Форум » Наше творчество » Один за всех » Ответить

Один за всех

Nika: Произведение: мушкетерская трилогия Жанр ангст Тип джен Рейтинг PG-13 По предложению уважаемого Жана, а так же с использованием его идей и бесценных замечаний и критики, и его же названия, создался фанфик так называемого несчастливого конца ДЛС.

Ответов - 79, стр: 1 2 3 All

Арамисоманка: Жан Согласна со многим. И дело не в соцреализме. а в восприятии молодежью книг. Я видела в новостях двух молодых ребят, которые подрались на настоящих шпагах из-за девушки, и один другого ранил. И для девушки, и для близких этих ребят это было горе. Тоже-подражали мушкетерам, понимаешь...

Nika: Фронда, часть вторая. (Чтобы 500му посту не пропадать даром). ...Каждый пишет, как он слышит Не стараясь угодить... --Доброе утро, дорогая сестричка! Мадлен едва не выронила поднос с посудой, который она держала в руках. Звук этого голоса тотчас напомнил ей все, что было еще так недавно, все хорошее и не очень, но большей частью, все же, хорошее. --Как ты здесь оказался, бездельник? --Прошу прощенья, до бездельника мне далеко. Меня отпустили с караула, я случайно проходил мимо, подумал, что, после всего, я могу хотя бы рассчитывать на бесплатный завтрак. --Ах ты бездельник, и нахал, к тому же. Даже господин д'Эрбле не может рассчитывать на бесплатный завтрак. --Кто-кто?—искренне удивился Планше.—Разве он не уехал из Парижа? --Он может и собирался уехать, но потом передумал. --Ты говоришь загадками, дорогая сестричка. --Вот как, а твой господин все время рассказывал, как ты умен. Вот и догадайся, что я имею в виду. --Ладно уж, не злись... так ты дашь мне хотя бы кусок хлеба с молоком? --В кредит я тебе даже яичницу приготовлю! --Мадлен! --Да ты кто ты мне вобще такой, чтоб я тебя бесплатно кормила? Только не называй себя моим братом! --Даже в память о моем господине? Мадлен побледнела и выронила поднос с посудой на пол. Чашки и тарелки разбились на мелкие кусочки. --Да за кого вы тут меня все принимаете?—закричала она вдруг.—Убирайся отсюда! Убирайся сейчас же, и никогда не попадайся мне на глаза, слышишь? Никогда, понял ты меня? Планше пожал плечами и хотел было помочь собрать осколки, но Мадлен посмотрела на него так, что он предпочел ретироваться. «Вот так история,--подумал он.—Сестричка и господин аббат! Неужели! Впрочем, это не мое дело,--заключил он.—А завтраком все же можно было и накормить...» В дверях он едва не столкнулся с Рошфором. В отличае от Мадлен, граф находился в весьма радужном настроении и сразу обрадовался Планше. --Я тебя сам собирался разыскать, ты мне нужен для одного дельца,--собщил Рошфор.—Как раз тут мы можем поговорить спокойно. --Но, господин граф,--попробовал возразить Планше,—уж очень ему не хотелось, чтобы следующая партия посуды полетела прямо в него, даже в память о д'Артаньяне. Однако Рошфор заметил, что дело неотложное, к тому же именно он когда-то помог ему попасть в гвардию. Планше ничего не оставалось, как последовать за графом. --Дурак,--изрекла Мадлен, увидя Планше и исчезла за дверью даже не поздоровавшись с Рошфором, хоть это и было верхом неприличия. --За что это она тебя так любит?—поинтересовался Рошфор. --Я полагаю, господин граф, что я ассоциируюсь у нее с прошлым. --О, тогда я тебе не завидую... но давай к делу—не хочешь ли ты оказать мне одну услугу? --Я—оказать услугу вам?—искренне удивился Планше.—Вы шутите... приказывайте, я сделаю для вас все, что в моих силах, хотя я с трудом представляю... --Так помолчи и послушай. Ты малый не глупый и наверняка понял, что в Париже что-то затевается, не так ли? --Ах, сударь, о чем вы говорите! Да об этом уже просто в открытую шепчутся. Говорят, что ее величество сама виновата. --Тем лучше, это нам на руку. Теперь ты должен договориться со своими гвардейцами. Мы на сей раз будем действовать не силой, а хитростью. Если нам будет очень везти, мы не сделаем ни одного выстрела и не потеряем ни одного человека. Сможешь ты справиться с этой задачей? --Ах, сударь, с хитростями лучше всего справлялся господин д'Артаньян... --Да, если бы он только был жив... --Если бы он был жив, господин граф, всего этого вобще бы не пришлось затевать,--изрек Планше. --Я вижу, Планше, в логике тебе не откажешь,--заметил Рошфор. В этот момент вошла Мадлен, грохнула перед Планше тарелку с куском свежевыпеченного румяного хлеба с золотистой корочкой и стакан молока. --Последний раз, даю честное слово трактирщицы,--заявила Мадлен.—Чтоб я тебя больше здесь никогда не видела!—повторила она. --Но Мадлен, это невозможно,--заметил Рошфор.—Видишь ли, нам тут всем очень удобно встречаться... К тому же Планше у нас будет героем дня... --Хорошо, сударь, я согласна его терпеть ради вас... я даже не возьму с него денег... --У меня их все равно нет,--ввернул Планше. --Но после нашего предприятия они у тебя обязательно появятся,--заверил Рошфор.—Кстати, могу я видеть господина д'Эрбле? --Нет, сударь, он отправился за своим другом господином Портосом. Конечно, можно было бы просто ему написать, но господин д'Эрбле решил поехать сам. Я думаю, они по дороге заедут еще к господину Атосу. --Да, хорошо бы они его уговорили. Как говорится, три головы хорошо, а голова графа де Ла Фера стоит всех наших трех. --Господин д'Эрбле всегда так говорит, сударь. А вы не хотите позавтракать? --Нет, Мадлен, я уже должен идти. В другой раз. --Вы боитесь, что у меня невкусная еда, господин граф? --Я в этом мире очень мало чего боюсь, Мадлен, но к несчастью, одна из этих немногих вещей все же уже случилась... Не сегодня, Мадлен, не сегодня. Отдай мою порцию Планше. --Как желаете, сударь... что мне передать господину д'Эрбле? --Ничего, он знает, где меня искать. Передай, что пароль—«Слава павшему величию.» Будь на месте Мадлен Арамис, он несомненно бы удивился, хотя теперь уже и он мало чему удивлялся со стороны Рошфора. Но д'Артаньян не особенно вдавался в детали английской кампании, поэтому на Мадлен эта фраза не произвела должного впечатления. К тому же Мадлен уже задумалась о чем-то своем и Рошфор перестал ее интересовать. Рошфор махнул Планше, который был занят хлебом и молоком, и тоже мало чем интересовался в данную минуту, и ушел. --Послушай, Планше,--сказала вдруг Мадлен, впервые обращаясь к нему по имени, а не награждая эпитетами.—Тебе, наверное, негде жить? --Ну живу-то я в казарме, но там, конечно, не очень приятно, но зато дешево, так что есть свои преимущества... --Перестань болтать, бездельник. Можешь жить у меня, а заплатишь, когда станешь генералом. --Что это с тобой такое, а?—подозрительно спросил Планше. --Ты же все-таки мой брат. Должна же я о тебе заботиться. В память о твоем господине. --Ты это точно решила? --Да, соглашайся, пока я не передумала. --Так я могу пойти наверх и завалиться спать до самого вечера? --Не вижу к этому никаких препятствий. Только помоги мне собрать осколки. --Мадлен... --Ну что тебе еще? --Давно хотел сказать тебе одну штуку... ты молодец, правда... --Ладно, Планше, ладно... вы там только не давайте спуску этой австриячке, обещаешь? --Я думаю, господин граф это устроит... где у тебя совок? --Ладно уж, иди спать, я сама... Планше не заставил себя упрашивать дважды, все-таки ночной караул—это не подарок—тут же отправился наверх и заснул через две минуты. Мадлен взяла совок и веник и принялась подметать пол. Было еще раннее утро и посетители не появлялись. И вдруг она бросила совок, упала на колени и заплакала так горько, как не плакала с того самого дня, когда она обо всем узнала. Но никто уже не видел и не слышал ее слез...

Арамисоманка: Вот так хорошо. У тебя очень живые диалоги. Я бы не решилась про Мадлен писать, намеренно-о герцогинях и дипломатах.


Жан : Nika , верю, что так и могло быть.

Nika: Жан , спасибо, когда верят написанному, это самый лучший комплимент

Nika: Часть третья, она же последняя. ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЬ ПOЭМЫ (С) А мир устроен так, что все возможно в нем, Но после ничего исправить нельзя... Аранис проснулся от поцелуя Мадлен, открыл глаза и увидел ее прекрасное лицо, склонившееся над ним. --Вставайте, соня,--скомандовала она, попровив черный волнистый локон.—Ну и лежебока же вы! Вставайте, я обещала Рошфору, что вы будете вовремя! Это была правда—он любил поваляться, еще со времен мушкетерства. А сейчас вообще говорить было не о чем—три часа утра, цифра, для него немыслимая. И она еще называет его лежебокой. Но сегодня, похоже, придется встать в это немыслимое время. Встать, одеться, зарядить пистолеты, выйти на спящие улицы Парижа. Идти одному по булыжной мостовой на встречу с Рошфором, заставив себя не думать о том, что ОН никогда больше не пройдет к Пале-роялю по этим улицам... Странное дело, казалось, что фраза «время лечит» работает на него. Все это время, до последней минуты, он был готов к этому дню, он его ждал, убеждая себя, что если все пройдет по плану, что если ее величество признает свою неправоту, согласится вернуть конфискованное имущество родственникам д'Артаньяна, выплатить задолженное и увеличить жалованье офицерам вдвое—по поводу последнего пункта у Коменжа возникли большие сомнения, может, не надо зарываться? Может, пусть только хотя бы вернут, что должны? Вернуть-то вернут, а в следующем месяце все повторится. А я, между прочим, Мадлен за квартиру должен, тут же ввернул Планше. Ну, Планше, насчет этого можешь быть спокоен—я с Мадлен насчет тебя договорюсь... Но, господин д'Эрбле, вы же не сможете всю жизнь насчет меня договариваться с Мадлен, и потом что, нам каждый месяц по Фронде устраивать? А после гостиницы, между прочим, господа, возвращаться в казармы противопоказанно психике... Вы правы, господин д'Эрбле, необходимо требовать повышенья жалованья. А то королевские гвардейцы буквально с вина на хлеб перебиваются. А сейчас уже не времена кардинала Ришелье, когда можно было после дуэли поживиться в карманах поверженного оскорбителя. Да тогда на дуэль способны были вызвать из-за косого взгляда, или упавшего носового платка... Так вот, думал Арамис, споткнувшись на воспоминании о носовом платке, все это время ему казалось, что если все завершиться благополучно, то ему станет легче. Он думал так еще до того, как понял, что он и только он пойдет к Мазарини. Уже тогда пора было понять, что все это время он жил самообманом, отчасти чтобы хватило сил закончить начатое дело. Никогда ему не станет легче. Никогда. Возможно, что пропадет безумное желание упасть на землю и завыть по звериному, возможно, чувство пустоты отодвинется куда-то на второй план, но не более... Плохо было еще и то, что он точно знал, что когда все закончится, закончится и Мадлен. Похоже, она это тоже знала, похоже даже было на то, что знала она это с первой минуты, как все началось. Хоть ему и было с ней более чем хорошо, вечно это продолжаться не могло, и никакого будущего у них не было. Мадлен была красавицей, умницей и еще молодой женщиной, кому-то могло бы показаться, что с характером, но именно это его и привлекало... У нее еще могла быть семья и может быть даже дети, а он не был таким эгоистом, чтобы лишать ее этого ради своих минутных прихотей... Так что, хоть он и ждал этого дня, теперь наступавшее нехотя утро казалось ему во многих отношениях началом конца. Мадлен, похоже, думала о том же, теперь она лежала на подушке, отвернувшись от него, ему показалось, что она плачет. Но ему это только показалось, он плохо знал ее, своих слез она не показывала никому. --Ну что с тобой?—спросил он ее ласково. --Почему это вы, господа бывшие мушкетеры, интересно знать, не позвали меня на похороны?—спросила она. --Нечего тебе там было делать,--ответил Арамис первое, что ему пришло в голову. --Нечего? Я что, не человек? Я что, не прожила с ним десять лет? Это совсем не считается? Как можно было так про меня забыть?—она набросилась на него своими маленькими, смешными, почти детскими кулачками. Он привлек ее к себе и осыпал поцелуями лицо. --Ну-ка, успокойся, не родилась еще женщина, которая поднимет на меня руку. --Какой ты смешной,--сказала Мадлен, впервые говоря ему «ты». Хоть он все время просил ее обращаться к нему так, у нее почему-то никогда это не получалось.—Я об этом даже не успела подумать. Вот твоему другу пару раз досталось, честное слово, но он сам напросился... --С него станется,--заметил Арамис с улыбкой, представив бесстрашного капитана мушкетеров не на поле битвы, а на кухне посреди посуды и прочей утвари.—Но не будем о плохом. --А что у нас есть хорошего? --У меня есть ты. А это немало. --Правда? Тогда расскажи, где ты был. Я хочу знать все... Как будто это был какой-то секрет, где он был, просто он тоже считал, что незачем ей всего знать. Не хотел ее лишний раз тревожить воспоминаниями. Но раз она сама сказала... --Нет, нет, и еще раз нет,--решительно заявил Портос, немало его удивив. Арамис полагал, что Портос из скромности тогда отказался принимать участие в военном совете, куда его настойчиво звал в первую очередь Рошфор и остальные офицеры, вспомнив боевые подвиги не такого уж давнего прошлого. Будь у Рошфора свободное время, он поехал бы вместе с Арамисом уговорить Портоса—оно того стоило—но времени не было, поэтому Арамис отправился один.—Нет, мой друг, хватит с меня, стар я становлюсь и вобще... --Вобще, Портос, вы мне не нравитесь. Да-да, не смотрите на меня так. Нечего вам тут сидеть и предаваться воспоминаниям, скажите еще, что Мушкетон пишет мемуары под вашу диктовку. --Ну, во первых, Мушкетон не умеет писать, а во вторых, не плохая идея... --Забудьте эту идею, Портос. Мне кажется, вы сами когда-то хорошо сказали, что это еще не закончилось. Вот когда закончится, тогда и подумаете о мемуарах. --Я никуда не поеду,--упрямо повторил Портос.—Наше последние предприятие окончательно отвратило меня от военной жизни. Видите ли, друг мой, если бы все это происходило двадцать лет назад, я был бы в первых рядах. А теперь я даже думать об этом не хочу. Да и шпагу я давно в руках не держал. --Ну насчет этого вы не беспокойтесь. На нынешней войне воевать будут не оружием, а хитростью. --Хитростью?—протянул Портос.—Ну, это вовсе не ко мне... я бы с большим удовольствием что-нибудь сломал. Позовите меня, если вы решите брать Бастилию. Тогда я, может быть, подумаю. --Надеюсь, до этого не дойдет,--заметил Арамис.—Так вы совершенно точно отказываетесь? --Ах, если бы только...—начал было Портос, но осекся на полуслове.—Послушайте, Арамис, будьте осторожным, очень вас прошу... Нас итак уже только трое... --Не совсем так, Портос, нас все равно четверо. Видимо, это наше счастливое число. --Правда, я почему-то все время забываю про любезного господина графа... вы извинитесь перед ним от моего имени? Скажите, что как-нибудь в другой раз. --Хорошо, Портос, как желаете. Значит, в другой раз... Ответ Атоса Арамису был почти известен, но не заехать к нему он не мог. К тому же, если бы ему вдруг удалось его уговорить, он мог бы с чистой совестью считать себя мастером ораторского искусства. Так что пробовать стоило хотя бы ради этого. Однако вместо бурного выступления, к которому Арамис мысленно готовился дорогой, они впервые в жизни стояли, глядя друг другу в глаза, и не находили слов чтобы начать разговор. --Вы получили мое письмо, Атос?—наконец спросил он. --Да, да, конечно, друг мой. Благодарю вас за ваши теплые слова, они пришлись как нельзя кстати. Простите, что я вам не отвечал, я... --Не надо, Атос, я все прекрасно понимаю. Так как вы? --Я? Если бы не Рауль, все могло бы быть гораздо хуже. А вы? --Примерно так же. Если бы не Мадлен, все было бы гораздо хуже. --Она очень красива, эта Мадлен, не так ли? --Он так и сказал, что я очень красивая?—перебила Мадлен. --Ну конечно,--заверил ее Арамис.—Я же тебе говорил, что Атос никогда не скажет неправды. А уж особенно когда это касается женщин... Так ты будешь слушать дальше? --Конечно, только быстрей, а то скоро придет Рошфор. --Не волнуйся, к его приходу я буду готов. --Послушайте, Атос, могу я вас спросить кое-что? --Все, что угодно, друг мой, и вы это прекрасно знаете. --Скажите, вы... вы плакали когда-нибудь после того самого дня? --Друг мой, я уже давно разучился плакать. Кому, как ни вам, это лучше всех знать. --Не лгите, Атос, у вас это плохо получается. Точнее, совсем не получается... Атос едва улыбнулся—он не обманывал, на сей раз, когда говорил о том, что не плакал. То, что с ним было, было гораздо хуже обыкновенной истерики, которая может быть даже при известных обстоятельствах была бы простительна. Но Рауля сейчас не было с ним, да он никогда бы не позволил себе никакой слабости при нем, хотя Рауль наверняка бы понял все... но что-то Атосу подсказывало, что в его жизни это не последнее горе... Однако он даже Арамису не сказал, что в первый день после возвращения домой он вскочил на коня и помчался в чащу. Ту самую. Сколько прошло уже лет, но он помнил тропу, каждый кустик по краям дороги, каждую кочку... той самой ветки, конечно, там уже не могло быть, но вот это место отпечаталось в памяти так, что он нашел бы его с закрытыми глазами... Он не помнил, сколько времени он простоял там, неподвижно глядя на это место, уже почти думая о том, о чем христианину нельзя даже подумать. Собственно, не только христианину—он прежде всего был отцом, и он знал, что стоит ему увидеть сына, услышать его голос, как все станет на свои места. И хорошо, что его сейчас здесь нет—не хотелось бы, чтоб Рауль подумал хоть на минуту, что он сломлен. Чем меньше он будет знать о том, что было, тем лучше... Просто сейчас еще слишком мало прошло времени, а даже завтра будет легче. Он это знал, так как помнил, как было тогда. Тогда ему тоже хотелось самому повеситься на ближайшем дереве. Однако он нашел в себе силы идти дальше, и слава богу, потому что дальше были Портос, Арамис и наконец... --Атос,--окликнул его Арамис.—Так как же? --Нет, мой друг. Мужчины не плачут, они мстят за своих братьев. «Неужели?»--подумал Арамис.—«Как я его, без единого выстрела...» --Так вы поедете со мной, Атос? --О нет, я в этом полагаюсь целиком на вас. К тому же, я дал слово не выезжать из Блуа. --Тогда дайте мне Рауля. В Париже сейчас будет более чем увлекательно. --Нет, Арамис, во первых, сейчас его еще здесь нет, а во вторых, не следует мальчику начинать военную карьеру с революционных действий. --Пожалуй, вы правы. --Прошу вас, будьте осторожны. --Прежде вы мне никогда этого не говорили,--заметил Арамис. --Прежде было другое время. --Вы опять правы. --Обнимите от меня Рошфора. Он большой молодец. --Да, признаться, я сам ему благодарен, один я бы не справился с таким делом. --Вы себя недооценимваете, друг мой, причем уже не в первый раз... --Не надо об этом, Атос. А не то я опять заплачу… --Господа, господин граф уже здесь и вооружен с ног до головы,--послышался из-за двери довольный голос Планше. Было понятно, что он дождался своего звездного часа—во первых, сам Рошфор обратился к нему с заданием, а во вторых, он блестяще с этом заданием справился. Д'Артаньян мог бы им гордиться. Планше был уверен, что в нем родился великий полководец. А ведь в самом деле, чем черт не шутит? Господин д'Артаньян, упокой господи его душу, был сам не из самой богатой семьи, и если бы ему чуть-чуть больше повезло, он обязательно стал бы маршалом... конечно... а он уже сержант, да и Рошфор обещал похлопотать о повышении... --Вон отсюда, бездельник!—вернул с небес на землю размечтавшегося Планше голос Мадлен из-за двери.—Скажи господину графу, что мы сейчас будем... Нет, ну разве это дело так разговаривать с будущим великим полководцем?! Планше уже хотел было вернуться и высказать все, что он думал по этому поводу, но господин д'Эрбле уже вышел и велел не тратить время на пустяки. Они спустились вниз, где их ждал Рошфор, действительно вооруженный так, как будто он собирался по меньшей мере брать Пале-Рояль в одиночку. --Доброе утро, дорогой мой,--поздоровался с ним Арамис.—Надеюсь, кинжал вы не забыли? --Доброе это утро или нет, мы еще посмотрим,--заметил Рошфор.—Не беспокойтесь, кинжал на месте. --А какой у нас на сегодня пароль? --«Красная голубятня»,--ответил Рошфор, выжидая реакцию. Теперь он уже просто откровенно так развлекался каждый раз. Арамис посмотрел на него странным взглядом, затем неожиданно прижал к себе и они обнялись. --Это вам от Атоса,--тут же добавил Арамис, бескпокоясь, что Рошфор заподозрит его в излишней сентиментальности.—А Портос просил извиниться. --В самом деле, какая жалость, что их не будет с нами. --Господа, я готова,--улышали они голос Мадлен. Они обернулись и увидели очаровательное создание в мужском костюме и с пистолетами за поясом. Если бы не пистолеты, Арамис точно решил бы, что она шутит, но он плохо еще ее знал... --Что это у тебя такое?—изумленно спросил Рошфор, показывая на пистолеты. Мадлен пожала плечами, как бы говоря: «Такой умный человек, а такое спрашивает...» --Куда ты собралась?—добавил Арамис, хотя это уже тоже было понятно, как божий день. --Я иду с вами, господа,--обявила Мадлен.—Я ведь говорила, что надо было позвать меня на похороны, тогда бы этим все ограничилось... --Откуда у тебя вобще они взялись?—спросил Арамис. --Это его... ну пожалуйста, возьмите меня, я тоже хочу отомстить за него, пожалуйста... уж я найду, что сказать королеве... --Вот еще выдумала! Никуда ты не пойдешь! --Оставьте, Мадлен,--заметил Рошфор,--господина д'Эрбле только один человек в этом мире был в состоянии переупрямить—ваш покойный муж... Рошфор понял, что перегнул палку, но было уже поздно: с Мадлен сделалась истерика. «Простите»,--пробормотал Рошфор, все еще не в состоянии отделаться от мысли, что ему приходится извиняться перед трактирщицей, и вышел на улицу. «Уж лучше бы он ее пустил. Она видно знает, что делает, а так только время теряем,»--подумал Рошфор. Наконец Арамис вышел и сказал, что через пять минут Мадлен будет готова. --Это невероятно,--заметил он.—Она еще больше упряма, чем я, можете вы себе такое представить, друг мой? --Это действительно трудно представить,--согласился Рошфор.—Мне кажется, они были очень счастливы вместе. --Я в этом уверен. Мне пришлось уступить. --Возможно, ей действительно удасться убедить королеву. --О, даже не сомневайтесь, дорогой граф, если это кому-то удасться, то именно ей... Мазарини сидел в своем кресле, обливаясь холодным потом, не отводя глаз от черной точки дула пистолета, которое было направлено прямо на него. --Вы хотите меня убить, господин д'Эрбле?—он наконец нашел в себе силы задать этот ужасный вопрос. Арамис сидел напротив него со смиренным видом праведника. Если бы не пистолет в его руках, можно было бы подумать, что он собирался произнести утреннею молитву. --Господь с вами, монсеньер,--произнес Арамис смиренным голосом, которым он читал проповеди в своей церкви.—Если бы я хотел вас убить, я бы уже давно это сделал. Мазарини еще больше вжался в кресло—этот ответ его не успокоил, а наоборот, испугал еще больше. --Что вам от меня нужно? --Ничего, монсеньер, ровным счетом ничего, только чтобы вы посидели спокойно несколько минут пока ее величество подписывает новый контракт с армией... --Вы сошли с ума! Я вас вздерну, как только это все закончится! --Запомните, монсеньер, никогда не говорите таких слов человеку, у которого в руках пистолет, это раз, два—вешать меня будет некому—все ваши люди на нашей стороне... солдатам, монсеньер, надо платить, тогда они вам будут верны... --Я вас сам потом арестую! --Не выйдет, монсеньер... --Это еще почему? --Хотите, я расскажу вам прекрасную сказку? Вы знаете, мои друзья всегда говорили, что у меня талант рассказывать сказки, притчи и всевозможные истории... так хотите, монсеньер? --Вы издеваетесь надо мной... --Нисколько. Напротив, любой другой на моем месте уже давно препроводил бы вас в тюрьму, а я же просто предлагаю вам послушать сказку... Так вот, когда-то давно, а впрочем, не так уж давно, жил-был один великий человек... его звали кардинал Ришелье... вы что-нибудь слышали о нем, ваше высокопреосвященство? --Да что вам от меня наконец надо? --Я же говорю—ничего, сидите спокойно и слушайте меня... так вот, монсеньер, однажды к кардиналу явилась одна женщина, которой надо было расправиться со своими врагами, а для этого ей нужен был документ, подписанный великим кардиналом... так вот, монсеньер, великий кардинал был краток. Он составил документ всего-навсего из одной фразы, тогда как мне бы наверняка понадобилось не меньше половины страницы... хотите знать, что это была за фраза? --Можно подумать, у меня есть выбор... --Вы умнеете на глазах, ваше преосвященство, это радует... так вот, фраза была такая: «Все, что сделано предявителем сего, сделано по моему указанию и на благо государства.» Что вы так побледнели, монсеньер? Вы, наверное, догадались, что ее величеству принесли такой документ, и что она его подпишет? Честное слово, вы просто растете в моих глазах... --Анна никогда не подпишет этого! --Вот тут вы ошибаетесь... вам ведь самому не очень нравится сидеть перед дулом пистолета, а она ведь всего слабая женщина, чего вы хотите от нее? Она уже наверняка подписала все... В этот момент открылась дверь и показалась очаровательная головка Мадлен. --Господин д'Эрбле, вы не помните, сколько этот бездельник Планше должен мне за квартиру? Господин Рошфор хотел уточнить, какое жалование полагается офицерам, а я хочу, чтобы у него еще оставались деньги на еду, а то он снова будет клянчить в кредит... что мне сказать Рошфору, господин д'Эрбле? --Скажи ему, дочь моя, что он волен составить контракт как ему заблагорассудится... и сделай одолжение, принеси-ка вина господину Мазарини, на нем лица нет... да не бойтесь так, ваше преосвященство, я не собираюсь опуститься до того, чтобы вас отравить, клянусь вам памятью д'Артаньяна... При этих словах у Мазарини возникло большое желание исчезнуть куда-нибудь подальше, но в то же время он понял, что сейчас его действительно не убьют, и кроме того, сегодняшний день когда-нибудь закончится и жизнь пойдет своим ходом... Стоял теплый парижский августовский вечер. Арамис уже был почти готов к отезду. Можно было бы подождать и до утра, спешить некуда, но у него были на это свои соображения... --Сколько я тебе должен за комнату, Мадлен? --Идите к черту, господин д'Эрбле. --Нехорошо посылать к черту священнослужителя, дочь моя... --Тогда идите к дьяволу. --Да не торопись ты так, я уже ухожу. --Я это уже поняла... куда же вы теперь? --Сначала к Атосу, потом видно будет... я напишу тебе. --Не надо. --Спасибо тебе за все. --Не надо,--повторила Мадлен.—За любовь не благодарят. --Но ведь ты понимаешь, что у нас не может быть совместного будущего. --Не беспокойтесь, я не вчера родилась. --Ты будешь в порядке? --Я всегда в порядке... к тому же, у нас тут бравый капитан королевской гвардии Планше, с ним не пропадешь... --Да, это верно... тогда прощай, дочь моя, ты будешь моим самым приятным воспоминанием... «Позвольте вам не поверить, господин аббат,»--подумала Мадлен, но вслух сказала: --Прощайте, отец мой. Арамис взял вещи, вышел из гостиницы и сел на коня. Мадлен стояла у дверей, все еще в мужском костюме, но уже без пистолетов. Пистолеты она отдала ему на память. Он положил их на дно дорожного сундука и поклялся использовать только в самом безвыходном случае. К счастью, сегодня до этого не дошло... Он уже взялся за поводья, как вдруг Мадлен окликнула его: --Арамис! --Что тебе, дочь моя? --Ничего... я вдруг подумала, что никогда так к вам не обращалась. --Я так и подумал. Прощай, Мадлен. --Прощайте. «Черт бы меня побрал,--думал он, мчась по вечерним улацам.—Это была самая короткая гражданская война в истории человечества. И что самое обидное, после стольких трудов, о ней никто никогда не вспомнит...»

Арамисоманка: Хороший конец. вообще написано очень живо. Мне нравится и мысль, и как описаны герои. Очень неплохо.

Ора: Очень грустно :(

Nika: Ора пишет: Очень грустно :( Да уж действительно веселого мало

Ора: Nika а у вас еще что-нибудь про д'Артаньяна есть?

Nika: Ора, есть еще драббл "Письма отцу", тут висит в этом разделе.

Ора: Nika , спасибо, обязательно прочту.

Анна де Ла Фер: А мне понравилось... Всё понравилось... Очень понравилось... Nika , большое Вам спасибо.

Nika: А вот еще один подарок от Стеллы. Стелла, спасибо вам большое!

Atos: Я...э... в полном восторге... прекрасно. Просто прекрасно.

Ира: Хорошо написано. Спасибо огромное вам. Удивительно, но такой AU по отношению к книге читается легко.

Nika: Atos, Ира спасибо надо же кто-то это до сих пор читает

Кася: Nika , вчера читала!! Очень здорово!!!

Ида: НЕ ВЕРЮ, чтобы Арамис ограничился визитом к даме, и все! Даже безумная попытка с 2 шпагами и пистолетами под сутаной Арамиса пробиться с эшафота через строй была бы более реалистична.



полная версия страницы