовые столкновения показаны как выражение слепых и темных страстей, вступающих в единоборство с «подлинной гуманностью». Носителями «человеколюбия» в романе выступают контрреволюционный аристократ, организующий заговор с целью спасти от гильотины Марию-Антуанетту, и бывший революционер, гражданин Морис, который, ради любви к одной из участниц заговора, предает республику. Роман идеализирует монархический строй Франции со всеми его государственными и общественными установлениями. Взгляды Дюма на эти вопросы были неизменны. Когда романист касался темы борьбы дворянского класса за свои былые привилегии, всякий раз под его пером возникали повествования, проникнутые осуждением революции и преклонением перед аристократическим обществом, которое было сметено вихрем буржуазной революции (романы «Графиня де Шарни», «Анж Питу»). В 30-х годах Дюма задумал план создания целой серии романов, которые должны были отразить огромный период исторического развития Франции, от Карла VII (1422—1461) до середины XIX века. Первым произведением этого цикла явился уже упомянутый выше роман «Изабелла Баварская», источником для которого послужило исследование Баранта «История герцогов Бургундских». Антианглийская направленность этого романа несомненна. Из событий далекого прошлого Дюма воскрешал факты, обличавшие стремление Англии захватить французские земли и распространить на них свое господство. Таков смысл романтизированного эпизода из историй Франции XV века, когда в 1420 году жена безумного короля Карла VI Изабелла Баварская и герцог Бургундский заключили с англичанами предательский договор в Труа, согласно которому английский король после смерти Карла VI получал французский престол. Роман Дюма отражал чувства неприязни к Англии, внешнеполитический курс которой в те годы был резко враждебным по отношению к Франции.

Евгения: IV Д'Артаньян, главный герой романа «Три мушкетера», — лицо историческое. Основным источником для этого романа послужила напечатанная в Голландии в 1701 году книга Куртиля де Сандра под названием «Мемуары господина д'Артаньяна, капитан-лейтенанта первой роты королевских мушкетеров, содержащие множество частных и секретных вещей, которые произошли в царствование Людовика Великого». Книга Сандра вышла в свет примерно через тридцать лет после смерти д'Артаньяна, и автор писал вымышленные мемуары своего героя, пользуясь подлинными документами о жизни и служебной деятельности д'Артаньяна и его трех друзей-мушкетеров. Однако к действительным фактам Сандра присоединил немалую долю литературного вымысла. Так, например, у Сандра говорится, что три мушкетера были братьями, между тем как ему отлично было известно, что они происходили из различных дворянских семей и носили разные фамилии. Из «Мемуаров» Сандра Дюма почерпнул многочисленные подробности при описании нравов XVII века. Но неиссякаемая сила воображения позволила писателю при очень вольном обращении со своим источником создать на его основе произведение, глубоко своеобразное по форме и содержанию. Роман «Три мушкетера» явился органическим воплощением ранее сложившихся творческих принципов Дюма; в нем ярко проявились основные стилевые особенности разработанного им типа исторического приключенческого романа. Воскрешая минувшую эпоху, Дюма восторгался ею и выражал преклонение перед устоями и нравами феодально-монархического строя. Превращая подлинно исторические факты в увлекательные живописные вымыслы, романист отнюдь не стремился к правдивому отображению крупнейших исторических событий XVII столетия. События эти представлены в романе как обособленные и не подчиненные тем решающим силам, которые определяли политическое развитие страны, шедшей по путям формирования и упрочения абсолютной монархии. Вследствие такого подхода к изображению давно прошедшей эпохи романист в своем повествовании дает искаженную картину явлений политической жизни и деятельности исторических лиц. Это становится особенно ясным, если учесть некоторые важнейшие моменты из истории той эпохи, раньше недооценивавшиеся. XVII век во Франции отмечен бурным протестом народных масс против тяжелого политического и экономического гнета, порожденного господством абсолютной монархии, интересы которой с большим усердием защищал первый министр Людовика XIII кардинал Ришелье. Вся политическая деятельность Ришелье (1624—1643) была проникнута стремлением завершить государственную централизацию страны, навсегда покончить с былой самостоятельностью крупных феодалов и упрочить неограниченное господство королевской власти. Жестокий произвол абсолютной монархии создал исключительно тяжелые условия жизни для французского народа. Задавленное тяжестью налогов и жестоко эксплуатируемое феодалами, крестьянство поднимало восстания, беспощадно подавлявшиеся Ришелье. Именно Ришелье принадлежит циничное рассуждение «О народе», выражавшее истинное отношение тогдашней государственной власти к народным массам. «Народ,— писал Ришелье, — следует сравнить с мулом, который, привыкнув к тяжести, портится от продолжительного отдыха больше, чем от работы». Вместе с тем Ришелье вел решительную борьбу с феодально-аристократической оппозицией; он подавил ряд заговоров против государственной власти и покончил с политической независимостью гугенотов, являвшихся не только противниками католицизма, но и непримиримыми врагами централизующей политики, проводимой Ришелье. В романе Дюма в причудливом виде отражены исторические события времен царствования Людовика XIII (1610—1643). История для Дюма являлась лишь богатейшим собранием фактов, на основе которых можно было изобрести увлекательный сюжет. Сложные явления политического и социального характера ускользали от взора романиста, и бурная жизнь Франции того времени, полная смут и восстаний, получала в романе произвольное истолкование. «Знатные господа, — пишет Дюма, — сражались друг с другом; король воевал с кардиналом; испанцы вели войну с королем. Но кроме этой борьбы — то глухой, то явной, то тайной, то открытой — были еще и нищие, и гугеноты, бродяги и слуги, воевавшие со всеми. Горожане вооружались против воров, против бродяг, против слуг, нередко — против владетельных вельмож, время от времени — против короля, но против кардинала или испанцев — никогда». В этом смешении различных групп и слоев французского народа, в этом сумбурном определении его отношений к королевской власти сказывается наивное и в корне неверное понимание романистом действительного смысла происходивших социальных и политических конфликтов. Автор «Трех мушкетеров» был убежден, что сложная цепь событий исторического развития восстаний, войн, переворотов была обусловлена вторжением «случайных обстоятельств». Идея зависимости хода истории от непредвиденного вторжения всемогущего «случая» находит свое выражение во многих исторических рассуждениях романиста. Так, например, война между Францией и Англией, в превратном истолковании Дюма, возникла из-за соперничества Ришелье и Бекингэма, которые были оба влюблены во французскую королеву Анну Австрийскую. Вне поля зрения романиста осталось наиболее характерное явление политической жизни тогдашней Франции — столкновение королевского абсолютизма с непокорными феодалами. Дюма игнорирует социальные проблемы и противоречия, определяющие процесс становления абсолютизма, и сводит глубокие конфликты эпохи к личной вражде французского кардинала и английского герцога. Через всю фабулу романа проходит то скрытая, то явная борьба королевских мушкетеров против кардинала и его приверженцев. У Дюма хитроумный кардинал в своих кознях против мушкетеров всегда оказывается посрамленным. Казалось, гибель д'Артаньяна и его друзей была неминуема, когда миледи заполучила приказ первого министра, дававший ей неограниченное право расправиться со своими противниками. Но подоспел вовремя Атос, и миледи была лишена возможности учинить расправу. В финальной сцене романа выясняется, что Ришелье имел все основания отправить д'Артаньяна в Бастилию и даже на эшафот; однако, решив воспользоваться его умом и смелостью, министр вручает гасконцу указ о производстве его в чин лейтенанта, полагая, что таким способом он привлечет на свою сторону отважных мушкетеров. Впоследствии, в романе «Двадцать лет спустя», о Ришелье говорится, что, по сравнению с д'Артаньяном, он в «отношении ловкости, проворства и политики был всего только школьником». Так, для удовольствия читателей, всесильный министр превращен романистом в слабую, посредственную личность. Вся вереница событий, излагаемых в романе, развивается по воле названных персонажей. Оторванные от общественной борьбы той эпохи, исторические лица у Дюма лишены социально-типических качеств; совершенно не чувствуются стоящие за ними борющиеся политические силы и социальные группы. Это позволило Дюма переключить повествование в план интимной жизни героев, которые превращены в персонажей авантюрного романа. Бальзак по прочтении «Трех мушкетеров», делясь своими впечатлениями об авторе романа, писал Ганской: «Это очаровательный рассказчик, но он должен был отказаться от истории или уж заняться и узнать немного получше». Старательно коллекционируя исторические факты, правдиво воспроизводя черты дворцового быта, Дюма самым бесцеремонным образом обошелся с подлинной действительностью Франции XVII века. Франция того времени выступает в романе как страна, в которой народ занят только служением королю и королеве, а властелины отдают все свое время и всю свою энергию галантным приключениям, даже если это связано с изменой государственным интересам; так, королева Анна Австрийская любит врага своей страны, герцога Бекингэма, и страсть эта находит самое идеальное освещение в романе. Фальшивыми, глубоко искаженными получаются у Дюма портреты знаменитых исторических лиц, на которых писатель смотрел глазами типичного буржуа: они исполнены невероятных добродетелей, прекрасны, благородны и величественны. Не такою была эпоха, изображаемая Дюма в «Трех мушкетерах», и совсем не такими, как у него, были ее деятели. Маркс говорит об ужасном деспотизме Ришелье, о беззаконии, нагло царившем во Франции XVII века. Осада Ларошели, изображенная в «Трех мушкетерах» в качестве героического эпизода из истории Франции, объясняется романистом как событие, вызванное ревностью всесильного кардинала. «Для Ришелье, — утверждает Дюма, — дело было не только в том, чтобы избавить Францию от врага, но также и в том, чтобы отомстить сопернику; к тому же это мщение обещало быть значительным и блестящим, вполне достойным человека, который в качестве шпаги располагал в этом поединке военными силами целого королевства. Ришелье знал, что, победив Англию, он этим самым победит Бекингэма, что, восторжествовав над Англией, он восторжествует над Бекингэмом и, наконец, что, унизив Англию в глазах Европы, он унизит Бекингэма в глазах королевы». Так романист свел к случайному эпизоду кровавые события долговременной осады крепости Ларошель, польстив как представителю Франции, так и злейшему ее врагу — герцогу Бекингэму, которого Маркс презрительно назвал «бездельником». В скупых строках своих «Хронологических выписок» воскрешает Маркс подлинную картину осады этого протестантского города: «Англичане под командованием Бекингема завладели одним фортом на острове Рэ. В июле 1627 Ришелье выступил в поход против них, взял с собой Людовика XIII; он начал осаду Ла Рошели, которую обвинял в том, что она доставляла припасы англичанам. Отрезав ее с суши, он начал 1 декабря 1627 постройку дамбы в море; англичане позорно бросили своих союзников и отплыли обратно в Англию. В феврале 1628 Людовик XIII возвратился в Париж, предоставив Ришелье одному вести осаду. Около 12000 жителей Ла Рошели в июле 1628 умерли от голода, остальные (стали похожи на) скелеты»... «Презренный Бекингем трижды побуждал Ла Рошель нарушить мир, трижды посылал флот к Ла Рошели; всякий раз портил все дело». Такими были в действительности драматические события прошлого Франции, изображенные Дюма наподобие эпизода из «благородного» рыцарского романа. V Белинский назвал XIX век «по преимуществу историческим», имея в виду типичный для этого столетия широкий интерес к истории и отражение в его литературе исторических событий. Это определение вполне применимо к Франции, где в первые же десятилетия XIX века начался расцвет исторической драмы и исторического романа. Французские писатели внимательно изучали прошлое своей страны, воскрешая картины давних времен ради самых разнообразных целей. Виньи в романе «Сен-Map» элегически оплакивал «благородство» и «красоту» феодально-аристократических форм быта, с горьким унынием глядя на зрелище современности, которая, по его мнению, была кладбищем всех его надежд. Гюго в своих произведениях прихотливо соединял животрепещущие вопросы современности с колоритными сценами из прошлых времен, наполняя свои исторические романы чувством глубокого протеста против современных буржуазных общественных отношений. Он разоблачал эгоизм буржуазии и призывал ее вместе с тем к состраданию, к гуманности по отношению к «меньшому брату». Мериме выступил с историческим романом («Хроника времен Карла IX»), задачею которого было убедить французскую читающую публику в том, что «хороших» эпох в истории никогда не бывало; и в старину низость одерживала победу над благородными мечтами, а в современной писателю действительности, как он изображает это, установилось господство буржуазной посредственности, которое уже почти совсем уничтожило надежды на какие-либо перемены в общественном строе. От своих современников, создавших выдающиеся образцы французского исторического романа, Дюма сильно отличался. Он не стремился быть мыслителем и никогда не предпринимал попытки решить те или иные исторические проблемы — применительно ли к прошлому, применительно ли к современности. Свою писательскую судьбу он навсегда соединил с бойкой французской прессой, в которой уже в 40-е годы укрепились буржуазные нравы. Белинский метко назвал Францию 40-х годов «отечеством всемогущей прессы». Эта пресса и приютила на долгие годы Александра Дюма, крупнейшего мастера фельетонного романа. Популярность романов Дюма, с их живописным изображением прошлого, пестрой картиной приключений и борьбы, объясняется тем, что они давали демократическому читателю отдых от скуки и пошлости буржуазной жизни. Они переносили его в мир ярких и действенных характеров, в мир бескорыстных страстей, храбрости и великодушия. Однако классовая ограниченность Дюма приводила к тому, что его романы не возбуждали активного протеста и стремления к борьбе. Они звали к полному примирению с действительностью. Дюма возрождает в своеобразной форме традицию буржуазного приключенческого романа XVII—XVIII веков. Но в XVII— XVIII веках буржуазное общество еще только складывалось и шло к своему господству. Другое дело — в XIX веке. В годы июльской монархии жизнь господствующих классов во Франции получила отпечаток буржуазной скуки и трезвой практичности. Не видя активных, смелых, находчивых, привлекательных героев в современной жизни, Дюма ищет и находит их в историческом прошлом. Писатель явно стремился угодить своими романами широкому кругу французских читателей. На страницах его произведений история утрачивает свое эпическое величие, она становится простой и ясной; отдаленные исторические события изображаются в интимной обстановке, имеющей целью доказать, что короли, королевы, полководцы и министры тоже были людьми, над которыми страсти и капризы имели большую власть. Подобное изображение должно было внушить массовому читателю добродушный оптимизм в его отношении к жизни и к «великим мира сего». Придавая исключительное значение занимательности сюжета и драматической напряженности повествования, Дюма воспользовался в этих целях распространенным среди романистов-современников эффектным приемом построения любовной интриги. Интрига осложнялась тем обстоятельством, что герой и героиня принадлежали к разным народам и партиям, находящимся во враждебном отношении друг к другу. На пути торжества чувств героев, таким образом, воздвигался барьер, искусно преодолеваемый романистом. Отношения между Анной Австрийской и герцогом Бекингэмом соответствуют в романе «Кавалер де Мезон-Руж» отношениям между политическими противниками — республиканцем и участницей контрреволюционного заговора. Аналогичный прием построения любовной интриги применил и Бальзак в «Шуанах», где носителями взаимного чувства любви выступали политические противники — сочувствующая республиканцам Мария де Вернейль и вождь шуанов маркиз де Монторан. Увлекаясь отдельными историческими фактами, Дюма не старался объединять исторические события какой-либо нитью объективной закономерности и не стремился показывать прошлое как выражение борьбы угнетенных народных масс против господствующих классов. Он стремился совсем к другому, почти противоположному: представить Францию XVII века идеальной страной, в которой якобы царило нерушимое национальное единство, крепкое содружество всех; притом каждый француз и каждая француженка первейшим долгом своим почитали любовь к королю и к королеве. Рассуждения писателя о французском титулованном дворянстве и его былом величии были особенно нелепы и анахроничны в тот момент исторического развития Франции, когда окончательно восторжествовали силы буржуазного класса. В то время как Бальзак и Стендаль показывали в своих реалистических романах историческую неизбежность падения дворянства, Дюма воспевал феодальную аристократию и сокрушался по поводу того, что она уже в жизни Франции не занимает господствующего положения. В этом романе все выдает попытку автора объединить хозяев страны и их слуг при помощи неких мнимых общих интересов. Само тяготение Дюма к изображению дворцов, королевских покоев, интимной жизни монархов внушалось ему типично буржуазным восприятием и оценкой исторического прошлого Франции. Белинский проницательно сказал о Франции 40-х годов, что в ней-то и народилась «новая мещанская аристократия», то есть буржуазия, уже не довольствующаяся туго набитым кошельком, но устремляющаяся к титулам и аристократическим отличиям. Интересы этой буржуазии во многом отразились в творчестве Александра Дюма. Наиболее популярным и наиболее удавшимся автору романом из серии его исторических повествований, бесспорно, являются «Три мушкетера». Роман этот характеризуется стремительно и бурно развивающейся интригой, оптимистическим показом жизни как непрерывной деятельности, напряженной драматической композицией, легким, простым и энергичным языком. Композиция «Трех мушкетеров» была предопределена жанром фельетонного романа, требовавшим от писателя не только завершенности глав, но и их органической связи в целостном развитии сюжета. Дюма писал каждую главу романа так, чтобы ее финал служил завязкой эпизода, излагаемого в следующей главе. Предназначавшийся для широкого читателя, роман этот содержал в себе множество увлекательных событий, приключений, описаний заговоров, поединков, сложных интриг, придававших драматическую напряженность повествованию. Опытность Дюма-драматурга сказалась в том живом и действенном диалоге, который составляет существенный элемент композиции его романов. Речь изображаемых лиц лаконична, нередко раскрывает характер персонажей и соответствует тем условиям, в которых живут и действуют герои. На бастионе Сен-Жерве в виду противника за завтраком происходит совещание мушкетеров. Атос обращается к Гримо: «— Что вы видите? — Отряд. — Сколько человек? — Двадцать. — Кто они такие? — Шестнадцать человек землекопной команды и четыре солдата. — За сколько шагов отсюда? — За пятьсот. — Хорошо, мы еще успеем доесть эту курицу и выпить стакан вина за твое здоровье, д'Артаньян. — За твое здоровье! — подхватили Портос и Арамис». Бойкая речь, ясный, лишенный архаизмов язык соответствуют стремительному потоку событий, обилию эпизодов и происшествий, развертывающихся в романе. Отважные и предприимчивые мушкетеры, которые чудодейственным образом вмешиваются в важнейшие исторические события, являются лицами дворянского звания, но они давно оторвались от своих феодальных поместий (в особенности д'Артаньян), не пользуются доходами от них, и даже остается неясным, есть ли у них эти поместья. Бесстрашные мушкетеры и их друг д'Артаньян торгуют своей шпагой на службе короля: за кровь им платят луидорами и предоставляют приличное содержание. Но вместе с тем Дюма старается сохранить в их внешнем облике и поведении черты какой-то рыцарственности, заставляя своих героев идти в огонь и воду ради чести французской королевы, которую не каждый из них даже видел. И все же в романе они выступают как самые обыкновенные люди, которые исполняют роли слуг. Для того чтобы не снизить величия героев и оправдать в глазах читателя их поступки, романист ссылается на нравы той эпохи, формировавшие мораль его героев. «В те времена, — замечает Дюма, — понятия о гордости, распространенные в наши дни, не были еще в моде. Дворянин получал деньги из рук короля и нисколько не чувствовал себя униженным. Д'Артаньян поэтому без стеснения опустил полученные им сорок пистолей в карман и даже рассыпался в изъявлениях благодарности его величеству». С другой стороны, однако, оценивая прошлое глазами буржуазного летописца, Дюма в своей попытке приблизить исторические события к уровню понимания современного ему массового читателя, оказался вынужден показать, как велика была зависимость судеб «великих» людей прошлого от энергии и сообразительности простых, незнатных людей. В наиболее критические моменты, изображаемые в романе, обязательно появляются три мушкетера, а с ними д'Артаньян, которые спасают своей отвагой честь королевы и Франции. Дюма заставляет надменного аристократа, герцога Бекингэма, умилиться при известии об удивительных подвигах д'Артаньяна: «Слушая д'Артаньяна, рассказавшего все это с величайшей простотой, герцог время от времени поглядывал на молодого человека, словно не веря, что такая предусмотрительность, такое мужество и преданность могут сочетаться с лицом юноши, которому едва ли исполнилось двадцать лет». Все «господа», то есть знатнейшие лица Франции и Англии, выступают в романе, как манекены. Они обвешаны драгоценностями, учтиво раскланиваются, величественно ступают, делают попытки умереть от любви к прекрасной даме, но, в сущности, ничего не совершают, ничего не могут изменить ни в своей, ни в чьей-либо судьбе. Намеренно или нет, но Дюма в своем романе показывает, что национальная энергия отнюдь не воплощалась ни в личности Людовика XIII, ни в личности Анны Австрийской, ни в вельможах королевского двора. Наиболее активным героем из категории «господ» в романе является кардинал Ришелье, и то лишь потому, что Дюма наградил его ролью мелодраматического злодея, от поступков которого зависят все повороты интриги. И получилось так, что весь интерес авантюрного повествования сосредоточился на поступках бравых мушкетеров, которые, хотя и служат покорно двору, но вместе с тем противостоят в своих взглядах придворной морали. Холодному высокомерию вельмож в «Трех мушкетерах» противопоставлены великодушие и доблестная отвага героев, в сознании которых лишь изредка проскальзывает догадка о том, что им, собственно, приходится испытывать в чужом пиру похмелье. Об этом, в частности, свидетельствует житейски мудрое рассуждение д'Артаньяна, который только что избежал смертельной опасности после поединка с графом де Вардом. «Бросив последний взгляд на красивого молодого человека, которому едва ли было больше двадцати пяти лет и которого он оставлял здесь без сознания, а может быть, и мертвого, д'Артаньян вздохнул при мысли о странностях судьбы, заставляющей людей уничтожать друг друга во имя интересов третьих лиц, им совершенно чужих и нередко даже не имеющих понятия о их существовании». Главные герои романа стараются всегда действовать сообща, как если бы они черпали дополнительную энергию в товарищеском общении друг с другом. И если случается кому-нибудь из них заполучить золото, оно немедленно делится поровну между всеми. Но, конечно, отнюдь не это золото поддерживает в них постоянную жажду подвигов. Такое изображение бескорыстия и душевного величия, свойственных мушкетерам, превращалось в своеобразный упрек, направленный в адрес буржуазного общества Франции, каким оно сложилось после буржуазной революции 1830 года и каким его изображали писатели-реалисты Бальзак и Стендаль. В заключительной главе романа, в которой мелодраматически изображается возмездие, постигшее злодейку миледи, чьи многочисленные преступления едва не погубили и трех мушкетеров и д'Артаньяна, Дюма вводит многозначительный эпизод: человеку, согласившемуся отрубить голову миледи, предлагают в награду мешок с золотом; палач бросает его в реку — он неподкупен, он совершает свое дело не ради денег, а во имя справедливости. Три мушкетера и д'Артаньян действуют в романе и совершают свои подвиги в атмосфере неиссякаемого оптимизма. Этот оптимизм — естественный удел тех героев, которые созданы для неутомимой деятельности, удел тех, кто храбр и великодушен, кто ценит дружбу, кто готов спокойно отвернуться от груды бесчестно приобретенного золота. В XXI главе 1-й части романа рассказывается о том, как герцог Бекингэм пытался наградить д'Артаньяна ценными подарками и как это обидело д'Артаньяна: «Он понял, что герцог ищет способа заставить его что-нибудь принять от него в подарок, и мысль о том, что за кровь его и его товарищей ему будет заплачено английским золотом, вызвала в нем глубокое отвращение». Верный своему методу поверхностного воспроизведения исторических фактов и вольной трактовки событий прошлого, Дюма описывает не только то, что происходило в королевских покоях, но пытается изобразить и то, что составляло основной политический конфликт для Франции и Англии в середине XVII века. Так, в романе «Двадцать лет спустя» очерчено движение народных масс Франции против страшного гнета абсолютной монархии, известное под именем Фронды (1648—1653). Это народное движение было подавлено вследствие предательства буржуазных и аристократических вождей. В трактовке Дюма все происходило куда проще. Д'Артаньян и Портос, при помощи двух своих друзей, заставили первого министра кардинала Мазарини удовлетворить требования фрондеров, и «порядок» был восстановлен мирным путем. В том же романе, касаясь событий, связанных с буржуазной революцией в Англии, Дюма показывает, что в истории бывали «случаи», далеко не благоприятные для всесильных монархов: таков «случай», когда английский народ сверг ненавистного ему короля Карла I и он окончил жизнь на эшафоте. Трилогия о трех мушкетерах охватывает значительный период истории Франции — от 1625 года до того времени, когда монархия Людовика XIV, продолжая агрессивную политику, предприняла в 70-х годах войну против Голландии ради завоевания чужих земель и упрочения своего экономического и политического могущества в Европе. Проследив судьбы своих великодушных героев и вдоволь порадовав читателя их необычайными приключениями, романист завершает свое пространное повествование картиной сражения французских войск с голландскими. В этом бою погибает д'Артаньян, за несколько минут до смерти получивший звание маршала Франции.

Евгения: VI Поль Лафарг в своей статье «Карл Маркс. По личным воспоминаниям» сообщает, что Марксу нравились романы Дюма. Мы находим у Маркса острую оценку творческой манеры французского романиста. Характеризуя исторические исследования Луи Блана, Маркс писал: «Что касается его исторических работ, то он делает их, как Александр Дюма свои фельетоны. Он всегда изучает материал только для следующей главы. Таким образом появляются книги вроде «Histoire de dix ans». С одной стороны, это придает его изложению известную свежесть, ибо то, что он сообщает, для него так же ново, как и для читателя, а с другой стороны, в целом это слабо». Отношение к Дюма русской критики на протяжении XIX века менялось. Одним из первых русских переводчиков Дюма был В. Г. Белинский. В 1834 году «Телескоп» напечатал переведенные Белинским произведения Дюма «Месть» и «Гора Гемми». В рецензии на книгу «Современные повести модных писателей. Собраны, переведены и изданы Ф.Кони» Белинский отметил наличие глубокой поэтической мысли в повести Дюма «Маскарад» и писал о «мощном энергическом таланте» А. Дюма. Но уже через некоторое время отношение к Дюма передовой русской критики меняется. В конце 40-х годов Герцен в ряде высказываний отмечает буржуазный характер творчества Дюма и рассматривает его успех в России как явление отрицательное. В период борьбы за упрочение и развитие реалистического направления в русской литературе, отвечая на восторженную статью одного критика по поводу творчества Дюма (в рецензии на его романы «Три мушкетера» и «Двадцать лет спустя» — «Современник», № 3 за 1847 г.), Белинский резко восставал против откровенного преклонения некоторых русских критиков перед всем западноевропейским. По этому поводу великий русский революционный демократ с горечью писал: «Мы еще до сих пор не отстали от простодушной привычки повергаться во прах перед всякою знаменитостью, лишь бы она была европейская». В последнее время обнаружен неизвестный ранее критический отзыв В. Г. Белинского о творчестве А. Дюма: «А. Дюма бывает очень несносен со своими дикими претензиями на гениальность и на соперничество с Шекспиром, с которым у него общего столько же, сколько у петуха с орлом: тот и другой птицы; но, кроме того, он добрый малый и талантливый беллетрист. Самую нелепую сказку умеет он рассказать вам так, что, несмотря на бессмысленность ее содержания, натянутость положений, гаерство эффектов, вы прочтете ее до конца. Он мастер также слепить и драму, особенно историческую, где содержание и характеры подает сама история, и слепить так, что ее можно и прочесть от нечего делать, и посмотреть на сцене даже с удовольствием, если ее хорошо играют». В 1846 году в «Библиотеке для чтения» была опубликована обзорная статья о творчестве Дюма, в которой положительно оценивалась его романтическая бунтарская драматургия, но вместе с тем резко осуждался мещанский и легковесный характер его романов. «В карьере Александра Дюма, — писал автор этой статьи, — есть две очень различные фазы, и не мешает отметить каждую из них особым цветом. Первая есть его золотой век в фигурном значении слова; тогда родились «Генрих III» и «Калигула»... вторая — его серебряный и денежный век в собственном смысле, тогда он произвел сто три-четыре тома романов. Есть и третий век, медный, принимайте в фигурном или собственном значении, как угодно, потому что он не производит ничего... кроме веской монеты». В 1850-х и 1860-х годах произведения Дюма исчезают со страниц основных русских журналов. В эти годы напряженной политической борьбы, когда революционные демократы и передовые писатели России ставили перед читателями важные проблемы русской общественной жизни, авантюрно-исторические романы Дюма, с их идеализацией прошлого, расценивались как явления отрицательные. Более ста лет отделяют появление «Трех мушкетеров» от современности. И вот снова возникают пред нами энергичные, веселые лица д'Артаньяна и его товарищей. Советский читатель сумеет трезво разобраться в исторической канве романа, написанного Дюма в духе самой настоящей сказки. Сила романа, разумеется, не в образах царственных любовников, не в консервативных воззрениях писателя, почитавшего власть имущих. До современности дойдут живыми только образы отважных мушкетеров, их энергически-деятельное отношение к жизни, их горячая вера в конечное торжество над всяческими мрачными силами и преградами, которая так сильно чувствуется в романе. Примечание Евгении. В издании 1970 г. заключительная часть статьи звучит совершенно по-другому. Вот она: "Дюма обладал поразительным даром — умением пленить читателя. В числе читателей его произведений были Маркс, Ленин, Толстой, Достоевский, Чехов, Горький, Менделеев. Во Франции ценителями его таланта были Жорж Санд, Бальзак, Гюго. Историк Мишле писал Дюма: «Я вас люблю, я вас обожаю, потому что вы явление природы». Можно привести восторженный отзыв Виктора Гюго: «Александр Дюма — один из тех людей, которых можно назвать сеятелями цивилизации; он оздоровляет и облагораживает умы, вселяя в них необъяснимый свет, яркий и сильный; он оплодотворяет душу и разум человека. Он возбуждает жажду чтения, он взрыхляет человеческое сердце и бросает в него семена. Он сеет французские идеи. Французские идеи содержат в себе столько гуманности, что всюду, куда они проникают, они вызывают к жизни прогресс. В этом — источник огромной популярности таких людей, как Александр Дюма» («Дела и речи»). Произведения Дюма пользовались исключительной популярностью в России. В 30-х и 40-х годах XIX века переводы его романов и повестей печатаются в различных журналах, в частности в «Телескопе», «Библиотеке для чтения», «Отечественных записках». После того как драма Дюма «Генрих III и его двор» была поставлена на сцене театра во Франции, она была переведена на русский язык и вышла в свет отдельным изданием. Знаменитый трагик В. А. Каратыгин ставил пьесы Дюма на русской сцене в собственном переводе. Одним из первых русских переводчиков Дюма был В. Г. Белинский. В 1834 году «Телескоп» напечатал переведенные Белинским произведения Дюма «Месть» и «Гора Гемми». В рецензии на книгу «Современные повести модных писателей. Собраны, переведены и изданы Ф.Кони» Белинский отметил наличие глубокой поэтической мысли в повести Дюма «Маскарад» и писал о «мощном и энергическом таланте» А. Дюма. Правда, впоследствии великий революционный демократ осуждал легковесный характер некоторых драм и романов Дюма. Недостатки Дюма как романиста-историка общеизвестны и очевидны. Но читатель и не должен искать в его романах подлинное изображение исторической действительности. В лучших своих произведениях Дюма остается великолепным, увлекательным рассказчиком, мастером интриги и композиции, создателем навсегда запоминающихся героических характеров, в которых своеобразно, пусть даже наивно, но все же воплощается вера писателя в то, что человек, обладающий ясным умом, волей, уверенностью в себе и своей правоте, честностью и великодушием, может и должен активно вмешиваться в жизнь, защищая, по мере своих сил и разумения, добро и правду, борясь с ложью и злом. Дюма — один из тех писателей, которых целые поколения начинают читать с детства и перечитывают до самой старости. И надо думать, что подобное признание дается недаром."

Mademoiselle: Евгения, спасибо большое. Но Герцен был не прав.

Lys: Вступительное слово к изданию 1962 года издательство Gallimard (одно из ведущих во Франции), автор Роже Нимье (Roger Nimier)- французский романист, сценарист,журналист и монархист. Так сказать, взгляд с французской стороны. (Текст не полон, я перевела то, что показалось наиболее интересным, последние слова, кажется, цитата, но опознать не получилось, наверное у меня уже глаз замылился). Необходимо говорить о будущем, начиная начиная со ссылки на мушкетеров. Это их встреча и их выбор. Если дружба - это новая встреча, то история четырех мушкетеров - хороший пример такого обретения, особенно в двух случаях: после экспедиции за подвесками, когда Д'Артаньян отправился на поиски своих друзей и во время Фронды, когда Мазарини вербовал людей. Но сам роман, именуемый Три Мушкетера, никоим образом не есть описанием приключений Д'Артаньяна, амбициозного молодого человека приехавшего в Париж на желтой лошади. По сути дела ни его роман с Бонасье, ни его антагонизм с миледи не может быть интересен. Настоящий сюжет - это история графа де Ла Фер , скрытого под именем горы, и его жены, грозной и коварной, такой какими есть блондинки. Это также своеобразный урок, данный детям, что прочтут эту книгу. Заставляя читателей поверить, что свобода, дружба, юность и шпаги всегда побеждают - она, книга, показывает ужасное зрелище человека лет тридцати, который старается быть стариком; влюбленного, чье сердце зажато за дверью за семью замками, и который, вдохновенно пьющий анжуйское вино, повторяет, что жизнь его обманула. И это правда, жизнь его обманула, но он должен это скрывать. Пламенная печаль Атоса – смертельный пример. Те, кто впитал этот урок, выпив пагубный херес, не найдет в нем лекарства. Если Портос подобен десантнику, то Атоса для современности мог бы объяснить психоаналитик. Его несчастье не столько обесчестивший его брак, сколько видение – это то плечо, отмеченное цветком лилии – которое миледи скрывала притираниями, на протяжении ее краткой жизни. Блаженный в своем неведении Атос, тот что сегодня мог бы найти эту французскую эмблему на плече жены : на всех языках вызывающую страх. Но язык любви жесток прежде для самого себя и мораль Атоса тому пример. Граф де Ла Фер мог бы претендовать на большие посты в государстве: не камердинера короля или директора газеты, он выше света, но щитоносец, например. Он мог бы также править своей провинцией по своему вкусу. Он не делает этого. Он вступает в Иностранный Легион, что в те времена носил плащи мушкетеров. После многих моментов горечи он находит там опору в верных друзьях: Портос который есть сталь и Арамис, как янтарь. С ними, оставляя на столе бутылки и кости, можно продолжать жить – но лишь для игры и на несколько мгновений. Цветок лилии на плече миледи всегда появляется вновь, что бы ни делал Атос и что бы не говорило испанское вино в уши поруганным мужьям. Д’Артатьян приводит в движение и исцеляет Атоса: он выводит из оцепенения призрак. Миледи жива, необходимо лишить ее головы. Так освобождается Атос. Позже, , он изощряется в образовании мальчика, что будет приносить ему удовлетворение – до того дня, когда новая блондинка, Ла Валльер, подтвердит ему, что женщины определенно злы и, что даже наилучшая женщина, намного хуже мужчин в делах любви. Атос не худший и не лучший. Этот человек оскорблен, опустошен жестоким опытом и потоками выпитого вина, Мюссе быть может его бы пожалел. Когда Портос третировал свою прокуроршу, когда Арамис носил записочки своим дамам, когда Д'Артаньян обращался с Кэтти как он это сделал, Атос ничего не просит у жизни. Ему достаточно опьянения горем и воспоминаний. Можно ответить что это не представляет интереса, кроме как для публики, в первую очередь. Но Атос, на этой темной стороне, который сторожит сам себя и свои ночи – это иной пример. Ничего для него нет стоящего. Ничто не может его принудить, кроме него самого. Время для него - это проклятый символ. И это Атос, кого нужно слушать, когда перечитываешь Трех Мушкетеров. Д'Артаньян, Портос, Арамис остаются для настоящих мужчин – этих больших детей, которых женщины в этом уверяют – примерами трех типов соблазнителей: пылкий молодой человек, мечтающий о возможностях (пример тому Д'Артаньян ); гордый атлет, что после суровой карьеры навострил лыжи, женившись на богатой наследнице (тут Портос указывает путь). Или Арамис, еще более соблазнительный, поскольку мы знаем о нем так мало и который столетием спустя станет Вальмоном. Трагический, обагренный кровью Атос где-то между ними – между маршалом Франции, генералом иезуитского ордена, этим адьютантом Колосса. Верный Атос, который должен научить нас обнажать шпагу не как глупцов, что умерли в середине того века, но лишь когда это необходимо, но намного чаще, чем мы это думаем. Шпага это не сила и не ловкость. Это желание потребность не оставить не услышанным ничего, что недопустимо для нашего слуха, это также «Господа, я не собираюсь слушать Вас и учить Вас манерам, но я должен положить этому конец. Я принадлежу к той категории людей, твердость которых не предусматривается физиками, кроме Паскаля и которые не сдерживают их сохранность. Конечно это грех, но, полагаю, Бог даст мне основание. Шпаги наголо!»

Стелла: Я не первый раз встречаю в западной литературе мнение что сюжетная линия Атоса-основной стержень романа. Видимо подсознательно это ощущают и те на кого личность графа произвела особое впечатление. Человек душащиий сам в себе все лучшее и светлое-это производит впечатление на любого. Весь вопрос-какое?

Lys: Стелла пишет: Весь вопрос-какое? Завораживающее! Возможно у очень продвинутых (или подвинутых?) французов его история и впрямь в чем-то перекликается с историей Мюссе? В части ошеломляющего влияния несчастной любви на неокрепшие умы? А сравнение Арамиса с Вальмоном мне понравилось. Симпатия конкретно Нимье может иметь своим источником еще монархические убеждения последнего, а уж то, что Атос монархист, никто не оспорит!

Гиллуин: О, какая прекрасная цитата в последней статье! Очень интересно, чья она.

Стелла: "Я стараюсь быть для читателя чем-то большим, нежели повествователь, о ком каждый составляет представление в зеркале собственной фантазии. Я хотел бы стать существом живым, осязаемым, неотделимым от общей жизни, наконец, чем-то вроде друга, настолько близкого всем, что, когда он приходит куда бы то ни было — в хижину или во дворец, — не требуется его представлять, поскольку все его узнают с первого же взгляда. Таким образом, мне кажется, я умер бы не окончательно; да, могила приняла бы меня, умершего, но мои книги помогли бы мне остаться в живых. Через сто лет, через двести, через тысячу лет, когда все изменится — и нравы, и одежда, и языки, и человеческие расы, — я вместе с одним из моих томов, выдержавших испытание временем, воскрес бы сам, подобно человеку, который попал в кораблекрушение, но которого находят плавающим на доске посреди океана, поглотившего его судно вместе с остальными пассажирами. " Это слова самого Дюма. Чем не эпиграф ко всему, что он написал?

de Cabardes: Насколько все-таки пошлая вещь - советская литературная критика. За 30 лет это как-то позабылось, а зря - яды тоже надо знать.

Стелла: Это статья к карманному изданию "20 лет спустя" Издание Гарнье-Фламмарион, Париж 1967г. Перевод мой, но проверенный профессиональным переводчиком, так что придется поверить мне на слово.) Оглушительный успех, полученный «Тремя мушкетерами», справедливо требовал продолжения. Первая часть заканчивалась на расставании д’Артаньяна со своими братьями по оружию, каждый из которых отправился искать свою судьбу. Что сталось с этими молодыми людьми, как изменились они по сравнению с тем, какими были поначалу? Подписчикам «Сьекля» не понадобилось и полугода, чтобы узнать это. Последний фельетон «Трех мушкетеров» был опубликован в номере за 14 июля 1844 года, а уже 21 января 1845 начался новый роман, озаглавленный «20 лет спустя». Новые приключения героев приходятся на эпоху Фронды, вдохновившей Александра Дюма. Декорация переменилась: никакого риска монотонности, привнесенного предыдущим произведением. Париж 1628 года был спокоен, он же в 1648 году возбужден; громыхает восстание. Мы вновь находим наших главных героев – д’Артаньяна, Атоса, Портоса и Арамиса и их симпатичных слуг, но писатель очень тонко отмечает в их лицах, в их характерах, и их действиях изменения за счет прошедших лет. Предложенные нам портреты обновлены. В восхитительной первой главе (а надо сказать, что у Дюма почти всегда первые главы великолепны) автор являет тень великого кардинала; но это - не грозный своей энергией Ришелье, которого он оживил, нет, это всего лишь более жадный, простой и более изворотливый Мазарини. В 1648 году уже нет Луи 13, а на месте этого неврастенического монарха, в предгрозовой и пасмурной атмосфере, теперь правит король-ребенок. С первых страниц все неожиданно для читателя: возбуждено его любопытство, его интерес - заполучен. Д’Артаньян, вот уже двадцать лет пребывающий в лейтенантах королевских мушкетеров, служит Мазарини без радости. Времена изменились. Энтузиазм молодости улетучился, королева не обращает на него внимания, она так и осталась в его должницах. Тем не менее, по просьбе кардинала, он предпринимает поиски своих друзей, чтобы предложить им вернуться к активной службе. И, немедленно раскрывает, что Атос и Арамис на стороне Фронды. Лишь Портос согласен следовать за ним. Состоящий только из двух товарищей, отряд больше не является непобедимым. Им не удается преуспеть в поимке герцога де Бофора, который сбежал из тюрьмы в Венсенне, не получается утихомирить бунт, спровоцированный арестом советника Брусселя. Д’Артаньян и Портос посланы в Лондон с миссией - передать тайное послание Кромвелю. Там, на английской земле, они находят Атоса и Арамиса, и четверо друзей решают объединить свои усилия, чтобы спасти короля Карла Первого. После их поражения, и их возвращения во Францию, Мазарини, недовольный их инициативой, арестовывает их одного за другим. Тем не менее, им удается вернуть себе свободу и вырвать у кардинала состояния и бенефиции для фрондеров. Финальный эпизод говорит об этом прямо, это ясно и без слов. Две новые личности занимают важное место в «20 лет спустя»: Мордаунт, сын Миледи, одержимый желанием отомстить за мать, и Рауль де Бражелон, родной сын Атоса. Имя «Виконта де Бражелон» стало названием для последнего тома трилогии, опубликованного между 1848 и 1850 г.г. В этом обширном романе освещены множество тем. Любовь Луи14 и Ла Вальер, опала Фуке, трагическая авантюра Железной Маски, и т.д. И в этом произведении мы видим, как постепенно умирают Атос, Портос и д’Артаньян; из всей компании лишь один Арамис остается в живых. В «Трех мушкетерах» Дюма воскресил в памяти два известных исторических события: осаду Ла Рошели и убийство Бэкингема. Параллельно, сценарий «20 лет спустя» как бы обрамляет два значительных события: вооруженное восстание парижан, инспирировавшее, с одной стороны, первую Фронду, с другой стороны, процесс и смерть Карла Первого. Как обычно, историческая канва была подчерпнута в Мемуарах современников, среди которых числятся добрые и великие писатели: кардинал де Рец, мадам де Мотвилль, герцогиня де Монпансье, Таллеман де Рео – вот у кого подкармливался Дюма. Без сомнения, о них знали, но их не читали, и, каждое утро, погружаясь с удовольствием в фейлетон «Сьекль», не слишком беспокоились, откуда взял писатель забавное словечко или тот или иной анекдот. Впрочем, автор, при случае, использовал в тексте не только этих двух знаменитых: Реца и Таллемана; оба Бриенна, аббат Ле Шуази, Ла Порт, Монгла, Омер Талон послужили ему, чтобы раздобыть множество мелких интересных деталей. А так как у него не было времени лично разбирать по косточкам все эти тома из коллекции Петито или Мишо с Пужула, это делал за него верный Маке: это была его обязанность. Добавим, что среди друзей Дюма числились и такие знатоки, как Пулен Парис и Поль Лакруа, превосходящие эрудицией Маке, которые снабжали его необходимыми советами. В свою очередь, среди мемуаристов были и историки. К 1840 году он консультировался у Вольтера (Дюма читал «Век Луи 14» и «Историю Парламента»), но обычно он ссылался на Анри Мартена. В то же время, Сен-Олер в 1827г. и Анаис Базен, в 1842г. опубликовали специальные работы, посвященные Фронде. Что до событий, касающихся эпизодов английской революции, Дюма согласовывал их с информацией, содержащейся в работах Виллемена (1819) и, особенно, Гюизо (1826). И под рукой у него всегда была «Всеобщая биография» Мишо. Наконец, разнообразные свежие публикации, как вот эта, разоблачительная, в «Письмах кардинала Мазарини к королеве», датированная 1836г., вне всякого сомнения, привлекшая его внимание. Современные историки со всей строгостью осуждают Фронду и фрондеров. Углубленное знакомство с экономической ситуацией в стране и страшная нищета, порожденная этой бесцельной гражданской войной, делают ее достойной справедливого приговора. Война, «получившая название «Фронда», была детской игрой, запрещенной полицией, и принявшей характер отвратительной забавы». Так выразился Эрнест Лависс , который подчеркивал эгоизм и дух должности мандарина в Парламенте, более чем созвучный такому старому либеральному лиггеру как Бруссель, обладавшему все же некоторой добродетелью, и магистрату Матье Моле, слывшему храбрым человеком; он восхищался умом м талантом Поля де Гонди, кардинала де Реца. Он наложил позорное клеймо «мерзости, сопровождавшей общественное и частное», дилетанта, который, не осмелившись успешно сыграть роли Кориолана или Мариуса, вообразил, «среди этих лжецов-мемуаристов» сцены, где он представил для себя выгодную роль. Вельмож и знатных дам, которые были излишне возбуждены, Лависс иронически заклинает быть взыскательными, «поскольку список длинный, удивительный, бесстыдный, гротескный». Все эти «Важные», которые смешивали свои частные интересы с государственными, казались ему недостойными прощения. Один из великолепнейших воинов, Конде, которому ореол его побед придал безмерный престиж, показал себя в политике высокомерным, непостоянным и несносным. Это про него и его друзей сказано: «правительства, люди, деньги – вот и вся Франция». А позади господина Принца, претенциозно надувались, топорщили усы и потрясали шпагами «Важные». Перед лицом двора, непоследовательного и сварливого, отлично вырисовывается, каким оказывался Мазарини в свои лучшие дни. Этот, исполненный тонкости итальянец, взял за образец для себя Ришелье: конечно, он не обладал ни его холодной жестокостью, ни его авторитетом. Он не хотел проливать кровь, перед ним никто не дрожал. Но его дипломатия дала блестящие результаты, о чем свидетельствуют Вестфальские трактаты. Он завершил труд своего предшественника и заложил основу, которой сможет воспользоваться подрастающий король Луи 14. Что до Анны Австрийской, ставшей регентшей, она доверила правительство человеку, которого открыл Ришелье, и которого Луи 13 назвал первым министром, не находя это поразительным. Гордая и авторитарная, но несведущая и ленивая, королева нашла в личности кардинала представителя, способного изменить дела, ловкого, оперативного, преданного, бесконечно умного. Никто не мог служить с такой верностью, с подобной ловкостью. Французское королевство наконец-то оказалось в руках испанки и неаполитанца, и эта ситуация не могла быть поддержана с легким сердцем французами. Истинный смысл Фронды – в этом. Был ли мнимым тайный брак королевы и Мазарини, который, как известно, священником не являлся? Письменные признания принцессы Палатинской поддерживают эту версию, но современные им пасквили дают намек на 1647 г. Недостаток этого брака не в том, что он не требует доказательств, а в том, можно ли говорить в нем о любви? Инсинуации фрондеров были многочисленными, и это во многом объясняет, почему шифрованные письма Анны Австрийской к Мазарини были так тревожны. Ретц, который ничего не утверждает, помещает государство за этой занавеской: «Мадам де Шеврез, - пишет он, - видела (у королевы) большую занавесь для господина Кардинала; но… она не могла затеять ссору, потому что занавесь была вне пределов ее влияния.» Романтически настроенные современные историки во многом поддерживают эти намеки лишь потому, что не могут их опровергнуть. Вероятно, эта тайна так никогда и не выйдет на свет. М-м Портмер, хранитель Национальной библиотеки, которая готовила критическое издание «Записных книжек» Мазарини, не встретила в своих изысканиях ни одного документа, куда входили бы чувственные моменты, могущие послужить доказательством этого. Напротив, она отмечала, что королева была человеком мало свободным в своих проявлениях, поскольку очень редко оставалась в одиночестве. Такая связь не смогла бы оставаться незамеченной долгое время. Правдив был анекдот или перевран, но он был слишком хорош, чтобы не пленить писателя. Дюма его не упустил, и зарезервировал ему место в своей книге. Прежде всего, нужно признать, что это вызвало шумный отзвук, пронесшийся по сюжету, как и по многому другому, что великолепно воссоздает климат Фронды. В дальнейших сценах, живых и разнообразных, с которыми, одна за другой, нас знакомят, мы слышим голоса знати, духовенства, буржуазии, наконец, народа. Нам показывает возмущение герцога де Буйона или Бофора с той же непринужденностью, с какой и недовольство мушкетера, парижского кюре или простого торговца. Автор, если он настаивает на алчности Мазарини в чудесных поговорках, не обходит молчанием и тех принцев, которые были не менее скандальны; но эти разнообразные пристрастия в обращении не изменят нисколько картины, где многочисленные «мазаринады» насмехаются над «итальянским пройдохой», а общество естественным образом оценивает поведение вельмож, которые и ведут себя так, как у них принято. Общий тон на самом деле замечательно справедлив. Что до последовательности эпизодов, то Дюма неопровержимо выстраивает их уверенной рукой. Нельзя не восхищаться тем, с какой убедительностью, с каким задором вводит он читателя то в Венсеннскую тюрьму, то в жилище аббата Скаррона, в рабочий кабинет Мазарини или на поле битвы при Лансе. Te Deum по случаю победы при Лансе, сутки на Баррикадах, ночное бегство королевской семьи и ее размещение в замке Сен-Жермен, все это рассказано с чрезвычайным блеском. От Сен-Жермена переходим в Англию, где последовательно, на протяжении двадцати глав, повествуется о последних фазах схватки, приведшей к пленению Кромвелем короля Карла 1. Рассказ о процессе и казни в Уайт-Холле производит сильное впечатление. Не приходится сомневаться, что романист не мог не дать своим друзьям-мушкетерам возможность принять участие в этих подлинных событиях. И хотя в повествовании проходит некоторое бесконечное нравоучение, это не должно нас беспокоить: таков закон жанра. Любование принципом безусловно смешивает вымышленное с реальностью, он делается бесполезным, сигнализируя о небольших анахронизмах, которыми усеяно сочинение. Явившиеся на смену в «20 лет спустя», это те неточности, что и в «Трех мушкетерах». Шарль Самаран, замечает, например, что в 1648 году Луизе де Ла Вальер было не более четырех лет: она не носила тогда еще имени Ла Вальер, и маловероятно, что юноша, каким был тогда Бражелон, смог бы быть влюбленным в такую маленькую девочку; мать будущей фаворитки вновь вышла замуж за маркиза де Сен-Реми только в 1655 году. В 1648 году Скаррон не жил еще на улице Турнель. «Тысячу и одну ночь» Галлан перевел только в 1704 году: д’Аркур был графом, а не герцогом; граф де Гиш, сын маршала де Грамона (но не Граммона), был в возрасте всего десяти лет, и не мог быть солдатом; на Королевской площади не было лип, и т. д. Эти мелочи не столь важны, и автор не думал, что они вызовут какое-то особое внимание. Если написано, по недосмотру, Ботен вместо Ботрю, Холденби вместо Холмбли, кто задумался, что это нанесет автору какой-то ущерб? Бывает, что романтизму необходимо изменить реальную хронологию вопреки реальности. Зафиксировано, что в сентябре 1648 г., король, королева, кардинал Мазарини и двор убыли, но не в Сен-Жермен, а в Рюэйль. Они вернули себе Париж в конце октября, но сбежали от опасности вновь в ночь с 5 на 6 января 1649 г. и на этот раз – в направлении Сен-Жермена. Что же до дефиле народа в комнате короля, во время которого он лежал в постели, неподвижный и притворяясь спящим, этот известный и достоверный эпизод имел место двумя годами позднее (февраль 1651) при совершенно иных обстоятельствах: план бегства был раскрыт, королевская семья по полученным инструкциям осталась во дворце. Перестановки в том же духе можно отметить и в рассказе о несчастьях английского короля (не стоит говорить, что письма в главах 38 и 39 являются чистым вымыслом.) Приходит момент, когда романист распутывает действие благодаря нескольким эффектным зрелищам. Он не боится поместить Атоса под эшафотом Карла 1. Так же он поступает, когда показывает д’Артаньяна и его друзей, арестовавших Мазарини, и буквально выжавших из него договор, положивший конец Парламентской Фронде. Условия этого соглашения, известны, как «Рюэйльский мир». Это был, на самом деле, немного другой метод торговли, который вели кардинал Мазарини и президент Матье Моле. (март 1649) Подчас Дюма бывает захвачен какой-нибудь забавной историей, рассказанной в исторических источниках того времени, и он превращает ее в очаровательную сказку. В «Мемуарах» Ла Рошфуко имеется несколько счастливых страниц, посвященных герцогине де Шеврез. «Она обладала, - говорит нам автор «Максимов», - большим умом, амбициями и красотой; она была обходительной, энергичной, смелой и предприимчивой; все свое очарование она направила на достижение успеха в своих намерениях, и, почти всегда, она приносила несчастье тому, кого привлекала к себе». Ла Рошфуко указал на один эпизод с этой соблазнительной Цирцеей, когда она, переодетая мужчиной, верхом, бежала в направлении Испании. Воображение Дюма было пленено этими деталями: очаровательная женщина, переодетая всадником, ищущая приключений… Так мы получили главу: «Приключение Мари Мишон». Мы описали, представляя «Трех мушкетеров», как работал Александр Дюма, и каково было участие Огюста Маке в создании произведения. Вдвоем, они вначале обговаривали план пока лишь в общих чертах; подыскивали тексты и справки, определяли основные эпизоды. Затем Маке готовил набросок каждой из глав, и постепенно пересылал их Дюма, чтобы определиться с размером редактирования. Мэтр перерабатывал этот примитивный текст на свой лад, оживляя диалоги, расцвечивая его красками, и вдыхая в него жизнь. Таким образом и создавались фельетоны «20 лет спустя». Эти, всегда поспевающие вовремя главы, послужили важным материалом, связь с которым ощущается в издании, которое Дюма поспешил опубликовать под заглавием « Луи 14 и его век». Эта компиляция на 17 век продолжалась, как казалось, только одному Дюма (в этом случае с ним никто не спорил) походя на множество исторических анекдотов и шуток из «20 лет спустя». Этот обширный участок истории был заброшен, и автор мог раскрасить его. Скорость была его необходимостью, поскольку он подписывал сразу множество обязательств. В 1845 г., в то время, как «Сьекль» публиковала «20 лет спустя», «Журналь де Деба» открыл для своих читателей «Графа Монте-Кристо», «Ла Пресс» подала «Королеву Марго», «Шевалье де Мэзон-Руж» - в списке «Демократи Пасифик», «Дочь регента» - в «Ла Коммерс» и т.д. Кое-что из этой программы закончено было лишь к 1846 году, но она все равно ошеломляет. Некоторое время спустя, каталог библиотеки Мишеля Леви представил «Полное издание Александра Дюма», - как он выразился «благодаря великолепной многоликости писателя». «Театр был бы для любого другого писателя единственным способом существования, но только не для Александра Дюма, для которого он был лишь только прелюдией.» Весь каталог выдержан в таких терминах: «Без сомнения, в той лихорадочной жизни, что мы вынужденно ведем под давлением наших дел, с этой необходимостью вечной спешки, у нас есть желание найти в том, что мы читаем приятный источник сил, череду живых эмоций, сулящих нам нечто подобное и в реальности… Хочется, чтобы чтение было подобно театру, когда можно прожить несколько часов в другом персонаже, чтобы испытать неустанный восторг и найти духовность, которую общество утратило. Нужно признать, что г. Александр Дюма родился весьма ко времени…» Однако, это не было мнением всего общества, и со своей стороны, нашлись протестовавшие против такого промышленного подхода к литературе. Это был бедный неудачник, печатник Андре Жако, - как говорил Мерикур, - который, в своей брошюре «Фабрика романов Дома Александра Дюма и Ко», предпринял злобную атаку, в которой, в общих чертах, грубо разоблачалась рабочая группа, состоящая из Маке, Мериса, Мальфия и некоторых других. Писатель среагировал с живостью, отметив все самое дурное в этой агрессивности. Его природная жизнерадостность и беззаботность не исключали живости темперамента и затруднений сутяги. Он обратился с трибун, и получил приговор Мерикура. Но удар был нанесен. Обезоруженный несмотря на то, что всегда был так жизнерадостен, Дюма был изгнан из литературы, из искусства. Он не замкнулся для широкой публики, круг которой, спустя долгое время, лишь увеличился. Его талант рассказчика триумфально побеждал все выпады, все препоны. Успех улыбался ему, как и прежде. Так познакомимся же с тем, как служили ему обстоятельства. К концу царствования Луи-Филиппа, которое отмечено одним из самых блистательных периодов в литературе, намечается на смену чистоте некая затхлость, которая чувствуется в произведениях наиболее известных писателей: Виньи почти не публикуется после 1835 г., Ламартин арестован в 1849, Мюссэ – в 1840, Виктор Гюго – в 1843. Лишь несколько романистов продолжают подпитывать библиотеки и литературные кабинеты новыми произведениями: кроме Александра Дюма, на первый план, как можно заметить, выходят имена Бальзака, Жорж Санд, Эжена Сю, Фредерика Сулье. Не сравниваясь с гением, они, один за другим, приобретают у старого читателя равную репутацию. В то же время, Дюма, благодаря известности театрального драматурга, властвует у широкой публики. И она изумительно права, эта публика, в том превращении, которое так беспокоит производство всех газет и этих книг. На деле, истинная революция происходит в прессе: под влиянием Эмиля де Жерардена и Эдмона Дютак, цена крупных ежедневных газет опускается до десяти сантимов за номер, и, как следствие, тиражи возрастают непомерно. Газетный фельетон распространен повсеместно, романы в моде, публика массово подписывается на них. Когда, в 1842г., «Дебаты» публикуют «Парижские тайны» Эжена Сю, тираж взлетает стрелой. «Конститютионель» также в фаворе, поскольку предоставил своим читателям «Бедных родителей» Бальзака. (1846) Романы Дюма извлекли пользу из этого нового средства распространения. Это особенно касалось «Сьекля», который особенно предпочитал нашего автора, но и остальные органы печати того времени в конце концов предоставили в его распоряжение свои колонки. Помещенные в газету, как дополнение или как основной материал, они стали миллионами страниц, с которыми его творения превратились в достояние общественности по всей Франции и за ее рубежами. Подписчик собирал эти страницы, сгибал их, в ожидании следующих листов, в брошюру; подчас их брошюровали, чтобы потом соединить. После взлета великой прессы, которая достигла своей высшей точки к началу 1836 г., одним из самых глубоких последствий революции для пишущих мыслителей стало то, что к 1840 г. библиотеки стали всеобщим достоянием. Так, издатель Шарпантье, вскоре последовавший за своим собратом Мишелем Леви, популяризовал книгу по низкой цене. Чтобы обезоружить конкурента, он выставил среднюю цену в два франка, а том формата in-12, содержащий объем трех или четырех томов in-8, по 7.50 франка и определенного, как тип для «кабинетного чтения». Роман «Три мушкетера», который в оригинальном виде содержал восемь томов формата in-8, изданный в in-12, состоял всего из двух томов. С шестидесяти франков его цена упала до четырех франков. «20 лет спустя» из десяти томов в in-8, вышла тремя томами в in-12, и семьдесят пять франков превратились в десять франков. Несколько лет спустя, Мишель Леви опустил продажную цену на 50%: том в формате in-12, из коллекции в зеленой обложке, которая, почти век спустя, известна как «Полное собрание сочинений Александра Дюма», продавалась всего лишь по одному франку за том. Нужно было дождаться нашего времени и появления «карманной книги», чтобы найти столь важное новшество. Еще можно напомнить, что «карманная книга» возникла в обществе, пресыщенном средствами информации. В 19 веке, тома по два, а то и по одному франку за книгу, пали на девственную почву. И именно Александр Дюма воспел для читателей все века с их обществом. Он пригласил их для восхитительных путешествий по странам прошлого. Подобно настоящему наркотику, его романы возбуждают мечту, заставляя забывать ежедневные заботы. Более того, они переносят читателя в плоскость давно прошедших веков. Это двор Карла 9, затем Генриха 3, мы видим улыбку королевы Марго, нас приглашают на свадьбу Сен-Люка. А потом - мы во временах Луи 13, потом Луи 14, мы слышим, как говорят Ришелье, Мазарини, Анна Австрийская, д’Артаньян. Видим, как подобны вспышке молний шпаги мушкетеров. Другие фрески воссоздают век восемнадцатый и Революцию. Граф де Монте-Кристо, подобно магу, возвышается над миром, оживляя его чудесами. Иногда, по правде говоря, неподражаемый рассказчик довольно далеко уходит от того, что известно из документов. Он выдерживает направление, он разжигает, он добавляет соус. Но живость его диалога, его золотые искры, бьющие из-под его пера по всем направлениям, все прощают. Это благодарное посвящение его другу Виктору Гюго подошло бы для надписи на памятнике ему самому. Жак Сюффель.

Стелла: Я прошу прощения, но я забыла выложить стихи, которые приведены в тексте и и к которым относится последняя фраза. (но это уже не мой перевод) Твой мозг, где рождаются образы эти, Не подобен ли целой жилой планете? В двух полушарьях - романах и драмах - Бушует народ, живой и упрямый.

Констанс1: Стелла , замечательное предисловие ты нашла и перевела. Очень многое верно подмечено особенно про наркотическое действие романов Дюма на читателя , про его жизнедюбие, веселость оживление действия историческим анекдотом ( подлинным или вымышленным'- не суть).. Я бы еще отметила удивительную любовь Дюма к человеку со всеми ено великими чертами и самыми подлыми низостями. Сам он любит всех своих героев, никого не осуждает, но всех понимает. А судить он предоставляет читателю.

Стелла: Констанс1 Будешь у меня - дам почитать в оригинале. )

Орхидея: Стелла, спасибо за статью! Очень интересно!

Непотопляемый Сэм: Евгения пишет: Д'Артаньян, главный герой романа «Три мушкетера», — лицо историческое. Основным источником для этого романа послужила напечатанная в Голландии в 1701 году книга Куртиля де Сандра под названием «Мемуары господина д'Артаньяна, капитан-лейтенанта первой роты королевских мушкетеров, содержащие множество частных и секретных вещей, которые произошли в царствование Людовика Великого». Книга Сандра вышла в свет примерно через тридцать лет после смерти д'Артаньяна, и автор писал вымышленные мемуары своего героя, пользуясь подлинными документами о жизни и служебной деятельности д'Артаньяна и его трех друзей-мушкетеров. Однако к действительным фактам Сандра присоединил немалую долю литературного вымысла. Так, например, у Сандра говорится, что три мушкетера были братьями, между тем как ему отлично было известно, что они происходили из различных дворянских семей и носили разные фамилии. Не надо буквально воспринимать то, что д'Артаньян был историческим лицом. У Куртиля де Сандра он существенно отличается от себя реального.

полная версия страницы