Форум » Наше творчество » Не лети так, жизнь » Ответить

Не лети так, жизнь

Nika: Первая часть фика-зарисовки от ДЛС до печального финала ВДБ.

Ответов - 11

Nika: Не лети так, жизнь! О, не лети так, жизнь — на миг хоть задержись! Уж лучше ты меня калечь, пытай и мучай, Пусть будет все — война, болезнь, несчастный случай — Я все перенесу, но не лети так, жизнь... (Л. Филатов) Теплым июльским деньком на берегу ручья сидели трое прелестных детей. Они смеялись и болтали ногами, совершенно забыв о том, что это может быть неприличным в глазах взрослых. Впрочем, одному из троих детей было почти пятнадцать лет, следовательно, он был уже почти взрослый. Как бы в подтверждение этому, двое прелестных девочек, одна с белокурыми волосами, другая с черными кудрями, которые никак не желали укладываться в прическу, задуманную кормилицей, смотрели на юношу, как на полубога. И если девочка с черными кудрями в общем-то вполне держала себя в руках, ее белокурая подружка краснела всякий раз, стоило юноше лишь взглянуть в ее сторону. — Моя кормилица рассказала мне вчера сказку, которую вы еще не слышали, — сообщила кудрявая девочка. — Ах, Ора, расскажите нам, пожалуйста, я уже просто умираю от любопытства, — попросила ее белокурая подружка. — Это страшная сказка, Луиза, — предупредила Ора, — в одном месте даже мне самой было страшно, а вы знаете, как редко мне бывает страшно. — Нет, я обещаю вам, что я не испугаюсь в этот раз, потому что... — Потому что, — перебила ее Ора, — потому что рядом с вами Рауль, а с ним вам ничего не страшно, не так ли? Бедная Луиза покраснела так, что даже самому равнодушному цинику стало бы ее жаль. — Какая вы злая, Ора, — пролепетала Луиза. — Я не злая, я правдивая, вот и все. А вы, Рауль, хотите послушать страшную сказку? — Вы забываете, Ора, что я слышал все ваши сказки прежде вас по той простой причине, что ваша кормилица приносит их от Гримо. — Но это невозможно, — возразила Луиза. — Это совершенно невозможно, потому что Гримо все время молчит. Как же можно рассказывать сказки, если ты все время молчишь? — А вы забываете, дорогая Луиза, что Гримо позволяется сделать исключение, дабы поведать свету о боевых подвигах господина графа, — напомнила Ора. — Вы правы, Рауль, вы, конечно же, сто раз слышали про бастион Сен-Жерве. — Это, в самом деле, слишком страшная история для Луизы, — согласился Рауль. — Лучше давайте расскажем погреб. Не знаю, как вам, а у меня это самая любимая история. Когда-нибудь я точно выпью столько бутылок, сколько выпил господин граф. — Но тогда вы лопнете, Рауль, — безапелляционно заявила Ора. — А если вы лопнете, кто привезет мне пулю, которую вы мне обещали? — Ора, Ора, ты в самом деле злая девушка! Ты совершенно не думаешь о том, что Рауль скоро уедет, и я буду без него скучать, ты думаешь только о том, что тебе обещали! — Вы в самом деле будете скучать без меня, Луиза? — О, конечно, Рауль, я буду очень, очень сильно скучать без вас... — О господи, начинаются телячьи нежности... — Какая вы злая, Ора! — Зато вы, Луиза, слишком добрая... — Вот вы где! — раздался резкий женский голос, и все трое вздрогнули, как будто их застигли на месте преступления. — Так я и знала! Надо было идти сюда с самого начала, а не бегать по всему лесу, сломя голову! А вы, господин виконт, вы, между прочим, как старший, могли бы вести себя поприличнее! — Простите, госпожа Лавальер, — послушным голосом произнес Рауль, не совсем понимая, за что он просит прощенья. — Луиза, немедленно домой! Кто дал вам право забыть об уроке испанского языка? — Это я виноват, госпожа Лавальер... — Это само собой, я еще поговорю с господином графом... а вас, мадемуазель Ора, тоже всюду ищут, не соблаговолите ли пойти домой? — Я пойду домой тогда, когда я этого захочу, в отличие от вашей дочери... — Ора! — зашептала Луиза. — Ты должна слушаться старших! — Я никому ничего не должна! И вообще, будь я мужчиной, я бы вызвала вас на дуэль! — Вот как? — медленно произнесла мать Луизы. — А будь я мужчиной, я бы отшлепала тебя так, что ты неделю не смогла бы сидеть на своей лошади! А теперь всем марш по домам, я избавляю ваших родителей от заботы наказывать вас — я вас сама накажу. Никаких встреч в течение недели! Всем понятно? — Понятно, — ответили хором Луиза и Рауль. — Правда, Рауль, вам понятно, как госпожа Лавальер умудрилась принять решение за господина графа? — не унималась Ора. — Потому что мне это совершенно не понятно... — Марш домой, невоспитанное создание! — повторила госпожа Лавальер. — Ох, розги по тебе плачут! И вы, виконт, ступайте тоже, и передайте отцу, что вы наказаны, а если его это не устраивает, то он может побеседовать со мной лично... — Хорошо, я передам, — послушно кивнул Рауль и так же послушно направился в сторону дома. Луиза последовала его примеру. — Боже мой, — вздохнула Ора. — И это сын графа де Ла Фер, будущий офицер принца Конде... ах, как бы я хотела, больше всего на свете, хоть на одну минутку оказаться в мушкетерском полку, или хотя бы в гвардейском! О, как бы я хотела быть господином Портосом или господином д'Артаньяном! Ах, какой же этот Рауль все — таки счастливчик — и самое обидное, что он это совершенно не ценит...

Nika: Атос сидел за столом и тщетно пытался составить первый параграф письма д'Артаньяну. Он бился над этим письмом уже добрую неделю. Казалось бы, что проще—написать письмо лучшему другу, которому всегда можно было сказать все... впрочем, Атос был немногословен и кстати предпочитал бумагу разговорам. Но сейчас письмо просто не желало сочиняться и все тут. Старость не радость, подумал Атос, хотя он был еще совсем не стар и все еще очень красив. Атос вздохнул и наконец написал первое и самое банальное, что пришло в голову: «Здравствуйте, мой дорогой друг! Как ваше здоровье?» Атос перечитал фразу несколько раз. Какой ужас. А ведь в колледже он, кажется, неплохо писал. Только когда это было. В другой жизни. Тогда не было д'Артаньяна, Портоса, Арамиса, а о Рауле уж и говорить нечего... Атос был так озабочен злополучным письмом, что совершенно забыл об исчезновении Рауля. Поэтому он очень удивился, когда Гримо изобразил особенный знак, обозначающий соседей Лавальер. --Он или она?—спросил Атос. Гримо изобразил женское платье. --Я занят,--попробовал отвертеться Атос. Гримо изобразил нечто, обозначающее что отступление невозможно. «Боже, за что?»--подумал Атос и отложил письмо. Не судьба. Во всяком случае, не сегодня—после визита мадам Лавальер уже вряд ли что-либо напишется вобще... --Чем могу быть полезен, сударыня?—Атос вышел из-за стола и поцеловал ей руку, как того требовал этикет --Надеюсь, я вас не отвлекаю от важных дел, любезный граф? Атос на секунду задумался. Сказать, что нет—означало солгать, поскольку письмо д'Артаньяну не могло быть не важным делом, но соседке это неинтересно и она просто не поймет. Лгать же не хотелось, пусть это была и маленькая ложь, но все же ложь. Однако пока Атос собирался с ответом, Лавальер уже продолжала: --Известно ли вам, господин граф, чем сегодня занимался ваш сын? --Конечно, сударыня, он попросил у меня разрешения навестить вашу дочь и я ему это позволил. --Ах, вот как, вы ему это позволили... ну тогда я тоже кое-что себе позволила... --Что же, сударыня? --Я, господин граф, наказала всех троих, включая эту чертовку Монтале. Дети вели себя совершенно неприлично и кроме того, их пришлось искать по всему лесу. Кстати, не хотите ли вызвать на дуэль ее отца? Чертовка совершенно не умеет себя вести, наговорила мне кучу гадостей, плохо влияет на мою дочь... --Увольте, сударыня. Я не дрался на дуэлях несколько лет. Если вам так этого хочется, пусть этим займется ваш любезный супруг. --Вы смеетесь, господин граф. О днях вашей молодости рассказывают чудеса. --Люди болтают разное, сударыня, не стоит всему верить. Не хотите ли поведать мне, как наказан мой сын? --Ах да, конечно. Я запретила детям встречаться неделю. Если у вас есть какие-то возражения... --Есть, мадам. Они не увидяться гораздо дольше. --Зачем же дольше? Недели будет вполне достаточно... --Мой сын уезжает в действующую армию принца Конде, у которого он будет служить адьютантом. --В армию? В пятнадцать лет? В действующую армию? Я всегда говорила, что вы жестокий человек, господин граф, да, жестокий! Но ведь он же совсем ребенок! «Вот где, черт возьми, отыскались материнские чувства,»--усмехнулся про себя Атос. --Настоящий офицер должен воспитываться с самого детства, и потом у меня есть на это свои соображения. --Простите меня, я позволила себе лишнее. --Хорошо, сударыня, на дуэли с вами я драться не буду, обещаю вам. Надеюсь, вы позволите детям увидеться? --Конечно, конечно... а это правда, что вы когда-то один выпили целый погреб вина? «Подумать только, что запоминается людям,--подумал Атос.—Никто не вспоминает про королеву, кардинала, алмазные подвески, мальчика, который спас честь королевы. Зато про погреб будут помнить гораздо дольше, чем это нужно истории...» --Разве я так похож на сказочного героя, сударыня? --В глазах детей вы просто герой, господин граф. --Ну, очень скоро в наших краях будет еще один герой. Я в это твердо верю. Прощайте, сударыня, передайте от меня привет супругу. «Последнее явно лишнее, но этикет, черт бы его побрал... И, что поделаешь, соседей не выбирают...» --Доброй ночи, господин граф... Когда дверь за ней закрылась, Атос вдруг ясно понял, как же надо начать письмо. Он взял чистый лист, перо и написал первую строку: «Мой дорогой мальчик! Я прекрасно знаю, что вы теперь—мужчина и суровый воин, но мне почему-то очень захотелось обратиться к вам именно так...» Он опять перечитал фразу несколько раз и остался доволен. «Да, именно так. Остальное—завтра...»

Nika: Письмо д'Артаньяну так и осталось неотправленным. Оно было закончено, но лежало на столе, в ожидании лучших времен. Гримо молча спросил, отправить ли письмо, на что Атос покачал головой, сам не зная, почему. Как будто ему что-то предсказывало, что они скоро увидяться. Гримо так же молча поинтересовался, когда же следует отправить письмо, Атос махнул рукой и вопрос отпал сам собой. Сейчас было не до этого. Итак, этот день все-таки настал. Подумать только, как быстро промчались эти 15 лет. Как будто 15 дней. В молодости он никогда не обращал внимание на такую безделицу, как ход времени, ему просто не приходило это в голову. Рядом были друзья, которые стали смыслом жизни и до остального не было дела. Какая, в самом деле, разница, сколько промчалось за окном дней и месяцев, если ты счастлив? Он многое дал бы, чтобы хоть на миг вернуться в то время, но потом отогнал эту мысль: тогда не было Рауля, и никакое счастье с друзьями не могло его заменить... К тому же, он все больше и больше склонялся к мысли, что само провидение подарило их друг другу, потому что иначе просто быть не могло. И теперь ему все чаще стало казаться, что и время, когда они снова соберуться вчетвером, тоже наступит. Не может быть, чтобы это еще раз не повторилось... Рауль стоял перед ним, готовый к отьезду. Атос собирался проводить его до Сен-Дени, но самые важные слова следовало все-таки сказать дома. --Вы совершенно готовы, Рауль? --Да, отец. --Я должен сказать вам одну очень важную вещь. --Я слушаю вас, отец. Как, как ему удалось это сделать—так воспитать этого мальчика, всякий раз спрашивала себя мать Луизы, наблюдая их вдвоем. Луиза тоже хорошо воспитана, грех жаловаться, но это у нее скорее от страха, что ее могут наказать, если она не будет вести себя, как полагается. Кстати, она слишком робка и стеснительна, совершенно не имеет собственного мнения, но это, наверное, пройдет с возрастом. Монтале, напротив, слишком много себе позволяет, такое впечатление, что ее воспитанием вовсе никто не занимался. А может быть, женщинам вобще не следует воспитывать детей? Вон, граф прекрасно справился с этой задачей. Он даже имя Рауля не успевает до конца произнести, как виконт несется к нему как на пожар. Но не перегнул ли граф палку с этой почтительностью? Не вырастет ли Рауль папенькиным сынком? Может быть, именно с этой целью он отправляет Рауля так рано из родительского дома? Ну тогда граф все делает правильно, как всегда... --Прежде всего, Рауль, я хотел сказать вам, что где бы вы ни были и что бы вы не сделали, я всегда буду гордиться вами и любить вас. --Я знаю, отец. --Но я должен вам сказать еще одну вещь, которую вы не знаете. Вы называете меня отцом, мой мальчик, потому что я просил вас так меня называть, но я так же всегда говорил вам, что я не ваш родной отец, а всего лишь ваш опекун... --Но господин граф, это совершенно не важно... я не знаю другого отца и я люблю вас больше всего на свете! Все, что вы мне хотите сказать, совершенно меня не волнует... --Вот как?—улыбнулся Атос своей неповторимой улыбкой.—Тогда закончим этот разговор... --Простите. Я был не прав. --Все дело в том, Рауль, что я тоже вас очень люблю, поэтому я ждал того дня, когда вы станете взрослым, чтобы сказать вам, что на самом деле я ваш родной отец. --Но... --Я знаю, мой мальчик, что я всегда говорил вам, что ложь для дворянина почти что преступление, но Библия так же учит нас, что ложь во спасение не совсем ложь. --Но я не понимаю, кого вы спасали. Я итак очень счастлив, но я был бы самым счастливым человеком на свете, если бы я всегда это знал. --Точнее, не спасал, а оберегал. Если уж я начал раскрывать вам все карты, то я должен сказать, что вы, Рауль, к несчастью, незаконнорожденное дитя... Рауль посмотрел на Атоса так, как будто ему впервые в жизни обьяснили, что граф де Ла Фер--смертный человек и подвластен грехам, да еще таким. Однако тут же взял себя в руки—после первого известия все остальное действительно не имело никакого значения. --Клянусь вам, я самый счастливый человек на свете. Но могу ли я узнать... --Нет, Рауль, этого я вам сказать не могу. --Я понимаю—честь дамы... --Вы правы, мой мальчик. Впрочем, я должен перестать вас так называть—с сегодняшнего дня вы офицер и взрослый мужчина... --Отец, сколько бы мне ни было лет, я хотел бы, чтобы вы всегда меня так называли... по крайней мере, когда мы вдвоем. --Хорошо, мой дорогой. Но оставим это, иначе я за себя не ручаюсь, а нам пора ехать. Я провожу вас до Сен-Дени. Уже выезжая за ворота, Рауль в последний раз оглянулся на родной дом, где прошли самые счастливые и беззаботные годы жизни. Он вдруг ясно ощутил, что сейчас расстанется, неизвестно насколько, с самым дорогим и любимым человеком. Сердце предательски защемило, однако отец всегда говорил, что мужчины не плачут и он взял себя в руки, хоть это и было нелегко. Он еще раз посмотрел на замок, словно хотел запечатлеть его в памяти. Детство кончилось. Начиналась новая жизнь, полная опасностей и приключений—но она тоже обещала быть прекрасной...


Nika: --Я вас прошу, Арамис, берегите Портоса,--повторил Атос. Арамис, старый, больной и очень несчастный стоял перед ним, ожидая прощения. Атос вдруг поймал себя на мысли, что ему совершенно не жаль его. Нет, они любили друг друга по прежнему и если бы это что-то изменило, он отдал бы свою жизнь чтобы спасти их, не задумавшись ни на секунду. Но вот жаль его не было... В конце концов, каждый человек должен знать, где его предел, Атос точно знал, что его предел уже наступил, когда он сломал шпагу перед королем. И все-таки он его простил, потому что Арамису нужны были силы идти дальше, а его прощение давало эти силы. Потому что он уже не был тем молодым красавцем мушкетером, который принял решение одной рукой отдать письмо любимой женщины, а другой проткнуть кардинала шпагой. Это был человек, которому ничего больше не оставалось, как воспользоваться клятвой молодости. Правда, они поклялись «навсегда», но не слишком ли громко это слово звучало в 25 лет? Простил ради Портоса. Бедный Портос, он со своей добротой и доверчивостью меньше всего похож на заговорщика и мятежника, а в результате он скорей всего потеряет все. Бедный Портос... --Послушайте, Атос, а это правда что вы... как бы это получше выразиться... накричали на короля? --Правда,--кивнул Атос и добавил на секунду веселым и помолодевшим голосом,--Так ему и надо! Пусть знает, с кем имеет дело, пусть знает, кого лишился. Арамису даже показалось, что в его глазах мелькнули искры времен бастиона Сен-Жерве, но это в самом деле только показалось.. --Так значит, есть еще порох в пороховницах,--усмехнулся Арамис.—Я от вас и не ожидал ничего другого. --Нет, дорогой мой. Этот порох был последним. Просто когда дело касается моего сына, мне все равно, кто передо мной—король Франции или господин де Вард. --Бедный мальчик,--прошептал Арамис.—Я буду молиться за него. --Благодарю вас. Господь улышит ваши молитвы. Но и за себя, Арамис, помолитесь тоже, за себя и Портоса. --Разумеется. Но в моих пороховницах еще есть порох,--Арамис положил руку на эфес шпаги. --Я вас прошу, Арамис,--еще раз произнес Атос. --Не беспокойтесь. Я знаю, что я делаю. «Хотел бы я в это верить»,--подумал Атос. А вслух произнес: --Хорошо, что хоть кому-то из нас это известно. --Это просто замечательно,--кивнул Арамис, выдавив из себя жалкое подобие улыбки, которая когда-то была такой прекрасной. --Друг мой, что это у вас с зубами?—вдруг заметил Атос. --Черт знает что,--пожал плечами Арамис.—Старость, знаете ли, не радость. --По нашему другу Портосу этого не скажешь. --Правда, такое впечатление, что он с каждым годом становиться сильнее, не так ли? Арамису вдруг безумно захотелось бросить все ко всем чертям и спрятаться от всего здесь, в тени деревьев Блуа. От Атоса всегда исходила какая-то неведомая сила, которую он больше ни у кого не встречал. Одно слово, один взгляд, одно пожатие руки... чувствуешь себя маленьким мальчиком рядом с добрым волшебником...Арамис покачал головой, отгоняя это наваждение. Это Атос мог себе в Англии позволить сказать «Если бы мы были вчетвером». Не может он втянуть Атоса еще и в это... Они обнялись все в четвером и каждый из них думал о д'Артаньяне. О том, что, будь он с ними, возможно было бы снова сказать «Один за всех, все за одного». Но этого уже никогда не будет...

Nika: --Рауль, что вы собираетесь делать? Ора и Рауль сидели на берегу того самого ручья, где когда-то давно, а впрочем, на самом деле не так уж давно, закончилось беззаботное детство. Ора знала, что Атос увез Рауля из Парижа, поэтому она выпросила у принцессы отпуск. Сделать это было совсем не трудно, так как принцесса сочувствовала Раулю и даже просила ее передать, что о нем не забыли—хотя Раулю больше всего хотелось обратного. Теперь уже детство действительно кончилось, а вместе с ним и дружба, которая оказалась такой недолговечной. Ора любила их обоих и обоих жалела и хоть и не понимала поведения Луизы, но не перестала быть ее другом. Однако Рауль беспокоил ее гораздо больше, поэтому она и примчалась, достаточно бесцеремонно вытащила его из дома за руку, в буквальном смысле и привела на тот самый ручей. Это был их уединенный уголок, где они могли поведать друг другу самые сокровенные секреты, о котором, впрочем теперь уже знали родители, но теперь уже никто не стал бы их тревожить, даже если бы им этого захотелось. Рауль, смертельно бледный, с совершенно неподвижными глазами сидел, уставившись на воду, не произнося, ни одного слова, больше всего ему хотелось остаться одному, но от Оры не так-то просто было отделаться. --Разве вы не знаете?—безразличным голосом ответил он.—Я уезжаю в Джиджелли с армией герцога Бофора. «Какой изощренный способ самоубийства»,--подумала Ора. --Вы что, с ума сошли? Все знают, зачем отправляют эту экспедицию, а то, что герцог составил завещание, уже даже перестало быть шуткой! --Это как раз то, что мне сейчас нужно более всего... --Рауль, немедленно возьмите себя в руки, если у вас осталось хоть капля уважения к себе! --Ора, прошу вас,--медленно произнес Рауль,--как раз именно сейчас я спокоен, как никогда и буду еще более спокоен, если вы уйдете. --Ну вот еще! Проделать такой путь чтобы вы отправили меня к черту? Это не в моем стиле! Я пойду к графу, Рауль, слышите, я скажу ему, чтобы он вам запретил, никуда вы не поедете! --Граф все уже знает. Он никогда ничего не запрещал мне и не запретит и сейчас. Неужели вы хотите, чтобы я умер у него на глазах? --А, так вы все-таки признаете это? У вас, Рауль, настоящая истерика, а когда у человека истерика, ему нужно либо надавать пощечин, либо вызвать на дуэль, я же не могу сделать ни того, ни другого, но я не понимаю, почему вы совершенно не думаете об отце? Ваш отец один из самых прекрасных людей, которых я только знаю, неужели вы не понимаете, что будет с ним, когда вы уедете? Рауль понял, что избавить от красноречия Оры его может только радикальное средство, прикинул что-то в уме и наконец произнес: --Послушайте, Ора, поклянетесь ли вы мне самым святым, что умрете, но сохраните в тайне то, что я вам сейчас расскажу? Ора несколько минут лихорадочно соображала, что же у нее самое святое—выбор оказался не ахти какой. Она, в сущности, была неплохой девушкой, несколько взбалмошный характер, но она себя такую всегда устраивала—все же лучше , чем плюхаться в обмороки при каждом удобном и неудобном случае, как Луиза. В конце концов Ора пришла к выводу, что самое святое все-таки дружба. К тому же теперь она была заинтригована по настоящему: во первых, Рауль хоть как-то разговорился, а во вторых, предстояло услышать тайну... Рауль сам не знал, что на него нашло, но во первых, отец никогда не брал с него слова, что он будет держать в тайне эту историю, а во вторых, как уже говорилось, ему необходимо было остаться в одиночестве, а значит надо было занять мысли Оры чем-то необычным, поэтому Рауль рассказал ей про миледи. Это сработало—Ора слушала с широко раскрытыми глазами, как страшную сказку. Наконец Рауль закончил, некоторое время они оба сидели молча, словно не веря услышанному и рассказанному, тем не менее ни на секунду не сомневаясь, что все это правда. --Вот это да,--наконец произнесла Ора.—Но теперь, боже мой, мне многое стало понятно, очень многое! Рауль, неужели вы поставили себе целью во всем переплюнуть господина графа, даже в страданье? --Нет, Ора, это не было моей целью, моей целью было другое... может быть вы все-таки оставите меня одного? --Я не оставлю вас до тех пор, пока вы не пообещаете мне, что не поедете в вашу Африку! «Я не завидую тому, кто станет ее мужем,»--подумал Рауль и тут услышал голос Атоса, как всегда спокойный и ровный: --Вот вы где, виконт. Мне надо было сразу искать вас здесь... Рауль вздрогнул—так это напомнило ему тот самый день... если бы не Ора, он, пожалуй, просто бросился бы в его обьятия и заплакал как в детстве... --Добрый день, господин граф,--сказала Ора. --Здравствуйте, мадемуазель. Я должен сделать вам комплимент—вы стали прелестной девушкой... --Только очень разговорчивой,--пробурчал Рауль. --Вы составите нам компанию за ужином? --Благодарю вас, господин граф, но я присоеденюсь к вам немного попозже—мне нужно собраться с мыслями. --Вам нужно собраться с мыслями?—улыбнулся Атос. --Да, вас удивляет, что такой девушке, как я, нужно собраться с мыслями? --Нисколько, мадемуазель, но только не забудьте, что мы вас ждем. «Вот это да»,--подумала Ора, оставшись одна.—«Вот это семейная история так семейная история! Черт возьми! Только в нашей семье нет ничего увлекательного и необыкновенного! Вот это дама! Как бы я хотела с ней познакомиться! Уж я бы ни за что не позволила бы себя повесить, будь я хоть трижды без сознания! И почему только у меня такая скучная жизнь?»

Nika: Д'Артаньян покончил со служебными делами и собирался отправиться домой, точнее, в гостиницу, точнее, в гостиницу, которая считалась домом, так как другого дома, к сожалению, не было и теперь уже вряд ли будет, как вдруг увидел на пороге кабинета прелестное создание в темно-зеленом бархатном платье и черными кудрями, рассыпавшимися по плечам. Он сразу же узнал девушку: они встречались и в замке у Атоса в лучшие времена и довольно часто при дворе. Д'Артаньян никак не мог понять, как могла принцесса принять к себе одновременно двух таких противоположностей, как Ора и Луиза: насколько первая была очаровательна и энергична, настолько вторая была тиха и незаметна... впрочем, они отлично дополняли друг дружку. --Я вас не очень беспокою, господин д'Артаньян?—спросила Ора, не решаясь войти в кабинет без приглашения. --Очень, мадемуазель, я был занят чрезвычайно важным делом—я собирался идти домой. --В таком случае у вас есть несколько минут меня выслушать,--несколько бесцеремонно заявила Ора, впрочем, с ее стороны даже бестактности звучали настолько мило, что обижаться на них просто не имело никакого смысла.—Речь пойдет о нашем общем знакомом. --Вот как?—произнес д'Артаньян с флегматичностью Атоса, видя, что Ора уже сама себя пригласила и избавиться от нее, не выслушав, все равно не удасться. --Да, господин капитан, я должна вам сказать, что я была в Блуа и видела Рауля. --Вот как? А Ато... простите, графа де Ла Фер вы тоже видели, сударыня? --А вы не извиняйтесь, господин д'Артаньян, я прекрасно знаю, что в молодости графа де Ла Фер называли Атосом и двух других ваших друзей—Портос и Арамис и еще кое-что интересное, что вы даже представить не можете. --Тем лучше, тогда я могу не ломать себе язык и буду говорить «Атос», раз вам все равно все известно, даже то, что неизвестно мне... --Ах, сударь, вы бы перестали шутить, если бы только его видели... --Рауля? --Боже мой, у него такие глаза, как будто он уже умер, я вам клянусь, он прав—пусть это лучше будет не на глазах у господина графа... --Сударыня, да что за ерунду вы такую говорите? --Я вам даю честное слово, что он принял решение со всем покончить—он собирается в экспедицию с герцогом Бофором. --Рауль офицер и обязан находиться на месте боевых действий. Простите, сударыня, я действительно чертовски устал и хочу пойти домой и лечь спать. --И вам совершенно не кажется, что он едет туда из-за несчастной любви? А если он там умрет? --Если он там умрет, то только потому, что он солдат, вот и все. Запомните, девочка, в наше время от любви не умирают, это глупо, умереть можно от веревки или от яда, но не от любви. --Интересно, о какой веревке вы сейчас только что сказали, господин д'Артаньян? --Я? Что? Я ничего не говорил. Не обращай на меня внимания, в последнее время я часто разговариваю с самим собой... Пойдемте, я вас провожу. --Благодарю вас, господин д'Артаньян, это лишнее, у меня есть руки, ноги и голова, я в состоянии добраться домой. Лучше скажите, как мне попасть к герцогу Бофору—если никто не понимает, что происходит, то я буду сама действовать, но по крайней мере, моя совесть будет чиста. «У нее и вправду есть голова, что не совсем скажешь о ее подружке,--подумал д'Артаньян.—Кого-то она мне напоминает, черт возьми...» --Если вам это столь необходимо, я вам устрою аудиенцию у герцога, только вряд ли это что-то изменит. --Вы меня совсем не знаете, господин д'Артаньян. Вы даже представить себе не можете, как я могу быть упряма. --Я?—д'Артаньян чуть не засмеялся на это заявление.—Лет тридцать назад мне с вами просто не о чем было бы разговаривать, уж поверьте мне... Однако, неужели Атос не передал с вами письма для меня? --Сударь, ему сейчас совершенно не до писем вам, правда... --Благодарю вас за заботу о моих друзьях, мадемуазель и это я говорю от чистого сердца... зайдите ко мне завтра по поводу герцога. «Черт, как я себе сейчас напомнил Тревиля,--подумал д'Артаньян, после того, как Ора ушла.—Не знаю, хорошо это или плохо, скорее, хорошо... однако, если дело действительно обстоит так, как она утверждает, то мне это все совершенно не нравится...» Он уже закрывал дверь кабинета, как вдруг остановился на пороге и хлопнул себя по лбу. «Ах ты черт! Ну конечно! Только волосы черного цвета, а не белые! А так ну точь в точь леди Винтер, черт бы меня побрал! Интересно, неужели Атос никогда не замечал сходства, или не хотел замечать?» Д'Артаньян не секунду представил, что было бы, если бы эти достойные друг друга дамы жили в одно время и действовали сообща. Однако, такому союзу позавидовал бы сам великий кардинал. Ну вот, началось—воспоминания молодости. Верный признак того, что ты стареешь, хочешь ты этого признать или нет...

Nika: Отступление по хронологии. Небольшой кусочек, который должен завершать ДЛС, или монтаж наоборот. "--Вы не пригласите меня на месяц в Бражелон, господин граф?" Атос и герцогиня де Шеврез прогуливались взад и вперед по оранжерее. Атос держал ее под руку и рассказывал о Рауле. Он, обычно всегда более чем сдержанный на слова, вдруг обнаружил в себе совершенно неожиданное желание говорить, рассказывать о его мальчике, ибо до сих пор у него не находилось более благодарного слушателя. Мари слушала его и улыбалась, ее лицо было прекрасно в вечернем свете, как когда-то много лет назад... впрочем, не так уж и много, если разобраться... когда ты счастлив, ты не замечаешь, как летит время... --Я вас не утомил, дорогой друг? --Что вы, граф. Я готова вас слушать целую вечность. --Вы слишком любезны, но я боюсь злоупотребить вашим терпением, к тому же становиться поздно. --Но вы мне расскажите про него еще, правда? Ах, боже мой, каким очаровательным юношей вы его вырастили, дорогой граф... --Моей заслуги здесь мало, я всего лишь дал толчок тому, что уже было заложено природой,--Атос улыбнулся и посмотрел на Мари. --Подумать только, как счастливо все сложилось... --Да, в самом деле... --Но, дорогой граф, у столь хорошего начинания должно быть не менее замечательное продолжение—вы ведь собираетесь его когда-то женить? --Я сам хотел поговорить с вами об этом, дорогая герцогиня, ведь в вашем кругу наверняка найдуться красивые и богатые девушки... --Атос,--вдруг тихим и мягким голосом произнесла Мари,--но ведь он уже влюблен, неужели вы этого не видите? --Точнее, я не хочу этого видеть, дорогая Аглая,--ответил Атос, улыбнувшись своей печальной улыбкой.—Я хотел бы как можно дольше продолжать убеждать себя, что эта девочка для него—не более чем живая кукла. --Но вы не можете запретить ему жениться на ней, когда эта девочка подрастет—если это действительно страсть, то даже ваше слово для него ничего не будет значить... или же он найдет способ переубедить вас... --До этого, пока еще, к счастью, не дошло, но я могу запретить им встречаться. --Так запретите, пока увлечение не перерасло в страсть, запретите, Атос, потому что моя женская интуиция... вы ведь не можете знать, что это такое... а между тем я ясно чувствую, что ничего хорошего из этого не будет... --Вы действительно этого хотите? --Я на этом настаиваю. --Хорошо, я с ним поговорю при первой же встрече... черт возьми, дорогая герцогиня, мы, кажется, приняли первое совместное родительское решение... --И оно оказалось совершенно обоюдным, не так ли, граф? --Разве я могу в чем-то с вами не согласиться?—улыбнулся Атос, поднося к губам ее руку.—Однако, теперь уже совсем поздно, друг мой, а вы ведь не покинете меня завтра, не так ли? --Только если вы этого не захотите... Атос покачал головой, взял ее под руку и они направились к выходу из оранжерии—теперь уже в полном молчании. Впрочем, ни того, ни другого молчание совершенно не угнетало... Атос лежал с открытыми глазами и впервые за долгое время не мог заснуть. Он сам давно уже думал об этом, Мари лишь озвучила его мысли, но мог ли он действительно что-либо запретить виконту? Не лучше ли будет позволить ему совершить ошибку, не препятствуя никаким его желаниям? Чтобы потом не винить себя самого? Пусть сам ошибется, если так суждено, пусть сам переживет это... А если... если не переживет, то как тогда переживет это он сам? Глупости. От любви не умирают, хотя он сам тогда едва не умер. Кто знает, чем все закончилось, если бы судьба не послала ему таких друзей. Он попытался убедить себя, что это будет для блага Рауля, что он совершенно точно знает, что он делает... чем больше он себя в этом убеждал, тем больше он в этом сомневался, а уж это точно было совсем не в его характере... В конце концов, это ее решение и только частично мое. Поэтому лучше всего думать именно так. Женская интуиция, вот как она это назвала. Тут не в чем и сомневаться... только теперь он почему-то стал сомневаться во всем еще больше... «Старость не радость»,--снова подумал он и окончательно решил, что подумает обо всем завтра, поскольку утро вечера мудренее... Как же она все еще прекрасна, даже теперь... Черт возьми... действительно, черт возьми! Почему он продолжает о ней думать? Может быть, потому, что он тоже обыкновенный человек, в доме которого находиться необыкновенно красивая женщина, которая к тому же мать его ребенка...На самом деле он слишком давно не был с женщиной? Быть с женщиной—не значит любить... потому что любовь—это такая игра... Нет, нет. Не надо позволять себе даже думать об этом. Потому что Арамис до сих пор влюблен в нее. Пусть говорит что угодно, Атос прекрасно видел, какими глазами он смотрел на нее тогда, у Скаррона... Пусть они никогда не будут вместе, но Атос не слепой и не вчера родился... Атос усмехнулся—подумать только, какая странная вещь судьба. По всем, по всем раскладам это у Арамиса должен быть ребенок от герцогини де Шеврез. Подумать только, что делает случай... Впрочем, герцогиня де Лонгвиль тоже неплохая партия для бывшего мушкетера, усмехнулся про себя Атос. Достаточно вобще того, что он даже задумался о ней... больше, чем достаточно... теперь—спать, иначе весь день потом не сможешь сосредоточиться не делах... ах, господи, о чем это он, он итак не сможет не на чем сосредоточиться, пока она будет здесь... Атос все же честно попытался уснуть. Честно закрыл глаза и даже попытался кого-то считать, как когда-то ему советовал Арамис—то ли овец, то ли убитых испанцев, то ли еще кого-то... ах да, кажется, гвардейцев его высокопреосвященства. Испанцев все же выходило больше. Но и испанцы не помогали. Д'Артаньян как-то сьязвил по этому поводу, что Арамис вполне мог считать своих герцогинь. На что Арамис весьма тактично ответил, что никогда не жаловался на бессонницу. На что д'Артаньян не очень тактично заметил, что Арамису никогда не следовало жаловаться на бессонницу по несколько другой причине... Атос усмехнулся—воспоминания о молодости озночало первый признак старости... это не так, он все еще молод душой... особенно последние события точно походили на приключения молодости... Итак, попробовать уснуть окончательно—а если нет, то тогда уже встать, пройти в кабинет и заняться делами, которые всегда найдуться... Атос закрыл глаза, весьма решительно, и теперь уже точно был уверен, что уснул, поскольку ему предстало видение... из прошлого... --Господин граф, только не притворяйтесь, что вы спите,--прозвенел колокольчиком ее голос,--я терпеть не могу, когда меня обманывают... --Вам что-нибудь нужно, герцогиня? Ах, как же она все-таки прекрасна! Но что, что ему мешает забыть обо всем и просто быть счастливым? Хотя бы одну ночь? Неужели он не заслуживает хотя бы этого? Бог мой, Арамис давным-давно ему не соперник, да это и небыло никогда соперничеством... это бог знает что такое... это нечто, что решила сама судьба, и теперь сама же судьба хочет, чтобы это повторилось... --Что-нибудь,--смеясь, повторила она.—Точнее, кого-нибудь... вы не находите, что здесь чертовски скучно по ночам, дорогой граф, особенно, когда хочешь спать и не можешь заснуть? --Мари,--вдруг тихим, но твердым, насколько это было возможно при подобных обстоятельствах, голосом произнес Атос,--Мари, прошу вас, не надо... не надо, дорогая, нельзя дважды войти в одну и ту же воду... --Но почему?—упрямо произнесла она, продолжая обворожительно улыбаться.—Чего вы так боитесь, граф? Мне ничего не нужно от вас, а вам от меня. К тому же, детей у нас уже тоже быть не может,--заключила она, смеясь. --Как раз дети у нас с вами получаются весьма неплохо,--заметил Атос, теперь уже тоже улыбаясь. Будь что будет! Он тоже человек, в конце концов... --Тогда в чем же дело? Может быть, я уже не так красива? --Не гневите бога, Мари,--произнес Атос, привлекая ее к себе.—Скорей всего, этот вопрос должен был задать вам я... --А вы помните, тогда ведь лил дождь... а какой сейчас прекрасный вечер за окном... вы помните этот дождь, Атос? Я никогда его не забуду... --Помню... прекрасно помню... я еще я помню, что мы тогда почти не разговаривали... --Я согласна не разговаривать, когда вы со мной,--прошептала Мари, опускаясь на простыни и обнимая его, совершенно как тогда... и кто это сказал, что нельзя войти в одну воду дважды?

Анна де Ла Фер: Nika Браво !!!

варгас: Nika! А ведь ремиссия была...

Nika: варгас это она и есть, родимая

Nika: Атос и Шеврез в оранжерее:



полная версия страницы