Форум » Наше творчество » Молодожёны » Ответить
Молодожёны
Талестра: Название: Молодожёны Автор: Талестра Пейринг: вечный ) Размер: драбблы Саммари: неоконченная фантазия на тему.
Ответов - 65, стр:
1 2 3 All
Талестра: – Итак, граф, я ознакомился с обвинениями, предъявляемыми леди Винтер. Они производят сильное впечатление. Но последнее из них снято – госпожу Бонасье удалось спасти, а остальные преступления доказать некому. Из вашей истории я понял, что баронесса обвинялась в двоемужестве. Поскольку её второй муж скончался, она по-прежнему остаётся вашей супругой, дорогой граф. – Что? – с ужасом воскликнули два голоса. – Перед Богом и людьми. И я возвращаю графиню её законному мужу. Как я понимаю, лишь в ваших силах оказать на эту заблудшую душу благотворное воздействие. – Вы надеетесь, что он меня снова повесит? – Или что она меня раньше отравит?.. – Каждый месяц я буду посылать гонца в Берри. И если только один из вас занедужит… – Или упадёт с лошади. – Или утонет в пруду. – Или перепьёт лишнего. – Или просто пропадёт без вести! – То второй тотчас окажется на эшафоте, – заключил Ришелье. – Я это вам обещаю. Так что настоятельно рекомендую вам жить в мире и согласии. Как-никак у вас впереди медовый месяц… В глазах молодожёнов, устремленных на его высокопреосвященство, одинаково горела восхитительная ненависть.
Талестра: «И это за всё, что я для него сделала! – распаляла себя миледи, покачиваясь в карете с графским вензелем. – Да лучше б я Фельтона на него натравила! Спасти от казни, чтобы так предать!.. Сейчас поворот. Только они меня и видели», – она подобралась, готовясь распахнуть дверцу. – Сударыня, надеюсь, вы не упустите эту возможность, – раздался рядом голос Атоса, едущего верхом, – я буду счастлив засвидетельствовать его высокопреосвященству, как вы размозжили себе голову, пытаясь бежать из супружеских объятий, – он сжимал пистолет. – И отправитесь на Гревскую площадь? – она дёрнула ручку дверцы в бессильной ярости. – Почту за честь, – кивнул он. – Чёрт возьми, никто не вправе заставить меня жить с заклеймённой каторжанкой! – Вот кардинал и отправил меня на каторгу. С самым надёжным надсмотрщиком, – миледи откинулась на спинку сиденья. «Бежать. Как можно скорее».
Талестра: Когда на берег Лиса налетел Рошфор со своими приспешниками, опомниться никто не успел. С ним в карете сидела бледная, как привидение, г-жа Бонасье, д’Артаньян едва не обезумел от потрясения и радости. Палача скрутили сообщники Рошфора, сам он подхватил чуть живую миледи, а всем участникам суда было велено дожидаться особого распоряжения его высокопреосвященства. Графа де Ла Фер охватил сильнейший гнев – эту женщину сам дьявол вновь и вновь спасает от возмездия! И жизнь воскресшей г-жи Бонасье не смыла ни крови других жертв миледи, ни клейма с её тела, ни грязи с её души. Он еле сдержался, чтобы не вступить в схватку с Рошфором и не выстрелить в осуждённую, приводя вынесенный приговор в исполнение. И сейчас горько раскаивался, что не уступил искушению. Вероятно, он был бы убит на месте прихвостнями кардинала, но и она бы погибла вместе с ним. Впрочем, ещё ничего не потеряно… – Приятного аппетита, мадам, – Атос опустился на стул напротив неё за накрытым столом в одной из комнаток придорожного трактира. Положил рядом заряженный пистолет. – Знаете, мне пришла в голову мысль. Одолжите мне того порошка, что вы подсыпали несчастной госпоже Бонасье. – Вы решили принять цикуту, как благородный римлянин? – оживилась миледи. – Я решил поделиться им с вами. Перед вами на выбор будет два бокала. В одном – яд, в другом – чистое вино. Вы выбираете один, я пью второй. И пусть судьба нас рассудит. – Заманчиво. Только есть опасность, что вы подсыпете яд в оба бокала. Чтоб уж наверняка. А своё вино не допьёте. Или, не дай бог, допьёте. И будете меня преследовать в аду до Страшного суда, – она принялась за рябчика. – Но ход ваших мыслей мне нравится. – Отравить вам меня не удастся. Запомните, сударыня: если я и умру, то только пропустив вас вперёд. – Об этом уже позаботился господин кардинал, – бесстрастно напомнила миледи. Налила себе анжуйского. – Выпьем за моё долголетие, сударь. От него теперь зависит ваше! – Я предпочту сократить срок вашей пожизненной каторги, – Атос отсалютовал ей бокалом.
Талестра: «Выход один: бежать. Но так, чтобы в моём исчезновении обвинили графа. А там я хоть нищенкой выряжусь, но увижу, как его обезглавят на Сен-Грев!» – это мысль согревала душу и заставляла кровь бежать по жилам быстрее. О д’Артаньяне – не думать. О Ришелье – не думать. Эту роскошь можно позволить себе потом. Карета мчалась лесной дорогой. Тень от всадника стелилась рядом. Вечерело, деревья сливались тёмной стеной. …А что, если ранить себя? Нет, чего доброго, он в ярости пристрелит её, не дожидаясь гонца его высокопреосвященства. Никакой защиты, и не от кого ждать помощи! И в этот миг кто-то прыгнул на крышу кареты, раздалось лошадиное ржание и храп, оглушительный свист и голоса. Всё остановилось. В один миг она выскочила наружу. Оборванцы с ружьями наперевес держали на мушке скакуна графа, и оба они – и конь, и всадник – смотрели на них с некоторым недоумением. Ещё один на крыше кареты держал кривой нож у горла Гримо, выступавшего в роли кучера. Вперёд выступил главарь с двумя пистолетами наизготове: – Золото на землю, живо! Жанно, помоги. – Это ваши спасители, мадам? – осведомился граф с некоторой надеждой. Жанно в живописных лохмотьях приблизился к даме и мягким кошачьим движением выудил мешочек с пистолями из-за её корсажа. Миледи, в той же надежде, что это всё же подмога, позволила его изъять. Ещё один уже потрошил карету, вспарывая подушки и обивку сидений. – Ничего нет! – крикнул, в ярости обрывая занавески. – Сударыня, ваши сообщники переходят все границы, – заметил Атос. – Полагаю, ваше путешествие окончено. – Его первый выстрел уложил на месте ближайшего разбойника, второй – избавил от захватчика Гримо. Бродяга свалился под ноги миледи. Сквозь его рвань на спине явственно виднелось клеймо. – Ну, здесь вы среди своих, – он явно намеревался ехать дальше один. – Зарежу! – фальцетом вскрикнул Жанно и, вцепившись даме в волосы, крепко вдавил нож ей в горло. – Все назад!.. Золото сюда!.. Или я убью её! Граф уже отъехал на несколько шагов и оглянулся через плечо на его внезапный жалобный визг, оборвавший угрозы. Жанно, подвывая, с ужасом смотрел на свою окровавленную ладонь, пронзённую насквозь. Потом взглянул на бледную от бешенства даму и смолк. – Con vert! – выматерилась миледи, вновь закалывая тонким стилетом причёску. – Я всё отдам, – Жанно кинулся подбирать рассыпавшиеся в траве пистоли из её кошелька, – вот ещё укатилась, вот все до одной!.. Мадам!.. Миледи, вне себя от разочарования, возвращалась к разграбленной карете. Гримо открыл перед ней дверь, положил на бархатную лавку возвращённый кошелёк, взобрался на козлы. Она смотрела в окно, ничего не видя. Сердце сжималось от тоски и бессилия. Нужно было переждать. Подъехавший граф молча затворил за ней дверцу. Супруги двинулись дальше – в поисках скорого ночлега…
Талестра: Придерживая шляпу с пером, миледи вошла в низкую дверь спальни. Остановилась на пороге. Граф заглянул в комнату через её плечо. – Где вторая комната? – бросил трактирщику. – Какая… вторая? – Вторая спальня где? – Нету, – преданно сообщил хозяин, – самая лучшая для лучших гостей! – Здесь одна кровать, болван, – миледи в дверях нервно постукивала кнутиком о ладонь. – Дык… э… – тот сунулся в комнату, окинул взглядом пышное ложе – даже под балдахином! – и подтвердил: – Одна. В глазах хозяина горел немой вопрос. Атос тяжело посмотрел на зеркало в простенке. Стекло пошло трещинами. – Ступайте, – миледи выхватила у трактирщика свечу, – ужина не надо. Слуг тоже. Супруг шагнул за ней следом. Хозяин поклонился захлопнувшейся двери. Атос бухнулся на постель в ботфортах и мрачно и следил за миледи, бесшумно метавшейся по комнате. Швырнула шляпу на стул. Едва не выдрала с мясом застёжку бархатного плаща. Тени от единственной свечи плясали по обшарпанным стенам. – Надеюсь, больше вы ничего не снимете, – устало предупредили с кровати. Она раздражённо дёрнула плечом. Села на краешек с другой стороны, спиной к нему. – Расшнуруйте, – не оборачиваясь. – Что? – Я не собираюсь спать в корсете. – Сударыня, – со скрежетом вынимая шпагу, – доброй ночи! – положил клинок на постель, не выпуская рукоять. Вместо ответа вынула тонкий стилет из причёски, локоны рассыпались по плечам. Ножичек полетел в стену, срезав горящий кончик свечи. В темноте скрипнула её половина кровати. – Тоже мне, Тристан и Изольда, – надменно фыркнула, стараясь не наткнуться на шпагу. – Зигфрид и Брунгильда, – равнодушно поправил супруг. Лежали, насторожённо вслушиваясь в темноту – в тишину за стеной, в дыхание рядом. – Верёвка, – сказали слева, и он вздрогнул от её голоса. – Пистолет. Топор. Теперь вот шпага. Всегда-то вы ко мне не с пустыми руками… граф, – мурлыкающий насмешливый голос леди Винтер вдруг стал выше и тоньше: – Отчего это, сударь? вы так добры ко мне? Она забавлялась, говоря с ним голосом Анны де Бейль, но внутри его всё сжалось от ужаса. – Вы знаете отчего, – бесстрастно ответил он спустя мучительные секунды. – Я лишь плачу добром за добро. – О да-а… – сказал нежный голосок. – Знаете, какой неповторимый вид открывается с виселицы. Пистолет в лоб тоже озаряет жизнь. Но самое незабываемое – это движение, которым палач заносит топор… – голос пресёкся. Он молчал. – Очень длинное, – хрипло сказала Шарлота Баксон, заклеймённая воровка и прелюбодейка, – казалось, вся ночь пролетела и вспомнилась вся жизнь – а он всё ещё нависает над тобой… топор. – Вам повезло, – глухо сказал он, чувствуя вздымающийся в груди гнев. – Раскалённое клеймо – вероятно, тоже незабываемые ощущения. – Не помню, я была без сознания, – буднично сказала миледи. – Потом жгло, да. Но вас, кажется, оно жгло куда сильнее. И жжёт до сих пор. – Сударыня, – он сжал эфес. – А его высокопреосвященству нравилось, – добавил невинный голосок мадемаузель де Бейль, и он зарычал. «Надеюсь, он уберётся, – потихоньку расслабляя корсет, – хоть высплюсь…» – Ещё слово, мадам, и вы будете спать под охраной Гримо. Со слугами. Молчание было ему ответом. Он не спал до утра, стискивая рукоять клинка. А ей в полусне казалось, что всё это мерещится ей под нависшим замахом палача…
Талестра: И ещё одно ) Мои любимцы ругаются. Разговор по душам ) - Этот человек в полной ваши власти, мадам. Чего вы требуете для него? - сухо осведомился Ришелье. - Мон дьё. Наконец мне это не снится, - она смотрела не на кардинала. Она смотрела на него. - Могу я остаться наедине с графом, монсеньёр? Тот кивнул страже и вышел из комнаты. Бряцнули невидимые под сутаной шпоры. - At last, - она смотрела на него у противоположной стены, не приближаясь. - Как вы чувствуете себя, граф де Ла Фер? Он поднял голову, дёрнул краешком запёкшегося рта. - Неотвратимость. Как бы мне хотелось, чтобы вы её ощутили. Неминуемость. Когда клеймо впивается в плечо, этого уже не изменить. А потом оно предстанет глазам графа, и он тоже переменится навсегда. Вы знаете, каково это - когда любящий муж становится палачом? - Да, - усмехнулся он. - Представьте. - Нет! Вас не вешали, и над вами не заносили меча. Вас никогда не загоняли в угол! - Нет, - согласился. - Никто и никогда. Её передёрнуло от ярости. - Полагаю, - обманчиво-мурлыкающим голосом, - именно этого я потребую для вас. Мучительная безысходность. Никакой защиты. Никакой помощи. Когда д'Артаньян погибнет на ваших глазах. Он стиснул кулаки, верёвки впились в локти. - За ним нет никакой вины. - Он оскорбил меня, - пожала плечом. - Что вы хотите? - нетерпеливо. - Я готов выслушать ваши условия. - Там, в лесу Берри, - какие были ваши условия? Когда лодка везла меня через Лис - какие были ваши условия? - Я никогда не мстил вам, мадам. - Я знаю. Но мне было плевать, кто меня казнил, - судья или мститель! Он прикрыл глаза. Потом взглянул прямо на неё: - Я не жалею о том, что я сделал. Я не жалею о том, что полюбил вас, потому что вас нельзя было не полюбить. Я не жалею о том, что женился, потому что поступил так, как велело моё сердце. И я не жалею о том, что казнил вас, потому что я выполнял свой долг. Теперь я даже не жалею о том, что встретил вас когда-то в Берри - потому что иначе я не встретил бы д'Артаньяна. Помнится, мы как-то уже беседовали с вами о его судьбе, и тогда вы тоже вынесли ему приговор - не ведая, что подписываете этим свой. Не повторяйте этой ошибки. И если вы стремитесь отправить моего друга на тот свет, повторяю вам - он пропустит даму вперёд. - А о себе, стало быть, вы не печётесь? - Вам не загнать меня в угол. Я могу оказаться на плахе, но никогда не буду на вашем месте, - перевёл дух. Задумчиво смотрела на него, покрывшегося бледностью, на кровоточащий рот. - Вы бросаете вызов моей изобретательности, - сообщила и пошла к двери. - Вам не дадут скучать без меня. Ручаюсь, моего следующего визита вы будете ждать с нетерпением.
Nataly: Талестра Прелесть какая:))) Я надеюсь, продолжение будет?:)
Талестра: Nataly спасибо большое ))) боюсь, что нет.
Nataly: Талестра Эх. Ну ладно, хорошего по чуть-чуть...
Стелла: Талестра , мне очень нравится, что получилось у вас из всего, о чем мы спорили. Очень нравится. Хотя, я все же не могу представить, чтобы это когда-то вернулось даже просто в приязненные отношения. Слишком много боли было причинено друг другу. Такое не прощают. А фотографии , случайно, не из этого английского сериала про юность графа? Что-то знакомая физиономия. Где-то я уже видела эти безвольные губы.))))
Талестра: Стелла рада, что вам нравится )) получилось у вас из всего, о чем мы спорили. Это было написано семь лет назад. Хотя, возможно, уже и тогда мы с вами спорили )))) не могу представить, чтобы это когда-то вернулось даже просто в приязненные отношения. У меня была идея не влюбить их друг в друга, а закрыть гештальты обоим ) чтоб они выговорились и перестали демонизировать друг друга. А возможно, даже где-то и уважать - как враг врага ) Слишком много боли было причинено друг другу. Такое не прощают. Безусловно. Но это можно отпустить в себе. Фото - из сериала ВВС про Робин Гуда, это Гай Гисборн - Ричард Армитидж. В соответствующей теме мы его выдвигали на роль Атоса ) И всё у него в порядке с линией рта ))
Стелла: Я его не узнала после гнома.))) Губы у него тонкие.)))) Да, этот спор вы достаточно варили в себе.
Грация: Гисборна я узнала, смотрела сериал пару лет назад. На роль Атоса? Может быть, черные волосы и голубые глаза в наличии). Стелла пишет Слишком много боли было причинено друг другу. О! Простите за оффтоп в этом теме, но... Вы считаете, что Атос причинил миледи боль? Исходя из ваших постов на форуме, думала, что для вас это была игра в одни ворота.
Грация: Талестра, спасибо, очень понравилось. Раскалённое клеймо – вероятно, тоже незабываемые ощущения. – Не помню, я была без сознания, – буднично сказала миледи. Атос имеет ввиду свои ощущения после обнаружения клейма или все-таки чувства миледи во время действий палача? Во втором случае Анна явно была в сознании.
Стелла: Грация , я не думаю, что все, что пережила миледи во время казни и после не причиняло ей боль. Она же все-таки живой человек была.))) Дрянь, но дрянь в обличье живой женщины, способная ощущать и страх, и ненависть, и желание отомстить, и не иметь такой возможности. Да одно только чувство, что сорвались такие грандиозные планы по освоению графских владений, способно причинить муки неудовлетворенного честолюбия, злость, досаду, желание реванша, причем немедленного, а это вряд ли возможно. При том добавьте, что нельзя высовываться какое-то время, страх разоблачения плюс... Вполне достаточно для адских мук, вы не находите? Причем, я не думаю, что по силе и остроте они были слабее тех, что обуревали графа. Другое дело, что ему я сочувствую, а к ней у меня нет других эмоций, кроме как :" Получила по заслугам, стерва!"
Талестра: Грация рада, что вам понравилось ) Во втором случае Анна явно была в сознании. Да, речь идёт о том, что она потеряла сознание, когда ей поставили клеймо. Талестра пишет: Неминуемость. Когда клеймо впивается в плечо, этого уже не изменить. А вообще в романе миледи после получения последнего письма от лже-де Варда говорит Кэтти: я никогда не падаю в обмороки! - Хотя при этом мы знаем, что она была без сознания на охоте, упав с лошади. И потом, спустившись с Фельтоном с башни (жуткий спуск, я всегда представляю, что мне надо спуститься с многоэтажки), она падает ему на руки без чувств. То есть в обмороки она падает. Но старается держать себя в руках. Вспоминается сцена с гибелью Констанс, где та от страха при мысли о помощниках кардинала просто не может идти, ей отказывают ноги. Что же с ней произошло за то время, что её держали в тюрьме по приказу Ришелье? Хотя. возможно, само пребывание в крепости её очень напугало.
Стелла: А еще она хлопнулась в обморок от потрясения, что не смогла поймать удирающего в юбке дАртаньяна. Полуголая, прямо перед окном.)))
Талестра: Стелла да, но перед этим сделала всё, что могла )))
Орхидея: Мне вот всегда было интересно, потеряла бы она сознание, если б спускались из окна сама? Уверял Фельтона, что спустится. Жить захочешь, и правда справишься. )
Стелла: Орхидея , в платье она никогда бы не справилась. Не зря Фельтон ее, как груз, на шею повесил. А ловить ногой веревочную ступеньку - это моряку под силу. Да еще и на такой высоте.
Грация: Стелла пишет Она же все-таки живой человек была.))) Дрянь, но дрянь в обличье живой женщины, способная ощущать и страх, и ненависть, и желание отомстить, и не иметь такой возможности. Да одно только чувство, что сорвались такие грандиозные планы по освоению графских владений, способно причинить муки неудовлетворенного честолюбия, злость, досаду, желание реванша, причем немедленного, а это вряд ли возможно. При том добавьте, что нельзя высовываться какое-то время, страх разоблачения плюс... Стелла, я бы еще добавила возможный шок, разочарование. Пошатнувшуюся психику и, как следствие, появление способности к убийству. Думаю, взяла пример с мужа. Мстить, так уж наверняка (хотя у графа и не получилось).
Талестра: Грация согласна насчёт появившейся способности к убийству после того, как муж расправился с ней. Насчёт пошатнувшейся психики не думаю )
Талестра: Продолжение истории ) После ночной беседы супругов в гостинице. ...Стукнул ставень, а ей показалось — глухо ударил о плаху топор. Она открыла глаза: вместе с рассветом в голове забрезжил план. «Париж. Надо вернуться в Париж», — покосилась на пустую половину кровати. Перед треснувшим зеркалом укладывала волосы в причёску, подкалывая их на затылке. Дверь отворилась. — Мадам, мне нужно поговорить с вами, — Атос встал за её спиной, собранный, во всеоружии. — Без завтрака не поеду, — заявила сквозь шпильки во рту. — Завтрак ждёт. Кстати, вам письмо, — положил на постель. — Неизвестный посланец передал Гримо нынче утром. Вогнала в узел волос последнюю шпильку, взяла запечатанную записку. «Мадам, лорд Винтер требует выдачи леди Винтер, которую он обвиняет в смерти своего брата и прочих преступлениях. Однако ему объяснили, что дамы с таким именем не существует более. Но юный Френсис Джон Винтер жив и здравствует. И его дальнейшее благополучия целиком зависит от вашего благоразумия, мадам». Без подписи — она и не требовалась. Она словно слышала его неспешный голос, оттачивающий слова на конце: мадаМ... — Дурные вести? — осведомился супруг за плечом. — Его высокопреосвященство надеется на моё благоразумие. — Это означает, что вы не отравите меня за завтраком? Она дёрнула углом рта. На лучезарную улыбку сил не хватило. — Я прошу вас сесть и выслушать меня, — опустился на шаткий стул. Она присела на постель, у столбика балдахина. Смутное желание лечь и не подниматься неделю мелькнуло и исчезло. — Вам известны чувства, которые я к вам испытываю. В ваших ответных я также не сомневаюсь. Однако тем, кто оказался в одной лодке, связанными и с одним веслом, приходится грести вместе. Иначе не выплыть. Она слушала с бесстрастным лицом. — Я предлагаю вам... соглашение. У вас есть сын, миледи. В следующий миг она стояла над ним, выдернув стилет из причёски. Так же мгновенно он перехватил её руку с кинжальчиком. — Что вы знаете о нём?! — Уберите вы эту игрушку, только сами оцарапаетесь... — Что вы знаете о Джоне? — Только то, что он, вероятно, дорог вам — хотя бы как наследник состояния... Да сядьте же. — Но вы не знаете, где он? — впилась глазами в его лицо. — Нет. Но, полагаю, вы хотели бы, чтобы ваш сын был в безопасности. И вижу, что не ошибся. — Что вам за дело до него? — Мне — никакого. Но вам есть. И, может быть, мы смогли бы договориться. Он произнёс это — и оба они прислушались к словам, повисшим в комнате, не веря, что они прозвучали. Миледи вглядывалась в его осунувшееся, жёсткое лицо. Поняла: — Вы тоже получили известия. Какие? — Д'Артаньян схвачен. — Что?! — изумилась. — В час, когда я покидал Париж, он дрался на дуэли с графом Рошфором. Затем его схватили. Не пытайтесь скрыть радость, мадам. — Я и не думаю скрывать! — с торжеством в голосе. — Надеюсь, он в Бастилии. — Я вытащу его, где бы он ни находился. — Один? — Что вы! Теперь у меня есть вы. — О, я могу написать эпитафию ему на могилу. Как будет на латыни «бесчестнейший»? — А ведь он готов был вас спасти, — заметил граф, — тогда, на берегу Лиса. И мне пришлось его останавливать. — Не нужно было вставать у меня на пути, — мягко сказала миледи, — тогда не пришлось бы останавливать. — Но вам же дорог ваш сын? — Опять! — А мне дорог д'Артаньян. Как это вы говорили его высокопреосвященству? Давайте меняться. Жизнь за жизнь, человека за человека. Правда, вы предлагали убить — а я предлагаю спасти. Помогите спасти д'Артаньяна — я помогу вам с вашим сыном. — Мне? спасти? кого?.. — Мы возвращаемся в Париж, вы встречаетесь с Рошфором. Вам он всё расскажет. — И это всё? — Дальше будем действовать по обстоятельствам. — А как же эти ваши... Трое неразлучных? — Есть основания полагать, что Арамис и Портос тоже исчезли, — он поднялся, — завтрак ждёт вас в экипаже, мадам. Не дайте ему остыть. — Вышел. Она медленно, тщательно разорвала записку в мельчайшие клочки. Глянула в зеркало, не видя отражения. Взяла шляпу и вышла следом.
Талестра: А дальше сюжетной связи и логики особой нет. Диспозиция была ясна. Благородный Атос ввязался в драку, один против пятнадцати, разнося очередной трактир. А меж тем в Париже их ждать не будут. И её драгоценный деверь, можно биться об заклад, спешит оспорить завещание. Уже и за стряпчими послал. Она просто чувствовала, как миллион уплывал из рук. А тут им каждый шаг даётся с боем, и этот, у стены, уже бледнее обычного, дал же Ришелье напарничка. Рукав камзола у него, кажется, опять кровит. Заварил заварушку, а кому расхлёбывать? Известно кому. — Господа, — плыла по сбитому полу трактира как по бальной зале, огибая опрокинутые стулья и черепки кружек. Разгорячённые мордовороты уже оборачивались на неё, ошалевая. Только главный, со шпагой у горла Атоса, ещё не повернулся. — Сударь, — приблизилась и медленно потянула завязку своего плаща. Являя ему под нос нежное декольте в обрамлении чёрного бархата. Главный скосился на неё. Припёртый к стене граф только возвёл очи горе. И удобнее перехватил эфес. — У вас, кажется, вышло какое-то недоразумение, — неспешно, глядя в глаза гвардейцу, почти пропела, — с моим спутником? Могу ли я как-то… — улыбнулась краешком губ, — уладить?.. И потупилась. — Мадам? — прохрипел тот, взмыленный. Перевязь кожаная, без шитья, худой и чёрный как грач, не выше лейтенанта, наверняка видит себя уже капитаном: выполнил поручение, справился. Впятнадцатером. — Капитан, — шепнула вкрадчиво, — можем мы побеседовать наедине? Она очень надеялась, что Атоса перекосило. Властно удерживала взгляд гвардейца, но боковым гребнем прямо видела, как граф дёрнулся. — Зачем же наедине, — рыкнул почти капитан и жестом победителя притянул её к себе. Кругом одобрительно заревели. Стиснул затылок, прижался к её губам, раздвигая языком. Не отводя при этом руку со шпагой от горла противника. Ну не идиот? Во рту у него явственно ощущался вкус табачной жвачки, и она сопротивлялась поцелую как могла, увлекая его в сторону. Вокруг послышалось движение, крики, грохот, видимо граф отлепился наконец от стены, — но оторваться своему предмету она не дала. Тот отшатнулся было на звуки возобновившейся драки, но она подалась навстречу и почти обвисла в его руках, провела ладонью по штанам, нащупывая завязки. Крякнул, накинулся в ответ, приник весь — горячий, жадный, подтолкнул её к столу, смял подол… Она откинула голову, отчаянно забилась в грубых руках, что мяли её, и поймала за плечом бешеный взгляд графа. Смотрела ему прямо в душу умоляющим взором истязаемой Брунгильды, или как её там, чтоб этого невозмутимого Тристана до печёнок проняло. Над ухом просвистело — рухнул кто-то из солдат, и чуть запыхавшийся Атос рявкнул: — Уберите руки, Бернажу! Они ещё и знакомы. Дуло пистолета упиралось её кавалеру в затылок. Атос рванул его к себе: — Пристрелю, — сообщил остальным и двинул с ним к выходу сквозь строй. Строй, размётанный по зале, отозвался стонами. У дверей граф обернулся, надёжно придерживая пленника: — Мадам? Она оправила плащ, укрываясь, не спеша прошла мимо них, не преминув нежно улыбнуться несостоявшемуся любовнику. Уселась в карету, Гримо на козлах подобрал вожжи. — Гони! — велел ему хозяин, вскакивая внутрь. Бернажу у трактира судорожно ловил спадавшие штаны.
Талестра: — Какого дьявола вы устроили?! Их трясло от скачки так, что почти бросало на стены, но он даже боли в руке не чувствовал, так был зол. — Я велел вам ждать в карете, а не превращать трактир в дом свиданий! — У вас рана открылась, — заметила эта ехидна, явно очень довольная. — Даже не надейтесь! — На то, что вы позволите мне осквернить вас своим прикосновением во время перевязки? Или на то, что вы умрёте от потери крови? Тогда зачем бы мне было вас спасать? — Спасать?! — Мне показалось, ваш дружок Бернажу приставил вам шпагу к горлу? — Это ваш дружок! И я прекрасно обошёлся бы без вашей помощи! — В самом деле? А я уж испугалась, не решились ли вы свести счёты с жизнью. И со мной заодно, если вспомнить условие его высокопреосвященства. — Не надейтесь, — повторил он. — И впредь избавьте меня от ваших омерзительных приёмов. — Омерзительных? — она отвернулась к окну, завела выбившийся локон за ухо — нерешительным девичьим движением, отозвавшимся в сердце, посмотрела на него доверчиво и спросила нежным голоском Анны де Бейль: — Вы так считаете? — Прекратите, — мрачно сказал он. — Напоминать, каким глупцом я был. — Ну теперь-то вы в безопасности, — отозвалась миледи, — едва ли не единственный из всех мужчин. Ваше сердце одето в броню, которую ничто не пробьёт. Даже моя перевязка. — Хочется возиться с раненым? — Хочется выкинуть вас из кареты. Да за каждым кустом кардинал мерещится, — и одним рывком сняла камзол с больного плеча. — Ценю вашу честность, — успел он то ли сказать, то ли подумать, прежде чем рухнуть в беспамятство об боли.
Талестра: Резвлюсь с мушкетёрами дальше. Супруги возвращаются в Париж и обосновываются в её особняке на Королевской площади. «Завтра вечером. Ваш граф де Вард». Четыре слова и заветное имя. Да она целовать была готова эту записку, как влюблённая монашенка. Какая уверенная рука, какой благородный почерк. Не то что эти ужасные каракули негодяя гасконца. И даже мысли о нём не омрачали её нежного растомчивого настроения. Завтра вечером… Шум внизу отвлёк её. — Мадам, — почтительно позвал старый Вильямс. — Что там? — Там этот… ваш… граф. Муж ваш. — Покоя нет от этих мужей, — пропела миледи и выплыла мимо него к лестнице, ведущей вниз. Перед входными дверями развернулась живописная картина: Атос поддерживал за плечи бледного Арамиса, их загораживал собой этот великан в перевязи — а напротив щетинились шпагами гвардейцы во главе с Бернажу. — Что это у вас тут, господа, — дуэль? — благодушно осведомилась хозяйка дома сверху. — Прошу прощения, мадам, — сорвал с головы шляпу галантный капитан. — Дорогая, я дома, — мрачно сообщил Атос и выразительно взглянул на неё. «Ну-ну», — приподняла бровь. — Вижу, — отозвалась. — Сражение с анжуйским проиграно вчистую. Как это вас господин Арамис дотащил. Портос изумлённо уставился на неё. — Никакого сладу, — весело пожаловалась лейтенанту, спускаясь вниз облаком шуршащих юбок и духов, — как вернулся из-под Ла-Рошели — так каждый день по кабакам. А вы были под Ла-Рошелью? — Мадам, эти господа… была схватка, и мы ищем… он точно ваш муж? — насторожённо спросил Бернажу. — Он? — обернулась миледи. Атос и бровью не повёл, мёртвой хваткой вцепившись в приятеля, с которого, кажется, уже капала кровь. На её прекрасные ковры. — Сама себя спрашиваю о том же, — вздохнула, — каждый вечер, вы не поверите. Господин Портос, проводите графа до спальни, он сам вряд ли дойдёт. А вы женаты, сударь? — Но вы же… это же дом леди Винтер! — в отчаянии сказал Бернажу, глядя, как добыча ускользает. — Леди Кларик, баронесса Шеффилд. Это я по второму мужу, покойному. А это мой первый муж. Или теперь уже третий? Наш брак благословил сам его высокопреосвященство. Гвардейцы завздыхали. Лейтенант тоже понял, что ловить нечего. — Желаете пропустить стаканчик? — кивнула сочувственно. — Кабачок за углом. Если, конечно, после графа там что-то осталось. Вильямс выпроводил солдат и распорядился, чтоб затёрли ковры. По дому уже забегали горничные с горячей водой и бинтами. Миледи направилась к себе — дальше наслаждаться запиской и предвкушением завтрашнего вечера. — Сударыня? — полчаса спустя её разнеженные мечтания прервал Атос. Стоял на пороге её розового будуара — такой же мрачный и потрёпанный, только без камзола. — Они ещё не ушли? — Мои друзья останутся тут на ночь. …И, возможно, не на одну. — И речи быть не может. К утру чтоб тут никого не было. Надеюсь, он не умрёт к рассвету. — Арамису немного лучше, спасибо, что побеспокоились, — вошёл, устроился в кресле напротив неё. — Я шёл вас поблагодарить за то, что дали приют, но, кажется, это излишне. Она выпрямилась, подобрала ножки с расшитой подушки: — Завтра вечером у меня свидание. И я рассчитываю, что нас никто не побеспокоит, — с нажимом. — Вот как? Граф Рошфор? Или кто-то ещё из свиты Красного герцога? — Я не собираюсь вас представлять ему, и не надейтесь. — Мне следует ревновать? — Вам следует покинуть этот дом. Или запереться в своих комнатах и не издавать ни звука! — Пока вы будете наставлять мне рога? — Какие ещё рога, — в нетерпении, — граф, я страшна в гневе, д’Артаньян подтвердит, да и вы знаете — я исчадие ада и всё такое. Не вздумайте мешать мне! — Как я могу мешать счастью своей обожаемой жены, — пожал плечами. — Доброй ночи, сударыня, — с насмешливым поклоном он исчез.
Талестра: (Но свидание с де Вардом не задалось: опять лилия подвела) Арамис вёл с Портосом страстный диспут об исцеляющих свойствах шамбертена, когда в комнатах хозяйки дома послышался шум. Раздавались крики и грохот падавшей мебели. — Что это? — подобрался Арамис, на правах раненого полулежавший в постели. — Боюсь, это бесславно окончилось свидание моей дражайшей половины, — небрежно ответил Атос. — А что вы скажете о шабли, Портос? — Какое свидание? — Горячее шабли с перцем превосходно выгоняет простуду, — Портос посмотрел на потолок: — Это там шкаф упал? — Свидание с каким-нибудь молодым красавчиком, который непростительно её разочаровал. Говорят, шабли хорош и при лихорадке. Вас не мучает лихорадка, Арамис? Что-то вы раскраснелись. — Атос, вы не думаете, что ей нужна помощь? — Помощь? — переспросил граф. — Внимание, — нервно сказал Арамис, — дружеское участие и поддержка. А не то она перебьёт всю посуду и доберётся до вашего испанского вина. — И выпьет? — встревожился Портос. — Не волнуйтесь, мой тонкий ценитель южных виноградников. Миледи вообще не пьёт. — Никогда? — ужаснулся тот, разливая ещё одну бутылку по бокалам. — Никогда. Боится утратить самообладание. — О, — озарился Арамис, — но это же прекрасная мысль! Надо пойти и предложить ей выпить. — Дерзко, — оценил супруг разбушевавшейся дамы. Этажом выше, судя по грохоту, крушили туалетные столики и швыряли из окна банкетки. — Не уступает по безумию завтраку на бастионе Сен-Жерве. — Так вы пойдёте? — Заменять сбежавшего любовника я не намерен, возвращать его — тем более. А пить я предпочитаю с друзьями, а не с разъярённой тигрицей. Ваше здоровье, дорогой мой аббат. — Фи, Атос. В такой деликатный момент даме необходимо выговориться. Нужен тонкий, понимающий собеседник... А у вас один сарказм. — Неужели вы решитесь? — прищурился. — Укротить вашу тигрицу? — Мою? — Если она не ваша — тем более. — Надеетесь подпоить её и вызнать о делах кардинала? — Чёрт побери, Атос! Я хочу просто успокоить эту женщину! — А лучшее успокоительное — это анжу, — провозгласил Портос. — Как-то раз я проиграл свою перевязь — пятнадцать пистолей! — выпил две-три бутылки — и сразу успокоился. Так что к миледи, друзья мои, пойду я. Те воззрились на его внушительную фигуру, пока он рассовывал бутылки с успокоительным по карманам и за пазуху. Переглянулись. — Ну, с богом! — напутствовал его Арамис. Атос молча отсалютовал бокалом.
Талестра: Переступая через разгромленную мебель, Портос добрался до будуара хозяйки. — Мадам? — деликатно постучал. Приглушённые рыдания были ему ответом. Приоткрыв дверь, он заглянул внутрь. Миледи горестно всхлипывала на разорённой постели. Придерживая позвякивающие бутылки, он вошёл, поднял перевёрнутый столик, выставил на него свой ценный груз, отыскал на полу чудом не разбившиеся бокалы, ловко протёр рукавом и разлил в них вино. — Мадам! — торжественно вручил ей один. — Как говорит наш общий знакомый, жизнь представляется в розовом свете, когда смотришь на неё сквозь бокал шамбертена. Выпьем! Заплаканные голубые глаза с подозрением смотрели, как он подтащил к её кровати её кресло и устроился в нём с удобством истинного гедониста. Потом залпом осушил свой бокал, с наслаждением прижмурился: — Южные виноградники Бургундии! Она вздохнула и последовала его примеру. — Нет у нас с вами общих знакомых, — пробормотала. — Я имею в виду Атоса, мадам. А теперь — шабли, настоятельно рекомендую. — Ах Атоса?! — сразу вскипела. — Какой букет! Мы внизу только что обсуждали его прекрасные целительные свойства, — налил ей, — незаменим при простудах и сердечных ранах. Ваше здоровье! — Все мои сердечные раны — от вашего Атоса! — обличительно ткнула пальчиком в могучую грудь собутыльника. И выпила. — Да, мадам, любовь жестока и коварна, — долил ещё ей и себе. — Что вы знаете о коварстве! Отправилась я как-то на охоту с обожаемым супругом в медовый месяц — пришла в себя с верёвкой на шее! — О таком — только под херес, — сочувственно поцокал языком Портос и извлёк заветную бутыль из-за пазухи. Она запротестовала было, но махнула рукой. — Где-то тут был сыр… и виноград, — рассеянно оглянулась, — впрочем, я их кажется выбросила в окно вместе с блюдом. — Пить херес с закуской — только портить, — проникновенно поведал сомелье и отцепил мешавшуюся шпагу. — Он течёт по языку горячим золотом, согревает кровь, радует сердце! Она зачарованно протянула ему свой бокал. — И вот с тех пор — никакой личной жизни, — жаловалась миледи полчаса спустя, раскрасневшаяся и растрёпанная. На сбившийся пеньюар был накинут кафтан Портоса. Сам он закатал рукава рубахи и священнодействовал над бокалами, смешивая, но не взбалтывая причудливую смесь из розового, красного и золотого. — Мужчинам нельзя верить, мадам, — покачал головой. — Ну подумаешь лилия. Ну вот что — лилия? Скажите мне, вы любите цветы? — Я люблю анжу, мадам. А вот это — моё собственное изобретение. Звезда Парижа! — с гордостью подал ей. — Чтобы я вам всё рассказала? — прищурилась шпионка кардинала, принимая искрящийся фужер. — Вы и так мне всё рассказали. Выговориться в хорошей компании с хорошей выпивкой — лучшее средство от душевной тоски. Вот почему Атос такой бледный? Потому что пить-то он пьёт, но молчит! — Молчит? — удивилась любящая супруга. — Как катафалк. А вы разговорились — и вон как зарумянились сразу. Как булочка. — Кто булочка? — потрогала ладонью горящие щёки. — Ну, за мушкетёров! — За Ришелье, — возразила. — За Францию! Звезда Парижа пошла хорошо, даже слишком. — Ох, — сказала миледи и закрыла глаза. — У вас тоже звёздочки? — Брррррр, — потряс головой автор изобретения. — Мне кажется, господа, вам уже достаточно, — сказал от двери голос Атоса. Но открывать глаза ей уже не хотелось. В комнате слышались шаги, под её щекой оказалась прохладная подушка, тёплый кафтан исчез с плеч, сменившись мягкостью одеяла. — Что-то вы увлеклись, Портос. — Атос! Друг мой! Вы должны попробовать звезду Парижа! — Да пробовал я, идёмте. Осторожно, косяк… Дверь затворилась, всё стихло. Миледи уже спала.
Стелла: А, теперь я все поняла.)))))) Но и тут скажу - это великолепно.
Талестра: Стелла, от вас особенно ценно
полная версия страницы