Форум » Наше творчество » Хозяйка с улицы Феру » Ответить
Хозяйка с улицы Феру
Viksa Vita: UPD: Отредактированный и несколько измененный текст в удобном виде можно читать здесь: https://litnet.com/account/books/view?id=49309 Здрасьте. В общем я... это самое... десять лет спустя от сотворения Дюмании решила написать фанфик. Точнее, ничего я не решала, он сам пришел, как это обычно и бывает. За сим во всем прошу винить, как водится, графа де Ла Фер. Выложить текст здесь - для меня большая и страшная ответственность, тем не менее я это сделаю, потому что где же ему еще быть, как не у себя дома. Предупреждаю, что в данном тексте есть некоторые хронологические неточтности, как и несостыковки с первоисточником. Они тут неспроста. Пишите, дорогие дюманы, если найдете иные ляпы и неувязки, в матчасти я не очень сильна. На данный момент выкладываю готовую первую часть, остальное в процессе. Специальные спасибы милостивым государыням Стелле и Натали за моральную поддержку и дельные замечания. Уф. Сели на дорожку. Поехали.
Стелла: Констанс1 , пусть вам на этот вопрос специалисты и ответят.
Viksa Vita: Констанс1 В "Трех мушкетерах" Дюма замечательно описал человека, чья жизнь ознаменовалась единственным событием, которое навязчиво преследовало его, мешая спокойно жить, заставляя пить, депрессировать, отчаянно рисковать жизнью, скрываться и избегать всяческих упоминаний о том, что случилось, обобщая его так, что триггер "женщина" запускало переживания. Атос говорит гасконцу: "повешенные - мой постоянный кошмар". И я ему верю. Чтобы совладать с ситуацией, граф изпользует ту психологическую защиту, которую используют жертвы травмы. Он диссоциирует - отрезает кусок собственной личности, становясь мушкетером Атосом. (Определение диссоциации из википедии: "В результате работы этого механизма человек начинает воспринимать происходящее с ним так, будто оно происходит не с ним, а с кем-то посторонним"). Он говорит о знаковом событии от третьего лица, не в силах сказать "Я", "Это произошло со мной". На языке современной психиатрии этот поведенческий букет классифицируется как посттравматический синдром. Если бы Атос из "Трех мушкетеров" сегодня записался бы на прием психиатра, врач открыл бы медицинцкий справочник МКБ-10 и поставил бы диагноз ПТСР (фаза депресии). Травма даже не в факте повешения, а в факте клейма. Человек получает психотравму от ощущения бесконтрольности и бессилия, с ним происходит нечто внезапное, угрожающее, чего он не ожидал. Ощущение "земля уходит из под ног" может стать травмирующим, не так важно, что именно послужило ее уходу из под ног. Сцена на охоте - ситуация, в которой граф потерял контроль над собственной жизнью: его жена оказалась не тем, кто он думал, а другим человеком, ему словно "подменили" жену и его самого - если он муж этой жены, то кто же он тогда? Это травмирует, а не сама виселица. Интересно, что излечивается это расстройство проживанием знакового события заново и осмыслением его по новому, с новой точки зрения, из более зрелого состояния, в котором человек совладает с тем, что произошло, из ощущения контроля, переставая избегать собственную историю. На терапии, в идеале, внутренний сценарий переигрывается, и бесконтрольная жертва травмы становится агентом, беря в руки контроль над ситуацией. Поразительно то, что Дюма излечивает своего героя именно этим методом, сценарий переигрывается (правда в реале :)). Вторая казнь оказывается для Атоса терапевтичной - он закрывает гештальт, переигрывает ту же ситуацию из нового места, и на этот раз он не импульсивная жертва кошмара, а полный хозяин положения. Именно вторая казнь миледи избавляет его от необходимости диссоциировать - только тогда он снова становится графом де Ла Фер для себя и для окружающих. Его личность интегрируется заново. Предрасположенность к психотравме у этого семейства видимо генетическая :) И впрямь, Рауль тоже еe не избежал. Американские солдаты во Вьетнамской войне тоже законно стреляли во вьетконгцев, будучи убежденными, что совершают действие во имя свободы и демократии. Что не помешало им заработать ПТСР. А те палачи, которые не психопаты, таки могут заболеть им тоже :) (а я погляжу, и десять лет спустя заклятие Дюмании по-прежнему остается в силе)
Стелла: Viksa Vita , каждый вновь приходящий редко когда приходит с новыми вопросами. Но ему кажется. что он открыл нечто новое. И все начинается сначала. Спасибо, что вы все разложили по полочкам- я просто не умею объяснить, что ощущаю, грамотно и доходчиво: мне интересны чувства человека. но лезть в научные определения мне скучно. Это - не мое.
Viksa Vita: Стелла пишет: лезть в научные определения мне скучно А у меня все никак не получается не лезть :( Когда я говорю своим голосом из меня лезет аналитика. Я и фики по-сути пишу для того, чтобы отключится от головы и суметь чувствовать. Стелла пишет: Но ему кажется. что он открыл нечто новое. И это прекрасно :)
Констанс1: А что это за заклятие Дюмании? Можно об этом поподробнее, пожалуйста....
Viksa Vita: Констанс1 пишет: А что это за заклятие Дюмании? Оно гласит, что любая тема разговора на этом форуме в итоге скатывается в обсуждение личности Атоса или отношений Атоса с виселицей миледи. Предлагаю вынести на обсуждение принятие закона Годвина в дюманской интерпретации
Констанс1: Так это естественно.А кого обсуждать?Отношения Портоса с г-жой Кокнар? У Д Арта возлюбленная погибла, а сожительница- трактирщица Мадлен, неинтересна как обьект для обсуждения.Любовницам Арамиса несть числа.Кого из них обсуждать?Вот еще Рауля и его несчастную любовь к Ла Вальер- обсуждают.Да и то тоько потому , что уж больно превосходящий соперник у виконта оказался.
Viksa Vita: Констанс1 отношения Портоса с госпожoй Кокнар заслуживают пристального наблюдения, и вызывают кучу вопросов о морали, супружеских отношениях, мезальянсах, кулинарии и зависимости. Зря вы так.
Стелла: Да и отношения дАртаньяна с Мадлен достойны внимания. А Ора и Маликорн? А личность Маникана( историческая, между прочим!). а де Гиш с Генриеттой? А тот же де Вард, который был так известен и привечаем при дворе? Список можно продолжить при желании, были бы желающие отвечать. Но вот забавно то, что неведомыми путями все эти рассуждения все равно приведут к господину графу. Уж больно могучая личность, как Мальстрим всех затягивает в свой водоворот.
Señorita: Стелла пишет: А личность Маникана( историческая, между прочим!). а де Гиш с Генриеттой? А тот же де Вард, который был так известен и привечаем при дворе? Список можно продолжить при желании, были бы желающие отвечать. Но вот забавно то, что неведомыми путями все эти рассуждения все равно приведут к господину графу. Уж больно могучая личность, как Мальстрим всех затягивает в свой водоворот. Да нет, просто дело в том, что Атос - главный герой (один из главных), и он, если так можно выразиться, в романе все время на виду. И автор уделяет ему довольно много внимания.;))) А кто есть Маликорн, не говоря уж про Маникана? Кто вообще из прочитавших (не сказать, сумевших осилить))) роман единожды в годы безмятежной юности вспомнит, что там был какой-то Маникан? И чем он был занят в романе (я вот реально уже не припомню, чем он там прославился))), т.е. я помню, что там был такой, и вроде как помог Лавальер ко двору приехать, - ну и все)? Я вас умоляю!))) То же самое и с Вардом, который появился только чтоб поскандалить с Раулем и помахаться с Гишем. Они суть проходные герои-эпизодники. Что там обсуждать, когда их в романе-то от силы, дай господи, пяток упоминаний на весь объем, составляющий три кирпича. Ладно, эт лирическое отступление;))) Про фик. А мне Атос тут оч понравился. И на мой взгляд он абсолютно IC (в характере): книжен и каноничен. И отец Сандро из Виллер-Котре просто покорил;))))
Стелла: Señorita , а вот я отца Сандро сразу не признала. Так за событиями спешила, что мне просто в голову не пришло, кто он!))) Про Атоса говорить еще раз не буду- уже высказалась - он мой здесь. А вот говоря о второстепенных персонажах я имела в виду тех, кто текст помнит и знает, как свои пять пальцев. Им эти личности тоже могут быть интересны. Во всяком случае, я, после того, что читала о де Варде, после того, что у знала о де Гише и об остальных, упомянутых и не упомянутых мной, стала обращать внимание на то, что о них Дюма написал. Даже то, что в своем завещании Бофор упомянул Вогримо вместо Гримо- не с потолка взято. Некий дворянин Вогримо помог ему бежать из Венсена на самом деле. Про Рошфора я вообще и не говорю- с легкой руки jude он вообще стал выглядеть по-новому.
jude: Señorita пишет: отец Сандро из Виллер-Котре покорил Да, кюре - просто великолепен!
Стелла: Вот, сейчас еще разок перечитала места с отцом Сандро. Viksa Vita , что-то он смахивает на попаданса?
Viksa Vita: Стелла пишет: что-то он смахивает на попаданса? Нет, это шалость, в духе магического реализма и гипертекстуального постмодернизма
Стелла: Так вы "эту" шалость имели в виду!))))
Констанс1: Отец Сандро из Вилле- Котре-это Дюма собственной персоной, по моему.
Viksa Vita: Стелла пишет: Так вы "эту" шалость имели в виду!)))) И эту в том числе :)
Viksa Vita: Глава одиннадцатая, в которой неожиданно появляются волхвы После беседы нашей с господином Атосом, господа Портос и Арамис почти совсем перестали появляться у меня дома, господин Атос перестал завтракать и ужинать, и выпивки больше не требовал. Уж не знаю, было ли сие новшество вызвано пробуждением в господах мушкетерах совести, или тем, что запасы вина и окороков в моем погребе окончательно иссякли. Осень вступила в свои законные права, запруживая улицы мокрой жижей, что разбрызгивалась на прохожих из под колес экипажей и копыт лошадей. Ходить по улицам сделалось неприятно, но так-как лошади, и тем более экипажа, у меня не имелось, приходилось чаще стирать юбки. А поскольку верхних у меня имелось лишь две, то визиты к прачке с одной запачканной юбкой для стирки, оборачивались заляпанной сменной, что была на мне. Сия бесцельная погоня за собственным хвостом заставила меня задуматься о тщетности бытия и о заказе третьей юбки. Это в свою очередь направило меня к припрятанной в кладовой склянке, в которой у меня хранились на черный день отложенные деньги, дабы обнаружить, что на дне остались двадцать последних пистолей. Неожиданное открытие подействовало на меня удручающе, усугубляемое тем фактом, что к зиме спрос на вышивку и кружевo как правило резко падал. Следует отметить, что за весь этот период времени я исправно посещала особняк д’Эгильонов. Базен, слуга господина Арамиса, приблизительно раз в три дня появлялся у меня на пороге с букетом незабудок, в котором пряталось письмо для герцогини. Я же, в свою очередь, передавала ему ответное послание. Посещения герцогини хоть и сделались для меня довольно приятным развлечением, от этого не сказывалoсь на состоянии моих юбок и туфель менее плачевно. Я уже стала подумывать о новом возможном поприще для пропитания, как случилось неожиданное. Господин Арамис однажды самолично явился ко мне с визитом, чем заставил меня предположить, что я допустила некий промах в исполнении обязанностей посыльной. Но дело было в другом. Мушкетер достал из кармана завернутые в батистовый платок четки и протянул их мне. - Красный жад, - заявил он, - камень редкий и очень ценный. - Красивая вещь, - оценила я. - Она ваша, - сказал мушкетер. Я попыталась отказаться, но он настаивал. - Берите, берите, это наименьшее, что я могу для вас сделать, сударыня. - Ни в коем случае! - Я отрицательно закачала головой, но тут на лице господина Арамиса появилось серьезное и даже торжественное выражение, похожее на то, каким оно было в момент клятвы, которую он давал своим друзьям. На какой-то миг я отчетливо представила его в алой сутане и золоченной казуле, возвышающимся на паперти огромного храма с витражами пред лицом внимающей публики. - Вот что я вам скажу на правах будущего духовного лица, - произнес мушкетер, подтверждая мое видение. - Уже некоторое время я нахожу, что вы пытаетесь изображать из себя святую. Мне неведомо, зачем вы это делаете, но порой слишком отъявленное приличие является верхом неприличия. Добрый христианин должен уметь не только давать, но и брать. Как же иначе сумеет он принять жертву Христову? - Я все ждала, когда же будет упомянута жена Потифара, но проповедь закончилась, и господин Арамис добавил. - Отвергая подарок вы тем самым словно хотите явить свое превосходство над другими. Никогда не отталкивайте человека, приходящего с дарами, если не хотите оскорбить его. Это мне было понятнее. К тому же в этом был определенный резон. Я не хотела оскорблять чувства господина Арамиса и поэтому взяла четки, поблагодарив его. После этого господин Арамис с присущей ему скрытностью сообщил, что его какое-то время не будет в Париже, но он бы предпочел, чтобы герцогиня об этом не знала, ибо ему не хотелось бы снова послужить причиной ее беспокойства, да и к тому же речь шла о деле государственной важности, о котором не пристало распространяться. Мне стало интересно, что это за дело такой большой важности, но, разумеется, спрашивать не стала. Господин Арамис вручил мне три разных письма, датированных будущими датами, которые я должна была периодически относить герцогине за время его отсутствия, под видом того, что их автор пишет их в тот же день. Все это показалось мне не очень порядочным, и я решилась спросить у господина Арамиса: - Позвольте мне посметь спросить вас, сударь: неужели у вас никогда не возникает желания увидеть ее светлость воочию? Будущий аббат посмотрел на меня так, словно я была воплощением младенческой наивности, если не беспросветной глупости. - Милостивая госпожа, не мне рассказывать вам, что в некоторых связях люди ищут нечто большее, чем плотские наслаждения, - и я с некоторой опаской поняла, что господин Арамис не имеет в виду поэтическое творчество. Некоторое время спустя в дверь снова постучали. На этот раз за дверью стоял господин Портос. За его спиной маячила фигура Бонифация, придерживающего под уздцы немолодую кобылу оттенка осенней парижской мостовой. - Хозяюшка! - в обычной своей разудалой манере приветствовал меня господин Портос, снимая шляпу. - Господин Портос, - с взаимной теплотой отвечала я, - заходите. - Я бы и рад, но мне придется отказаться, - с некоторой грустью признался мушкетер. - Но почему? - Видите ли, я к вам по делу. - Я вас слушаю. - Могу ли я быть с вами полностью честным? - спросил господин Портос, несколько меня настораживая. - Мне бы хотелось верить, что можете. - В таком случае, я объяснюсь. Дело в том, что Атос дал нам знать, что вы не согласны получать долги деньгами, потому что это оскорбляет ваше достоинство. А Арамис сказал, что вы хотите уподобиться святым бессребреникам Косме или Дамиану, - тут господин Портос сделал паузу, словно смакуя новое знание, и продолжил: - Именно поэтому я дарю вам лошадь. Я совсем опешила. Снова заглянув за спину господина Портоса, я увидела, что Бонифаций привязывает кобылу к кольцу в коновязи напротив дома. Помня о дельных словах господина Арамиса, я не стала отказываться от дара, но все же поинтересовалась: - Это весьма любезно с вашей стороны, господин Портос, но какой мне прок от лошади? Скакать верхом я не умею, поля и плуга у меня и подавно не найдется, - тут в меня закралось некоторое подозрение и я на всякий случай спросила: - Разве что, вы предлагаете мне ее зажарить? Господин Портос пожал плечами. - Как вам угодно, но если вы решите превратить ее в ужин, то, прошу вас, сделайте это не ранее, чем недели три спустя. - Вы считаете, что за этот срок она успеет нарастить больше плоти? - поинтересовалась я. - В этом я как-раз сомневаюсь, - отвечал господин Портос, - но через три недели завершится наше с Арамисом участие в кампании, которую нам предстоит предпринять по поручению господина де Тревиля. - Что же это за кампания? - спросила я. Мушкетер раздулся от гордости. - Мы отправляемся в Авиньон, чтобы затем сопроводить епископа Люсонского в Париж. Понятия не имею, кто таков этот сановник, но его величество проявляет личную заинтересованность в его прибытии ко двору, а Арамис утверждает, что мы станем эпизодическими участниками летописи времен. - Очень занятно, - сказала я, понимая, что господин Портос проболтался о том, о чем хотел умолчать господин Арамис. - Желаю вам приятной прогулки в Авиньон. Говорят, это очень красивый город. Господин Портос раскланялся, ласково потрепал кобылу по загривку и, сделав знак Бонифацию, удалился по улице, развернув плечи. Бонифаций же не заметил маневров своего господина и продолжил внимательно изучать полет голубей над крышами домов. Через некоторое время господин Портос заметил, что шагает он без сопровождения, и ему пришлось вернуться по своим же стопам назад, схватить Бонифация за ухо, и потащить его за собой. В третий раз в дверь не постучали, а открыли самостоятельно. В нее вошел господин Атос и направился к тому же креслу, где сидел в наш прошлый разговор. Он снял шляпу и отстегнул от нее перо, которое крепилось к тулье пряжкой из крупного сапфира с золотым ободом. Пряжку эту он положил на столик. - Я обещал вам денег, - сказал он, - но в этом городе они тают до того, как я успеваю их посчитать. Возьмите эту вещицу, мне она более ни к чему. - Но как же я могу....? - запротестовала я, находясь в такой непосредственной близости к подобной драгоценности впервые в жизни. - Вы сделаете мне одолжение, - сказал бывший граф. - Мушкетеру Атосу не гоже носить кричащие самоцветы, вызывающие излишние вопросы. На этом мушкетер Атос поднялся с кресла, держа в одной руке шляпу а в другой - перо. - Вы тоже направляетесь в Авиньон по делам государственной важности? - на всякий случай спросила я. - Нет, - сказал господин Атос, - я остаюсь в городе лечить печень.
Стелла: Остатки былой роскоши господин Атос употребил на дело. Кажется, в первый раз. И чем это он решил лечиться? Или для него нашлось дело поважнее сопровождения господина Ришелье?
Viksa Vita: Стелла пишет: Остатки былой роскоши господин Атос употребил на дело Я же говорила, что надо дать ему шанс :) Стелла пишет: И чем это он решил лечиться? Да ничем, кажется. Я думаю, его не послали на столь важное дело, потому что он еще новичок в роте. Необязательно же три мушкетера должны всегда и везде скакать вместе :)
Констанс1: Повезло Атосу с хозяйкой.
Viksa Vita: Констанс1 пишет: Повезло Атосу с хозяйкой. Должно же ему хоть с чем-то повезти :)
Стелла: Viksa Vita , вообще-то необстрелянного с ходу бы не приняли в роту. Видно, репутация у него была и была известна Тревилю или королю.
Констанс1: Так Атосу во всем повезло! Кроме того , что он по молодости да по гормональному всплеску, который глаза ему застил, сам себе напортачил.Родился не под скирдой сена , а в знатнейшей семье,родня Монморенси и Роанов, знатный как Д Андло.Стал наследником знатного имени. Женился на выдающейся по красоте, уму и злобности женщине.В мушкетерах нашел аж троих Друзей, да КАКИХ! Многим из нас и одного такого друга( подругу) по жизни встретить-только мечтать можно. Один замок бросил( или пропил), поди пойми. Тут ему в наследство -другой.Извольте , примите.Стал от одиночества чахнуть вдали от друзей, нате - пожалте - Рош-Лябей.Одна из самых красивых и знаменитых красавиц Франции, падает в руки , как спелый плод, без всяких усилий с его стороны.Через год , случайно проезжая в тех местах, нашел сына в богатой колыбельке.Получите, распишитесь и обрел смысл жизни на ближайшие четверть века! Ничего себе Невезучий! Везение с хозяйкой-лишь одно в череде многих везений в его , Атоса , жизни.
Viksa Vita: Глава двенадцатая, в которой хозяйка совершает подвиг Тремя дарами господ мушкетеров я воспользовалась с переменчивым успехом. Четки продала жиду ростовщику за неожиданные двести пистолей. У меня были некоторые подозрения на счет того, откуда господин Арамис взял эти четки, и поэтому долго задерживать их у себя казалось мне несколько неприличным. По вопросу лошади я обратилась к хозяину "Сосновой шишки", который нашел покупателя в лице какого-то денщика, любителя заседать в этом почтенном трактире. Кобыла принесла мне выручку в восемнадцать пистолей, а седло и упряжь - в двенадцать экю с ливром. Пряжку же господина Атоса я не стала продавать, а спрятала в сундуке в спальне, там, где теперь лежала новая третья юбка. За вырученные деньги я приобрела большое количество припасов на зиму - копченых окороков, вяленой рыбы, сушеных грибов, и, конечно, бутылок вина. Я заплатила вперед служанке Нанетте, чтобы чаще пользоваться услугами ее туфель и ее юбок, и некоторую сумму пожертвовала приходу отца Сандро. В отсутствии друзей господин Атос снова выглядел мрачным и подавленным. По ночам от потолка часто отдавался размеренный стук - это господин Атос мерил шагами свои комнаты. Выглядел он бледным и изможденным, хоть и сохранял по-прежнему свою обычную опрятность и выправку. Я недоумевала, когда именно он спит, и спит ли вообще. Пару раз при мне он мечтательно упомянул некий корабль, носящий имя "Боярышник", который отплыл от берегов города Плимута и направился с пилигримами в Новый Свет. Еще он заметил, что это, несомненно, корабль дураков, но что он с удовольствием купил бы пропуск на этот корабль, не будь эти дураки англичанами. Все мои отрицательные чувства касательно господина Атоса как рукой сняло, и я была полна к нему благодарности, потому что понимала, что три дара были его ответом не на мое требование оплаты, и это понимание грело меня. Но наблюдать за тем, как этот некогда должно быть блистательный господин чахнет день ото дня было непросто. Еще хуже было то, что я по-прежнему никак не могла развеять его тоску. Ощущение собственного бессилия угнетало меня. Иногда мне казалось, что та вспышка безумия, свидетельницей которой я стала, была благотворнее этой нынешней бесчувственной апатии, накрывшей господина Атоса будто саваном. Если бы я могла как-то вывести его из себя, я бы это сделала, но не представляла, как такое возможно. Поскольку за исключением двоих своих друзей, занятых в данный момент делами государственной важности, он не любил шумных компаний, игр, женщин или лошадей, кроме выпивки ничего его не отвлекало. Из имевшихся у меня уже знаний о нем, я предположила, что этот человек, как и в юности своей, все еще любит книгочейство. Так-как книг в моем доме отродясь не водилось, я вспомнила о рукописях, оставленных мне господином кюре. Сама я не решалась заглянуть в них, боясь, что ничего в них не пойму. Я предложила эти бумаги господину Атосу. Он взял их, одарил меня рассеянной полуулыбкой, и пообещал, что непременно с ними ознакомится. При этом даже самого маломальского интереса в его реакции я не уловила. Каждую ночь каблуки над моей головой отстукивали время. Секунды, минуты, часы. Хоть он не знал этого, я хорошо понимала господина Атоса. Я понимала, что в моменты тяжелого уныния людям хочется и одновременно не хочется одиночества. В такие часы единственное отдохновение от собственных дум возникает в присутствии близких друзей, которые, ни о чем не спрашивая, находятся рядом, и своим смехом, своими горестями и своими заботами развевают удушливый туман. Я понимала, что в господах Портосе и Арамисе господин Атос нашел силу и мудрость, открытость и тонкость, жизнелюбие и смекалку, все то, что он ценил в людях, и что был не способен проявить сейчас сам. Они не вмешивались в его жизнь, но, дополняя, делали его более цельным, таким, каким он сам по себе сейчас не мог быть. Все это было очень грустным, и мне хотелось, чтобы двое мушкетеров поскорее вернулись из своего Авиньона. - Кто таков епископ Люсонский, сударь? - осторожно спросила я однажды господина Атоса, прислуживая ему за пятничным обедом. - О, это великий политик, - задумчиво ответил тот, - не пройдет и нескольких лет, как его имя будет произноситься не иначе как с благоговейным ужасом, попомните мои слова. - Неужели все это опасно для господ Портоса и Арамиса? - Зависит от того, как они поведут себя в присутствии епископа. - И как они должны себя повести? - Как люди дальновидные, - загадочно ответил мушкетер. - Что вы имеете в виду? - уже всерьез заинтересовалась я. - Я имею в виду, - с неожиданной готовностью объяснил бывший вельможа, - что, по моим расчетом, епископ, предвидя свою карьеру, станет пытаться заполучить в свою коалицию как можно больше достойных дворян, преданных слуг и отважных солдат, кем, несомненно, являются господа Арамис и Портос. Им придется либо согласится либо отказаться. - Что же окажется верным решением? - Этого я не знаю, - признался господин Атос. - На свете существуют неразрешимые дилеммы и безответные парадоксы. Ответить на них может только каждый сам для себя в силу своей личных амбиций и совести. Раз уж он был так разговорчив, я решила не упускать момент его расшевеления, и продолжила задавать вопросы, развивая тему, в которой решительно ничего не смыслила, но которая была интересна господину Атосу. - А как поступили бы вы? - спросила я. - Я? - господин Атос оторвался от стакана с таким удивленным выражением лица, словно ему только сейчас напомнили о том, что он все еще существует. - Поскольку во мне нет никаких амбиций, я поступил бы по совести. - И что говорит вам ваша совесть? - совсем осмелела я. - Однажды приняв присягу, дворянин не имеет права от нее отрекаться. И даже если на другой чаше весов лежит вся манна небесная, человек чести не должен поддаться такому искушению, - он замолчал на какое-то мгновение, словно сомневаясь, говорить ли дальше, и решил все же сказать: - Ни словом ни жестом я не упрекну человека в противоположном выборе. Я не осужу его, потому что понимаю: даже если это все, что остается у некоторых по воле рока, долг - не единственное, из чего должен состоять человек. К сожалению, некоторые очень подвержены влиянию со стороны. Но и их я не в праве осуждать. Я весьма благодарен господину де Тревилю за то, что он счел меня непригодным для этой миссии. По какому-то непонятному наитию мне показалось, что господин Атос говорил об отсутствующих господах Арамисе и Портосе. Еще мне подумалось, что господин де Тревиль, кому бы он ни отдавал свою присягу, именно по этой же причине и не послал господина Атоса в Авиньон. Должно быть кому-то было угодно, чтобы люди, сопровождающие епископа, состояли не только из долга. Это был редкий разговор, и за его время господин Атос снова был влиятельным графом. Но после него он как-то странно встряхнулся и опечалился еще больше, в дальнейшие дни не произнося ни слова. Не таясь уже, я кидала на него выразительные взгляды, призванные предложить ему теплые руки, видящие глаза и слышащие уши, ведь кроме этого, у меня ничего больше не было, но и это ему не было нужно. Такое создавалось впечатление, что не нужно ему ровным счетом ничего, и что только небытие способно поглотить его хандру, которую даже печалью трудно было назвать, потому что это слишком светлое слово. Еженощный стук каблуков по потолку становился невыносимым. Господина Атоса и вдову покойного Лажара разделяла всего лишь лестница, и, казалось бы, кто мешал ей подняться по этой лестнице наверх, распахнуть дверь и уговорить господина Атоса... она не отдавала себе отчета в чем именно собиралась уговаривать господина Атоса, но лестница эта словно состояла из рва, полного змей, львов или острых копий, отвесных замковых стен, на которых выстроились стрелки. Она состояла из бесконечной череды судейских и писцов, зачем-то выводивших скрипящими перьями по пергаментам законы о сословиях и иерархии, где рядом с "сиятельствами" стояли "светлости" и "преосвященства", но было так темно, как в желудка у левиафана. Лестница на второй этаж состояла из бескрайней библейской пустыни, в песках которой Спаситель молил отца своего пронести мимо чашу, из огромного моря, в бушующих волнах которого затерялся по дороге в Новый Свет корабль "Боярышник", и из жены Потифара состояла эта лестница. Но больше всего она состояла из такой бездонной боли, что ступив на ее, невозможно было не утонуть. Порой воображение играет с нами странные шутки, являясь именно той причиной, по которой мы потом долгие годы страдаем от неутоленных желаний и несбывшихся грез. Бесплотное воображение, которое состоит из наших же собственных страхов, и из ничего более, но это такая преграда, которую порой не в силах осилить даже самый отважный мушкетер его величества. Тем не менее вдова покойного Лажара встала с кровати, запахнулась в шаль, зажгла от свечи светильник и ступила на лестницу. Сделав так, она вступила на путь, на котором ее ждало разочарование, бесчестие и позор. На этом пути она могла потерять столь многое, что и думать об этом было невозможно. Она помнила слова мудрого кюре о том, что ей стоило забыть этого человека, как помнила она и его собственное лицо, искаженное яростью при встрече с призраком своего прошлого, своей женой, кем бы она ни была, и которую почему-то напоминала ему сама вдова покойного Лажара. Может быть лишь тем, что она сама была женщиной. Всего лишь женщиной. Быть женщиной для вдовы Лажар значило готовить, убирать и прислуживать, а ей хотелось большего. Ей хотелось, чтобы ей дарили цветы, писали письма и стихи, чтобы в ней видели существо достойное внимания, уважения и даже, что греха таить, восхищения. Ей хотелось тепла и ласки, заботы и взгляда, который смотрел бы не мимо нее, не сквозь нее, не через нее, а на нее. Да, ей хотелось многого, но разве не заслужила она хоть самого крохотного места в чужой душе? В конце концов, разве могла она быть хуже той женщины, из-за которой дворянин на втором этаже потерял себя, отрезая все концы своей прошлой жизни? Но что значило быть с женщиной для самого дворянина на втором этаже? Вдова покойного Лажара не хотела думать об этом. В ее самых тайных грезах, в которых она не признавалась самой себе, дворянин был ласков, предупредителен и нежен, но она понимала, что между этим и истинным положением дел не было ничего общего. И все же, вступив на опасную лестницу, она была готова ко всему. Она была готова к унижению и самому жестокому использованию ее благих намерений. Она была готова к презрению и насмешке, к надменности и грубости. И даже к отвержению она была готова, хоть это и было самым трудным испытанием. Вдова покойного Лажара была сама не своя. Дьявол взыграл в ней, горяча ее кровь и пробуждая настолько низменные желания, что она пылала не только внутри, но и снаружи. Ей настолько хотелось коснуться рукой руки этого человека, что она, стоя на лестнице в тот самый момент, готова была отдать за это всю свою нынешнюю и загробную жизнь и ничуть об этом не пожалеть. Ее взгляд будто прояснился, и она отчетливо понимала, что жизнь на этом свете дается только раз, и что сожалеть о несделанном гораздо ужаснее, чем о сделанном, и это убедило ее в своих намерениях еще пуще. Пока она взбиралась по лестнице, а сердце ее грохотало как боевая конница в пылу сражения, ее постигали потусторонниe видения, в которых ей отчетливо виделась смерть этого человека, только этих смертей было много, и она не могла понять, какая из них истинная. Дворянин то тонул в пучине ночного моря, то испускал дух от колотых ранений, то в тишине своего замка мирно закрывал глаза, а душа его летела в звездное небо. Эти видения не пугали вдову покойного Лажара, наоборот, они придавали ей смелости, потому что тогда она вспоминала, что идет наверх к простому смертному, а не к тому полубогу, которого она себе вообразила. А это значит, что смертный способен ее понять, даже если и осудит ее поступок. Один человек не может умереть много раз, и вдове покойного Лажара достаточно было одного. Если дворянин выстрелит в нее из пистолета или бросит в нее кинжал, что было вероятным развитием событий, она примет смерть с радостью, потому что умрет она с осознанием проявления собственной воли. Эта мысль окрылила ее и прибавила свободу в тот костер из чувств, что разгорался в ней все ярче и ярче во время восхождения. Вдова покойного Лажара знала, что случится с ней. Она слышала сюжет этого предания не раз и помнила его хорошо. Она представляла, что дворянин, подобно прекрасному Иосифу, удерет из ее дома, вызывая слуг, или выгонит ее сам, потому что на двоих места в сказании не было. Может быть, он оставит ей одну из своих одежд. Кто окажется после этого в темнице она пока не знала. Вдова покойного Лажара поднималась по последнему пролету этой Вавилонской башни, когда в душе ее окрепло и набрало силу странное понимание: она шла по лестнице не за тем, чтобы получить ласку или одарить лаской, не затем, чтобы утешить, не затем, чтобы быть утешенной. Она поднималась наверх, чтобы получить право на собственное имя. Она не могла позволить себе остаться безымянной, потому что знала, что отсутствие имени будет терзать ее и в этом мире и в том, подобно страшному проклятию. Она знала, что будет достойна имени только в том случае, если совершит настоящий подвиг. Вдова покойного Лажара остановилась у ворот ее собственного подвига со светильником в руке, и вход пещеру сказочного великана ощерился кровавыми копьями, топорами и виселицами. Свет светильника отбрасывал огромную тень на стену дома на улице Феру, и тень была похожа то на кающуюся Магдалину, то на святую Марию Египетскую. Вдова покойного Лажара подняла руку и опустила ее на дверную ручку. Шаги за дверью притихли. А потом направились к двери. Вдова Лажар поняла, что пропала, и что обратно ходу нет. И тут в дверь постучали. В другую дверь, во входную, в ту, что выходила на унылую и вечно грязную улицу Феру. Я помчалась сломя голову вниз, преодолев лестницу в три прыжка и едва не выронив светильник. Через две секунды я уже отодвигала дверной засов. Отец Сандро, премило улыбаясь, стоял на пороге моего дома. - Батюшки! - воскликнул он. - Как быстро вы открыли! - Я.... я... - я не находила слов, задыхаясь и придыхая, а пульс в моих венах скакал как ртуть. Отец Сандро поправил на мне шаль, прикрывая ею мои волосы. - Что с вами, дочь моя? - спросил он, слегка прищурившись - Что вы вознамерились вытворить? В его голосе проскальзывала некоторая укоризна, при этом не лишенная понимания. - Я... я ничего... я всего лишь... - Дочь моя, вы не должны оправдываться, - сказал господин кюре как ни в чем не бывало. - Это я прошу у вас прощения за то, что потревожил вас в столь поздний час. Я видел колеблющийся свет в ваших окнах, и подумал, что возможно ваш постоялец снова буянит. Но, как я погляжу, в этот раз буяните вы. - Я... я ничего не сделала, - почему-то ответила я, представляя себе, что исповедь продолжается. - Не успела. - Вот и хорошо, вот и умница, - похвалил господин кюре. - Благодаря вам, - вдруг поняла я и слезы благодарности выступили у меня на глазах. - Да, нет, что вы, бросьте. Вы все сами правильно решили. - Нет, нет, если бы не вы...., - с горячностью проговорила я. - Боже упаси, да при чем тут я? - отнекивался отец Сандро с ложной скромностью. - Все дело в том, что вы все же не захотели остаться в истории женой Потифара. Тут я снова почувствовала гнев, который, прежде мне незнакомый, с некоторых пор стал неотъемлемой частью моей внутренней жизни. - Отец Сандро, - сказала я твердо, - умоляю вас, перестаньте говорить со мной об этом исчадии ада! Господин кюре снова сощурился. - Следует ли из этого, что вы нашли женщину? Он смотрел на меня всезнающе и всепрощающе, поэтому я ответила со всей искренностью, на которую была способна: - Да, я ее нашла.
Стелла: Ну, что еще к этому прибавить? Класс, плюс явление Сандро- это в духе Мэтра. Viksa Vita , Муза с вами!
Viksa Vita: Стелла пишет: Муза с вами Интересно, что это говорит о Viksa Vita, если ее муза является в виде озабоченной вдовы бальзаковского возраста.
Стелла: Только то, что Муза не имеет возраста.
Viksa Vita: Стелла пишет: Видно, репутация у него была и была известна Тревилю или королю. Конечно была :) В след. главе я уже дала возможное (в глазах хозяйки) объяснение, почему его не послали. Но в принципе я действительно думаю, что их не всегда всем скопом везде посылали. Констанс1 Вы меня убедили :) По-сути ему не везло не с жизнефактами, а с тем, как он их трактовал
Стелла: Я согласна. Могли быть и щекотливые моменты, в которых Портос мог не сообразить, Арамис - постараться не попасть под раздачу( он вообще был самым дурным мушкетером и мастером увильнуть), а Атос мог просто быть слишком прям и честен. А вообще мне хорошо с вашим Атосом.))) Я давно про такого не читала.
полная версия страницы