Исправить все ошибки

Форум » Наше творчество » Исправить все ошибки » Ответить

Исправить все ошибки

Señorita: Размер: миди Канон: "Виконт де Бражелон" + различные его кино-воплощения. Пейринг/Персонажи: все, до кого автор сумел дотянуться своими загребущими лапками Категория: джен Жанр: AU, драма, приключения Рейтинг: G Краткое содержание: он сделает все, чтобы не повторить своих прежних ошибок Примечание: сие есть оочень АУШное АУ. Автор в большей степени вдохновлялся различными "Железными масками", нежели собственно каноном. Посему: а) историзЬзм, какой в каноне еще оставался пошел лесом, разумеется. Фантазия по мотивам, не более того Жигуновам и Ко можно, а мы что, рыжие? Отказ: отказываюсь ото всего!

Ответов - 12

Señorita: Глава 1 В которой д`Артаньян получает два письма - Что ж, шевалье, признаться, вас будет не хватать в Париже, - говорил его величество Людовик Четырнадцатый капитану своих мушкетеров, - и эта поспешность меня несколько обескураживает, но раз вы так настаиваете, я согласен. Предоставляю вам отпуск на полтора месяца, дабы вы могли спокойно уладить все свои дела. - Благодарю вас, ваше величество, - поклонился д`Артаньян. Чтобы отдать все необходимые распоряжения лейтенанту де Мюше, который должен был заменить капитана на время его отсутствия в полку, ушло не менее часа, и наконец д`Артаньян смог тронуться в путь. Письмо, полученное им три дня назад из Бражелона озадачило и обеспокоило его одновременно, именно поэтому он и решил поехать лично, чтобы обо всем разузнать самому. Ну и, разумеется, проведать друга, который, судя по всему, нуждался в помощи и поддержке. Его величеству, впрочем, знать об этом, особенно после последнего визита Атоса, было вовсе необязательно, поэтому капитан сослался на личные проблемы и туманно намекнул только, что ему необходимо навестить родных. Убедило это короля или же нет, он не знал, да, честно говоря, ему было все равно, главное, что он получил отпуск, и мог теперь быть свободным. До Блуа оставалось всего полдюжины лье, но капитан мушкетеров (все ж таки в молодости такие переезды были ему нипочем, что делает время!) все же остановился передохнуть в довольно опрятном и тихом на вид придорожном трактире. В ожидании, пока ему принесут заказанную бутылку бургундского и паштет, он, в который раз, достал из-за пазухи письмо графа де Ла Фер и принялся его перечитывать. Дорогой друг! – писал Атос. Я решился написать Вам, потому что мне, признаюсь, больше не к кому обратиться. Знаю, что это не моя тайна, но так уж вышло, что я невольно оказался к ней причастен. Вы, конечно, осведомлены о том, что наши славные друзья Портос и Арамис, вынуждены были скрыться на Белль-Иле, равно как и обо всем, что там произошло. Вы сами подробно описали мне взрыв в той пещере, который похоронил бедных наших друзей под скалами. Признаюсь, скорбь моя была так велика, что я молил бога только об одном: даровать и мне поскорее вечный покой. Удерживало и удерживает меня на земле только одно: мой сын. Пока он жив, буду жив и я, это я знаю точно и не хочу думать о том, что будет, если… Видите, дорогой мой д`Артаньян, я даже написать об этом не в силах. С момента отъезда Рауля я каждый день провожу в мучительном страхе, что сегодня, возможно, я узнаю о том, что моего сына больше нет. И каждый новый день словно отнимает у меня надежду, все больше и больше, с каждым днем я чувствую, как уходят мои силы, как слабеет воля. Для меня было бы облегчением, признаюсь вам, заснуть, наконец, вечным сном, знать бы только, что с моим сыном все хорошо, что он жив, здоров, и его не тяготят больше пережитые страдания. Я умер бы счастливым, с улыбкой на устах, д`Артаньян, мне больше нечего было бы желать и не о чем жалеть, ведь там я встретился бы вновь с нашими милыми друзьями, так безвременно оставившими нас. Впрочем, простите, милый мой, мне эту старческую слабость, но мне нужно было с кем-то поделиться. Но я собирался написать Вам не об этом, а о случае, который, признаюсь, все же вселяет в меня надежду на лучшее. Три дня назад я получил письмо… от Арамиса! Да, да, д`Артаньян, и поверьте, я не сошел с ума. Он пишет, что «дело для них с Портосом благополучно завершилось», и сейчас, хвала всевышнему, «они в безопасности». Более подробно он сообщить пока не может, но обязательно известит меня вскоре обо всем новым письмом, а если богу будет угодно, то расскажет сам, при встрече. Я подумал было, что почта запоздала, и письмо это было написано по дороге на Белль-Иль, когда они были еще живы и в относительной безопасности, а из-за каких-то проволочек пришло ко мне в замок только третьего дня. Подпись, однако же, говорит об обратном, судя по числу, которое Арамис поставил в конце письма, написано оно было через несколько дней после той трагедии. Умоляю вас, дорогой д`Артаньян, если Вам что-то известно, напишите мне сразу же. Потому что если они на самом деле живы – это было бы несомненной отрадой для меня, способной скрасить мои последние часы. А если бы Вы изыскали способ приехать повидаться со мной, я был бы счастлив вдвойне, потому что мысль о том, что я никогда больше не увижу никого из своих друзей, неизменно повергает меня в печаль. С каждым днем я все отчетливее понимаю, что так оно и будет, потому что силы мои слабеют, а дух мой, как и мой разум угасают. С неизменной любовью и всегдашним почтением к Вам Атос. Д`Артаньян задумчиво покрутил ус: все, о чем писал Атос, дало бы ему повод сомневаться в душевном здоровье старого друга, охваченного к тому же чрезмерной печалью, но все дело в том, что он сам получил не так давно такое же письмо от Арамиса. Когда лейтенант передал ему пакет, он подумал было, что это очередное распоряжение по службе или новый приказ короля. Не глядя, он сорвал печать, развернул листок и тут же, узнав руку писавшего, зажмурился. - Что с вами, капитан, - обеспокоенно спросил его тогда лейтенант, - вы так побледнели, плохие вести? - Нет, - слава богу, удалось совладать с голосом. – Нет, все в порядке, де Мюше, это… просто его величество вызывает меня к себе. Спасибо, вы можете идти. Оставалось надеяться, что мальчишка поверил, впрочем, неожиданный вызов к августейшему монарху и впрямь является поводом беспокоиться. Так что окончательно он все же себя не выдал. Любезный д`Артаньян! – cомнений быть не могло: это рука Арамиса. Спешу написать Вам, чтобы успокоить, ведь, насколько мне известно, до вас должны были дойти слухи о случившимся. Заверяю Вас, что с нами: со мной и с нашим славным дю Валлоном, все в порядке. Хвала небесам, теперь мы в безопасности. Более подробно написать сейчас не могу, пока не получу в свое распоряжение благонадежного человека, который передаст вам письмо с подробностями лично в руки. А если будет угодно господу, смогу рассказать все сам. Тысячу благодарностей за предоставленное нам с Портосом время, которым мы сумели воспользоваться на Белль-Иле, я ведь знаю, что именно вы задержали королевскую гвардию, чтобы она прибыла туда как можно позже, и самые горячие объятия от меня и Портоса с заверением в вечной признательности и дружбе. До скорой встречи, всегда Ваш Д`Эрбле. P.S.: Атосу я напишу сам, но если Вы вдруг встретитесь с ним, то передайте наш сердечный привет и благодарность за тот вечер в Бражелоне, и за те слова, что он сказал мне тогда. Он поймет. Сначала он, как и Атос, подумал, что письмо пришло просто слишком поздно, но число, стоявшее на конверте, говорило об обратном. Потом ему подумалось, что это, возможно, чья-то злая шутка, но кому бы шутить таким образом? А в следующий миг сердце капитана королевских мушкетеров радостно забилось. Приказ отправиться на Белль-Иль с целью схватить заговорщиков, покушавшихся, страшно сказать, на жизнь и трон самого монарха, был неоспорим. Ослушаться - значило подвергнуть друзей еще большей опасности, а себя – опале и изгнанию, нет, это д`Артаньяна не страшило, пугало другое: в этом случае он никак не смог бы помочь Арамису и Портосу. Поэтому он без колебаний согласился исполнить волю его величества, другое дело, что ему ничто и никто не мог помешать приехать на Белль-Иль чуть позже, чем планировалось. И это можно было легко объяснить: долго меняли лошадей на почтовых станциях, чуть больше потребовалось времени на сборы. В этом виноваты было неудачное стечение обстоятельств и нерасторопность его подчиненных, а никак не его нежелание подчиняться. В результате, когда он с вверенной ему ротой мушкетеров прибыл на Белль-Иль, выяснилось, что, во-первых, их на целых два часа опередила королевская гвардия, все же он недооценил его величество! А во-вторых, сражение все же произошло, и, хотя, заговорщиками была предусмотрена возможность побега, и их даже ожидало в гавани небольшое судно, они сами себя загнали в ловушку, укрывшись в пещере Локмария. Им было предложено сдаться добровольно, однако же двое поистине безумных людей отвергли его. Как выяснилось, в их голове родился адский план: взорвать пещеру и выбраться с другой стороны, через грот, и очутиться, таким образом, прямо в гавани, где их и ждала шлюпка. Однако что-то пошло не так, видно, они неверно рассчитали силу взрыва, перестарались, и камни Локмарии стали могилой для бывшего епископа Ваннского и его друга барона дю Валлона. Д`Артаньян помнил, как стоял на тех голых камнях, один, он попросил сопровождавших его мушкетеров и гвардейцев оставить его наедине с его горем. Как ветер трепал его волосы, как он чувствовал на губах соленый вкус морских брызг, долетавших до него: на море поднялся шторм. А может быть, это были слезы? Он не помнил. Помнил только, как опустился на колени и гладил шершавый, ставший могильным, холодный камень. Помнил, как на обратном пути из гостиницы писал Атосу о том, что два их друга погибли под рухнувшей скалой, и не мог понять, почему строчки постоянно расплываются перед глазами. А потом ему всю ночь снилось холодное море, которое было везде, куда только хватало глаз, громовой раскат от взорвавшейся фелуки, и руки друзей, крепко обнимавших его за плечи, слышал голоса и понимал, они вместе, и ничего плохого больше не случится. Под утро он проснулся в холодном поту, потому что огромная, холодная, черная волна накрыла шлюпку, обволакивая его вязкой темнотой, а когда она схлынула так же внезапно, как и накатила, он понял, что в шлюпке больше никого нет – он один. Его величество получил подробное донесение от капитана гвардейцев, поэтому не стал повторно расспрашивать д`Артаньяна о том, что произошло. А когда капитан получил письмо Атоса и решил незамедлительно ехать в Блуа, без колебаний предоставил ему отпуск. То, о чем писал Атос, обеспокоило его не на шутку, он знал, как граф переживает за Рауля, отправившегося в Джиджелли, и, судя по всему, ему очень плохо одному, нужно поддержать его, ободрить, а при встрече это сделать куда как лучше, нежели письмом. Кроме того, необходимо было посоветоваться по поводу письма Арамиса, ведь если они оба получили это послание, сомнений не оставалось: их скорбь была преждевременной, и заговорщикам, судя по всему, удалось спастись. Вот почему д`Артаньян оправился в замок Бражелон.

Señorita: Глава 2 Замок Бражелон - Господин граф, - Блезуа осторожно заглянул в кабинет хозяина, - господин граф, кухарка просила передать, что обед готов, если хотите, я принесу вам сюда? - Нет, спасибо, Блезуа, - граф де Ла Фер слабо улыбнулся, - я не хочу есть. Позже, - добавил он, видя, что Блезуа пытается возразить. И, делая вид, что страшно занят, с преувеличенным вниманием и тщательностью принялся перебирать лежащие на столе бумаги. Блезуа вздохнул, покачал головой и, не осмелившись больше ничего возразить, ушел. С того дня, как граф, проводив виконта де Бражелона в военный поход с герцогом Бофором, вернулся домой, слуги перестали узнавать своего господина. Он разом оставил свои прошлые военные привычки: вставать с петухами - теперь он подолгу лежал в постели, напряженно о чем-то размышляя, поднимался же далеко за полдень; выезжать на прогулку - сейчас же граф лишь изредка спускался в сад и проводил все время в липовой аллее. Он почти не занимался делами поместья, рассеянно выслушивая отчеты управляющих и арендаторов, иногда по целым дням отказывался от пищи, и лишь настойчивые и мягкие увещевания кухарки да Блезуа, в отсутствии Гримо, неотлучно теперь, находившегося при хозяине, заставляли его проглотить хоть кусочек. Слуги любили и жалели своего господина, они видели, что его гложет тоска, которая способна довести его до могилы, поэтому тайком пригласили в замок доктора. Тот, осмотрев графа и побеседовав с ним, лишь развел руками и сказал обеспокоенным слугам, что с их хозяином, если не считать того, что он волнуется и переживает за молодого господина, все в порядке. Это заставило слуг вздохнуть с облегчением, хотя беспокойство все же не покидало их, оставалось только надеяться на волю всевышнего. Граф де Ла Фер еще раз грустно улыбнулся, взглянув на закрывшуюся за Блезуа дверь. Славные и добрые люди, которые служат ему уже много лет, они беспокоятся, ведь он стал вести себя несколько иначе, чем раньше. Что ж, этому было простое объяснение: теперь ему некому было подавать пример, сын был далеко. Рауль сам так решил, что оставаться дома, где все напоминало ему о разбитой любви, слишком тяжело. Вместе с тем Атос знал, что, уезжая, Рауль мечтал и о том, чтобы очередной бой положил конец его страданиям. Граф не мог винить его в этом, в конце концов, некогда он сам точно так же, спасаясь от боли и страданий, ушел служить в мушкетеры его величества, и годами играл со смертью и мечтал именно об этом: забыть все и больше не мучиться. Поэтому оставалось только молиться, чтобы господь сохранил его сына, чтобы он вернулся к нему живым. Когда д`Артаньян написал о произошедшем на Белль-Иле, Атос почувствовал, как сильно и как больно сдавило сердце. Они столько лет были рядом с Портосом и Арамисом, сначала трое, а потом, когда в их компании появился д`Артаньян, четверо неразлучных, как их называли. То, что им довелось пережить вместе, вся любовь и преданность, которая связывала их, - все это делало их словно одним целым, и теперь узнав о гибели двоих из их славного братства, Атос чувствовал, что вместе с Арамисом и Портосом умерла частичка и его души. Если бы не Рауль, то он, возможно… Он даже обрадовался бы своей смерти. А потом пришло письмо от Арамиса, в это почти невозможно было поверить, но написано оно было рукой друга, значит… Сердце замирало от радостного предчувствия и вселяло в душу радостную надежду: если господь так великодушен, что оставил в живых его друзей, то, может быть, он смилостивится и вернет ему Рауля. Граф отдал бы все что угодно, лишь бы снова услышать голос сына, увидеть его улыбку, обнять его, прижать к сердцу. День и ночь он молил бога не отнимать у него последнюю, единственную отраду в жизни. Граф задумчиво перебирал бумаги на своем столе, мысленно он был не здесь, он полностью был погружен в воспоминания: вот Портос с Арамисом, попрощавшись в последний раз, садятся на коней, и их силуэты исчезают за поворотом; вот они с виконтом сидят одни в пустой комнате, не смея посмотреть друг другу в глаза и произнести хоть слово: только что уехал Бофор, и Рауль принял решение отправиться в поход с ним; вот они с Раулем стоят на скалах, а внизу под ногами - море, шумя, разбивается о прибрежные камни, он отдает последние напутствия сыну перед дорогой и просит только об одном - вернуться к нему живым; а вот он стоит на молу один и провожает глазами адмиральский корабль, уносящий от него Рауля. Атос, вот уже в который раз, развернул письмо Арамиса, перечитал его, в это почти невозможно поверить после письма д`Артаньяна, но тем не менее, это правда: судя по всему, они живы. Затем Атос бережно сложил письмо, убрал его в ящик и достал оттуда другое, уже изрядно потрепанное: так часто он разворачивал и перечитывал его. Это было единственное письмо от Рауля. Граф! Я обещал писать Вам, как можно чаще, и выполняю свое обещание. Мы только вчера прибыли на место и разбили лагерь, завтра вечером монсеньор созывает военный совет, чтобы решить, когда мы идем в наступление. Мне не спится, как и всегда в ночь перед атакой, и я лежу с закрытыми глазами, думаю о Вас и вспоминаю те счастливые времена, когда я был ребенком, и каждый мой день был наполнен счастьем. Вы были рядом со мной, и это делало меня еще счастливее. Обо всем, что произошло со мной недавно, я больше не хочу вспоминать, к чему, ведь от этого только сильнее болит сердце. Я помню, сударь, все свои обещания, данные Вам при прощании в Тулоне, и если богу будет угодно, я сдержу слово. День и ночь я молюсь, граф, прося у бога здоровья для Вас и долгих лет, которые мы проведем вместе. Помните, прошу Вас, что самое дорогое, что есть в моей разбитой и одинокой жизни – это Вы, берегите себя, сударь, и пусть всевышний хранит вас. А я вручаю Ему свою судьбу, уповая на Его бесконечную милость, и мечтаю о том дне, когда снова увижу Вас. С почтением, Ваш любящий сын Рауль, виконт де Бражелон. Атос снова и снова перечитывал письмо сына, водя пальцами по строчкам, словно хотел через море, через все долгие мили, что разделяли их, дотянуться до любимого сына, коснуться его руки, и он словно наяву слышал голос Рауля. И вновь взор его обращался к небу и он молил господа: - Господи! Храни его, пусть с ним ничего не случится, боже мой, не дай мне потерять его, не отнимай единственную мою радость! - Господин граф, - Блезуа опять робко заглянул в кабинет. - Да, - Атос оторвался от чтения письма и, глубоко вздохнув, убрал его в ящик, - Блезуа, скажи Полетт, что уже иду, пусть накрывает на стол. Блезуа кивнул головой, радостно улыбнувшись, и тут же, спохватившись, добавил: - Там приехал шевалье д`Артаньян, сударь, и говорит, что хочет видеть вас. - Спасибо, Блезуа, - ответил Атос, вставая из-за стола. – Интересно, какие вести привез мой дорогой д`Артаньян, - с волнением подумал он и пошел встречать старого друга.

Señorita: Глава 3 В которой генерал ордена иезуитов придумывает новый план За окном в тенистых зарослях апельсиновых и лимонных деревьев весело, на разные голоса, гомонили птицы, а приятный прохладный ветерок ласково шевелил занавеси на окнах. Его преосвященство епископ, правда, теперь уже бывший, Ваннский, а в действительности генерал могущественного ордена иезуитов, которого друзья знали и любили просто как Арамиса, стоял у раскрытого окна, барабаня пальцами по подоконнику. Казалось, он не слышал ни звука открываемой двери, ни шагов. Вошедший молодой человек в черной сутане робко поклонился и тихо произнес: - Монсеньор, все исполнили, как вы изволили приказать. - Он здесь? – не отрываясь от весело скачущей по ветке апельсинового дерева пичужки, спросил Арамис. - Да, монсеньор. - Проси! Молодой человек поклонился и вышел, и сразу же в комнату вошел мужчина средних лет, с седыми аккуратно подстриженными усами. - Монсеньор! - Я рад приветствовать вас, дон Мендез, - повернулся к вошедшему Арамис. - Что вы, монсеньор, - поклонился Мендез, - наоборот, это я счастлив услужить вам, принимая у себя. - Это не надолго, друг мой, впрочем, я уже говорил и повторю вам, что благодарен за гостеприимство. - Вы оказали честь моему дому, монсеньор. Когда господин де Пресеньи (он произнес имя на испанский манер «Пресеньо») написал мне, что вы нуждаетесь в крыше над головой, что вам негде остановится в Валенсии, кроме моего дома, я не колебался. - Орден учтет это, сеньор Мендез, и вы не будете забыты, - улыбнулся Арамис. - Благодарю. - Ну, довольно любезностей, к делу, сеньор Мендез, вы выполнили мое поручение, я надеюсь? - Разумеется, монсеньор! Я все узнал через доверенных нам лиц. - И? - Узника, как вы и сказали, заковали в железную маску и отвезли в крепость на остров Сент-Маргерит. Там его и содержат, и тщательно охраняют. Как вы и приказали, мы списались с нашими братьями во Франции, и трое преданных ордену людей уже направлены в крепость, где и будут служить надзирателями. Бумаги, о которых вы просили, будут готовы на днях, а вам остается только… - Спасибо, сеньор Мендез, вы принесли поистине хорошие новости и будете вознаграждены, конечно. А сейчас, - Арамис протянул Мендезу руку. Тот опустился на одно колено и поцеловал сверкающий на пальце генерала перстень. - Отдыхайте, монсеньор, не буду мешать, - сказал он, поднимаясь. После чего еще раз поклонился и вышел. - Брат Мигель! - позвал Арамис, и в дверях снова возник молодой человек в черной сутане. - Слушаю, монсеньор! - Позовите, пожалуйста, господина де Брасье. Он представил братьям Портоса именно так, его вторым именем, которое не было широко известно даже во Франции, только узкому кругу близких друзей, во избежание неприятностей, хоть тут они и были в безопасности, но стоило все же перестраховаться, пока не будут готовы новые документы. Брат Мигель поклонился и вышел. Арамис опустился в кресло и, довольно улыбаясь, прикрыл глаза, да, все складывается как нельзя лучше, хотя поначалу казалось, что им не уйти от погони. Чертов Фуке! Это же надо, погубить такой план, все было продумано до мелочей, каждая деталь, ничего не должно было сорваться, и вдруг! – все рухнуло из-за пустяка, сущей мелочи, именуемой порядочность и принципы господина Фуке. Видите ли, он не мог себе позволить причинить вред королю в собственном доме. И все пошло прахом: несчастный брат-близнец его величества, который, заметим, имел и имеет равные с ним права на трон, навеки заперт в крепости и обречен до конца дней носить железную маску, а они с Портосом чуть не расстались с жизнью. Что ж, это была великая ошибка, как сказал ему Атос, когда они виделись в последний раз. Он думал, что с Белль-Иля они не вернутся: слишком неравными были силы, гвардейцы его величества численно во много раз превосходили горстку верных ему людей (и это еще д`Артаньян, кажется, сдержал обещание, его самого и его мушкетеров не было, они запаздывали, помогая тем самым ему выиграть время), но Арамис до последнего твердил себе, что надо держаться, когда они оказались фактически загнаны в пещеру Локмария, он понял, что, кажется, все кончено. Идея с порохом оказалась подарком небес, равно как и могучая сила Портоса, который сумел-таки бросить зажженные снаряды так, чтобы взрыв вызвал обвал у самого входа, а они смогли беспрепятственно скрыться и через грот выйти в бухту, где ждал их корабль. - Скорее, Портос, скорее, - Арамис изо всех сил тянул друга к лодке, где их уже ждали бретонцы: верный Ив и его команда. - Тяжело, чересчур тяжело, друг мой, - хрипел Портос, - это невероятно, но силы меня покидают, это…это конец, Арамис! - Нет, не говорите так, прошу, - кажется, впервые в голосе Арамиса послышались испуг и мольба. – Все будет хорошо, вы отдохнете, окрепнете, Портос, и силы вернутся к вам. Буквально на последнем издыхании втащил он друга в лодку, они плыли к рыбачьей фелуке Ива, которая ждала их в заливе, и в этот момент они увидели королевский фрегат: их заметили. - Сдавайтесь! – услышал он голос командира. – Именем короля, сдавайтесь, вам не удастся уйти, мы все равно возьмем вас живыми или мертвыми! Это говорю вам я, лейтенант королевского фрегата «Помона» Луи Констан де Пресеньи! - Как, Арамис, - удивленно взглянул на него немного отдышавшийся Портос, - неужели это все? - Нет, друг Портос, - голос задрожал от плохо скрываемой радости, - нет, это не конец! Это только начало! Проведение снова на нашей стороне, Портос, - и Арамис неожиданно легко и по-мальчишески рассмеялся, обняв друга. - Подавайте трап! – крикнул он. Поднявшись на корабль, Арамис подошел к командиру и, не говоря ни слова, Арамис поднял левую руку к глазам командира и показал ему драгоценный камень на перстне, украшавшем безымянный палец его левой руки. Делая этот жест, Арамис, исполненный ледяного, безмолвного и высокомерного величия, был похож на императора, протягивающего руку для поцелуя.* Господин же де Пресеньи снова склонился пред ним с выражением почтительности. - Монсеньор, - прошептал он, - корабль отправится по вашему приказанию, и по тому курсу, который вы укажете. - Я ничего не понимаю, Арамис, - сказал Портос, когда они вечером сидели на палубе, - куда мы идем? - В Испанию, друг мой, пока в Испанию. Там мы сможем переждать какое-то время, и там мы будем в безопасности. - Но я все же не совсем понимаю… - Позже, дорогой мой Портос, я все объясню вам позже, обещаю. Они благополучно прибыли в Валенсию и остановились в доме преданного слуги ордена. Теперь у него было время все обдумать и решить, как жить дальше. Конечно, ему здесь, как генералу ордена, ничего не угрожало, и его другу, соответственно тоже. Кроме того, Арамис скорее сам бы пошел на смерть и бесчестье, нежели обрек бы на них своего друга. Следовало позаботиться о его будущем, путь во Францию им был теперь заказан, значит, следует дать Портосу новое имя, новый дом, обеспечить его всеми благами, к которым он так привык. Они не говорили больше о заговоре, в который Арамис вовлек своего друга, Портос, в своей простоте и искренности большого ребенка простил его, и Арамис был ему несказанно благодарен за это. Однако больше он не решался поднимать эту тему, даже самому себе не решаясь признаться, что его душит стыд. Он написал, пусть и сильно рискуя, д`Артаньяну и Атосу, это было бы несправедливо - заставлять их страдать, ведь они могли подумать, что друзья погибли. И вот вчера он получил действительно важное донесение: сведениям, полученным из Франции, не было цены, и в душе Арамиса снова ожила надежда. Еще ничего не потеряно, и у него есть шанс замолить все свои грехи, исправить все ошибки! «Если вашей целью было отомстить угнетателю за слабого и угнетенного», - вновь всплыли в памяти слова Атоса. Да, именно так, помочь слабому и угнетенному, и в этот раз он продумает все до мельчайших деталей, чтобы ни одна песчинка не посмела попасть в жернова отлаженного механизма его великих свершений. И на этот раз все получится, - радостно усмехнулся генерал ордена. - Арамис, в чем дело? – раздался громкий голос Портоса, и Арамис поднялся навстречу вошедшему в комнату другу. – Здесь, в вашей Валенсии, так жарко, прямо адово пекло, клянусь кровью Христовой! Я только прилег отдохнуть после обеда, знаете ли, мясо сегодня подали слишком уж жирное, и тут меня будит вас помощник. - Простите, дорогой друг, но просто у меня для вас радостная новость, и я спешил поделиться ею с вами: мы едем во Францию, Портос, собирайтесь! * А. Дюма "Виконт де Бражелон"

Señorita: Глава 4 В которой в Бражелон приходят скорбные вести - Рад вас видеть, дорогой д`Артаньян, - Атос с нежностью обнял старого друга. – Очень мило с вашей стороны навестить меня, благодарю, друг мой. Прошу вас, что же мы стоим в дверях? – граф де Ла Фер жестом пригласил д`Артаньяна пройти в гостиную и пропустил его вперед. - Я тоже несказанно рад, Атос, ведь я очень волновался за вас, - удобно устроившись в кресле, проговорил д`Артаньян. - Вот как? – грустно улыбнулся Атос. - Ваше последнее письмо, признаюсь, огорчило меня. - Простите, друг мой, я не хотел вас расстраивать, но мне нужно было поделиться с кем-нибудь теми мыслями, которые одолевали меня. - Я понимаю, Атос, но… я ведь вам говорил уже тогда, в Тулоне, что все в руках господа, нам остается только смиренно принимать его волю и быть ко всему готовыми. - Я помню, но все же повторю вам то, что ответил тогда: я знаю, все, что вы говорите - правда, но смириться… нет, д`Артаньян, для меня это - слишком. - Послушайте, Атос, мне кажется, вы слишком уж преувеличиваете, ведь сейчас у вас нет ни малейшего повода для беспокойства. Разве только вы получили какие-то тревожные известия? - Нет, я получил от Рауля всего одно письмо, но… - Вот видите! Он жив, с ним все хорошо, и скоро он вернется. Зачем же вы мучаете себя зря? - Вашими бы устами, дорогой д`Артаньян… - Не терзайтесь понапрасну, - д`Артаньян осторожно погладил друга по плечу. - Вообразите, - проговорил Атос после непродолжительного молчания, - сегодня мне приснился такой странный сон: я видел поле боя, видел сверху, будто бы я стоял на высокой скале. Внизу, у меня под ногами кипела страшная битва, хотя я и не слышал ни шума орудий, ни криков и стонов раненых. И будто бы французские солдаты оттеснили арабов, они вынуждены были отступить. Бой утих, а на поле осталось множество павших солдат, мне стало душно и… страшно, ведь Рауль мог быть среди них. И тогда… - дрожащей рукой Атос провел по лбу и прикрыл глаза, словно хотел вновь очутиться во власти грез, - я обернулся и увидел моего сына: будто бы он вышел из небольшой рощи, расположенной неподалеку. Он заметил меня, остановился, вытянул вперед руку, в которой был зажат обломок шпаги, и я увидел… кровь. Она капала на землю из порезанной ладони. Я кинулся к нему, хотел обнять; радость переполняла меня, ведь он вышел живым из той бойни. Но Рауль вдруг вскинул вторую руку в предостерегающем жесте, словно не хотел, чтобы я подошел к нему, а потом он повернулся спиной ко мне и пошел назад – в рощу. Я хотел было броситься за ним, догнать, но… в этот самый миг проснулся. - Это был всего лишь сон, - тихо проговорил д`Артаньян. - Нет, д`Артаньян, нет! Это был знак; вот только… не знаю, не могу понять, добрый ли? Ладно, друг мой, - Атос встряхнул головой, словно хотел прогнать грустные мысли и тягостные видения, - простите меня, наверное, я и впрямь несу всякий вздор. Поговорим и о другом: вы сумели что-нибудь выяснить о Портосе и Арамисе? - Увы, только то… - слова д`Артаньяна были прерваны внезапным шумом и громкими возгласами слуг. - Что там случилось? – Атос поднялся с кресла и тут же, смертельно побледнев, рухнул обратно. - Что с вами? – испуганно вскричал д`Артаньян, бросаясь к нему, и беря его за руки. - Ничего, благодарю, просто… голова вдруг закружилась, все поплыло перед глазами. Уже прошло, д`Артаньян, все в порядке. - Неудивительно, - сказал д`Артаньян, беря Атоса под руку и помогая ему подняться, - если, как мне обмолвился Блезуа, вы второй день ничего не ели! Так нельзя, граф, или вы хотите, чтобы Рауль вернулся и нашел отца без сил, совсем разболевшимся? Хотите огорчить его? В эту минуту шум и голоса стали громче, на лестнице послышались шаги, следом распахнулась дверь, и на пороге возник… - Гримо! – побелевшими губами прошептал Атос. Д`Артаньян вздрогнул, он с трудом узнал в этом совершенно седом, сгорбленном, угрюмом старике Гримо.Казалось, теперь он разучился улыбаться, как некогда говорить. Атос медленно поднялся с кресла и подошел к своему старому слуге. Они стояли, молча глядя друг другу в глаза, ни один из них не мог произнести ни слова, ведь слова им, как и прежде, были не нужны. Остальные слуги, столпившиеся в дверях, замерли в этой звенящей тишине, боясь шелохнуться, полностью обескураженные происходящим. Д`Артаньян почувствовал, как похолодело внутри и сердце камнем ухнуло куда-то вниз, он сразу понял, что означает это тягостное молчание Гримо и весь его удрученный и несчастный вид. - Рауль, - еле слышно проговорил Атос, - он… умер? - Да, - выдохнул Гримо. - О, господи! – произнес д`Артаньян. – Атос! – воскликнул он, увидев нестерпимую боль и муку на лице друга, бросился к нему, обнял за плечи, стараясь хотя бы так поддержать и утешить его. Похороны уже закончились, но граф де Ла Фер все стоял над свежей могилой своего сына и, казалось, не видел и не слышал ничего, что происходило вокруг. Д`Артаньян не решался прервать его скорбное молчание, он понимал, как тяжело его другу, но и оставить его одного он тоже не мог. Граф не плакал. На похоронах Рауля никто не увидел его слез: он стойко выслушивал соболезнования соседей, с самого утра прибывавших в Бражелон отовсюду, куда успела дойти печальная весть. Все выражали горестное сожаление, сетовали на несправедливость судьбы: виконт ведь был так молод, подавал такие надежды. И все желали графу держаться, отмечая при этом его мужество и стойкость, с которыми он переносил это страшное горе. Но д`Артаньян знал, что все это - лишь защитная маска, ему было прекрасно известно, чего стоили Атосу эти мужество и стойкость. Вчера, ближе к получночи, д`Артаньян, закончив чтение реляции, которую герцог де Бофор отправил графу де Ла Фер, и которая рассказывала о гибели Рауля, вышел в гостиную. Он был потрясен тем, что узнал: Рауль практически в одиночку бросился к вражеским укреплениям, мчался вперед, несмотря на то, что сам герцог, понимая, сколь безумен такой поступок, приказывал ему остановиться. Когда из крепости Джиджелли раздался пушечный залп, все замерли и с радостным удивлением увидели, что виконт жив и даже не был ранен: под ним просто сбили коня. Сам же он шел все вперед, не обращая внимания ни на кого внимания, арабы кричали, предлагали ему сдаться, но он лишь отрицательно качал головой. Раздался второй залп, и на этот раз все было кончено: виконт упал. Завязался бой, окончившийся победой армии Бофора, и тогда только сумели перевезти Рауля в лагерь и осмотреть его. Виконт был серьезно ранен, три из восьми насчитывающихся у него ран были смертельны, но врачи, однако, отметили, что организм крепкий, и, вполне возможно, господин де Бражелон поправится. Утром же, когда люди герцога Бофора вошли в палатку, то наши виконта мертвым. Он лежал на полу, в луже крови, правая рука его была прижата к сердцу, а в ней крепко зажат белокурый локон. Возможно, - писал секретарь герцога, - у виконта был сильный жар, он метался в бреду и упал. Сердце Д`Артаньяна сжималось от горя и жалости: бедный мальчик, почему, ну почему жизнь так несправедлива, ведь он был молод и мог бы быть счастлив. И капитан мушкетеров с ожесточением гнал от себя мысль о том, что, возможно, виконт сделал это сам – чтобы прекратить свои мучения. Или… он просто не хотел больше жить? На этот вопрос у д`Артаньяна не было ответа. Он прошел в гостиную и замер на пороге: в комнате горел свет, граф де Ла Фер был там - он сидел рядом с гробом, в котором покоились останки его сына. Д`Артаньян знал из письма герцога, которое Гримо привез вместе с реляцией, что тело было забальзамировано, дабы «старый слуга, вырастивший виконта, мог доставить его графу де Ла Фер». Атос гладил сына по волосам, проводил ладонью по его навеки закрывшимся глазам, восковым щекам, плотно сомкнутым губам, шептал что-то еле слышно, и слезы катились по его щекам. Услышав шаги д`Артаньяна, он поднял голову и тихо проговорил: - Он… словно спит. - Спит, Атос, - отозвался д`Артаньян, с трудом сдерживая рыдания. – Он спит теперь крепче нас всех. - Его больше нет, д`Артаньян! – Граф приподнял тонкий саван и показал д`Артаньяну страшные раны, которые стали причиной смерти его сына. - Ему было… больно, как же сильно он страдал. И как я теперь буду жить без него? Зачем мне жизнь без моего сына, д`Артаньян? Почему я не умер в тот самый миг, когда узнал о его гибели, я был бы сейчас вместе ним, и это было бы для меня наивысшей милостью и счастьем. Д`Артаньян подошел к графу, сел с ним рядом. - Не говорите так, прошу вас, Атос! Ведь все в воле господа, и Он… Он не посылает нам испытаний больше, чем мы можем вынести. Это испытание поистине непомерно и страшно, но вы справитесь, я верю в это. Ваш сын умер как герой, Атос, думаю, он хотел, чтобы вы гордились им! И вы должны… - Я знаю, - перебил его Атос, - знаю. Я сам учил его, что если погибать, то только так – с такою славой. Но все же, я не могу… - он закрыл лицо руками, и его плечи затряслись от рыданий. – За что, господи, за что мне это? Мне – ладно, я заслужил, бесспорно, самую тяжелую кару. Но мой сын, мальчик мой, почему господь забрал его у меня, почему? Почему? – без конца повторял он. - Атос, нам, наверное, уже пора? – робко спросил д`Артаньян, дотронувшись до руки друга, возвращая его тем самым из мира грез и воспоминаний. – Все разъехались. - Да, пожалуй, - глухо отозвался Атос, не отрывая взгляд от могильного холмика и деревянного креста, под которым покоился Рауль. – Вы идите, д`Артаньян, идите в замок, я… приду чуть позже. Мне нужно помолиться, я зайду в часовню. - Атос… - Не тревожьтесь за меня, со мной все будет хорошо, правда. В этот самый миг за их спинами раздались чьи-то тихие, робкие шаги, кто-то жалобно всхлипнул. Оба друга разом обернулись и увидели хрупкую женскую фигуру в черной вуали. - Мадмуазель де Лавальер, – воскликнул д`Артаньян, – это вы?

Señorita: Глава 5 В которой старые друзья встречаются вновь - Господин граф, господин д`Артаньян, - опустив глаза, произнесла после непродолжительного молчания мадмуазель де Лавальер, - я… хотела… проститься с Ра… виконтом де Бражелоном. Я узнала обо всем вчера вечером, ехала всю ночь… Пожалуйста, господин граф, я умоляю вас, дозвольте мне попрощаться с ним! Атос, не говоря ни слова, посторонился, пропуская мадмуазель де Лавальер к могиле; Луиза подошла к холмику и опустилась на колени. Д`Артаньян и Атос, замерев, смотрели, как она молилась, как горестно заламывала руки, всхлипывая и восклицая время от времени: - Прости меня, о, прости! - Было бы лучше, мадмуазель, - не выдержал д`Артаньян, - если бы вы были сейчас в замке графа де Ла Фер в подвенечном наряде, тогда бы и вы меньше плакали, и Рауль, да и мы тоже. - Я знаю, господин д`Артаньян, - проговорила Луиза, медленно поднимаясь с колен и вытирая покрасневшие глаза платком, - что я – причина смерти виконта де Бражелона. И я знаю, что господь покарает меня за это, мне придется расплатиться самым дорогим, что у меня есть. Тот, кого я… люблю, жестоко отплатит мне, я чувствую это. - Что ж, - переводя взгляд с Луизы на Атоса, процедил д`Артаньян, - это было бы по меньшей мере справедливо, мадмуазель. Ведь это вы свели виконта в могилу! - Не надо, д`Артаньян! – глухо произнес Атос. - Граф! – Луиза приблизилась к нему и снова опустилась на колени. – Я знаю, что не заслуживаю ни вашей снисходительности, ни даже взгляда в мою сторону, я струсила и не смогла признаться Раулю, что больше не люблю его, но я… я не хотела, не хотела, чтобы с ним случилась беда. Клянусь, если бы для спасения Рауля требовалось отдать свою жизнь, я сделала бы это, не раздумывая, но пожертвовать своим счастьем я не могла. Прошу вас, граф, умоляю, простите меня! – дрожащей рукой она взяла графа за руку, попыталась поднести ее к губам. - Встаньте, мадмуазель, - так же глухо, ничего не выражающим тоном проговорил Атос, резко отдернув руку. – Встаньте же! Луиза покорно поднялась с колен, подняла взгляд и посмотрела Атосу в глаза. - Что вы хотите от меня услышать? Что мой сын любил вас с детства и до последнего своего вздоха? Что он умер с вашим именем на устах, и последней его мыслью была мысль о вас, мадмуазель? – по мере того как он говорил, его голос обретал твердость, звучал громче, и д`Артаньян с удивлением увидел вдруг прежнего Атоса: невозмутимого и хладнокровного, как тогда, на Королевской площади. - О, граф! - Что он никогда не позволил бы никому, даже мне, сказать ни слова вам в упрек? Или, может быть, о том, как вы и ваш… любовник жестоко посмеялись над его чувствами, над его преданностью вам?! - Пощадите меня, прошу вас! - Вы хотите услышать, что я не считаю вас виновной в смерти Рауля? Что ж… считайте, что вы это услышали. - Граф, я… - Но не просите меня, мадмуазель де Лавальер, ни забыть о том, что это вы разбили моему сыну жизнь, ввергли его в пучину отчаяния и грусти, ни простить вас за это! Луиза, всхлипнув и закрыв лицо руками, снова, как подкошенная рухнула на колени, а Атос, не глядя на нее, отвернулся и направился в сторону часовни, д`Артаньян, молча, пошел за ним следом. - Атос, - д`Артаньян осторожно заглянул в полутемную комнату в западном крыле замка, в которой, судя по всему давно уже никто не жил, - вы здесь? За две недели, прошедшие со дня похорон Рауля, д`Артаньян практически не отходил от графа, и, как мог, старался отвлечь его от мрачных мыслей, хотя это и было нелегко. - Да, заходите, - раздался голос графа: он стоял у окна, в руках у него был обломок деревянного игрушечного меча. – Это была его детская комната, - сказал он, поймав недоуменный взгляд д`Артаньяна. – Здесь, - он кивнул, указывая взглядом направо, - стояла его кровать; в раннем детстве он любил, когда я приходил вечером к нему пожелать спокойной ночи, и подолгу не хотел отпускать меня, просил рассказать что-нибудь…А это, - он протянул д`Артаньяну игрушечный меч, - ему было шесть лет, он играл в саду в короля Артура. Нашел большой камень, положил под него этот меч и случайно сломал его, вытаскивая из-под камня, – граф тяжело вздохнул. - А в его спальне все так, как было при нем, как будто я жду его, он вернется, и все будет как раньше. Д`Артаньян почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. - Атос, - взмолился он, - прошу вас, не надо! Вы только зря терзаете себя, ведь… все равно Рауля уже не вернуть. - Я не терзаюсь, - грустно улыбнулся Атос, - наоборот, мне это помогает, ведь эти воспоминания – все, что у меня осталось. - Господин граф, - запыхавшийся Блезуа ворвался в комнату, - там… - Что случилось, Блезуа, не кричи, пожалуйста, - мягко укорил его Атос. - К вам приехали… - Атос! Д`Артаньян! – раздался в дверях громовой голос Портоса. - Портос! Арамис! – в один голос вскричали Атос и д`Артаньян, и в следующий миг старые друзья обнимали друг друга. Несколько часов спустя они сидели за столом в гостиной за бутылкой старого испанского вина и никак не могли наговориться: Арамис с Портосом рассказывали о том, что произошло с ними на Белль-Иле, д`Артаньян, изредка поглядывая на Атоса, стараясь тщательно выбирать слова, чтобы не ранить друга, не причинять ему лишнюю боль, поведал о том, как погиб виконт де Бражелон. - Простите, граф, - Арамис крепко сжал руку друга, - я не знал. Могу представить, какой это удар для вас, но знайте, что вы всегда можете положиться на меня. - И на меня тоже, - подхватил Портос, украдкой вытирая глаза. - Спасибо, друзья, - ответил Атос, - я знаю, что если и могу на кого-то положиться, то только на вас. Ведь если бы д`Артаньяна не было со мной в эти страшные дни, не знаю, как бы я пережил это. - Вы бы сделали для меня то же и даже больше, дорогой Атос, - отозвался д`Артаньян. - Бедный Рауль, - вздохнул Портос, - такой юный, такой благородный и так рано… - Портос, - покачал головой Арамис, указывая глазами на Атоса. - Ничего, - отозвался тот, - я знаю, как вы любили моего сына, и мне приятно, что вы тепло отзываетесь о нем. Он тоже очень любил вас, и, так же, как я, был бы бесконечно рад сейчас, узнав, что вы избегли опасности, и с вами не случилось ничего плохого. - Он был сыном всем нам, - сказал д`Артаньян. - Упокой, господи, его душу, - отозвался Арамис. - Аминь, - вздохнул Атос. - Что ж, граф, - снова заговорил Арамис, - если позволите, я хотел бы поговорить с вами о чрезвычайно важном деле, ради которого, собственно, мы с Портосом и проделали этот долгий путь. А то, что наш славный д`Артаньян здесь – неслыханная удача, в которой я склонен усмотреть волю провидения, теперь нам не придется, подвергая себя немалому риску, ехать в Париж. - Говорите, мы вас слушаем, Арамис, - взглянув на Атоса и, получив утвердительный кивок, ответил д`Артаньян. - Что ж, вам всем известно, что произошло тогда в замке Во-ле-Виконт. Вернее, все началось гораздо раньше, когда мне случайно стала известна тайна рождения брата-близнеца Людовика Четырнадцатого. Много лет я хранил эту тайну, потому что она была слишком опасна для всякого, кто прикоснулся к ней. Потом обстоятельства сложились таким образом, что… словом, у меня родился план: дерзкий, честолюбивый и, наверное, совершенно безумный. Но мне казалось, что он идеален, безупречен и поможет мне… достичь невиданных вершин. Разумеется, не для меня одного – для всех вас, тех, кто… действительно дорог мне! Да, - Арамис по очереди посмотрел каждому в глаза, - я, может быть, не всегда умел это показать, собственно, я понял, по-настоящему понял и осознал это не так уж давно - когда мы с Портосом сидели в той лодке, еще не зная, что нас ждет: смерть и бесчестие или спасение. Это был, как вы тогда мне сказали, Атос, великий замысел, да, но и великая ошибка. И за эту ошибку я был жестоко наказан, потому что еще чуть-чуть, и я… нет, я не боюсь смерти, и если бы я погиб, возможно, это было бы справедливо, но если бы по моей вине, из-за моего обмана, погибли вы, Портос… - Арамис, - Портос покачал головой и накрыл своей могучей ладонью узкую ладонь друга, - я ведь говорил вам, что ни в чем… - Я знаю, - перебил его Арамис, - знаю, что ваше великое сердце простило меня, но моя вина от этого не стала меньше. - Но ведь все закончилось благополучно, - протянул д`Артаньян, - и, думаю, Портос прав, зачем теперь ворошить прошлое? - Вы не дослушали, друзья. Я ошибся, но теперь я хотел бы исправить свои ошибки. - Что вы хотите этим сказать, Арамис? – спросил Атос. - Я хочу сказать, граф, что помимо вас, помимо Портоса и д`Артаньяна, я обманул и жестоко предал и того несчастного молодого человека – брата Людовика Четырнадцатого. Просто отмахнулся от него, как от досадного недоразумения, и тем самым обрек его на страдания. - Да уж, ему теперь не позавидуешь! – не утерпел д`Артаньян. - Вы правы, друг мой, - вздохнул Арамис, - но теперь я хочу помочь ему, вытащить из той ужасной крепости, освободить от жуткой железной маски и дать ему то, чего он лишился дважды: сразу после рождения и потом, через много лет, по моей вине и вине господина Фуке. - Вы хотите… еще один заговор? – удивленно воззрился на него Атос. - Если вам угодно, граф, то - да! Но на этот раз все пройдет благополучно, я учту все свои промахи, заручусь помощью и поддержкой верных мне людей из… по-настоящему преданных мне людей, и даже если мне не удастся вернуть Филиппу трон, то, по крайней мере, я вытащу его из узилища. Я хочу, чтобы вы знали об этом, потому что обманывать вас я теперь не могу и не хочу, поэтому и говорю вам все это. - Вы что же, - нахмурился Портос, - в этот раз задумали сделать все в одиночку? - Это слишком отчаянно с вашей стороны, Арамис. Пожалуй, такое безрассудство не было свойственно вам даже в юности, а ведь вам давно уже не двадцать пять лет, - поддержал его д`Артаньян. - Я не смею просить вас ни о чем, потому что не хочу второй раз рисковать чьей-либо жизнью, кроме своей. - И вы вообразили, что мы бросим вас одного? – возмутился Портос. - Послушайте… - Портос прав, - тихо отозвался Атос, - вы не хотите рисковать, но и мы, со своей стороны, не можем покинуть вас в одиночестве. - Это слишком рискованно! - Можно подумать, - хмыкнул д`Артаньян, - кого-нибудь из нас это когда-нибудь могло остановить! Вспомните Англию, Арамис, короля Карла, и… все остальное, что там было, - смешался он, украдкой взглянув на Атоса. - Да, я согласен с д`Артаньяном, - сказал Портос. - Признаться, если бы вы все были со мной, то… - Значит, больше не о чем говорить, Арамис, - Атос положил руку ему на плечо. – Только одно: эти люди, о которых вы обмолвились, на них действительно можно положиться? Они… из вашего ордена, верно? - Вы, как всегда, проницательны, дорогой Атос. Да, это люди ордена, и они не могут предать своего генерала. Атос кивнул. - А если мы погибнем, - начал Портос… - … значит, так будет угодно богу, - закончил за него Атос, и глаза его при этом сверкнули от затаенной радости. - Что ж, - подытожил д`Артаньян, - как в старые добрые времена - один за всех, и все за одного! - Значит, - улыбнулся Арамис, - едем на Сент-Маргерит вместе, а пока, если позволите, я изложу вам свой план.

Señorita: Глава 6 Сент-Маргерит - Прошу вас, монсеньор, проходите, - надзиратель отпер тяжелый замок, и железная дверь с зарешеченным окошком со скрипом открылась, пропуская внутрь крепости человека, закутанного в черный плащ. - Благодарю, брат мой, - отозвался он. – Все спокойно? - Да, монсеньор, как и было условлено, вы сможете увидеться с ним. - На всякий случай, чтобы не было вопросов, вот необходимые бумаги, где сказано, что я приглашен исповедать узника. - Прошу вас, монсеньор, сюда, - надзиратель, спрятав бумагу во внутренний карман, изажег факел, - следуйте за мной. - Он знает о моем визите? - Да, сеньор Мендез передал нам все ваши указания, и все было исполнено в точности. - Отлично! - Монсеньор, - надзиратель вдруг обернулся, - случилось еще кое-что, о чем сеньор Мендез не стал сообщать вам письменно, во избежание лишнего риска. - Что такое? – замер тот, кого надзиратель звал монсеньором. - Заключенный номер 227/13 тоже пожелал исповедаться, но мы не рискнули приглашать сегодня другого священника, стража может что-нибудь заподозрить, поэтому не могли бы вы… - Ах, вот в чем дело, - с облегчением вздохнул монсеньор, - разумеется, я исповедаю его. Пожалуй, отведите меня сначала к нему. Надзиратель поклонился. Они долго поднимались по бесконечным извилистым лестницам, среди причудливо пляшущих по каменным стенам теней, пока, наконец, не остановились перед очередной железной дверью. Надзиратель трижды постучал, просунул в отворившееся окошко переданную монсеньором бумагу, и дверь отворилась. Молчаливый стражник провел их по темному сырому коридору до двери камеры, звякая тяжелой связкой ключей, болтавшейся у него на поясе, отпер дверь и пропустил человека в плаще в камеру, бросив при этом: - Прошу, ваше преподобие! Дверь с лязгом захлопнулась у него за спиной, и он смог осмотреться: камера была тесной, без единого окна, освещалась лишь небольшим огарком свечи в глиняном черепке. Лежащий на узкой железной кровати человек в сером рубище поднялся ему навстречу. - Святой отец, я благодарю вас, что вы соизволили… - начал он и тут же осекся, с удивлением глядя на вошедшего. - Вы?! Это вы, господин д`Эрбле? Я, наверное, брежу! - Нет, месье Фуке, вы, смею заверить, в здравом рассудке. Это действительно я, - отозвался Арамис. - Неужели… вы здесь из-за… него, да? - Вы, я смотрю, не утратили своей проницательности. - Но как?! - Это было несложно, я бы сказал. Но мы, кажется, отвлекаемся, месье Фуке, а вы, мне сказали, желали исповедаться? - Да, но теперь… Послушайте, д`Эрбле, могу я вас так называть? - Разумеется. - Так вот, господин д`Эрбле, наверное, это сам господь привел вас, я не спрашиваю, как вы сумели спастись и, кажется, добиться определенного влияния и могущества, это – ваша тайна, я не имею права спрашивать об этом, кроме того, это не относится к делу. Но ответьте мне, заклинаю вас, вы пришли сегодня, чтобы довершить то, что не сумели тогда? - Если вы под «довершить то, что не сумели» вы подразумеваете спасение ни в чем не повинного человека, то мой ответ – да. - В таком случае, позвольте мне… помочь вам. - Простите? - Я хочу помочь вам, господин д`Эрбле, разумеется, по мере своих сил, если я могу в своем нынешнем положении что-то сделать, - горестно заметил Фуке. - Позвольте спросить вас, - прищурился Арамис, - почему вдруг вы так резко изменили себе? Ведь, помнится, тогда вы высказались совершенно определенно, и… почему я должен верить вам? - А разве только вам свойственно ошибаться? У меня здесь было много времени, чтобы все обдумать, и… кроме того, я и в тот раз сказал вам, что признаю несправедливость и бесчеловечность, с которой обошлись с этим несчастными молодым человеком. И если бы у меня была возможность помочь ему хоть как-то, то я бы посчитал, что не зря прожил свою жизнь и сумел искупить свои грехи. Арамис задумался, он молчал довольно долго, и в наступившей тишине Фуке казалось, что стук его сердца был слышен не только в стенах камеры, но и в коридоре. - Что ж, господин Фуке, - задумчиво протянул Арамис, - для начала, я, пожалуй, помогу вам выйти отсюда, а потом мы посмотрим, чем вы сможете быть нам полезны, – он поднялся, – мне пора. Завтра около полуночи, дверь вашей камеры откроют, выходите и следуйте за провожатым, который придет за вами, он выведет вас через подземный ход к заливу, и там мы будем ждать вас. В вашей камере случится пожар, и вас просто станут считать погибшим, вы же окажетесь на свободе, сможете скрыться, и никто вас никогда больше не найдет и не потревожит. - Благодарю вас, - Фуке протянул ему руку. Арамис чуть коснулся холодных пальцев и торопливо вышел из камеры. - Но это же безумие, монсеньор, - обернувшись через плечо, проговорил надзиратель, когда они с Арамисом шли по длинному полутемному коридору. - Нет, Франсуа, это – здравый смысл. В конце концов, месье Фуке, если разобраться, тоже ничем не заслужил подобную участь, кроме того, если мы спасем его, то он будет нам обязан жизнью, следовательно, мы будем держать его в своих руках. - Вы думаете, в нынешнем положении он сможет быть нам полезным? - Лишние люди никогда не помешают, никому ведь не дано знать, как сложится завтрашний день, запомните это, дорогой мой Франсуа. - Простите, монсеньор, за дерзость, но вы не боитесь, что он снова выдаст вас? - Нет, в его нынешнем положении это было бы безумием. Кроме того, теперь если он станет опасен или снова решится предать нас, мы всегда сможем избавиться от него, понимаете? - Да, монсеньор, - Франсуа поклонился, - но мы уже пришли. Камера узника в железной маске была на этом же этаже, в другом конце коридора. Франсуа отпер железную дверь и пропустил Арамиса вперед. - Неужели я сплю? – воскликнул узник в железной маске, как только за спиной Арамиса захлопнулась дверь. - Нет, сын мой, вы не спите, это действительно я, и у меня очень мало времени. Вы, конечно, уже догадываетесь, зачем я вернулся. - Честно признаться, я не ожидал, что вы можете вернуться, я думал, что вы… Как вам это удалось? - Не спрашивайте как, ваше высочество, спросите лучше, как вам надлежит вести себя, и что будет, когда я верну вам то, чего вы лишились по моей вине. - Я не понимаю вас. - Я пришел, чтобы спасти вас, вытащить отсюда. - Разве это возможно? Ведь крепость неприступна, и, кроме того, меня охраняют. - Любое, даже самое сложное препятствие можно обойти, ваше высочество. Слушайте меня очень внимательно, - Арамис понизил голос и приблизился к Филиппу вплотную, – завтра в полночь в коридоре начнется пожар, загорятся деревянные балки: случайная оплошность нерадивых стражников, которые забыли потушить факелы на ночь. Вас выведут из камеры, и ни о чем не спрашивайте своего провожатого, он отведет вас вниз, в подземный ход, где мы будем ждать вас. Как видите, все просто: оплошность привела к трагедии, а страшная гибель заключенных в этом случае никого не удивит. - Я понял вас, господин д`Эрбле, скажите, как я могу отблагодарить вас? - Позже, ваше высочество, об этом мы поговорим с вами позже, - с этими словами Арамис осенил Филиппа крестным знамением и вышел из камеры. Четверть часа спустя все тот же молчаливый стражник проводил Арамиса к коменданту крепости, которому бывший Ваннский епископ передал весьма увесистый мешочек с золотом и еще раз обсудил с ним все детали завтрашнего дела. - Ну что же они так долго? – Портос нервно ходил взад-вперед по узкому проходу, его шаги гулко отдавались под сводчатым потолком, за приоткрытой дверью, расположенной в конце коридора, слышался шум моря. - Спокойствие, Портос, все идет по плану, сейчас, наверное, переполох уже начался, и скоро они будут здесь. - А если их заметят стражники? – спросил осторожный д`Артаньян. - Не должны, - Арамис сжал кулаки так крепко, что побелели костяшки пальцев. – Стражу с этого этажа должны были увести, якобы для смены караула ровно в полночь, а на их место придут двое наших людей. Караульных же, которые должны прийти на смену, задержали, комендант обещал мне. - А если он струсит в самый последний момент? - продолжал д`Артаньян. - Тогда, - побледнел Арамис, - нам ничего не останется, кроме как умереть здесь, дорогой д`Артаньян. - Перестаньте, - подошел к ним Портос, - не накликайте беды, Арамис, вы же сами говорили, что все пройдет удачно! - Дай-то бог, Портос! - Мосеньор! – в коридор, запыхавшись, вбежал надзиратель, судя по всему, еще один из преданных Арамису людей. - Что стряслось, Жером? – еще больше побелел Арамис. - Беда, монсеньор, скорее! Тот, второй, упал и, кажется, сломал ногу, я отвел его назад, в камеру этажом ниже. Там ведь, где он был, уже, надо полагать, все горит. Но хуже всего то, что начальник караула, похоже, что-то заподозрил, и они вот-вот будут там! - Черт возьми! – выругался Арамис. – Знал же, что ничем хорошим это не кончится, зря я согласился, - он сердито сплюнул себе под ноги. – Идем, Жером, скорей! – бросил он надзирателю и бросился вперед по коридору, потом вдруг остановился, обернулся и посмотрел на замерших у стены друзей. – Идите к заливу, ждите меня полчаса, если не вернусь – уходите, вас здесь никто не видел, поэтому можно не опасаться, что вас в чем-то заподозрят. Сеньор Мендез уже там, ждет в лодке, он доставит вас, куда нужно. - Арамис, - начал было д`Артаньян. - Нет, д`Артаньян, нет, я все сделаю сам, я же говорил, что не хочу рисковать вами. Кроме того, если все сложится удачно, а я еще не потерял надежды, то ваша помощь мне понадобится, идите же! - Думаю, Арамис прав, - заговорил вдруг молчавший до сей поры Атос, - бегите! - Граф, я… - начал было Арамис, поняв намерения друга. - Я иду с вами, Арамис, вам нужна будет помощь. Наши друзья пойдут к заливу и будут ждать там, а если что - прикроют наше отступление, ведь так, д`Артаньян? Д`Артаньян кивнул, поняв, что переубедить его не удастстя. - Атос, - снова заговорил Арамис, - я не позволю вам! Я не могу допустить, чтобы с вами что-то случилось. Атос лишь улыбнулся в ответ. - Как недавно сказал наш дорогой д`Артаньян, не припомню, чтобы меня это когда-нибудь могло остановить, - произнес он спокойным, не терпящем возражений тоном, который напомнил Арамису Королевскую площадь. – Я иду с вами, и давайте больше не будем об этом! Там ждут нашей помощи, а мы только зря теряем время, - и он обнажил свою шпагу. Арамис вздохнул, взял факел и устремился вперед в непроглядную темноту сырого подвального коридора, Атос и Жером последовали за ним. Филипп услышал, как в замочную скважину вставили ключ, как заскрежетал старый проржавевший замок, дверь со скрипом отворилась и с факелом в руках, в клубах сизого дыма от чадящего факела на пороге возник надзиратель Франсуа – тот самый, что вчера водил Арамиса по полутемному коридору крепости. - Скорее, - произнес он, - нам нужно скорее уходить, пока не подоспели караульные. Филипп поднялся с кровати и подошел к двери. - Позвольте-ка, - сказал надзиратель. Быстрым движением он снял с шеи маленький ключ на серебряной цепочке, и открыл замок, которым на затылке запиралась маска. Филипп вздохнул с облегчением, дотронулся руками до лица. - Быстрее, - поторопил его Франсуа, бросая железную маску на пол, - у нас мало времени, скоро здесь будет очень жарко. Вот – возьмите, - он протянул ему шпагу, - на всякий случай. Они вышли из камеры, надзиратель махнул кому-то рукой (Филипп успел рассмотреть только неподвижный черный силуэт), заскрежетали ржавые петли, послышался лязг отворяемой двери и сразу же коридор осветился ярко вспыхнувшим пламенем. - Скорее, скорее, - стражник подталкивал его к лестнице, ведущей в тайный проход. На площадке их догнал второй надзиратель в сопровождении… заключенного в такой же серой робе, как и у самого Филиппа. - Прошу, ваше высочество, - проговорил он. Филипп недоуменно пожал плечами, но не стал задавать вопросов и, не говоря ни слова, бросился вниз по лестнице; за их спинами, в коридоре, уже ярко полыхало пламя. Они спустились уже на два лестничных пролета, здесь почти не было дыма, надзиратели, неотступно следовавшие по пятам, с трудом переводя дыхание, бросали иногда лишь: - Скорее! Филипп и Франсуа шли впереди, они уже почти преодолели очередной лестничный пролет, как вдруг сзади раздался душераздирающий крик. Они разом обернулись и бросились назад, вверх по лестнице на площадку. Фуке лежал у подножия лестницы, нога его была неестественно вывернута. - Что с вами, сударь, - бросился к нему Филипп. - Споткнулся, - досадливо откликнулся тот надзиратель, который сопровождал Фуке. - Вставайте, сударь, обопритесь на меня, - Филипп помог Фуке подняться. Однако, сделав шаг, несчастный бывший суперинтендант финансов, застонав, опустился на пол. - Я… я не могу, идите без меня, уходите, ваше высочество! - Но… - начал было Филипп. - Он прав, мы не можем задерживаться, а он, как ни прискорбно, далеко не убежит и только погубит дело, - на ухо прошептал ему Франсуа. - Послушайте, - тяжело дыша, проговорил Фуке, - так и впрямь будет лучше, от меня вам не будет проку. Только… - он на миг задумался, а потом, слабо улыбнувшись, повернулся к своему надзирателю, - если это возможно, помогите мне добраться до камеры его высочества, я… хочу занять его место. И маску… тоже наденьте на меня. Филипп удивленно заморгал. - Но зачем вам это? - Так будет лучше, никто ничего не заподозрит: один заключенный, который никому не нужен, погиб. А тот, кого стерегут, как зеницу ока, - жив, с ним ничего не случилось, а значит, никакой попытки побега не было. Если же таинственным образом исчезнут двое, или же тот, кто представляет большую опасность, то это может вызвать лишние подозрения. - А это дельная мысль, мессир Фуке, - отозвался Франсуа. – Жером, - обратился он ко второму надзирателю, - помоги ему добраться на третий этаж, там сейчас никого нет, помести в свободную камеру, и… маску тоже не забудь! Я оставил ее в камере его высочества, вряд ли сейчас ее можно взять, но распорядись, чтобы до утра достали такую же. Идите по потайной лестнице, через восточное крыло, там вас никто не обнаружит. А потом беги к господину д`Эрбле, сообщи обо всем, пусть пришлет подмогу, думаю, это промедление дорого нам обойдется, быстрее, Жером, не медли! Надо спешить, монсеньор, - повернулся он к Филиппу, как только Жером и Фуке, который опирался на плечо надзирателя, стараясь не наступать на больную ногу, скрылись в проходе, который Жером открыл, повернув один из камней в кладке стены. Филипп и Франсуа снова бросились вниз по лестнице, как вдруг внизу раздался топот ног и звяканье оружия, послышались громкие голоса: - Именем короля! Остановитесь! – на площадку ворвались четверо караульных. - Сдавайтесь! – прокричал один из них. Филипп, еле успев выхватить шпагу, набросился на него, рядом Франсуа изо всех сил оборонялся от двоих, атаковавших его. Последний стражник, обнажив шпагу, поспешил на помощь своим друзьям, делая стремительный выпад в сторону Филиппа, который еле успел отразить удар, и, резко повернувшись вправо, почувствовал, как его шпага вонзилась во что-то мягкое: стражник упал, сраженный в сердце. В эту минуту он увидел, как на площадку выбежал д`Эрбле в сопровождении Жерома и еще одного человека с обнаженной шпагой в руках. - Держитесь, ваше высочество, - крикнул он. И в тот же миг по лицу Филиппа словно хлестнули кнутом, обжигающая боль пронзила его, глаза мгновенно залило кровью. Последнее, что увидел Филипп – это быстро сменяющие друг друга картины: сраженный Франсуа, падающий замертво, д`Эрбле, протыкающий насквозь его убийцу, последний караульный упал, пронзённый шпагой человека, которого д'Эрбле привёл с собой и которого Филипп не знал. Потом он почувствовал, как чьи-то сильные руки подхватили его, и вслед за этим наступила темнота.

Señorita: Глава 7 В конце которой события приобретают неожиданный оборот Филипп пришел в себя в мягкой удобной постели, которая почему-то мерно покачивалась. Филипп осторожно поднял руку, провел по лицу и понял, что у него на лице повязка, которая закрывала глаз. Сначала ему показалось, что он подрался с деревенскими мальчишками, а Перонетта, перевязав его, уложила в постель, запретив в наказание вставать. Потом вспомнил: крепость, бесконечные лестничные пролеты, надзиратель Франсуа, несчастный заключенный, сломавший ногу, караульные, поединок, обжигающая боль и темнота. - Вы очнулись, ваше высочество, - проговорил человек, сидевший в изголовье его кровати, в котором Филипп узнал того, кто вместе с господином д`Эрбле в последний миг пришел к нему на помощь. - Где я, сударь? – спросил он. - На корабле, ваше высочество, вы были ранены, ведь вы же помните, что вчера произошло? Филипп приподнялся на постели и утвердительно кивнул. - Мы доставили вас на корабль, и теперь команда, подчиняющаяся приказам господина д`Эрбле, везет нас в Испанию. Во всяком случае, так он мне сказал. - Он… с ним, с господином д`Эрбле, все в порядке? - В полном, ваше высочество. - Там было четверо стражников. - Да, но одного вы сами закололи. - Что-то припоминаю. Вы ведь тоже были там, сударь. - Граф де Ла Фер, к вашим услугам, ваше высочество, - поклонился граф. - Ах, да! Я должен был догадаться, вы друг господина д`Эрбле, он говорил мне о вас еще тогда… - Может быть, вам что-нибудь нужно, ваше высочество? - Прошу, граф, не называйте меня так, ведь вы спасли мне жизнь, кроме того, мое нынешнее положение… лучше зовите меня просто Филиппом. - Как вам будет угодно, ваше… Филипп. И все-таки, может быть, вам угодно что-нибудь? - Пить, - ответил Филипп. – И еще мне очень больно – щека словно горит. - Вот, - Атос налил из кувшина, стоявшего на небольшом столике рядом с кроватью, воды в бокал и поднес его к губам Филиппа. – А с этим, - кивнул он на перевязанную щеку, - пока придется потерпеть. Тот человек, который помог нам выбраться, сеньор Мендез, кажется, обещал доставить к вам доктора сразу же, как только мы прибудем на место. Сделав несколько глотков, Филипп устало откинулся на подушки и закрыл глаза. - Отдыхайте, Филипп, - услышал он голос графа и вдруг почувствовал, как мягкая прохладная ладонь легла ему на лоб. Филипп вздрогнул, широко распахнул глаза и закусил губу, неожиданно почувствовав, как подступают непрошенные слезы. - Простите, ваше высочество, - смутился граф, и, заметив его состояние, отдернул руку. - Нет, нет, граф! – быстрым движением Филипп перехватил его запястье. – Это вы меня… Видите ли, когда я был совсем маленьким и жил в каком-то отдаленном поместье (какое это было счастливое время!), то Перонетта, женщина, которая за мной ухаживала, она всегда так делала, когда укладывала меня спать, и когда вы сейчас… я вдруг вспомнил об этом. Глаза графа де Ла Фер вдруг потемнели, а на его лице Филипп явственно увидел тень страдания, словно графа мучила сильная непреходящая боль. Он снова ласково провел ладонью по лбу Филиппа и прошептал: - Да, Рауль тоже не мог без этого уснуть, когда был совсем еще малышом. – Вдруг граф резко встряхнул головой. – Простите еще раз, ваше высочество, отдыхайте, не буду вам мешать, - с этим словами он поднялся и быстро вышел из каюты. Филипп сидел на мраморной скамье во внутреннем дворике дома дона Мендеза в тени апельсиновых деревьев, закрыв глаза и погрузившись в полудрему. Прошло уже без малого два месяца, как он, при помощи своих новых друзей, бежал с Сент-Маргерит, и они благополучно прибыли в Валенсию. Щека уже практически не болела: лекарь, приглашенный гостеприимным доном Мендезом, осмотрел рану, тщательно обработал ее какой-то пахучей мазью (старинное мавританское средство) и заверил, что хотя рана довольно серьезная и глубокая, опасаться нечего, в скором времени она зарубцуется. Каждый день лекарь приходил, повторял эту процедуру, менял повязку, и каждый раз повторял одно и то же: «Совсем скоро, все пройдет, сеньор!» В доме было тихо и покойно, и Филипп наслаждался этими блаженными днями, которые он проводил на свободе: вне стен крепости и без железной маски. Господин д`Артаньян, которого он почему-то немного побаивался, наверное, слишком живо было воспоминание о том, что это именно он когда-то отвез его на Сент-Маргерит и запер в маску, уехал через дне недели после того, как они прибыли в Валенсию. Хотя, разумеется, он понимал, что д`Артаньян тогда просто выполнял королевский приказ и не мог ослушаться, но все равно не мог преодолеть настороженности и робости, общаясь с ним. Вскоре от д`Артаньяна пришло письмо, что королю, как и следовало ожидать, стало известно о том, что произошло на Сент-Маргерит, и он отправил туда своего капитана мушкетеров, дабы тот разузнал подробнее, что случилось. От коменданта крепости д`Артаньян узнал, что четверо караульных, которые должны были охранять пленника в железной маске, пользуясь тем, что начальника стражи вызвали куда-то по важному поручению коменданта, слишком много выпили и устроили потасовку, в результате которой двое из них погибли, а на этаже, где содержался важный и опасный пленник, по их же вине случился пожар. Его, впрочем, удалось быстро потушить, но в результате погибли двое стражников, надзиратель и заключенный 227/13 – бывший суперинтендант финансов господин Фуке. Он, пользуясь суматохой, попытался бежать, но упал, подвернул ногу и не смог выбраться из огня. Пленника же в железной маске успели перевести на другой этаж, поэтому с ним ничего не случилось. Д`Артаньян отметил, что его величество при этом известии досадливо поморщился, добавив, впрочем, что, пожалуй, оно и к лучшему. - Что ж, - прокомментировал его письмо господин д`Эрбле, - господин комендант честно отработал всю ту немалую сумму, что получил от нас. - А что с тем человеком, - обеспокоенно спросил Филипп, - который занял мое место? Неужели он так и останется навечно узником да еще в маске? - Скрывать свое лицо – это сейчас и в его интересах тоже, - задумчиво произнес д`Эрбле. - Не волнуйтесь, ваше высочество, - широко улыбнулся господин дю Валлон, - когда вы станете королем, то освободите его, вот и все. Куда больше меня удручает то, что мне даже шпаги из ножен вынуть не пришлось. Просидели в этом подвале, как какие-то трусливые крысы! – досадливо поморщился он. - Вы нам очень помогли, господин дю Валлон, кто бы еще донес меня на корабль, ведь господин граф и господин д`Эрбле к тому времени уже выбились из сил, - сказал ему Филипп. - Мы все делали свое дело, дорогой Портос, - сказал граф, - и вам не следует жаловаться. - И все-таки, - упрямо стоял на своем Портос, - мне нужно было пойти с вами! А еще через несколько дней уехали господин дю Валлон и господин д`Эрбле вместе с хозяином дома, сеньором Мендезом. Они отправились во Францию, чтобы, как сказал д`Эрбле, подготовить все для триумфа его высочества или, другими словами, продумать и разработать новый план безопасной подмены короля его братом-близнецом. Освободить же господина Фуке с острова Сент-Маргерит Арамис планировал так же, как в свое время освободил Сельдона из Бастилии, а его величеству суждено было занять его место в крепости. Филипп остался в доме Мендеза вдвоем с графом де Ла Фер. Всякий раз, когда Филипп смотрел на графа, он испытывал какую-то странную грусть, смешанную с жалостью. Он понимал, что этого человека точит изнутри какая-то тоска. Он отчаянно сражался там, в крепости, спасая Филиппа, рискуя своей жизнью, а потом, пока они плыли в Испанию, почти каждый вечер приходил проведать Филиппа в его каюте. Правда, больше он не садился рядом, не гладил его по голове, и Филипп испытывал от этого некую досаду. С того дня на корабле граф де Ла Фер не слишком часто и не слишком много говорил с Филиппом. Но все, что граф делал для него: принести в комнату кувшин воды, задуть свечу на ночь, отдать распоряжение слугам сменить белье в его комнате, - во всем чувствовалась нежность и забота. Филиппу очень хотелось поговорить с графом, узнать, что его мучает. Он догадывался, что, скорее всего, все дело в пережитом горе, которое не дает графу покоя, но, вместе с тем, не решался расспрашивать, чтобы не растравлять раны. - Отдыхаете, ваше высочество? Прошу покорнейше простить меня за беспокойство. – Филипп открыл глаза и увидел, что граф стоит рядом. - Я же просил, граф, просто Филиип, - улыбнулся он, - мы же здесь совсем одни. - Простите, Филипп, просто боюсь, что потом мне трудно будет отвыкнуть, - улыбнулся граф. - Садитесь, граф, - Филипп подвинулся, освобождая место. - С вашего позволения, - Атос присел рядом. - Есть какие-то новости? - Да, только что пришло письмо от Арамиса, они возвращаются вместе с д`Артаньяном. Думаю, через несколько дней будут здесь, они уже в Испании, так что скоро мы снова будем все вместе. - Что ж, значит, скоро… Господин д`Эрбле придумал какой-то план? - Думаю, да, он пишет, что все расскажет при встрече. - Завтра должен придти доктор, - проговорил Филипп после непродолжительной паузы. - Да, вам, наконец, снимут повязку. - Граф, могу я вам признаться? - Конечно, Филипп, можете быть спокойны, я никому ничего не расскажу. - Я знаю, но не в этом дело. Просто… я боюсь, граф, очень боюсь. - Чего же? - Всего. Будущего. Знаете, те долгие годы, что я провел в заточении в Бастилии, а потом несколько месяцев на Сент-Маргерит в железной маске, я так привык к своей темнице, что свобода меня пугает. А того короткого промежутка времени, что я был на свободе и был… королем, я этого почти уже не помню, словно это был сон. - Думаю, вы привыкните, просто должно пройти время. - А если уж совсем начистоту, граф, то мне это не слишком по душе. - Вот как? - Да, ведь получается, что, заняв место моего брата, я буду жить его жизнью, а не своей. Носить его имя, совершать его поступки, ходить, говорить, улыбаться не как Филипп, а как Людовик. Так, как тогда меня учил господин д`Эрбле. - Имя – возможно. Но поступки, Филипп, вы вольны будете, больше того – обязаны – совершать свои, а не… чужие. - Возможно. Но все равно получается, что я снял одну маску, а вынужден теперь надеть другую. - Все мы носим свои маски, ваше высочество. Простите, Филипп, - задумчиво отозвался граф. - Даже вы? - Разве я чем-то отличаюсь от остальных? - Отличаетесь, граф, ведь в мире не существует абсолютно одинаковых людей. Кроме того, вы, хоть и являетесь близким другом господина д`Эрбле, господ дю Валлона и д`Артаньяна, вы совсем на них не похожи. - Возможно, но ведь все мы разные, как вы сами изволили заметить. - Когда господин д`Эрбле освободил меня из Бастилии и обещал дать корону, то я, само собой разумеется, спросил, чем я могу отблагодарить его за это. Он просил благодарности не только для себя, но и для своих друзей: герцогскую корону для господина дю Валлона, маршальский жезл для господина д`Артаньяна, для себя же… - Неужели папскую тиару? – улыбнулся граф. - Что-то в этом роде, - кивнул Филипп. – А вот для вас… Он сказал, что вы никогда ничего не попросите для себя, и не примите королевских милостей. Атос опустил глаза. - Пожалуй, Арамис прав, - проговорил он. - Да, теперь я вижу, что он был прав. Ведь вы действительно ничего не попросите, граф. А я хотел бы отблагодарить вас за все, что вы сделали. - Я сделал это не один, Филипп, кроме того, я делал это только ради вас и ради своих друзей. И если вы живы, если вы на свободе и получили все принадлежащее вам по праву, значит, я не зря рисковал, значит, все, что я сделал – правильно, именно поэтому я и согласился участвовать в плане Арамиса. Какой же еще награды я могу желать? А милости королей мне никогда не были нужны, тем более теперь. - Мне тяжело… - Простите, но вы же сами вызвали меня на откровенность. - Нет, вы неверно меня поняли, граф, не дослушали. Мне тяжело будет быть королем, которого вы ненавидите. - А кто вам сказал, что я ненавижу его? - Как же иначе, ведь ваш сын страдал и погиб по его вине. - Откуда вы… кто вам сказал? – отвернувшись, глухо спросил Атос. - Вы сами, граф. Помните тогда, на корабле, я лежал раненый, а вы сидели рядом и гладили меня по голове. Потом сказали, что Рауль в детстве любил, когда вы так делали. Ваше лицо при этом выражало такую муку, какую можно испытывать только тогда, когда ты горько оплакиваешь родного и любимого человека. А то, что мой брат соблазнил невесту вашего сына, заставил тем самым его жестоко страдать - это мне говорил господин д`Эрбле. И единственной наградой для вас он требовал тогда, чтобы я, став королем, вернул Луизу де Лавальер вашему сыну. Потому что счастье сына, он сказал, будет для вас лучшей наградой. Ведь… с ним, с вашим сыном, что-то… случилось, да? Атос кивнул. - Да, - так же глухо отозвался он, - он… погиб. В военной кампании герцога де Бофора, в Джиджелли. - Простите, - Филипп осторожно тронул Атоса за плечо, - простите меня. Я не хотел причинять вам боль. - Не стоит просить прощения, Филипп, - Атос повернулся к нему, - от этого мне никуда не деться. Рауль – моя вечная неизбывная боль, как, наверное, боль любого родителя, потерявшего свое дитя. Тем более, что сейчас мне кажется, что во всем, что произошло, есть немалая доля и моей вины. Я все время думаю, что я мог бы сделать для сына, чтобы он был сейчас здесь, со мной. Но я не буду ненавидеть вас, так же, как, заверяю вас, не ненавижу его величество. Даже несмотря на его поступок по отношению к моему сыну. Я могу не уважать его, как… человека, как первого из дворян, который не смог подняться над своими чувствами, поддался первому порыву и тем самым невольно нанес оскорбление одному из своих преданных слуг. Но ненавидеть его за это я не вправе. Просто, как я уже сказал, он молод, влюблен, а любовь иной раз толкает нас на бесчестные поступки, каким бы странным это не показалось. И уж тем более я не могу ненавидеть вас. Кроме того, я верю, что вы будете совсем другим королем, возможно даже, гораздо лучше нынешнего. Прошу вас, давайте больше не будем говорить об этом. Мне… слишком тяжело. - Хорошо, как вам будет угодно. Я вам сделаю еще одно признание граф: иногда я думаю, что больше всего на свете я хотел бы остаться здесь, в этом доме, в тишине, покое, рядом с вами. Чтобы мы каждый день беседовали вот так, чтобы вы наставляли меня, помогали советом. Словом… у меня никогда не было отца, граф, и в детстве я часто представлял себе, каким бы он мог быть. Теперь же мне хотелось бы, чтобы он был похож на вас. Атос чуть улыбнулся, одними уголками губ, и склонил голову. - Благодарю вас, Филипп. - Что ж, господа, - доктор приблизился к сидящему в кресле Филиппу, - рана зажила окончательно, как я вам уже говорил, мы можем снять повязку. - Так поторопитесь, сеньор, - сказал господин д`Эрбле. Вчера все трое бывших мушкетеров вместе вернулись в Валенсию, к вящей радости графа де Ла Фер и некому смутному сожалению Филиппа, ему отчего-то не хотелось, чтобы кто-то нарушал их с графом такой уютный и спокойный мирок. Господин д`Артаньян радостно и с лукавой усмешкой сообщил, что его величество предоставил ему очередной отпуск, будучи довольным его отчетом о произошедшем в крепости Сент-Магрерит. Господин дю Валлон восторженно прокричал, что все готово сами понимаете, для чего, а господин д`Эрбле тут же осадил его, сказав, что обо всем они поговорят завтра утром, как только с Филиппа снимут бинты и уедет доктор. - Что ж, сеньоры, приступим, - доктор принялся разматывать повязку. - Подождите, - попросил Филипп, - дайте мне зеркало, я хочу видеть, если вдруг… Д`Эрбле молча передал ему зеркало, и Филипп, зажмурившись, что есть силы сжал его ручку так, что свело пальцы. - Не волнуйтесь, Филипп, все будет хорошо, - услышал он голос графа де Ла Фер, и мягкая ладонь легла ему на плечо. - Ну вот, сеньоры, готово, - произнес доктор, - что ж… это немного не то, чего я ожидал, но, видно, рана была слишком глубокой, - виновато добавил он. Филипп услышал горестный вздох господина дю Валлона, тихое «вот досада» д`Артаньяна, грустное «теперь ваш план неосуществим, монсеньор» стоявшего в дверях дона Мендеза, почувствовал, как рука графа де Ла Фер сжала его плечо. Филипп медленно поднялся с кресла, открыл глаза, взглянул на свое отражение в зеркале, вздрогнул и разжал пальцы; зеркало упало к его ногам, разлетевшись вдребезги.

Señorita: Эпилог Багрово-красный диск солнца медленно поднимался из-за горизонта, обещая жаркий день. Белые паруса торгового судна «Донья Исабель», отплывающего в Новый Свет, уже с трудом можно было различить в туманной морской дымке. Три человека, неподвижно застывшие на пристани, стояли, не сводя глаз с горизонта. Каждому из них казалось, что «Донья Исабель» увезла не просто их лучшего друга и молодого человека, который за эти дни стал всем им близок и дорог, но и частичку их собственного сердца. Глубокий шрам, оставленный Филиппу на память шпагой стражника крепости Сент-Маргерит, начинающийся у надбровья и пересекающий щеку (шпага чудом не выколола Филиппу глаз), по меткому замечанию сеньора Мендеза, сделал невозможным любой, даже самый блестящий план Арамиса. Теперь о подмене короля не могло быть и речи. Доктор только беспомощно развел руками, и, смешавшись под укоризненным взглядом Арамиса, произнес: - Я сделал все, что было в моих силах, монсеньор, но простите меня, сударь, - повернулся он к Филиппу, - здесь уже ничего не поделаешь. Со временем, конечно, он станет менее заметен, но избавиться от него навсегда вы уже не сможете. - Не расстраивайтесь, - мягко сказал Филипу Атос, когда доктор ушел, - в конце концов, вы живы и на свободе. - Шрамы украшают мужчину, - с преувеличенной радостью воскликнул Портос. - Однако же… что мы теперь будем делать? – спросил д`Артаньян. Арамис молчал, кусая губы от досады, и что-то тщательно обдумывая. - Что ж, заговорил он, - изо всех сил стараясь скрыть досаду, - нам придется изменить план. Разумеется, теперь вы, ваше высочество, не сможете занять место вашего брата. Нам нужно подумать, где мы можем спрятать вас, чтобы вы вели жизнь простого дворянина где-нибудь в глуши, дабы избежать любой вероятности, что вас узнают. - Может быть, - осторожно предложил Атос, - у меня? Сердце Филиппа радостно забилось. - В Блуа? – спросил Арамис, и вспыхнувшая было радость Филиппа мгновенно потухла. – Это исключено, граф, только если Филипп не будет выходить из дома, и к вам никто не будет приезжать. Чем же это будет отличаться от тюрьмы? Да и все равно – это слишком рискованно. - А что насчет… Брасье? Или Пьерфона? – спросил Портос. - Вы забыли, мой милый, - грустно отозвался д`Артаньян, - что король конфисковал ваше имущество. - И во Франции мы считаемся погибшими, друг Портос, - подхватил Арамис. - Тогда останемся здесь, в этой чертовой Испании, - сказал Портос, - что нам еще остается? - Мне кажется, это дельное предложение, - заметил д`Артаньян. - Но мы не можем вечно занимать дом сеньора Мендеза, - вздохнул Атос. - Нет, конечно, - ответил Арамис, - но здесь, в Испании, я могу обеспечить Филиппу и нашему дорогому Портосу достойное существование. Проблема в том, не будет ли это так же рискованно? Конечно, о столице речи не идет, но и в провинции кто-нибудь случайно может заметить, что Филипп… имеет сходство с французским монархом. Слишком заметное и опасное сходство, даже несмотря на шрам. - Я готов сидеть дома безвылазно, - грустно отозвался Филипп. – В конце концов, мне не привыкать, - вздохнул он. - Дозвольте мне сказать, монсеньор, - отмер молчавший до сей минуты дон Мендез. Арамис кивнул. - Если здесь для сеньора Филипе есть риск быть узнанным, то, возможно, за морем его никто не узнает. - Что вы хотите сказать? – спросил Филипп. - Монсеньор сказал, что вам нужно забраться в глушь, где как можно меньше вероятность, что вас кто-то может узнать. Недалеко от Лимы у меня, вернее, у моего сына Абелярдо есть небольшая гасиенда. Поместье по-вашему. Там вполне сносный и пригодный для жилья дом, за ним смотрит управляющий, он из коренных жителей Южной Америки. А если сеньор Филипе отрастит усы и бороду, то там его точно никто и никогда не узнает. Кроме того, я продам вам гасиенду, она будет в вашем полном распоряжении, и там вы будете в полной безопасности. Мой сын – настоятель монастыря в Лиме, поэтому он и не живет там. Я напишу ему, он примет вас и передаст вам все необходимые бумаги для владения гасиендой. - Что скажете, ваше высочество? – повернулся к Филиппу Арамис. - Это… заманчивое предложение, пожалуй, я… согласен! Благодарю вас, сеньор Мендез. Но как же вы? - Филипп повернулся к бывшим мушкетерам. - Вы могли бы поехать с ним, монсеньор, - сказал Мендез, - хотя бы на первое время, чтобы помочь устроиться. - К сожалению,- вздохнул Арамис, - я еще слишком нужен здесь, дон Мендез, но если… Портос, - обернулся он к своему старому другу, - вы согласны отправиться с Филиппом навстречу новым приключениям? - В Лиму? Это где-то за океаном, в колониях? - Да, Портос, - ответил Атос, - в Южной Америке, это одна из жемчужин испанской короны, соглашайтесь, там вы сможете обрести богатство, которое потеряли здесь. - Что ж, если там представится лишняя возможность обнажить шпагу, почувствовать себя… живым! - Сколько угодно, дорогой Портос! – воскликнул Арамис. – Ведь так, дон Мендез? - Краснокожие, конечно, немного присмирели, не то что в прежние времена, но все равно нет-нет, да случаются стычки, - усмехнулся Мендез. - Что ж, - сказал Портос, - значит, решено, Филипп, я еду с вами. Но… мне немного грустно. Д`Артаньян, - повернулся он к мушкетеру, - Арамис не может, у него тут еще много дел, а вы? Может, бросите все, и поедем вместе? - Я бы с радостью, Портос, но я пока еще тоже нужен здесь. Его величество не успел сделать меня маршалом Франции, - засмеялся д`Артаньян. – Вот когда я им стану, выйду в отставку, тогда и приеду к вам. А вы встретите меня у себя в поместье, познакомите с невестой Филиппа, какой-нибудь юной креолкой, вы, Портос, угостите меня обедом, а потом мы все вместе мы отправимся на прогулку верхом. - А вы, граф, - повернулся к Атосу Филипп, - может быть… вы? - В самом деле, Атос, поедем, что вы будете делать во Франции, совсем один? – Портос опустил свою могучую руку на плечо друга. - Нет, - грустно улыбнувшись, покачал головой Атос, - Портос, ваше высочество, боюсь, я слишком стар для таких приключений. Мне нужно ехать домой, в Блуа, место, где покоится мой сын. Он ждет меня там, и я хотел бы быть поближе к нему. - Что ж, - вздохнул Арамис, значит, решено. - Да, – спохватился Филипп, - тот человек, который занял мое место, нельзя ли хоть как-то помочь ему? - Я сделаю все, что в моих силах, обещаю вам, - заверил его Арамис. - Что ж, - подытожил сеньор Мендез, - раз мы все решили, то, как только придет ответ от Абелярдо и будут готовы все необходимые бумаги, я отвезу вас в Кадис, где сеньоры сядут на корабль, который и доставит их в Лиму. Через месяц все было готово: сын Мендеза прислал все необходимые бумаги и письмо, где сообщал, что встретит дорогих гостей в Лиме. Арамис, бог весть какими путями, достал документы на имя дона Хайме Бернардо и его сына – дона Филипе Бернардо (то, что благородные идальго очень плохо говорили по-испански объяснялось просто: они почти всю жизнь прожили во Франции) и передал их будущим путешественникам. В Новый Свет их должен был доставить корабль, который принадлежал торговому дому все того же верного Мендеза. Позади были прощальные слова и объятия, никто из присутствующих не мог сдержать слез: - Я обязательно буду писать вам, друзья, - одной рукой Портос украдкой смахивал слезу, а другой прижимал к себе троих друзей. - Буду ждать вестей, - говорил д`Артаньян. - Я верю, что на сей раз, мы расстаемся ненадолго, - произнес Арамис. - Храни вас господь, - сказал Атос. - Прощайте, граф, - подошел к нему Филипп, - я никогда не забуду вас, спасибо вам… за все. - Прощайте… Филипп, - проговорил растроганный Атос и раскрыл Филиппу объятия. - Пора! – поторопил их сеньор Мендез. Судно скрылось за горизонтом, а трое друзей все еще стояли на причале. - У них все будет хорошо, - сказал Атос. - Как вы думаете, неужели это – действительно навсегда? – грустно спросил Арамис. - А я верю, что мы еще обязательно встретимся, - отозвался д`Артаньян. - Дай-то бог, - в один голос произнесли Атос и Арамис. Все трое, не отрываясь, продолжали смотреть в бесконечную морскую гладь. Конец

Стелла: Señorita , о Малкович!? А вообще- почему бы и не так?

Ульрика: Спасибо.

Señorita: Стелла эээ... ну не только))), но вообще, руку приложил, да

Стелла: Señorita , зацепили вы меня за " больную" струну. Я с утра уже не в себе- тема очень для меня больная.

полная версия страницы