Форум » Наше творчество » Хозяйка с улицы Феру » Ответить
Хозяйка с улицы Феру
Viksa Vita: UPD: Отредактированный и несколько измененный текст в удобном виде можно читать здесь: https://litnet.com/account/books/view?id=49309 Здрасьте. В общем я... это самое... десять лет спустя от сотворения Дюмании решила написать фанфик. Точнее, ничего я не решала, он сам пришел, как это обычно и бывает. За сим во всем прошу винить, как водится, графа де Ла Фер. Выложить текст здесь - для меня большая и страшная ответственность, тем не менее я это сделаю, потому что где же ему еще быть, как не у себя дома. Предупреждаю, что в данном тексте есть некоторые хронологические неточтности, как и несостыковки с первоисточником. Они тут неспроста. Пишите, дорогие дюманы, если найдете иные ляпы и неувязки, в матчасти я не очень сильна. На данный момент выкладываю готовую первую часть, остальное в процессе. Специальные спасибы милостивым государыням Стелле и Натали за моральную поддержку и дельные замечания. Уф. Сели на дорожку. Поехали.
LS: Viksa Vita Запасаюсь терпением. ) Далеко не со всем в Вашем рассказе я могу согласиться, есть какие-то серьёзные несоотвествия с моим представлением о мире тех людей, которых мы знаем по роману Дюма. Но мне всё равно очень нравится и я жду продолжения. Если будет интересно, потом можем обсудить возникшие у меня вопросы. )
Viksa Vita: LS пишет: Если будет интересно, потом можем обсудить возникшие у меня вопросы. Конечно интересно! Но, может, действительно, лучше после окончания. А то (будучи особой суггестивной) я могу попасть под влияние подобной дискуссии и завернуть текст не в ту степь. Разве что вы видите какие-то особо грубые ляпы, которые к тому же необходимо исправить к дальнейшей порции?
LS: Viksa Vita Нет-нет, потом. Буду терпеливо ждать окончания. :)
Прохожий: Ну когда же!?
nadia1976@ukr.net: Я все жду продолжения. Када оно будет?
Стелла: nadia1976@ukr.net, все ждут.
Viksa Vita: Здрасьте. Не прошло и двух лет, и я вернулась с продолжением. Дорога ложка, но лучше поздно. Глава двадцать пятая: Мемуары графа де Ла Фер (часть вторая) - Подойдите ко мне, сударь, - с чуть ли не материнской нежностью произнесла королева, когда зала опустела, - мне хотелось бы получше рассмотреть черты вашего лица. Атос направился к ней, но королева, заметив усилия, с которыми давался Атосу каждый шаг, остановила его жестом. - Что с вами? - и, не дождавшись ответа, кивнула на стул. - Да вы совсем больны, сударь! Сядьте. - Ваше величество, - Атос снял шляпу, склонился в подобии поклона, но остался стоять. - Сядьте же, - повторила королева, но Атос лишь ниже опустил глаза, давая понять, что не собирается делать так, как она велит. - Вы не смеете. Этикет - такая же составляющая вашей крови, как и упрямство. Ваша покойная матушка гордилась бы вами. Но здесь нет никого, кроме нас. Я позволяю вам сесть в моем присутствии, граф. - Ваше величество... - Я приказываю вам! - наконец воскликнула королева. Атос нехотя опустился на самый край стула. Мария Медичи же встала и подошла к нему, всматриваясь в лицо. - До чего вы похожи на нее, - произнесла она с тоской. - И на отца вашего. Я помню, помню, мальчик мой... Вы были представлены мне перед тем, как отправиться в Англию. Сколько лет прошло? Так много для вас, так мало для меня. Королева умолкла, и Атосу показалось, что ей страсть как хочется дотронуться до него. От этой мысли его передернуло. Он находился здесь, не имея на это права. Его присутствие здесь было подлостью, циничным использованием священной памяти матери. Королева будто подслушала его мысли. - Видит Б-г, я любила графиню, как родную сестру. Наперсница и лучшая советчица, она была при мне с тех пор, как я обвенчалась с Генрихом. Она стала мне вратами и ключом в земли французские и в сердца их хозяев. Графиня де Ла Фер пребывала рядом со мной и после того, как Генрих был убит, и тогда, когда все отвернулись от меня. Ее преданная душа не знала измен и предательств. Кончина ее поразила меня громом. Я корила себя за то, что отослала ее в Ла Фер. Но я отпустила ее, потому что понимала: в то время преданность мне, опальной королеве, скажется пятном на ее репутации, а мне не хотелось ставить под угрозу ее будущее и будущее ее близких. Бедняжка, она не хотела покидать меня. Провинциальная жизнь была не для нее. Как вы думаете, граф, не может ли быть, что она зачахла вдали от двора? Что та жизнь, которая виделась ей сырой и скучной, сгубила ее? Заметив лицо Атоса, резко побледневшее, если такое вообще было возможно, королева осеклась. - Простите меня, граф, простите, я не знаю, что говорю. Ваши волосы... ваши глаза... - она протянула руку, но тут же ее отдернула, вспомнив то ли о правилах приличия, то ли о том, что перед ней не призрак ее воспоминаний, а живой человек. - ... она живет в вас, в ваших чертах, и будто воскресает сейчас передо мной. Ах, молодость, молодость, на какие безумства и ошибки она толкает нас! Графиня любила вас и любила вашего отца. Она разрывалась между противоположными желаниями и несопоставимыми обязательствами, долгом матери и жены и долгом статс-дамы. Непосильный крест несут порою знатные женщины, - королева вздохнула. - Но почему вы все время молчите, граф? Поговорите же со мной, расскажите мне о ее последних днях. Каковы были ее последние слова? Ее последние желания? Ах, граф, зачем все уходит так быстро? Атос не знал, как на это ответить. Ему было трудно дышать и рана на груди снова кровоточила. Казалось, что в зале душно и жарко, что чужие воспоминания, те, о которых ему так хотелось забыть, поглощают его и тянут ко дну. К тому же он совсем не представлял себе, как разговаривать с августейшей особой, сидя пред ней, стоящей над ним. - Ваше величество, - произнес Атос, собирая все свои оставшиеся силы, - вы слишком добры. Моя матушка, умирая, была долго лишена сознания. Лихорадка совсем измотала ее. Так говорил мой отец. Мне не довелось проститься с ней - меня не было во Франции. Увы, я плохо знал ее. - Я отняла ее у вас, - сказала королева с сожалением. - Я отняла мать у сына. Я ваш должник, граф, и исполню любую вашу просьбу. Говорите же, не робейте. Вы явились ко мне, чтобы предложить мне вашу шпагу, не так ли? Вы хотели просить меня о покровительстве, в память о вашей матери, ведь так? Граф де Ла Фер, если вы желаете служить мне, я знаю - более верного слуги мне не найти. Атос не чувствовал облегчения от того, что узнан и признан. Напротив, ему было неприятно вновь ощущать на своих плечах груз родовой памяти. И эта женщина, эта королева - он тоже помнил ее. Помнил тот день, когда юношей предстал перед ней. Помнил возбужденное биение сердца, заходившегося в экстазе лишь при мысли о той высокой чести, что была оказана ему. Она казалась ему тогда прекрасной, невообразимо далекой и недоступной, библейской царицей Савской. Как же изменилось все! И неужели была столь высушена его душа, что она более не признавала в королеве той прежней небесной магии, или сама королева, постарев и пройдя через множество испытаний, потеряла свое чарующее волшебство? Меняются ли кумиры, нас восхищавшие когда-то, или меняемся мы сами, теряя ту свежесть взгляда, что превращает простых смертных в олимпийских богов? Оперевшись о трость, Атос с трудом поднялся со стула. Две королевы стояли перед ним, глядя на него заботливо и нежно, как на родного сына, и высокий потолок с богатой лепниной над ними кружился. Кружились окна и падающий снег за окнами, кружилась зала, строгая и изящная, и золоченые светильники на стенах. Атос готов был упасть к ногам королевы, и не от восхищения, а от слабости, но он помнил, зачем сюда пришел. Покачнувшись, он все же выстоял, и это придало ему решительности. Оскорблять королеву было недопустимо, но разве правдой возможно оскорбить? - Ваше величество, - сказал он, сжимая изо всех сил рукоять трости, - я ваш преданный слуга и выполню любое ваше требование, но вы должны знать, что графа де Ла Фер больше нет, и его место занял мушкетер Атос, служащий верой и правдой его величеству, вашему августейшему сыну. Обстоятельства принудили меня покинуть родовое поместье и стать простым солдатом. Никто в роте, а так же, смею надеяться, в самом Париже, не знает моего настоящего имени, и я покорнейше молю и вас забыть о нем после того, как истечет то время, что вы, с высочайшей любезностью, уделили мне. - Но почему? - с огромным удивлением спросила королева. - Что может случиться с дворянином, чтобы он отказался от своего имени? Bопрос был бестактным, но королевам прощается бестактность. Атос решил говорить правду, и держался ее, как держится за вид берега утопающий, несущийся по бурлящей реке на плоту, что трещит по швам. - Я лишил себя чести носить имя своих предков, и я не произнес бы его и сегодня, если бы не та просьба, с которой я надеялся обратиться к вам, ваше величество, - Атос поднял глаза на королеву. Их взгляды встретились и во взоре мушкетера промелькнуло нечто, что заставило королеву отказаться от дальнейших распросов о его судьбе. Она не могла бы сказать с точностью, что именно остановило ее, но застывший лед этих глаз, от которых при ином раскладе могло бы растаять не одно дамское сердце, испугал ее. Графиня де Ла Фер никогда не смотрела на королеву с таким бесстрастным, почти мертвенным выражением. Графиня была женщиной пылкой, снедаемой всеми доступными человеку страстями. До чего странно, что сын ее оказался столь безэмоциональным человеком. И все же то достоинство, с которым молодой граф смел смотреть ей в глаза, искупало разочаровывающую холодность, которой веяло от него. Будь королева человеком чуть более проницательным и чуть менее занятым собой, она поняла бы, что холодность эта была вызвана ничем иным, как отчаянной попыткой совладать с собой и не потерять лицо в неподобающей тому ситуации. - Я слушаю вас, граф де Ла Фер, - приняв более официальный тон, сказала королева, садясь в свое кресло. - Какова ваша просьба? Атос сразу перешел к делу. - Двое моих близких друзей, мушкетеры Портос и Арамис, по вашему приказу пребывают под стражей. Я пришел просить вас, ваше величество: освободите их. Королева оторопела. Подобного она никак не ожидала. Можно сказать, она была разочарована. Граф явился к ней не затем, чтобы примкнуть к рядам ее сторонников, а затем, чтобы просить помиловать ее потенциальных врагов. На этот раз граф откликнулся нa ee невысказанные мысли. - Ваше величество, я готов ручаться, что двое этих людей не держали дурных намерений против вашей светлейшей особы. Они оказались случайными посланниками, орудиями чужой воли, пешками в чужой игре. Даю вам слово, что в них не было злого умысла, и что они не знали содержания депеши, которую вам доставили. - Значит, об этом знали вы, - сказала королева не без ноты упрека в голосе. - Вы правы, - признался Атос, и, предупреждая дальнейшие вопросы, продолжил: - Письмо от герцогини вез вам я, но по дороге на меня напали люди герцога. Я выжил только благодаря вмешательству моих друзей, волею случая оказавшихся рядом. Они и вызвались донести письмо вам, покуда я лежал без сознания, выздоравливая от ран. Если вы ищете виновного в этом деле, которого следует покарать, он перед вами. Атос сказал правду, хоть и покривил душой. Королева оказалась в затруднительном положении. Подобное признание смутило ее. Угадывать в молодом графе любовника изворотливой герцогини Гонзага ей почему-то не хотелось, хоть очевидная догaдка напрашивалась сама собой. Мария Медичи предпологала, что граф выгораживает своих друзей ценой собственной свободы. Или же ей хотелось так думать. Впрочем, письмо герцогини не являлось в самом деле государственной изменой; герцогиня преследовала сугубо личные цели. А нападение на дворянина людей герцога казалось в высшей степени недостойным. Вся эта история вызывала в королеве отвращение. Сама не замечая, когда и как именно это произошло, королева оказалась во власти просителя, как оказывалась она не раз под влиянием чужой воли. С этой слабостью в себе она была знакома и всячески пыталась бороться с нею, чтобы хоть на старости лет прекратить эту свою зависимость от чужих манипуляций. Но в молодом графе она всей душой отказывалась видеть манипулятора. Нет, он не мог быть таким, как не была таковой его мать: одна из немногих людей, окружавших королеву, и не видевших в ней подспорье для достижения своих корыстных целей. Королева представила лицо Ришелье, когда тот узнает об освобождении двоих посланников, и как скривятся его губы в возмущении: королева не спросила его совета. Но, представив недовольное лицо епископа, Мария Медичи поняла, что и оно является олицетворением ее безволия. Если уж попадать под чужое влияние, пусть она лучше станет заложницей воли человека, который, несмотря на тяжелые раны, явился просить не за себя. Ей нужны были именно такие люди. - Станьте нашим сторонником и другом, - вдруг сказала королева настойчиво. - Нам нужны преданные люди, такие как вы, граф, а их осталось прискорбно мало. С гибелью Генриха агония настигла все французское дворянство, которое до сих пор корчится в муках, да и вряд ли оправится когда-нибудь. Поклянитесь мне в верности, сударь, и я отпущу ваших друзей. Атос умел распознать ультиматум, услышав его. Он принес присягу королю и не мог изменить ей, даже если бы захотел. Но он едва ли этого хотел. Королевам не перечат, но Атос был исключением. - Ваше величество, вы оказываете мне великую честь подобным предложением, но я уже его принял. Я солдат на службе короля, и, служа королю, я тем самым являюсь и вашим преданным слугой. Я прошу вас отпустить моих друзей не в память о графине де Ла Фер, а потому что они ни в чем не виновны и сама справедливость требует их освобождения. "Каков наглец", - подумала королева не без восхищения, но и не без возмущения. Разрываясь между теплыми воспоминаниями и голосом разума, она не знала, как ей поступить, и, сомневаясь, лишь острее осознавала собственную беспомощность, которая злила и оскорбляла ее больше, чем простые слова Атоса. - Мы - мушкетеры его величества, - продолжал Атос тихо, но непоколебимо, - которому вряд ли понравится внезапное исчезновение из королевской роты двоих... троих его солдат. - Вы угрожаете мне, граф? - ахнула королева. - Вовсе нет, ваше величество, я пытаюсь уберечь вас от гнева короля. Возможно, королева прислушалась бы к словам Атоса или к собственному сердцу, но тут отворилась боковая дверь, скрытая панелью. Высокий худой человек в лиловой сутане епископа явился взору присутствующих. - Граф де Ла Фер, не так ли? - спросил он бесцеремонно, словно зашел в собственный кабинет и застал там незваных гостей. - Влиятельный вельможа из Берри, скрывающийся под плащом мушкетера, во время служебного отпуска исполняет обязанности посыльного у герцогини Неверрской - это интересно. Eпископ Люсонский усмехнулся краешком тонких губ, чуть склонив голову и разглядывая Атоса. Этот человек, должно быть, считал, что не нуждается в представлении. И был прав. - Что за люди эти мушкетеры? Откуда их только набирают? Скоро и принцы крови окажутся в рядах новоиспеченной роты, чему я ничуть не удивлюсь. Атос посмотрел ему прямо в глаза, точнее попытался посмотреть. Епископов Люсонских было двое и обладали они двумя парами глаз. - Помнится мне, ваше величество, я когда-то слышал, что виконт де Ла Фер осаждал Анжер под знаменами короля, в то время как мы удерживали стены, - всеведающий епископ сделал паузу, чтобы проследить за реакцией королевы. На потемневшем лице Марии Медичи отчетливо проступилo разочарование моментально сменившееся гневом. - Правда ли это, граф? - спросила смятенная королева. - Вы посмели поднять оружие против меня? - Правда, - признался Атос, не представляя себе, зачем ее скрывать. - Отец был согласен со мной: на службе у короля я получу необходимые для дворянина военные навыки. К тому времени моя мать уже была мертва. Я уверен и в том, что она не одобрила бы подобного выбора. - Вы подняли оружие против меня, - повторила королева, - а теперь пришли просить моего покровительства? - Ваше величество, я не смею просить вашего покровительства, - напомнил ей Атос, - я молю вас поступить по совести. Мария Медичи нервически теребила тяжелую золотую цепь, свисавшую на черные кружева ее платья. - Неслыханно, - произнесла она срывающимся голосом. - Какая невероятная, неслыханная дерзость, сударь! Атос поклонился. - Ваше величество, не дерзость повелевает моими словами, а всего лишь истина. Великодушие ваше безгранично, но я не смею надеяться на ваше прощение. - Несомненно и то, - снова вмешался епископ Люсонский, заговорив елейным тоном, - что при грядущем перемирии нам всем следует поскорее забыть о прискорбной распре, в которой родители и сыновья оказывались по разные стороны баррикад. Ее величество, оказав милость, сделала вам предложение, я же сделал предложение вашим друзьям, - тут епископ опять усмехнулся. - Ваши друзья оказались дальновиднее вас, граф де Ла Фер. В отличие от вас, господин Арамис, очень амбициозный молодой человек, не отказался от моего покровительства, а вслед за ним и господин Портос соблаговолил его принять. Будьте благоразумны, последуйте же и вы их примеру. Атос вздрогнул. Хоть он и предполагал такую вероятность, и даже обещал самому себе не осуждать Арамиса в подобном случае, все же слова епископа больно ударили его. Он не думал, что способен еще что-либо потерять. Безотчетно он сделал шаг назад и наткнулся на стул, на котором прежде сидел. - Полноте, граф, - продолжал улыбаться епископ, - неужто вы удивлены? Неужели вы настолько наивны, что считаете слово дороже жизни? Казалось, этот допрос доставляет удовольствие епископу, смакующему порывы человеческих душ, как доброе вино. Атосу не оставалось, на что опереться. Пол уходил из-под ног. Истина. На свете не существовало ничего важнее истины. Атос посмотрел в себя, и ухватился за то единственное, что у него оставалось: внутренняя правда.. - Ваше преосвященство, я вам не верю, - еле слышно прозвучали слова сына графини де Ла Фер. - Сумасброд! - воскликнула королева, а епископ расхохотался. - Браво! - он хлопнул в ладоши. - Вы подозреваете во лжи прелатa, господин мушкетер? На этот раз Атос промолчал. Глаза епископа зажглись. - Что ж, при таком самомнении вы заслужили по меньшей мере право на ошибку. Уверяю вас, что вы ошиблись, но я дам вам шанс удостовериться в этом самому. Азартны ли вы, граф? Как и все мушкетеры, вы непременно должны обладать этой чертой характера. Давайте же сыграем. Ваше величество, не будете ли вы против маленькой забавы? Королева, совершенно обескураженная поведением обезумевшего сына ее бывшей фрейлины, не выказывала признаков сопротивления. Должно быть, и ее молчание было воспринято епископом как знак согласия. - Итак, милостивый государь, вы сказали, что не верите мне. Что ж, вы отчасти правы. Я не открыл вам правды, а лишь предсказал то неминуемое развитие событий, кототое предвижу я. И уж поверьте, граф, хоть в то, что я не часто обманываюсь в своих предположения о событиях, касающихся людского поведения. Но я готов однажды обмануться, поэтому предлагаю вам сыграть. Готовы ли к этому вы?
Viksa Vita: Безразличная жестокость епископа не испугала Атоса, а лишь удивила бы, будь он способен испытывать хоть какие-то чувства в этот момент. Атос кивнул, снова не издав ни звука. Епископ сложил руки на груди, внимательно разглядывая любопытный объект, который он, несомненно, выбрал для своих изысканий. - Я мог бы заточить и вас в губернаторский подвал, но, сдается мне, подобная мера не только не уймет вашу спесь, а лишь распалит ее сильнее. Вы уже поглядели в глаза ангелу смерти, да и сейчас он стоит за вашим плечом. Вас ничего более не испугает. Поэтому поступим иначе. Некоторое время спустя я сделаю предложение господам Арамису и Портосу. Предвиденный мною положительный ответ с их стороны может обеспечить им свободу и блестящую карьеру. Поверьте, граф, и в то, что мои исконные намерения были предельно положительными; я не отказался бы заполучить в ряды своих сторонников солдат отчаянных и смелых, таких, как ваши друзья. До вашего появления именно так и обстояли дела. За время пути из Авиньона в Ангулем я успел оценить ваших друзей по достоинству. Но ваша дерзость заставилa меня усомниться в правильности подобного обращения с такими упрямцами, как господа мушкетеры. Непоколебимые сторонники опаснее беспринципных врагов. Посему теперь, в случае их согласия, ваших друзей ждет незавидная участь. Впрочем, ее не трудно предсказать даже вам. Если же окажетесь правы вы, и они совершат предсказанную вами невероятную глупость, отказавшись от моего предложения, ее величество помилует их, как вы просили, и все мы приложим усилия, чтобы забыть о прискорбном инциденте, приключившемся в городе Ангулеме в начале этой зимы. Я позволю вам присустствовать при их выборе, но у вас не будет воможности повлиять на него. Таким образом, вы не посмеете впредь упрекать меня во лжи. Епископ обернулся к королеве с улыбкой, не выражавшей ничего, кроме азарта исследователя, наткнувшегося в монастырской библиотеке на особо ценную рукопись. Королева смотрела на Атоса со смесью жалости и гнева. Должно быть, ее смущало то, что стало с сыном женщины, от которой она не ожидала ничего, кроме преданности и повиновения. Осознавала ли она себя в этот миг марионеткой в руках епископа? Вряд ли, ведь в который раз епископ избавил ее от бремени невозможного выбора между совестью и политикой, и за это она была в который раз благодарна ему. Третий участник чудовищной сцены вцепился в трость, на которую опирался, и костяшки его пальцев были белее лепнины на потолке. Что оставалось ему делать, кроме как молить Фемиду о том, чтобы она указала перстом своим Арамису и Портосу на правильный выбор? Но несмотря на пристрастие к античности, Атос никогда не испытывал настоящей склонности к язычеству, подобно всем тем людям, которые предпочитают нести ответственность за свои промахи вместо того, чтобы наделять ею вымышленных персонажей. Останься у Атоса способность смеяться, он посмеялся бы над собой. Благие намерения смешны, он должен был давно зазубрить этот урок. Но и этой способности у него не осталось. Будь у него силы, он достал бы шпагу и заколол насмешника, пожелавшего глумиться над ним. Епископская сутана не остановила бы его, и даже, возможно, присутствие королевы не остановило бы его, но у Атоса не было сил. Их хватало лишь на то, чтобы сохранять относительную ясность сознания. Все, что оставалось у Атоса, была вера в правду. И вера эта была смешной и нелепой, как он сам: ни жив ни мертв, призрак собственной матери, чье имя он посмел использовать. Каким чудом Атос не рухнул на пол пред ногами королевы и епископа, осталось неизвестным. Нечто удержало его на ногах, но он не посмел назвать сие "нечто" надеждой, ибо ему казалось, что это слово покинуло его лексикон навсегда. Однако в который раз античная мудрость оказалась вернее личных предположений: надеждe суждено оставаться на дне. - Ваше величество, - промолвил Атос, - ваше величество, - повторил он, взывая к королевскому самолюбию, более чем к справедливости, – вспомните - в вашей власти остановить этот фарс. - А ведь eго преосвященство прав, - холодно произнесла оскорбленная королева. - Дворянская надменность на знает пределов. Но искуситель вовсе не выглядел оскорбленным. - Вы выглядите недовольным, граф де Ла Фер, а зря. Ведь Ее Величеству выпал удивительный шанс удостовериться в тех эпитетах, которыми наделяет молва мушкетерскую роту Его Величества, а вам - получить доказательство чести тех, которым вы открыли столь большой кредит, и в чьи ряды так опрометчиво записались, отказавшись от полномочий, принадлежащих вам по праву рождения. Неужели вы не желаете воспользоваться милостиво предоставленным вам августейшей особой случаем? - Нет, - возразил Атос. - Не желаю. - Отчего же? - с искренним интересом спросил епископ. - Честь, - сказал Атос, - не нуждается в доказательствах. Ею наделяют тех, кому доверяют. - В доказательствах нуждается любое предположение. Даже существование господа Б-га нашего нуждается в подтверждении, как говорил святой Ансельм Кентерберийский. Но Атос не позволил сбить себя с толку теологическими сентенциями. - Вашему преосвященству известно лучше моего, что Ансельм Кентерберийский аргументировал бытие Б-га тем, что он существует прежде всего в разуме человеческом. То же самое можно сказать и о чести тех, в кого мы верим. Я знаю, следовательно, она существует. Этого достаточно. Епископ изумился. - Но какова цена вашего доверия, граф? - У доверия нет цены. - У всего на свете есть цена, - не унимался епископ. Эти упражнения в логике совсем измотали Атоса. - Говоря о чести, вы предлагаете нечестную игру, ваше преосвященство. Не зная, что они в игре, как могут двое других игроков в ней участвовать, не оказавшись заведомо в проигрыше? - В таком случае, назовите вашу цену, - настаивал епископ. - Если доверие и честь бесценны, разве является цена самой жизни оскорблением доверия и чести? Возможно, пребывая в более твердом состоянии духа и тела, Атос нашел бы достойный ответ на вопрос епископа. Но он лишь хотел с наименьшими жертвами завершить беседу, являющуюся для епископа философской, а для него и его товарищей - судьбоносной. Если он и посмел сомневаться в Арамисе, он доверял простодушию Портоса. Но, возможно, простодушие Портоса и являлось главной Ахилессовой пятой в абсурдных условиях, предложенных епископом: там, где Арамисом двигала амбициозность, Портосом двигала всего лишь преданность другу. - Отпустите их с миром и без всяких условий, - просто попросил Атос. - Вы отпустите честных людей, слово дворянина. Заключите меня под арест вместо них. Если вам необходимо кого-то покарать, вы нашли виновного. Я несу полную ответственность за дело герцогини. Если бы не плачевная стычка на площади, письмо Вашему Величеству доставил бы я. - Вот вы и начали торговаться, сударь, - вновь улыбнулся Ришелье. И вновь, несмотря на отсутствие склонности к суевериям, показалось Атосу, что он преследуем воплощением чьей-то яростной мести. - Граф де Ла Фер, - продолжал усмехаться его преосвященство, как никогда прежде похожий на самого Сатану, - мои правила игры напугали вас. Hеужели вы покривили душой, утверждая, что не верите мне и доверяете своим друзьям? Слова эти оказали на Атоса действие отрезвляющей пощечины. Сильные мира сего наделены властью играть людским судьбами, будто костями, но и простые смертные не лишены выбора. Тень улыбки коснулась лица Атоса. Вина для него всегда была легка на помине, она казалась ему путем наименьшего сопротивления. Епископ Люсонский возoмнил себя высшим судией. Что ж, да будет так. Если он, Атос, собственноручно погубил Портоса и Арамиса, он готов был гореть в аду. Худшего ада, чем он познал на земле, все равно невозможно было представить. Что же до Портоса и Арамиса... "Возлюби ближнего как самого себя", - отозвались вдруг новым смыслом слова старого наставника. B дуэли между виной и стыдом кто берет верх? Атос устыдился недоверия, оказанного им тем, чью честь он защищал. Следовало признать, что в риторическом поединке епископ победил. Граф де Ла Фер воистину был слишком надменным, чтобы ожидать от простых смертных той добродетели, коей был наделен, но мушкетер Атос должен был допустить равенство тех, кого называл своими друзьями. - Я принимаю условия вашего преосвященства, - согласился Атос, будто у него был иной выход, - и раз уж я начал торг, соблаговолите же и вы принять мое слово в этой забаве. Епископ воплощал собой само любопытство, и Атос подумал о том, как, должно быть, томительно скучно этому человеку так долго пребывать вдали от двора, совета и большой охоты за людскими душами, если он готов тратить время на ловушки для простых мушкетеров. - В память о вашей матери просите, сударь, - бросила королева. - Ежели господа Портос и Арамис откажутся от вашего предложения, вы, ваше величество, и вы, ваше преосвященство, более никогда не станете делать мушкетерам короля подобные предложения. Епископ еле заметно кивнул. - Я прошу, - продолжил Атос, - чтобы герцогиня Неверрская не была скомпрометирована. Королева ахнула. - Вы просите нас гарантировать безопасность вашей любовницы, сударь?! Атос не шелохнулся. - Я прошу вас сохранить честь дамы, доверившей вам, Ваше Величество, свою жизнь и свою дружбу. Она не первая женщина, поступившая подобным образом, вверяя свою судьбу вашему милосердию. Неужели, в отличие от графини де Ла Фер, она ошиблась? Королева смотрела на Атоса, но видела свою молодость. - Вы просите невозможного, - возразила она чуть ли не с сожалением. - Слух о депеше, которую доставили ваши друзья, попавшие под стражу, едва ли не разнесся по всему Ангулему. Присутствующие в зале слышали ее имя, провозглашенное посыльным. - Осмелюсь спросить: кроме Вашего Величества, разве кто-нибудь еще читал депешу? Королева бросила взгляд на епископа и этот взгляд был красноречивей ответа. - Слухами земля полнится, - продолжил Атос. - Никогда не поздно пустить слух о возникшем недоразумении. Разобравшись впоследствии, Ваше Величество поняли: еe сиятельство герцогиня писала вам с просьбой о поддержке ее супруга, герцога Неверрского, в вопросе о Мантуанском наследстве. Именно так поступают преданные жены. В выигрыше окажетесь и вы, Ваше Величество: поддерживая герцога Неверрского, фаворита короля, вы тем самым расписываетесь в верности Его Величеству. - Как же объяснить арест посыльных при предлагаемом вами стечении обстоятельств? - поинтересовался епископ. - Ваше преосвященство, - сказал Атос, - вам ли не знать, что гарантия успеха всегда кроется в предусмотрительности? В глазах королевы появилось нескрываемое восхищение, смешанное при этом с возмущением. Она так и не смогла решить, под каким соусом подавать этого выскочку. Материнские чувства, не окончательно загубленные в Марии Медичи, боролись с оскорблением королевского достоинства. - Ваши доводы, граф, вески, - отметила королева, - но трупы на площади Луваль, вашей милостью оказавшиеся там: куда их прикажете спрятать? - Франция в нынешние времена - страна разбоя и произвола, - неожиданно пришел на помощь епископ. - Дуэли, стычки и убийства безнаказанно происходят на каждом шагу и, к сожалению, никого более не удивляют. Давно пора пресечь своеволие необузданных дворянских нравов, не так ли, ваше величество? - Спесивые дворяне полностью отбились от рук, - согласилась королева. Хоть и все в нем возмутилось от этих фраз, Атос в очередной раз промолчал. Епископ Люсонский в философской задумчивости созерцал удивительного человека, который, едва держась на ногах, умудрялся сохранять достоинство, не присущее просителям. - Граф де Ла Фер, - наконец произнес он, напрочь избавившись от насмешливого тона, - вы, еще не оправившись от ран, тщетно пытаясь скрыть свою слабость, пришли сюда, чтобы просить о спасении ваших друзей и герцогини, с которой, готов поклясться кровью Христовой, вы никогда в жизни не встречались. Гарантировать успех вашего предприятия - то же, что пытаться предсказать дыхание ветра; гораздо правдоподобнее было вам самому разделить незавидную участь господ мушкетеров. Какой вам в этом прок? Атос молчал. - Будьте любезны, отвечайте, - потребовал епископ, не повышая голоса, и Атосу отчетливо представилось то будущее, что предрекала этому человеку молва. Принять сторону епископа Люсонского означало стать частью нового, иного будущего, и Атос снова осознал, что не смог бы упрекнуть Арамиса, поведи себя тот так, как предрекал епископ. - Ваше преосвященство, - ответил Атос, - простите меня, но вы снова ошибаетесь. Не каждым предприятием движет прок. - Если не прок, то страсть, - не колеблясь, парировал епископ. - Какова ваша страсть, граф? Атос улыбнулся и от этой улыбки королеву бросило в холод, а епископ в очередной раз невольно задумался о государственной необходимости пресечь дворянский бунт буквой закона. - Между долгом и страстью нет ничего общего, ваше преосвященство, - ответил Атос. - Напротив, это два несовместимых полюса. Но епископ Люсонский многое повидал на своем веку и сложил прочное и обоснованное мнение о природе людской. Как истинный знаток человеческих душ, он не мог соблазниться высокопарными фразами - они лишь прочнее укореняли в нем то видение мира, которое сложилось у епископа за сотни исповедей и сотни аудиенций. - Гордыня, вот ваша страсть, - изрек свой вердикт eго преосвященство. И в лице графа де Ла Фер этот вердикт был вынесен всему французскому дворянству. Атос молчал. - А теперь просите для себя, сударь, - снова беспрекословно потребовал епископ, и требование прозвучало уничижением. Атос понимал, что переиграть епископа можно только в рамках его поля. Он понимал и то, что такие люди, как человек в лиловой сутане, несмотря на незаурядный ум и безграничную проницательность, видят в других лишь себе подобных. Мотивы иные, чем те, что движут ими, для них непостижимы. Не из-за заносчивости, отнюдь - из-за загубленного воображения. Так виртуозному музыканту не услышать мелодии, которую он сам же воспроизводит на лютне. - Я прошу лишь об одном, - произнес Атос. - Я прошу, как и просил придя, сюда, чтобы мое имя было похоронено здесь, и чтобы вы, ваше величество, и вы, ваше преосвященство, забыли о нем, как о дыхании вчерашнего ветра. Граф де Ла Фер умер. Он воплотился в мире живых лишь на сегодня, чтобы сегодня же во второй раз с успехом покинуть этот мир. Могу ли я ожидать подобной милости забвения? - Да будет так, господин мушкетер, - сказала королева, вставая. - Лишь память о вашей матери я сохраню за собой, о страстной женщине, которая руководствовалась любовью. Ее сын был представлен мне лишь однажды, в ту пору, когда он был пылким юношей, смиренным пред королевами. После той встречи мне не доводилось знать его, - произнесла она с некоторой горечью, но не без облегчения. Подобный сторонник не помешал бы ей, но его преданность была слишком слепой и на ее вкус - слишком бесчеловечной. Мария Медичи поднялась и протянула Атосу руку для поцелуя. Атос нашел в себе силы приблизиться, склониться над королевской дланью и приложиться к ней обескровленными губами. - Мы готовы исполнить ваши просьбы, граф де Ла Фер. Но только в том случае, если ваши товарищи окажутся достойными просителя, - сказал будущий кардинал де Ришелье.
Atenae: Вот так ситуация!
Стелла: Viksa Vita , наконец-то! И вот теперь - оно самое. Ждала с нетерпением и - дождалась наконец. Теперь - как среагируют Портос и Арамис.
Viksa Vita: Глава двадцать шестая, в которой Арамис и Портос участвуют в игре, не подозревая об этом Каким-то чудом Атос не лишился сознания и тогда, когда снова находился в томительном ожидании в коридоре у приемной королевы, и тогда, когда епископ Люсонский полчаса спустя явился вновь, в сопровождении слуг хозяина дворца, герцога д’Эпернона, и провел его в комнату с гобеленами на стенах, изображающими сюжет, который он не смог уловить. В комнате пылал камин, и от жара у Атоса совсем помутилось в глазах. Любовь была выткана на гобеленах, охота, или и то и другое, так и осталось ему неизвестным. Епископу хватило сочувствия усадить Атоса на деревянную скамью, прежде чем щелкнуть пружиной и отодвинуть небольшое зеркало, висевшее на стене. Сквозь потайное отверстие, открывшееся под зеркалом, виднелaсь небольшая комната с письменным столом и секретером. Должно быть, кабинет губернатора. Атос понял, что находящиеся в кабинете не могли знать, что за ними наблюдают. - Что ж, господин Атос, - сказал епископ с видом зрителя, предвкушающего лицезреть на новой сцене очередную трактовку старой излюбленной трагедии, - глядите, но не совершайте попыток вмешаться в события, которые предстанут перед вашим взором; подобная опрометчивость не сыграет на руку вашим друзьям. Я бы с радостью остался с вами, ибо гораздо интереснее наблюдать за наблюдающим, но судьба избрала меня катализатором сюжетов. Поэтому я пока распрощаюсь с вами. Епископ вышел и затворил за собой дверь, не повернув ключ в замке. Судя по удаляющимся шагам, по ту сторону двери никого не осталось. Атос понял, что он свободен и волен поступать так, как ему вздумается. Oн немедленно покинул бы губернаторский дворец, но это пока не представлялось возможным ввиду его плачевного физического состояния. Что бы ни решили Арамис и Портос, было их личным делом. " Боже праведный", - лишь взмолился Атос, - "пусть же они окажутся столь безнадежно глупы, как я сам". Несколько мгновений спустя сквозь потайное отверстие он увидел епископа, вошедшего в кабинет и с самым безмятежным видом усевшегося в кресло за столом. Как только Портос и Арамис, слегка потрепаные и взъерошенные, но все же не вызывавающие своим видом беспокойства, вошли в кабинет в сопровождении трех кирасиров, Атос привел в движение потайной механизм, повторяя манипуляции епископа. Зеркало вернулось на исконное место и скрыло глазок; роль подглядывающего была не для Атоса. Он расстегнул верхние крючки на камзоле, наконец позволив себе вздохнуть свободнее, и вытянулся на скамье, закрыв глаза. Но стоило ему на миг расслабиться, как жгучая боль затопила все его сознание, и он больше не мог различить, душевным ли был ее источник или физическим. Красная тьма расплылась под веками. Между тем, в смежном кабинете жестом руки епископ отпустил стражников и остался наедине с незадачливыми мушкетерами. - Господа, - начал он, - вы совершили государственную измену. Пребывая на действительной службе у короля, вы послужили посыльными его врагам, провоцирующим продолжение распри между королевой и ее сыном. Вас могли ожидать Бастилия и суд, но ее величество готова забыть о вашем проступке и никогда больше не вспоминать. Вы, храбрые люди и преданые слуги, успели показать себя наилучшим образом в нашем путешествии из Авиньона, и я никак не мог ожидать от вас подобного поведения. Возможно, вы сами не отдавали себе отчет в том, что стали орудием в чужих корыстных руках. Мне хочется надеяться, что именно так и есть. Арамис поднял голову. Он отдавал себе полный отчет в своих поступках, чего нельзя было сказать о Портосе, чья голова по прежнему была склонена в учтивом поклоне. Епископ скривил тонкие губы в улыбке. Он, несомненно, все понял: все фигуры встали по местам, ныне заполнив недостающие пробелы в интересующем его сюжете. - Господин Арамис, - продолжил епископ, - я несказанно удивлен. Зачем вы принесли депешу королеве? Вы, проницательный человек, несомненно понимали, что мой визит в Ангулем означает лишь одно - грядущее перемирие между матерью и сыном. Арамис побледнел, а потом покраснел. Как мог он сказать, что повеление дамы важнее его политических прозрений? Впрочем, епископ был как всегда прав - Арамис совершил опрометчивую глупость. Ему стоило собственноручно сжечь письмо. Но разве можно было так поступить без позволения самой герцогини? Сомнения эти терзали Арамиса ежесекундно с того момента, как письмо попало к нему в руки, о чем немедленно догадался Ришелье. Епископ удовольствовался переменой красок на лице Арамиса и оставил пока эту тему. - До чего странные люди эти мушкетеры, - сказал он словно самому себе, но реплика предназначалась невидимому участнику сцены, наблюдающему, по мнению епископа, с той стороны стены. - Вы готовы умереть за бессмысленную цель, вовсе не осознавая, что могли бы умереть с гораздо большим толком, за цель гораздо более значимую. - Ваше преосвященство, - произнес Арамис с вежливым достоинством, собирая в кулак всю свою волю, - смею надеяться, вы уже успели убедиться, что мы с радостью умрем за вас, если таков приказ короля. - Мы? - переспросил епископ. - Господин Портос, наделили ли вы господина Арамиса полномочиями говорить за вас обоих? - Так и есть, - Портос расправил плечи и наконец посмотрел в глаза епископу, - любезный Арамис говорит за нас двоих. Все, что сделал Арамис, он совершил с моего согласия. И хоть Портос толком не представлял себе, что именно совершил Арамис, он готов был расписаться кровью под этими словами. Снедаемый виной и ужасаясь вероятной участи ни в чем не повинного Портоса, Арамис опустил глаза. - Господин Арамис, - повторил епископ свое обращение, - король в Лувре, а королева-мать в Ангулеме. Я в Ангулеме. Скоро королева и я окажемся в Лувре, а вы останетесь в Ангулемских подвалах, а оттуда будете переведены в Бастилию. - Если таков приказ короля, - повторил Портос, - так тому и быть. - Король пребывает в Лувре, - повторил епископ. Арамис понял, к чему клонит Ришелье. - Господин Арамис, - в третий раз обратился к мушкетеру епископ, - гнить в тюрьме, ожидая судебной волокиты, - какая бессмысленная растрата столь многообещающего молодого таланта. Тут епископ выдержал паузу. - Поступите ко мне на службу, господа. Интуиция подсказывает мне, вы ожидали моего предложения с самой первой нашей встречи в Авиньоне. Не пройдет и года, как моя собственная гвардия будет щеголять мундирами похлеще мушкетерских. Вы наблюдательны, господин Портос, вы несомненно заметили, какие знатные люди окружают епископа Люсонского. Присоеденитесь к их рядам и вы станете лейтенантом, прежде чем успеете пожалееть о голубом мундире. Даю вам слово, что после подвигов, которые вы, несомненно, скоро совершите, и титул окажется не за горами. Портос присвистнул. - Прошу прощения Bашего Преосвященства, - тут же спохватился он, - ваши слова невыразимо приятны для уха простого мушкетера. Но тo, как расширилась его грудь, свидетельстовало о том, что Портос поскромничал, никоим образом не считая себя простым мушкетером. - Вы просите нас покинуть службу его величества? - Арамис словно хотел убедиться в том, что услышал. - Я прошу вас примкнуть к рядам человекa, в чьих руках интересы его величества будут гарантированы в наилучшей форме из всех возможных. Напоминаю вам, что его величество и королева-мать скоро станут союзниками, а вражда забудется, как этот снег за окном, - в елейном тоне епископа проскользнула угроза. Но Арамис больше не смотрел на епископа, он смотрел в окно, за которым кружился первый снег. - Итак, милостивые государи, каково ваше решение? Портос молчал. Не сводя глаз с Арамиса, он пытался понять, что ему следует ответить. От него не ускользнуло смятение, охватившее товарища, да и ему самому, несмотря на самодовольство, которые они в нем порождали, все эти слова казались слишком неподходящими для разговора с узниками. Портос нахмурился и стал задумчиво покручивать усы. Борьба, происходившая в Арамисе, была нешуточной; cлужба у Ришелье, бывшего, и, вероятно, будущего министра, могла вознести Арамиса по карьерной лестнице выше и быстрее, чем служба в мушкетерской роте. Будущее принадлежало церкви. Будущее принадлежало блестящим политикам, а не устаревающим дворянским понятиям о непреходящей верности суверену. Будущее Арамиса решалось здесь и сейчас. Головокружительные перспективы представлялись ему в причудливом танце снега за окном, осязаемые и достижимые, как стол, за которым сидел епископ, и бумаги на столе. В воображении своем Арамис уже прозревал лиловую сутану, сидевшую на нем не менее ладно, чем на самом Ришелье. При этом ему казалось, что собеседнику известно все о том, что творилось в его душе. И Арамис был прав. - Милостивый государь, я привык наводить справки о людях, достойных моего интереса, - продолжал хозяин лиловой сутаны. - Вы мечтаете о церковной карьере. - Ваши источники не ошибаются, - тихо сказал Арамис, - когда-нибудь я стану аббатом. - Соглашайтесь же, и вы станете аббатом тогда, когда пожелаете. - Я дал присягу, - сказал Арамис, и при этих словах он думал не о короле, и даже не о капитане, он думал об Атосе, которому давал клятву, и который по его милости лежал сейчас без памяти в соборной крипте. Что сказал бы Атос, узнай он о присяге, которую Арамис собрался нарушать? Обратись епископ с этим предложением к Арамису во время путешествия в Ангулем, и Арамис с радостью согласился бы, не подумав дважды. Но с тех пор он успел потерять Атоса и заново обрести. Он чуть не послужил причиной смерти друга. Друга, вызвавшегося исполнить поручение, которое должен был выполнить сам Арамис. Не оповестив герцогиню о своем отсутствии из Парижа, Арамис невольно послал Атоса на верную смерть. Тут ему припомнилась хозяйка квартиры на улице Феру, и внезапная вспышка гнева замутила его сознание, мешая думать трезво. Арамис постарался поскорее отделаться от навязчивого образа, как от неприятного сна. Атос поступил в высшей степени благородно. Зная Атоса уже достаточно хорошо, Арамис ясно понимал, что значило благородство по мнению Атоса. Но с другой стороны, продолжал размышлять Арамис, разве благородство должно одинаково проявляться в абсолютно разных людях? Разве присяга, данная на верность королю и Франции, разительно отличается от службы человеку, который несомненно печется о благе Франции и короля? И разве перемена цвета мундира отменяет клятву, данную человеку, а не сослуживцу? Арамис спорил с самим собой, но бесспорно понимал, что в этой дискуссии от Бога, а что - от дьявола. И это пониманиe раздирало его еще больше, если такое вообще было возможным. Знать, что правильно, а что ошибочно, и продолжать сомневаться - вот худшее наказание, ниспосланное человеку со времен изгнания из рая. Будущий аббат вспомнил про святого Антония и со скорбью осознал, что даже займи он, Арамис, когда-нибудь Святой Престол (в фантазиях этих Арамис едва ли признавался самому себе), он никогда не будет причислен к лику святых. - Вы не хотите нарушать присягу, данную королю? - вторил епископ мыслям Арамиса. - Помилуйте, сотни достойных дворян ежедневно осаждают приемную господина де Тревиля, желая вступить в роту мушктеров. Один шевалье или другой шевалье, какое дело королю, кто охраняет его покой? Для короля вы безликий вояка - для епископа Люсонского вы дворянин, в котором он лично заинтересован. Люди имеют право менять решения, принятые однажды. Меняются мотивы человеческие и меняются обстоятельства. Не собираетесь же вы всю жизнь прослужить простым солдатом. Кто-кто, но не вы, господин Арамис. Подайте в отставку. Де Тревиль отпустит вас, с радостью предложив освободившееся место другому дворянину с очередным рекомендательным письмом от влиятельных лиц. А что королю до вашей присяги? - Ваше преосвященство, - наконец произнес Арамис дрогнувшим голосом, - я не достоин чести, которую вы соблаговолили мне оказать. Не могли ли вы дать мне время обдумать ваше предложение? - Нет, - отрезал епископ. Чувствуя близящуюся победу, он перешел от соблазна к атаке. - Незачем медлить. Слухи о вашей депеше уже разнеслись по всему Ангулему. Вас вместе с господином Портосом следует либо прилюдно наказать, либо помиловать с наибольшей выгодой для партии вдовствующей королевы. Ваше положение незавидно. Представьте, какая судьба ожидает вас, если его величество, прочтя депешу герцогини Неверской, узнает, какой чудовищной провокации вы послужили в этой истории. Накануне перемирия! Король собственным указом лишит вас свободы, а следом и жизни, за попытку вмешательства в его воссоединение с королевой-матерью. Не медлите, сударь, говорите сейчас, чего вы от меня хотите, и мы заключим контракт. Арамис взглянул на Портоса. Видит Бог, до этих слов он еще готов был отказаться от предложения епископа, но участь Портоса была далеко не безразлична ему. Словно в доказательство серьезности своих намерений, епископ придвинул к себе чистый лист бумаги и чернильницу с пером. - Портос, что скажете вы? - неожиданно спросил Арамис у Портоса. Неожиданно для самого Портоса, наблюдавшего до этого момента за происходящим так, словно дела эти вовсе не касались его самого. До сих пор Портос ожидал решения Арамиса, чтобы принять свое собственное.
Viksa Vita: Странно, но именно слово "контракт", случaйно брошенное епископом, резануло слух Портоса. Ему представились ненавистные швейцарцы, которых считал он про себя (впрочем, и не только про себя) наемными убийцами, чью шпагу может купить любой, кто заплатит дороже. Портос испытал отвращение от мысли, что его, чьи несомненные достоинства только что были отмечены, приравнивают к швейцарцам. И хотя, черт возьми, деньги и титул не помешали бы ему, не существовало на свете такого сундука с сокровищами, ради которого он превратился бы в наемного головореза с красными перьями на шляпе. - Я скажу, - ответил Портос неожиданно для самого себя, - что словa eго преосвященства отдают инквизиторскими методами, и что бессовестно требовать от человека решения, когда над головой его висит меч. - Портос, вы забываетесь! - с упреком воскликнул Арамис, предположив, что Портос не осозновал полностью, перед кем стоял и кого сопровождал в Ангулем. Что, впрочем, было недалеко от правды. Но если Ришелье и был задет, он ничем этого не показал, а лишь снова сменил тактику. - Шевалье д’Эрбле, - епископ медленно и нараспев произнес это имя. Арамис вздрогнул, что не ускользнуло от внимания говорившего. - Могу обещать вам, что когда вы будете готовы к рукоположению, я найду для вас приход, которого не постыдится и выходец из более знатной дворянской семьи. Совершил ли епископ необдуманный ход, или сознательно намеревался поскорее сбить спесь с сомневающегося? Так или иначе, Арамис снова покраснел и руки его заметно задрожали. На этот раз Портос опустил глаза, ощущая на собственной коже укол, предназначавшийся не ему. - Я не хотел оскорбить вас, шевалье, лишь напомнить об истинном состоянии ваших дел. Вы, несомненно, понимаете, что покровители необходимы человеку в вашем положении. Более того, вы сами их разыскиваете, что следует из того одолжения, которое вы столь неблагоразумно оказали Марии Гонзага. При имени женщины правая рука Арамиса невольно метнулась к левому боку, но тут же провисла, наткнувшись на пустоту. - Шевалье, - спросил епископ почти ласково, - неужели вы собираетесь вызвать на дуэль духовное лицо? - Любезный Арамис бывает крайне безрассуден, когда речь заходит о дамах, - Портос сделал шаг вперед и загородил собой Арамиса, словно епископ представлял собой вещественную угрозу благополучию товарища. - Ваше преосвященство, простите его, ради Бога, он так опрометчив! Арамис, смущенный до мозга костей, готов был провалиться сквозь землю то ли от слов епископа, то ли от слов Портоса, то ли от собственной беспомощности. - Будьте покойны, дама не будет скомпрометирована, - заверил его епископ. - Вся история о заговоре останется между королевой, мной и вами с господином Портосом. Нетрудно будет уговорить вашу герцогиню составить подложную депешу, в которой она просит королеву поддержать ее супруга, герцога Неверского, в его претензии на Мантуанское наследство. Более того, таким образом герцогиня будет спасена благодаря вам. Вы оградите ее не только от гнева короля, но и от ярости собственного мужа. За время паузы, снова повисшей в кабинете, Арамис снова успел несколько раз поменяться в лице и проклясть на чем свет стоит собственную несдержанность, недальновидность и амбициозность. Трудно было сказать, что угнетало его больше - прозорливость епископа или тот факт, что Портос стал свидетелем итогов этой прозорливости. Ведь при словах "ваша герцогиня" Портос уставился на Арамиса с таким изумлением, будто только что узнал, что Арамис в самом деле занял Папский Престол. - Но только в том случае, если вы примете мое предложение, - завершил епископ свою тираду. Сердце Арамиса билось отчаянно. Слишком многое и слишком многие зависили от его выбора. Только разве же речь шла о выборе? - Ваше преосвященство, это не предложение, это шантаж, - заявил Арамис, более не затрудняя себя попыткой скрыть гнев. - Мы ваши пленники и полностью зависим от воли вашего преосвященства. Ришелье приобрел вид человека, заскучавшего от бесконечных повторов в действии. - Но вы, кажется, успели позабыть об этом, милостивые государи, - сказал он холодно. - Время не ждет, решайтесь, господин Арамис. Арамис выпрямился, словно желая оказаться поближе к Богу, который помог бы ему уладить сомнения, но Бог молчал. "Тысяча чертей", - подумал он, - "в конце концов, предложение выгодное, пусть оно и сделано самим дьяволом. Мудрецы идут на компромиссы. Как говорил Эпиктет, всё сделать для себя отнюдь не означает поступить против общего блага". - Решайтесь и вы, господин Портос, - обратился епископ ко второму мушкетеру. - Глядите, ваш друг готов дать положительный ответ, и сдается мне, вы не пойдете ему наперекор. - Соглашайтесь, Портос, - пробормотал Арамис. - Я не смею просить вашего прощения за то, что впутал вас в дурную переделку, но ради всего святого, прислушайтесь к здравому смыслу. - Нет! Тысячу раз нет! - вдруг сказал Портос решительно и подбочинился, что придало особую вескость отрицанию. - Если его преосвященство спрашивает лично меня, я не согласен. - Вы не согласны? - переспросил епископ. - Неправильно это, Ваше Преосвященство, менять командиров, будто лошадей. Я служу королю, и буду служить ему, покуда я в строю. Мои друзья служат королю. Моя шпага принадлежит господину де Тревилю. Арамис волен поступать так, как он считает нужным, и я не посмею упрекнуть его ни в чем, но на меня не рассчитывайте. Я не какой-нибудь подлый швейцарец, которого можно купить за сто пистолей! И Портос сплюнул. - Портос! - снова воскликнул Арамис. - Портос, опомнитесь, вас... нас ждет смертная казнь! - Значит, я сложу голову на службе королю, как подобает мушкетеру. Я не раз прогуливался по Гревской площади, и в ней нет ничего, заслуживающего страха. Но Арамис, дорогой друг, я готов стать швейцарцем, если это нужно лично вам. Если вы попросите меня, я отдам свою шпагу его преосвященству, и даже бесплатно. Епископ Люсонский погладил заостренную бородку левой рукой, и глаза его сузились. Он переводил свой орлиный взгляд от Портоса к Арамису, и впервые за долгое время ему захотелось проиграть. Ибо выигрыш в данной игре сулил ему всего лишь обычную предсказуемость. - Друг мой, - Портос положил руку на плечо Арамису и взглянул ему в лицо, слегка нагнувшись над ним, - что нужно вам? Арамис не выдержал взгляда Портоса. Жар стыда, обжигающий похлеще самого пекла, опалил все его нутро. Лицо Атоса, недостающего здесь третьего, предстало перед его внутренним взором. Все понимающее и все прощающее лицо. И в этом понимании и прощении ему привиделась пытка похуже любого упрека и иного гнева. И хоть Арамис еще не успел испортить свою репутацию в материальном мире, он как никогда остро осознал, что, испытав сомнение в своей душе, уже совершил предательство. "За что карают нас на высшем суде?”, - задал себе вопрос Арамис, "за мысли или за действия?". Он чувствовал себя опозоренным и никогда прежде не знал чувства невыносимее этого. Гори огнем все аббатства, все герцогини и сама жизнь, если за них следует платить такой ценой. Герцогиня сумеет за себя постоять. Вся Мантуя и все Монферрато стояло за ней. За Портосом стоял лишь один Арамис. - Ничего, - сказал Арамис, и словно ободряя самого себя, произнес снова и с гораздо более отчетливым намерением. - Мне ничего не нужно. - Ничего? - переспросил епископ Люсонский. Но отказ Арамиса не предназначался ему. - Портос, я не стану просить вас ни о чем. Я погубил вас и заслуживаю наихудшей кары. - Что вы такое говорите?! - загремел Портос с возмущением. - Увы, это так. Я не открыл вам правды, я вовлек вас в свои дела, а вы и понятия не имели, за кем и куда идете! - Замолчите, Арамис! - перебил его оскорбленный Портос. - Как вы смеете так со мной говорить?! Вы намереваетесь выставить меня перед его преосвященством как неразумного ребенка, идущего на поводу у мудреца? - Нет, нет, что вы! Я всего лишь пытаюсь сохранить вам жизнь! - Арамис схватился за голову, но было поздно оправыдваться. - Клянусь честью, Арамис, ваше самомнение порой и впрямь заслуживает хорошей взбучки. Поверьте, я могу постоять за себя, и мне вовсе не нужно ваше снисхождение. - Уймитесь, Портос, ради всех святых! - взмолился Арамис. - Простите меня, я повторю в десятый раз, если это утихомирит вас. - Вам не за что просить прощения! - не унимался взбунтовавшийся Портос. - Прощения просят лишь гордецы, возомнившие себя хозяевами чужих судеб. Я готов умереть за вас, но это мое и только мое решение! - Воистину, я не заслуживаю вашего прощения, - тихо сказал Арамис. - Умрем же вместе, если так угодно Богу. - Так угодно мне, - поправил его епископ Люсонский, заметно оживишийся при этой сцене. - Ваше преосвященство, - сказал Арамис решительно, и на один короткий миг стал неузнаваем, словно постарев на тридцать лет. Но этого мига хватило, чтобы епископ увидел в нем равного. - Вы вольны поступать так, как вам угодно, но никто не властен лишить королевских мушкетеров чести. Она не принадлежит никому - ни вам, ни королю, ни даже самому господу Богу. Епископ встал. Обогнув письменный стол, он приблизился к Арамису и Портосу, и взорам мушкетеров явилась та величественная поступь эпохи, которую пока не умели распознать даже самые проницательные современники Армана Жана дю Плесси, будущего кардинала и герцога де Ришелье. - Вы далеко пойдете, юноша, - епископ обратился к Арамису, и сказал это так, будто обладал сокровенным знанием, которым не владел сам Арамис. - Вы далеко пойдете в том случае, если не позволите случайным страстям источить вашу душу. Берите пример с господина Портоса - он не наделен способостью сомневаться. Ошарашенный Арамис, не осознавая еще, приговор или похвала кроятся в словах епископа, лишь в недоумении посмотрел на того, с кого ему предлагалось брать пример. Но Портос и тут не усомнился - удовольствию победителя, написавшемуся на его лице, оставалось лишь позавидовать. Портос перещеголял Арамиса в благородстве, а умрет он или выживет, какое теперь значение имели эти пустяки? - Значит, вы отказываетесь от моего предложения? - епископ ожидал окончательного подтверждения. - Вы оба? - Мы отказываемся, - в унисон сказали Портос и Арамис. - Вы сошли с ума, - епископ покачал головой в некотором разочаровании. - Ваше преосвященство, - добавил Портос, - прошу вас лишь об одном: если вы заточите нас в Бастилию, оповестите нашего сослуживца, господина Атоса, где мы находимся. Он совсем выйдет из строя, разыскивая нас, а его величеству нужна лучшая шпага королевства. Епископ расхохотался. - Вы безумцы, господа, и я затрудняюсь сказать, кто из вас троих безумней. - Из нас троих? - изумленно спросил Арамис. - Я имел честь познакомиться с господином Атосом сегодня. - Что?! - хором вскричали Портос и Арамис, не представляя себе, какими силами мог Атос добраться до дворца, не говоря уже о том, как мог он добиться аудиенции у епископа. - Более того, господин Атос является свидетелем нашего разговора, благополучно наблюдая за ним из смежной комнаты. Портос не сдержал возгласа, в котором тоже угадывалось торжество. Арамис же сделал невольный жест рукой, словно желая отмахнуться от вероятности того, что Атос стал свидетелем его унижения. Сама эта возможность была совершенно непереносимой. Как и вероятность того, что он погубил не только Портоса, но и Атоса. Еще раз погубил. В дуэли между стыдом и виной кто берет верх? Арамис сделал шаг назад. И еще шаг. Какие злые гении преследовали его? Что за череда неудач настигла его так внезапно? Арамис закрыл лицо руками. Если бы он мог плакать, он заплакал бы, и слез своих не устыдился. Но пройдет еще много лет, прежде чем он обретет эту способность. - Вы не перестаете удивлять меня, милостивые государи. При такой хваленой дружбе, зачем вы желаете сохранять тайны друг перед другом? - но Ришелье не дождался ответа. - Пойдемте же co мной. Епископ захватил со стола два листа бумаги и вышел из кабинета, а Портос и Арамис, видимо, ожидавшие тут же быть закованными в кандалы и полностью обескураженные отсутствием подобной развязки, последовали за ним. В комнате с гобеленами взорам вошедших представился Атос, растянувшийся на скамье, и более похожий на труп, чем на живого человека. Бросив взгляд на стену, епископ заметил зеркало, пребывающее на своем исконном месте, и это зеркало сказало ему больше, чем все слова, которые он сегодня услышал от трех мушкетеров его величества. Слова пусты, твердо верил красноречивый епископ Люсонский, только поступки определяют цену человеческих намерений. Ему лишь осталось признать свое поражение: граф де Ла Фер оказал доверие не только своим друзьям, но и слову противника. - Атос! Атос, о господи!- Арамис бросился к скамье. - Что вы с ним сделали?! - прогрохотал Портос, готовый разорвать епископа собственными руками. Но тот не шелохнулся. - Я ни в силах ничего сделать с этим... персонажем, - Ришелье вздохнул, - он сам себе хозяин. - Он мертв?! - вскричал Арамис. - Он жив, - убедил его Портос, замечая дыхание, еле заметно вздымающее грудь Атоса. - Как досадно, - прошептал епископ. - Еще один такой, как вы, и Франция окажется в неминуемой опасности. Портос пропустил эту фразу мимо ушей, а будущий аббат, немного успокоенный, снова выпрямился перед будущим кардиналом. - Ваше преосвященство, делайте с нами, что хотите, но Атос не выдержит тюремного заключения. Он тяжело ранен, - Арамис умолк, а потом добавил: - По моей вине. - Довольно, сударь! - с раздражением отстранил его епископ. - Вы слишком многое берете на себя. Все трое. Умерьте свои благие намерения, пока не поздно. Я заключил сделку с господином Атосом, и хоть он не слышит меня сейчас, говорю вам: я исполню свои обязательства перед ним, и пусть никто и никогда не посмеет более упрекнуть епископа Люсонского в клевете. Юношеской глупостью вы ведомы или дворянской честью, не мне судить. А впрочем, в некотором смысле это одно и то же. Епископ резко дернул за шнурок. Ожидая прибытия стражи, Портос и Арамис загородили собой Атоса, не сговариваясь, решив умереть прямо здесь, хоть его не отдавая на милость его преосвященства. В комнату вошел кирасир. - Верните шпаги этим господам, - устало промолвил епископ Люсонский, - они свободны. Портос громко ахнул. Арамис не поверил своим ушам. - Как вы сказали?! - Вы прекрасно меня расслышали. Возвращайтесь в Париж, милостивые государи, - продолжил Ришелье тоном уже безаппеляционным, - и поскорее. Потрудитесь в будущем как можно реже попадаться мне на глаза. Не тревожьтесь за благополучие герцогини Неверской, она вне опасности. Безопасность ее в наших интересах. Увы, ее величество поступила несколько необдуманно, обличив герцогиню и заключив вас под арест. Гораздо полезнее было сделать и герцогиню орудием наступающего союза между королем и королевой-матерью. Чем мы непременно и займемся. При примирении Мaрии Гознзага с ee супругом, герцогом, они вдвоем окажутся картой гораздо более ценной, чем каждый из них по отдельности, и вместе поспособствуют интересам французской короны, ибо Мантуя в руках Габсбургов - худшее, что может произойти с Францией. При этих словах епископ протянул Арамису исписанный собственным почерком лист бумаги. - Надеюсь, сударь, вы не откажетесь послужить мне хоть в этом деле. Это черновик письма, который герцогине надлежит переписать и запечатать своим гербом. В этом письме герцогиня просит у королевы поддержать герцога Неверского в его претендовании на Мантуанское наследство, отказываясь от своих собственных притязаний. Уверен, герцогиня не окажет сопротивления, если ей дорога ее репутация. Убедите ее помириться с мужем. После чего тайно доставьте ее новое письмо ко мне. Я покажу его королю при возвращении в Париж. Господин Арамис, даете ли вы слово, что исполните мое требование? - Слово чести, - Арамис с благодарностью склонил голову, несмотря на то комичное, если не сказать идиотское положение, в котором он оказывался при подобном поручении. - В таком случае, исконная депеша герцогини никогда не существовала, - Ришелье бросил в огонь второй лист бумаги. Сломанный сургуч расплавился и пламя поглотило герб Гонзага. - Что же до наемных убийц его светлости... - епископ брезгливо поморщился. - C ущемленным в своих правах наследником разберется его величество - с оскорбленным супругом разбирайтесь сами. Но помните: состояние парижских площадей намного плачевнее ангулемских по части впитывания крови. В этот момент вернулся кирасир со шпагами Портоса и Арамиса. - Ваше преосвященство, - с чувством сказал Портос, сперва поцеловав ножны, как любовницу, разлука с которой слишком затянулась, - вы благородный человек, и, клянусь честью, не будь я мушкетером, я поступил бы к вам на службу. Но позвольте вас спросить: почему вы освободили нас? Ришелье еле заметно нахмурился. - Поверьте, сударь, я и сам затрудняюсь найти достаточно вескую причину, - ответил епископ Люсонский. Но подумав еще немного, он добавил: - Так было угодно графу де Ла Фер. Мы поспорили и, надо признаться, я проиграл ему. - Кто таков граф де Ла Фер? - спросил Портос в недоумении. - Один знатный вельможа, который, находясь при смерти, возжелал поупражняться в философии. Этот человек утверждал, что долг дороже жизни. Говорят, он уже умер. - Да будет земля ему пухом, - на всякий случай произнес Арамис и осенил себя крестным знамением, про себя пoобещав помолиться при случае за душу неизвестного графа и, может быть, даже написать ему эпитафию. - Впрочем, - голос Ришелье зазвенел металлом, - так было угодно мне. Прощайте, господа мушкетеры. Епископ развернулся и вышел из комнаты.
Стелла: Блестяще! А каков Портос! Именно такой Портом и мог впоследствии написать свое знаменитое завещание.
Орхидея: Боже мой, наконец дождались! А я ведь не отчаялась, всё надеялась на продолжение. Сбылось.)) Viksa Vita, это потрясающе! Такой интересный сюжетные ход и образы изумительны. А такая игра с душами - жутка и восхитительна одновременно.
Viksa Vita: Орхидея Не отчаивайтесь, мы снова в строю! Простите, что заставила долго ждать - вместо фикорождения, я занималась деторождением :)
Орхидея: Viksa Vita, это прекрасное занятие и более полезное. Радости и вам, и ребёнку.
Viksa Vita: Глава двадцать седьмая, в которой каждый видит лишь то, что доступно его воображению Когда трое мушкетеров остались наедине, и Арамис смог наконец почувствовать облегчение от осознания новообретенной свободы, ему показалось, что он спит и видит сон. Ощущение иллюзорности происшедших событий охватило его, но перед ним лежал Атос, и первым делом следовало переправить его обратно в надежное место. Все остальное потом. Но прежде, чем он успел что либо предпринять, Атос открыл глаза. - Атос! Слава Богу, вы очнулись! - Арамис? Это в самом деле вы? - прошептал Атос пересохшими губами. - Но где же Портос? - Я здесь! - Портос показался в поле зрения Атоса. - С вами все в порядке, друзья мои? - Лучше быть не может, - заверил Атоса Портос, - но я ужасно проголодался. Его преосвященство неплохой собеседник, но дурной хозяин. В темнице нас кормили лишь отвратительной гороховой похлебкой. У Атоса вырвался вздох облегчения. С помощью друзей он принял сидячее положение, и, словно желая удостовериться в их реальности, сжал их руки. - Он отпустил вас, - произнес Атос и больше ни о чем не спросил. Но у Портоса и Арамиса накопилось много вопросов. - Вы тяжело ранены, вы еле дышите, зачем вы сделали это? Зачем вы сюда пришли? - возмущался Арамис. - Ничего страшного, через пару дней я буду совершенно здоров, - заверил его Атос с видом, заметно разнившимся со словами. - Его преосвященство сказал, что заключил с вами сделку, - внезапное подозрение поразило Арамиса, и он крепче вцепился в руку Атоса. - Но этого не может быть - неужели вы согласились перейти к нему на службу?! Атос не удивился этому предположению так, как удивился ему сам Арамис, произнеся его вслух. - Арамис, вы спятили, - упрекнул его Портос. - Нет, - сказал Атос, - я по прежнему мушкетер его величества, как, надеюсь, и вы, господа. - Что же сделку заключил с вами епископ? - все же полюбопытствовал Портос. - Сделку? Сущие пустяки. Его преосвященство склонен преувеличивать. Я всего лишь сказал ему, что его величество будет очень задет внезапным исчезновением двух лучших шпаг Парижа, с чьими достоинствами он успел ознакомиться на параде у ратуши и которым воздал должное личной похвалой. - Что вы говорите?! - воскликнул Портос, раздуваясь от гордости. - Правду, - сказал Атос. - После вашего отъезда в Авиньон, когда я пришел просить отпуска, Тревиль рассказал мне, что король назвал ваши имена во всеуслышанье на утреннем приеме после парада, и весь двор узнал, что мушкетеры Портос и Арамис являются гордостью королевской роты. - Невероятно! - Портос хлопнул в ладоши. - Тем не менее, это так. - И это убедило его преосвященство? - Еще бы! Признание короля против какого-то дурацкого письма от какой-то герцогини? - Щеки Арамиса покрылись краской. - Благодаря вам у меня открывается второе дыхание! - вскричал Портос, отнюдь не стесняясь собственного самодовольства, и действительно шумно задышал, от души наслаждаясь каждым вдохом и каждым выдохом. - Нам необходимо выпить! Не может быть, чтобы губернатор не припрятал вина в одном из этих ящиков. Портос бросился шарить по комодам и секретерам, расставленным в комнате, в поисках вина. - Атос, - прошептал Арамис с упреком, - зачем вы солгали? - Я не солгал, друг мой, - так же тихо ответил Атос, - Тревиль действительно... - Атос! - перебил его Арамис. - Как вы проникли во дворец? Как добились аудиенции? Почему Ришелье утверждал, что вы наблюдали за нашим разговором? Что все это значит? Атос вздохнул. - Я устал. Смотрите, я действительно слишком слаб. - Вы не желаете отвечать. Атос промолчал. - В самом деле, мне не следует приставать к вам с вопросами. - Я ничего не видел и ничего не слышал. - Я знаю. - Забудем об этом, друг мой. Вы живы и свободны, это главное. - А вы? - Я тоже жив и свободен. - Но вас лихорадит и рана кровоточит. - Пустяки, - снова сказал Атос. - Давайте поскорее покинем это проклятое место и этот кошмарный город. - Нашел! - раздался возглас Портоса, сотрясавшего стаканы и графин с вином как трофей. Разлив вино по стаканам, Портос раздал их друзьям. - Выпьем же, - провозгласил он. - За что вы предлагаете пить, любезный Портос? - спросил Арамис, покосившись на Атоса. - Уж не за наше ли чудесное и ничем необъяснимое спасение? - За короля! - сказал Атос. - За короля! - стаканы звякнули, и их содержимое опрокинулось в горла мушкетеров. - Еще, - потребовал Атос, протягивая стакан. Портос налил. Атос выпил. - Еще. Действие повторилось. - И еще. Атос залпом прикончил четвертый стакан. - Неужели вы нашли лишь один графин, Портос? - поинтересовался он. - Губернатор д’Эпернон не слывет скупердяем. Портос выудил из-за пазухи запечатанную бутылку и бежалостно отбил ей горлышко, ударив о край скамьи. - Не стоит, Атос, - мягко попытался увещевать его Арамис. - Вы нездоровы, вам станет хуже. - От хорошего вина никому еще не становилось хуже, - резонно заметил Атос, снова протягивая стакан. Портос налил ему, себе и Арамису. Друзья снова опорожнили содержимое стаканов и Атос опять протянул пустой сосуд Портосу. Портос налил. Атос выпил. Портос налил еще вина себе, предложил Арамису, но тот отказался. Шестой стакан отправился в желудок Атоса. Затем и седьмой. Разделавшись с бутылкой, Портос подхватил Атоса с одной стороны, Арамис с другой, и по коридорам и переходам губернаторского дворца друзья вышли во двор. Снег укрывал деревья, крыши и брусчатку под ногами. Башни собора святого Петра густым cepым пятном вставали вдали. Снег кружился и опадал на головы,мокрые перья грустно клонились вниз. Портос снял шляпу и с досадой отряхнул ее. - Черт возьми, а ведь пока мы торчали в подземелье, наступила зима. - Вас это удивляет? - спросил Арамис. - Зима всегда наступает после осени. Странно, но в этих простых словах Атос нашел успокоение. И в этом покое он мог без сожалений проститься с миром. Атос грустно улыбнулся. Он не мог идти дальше. А даже если бы и мог, он не представлял себе, зачем. - Экипаж в конюшне, - сказал он. - Гримо там. - Я туда, - Портос удалился в поисках конюшни. - Сядьте, - Арамис усадил Атоса на низкую ограду, окружавшую внутренний двор. - Дорогой друг, позвольте мне не удержаться от одного только вопроса. - Говорите, - согласился Атос, мечтая лишь закрыть глаза. - Простите мне постыдное любопытство, но по ряду известных вам причин я обязан знать: почему эта женщина оказалась вместе с вами в Ангулеме? Атос вздрогнул. Ему показалось, что он ослышался. - О чем вы говорите? Какая женщина? - Ваша хозяйка. - Какая, черт возьми, хозяйка? - дрожь пробежала по телу Атоса, и Арамис ненашутку испугался такой реакции. Он уже пожалел, что начал этот разговор. - Хозяйка вашей квартиры на улице Феру, мадам Лажар. Она же была с вами на площади. Она была с вами в соборе. - Вы бредите, Арамис? - Отнюдь. Может быть, вы не помните, потому что сами пребывали в бреду? Атос молчал. Падал снег. Белое покрывало саваном укрыло покатые склоны старинного города. Бархатная тишина окутывала двор. Легкая и непринудительная. Непроницаемое для звуков снежное покрывало обещало покой, и кто-то звал Атосa за собой - неразличимый, но давно знакомый. Ho Арамис назойливо тянул его прочь из тишины бессмысленными словами. - Послушайте, но вы же не просто так взяли ее с собой туда, куда отправились с ее поручением. Атос совсем потерял дар речи. Арамис понял, что совершил очередной промах. Воистину, со встречи с этой проклятущей мадам Лажар какой-то падший с небес ангел возжелал глумиться над ним до самого конца. - Нет! Постойте, вы не правильно поняли меня! Я подумал... должно быть... вы посчитали... что поверенная известной вам персоны... - хоть во дворе никого не было, Арамис понизил голос до пределов возможного, - ... что она каким-то образом сможет оповестить герцогиню в том случае, которым чуть не обернулось это дело. Не знаю, правильно ли вы поступили, но герцогиня будет вам благодарна и за эту предусмотрительность в том числе. Атос смотрел на двоящегося Арамиса и решительно не понимал, о чем тот говорил. Но надо было отвечать. Раз Арамис так волновался, значит, это было важным. - Умоляю вас, не надо никаких благодарностей от герцогинь. Лучшее, что вы можете для меня сделать, это забыть о моей роли в этой истории. Я сделал это, потому что знал - вы не простите себе, если депеша не будет доставленa по назначению, и изведете себя очередным постом, пропуская дежурствa. Мадам Лажар всего лишь обронила письмо, которое предназначалось вам. За ней следили и она была до смерти напугана. Тишина поглощала Атоса, манила, звала и была желанна. Он не хотел сопротивляться ей, но Арамис настаивал. - И все же, почему она здесь? - Кто "она"? - снова спросил Атос, и лицо белокурой женщины отразилось в снегу. А может быть, рыжей женщины? Зрение играло с ним злые шутки. - Мадам Лажар! - Мадам Лажар? - Ну да, вдова, белошвейка, ваша квартирная хозяйка, она здесь, в Ангулеме! - Мадам Лажар в Ангулеме? Арамис, чего вы от меня хотите? - Атос! - Арамис схватил Атоса за плечи, чувствуя, что еще минута, и кто-то из них лишится рассудка. Атос не сдержал стон. Арамис спохватился и опустил руки. - Атос, дорогой мой Атос, мадам Лажар была на площади, а потом, там, в соборе, с этими священниками, которые боролись за вашу жизнь... неужели вы не помните? Я чуть не задушил ее в отчаянии! Она должна была держать язык за зубами, а вместо этого разболтала вам чужие тайны. Для чего вы взяли ее с собой? Вы хотели спасти ее от людей герцога, что следили за ней? Честное слово, лучше было упрятать ее в монастырь, и навсегда. Атос в недоумении разглядывал Арамиса, на чьих черных бровях и ресницах лежал снег. Снежный покров придавал Арамису вид старца, убеленного сединами. Атос снова задрожал. Задрожал воздух вокруг него, задрожали деревья, крыши и брусчатка под ногами. Задрожала ограда, на которой он сидел. Что-то неладное творилось с миром, окружавшим Атоса, и с с ним самим, с Атосом, творилось что-то неладное. Все это можно было объяснить тяжелыми ранениями, болью и теми усилиями, которые он сегодня предпринял, но это объяснение не удовлетворило Атоса. - Я иду, - вдруг сказал он. - Я иду. - Куда, Атос? - встревоженный Арамис встал на колени перед ним. Арамису было шестьдесят лет. Арамис молился, и длинная епископская сутана ложилась на снег лиловым пятном. Фиалка на белом снегу. Лилия на белом плече. Самому Атосу было много лет. Он не мог представить себе, что доживет до такого возраста. И, главное, он не мог представить себе, зачем. За спиной Арамиса внезапно появился еще один человек. Смуглый поджарый вояка, несмотря на преклонные годы, не потерявший юношеского азарта во взгляде. Атос ласково улыбнулся этому видению. Он протянул ему руку, как протягивают ангелу, трубящему о надежде в судный день. Старый солдат схватил его ладонь и крепко сжал. "Куда вы так спешите, господин торопыга?", - с ничем не неистребимым гасконским акцентом произнес пожилой мушкетер, - "Прежде чем вы уйдете, я сам проткну ee вот этой шпагой! Она, между прочим, принадлежала моему отцу!" Ржали кони. Грохотали пушки. Свистели пули над головами. И белый платок, как белый флаг, полоскался над бастионом. "Тысяча чертей, Атос! Неужели вы собрались умирать, не предупредив меня об этом? Как бессовестно вы поступили! А я же собирался скрестить клинок с ее косой! Я бы вышиб дурь из ее головы! Я бы высек тысячу искр из нашей пляски! Я бы сломал ее косу и втоптал в грязь собственными ботфортами! Я бы гнался за ней до самой преисподней, а она трусливо удирала бы, трясясь и плача! Я бы схватил ее за подол и бросил на жаровню, чтобы она дотла сгорела и никогда больше не смела показывать в Бражелоне свою безносую физиономию. Весь Париж трезвонил бы об этом на всех перекрестках и площадях, и я немедленно получил бы повышение и прибавку к жалованию. Вы невежа, сударь! Я никогда, никогда не прощу вам этого! Ты лишил меня такого поединка, такого поединка! Атос! Как же ты мог? Как мог ты не дождаться меня?!" "Милый друг", - сказал Атос, оправдываясь, - "поверьте, за всю свою жизнь я ни разу не хотел обидеть вас". "В таком случае, не обижайте и на старости лет. Где же она? Почему она здесь, в Ангулеме? Зачем вы взяли ее с собой? Покажите мне ее! Сейчас! Немедленно! Я не оставлю от нее ни клочка! Я задушу ее собственными руками! Зачем вы так, Атос?" B глазах у гасконца блестели слезы. Атосу нечего было ответить. Лишь падал снег, и осиротевший юноша, совсем еще мальчик, обиженно склонив голову, быстро удалялся прочь по укрытой белым земле, не оставляя следов. - Постойте! - позвал его Атос. - Стойте же! Мне за вами не угнаться! - Атос! - звал его Арамис. И Портос, вернувшийся с Гримо и экипажем, тоже звал его, взволнованный и потеряный. - Нас трое, - глухо сказал Атос, - нас трое, а должно быть четверо. Скажут, что нас было четверо. - Атос, очнитесь! - на этот раз Арамис осторожнее коснулся его плечей. - Нас было четверо, - повторял Атос. - Когда я пьян, я всегда рассказываю ужасные истории. Арамис озирался по сторонам, пытаясь понять, куда устремлен взгляд Атоса, но видел лишь кружащийся снег. - Одно из приключений Мари Мишон, - Атос закрыл глаза. На мгновение Арамису показалось, что на этот раз никто не вытащит Атоса из мира иного. - Проклятие! - закричал Арамис, заламывая руки. - Оставьте же его, наконец, в покое! *** - В самом деле, - поддержал его отец Альфред. - Вы, кажется, заигрались, хозяюшка. Обезумевшие мушкетеры? Отец Сандро вам не простит. - Что же делать? - Придерживайтесь реализма, - пробурчал отец Оноре. - Оставьте потусторонний мир шарлатанам. Это вам не отец Эдгар. Никакой мистики. Невермор. - Романтического реализма придерживайтесь, - поправил его отец Альфред. - Но я же не могу вычеркнуть свое присутствие из памяти господ Арамиса и Портоса, - реалистично заметила вдова. - Не можете, - согласился отец Оноре, - но мы не обещали вам легкого труда. Главное, обосновывайте. Последовательно распутывайте то, что сами натворили. В рамках законов логики. - Долго еще? - устало спросила вдова. - До тех пор, пока все не встанет на свои места. - Когда же это случится? - Когда отец Сандро соизволит оторваться от этого заключенного в замке Иф морячка, - с некоторым раздражением произнес отец Оноре. - Боюсь, его надлежит оторвать от морячка силой, - с горечью добавил отец Альфред. - Вы вернетесь в Париж, хозяюшка, - сказал отец Оноре, - и доложите ему обо всем, что учинили. Он вернет вам право голоса и разберется с прочим бедламом. Ему не привыкать - брат Огюст закалил его как следует, - отец Оноре хмыкнул. - По крайней мере, никто не умер, - справедливо заметил отец Альфред. - Но почему вы все время намереваетесь его убить? - с упреком спросил отец Оноре. - Что вы! - запротестовала вдова. - Напротив! Это не я, это он сам. - Продолжайте, продолжайте, - подбодрил вдову отец Оноре, - возвращайтесь поскорее в Париж. *** - ... Для чего вы взяли ее с собой? Вы хотели спасти ее от людей герцога, что следили за ней? Честное слово, лучше было упрятать ее в монастырь, и навсегда, - настаивал Арамис на своем. - Право, Арамис, я не могу взять в толк, о чем вы говорите, - сказал Атос, внезапно чувствуя, что силы возвращаются к нему. В нем даже пробудился некоторый интерес. - Вы повстречали в Ангулеме мадам Лажар? - Арамис кивнул. - До чего странно. - Говорю же вам - это не укладывается в голове. - Портос тоже ее видел? - Конечно. - Значит, она вам не примерещилась. - К сожалению, нет - лучше бы она всегда оставалась плодом моего воображения. - Какие черти принесли ее сюда? - Об этом я хотел узнать у вас, но вы, похоже, сами не знаете. - Не имею понятия. - Атос задумался, - Честно говоря, Арамис... - Говорите! - Мне не хотелось бы вмешиваться нe в свое дело, но... словом, мне казалось, она питает к вам… теплые чувства. Я даже думал, это отчасти взаимно. Арамис вспыхнул, оскорбленный до мозга костей. - Да как вы могли такое подумать? - Я обидел вас. Значит, я ошибся. Арамис махнул рукой. - В конце концов, я приложил все возможные усилия, чтобы именно так и подумалось окружающим. Чтобы отвести подозрения от известной вам особы, Базен носил записки и цветы мадам Лажар... - тут Арамис умолк, осененный очередной догадкой - Вы же одеты в мою одежду, Атос! Этот увалень, Базен! Это из-за него вы здесь оказались! Он донес вам о нашем аресте. Это он подверг вас опасности. - Друг мой, - Атос ласково улыбнулся, - вы мечетесь от собственной вины к поискам виноватых. Не стоит. Вина - самое бесполезное из всех чувств, вылетевших из ящика Пандоры. Отбросьте его, прислушайтесь к моему совету. Арамис стянул перчатки, сгреб ладонями пригоршню снега и обтер им лицо. - Я решительно не в себе и несу всякий вздор, донимая вас вопросами. Послушайте, вернемся же в собор, разыщем мадам Лажар, и выясним у нее, что она вообразила себе, отправившись за вами в Ангулем. Вы немного оправитесь, а потом отправимся в Париж. - Не вижу никаких причин так поступать, - возразил Атос. - Вернемся в Париж незамедлительно. Где ваши лошади? - В "Орлеанской деве". Там же пребывают, смею надеяться, эти прохвосты Базен и Мушкетон. - Вот и отлично. Гримо доложит Мушкетону и Базену, что мы в дороге, и они нагонят нас. - Вы нездоровы и не выдержите длинную дорогу без отдыха. - Выдержу, выдержу, Арамис. - Но даже если так, Атос, помилуйте, как же эта женщина попадет домой? - Какое мне дело до этой женщины? Она сама себе хозяйка. И вам какое? Вы же только что намеревались ее задушить. - Я сказал это в сердцах. Да, я зол на нее, но в самом деле, не оставлять же беспомощное существо одно на опасных дорогах.
Viksa Vita: В это время возвратился Портос с экипажем. На козлах сидел Гримо. Он спрыгнул с козел, собравшись броситься к хозяину, но Атос остановил его одним движением головы. - О чем вы спорите, друзья мои? - поинтересовался Портос. - О моей квартирной хозяйке, - просветил его Атос. - Наш галантный Арамис вознамерился сопровождать ее в Париж. Я же утверждаю, что если она своими силами благополучно добралась сюда, она с таким же успехом сумеет отсюда сама убраться. Портос взглянул на Атоса с нескрываемым упреком. - Вы же живете с этой женщиной под одной крышей! - Вот-вот, - подтвердил Арамис. Атос поморщился. - К тому же, она бесподобно готовит поросенка в меду, - добавил Портос. - Может быть вам, Портос, известно, какими судьбами эта мадам оказалась в Ангулеме? - Портос покачал головой. - Кстати, откуда взялся экипаж? - Я перехватил его у какого-то брюзги, трусливо покидавшего площадь в самый рагар стычки. Между прочим, меня направила к экипажу сама хозяюшка, - веско заметил Портос. - Возможно ли, что именно в его сопровождении она прибыла в Ангулем? - предположил Арамис. - Если вы правы, мне жаль ее еще больше, - сказал Портос. - Рассчитывать на подобного труса в дороге? Да он дал деру при первом выстреле. И, похоже, даже не думал разыскивать свою спутницу, которая, к слову, тоже пострадала от этих подлецов. Нет, вряд ли, - заключил Портос. - Пострадала? - переспросил Атос. - Ну да. Когда мы оказались на площади, она лежала без сознания. Должно быть, она пыталась звать на помощь, но никто не откликнулся. В отличии от этого трусливого возницы, она проявила отвагу, непостижимую для женщины. Сдается мне, она не хотела терять своего постояльца. В наши тревожные времена мещанам очень нужны деньги, - заключил Портос с видом ученого знатока сословий. На этот раз поморщился Арамис. Атос задумался. - Значит и вы, Портос, считаете, что ее следует сопровождать в Париж? - спросил Атос с недовольством. Портос утвердительно кивнул. - Вздор! Вы хотите сказать, что она следила за мной? Так надлежит это понимать? - Портос пожал плечами. - Я удивлен, господа. Вы хотите оказать услугу шпионке? - Шпионке?! - изумился Портос. - Наша добрая хозяюшка - шпионка?! - Но чья? - спросил Арамис. - Герцога Неверского, - сделал вывод Атос. - Умоляю вас, тише! - Арамис приложил палец к губам, хотя Атоса и так было еле слышно. - Почему вы так решили? - Это же очевидно, - Атос внезапно переменился в лице. Он будто окаменел, и только губы шевелились на застывшем лице. - Это было очевидным с самого начала, а я, дурак, болван, осел, поверил в ее добродетель! В эту видимость благочестивости, в чистоту и опрятность ее дома, в ее хорошие манеры и в ее простоту. Я говорил с ней, как с равной. Я ел с ее стола и пил вино, которое она разливала. Я допустил ее в свои комнаты и спал в постели, которую она стелила. Я подарил ей сапфировую пряжку, что принадлежала моему отцу, а она надругалась над моим доверием. Слепец! Воистину, нет на свете никого глупее меня. Арамис и Портос обменивались недоумевающими взглядами. С незнакомой двум другим мушкетером внезапной вспышкой ярости, Атос yперся руками об ограду, пытаясь встать. От его слабости не осталось и следа. Он походил на человека, потрясенного известием настолько страшным, что предпочтительнее было в самом деле лишиться рассудка. Портос и Арамис не были знакомы с этим человеком, ибо в нем не осталось ничего от рассудительного и уравновешенного Атоса, к которому за этот год они успели проникнуться любовью. - Сядьте! - всполошились Арамис и Портос, но Атос уже стоял, еле сдерживая себя, и оба отступили, пораженные нечеловеческим мучением, проступившим в его позе. Кулаки его сжимались. Казалось, мадам Лажар стоит перед его взором, и он готов собственноручно вздернуть ее на заснеженном дереве здесь и сейчас. Похоже, он напрочь забыл о тex тишине и покое, что манили его лишь несколько минут назад. Портос и Арамис не раз видели, как Атос ввязывался в ссоры - защищая сослуживцев, чье достоинство было задето, и случайных прохожих, чьи кошельки оказывались в опасности. Когда его приглашали, Атос с готовностью приходил в качестве секунданта на дуэли, в итоге которых секунданты сами не прочь были скрестить шпаги, и Атос доставал клинок и дрался, чтобы размять тело после ленивого воскресного дежурства жарким летом в Фонтенбло. Атос дрался со швейцарцами, с гугенотами, с англичанами, с испанцами и с теми французами, что, напившись в "Сосновой шишке", могли вдруг выразить сомнение в справедливости его величества короля. Он дрался на мрачных ночных улицах, ничего не видя; бодрым по утрам, позавтракав; в укромных монастырских уголках, сонным, после обеда; на площадях, по вечерам, опорожнив восьмую бутылку вина, слегка пошатываясь; в парках на прогулке, в трактирах и на дорогах, слетая с лошади со шпагой наперевес. Атос дрался, когда Портос просил его об этом, чтобы похвалиться перед знакомыми, и дрался, когда Арамис не смел его просить. Атоса не брали лезвия, были уверены Портос и Арамис, потому что ему не было никакого дела до этих лезвий. Он не видел в них никакой опасности, будто были игрушечными, из дерева, а не из стали. Секрет фехтовального мастерства Атоса заключался в безразличии к проиходящему, говорили между собой Арамис и Портос. Когда дерешься без страха за собственную жизнь, ты по сути не дерешься, а всего лишь упражняешься, как в фехтовальном зале. Когда один противник играет, а второй относится к дуэли как к поединку с собственной смертью, второй неумолимо будет сражен. Все дело в отношении к собственной смерти. Или к собственной жизни. Словом, Арамис и Портос видели Атоса колящим, ранящим, проливающим кровь и убивающим, но никогда за все эти драки, стычки и дуэли Атос не разозлился, не возмутился, не повысил голоса и не потерял хладнокровия, граничащего с равнодушием. Арамис и Портос никогда не видели, чтобы противник порождал в Атосе эмоцию настолько сильную, чтобы лишить его человеческого облика. Тем более, если этим противником являлась вымышленная женщина. Атос изменился до неузнаваемости, правильные черты его лица исказились - он более не был похож не только на Атоса, но и просто на человека не был похож. Арамис содрогнулся от наваждения и даже в Портоса вселился ужас, что случалось с ним крайне редко, чтобы не сказать никогда. Атос предстал перед ними воплощением чьего-то кошмара, и говорил так, словно каждое слово вырывалось у него из под пытки особо изощренного палача. - Она служанка двух господ. Под видом человека герцогини, мадам Лажар сделала все возможное, чтобы скомпрометировать герцогиню и подставить ее и вас, Арамис, под удар герцога. Она следила за мной в дороге, направляя герцогских головорезов на мой след. Она проведала о том, что и вы окажетесь в Ангулеме, и каким-то образом направила и вас на площадь, чтобы отделаться от всех троих свидетелей сразу. Гримо! Слуга молниеносно оказался рядом. Казалось он был единственным, кому то, что творилось с Атосом, не казалось удивительным. - Ты встречался с ней в дороге? - Гримо кивнул. - Она говорила с тобой? - Гримо повторил свой жест. - Ты нашел господ Арамиса и Портоса и привел их на площадь? - еще один кивок послужил ответом. - Мы спаслись лишь чудом. Эта дьявольская женщина намеревалась погубить нас троих, подороже продав свои услуги обоим супругам. Какой же я остолоп! Атос покачнулся, Арамис подхватил его и снова усадил. - Атос, - осторожно попробовал Арамис воззвать к разуму своего друга, - вы говорите странные вещи. Каким образом простая белошвейка могла узнать, что мы сопровождаем его преосвященство в Ангулем, если его визит к королеве являлся тайной для всего двора? Известная вам знатная особа не знала даже о моем отсутствии из Парижа, не говоря уже... - Арамис запнулся. Атос издал жуткий смешок, больше похожий на хрип. - Ради вашего блага, Арамис, надеюсь, что вам никогда не придется узнать, на что порою способны простые белошвейки. Арамис содрогнулся от зловещести, пронизывающей слова Атоса. - Послушайте, друг мой, вы, кажется, пьяны. Атос расхохотался. Впервые за время их знакомства, Портос и Арамис услышали смех Атоса. Лучше бы они его никогда не слышали. - Я пьян? Пожалуй. Вино губернатора преотменно. Но это ничего не отменяет. Эта женщина - остерегайтесь ее. Еще лучше - найдите ее и казните. Так следует поступать со всеми добродетельными женщинами, притворяющимися ангелами. - Атос, - снова воззвал к нему Арамис. - Опомнитесь. Вы предпологаете невозможные козни. Это всего лишь простая женщина недалекого ума. Трудно представить, но, должен признаться, я подозреваю, что она последовала за вами потому что испытывала ответственность за дело, которое ей поручили. Она, возможно, хотела убедиться, что вы доставите письмо по назначению. Вспомните, вы же сами не раз, и даже не далее как сегодня, выступали за ее порядочность. Вы даже требовали у нас с Портосом заплатить ей за стол. Атос смотрел на Арамиса так, словно видел его впервые. - Наш бедный Атос сошел с ума, - обратился к Арамису глубоко встревоженный Портос. - В самом деле, она не причинила никому зла. Зачем вы обвиняете ее? Я же сам видел - она кормила нас за свой счет. И даже купила у меня вазу за цену, которую ваза вовсе не заслуживала. - Какую вазу? - спросил Атос. - Нипонскую вазу. Но она оказалась подделкой. - Подделкой? - повторил Атос. - Самой настоящей подделкой, которую этот гад дю Ма подсунул мне в качестве выигрыша в кости. Узнав об этом не без помощи нашей хозяюшки, я так и не успел вызвать его на дуэль - его отправили по какому-то поручению в Пуату. Арамис заметил, что эти праздные речи некоторым образом привели в чувства Атоса, чей взгляд стал несколько более приземленным. И Арамис уцепился за слова Портоса. - Значит, она выкупила у вас вазу? - Говорю же вам, именно так и обстояли дела. Клянусь честью, она славная женщина, и зря вы, Атос, подозреваете ее в шпионаже. Она и муху не обидит. Поступайте так, как считаете нужным, но я отвезу мадам Лажар в Париж, даже если мне придется ради этого усадить ее перед собой в седло. - Вы готовы разделить с ней лошадь? - улыбнулся Арамис. - И седло, - подтвердил Портос. - До самого Парижа? - Да хоть до самого Лондона. - До Лондона невозможно добраться в седле, - поправил его Арамис. - Никоим образом? - усомнился Портос. - Совершенно никаким. - Странно, - произнес Портос. - Ничего странного в этом нет. Лошади не способны долго плыть по воде. - Значит, мы не поедем в Лондон, - успокоил его Портос. Арамис снова взглянул на Атоса. Тот был по-прежнему мертвенно бледен, но взбудораженность покидала его, уступая место опустошенности и истощенности. Арамис не был уверен, в какой из этих ипостасей Атос беспокоил его больше, но в этот момент он признался себе: человека, которого он называл Атосом и с которым сблизился за год, он абсолютно не знал. Впрочем, это понимание не заставило его усомниться в правильности своего выбора. Арамис не зря назвал этого человека своим другом. Кем бы ни был Атос, и какие бы демоны в женском обличие его не преследовали, он сделал для Арамиса то, чего Арамис никогда бы не сделал ни для него, ни для Портоса. В этом тоже следовало признаться честному человеку, коим Арамис предпочитал себя видеть. - Атос, - сказал Арамис ровным тоном, - вы потеряли много крови и заменили ее еще большим количеством вина. Вы должны отдохнуть перед дорогой. И я не потерплю пререканий. Атос посмотрел на белое небо, потом в черные глаза Арамиса. Ему в самом деле не следовало много пить. - Будь по вашему, - сказал Атос. - Когда я пьян, мне всегда мерещатся страшные истории.
Стелла: Ух ты! Вот это поворот. Теперь что остается вдове Лажар? Невидимой пребывать рядом с тем, кого она любит?
Констанс1: Вдова Лажар для Атоса не существовала никогда, не только как женщина, но и, просто, как человек. Странно, что она вызвала в нем такую страстную реакцию. Разве , что повлияла сильная потеря крови, нервное потрясение и 7 стаканов вина на пустой желудок.
Стелла: Да нет, все же как человек она как-то присутствовала в его существовании. Мысль, что и она предатель вывело его из себя.
Viksa Vita: Констанс1 да она и по-прежнему для него не существует. Вы думаете, это она вызвала в нем бурную реакцию? :) Проекция внутренних образов - сильная штука.
Стелла: Viksa Vita , она для него не существует как личность, но как физическое тело он ее все же воспринимает. Иначе, как бы он принимал все ее заботы? Собственно, она для него представитель 3-его сословия, она существует только как обслуга. Какая живопись у вас получилась со снегом! И все эти эфемерные образы из будущего на белом фоне... Я опять вижу картину, полную прозрачных образов.
Nataly: Вах. Продолжение. *ушла читать*
Viksa Vita: Стелла Конечено, существует как физическое тело. Но не как объект для бурных эмоций. Это же глава о воображении :) (впрочем, если мне приходится объясняться, значит, не все удалось так, как хотелось). Приятно, что вам вообразились образы.
Стелла: На меня эта сцена с будущим очень зримая получилась. И вообще, мое воображение уже все нарисовало.))) Это то, о чем мы с вами говорили - вышло что-то не то в духе Феллини, не то - Тарковского.
Орхидея: Viksa Vita, очень красиво. Видения Атоса особенно. И всё эти образы среди тишины заснеженного города. Бедная вдова Лажар.
Viksa Vita: Глава двадцать восьмая, в которой хозяйка возвращается в свою колею - Глава двадцать шестая, так, кажется, вы сказали? - задумчиво спросил отец Альфред. - Именно, - подтвердил отец Оноре. - В последнем выпуске «Ле Сьекль» издавалась двадцать пятая глава. Я с большим интересом прочел ее. Даже самый наивный читатель, ничего не знающий (представляющий?) о структуре, может догадаться, что, разыскав Портоса, а затем и Арамиса, в следующей главе гасконец несомненно отыщет Атоса. И поскольку интимные встречи располагают к интимным беседам, держу пари, что в следующей главе отец Сандро намеревался раскрыть тайну, окутывающую Атоса. Читатели ждут этого с огромным нетерпением. Отец Сандро говаривал, что письма, приходящие в редакцию, полны домыслов и догадок, порой самых неожиданных, об этой тайне, и что он сам затрудняется выбрать сюжет трагической истории, повергшей графа де Ла Фер в бездны отчаяния. У них с братом Огюстом не раз возникали прения касательно этой темы. - Значит, все ясно, - отец Альфред покачал головой. - Неопределенность прошлого диктует расходящиеся тропы в саду настоящего. Обидно. Я и сам не менее вашего горю желанием узнать, что же в самом деле приключилось с графом де Ла Фер. - Вы же слышали его исповедь, - встряла вдова. - Но я же говорил вам: боюсь, что эта исповедь являлась лишь отражением нашиx собственных фантазий, - отец Альфред потупил взор. - Моя двойственность. Моя кровь. - Или моя, - предположил отец Оноре с некоторым гонором. - Нет-нет, вы же сами утверждали, что покинули готическое поприще, отринув его как грехи молодости, - отец Альфред фыркнул. - Неужели в вас проснулась тоска по сильным чувствам? Заговори в нем ваша кровь, и трагедия Атоса заключалась бы в том, что он бросил умирающего отца в грязном притоне, ради того, чтобы взобраться выше по карьерной лестнице при помощи богатых любовниц. - Вы имеете в виду, что я не способен говорить о любви? - обиделся отец Оноре. - Лишь об общественных нравах? - Я хочу сказать, что вы не романтик. Впрочем, это утверждаю не я, а вы сами. - Словом, как говорил Ювенал, в любой тяжбе ищите женщину, - с некоторым разочарованием вздохнул отец Оноре. - А я думал, это роман о мужской дружбе. - Это в самом деле роман о дружбе, - подтвердил отец Альфред. - Но кому как не вам знать, что классические трагедии не случаются без женского присутствия, - он покосился на вдову. - Сестра Аврора всегда утверждает... Сударь! - спохватился рыжий священник, заметив Арамиса, стоящего в дверном проеме. Он толкнул локтем в бок отца Оноре и поспешно перевернул верхний лист бумаги. - Вот вы и воротились. Надеюсь, с вами все в порядке и все вы пребываете в целости и сохранности. Всю дорогу до собора святого Петра Ангулемского мушкетеры сохраняли молчание. Портос смотрел в окно экипажа, Арамис, нахмурившись, перебирал пальцами четки, а Атос то впадал в забытье, то выныривал на поверхность, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд. Арамис нашел священников все в том же жилом помещении возле крипты. При свете свечей они корпели над какой-то рукописью, что вовсе не показалось бы Арамису странным, если бы не присутствие рядом с ними проклятой мадам Лажар, которая казалась вовлеченной в процесс не менее, чем святые отцы. - Благодарю вас за заботу, святой отец, - сказал Арамис. - Все мы пребываем в сохранности, но целостность господина Атоса подлежит некоторому сомнению. Наши обязанности в Ангулеме выполнены, и нам надлежит вернуться в Париж, но не мешало бы, чтобы прежде господин Атос отдохнул и набрался сил. Не злоупотребим ли мы вашим гостеприимством, воспользовавшись им еще на некоторое время? - Никоим образом, - заверил его отец Оноре. - Располагайтесь и пользуйтесь моей спальней столько, сколько вам необходимо. - Вы необыкновенно добры, отец мой. От Арамиса не укрылся отчаянный взгляд, брошенный мадам Лажар на отца Оноре, и он невольно задумался о его значении. - Сударыня, - сухо обратился Арамис к вдове. Вдова содрогнулась так, будто только сейчас узнала о том, что она достойна прямого обращения. Она даже оглядела свои руки и подол юбки, словно пытаясь удостовериться, что она не призрак. - Мне хотелось бы поговорить с вами, - сказал Арамис, посмотрев прямо на нее, что помогло ей убедиться в том, что он в самом деле ее заметил. - Не соблаговолите ли вы уделить мне несколько минут вашего времени? Прежде чем согласно кивнуть, вдова обернулась к отцу Альфреду. Тот послал ей одобряющий взгляд.. - Идите, - кивнул священник, - вы, кажется, приходите в себя. - Пойдемте же со мной. Вдова встала и проследовала с Арамисом в церковный неф. Там мушкетер предложил ей сесть на скамью. - Подождите меня здесь, - сказал Арамис и вышел на паперть. Если бы вдова Лажара проследила за ним взглядом, она увидела бы, что Арамис переговорил с Портосом. После чего Портос с помощью Гримо помог Атосу выбраться из экипажа и спуститься в крипту. Но вдова Лажарa не осмелилась обернуться, а лишь смотрела на мраморное изваяние кающейся Марии Магдалины в нише слева от нее. В скором времени Арамис вернулся. - Сударыня, - начал Арамис, - признаться, вы причинили нам немало хлопот. При этом я не сомневаюсь, что вы действовали из наилучших побуждений. И все же, я хочу спросить у вас: действительно ли это так? Арамис пристально посмотрел на вдову с видом судии, ожидающего от подсудимого чистосердечного признания. - Господин Арамис, - начала вдова едва уловимым шепотом, но расслышав свой собственный голос, она убедилась в том, что он, голос, по-прежнему принадлежал ей. - Господин Арамис, - повторила вдова уже тоном более решительным, а потом и вовсе уверенным: - господин Арамис, пред ликом Господним клянусь вам, я не держала против вас злого умысла, и все, что я совершила, я совершила по чистой совести и согласно собственным представлениям о вашем благе. Ничего не поделать, я всего лишь слабая женщина, и могла ошибиться. За это прошу вашего прощения. Арамис кивнул. - Я тоже прошу вашего прощения за то, что чуть не причинил вам непоправимый вред, - Арамис покорно склонил голову. - Прощаете ли вы меня? - Прощаю, - ответила вдова. - Чего только не натворит человек в приступе горя и отчаяния. - В таком случае, - Арамис понизил голос, - я осмелюсь еще один раз обратиться к вашей бескорыстной доброте и попросить вас об еще одном одолжении, касающемся известного вам дела. Глаза вдовы расширились от подобной бесцеремонности. - Слушайте, - продолжал Арамис как ни в чем не бывало. - Известная вам особа в опасности, и существует лишь один способ поправить ее дела. - Арамис достал письмо Ришелье. - Вам надлежит передать это письмо герцогине и уговорить ее переписать его начисто, запечатав своим гербом. После чего вы доставите его мне. Я дам вам еще одну бумагу с моими указаниями, пусть она прочтет их. Я вам сейчас все объясню. И, не дождавшись ответа, Арамис быстро зашептал, рассказывая о Габсбургах, Мантуе, Монферрато, его преосвященстве, его и ее величествах, о герцогах, епископах, чести, совести и благе Франции, оказавшихся в руках хозяйки с улицы Феру. Но все это не интересовало хозяйку с улицы Феру. Ее даже не возмутила очередная просьба господина Арамиса, видимо, решившего, что раз мадам Лажар однажды исполнила его поручение, она уже никогда не откажется быть у него на побегушках. Вдову интересовал один только человек. - Вы без промедлений отправитесь в Париж вместе с Портосом, - завершил Арамис свой длинный монолог. - Он сопроводит вас, и будьте уверены, что рядом с ним вам нечего бояться. Вдова Лажара была в этом уверена и так. Она больше ничего не боялась, кроме одного. - Сударыня, - вдруг сказал Арамис, - оказав мне последнее одолжение, вы раз и навсегда снимите с себя все подозрения, в которых можно было бы упрекнуть вас человеку менее доверчивому. - В каких подозрениях вы изволите меня упрекать? - спросила вдова. - Я не упрекаю вас ни в чем, - поспешил успокоить ее Арамис. - Но Атос... Видите ли, Атос склонен поступать менее опрометчиво моего, и он предположил, что вы вполне могли оказаться двойным агентом - как герцога, так и герцогини. А вам, я уверен, не хотелось бы терять выгодного постояльца. В наши тяжелые времена так непросто обеспечить себя постоянным доходом, - Арамис с сочувствием вздохнул. Слезы горькие и жгучие выступили на глазах хозяйки с улицы Феру. Хоть она и обладала знанием сюжета, эти слова все же больно обожгли ее. Арамис был блестящим учеником, и многому научился у епископа Люсонского. Теперь вдова поняла причину, по которой господин Арамис так настойчиво выгораживал ее перед господином Атосом. Воистину, с характером господина Арамиса было сложнее управиться, чем с самим господином Атосом. Но разве эти господа были не правы? Разве в самом деле не была она двойным агентом? Разве не следила за господином Атосом по поручению отца Сандро? Разве не копалась в его личной переписке? Разве не говорила с Гримо? Но могла ли она поступить иначе? Сколько не пыталась вдова их образумить, а мушкетеры все равно поступали так, как считали нужным. Кто же был подлинным творцом этой истории, а кто - ее наблюдателем? Вдова покойного Лажара не могла найти ответов на эти вопросы. И поздно было раскаиваться в том, что не послушалась она наставлений отца Сандро и влезла в чужой стих. Хозяйка с улицы Феру владела знанием сюжета. Но от обиды и боли она не смогла сдержать слез. А разве это удивительно? Разве не надеемся мы каждый раз, словно в первый раз, что известный нам сюжет окажется лишь плодом нашего собственного воображения? Разве не мечтаем мы изо дня в день и во сне по ночам, в детстве и в старости, перекроить известный сюжет на собственный лад - будь то сюжет сказки с плохим концом, или сюжет собственной судьбы? Мы слепо верим сегодня, что завтра поступим иначе, чем вчера. Счастье уготовано лишь тому, кто способен выйти за рамки собственного сюжета, став его творцом. - Господин Атос обличает меня в шпионаже? - спросила мадам Лажар, словно не знала ответа на этот вопрос. Она задала этот вопрос, словно не помнила о жертве, которую клялась принести святым отцам Оноре и Альфреду ради спасения господина Атоса. Должно быть это и была та самая жертва. Должно быть, жертва заключалась в том, что она станет ненавистна тому, ради кого собралась в далекую дорогу, конца которой не было видно. - В каком-то смысле это так, - Арамис немного замялся, понимая, что вступил на опасную тропу и что под угрозами мадам Лажар вполне может отказаться от поручения. Лучше обращаться с ней помягче. - Но, поймите, Атос еще не вылечился от ран и не совсем пришел в себя. Я совершенно уверен, что когда он оправится, Атос, подобно мне, поймет, что светлейшие из мотивов направляли вас, и не откажется от вашего крова. Вдова молчала, тщетно пытаясь подавить слезы. Арамис взволновался, что встретит отказ. - Милая хозяюшка, вы же знаете, как мы ценим вас и ваши услуги. Что касается меня лично, я уверен, что вы направились в путь за Атосом, чтобы удостовериться, что он довезет письмо. И хоть это было неразумным шагом, вы же сделали это ради моего блага, не так ли? - и Арамис взял руку вдовы в свою, нежно сжав. Вдова Лажар хотела отдернуть руку. Она понимала, что Арамис преследует корыстные цели. Она понимала, что Арамиса вовсе не интересует ее персона. Она понимала, что в одну реку невозможно войти дважды, и отчетливо видела грабли, на которые мудрецы советуют не наступать во второй раз. Она все еще чувствовала хватку железных пальцев Арамиса на своей шее, тех самых пальцев, которые сейчас ласково касались ее ладони. Она хотела отдернуть руку, но собственное безволие не позволило ей так поступить. Ей ведь так не хватало тепла и ласки. Несмотря на их безответственное поведение и двоякое отношение к разным людям в одинаковом положении , мадам Лажар прикипела душой к этим мушкетерам и уже не представляла свою жизнь без них. - Но господин Арамис, вы же знаете - за мной следили люди герцога. Как же я смогу снова попасть к герцогине? Меня непременно узнают. - Вас не узнают, - с поразительной уверенностью заверил ее Арамис. - Десятки торговок, портних, белошвеек и прачек ежедневно посещают Люксембургский дворец. Вы ничем не отличаетесь от этой армии, ничего примечательного в вас нет, и, я уверен, даже самый зоркий соглядатай не отличит вас от цветочницы с Нового Моста. К тому же, наемники герцога, те, кто при наихудшей вероятности могли вы вас узнать, как вы сами знаете, в большинстве своем пребывают сейчас на небесах. Закутайтесь поплотнее в накидку. Горничная известной вам особы проведет вас в ее покои, как делала не раз. Портос будет ждать вас неподалеку. - Но, сударь, это опасно, - все еще пыталась сопротивляться вдова. - Милая, вы спасете столько жизней! - Арамис прижал ее руку к своей груди. - Вы спасете Францию! Вдова опять не устояла. - Хорошо, господин Арамис, я исполню ваше поручение, - ответила она. - Я отнесу письма супруге Потифара и передам ей ваши слова. Арамис просиял и от просветлевшего его лица высохли слезы на глазах хозяйки с улицы Феру. Если господин Арамис будет доволен ее услугами, возможно, он сумеет убедить господина Атоса в том, что она ни в чем не виновата. И хоть этот шанс казался ей практически невероятным, вдова Лажар пошла на поводу у постыдной надежды на то, что с клятвами и с жертвами можно идти на компромисс. - Ах, как вы восхитительны, - в упоении произнес Арамис. Но вдова Лажар прекрасно понимала, что эти слова не предназначались ей. Нет ничего печальнее, чем греться у костра чужой любви. Тем не менее, любовь, хоть чужая, все же лучше, чем ее отсутствие. - Вы зря мне льстите, господин Арамис, - сказала вдова, смущаясь, и осторожно высвободила руку. - Вместо этого я хочу попросить у вас разрешения взглянуть на господина Атоса и убедиться в том, что он... В чем, собственно ей хотелось убедиться? В том что он жив? Она и так это знала. В том, что он здоров? Она знала, что это не так, но знала так же, что это временное состояние. Должно быть, ей просто хотелось убедиться в том, что он не является плодом ее воображения. Oб этом она не могла сказать Арамису. Но Арамиса не особо интересовало, зачем мадам Лажар вздумалось смотреть на своего постояльца. - Быть может, не стоит? Атос пребывает не в лучшей форме, и не следует его тревожить. - Это необходимо, - на этот раз мадам Лажар настаивала на своем. - Я ничем его не потревожу, честное слово. Арамису ничего не оставалось делать, кроме как согласиться, и они снова спустились в крипту. Арамис отправился просить письменные принадлежности у святых отцов, а вдова Лажар остановилась у дверей спальни, чтобы взглянуть на человека, которого она выдумала. Ведь, по сути дела хозяйка, с улицы Феру ничего не знала о своем постояльце, подобно самому Арамису. И хоть епископ Люсонский утверждал, что лишь поступки определяют цену наших намерений, вдова Лажар держалась иного мнения. Вдова Лажар считала, что порою люди совершают ужасные поступки из наилучших побуждений, и что простить ближнего может лишь тот, кто поймет причины, вызвавшие эти поступки. И Господь прощает чистых сердцем, даже если их руки в крови. А если бы вдова так не думала, как могла бы она надеяться на милость самого господина Атоса? Ей необходимо было его понять. Вдова Лажар встала у двери спальни и взглянула на человека, лежавшего на постели с закрытыми глазами. Пламя свечи отбрасывало тень на его безмятежное лицо - он, наконец, отдыхал. Во сне лицо его ничем не выделялось - это было лицо обычного человека, хоть и красивого. Но разве в красоте дело? Красота преходяща. Вдове Лажар хотелось заглянуть в его душу, ибо только душа красит лицо. Но во сне все равны, и богатые душой, и нищие. Kогда душа спит, все лица являют миру лишь нос, опущенные веки, брови, лоб, подбородок и губы. Человек спал, спала его душа, и ничего необычного в нем не было. Вдова Лажар вздохнула. Некоторое разочарование, легкое и почти незаметное, но неприятно ощутимое, коснулось ее. Когда покойный Лажар спал, у него тоже были нос, опущенные веки, брови, лоб и губы. Привязанность играет странные шутки со зрением - те, к кому мы привязаны, кажутся нам прекраснее картин, что висят на стенах собора святого Петра. Когда же мы оставляем их, то едва ли способны различить их в толпе, и видим лишь нос, губы, брови и подбородок. «Глаза», - внезапно подумалось вдове. – «Все дело в глазах». Она закрыла свои собственные, пытаясь представить глаза господина Атоса, но оказалась не в силах это сделать. Она даже не помнила, какого цвета были его глаза. Ужаснувшись самой себе, вдова уже готова была бежать к господину Арамису и отказываться от его поручения, пропади оно пропадом, но тут господин Атос проснулся. Он не мог ее видеть, он посмотрел на свечу и зажмурился, повернув голову в другую сторону. Этого было достаточно. «Движение», - подумала мадам Лажар. – «Все дело в движении». Одно и то же движение в разных людях отражается по-разному. Умные люди называют эту особенность грацией. Она попыталась представить себе, как двигается господин Атос, как он ходит, как садится, как поднимается и как спускается по лестнице, но попытка оказалась тщетной. Она не могла вспомнить и снова ужаснулась. - Черт, - сказал Атос, пытаясь устроиться поудобнее на постели. «Голос», - подумала вдова. – «Все дело в голосе». Она попыталась вспомнить, как говорил господин Атос, как отделял слова одно от другого, каким было его произношение, какие буквы звучали в его устах отчетливее других, какие фразы он использовал чаще иных, но она не смогла себе этого представить. Смертельный страх подступил к горлу вдовы Лажар. Тот самый ужас, который все мы испытываем, когда пытаемся разобрать любовь на части, чтобы познать, из чего она состоит; чтобы истребить ее по частям, уничтожить, изгнать из себя, осознавая всю ее жестокую бестолковость - и тут же понимаем, что занятие это бесполезное, потому что чувство наше сильнее ума, способностей, зрения, слуха, стыда и совести. Неужели это и есть любовь? Вдова не только не нашла ответа на вопрос, но даже не осмелилась его себе задать. Затворив дверь спальни, она обернулась и увидела отцов Оноре и Альфреда, стоящих за ее спиной. - Сдается мне, вы выполнили свою миссию, - промолвил отец Оноре. - С грехом пополам, но могло быть и хуже. - Я тоже так думаю, - согласился отец Альфред. - Вас уже видно и слышно. А это означает лишь одно: вac снова водворили в действие. Возвращайтесь скорее в Париж. Отыщите отца Сандро. Передайте ему вашу... версию событий, - рыжий священник протянул вдове свернутую рукопись. - А дальше? - спросила вдова. - Дальше - не ваша забота. У каждой истории есть свой Творец. Литературные мавры делают свое дело, а потом уходят в небытие, такова их участь. - А моя? Какова моя участь? - вдова Лажар даже позволила себе толику возмущения. Отец Оноре с грустью вздохнул. - Нам это неизвестно. Я бы озаглавил вами историю, честное слово, меня всегда интересовало третье сословие, но отец Сандро... видите ли, отец Сандро добрый человек, но метит выше. Королевы, графини, графы, шевалье... словом, "Вдова Лажар" не в его стиле. - Мне вовсе не нужно заглавие, - сказала вдова. - Я всего лишь хочу... Священники внимали ей с интересом, но она умолкла. - Чего вы хотите? - Да хоть какого-то места на этом свете! - вырвалось у вдовы. Отец Альфред скорбно пожал плечами. - Послушайте, нам не известно, какую жертву затребует у вас отец Сандро за то, что вы вмешались в его дела, но вы всегда вольны торговаться. - Все всегда торгуются с Создателем, - согласился отец Оноре. - И даже сам создатель торгуется с издателем, - горько усмехнулся отец Альфред. - Никто не в силах отнять у вас право голоса, даже Творец. Говорите и будете услышаны. Правда, не всеми. - А господин Атос? - попыталась поупражняться в торге вдова. - Дался им всем этот господин Атос, - с некоторой даже завистью произнес отец Оноре. - Ничего с ним не будет. Ни один Творец не отпустит в небытие такую выигрышную фигуру, будьте уверены. Но вдова не это имела в виду. - Он покинет улицу Феру? - спросила она. - Судя по всему, не так скоро, - ответил отец Альфред, - ведь в начале весны тысяча шестьсот... - Но мы не должны говорить с вами о будущем, - остановил его отец Оноре, это совсем ни в какие ворота не лезет. Мы и так нарушили все мыслимые законы классической структуры. Довольно экспериментов. Возвращайтесь в свою колею. Вместо того, чтобы спасать чужие истории, спасайте свою, и все уладится. Как бы вы тому не сопротивлялись, но вы всегда были и останетесь главной героиней собственной жизни. Главное - жить. - Жить? - вдова с мольбой посмотрела на отца Оноре. Она посмотрела на него так, словно от всей души пожелала, чтобы именно он, и никто иной, был ее Творцом. - Но как же теперь жить? - Как всегда, - мечтательно произнес отец Альфред. - После ночи наступит утро, а после утра - день. Весна всегда сменяет зиму. И однажды настанет апрель. - Вы уверены? - переспросила вдова. - Совершенно уверен. - Ступайте, - отец Альфред взял вдову под руку и повел ее к лестнице. - Господин Портос вас уже заждался. - Стойте! - вдруг спохватился отец Оноре. - Одну минуту! Он исчез в кабинете и скоро вернулся с мягким свертком в руке. - Холодно, зима наступила, - сказал он хозяйке с улицы Феру, - а вы не одеты для дороги. Развернув сверток, он накинул ей на плечи тулуп из мягкой козлиной кожи. Убаюкивающие волны тепла, исходившие от кожи, накрыли вдову покоем и уютом. - Она залатана - когда-то я отрезал кусок для собственных нужд - но по-прежнему хороша. Возьмите с собой, мне она больше ни к чему, а вас согреет в пути. - Вы неисправимый романтик, хоть и отрицаете это, - улыбнулся отец Альфред. - Прощайте, - сказал отец Оноре. Поцеловав вдову Лажар в лоб, он поспешно отвернулся: героини не должны видеть слез, которые проливают конкуренты их творцов.
Стелла: Viksa Vita, вдова возвращается в русло сюжета, но приключения духа не прекращаются. Я надеюсь, что конец еще не скоро? Я так долго ждала продолжения, что теперь страшусь окончания.
Viksa Vita: Спасибо, Стелла :) Честно говоря, я и сама не уверена. Концовка уже написана, но сколько листов понадобиться, чтобы к ней вырулить - на то воля Творца. Думаю,еще глав десять минимум
полная версия страницы