Форум » Наше творчество » Житие НЕсвятого Рене- восстановленные отрывки общего творчества Юлек (из клуба) и Скалли » Ответить
Житие НЕсвятого Рене- восстановленные отрывки общего творчества Юлек (из клуба) и Скалли
Viksa Vita: История первая О святых обетах и прозе жизни В Лотарингии не бывает жаркого лета. Никогда. Потому день, которым мы начинаем свое повествование, можно было считать невыносимо душным по меркам Нанси. Некое спасение приносил разве что ветер, который врывался в распахнутые окна здания иезуитской коллегии. Нынче, 31 июля был праздник. Особый праздник. День памяти святого Игнация Лойолы, основателя Ордена. Нынче был совершен обряд рукоположения над пятью молодыми людьми, пожелавшими вступить на стезю духовного служения Господу. Все пятеро, скрывая свое волнение, стояли во дворе коллегиума. Пять разных лиц, пять имен. Пять историй, приведших этих людей к единой цели. Цель была достигнута. Теперь следовало направляться избранным путем – уже к разным целям. Но в данный момент никто из пятерых не думал о возвышенном. Вечером предстоял благодарственный обед – церемония гораздо менее таинственная и грозная, чем та, что только что свершилась. Но ни у кого не оставалось сил терпеть до вечера. Еще четыре часа! Конечно, привычка к длинным постам и умерщвлению плоти сказывалась. Да только и природа требовала своего. Три дня каждый держал строгий пост, сидя на хлебе и воде. Еще сутки пили одну воду. Немудрено, что желудки святых отцов стонали от голода. - Я больше не могу! - И я тоже! - Господа, трактир «Рыжая лисица» в сорока шагах от коллегии! - Преподобный отец Этьен, что я слышу! Вы предлагаете отправиться в «Рыжую лисицу»? - Я готов платить за всех – только отпустите меня туда! - Ого! Вы слышали!? Этьен согласен платить за всех! - Слово чести! - Господь не велит нам давать клятвы! Но такую… Пожалуй, я согласен ее засвидетельствовать! - Человек сотворен для того, чтобы хвалить Господа Бога своего, почитать Его и служить Ему, и чрез то спасти свою душу… - назидательным тоном начал кто-то. - Все же остальное, обретающееся на земле, создано ради человека, для того, чтобы помочь ему достичь цели, ради которой он сотворен… - подхватил второй голос – не менее звучный и хорошо поставленный, чем первый. - Отсюда следует, что человек настолько должен пользоваться всем созданным, насколько оно ему помогает в достижении его цели, и настолько должен от него отказываться, насколько оно ему в этом мешает! – хором заключили все. И засмеялись. - Господа, бегом – переоденемся и встречаемся у калитки! Способ незаметно выскользнуть из стен коллегии знал всякий. К тому же сегодня был ИХ день, сегодня было дозволено все. Все пятеро уже давно перешагнули порог совершеннолетия, но чувствовали себя не священниками, а нашкодившими школярами, которые намерены продолжить рискованную, но приятную забаву. Сутана - не светское платье, в ней через ограду не перемахнешь. Но только что рукоположенный отец Рене забыл это непреложное правило. И теперь тихо чертыхался, разглядывая шикарную дыру на своей сутане. Подол был безнадежно испорчен. На вечернее мероприятие уже не пойдешь. Конечно, у отца Рене была запасная сутана, и не одна. Еще месяц назад, готовясь к рукоположению, он заказал себе сразу три - на все случаи жизни. Но никак не ожидал, что какая-нибудь пригодится ему так рано. Первая была повседневной. Она и порвалась. Поделом - нечего сигать через ограду, как мальчишка. И не мальчишка уже вовсе - почти тридцать. Какой кошмар... Вторая была дорожной, короткой - всего лишь до колена. Третья была парадной. Он только что снял ее, чтобы отправиться в "Рыжую лисицу". Хорошо, что догадался. Рене со злостью рванул ткань, окончательно обрывая подол. Ладно. Будет вторая дорожная. Как предупредил его отец де Брессе, ему предстоит служить при коллегии. И много ездить по делам Ордена. Но как быть тогда с повседневной? Кусая губы от досады и злости на собственную неловкость, Рене вернулся к себе в келью. Открыл небольшую шкатулку, инкрустированную перламутром. Достал кошелек со своим невеликим денежным запасом. Сто пистолей. Все, что у него есть - на неопределенный срок. Ладно, придется потратить часть. И не ходить в трактирчик. Куда благоразумнее немедленно отправиться к портному и сделать заказ... Хозяин «Рыжий лисицы» был добрым католиком – случай среди трактирщиков весьма редкий. Служение вере выражалось не только в перечислении молитв, но и в меню, что хотя и наносило урон кошельку этого богобоязненного человека, но неизменно шло на пользу его душе. Поэтому, подойдя к трактиру, четверо преподобных отцов не почуяли запахов жарящихся окороков и тушеных куриных крылышек сдобренных оливковым соусом. - Сегодня не наш день, - скорбно сказал отец Антуан под громкий аккомпанимет проголодавшегося желудка. Его товарищи молча возвели глаза к небу. - Однако... я слыхал, что в «Жареном кабане» подают омлет с тушеными ребрышками и холодные мясные закуски в любой день недели, - безразличным голосом заметил отец Этьен. - Да-да, мне тоже об этом известно, - оживился отец Антуан. – И, кажется, это не так уж далеко от Святой Обители. - Совсем недалеко, - подтвердит отец Этьен. - После этого немногословного замечания, святые отцы договорились оставить у хозяина «Лисицы» весточку для запоздавшего Рене с сообщением, где их можно найти, и повинуясь, зову своих желудов направились в «Жареного кабана». В этом трактире все уже было готово для успешного грехопадения. На вертеле в камине вращался целый окорок, жир с которого капал прямо в огонь; в большой сковородке аппетитно шипела яичница с салом, а бочонок с вином щедро оделял посетителей своим содержимым. Преподобные отцы почувствовали легкое головокружение и поспешили усесться за столик у стены. Благоразумнее было пойти не куда-нибудь, а в мастерскую, которая располагалась прямо на территории коллегии. Там и сделали бы быстро, и взяли бы недорого. Но аббат д`Эрбле, несмотря на всю свою внешнюю скромность, был человеком с весьма утонченным вкусом. Каждый день ощущать прикосновение к коже довольно грубой, пусть и добротной шерсти... фи! Теперь он мог позволить себе чуть-чуть отступить от канонов. Теперь он имел право на некую независимость. И потому отец Рене отправился в мастерскую Батиста Демуля. Причем в светском платье, чтобы не привлекать к себе особого внимания. И нахлобучив на голову длиннополую шляпу - наплевать на жару, его прическа нынче может привлечь к себе излишнее внимание: волосы совершенно не завиты, к тому же на макушке напрочь срезаны несколько прядей. Его счастье - улицы точно вымерли. Никто не обращал внимания на худошавого прохожего, который быстро шагал куда-то по своим делам. Потому Рене без проблем добрался до нужного места. Господин Демуль сам принял клиента. Уяснив задачу, он быстренько свистнул помощников, и уже через пять минут два мальчишки-подмастерья снимали с аббата мерки. - Ткань? - с любезной вкрадчивостью осведомился господин Демуль. Его интонация явственно свидетельствовала, что возможны варианты. Рене отлично знал, что следовало бы ответить. И господин Демуль знал. Но оба выдерживали паузу. Пауза затянулась. Щеки новоиспеченного аббата покрылись легким румянцем. Господин Демуль с самым равнодушным видом наблюдал за внутренней борьбой, происходившей в душе заказчика. Он правильно оценил молодого человека - тот был слишком хорош собой, чтобы не знать о своей внешней привлекательности. Стало быть, был склонен хотя бы немного нарушить каноны, предписанные Святой Церковью, и выбрать вместо грубой шерсти тонкую... да и сукно могло быть разным. - Сукно... - неуверенно произнес молодой аббат. Господин Демуль напрягся. И тут появился ангел. То есть госпожа Демуль - прелестная блондинка самых приятных форм, с личиком свежим и розовым, как весенние цветы. Господин Демуль бросил на жену быстрый взгляд. Та поняла - и бросилась помогать супругу. - Английское сукно, не так ли, ваше преподобие? - нежным голоском пропела она. "Его преподобие" покраснело до корней волос и скромно опустило длинные шелковистые ресницы. - Да... английское сукно... - губы выдохнули это почти помимо воли. Но на аббата смотрела хорошенькая женщина. Аббат понимал, что английское сукно - то, что надо. Госпожа Демуль взяла инициативу в свои руки. В буквальном слысле этого слова. Сделала замечание мальчишке-подмастерью, вырвала у него из рук измерительную ленту, и сама принялась снимать мерки, диктуя второму мальчишке точные цифры. - Сутана летняя, не стоит делать ее слишком просторной... - ворковала молодая женщина. - У вашего преподобия красивая фигура, стесняться нечего. И вряд ли у вас когда-нибудь появится брюшко, как у моего дорогого Батиста. "Дорогой Бастист" выразительно крякнул. - Длина... пусть будет по щиколотку, не правда ли? Даже чуть повыше, чтобы было удобно ходить. Так, ваше преподобие? Это было уже нахальством. Английское тонкое сукно и длина на ладонь выше положенной. Но аббат знал, что именно эта длина пойдет ему необычайно. У аббата были безупречно стройные ноги. И очень изящные лодыжки. Рене снова кивнул. Сам не понимая уже, что делает. На него смотрела прехорошенькая женщина... смотрела с восхищением. Давно на него так не смотрели. Точнее - он не позволял себе замечать такие взгляды. Он был строг к себе. Монашеские обеты были немногим лучше священнических. Не прошло и четверти часа, как хоязйка и клиент оговорили все условия. Но финальный удар Рене предположить не мог. Госпожа Демуль исчезла, чтобы вернуться с воротничком и отрезом ткани. - Вот... - пропела она, подводя его преподобие к большому венецианскому зеркалу. - Такая будет ткань... и у меня совершенно случайно есть подходящий воротничок. "Подходящий воротничок" был как раз то, что надо для человека с тонким вкусом и средствами. Не кичливый. Строгий. Вроде как и не нарушающий канонов. Но опытный глаз тотчас бы оценил по достоинству изящество отделки - тончайшее шитье белым шелком по белому шелку. Оценил бы качество ткани. Наконец, оценил бы, насколько удачно холодный оттенок подчеркивает цвет кожи господина аббата, цвет его глаз и пепельный тон волос. Устоять было невозможно. - Сколько я должен? - Рене поспешно отвел глаза от своего отражения. - Так понимаю, все должно быть готово... скажем, завтра днем? Срок был соблазнителен. Госпожа Дюмулен - тоже. От ее волос пахло отваром из ромашки и еще чем-то приятным... женским, дивным, полузабытым. Аромат сводил с ума и заставлял думать о запретном... Потому через пять минут сделка была совершена. Сутана обошлась господину аббату в три раза дороже, чем могла бы. Кошелек полегчал, причем ощутимо. Новое платье было явным нарушением только что принесенного обета личной бедности. Оно никак не соответствовало образу бедного аббата, коим Рене, в сущности, и являлся. Но оно ему было к лицу. Существенный аргумент в пользу нарушения запрета, если вам только-только стукнуло двадцать девять лет, вы дворянин, к тому же недопустимо хороши собой для духовного лица и на вас с нескрываемым интересом смотрит прелестная женщина... Дав себе обещание после торжественного ужина всю ночь простоять на коленях в покаянии за содеянное, Рене попрощался с владельцами мастерской и помчался во весь дух в сторону "Рыжей лисицы". Там его ждала записка, в которой друзья указывали, где их искать... Рене прочитал записку, которую ему вручил трактирщик и поспешил в “Жареного кабана». Там он встретил своих товарищей и уселся на свободный стул с правого края стола. - Чем же вам не угодила «Рыжая лисица»? - осведомился молодой аббат. - Рене, вы видели физиономию того трактирщика? Такая же постная, как и его блюда. Это соврешенно отбивает аппетит. В то время, как обед в обществе людей жизнерадостных неизменно идет на пользу. Взгляните как тут славно! - Да, - согласился Рене, - просто замечательно. Разнообразие посетителей и в самом деле приятно напоминало ему другие веселые пирушки, в которых он принимал участие, еще не удалившись от мирской жизни. То бы время, когда он и его товарищи служили на благо его величества Людовика XIII, а аббат Рене звался мушкетером Арамисом. - Да простит Господь невинные пригрешения наши, - кротко промолвил отец Этьен, завершив непозволительно краткую благодарственную молитву, и опустил взгляд в тарелку. Теперь настало время отдать дань вожделенным явствам и вину. И хотя, церковные порядки требовали сегодня вовсе отказаться от вина или же слегка подкрасить воду несколькими каплями животворящей влаги, святые отцы лишь слегка разбавляли вино водой, а то и пили просто так. Впрочем, в то время, как аббаты пустились во все тяжкие, Рене по обыкновению пил мало, и был весьма воздержан в пище. Он бы даже предпочел вновь отведать каких-нибудь постных блюд, дабы не усугублять совершенный им сегодня грех тщеславия. Однако трудно было удержаться, чтобы не испытать удовольствия при мысли о том, как вышитый воротничок будет оживлять скучную сутану. А также при том, что завтра днем нужно будет сходить за новым облачением и возножно вновь... Рене тряхнул головой, прогоняя совсем уж неприличиствующие священнику мысли. «Ne nos inducas in tentationem*”, - торопливо произнес про себя Рене. Время шло, пора было возвращаться. В конце концов, всех пятерых ждал торжественный обед - в их честь. Потому часа через два веселая компания принялась собирать деньги для расчета с кабатчиком. Рене отдал свою долю, и воспользовался моментом, чтобы выйти на улицу и пройти несколько шагов в одиночестве. В кабачке было невыносимо душно, от запаха вкусной еды после нескольких дней строгого поста мутило... Темнело. На дворе было уже совсем не жарко - нормальный летний вечер. С реки повеяло прохладным ветром. И вдруг откуда-то - близко, очень близко, из соседнего переулка! - донесся отчаянный женский крик. Аббат д`Эрбле моментально превратился в солдата королевской гвардии - кто-кто, а уж он мог отличить, когда женщина играет в беспомощность, а когда - ни о какой игре речи не идет. Так вот, в этом крике был неподдельный страх. Тихое Нанси - не Париж. Но подвыпивших дуралеев, которые способны прижать к стенке богато одетую горожанку, и здесь можно сыскать без особого труда. На свое счастье - и на счастье попавшей в беду дамы! - господин аббат был в светском платье. Так что шпага оказалась при нем. А шпагой шевалье владел мастерски. И к тому же никто никогда не смел назвать его трусом. Принятый сан должен был побудить его действовать словом, увещеванием, а не шпагой - но времени на словесные поединки не оставалось. На пересечении переулка и соседней улочки стоял портшез. Некий молодчик вытягивал из него даму, которая была в бессознательном состоянии. Лунный свет упал на прелестное бледное лицо. Защитить даму было некому - носильщики валялись на мостовой неподвижно, один из слуг был явно убит, другой пустился наутек. А мерзавцев, напавших на знатную даму, оказалось трое. Не нужно думать, что за духовными занятиями и бдениями в церкви бывший мушкетер забыл, как держать в руке клинок. Наука такого рода не забывается. Скажем более - пять раз в неделю Рене находил два часа на упражнения. Потому эфес привычно лег в ладонь. Один из нападавших оглянулся - и тут же получил кулаком в лицо. Второму вздумалось защититься. С ним пришлось немного повозиться, но в итоге он, коротко охнув, завалился на бок и скорчился на камнях. Третий довольно резво пустился наутек. Пришлось догнать его и поучить галантному обращению с благородными людьми. Противник достался неудобный: рослый, мощный, предпочитающий силовые приемы. Да к тому же - левша. Шпага у него была куда длиннее и тяжелее. Разница между клинками ощущалась и изрядно мешала. Но один выпад все же прошел. Верзила схватился за плечо. Не теряя времени, Рене дал ему кончиком башмака по коленной чашечке - спасибо за науку другу д`Артаньяну, который мастерски дрался не только руками, но и ногами! Верзила, судя по всему, не знал, что такое саватэ. И уж тем более не ожидал, что нарвется на опытного дуэлянта. Разумеется, он согнулся, не отнимая руку от раненного плеча. Туда и дорога - секундным делом было подскочить и завершить поединок коротким резким ударом эфесом по голове противника. Убивать аббат не хотел. В голове мелькнула насмешливая мысль о том, что и второй обет - смирения - оказался нарушен. Но куда главнее было то, что нарушен не напрасно. Незнакомка лежала там, где ее оставили: наполовину в портшезе, наполовину - на мостовой. Она так и не пришла в себя. В кармашке ее плаща обнаружился флакончик с нюхательной солью. Он был незамедлительно пущен в дело. Молодая женщина - пожалуй, ровесница самому Рене - открыла глаза. Огромные зеленые глаза. Вздохнула. Медленно провела рукой по капюшону плаща. Затем - по лицу, словно что-то припоминая. И только потом посмотрела на своего спасителя. - Я обязана вам жизнью и честью, сударь. Рене узнал и лицо, и голос. Даму звали Елизавета Коммерси. Одна из знатнейших дам провинции. И, несомненно, одна из пятерки первых красавиц. Поскольку слуги были убиты, а дама нуждалась в защите, пришлось проводить ее до особняка. Путь занял не менее получаса - мадам Елизавета еле шла, и ее приходилось скорее нести, чем подерживать за локоть. За эти полчаса молодые люди успели слишком много раз посмотреть друг другу в глаза, чтобы расстаться просто так. Потому мадам Елизавета, уже открывая дверь, ведущую в сад, примыкающий к отелю Коммерси, оставила в руке своего спасителя маленький ключик - от калитки. - Вот мои окна. Возвращайтесь после двух часов ночи. Непременно возвращайтесь. Обожгла губы аббата поцелуем - и скрылась. ...В половине второго ночи, когда торжественный ужин подходил к концу, аббата д`Эрбле подозвал к себе отец де Брессе. Ректор коллегии. Они незаметно покинули общий зал, и прошли во внешнюю галерею, окружавшую второй этаж здания. - Вы теперь не только духовное лицо. Вы не должны забывать, что отныне связаны с Орденом очень тесно. Вы - духовный коадьютер, Рене. Это честь. Наклон головы: при разговоре со старшим по званию младший слушает, а не говорит. - Я даю вам первое задание. От заданий не отказываются. - Вы немедленно отправляетесь по адресу, который указан на этом листке. Забираете письма, которые вам дадут, когда вы покажете хозяйке дома вот это кольцо. Кольцо аккуратно укладывается в потайной карман сутаны. - Отвозите конверт в Форбах, отцу Лами. Вы его знаете. И немедленно возвращаетесь назад. Ответа ждать не надо. Благословляющий жест. Приказание получено - приказание должно быть исполнено в соответствии с инструкциями. - Мне можно переодеться? - Да, лучше, если вы будете в светском платье. Разговор закончен. Записку Рене развернул у себя в келье. "Отель Коммерси, спросить мадам Елизавету". Это была судьба. Так как ошибки быть не могло, и Рене надлежало передать кольцо спасенной им даме, он решил прибыть в отель именно тем путем, каким его ждали. Отворив калитку ключом, который заранее вручила ему госпожа де Коммерси, Рене пересек сад и оказался под окнами Елизаветы. Вблизи он смог разглядеть, что в комнате горит приглушенный свет. Но окна были плотно закрыты, хотя до двух часов ночи оставалось совсем немного времени. Близ стены не росло не одного подходящего дерева, забравшись на которое, можно бы было оповестить даму о своем прибытии. Рене размышлял об этом, не зная, что у мадам де Коммерси заготовлен более романтический способ встречи для ночного гостя. Ровно в два часа окно почти бесшумно отворилось, и вниз с тихим шелестом опустилась веревочная лестница. Нелолго думая, Рене поставил ногу на переднюю перекладину, а затем проворно вскарабкался вверх по лестнице. Здесь стоит заметить, что подобные упражнения были хорошо знакомы молодому аббату, но так как обстоятельства, при которых, ему приходилось эти упражнения выполнять не относятся к нашему повествованию, мы лишь упомянем о них, не вдаваясь в подробности. Добравшись до самого окна, Рене оказался в небольшой, изящно убранной комнате, которая судя по всему являлась спальней госпожи де Коммерси. - Вы пришли, шевалье! – радостно воскликнула Елизавета, увидев своего спасителя. Из этого возгласа читатель может заключить, что мамам Елизавета сомневалась в том, что храбрый незнакомец явится в назначенный срок, но на самом деле она была совершенно уверена в их скорой встрече. Выданный ее на прощание аванс в виде поцелуя Елизавета считала самой прочной гарантией ночного свидания. Испуг ее скоро прошел, и Елизавета стала думать о недавнем нападении почти как о «счастливой случайности», которая свела ее с храбрым молодым человеком. Она уже не сомневалась, что этот молодой дворянин, во внешности которого совершенно сочетались природное изящество и мужественность, - военный, прославивший себя не одним славным подвигом. - Да сударыня, - ответил Рене, разглядывая полутемную, уютную комнату. - Счастлив убедиться, что с вами все в порядке. - Разумеется, шевалье. И этим я обязана вам. Я рада, что вы пришли, и я могу поближе похнакомиться со своим спасителем. - Я пришел... мое дело... – сказал Рене вспомнив вдруг о кольце. Однако, взгляд Елизаветы, устремленный на него, не позволил Рене закончить его мысль. Этот взгляд так хорошо знакомый мушкетеру Арамису почти позабылся аббату д’Эрбле. В ее зеленых глазах была и нежность, и страсть, и едва заметное ожидание. Отблески свечи золотились на ее свободно уложенных локанах. Мадам Елизавета была слишком красива. Аббат д'Эрбле был в последнее время слишком благочестив. В комнате еще некоторое время распространялся аромат погашенных свеч. Рене по привычке проснулся с рассветом. Елизавета спала, положив голову ему на плечо. И тут его словно молнией ударила мысль: «Кольцо»! Говорить о поручении Ордена с женщиной, которая еще не вполне очнулась от ночи любви - это весьма интересное занятие. Особенно если женщина норовит приложить к вашим губам свой маленький прелестный пальчик и самым нежным тоном сказать: "Тсссс!". А затем - перейти к действиям, весьма далеким от политики. Пришлось проявить некоторую настойчивость и отстраниться. Еще четверть часа ушла на уговоры: "Дорогая моя, я должен сказать вам нечто важное..." - мадам Елизавета ничего и слушать не хотела. Но когда услышала - онемела. Устремила на аббата долгий пристальный взгляд, в котором не было уже ни капли томной влажности. Была настороженность, легкая толика изумления и... пожалуй, с таким выражением на лице оценивают человека, который доказал, что с ним придется считаться. Рене почудилось, что к этому была примешана еще и жалость... - Ну что ж... - красавица легко спрыгнула с кровати, подошла к туалетному столику, на котором стояла большая шкатулка. Открыла ее ключиком, немного пошуршала бумагами. Вынула маленький, аккуратный конверт. - Вот то, за чем вы пришли, сударь. Кольцо оставьте себе, оно вам еще пригодится. Рене взял конверт. Женщина вцепилась в его плечи, притянула к себе. Глаза ее вновь туманились страстью. - Останься... прошу - еще немного... Уступить было так легко. Но неожиданно аббат вспомнил фразу "немедленно возвращайтесь назад". Значит, поручение имеет некие ограничения по времени. Принесший три обета и претендующий на принесение четвертого не должен ставить свои слабости выше общих интересов! Все, что с ним происходит, слишком напоминает испытание! Ах, господа иезуиты! Ах, какой спектакль для проверки лояльности нового духовного коадьютера! Даже если вся цепочка событий оказалась случайными совпадениями - подстраховаться не мешает. - Не могу. Потом. Если позовете. Сейчас - никак... ...То, что интуиция его не подвела, доказала встреча с ректором после возвращения. Поручение было выполнено в срок: письма переданы по назначению, а в качестве ответа послано не бумажное послание - другой перстень. И несколько слов для устной передачи. Мадам Елизавета также сыграла отведенную ей роль: о чем она говорила со своими покровителями, осталось тайной, но, видимо, ее отзыв был достаточно лестным для молодого священника. Увидев своего воспитанника в новой сутане с щегольским воротником, преподобный де Брессе не смог сдержать улыбку. - Кажется, вы вложили некие средства в свое облачение? Рене поклонился с самым покаянным видом. - Выглядите весьма недурно... Настолько недурно, что я подумываю о том, чтобы сделать вас своим личным секретарем, Рене. Вакансий пока нет, в миссионерский отдел провинции я вас отдавать не намерен, отсылать куда-то в иное место - тоже. Должность личного секретаря! Рене задохнулся от волнения. Это было куда выше, чем он ожидал... то есть ожидал именно этого, но несколько позже. - Ваша должность будет хлопотной. Я веду обширную переписку. Вам придется следить за ней, исполнять обязанности переводчика. Вы знаете испанский? - Да. - Еще? - Латынь, немецкий, польский, шведский, немного - английский. - Этого достаточно. Ваш почерк я знаю, он меня вполне устраивает. Как и прочие ваши качества. Не стану скрывать - возможно, что вы часто будете уезжать из Нанси. И эти поездки будут связаны с риском. - Я солдат, мне не привыкать смотреть в лицо опасности. Ректор снова улыбнулся. - Все мы солдаты... солдаты войска Христова... Что ж. Отдыхайте. Завтра в девять утра приступите к своим занятиям. И вот еще. Вам велели передать. В руках молодого священника оказался небольшой бархатный мешочек. В мешочке обнаружились два ключа и записка: "Возвращайтесь когда захотите". Подпись была совершенно излишней роскошью. История вторая, повествующая о пикардийском гостеприимстве Аббат д`Эрбле возвращался из поездки. Собственно, это была первая настоящая поездка по делам – две недели отлучки, несколько городов. Вкус тайны, который присутствовал в каждом сказанном слове. И почти по-мальчишески наивное опьянение властью, которую он получил. Личная власть была невеликой, можно сказать – совсем никакой. Но зато велик был Орден. Имена, которые приходилось упоминать, заставляли местных агентов бледнеть и подобострастно склоняться перед посланцем всемогущего Ордена иезуитов.
Ответов - 19
Viksa Vita: Как было не вспомнить события не столь давние, когда компания мушкетеров его величества зачастую путешествовала, не имея достаточно денег, чтобы оплатить ночлег в придорожном трактирчике! Они находили стог сена, сарай, симпатичную полянку в ближайшей роще, укрывались плащами, ели простой крестьянский хлеб – и были счастливы. Потому что были вместе. И чем дальше, тем больше Рене д`Эрбле, которого в те счастливые имена называли Арамисом, убеждался в ценности былой дружбы. Пожалуй, он жалел о своем решении уйти из полка… но это было не решение. Он ввязался в чужую игру, большую серьезную игру – и его счастье, что отцы иезуиты выручили его в критический момент. Он просто исчез. Ради собственной и чужой безопасности он не имел права даже в письме открыть свое местонахождение. Ему было дано разрешение только написать рапорт об отставке, который верный человек отвез в Париж. Впрочем, нет. Он написал Атосу и указал свой временный адрес. От Атоса пришло одно-единственное письмо, причем не сразу. Год назад, осенью 1632 года Атос ответил старому другу. Граф де Ла Фер оставил службу и поселился в своем поместье. Рене догадывался, что Портос, женившийся на своей состоятельной возлюбленной, наверняка не покидал пределы поместья. Достойный великан всегда не скрывал, что ему по душе покой и уют. Теперь он обрел свое мирное счастье и не считает каждое су. Лишь только д`Артаньян наверняка продолжает носить лазоревый плащ с лилиями. Быть солдатом, вечным скитальцем без гроша в кармане – это удел немногих. Что ж, нынешняя жизнь господина Арамиса мало чем отличается от солдатской. Разве что на нем не плащ, а сутана, шпага привычно не оттягивает левый бок – ее заменил длинный острый кинжал, спрятанный под плащом. Да еще у аббата д`Эрбле были какие-никакие деньги. Ночевал он в гостиницах, не обращая внимания на спартанские условия. Иногда перепадали подарки судьбы в виде ночлега на мягкой чистой кровати в каком-нибудь замке. На душе становилось хорошо от мысли о том, что он теперь волен передвигаться куда захочет – история, из-за участия в которой он три года безвылазно просидел в Нанси, в стенах коллегии, постепенно забылась. Чувствовать себя птицей, у которой вновь есть крылья – чувство, не сравнимое ни с чем. На сей раз аббат д`Эрбле ехал в сторону Нуайона, и ветерок трепал темно-фиолетовый плащ за его плечами. Лошадь, которую молодой человек выбрал для путешествия, отлично чувствовала радостное настроение хозяина, и давно просилась перейти с шага на галоп. Рене не выдержал в тот момент, когда на дороге показались две милые крестьяночки. Обе с откровенным восхищением засмотрелись на красивого всадника - и аббат, почувствовавший себя мушкетером, дал шпоры лошади. Скакун, заржав, рванулся вперед. Он пронесся мимо девушек, помчался дальше. Аббат позволил себе такое мальчишество, как смех без причины. Просто он был молод, чувствовал себя полным сил и энергии, день так замечательно начался, сияло солнце… Пикардия была куда более ласковой и солнечной землей, чем Лотарингия. Зелень придорожных рощ и лощин радовала глаз своей пышностью и насыщенным цветом. Ни угрюмых замшелых валунов, ни ощущения строгости. Напротив – все живо, ярко, сочно. Здесь была иной не только природа, но и люди. Они умели улыбаться, умели радоваться. Никто никуда не гнал ни человека, ни коня – они сами были рады скорости. Радость прервалась неожиданно. То ли солнце напекло темные локоны аббата, то ли он слишком мало спал нынче ночью, стремясь преодолеть как можно большее расстояние – но у Рене вдруг потемнело в глазах. Он машинально натянул поводья – бесполезно. Благородное животное лишь всхрапнуло… и вознамерилось направиться напролом, через лес. Последнее, что увидел аббат – это то, что прямо на пути растет огромный вяз. Потом наступила темнота беспамятства. По дороге неспешно двигалась карета, взбивая невысоко над землей облачко сероватой пыли. Внешнее убранство кареты обличало в ее владельце любовь к роскоши, а также некоторую склонность выставлять эту роскошь напоказ. Чуть позади верхом на крепком коне следовал молодой мужчина, слегка полноватый, с открытым румяным лицом и взглядом умиротворенным и вполне довольным жизнью. В карете ехали двое – могучего телосложения мужчина, настоящий красавец, которому было лишь немногим за тридцать; и уже далеко не первой молодости дама с приятным, хотя и несколько чопорным выражением лица, и довольно суховатой фигурой. Человек давно женатый мог бы безошибочно определить, что эти двое – супруги, уже перешагнувшие новизну своего брака, но сохоранившие дружеские и даже нежные отношение. Человек, следующий за каретой, молодой пикардиец, был их самым верным слугой. Ему уже не раз приходилось с честью доказать свою преданность и, благодаря этим заслугам, он возвысился в неособо хлопотную, но почетную должность управляющего. Он сопровождал своих хозяев, которые возвращались домой из церкви, а так как путь был довольно скучный, пикардиец развлекал себя тем, что попросту глазел по сторонам. С одной стороны это развлечение может показаться совершенно бессмысленным, но, если у вас нет иных способов скоротать в дороге время, то прибегнуть к этому средству вовсе не будет зазорным. Так, рассматривая деревья за неимением иного пейзажа, он обратил внимание на красивую лошадь с седлом и сбруей, но без всадника. Животное, казалось просто прогуливалось само по себе, иногда опуская голову к земле и встряхивая гривой. Заинтересовавшись этим необычным явлением, пикардиец свернул с дороги и направил своего коня в сторону леса. Очевидно какие-то обстаятельства заставили его там спешиться, а затем он резво, несмотря на полноту вскочил в седло и во весь отпор принялся догонять карету. - Ах, монсеньер, соблаговолите остановиться! – быстро поравнявшись с окнами кареты воскликнул пикардиец. - В чем дело, Мустон? – удивленно пробасил голос изнутри. Двеца кареты отворилась и на дорогу спрыгнул щегольски одетый господин. - Простите, господин дю Валлон, но там у старого вяза лежит без сознания челоек, его, должно быть сбросила лошадь. - Все верно, Мустон. Мой долг дворянина оказать помощь этому незнакомцу, - важно изрек господин дю Валлон. - Боюсь, сударь, этот человек вам хорошо знаком. - Неужто кто-то из наших соседей? - Я, конечно, могу ошибаться, но мне кажется, что это... господин Арамис! - Арамис?! – С лица месье дю Валлона вмиг изчесли остатки беззаботности. Он склонился к окошку кареты: - Госпожа дю Валлон, я прошу вас подождать меня немного здесь вместе с Анри. – И не вдаваясь в более подробные объяснения он оставил супругу на попечение кучера и торопливо проследовал за Мустоном. Чуть в стороне от дороги они обнаружили человека, лежащего бод польшим вязом. Он лежал в неудобной позе, на спине, со странно подвернутой правой ногой. След запекшийся крови на виске терялся в темных спутанных кудрях. Размытая земля после недавней грозы в тени дерева еще не успела как следует подсохнуть, поэтому, одежда, руки в перчатках и бледное лицо молодого человека были испачканы грязью. Не смотря на это, господин дю Валлон сразу же узнал в этом человеке своего старого друга. С радостью, убедившись, что его друг жив, он обратился к пикардийцу: - Я сейчас отнесу господина Арамиса в карету, и мы поедем домой, а ты, Мушкетон, скачи вперед, в Валлон, предупреди лекаря и вели приготовить самую лучшую комнату для моего друга. – господин дю Валлон старался говорить спокойно, но то, что он назвал своего управляющего менее звучным, но более привычным именем свидетельствовало о большом волнении. Мушкетон умчался выполнять поручение, а дю Валлон, легко подняв раненого с земли понес его к карете. ...Ангелы небесные почему-то обсуждали цены на зерно нынешней осенью. Их крайне заботило то обстоятельство, что овес подорожал. Ангелов было двое. Рене их не видел, но слышал. И еще он искренне удивлялся, что ангелы не спешат назвать его по имени. Может быть, он вообще застрял где-то по дороге не то в рай, не то в ад? Голова слегка кружилась, тело было легким, почти невесомым. - Жанна, положи ему новую тряпочку на лоб. Ах, бедняжка… Лба коснулось что-то приятно прохладное. - Вы уже вызвали доктора? У второго ангела были маленькие пухлые ручки. И звонкий девичий голосок. Воображение почему-то само дорисовало пшеничного цвета волосы и россыпь веснушек на слегка вздернутом носике. Какая чушь! У ангелов не бывает веснушек! Но почему он так ясно видит, что они есть? И глаза у ангела цвета неспелого крыжовника… - Сударыня, он, кажется, приходит в себя! Изображение проявлялось с поразительной быстротой. Вот белый потолок с лепниной. Вот резные столбики кровати и роскошный балдахин. Вот золоченый шнур, который закрепляет полог на деревянной основе. А вот лицо. Не ангела. Вполне человеческое лицо рыженькой девчонки не старше восемнадцати лет. Девчонка явно камеристка своей госпожи. Какие милые ямочки на румяных щеках. И взор, полный невинного лукавства. Рене попытался улыбнуться. У него почти получилось. - Как вы себя чувствуете, святой отец? Другой голос, другое лицо. Лицо женщины, давно перешагнувшей уже границы молодости. Но тонкие, острые черты сохранили некую гармонию и приятность. Пожалуй, лет пятнадцать назад эта женщина была очень красива, если и сейчас продолжает оставаться привлекательной. Святой отец… к кому это она обращается? Он так плох, что позвали священника? - Святой отец, вы меня слышите? За спиной у чопорной дамы в чепце еле слышно прыснула в кулачок служанка. Она-то видела, что Рене попытался улыбнуться. - Да. В висках застучала кровь. Неприятное ощущение. Комната и лица вновь поплыли перед глазами. И он снова потерял сознание. Вовремя: явился лекарь, который тотчас определил, что его неожиданный пациент получил легкое сотрясение мозга и пару вывихов: вправлять пришлось правую ногу и кисть правой руки. Царапина на виске оказалась кровоточивой, болезненной, но не опасной. Так же почти с уверенностью можно было сказать, что молодой человек получил легкое сотрясение мозга. - Две недели полного покоя! – строго сказал эскулап, покидая дом. Женщины поспешно закивали головами. Признаться, не так часто в поместье Валлон бывали гости. Так что стоило порадоваться тому, что ближайшие две недели скучно не будет... Второй раз господин аббат пришел в себя уже вечером. Рядом кто-то пыхтел и покашливал в сторону. Судя по звукам - кто-то большой и сильный. Рене открыл глаза – теперь уже осознанно, отдавая себе полный отчет в своих действиях. Нет, ему не почудилось: косые лучи закатного солнца на золоченой лепнине, золоченый шнур балдахина, резные столбики работы искусного краснодеревщика. Но удивительней всего было то, что Рене знал человека, который сидел у его кровати с бокалом вина в руках. Удивление было настолько сильным, что господин аббат даже привстал: - Портос?! Великан едва не уронил свой бокал на кровать. - Арамис, друг мой, вы в порядке? - Вполне, только не совсем понимаю, как здесь оказался! - Как вы здесь оказались? Да черт возьми, где вы могли оказаться, если ехали по дороге, которая ведет прямо к моему замку? - Вашему замку? - Почему бы у меня не быть замку? – горделиво ответил Портос, покручивая усы: по-прежнему пышные и тщательно завитые. - Вы говорили про небольшое имение. - Это Атос говорил про небольшое имение. А у меня, мой друг, сами понимаете – у меня не может быть небольшого имения. Такому человеку, как я, нужен простор и размах. Я всегда мечтал о сельском домике и мирной жизни, но средства позволили мне приобрести нечто получше. Встанете с постели – я непременно устрою вам прогулку по окрестностям! - Разве я не могу встать? - Не можете. У вас вывих, мой друг… да-да, не огорчайтесь. Я по себе знаю, что это пройдет через две недели. У вас нет необходимости беспокоиться об оплате и о пропитании, как это делали мы с Мустоном… помните, в Шантильи? - Мустоном? - О, да. Мушкетон по-прежнему служит у меня. Но я предпочитаю называть его по-домашнему. Госпожа дю Валлон не любит, когда при ней поминают что-то военное. - Госпожа дю Валлон? - Ну да. Вы забыли, что я женат? Кажется, Портос немного обиделся. Пришлось срочно исправлять положение. - О, нет! Как же я мог забыть, что вы счастливый муж богатой особы с положением в обществе! - Так вы ехали ко мне? – Портос просиял. – Специально ко мне? - У вас есть сомнения? - Нет, поскольку этой дорогой можно проехать только ко мне. Вас, верно, неправильно проинформировали. Вы лежали как раз на развилке. Левая дорога привела бы вас совсем не туда. И почему вы не предупредили меня письмом? - Я хотел сделать вам сюрприз… Рене решил, что выяснять, остались ли при нем бумаги, которые он вез в Нанси, несколько преждевременно. В гости – так в гости. Чуть позже состоялось официальное представление гостя хозяйке дома. Портос был бы рад, если бы этого действа удалось избежать. Его смущение было понятно: он представлял свою будущую супругу как знатную даму, состоятельную красавицу, и никто, кроме д`Артаньяна, не смог бы уличить его во вранье. Смущение вызывал и тот факт, что госпожа дю Валлон неоднократно ругала былых полковых товарищей своего мужа. По ее глубокому убеждению, они заставляли бедняжку Портоса вести неправедный образ жизни… и излишне рисковать своим драгоценным здоровьем ради сомнительных целей. К тому же они – в смысле друзья – были не против пожить за чужой счет. Последний вывод г-жа дю Валлон сделала самостоятельно, на одном лишь основании рассказов мужа. Не стоит ее обвинять в неблаговидных намерениях – каждый из нас слышит в чужих словах только то, что его лично интересует, и толкует смысл по-своему. Г-жа дю Валлон не любила потрясений и достаточно прожила со скрягой-мужем, чтобы ценить свое нынешнее размеренное существование. От фиолетового платья хозяйки поместья едва уловимо пахло нафталином – такой запах издают вещи, которые долго провисели в шкафу или пролежали в сундуке. - Дорогая, это… И Портос запнулся. Сказать «Арамис» было немыслимо – г-жа дю Валлон отлично знала это прозвище. А настоящего имени друга Портос не знал. - Д`Эрбле. Аббат или шевалье – как вам будет угодно, сударыня! – Арамис, преодолев головокружение, приподнялся и коснулся губами протянутой ему руки бывшей прокурорши. Портос покраснел. Госпожа дю Валлон милостиво улыбнулась. - А можно ли узнать ваше имя, святой отец? На сей раз покраснел Арамис – по привычке. Он не ожидал, что и эта сухощавая, чопорная дама пожелает узнать его имя. Обычно на это претендовали особы помоложе… - Рене, сударыня. Просто Рене. - Можете называть меня Мари-Клоретта! – слегка жеманясь, заявила г-жа дю Валлон. Эти ее слова привели Портоса в состояние полного замешательства – он никогда не видел, чтобы его грозная супруга позволяла кому-то сразу же нарушить субординацию. Он и сам-то узнал, как зовут супругу г-на Кокнара только на второй месяц знакомства – да и то потому, что прочитал ее имя на молитвеннике. – И чувствуйте себя как дома, святой отец. Арамис едва удерживался, чтобы не расхохотаться. Но увидев, как набычился Портос, поспешил разрядить ситуацию: - Я крайне благодарен вам за помощь, сударыня. Но не менее я признателен вашему мужу… - О, да! Именно он нашел вас. Да, моя лапочка? - Конечно, мое солнышко. Эта сцена, какой бы краткой она не была, ясно показывала, кто хозяин в доме. Кроткий, как овечка, Портос – на это стоило посмотреть. И Арамис смотрел во все глаза, кусая губы, чтобы не рассмеяться. Бывшая прокурорша взялась кормить больного бульоном, который сварила собственноручно. Портос шумно вздыхал, Арамис ел. Веснушчатая камеристка, стоявшая в дверях, хихикала. Идиллия продолжалась до глубокой темноты. Нетрудно догадаться, что друзья чувствовали настоятельную потребность поговорить о том, о сем, но при г-же дю Валлон это было невозможно. Она, как всякая женщина, взяла на себя труд определять, о чем и сколько будут говорить мужчины. Наконец, больного решено было оставить одного – отдыхать. Тишину Рене воспринял как величайший дар Господа… Ночь прошла спокойно, без тревожных сновидений и нудной боли в поврежденой руке. Рене проснулся только около девяти часов утра, так как по настоянию хозяйки дома, считавшей, что сон – лучший лекарь его никто не будил. Уторо в отличие от безмятежной ночи принесло свои заботы. Во-первых, Рене вновь вспомнил о письмах, которые по распоряжению Ордена должен был доставить в Нуази. Нельзя сказать, что его сильно волновала судьба писем, они ведь были при нем и скорее всего никуда деться не могли. Но для большего спокойствия необходимо было деликатно разузнать об этом у Портоса или, быть может, даже у Мушкетона. Вторая забота была куда более прозаична и к Ордену не имела ни малейшего отношения. Дело в том, что проснувшись, Рене обнаружил в своей внешности досадный изъян. На правой стороне лица, ближе к виску появился довольно заметный кровоподтек. Возможно, он был уже и вчера, но в круговерте разговоров и лечебных процедур святой отец просто не обратил на него внимания. Можно было скрыть синяк, якобы небрежно склонив голову на правую ладонь. Но правая рука в таком положении начинала сильно болеть, а прикрываться левой рукой и вовсе было неудобно. В конце концов, Рене решил поступить как и подобает служителю церкви, то есть смириться. Чуть погодя одиночество абббата д’Эрбле нарушило появление госпожи дю Валлон и самого хозяина дома. За госпожой дю Валлон следовала девушка, неся поднос с едой. После утренних приветствий госпожа дю Валлон решительно уселась рядом с Рене и принялась кормить господина аббата завтраком. Особого аппитита Рене не испытывал, но под неумолимым оком госпожи дю Валлон пришлось съесть весь бульон с сухариками. Однако, несмотря на продолжавшуюся семейную идиллию, Рене заметил, что эта заботливая дама чем-то обеспокоена, а Портос выглядит несколько растерянно. Он, очевидно тоже не мог догадаться, чем вызвано неудовольствие его супруги. К полудню ситуация несколько прояснилась. Через приоткрытую дверь комнаты Рене услышал разговор тех самых «ангелочков», которые привиделись ему в полубеспамятстве. - Хозяйка меня с утра бранила, ты ведь сама слышала, а что я такого сделала? – обиженно пожаловался девичий голосок. - Успокойся, Шарлотта, ты ведь знаешь, что сегодня приезжает эта де Вилье, а госпожа ее терпеть не может, вот и злиться по пустякам, - отозвался другой «ангелочек». - И все равно несправедливо! Если эта дама положила глаз на господина дю Валлона, пусть сами разбираются, я-то тут при чем? Из-за двери раздался громкий смешок. - Да тише ты, Аннетт, разбудишь его преподобие! - Не разбужу. Знаешь, что мне только что пришло в голову? Сегодня хозяйка может быть совершенно спокойна на счет своего супруга. Спорим, что... – тут разговор перешел на шепот, затем снова раздался громкий смех, и Рене так и не узнал, какую штуку собирается выкинуть госпожа де Вилье. Вышеозначенная госпожа де Вилье и ее супруг приходились бдизкими соседями семейству Валлон. Господин дю Валлон и господин де Вилье иногда охотилиьс вместе и имели приятельские отношения. Господин де Вилье прослыл деловым человеком и то и дело разъезжал по провинциям, время от времени наведываясь в Париж. Его супруга скучала одна в поместье, и, поддерживая репутацию доброй соседки каждую вторую субботу наведывалась в визитом в Валлон. Во время таких визитов господин дю Валлон, сам того не подозревая, находился под бдительнейшем наблюдением своей супруги. Дело в том, что госпожа дю Валлон относилась к этой даме, как относилась бы любая пятидясителетняя женщина, имеющая молодого красивого мужа, к женщине, которая лишь недавно разменяла третий десяток – то есть видела в ней соперницу. Мадам де Вилье была в меру красива и в меру сообразительна. Но она умела занять месье дю Валлона беседой – то есть слушала что он говорит и время от времени вставляла одобрительные реплики. В конце концов, госпожа дю Валлон покорялась неизбежности этих визитов и втречала гостью с внешним радушием, как и подобает гостеприимной хозяйке. В этот раз, представляя соседке аббата д’Эрбле, госпожа дю Валлон испытывала тайную гордость. Теперь она могла показать, что среди старых друзей ее мужа есть не только отпетые головорезы, но и такие благочестивые молодые люди, как отец Рене. К тому же, рассказ об опасном произшествии с молодым человеком как бы отвлекал внимание мадам де Вилье от ее мужа. Как бы то ни было, ни госпожа дю Валлон, ни сам Рене не заметили, что гостья, пожалуй слишком отвлеклась. В то время, как святой отец, уже не обращая внимания на боль в руке, старательно прикрывал синяк, а супруги пересказывали историю о несчастном случае, госпожа де Вилье вовсю разглядывала аббата, отмечая про себя и красоту лица, и изящество ладоней, и само природное обаяние господина д’Эрбле. Однако, Рене, имел неосторожность не заметить сразу этого взгляда. На следующее утро мадам дю Валлон была крайне удивлена, вновь увидев экипаж соседки у крыльца. Подобрав для скорости юбки, она помчалась искать своего супруга. Супруг обнаружился в комнате гостя. Мадам де Вилье тоже была там. Брови мадам дю Валлон гневно дернулись. Она открыла было рот, чтобы высказать, наконец, этой нахалке все, что наболело... и тотчас закрыла. Негоже устраивать сцены при посторонних. Тем более - при священнике. Господину аббату вроде как было лучше, но в то же время он не выглядел ни радостным, ни довольным. Примерно те же чувства были написаны и на лице достойного г-на дю Валлона - только более явно. Это лицо г-жа дю Валлон умела читать как раскрытую книгу. На сей раз она прочла там нечто, приятное для себя: общество дамы явно тяготило мужчин, намеревавшихся, видимо, поговорить о своем. Но мадам де Вилье старательно ничего не замечала. Она приехала под предлогом того, что у нее нашлось для господина аббата замечательное средство, которое мигом вылечивает любой синяк, и в данный момент одновременно занималась двумя делами: накладывала свое снадобье на висок молодого священника и вела благочестивую беседу. - Могут ли грехи молодости помешать спасению в зрелом возрасте, ваше преподобие? Я спрашивала об этом у благочестивых отцов госпитальеров, у монахов-капуцинов, наконец, мой исповедник принадлежит к ордену францисканцев, и мы с ним также неоднократно говорили по этому поводу. Меня интересует ваше мнение. - Лично мое, мадам? - Да, лично ваше. - В Писании сказано, что человеку могут быть прощены все грехи, кроме хулы на Святого Духа. Разбойник получил прощение грехов на кресте, и Спаситель ясно сказал ему, что он будет нынче же с ним в раю. Стало быть, искреннее покаяние может покрыть грехи в любом возрасте. Безумства юности могут привести к падению в бездну - не спорю. Но есть и другие примеры. Хотя бы Блаженный Августин, который в юности предавался всем порокам, обычным для молодых людей. А потом на него снизошла благодать, и он стал праведником. Портос тихо хихикнул. - А вы в юности были грешником, святой отец? - тихим, грудным голосом спросила мадам де Вилье, как бы невзначай наклоняясь к кровати больного куда ниже положенного. - Не отрицаю! - с легкой улыбкой на устах согласился аббат. И воздал глаза к потолку, чтобы не видеть слишком откровенное декольте своей лекарши. - А теперь? - Теперь, госпожа Луиза, я отдал все свои страсти Господу! - самым благочестивым тоном ответил Рене. - О, госпожа дю Валлон! Как я рад вас видеть, сударыня! Г-жа де Вилье досадливо прикусила губку. Г-жа дю Валлон величественно вплыла в комнату. - Ангел мой! - воскликнул крайне обрадованный Портос и поднялся с места, чтобы поцеловать супругу в щеку. Появления хозяйки дома оказалось достаточно для того, чтобы гостья через четверть часа распрощалась, оставив указания, как именно пользоваться целебной мазью. - Можно, я смою это? - морщась, спросил Арамис, когда они остались втроем. - Не вздумайте. Луиза де Вилье утомит кого угодно, но ее управляющий отлично составляет всякие мази... это в самом деле целебно. - Кажется, она будет приезжать сюда каждый день? - с самым грустным видом спросил сам себя Рене, глядя в окно. И тут же ответил с тяжелым вздохом. - Будет... Он ошибся. Она начала приезжать по два раза на дню, и от гнева хозяйки ее спасало только то, что гостья каждый раз привозила весьма вкусные подарки для больного. Так прошла целая неделя. Синяк на виске в самом деле бледнел на глазах. Наряды гостьи становились все более и более кокетливыми. Самым ужасным было то, что друзья никак не могли остаться вдвоем и без помех потолковать о том, о сем. При г-же дю Валлон немыслимо было удариться в воспоминания. При г-же де Вилье невозможно было вообще о чем-то говорить. Портос жевал усы и хмурился. Арамис проклинал свою вывихнутую ногу, из-за которой он не мог встать с постели. Стоило только одному сказать: "А помните, друг мой...", как тут же раздавался стук в дверь. Г-жа дю Валлон приносила бульон и принималась хлопотать вокруг священника с истинно материнской нежностью. Проклятое пикардийское гостеприимство! Все на свете имеет свой конец - в том числе и неприятности. В один прекрасный день врач разрешил пострадавшему вставать с постели и ходить по комнате. С палочкой в одной руке, другой придерживаясь за локоть Портоса, Рене храбро доковылял до крыльца. Затем - до ближнего парка. Затем - до дальнего парка. Затем друзья вообще сбежали на полдня в лес, воспользовавшись тем, что г-жа дю Валлон уехала с визитом к соседям. Бывшим мушкетерам было наплевать, что нынче среда, день постный. Они взяли с собой только Мушкетона и корзинку, туго набитую всякой снедью. И, наконец, наговорились всласть. Мушкетон время от времени вставлял в беседу господ свое слово. Они вспоминали давние подвиги, которые прославили четверку мушкетеров. Вспоминали друзей. Истории сыпались одна за другой. Тост сменял тост. Бутылки постепенно пустели. Покончив с вином и закуской, двое друзей направились к дороге. Мушкетон заверил своего господина, что назад г-ну д`Эрбле не придется ковылять: верный управляющий позаботится о том, чтобы пригнать к месту тележку, в которую аббат сможет сесть без труда. Ну, и г-на дю Валлона тележка выдержит тоже. Стоя у зеленой изгороди, которая вилась около дороги, Портос и Арамис (все же нам привычнее называть их именно этими именами) продолжали разговор. - Портос, у меня к вам важный вопрос. - Пожалуйста, дорогой друг. Вы же знаете, что я целиком и полностью в вашем распоряжении. - Когда я упал с седла, вы лично подобрали меня на дороге? - Да, именно так. Мустон заметил вас и тотчас кликнул меня. - При мне были письма. Они были во внутреннем кармане камзола... в красном бархатном футляре. - Признаться, не заметил! - Это очень важно, Портос. От этого, может быть, зависит моя дальнейшая судьба. - Понимаю, но... О, постойте! Этот футляр, кажется, лежит на столике у мадам дю Валлон! Она помогала укладывать вас в постель! Арамис нахмурился. - Портос, женщины так любопытны... Это... частная переписка. Она не предназначена для посторонних глаз. - Друг мой, вы набиты секретами как мешок богача - луидорами! Опять политика? Признайтесь! Арамис отвел глаза. И слегка покраснел от досады. - Предположим. - Ну, политика, так политика! - добродушно ответил Портос, положив руку на плечо Арамиса. - Я уверен, что моя супруга не стала бы читать чужих писем. - Уверены? - не слишком успокоившись, переспросил Арамис. - Совершенно уверен! Она, как и я, не интересуется политикой. Мы попадем домой, и я даю вам гарантию, что футляр найдется. Почему вы не спросили раньше? - Потому что сегодня первый день, когда мы с вами можем разговаривать без свидетелей. Подъехал Мушкетон. Портос помог другу забраться на тележку, где было приготовлено лежачее место на душистом сене, и затем вспрыгнул рядом. Друзья не заметили, что из-за изгороди спустя некоторое время выглянула женская головка. Это была мадам де Вилье. Поначалу она услышала бас Портоса и заинтересовалась. Затем ей овладело любопытство, и она подобралась к месту пикника как можно ближе. Пусть ей пришлось два с лишним часа провести в неудобной позе, притаившись и не смея пошевелиться - зато она узнала столько нового и интересного, что, пожалуй, стоило задуматься над тем, как лучше распорядиться добытыми сведениями. Подумать только! Эти двое - давние друзья! Эти двое - отставные мушкетеры! Причем оба боевых прозвища г-жа де Вилье неоднократно слышала от придворных знакомых. Да и к политике она была далеко не так равнодушна, как ее соседи! Шевалье д’Эрбле был таинственен. Отец Рене был недоступен. Добавим к этому внешние прелести и обаяние мушкетера Арамиса, чтобы понять, какие чувства к нашему герою испытывала скучающая в сельской глуши мадам де Вилье. Наблюдая за Рене тайком почти два часа, она не только выяснила некоторые подробности его прошлого и настоящего, но и пришла к выводу, что ни у одного мужчины не видела она еще такой обаятельной улыбки, такого мягкого смеха и такого приятного голоса. Мысль о том, что ей вскоре придется вернуться к суровой реальности своего скучного супружества, не изведав радости нежного приключения с таким подарком судьбы как Рене, приводила ее в глубокое уныние. Тут следует пояснить, что до замужества, мадам де Вилье отнюдь не была простодушной провинциалкой. Она занимала положенное место среди придворных дам и как придворная дама владела тонкостью плетения интриг. Сейчас она припомнила все сведения, которые были известны ей об Арамисе. Среди них была совершенно безумная история о завтраке на осаждаемом бастионе Сен-Жерве, непонятная сплетня о путешествии к англичанам, и убийстве герцога Бэкингемского, после которой кардинал Ришелье стал испытывать лютую неприязнь к Арамису и троим его ближайшим друзьям, а также весьма занятный слух о том, что, дескать, герцогиня де Шеврез имела любовную связь с мушкетером Арамисом. Правда, слух этот не был ничем подтвержден, и сама госпожа де Вилье не очень-то верила в то, что одна из самых красивых и знатных женщин Парижа могла одарить своей благосклонностью простого мушкетера. Однако, сейчас, увидев, каков этот Арамис на самом деле, мадам де Вилье вполне понимала герцогиню. Вспомнив пикантные подробности этих сплетен, мадам де Вилье решила немедленно перейти из арьергарда а авангард. Когда Портос и Арамис, переодевшись после прогулки зашли в гостинную, вездесущая соседка уже сидела там. Арамис вздрогнул и инстинктивно отсупил на шаг, из-за чего натолкнулся на следующего за ним Портоса. По счастью, мадам де Вилье этого не заметила, или просто не пожелала заметить, а простодушный Портос принял неожиданную попытку капитуляции за хромоту. - Да кстати, я сейчас принесу вам письма, - сказал Портос, когда Арамис уселся в кресло, выбрав по возможности то, которое стояло дальше от госпожи де Вилье. - Вовсе необязательно делать это сейчас, лучше отдохните после прогулки, - ответил Арамис отчаянным взглядом призывая Портоса остаться. Но его друг намеков по-прежнему не понимал, поэтому проворковав: «Мне еще нужно встретить госпожу дю Валлон», -он извинился перед гостьей и изчез за дверью. Рене и мадам де Вилье остались в гостинной одни... - Вы уже совсем здоровы, господин д’Эрбле, - с платоническим блеском в глазах заметила гостья. – Слуги сказали мне, что вы и господин дю Валлон гуляли. При такой погоде это только идет на пользу. - Да, погода просто замечательная! - тут же уцепился за спасительную тему Рене. Однако, мадам де Вилье не позволила так бесхитростно себя провести. - Письма, которые обещал принести господин дю Валлон, наверняка приятное воспоминание о какой-нибудь юной даме? – как бы между прочим спросила она. Бывшая придворная дама прекрасно понимала, что содержание этих писем гораздо значительнее, чем обычная любовная переписка. Она почти не сомневалась, что этими письмами заинтересовались бы государственные верха. Те, с кем бывшая придворная дама до сих пор состояла в деловых отношениях. - Письма? - переспросил Арамис, с тоской понимая, что осада началась. – Вы полагаете, что для служителя церкви возможно... - Я всегда полагала, что для духовных лиц возможно очень многое. Особенно... если эти лица наделены полномочиями, выходящими за пределы обязанностей духовника. Ошарашенный таким обличающим намеком Рене сделал над собой большое усилие, и устремил на госпожу де Вилье столь недоуменно-благочестивый взгляд, который возможен разве что у юной послушницы, впервые услышившей подробности первородного греха: - Позвольте, сударыня, я не совсем понимаю, что вы имеете ввиду. По чести сказать, этот взгляд слегка смутил мадам де Вилье и даже ненадолго вверг ее в сомнение. Однако недоступность цели тут же взяла свое, и она продолжила наступательные действия. При этом госпожа де Вилье премистилась в ближайшее к Арамису кресло. - Я имею ввиду дорогой Рене, что вам совсем необязательно следовать всем какнонам церковных ограничений. Я не сомневаюсь, что церковь не раз поручала вам важные миссии – вы достойны такого доверия, а значит все ваши грехи, свойственные зову молодости будут с лихвой искуплены, поэтому... Страстная тирада была прервана появлением Портоса, который вошел в гостинную, неся в руках бархатный футляр. - Возьмите, господин д’Эрбле, рассеянно пробормотал он. – Однако, я снова прошу меня извинить. Госпожа дю Валлон требует, чтобы я расчитал двух лакеев. Уж не знаю, что они такого натворили, придется разобраться. Присутствие Портоса дало Рене краткую передышку, во время которой он серьезно задумался о том, чего все-таки хочет от него эта настырная дама. Поручение церкви было упомянуто неспроста, это означало, что ей кое-что известно о его тайном деле, а, быть может, даже не кое что, а многое. В тоже время она совсем не была похожа на вражеского агента. Рене понял, что беспокоиться теперь придется не только о себе, но и о своем поручении. - Моя миссия, сударыня, заключаются в служении Богу. – бесстрастно сообщил Рене. А что касается поручений церкви... Что ж, мне и в самом деле доверяют важные поручения, - добавил Арамис, с удовольствием наблюдая, как меняется в лице мадам де Вилье. - К-какие же мисии? - пролепетала собеседница, готовясь запомнить кадое его слово. - Ну, например, эти письма. В них содержиться переписка двух известных богословов, записанная на лытыни, которую я должен доставить по назначению для подробного изучения. Это дело доверили мне. Будь я человеком чистолюбивым, то непременно возгордился бы оказанной мне честью, - Рене повертел футляр в руках и положил его на столик. На лице мадам де Вилье читалось явное разочарование. Она поняла, что с этой стороны от святого отца ей ничего не удасться добиться. - Вот видите, я была права, вам доверяют, значит они разглядели в вас все те достоинства, которые вижу я. – Госпожа де Вилье медленно поднялась с кресла и подойдя к Арамису, положила ему обе руки на плечи. – Не бойтесь, поддаться порыву, дорогой Рене. Господь понимает искренние чувства. – С этими словами она, более не церемонясь, запечатлела на губах святого отца страстный поцелуй. Затем сделала попытку освободить аббата от ненужного камзола. Нога все еще болела, поэтому спастись бегством не представлялась возможным. Тем не менее, Рене проявил невероятную ловкость вывернулся из цепких объятий растаявшей от страсти дамы. В руках у мадам де Вилье остался лишь кусочек накарахмаленого кружевного воротничка. Потрепанный аббат доковылял до двери и остановился на безопасном расстоянии от своей преследовательницы. -Сударыня, я прошу вас одуматься, - отдышавшись произнес Рене. Между нами ничего не может быть. Если вы не уважаете себе, проявите хотя бы уважение к этому дому. Госпожа де Вилье впилась в Арамиса взглядом, который бы вызвал нервную дрожь даже у самого отчаянного храбреца. Было ясно, что она так и не поняла, что ничто не может отвратить женщину от мужчины сильнее, чем ее навязчивость. Увы, одним взглядом мадам де Вилье не ограничилась. Если бы Арамис знал, какое возмездие ждет его за столь решительный отказ, он бы дважды
Viksa Vita: История третья, про наглость, везение и то, что женщины созданы не только на погибель Дверь со страшным грохотом захлопнулась за спиной молодого дворянина, одетого с крайней небрежностью. Если соблюдать скрупулезную точность - то логичней было назвать его полураздетым, нежели полуодетым. Распахнутая нижняя рубашка из тонкого батиста имела самый жалкий вид - в пятнах грязи, левый рукав почти отодран. Колет молодой человек так же застегнуть не успел. Ноги были босыми - без чулков и башмаков. Он сделал шаг вперед, и невнятно чертыхнулся - правая нога болела нещадно. Именно правая нога, не так давно вывихнутая при падении с лошади, была причиной того, что он оказался там, где оказался - в самый неподходящий момент она соскользнула с карниза. И он полетел вниз. Хорошо еще, что было не так высоко. Он не расшибся. Но потерял сознание. Этого оказалось достаточно, чтобы его поймали. И притащили сюда. Кстати, куда именно? Он пришел в себя только в момент, когда его обыскивали. Нет, к счастью, не обыскивали как положено, а просто проверили - нет ли при нем кинжала или стилета. Шпага осталась лежать там, где он упал с карниза - то есть в замке графини де N. А как удачно все начиналось... Ах, как удачно все начиналось! Гастон уехал поохотиться. Естественно, со свитой. Естественно, за ним последовали люди Ришелье - Месье без внимания не оставляли. Естественно, Ришелье догадывался, что невинная поездка может оказаться совсем не невинной. Правильно догадывался. Месье прихватил с собой кое-какие бумаги, которые очень интересовали его испанских друзей. Но у него не было возможности передать их по назначению. Формально иезуиты не имели к этому никакого отношения. Но почему бы святым отцам, пристально следящими за происходящими в Европе событиями, не подыграть испанской партии французского двора? Добрые католики должны поддерживать друг друга. А Ришелье, словно забыв о том, что он кардинал Франции - стало быть, католик! - поддерживал деньгами и оружием протестантские войска, воюющие против Испании. Эту ситуацию пора было менять во что бы то ни стало. Испания была честолюбива, но бедна. Орден иезуитов обладал кое-какими деньгами и желал, чтобы бедную Испанию не обижали. Потому Испания платила Гастону Орлеанскому деньгами Ордена за кое-какие услуги, которые брат французского короля намерен был оказать родине прелестной Анны Австрийской. Разумеется, деньги были приятным дополнением к бескорыстию Гастона. Так, пустяки... Пустячную сумму в обмен на бумаги следовало передать из рук в руки. Потому Гастон затеял охоту. И взял с собой максимум придворных. В толпе легко затеряться. Некий молодой дворянин, не принадлежащий к свите Гастона, но имеющий опыт светской жизни и не забывший в стенах монастыря кое-какие навыки, которые свойственны любому хорошему придворному, легко сумел сойти за своего среди пяти десятков таких же молодых дворян. К тому же кое-с-кем он был знаком, а потому его появление было воспринято с восторгом. Но к Гастону вечером того дня пришел не дворянин, а монах-капуцин в суровой рясе. Причем его мало кто назвал бы молодым: судя по походке и седой бороде, служителю Божию было далеко за пятьдесят. Разговор получился коротким, но содержательным. Гастон отдал бумаги. Взамен получил увесистую шкатулку, которую неожиданный визитер умудрился спрятать под рясой. На этом, видимо, везение Гастона закончилось. Потому что не успел он толком запустить руку в заветную шкатулку, как к нему пришли с визитом еще два поздних гостя. Куда менее приятных. И куда более разговорчивых. Одним был сам отец Жозеф. Итогом беседы по душам было то, что шкатулка с деньгами осталось у Месье (иудио золото никому счастья не принесет - пусть тратит, как хочет), но отец Жозеф узнал все, что хотел узнать. Беседа между ближайшим соратником кардинала Ришелье и братом французского короля была в полном разгаре, но агенты отца Жозефа уже действовали. Проверяли всех и вся. Монах словно сквозь землю провалился. Видимо, лимит его личного везения еще не был исчерпан. Ряса, фальшивая борода и прочие "особые приметы" мирно покоились на дне ближайшего пруда. Возвращаться в гостиницу было опасно, да и незачем. Монах, снова приобретший вид светского щеголя, решил воспользоваться гостеприимством некой знакомой дамы, которая еще днем, увидев его, ахнула от удивления, зарумянилась и в замешательстве прикрылась веером. Поскольку муж дамы в тот момент находился рядом, пришлось ограничиться простым кивком головы. Но дама оказалась изобретательной, и кавалер, гарцевавший у дверки кареты, услышал сказанные быстрым шепотом несколько слов. Название замка. Этаж. Час. И слово "люблю". Больше ничего и не требовалось. Дорога к замку была знакома. На третий этаж его провела служанка, ожидавшая у потайной калитки. Конечно, за безопасный ночлег пришлось расплачиваться. Но - все святые в свидетели! - это была чудесная расплата. Настолько чудесная, что мнимый монах позабыл про осторожность. Забыла про нее и прелестная хозяйка. Обычно у молодого человека был очень чуткий сон. Но тут он не без труда открыл глаза, когда в дверь уже откровенно ломились. Ломились по-хозяйски. Видимо, богиня Фортуна решила, что с нее хватит. И приревновала к графине де N. Одеваться было некогда. Нежный любовник торопливо накинул на себя рубашку и штаны, подхватил колет (о, оставить его где-либо было непростительной ошибкой!) и шпагу. Плащ, шляпа, башмаки и прочие детали одежды остались на память хозяйке, которая дрожащими руками помогала возлюбленному одеваться. По наружной части стены на уровне второго этажа шел довольно широкий карниз. Во всяком случае, для человека хрупкого сложения, но при этом обладающего достаточной ловкостью и силой, не составило бы труда спуститься с третьего этажа на второй, и затем пройти по карнизу несколько десятков шагов до места, где можно было безопасно спрыгнуть на землю. И все бы могло закончится совсем иначе... проклятая нога... Шевалье скрипнул зубами и с отвращением посмотрел на сбитые в кровь колени. Граф де N даже не пожелал взглянуть на любовника жены. Он просто отдал приказ поместить того в некое подобие узилища. Тюрьма - не тюрьма... пожалуй, все же тюрьма. С охраной. Этакое подобие Бастилии, куда помещают лиц, неугодных отдельно взятому сеньору. Закончится охота - будет время разобраться. Скандала граф не хотел... *** Камера оказалась небольшой. Располагалась она в подвальном помещении. В окошко проникало достаточное количество света. Обстановка была самая простая: никакой мебели, вместо кровати - тюфяк, набитый соломой. Надо отдать должное: тюфяк был чистым и почти новым. Рене д`Эрбле уселся на свое ложе, бросил рядом с собой колет. Колет был воистину драгоценным: под подкладкой в потайном кармане лежали бумаги Гастона. Потайной карман вшили так искусно, что невозможно было заподозрить его существование даже тогда, когда он был набит до отказа. Четки, лежавшие в кармане, стражи оставили на месте. Они выглядели настолько просто, что не соблазнили никого. Перебирать четки было больно - при падении молодой человек содрал себе кожу и с ладоней, и с пальцев. Ничего, заживет. Если он отсюда выберется. У него в запасе не более недели. И он никогда еще не попадал в тюрьму. Что ж, следовало уподобиться первым христианам и отдать время молитве. Босые ноги мерзли нещадно. И вообще - было очень прохладно. Плащ бы не помешал. Спасала только привычка - мушкетеру Арамису не раз приходилось спать на голой земле, послушник д`Эрбле жил в келье, где было немногим теплее, чем здесь. Он привык игнорировать неудобства. Лежа на тюфяке, Рене смотрел в окно. Было видно, что на улице сухо и солнечно. Если выбить стекло... если разогнуть прутья решетки... Но для того, чтобы разогнуть прутья решетки голыми руками, нужно обладать силой Портоса. Даже Атос оказался бы не в состоянии проделать такой трюк. Хотя... Атос бы попытался. Наверняка бы попытался. И, возможно, со временем достиг бы успеха. Но ни тот, ни другой не пролезли бы наружу. А он бы пролез. С трудом, но - пролез бы. Но у него не было ни малейшего шанса справиться с решеткой. В три часа дня дверь снова заскрипела. Тюремщик принес обед. Похлебка, кусок хлеба, вода в оловянном кубке. - Не густо, ваша милость. Но с голоду не помрете. - Не густо! - усмехнулся Арамис. Тюремщик, человек пожилой, только головой покачал, когда увидел, что его новый подопечный сидит на тюфяке, поджав под себя босые ноги. Тюремщика звали почти так же, как и грозного "серого кардинала" - Жозеф. Жозеф Тамблю. Он был своего рода коментантом этой маленькой тюрьмы, которую граф де N оборудовал по просьбе кардинала Ришелье. Сюда то и дело привозили тех, кого требовалось содержать в изоляции во время следствия - и не в Париже. Париж, впрочем, был в пределах досягаемости. Серьезных людей среди узников почти не попадалась - так, мелкие сошки. Нынешний пленник резко выделялся из массы мелких дворянчиков, которые по глупости или из-за корысти ввязывались в скверные политические и уголовные дела. И попал он сюда не по линии отца Жозефа, а по приказу самого графа де N. Понять, почему он здесь оказался, было несложно. Графиня молода и прелестна - ей едва минуло тридцать, граф на двадцать лет ее старше и обликом напоминает хищную птицу. К тому же не отличается галантностью и прочими качествами, которые ценят нежные дамы вроде графини Амалии. Немудрено, что бедняжка впала в соблазн. Босоногий оборванец молод и куда как хорош собой. Мэтр Трамблю подловил себя на мысли, что прикидывает - подойдет ли пленнику что-то из одежды его старшего внука. Ведь мальчишка. Как есть мальчишка. Встанет - будет едва ли среднего роста. Губы синие от холода. А все туда же - улыбнуться норовит и сделать вид, что все в порядке. Гордый. В самом деле - притащить ему куртку Филиппа, рубашку (пусть простая, полотняная, но все лучше, чем та, что на нем сейчас). Чулки шерстяные. И башмаки. А еще - воды вволю. Пусть умоется и приведет себя в порядок. - Можно попросить воды? - спросил пленник. - Что ж нельзя? - добродушно ответил страж, глядя на то, как молодой человек принимается за еду. - Можно. Я еще и врача вам пошлю. Вон как нога у вас вспухла. Неровен час - перелом... Но перелома не обнаружилось. Врач наложил на колено тугую повязку, обработал многочисленные ссадины, повязки удостоилась и правая кисть. Боль, не очень назойливо, но неотступно терзавшая молодого человека, постепенно ослабела и сошла на нет. Если, конечно, не двигаться. Он даже задремал. Разбудил его визит другого тюремщика. Тюремщик принес чистую одежду, полотенце, тазик с водой, расческу и зеркальце. Когда настала пора ужина, в камере снова появился мэтр Трамблю. Он удовлетворенно крякнул, увидев, что узник привел себя в надлежащий приличному человеку вид. - Сейчас стемнеет уже. Ложитесь-ка спать. Мышей не бойтесь, они вреда не причинят, а крыс у нас тут нет. Вывели всех. Я бы свечу вам оставил, да не положено. И ни к чему оно. Баловство одно. Ворчание надзирателя Рене оставил почти без внимания. Он впал в сонное безразличие. Первый день в заточении закончился. *** Второй день прошел без приключений и происшествий. Проклятое колено перестало опухать и начало даже слегка сгибаться. Рене медленно ходил по камере туда-сюда и благодарил надзирателя за ботинки и одежду. Отец Левер не уставал повторять своим воспитанникам: "Умейте слушать других людей. Умеющий слушать может услышать больше, чем тот, кто хочет высказаться сам". Рене слушать умел. И был научен задавать нужные вопросы. Вроде бы простые и невинные сведения склыдывались затем в единую картину. Картина была не так плоха, как можно было подумать. Комендант маленькой тюрьмы вынужден был сам носить пищу узникам дворянского происхождения - их сейчас было всего пятеро. Как выяснилось, бывало куда больше. Значит, заговор Гастона продолжал раскручиваться, и аресты не начались. Почему комендант выполнял несвойственные ему обязанности? Да потому, что почти все люди, обычно занятые на охране и в хозяйстве, были отправлены на подмогу людям отца Жозефа. Кого ищут? Испанского шпиона, кого ж еще. Говорят, у него при себе важные бумаги. Монах, пожилой мужчина. Рене, услышав это, улыбнулся уголками губ. Монах, значит. Отлично. Никто даже не догадывался, что искомый шпион сидит за решеткой вторые сутки. Вторые. Ни одной мысли о побеге не возникало. В кармане колета обнаружилась монетка - один луидор. Благодаря ей Рене имел возможность умываться теплой водой и пить не воду, а вино. К вечеру комендант сболтнул еще одну интересную подробность: арестант был не внесен ни в один официальный список. Видимо, граф окончательно решил, что не стоит семейные дела путать с общественными. Сам факт выглядел достаточно зловеще. Рене заснул с мыслями о том, что будет, если за оставшееся время он все же не придумает, как отсюда выбраться. Граф поведет себя как честный дворянин и вызовет его на дуэль? Или же стоит готовиться к куда более мрачным перспективам? *** Третий день мало чем отличался от второго. Разве что на обед к похлебке прибавилась пулярка - явная роскошь. Оказывается, у жены коменданта были именины. Зато на четвертый день случилось нечто особенное. В камеру внесли второй тюфяк. Получасом позже у Рене появился сосед. В первую секунду показалось, что в камеру ввалился Портос собственной персоной. Но впечатление оказалось ложным. Хотя детина не уступал достойному г-ну дю Валлону ни в росте, ни в мощи. Входя, он ударился головой о потолок. Едва дверь закрылась, как детина принялся ругаться. Громко, с наслаждением и изобретательно. Во всяком случае, Рене с удивлением понял, что половины ругательств он не знает. Кое-что стоило запомнить. Слегка отведя душу, детина соизволил заметить, что в камере он не один. - Прошу прощения, сударь! - сконфуженно пробасил он. - Я вас не заметил. Вы дворянин? - Да, сударь, - вежливо ответил Рене. - Батист де Ресто, шевалье, к вашим услугам. Протянулась мощная рука, густо поросшая рыжеватыми волосками. Но выбора не оставалось - приветствие есть приветствие. Как бы себя назвать? - Шарль де Бри, шевалье. Рад знакомству, шевалье. Великан оказался человеком деликатным. Во всяком случае, он понял, что демонстрировать силу не стоит. - За что вы сюда угодили? - спросил Батист, когда с приветствиями было покончено. - Судебное недоразумение, - не вдаваясь в подробности, сообщил Рене. - А вы? Последовал тяжелый вздох. - Я прибил свою любовницу. Не убил, но искалечил. А она - жена местного судьи. Не станешь же ему говорить, что она требовала, чтобы я нашел способ свернуть ему шею... и женился на ней. Арамис тихо улыбнулся. Видимо, жены судейских были падки на такой тип мужской красоты. Вспомнить хотя бы г-жу дю Валлон, бывшую прокуроршу... Что ж, их, бедняжек, можно понять. Время пошло быстрее. К вечеру Батист считал соседа закадычным другом. А Рене делал выводы. Добродушный, но совершенно недалекий человек. Наивный - куда там Портосу! Впрочем, Портосу прибавила ума-разума парижская жизнь. В голове вертелась какая-то смутная мысль. Которая, впрочем, не желала становиться определенной и ясной. К ужину подали вино. Хорошее, крепкое вино. Не в кувшине, а в бутылке. Луидор и доброта коменданта продолжали делать свое дело. Именно тогда, когда Батист откупоривал бутылку, смутная мысль, крутившаяся в голове Рене, приобрела ясные очертания. Ему не хватало силы? Да вот же она. Только бы воспользоваться ею должным образом. Потому Рене попросил в дополнение к вину кувшин с водой. Воду он намерен был пить сам. Вино - отдать соседу. Содержимого пузатой бутыли из темного стекла хватило как раз на то, чтобы сосед пришел в благостное состояние духа. Начал ходить по камере. И петь песни. Голос у него был громкий, но пел он на редкость фальшиво. Куда фальшивей, чем это в свое время получалось у д`Артаньяна. К тому же гасконские залихватские песни слушались не в пример веселее. Но сейчас тот, кого еще несколько лет назад называли Арамисом, готов был терпеть какую угодно фальшь и какие угодно похабные словечки. Лишь бы удалось повернуть разговор в нужное русло... Удалось. Даже без усилий. Просто в могучей руке Батиста сломался черенок ложки. Рене рассмеялся. - Это слишком хрупкая вещь для вас, мой друг. Вам нужны столовые приборы из более прочного материала. У меня был друг, который так же, как вы, ломал ложки, вилки и ножи. Нечаянно. - А мог ли он сбить быка одним ударом? - Не видел собственными глазами... но, пожалуй, мог. Ручаюсь за то, что он мог бы совладать вот с таким прутом, как у нас в решетке. Я видел, как он за пять минут сделал из подобного кольцо. - Из вот такого? - Ну да! - как можно более простодушным тоном подтвердил Рене. Сердце у него в груди отчаянно колотилось, глаза расширились от волнения и нетерпения. Великан усмехнулся. Встал. Подошел к окну, которое приходилось ему на уровне плеч. - Осторожнее, не надо бить стекло. Мы с вами забавляемся, а не пытаемся бежать! - с нарочитой серьезностью произнес Рене. Батист важно кивнул. Несколько бесконечно долгих мгновений казалось, что прут стоит на месте. Затем раздался довольно неприятный царапающий звук - и шорох сыплющегося известняка, из которого была сложена стена. Прут медленно, но верно покинул предназначавшееся ему место. - Великолепно! - вырвалось у Рене. О, как он сейчас благодарил святого Игнация, покровителя своего Ордена! Много силы и мало хитрости! Это настоящий подарок судьбы. Не говоря ни слова, Батист свернул толстый прут в кольцо. Причем постарался сделать так, чтобы края сомкнулись. Это ему вполне удалось. - Вот! - важно и гордо сказал он. - Не хуже вашего друга? Рене кивнул. Но тут же как бы невзначай добавил: - Мой друг с легкостью мог сделать из этого прута не только круг. Но и нечто вроде вот такой фигуры. Он показал что-то спиралевидное. Батист усмехнулся победно. И снова подошел к окну. Второй прут принял нужную форму. За ним последовал третий. И четвертый. После превращения пятого в подобие цветка геральдической лилии пришлось со вздохом признать, что победа осталась за Батистом. - Оставьте пока, завтра вставите на место, - Рене с деланным безразличием махнул рукой на лежащие на полу прутья. - Это будет совершенное чудо... А пока давайте-ка спать. - Давайте! - покладисто согласился Батист. Он одним глотком выпил остатки воды в кувшине, и лег. Темнело быстро. Через полчаса раздался мерный, раскатистый храп. Часовых под окнами пока не было. Их ставили после полуночи. К тому же Батист упомянул о важном обстоятельстве: окна их узилища выходили на внешнюю сторону двора. То есть достаточно было преодолеть опасный, но короткий участок открытого пространства, перемахнуть через стену (очень кстати там рос дикий виноград) и очутиться на свободе. А, главное - выставить стекло. Желательно бесшумно. Но это было довольно просто. Графиня в благодарность за чудесную ночь одела на палец любовника милый перстенек с алмазом. Рене подтянулся на руках, примостился в нише окна и принялся за дело. Стекло капитулировало в тот момент, когда где-то вдалеке часы на ратуше пробили три четверти одиннадцатого. На улице было холодно, накрапывал дождик. Внутренний дворик оказался совершенно пуст. Стена оказалась совсем не высокой. Когда часы били ровно одиннадцать, шевалье д`Эрбле лез уже по другой стене. Той самой, с которой так неудачно сорвался четырьмя днями раньше. По случаю окончания охоты был устроен фейерверк и ужин. Граф и слуги уехали к Месье. Неверная супруга страдала в одиночестве. Все это Рене сообщила изумленная камеристка - окно хозяйки было закрыто ставнями. Пришлось воспользоваться окном комнаты горничной. Смышленая девушка узнала силуэт в окне, и без колебаний распахнула рамы. - Мне потребуется ваша помощь! - только и сказал он. *** Графиня де N. сидела в кресле и нервно заламывала руки. - Чем я вам могу помочь? Через два часа вернется муж. Он отправляет меня в одно из своих поместий близ Блуа... Если он вас увидит... Деньгами я вас смогу снабдить. Но костюм... вас узнают... я не смогу сейчас достать какое-либо платье... - Кроме женского! - раздался от дверей нежный звонкий девичий голосок, принадлежащий камеристке. - Что ты говоришь, милая? - растерянно переспросила графиня. - Шевалье нужно переодеть в женское платье. Я готова покинуть замок сама, добраться до места, которое вы укажете, и ждать вас там. А роль камеристки исполнит шевалье Рене. Мы с ним почти одного роста. У нас похожий цвет волос. Если прикрыть лицо капюшоном - у меня ведь есть дорожная накидка, то шевалье может сойти за женщину. Фальшивые локоны. Подходящее платье. Руки в перчатках. Да граф мало внимания уделит служанке, сопровождающей госпожу. Лицо графини Амалии вспыхнуло от радости. - Уехать в моей карете, под охраной! О, да, да! Рене кусал губы. - Решайтесь, шевалье! - в один голос воскликнули женщины. - У нас мало времени! Делать было нечего. В самом деле, умница Жанна предложила лучший выход из положения. Последующие два часа были посвящены подготовке к рискованному маскараду. Рене думал, что никогда в жизни не забудет этих двух часов. Одно дело переодеться стариком-монахом и совсем другое изображать из себя женщину. К тому же ряса и накладная борода – маскарад несложный. Рене не без испуга смотрел, как Жанна выкладывает на кровать своей госпожи целый ворох одежды – платье, чулки, перчатки, какие-то странные туфли и длинную широкую накидку с капюшоном. Напоследок она принесла корсет. Рене невольно вздрогнул: - И это тоже? - Разумеется, милый Рене. Вы стройны, но талия должна быть затянута, иначе даже женщина просто не влезет в платье. Тем временем Жанна принесла воду, полотенца и принадлежности для бритья. Конечно, можно было положиться на широкий капюшон и не тратить времени на бритье, но графиня N боялась рисковать. Рене попытался объяснить, что такая мелочь роли не сыграет. Пришлось напомнить, что с пойманными любовниками порой расправляются довольно зверскими способами. Менее деликатная Жанна даже уточнила какими. Бедный граф N готовился сопровождать свою неверную жену и даже предположить не мог, что в это время заключенный под стражу любовник бреется в его доме, его же бритвой, при помощи его же супруги. Он даже не подозревал, что подобная наглость вобще возможна. Тем временем с бритьем было благополучно покончено и догадливая графиня распорядилась принести в комнату легкий ужин. Они выпили вина, съели немного гусиного паштета и продолжили превращать аббата в камеристку. Тут Рене понял самое главное. Для того, чтобы одеться, ему придется сначала раздеться. А так как сам он с корсетом и платьем справится никак не сможет, ему придется раздеваться в присутствии дам. - Скорее же, милый Рене, - поторопила графиня N, не поняв его замешательства. Арамис почувствовал, как у него теплеют щеки. Но делать было нечего – он глубоко вздохнул и сердито равнул ворот рубашки. Пока Рене раздевался, Жанна аккуратно складывала в узелок его одежду, не забывая попутно любоваться молодым священником. Шевалье был так хорош собой, что Жанна увлеклась и не заметила, что засунула в узелок не только всю его одежду, но и чулки с корсетом. Графиня N даже не обратила внимания на ее оплошнсть, так как перед ее глазами было зрелище куда более интересное, чем работа незадачливой камеристки. Рене, ощущая эти взгляды, уже не раз покрывался горячей волной румянца и клятвенно обещал себе не соглашаться больше на подобную авантюру даже ради спасения собственной жизни. Когда дошло дело до чулок, Жанна спохватилась и принялась торопливо рыться в узелке. Графиня выхватила его из рук камеристки и сердито шепнула ей на ухо: - Меньше нужно было глазеть на господина д’Эрбле! Сейчас же выйди и принеси мою шкатулку! Когда на Арамисе затянули корсет, он подумал, что как бы зверски не расправлялись вбешенные мужья с пойманными любовниками, до такой пытки им никогда не додуматься. Ребра нещадно сдавливали твердые узкие пластинки, несчастный аббат едва мог вздохнуть, а наклониться, казалось и вовсе было невозможно. - Слишком туго? – озабоченно спросила графиня. – Но иначе нельзя. Вы скоро привыкните... - Надеюсь! – выдохнул Арамис. – По чести, святая инквизиция куда менее изобретательна, чем нынешняя мода. Жанна тихонько засмеялась, и Рене, обратив на нее внимание заметил, что она несет к столику какую-то шкатулку. Неужели его ожидает что-то еще?! Он не ошибся. После того, как Арамис был одет и к его собственным волосам были прикреплены накладные локоны, графиня взяла шкатулку и подошла к Рене. - Вы слишком бледны, друг мой, вероятно, из-за корсета. Но мы это сейчас поправим. - Она открыла шкатулку, в которой была различного рода памада, румяна, белила, подводка для глаз и специальные кисточки для нанесения вышеперечисленных веществ на лицо. Графиня N была настроена решительно. Арамис понял, что его ожидает еще и эта бесчеловечная процедура. Минут пятнадцать графиня трудилась над его лицом. В это время Жанна положила в узелок с одеждой немного еды и алмазный перстень, которым Рене так ловко избавился от тюремного стекла. Перстень никак не подходил простой камеристке, и его пришлось снять. Наконец, графиня оставила Рене в покое и подвела его к большому зеркалу. Жанна тоже поспешила полюбоваться на проделанную работу. Рене взглянул в зеркала и был поражен – в отражении он увидел трех хорошеньких женщин! Две дамы были очень похожи друг на друга. Человек незнающий, непременно подумал бы, что Жанна привела с собой свою сестру. …Прекрасная графиня еле дошла до кареты, опираясь на руку камеристки. Она почти потеряла голову от страха. О, что будет, если маскарад будет раскрыт! Если бы Рене не поддерживал ее – куда надежнее, чем это сделала бы женщина, его спутница упала бы на ступеньки лестницы. Он, в отличие от своей нежной подруги, вполне владел собой. И, пожалуй, ему доставляло удовольствие дурачить и без того рогатого супруга – соперники находились друг от друга на расстоянии вытянутой руки. Граф не обращал на служанку своей супруги ни малейшего внимания. А Рене, который достаточно насмотрелся на поведение камеристок, достаточно убедительно играл свою роль. Он чуть не рассмеялся в тот момент, когда кто-то из слуг графа помогал ему войти в карету. Темнота оказалась неоценимой сообщницей. К тому же граф де N, стремясь поскорее удалить свою жену от источника соблазна, сам приложил все усилия к тому, чтобы задержки с отъездом не получилось. Таким образом, в четверть второго ночи карета с опущенными кожаными занавесками в сопровождении десятка хорошо вооруженных сопровождающих покинула пределы замка. В карете сидели, прижавшись друг к другу, две женщины – более никого. Графиня некоторое время была в полузабытьи, намертво вцепившись в руку лже-камеристки. И лишь несколько нежных поцелуев помогли ей вернуться в реальность. - Мы… уехали? – еле слышным голосом пролепетала она. - Да, все благополучно! – как можно более ласково проговорил Арамис, понимая, что нервы бедной графини все еще напряжены до предела. -О! – только и сказала она, опуская голову на плечо своего спутника. Что написать о дальнейшем путешествии? Оно было весьма приятным. Графиня и ее «камеристка» чувствовали себя вполне довольными – благо, предосторожности, предпринятые графом, оказались как нельзя кстати. Закрытая карета, неразговорчивая охрана, которой был отдан только один приказ – доставить хозяйку к месту назначения, отсутствие долгих остановок – все было на руку любовникам. Через двое суток к вечеру карета въехала в ворота замка, принадлежащего графине де N. Здесь ей предстояло жить ближайшие несколько месяцев – вымаливая у Бога и супруга прощение. Настоящая камеристка должна была присоединиться к госпоже только на следующий день – Жанна при всем своем желании не могла преодолеть то же расстояние на почтовых со скоростью личного экипажа, который почти нигде не останавливался. Но и это обстоятельство вполне устраивало графиню Амалию. Возлюбленный волей-неволей оставался рядом с ней еще некоторое время. Днем графиня с «камеристкой» в сопровождении трех или четырех слуг отправилась на прогулку. - Что это за замок вон там, на холме? – спросил Арамис, указывая на небольшой, но очень красивый замок, построенный явно в начале прошлого века. Замок возвышался невдалеке от проезжей дороги. К нему вела широкая тисовая аллея. - Это Ла Фер. – ответила Амалия. - Ла Фер! – Арамис невольно приподнялся со своего места. – Такова была фамилия одного из моих ближайших друзей. Того, кого я знал под именем Атоса. - Ваш друг, один из знаменитой четверки? – улыбнулась графиня. - О, да! Я полагаю, что это вряд ли может быть совпадением. Тем более, что он упоминал, что его земли расположены где-то в этих местах… мы давно не виделись с ним… - Вам было бы приятно встретить своего друга? - Признаться – да. Очень приятно. - Ну, я пошлю навести справки! – пообещала графиня, нежно глядя на своего спутника. – Я давно не была здесь, потому не могу знать подробности. Но слуги наверняка знают… …На следующий день Арамис знал, куда именно направится, покинув замок графини Амалии. Пока графиня сладко спала, он воспользовался свободным временем и разобрался в бумагах Гастона. Часть следовало оставить при себе и отдать кому следовало. Вторая часть могла скорее заинтересовать совсем других людей. И обе нужно было доставлять как можно более срочно. Для доставки второй части бумаг требовался верный, очень верный человек. Такой человек неожиданно нашелся на расстоянии не более полутора-двух лье. Но согласится ли граф де Ла Фер на предложение давнего друга? Ответ на этот вопрос был только делом времени…
Viksa Vita: История четвертая, Про то, что старых друзей навещать не только приятно, но и полезно. Странный это был диалог. Потому что активное участие в нем принимал только один собеседник. Второй ограничивался минимумом слов. Долговязый светловолосый человек, одетый как знатный состоятельный дворянин, при шпаге, стоял во дворе замка и срывающимся от гнева голосом кричал: - Я не намерен более терпеть такое нахальное, возмутительное, вызывающее поведение с вашей стороны! Вы ответите по всем правилам за оскорбление, нанесенное моей супруге! Приезжему дворянину отвечал из окна второго этажа голос спокойный и звучный: - Я сказал вам, сударь, что не принимаю гостей, и намерен повторять это снова и снова. До тех пор, пока вы не поймете. - Так не принято в приличном обществе! Вместо ответа последовало легкое, но весьма выразительное движение плеч, которое вряд ли возможно было заметить снизу. Жест выразил досаду и скуку одновременно. Приоткрытая створка окна с треском захлопнулась. Хозяин замка явно не желал с кем-либо разговаривать. Более умный и менее возбужденный происходящим человек тотчас понял бы, что дальнейшие доводы приводить бесполезно. Но гость – как уже понятно из разговора – гость незваный и нежелательный, покидать двор не спешил. Он бросил поводья лошади сопровождавшему его слуге и, бормоча проклятия, принялся колотить молотком в дверь особняка. Старая дверь потеряла былую презентабельность, но не утратила своих чисто утилитарных полезных качеств. Дубовые створки лишь слегка скрипнули. - Я вызываю вас на дуэль! Слышите, господин нахал! Дверь неожиданно распахнулась. Хозяин дома появился на пороге с пистолетом в одной руке и с обнаженной шпагой в другой. Гость, онемевший от такого поворота дел, слегка попятился. - Я не жалуюсь на слух, господин маркиз. - Моя жена… - Плевать я хотел на вашу жену. Убирайтесь ко всем чертям, Лавальер, пока я не убил вас на месте. Мне, право, будет слегка досадно, что вы поплатитесь жизнью за ханжество вашей супруги. Вы были славным собутыльником, но… Маркиз колебался. - Граф, вы принесете нам свои извинения, или… - уже далеко не так решительно и громко, как прежде, начал было он. - Перейдем к «или». Хозяин дома с тем же ужасающим спокойствием принял боевую позицию. Пистолет он заткнул за пояс. - Что это значит, граф? - Вы меня вызвали на дуэль? Я готов дать вам удовлетворение. Немедленно. На мнение мадам де Лавальер мне наплевать. Мне наплевать также на то, где она возьмет деньги на ваши похороны. - Граф, вы пьяны! – теперь в голосе маркиза ясно прорезались истерические нотки. - Да, – спокойно согласился граф. – Я пьян. Но не думайте, что это помешает мне проколоть вас. Просто я потрачу на это несколько больше времени… Маркиз де Лавальер, набожно перекрестившись, отступил на шаг назад. Как раз в этот самый момент раздался цокот копыт. Во дворе дома появилось новое действующее лицо. Молодой мужчина в скромном наряде простого горожанина легко спешился и, ведя коня в поводу, приблизился к хозяину и гостю. Лавальер оглянулся. Каким бы скромным ни был наряд вновь прибывшего, цепкий взгляд маркиза тотчас определил, что перед ним – птица не простая. Мещане не обладают военной выправкой, мещане не носят на пальцах кольца с алмазами, мещане не смотрят на дворян так прямо и пристально. Это привилегия равных по положению. - Кажется, я помешал вам? – с легкой иронией в голосе осведомился пришелец. – Атос, я не вовремя? Граф вздрогнул и устремил на еще одного незваного гостя взгляд, полный немого изумления. - Арамис, вас ли я вижу? - Я самый. А это что за господин? - Это господин маркиз де Лавальер, мой сосед. - А! – с еще более заметной иронией откликнулся пришелец. – Несчастный муж своей сварливой жены? Что он вам сделал, граф? - Какое вы имеете право спрашивать о таких вещах? – маркиз, опомнившись от неожиданности, бросился в новую словесную атаку. - Такое право, что вы, маркиз, немедленно покинете этот дом. Иначе я вынужден буду сообщить о вашем поведении людям, которые способны объяснить маркизе де Лавальер, что она не права… Если граф не принимает гостей, то у него на это есть причины. Веские причины, вы понимаете, маркиз? Не обращая более никакого внимания на маркиза, который просто задохнулся от высокомерного тона, каким с ним вздумали говорить, незнакомец неторопливо достал из сундучка, притороченного к седлу, небольшой пакет. Господин де Лавальер обладал хорошим зрением. Его гнев тотчас сменился липким, невыразимым ужасом. На свертке мелькнула печать – герб кардинала де Ришелье был слишком знаком маркизу, чтобы спутать его с каким-либо другим. Защита чести супруги отошла на второй план. Следовало спасать свою собственную шкуру. Маркиз готов был поклясться, что перед ним – посланец кардинала. А с кардиналом шутить не стоило. О, еще как не стоило! Хозяин дома с прежним ледяным спокойствием стоял в дверях, даже не удосужившись вложить шпагу в ножны. Маркиз почувствовал себя щенком, над которым нависли два матерых волкодава. - О, понимаю, понимаю! – поспешно сказал он, выдавливая из себя улыбку. – Государственные дела не терпят отлагательств… я потерплю… - Вы немедленно принесете свои извинения господину графу за доставленные ему неудобства! – в голосе посланца звенел металл. - Прошу меня извинить… о, это же такой пустяк… обычное женское любопытство, не более того… - Женское любопытство может привести к большой беде! – медленно произнося каждое слово, сказал незнакомец. Лавальер слишком долго прожил в столице, чтобы не понять – этот дворянин (чтобы его черти взяли!) с его чистым, лишенным всякого провинциального акцента выговором прибыл из Парижа. Ну и что, что скромно одет? ТАК разговаривать могут только те, кто имеет власть. Власть же… Ах, как нехорошо вышло! Ах, как нехорошо! - Милости просим к нам в гости, если вы, сударь, ненадолго задержитесь в наших краях. Ах, мы здесь почти не видим новых лиц. И приемов почти никто не устраивает! Ах, как приятно будет, если вы посетите нас! Здесь совсем недалеко! Маркиз согнулся в поклоне. «Посланец кардинала» чуть прикрыл подозрительно блестящие глаза и глубоко вздохнул, чтобы не рассмеяться. Смех душил его чем дальше, тем больше. Граф одобрительно покачал головой. И слегка усмехнулся. Через пару минут маркиз и его слуга уехали. Хозяин и гость остались вдвоем. - Атос. - Арамис. Последовало крепкое дружеское объятие. Затем гостя пригласили в дом. Рене д`Эрбле за последние несколько лет привык находиться во всякой обстановке. Сам он жил в келье, которую можно было назвать спартанской: кровать, полки с книгами, стол, пара стульев. Бывать ему приходилось в кабинете ректора коллегии (сдержанная, элегантная роскошь, заметная лишь опытному взгляду), в особняках знатных господ (всякий устраивал быт на свой вкус), в будуарах изнеженных дам (уют и томная пышность), в придорожных гостиницах (неважно, какая обстановка – лишь бы было чисто, тихо и имелась удобная кровать), в тюрьме (сыро, темно, никаких удобств, кроме соломенного тюфяка). Но то, что его окружало сейчас, было совсем непохоже на все, что он видел ранее. Все, что его окружало сейчас, когда-то было добротным, купленным с любовью, ухоженным. Когда-то – но не теперь. Теперь это – нет, даже не ветшало, не приходило в упадок, не изнашивалось с годами. Это просто умирало. Медленно, но верно. Рене с ужасом смотрел по сторонам. Дубовые панели на стенах давно никто не полировал мягкой тряпочкой. Грязи не было, и в то же время казалось, что все вокруг покрыто толстым слоем пыли и паутины. А еще был холод, наводивший на мысль о склепе. Было очень холодно. Нестерпимо холодно для дома, где живут люди. Здесь была промозглая, неприветливая зима, грозившая превратиться в вечный сон. Ни намека на будущее. Еле теплящееся сегодня. И – вчера, ставшее упреком. Шаги гулко отдавались в пустом коридоре. Гость ловил себя на суеверной мысли, что ему хочется перекреститься. Обитель человека, заживо похоронившего себя, он видел впервые. И ему было невыносимо больно от мысли о том, что этот человек – его друг. Атос. Лучший из четверых. Выше всех на голову в любом деле. Безупречность, пытливейший, глубокий ум, благородство, искренность, бескорыстность – и это запустение? Эта пыль. Этот ледяной воздух. Это горькое одиночество в доме, достаточно просторном для того, чтобы принимать гостей, иметь обширный штат слуг, жить на широкую ногу… Они оказались в комнате, которая служила кабинетом для хозяина. И Арамис с каким-то невыразимым облегчением увидел, что стол завален книгами. Книги дышали, книги жили. От книг шло почти осязаемое тепло человеческих рук. Фолианты эпохи Возрождения в толстых переплетах, сафьяновые обложки изданий конца прошлого века… На краю стола стояла открытая бутылка вина. Камин не горел. Его, похоже, вообще не топили нынешней осенью… Перехватив взгляд гостя, Атос только усмехнулся. Усмешка была горькой и мудрой одновременно. - Сейчас я кликну Гримо. Он распорядится насчет ужина. Конечно, друг мой, у меня совиное гнездо, но накормить гостя я всегда могу. Не сомневайтесь. Граф коротко свистнул. На зов появился Гримо. В первую секунду он остолбенел на пороге, увидев, что граф не один. Еще большее изумление отразилось на лице слуги, когда он понял, кто сидит в кресле. - Здравствуй, Гримо! – сказал Арамис. Слуга молча поклонился до земли. - Камин, ужин, вино, - распорядился Атос. Секунду поколебавшись, добавил: - Приготовить комнату для гостей, нагреть ванну. Все, ступай. Безмолвная тень исчезла. - Как вы меня нашли? – спросил Атос. Арамис улыбнулся. - Счастливая случайность. Я оказался рядом с вашим домом, и решил заехать. Глаза Атоса потеплели. Он протянул старому другу руку. - Арамис, я рад вас видеть. Но что такое вы мне привезли? От этого свертка в ваших руках Лавальер шарахнулся как черт от ладана! - Это? – Арамис рассмеялся. – Атос, я же знаю, что вы любите выдержанный херес! Здесь две бутылки. Из личного погреба господина де Ришелье. - Что я слышу! В прежнее время нас снабжал вином квартирный хозяин д`Артаньяна, этот каналья Бонасье – если я правильно помню его фамилию. А теперь вы пользуетесь личным погребом кардинала? Вы у него на службе? Ничего не понимаю! - У него на службе граф де N. Считайте, что бутылки попали к нам, минуя графа - А… - протянул Атос. И слегка улыбнулся. Эта еле заметная улыбка, так хорошо знакомая Арамису, свидетельствовала о том, что Атос понял куда больше, чем ему объяснили. – У мадам Амалии отличный вкус. Вся их семья этим славится. Арамис покраснел до корней волос. И отвел взгляд. - Придется оказать ответную любезность. Завтра же пошлю к ней Гримо – у меня, на счастье, есть, чем ответить. Прекрасное вино урожая 1595 года… Кстати, отведайте-ка вот этого. Вам должно понравиться. Атос встал и взял с поставца еще один бокал. Плеснул туда вина из бутылки, стоявшей на столе. Таким же привычным жестом наполнил свой бокал. Откинул со лба челку – еще один жест, отлично знакомый Арамису. - Я рад вас видеть, любезный друг. Былые товарищи по оружию осушили бокалы. Гримо тихо и незаметно возник в комнате, притащил охапку дров, растопил камин. Еле заметное движение пальцев Атоса подсказало слуге, что нужно также зажечь свечи. Арамис, все это время машинально потягивавший вино – в самом деле терпкое и ароматное, закончил обозревать комнату. Теперь можно было украдкой рассмотреть хозяина дома. Бог с ним, с запустением вокруг. Три дня работы десятка слуг, достаточное количество средств – и все можно привести в порядок. Куда страшнее было осознать то, что некому было наводить этот порядок. Арамис постоянно ловил себя на мысли о том, что подсознательно готовился к чему-то страшному, но реальность превзошла все его опасения во много раз. Атос спивался. Раньше, в благословенные времена, когда их было сначала трое, потом – четверо, Атос тоже пил. Но тогда на то существовала причина. Мрачный кошмар, отравлявший жизнь Атоса, давным-давно исчез.. Но бутылка вина по-прежнему служила спутницей Атоса. И, кажется, превращалась уже не в спутницу, а в госпожу. На графа было жутковато смотреть. Взгляд не потерял прежней мудрости и величавого спокойствия, но веки были воспаленными, глаза – мутными, точно подернутыми пленкой. На правом виске беспокойно билась набрякшая фиолетовая жилка. Следить за прической Атосу, видимо, не хотелось, и он ограничивался тем, что перетягивал волосы сзади кожаным шнурком. Черты лица, такие чеканные и благородные, словно расплылись, приобрели какую-то странную, непривычную неопределенность. Лоб прорезали несколько морщин, особенно заметных, когда Атос поворачивался к свету. Пламя камина с безжалостной ясностью показывало, что Атос постарел. И причина этого заключалась именно в беспробудном, каждодневном пьянстве. Сил не было смотреть на Атоса, которого Арамис знал и любил таким деятельным, рассудительным, спокойным, полным сил, всегда готового выручить друга из беды или просто затруднительного положения… на Атоса, который превращался в горького пьяницу. Арамису невольно пришло на ум дерево, росшее под окнами его кельи в Нанси. Позапрошлой осенью, когда ремонтировали монастырскую стену, топор плотника случайно повредил могучий дуб, которому было уже лет сто. Исполинское дерево, казалось, даже не заметило подрубленного корня. Зазеленело весной. Но к середине лета листья пожелтели, пожухли. И сильная гроза, разразившаяся как раз накануне отъезда Рене в нынешнее путешествие, повалила дерево, сломав его как щепку… …- Вы мрачны, мой друг? Что за забота? – голос Атоса вывел Арамиса из задумчивости. Голос, оставшийся прежним – глубоким, звучным и спокойным. - Я просто устал, – поспешно ответил Арамис. – Но это ерунда. Я сейчас приду в себя. Я не стесняю вас, Атос? Вы живете отшельником. - Отшельником поневоле, Арамис. – Атос снова наполнил бокалы. – Я признаю только настоящую дружбу и настоящие отношения. А то, что окружает меня здесь… Блеф, мишура. - Вы в ссоре с маркизом Лавальер? – Арамис сам налил себе вина и подошел к камину. – Это на вас не похоже. В прежние времена вы, кажется, неплохо ладили. - Да, потому что маркиз был не женат! – Атос холодно усмехнулся. – А женитьба, мой друг, порой до неузнаваемости меняет людей… впрочем, вам эта метаморфоза не грозит в любом случае. Как и мне. - Портоса женитьба изменила мало! – возразил Арамис, невольно улыбнувшись. - Вы видели Портоса? - удивился Атос. - Да, с месяц тому назад. Мне вдруг стало везти на случайные совпадения, которые приводят меня к старым друзьям. Сначала – Портос, потом – вы… И Арамис принялся описывать свое пребывание в поместье достойного господина дю Валлона во всех подробностях, упуская лишь то, что касалось его личных дел и обстоятельств, которые привели его в Пикардию. Аббат видел, как меняется лицо Атоса. Оно просветлело, морщинки вокруг глаз стали менее заметные, на губах появилась легкая улыбка – та самая, которая так шла графу. Но, к сожалению, даже самый подробный рассказ рано или поздно заканчивается. - А д`Артаньян? Вы что-нибудь знаете о нем? – спросил Атос после некоторой паузы. - Я едва не встретился и с ним. Мы разминулись в Париже буквально на несколько часов. Если бы я сразу занялся не своими делами, а поисками нашего лейтенанта, мы бы непременно успели переговорить. Но я освободился лишь к вечеру – полк выступил в поход. Кардинал начал очередную военную кампанию во Фландрии… Возможно, я и встречу его… если успею вернуться… Но мы отвлеклись. Поговорим лучше о вас. Атос вновь пожал плечами. - Про меня? Ничего интересного. Вновь вошел Гримо, который принес незамысловатый ужин. Арамис, который не прочь был подкрепиться, с радостью принялся за еду. Атос едва притронулся к крылышку пулярки. Зато не забывал наполнять бокалы. - Вы ничего не едите! – мягко упрекнул друга Арамис. - Я не голоден. Эти слова сопровождались мягкой, чуть грустной улыбкой. Арамис опустил глаза и прикусил нижнюю губу. Атос почти не ел. Нормальную пищу ему заменяло вино… - Так что у вас случилось с маркизом де Лавальер? – вернулся к начатой ранее теме Арамис. - Пустяки! – Атос пошевелил дрова в камине. – Маркиз стал глупцом, и теперь за него думает его супруга. Она возглавляет попечительский совет нашего прихода. Мнит себя святой, потому что раз в месяц сама кормит обедом своих бедняков и дает милостыню щедрее, чем остальные. Редкая ханжа. Раз в полгода является в церковь с округлившимся животиком и начинает умильным голосом рассуждать о будущей малютке. - У маркиза выводок детей? - Ни одного. Все беременности заканчиваются или выкидышем, или появлением мертвого ребенка. Именно поэтому маркиза особенно невыносима. Она решила, что отсутствие детей – наказание за какой-то грех, и теперь усердно вымаливает прощение. Недели три назад она явилась ко мне. Узнать, почему я пропустил воскресную службу. Хочу сказать вам, мой друг, что я не забываю своих христианских обязанностей… хотя и не афиширую это. Словом, в церкви я бываю довольно часто. – Атос со стуком поставил на пол пустую бутылку и тотчас взял с подноса ту, которую принес Гримо. – Маркиза приехала в понедельник к обеду. Видимо, она надеялась, что я приглашу ее к столу. У меня же не было ни малейшего желания слушать ее проповедь. Естественно, я приказал Гримо сказать ей, что меня нет дома. Кажется, я сделал это слишком громко. Арамис усмехнулся. - Да… я сделал это громко, потому что хотел, чтобы она услышала. Я думал, что она умнее и поймет намек. Признаюсь, я был слегка пьян, однако, старался выбирать слова, которые приличная женщина может слушать без ущерба своей чести. Атос встал из кресла и прошелся по комнате. Пламя в камине горело ярко и весело, промозглый воздух теплел с каждой минутой. Арамис смотрел на него и кусал губы. Невероятная вещь: граф был не просто пьян – он был пьян мертвецки. Но при этом не терял ясности ума. Иной человек в подобном состоянии валится в кровать и спит до утра, иной – пускается в дебош, пока опять же не валится без сил на том месте, где его застигла усталость, иной поет песни… Здесь ничего подобного не наблюдалось. Если не вглядываться в лицо Атоса и забыть о том, что только за последний час он выпил не менее полутора бутылок крепкого выдержанного вина – не подкрепляя при этом свои силы какой-либо едой, то граф казался совершенно трезвым. Голос звучал уверенно и ясно. Руки не дрожали, походка была твердой. Вот разве что Атос все же старался не ходить, а сидеть, поставив свой бокал на широкий подлокотник кресла. - И что же было дальше? – спросил шевалье. - А то, дорогой друг, что маркиза дала Гримо пощечину и заявила, что он такой же лгун и пьяница, как и я. После чего велела кучеру поворачивать. Если я говорил громко, то и она не позаботилась о том, чтобы говорить тише. Я сам наказываю своих слуг, и никогда не позволю делать это другим. Оскорбление было нанесено в равной мере как Гримо, так и мне. Гримо служит мне верой и правдой много лет. Потому я решил вступиться за него, как вступился бы за честь любого порядочного человека. Еще глоток вина. - Маркиз уверяет, что я швырнул в его жену бутылкой. - Полноте! – Арамис не мог удержаться от смеха. - Вот! Вы сразу поняли, что я не мог этого сделать! Она, конечно, глупа и чванлива, но я – дворянин, и не могу швырнуть в женщину бутылкой. Ни пустой, ни – тем более! – полной. - Даже не сомневаюсь, Атос. Но вслед маркизе что-то полетело? - «Жизнеописание двенадцати цезарей»! Это было первое, что попалось мне под руку. Я был, признаться, сильно раздражен, и потому не попал. Маркиза подобрала книгу и увезла с собой… Одно это обстоятельство должно было показать Лавальеру, как в все в действительности произошло. Но он предпочел поверить своей жене. А эта ханжа оказалась не только дурой, но и лгуньей. Впрочем, обычное сочетание… - И он приехал просить у вас удовлетворения? - Именно! Причем не соизволил вернуть книгу. А она мне дорога, это прекрасное редчайшее издание. Друг мой, завтра с утра мы с вами осмотрим библиотеку. Полагаю, вы оцените ее по достоинству. А сейчас – будем веселиться и говорить, пока не закончится вино! Предупреждаю, что у меня неплохой погреб. Вы располагаете временем? - Для вас у меня всегда есть время. Поскольку спешить было некуда, друзья в самых удобных позах развалились в креслах и принялись разговаривать. Они пили шамбертен и вспоминали прошлое – счастливое недавнее прошлое, когда их было четверо. Арамис старался всеми возможными способами заставить говорить Атоса. Атос же то охотно поддерживал разговор, то впадал в какое-то странное оцепенение, весьма похожее на сон с открытыми глазами. Это случалось, когда Арамис увлекался и слишком долго не спрашивал графа о чем-либо. Впрочем, при первом же слове, сказанном чуть громче, Атос тотчас приходил в себя и отвечал так, словно и не уходил на время в какие-то потусторонние дали. Иногда разговор касался настоящего – Арамис пересказывал последние парижские новости. В том числе рискнул упомянуть о последних политических событиях. Атос, по своей давней привычке, молча слушал, изредка покачивая головой. Но не выражал ни одобрения, ни порицания. Однако, Арамис понял, что его слова достигли цели – Атос все понял. Не хуже, чем в те самые счастливые былые времена. Возникали в беседе имена общих знакомых. Бутылки пустели. Время незаметно шло вперед. За окнами робко забрезжил рассвет. Впрочем, это заметил только Арамис. У него начали предательски слипаться глаза, а голова сделалась тяжелой. Говорить было все труднее, шутки получались плоскими, невыразительными. К тому же дрова в камине продолжали потрескивать, распространяя блаженное тепло. Арамис еще помнил, как Атос что-то рассказывал ему. Что-то интересное, но мрачное. Кажется, разговор шел о вступлении в наследство этим самым замком. Длинная семейная история, которую стоило бы запомнить. Но звуки плыли в воздухе, не соединяясь в связную речь. Не меньше десятка бутылок доброго вина, бессонная ночь, нервное напряжение – все это сыграло свою роль. Как показалось Арамису – он сознательно уронил голову на руки и притворился спящим. Потому что у него больше не было сил ни видеть, ни слышать… Он ошибался – он был на самом пьян. Пьян так, как никогда в жизни. …Пробуждение было не из приятных. Смотреть на светлый прямоугольник окна оказалось невыносимо – свет резал глаза и казался неестественно ярким. Лучи солнца причиняли боль. Боль была во всем теле. Болели плечи, болели руки. Казалось, каждую мышцу выкручивает целая бригада не слишком умелых, но очень старательных палачей. Ныло все, что могло ныть. И жар. Сухой, сильный жар, мешающий дышать. Боже, кажется, он заболел… только этого еще не хватало! Рене д`Эрбле заставил себя сползти с постели, и, не одевая меховые тапочки, которые принес заботливый Гримо, босиком поплелся к окну. Хотелось пить. И лежать. Причем лежать неподвижно. Питье нашлось в стоявшем на столике кувшине. Не просто вода, а кисленький сок из диких яблок. Аббат пил долго и жадно. Отрывать потрескавшиеся губы от прохладного горлышка кувшина совершенно не хотелось. Поставив почти опустевший кувшин на прежнее место, шевалье поплелся к зеркалу. Посмотрел на себя. Невольно прикрыл глаза рукой и наморщил лоб. Отражение имело вид весьма помятый: отвратительный и жалкий одновременно. Под глазами набрякли фиолетовые синяки. На виске билась беспокойная лиловая жилка. Волосы спутались. Лицо заметно опухло. Губы были искусаны до багровых пятен. - Это я? – спросил сам у себя аббат. Урод в зеркале в точности повторил эти слова. И так же растерянно провел по волосам рукой, пытаясь хоть как-то привести в порядок прическу. Рене д`Эрбле ни разу в жизни не напивался. Ни разу. Сегодня сия метаморфоза произошла с ним впервые за двадцать девять лет. Показываться кому-либо на глаза в таком непотребном виде было выше сил господина аббата. Всегда подтянутого, всегда застегнутого на все крючки, всегда подчеркнуто аккуратного, всегда одетого с изысканностью вельможи. Арамис рухнул на постель и в отчаянии прикусил свою многострадальную нижнюю губу, которой и так изрядно досталось за прошлый вечер. Это была неисправимая привычка: когда он нервничал, он всегда начинал кусать губы. Голова, которую заставили заниматься привычным делом – думать, решительно запротестовала против такого насилия. И потребовала, чтобы ее не терзали мыслями на любую тему еще некоторое время. Пришлось подчиниться. Выхода все равно не оставалось… Смотреть на свет оказалось возможно только через ресницы. Рене лежал и пытался представить, каково сейчас Атосу. И какая радость для человека может заключаться в том, чтобы изо дня в день заливать в себя адские дозы вина или сидра? Выходило, что никакой. Роль ангела-спасителя досталась Гримо, который принес воду для умывания, чистое льняное полотенце и бритвенные принадлежности. Слуга посмотрел на друга своего господина и понимающе покачал головой. Арамис почувствовал, что краснеет от стыда. Но объяснять ничего не пришлось – Гримо развернулся и исчез, чтобы через короткий срок вернуться со стаканом, в котором плескалась какая-то горячая жидкость. Гримо почтительно поклонился и показал, что содержимое стакана нужно выпить одним глотком. Арамис принюхался. Пахло варево не слишком аппетитно. - Ты уверен, Гримо? Слуга серьезно кивнул. - Не нюхайте. Пейте сразу. Арамис последовал совету. Глотку обожгло не хуже, чем душу нераскаявшегося грешника – адским пламенем. Арамис поперхнулся и долго откашливался. Учитывая, что любое движение причиняло ему невыносимую боль, процедура была не из приятных. Но уже через несколько мгновений железный обруч, стягивавший виски, чуть-чуть ослаб. Аббат понял, что свет уже не режет глаза. Более того – голова сама повернулась в сторону застывшего у кровати Гримо. Именно голова, а не все туловище, как то было до принятия чудодейственного напитка. - Полежите! – приказал Гримо. Арамис не мог не послушаться. Всем своим видом слуга показывал, что ему-то это состояние отлично знакомо, и он прекрасно знает, как облегчить страдания. Горячая волна опускалась все ниже и ниже, принося облегчение. Гадкий привкус во рту пропал, вместо него возникла свежесть сродни той, которую дарует отвар из листьев мяты. Аббат растянулся под теплым одеялом. К его великому изумлению, кровать в комнате для гостей оказалась весьма удобной и мягкой. И вообще – при дневном свете комната отнюдь не выглядела заброшенной и холодной. Со двора доносились какие-то звуки. Боли уже не было. Потому Арамис в конце концов поддался вполне объяснимому любопытству и подошел к окну. То, что он там увидел, поразило его до глубины души. А когда он прислушался, удивление его возросло еще больше. Во двор был вынесен добротный стол, сделанный местными мастерами-краснодеревщиками и стул с высокой спинкой. Атос, аккуратно причесанный, выбритый до скрипа, в красивом камзоле и белоснежной рубашке, сидел за столом, перед которым толпились не менее двух десятков человек – по виду, зажиточные крестьяне или мелкие буржуа. Граф перебирал какие-то бумаги и разговаривал с одним из этих людей. Сквозь приоткрытое окно было прекрасно слышно все до слова. Речь шла о большом пруде, который находился на землях, принадлежащих Атосу. Полгода назад там начали разводить карпов. Речная рыба дорого ценилась в Париже, да и местные аристократы с удовольствием покупали ее к столу. Пруд был сдан в аренду одному предприимчивому крестьянину, который за короткий срок раскрутил дело так, что рыбный промысел стал весьма выгодным. Граф регулярно получал свою долю дохода. - Скажите, Дидье, а можно ли таким образом разводить другую рыбу? – спрашивал Атос. - Нет, ваша светлость, ведь в пруду не проточная вода! – с поклоном отвечал арендатор. – Карпы любят ил и спокойную воду, здесь им нравится. А для той же форели вода должна быть живой и чистой. Хотя если вложить деньги, прочистить протоку к Луаре и сделать ряд запруд, чтобы вода текла быстрее, то я ручаюсь, что можно будет разводить и форель тоже. - За осень и зиму сделайте, пожалуйста, все необходимые расчеты. Я подумаю тоже, сколько денег готов вложить в развитие вашего дела. - Если ваша светлость согласится не брать с меня зимой полную стоимость аренды, то к весне я сам смогу справиться с задачей своими средствами. Весной же потребуется непременно прочистить пруд. Атос кивнул в знак того, что он вполне согласен с этим суждением. К столу подошел следующий посетитель. Это был мельник – здоровенный детина с пудовыми кулаками. Было интересно видеть, как он робеет перед графом, неумело кланяется и мнет в руках фетровую шляпу. Но Арамис больше смотрел не на мельника, а на своего друга. Атос спокойно разговаривал с этими простыми людьми, арендаторами, малограмотными крестьянами, и вел себя так, как и должен вести знатный сеньор, который ценит тех, кто приносит ему доход. Почти каждому граф задавал вопросы не только по делу, но и просто так – о домочадцах, о каких-то радостях и проблемах. Нужно было видеть, как лица озарялись улыбками. Атос не спутал ни одного имени, ни разу не ошибся в именах детей. Оказывается, графа любили в этих краях. Если с сеньорами отношения складывались по-всякому (вспомнить ту же маркизу Лавальер), то простой люд господина де Ла Фера, судя по всему, боготворил. В сцене, которую наблюдал Арамис, сквозила какая-то патриархальность, не наигранная, истинная красота. Аббату невольно пришло на ум одно сочинение средневекового автора, прочитанное им накануне отъезда. Там были рассуждения об отношениях христиан первых веков существования новой веры, когда господа даровали рабам свободу, и начинали жить единым домом. Причем рабы не разбалтывались, а начинали относиться к своим обязанностям куда более ревностно, чем когда были не свободны: «Отныне им требовался лишь разумный контроль и доверие со стороны господина. Два этих качества приносят больше пользы, чем кнут и окрик». Более часа продолжалась эта сцена. Арамис, окончательно пришедший в себя, забыл и про воду для умывания, которая давно остыла в тазике, и про беспорядок, в котором находилась его одежда. Атос, который вчера вечером показался ему опустившимся пьяницей, сегодня был прежним: внимательным, строгим и в то же время бесконечно доброжелательным. - Атос, я восхищен! – сказал Арамис, когда друзья сели за стол перекусить. На сей раз эта процедура проходила там, где и положено по этикету – в столовой. Прислуживал Гримо, но пища была приготовлена не его руками: в замке, оказывается, была кухарка. К слову сказать, Атос почти не пил вина. Арамис был очень благодарен графу за обычную деликатность: не было сказано ни полслова по поводу того, что аббат вчера позволил себе лишнего. Насмешливый д`Артаньян и простодушный Портос непременно не упустили бы случай поехидничать над скромником, который вдруг повел себя совершенно по-мушкетерски и оказался неубедителен в роли залихватского вояки, отдыхающего за столом. - Вас вчера что-то расстроило, Арамис? – Атос положил другу на тарелку побольше гусиного паштета. - Нет-нет! – поспешил ответить Арамис. – Во всяком случае, с тех пор, как я здесь, меня ничего не волнует. Я нахожусь в самом приятном обществе, какое только мог бы пожелать для себя. Вы стали настоящим барином, друг мой. Причем гораздо более серьезным и рачительным, чем наш друг Портос, который тоже ведет жизнь помещика. - Полагаю, у Портоса доход с имения по крайне мере вдвое больше, чем у меня! – серьезно ответил Атос. – Я занимаюсь Бражелоном поневоле, не особо вникая в дела. - Но я видел собственными глазами, что вы как раз очень хорошо ведете свои дела! - От этих людей зависит не только мое благополучие. Вы сами знаете, что мне лично надо немного. Я не требователен, роскошь мне совсем ни к чему. Крыша над головой, чистое белье и бутылка приличного вина с хорошим бисквитом – все, что мне нужно. Гостей я принимаю редко и без особого удовольствия… понимаете, что это суждение не имеет никакого отношения к вашему визиту. Вам, как и д`Артаньяну, и Портосу я всегда рад. Арамис молча поклонился с выражением искренней благодарности на лице. - Мне хватило бы для моих расходов и того, что отдает мне добряк Марто, мельник. – Атос задумчиво посмотрел на друга. – Но видите ли, Арамис… у меня есть определенные обязательства перед бывшим владельцем этого поместья, моим дальним родственником по линии матери. У него была родня и ближе, чем я, он мог бы выгоднее распорядиться имуществом. Но дело в том… Казалось, Атос раздумывает над тем, продолжать ли этот разговор. Арамис заметил его неловкость и тотчас проговорил: - Атос, если дело из тех, о которых не рассказывают посторонним, то я вам верю беспрекословно. - Как раз вам я могу сказать все, потому что это тайна не из тех, которые хранят слишком строго. У покойного виконта не было семьи. Он жил как заядлый холостяк. Но когда ему перевалило за полвека, он влюбился. Влюбился в простую девушку. И у него был сын. Он узнал об этом не сразу. Тайна открылась, когда умерла мать этого ребенка. Мальчик оказался умным, тянулся к книгам и не скрывал, что его мечта – стать судейским чиновником. Он считает себя сиротой, а виконта знает не как отца, а как своего благодетеля. Умирая, Бражелон завещал поместье мое. Он написал мне письмо, в котором все откровенно рассказал. И особо отметил, что юноша собирается поступать в Сорбонну. Было поставлено условие: до окончания срока обучения часть доходов от поместья должны идти на оплату занятий, жилья и прочих расходов молодого человека. Если он проявит себя с лучшей стороны, я должен буду отдать ему некие бумаги, подтверждающие его происхождение. Пока что мы оба соблюдаем поставленные условия: мой подопечный отлично учится, я обеспечиваю ему достойное проживание и оплачиваю издержки. Осталось два года. Я дал слово Бражелону. Я его соблюдаю. - А потом? – быстро спросил Арамис. Атос беспечно пожал плечами. - Потом… не люблю это слово, Арамис. Помните, я неоднократно говорил вам и буду повторять это до бесконечности: вчерашним днем жить глупо. Будущим – бессмысленно, ибо все в руках Божьих. Нужно жить настоящим. Мое настоящее пока выглядит так, как вы видите. Ни убавить, ни прибавить что-либо я не могу. - Вы хороните себя заживо в этой сельской тиши! - не выдержал Арамис. Атос лишь ласково улыбнулся и вновь пожал плечами. - Бури не по мне, Арамис. Но похоже, вас ко мне занесло отголоском вашей бури. Вы спрашиваете про меня, рассказываете про других. Но до сих пор не рассказали ни слова про себя самого. Арамис отвел глаза. Про себя ему рассказывать совершенно не хотелось… хотя и стоило. Он собирался вовлечь Атоса в довольно рискованное дело, и долгом чести было посвятить графа в некоторые детали. - Я стал священником, – ответил Арамис. Атос улыбнулся уголками губ. - Вы получили сан, - мягко поправил он. – Согласитесь, это не одно и то же. В те времена, когда вы были мушкетером, вы куда больше походили на священника, чем сейчас. - А на кого я похож сейчас? – невольно краснея, спросил Арамис. - На заговорщика. Причем на заговорщика амбициозного, но пока не слишком успешного. Арамис покраснел еще больше. - Пожалуй, так оно и есть… - признался он, вспоминая, как неуютно было сидеть в тюремной камере, куда он попал исключительно по собственной глупости. Впрочем, из двух зол – попасть в руки агентов Ришелье или попасть в руки ревнивого супруга – пришлось выбирать меньшую. – Но я всегда в некотором роде был не чужд политики. Мы все волей или неволей принимали участие в каких-то интригах. Вспомните хотя бы нашу поездку в Англию. - Мы делали это не ради политики, а ради собственной чести. И ради дружбы. Разве не так? - Именно так! – горячо поддержал друга Арамис. – Я понятия не имел, почему мы ввязались в это дело. Как, впрочем, и вы. И Портос. Но скажите, Атос… вы живете сейчас в полном уединении и находите в этом радость. Что, если я попрошу вас о великой милости… но милость эта может оказаться слишком опасной… Теперь Арамис не покраснел, а
Viksa Vita: Дороги разошлись в разные стороны. Далеко не сразу Арамис узнал, что Атос исполнил его поручение. Но какой ценой! Письмо мадемуазель д`Отфор, предназначавшееся герцогине Марии де Шеврез, которое вез Атос, запоздало ровно на сутки. Досадная случайность заставила герцогиню и ее служанку покинуть Тур. Расставаясь со своей августейшей подругой, Мари условилась с ней о целом ряде оповещающих сигналов. Но сама же перепутала один из них, и сигнал спокойствия восприняла как сигнал к немедленному бегству. Атос не застал герцогиню в условленном месте. Верный данному слову, он бросился в погоню, опрашивая всех встречных. Дело осложнялось тем, что беглянки были переодеты в мужское платье, и ехали проселочными дорогами. Граф, который не слишком спешил в Тур, теперь погонял коня. Он почти не отдыхал, лишь однажды поддавшись на уговоры переночевать под крышей дома священника в маленькой деревеньке Рош-Лабейль. В Ангулеме герцогиня получила бумаги, которые передал ей в гостинице молчаливый незнакомец. Как Мари не старалась, она не смогла выбить из парня ни единого слова. Мужчина, по виду – слуга в хорошем доме, только кланялся и объяснял что-то знаками. Мари куда больше поняла из писем. Ей следовало бы вернуться, но она пожелала продолжить начатый путь. Убедившись, что бумаги попали по назначению, Атос поехал в обратный путь, не забыв, однако, написать Арамису на адрес, который тот оставил другу при прощании. Опасное поручение было выполнено. О том, какие последствия оно повлекло за собой, не знали ни граф де Ла Фер, ни аббат д`Эрбле, ни сумасбродная герцогиня де Шеврез, которая летела на почтовых в сторону испанской границы…
д'Аратос: Viksa Vita Спасибо огромнейшее!!! Ты просто чудо!!!
Iren: Viksa Vita Спасибо огромное!!! Уррра!!!
Lady Shadow: Viksa Vita спасибо огромное!
Viksa Vita: Меня благодорить, право, не за что
jennie: Ура!!! Ну как это не за что? А кто здесь так прекрасно регулировал конфликты и исполнял функции администратора во время моего отсутствия? Спасибо тебе огромное, тебе и Юле.
Юлёк (из клуба): Справедливости ради нужно поставить сюда ту историю, в которой про Испанию и Терезу. Про опекунство. В создании четвертой, про Атоса и Арамиса, Scally участия вроде как не принимала. Зато про Терезу - да. У кого сохранен архив - сделайте милость, выложите. Ту, которая про Терезу.
месье: Юлёк (из клуба) пишет: Справедливости ради нужно поставить сюда ту историю, в которой про Испанию и Терезу. Про опекунство. В создании четвертой, про Атоса и Арамиса, Scally участия вроде как не принимала. Зато про Терезу - да. У кого сохранен архив - сделайте милость, выложите. Ту, которая про Терезу. История пятая. Про то, что опекунство – вещь хлопотная, но приятная. Все произошло быстро и даже как-то неожиданно легко. Карета остановилась перед поваленным грозой деревом, форейторы бросились освобождать проезд – и тут же были убиты меткими выстрелами. Сидевший в карете – мужчина лет сорока – выскочил наружу. Его ждали убийцы. Это было именно убийство – дворянину даже не предложили поединок. Охнув, мужчина повалился на землю. - Бумаги! Заберите у него бумаги и драгоценности! Да пошевеливайтесь же! Самое время – издалека доносился дробный перестук множества копыт. То приближался конный отряд. А люди в черных плащах вовсе не хотели попадаться кому-либо на глаза. Несчастную жертву оставили валяться на дороге – убедившись предварительно, что этот человек мертв. Предводитель наемников подошел к трупу и презрительно плюнул ему в лицо. - Так закончат все, кто будет противиться герцогу Оливаресу. Он снял ставшую ненужной маску. И в этот момент откуда-то сбоку донесся отчаянный детский крик: - Дон Мигель?! Тот, кого назвали доном Мигелем, издал звук, больше похожий на звериный рык. Он бросился к карете. Там никого не оказалось. Но там было то, что не заметили в первый момент: накидка, какие носят девочки в знатных семьях, и фарфоровая кукла. - Девчонка! Он был с девчонкой! Быстро! Искать! Мужчины в масках бросились исполнять приказание. Топот копыт приближался с каждой минутой. - Ее нигде нет, сеньор! Дон Мигель швырнул игрушку на землю. От удара голова куклы отлетела, и упала прямо в руки убитому мужчине. - Уходим! Десять человек, не дожидаясь дополнительных указаний, взлетели в седла и пришпорили коней. - Что случилось, Мигель? – спросил один из всадников у предводителя. Человека, который совершил подлое убийство, недостойное настоящего кабальеро. Человека, который ударил в спину дворянина, равного себе по положению. - Эта паршивка Тереза видела меня. И узнала. Ты же слышал. - Девчонка наверняка придет домой. Больше ей деться некуда. У Рамиреса нет родственников в Мадриде, а Тереза – всего лишь маленькая девочка. Мы найдем ее, будь уверен. Найдем быстрее, чем ты думаешь. Дон Мигель ухмыльнулся. - Сейчас пошлешь своих людей обыскать лес. …У девочки было длинное имя, которое в полном варианте занимало шесть строчек в церковной книге. Но отец называл ее Тереза. Только так. А еще – «моя маленькая», «моя принцесса», «моя радость». Они приехали в Мадрид два месяца назад. Мадрид был огромным, шумным, очень неприветливым городом. Хотя отец уверял, что Тереза непременно полюбит его – когда вырастет и будет понимать больше. А еще он говорил, что королева возьмет ее в число своих фрейлин – менин. Ибо это будет заслуженная награда за те услуги, которые его род оказал испанскому престолу. Но Тереза не хотела жить в Мадриде. Здесь не с кем было играть, а новая ее дуэнья была букой и злючкой. И все же теперь девочка отдала бы многое, чтобы отец остался дома – в Мадриде. В их новом доме. Чтобы отец остался жив. То, что его убили, Тереза поняла сразу. Несмотря на то, что она до этого только один раз видела мертвое тело. Несмотря на то, что ей не так давно исполнилось всего семь лет. Она выскочила из кареты и притаилась в канаве. Затем юркнула в заросли придорожного орешника. И выглянула оттуда только для того, чтобы увидеть лицо дона Мигеля. Она с самого начала знала, что этот человек желает зла отцу. Откуда у нее взялась эта уверенность – трудно было объяснить. Просто человек был… плохой. Очень плохой. И когда люди дона Мигеля бросились искать ее, она ловко спряталась в кустах. Она была маленькой и юркой – как ящерка. Любая другая девчонка из знатной семьи вряд ли смогла бы проявить столько выдержки и умения затаиться. Но Тереза выросла не в Мадриде, а в горах. Ее воспитывали иначе, чем мадридских сверстниц. В своем убежище Тереза переждала опасность. Не вылезла она и тогда, когда отряд драгун обнаружил карету и труп. Эти люди могли отдать ее дону Мигелю. Лишь когда начало смеркаться, и дорога опустела, девочка покинула свое убежище. Она бывала в этой местности несколько раз, и потому без чьей-либо подсказки поняла, где находится. В пыльный, неприветливый Мадрид возвращаться не стоило. Явно не стоило. Она так неосторожно выдала себя, выкрикнув имя убийцы... Оставался единственный возможный выход – идти вперед. За большим холмом, в окружении деревьев, виднелся замок, которым владела знакомая отца, сеньора Алисия. Она чем-то напоминала Терезе маму… Такая же молодая, красивая, смеющаяся. Впрочем, неудивительно – она и была дальней родственницей матери. «Я сирота… я теперь сирота… у меня нет ни матери, ни отца… Я теперь как хромоножка Баск, который жил у пруда…» От этой мысли Тереза разревелась. Скорее, от жалости к Баску, чем к себе. И вот так, хлюпая носом и размазывая по лицу слезы, пошла по дороге к красивому замку. Дорога оказалась длиннее, чем казалась поначалу. И было уже совсем темно, когда девочка достигла ворот. Ворота были закрыты. Она постучалась. Привратник сначала не хотел пускать грязную оборванку. Но затем присмотрелся, и понял, что девчонка – не из простых. А когда девочка назвала себя – со всех ног помчался докладывать кому следовало, что маленькая донья Рамирес попала в беду. Не прошло и четверти часа, как Терезу привели к донне Алисии.
месье: Донна Алисия была в гостиной не одна. Рядом с хозяйкой сидел молодой мужчина в сутане священника. Тереза уже не плакала. Она довольно связно рассказала все, что видела. - Пресвятая Дева! – ахнула донна Алисия. И приложила руки к щекам. - Алисия, это серьезно? – спросил священник. - Более, чем серьезно! Понимаете, Рене, эта девочка – дочка Диего Рамиреса… Вы помните его? Священник вскочил со своего места. - Да это же люди Оливареса! Ах, черт… Довести католического священника до упоминания черта – к тому же в присутствии дамы? Эта несдержанность лучше всего доказывала, что слова Алисии поняты и оценены по достоинству. - Тот самый дон Диего, который вел переговоры с французами и готовился устранить герцога Оливареса? Алисия кивнула, притянув к себе Терезу и ласково гладя ее по голове. - И эта крошка узнала убийцу? Тереза еще раз ясно и четко повторила имя, которое выкрикнула на дороге. Алисия приказала переодеть маленькую гостью и немедленно накормить ее. Пока Тереза ела, взрослые сидели рядом. И разговаривали. - Я не могу оставить ее у себя. Они наверняка поймут, что если она не пришла домой, то нашла приют у кого-то из знакомых. Малышку необходимо спрятать. Мигель – страшный человек, вы же сами знаете… Он будет искать ее. - И что же делать, графиня? - Не знаю… не знаю, Рене… - Успокойтесь. Давайте думать вместе. Куда можно спрятать девочку? - Увезти ее во Францию. К моей сестре. Она – настоятельница монастыря бенедиктинок в Тулузе. Пока Оливарес у власти, Терезе нечего делать в Испании. - Вы уверены? - О, да! Только это нужно сделать быстро… Боже мой, так быстро, чтобы уже нынче ночью ее здесь не было… Я не могу… кому поручить… кому-то из слуг… больше надеяться не на кого. - Но почему? - Терезе уже семь лет. И она может давать клятву под присягой. Вы знаете, как дон Мигель и его патрон относятся к нежелательным свидетелям… Священник мрачно улыбнулся. Затем глаза его сверкнули. - Графиня, я сейчас ничем особо не занят. Почему бы мне не воспользоваться возможностью побывать во Франции? - Аббат, это для вас опасно! - Опасно появляться в Париже. Но Франция велика, а Бог милостив. Вы предлагаете мне угодное Богу дело. Я еду. Готовьте девочку к дороге, я через полчаса буду готов. - Рене, нет! – графиня побелела от волнения. Она готова была взять все свои слова назад. - Да, Алисия! Да. – мягко, но не терпящим возражения голосом ответил священник. – Разрешите мне… Я вернусь… Клянусь вам, хотя Господь запрещает мне клятвы. Не противьтесь. Время дорого – вы же сами сказали. К ночи мы должны быть за двадцать лье отсюда и лететь как ветер… Тереза в это время закончила возиться с десертом. Последние слова, сказанные священником, несколько отвлекли ее от вазочки с фруктовым желе. - Лететь как ветер? – переспросила она. - Да, дитя мое. Аббат присел перед ней на корточки. Их лица оказались почти вровень. И Тереза увидела, что у священника – большие, пронзительно синие глаза. И длинные-длинные ресницы. Как у куклы, что осталась в карете. Нет, даже лучше. - Зачем? – спросила она. - Затем, что мы не хотим, чтобы за тобой пришли злые люди и сделали тебе больно. - Как отцу? - Да. - Отца убил дон Мигель. - Но ты жива. И ты должна остаться жива. Тереза, оглушенная новостью, даже не протестовала. Она послушно дала увести себя в другую комнату, где ее переодели. Переодели в платье, оставшееся от старшей дочки графини, которая сейчас воспитывалась в пансионе при монастыре. Сборы были недолгими. Никакой кареты. Оседланная лошадь. Аббат, уже в светском платье, в кавалерийских сапогах, при шпорах и шпаге, ждал во дворе. Терезу подняли в седло. Через пять минут они уже вылетели из ворот замка. Быстрая скачка длилась долго. Тереза не знала сколько. Иногда она просыпалась и видела похожие друг на друга, скупо освещенные луной деревья и поля. Удивительное дело! Там, в карете на удобных подушечках, она никак не могла уснуть, то и дело вовлекая в разговор отца. А сейчас, неудобно устроившись в седле рядом со священником, она засыпала, несмотря на сильную тряску. Рене было не до сна – ехать нужно было быстро, а главное, следить за тем, чтобы девочка крепко сидела в седле и поддерживать ее. Время от времени он напрягал слух, стараясь различить, не скачет ли за ними погоня. Это было, пожалуй излишняя предосторожность – Терезу сейчас искали в Мадриде у знакомых покойного Рамиреса. Но аббат д’Эрбле привык к осторожности, равно как и к риску. В этот раз Тереза проснулась в полной темноте. Вокруг было очень тихо, они уже не ехали на лошади. Тереза лежала на чем-то мягком, но это не было похоже на кровать. У них дома кровати были большие и удобные, а здесь девочка как не старалась, не могла нащупать даже полога. Тогда Тереза догадалась что произошло. Наверняка дон Мигель и те черные люди догнали их, пока она спала, и теперь заперли ее в темницу, куда никогда не проникает не один солнечный луч, как принцессу Изабеллу из няниной сказки. А как же его преподобие?! Неужели они сделали с ним то же самое, что и с ее отцом! Как страшно! А ведь отец Рене хороший – он смотрел на нее по-доброму, как падре Ансельмо, который ее крестил, и обещал увезди подальше от дона Мигеля. Тереза также определила, что незнакоый священник не сделает ничего плохого, как почувствовала, черные помыслы убйцы ее отца. Именно поэтому, она безропотно согласилась сесть с ним на коня, хотя очень боялась лошадей. Ее мать два года назад упала с лошади и, разбив голову, вскоре скончалась, не приходя в сознание и, так и не простившись с дочерью и мужем. Вспомнив все свои горести, подумав об отце, с которым она больше быть не может, девочка не могла дольше сдержаться и зарыдала. От сдавленных всхипываний проснулся аббат д’Эрбле. Он лежал на соседней кровати, где заснул, едва успев коснуться головой подушки. Рене был полностью одет, ибо уложив спящую девочку, он, после длительной и напряженной скачки не имел сил даже рсстегнуть крючки на камзоле. Интересно, спал ли он хотя бы полчаса? Отгоняя усталость, Рене зажег свечу и склонился над девочкой. Она плакала так горько, что не заметила света. Тогда аббат коснулся рукой ее плеча: - Что случилось, дитя мое? Ты испугалась чего-то? Тереза повернулась, услышав знакомый голос и с радостным удивлением обнаружила около себя священника – живого, но несколько лохматого. - Так вы живы, ваше преподобие! – воскликнула она, разглядывая то Рене, то окружающую ее обстановку. - Разумеется, Тереза. Тебе, должно быть приснился дурной сон. Спи, девочка, мы остановились на ночь на постоялом дворе, а завтра опять тронемся в путь. – Рене еще поговорил с Терезой, и убедившись, что она успокоилась, загасил свечу и с наслаждением рстянулся на кровати. Спать ему пришлось недолго. - Ваше преподобие! - раздался рядом детский голосок. – Рене стиснул веки покрепче и постарался убедить себя, что голос ему приснился. - Ваше преподобие, вы не спите? Рене потер ладонями виски и уселся на кровати: - Уже не сплю, Тереза. - И я не сплю, - обрадованно прошептала девочка. - Какое совпадение! – тихонько проворчал святой отец, вновь зажигая свечу. – Сейчас, нам нужно поспать, Тереза, завтра мы будем ехать долго-долго и ты устанешь. - А я не могу заснуть. - Почему, ты не утомилась в дороге? - А я немного поспала пока мы ехали. И еще... мне няня всегда рассказывала на ночь сказку. А иногда и папа рассказывал. Он и сегодня должен был... –
месье: голосок Терезы беспомощно дрогнул. Рене вздохнул и пересел на кровать Терезы: - А я тоже умею рассказывать сказки, - храбро заявил он, прощаясь с надеждой на скорый сон. –Я могу тебе рассказать, и тогда ты уснешь. - Ой, правда? - Конечно! Какую ты хочешь – про прекрасную принцессу, про доброго волшебника или про драконов? - Папа рассказывал про военных. Так интересно – как два кавалериста не поделили узкий мостик и оба упали в реку вместе с лошадьми. Рене задумался – вот так сказка! Нечасто найдешь сказку про военных. Но вдруг его осенила удачная мысль: - Хорошо, дитя мое, слушай сказку про военных. – Тереза глядела на священника, обхватив руками коленки и чувствовала себя сейчас вполне уютно. Насколько это было возможно в ее положениии. Рене начал рассказывать сказку: - В одном славном королевстве жил счастливый король. У него была красивая жена, верные подданые и умные советники. У него даже было собственно войско, которое его охраняло. В нем служили мушкетеры. - Они ходили с мушкетеами? - Да, и со шпагами. - Среди мушкетеров было трое друзей, которых называли неразлучными, потому что они всегда были вместе. Одного друга звали Атос, другого Портос, а третьего – Арамис. - Какие странные имена! – удивилась Тереза. - Ну, да, это ведь сказочные имена! Сначало их было трое, а потом они познакомились с молодым человеком по имени д’Артаньян и подружились. Правда сначала между ними была ссора и они чуть не подрались на дуэли. Но д’Артаньян был благородный человек с честной душой. И он очень хотел стать мушкетером. Именно он помог мушкетерам, когда на них напали гвардейцы главного советника короля. После этого они стали друзьями. Но однажды королева, по дружбе отдала драгоценный подарок короля иноземному рыцарю. И тогда советник, который хотел поссорить счастливого короля с его женой велел злой колдунье похитить этот дар у рыцаря. Вот тут-то мушкетеры и д’Артаньян доказали свою верность королеве... В эту ночь Тереза услышала очень интересную сказку, где было много приключений. Это была не совсем обычная сказка, но девочке она очень понравилась. - А мушкетеры и сейчас вместе? - спросила она, когда сказка подошла к концу. Рене помолчал, а затем со странной грустью в голосе ответил: - Нет, сейчас они живут далеко друг от друга. – Но потом, добавил, - Я думаю, что когда-нибуль они обязательно встретятся. И вместе совершат немало славных дел! А теперь нам пора спать. - Спокойной ночи, ваше преподобие! – ответила Тереза, поудобнее устраиваясь на кровати. - Можешь звать меня просто отец Рене, - с улыбкой заметил Арамис. - Хорошо, ваше преподобие! Рене вздохнул. Что ж, пока придется терпеть это «преподобие», а потом девочка привыкнет называть его по имени. Он укрыл Терезу одеялом, улегся в свою постель и тотчас уснул. Уснула и Тереза. Ей снились статные храбрые войны в диковинных одеждах. Один из воинов был почему-то очень похож на отца Рене. После рассказанной сказки Рене так толком и не уснул. Он не опасался, что на их след нападут в первые же сутки. Он вообще склонен был предполагать, что графиня преувеличивает степень опасности. Но совсем пренебрегать мерами предосторожности не следовало. Плохо, когда из-за политических разногласий гибнут люди. Еще хуже, когда жертвами Госпожи Политики становятся вот такие невинные ангелочки вроде Терезы. Интересно, у девочки остался хоть кто-то из родных? Аббат имел очень мало опыта общения с детьми. В семье он был младшим, к тому же достаточно рано уехал из родного дома. Затем судьба сложилась так, что он был увлечен богословскими занятиями. Достаточно легкомысленный образ жизни, который вели большинство мушкетеров его величества, также не принес Рене никаких новых знаний насчет детей – он общался с парижскими дамами, но не с их отпрысками. Затем, когда шевалье д`Эрбле принял монашество и заново принялся готовиться к принятию сана, он, как и другие сокурсники, раз в две недели обязан был помогать в приюте при монастыре. Но эта практика мало что ему дала. К тому же в приюте воспитывались мальчики… а Тереза была девочкой. Рене уже начинал жалеть, что вызвался исполнять это поручение. Он понимал, что может не справиться – нет, не с задачей обеспечить безопасность ребенка, а именно с тем, что Тереза не станет его слушать. Семилетняя девочка – это не семнадцатилетняя девушка. Это нечто совсем иное… совершенно незнакомое и непонятное. Что поделать, если отец Рене никогда отцом не становился? Своих детей у него не было. Да и духовным наставником он еще не успел побывать… Эти мысли назойливо лезли в голову даже сквозь дрему. И прервал их тонкий голосок: - Отец Рене… а мы будем завтракать, или поедем дальше? Рене поднял голову от подушки. Глаза у него слипались… но он почти привык к этому состоянию. Ничего, полчаса – и станет легче. К тому же Тереза права – нужно позавтракать и продолжать путь. - Конечно, будем завтракать, дитя мое. «Отец Рене»… Нет, так не пойдет. Так их очень быстро найдут. Рене всмотрелся в лицо девочки – и вздрогнул от неожиданного открытия. Тереза была синеглаза, темноволоса и светлокожа. Тот же тип внешности, что и у него самого. По возрасту она вполне годится ему в дочери. Но как ей объяснить, что нужно в целях безопасности объявлять себя дочерью и отцом? Еще вчера у девочки был настоящий отец. И она вряд ли поймет, что нужно называть отцом другого. Просто отцом… На первый день проблема решилась просто. Рене приказал подать завтрак прямо в комнату. Его приказание было исполнено без особого труда. Путешественник с ребенком не желает сидеть внизу в общей зале - что же в этом такого? За все утро Тереза больше не произнесла ни одного слова. Она так же, как и Рене, спала одетой. Тщательно заплетенные волосы девочки не успели растрепаться. Но аббат смотрел на них с тихой тоской. Уже завтра ему придется заплетать ей косы. Или же кого-то просить об этой милости. Наскоро перекусив, они продолжили путь. Остановку сделали только вечером. Но спокойно ночевать под крышей им было в эту ночь не суждено. Четыре комнаты на втором этаже дома пустовали, на что словоохотливо посетовал хозяин, когда Рене справился о ночлеге для себя и для девочки. В отличие от господина, сдававшего комнату, Рене такое положение дел устраивало наилучшим образом. По крайней мере у них не будет любопытных соседей и... возможно, лишних свидетелей. Пока Рене расплачивался с хозяином, присевшая у очага Тереза старалась подманить к себе дымчатого котенка, который смотрел на нее из-под стола круглыми блестящими глазками. Несмотря на утомительный путь девочка соскучилась по играм и сейчас занялась этим незамысловатым развлечением. Хозяин дома был женат. Это обстоятельство заставило аббата д’Эрбле пережить несколько щекотливых минут. Если хозяин заботился главным образом о прибыли и видел в своих постояльцах источник дохода, то женщина в первую очередь обратила внимание на девочку и внешний вид молодого человека. - Какая милая у вас дочка, сударь! – искренне восхитилась хозяйка. – И что удивляться – видно пошла в отца! Рене улыбнулся, как он полагал, должен был улыбнуться отец, услышав комплимент о своем ребенке, и попросив принести им ужин в комнату, поспешил увести Терезу наверх. Ужин принесла хозяйка. На тарелках лежала зелень, жареная курица, ломти хлеба. В кружечке было немного меда. Лицо доброй женщины сияло радостью: - Кушайте на здоровье! А уж нам-то с мужем сегодня удача улыбается. И получаса не прошло – еще постояльцы пожаловали. - Постояльцы? - насторожился Рене. – А сколько их? - Уж две комнаты возьмут точно! Видать, утомились с дороги. Рене закусил губу. - Любезная хозяйка, - обратился он к женщине, - не найдется ли у вас лишней свечки для меня? Я перед сном хочу написать письмо, которое я уже и так задержал. - Ну, разумеется, найдется! - А могли бы вы принести ее прямо сейчас, чтобы не тревожится потом и спокойно готовить ужин новым посетителям? - Разумеется, сударь, сейчас все принесу! Отослав хозяйку, Рене быстро вышел из комнаты. Остановившись за стеной у лестницы, так что снизу его не было видно, он внимательно оглядел зал. За столом сидело четврео мужчин. Испанцы. Им уже подали вина и они позвякивая бутылками, разливали его по кружкам. - Эй, хозяин! – взмахнув рукой позвал один из незнакомцев. – Есть здесь еще кроме нас постояльцы? Хозяин принес закуски и поставил их перед гостями: - Как же, судари мои, как же, конечно есть! Моя гостиница не пустует, прошу заметить. - Кто? – кратко осведомился постоялец. - О, не беспокойтесь! Приезжие не шумные – господин с дочкой. Славная девчурка, хозяйке моей приглянулась. Посетители молча переглянулись. - Я так думаю, стоит нам пойти поздороваться с соседями! Хозяин удивленно моргнул: - Господа... разве удобно будет... - Удобно! – отрезал его собеседник. Трое мужчин поднялись и пошли наверх. Рене разговора не слышал, он ушел гораздо раньше, ибо понял, кто эти люди. В их одежде были цвета дона Мигеля – разоблачающая преданность. - Мы должный сейчас уйти, Тереза. – сказал Рене, затворяя за собой дверь. Тереза только что попробовшая кусочек хлеба испуганно замерла. - Приехал дон Мигель? Он заберет меня? - Нет, Тереза, но мы должны уйти. Голос святого отца звучал совершенно спокойно. Тереза кивнула и спрыгнула с кровати. Еще раньше хозяин обратил его внимание на то, что лестница по короткому коридору ведет от комнат вниз, но не в зал, откуда они пришли, а к коморке у погреба. А рядом был черный ход, через который обычно входили мальчишки, доставляющие сюда всякие необходимые мелочи. Хозяин мог похвастаться устроийством своего жилища совершенно спокойно – постоялец заплатил за двоих вперед, и можно было не опасаться, что он удерет, не попрощавшись и не отдав денег. Рене вывел Терезу на улицу, отвязал своего коня, который в отличие от людей уже успел поужинать, и через минуту, они уже скакали в сторону леса. Аббату д’Эрбле не привыкать было ночевать под открытым небом. В бытность свою мушкетером Арамис вполне освоил походную жизнь. Поэтому Рене быстро развел небольшой костер, который их согрел, и они смогли поужинать. После ужина Рене расстелил на земле свой лащ и уложил Терезу. Сам он устроился рядом под деревом. - Отец Рене! – послышалось в ночной тешине, едва он успел закрыть глаза. - Что, Тереза?
месье: - Вы сегодня расскаже мне сказку? « А еще говорят, что дети менее выносливы, чем взрослые!» – усмехнулся про себя Рене. - Про военных? – спросил он. - Про военнных сегодня будет страшно, - вздохнула девочка. – Вы ведь умеете рассказывать про принцессу? - Про принцессу? Хорошо, пусть будет про принцессу. Слушай. - Про принцессу, говоришь… - сказал святой отец, устраиваясь поудобнее. В отличие от предыдущей ночи, у него была совершенно ясная голова. Теперь он понимал, что донна Анна была совершенно права, и дело предстоит нелегкое. Правда, он привык смотреть в лицо опасности. Но вместе с ним ребенок… - Про принцессу! – подтвердила Тереза. - И про дракона? - И про дракона! - Ты, верно, знаешь все такие сказки. - Вы расскажите мне ту, что я не знаю. Тереза, кажется, тоже спать не собиралась. А нужно было, чтобы она все же уснула. Один Бог знает, что их ждет завтра… - Хорошо. – Рене улыбнулся. – В одном королевстве жила-была прекрасная девушка. - Принцесса! – тут же уточнила маленькая испанка. - Хорошо, пусть будет прекрасная принцесса. - Ваше преподобие… - Тереза, мы договаривались с тобой, что не надо меня так называть. - Святой отец… - И так не надо. Тереза смутилась. - Ну… пусть в этой сказке будет не очень страшно. И пусть принцесса останется живая и выйдет замуж за прекрасного принца. - Хорошо, Тереза. Только эта сказка как раз и началась с того, что принцесса вышла замуж за богатого, знатного вельможу. Она, конечно, была принцессой, но не инфантой. Значит, не могла стать королевой. Ты понимаешь, о чем я? Но это не мешало ей быть счастливой. - И ее похитил дракон? – Тереза приподнялась со своего ложа. – Ой, я такую сказку не знаю точно! Рассказывайте, свя…ой… Рене негромко рассмеялся, глядя на сконфуженное личико Терезы. - Святой отец, вы не обижайтесь. Я просто не могу иначе. Вы же священник. - Ладно, кроха. Ладно. Ты будешь слушать или нет? - Буду, буду, буду! – девочка немного поерзала под плащом и притихла. Только глазенки блестели при свете костра. - Принцесса Мария - да, я забыл сказать, что ее звали Мария! - была настолько прекрасна и очаровательна, что покоряла сердца всех, кто жил в этом королевстве. С ней дружила королева, с ней дружили все фрейлины, все-все… кроме одного злого волшебника. То, что это злой волшебник, никто не знал, потому что он притворялся добрым. А поскольку он был умным и образованным, то король этого государства сделал его своим первым министром… Но принцесса и королева догадались, что новый первый министр желает погубить и короля, и королевство. Они были слабые женщины, и не могли сами свергнуть его. К тому же не забывай – он был могущественный волшебник. Он мог сделать с ними что угодно. Например, превратить их в отвратительных змей. Или сделать так, чтобы они стали птицами. Тереза поежилась. - Но почему принц не мог защитить принцессу? - Потому что волшебник сделал так, что все, кто окружал короля, кроме самой королевы, принцессы Марии и еще нескольких людей, верили только его словам. И подчинялись ему. Он напустил на королевство чары. И однажды сделал так, что принц прогнал принцессу. Так и сказал ей: «Поезжай в свой замок, и не смей оттуда выходить!». Принцесса не посмела ослушаться. И когда она въезжала в свой замок, ей встретился на дороге бедный молодой кабальеро. - И он в нее влюбился! – торжественно заявила девочка. – Правда, влюбился? - Конечно, влюбился. С первого взгляда. Не мог не влюбиться – он никогда прежде не видел таких красавиц. Но он даже не посмел сказать ей об этом. Ведь принцесса была знатной и богатой. А у кабальеро всего имущества было, что плащ и шпага… …Костер медленно догорал. Рене рассказывал нарочито негромким голосом и старался сделать сказку интересной. Кажется, у него получалось. Второй день он исповедовался этой девочке – правда, весьма в своеобразной форме. История, которая в жизни не могла закончится ничем хорошим – принцессу и кабальеро разделяло слишком многое! – в сказке подходила к счастливому финалу. Правда, Рене запутался. Кабальеро, спасший прекрасную принцессу от козней злого волшебника, никак не мог жениться на любимой. А сказка того требовала. И именно этого ждала Тереза. - Так они и приехали в столицу королевства, рука об руку, – закончил Рене. - И были счастливы! – сонным голоском пролепетала девочка. - Ты забыла про то, что принцесса была замужем. Ее ждал принц. - Ничего я не забыла. Принц ее совсем не ждал. Принцесса отправила гонца к Папе в Рим, где все рассказала. И Папа дал ей разрешение на развод. Рене поперхнулся от неожиданного продолжения. - А еще добрый король пожаловал кабальеро Педро много-много земли, сделал богатым и дал титул герцога. Вот принцесса Мария и вышла замуж за того, кто ее спас. - Откуда ты это знаешь? - Иначе будет нечестно! – заявила Тереза. Ошеломленный таким окончанием аббат некоторое время молчал. - Тереза, ты… Ответом было ровное сопение – малышка уснула. Рене встал. Некоторое время погулял поблизости. Было почти тихо, только где-то очень далеко неистово лаяла собака. Костерок, разведенный опытной рукой, давал тепло, но не дым. Пожалуй, можно было позволить себе чуть-чуть подремать. Думать о трудностях наступающего дня лучше на рассвете. Первая трудность возникла там, где не было никакой опасности для жизни. Просто Тереза ночью вертелась и спала очень беспокойно, хотя и крепко. Если днем ранее неким беспорядком в ее прическе можно было пренебречь, то сейчас лохматая пушистая головка девочки явно нуждалась в заботе. Как и ее платье. Платье ей отец Рене поправил почти без труда. Во всяком случае, проявив в этом деле куда большую сноровку, чем пристало человеку, имеющему духовный сан. К тому же застегивание крючков и завязок на детском корсете было милой забавой по сравнению с той же процедурой, проводимой над корсетом взрослой дамы. Но косички… А ведь их нужно было заплести весьма сложным способом. У «принцессы Марии» были роскошные длинные волосы, которые она несколько раз, ради забавы, доверяла своему «кабальеро Педро». Но Рене ничего не помнил, кроме ощущения тяжелой шелковистости в своих пальцах. И ее смеха. Заливистого, звонкого смеха. Он не помнил. Но, прикрыв глаза, попытался оживить воспоминание. И пальцы вдруг стали двигаться. Кое-как. Неровно заводя пряди одна за другую. Хорошо еще, что при нем был хороший гребень, и волосы девочки удалось расчесать как следует. Помогало неумелому парикмахеру то, что Терезу не так давно подстригли, и волосы ее еле-еле достигали талии. А еще – то, что волосы девочки вились, но были достаточно послушными. Иногда они сами ложились в нужном направлении. Тереза мужественно переносила эту процедуру. Когда Рене вспомнил, что у него есть и зеркало, девочка, глядя на себя, начала подсказывать ему, что нужно делать. Ее помощь оказалась неоценимой. С волосами провозились целый час. Солнце уже встало, занималось утро. Пора было ехать дальше. Тереза оказалась девочкой деликатной и воспитанной. - Если надеть чепец, то все будет в порядке! – сказала она, критически посмотрев на себя в зеркало. Чепец, к счастью, нашелся – в вещах, которые графиня Анна успела собрать в дорогу. И детская мантилья тоже. Наскоро перекусив хлебом, сыром и утолив жажду чистой водой из лесного ручья, путешественники поехали дальше – но не проезжей дорогой, а проселочной. Пока Рене мог позволить себе такую роскошь, ибо сносно знал местность. Девочка, казалось, уже привыкла к такому способу путешествовать и, если они не ехали быстро, принималась смотреть по сторонам или разговаривать. Но пейзаж, как он ни был замечателен не мог надолго увлечь Терезу, поэтому под размеренный стук копыт Рене приходилось разговаривать о вещах,
месье: далеких от политики, войны и интриг. Сначала Рене выслушал расказз об Инес – фарфоровой кукле Терезы, которая так и осталась в карете, когда люди дона Мигеля напали на ее отца. Инес было уже два года, она была брюнеткой с закрывающимися глазами, и Тереза подробно перечислила весь гардероб своей куклы, который состоял из дюжины платьев, четырех пар туфелек, разнообразных шляпок, перчаток, вуалей и украшений. По Инес малышка очень скучала, но утешалась тем, что «быть может ее нашла какая-нибудь другая маленькая девочка, которая будет о ней заботиться». Исчерпав эту тему, Тереза принялась за аббата. - Как хорошо, отец Рене, что вы тогда оказались дому у донны Анны! Вы с ней дружите? Вы ее духовный наставник? Рене закашлялся и возблагодарил Бога за то, что Тереза сейчас не может видеть его лица. Ибо аббат д’Эрбле, исполняющий важные поручение Ордена, так и не разучился краснеть, когда подобные вопросы заставали его врасплох. - Да, Тереза, мы с донной Анной хорошие друзья, - ответил Рене. По счастью, впереди показалась хорошенькая полянка, за которой густо росли деревья и кусты – настояший оазис для усталых путников. Спешившись, Рене первым делом повнимательнее осмотрел место привала – небольшая полянка, дальше начинается лес, если что, они смогут быстро укрыться за деревьями. Привязав лошадь у дерева так, чтобы ее не было видно с дороги, Рене стал прогуливать по траве, наблюдая, как Тереза гоняется за бабочками – она устала сидеть на коне и рада была побегать. Задумавшись, аббат машинально отломил с дерева веточку. Внизу ствол был поврежден и на коре выступила капля желтоватой смолы. Рене взглянул на играющую Терезу и улыбнулся – ему в голову пришла забавная мысль. Собрав еще веточек, сухой травы и тонких гибких прутиков, он с помощью ножа выстрогал небольшой шарик, приладил его к ветке потоньше, по бокам и внизу клейкой корой от лозы привязал тонкие веточки с сучками на концах, а на шарик приклеил смолой пучок сухой травы. Получилась небольшая куколка, которая сободно умещалась у него на ладони. Рене надел сверху шляпку из-под желудя и позвал Терезу. Однако девочка не поспешила прийти на зов. Более того, ее вобще не было на поляне. Не нашел ее Рене ни на дороге, ни за деревьями. Стоило немного отвлечься – и ребенок изчез. Рене еще не знал простой истины – чем тише ведут себя дети, тем внимательне за ними нужно смотреть. Зовя Терезу, Рене остро ощущал свою уязвимость – чувство доселе совсем ему незнакомое. Беззащитность девочки, словно обезоруживала его самого – сейчас он колебался, не зная, как ему поступить – идти ли искать Терезу в лесу или остаться ждать ее здесь. Возможно, что она сейчас вернется, и не обнаружив его на месте, испугается и снова куда-нибудь изчезнет. А, если нет, и что-то уже случилось? Совершенно неожиданно Рене услышал топот копыт – судя повсему несколько лошадей скакали совсем рядом, за повортом. Прятаться уже не было смысла – только навлечь на себя лишнее подозрение. Лошади проскакали мимо – одна, две три... Рене насчитал пять всадников – среди них он узнал вчерашник постояльцев. Никто из них не обратил внимание на одинокого путника, судя по всему – местного, так как ряддом с ним не было даже лошади. Тереза пропала, а люди дона Мигеля проскакали вперед. Могло ли это означать... Рене отшвырнул самодельную куклу, которую до сих пор сжимал в руке и бросился в лес. Кричать он побоялся – незачем привлекать внимание посторонних. Тереза же как сквозь землю провалилась. Может быть, увидела всадников и притаилась где-нибудь в кустарнике? Перелесок, в котором они остановились, при ярком солнце просматривался едва ли не из конца в конец – девочки нигде не было. Аббат успокаивал себя тем, что не слышал ни малейшего звука, который бы был похож на детский крик. Может быть, малышка прилегла и уснула? Зачем он ее отпустил от себя? Хотя… если бы на дороге они оказались вдвоем, последствия встречи с пятеркой преследователей мог бы предсказать каждый. Аббат д`Эрбле – отличный фехтовальщик и меткий стрелок. Но у него всего две руки. Против пятерых не слишком умелых противников он, пожалуй, еще и продержится какое-то время. Но быть одному против пятерых опытных бойцов, особенно, когда защищаешь не себя, а ребенка… - Тереза! Тереза, где вы? – он осмелился-таки позвать ее. Из-за спины донесся легкий смешок. - Ваше преподобие… Рене стремительно оглянулся. Его подопечная с самым невинным видом протягивала ему букетик поздних, прихваченных заморозком васильков – где и нашла? Середина ноября, уже были несколько по-настоящему холодных ночей… даже шел снег. - Почему вы меня не предупредили, дитя мое? Неужели вы не понимаете, что я волновался за вас? - Но я ведь никуда не уходила! Просто нашла немного травы для вашего коня… и увидела цветы. Я пришла сразу, как только вас увидела. Рене обладал изрядной выдержкой. Но сейчас от облегчения у него подкосились ноги, он оперся рукой о ближайший вяз. - Тереза, я не ругаю вас. Но никогда больше так не делайте. Я обещал довезти вас до Франции целой и невредимой. Он тяжело вздохнул и признался: - Нам нужно быть осторожными. Нас ищут люди, которые подчиняются дону Мигелю. Тереза вздрогнула. И ответила с недетской твердостью: - Хорошо. Мы будем осторожными. Тогда нам нужно переменить одежду и продать вашу лошадь, сударь. Рене кивнул так, словно услышал этот совет от взрослого человека. - А ведь ты права. У нас слишком хорошая лошадь. И потому слишком приметная. Ничего. Я знаю одно место, где нас должны принять, и где мы сможем передохнуть. Но нам для этого придется ехать до глубокой ночи. Ты храбрая девочка, ты на это согласна? Тереза серьезно кивнула. - Да, сударь. Аббат улыбнулся. - Вот так меня и называй. Если честно, мне это больше нравится. Про встречу на дороге он не сказал. Незачем нагонять лишний страх на девочку. Достаточно того, что он будет куда более тщательно выбирать маршрут – их обогнали, требуется двойная осторожность. Он и так совершил непростительную ошибку, остановившись в трактире, стоящем на самой дороге. Наверняка их с Терезой не ожидали там обнаружить, просто проверяли… но пришлось бежать, и люди дона Мигеля насторожились. Отдохнувшая лошадь спокойно паслась там, где ее привязали. Тереза и вправду принесла лошади зеленой травы (видимо, малышке попалась защищенная от ветра полянка, не задетая заморозками). - Поехали, Ланселот, - Рене хлопнул коня по холке. Конь послушно наклонил голову и одобрительно зафырчал. Аббат решил, что продолжать путь по дороге, которой они ехали до сих пор – лишний риск. Как мы уже упоминали, он неплохо успел изучить местность, по которой пролегал их путь. А потому был уверен, что, пройдя чуть меньше лье по лесу, выйдет на другую дорогу. Тереза не пожелала ехать одна и пошла рядом. Рене, чтобы развлечь ее и успокоить сам себя, рассказывал истории про своего коня. Это был отличный испанский жеребец, которого он купил сразу после приезда в Мадрид. У лошади оказался непростой нрав, но, в конце концов, конь и человек поладили. Проезжая дорога оказалась там, где ей и надлежало быть. А потому ничто не помешало путешественникам продолжить путь. Правда, они несколько отклонились в сторону и сделали крюк, но зато выиграли в безопасности. К ночи перед ними раскрылись ворота имения кузины донны Анны – донны Хулии. Раскрылись благодаря перстню, который Рене показал привратнику. В этом месте можно было переночевать и передохнуть сколько нужно, не опасаясь никого и ничего. Сказку на ночь Тереза не потребовала – она уснула, едва очутилась в постели. Прибирая ее платье, Рене обнаружил в кармашке ее накидки незатейливую куклу, которую он сам сделал нынче днем во время остановки в лесу. Оказывается, девочка нашла ее и подобрала. Аббат вздохнул – он подумал о том, что вряд ли его поделка заменит Терезе покинутую фарфоровую любимицу. И дал себе слово, что при первой же возможности раздобудет настоящую куклу. Девочка не должна тосковать. С этой мыслью Рене направился спать в отведенную ему комнату по соседству.
месье: …Усталость дала о себе знать. Путешественники были настолько измотаны, что проспали очень долго. Их не тревожили – донна Хулия умела обуздывать любопытство. Письмо донны Анны опередило появление девочки и ее опекуна всего на сутки. Вечером слуги не стали тревожить хозяйку, мажордом был предупрежден о том, что могут нагрянуть гости, которых нужно разместить в удобном месте и сделать так, чтобы их появление не наделало много шума. Хозяину, когда он вернется, совсем незачем знать, что в его отсутствие супруга принимала у себя дочку убитого неугодного вельможи и лицо, которое ее сопровождает. Дон Себастьен – советник герцога Оливареса, и потому донне Хулии нечего опасаться. Никому даже и в голову не придет искать беглянку в доме врага ее отца. *** Терезе сказали, что ее опекун уже встал и теперь они могут вместе позавтракать. Девочка попала в привычную обстановку – мягкая кровать, удобная одежда по росту, служанка, которая живо причесала юную донью и помогла ей привести себя в порядок. Платье, пусть и чужое, сидело на девочке так, словно его для нее и шили. Оно было достаточно нарядным, и тщеславие, которого была не чужда Тереза, подсказало ей, что она одета так, как подобает даме ее круга. - У доньи Хулии есть дочери? – спросила она. - Да, конечно, вы их встретите позже, сударыня! – ответила служанка с поклоном. – Пойдемте, я отведу вас к опекуну. Опекуну? Тереза не сразу поняла, о ком идет речь. Разве отец Рене – ее опекун? Но из осторожности девочка промолчала. Войдя в малую столовую, где был накрыт завтрак, она не обнаружила там отца Рене. У окна стоял кто-то совсем незнакомый, облаченный в синий с серебром камзол. - Доброе утро, сударь! – поздоровалась Тереза, слегка испугавшись. Но звать кого-то на помощь было явно преждевременно. - Доброе утро, Тереза! Вы отдохнули? Тереза ахнула. - Ой, ваше пре… - и прикусила язык, потому что отец Рене сделал быстрый жест рукой, приказывающий ей молчать. Хороша бы она была, если бы громко назвала его «ваше преподобие»! Он и так был совсем не похож на испанских священников, которых Тереза видела в Мадриде немало. А уж сейчас… в этом наряде, больше подобающем военному человеку, со шпагой на боку, в шелковых чулках – какой он священник? Он присел перед Терезой на корточки, как тогда, когда девочка видела его впервые – у донны Анны. Их лица оказались вровень. - Ой… сударь… я вас не узнала. - И я тебя, признаться, не узнал в этом наряде. Ты такая красивая. Тереза покраснела от удовольствия. - И вы… тоже красивый… - с трудом выдавила она. Но это была сущая правда. Оказывается, отец Рене был еще и красив – причем очень красив. - Сейчас мы позавтракаем и пойдем поблагодарить нашу хозяйку, донну Хулию. Ее можно не бояться, она все знает. Возможно, нам придется задержаться здесь на пару дней, пока не станет понятно, где нам с тобой можно проехать к границе самым безопасным путем. *** Донна Хулия была похожа на королеву Франции Анну Австрийскую, портрет которой Тереза неоднократно видела, когда приходила в кабинет к отцу. Отец постоянно говорил, что французская королева добра и отзывчива. Потому донна Хулия сразу понравилась Терезе. И нравилась ровно пять минут – пока Тереза украдкой разглядывала драгоценности на ее платье и слушала ее мягкий, приятный голос. А потом – разонравилась. Потому что Тереза увидела, как донна Хулия смотрит на отца Рене. На ее опекуна. То есть на человека, который оберегает ее и несет за нее ответственность – так объяснил ей отец Рене. И Тереза восприняла его слова как нечто, само собой разумеющееся. Конечно, отец Рене ее оберегает и заботится о ней так, словно она – его дочь. Ну… или младшая сестра – ведь у священников не бывает детей. Во взгляде голубых глаз донны Хулии Тереза безошибочно угадала нечто большее, чем заинтересованность. Похоже, донна Хулия тоже была не против того, чтобы отец Рене стал ее опекуном. Тереза перевела взгляд на отца Рене – и тихонько вздохнула с облегчением. Вот отец Рене совершенно не желал, чтобы донна Хулия имела право требовать с него сказок на ночь. Это право принадлежало Терезе. На донну Хулию он смотрел… ну, как священник и должен смотреть на любую женщину, будь она трижды красавица. Спокойно и доброжелательно. Зато Терезе слегка улыбнулся - и его синие глаза моментально потеплели, залучились. Девочка преисполнилась сознания собственного превосходства и не без вызова взяла отца Рене за руку. И он ее взял за руку. Донна Хулия сделала вид, что ничего не заметила. И повела их осматривать диковинные цветы в оранжерее. Если она надеялась на то, что Тереза хотя бы на минуту отойдет в сторону и даст спокойно поговорить с отцом Рене – ее надеждам не суждено было сбыться. Тереза, конечно, восторгалась чудесными растениями и их ароматом, но руку отца Рене не выпускала ни на минуту. Время от времени она чуть сильнее сжимала его пальцы своей ладошкой – как бы посылая сигнал «Все в порядке?». «Все в порядке!» - отвечали ей тем же способом. Они были вдвоем, и прекрасно понимали друг друга. А хозяйка оранжереи была сама по себе. И это почему-то здорово поднимало Терезе настроение. Донна Хулия отлучилась куда-то – ее позвал мажордом в нарядной ливрее. Отец Рене, воспользовавшись моментом, опустился на обтянутую бархатом кушетку. Тереза плюхнулась рядом и не отказала себе в удовольствии прижаться к отцу Рене. Что ей, разумеется, было позволено сразу. - Отец Рене… мне так кажется, что мы здесь будем гостить не очень долго, да? Молодой священник кивнул. - Дня два. Пока проверяют дорогу и готовят нам подставы. Тереза поерзала на месте. - А… раньше? - Похоже, тебе здесь не нравится? Тереза зажмурилась и выпалила: - А вам? Реакция была неожиданной – отец Рене подмигнул девочке и согнулся пополам от смеха. Сначала у него просто дрожали плечи, затем он не выдержал и расхохотался в открытую. Тереза тоже смеялась – первый раз за эти дни. Если до этой минуты она стеснялась священника, то теперь между ними окончательно установились неформальные отношения. - Знаешь, и мне тоже! – сказал он сквозь смех. Признаться, донна Хулия постаралась на славу, заботясь о том, чтобы ее гостям в доме было свободно и уютно – удобная мебель, красивые наряды, вкусная еда, предупредительные слуги, занимательная беседа – двое беглецов словно заново ощущали столь зыбкое чувтво покоя и наслаждались этой ненавязчивой роскошью. Тереза хоть и знала, что вскоре им вновь предстоит отправиться в путь, с трудом могла представить, что там их снова будет подстерегать опасность. После ужина донна Хулия с удовольствием внимала рассказу Рене, весьма сдержанному, об их прошедшем путешествии. Сама хозяйка изъявила желание узнать, где и как они ехали, и Рене в своем повествовании, в основном, ограничивался сведениями об их маршруте, предпочитая умалчивать о погоне и собственных тревогах. Тереза сидела рядом с ним на низком диванчике и аббат д’Эрбле решил, что ни к чему девочке слышать эти воспоминания. Тем не менее, хозяйка дома несколько раз громко охала и прижимала ладонь к сердцу, что сильно веселило Терезу. Но смеяться было бы невежливо, Тереза это понимала и поэтому несколько раз тихонько кашляла, стараясь сдержать смех. В конце концов, донна Хулия обратила на это внимание: - Что с тобой девочка, моя? Ты нездорова? У тебя болит горлышко? - Нет, сударыня, я хорошо себя чувствую! - Все равно, вы ведь ночевали в лесу, а ночи такие холодные! Иди сейчас в кроватку, уже поздно, а Лусия принесет тебе горячей водички с медом. Девочка вопросительно взглянула на отца Рене. - Да, Тереза, - подтвердил он, - уже пора спать. Он проводил девочку наверх и, пожелав ей спойконой ночи, оставил на попечение горничной – высокой полной женщине, которая всего за одни сутки успела привязаться к малышке. В самых любезных выражениях он пожелал хозяйке дома, которая при этом почему-то печально вздохнула, доброго сна, и отправился в свою спальню. Сменив свое одеяние на длинную ночную рубашку с широкими, по моде, рукавами, Рене забрался в постель, которую слуги уже успели заботливо подогреть, поместив под одеяло на время горячий булыжник. Минут через десять аббат д’Эрбле, еще не успев заснуть, услышал в комнате странные звуки, словно кто-то скребся к нему в дверь. Страха Рене не ощутил, скорее легкую досаду, подумав, что уж не донья ли Хулия сртемиться проникнуть к нему в спальню. Судя по ее предыдущим взглядам и обильным вздохам такое предположение было вполне допустимо. Затем ручка с легким скрипом повернулась, и на пороге комнаты возникла... - Тереза? – удивленно спросил Рене, раглядев очертания маленькой фигурки. Девочка сделала несколько шагов вперед и ее лицо осветила полоска лунного света. Глаза Терезы смотрели слегка обиженно и требовательно. - Отец Рене... как же так, - зазвенел детский голосок, - ведь вы не рассказали мне на ночь сказку... Отец Рене едва не расхохотался – он-то опасался доньи Хулии, а от него требуют всего-навсего сказку! - И, правда, малышка, я забыл, извини, - серьезно ответил Рене. – Сейчас расскажу тебе сказку. И не успел он добавить ни слова, как Тереза радостно запрыгнула на его кровать и уселась на одеяле. - А сегодня можно рассказать и страшную сказку, - заявила она, - потому что мы сегодня спим в этом замке, а он большой и очень крепкий! - И ты не испугаешься? - улыбнулся Рене. - Нет, мне с вами совсем не страшно, - беспечно отозвалась Тереза. - Ну, тогда слушай... В одной сказочной стране жил благородный рыцарь, и по красоте, силе и отваге, не было ему равных во всем королевстве. Рыцарь был очень молод, и как раз настала ему пора выбирать себе жену. Многие девушки мечтали выйти за него замуж, но он искал свою единственную любовь. – Рене сделал паузу, чтобы укрыть Терезу одеялом - в комнате было прохладно, а на девочке была только легкая сорочка. – В это самое время во владениях благородного рыцаря поселилась странствующая красавица. Она стала жить в заброшенной хижине на опушке леса. Никто не знал, кто она и откуда пришла. Однажды рыцарь объезжал свои владения и увидел как незнакомка собирает цветы на лужайке. А была она прекрасна, как солнечный свет, и рыцарь сразу в нее влюбился, и потерял покой. Теперь он думал, что не найти ему жены лучше, чем эта красавица. И вот в скором времени, приехал рыцарь к ней и попросил ее стать его женой... Лучик лунного света переместился на сторону отца Рене и Тереза, слушая сказку, невольно любовалась его удивительным лицом – безупречной линией губ, глубокими васильковыми глазами, длинными ресницами и слегка вьющимися волосами, свободно падающими на плечи. - Незнакомка согласилась, и рыцарь увез ее в свой замок, где они сыграли пышную свадьбу. Рыцарь был счастлив, как только может быть счастлив человек – его жена стала для него смыслом жизни, самой большой любовью. Но однажды...
месье: Однажды рыцарь узнал, что его любимая жена на самом деле злая-презлая волшебница, которая совершила множество злодеяний и собиралась совершить другие. - Ой... - сказала Тереза. - Тогда рыцарь сразился со злой волшебницей, - продолжал Рене, но не смог ее сразу одолеть, ибо знала она сильное волшебство, которое помогло ей скрыться и совершить еще немало злых дел. А рыцарь, чтобы усмирить свою глубокую печаль отправился странствовать по свету и обрел верных друзей. После этого рыцарь и его друзья нашли злую волшебницу и вместе одолели ее, и злая волшебница навсегда изчезла из сказочной страны. Ну, как, страшная была сказка? - Угу, - сонно пробормотала Тереза. Она почти спала, прижавшись к отцу Рене. Рене тихонько подвинулся, встал и, подхватив Терезу на руки, отнес девочку в ее комнату. - А рыцарь был очень хороший, - сказала Тереза и тут же уснула. Рене с улыбкой смотрел на девочку. Потом тихо затворил за собой дверь, вернулся в свою комнату и крепко проспал до самого утра. *** …- Мы хорошо отдохнули, правда? – спросила Тереза, любуясь новой куклой, которую подарила ей донна Хулия. - Правда… - рассеянно подтвердил Рене, глядя на дорогу. В замке они пробыли четыре дня, и он устал считать томные вздохи хозяйки. Его куда больше занимали отчеты, которые он получал от слуг, возвращавшихся из поездок. Ничего утешительного – девочку искали. Особенно рьяно проверяли всех путников, путешествующих с детьми, на постоялых дворах. Аббат принял меры предосторожности, благодаря которым они с Терезой без особых приключений ехали уже пятый день, не отклоняясь от намеченного курса. Ехали так быстро, как позволяли ноги новой невзрачной на вид, но очень выносливой лошадки местной породы. Ланселота пришлось оставить донне Хулии – жеребец был дорогой, породистый и… приметный. Во всяком случае, Рене подозревал, что «хвост» за ними потянулся не без участия Ланселота. Тереза была одета в платье, в каком ходят девочки из крестьянских зажиточных семей. Волосы ее убрали под чепец, из-под которого выбивались несколько фальшивых локонов светло-русого цвета. Всякий, кто увидел бы девочку, непременно запомнил бы именно ее светлые волосы, необычные для этой местности. А уж Рене никто не узнал бы и подавно: девочку сопровождал не молодой стройный кабальеро с военной выправкой, а пожилой седой господин весьма крепкого телосложения в потертой куртке, видавших виды охотничьих сапогах и широкополой шляпе с обвисшими краями. Куклу разрешалось доставать только тогда, когда дорога впереди была пустынна. И, разумеется, когда они останавливались передохнуть. Игрушка была слишком роскошной для девочки из простой семьи. Если раньше Рене приходилось больше говорить самому, то теперь Тереза стрекотала без умолку. - Сударь, а монахини правда не злые? - Правда, Тереза. Они строгие, но справедливые. Никто не причинит тебе зла. Я скажу им, что если тебя кто-то вздумает обижать, то к тебе на помощь примчатся рыцари – помнишь, я тебе рассказывал о них. - И тот, что сражался со злой волшебницей? - Конечно. - И тот, что остановил страшного великана одной рукой? - И он тоже. Он очень добрый. Хотя и может навести на кого-то страх. - И тот, что одолел злого волшебника и спас добрую королеву? - Он примчится самым первым, вот увидишь… Он всегда приходит на помощь раньше всех. - И тот, что убил негодяя, притеснявшего благочестивую вдову? - За это я могу ручаться! – Рене не мог не улыбнуться. Тереза просияла. - А еще сказку? Вы их так чудесно рассказываете! Рене улыбнулся еще раз. Девочка своей наивной, но искренней привязанностью возвращала его в те времена, когда он придумывал сказочные истории для себя самого. - Ну вот, слушай. В одной далекой стране, которая находится за синим морем, жила могущественная королева, владевшая несметными сокровищами… Тереза, машинально теребя подол кукольного наряда, тотчас забыла про все на свете. Отец Рене увлекся рассказом. И они оба не заметили, как впереди, совсем близко от них, из-за поворота выехали пять всадников. Всадники проехали мимо, едва удостоив встречных путников взглядом. В самом деле – невозможно было заподозрить, чтобы дед с внучкой оказались теми, кого они ищут. Рене продолжал рассказывать – его голос оставался ровным, хотя сердце в груди бешено колотилось. Но Тереза, поняв, что опасность рядом, уже не слушала его. Девочка невольно разжала пальцы… кукла упала на дорогу. Всадник, который ехал третьим, осадил коня. И внимательно посмотрел на Терезу. Никакая маскировка помочь уже не могла. Это был управляющий, служивший у них в Мадриде. Он прекрасно знал хозяйскую дочку. И Тереза его тоже знала. - Эй, милейший! Постой-ка! Все дальнейшее случилось так быстро, что Тереза даже сообразить не успела. Отец Рене выхватил из-под плаща пистолет, быстро взвел курок и в упор выстрелил в того всадника, который как раз собирался преградить им путь к отступлению. Наповал. Второй выстрел оказался менее удачным – пуля попала в шею лошади одного из преследователей. И – шпоры под бока лошади, прочь от дороги, в заросли, под прикрытие кустов. В воздухе над ними просвистели два ответных выстрела. Сильная рука прижала Терезу так, чтобы девочка ни при каких обстоятельствах не вылетела из седла. У отца Рене оказался третий пистолет. Осадив лошадь и выбрав позицию, француз разрядил его в того из нападавших, который первым вылетел из орешника. Прямо на них. И Тереза вдруг поняла, что один из четырех рыцарей, про которых она слушала сказки – рядом с ней. Защищает ее прямо сейчас. От настоящих врагов. Аббат слетел с седла. - Тереза, бери поводья. Скачи вон туда. И не смей высовываться, пока я не позову. Четвертый пистолет он взял из-за пазухи смертельно раненного противника. Девочка боялась лошадей. Очень боялась. Но в тот момент ее руки послушно натянули поводья. Она не была уверена, что справится сама – лошадь, хоть и невысокая, все равно была для нее велика. Отец, которого гибель жены напугала, никогда не позволял Терезе ездить одной. Даже в манеже. Мать погибла в результате несчастного случая на охоте. Тереза была в лесу. Одна на лошади. Впору бы испугаться, но пугаться не было времени – кобыла тронулась с места. Девочка едва не слетела вниз. Ветка хлестнула ее по лицу, но она удержалась в седле. Сзади раздался выстрел. Затем еще два. И еще. Тереза остановила лошадь. Заставила ее поворотить назад. Ей сквозь ветки было хорошо видно, что происходит на поляне. Преследователь остался только один. Второй пытался подняться с пожухлой травы, но не мог. Отец Рене, скинув плащ и обмотав его вокруг левой руки, стоял с обнаженным клинком в руке. Его противник имел преимущество: он был на лошади, у него были два пистолета и шпага. Тереза ахнула, зажмурилась и сделала то единственное, что могла: быстро-быстро зашептала молитву Пресвятой Деве. Бой был быстрым и яростным. Честно говоря, Тереза не имела достаточно сил для того, чтобы смотреть на схватку. Она, сложив ладошки и зажмурившись, горячо молилась. Девочка открыла глаза в тот момент, когда с поляны донесся сдавленный крик. Противник аббата упал с лошади - или тяжело раненный, или убитый. Аббат стоял, прижав руку к груди и с трудом дышал. Лицо его было мокрым от пота - Тереза видела это даже на расстоянии. Победа далась ему нелегко. Девочка была готова к тому, чтобы захлопать в ладоши от радости. Но тут же поняла, что это преждевременно. У аббата был еще один соперник. Он как раз появился на поляне. Тот самый, под которым отец Рене убил лошадь. И у отца Рене не было под рукой пистолета. Ему нужно было надеяться только на свою шпагу и свою ловкость. Вот этот бой Тереза смотрела - смотрела почти помимо своей воли. Не могла закрыть глаза. Вот отец Рене выпрямился. Шагнул вперед, не спеша атаковать. Противник также не спешил первым наносить удар. Мужчины кружили по траве, выбирая более удачную позицию. Нервы первым сдали у слуги дона Мигеля. Он сделал выпад. Выпад был отбит. Прощупывание закончилось: противники оценили силу друг друга. Началась настоящая схватка. Причем поначалу силы были примерно равны, но затем стало ясно - аббат уступает. Уступает. Тереза от отчаяния обрывала пожухлые листья и плакала. Она ничем не могла помочь своему защитнику. Ничем. Разве что... На седле слева была кобура. Тереза скорее ради проверки сунула туда руку. Ее пальчики нащупали холодную рукоять пистолета. Только что, не более четверти часа назад отец Рене на ее глазах взводил курок точно такого же пистолета. Тереза не знала, заряжено ли оружие, которое ей в руки дала не иначе как сама Дева Мария. Она не умела стрелять. Она только видела, как прицеливаются. Но все же взвела курок - не без труда. Заставила лошадь сделать несколько шагов вперед. И вскинула руку с пистолетом. Очень тяжелым. Рука задрожала, Тереза вынуждена была ее опустить. С поляны донесся тихий вскрик. Боже. Отец Рене был ранен. Тереза уже не думала о себе. Она вновь вскинула руку - и выстрелила. ...Конечно же, пуля прошла мимо. Но враг на секунду ослабил внимание и повернул голову в сторону, откуда прилетела пуля. Этого откзалось достаточно для того, чтобы аббат, упавший на траву, собрал силы и вновь оказался на ногах. Уповать на то, что аббат ранен, оказалось напрасным делом. Шпага в руке бывшего мушкетера даже не дрожала. Пара выпадов, удачный финт, удар ногой чуть ниже колена соперника, еще один удачный финт... Мушкетеры не сдаются. Мушкетеры сражаются, пока не падают мертвыми. С клинков сыпались искры. Клинок француза оказался более ловким, чем клинок испанца. Прошло совсем немного времени - и Пресвятая Дева услышала вторую молитву Терезы. Отец Рене сделал отчаянный выпад. И выпад прошел. Шпага аббата насквозь прошила его противника. Тот зашатался. И медленно упал. Отец Рене тоже не устоял на ногах. Он опустился на траву, прижимая ладонь к боку. Красивое лицо исказила боль. Тереза рванула поводья. Лошадь послушно выбежала на поляну. - Отец Рене!!! - Все в порядке, Тереза. Все в порядке. Аббат с трудом дышал, лицо его было белее мела, глаза потемнели от боли. Но он улыбался. Тереза с плачем соскочила с седла, даже не поняв, что спрыгнула с изрядной высоты. И оказалась рядом. - Все в порядке, маленькая. Сейчас мы поедем дальше. - Но вы ранены! - Пустяки. - Меня начали учить медицине! Я могу помочь! Вы истечете кровью! Аббат, кривясь, прикусил губу. - Хорошо. Хорошо, Тереза. Он скинул камзол. И снова улыбнулся. Тереза не могла не улыбнуться ему в ответ - теперь она поняла, почему аббат производил впечатление плотно сложенного человека. - Да вы же набиты корпией!!! - с восторгом выдохнула она. - Ну, теперь я точно справлюсь! Рана аббата оказалась не опасной именно потому, что его противник рассчитывал проткнуть бок врагу - но не знал, что этот самый бок защищает изрядный слой старого тряпья, порванного в мелкие кусочки. Теперь это тряпье сыграло роль корпии. Шпага лишь порвала кожу на боку священника и наткнулась на ребро. Несколько глотков из фляжки, которую Тереза достала из седельной сумки, окончательно привели аббата в себя. Бледные щеки начал покрывать легкий румянец. Повязка, наложенная на ребра при активном участии Терезы, была не слишком хороша (Гримо, выполнявший роль лекаря для всех четверых друзей, без сомнения, справился бы с перевязкой куда ловчее), но свою задачу исполнила: аббату причиняло боль каждое движение, но кровь не текла. И то хорошо. До самой ночи они ехали неспешным шагом, остановившись только один раз – чтобы немного передохнуть и перекусить. На ночлег попросились у деревенского кюре, который оказал путешественникам неслыханно роскошный прием: ужин, чистая постель, покой и уют. Старая служанка оказалась мастерицей на все руки и быстро привела в порядок и одежду самого Рене, и одежду Терезы.
месье: Девочка, сидя на скамеечке у камина, играла с куклой: в доме нашлось иллюстрированное Священное Писание, и Тереза, посадив куклу на колени, показывала ей гравюры и рассказывала, что там изображено. Она успела дойти до истории Давида и Голиафа – и подошло время ложиться спать. - Отец Рене, а сегодня вы расскажете мне что-нибудь? Рене посмотрел на гравюру. - Да, дитя мое. Сегодня будет сказка про доброго великана. Тереза улеглась в постель и замерла под одеялом, прижав к себе куклу. - Как звали доброго великана? - Его звали Валлон. Есть такая местность во Франции. Там живут люди сильные, добрые и честные. Их легко обмануть, но горе тому, чей обман будет раскрыт. Разозлившийся великан способен выворотить из земли столетний дуб и использовать его как дубинку. - Он такой сильный? - Да, Тереза. Очень сильный. Он может одним ударом убить быка. - Как тореадор? - Тореадор вооружен, и у него есть помощники. А великан может остановить бегущего быка, схватить его за рога и свернуть ему шею. У него могучие руки. Ну… если взять твою ручонку, то одной его руки хватит на сто, даже двести таких, как твоя. Он громко смеется. У него очень хороший аппетит. За обедом он съедает целую кабанью голову, груду трюфелей и целое блюдо паштета. Когда у него есть такая возможность, конечно. Но возможность есть не всегда. Это только у злых великанов деньги в кармане не переводятся. Добрые великаны часто сидят с медяками, а то и вовсе без денег. Вот и наш великан сидел без денег. Сидел, сидел, а потом подумал: поеду-ка я в Париж искать славы. В Париже живет король, и он не откажет мне, если я обращусь к нему с просьбой взять меня в солдаты. Я один в бою стою столько, сколько целый полк. Так он и сделал… Король посмотрел на него и сказал: «О, сударь, вы точно храбрец! Поступайте в мою личную гвардию! Берите мушкет и будьте хорошим солдатом!». Рене сделал паузу. Тереза тотчас подняла голову – она и не думала спать. Пришлось продолжать рассказ. - Однажды он пошел слушать мессу. И увидел в церкви даму. Лицо у дамы было грустное, словно ее кто-то обидел. Я уже говорил, что великан был очень добрым, он не мог видеть, когда с кем-то поступают несправедливо. После службы он подошел к даме, которая ему очень понравилась, и спросил, почему она так грустна. «Ах, господин Валлон! – ответила дама. – Я в самом деле несчастна. Мой муж отбирает у меня все до последнего су, и я не могу даже сшить себе нарядный чепец к празднику. У него полно золота, которое лежит в большом сундуке. А где он прячет этот сундук – я не знаю». «Не беда! – уверил ее великан. – Я проучу вашего мужа и помогу вам! Я не могу видеть, как вы плачете!». Превратить госпожу Кокнар в прекрасную даму не составило особого труда. В сказке великан совершал один подвиг за другим. Добраться до сокровища, спрятанного в пещере, было не так-то просто. Пришлось прибегнуть к помощи друзей. Один, разумеется, был справедливым и благородным воином, другой – хитроумным, но честным, третий – ловким и находчивым. Конечно, вчетвером рыцари живо вывели на чистую воду скрягу-мужа и открыли пещеру – Рене постарался выдумать непроходимые горы и труднопреодолимые ущелья, злых великанов вроде Голиафа и коварных колдуний. Сказка закончилась тем, что скряга, увидев свой сезам разоренным, лопнул от злости прямо на месте, дама оказалась вдовой при деньгах, и великан женился на своей возлюбленной без всяких проблем. Тереза благодарно улыбнулась и засопела… …Границу путешественники пересекли через три недели после начала этой истории. Тереза уже не боялась ни монастыря, ни монахинь – напротив, часами могла рассуждать, как будет прилежно заниматься, ходить в церковь и гулять в саду. Рене смотрел на нее с грустной улыбкой – конечно, она не забудет про отца так скоро. Конечно, она еще не раз поплачет в подушку. И далеко не сразу до нее дойдет в полной мере смысл слова «сирота». Но то, с какой легкостью девочка привязывается к людям, его умилило. Память в этом возрасте избирательна – плохое тотчас забывается, хорошее помнится долго. На территории Франции были уже другие предосторожности. Они незаметно поменялись местами – Тереза и ее сопровождающий. Правда, девочка этого не заметила. Она воспринимала все как должное – переодевания, смену маршрута, ночевки в самых неожиданных местах. Еще три недели – и они достигли цели. В монастыре их ждали. Написала сестре донна Анна, да и сам отец Рене счел нужным известить настоятельницу о том, что они удачно оказались на территории Франции. Уехать сразу Рене не мог – он ждал ответа на другое письмо, направленное с границы. Потому Тереза, которую монахини приняли с радостью и почтением, могла видеться со своим временным опекуном хоть каждый день – тем более, что опекун был священником и быстро добился разрешения присутствовать на службе в монастырской церкви, помогая местному аббату как диакон. Им разрешили также гулять по саду – сбылась мечта Терезы. Рене поначалу старался как можно реже появляться в монастыре – он видел, что девочка привязалась к нему, пожалуй, слишком сильно. Но потом… привязанность этой пичуги доставляла ему радость. Она была искренней и откровенной. Но настал день, когда ответ на письмо пришел. Неожиданный ответ. Письмо Рене передала мать настоятельница, и читать его молодой человек стал при Терезе. - Что с вами, отец Рене? – испуганно спросила Тереза, увидев, как лицо ее опекуна изменилось. - Я остаюсь во Франции. Реакция была неожиданной: - Вы сможете ко мне приезжать время от времени? Ах! Тонкие ручонки обвились вокруг его шеи, и Тереза звонко чмокнула отца Рене в щеку. Тут же испугалась своего порыва, покраснела, убрала руки за спину и замерла, ожидая наказания. Наказания не последовало. - Смогу, Тереза. Я надеюсь, что смогу. - И вы меня не забудете? - Никогда. Легко давать клятву, которую точно сдержишь. Девочка серьезно посмотрела на него. - Я вам верю. Уезжать пришлось, не попрощавшись. Так получилось, что рано утром приехала карета, следовавшая в Париж. Упускать возможность путешествовать с комфортом Рене не хотел. Он быстро отправил записку матери настоятельнице. Мальчишка-гонец через три четверти часа примчался с ответом. Ответ Рене читал уже в дороге. Попутчик – граф де Шатоден – дремал на противоположном сидении. Он был гораздо старше Рене, и имел куда больший опыт путешествий. Дорогу он, видимо, знал наизусть, и потому местные красоты его мало привлекали. А Рене смотрел в окно - но мало что видел. Его пальцы задумчиво теребили уголок записки. Детским крупным почерком, с кляксами и ошибками, там было написано: «Отец Рене, вы обещали навещать меня. Я буду вас ждать. Я знаю, что вы священник, и я не могу выйти за вас замуж, когда стану взрослая. Но я вас все равно люблю. Ваша Тереза».
Юлёк (из клуба): Месье, спасибо! Все отрывки, в которых принимала участие Scally, выложены назад на форум по требованию LS. Таким образом, грубо попранные мною авторские права Scally восстановлены. Больше на этом форуме данная тема продолжаться не будет.
полная версия страницы