Форум » Наше творчество » Шпион » Ответить
Шпион
jude: Название: Шпион Фэндом: Куртиль "Мемуары графа Рошфора", Дюма "Три мушкетера", де Рео "Занимательные истории" Жанр: Приключения Рейтинг: G Пейринг: Рошфор, монсеньор, де Вард, де Жюссак, Шере, отец Жозеф, Исаак Лаффема Статус: закончен Размер: мини Отказ: на героев, события и даже часть диалогов не претендую
Ответов - 19
jude: ГЛАВА ПЕРВАЯ - Ну как, молодой человек, это не освежило Вашу память? - один монах склонился над узником, в то время, как другой приготовился записывать показания обвиняемого. - Святой... отец, уверяю... Вас, я не понимаю... о чем Вы... Я всего лишь... цыган... отстал... от... своих... - Ложь - это грех, сын мой, а ложь духовному лицу - грех вдвойне. - Умоляю... сжальтесь… я ничего... не знаю... - Тогда продолжим… - Господин граф, - доминиканец* почему-то тряс его за плечо, - господин граф, проснитесь! Сезар открыл глаза и рывком сел в постели, пытаясь сообразить, где он, и который сейчас час. "Уф, это сон... только сон... Он дома, а не в Испании, и уже утро". -Шере**, какого черта Вы делаете в моей комнате? Кто Вам позволил войти? Секретарь быстро отскочил на безопасное расстояние: рука у кардинальского любимца была тяжелая, особенно спросонья. - Я просто шел мимо, Ваше Сиятельство, - Шере помахал какими-то бумагами, зажатыми в вечно перепачканных чернилами пальцах, - но Вы так кричали, что я испугался, не случилось ли чего. Рошфор вздохнул: надо же, он вчера забыл запереть дверь - Ладно, Шере, спасибо, что разбудили, но увижу Вас здесь еще раз - пеняйте на себя. - Меня уже нет, господин граф! - секретарь отступил к выходу, - Кстати, Вас там дожидается какой-то юноша, говорит, что он Ваш родственник. "Кого это принесло в такую рань?" - Сезар опустил голову на подушку. С тех пор, как он оказался в фаворе у Его Высокопреосвященства, от родни не стало отбоя. Все вдруг вспомнили о "цыганенке", и в столицу потянулись даже троюродные и четвероюродные братья с самых дальних концов Берри в надежде, что Рошфор составит им протекцию и похлопочет за них перед первым министром. Его мнили влиятельным человеком, вторым после серого кардинала. Ожидали увидеть знатного вельможу и очень удивлялись, узнав, что у Сезара даже своего дома в Париже нет. Дом, конечно же, когда-то был. Но старый граф, некогда богатый, оставил после себя больше долгов, чем имущества, и Рошфору, вступившему в наследство, пришлось продать особняк, чтобы рассчитаться с кредиторами. Он продолжал жить в Пале Кардиналь, как и в бытность свою пажом. Ему так привычнее, да и монсеньор желал, чтобы его «первый рыцарь» всегда был поблизости. Комната Сезара была обставлена весьма скромно: кровать, стол, пара кресел – вот, пожалуй, и все. Кочевая жизнь приучает к неприхотливости. Рошфора отличало презреннее к вещам и к деньгам. Когда они у него водились, он жил, как король: мог прокутить все за одну ночь, устроив пирушку в дрянном кабачке на Новом мосту, на радость кабатчику и местным выпивохам, или проиграть в кости. Мог отдать набитый кошелек какой-нибудь вдове с пятью ребятишками. А когда в карманах было пусто – просто затягивал пояс потуже. Сезар легко одалживал деньги, но сам никогда не занимал. И никто из его знакомых не знал: обедал ли сегодня «цыганенок» или держит пост, потому что платить за обед нечем. Видно, неумение обращаться с деньгами – наследственная черта Рошфоров. Кардиналу было известно об этой слабости своего воспитанника. Ришелье называл Сезара «дырявой корзиной», сетовал, что тот ему обходится в четыре раза дороже любого из слуг и приближенных, но неизменно покрывал все его расходы. Более того: зная, что на Рошфора давит мачеха, требуя от пасынка помощи, а «цыганенок» ни за что не будет унижаться и выпрашивать что-либо, монсеньор взял на себя заботу и о его семье. Средний брат Сезара, недавно принявший сан, стал аббатом. Две сестры воспитывались в монастыре. Для девочек уже было готово приданное к тому моменту, когда им придет время выходить замуж. Оставался еще младший брат. Надо сказать, что ни слова благодарности ни от кого из родных Сезар так и не дождался. Впрочем, он и не ждал. *испанская инквизиция была представлена орденом доминиканцев **один из секретарей кардинала
jude: Относительно "Трех мушкетеров" эта глава - полное AU и OOC, так как у Дюма де Вард - граф. Но у Куртиля, Ришелье, действительно, служил сводный брат Рошфора, поэтому в фике сей молодой человек - шевалье. ГЛАВА ВТОРАЯ - Чем могу быть полезен? - Рошфор холодно поклонился, рассчитывая побыстрее отделаться от назойливого посетителя. - Как, дорогой брат, Вы меня не узнаете? - молодой человек, лет 20-22, казалось, был готов броситься Сезару на шею, но недовольный тон последнего заставил его сдержать свой порыв. - Анри, Вы? – граф обнял брата, - Я был уверен, что Вы еще ездите верхом на палочке, - Анри, который был моложе его на шесть лет, Сезар помнил плохо: что-то такое с рыжеватыми кудряшками в платьице - не поймешь сразу: мальчик перед тобой или девочка. На похоронах отца они толком и не увиделись. Мачеха умудрилась устроить скандал даже из столь печального события. У Сезара щеки горели от всех колкостей и упреков, которые она на него обрушила. Ему было стыдно не за себя, а за эту женщину, которая вела себя хуже базарной торговки. Он почти не задержался в поместье и вскоре вернулся в Париж. Брат, очевидно, понял, какие чувства обуревали Рошфора: - Сезар, я хочу, чтобы Вы знали, я никогда не разделял неприязни моей матушки к Вам. Брови графа поползли вверх: "Да неужели?"- так и читалось на его лице. - Посудите сами, - ответил Анри, - если бы титул достался не Вам, а Мишелю, как она того желала, то мне бы пришлось стать священником, - юноша озорно улыбнулся, - а у меня, поверьте, сердце никогда не лежало к духовной стезе. - Ну, тогда, Вы, наверное, мечтаете о плаще гвардейца? - спросил Рошфор, - можете считать, что он уже у Вас на плечах, я поговорю с Его Высокопреосвященством. - Нет, любезный брат... - Анри замялся, не зная, как точнее выразить свою мысль. - Вот как? Я думал, все молодые люди Вашего возраста грезят военной карьерой. Так, чего же Вы хотите? - Сезар, я хочу такой же службы, как у Вас! "Этого мне только еще не хватало! - вздохнул Рошфор, - этому сопляку, этому маменькиному сыночку приключений захотелось", - граф внезапно почувствовал себя намного старше Анри, совсем дряхлым стариком. - Вы хоть представляете, чем я занимаюсь? - Догадываюсь... - Догадывается он! - Рошфор стукнул кулаком по столу, - Я, да будет Вам известно, милый мой, - мальчик на побегушках: "Сезар, принеси-подай". - Я Вам не верю, - Анри по-детски надулся, - О Вас говорит весь Париж. - А Вы слышали, что они говорят? - губы графа искривила горькая усмешка, - "висельник", "предатель", "разбойник с большой дороги", "цыган", "выскочка сомнительного происхождения"! И это еще самые невинные мои прозвища! Многие дорого бы заплатили, чтобы перерезать мне глотку. Скажу Вам больше: случись беда с кардиналом, и за мою жизнь никто ломаного гроша не даст. Профессия шпиона - презренное занятие, дорогой брат. Вы хотите, чтобы Вам плевали в спину? - И все таки, я настаиваю! Рошфор молча отвернул кружевной манжет и показал брату руку: вдоль запястья шла широкая борозда. - Что это? - прошептал юноша. - Это, любезный братец, след от веревки. Вы знаете, что можно сделать с человеком при помощи обыкновенной веревки? - шутки закончились, Сезар был серьезен, как никогда, - Вы видели, как здорового сильного мужчину за три допроса превращают в трясущегося калеку? Вы уверены, что Вы это выдержите? - Я дворянин! - вспыхнул Анри, - Из меня не выжмут ни звука! - Как Вы еще наивны, - покачал головой Рошфор, - любого можно заставить говорить, будь он хоть трижды дворянин! - И Вас? - осторожно спросил брат. - Я - не исключение, - глухо произнес граф. - Прошу Вас, не отказывайте мне, - молодой человек умоляюще посмотрел на Сезара, - испытайте меня. Вот увидите: я буду верно служить кардиналу! Вам не придется за меня краснеть, дорогой брат. "А этот мальчик упрямец, - Рошфор улыбнулся своим мыслям, - они с братом такие разные, а все же в чем-то похожи. Быть может, из него выйдет что-нибудь путное. Почему бы не попробовать?" Граф поднял руки, словно сдаваясь: - Если человек хочет расшибить голову о стену, не стоит ему в этом мешать, он все равно ее расшибет. Так и быть: я попрошу для Вас аудиенции у монсеньора, остальное будет зависеть уже от Вас, Анри: сумеете убедить Его Высокопреосвященство, что Вам нужна эта служба, - она Ваша. - Спасибо, Сезар! Обещаю: я Вас не подведу! - Очень на это надеюсь, - Рошфор помолчал, - И еще: с некоторых пор наше имя стало в столице бранным словом. Будьте готовы, что Вас могут дурно принять в Париже. Расположение сильных мира сего приносит человеку не столько друзей, сколько врагов. На меня и так косо смотрят в Пале Кардиналь, а когда узнают, что я рекомендовал монсеньору своего брата... Юноша быстро понял, к чему клонит граф: - Не беспокойтесь, Сезар, я назовусь фамилией своей матушки*: "Шевалье де Вард, к вашим услугам!" Ну как, звучит? - и Анри весело рассмеялся. *так, насколько я помню, фамилией матери назвался исторический Шарль д'Артаньян
jude: ГЛАВА ТРЕТЬЯ Сезар в тайне надеялся, что монсеньор откажет Анри. Но этого не произошло: то ли Ришелье подкупила честность и прямота юноши, то ли у кардинала в тот день просто было хорошее настроение. Его Высокопреосвященство протянул де Варду руку: - Немногие молодые люди в наше время хотят служить на благо Франции, им больше по душе проливать кровь на дуэлях! Было бы грехом не оценить столь горячее рвение. Анри почтительно прикоснулся губами к кольцу: - Монсеньор, я приложу все усилия, чтобы оправдать Ваше доверие. Кардинал взглянул на Рошфора: - А ты что скажешь, цыганенок?* Это все-таки твой брат. Граф поклонился: - Я целиком и полностью разделяю мнение Вашего Высокопреосвященства. - Льстец! - Ришелье улыбнулся, - льстец и плут. Цыганенок, ты неисправим. Объяснишь шевалье, чем ему предстоит заниматься. - Слушаюсь, монсеньор. Молодые люди покинули кабинет кардинала. - Брат, скажите, а почему Его Высокопреосвященство с Вами так фамильярен? - Анри был потрясен манерой общения Ришелье с Рошфором, - подобное обращение оскорбительно для дворянина. - Много Вы понимаете, - ответил Сезар, - во-первых, монсеньору дает на это право наше длительное знакомство и его отеческое ко мне отношение... - А во-вторых? - спросил де Вард. - Во-вторых, такое обращение еще надо заслужить. Услышать "ты" из уст кардинала - великая привилегия. Мало кто удостаивается этой милости. А вот "Вы", "сударь", "милостивый государь", или того хуже - "Ваше Сиятельство", - Рошфор мастерски изобразил саркастическую интонацию Ришелье, - дурной знак. Он говорит, что монсеньор не в духе. В таком случае, лучше переждать грозу и не попадаться ему под горячую руку, - за прошедшие годы Сезар до тонкостей изучил темперамент своего господина. - Тогда я постараюсь заслужить это "ты", - ответил Анри. Рошфор лишь вздохнул. Опыт подсказывал ему, что грядущие дни сильно охладят пыл юноши. На лестнице братья чуть не столкнулись с изящной белокурой женщиной. - Миледи, мое почтение, - Сезар отвесил даме изысканный поклон. Не поклонился, а именно отвесил. Де Вард удивился: такая непередаваемая смесь учтивости и презрения звучала в тоне Сезара. - Граф, почему же Вы не представите мне своего спутника? - спросила прекрасная незнакомка. - Шевалье де Ро... де Вард, - молодой человек отрекомендовался сам, так как брат не спешил их знакомить. - Леди Кларик, - миледи одарила Анри одной из своих самых очаровательных улыбок, так, что юноша покраснел до корней волос. Однако галантной беседы не получилось - Рошфор уже почти силой тянул младшего брата вниз: - Прошу великодушно простить, но мы спешим! - Какая она красавица! - пробормотал Анри. - Кто? - спросил Сезар, задумавшись о чем-то своем. - Леди Кларик, - вздохнул де Вард, - как Вы думаете, брат, мы с ней еще увидимся? Граф резко остановился прямо посреди коридора, взял Анри за плечи и серьезно посмотрел ему в глаза: - Дорогой мой, это яблочко с червоточиной. Вы себе в Париже быстро найдете и получше. - Извольте выражаться яснее, сударь! - вспылил юноша, - Ваши намеки оскорбительны для чести знатной дамы! - Знатной дамы? - Рошфор расхохотался, - Да на Новом мосту таких "знатных дам" пруд пруди!** - Быть не может! - воскликнул де Вард, - Она настоящий ангел! - "И сатана принимает вид ангела света"***. Поверьте мне, Анри, я редко ошибаюсь в людях. А уж женщин подобного сорта я навидался в жизни предостаточно. - Неправда! Я догадываюсь, в чем дело: в Вас говорит ревность, братец. Должно быть, Вы ее добивались, а она Вас отвергла. Но, ничего, мне повезет больше! - Анри, - Сезар примиряюще улыбнулся, - Ваша голова забита романтическими бреднями. Вполне естественно в Вашем возрасте. Но это поправимо: с сегодняшнего дня Вы поступаете в полное распоряжение отца Жозефа и будете выполнять все его поручения, какими бы нелепыми они Вам не казались. Уверяю, Вы скоро и думать забудете о любовных записках и свиданиях при луне. У Вас будет только одно желание: доползти до кровати и заснуть, - граф рассмеялся, - Но Вы сами хотели этой службы, не жалуйтесь! Проводив брата к капуцину, Рошфор вернулся и отыскал миледи. - Его Высокопреосвященство велел мне возвращаться в Англию, - обратилась она к графу. - Попутного ветра! - кивнул Сезар. - Вы что-то сегодня холодны ко мне, граф. Тот юноша, кажется, Ваш родственник, был куда любезнее. - Послушайте, прелесть моя, - улыбка Рошфора не предвещала ничего хорошего, - Этому молодому человеку всего 20 лет, и я за него в ответе перед своей совестью (и перед его матерью, - добавил Сезар мысленно). Попытаетесь сломать ему жизнь, - клянусь, я Вас найду даже за океаном и сверну Вам шею, - вся эта тирада была произнесена елейным голосом. - Ой, какой из Вас грозный опекун! Не бойтесь, не трону Вашего птенчика! - миледи натянуто засмеялась. Ей вдруг почудилось, что угроза этого странного цыгана была далеко не шуткой. *примеры подобного обращения кардинала к Рошфору заимствованны из "Мемуаров" **на Новом мосту находились самые дешевые дома терпимости ***не совсем точная цитата 2 Кор 11:14
jude: ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Рошфор оказался прав: уже через неделю Анри корил себя последними словами за свою необдуманную просьбу, а через две – был готов взвыть от такой жизни. Юноше приходилось очень нелегко. Еще бы: ему в 20 лет предстояло усвоить ту науку, которую Сезар постигал совсем зеленым юнцом. Де Варду пришлось учиться бесшумно ходить, сливаться с толпой, следить за человеком, не вызывая у него подозрений, лгать, не краснея, добывать в разговоре нужные сведения, так, чтобы собеседник ни о чем не догадался, много слушать, запоминать и мало говорить. Получалось, честно говоря, неважно. Даже откровенно плохо. Анри выслушал немало язвительных слов от отца Жозефа. Капуцин не давал спуску никому из своих учеников, к какому бы знатному роду они ни принадлежали. Кроме того, молодому человеку необходимо было изучить город, как свои пять пальцев. Рошфор провел брата по тем кварталам Парижа, куда стража и днем опасалась заходить, не то, что ночью. У де Варда волосы дыбом вставали от одного вида разбойничьих рож тамошних обитателей. А Сезар раскланивался с этими людьми, перед многими снимал шляпу, расспрашивал их о последних новостях. Граф даже взялся обучить Анри воровскому жаргону – никогда ведь не знаешь, что может пригодиться в жизни. Рошфора, правда, смех разбирал, когда он слышал, как воспитанный юноша пытается произносить грубейшие ругательства. «Какой он еще все-таки теленок!» - Сезар старался не думать, что станется с этим мальчиком, попадись он как вражеский лазутчик. Сам Рошфор на момент той злосчастной поездки в Испанию был уже стреляным воробьем. Его цыганское детство послужило ему суровой школой. Все в таборе знали: даже если Чезаре поймают, никого из подельников он не выдаст. Сезар был готов к любым допросам, и все равно – до сих пор кошмары снились. И еще: у брата, по мнению Рошфора, недоставало одного незаменимого для шпиона качества – некоторой доли безрассудства. Того самого, что делает человека способным идти на риск: принять неравный бой или расхохотаться в лицо палачу тогда, когда очень плакать хочется. У Сезара же сумасбродства было хоть отбавляй, на двоих бы с избытком хватило. Внешне невозмутимый и холоднокровный в любой ситуации, «цыганенок», на самом деле, был весьма беспокойной натурой. Рошфору доставляло какое-то жуткое удовольствие постоянно испытывать свою судьбу, ходить по лезвию ножа. Авантюрист, авантюрист до мозга костей! Без этого холодка, пробегающего по жилам, жизнь казалась «цыганенку» пресной и скучной. Подобная черта характера нередко толкала Сезара на глупости, о которых он позднее сожалел. Вполне в его духе было поиздеваться над клячей случайного путника и получить вызов на дуэль. Или оскорбить кого-нибудь из принцев крови, чтобы полюбоваться, как Его Высочество кусает губы в бессильной ярости, потому что скрестить шпагу с «этим проходимцем» - ниже достоинства столь знатной особы. Ну, или, наконец, - отправиться на Новый мост с компанией таких же лоботрясов срывать плащи с прохожих. Это качество не единожды ставило Рошфора на край гибели, но, как бы парадоксально это ни звучало, возможно, именно благодаря нему, Сезар был до сих пор жив. Дуракам везет, как говорится! А де Варду такой сумасшедшинки не хватало. Анри был слишком послушным, что ли.
jude: ГЛАВА ПЯТАЯ Как-то раз де Варду пришлось весь день просидеть на паперти церкви Сен-Мартен, изображая нищего. Это было одно из тех нелепых, на первый взгляд, заданий серого кардинала, о которых его предупреждал Рошфор. Молодой человек не представлял себя в роли попрошайки, но спорить с отцом Жозефом было бесполезно. В лохмотьях с перемазанным сажей лицом благородный юноша ощущал себя не в своей тарелке. Анри казалось, что все кругом только на него и таращатся. Милостыню де Варду подавали неохотно. Вдобавок, его дважды пытались прогнать полицейские. Когда юноша уже совсем было отчаялся, рядом очутился какой-то человек, судя по одежде и манерам, настоящий побирушка. - Да-а, - протянул голодранец, заглянув в шляпу Анри, - не густо. Сочувствую: с такими заработками, Вам грозит остаться сегодня без ужина. Де Вард вперил гневный взор в непрошеного гостя и с изумлением узнал Рошфора. - Глазам своим не верю! – Анри было чему удивляться: настолько талантливо преобразился граф. Сутулая спина, шаркающая походка, мешки под глазами. Сезар словно постарел на лет на двадцать, если не больше. Юноша посмотрел на несколько жалких монет и вздохнул: - Так ведь не подают… - Конечно, кто Вам станет подавать: в Вас же за целую милю видно дворянина. У Вас, братец, на лбу написан девиз Роганов: «Королем быть не могу, герцогом – не соблаговолю». Уличные попрошайки, правда, отличаются известным нахальством, но не до такой же степени! Сделайте-ка физиономию поскромнее, а взгляд пожалобнее. Де Вард постарался последовать совету Сезара, но результат графа не удовлетворил. - Не пойдет… - задумчиво изрек Рошфор, - Ну, представьте, что у Вас с утра маковой росинки во рту не было. Получается? Молодой человек печально покачал головой. «Да, - вздохнул Сезар, - тому, кто никогда не ложился спать на пустой желудок, этого не понять». - Смотрите, как надо, - граф плюхнулся рядом с братом и завел, - Добрые господа, сжальтесь над бедным отцом шестерых детей! Я повредил спину на стройке, и каналья-хозяин прогнал меня, не заплатив ни гроша. Работать я теперь не могу, а дома – несчастные малютки голодают и жена на сносях! Как я покажусь им на глаза без денег? Анри дивился на этот необыкновенный спектакль. Но ведь сработало! К ногам Сезара полетели медяки. Матроны с детишками, выходящие из церкви, вздыхали, крестились, подносили платочки к глазам и посылали детей подать милостыню горемыке. - Как Вы этому научились, брат? – прошептал юноша. - Есть хотелось, вот и научился, - ухмыльнулся Рошфор, - Вы не поверите, но в возрасте восьми лет я таким способом зарабатывал себе на хлеб насущный. Братья поднялись с земли, собрали деньги и двинулись прочь от церкви. Проходя по улице, Рошфор, шутки ради, стучал в двери и ставни, выпрашивая подаяние. Де Вард тоже вошел во вкус, все это представление очень напоминало ему какую-то забавную игру. Так продолжалось до тех пор, пока в одном из домов не растворилось окно на втором этаже, и ворчливый женский голос не пробурчал: - Развелось христарадников! Ни стыда, ни совести! Вот, получите у меня! – и на «побирушек» выплеснулось ведро помоев. - Ох, не об этом я мечтал, отправляясь в Париж. Интересно, что сказала бы матушка, увидев меня в подобном обличье? – отряхиваясь, спросил Анри. - Она бы непременно заявила, что я подаю Вам дурной пример, - ответил Сезар, пытаясь вытащить луковую шелуху из волос. Молодые люди переглянулись и прыснули со смеху, не обращая внимания на прохожих, оглядывающихся на необычно веселых нищих.
jude: ГЛАВА ШЕСТАЯ Тем временем вокруг королевского престола завязывалась очередная интрига. Кардинал не дремал, но и его противники тоже. Герцогу Бекингему, вызванному в Париж подложным письмом, удалось встретиться с Анной Австрийской и беспрепятственно покинуть пределы Франции. Одна «ловкая особа», устроившая свидание королевы с ее воздыхателем, также успела вернуться в Тур, никем не замеченной. Даже кастелянша Ее Величества, некая Констанция Бонасье, посвященная в тайны своей госпожи, сумела избежать ареста, благодаря вмешательству уже известного нам гасконца. Однако королева допустила непростительную неосторожность: герцог, как всякий пылкий влюбленный, умолял Анну дать ему что-нибудь в залог если не ответного чувства, то хотя бы вечной памяти. И Ее Величество преподнесла Бекингему алмазные подвески – подарок своего супруга. Анна сама загнала себя в ловушку. Ришелье удовлетворенно наблюдал за расстановкой фигур на шахматной доске. Уж эту партию он ни за что не проиграет коварной испанке. Монсеньор вызвал Рошфора: - Нам нужно срочно послать гонца в Лондон. Леди Винтер выполнила мое поручение, но в игру вмешались мушкетеры де Тревиля: Атос, Портос, Арамис – все те же трое неразлучных - и этот храбрый юноша. Д’Артаньян, так, кажется, его зовут? Сезар поклонился: - Прикажете собираться в дорогу, Ваше Высокопреосвященство? - Нет, ты нужнее мне здесь, - ответил кардинал, - поедет шевалье, твой брат. Сказать, что Анри обрадовался, услышав о приказе монсеньора, значит, ничего не сказать. Подумать только, первое серьезное задание! Рошфор лишь вздыхал: «Щенок, которого хозяин впервые позвал на охоту». - Поверьте, братец, путешествие в Лондон – это не увеселительная прогулка. Мы сейчас на грани войны с Англией. Окажетесь в руках врагов – никто не станет Вас спасать. Вам придется выкручиваться самому. И запомните: никакой самодеятельности. Передадите послание кардинала, кому велено, – и сразу назад. Большего от Вас пока не требуется. - Вы воспринимаете все слишком близко к сердцу, Сезар, - де Вард беспечно улыбнулся, - со мной ничего не случится! - Конечно, не случится, - кивнул граф, - но осторожность никогда не помешает. «Эх, почему же у него так неспокойно на душе?» - Рошфор охотнее поехал бы сам, чем отпустил де Варда. Но, с другой стороны, он ведь не может всю жизнь водить младшего брата за ручку. Анри - мужчина, а не ребенок, и отвечает за свои поступки. - Пора, слуга уже ждет на улице, лошади оседланы, - братья обнялись на прощание, и де Вард отправился в путь.
jude: ГЛАВА СЕДЬМАЯ На четвертый вечер после отъезда де Варда Рошфор, выходя из своей комнаты, буквально опрокинул на пол какого-то человека. - Шере, сударь, почему Вы постоянно путаетесь у меня под ногами? Я, помнится, Вас предупреждал, чтобы духу Вашего здесь не было. Подслушиваете Вы у меня под дверью, что ли? – отчитывал Сезар секретаря, помогая последнему встать. - Что Вы, господин граф! – пролепетал Шере, потирая ушибленный локоть, - У меня и в мыслях не было подслушивать. Я пришел выразить Вашему Сиятельству свои соболезнования. - Соболезнования? Мне? А по какому это поводу позвольте полюбопытствовать? – в душу Рошфора закралось страшное подозрение. Дело было в том, что секретарь всегда первым узнавал все дурные вести и весьма охотно делился ими с окружающими. За это отвратительное свойство Сезар особенно недолюбливал Шере. - Ну как же, - заторопился секретарь, - Ваш родственник, такой подающий надежды молодой человек… был… - Пьяны Вы, сударь, или помешались? – Рошфор сгреб Шере в охапку, - Почему Вы говорите о де Варде в прошедшем времени? Секретарь попытался вырваться, но не тут-то было – несмотря на худощавое телосложение, хватка у «цыганенка» была железная. - Так Вы еще не знаете? – придушено пискнул Шере, - Его же вчера утром нашли в Кале, на дороге, полумертвого… четыре удара шпагой… я слышал, что надежды нет… Слова секретаря барабанной дробью отдавались в ушах Рошфора: «полумертвого…четыре удара…надежды нет…» - пальцы графа разжались, и он с омерзением отпихнул от себя этого типа. - Катитесь к черту со своими соболезнованиями, сударь! – горло у Сезара перехватывало. Шере, на всякий случай, задал стрекача. Вскоре с противоположного конца коридора уже доносились его визгливые жалобы: - Невежа! Грубиян! Цыган неотесанный! Я же к нему со всей душой! Я же хотел, как лучше! Но Рошфору было все равно. Он опустился на пол и привалился спиной к стене: «Не уберег…» - в мозгу графа проносились сотни мыслей, и среди них: как он будет объясняться с мачехой? Она ведь не поверит, что Сезар скорее дал бы себя тысячу раз проткнуть, чем позволил бы ранить Анри. Рошфор не знал, сколько он так просидел, уставившись в одну точку. Из оцепенения его вывел голос отца Жозефа: - Жив, Ваш брат жив. Я полагаю, что такая поистине кошачья живучесть передается в Вашей семье по наследству? - капуцин старался приободрить Сезара. Серый кардинал помолчал, затем тихо добавил, - А гасконец прорвался через все засады и, должно быть, теперь в Лондоне...
jude: ГЛАВА ВОСЬМАЯ Его Высокопреосвященство утешался тем, что д’Артаньяну ни за что не успеть к балу, назначенному на будущий понедельник. А если этот неугомонный гасконец и прибудет вовремя, то королеву ожидает неприятный сюрприз в виде пропажи двух подвесков. Так или иначе, а испанке не переиграть Ришелье. Но Рошфор, услышав, что д’Артаньян добрался до Англии, почти не сомневался, что в этой битве они потерпели сокрушительное поражение. Гасконец справится со своим заданием. Сезар бы на его месте непременно успел. Костьми бы лег, а привез бы подвески в целости и сохранности к сроку. Они с д’Артаньяном до странности похожи. Гасконец временами казался графу каким-то его отражением, двойником из вражеского лагеря. Столь же дерзкий, бесстрашный, невероятно удачливый. И так же верен данному слову. Сезар все чаще ловил себя на мысли о том, как жаль, что судьба развела их по разные стороны баррикад. Гасконец был честным противником и, доведись им сражаться бок о бок, явно бы стал хорошим товарищем. Поэтому Рошфор даже не удивился, узнав, что на балу Ее Величество появилась в подвесках, и что алмазов было двенадцать. Сезар старался не попадаться кардиналу на глаза: у монсеньора была привычка срывать досаду на приближенных. Свои слабости есть и у великих людей. А у «цыганенка» сейчас и без того печалей хватало: мачеха приехала в Париж. По ее словам – чтобы сидеть у постели больного сына (Анри перевезли в столицу, как только лекарь решил, что раненый выдержит дорогу). Однако Рошфор чувствовал, что госпожа графиня явилась лишь для того, чтобы высказать пасынку все, что она о нем думает: «Этому разбойнику, этому грабителю мало было обманом заполучить титул и наследство, он еще решил извести ее детей!» Сезар молча стоял под градом несправедливых обвинений, даже не пытаясь перечить мачехе. Он что, до сих пор ее боится, как в детстве? Смешно подумать, но, наверное, это правда. Жизнь приучила «цыганенка» скрывать свои истинные чувства, встречать насмешку ответной колкостью, оскорбление – ударом. Это закон улицы: покажешь свой страх – тебя забьют. Как ни горько было осознавать, но подобное правило часто действовало и в приличном обществе. При дворе графу недвусмысленно дали понять, что он чужак. В Пале Кардиналь Рошфора тоже не любили. Там считали, что воспитаннику монсеньора, которого вытащили из самых что ни на есть трущоб, следовало бы знать свое место и не задирать нос. Но мало кто догадывался, что вся эта надменность и язвительность Сезара была лишь маской. И что где-то очень глубоко, на дне души «цыганенка», - в этом он бы и себе не признался - прятался тот самый маленький виконт, ночами рыдавший в подушку от придирок мачехи и холодности родного отца.
jude: ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Примерно месяц спустя после неудачи с подвесками Франсуа де Жюссак зашел как-то вечером в кабачок и не поверил своим глазам: Рошфор был пьян. В стельку. В жизни Сезара были две вещи, в которых он отличался крайней умеренностью: женщины и вино. Да, живя в тот век, когда супружеская верность считалась скорее пороком, чем добродетелью, «цыганенок» был неожиданно целомудрен. От дам света этот Иосиф-прекрасный*, вообще, казалось, бежал, как от чумы. В Париже ходила даже сплетня, что однажды расположения графа добивалась какая-то герцогиня, очарованная его необычной для француза внешностью. А Рошфор остался равнодушен. Поговаривали, что причиной тому было безответное чувство. Когда-то граф был влюблен, но его избранница предпочла другого, а Сезар не смог ее забыть. Однако, де Жюссак побился бы об заклад, что дело тут совсем не в несчастной любви. Гвардеец нередко подтрунивал над другом: - Послушайте, дорогой мой, когда Вы, наконец, перестанете видеть в каждой особе прекрасного пола свою мачеху? И неизменно получал от Сезара обещание, что если он еще хоть раз упомянет эту женщину, то получит хорошую трепку. Что же до вина, то в любой компании Рошфор всегда оставался самым трезвым. И вовсе не потому, что не пьянел: просто, когда остальные успевали осушить бутылку-другую, "цыганенок" только подносил ко рту первый бокал. Жюссак как-то поинтересовался, почему Сезар почти не пьет, и услышал в ответ: - Вино развязывает язык, мой друг, а я свой - предпочитаю держать за зубами. Тем страшнее было видеть Рошфора в подобном состоянии. Чтобы "цыганенок" так напился, должно было стрястись что-то по-настоящему ужасное. - Кто-то умер? – осторожно спросил Жюссак, подсаживаясь к Сезару. Граф с трудом покачал головой. - Вашему родственнику стало хуже? - Не-ет, - язык у Рошфора здорово заплетался, - де Вард…благодарение Богу… уже почти здоров… и скоро будет… на ногах. - Тогда, хотя бы, объясните мне, что случилось? Сезар устало уронил голову на стол. - Сколько Вы выпили? - Не помню… я здесь с полудня… - Граф, Вы не считаете, что Вам лучше отправиться домой? - Мне некуда идти, Жюссак… - Пале Кардиналь сгорел? – сострил гвардеец. - Вот и не угадали! - Рошфор пьяно рассмеялся, - Монсеньор меня выгнал… - И только-то? Поэтому Вы так набрались? – гвардеец был наслышан, что кардиналу случалось и раньше указывать своему любимцу на дверь. Характер у обоих был – не приведи Господь! Немудрено, что Сезар то и дело ссорился с Его Высокопреосвященством. После одной из таких размолвок (это произошло еще до знакомства с Жюссаком) Рошфор около года прожил в беднейших парижских кварталах, не показываясь даже на пороге Пале Кардиналь. Но монсеньор всегда прощал этого непутевого «цыганенка». - Нет, друг мой, на сей раз все гораздо серьезнее, - помрачнел Сезар. Жюссака уже разбирало любопытство: - Граф, может быть, Вы все-таки расскажете, в чем беда? - А Вам интересно? Ну слушайте... (продолжение следует) *библейский персонаж, один из 12 сыновей Иакова, проданный в рабство своими братьями. Его имя часто используется как символ скромности. В истории Иосифа есть один эпизод, когда его домогается жена его хозяина. В "Мемуарах" присутствует очень похожее событие.
jude: ГЛАВА ДЕСЯТАЯ В то утро кардинал, судя по всему, находился в прекрасном расположении духа. - А, Сезар, проходи, - приветствовал он показавшегося в дверях Рошфора, - как здоровье молодого шевалье? - Благодарю, монсеньор, уже лучше, - почтительно поклонился граф. - Ну и славно. У меня к тебе небольшая просьба: отвезешь это письмо маршалу де Марильяку. Столь любезный тон господина насторожил «цыганенка» (слишком уж это напоминало затишье перед бурей), но он ничем не выдал своих опасений, снова поклонился и направился к выходу. - Постой, - остановил его Ришелье, - ты даже не спросишь, что в пакете? - Я не привык интересоваться содержимым того, что везу, - удивился Рошфор, - Так безопаснее. Вам известно, монсеньор, как много существует способов добиться от человека правды. - Весьма разумно, - кивнул кардинал, - И все же, я хочу, чтобы ты знал: в письме – приказ об аресте маршала. С недавних пор месье де Марильяк* стал нашим врагом. Возьмешь с собой гвардейцев, задержите его и доставите в Бастилию. «Цыганенок» отшатнулся, словно получив пощечину: - Монсеньор, Вам следовало бы поручить это другому… В глазах Сезара застыла мольба: «За что Вы так со мной? Чем я провинился?» - Рошфор почувствовал, будто у него внезапно выдернули ковер из-под ног. - Ах да, - улыбнулся Ришелье, - я и забыл. Маршал ведь, кажется, родной брат близкого друга твоего покойного отца и твоего крестного. Но ты, надеюсь, помнишь, как поклялся, что когда речь идет о службе мне, ты не знаешь ни друзей, ни родных! Так? – жестко закончил кардинал. - Я и сегодня не отрекаюсь от этих слов, Ваше Высокопреосвященство, - тихо ответил Рошфор, - Ваш приказ будет выполнен в точности. Он не помнил, как добрался до особняка маршала. Хуже всего оказалось то, что у месье де Марильяка в это время гостил брат, крестный Сезара. Рошфор оставил гвардейцев снаружи и вошел в дом один. Его радушно встретили, а граф, не глядя ни на кого, по-военному отчеканил: - Господин Луи де Марильяк, Вы арестованы по приказу Его Высокопреосвященства, кардинала Ришелье, соблаговолите, сударь, отдать Вашу шпагу и следовать за мной, - кто бы знал, как трудно «цыганенку» давалось каждое слово. Два часа спустя Рошфор уже стоял в кабинете монсеньора: - Ваш приказ выполнен, Ваше Высокопреосвященство. Маршал задержан и находится в Бастилии. - Так быстро? – кардинал внимательно изучал лицо Сезара, - Ты молодец, держи! – Ришелье протянул графу кошелек. Но «цыганенок» даже не шелохнулся. На губах Сезара мелькнула презрительная усмешка: - Тридцать серебренников, монсеньор? Ришелье нахмурился: - Вы чем-то недовольны, милостивый государь? Так скажите прямо, не стесняйтесь! Вы, верно, забыли, кому обязаны всем, что у Вас есть. Где были Ваши родные и близкие, когда Вы не имели куска хлеба и крова над головой?! Вы уже не помните, что Вам грозило клеймо бродяги и позор на всю жизнь? - Моя память меня еще ни разу не подводила, монсеньор, - Рошфор сдержанно поклонился, - и я прекрасно отдаю себе отчет в том, что за все в своей жизни должен быть благодарен только Господу Богу и Вашему Высокопреосвященству. Но я также помню, что цыган Чезаре никогда не был ни предателем, ни тюремщиком! – Сезар выдержал паузу, - Я могу быть свободен, монсеньор? - Вы, сударь, - Ришелье пребывал в холодном бешенстве, - можете отныне располагать собой, как Вам заблагорассудится! Дверь кабинета с грохотом захлопнулась за Рошфором, распугав двух мирно дремавших кошек. Шере, явившийся к кардиналу с докладом и ожидавший в коридоре позволения войти, вероятно, собирался как-то прокомментировать происходящее, но, взглянув в лицо графа, благоразумно прикусил язык. - И все-таки Вы неправы, друг мой, - в кабинет через потайную дверь неслышно вошел отец Жозеф, - жестоко так испытывать человека. Любому терпению приходит конец, даже ангельскому. А «цыганенок», как Вам известно, далеко не ангел. - Мне необходимо было его проверить. Вы ведь утверждали, что в Пале Кардиналь затаился лазутчик – слишком много поражений нам нанесли за последнее время. Я должен быть совершенно уверен в каждом из своих слуг. - Итак, Вы убедились, что Рошфор предан Вам до кончиков ногтей, но теперь он ушел… - Вернется, - проворчал кардинал, - одумается и вернется, - Ришелье и сам понимал, что совершил ошибку, но признать это ему мешала гордость. - Сомневаюсь, - покачал головой капуцин, - «Цыганенок» верен Вам, но и у него есть свои принципы. А Вы заставили его их нарушить. Это тяжкое оскорбление. Вы чересчур сильно сжали пружину, дорогой друг, и я боюсь того, что случится, когда она распрямится. Впрочем, - тут серый кардинал оглянулся, словно опасаясь, не подслушивают ли их, приблизился к монсеньору и что-то зашептал ему на ухо. *согласно истории, маршал де Марильяк был арестован только в 1632 году, но господин де Куртиль обращается с историческими фактами и датами несколько вольно. Я в этом последую за ним.
jude: ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Покинув Пале Кардиналь, Сезар долго бесцельно бродил по парижским улицам, задевая случайных встречных в надежде на вызов или, хотя бы, ответный удар. Но, видимо, судьбе было угодно, чтобы жизнь «цыганенка» прервалась не тогда и не таким образом. Прохожие предпочитали не вступать с Рошфором в перепалку, шарахаясь в сторону от одного дикого взгляда графа. Устав шататься по городу, Сезар завалился в тот самый кабачок, где его позже и обнаружил де Жюссак. Но до появления гвардейца, Рошфора ждала весьма примечательная встреча. Граф был уже изрядно пьян, когда к нему подошел какой-то господин в надвинутой на лоб шляпе: - Вы позволите, Ваше Сиятельство? Рошфор поднял на незнакомца мутные глаза: - Что Вам угодно, сударь? - Сказать Вам пару слов, которые, я смею надеяться, Вас очень заинтересуют. - Извольте представиться для начала, милостивый государь. Я желаю знать, с кем имею честь разговаривать. - Мое имя Вам ничего не скажет, граф. Но меня послала некая Мари Мишон, если Вам известна эта особа. - Известна, даже слишком хорошо. Дальше можете не продолжать. - Напрасно, - незнакомец обнажил зубы в улыбке, - Вы ведь, кажется, ее родственник, пусть и дальний. А родственникам надо помогать. Видя Вас в столь затруднительных обстоятельствах, белошвейка просила передать, что будет рада оказать Вам содействие. - А что от меня потребуется взамен? - Вы на лету схватываете суть, граф, - поклонился собеседник, - самая малость – некоторые услуги, вроде тех поручений, что Вы выполняли на службе у «красного герцога». - Я вынужден ответить отказом. - Зря, подумайте, граф, Вам почти 27 лет, и кем Вы были у Ришелье? Мальчиком на побегушках? «Сезаром, подай-принеси»? А здесь Вам открываются такие перспективы! Вот странность: незнакомец дословно повторил фразу Рошфора, когда-то сказанную им брату, будто присутствовал при том разговоре. У «цыганенка» не укладывалось в голове: неужели их тогда подслушивали? - Последняя поездка в Испанию оставила у меня по себе весьма неприятные воспоминания в виде ломоты в костях, - отшутился Сезар. - Ну, это легко излечивается одним простым средством, - и собеседник положил на стол кошелек. Граф покачал головой. - Значит, Ваш ответ – нет? - Вы на лету схватываете суть, сударь! – съязвил Рошфор, - Заберите деньги и проваливайте подобру-поздорову, а то я сегодня за себя не отвечаю! - Жаль, - незнакомец тихо рассмеялся, - впрочем, нечто подобное я и предполагал. Уже у выхода он обернулся: - Вам еще просили передать, граф, что друзей надо выбирать лучше. - Может быть, я и не умею выбирать друзей, однако, выбрав их, уже не изменяю им! Я ясно изложил свою мысль, сударь?! - Более чем! – незнакомец скрылся за дверью. А Сезар потребовал у кабатчика новую бутылку. *** - Дожил: меня пытаются перекупить люди госпожи де Шеврез! - закончил свой рассказ Рошфор, - надеюсь, теперь герцогиня поймет, что «цыганенок» не продается! - Я бы на Вашем месте немедленно сообщил обо всем Его Высокопреосвященству, - Жюссак серьезно посмотрел на графа. - Не стоит беспокоить монсеньора подобной безделицей, тем более, он вряд ли пожелает меня сейчас видеть, - ответил Сезар. - Но об этой беседе могут донести другие, представив дело в невыгодном для Вас свете, дорогой друг. Вы же знаете, сколько людей в Пале Кардиналь только и ждут, чтобы Вы оступились. Они не преминут воспользоваться возможностью очернить Вас перед кардиналом. - Пустяки, Жюссак! Мне нечего опасаться: я поступил, как честный человек! Гвардеец печально покачал головой: - К сожалению, много таких честных оказалось за решеткой, а то и на эшафоте. Будьте осторожны, Рошфор. Друзья покинули кабачок. - Пойдемте ко мне, граф, - предложил гвардеец, - Вам надо выспаться: утро вечера мудренее. - Спасибо, Жюссак, но мне не хотелось бы Вас стеснять. - Глупости! О чем Вы говорите? – гвардеец совсем не желал оставлять друга одного в подобном состоянии. Этот цыган еще, того и гляди, ввяжется в драку с целой ротой мушкетеров. - Я теперь – неподходящее знакомство, Жюссак. Я в опале у монсеньора и мне не хочется навлечь на Вас, дорогой друг, его немилость, - Рошфор двинулся прочь. - Постойте… - начал гвардеец, но не договорил: Сезар успел буквально раствориться в ночной темноте. - И где прикажете мне его сейчас искать? – пожал плечами Жюссак, растерянно застыв посреди улицы.
jude: ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Де Жюссак решил, чего бы ему это ни стоило, замолвить слово за Рошфора. Даже рискуя вызвать гнев монсеньора. Но назавтра испросить аудиенции не получилось: Ришелье никого не принимал. Очевидно, у Его Высокопреосвященства был один из тех приступов мигрени или меланхолии, когда он запирался у себя и не желал кого-либо видеть, за исключением разве что кошек. Еще через день кардинал отбыл в Лувр, и гвардеец снова не успел с ним поговорить. А на третье утро, сменившись с караула, Жюссак случайно услышал странный разговор двух своих товарищей: - Ноги моей не будет на Дворе чудес, - возмущался де Ферье, - Мне лично совсем не улыбается очутиться в какой-нибудь канаве с распоротым животом! Пусть посылают стражу. И потом, скажу я Вам, если этот цыган захочет спрятаться, его все равно ни одна ищейка не найдет. - Простите, господа, что вмешиваюсь в вашу беседу, но не соблаговолите ли вы объяснить мне, о чем идет речь? – обеспокоенно спросил Жюссак. - Так об этом уже весь Пале Кардиналь говорит, - хмыкнул гвардеец, - Ла Ферте* недавно видел Рошфора, разговаривающим с де Мезье**, человеком мадам де Шеврез. И, как Вы понимаете, предметом их беседы, была отнюдь не погода и не цены на урожай. Ла Ферте, как верный слуга, сразу же доложил об этом монсеньору. Комнату графа обыскали и, что бы Вы думали, там обнаружили? Письма герцогини! Жюссак с горечью осознал, что его опередили. Случилось то, чего он боялся: Сезара оговорили перед кардиналом. Ла Ферте всегда завидовал Рошфору, пользовавшемуся особым доверием монсеньора, и метил на место графа. Теперь настал его час. - И Вы полагаете, что граф был бы настолько глуп, чтобы вовремя не избавиться от подобных улик? – спросил Жюссак. - Я-то ничего не думаю. Мое дело маленькое: исполнять приказы, - ответил Ферье, - А вот Его Высокопреосвященство в ярости и требует отыскать и привести Рошфора, живым или мертвым. Вот только где его найдешь? Графа уже три дня никто не видел, с тех самых пор, как монсеньор его выгнал. На квартире у своего родственника он не появлялся. Друзей в Париже у Рошфора почти, что и нет. А рыскать по городским трущобам – увольте! - Не надо стражи, - тихо сказал Жюссак, - я догадываюсь, где он может быть. Позвольте мне, господа, разыскать графа самому. - С превеликим удовольствием уступлю Вам эту честь, де Жюссак! – сыронизировал гвардеец. *персонаж "Мемуаров", один из шпионов кардинала, донесший на Рошфора **также герой книги Куртиля
jude: ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Грязный немощеный тупик, прилегающий к церкви монастыря Дев Божьих и именуемый Двором чудес*, был не самым приятным кварталом Парижа. Добропорядочные горожане старались обходить это гиблое место стороной. Своим названием оно было обязано чудесам, свершавшимся там ежедневно. В светлое время суток его обитатели являли собой немощных калек и страждущих. Слепые, парализованные, покрытые язвами и коростой, они клянчили милостыню на городских улицах. Однако, вернувшись домой с наступлением темноты, эти нищие непостижимым образом исцелялись и преображались в крепких, здоровых людей. Но только до рассвета. Наутро они снова становились увечными и выходили на свой промысел. Объяснить это необычное явление не взялись бы ученые ни того века, ни нашего. Помимо попрошаек, на Дворе чудес с комфортом расположились воры, грабители, фальшивомонетчики, мошенники, шулера и представительницы древнейшей профессии. Было здесь и немало цыган. По правде сказать, де Жюссак чувствовал себя весьма неуютно, проходя по этой кривой улочке. Гвардеец спиной ощущал на себе косые взгляды местных жителей: «Что понадобилось благородному господину в эдаких трущобах?» Чужаков на Дворе чудес не привечали. Жюссак был храбрым человеком, в его смелости никто бы не усомнился. Он не испугался бы и дюжины врагов в открытом бою. Но вот получить удар кинжалом из-за угла – вовсе невесело. - Ваша Милость кого-то ищет? – раздался за плечом у де Жюссака сиплый голос, - Спросите безумного Жака. Я туточки всех знаю, до единого! Гвардеец резко обернулся и увидел плешивого юродивого в лохмотьях. - Раз так, скажи, любезный, - обратился к нему Жюссак, - где мне найти графа де Рошфора? - Таких здесь не водится, – осклабился сумасшедший, - хотя знати тут, конечно, - как грязи. Куда ни плюнь – попадешь в графа, а то и в герцога. У нас даже свой король имеется. И двор у него, надо Вам сказать, - почище будет, чем у Его Величества, Людовика Справедливого! Но может Вашей Милости кого другого надо, а? Жюссак, которого порядочно утомила болтовня юродивого, вздохнул: - Ладно, я ищу Чезаре. - Так ведь Чезаре тоже много, - захихикал помешанный, - есть Чезаре-хромой, а есть Чезаре-горбун. Вам который нужен? - Мне нужен цыган Чезаре! – Жюссак чувствовал, как медленно закипает от гнева. - Так бы сразу и говорили, что у Вашей Милости дело до «цыганенка». А то уже битый час морочите мне голову! Только вот захочет ли Чезаре Вас видеть? – тон юродивого внезапно из дурашливого стал угрожающим, так, что гвардеец даже засомневался, а сумасшедший ли этот человек на самом деле, или только притворяется, - С незваными гостями тут ведь не церемонятся: ножом по горлу – и в Сену! Жюссак выхватил шпагу и приставил ее к груди Жака: - Где Чезаре? Говори, живо! - Что же, Ваша Милость шуток не понимает, что ли? - прохрипел помешанный, - В кабаке он, у толстого Жана. - Пьет? – спросил гвардеец. - Хуже, - вздохнул юродивый, - играет в кости, и ему сегодня не везет. А в таких случаях «цыганенок» не встанет из-за стола, пока не спустит все денежки. Все надеется поймать удачу за хвост. - Веди! – приказал де Жюссак. - Хорошо, я провожу Вас, - ответил Жак, - только, сделайте милость – шпагу уберите, а то ненароком проделаете во мне дырку. Гвардеец спрятал клинок в ножны и последовал за юродивым куда-то вглубь тупика. *это описание - выдержка из трудов историка Анри Соваля
jude: ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Кабак толстого Жана, куда юродивый привел де Жюссака, оказался видавшей виды лачугой, с закопченным потолком. Посетители сего заведения недружелюбно уставились на вошедших. "Ну и дыра!" - подумал гвардеец. - Жак, ты кого притащил? Господину, верно, не терпится расстаться со своим кошельком, а то и с жизнью? - раздалось сразу несколько голосов. Послышались смешки. - Месье Чезаре, это к Вам, - угодливо поклонился юродивый. Рошфор, который в этот момент метал кости, оторвал взгляд от стола и поднялся навстречу другу, словно даже не удивившись его приходу: - Три очка! Вы представляете, Жюссак? - спросил граф вместо приветствия, - видно, удача от меня совсем отвернулась. - Боюсь, сегодня Вы несчастливы не только в игре, дорогой друг, - печально проговорил гвардеец, - у меня для Вас дурные вести. - К плохим новостям мне не привыкать, - грустно кивнул Рошфор, - Выкладывайте. - Мои опасения подтвердились: о предложении, сделанном Вам герцогиней, известили монсеньора, кроме того, в Вашей комнате нашли бумаги, уличающие Вас в предательстве. Его Высокопреосвященство поверил доносчику и велел арестовать Вас, граф. Как мне ни больно это говорить, друг мой, - голос Жюссака дрогнул, - я здесь, чтобы доставить Вас к кардиналу. "Цыганенок" и бровью не повел: - Спасибо, Жюссак, что пришли сами. Я этого не забуду. Вот моя шпага, - Сезар снял перявезь, - ее я, как Вы видите, еще не успел проиграть, - он чуть улыбнулся, будто смеясь над своим невезением, - Я готов следовать за Вами. При этих словах несколько человек покинули свои места и обступили Жюссака с Рошфором. Угрожающие позы этих головорезов не оставляли сомнений в их намерениях: что-что, а уж арестовать Чезаре они не позволят. Руки некоторых уже потянулись за кастетами и ножами. - Все в порядке, ребята, - успокоил их граф, - Господин де Жюссак - мой товарищ, и я ухожу с ним по добой воле. Бандиты недоуменно переглянулись, пожали плечами и так же безмолвно вернулись, кто - к недопитому вину, кто - к картам и костям. "А граф в этой компании явно пользуется уважением", - мелькнуло в голове у гвардейца. И действительно: окажись на месте де Жюссака другой, одного слова Рошфора было бы достаточно, чтобы с непрошенным визитером расправились. На Дворе чудес знали и любили "цыганенка", никогда не бросавшего приятелей в беде, и если бы пришлось, то и жизни бы ради него не пожалели. Знакомства среди таких отбросов общества, которые Сезар завел еще в пору своего детства, не раз сослужили ему хорошую службу и в дальнейшем. - Честное слово, граф, - сказал де Жюссак, - Вы легко могли бы бежать, скрыться, и я ничем не смог бы Вам помешать: я видел, как эти разбойники были готовы порвать меня на куски за Вас. - Во-первых, Жюссак, Вы мой друг, и я не позволил бы ни одному волосу упасть с Вашей головы, - ответил Рошфор, - а, во-вторых, цыган Чезаре никогда не прятался от опасности. Тем более, побег означал бы признание своей вины. Я пойду к монсеньору, и будь, что будет.
jude: ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Поднимаясь по лестнице Пале Кардиналь, Рошфор слышал за спиной злорадное перешептывание: "Теперь-то кардинальскому любимчику точно не поздоровится!". До чего же его завистники напоминали ему глупых маленьких детей! Так когда-то Мишель, сломав игрушку или пролив чернила, спешил свалить вину на сводного брата. Де Жюссак проводил графа в кабинет монсеньора и удалился по кивку кардинала. Ришелье смерил своего "первого рыцаря" ледяным взглядом: - И ты, Брут? Ты, кого я любил, как сына?! Ты заодно с моими врагами?! - в голосе Его Высокопреосвященства было столько боли, - Впрочем, чему я удивляюсь: в Писании ведь сказано, что "враги человеку - домашние его"*. Людям свойственно платить за добро злом. Что ж, оправдывайся, если сможешь. На лице Сезара не дрогнул ни один мускул: - Пусть оправдываются виновные, монсеньор. Мне же нечего сказать, кроме того, что Вас ввели в заблуждение. - Тогда, как Вы объясните, граф, то, что Вас видели общающимся с господином де Мезье? Вы ведь не станете это отрицать? - Тому, кто донес Вашему Высокопреосвященству об этой встрече, следовало бы сообщить Вам также, какой ответ я дал посланцу герцогини. - Меня обо всем подробнейшим образом известили, милостивый государь, не беспокойтесь. А письма, найденные у Вас? В них, кстати, мадам де Шеврез тепло благодарит Вас за верную службу. - Вам известно, монсеньор, что у меня нет другого господина, кроме Вашего Высокопреосвященства. - Бумаги говорят об обратном! - Ришелье хлопнул по толстой пачке писем, - И, поверьте, сударь, этих свидетельств вполне достаточно, чтобы казнить Вас дважды! - Если моя вина будет доказана, то пусть меня колесуют живьем, - поклонился Рошфор, - Но я чист перед Вашим Высокопреосвященством. Искренность Сезара, казалось, поколебала уверенность монсеньора. Однако, только казалось. Ришелье позвонил. Вошел гвардеец. - Уведите арестованного, - приказал кардинал. В коридоре двое секретарей что-то горячо обсуждали. Легко было догадаться, что темой беседы служил арест графа. - А я давно подозревал Рошфора, - кипятился один из них, - Чересчур он скрытный. Меня, так, даже на порог своей комнаты не пускал. Оно и понятно: боялся, чтобы не обнаружили его переписку с противниками монсеньора. И как кардинал, с его проницательностью, не раскусил этого предателя раньше? Отец Жозеф, проходивший мимо, неодобрительно посмотрел на секретаря: - Господь учит нас, сын мой, не радоваться падению своих врагов. И не судить поспешно. Шере (а это был именно он) моментально умолк и склонился в почтительном поклоне перед капуцином. Но серый кардинал уже двинулся дальше. Не будь Сезар столь погружен в свои мрачные раздумья и не гляди себе под ноги, он бы заметил, что отец Жозеф обнадеживающе ему кивнул, будто желая сказать: "Не унывай, цыганенок, все будет хорошо". *Мф 10:36 (цитата, правда, вырвана из контекста)
jude: ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Дверь камеры отворилась, и внутрь заглянул сам комиссар Шатле, печально известный Исаак Лаффема*, которого в Париже называли не иначе, как «кардинальским палачом»: - Привет, Сезар! - Здравствуй-здравствуй! – в тон ему ответил Рошфор. Они с Лаффемой – одного поля ягоды: оба в юности много скитались и хлебнули немало горя. Исаак – портновский сын, не то гугенот, не то (по уверениям его недоброжелателей), вообще, еврей – тоже однажды покинул отчий дом ради голодной, неустроенной, но вольной жизни. Правда, странствовал он не с цыганами, как граф, а с бродячими комедиантами. Лаффема какое-то время подвизался на подмостках и даже сам сочинял пьесы. Возможно, Исаака ожидала бы слава Шекспира, но этого никто никогда не узнает, потому как Лаффема, отличаясь непоседливым нравом, вскоре разочаровался в актерском ремесле, расстался с труппой и вернулся домой. Отец Исаака, весьма обрадованный тем, что его непутевый сын наконец-то взялся за ум, настоял, чтобы Лаффема получил юридическое образование, благо денег оплатить учебу у придворного портного было достаточно. Окончив курс наук, Исаак выгодно женился на дочери нотариуса из Шатле и стал делать карьеру по судебному ведомству. Благодаря протекции тестя, Лаффема удостоился милости Марии Медичи, которая сделала его секретарем малолетнего короля. Там Исаак и был замечен епископом Люсонским. На службе у Ришелье Лаффема достиг таких высот, какие и не снились портновскому сыну. В Париже «кардинальского палача» боялись и презирали. Враги Исаака ставили ему в вину его низкое происхождение, манеры простолюдина, актерское прошлое, неоправданную жестокость к обвиняемым и чрезмерную суровость выносимых им приговоров. Однако, даже самые ярые его противники не могли отказать Лаффеме в абсолютной неподкупности и преданности своему господину. В этом они с Рошфором похожи. Вот только допрашивать людей Сезар бы никогда не стал. За свою жизнь ему не раз довелось свести близкое знакомство и с судейскими, и с полицейскими, и с тюремщиками. И, надо признать, уважения они у графа не вызывали. - Если ты пришел поболтать, Лаффема, то я не в настроении. - Другой бы радовался, что его в Шатле отправили, а не в Бастилию, а он рожу кривит, - вздохнул комиссар, - Ладно, я всего лишь зашел сказать, Ваше Сиятельство, - Исаак отвесил графу шутовской поклон, - что к Вам посетитель. (продолжение следует) *информация о Лаффеме почерпнута на форуме "В гостинной Ришелье"
jude: ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Заранее прошу прощения у тех читателей, кто симпатизирует миледи. Все сказанное об этой даме - только мое ИМХО - Посетитель? – удивленно переспросил Рошфор. - Да, представьте себе, Вас даже не лишили права свиданий. По мне, так для государственного преступника с Вами чересчур мягко обходятся, граф, - ухмыльнулся Лаффема, - но воля монсеньора для меня – закон. - И кому же вдруг появилось дело до всеми забытого узника? Уже месяц минул с тех пор, как я в заточении, и обо мне еще ни разу никто не вспоминал, словно меня уже нет среди живых. - Не месяц, а всего 28 дней, - уточнил комиссар. - Большая разница! Лаффема пропустил реплику Рошфора мимо ушей: - Этот господин говорит, что он Ваш друг. - У меня не осталось друзей, - покачал головой Сезар. - Право, обидно слышать подобные речи! – донесся из коридора знакомый голос, - Вы, что же, граф, уже не считаете меня своим товарищем? - Жюссак?! – воскликнул Рошфор, - Беру свои слова обратно! Как же я рад Вас видеть, дорогой друг! - Простите, что не навестил Вас раньше, граф, - сказал гвардеец, входя в камеру и обнимая Сезара, - Мне только сегодня утром удалось получить разрешение Его Высокопреосвященства увидеться с Вами. - Понимаю, - кивнул Рошфор, - и не держу на Вас обиды. Господин комиссар, - он обратился к Лаффеме, - Вас, верно, призывают неотложные дела службы? Не смеем Вас задерживать. - Что ж, не стану мешать долгожданной встрече двух товарищей, - Исаак улыбнулся своей хитренькой улыбочкой и закрыл за собой дверь. Жюссак с тревогой оглядел друга: нездоровый цвет лица, круги под глазами. - Вы неважно выглядите, Рошфор. Неужели кардинал допустил, чтобы с Вами дурно обращались? - Нет, - последовал ответ, - меня и пальцем не тронули. Даже допросов, как ни странно, не было. Но тюрьма и сама по себе, дорогой мой, не очень-то способствует обретению цветущего вида. Гвардеец лишь вздохнул: «Каково это человеку, привыкшему к неограниченной свободе, оказаться запертым в четырех стенах?!» - Ваш родственник, де Вард, просил прощения, что не пришел… - де Жюссак на секунду запнулся, подбирая выражения - дело, видите ли, в том, что его мать, узнав о Вашем аресте, запретила сыну иметь всякое общение с Вами - из страха, как бы он тоже не впал в немилость монсеньора*. - Да, - Рошфор печально улыбнулся, - Анри всегда был послушным мальчиком. И Вам не следовало бы приходить, Жюссак. Я ведь теперь хуже прокаженного. - И Вы полагаете, что я бы не посетил Вас, будь Вы больны хоть чумой, хоть проказой? Да обвини Вас монсеньор во всех смертных грехах, это не заставило бы меня забыть нашу дружбу! Граф благодарно пожал руку гвардейца. - Жюссак, в случае чего, я поручаю Анри Вам. Он еще молод и слишком неопытен. Гвардеец попытался было возразить, но Рошфор остановил его: - Я отлично понимаю, дорогой друг, какая участь меня ждет, если меня сочтут виновным. Его Высокопреосвященство не прощает предательства. Я видел, как люди лишались головы и за меньшие преступления, чем те, которые вменяют мне. И при подобном исходе дела де Вард останется в Париже совершенно один. Прошу Вас будьте ему таким же хорошим товарищем, как мне, - Сезар умолк, словно задумавшись, - Больше всего меня беспокоит то, что леди Винтер вернулась во Францию. Я предостерегал Анри от знакомства с этой женщиной, но, боюсь, он не внял моему совету, - закончил граф. - Леди Винтер? – де Жюссак недоуменно взглянул на Рошфора, - признаться, я думал, что Вы с сей дамой в прекрасных отношениях. - Вы плохого обо мне мнения, дорогой друг, - рассмеялся Сезар, - Я, возможно, вор и грабитель, как утверждает парижская публика, но душегубом никогда не был и компанию с такими, как миледи, не водил и водить не собираюсь. Поверьте моему опыту, Жюссак, самые кровавые убийцы со Двора чудес – невинные ягнята, по сравнению с этой дамочкой! - Вы-то откуда об этом знаете? – прошептал гвардеец. - А я и не знаю, - ответил Рошфор, - просто чувствую, что у леди Винтер на совести немало разрушенных жизней и загубленных репутаций. И мне бы совсем не хотелось, чтобы де Вард попал в ее сети. В дверь постучал стражник: - Господа, свидание окончено. Де Жюссак поклонился другу: - До встречи, граф. Надеюсь вскоре увидеть Вас на свободе. Не отчаивайтесь, я верю, что монсеньор во всем разберется. Выйдя на улицу, гвардеец с досадой пнул подвернувшийся камешек: он уже несколько раз пытался просить за Рошфора, но тщетно - Ришелье даже не пожелал его слушать. Оставалось уповать на чудо. *этот факт из "Мемуаров"
jude: ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ В один из ненастных зимних вечеров, когда парижане, ругая непогоду, спешили укрыться от резкого ветра в своих квартирах или в трактирах, в дверь одного дома на улице Лагарп постучал какой-то человек средних лет. Он был невысок, обладал неприметной внешностью и, судя по скромному платью и отсутствию шпаги, не принадлежал к дворянскому сословию. Род его занятий могли бы выдать, пожалуй, только пальцы, вечно перемазанные чернилами. Этому человеку явно приходилось много возиться с различными бумагами. И читатель не ошибется, если предположит, что неизвестный, беспокойно ожидавший на крыльце, когда ему откроют, был секретарем. Дверь отпер лакей, ворча себе под нос: «И кому это дома не сидится в такую погоду?» - А хозяина нету, - протянул он, уставившись на секретаря, - и когда будет, сказать не изволил. - Может быть, ты перестанешь орать на всю улицу, любезный, и все-таки пустишь меня в дом? – посетитель начинал сердиться. - Проходите, - слуга пропустил секретаря и запер дверь, - но я, правда, не знаю, когда господин вернется. - Что же делать? – гость заметно нервничал, - времени у меня не так много: Шарпантье* отпустил меня только до восьми… - Может, что-нибудь передать? – услужливо спросил лакей. - Вот что, милейший, подай мне перо, чернила и бумагу. Получив требуемое, секретарь склонился над столом и набросал несколько строчек на листе. Затем, когда чернила высохли, сложил записку вчетверо и вручил слуге: - Отдашь господину лично в руки. И смотри: никому ни слова, что я тут был. Он уже собрался уходить, как вдруг из соседней комнаты послышались шаги, и на пороге возник монах-капуцин. Вошедший помедлил пару секунд и откинул капюшон. - Отец Жозеф… - пролепетал секретарь. Он понял, что попал в ловушку, и рванулся к двери, но было поздно: там его уже ждали трое гвардейцев. - Что тут у нас? – спросил серый кардинал, беря записку у лакея и разворачивая ее. «Девице Мишон, белошвейке в Туре С прискорбием сообщаю Вам, мадемуазель, что один Ваш родственник, легкомысленно не послушавшийся доброго совета, находится теперь в заключении. Дела бедняги, по слухам, столь плохи, что он может считать за счастье, если его обезглавят, а не вздернут, как того заслуживает этот пройдоха. Впрочем, нет худа без добра – больше докучать Вам он не сможет. Я же буду молиться за спасение его грешной души. Остаюсь Ваш преданнейший слуга» - Так я и думал, - победно улыбнулся отец Жозеф, - Шере, сударь, Вас же предупреждали, что негоже радоваться чужой беде. Ибо тот, кто роет своему ближнему яму, - сам в нее попадет. (продолжение следует) *Шарпантье - личный секретарь кардинала
jude: ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ (последняя) Другой, наверное, не сомкнул бы глаз, зная, что ему вынесен смертный приговор, но Рошфор спал сном младенца, когда его разбудил скрип отворяемой двери. - Лаффема, если у тебя бессонница, то это не означает, что бодрствовать должен весь Шатле! Дал бы хоть выспаться человеку перед казнью, у меня завтра как-никак непростой день, - приветствовал Сезар комиссара. - Ох, цыганенок, ты, видимо, не перестанешь острить даже в аду, когда тебя черти поджаривать будут! – вздохнул Исаак, - Но я тебя разочарую: если тебе и предстоит отправиться на эшафот, то произойдет это нескоро. Поднимайся. - В такое время? – Рошфор зевнул, - А что стряслось? - Монсеньор пожелал тебя видеть. Карета уже ждет. - Скажи, Лаффема, - вдруг спросил Сезар, - ты всем заключенным сам сообщаешь подобные новости? Это, вроде, не входит в обязанности комиссара. Мог бы и караульного прислать. - Нет, - ухмыльнулся Лаффема, - я пришел самолично исключительно из уважения к Вашему Сиятельству. - Исаак, ты что-то знаешь! Признавайся, зачем я понадобился монсеньору посреди ночи? - Хватит болтать, - комиссар легонько подтолкнул Рошфора к выходу, - иди давай! Карета остановилась у подъезда Пале Кардиналь. Сезар в сопровождении стражников вошел в вестибюль и поднялся по лестнице на второй этаж. В коридорах не было ни души, кроме гвардейцев, стоявших на карауле. Естественно, все честные люди в этот час давным-давно десятый сон видят! Впрочем, монсеньор нередко засиживался за делами до рассвета. Кардиналу доложили, что арестованный доставлен. Ришелье приказал немедленно его привести. - Полюбуйтесь-ка, граф, на человека, которому Вы обязаны опалой и тюрьмой, а также Вашими злоключениями в Испании год назад, - обратился Его Высокопреосвященство к Рошфору. Только после этих слов Сезар заметил, что в кабинете, помимо него самого и монсеньора находится еще третий – мертвенно бледный и дрожащий, как осиновый лист, секретарь. - Шере? – пробормотал «цыганенок», - вот уж никогда бы не подумал! - Конечно, - ответил Ришелье, - и никто бы не подумал. Неприметный тихоня, мышь серая! А оказался идеальным шпионом. Два года через его руки проходила львиная доля нашей корреспонденции, и, разумеется, мадам де Шеврез была в курсе всех наших намерений. Отец Жозеф давно догадывался, что в Пале Кардиналь трудится вражеский лазутчик, но не был уверен, кто именно. Шере же, почувствовав слежку, решил отвести от себя подозрения, подложив в Вашу комнату письма герцогини, якобы написанные Вам. Надо отдать ему должное: этот предательский план почти удался. Однако Шере погубила торопливость: услышав о том, что вскорости состоится Ваша казнь, он поспешил обрадовать свою госпожу. Но изменник не знал, что господин де Мезье, через которого он поддерживал связь с «девицей Мишон», недавно был арестован, и на его квартире устроена засада. Там Шере и попался. Хотите ему что-нибудь сказать? – спросил кардинал. Сезар покачал головой. Ришелье позвонил: - Уведите! Двое стражников потащили Шере к двери: секретаря не держали ноги. - Вы свободны, граф, - кардинал перевел взгляд на Рошфора, - с Вас сняты все обвинения, вот Ваша шпага. «Цыганенок» не ответил. Он, очевидно, силился осмыслить все услышанное и увиденное. Монсеньор истолковал это молчание по-своему: - Я сожалею, что усомнился в тебе, Сезар, - с расстановкой произнес Его Высокопреосвященство, - и что мне пришлось подвергнуть тебя столь тяжкому испытанию. Я был неправ. Рошфор понимал, какой внутренней борьбы стоило его господину подобное признание. - Ты, несомненно, можешь пожелать оставить службу, - продолжил Ришелье, - но, поверь, цыганенок, мне тебя будет очень не хватать, - кардинал протянул Сезару руку в знак примирения. Граф почтительно поцеловал кольцо. - Какие будут распоряжения, Ваше Высокопреосвященство? - Никаких, - улыбнулся монсеньор, - ступай отдыхать, Сезар, тебе это сейчас нужнее всего. И верно: едва добравшись до своей комнаты, Рошфор вдруг ощутил, как на него навалилась жуткая усталость. Пружина распрямилась, по выражению отца Жозефа: «цыганенок» прислонился к дверному косяку - и вся горечь, боль и ужас последних месяцев вылились в глухих рыданиях. Не будем осуждать нашего героя за эту слабость – плакать случается и сильным людям. *** - Так значит, секретарь? – спросил де Жюссак на следующий день, когда они с Рошфором и де Вардом праздновали в кабачке освобождение графа, - А я, признаться, грешным делом думал на Ла Ферте. - Ла Ферте, действительно, - порядочная каналья, - кивнул Сезар, кладя на тарелку кусок ветчины, - но, в отличие от Шере, - не слуга двух господ. И на подлог он вряд ли бы пошел. Ох, друзья мои, какое же счастье, скажу я вам, – вновь очутиться на воле! - А что теперь будет с этим Шере? – поинтересовался де Вард. - Отдадут «великому вешателю»*, я полагаю, - ответил Рошфор, - Комиссар Шатле гордится своим умением разговорить даже самых упрямых молчунов. И писать обвинительные заключения он тоже мастер. На службе монсеньору Лаффеме здорово пригодился его талант сочинителя. Клянусь, когда Исаак оставил театр, Франция потеряла превосходного драматурга! – весело рассмеялся граф. *одно из прозвищ Лаффемы
полная версия страницы