Форум » Наше творчество » Один за всех » Ответить
Один за всех
Nika: Произведение: мушкетерская трилогия Жанр ангст Тип джен Рейтинг PG-13 По предложению уважаемого Жана, а так же с использованием его идей и бесценных замечаний и критики, и его же названия, создался фанфик так называемого несчастливого конца ДЛС.
Ответов - 79, стр:
1 2 3 All
Nika: Д'Артаньян и Портос сидели н каменном полу камеры и уже минут пятнадцать занимались тем, что придумывали разнообразные способы умерщления Мазарини. Глядя на них, совершенно невозможно было сказать, что не далее как вчера один стоял перед трибуналом, а другому в скором времени предстояло проститься навеки с лучшим другом. Д'Артаньян был готов к суду с той самой минуты, когда заявил Атосу, что они остаются с ними в Англии. Он прекрасно сознавал, на что идет, а так же прекрасно сознавал, что другого выбора у него нет. Ситуация была примерно такая же, как двадцать лет назад когда он впервые входил к кардиналу Ришелье. Стоило ему встретиться со вглядом Атоса, и раздумывать уже больше становилось не о чем-- решенье принималось само собой. К тому же, чтобы быть честным до конца с самим собой, он согласился бы умереть сто раз, если ему пообещают оставить в живых остальных. Сегодня этого обещания не было, но по крайней мере, ни Атоса, ни Портоса не было на суде, что уже подавало кое-какие надежды. Д'Артаньян даже не задумывался о том, что Арамис остается на свободе—что он может один, даже со всей своей таинственностью и интригами? Можно было бы собрать мушкетеров и взять штурмом Бастилию. Это, вероятнее всего, развязало бы очередную гражданскую войну, а что еще более вероятно, мушкетеры не стали бы освобождать своего командира, которого обьявили изменником, предателем и дезертиром. Однако на всякий случай суд все-таки сделали закрытым. Наверняка подумали, что если мушкетеры не пойдут на штурм Бастилии, то достаточно было бы десять-пятнадцать человек для того чтобы проникнуть в здание суда. Совсем другое дело было когда они втроем ждали его и во второй визит к кардиналу. Да, тогда им всем чертовски повезло, видимо, на сей раз чаша везения истощалась... Д'Артаньян держался на суде воистину, как король Карл, с той разницей, что в зале не было никого ктобы мог поддержать его. Он не спрашивал себя, где был в эти минуты Арамис, скорей всего он мог об этом только догадываться. Он даже не спрашивал себя, пробовал ли Атос уговорить Коменжа, чтобы его пустили на суд. Теперь он уже этого никогда не узнает. Он был просто благодарен судьбе за то, что ему дали провести последние дни в обществе Портоса, а иначе ему было бы очень тоскливо... Д'Артаньян выслушал смертный приговор со спокойствием римского стоика или опять-таки короля Карла, с которым он не переставал себя сравнивать. Атос мог бы им гордиться. Впрочем, Атос итак им гордился, но теперь он увидит, что смерть д'Артаньяна не посрамит его и остальных друзей... Нельзя было сказать, что он смирился со своей участью, однако изменить ничего нельзя было, оставалось только принять судьбу какой бы она не была. Все попытки к освобождению закончились провалом, значит, это тоже судьба. В конце концов, он был готов к этому с 18ти лет, с той минуты, когда взял из рук отца рекомендательное письмо к господину де Тревилю. В конце концов, не все ли равно когда и каким способом. Единственное, о чем он действительно сожалел-это то, что не сможет обнять Атоса и Рауля. Ну что же, тогда, судя по всему, он встретиться с ними несколько позже, только и всего... Когда д'Артаньян сообщил Портосу о приговоре, тот был так ошарашен, что некоторое время не мог ничего сказать, затем в отчаяньи попробовал выломать дверь, однако Бастилия была Бастилией. Там прекрасно знали, с кем будут иметь дело, и даже десять Портосов вряд ли смогли бы справиться с этой дверью. Д'Артаньян это прекрасно понял, к тому же это ни к чему бы не привело—их бы просто пристрелили на первом же углу. А это уже никуда не годилось. По крайней мере так д'Артаньян был уверен, что Портоса оставят в живых, этот вариант его устраивал. Поэтому он стал уговаривать Портоса, как мать неразумное дитя, оставить в покое дверь и подумать о своем достоинстве. На это Портос согласился только из уважения к д'Артаньяну, бормоча, что еще бы немного и он бы справился с дверью, а заодно поджег бы эшафот. После этого они с Портосом приняли безмолвное соглашение о том, что проведут последние дни как подобает мушкетерам и не станут лишний раз пытаться пробить стену или просить о пощаде. Если смерть неизбежна, то лучше встретить ее со спокойствием духа, а не со слезами на глазах. Так, вероятнее всего, сказал бы Атос. Поэтому они забавляли друг друга как могли, изобретая развлечения подобного рода, когда в камеру вошел надзиратель и попросил Портоса последовать за ним. --Куда это вы меня ведете?—поинтересовался Портос. --Идите, Портос, идите, чтобы не случилось, я буду ждать вас здесь,--сказал д'Артаньян. --A вот это лишнее,--заявил надзиратель. --Меня что, освобождают?—спросил Портос.—Имейте в виду, я не выйду отсюда без своего друга... --Не совсем так, сударь. --Что же, меня переводят в другую тюрьму? --Тоже не совсем так, однако, из моего личного расположения к вам, я разрешаю вам проститься с господином д'Артаньяном. Ничего не понимая, друзья обнялись. Д'Артаньян увидел слезы в глазах Портоса. --Полно, Портос, успокойтесь, ведь спокоен же я. --Да-да, вы правы, совершенно правы... прощайте, я все же надеюсь, что нам дадут увидится перед... --Перед моей казнью? Называйте вещи своими именами, друг мой. Ну, идите, я тоже буду на это надеяться. Они обнялись еще раз, Портоса увели, д'Артаньян лег на солому, служившую постелью, и принялся размышлять о том, чтобы это все значило. Однако он не успел додуматься не до чего определенного, как его опять побеспокоили сообщением, что ему необходимо исповедоваться перед смертью и священник уже ждет за дверью. Не будь д'Артаньян озабочен судьбой Портоса, он в тот же момент сообразил бы, что это за священник, однако он еще препочел заявить, что у него нет никаких грехов—кем это он себя, собственно, возомнил? Уж не Атосом ли? Хотя и у того найдется грешок, если поискать, и вероятно даже не один... Миледи д'Артаньян давно уже не считал, это был перст судьбы, а не грех. Мордаунт, практически, напросился сам, так что там вобще не о чем было разговаривать. Кроме этого наверняка можно было бы отыскать кое-что еще, ведь людей без грехов не бывает... Но на всякий случай д'Артаньян послал к черту и побеспокоившего его, и священника, а так же добавил еще парочку мушкетерских ругательств, чтобы по настоящему отвести душу. --Сын мой, я вижу, вы в дурном расположении духа... Д'Артаньян тут же узнал этот голос. Он вскочил, однако Арамис приложил палец к губам, знаком давая понять, что надо удостовериться в том что они совершенно одни, прежде чем произнести в слух хоть одно слово. Наконец дверь закрылась. --Арамис! Я так и знал, что если кому-то из нас удасться пройти сквозь стены, то это будете вы! --Увы, мой друг, к сожалению, мне не удасться вывести вас со мной, хотя видит бог, я приложил к этому все усилия. --Что же вы сделали? --Если я скажу, дорогой друг, вы мне не поверите. --Попробуйте. --Я встал на колени перед женщиной. --О-о! С вашей стороны это действительно подвиг, доказывающий, что вы на все пойдете ради ваших друзей... --Клянусь, д'Артаньян, в ту минуту я предпочел бы умереть сам... Но и она не смогла убедить королеву. Если ее величество заточила на кого-то зуб, никакие заслуги прошлого не устоят перед настоящим. --Значит, смерть... что ж, я готов. --Я восхищаюсь вашим мужеством... --Бросьте, Арамис, я жил солдат и умру как солдат, причем тут мужество, скорей просто привычка... Впрочем, у меня есть одна просьба к вам.... --Говорите. --Я хотел бы видеть Атоса. --Я сам хотел бы видеть его. Я сделаю все возможное.—Он помолчал с минуту и затем добавил.—И невозможное. К сожалению, это зависит не от меня. --Хорошо, я все же буду надеятся что в ваших силах сделать невозможное.Тогда передайте Мадлен... нет, пожалуй, ничего не надо ей передавать. --Хорошо, как хотите. --Тогда простимся? --Нет, мой дорогой, время нашего прощания еще не пришло. У каждого из нас свой долг, который он должен выполнить до конца. --Вы хотите сказать... --Молчите. Лучше бы я умер там вместе с вами. Для меня это было бы величайшей честью. --Но ведь я дезертир, предатель и изменник. --Вы человек с замечательной душой и великим сердцем. Все остальное пустые слова. Позвольте же мне сказать вам наконец, как я всегда любил, люблю и буду любить вас. Простите меня за то, что я не смог вас спасти. --Я никогда не рассчитывал на это... Мне достаточно того, что бы будете рядом со мной в последние минуты. --Значит, встретимся на эшафоте? --Видимо, все дороги ведут туда... Они обнялись. Уже перед самым уходом д'Артаньян вдруг окликнул его: --Арамис! Мне кажется, я забыл вам что-то сказать...—тот обернулся.—Я забыл вам сказать, что я вас тоже люблю... Д'Артаньяну на секунду показалось, что он увидел слезы в глазах Арамиса, однако Арамис поспешно кивнул, махнул рукой на прощанье и скрылся за дверью... Песня С. Никитина «Переведи меня через Майдан». Конец первой части.
Жан : А дальше?
Жан : А что никто не пишет отзывы? Даже странно.
Nataly: Жан Жан пишет: А что никто не пишет отзывы? *очень-очень грустно* потому что хронически не хватает времени сесть и прочитать как следует:((((( А начало мне понравилось, о чем и пишу:)
Жан : Nataly пишет: А начало мне понравилось, о чем и пишу:) Признаюсь, что мне тоже понравилось. Коротко, но емко.
Nika: Часть вторая. Портоса долго вели по коридору, потом по лестнице, потом опять по коридору и затем опять по лестнице. Портос успел подумать, что д'Артаньян на его месте уже сосчитал бы все ступеньки и количество шагов, просто на всякий случай, но пока он додумался до этого, его уже подвели к двери и обьявили «Входите.» «Вот еще новость,--подумал Портос.—И какой в этом смысл—перевести меня в другую камеру? Наверное, боятся что я все-таки выломал бы дверь,»--не без некоторого самодовольства подумал он. Он стал осматриваться по сторонам, и так как в камере было темно, то он не сразу понял, что происходит—на него кто-то набросился и стал обнимать. --Атос! Неужели это вы?—наконец пришел в себя Портос, не веря своим глазам. --Я, дорогой друг. Но как вы оказались здесь? --Понятия не имею. Меня привели и велели войти. Больше я ничего не знаю. --А до этого? --До этого я был вместе с д'Артаньяном... вы ведь все знаете, не так ли? --Нет, Портос, нет, я ничего не знаю, мне никто ничего не сообщал. --И вы не знаете, что был суд? --Нет... вы хотите сказать, что приговор уже вынесен? Портос кивнул. Он лихорадочно подбирал правильные слова, чтобы сообщить Атосу о веревке. Он знал, каким это будет ударом для него, ведь у них с д'Артаньяном всегда были особенные отношения. Он прекрасно видел, как Атос был уже потрясен самим фактом суда, остальное наверняка убило бы его окончательно. Может быть, это как раз и был тот случай. когда солгать во спасение не считалось бы грехом? Ведь они все равно не увидят казни, и кто знает, что еще ждет их самих. Покуда Портос раздумывал, Атос вдруг произнес неожиданно твердым голосом: --Что вы молчите, друг мой? Говорите, я уже давно готов ко всему. Говорите, и прошу вас, не вздумайте утаивать от меня что-то. На языке Портоса это озночало: «Не пытайтесь обмануть меня, у вас ничего не получится.» --Так что же?—повторил Атос. --Веревка,--едва слышно выговорил Портос, в очередной раз поражаясь тому, как мерзко звучит это слово. --Бедный мой мальчик.. им мало его казнить, они должны еще подвергнуть его позору... а я даже не смогу обнять его и сказать, как я его люблю.. --Уверяю вас, Атос, он это прекрасно знает. --Иногда просто знать мало, Портос, иногда это нужно слышать... боже мой, какая ужасная смерть! Карлу и то отрубили голову! --Вы думаете, для него это имеет сейчас значение? --Веревка, Портос, веревка! Ведь он дворянин и офицер! Пусть они решили, что он виноват, но неужели нельзя хотя бы честь оставить после смерти? --Атос, вы не перестаете меня удивлять! Какая вам разница, в самом деле, что будет после того, как вас не станет? Уверяю вас, д'Артаньян об этом вобще не думает, он наверняка тоже огорчен тем, что не сможет обнять вас. Прошу вас, не будем об этом, мы все равно ничего не можем изменить, а у меня итак разрывается сердце. Я ведь должен был держать себя в руках все это время, а мне нелегко было это сделать. Мне все время хотелось что-нибудь выломать или разорвать, но д'Артаньян мне не позволил. --Как это на него похоже,--согласился Атос. Друзья уселись на полу около стенки. --Что же нам делать теперь?—спросил Портос. --Ждать, когда все это свершится... Больше мы все равно ничего не сможем... Через два дня их отпустили. По лицу коменданта Атос понял, что все кончено. Он хотел было расспросить Безмо о подробностях, но тот сказал, что не имеет права обсуждать последние события. Они отправились на квартиру Атоса. Арамис должен был прийти туда. И хотя они оба не спали две последние ночи, потому что спать было просто невозможно, они и сейчас не стали ложиться, а сели друг против друга в ожидании Арамиса. Тот не заставил ждать себя долго. Едва взглянув на его мертвенно бледное лицо и круги под глазами, Атос тотчас же увидел, что он пережил за последние дни. И хотя ему хотелось узнать, как все случилось, он понял, что Арамиса сейчас нельзя ни о чем расспрашивать. --Здравствуйте, дорогие мои друзья,--сказал он наконец.—Я счастлив вас видеть живыми и здоровыми. --А сами вы как?—спросил его Атос. --Атос, вы помните, что я сказал после казни Карла Первого? --Да, мой друг. Вы сказали, не дай мне бог снова пережить это. --Сегодня утром я это пережил снова. Только это было в сто раз страшней, потому что Карл все-таки был чужой нам, а...—он не смог договорить, он закрыл лицо руками и заплакал. Атос подошел к нему, обнял как когда-то д'Артаньяна после смерти Констанции, хотел сказать слова утешения, но понял, что таких слов больше нет. Портос покачал головой, он никогда в жизни не видел слез в глазах Арамиса. Иногда ему казалось, что их у него вобще нет. Портос поднес Арамису воду. --Выпейте,--сказал он.—Выпейте, Арамис, и успокойтесь. Мы должны быть достойны его памяти. --Как вы хорошо это сказали, Портос,--заметил Арамис. Он выпил всю воду и вернул Портосу стакан.—Благодарю вас. Прошу вас, мои дорогие, дайте мне слово что никто не узнает об этой минуте слабости. --Будьте покойны,--ответил Атос. И подумал: «Как быстро. Впрочем, таким людям видимо и минуты достаточно.» --Это было ужасно,--Арамис уже совершенно успокоился и говорил ровным и спокойным как всегда голосом.—Его провели перед строем, хотели сломать шпагу, но он не дал к ней прикоснуться, сломал ее сам и положил на землю. Затем скрестил руки на груди и стал ждать, когда его поведут на эшафот. --Браво,--прошептал Атос.—Я сам поступил бы так же. Браво, мой мальчик... --Послушайте, Атос, сделайте мне одно одолжение,--сказал Арамис.—Перестаньте называть его «мой мальчик» хотя бы при мне. Он жил, как настоящий мужчина и умер так же, дай нам бог всем суметь встретить смерть с таким же мужеством и достоинством... Прошу вас, Атос... --Хорошо, мой друг, вы совершенно правы. Это старая привычка. Не сердитесь. --Конечно, старая привычка... между прочим, не пора ли нам позаботиться о другом вашем мальчике? --Да, вы правы. Он должен заехать домой по возвращении, я буду ждать его там. Если вы хотите присоедениться ко мне, друзья мои... --Как?—не дал ему докончить Портос.—Вы собираетесь уехать прямо сейчас? --Да, и у меня есть большое желание не возвращаться в Париж до конца своих дней. Портос опять покачал головой. --Но это еще на закончилось,--сказал он. --Вы правы, Портос.—Арамис встал, вложил в ножны шпагу и проверил пистолеты.—Ждите меня здесь, друзья, я скоро вернусь. --Куда вы собрались?—спросил Атос. --К его высокопреосвященству Мазарини. --Вы с ума сошли! Послушайте, Арамис, кому вы все еще что-то пытаетесь доказать—нам, себе или д'Артаньяну? Зачем вы себя мучаете, вы были с ним до самого конца, и если бы вы знали, как я вам благодарен за то, что вы сделали... вы исполнили свой долг... --Да, но вы, дорогие друзья, не исполнили свой. --Хорошо. Это наш долг ему, но что мы будем делать, если вас арестуют? --Атос, как же вы меня плохо знаете, если думаете, что после всего случившегося я позволю себя арестовать! --Нет, я вас не отпущу. Я сам пойду к королеве. --Не надо, Атос, вы уже ходили к королеве. Если вы надеетесь меня переубедить, у вас ничего не выйдет. --Оставьте его, Атос,--добавил Портос.—Арамис вернется, я это знаю точно. --Хорошо, друзья,--сдался Атос.—Мы вас будем ждать, Арамис, только помните, что в наши планы не входит хоронить двоих. --Не беспокойтесь, граф,--улыбнулся Арамис.—В мои планы не входит сегодня умереть... Мазарини нервно расхаживал взад и вперед по кабинету. Предстоял пренеприятнейший разговор с ее величеством. Обещая Арамису уговорить королеву вернуть им тело погибшего друга, Мазарини прекрасно знал, что навлечет на себя гнев уже доведенной до бешенства Анны Австрийской. Кардинал в который раз почувствовал себя тенью великого Ришелье, даже не тенью, а чем-то еще меньшим, для чего уже не находилось даже слова. Он не понимал, для чего Анна вобще все это затеяла, тайный суд, ломание шпаги, да еще последняя капля—веревка для офицера... в глубине души Мазарини даже проклинал ее за излишнюю жестокость. Неужели нельзя было как-нибудь по другому приструнить взбунтовавшийся народ. Чего она добилась этой устрашающей казнью? Показала свою австрийскую и испанскую кровь? Причем испанскую больше, чем австрийскую... Лишила себя верного человека, который уже не один раз проливал кровь за нее. Думает, что так показывает свою пресловутую власть, загнала в угол фрондеров и дворянство. Уверена, что дворяне трясутся от страха. Как вы ошибаетесь, ваше величество. Видели бы вы взгляд того человека, который пришел просить тело своего друга. Чего ему стоило признать свои ошибки. Я бы мог его арестовать едва он вошел. Но у него просто не поднялась рука. Великий Ришелье наверняка не задумался бы даже не на секунду. Скорей всего он сразу убрал бы всех четверых, и совесть бы его не мучала. А тут Анна вспомнила, что она все-таки женщина и не гоже казнить четверых мужчин. Все-таки когда-то давно они ей помогли. Спасли, можно сказать. Но это было так давно, что пожалуй вспоминать об этом не стоит. К чему ворошить прошлое. Одного достаточно. Но так, чтоб другим не повадно было. Да и пора уже признаться самому себе в том, что с самого начала д'Артаньян и его компания были ему просто по человечески симпатичны. В этом признавался, кажется, и сам Ришелье. Но при случае не замедлил бы от них избавиться. Да, скорей всего так и обстояло бы дело... До чего же мерзко у него было на душе после вчерашнего. Ну заключили бы навеки в Бастилию. Одно из двух—либо покончил бы с собой, либо, что более вероятно, друзья устроили бы побег, причем, зная их, скорей всего побег бы удался. Жил бы потом где-нибудь в Испании и все закончилось бы тихо и мирно. А самое главное, его, Мазарини, совесть была бы чиста. Покуда он так размышлял о своей совести, появилась Анна. --Джулио, потрудитесь изложить ваши мысли поскорей. У нас много неотложных дел сегодня. --Да, ваше величество, я прекрасно все понимаю, я буду краток... --Вы меня уже задерживаете. --Ваше величество, я осмелюсь передать вам просьбу одного небезывестного вам человека. Точнее, это просьба троих людей. --Как? Эти люди смеют еще о чем-то просить нас? После того, как их простили? --Ваше величество, они не просят, они умоляют. --Что же им еще надо? --Они хотят сами похоронить своего друга. --Нет, Джулио, этот человек изменил присяге, поэтому я прикажу похоронить его соответствующим образом. --Послушайте, Анна, зачем вам это надо? Вы хотели показать свою власть? Вы этого добились. С ними не мог справиться сам Ришелье, а вы казнили одного из них. Поздравляю вас. Что вам еще нужно—чтобы они встали на колени? Они уже на коленях. Поймите, вы лишаете нас преданных слуг, а преданные люди в наше время редки. А эти люди таковы, что они смогут простить и забыть сделанное вами, если вы их когда-нибудь позовете... --Нет, Джулио, нет. Я хочу раз и навсегда показать этому народу, что я здесь королева. --Показывайте, Анна, показывайте! Только оставьте в покое лучших из этого народа! Поверьте, они вам еще пригодятся-к чему такая жестокость? Даже я не мог без содрогания смотреть, как вешали этого человека! --Это потому, Джулио, что вы не мужчина... --Это вы не женщина! --Вон!—закричала Анна совершенно истерическим голосом, указывая на дверь.-Вон, а не то я вас самого прикажу повесить! --Вы ,конечно, могли бы пойти и на это, но тогда все эти Бофоры, Конде и Лонгвили растащат по кусочку наследство вашего сына, так что, без меня вы не примите ни одного решения... включая и этого, потому что, собственно, я его за вас уже принял... Кроме того, вы не поднимите руку на человека церкви.... --Что вы говорите, Джулио? И вы хотите сказать, что если я это позволю, эти люди не будут держать на меня зла? --Они итак не держат на вас зла, ваше величество. --Вот как... ну хорошо, хорошо, пускай делают что хотят... --А я? --Вы? А вам самим что еще от нас надо? --Ваше расположение, ваше величество, хотя бы сегодня вечером... --Вы нахал, Джулио... ну хорошо, бог с вами, вы меня развлечете рассказом о том, как это все закончится... Конец второй части. «Болеро» Равеля.
M-lle Dantes: Анна просто скотина, извините за грубость. Очень печально.
Жан : M-lle Dantes пишет: Анна просто скотина Так у Дюма Мазарини несколько раз удивлялся ее кровожадности и напоминал, что они живут не во времена Малатесты.
Nika: M-lle Dantes пишет: Анна просто скотина, извините за грубость. А разве не так? M-lle Dantes пишет: Очень печально. Да уж, веселого мало.
Жан : А жизнь наша вообще не такая уж и веселая штука. Кстати, я никогда не мог понять, зачем Анна издевалась на коадьютером, откуда у нее эти желания залить Париж кровью. И надо же, она возмущалась, что Мазарини в отличие от Ришелье не знает тюрем более мрачных, чем Бастилия. С моей то точки зрения это комплимент в адрес Мазарини.
Nika: Жан пишет: И надо же, она возмущалась, что Мазарини в отличие от Ришелье не знает тюрем более мрачных, чем Бастилия. Ну Мазарини там вобще даже в мыслях далеко до Ришелье было...
Жан : Nika пишет: Ну Мазарини там вобще даже в мыслях далеко до Ришелье было... Угу. А фрондеры возмущались, что у него не хватает смелость рубить им головы и хватает только на то, чтобы как полицейский схватить за шиворот. наивные люди, нашли из-за чего возмущаться.
Nika: Жан пишет: наивные люди, нашли из-за чего возмущаться. Это из серии "опасайтесь ваших желаний, иногда они сбываются."
Жан : Nika , а где же 3 часть?
Nika: скоро
Жан : Nika , буду не просто ждать, а с нетерпением
Nika: Третья часть, только не бейте больно
Nika: Атос открыл глаза и увидел синее бездонное небо. Странно, вдруг подумал он, почему это люди, собственно говоря, называют небо «синим.» Оно ведь никогда не бывает синим. Оно может быть серым, голубым или золотистым, когда ты очень счастлив. Но чаще всего оно все же серое... Когда он был по настоящему счастлив в своей жизни? Не так уж и много, если разобраться. И если разобраться окончательно, каждый раз судьба распоряжалась так, что он лишался этого счастья... Его душа уже, наверное, в небе, думал Атос. Наверное, они уже вместе. Вместе с той любовью, которую он встретил в 20 лет и после этого уже никогда больше не любил так. Бедные, несчастные дети. Ей выпало умереть от руки убийцы, ему от руки палача. Неожиданно события двадцатилетней давности встали пронеслись перед его взором. Но тогда они были вчетвером и они были молоды. Им казалось, что на пути нет и не будет никаких непреодолимых преград. Более того, им и сейчас это казалось до недавнего времени. Но судьба оказалась сильней... Не может быть, что сейчас они его похоронят.Сами. Своими руками. Его, самого молодого из них, самого жизнерадостного и самого отчаянного. Это не укладывалось в сознании. И тем не менее это было так. --Атос,--услышал он голос Портоса.—Атос, что с вами, вам плохо? --Нет,--ответил Атос.—Нет, друг мой, с чего вы это взяли? Я просто не спал несколько ночей, вы же знаете. --Хорошо. Тогда пойдемте. --Уже?—спросил Атос, поднимаясь с земли. Он, конечно, обманывал, говоря, что ему не было плохо. Уж если все в мире рушится, такая маленькая ложь вобще не будет иметь никакого значения. А показывать свою слабость очень уж не хотелось, особенно после того, как повел себя Арамис. Но слава богу, Портос не видел, как он потерял сознание, когда они ушли, сказав, что ему этого видеть не надо. Вобще-то Портос отказывался и от помощи Арамиса, уверяя, что прекрасно справится сам, да и кто бы сомневался. Но Арамис заявил, что на свете уже не осталось ничего, что могло бы еще больше ужаснуть его после вчерашнего, и ему не хотелось оставлять Портоса наедине с этим кошмаром. Его лицо было удивительно спокойным. Конечно, скорей всего, это просто Атосу казалось, или он хотел так думать. Интересно, о чем он думал в последние секунды? Атосу в самой глубине души вдруг почти до боли захотелось, чтобы он подумал о нем. Хотя бы на мгновение. Атос, конечно, мог только предположить, что единственный человек, о ком он думал, был Арамис. Нет, все-таки, он счастливчик, как ни крути. Кто еще в этом мире мог бы похвастаться наличием друга, который пойдет с тобой на самый эшафот и будет с тобой до самого конца? Что последний голос, который он услышит на этой земле, будет голос Арамиса? --Умрите с миром, сын мой, я отпускаю вам все ваши грехи,--сказал Арамис. Он не верил в то, что произносил эти слова, все происходящее казалось кошмарным сном. Он не мог понять, как в эти мгновения не остановилось время, не разверзлась земля, а главное, как он не сошел с ума или хотя бы не потерял сознания. --Простите меня, д'Артаньян, меня и нас, за то, что мы остаемся жить,--едва слышно произнес он. Д'Артаньян его услышал, но пропустил эту фразу мимо ушей. Он думал о своем. --Арамис,--сказал он вдруг.—А я ведь вас очень обидел. Это вы меня простите. Арамис от удивления забыл все слова, которые он приготовил. Это же надо, о чем он думал сейчас. Впрочем, им достаточно было просто посмотреть друг другу в глаза, чтобы сказать все, о чем они сейчас чувствовали. Так, пожалуй, было даже лучше. --Обнимите от меня наших друзей,--успел сказать он. С эшафота ему все-таки помогли спуститься. Какой-то офицер, которого он никогда прежде не встречал, наверное, какой-нибудь его приятель. Он назвал свое имя, но Арамис его так и не запомнил. Уже почти выйдя с площади, офицер вдруг сказал: --Господин д'Эрбле, я тоже хотел сломать шпагу. Но у меня не хватило храбрости. Я трус, жалкий, ничтожный трус... Арамис ответил что-то дежурно-утешительно-духовно-поддерживающие. Поблагодарил за помощь. Кажется, офицер успокоился. Спросил, не нужно ли ему что-нибудь. Какой, в самом деле, банальный вопрос. Разве кто-то в состоянии дать то, что ему сейчас нужно? Так что выходило, что д'Артаньян все-таки подумал об Атосе, может быть, не совсем так, как тому хотелось бы, но все-таки подумал. А Портос итак считал себя самым счастливым из них, поскольку судьба распорядилась так, что они провели вместе последние дни. Атос наклонился и поцеловал его в лоб. --Прости меня, мой мальчик,--тихо сказал он. Арамис хотел было опять высказаться по поводу «моего мальчика», но тут встретился со взглядом Атоса и понял, что он просто ничего не услышит.—Прости меня, это я во всем виноват. --Бросьте, Атос,--махнул рукой Арамис.—Причем тут вы? Рок, судьба, случай. Людям в нашем возрасте свойственно уже самим принимать решения, так что выбросьте это из головы. Если думать об этом так, то и с ума сойти недолго. --Я согласен с Арамисом,--тут же подхватил Портос. --А вы, Портос, хотите что-нибудь ему сказать?—спросил Арамис. --Нет, я уже все сказал, что хотел. Давайте побыстрее закончим. Через час они расстались. Атос и Портос уехали к себе, Арамис остался в Париже—у него были кое-какие дела, которые нужно было уладить. Арамис предлагал Портосу провести с ним это время, но тот уж очень хотел домой. Атосу нечего было даже предлагать этого—он дал клятву что до конца жизни не выедет из Блуа, даже если в Париже будет революция. С другой стороны Арамис был даже доволен—одиночество ему сейчас пожалуй было нужней всего. Удивительно, но он продолжал жить. В первые дни ему казалось, что даже самоубийство было бы слишком простым выходом из положения—даже если он и попадет в ад, это уже не будет страшней того, что он пережил... Однако шли дни за днями, и он понимал, что проживет еще долго, и даже сможет забыть этот кошмар, если только не оставлять в днях свободного времени, чтобы думать... Впрочем, дел было предостаточно. В Париже стояла зловещая тишина. Такое затишье обычно бывает перед бурей. Оказалось, офицер, который побоялся сломать шпагу, был не один. Многие так думали во время казни их командира, но никому не хотелось на виселицу, поэтому до дела не дошло, однако думать никто не запрещал. Офицеры теперь собирали единомышленников, которых возмутил до глубины души поступок королевы, и таких оказалось не мало. «Мужчины мстят за своих возлюбленных,--вдруг вспомнил Арамис слова Атоса.—Солдаты мстят за своего товарища. Кажется, не все еще потерянно в наше время.» Оставалось теперь только ждать, когда гроза разразится. Однажды, когда ему стало совсем нечем дышать, он понял, что должен вернуться туда. Он остановился, увидя рядом с могилой человека лет 50ти, показавшегося ему знакомым. Он не ошибся—человек первый поздоровался с ним. --Какими судьбами, дорогой граф? --Я только сейчас вернулся в Париж и услышал, что это все-таки случилось. Как жаль, что меня не было здесь, я мог бы повлиять на ее величество. --Да что вы могли бы, Рошфор? Никто ничего не смог, даже сам итальянец. Хоть я и меньше всего на него рассчитывал в этом, однако признаю, в нем пожалуй больше человечности, чем было в великом кардинале. --Именно об этом я и говорю, господин д'Эрбле, именно об этом... я мог бы кое-что напомнить ее величеству... Может быть, именно человечность итальянца и помешала... Кстати, назревает новая Фронда. Не хотите ли присоеденится? --Благодарю вас, я сам собирался предложить свои услуги... однако, сюда идут, что за день паломничества... --Да, какая-то дама... --Мне кажется, я знаю эту даму,--сказал Арамис. --Здравствуйте, господа,--сказала красивая женщина в черном траурном платье.—Я вам не помешаю? --Нисколько, дочь моя,--ответил Арамис.—Мы уже собирались уйти. --Останьтесь, прошу вас, господа. Признаться, мне было немного страшно идти сюда самой, но раз уж вы здесь, задержитесь еще на несколько минут. --Я не могу отказать такой хорошенькой женщине,--сказал Арамис. Он взял Рошфора под руку и отвел в сторону, не желая мешать ей. --Скажите мне наконец, кто эта красавица?—спросил Рошфор. --Хозяйка гостиницы, в которой он жил, его жена. --Трактирщица?—удивился Рошфор.—Жена офицера—обыкновенная трактирщица? --Да вы только на нее посмотрите, любезный граф. В красоте она не уступит любой герцогине, а если им было вместе хорошо—какая собственно разница? Да и к тому же, перед смертью все равны. Я это, признаться, понял совсем недавно. --Возможно, вы и правы. Однако мне было бы трудно представить вас с трактирщицей. --Да почему же нет, если она прехорошенькая,--заметил Арамис. Рошфор не смог не улыбнуться: Арамис напомнил ему 23трехлетнего мушкетера, по которому вздыхало половина парижских красавиц, а так же восемнадцатиленего мальчишку, которого он мог сам убить столько раз, и который в конце концов умер такой ужасной смертью... Мадлен закончила молиться и поднялась с земли. Арамис поспешил помочь ей. --Господин д'Эрбле, могу я попросить вас об одолжении? --Все, что угодно, дочь моя. --Но вы еще не знаете, о чем я хочу вас просить. --Говорите... --Господин д'Эрбле, ведь мы жили в грехе... --Вы его любили? --Всем сердцем. Я и сейчас люблю его. --Вот видите, а он любил вас. Перед лицом неба вы были мужем и женой. --Может быть, но не перед лицом церкви... --Хорошо, дочь моя, если вас это так беспокоит, отпускаю вам этот грех. А вам, Рошфор, не надо ли отпустить никаких грехов? Я сегодня в ударе, поэтому говорите смело. --Ах, господин д'Эрбле, ведь я служил великому кардиналу. У меня уже отпущенны все грехи, и прошлые, и будущие. --Как вам будет угодно. Пойдемте, Мадлен, я вас провожу, нам все равно в одну сторону... вы не составите нам компанию, Рошфор? --Нет, благодарю вас... я останусь еще немного помолиться, у меня есть, что сказать ему. Прощайте, Мадлен. --Прощайте, господин граф. Арамис взял Мадлен под руку, Рошфор остался стоять у могилы, скрестив руки на груди. Он думал о том, что до новой Фронды остались считанные дни, и кто знает, какая судьба ждет его самого. И вдруг какое-то воспоминание событий двадцатилетней давности заставило его вздрогнуть. --Господин д'Эрбле,--окликнул он Арамиса. Тот обернулся.—Вы знаете, я вдруг вспомнил, что у меня есть один грех, о котором я не мог сказать его высокопреосвященству... --Отпускаю, Рошфор, отпускаю,--почти весело сказал Арамис, не сводя глаз с красавицы Мадлен. --Ведь я украл у него то письмо,--медленно проговорил Рошфор. --Ведь вы были на службе, не так ли?—ответил Арамис, немного подумав.—А сейчас вы организовываете восстание, и сами будете в первых рядах. Отпускаю вам этот грех. --Благодарю вас, мне действительно стало легче. Значит, встретимся в бою? --Непременно. Но новой Фронде нужен новый девиз. --Вы сами его прекрасно знаете. Теперь Арамис не смог скрыть улыбки: было понятно, что новая Фронда поднимется с единственным надлежавшим девизом, и девиз этот мог быть только один: «Все за одного.»
M-r Евгений: Nika , браво! Бис!
Nika: M-r Евгений пишет: браво! Бис!Спасибо! Я постаралась хоть чуть-чуть реабилитировать Арамиса. А то некоторые его прямо в злодеи записали.
Жан : Nika , замечательно. Трагично без слезливости, очень емко и точно. Совершенно потрясающий конец: Теперь Арамис не смог скрыть улыбки: было понятно, что новая Фронда поднимется с единственным надлежавшим девизом, и девиз этот мог быть только один: «Все за одного»
Nika: Жан пишет: Совершенно потрясающий конец: Спасибо! (Я вам отправила письмо )
Лиахим: Nika пишет: Третья часть, только не бейте больно Зачем? Я только спрошу: у Вас есть какая-то причина не любить д'Артаньяна?
Nika: Лиахим пишет: Я только спрошу: у Вас есть какая-то причина не любить д'Артаньяна? Да люблю я его, люблю поэтому он умирает как герой это просто был так сказать, альтернативный конец любимого произведения.
Жан : Лиахим , все началось с нашего спора о благородстве Атоса. Я доказывал, что некоторые его поступки, которые выглядят благородно, способны довести окружающих, именно окружающих, до эшафота, и в качестве примера напомнил историю в Англии, когда Атос, оказавшись в плену у д'Артаньяна, соглашался бежать только вчетвером. Так как в этот момент Атоса и Арамиса собирался захватить Мордаунт, то такой поступок Атоса я рассматривал как выкручивание рук д'Артаньяну, склонение его к дезертирству, а это в свою очередь могло довести д'Артаньяна до смертного приговора. Потом Атос еще разозлил Анну Австрийскую, ну и так далее. Дюма предпочел закончить дело миром, а я сказал, что героям очень повезло, а могло и не повезти. Вот Ника и написала о том, как НЕ ПОВЕЗЛО.
Лиахим: Разозлил королеву? По-моему, он сделал то, что должен был сделать человек с его воззрениями и уважением к трону. И потом, Атос был человеком с благородным сердцем, а значит, плохой придворный. Но это офф. Nika, возможно, своей цели Вы добились (хотя я все же не совсем понимаю, что Вы хотели сказать читателю... Что Фронда - не эпоха Карла Великого и что благородную прямоту Атосу стоило заменить более тонкой дипломатией?), но... Разве у Дюма д'Артаньян умирает не как герой? Разве в трилогии недостаточно страданий? Разве мало смертей дорогих персонажей?! Простите, но я не понимаю смысла убивать... чужих детей. Ибо герои для автора - дети, его создания. Я могу понять, когда "переделывают" канон в шутку, могу понять, когда это делают ради того, чтобы как-то улучшить судьбу героев, которые, по мнению фанфикшера, не заслуживают смерти. Да что там, я и сама пыталась это делать - из-за того, что мне их жаль, из-за того, что я их люблю. А здесь... Скажите, Вам не больно было ни за что ни про что убивать того, кого Вы, по Вашим словам, любите, настолько раньше срока, отпущенного ему его создателем, убивать в позоре и мучении?! Впрочем, конечно, это только мое ИМХО, и понятие морального права весьма изменчиво.
Nika: Лиахим пишет: хотя я все же не совсем понимаю, что Вы хотели сказать читателю... подожду пока Жан ответит... Лиахим пишет: Простите, но я не понимаю смысла убивать... чужих детей. всего лишь альтернативный вариант, не стоит это воспринимать так серьезно. Я не на что не претендую.
Nika: Пс. Кроме того, я хотела показать отношения людей в самые критические моменты, на что был бы способен каждый из них, в моем понимании.
Жан : Лиахим , попробую объяснить некоторые вещи. Сначала постараюсь ответить на ваши положения, а потом разовью свою мысль. Лиахим пишет: Разозлил королеву? По-моему, он сделал то, что должен был сделать человек с его воззрениями и уважением к трону. Когда вы приходите просить за кого-то, не очень уместно начинать требовать. Это раз. Второе. Атос в беседе с королевой начал резать правду-матку и выложил, чем занимался д'Артаньян в Англии, т.е. он лишил его возможности маневра и подтвердил все обвинения против друга. Ну и в третьих. Когда-то сам Атос сказал, что "попрекнуть благодеянием, значит, оскорбить", но что он делает на аудиенции? То и делает. Иными словами все его поведение бестактно и неумно. Лиахим пишет: Разве у Дюма д'Артаньян умирает не как герой? Вообще-то нет. Это смерть на пороге триумфа, смерть случайная, во всяком случае гибель полководцев в таких условиях нечто очень редкое. Кстати, это один из примеров того, как Дюма бывал безжалостен к своим героям. По сравнению с его воображением, то, что придумали мы с Никой так, цветочки. Лиахим пишет: Разве в трилогии недостаточно страданий? Разве мало смертей дорогих персонажей?! Простите, но я не понимаю смысла убивать... чужих детей. Дело не в трагедиях и смертях как таковых и уж тем более не в желании убить... чужих детей, хотя персонажи все же не дети. Дело в желании показать, что стоит за теми или иными поступками и к чему они могут привести. Так получается, но существует несколько стереотипов. Говорят "Атос благороден, Арамис - хитер, Портос - простодушен, д'Артаньян - находчив". Все к этому привыкли. Нельзя сказать, что это уж совсем неправда, но это не вся правда. Дюма потому и великий писатель, что у него все очень непросто, хотя читатели как правило этого не замечают. Да, Атос благороден, но его благородство имеет существенные ограничения. Это благородство не просто дворянина, а очень знатного дворянина, да к тому же еще и ставшего анахронизмом. Герои живут в эпоху слома одних отношений и становления других, но Атос не желает этого видеть. Он делает красивые жесты, за которые платить надо другим. Это нам и хотелось показать. Если уж на то пошло, так Дюма обрекает своих героев на худшее, в "Виконте" он приводит всех их к краху. Уж простите, но такая казнь и то лучше того, что устроил д'Артаньяну Людовик Четырнадцатый, когда целенаправленно позорил на глазах всей армии и ломал, чтобы показать, кто в доме хозяин. Ну и о позоре. Повешение действительно мучительная смерть, которая считалась позорной. Но вот как раз в этот момент дворяне еще могли возмутиться таким оскорблением и пожелать сломать шпагу, чтобы не служить тем, кто так поступил. А в "Виконте" им хоть и неловко говорить Арамису и Портосу о веревке, но им даже в голову не приходит осушаться короля. Они вдохновенно идут в бой, чтобы захватить и повесить дворян. И вы еще говорите, что мы придумали нечто страшное. Да в нашем варианте до такого бы вообще не дошло.
Лейтенант Чижик: Жан пишет: И вы еще говорите, что мы придумали нечто страшное. Да в нашем варианте до такого бы вообще не дошлоВидимо, это и называется "что ж я маленьким не сдох"?
Nika: Лейтенант Чижик пишет: Видимо, это и называется "что ж я маленьким не сдох"? нет, не это...
Арамисоманка: Nika Не слушай их. По мне-так браво, лучше, чем Дюма. Я обрыдалась, и согласна с Жаном насчет благородства Атоса.
Nika: Арамисоманка пишет: По мне-так браво, лучше, чем Дюма. Ой... спасибо... вторая часть Фронды следует...
Жан : Nika пишет: вторая часть Фронды следует... С нетерпением ждем)
Лейтенант Чижик: Арамисоманка пишет:По мне-так браво, лучше, чем ДюмаЛеди, Вы бы того... аккуратнее, что ли, в критических суждениях. Не надо путать тёплое с мягким, мух с котлетами, божий дар с яичницей и далее по списку. Впрочем, Вы, вообще, тот адрес в строке забили? Может, надо nikamania.borda.ru?
Nika: Лейтенант Чижик пишет: Может, надо nikamania.borda.ru Ну что вы... для Атоса это слишком много...
Жан : Nika , браво!
Лейтенант Чижик: Nika пишет: Ну что вы... для Атоса это слишком много...Не обрывайте фразу, заканчивайте: "а для графа де Ла Фер - слишком мало". Самооценка на уровне!
Жан : Лейтенант Чижик , а самооценка всегда должны быть на уровне :)
Nika: Жан пишет: а самооценка всегда должны быть на уровне :) причем у всех...
Лейтенант Чижик: Жан пишет: а самооценка всегда должны быть на уровнеДругой вопрос, на уровне чего она находится в каждом конкретном случае. Самооценка где-то в верхних слоях атмосферы может казаться окружающим несколько завышенной. Nika, я понимаю, вам нелегко, но, может быть, скажете что-нибудь отдельно от группы поддержки в лице Жана, не дожидаясь, как обычно, его ответа на слова, обращённые к вам? Я понимаю, у него больше опыта в уличных боях, но ведь пора обрести какую-нибудь самостоятельность в суждениях. В противном случае создаётся впечатление, что отдельно от этого господина вы представляете собою в плане литературы очень немного. Первый фанфик, выложенный вами здесь, наталкивал на мысли о том, что автор - девочка лет тринадцати. Следующая работа, при бесценных замечаниях Жана, в разы читабельнее - не будем затрагивать прочие её достоинства. Очень радостно видеть, что человек совершенствуется, хотя и не очень приятно видеть, как именно. Примите мои искренние поздравления.
Nataly: Примечание модератора: Лейтенанту Чижику выносится предупреждение за а) Неконструктивную критику б) переход на личности. При рецидиве будет вынесено замечание. Должна заметить, что выложенное произведение может сильно нравиться или сильно не нравиться, но выражать свое мнение в форме "ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать" не стоит в любом случае.
Лиахим: Nataly Старательно перечитав правила форума, я не нашла там запрета на вопросы по поводу решений модератора. Так что, надеюсь, санкций не последует :) Скажите, конструктивность критики определяется Вами единолично? Мне, к примеру, показалось немного... неадекватным на форуме "Дюмания" всерьез заявлять, что творчество кого-то из форумчан превосходит по качеству творчество Александра Дюма. :/ Но, к счастью, я не модератор, так что это исключительно мое ИМХО.
Лиахим: Арамисоманка пишет: По мне-так браво, лучше, чем Дюма. И в данном случае Вы имели в виду более радостный конец? Хм... Арамисоманка пишет: Он явно нарывается на конфликт, атакуя беззащитную даму Я думаю, что дама, выставляющая свое творчество на всеобщее обозрение, должна быть готова к критике, способна отстоять свою точку зрения и авторскую позицию. А коли не готова - читать свое ПРОИЗВЕДЕНИЕ в одиночку или показывать людям, заранее согласным со всем, что им сунут. Я не права?
Nika: Лиахим пишет: Я думаю, что дама, выставляющая свое творчество на всеобщее обозрение, должна быть готова к критике, способна отстоять свою точку зрения и авторскую позицию Я готова, и кроме того, благодарна, за любую критику.
Лиахим: Арамисоманка пишет: Во-первых, там хоть умер д'Артаньян, дружба все же сохранена. Нет Прощай навсегда. Авторитет и светлый образ Арамиса стоит жизни д'Артаньяна? Это спорный вопрос. Арамисоманка пишет: И вы нападаете на НЕЕ Н-да?.. Где?
Луиза Водемон: Простите, что вмешиваюсь, но мне кажется, тут обе стороны чуть-чуть не правы. Был выложен фанфик(плохой он, или хороший, это уже дело вкуса, как показали комментарии). Nika , как автор фанфика, действительно, должна была быть готовы отвечать на вопросы читателей и на их критику, а не писать: Nika пишет: подожду пока Жан ответит... Несмотря на то, что, по-видимому, Жан является соавтором(?), но фик -то опубликован не по его ником. Такие ответы не могут вызвать позитивной реакции, потому что читателю может показаться, что его игнорируют, и считают выше своего достоинства как-либо отвечать и комментировать. Фраза: Арамисоманка пишет: По мне-так браво, лучше, чем Дюма. меня тоже слегка настораживает, но, ладно, оставлю это на усмотрение и совесть Арамисоманки. Однако призыв: Арамисоманка пишет: Не слушай их. выглядит очень неприятно. А зачем тогда вообще что-то выкладывать на форум? Мне всегда казалось, для того, чтобы с твоим творчеством ознакомились другие люди, а тут получается, что мнения других людей, кроме, как лояльных идут по боку. Ну, тогда указывайте перед заглавием:" Негативные комментарии попрошу держать при себе" Теперь о другой стороне медали:) Лейтенант Чижик , я согласна с Nataly , что фразы типа: Лейтенант Чижик пишет: В противном случае создаётся впечатление, что отдельно от этого господина вы представляете собою в плане литературы очень немного. Первый фанфик, выложенный вами здесь, наталкивал на мысли о том, что автор - девочка лет тринадцати это прямой или косвенный, но переход на личности. Все мы не Шекспиры, Пушкины и Дюма, и сомневаюсь, что такое приятно читать о себе и своих способностях. Полагаю, что выразить свое отношение к фику можно и менее резко, и не затрагивая личность автора напрямую.
Лиахим: Луиза Водемон В принципе, согласна...
Nika: Лейтенант Чижик пишет: Другой вопрос, на уровне чего она находится в каждом конкретном случае. Самооценка где-то в верхних слоях атмосферы может казаться окружающим несколько завышенной Давайте оставим пока разговор о моей самооценке... я ведь написала выше, что ни на что не претендую... Лейтенант Чижик пишет: я понимаю, вам нелегко, но, может быть, скажете что-нибудь отдельно от группы поддержки в лице Жана, не дожидаясь, как обычно, его ответа на слова, обращённые к вам? Я понимаю, у него больше опыта в уличных боях, но ведь пора обрести какую-нибудь самостоятельность в суждениях. В противном случае создаётся впечатление, что отдельно от этого господина вы представляете собою в плане литературы очень немного. Скажите, а вы отрицаете такое явление, как влияние одной личности на другую (при условии наличия личности, конечно.) Вас никогда не интересовало, как творят литературные дуэты, братья Стругацкие, Ильф и Петров, Вайнеры... и что каждый из них представляет в отдельности... (Только не думайте, что у нас хватает наглости даже помыслить себя сравнить к вышеперечисленным. Это просто так, в виде сравнения.) Лейтенант Чижик пишет: Первый фанфик, выложенный вами здесь, наталкивал на мысли о том, что автор - девочка лет тринадцати. Следующая работа, при бесценных замечаниях Жана, в разы читабельнее - не будем затрагивать прочие её достоинства Хм, Высоцкий наверное тоже своих "Коней" не в начале творческого пути сотворил. Опять-таки, просто метафора. Кстати, про достоинства, если только это было сказано не в переносном смысле, и если вобще есть--нельзя ли поподробнее. Я же говорю, что к критике отношусь хорошо, к любой. Лейтенант Чижик пишет: Очень радостно видеть, что человек совершенствуется, хотя и не очень приятно видеть, как именно. А не все ли равно, как? Я ведь не пишу по чью-то диктовку. Поступила идея, она мне понравилась. Кстати, если кому-то не понравилась, так это нормальная здоровая реакция...
Лиахим: Nika пишет: А не все ли равно, как? Я ведь не пишу по чью-то диктовку. Я думаю, что Лейтенант Чижик имела в виду не то, что Вы подумали - дело не в степени Вашей самостоятельности, а в самой идее, которая не понравилась.
Nika: Лиахим пишет: Авторитет и светлый образ Арамиса стоит жизни д'Артаньяна? Идея была как раз не в этом. Просто что вылезло, то вылезло
Nika: Лиахим, Лиахим пишет: Я думаю, что Лейтенант Чижик имела в виду не то, что Вы подумали - дело не в степени Вашей самостоятельности, а в самой идее, которая не понравилась. Я же говорю, что не может всем все нра. Меня бы это по меньшей мере удивило. Кстати, прошу прощения, что в ответ на ваш пост написала "подожду ответ Жана." Это было без всякого злого умысла.
Nataly: Лиахим пишет: Так что, надеюсь, санкций не последует :) По крайней мере за этот пост - нет:) Лиахим пишет: Скажите, конструктивность критики определяется Вами единолично? Кстати, о конструктивной критике - она выглядит примерно так: "Мне не понравилось (или очень понравилось).../перечисление/ потому что..../перечисление/". Вы много заметили постов такого рода в данной теме? Я, например, один-единственный. Если у Вас иное понятие о конструктивности, поделИтесь, буду только рада. Лиахим пишет: Мне, к примеру, показалось немного... неадекватным на форуме "Дюмания" всерьез заявлять, что творчество кого-то из форумчан превосходит по качеству творчество Александра Дюма. Высказывания подобного рода больше говорят о восхищающемся, чем об объекте восхищения. На вкус и цвет товарищей нет и понятия о прекрасном у всех разные.
Nika: Вторая фронда, часть первая “...Мне звезда упала на ладошку— Я спросил ее—откуда ты?...” Арамиса разбудили солнечные лучи, настойчиво пробивавшиеся сквозь занавески. Чувствовал он себя неважно-примерно как нашаливший мальчишка, который без спроса взял поиграть игрушку лучшего друга. Однако друга больше не было, а Мадлен не особенно сопротивлялась. Точнее сказать, она не сопротивлялась вовсе. А еще точнее, он сам немного поломался для приличия и очистки совести. Но тут Мадлен сказала своим обворожительным голоском, что ей будет очень грустно, если он сейчас уйдет... какая опасная фраза, особенно, когда ее произносят такие очаровательные губки, словно спелые вишни... к черту всех герцогинь, ни одна из них, какими бы не были отношения, никогда о таком не просила... как тут устоять, скажите на милость? Теперь, надо сказать, он отлично понял д'Артаньяна, впрочем, он всегда отлично понимал его, когда дело касалось женщины, кем бы эта женщина не была, и окончательно перестал понимать ворчание Атоса по этому поводу... тогда, в Англии, в какой-то вечер дружеских откровений д'Артаньян рассказал им про Мадлен, сказал, что если это даже не любовь, то во всяком случае ему хорошо, спокойно и удобно, что и требовалось на данном жизненном этапе. На лице Атоса в тот момент так ясно отразилось все, что он подумал по этому поводу, что дальнейшие слова были бы лишними. Арамис даже незаметно толкнул его, чтоб не сказал чего-нибудь лишнего—д'Артаньян итак переживал из-за того, как все началось... Удивительно, его больше нет, а мир совершенно не изменился. Так же светило солнце, сменялись дни днями, да и они сами продолжали жить своей жизнью... разве он получил хоть одно письмо от Атоса с того страшного дня? Портос писать не любил, поэтому от него нечего было ждать. Надо написать Портосу. Да, сегодня же вечером, отложить все и написать... Атосу тоже... нет, одного письма за вечер пожалуй будет достаточно... надо ведь еще подумать, о чем писать-не писать же Атосу о Мадлен... потому что, кажется, он уже вышел из того возраста, когда можно выслушивать нравоучения даже от Атоса, как бы безмерно он его не уважал... А вот Портосу можно было сказать все, что угодно, не раздумывая над каждой запятой... Вообще, если разобраться, именно д'Артаньяна он по настоящему любил. Атоса он уважал, Портосом восхищался-скорее его физическими качествами... в последнее время впрочем, он для себя открыл, что Портос отличный друг... но д'Артаньяна он просто любил, и чем больше они подшучивали друг над другом, тем лучше они это знали. Господи, спасибо тебе за то, что у меня была возможность сказать ему это... В этот момент открылась дверь и показалось очаровательное личико Мадлен. --Господин д'Эрбле, вас там спрашивают... --Кому не спится в такую рань? --Граф Рошфор, сударь... сказал, что должен с вами поговорить по важному делу... --Хорошо, дочь моя, скажи ему, что я сейчас приду. Мадлен кивнула и скрылась за дверью, улыбаясь этому неизменному «дочь моя». Рошфор ждал внизу. Мадлен упорно предлагала попробовать печеных яблок с корицей, Рошфор упорно отказывался—он не любил сладкого и вообще, уже позавтракал. Однако Мадлен была упряма, кроме того, ей необходимо было знать, понравится ли посетителям новое блюдо. Так как Рошфор попался под руку, то он вполне подходил для проверки. К счастью для Рошфора, она увидела что им нужно поговорить наедине и тут же удалилась. --Доброе утро, граф, что вас привело сюда в столь ранний час?—спросил Арамис, улыбаясь и протягивая ему руку. --У вас такой вид, дорогой мой, как будто вы наелись топленых сливок,--в свою очередь улыбнулся Рошфор. --Ошибаетесь, Рошфор. Я терпеть не могу сливок, особенно топленых. Но прошу вас, перейдем к делу. --Вы правы, я пришел поговорить о делах... --Слушаю. --Я пришел сказать вам, что офицеры готовы. --Отлично. Когда? --Двадцать четвертого августа. --Замечательно! Лучшей даты нельзя было выдумать! --За это скажите спасибо Коменжу, это была его мысль. --Да, это на него похоже... но что должен делать я? --Ничего, друг мой, но офицеры просили вас благословить их. --Я? Причем тут я? --Не скромничайте, д'Эрбле, все прекрасно видели вас во время казни... К тому же эти люди, возможно, пойдут на смерть ради вашего друга. -Нашего друга, Рошфор, нашего, он такой же был друг вам как и мне... хорошо. Раз вы меня об этом просите, согласен, хотя, признаюсь, я предпочел бы быть в первых рядах. --Предоставьте это дело мне. Вы сами говорили, что у каждого из нас свой долг. Я еще не выполнил свой. --Это другое дело, раз вы заговорили о долге. Кстати, как мы будем узнавать друг друга на улицах? --Я, признаться, думал, что вы и до этого догадаетесь,--сказал Рошфор и с этими словами достал из кармана пеньковую веревку.—Нам показалось это символичным... --Замечательно,--повторил Арамис.—Я думаю, он бы это одобрил. Рошфор отметил про себя, что никто до сих пор не решался произнести вслух имя д'Артаньяна. Потому что произнеся его имя, они признали бы что он умер навсегда. А судя по настроениям офицеров и обыкновенных солдат, бывший никому неизвестный мальчик из Гаскони стал символом того, как должен вести себя настоящий офицер и мужчина. Так что Анна, сама того не сознавая, оказала себя медвежью услугу—вместо того, чтобы его опозорить в глазах армии, он стал ее героем. Уж Ришелье бы точно знал, как переиграть ситуацию себе на пользу... --Господин Рошфор,--показалось прелестное личико Мадлен.—Вы отказываетесь от моих яблок, но хоть на сливки вы согласитесь? --Нет, сударыня, я же сказал, что я не голоден, но вот господин д'Эрбле обязательно попробует ваши сливки, я в этом просто уверен. --Господин д'Эрбле, ведь вы не откажетесь? --Конечно, дочь моя, разве я могу тебе отказать хоть в чем-то... Рошфор едва не подавился смехом, увидев выражение лица Арамиса при слове «сливки». Довольная Мадлен присела в реверансе и снова скрылась за дверью. --Послушайте, Арамис,--Рошфор впервые за все время позволил себе так обратиться к нему, к тому же после сливок отступать уже было просто некуда.—неужели вы в самом деле станете есть эти сливки? --Эх, дорогой граф, сразу видно, что вы никогда по настоящему не любили женщину. --Я?—протянул Рошфор, потер лоб, мучительно что-то припоминая, но затем махнул рукой:--Наверное, вы правы. Только не забудьте, что вы нам нужны сегодня вечером,-- уже совершенно откровенно засмеялся Рошфор.—Кстати, Коменж просил передать, что офицеры были бы не прочь видеть в своих рядах господина дю Валлона... что вы на это скажете? --Я думаю, он согласиться. Я как раз собирался ему писать. --Отлично. А наш друг Атос? И помнится, у нас еще есть некий юноша, храбрый, как лев, и сильный, как Самсон? Арамис отметил про себя, что Рошфор как-то незаметно стал полноправным членом их союза, так что их опять было четверо. Что ж, он имел на это полное право. Ведь по сути, новая Фронда практически полностью организованна им... --Не стоит их пока впутывать в это дело, по крайней мере пока мы четко не определимся с нашими требованиями... но я передам им, что вы о них спрашивали. --Будьте так любезны... итак, до вечера, пароль—«Королевская площадь». --Рошфор, вы меня просто пугаете. Откуда вам известно про Королевскую площадь? --Да ведь вы сами сказали, что д'Артаньян такой же друг мне, как и вам, чему вы удивляетесь? Мы ведь тоже немало выпили вместе анжуйского. Так до вечера. --До вечера, мой друг. Рошфор вышел, тут же опять показалась Мадлен: --Могу я принести вам сливок, господин д'Эрбле? --Нет, Мадлен, нет... никаких сливок... и ради бога, никогда при мне больше не произносите этого слова... принесите мне бутылку анжуйского, бумагу и перо... Мадлен кивнула и отправилась за вышеперечисленным. Арамис уже знал, что он напишет Портосу. Собственно, текст письма у него был готов с той самой минуты, как они расстались. Он просто тоже не слишком любил писать, но теперь ему практически поручили это сделать, а Портосу будет приятно слышать, что им интересовались. Он уже почти вывел своим мелким почерком, тем самым, которым тысячу лет назад было написано письмо герцогу Бэкингему: «Любезный друг Портос! Если вам уже наскучил отдых и вы хотите развеяться, то грядущие события весьма будут способствовать этому желанию...» Как вдруг, что-то вспомнив, разорвал бумагу, взял чистый лист и подумав на всякий случай еще с минуту, начал письмо: «Мой дорогой друг Атос! В последующие месяцы со мной могут случится непредсказуемые вещи, поэтому, пользуясь свободной минутой, позвольте мне сказать вам, что я вас люблю, любил, и всегда буду любить, где бы я не был и кем бы я не стал...»
Арамисоманка: Молодец. Продолжай.
Nika: Арамисоманка пишет: Молодец. Продолжай Спасибо, постараюсь!
Жан : Nika , замечательно :) Луиза Водемон , позвольте, я отвечу, почему Nika ждала моего ответа. Дело в том, что этот текст был написан по моей просьбе, так что я в некотором роде заказчик. Согласитесь, в этом случае логично дать мне возможность ответить первому. Поэтому давайте договоримся, что если кому-то эта идея не нравится, он будет ругать меня. Зачем собственно мне это понадобилось? Во-первых, мне хотелось напомнить читателям, что у Дюма не все так просто как кажется и вообще, не все то золото, что блестит. Мне хотелось напомнить, что не всегда можно верить персонажам. Вот к примеру, Атос уверяет, что они потерпели поражение потому, что разделились. А ведь это неправда. Атос забыл одну очень простую вещь, если бы мушкетеры в Англии сразу были вместе, то вместо одного трупа - Винтера - было бы пять трупов, потому что их просто бы зарубили в сражении. Единственная причина, по которой Атос и Арамис спаслись, заключалась в том, что их друзья оказались в противоположном лагере. И еще один момент. Художественная литература не учебник жизни, но многие по ней учатся. Вот даже на форуме есть тема "чему нас научил Дюма". Вот только уроки временами извлекают странные. Не так давно два молодых человека, начитавшись того же Дюма, чуть было не совершили одну пакость, которая к тому же была бы правонарушением. К счастью, их вовремя остановили и разъяснили, что именно они собирались сделать. Они искренне удивились, потому что руководствовались очень и очень благородными намерениями в духе мушкетеров. Вы скажете, что писатель не отвечает за идиотов, это так, но те парнишки вовсе не идиоты, они даже умные ребятишки, начитанные, вот только их ум слишком книжный, оторванный от жизни. Вот из-за всего этого мне и захотелось, чтобы кто-то показал людям описанную в "Двадцати лет спустя" ситуацию под другим углом и напомнил, чем могут кончится некоторые действия.
Клинок: Прочел. Да, Nika весма неплохо написала. Боле реалистично чем Дюма. А вобше по моему мнению мушкетеры ещо в ТМ сделали решительно все возможное чтобы попасть на виселицу, причем всем табором. Так что мне странно что нашлис люди упрекаюшие автора в жестокости. Ситуация где д Артанян платят один за всех ещо очень счастливий конец для героев. А с Жаном согласен. Идиотов оторванных от жизни и сам встречал. А ещо встречал фанатиков желавших навязать мушкетеров всем окружаюшим в качестве непогрешимого образа ума, чести, благородства итд, критика которих должна каратса пожизненым сроком в Бастилии. Мож у тех двоих ещо их любимий школьный учитель по литературе мозги так промил?
Nika: Клинок, спасибо за отзыв
Жан : LS Я думаю, дело не в соцреализме, и до Дюма были авторы, которые довольно точно и безжалостно изображали жизнь. Строго говоря, Дюма это тоже делает, но... с отсрочкой исполнения приговора. К тому же он так живо пишет, что за легкостью описания читатели не замечают очень многих сложных жизненных моментов. Клинок пишет: Мож у тех двоих ещо их любимий школьный учитель по литературе мозги так промил? Да нет, в наше время учителя уже не оказывают такого воздействия на учеников. Это они сами.
Арамисоманка: Жан Согласна со многим. И дело не в соцреализме. а в восприятии молодежью книг. Я видела в новостях двух молодых ребят, которые подрались на настоящих шпагах из-за девушки, и один другого ранил. И для девушки, и для близких этих ребят это было горе. Тоже-подражали мушкетерам, понимаешь...
Nika: Фронда, часть вторая. (Чтобы 500му посту не пропадать даром). ...Каждый пишет, как он слышит Не стараясь угодить... --Доброе утро, дорогая сестричка! Мадлен едва не выронила поднос с посудой, который она держала в руках. Звук этого голоса тотчас напомнил ей все, что было еще так недавно, все хорошее и не очень, но большей частью, все же, хорошее. --Как ты здесь оказался, бездельник? --Прошу прощенья, до бездельника мне далеко. Меня отпустили с караула, я случайно проходил мимо, подумал, что, после всего, я могу хотя бы рассчитывать на бесплатный завтрак. --Ах ты бездельник, и нахал, к тому же. Даже господин д'Эрбле не может рассчитывать на бесплатный завтрак. --Кто-кто?—искренне удивился Планше.—Разве он не уехал из Парижа? --Он может и собирался уехать, но потом передумал. --Ты говоришь загадками, дорогая сестричка. --Вот как, а твой господин все время рассказывал, как ты умен. Вот и догадайся, что я имею в виду. --Ладно уж, не злись... так ты дашь мне хотя бы кусок хлеба с молоком? --В кредит я тебе даже яичницу приготовлю! --Мадлен! --Да ты кто ты мне вобще такой, чтоб я тебя бесплатно кормила? Только не называй себя моим братом! --Даже в память о моем господине? Мадлен побледнела и выронила поднос с посудой на пол. Чашки и тарелки разбились на мелкие кусочки. --Да за кого вы тут меня все принимаете?—закричала она вдруг.—Убирайся отсюда! Убирайся сейчас же, и никогда не попадайся мне на глаза, слышишь? Никогда, понял ты меня? Планше пожал плечами и хотел было помочь собрать осколки, но Мадлен посмотрела на него так, что он предпочел ретироваться. «Вот так история,--подумал он.—Сестричка и господин аббат! Неужели! Впрочем, это не мое дело,--заключил он.—А завтраком все же можно было и накормить...» В дверях он едва не столкнулся с Рошфором. В отличае от Мадлен, граф находился в весьма радужном настроении и сразу обрадовался Планше. --Я тебя сам собирался разыскать, ты мне нужен для одного дельца,--собщил Рошфор.—Как раз тут мы можем поговорить спокойно. --Но, господин граф,--попробовал возразить Планше,—уж очень ему не хотелось, чтобы следующая партия посуды полетела прямо в него, даже в память о д'Артаньяне. Однако Рошфор заметил, что дело неотложное, к тому же именно он когда-то помог ему попасть в гвардию. Планше ничего не оставалось, как последовать за графом. --Дурак,--изрекла Мадлен, увидя Планше и исчезла за дверью даже не поздоровавшись с Рошфором, хоть это и было верхом неприличия. --За что это она тебя так любит?—поинтересовался Рошфор. --Я полагаю, господин граф, что я ассоциируюсь у нее с прошлым. --О, тогда я тебе не завидую... но давай к делу—не хочешь ли ты оказать мне одну услугу? --Я—оказать услугу вам?—искренне удивился Планше.—Вы шутите... приказывайте, я сделаю для вас все, что в моих силах, хотя я с трудом представляю... --Так помолчи и послушай. Ты малый не глупый и наверняка понял, что в Париже что-то затевается, не так ли? --Ах, сударь, о чем вы говорите! Да об этом уже просто в открытую шепчутся. Говорят, что ее величество сама виновата. --Тем лучше, это нам на руку. Теперь ты должен договориться со своими гвардейцами. Мы на сей раз будем действовать не силой, а хитростью. Если нам будет очень везти, мы не сделаем ни одного выстрела и не потеряем ни одного человека. Сможешь ты справиться с этой задачей? --Ах, сударь, с хитростями лучше всего справлялся господин д'Артаньян... --Да, если бы он только был жив... --Если бы он был жив, господин граф, всего этого вобще бы не пришлось затевать,--изрек Планше. --Я вижу, Планше, в логике тебе не откажешь,--заметил Рошфор. В этот момент вошла Мадлен, грохнула перед Планше тарелку с куском свежевыпеченного румяного хлеба с золотистой корочкой и стакан молока. --Последний раз, даю честное слово трактирщицы,--заявила Мадлен.—Чтоб я тебя больше здесь никогда не видела!—повторила она. --Но Мадлен, это невозможно,--заметил Рошфор.—Видишь ли, нам тут всем очень удобно встречаться... К тому же Планше у нас будет героем дня... --Хорошо, сударь, я согласна его терпеть ради вас... я даже не возьму с него денег... --У меня их все равно нет,--ввернул Планше. --Но после нашего предприятия они у тебя обязательно появятся,--заверил Рошфор.—Кстати, могу я видеть господина д'Эрбле? --Нет, сударь, он отправился за своим другом господином Портосом. Конечно, можно было бы просто ему написать, но господин д'Эрбле решил поехать сам. Я думаю, они по дороге заедут еще к господину Атосу. --Да, хорошо бы они его уговорили. Как говорится, три головы хорошо, а голова графа де Ла Фера стоит всех наших трех. --Господин д'Эрбле всегда так говорит, сударь. А вы не хотите позавтракать? --Нет, Мадлен, я уже должен идти. В другой раз. --Вы боитесь, что у меня невкусная еда, господин граф? --Я в этом мире очень мало чего боюсь, Мадлен, но к несчастью, одна из этих немногих вещей все же уже случилась... Не сегодня, Мадлен, не сегодня. Отдай мою порцию Планше. --Как желаете, сударь... что мне передать господину д'Эрбле? --Ничего, он знает, где меня искать. Передай, что пароль—«Слава павшему величию.» Будь на месте Мадлен Арамис, он несомненно бы удивился, хотя теперь уже и он мало чему удивлялся со стороны Рошфора. Но д'Артаньян не особенно вдавался в детали английской кампании, поэтому на Мадлен эта фраза не произвела должного впечатления. К тому же Мадлен уже задумалась о чем-то своем и Рошфор перестал ее интересовать. Рошфор махнул Планше, который был занят хлебом и молоком, и тоже мало чем интересовался в данную минуту, и ушел. --Послушай, Планше,--сказала вдруг Мадлен, впервые обращаясь к нему по имени, а не награждая эпитетами.—Тебе, наверное, негде жить? --Ну живу-то я в казарме, но там, конечно, не очень приятно, но зато дешево, так что есть свои преимущества... --Перестань болтать, бездельник. Можешь жить у меня, а заплатишь, когда станешь генералом. --Что это с тобой такое, а?—подозрительно спросил Планше. --Ты же все-таки мой брат. Должна же я о тебе заботиться. В память о твоем господине. --Ты это точно решила? --Да, соглашайся, пока я не передумала. --Так я могу пойти наверх и завалиться спать до самого вечера? --Не вижу к этому никаких препятствий. Только помоги мне собрать осколки. --Мадлен... --Ну что тебе еще? --Давно хотел сказать тебе одну штуку... ты молодец, правда... --Ладно, Планше, ладно... вы там только не давайте спуску этой австриячке, обещаешь? --Я думаю, господин граф это устроит... где у тебя совок? --Ладно уж, иди спать, я сама... Планше не заставил себя упрашивать дважды, все-таки ночной караул—это не подарок—тут же отправился наверх и заснул через две минуты. Мадлен взяла совок и веник и принялась подметать пол. Было еще раннее утро и посетители не появлялись. И вдруг она бросила совок, упала на колени и заплакала так горько, как не плакала с того самого дня, когда она обо всем узнала. Но никто уже не видел и не слышал ее слез...
Арамисоманка: Вот так хорошо. У тебя очень живые диалоги. Я бы не решилась про Мадлен писать, намеренно-о герцогинях и дипломатах.
Жан : Nika , верю, что так и могло быть.
Nika: Жан , спасибо, когда верят написанному, это самый лучший комплимент
Nika: Часть третья, она же последняя. ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЬ ПOЭМЫ (С) А мир устроен так, что все возможно в нем, Но после ничего исправить нельзя... Аранис проснулся от поцелуя Мадлен, открыл глаза и увидел ее прекрасное лицо, склонившееся над ним. --Вставайте, соня,--скомандовала она, попровив черный волнистый локон.—Ну и лежебока же вы! Вставайте, я обещала Рошфору, что вы будете вовремя! Это была правда—он любил поваляться, еще со времен мушкетерства. А сейчас вообще говорить было не о чем—три часа утра, цифра, для него немыслимая. И она еще называет его лежебокой. Но сегодня, похоже, придется встать в это немыслимое время. Встать, одеться, зарядить пистолеты, выйти на спящие улицы Парижа. Идти одному по булыжной мостовой на встречу с Рошфором, заставив себя не думать о том, что ОН никогда больше не пройдет к Пале-роялю по этим улицам... Странное дело, казалось, что фраза «время лечит» работает на него. Все это время, до последней минуты, он был готов к этому дню, он его ждал, убеждая себя, что если все пройдет по плану, что если ее величество признает свою неправоту, согласится вернуть конфискованное имущество родственникам д'Артаньяна, выплатить задолженное и увеличить жалованье офицерам вдвое—по поводу последнего пункта у Коменжа возникли большие сомнения, может, не надо зарываться? Может, пусть только хотя бы вернут, что должны? Вернуть-то вернут, а в следующем месяце все повторится. А я, между прочим, Мадлен за квартиру должен, тут же ввернул Планше. Ну, Планше, насчет этого можешь быть спокоен—я с Мадлен насчет тебя договорюсь... Но, господин д'Эрбле, вы же не сможете всю жизнь насчет меня договариваться с Мадлен, и потом что, нам каждый месяц по Фронде устраивать? А после гостиницы, между прочим, господа, возвращаться в казармы противопоказанно психике... Вы правы, господин д'Эрбле, необходимо требовать повышенья жалованья. А то королевские гвардейцы буквально с вина на хлеб перебиваются. А сейчас уже не времена кардинала Ришелье, когда можно было после дуэли поживиться в карманах поверженного оскорбителя. Да тогда на дуэль способны были вызвать из-за косого взгляда, или упавшего носового платка... Так вот, думал Арамис, споткнувшись на воспоминании о носовом платке, все это время ему казалось, что если все завершиться благополучно, то ему станет легче. Он думал так еще до того, как понял, что он и только он пойдет к Мазарини. Уже тогда пора было понять, что все это время он жил самообманом, отчасти чтобы хватило сил закончить начатое дело. Никогда ему не станет легче. Никогда. Возможно, что пропадет безумное желание упасть на землю и завыть по звериному, возможно, чувство пустоты отодвинется куда-то на второй план, но не более... Плохо было еще и то, что он точно знал, что когда все закончится, закончится и Мадлен. Похоже, она это тоже знала, похоже даже было на то, что знала она это с первой минуты, как все началось. Хоть ему и было с ней более чем хорошо, вечно это продолжаться не могло, и никакого будущего у них не было. Мадлен была красавицей, умницей и еще молодой женщиной, кому-то могло бы показаться, что с характером, но именно это его и привлекало... У нее еще могла быть семья и может быть даже дети, а он не был таким эгоистом, чтобы лишать ее этого ради своих минутных прихотей... Так что, хоть он и ждал этого дня, теперь наступавшее нехотя утро казалось ему во многих отношениях началом конца. Мадлен, похоже, думала о том же, теперь она лежала на подушке, отвернувшись от него, ему показалось, что она плачет. Но ему это только показалось, он плохо знал ее, своих слез она не показывала никому. --Ну что с тобой?—спросил он ее ласково. --Почему это вы, господа бывшие мушкетеры, интересно знать, не позвали меня на похороны?—спросила она. --Нечего тебе там было делать,--ответил Арамис первое, что ему пришло в голову. --Нечего? Я что, не человек? Я что, не прожила с ним десять лет? Это совсем не считается? Как можно было так про меня забыть?—она набросилась на него своими маленькими, смешными, почти детскими кулачками. Он привлек ее к себе и осыпал поцелуями лицо. --Ну-ка, успокойся, не родилась еще женщина, которая поднимет на меня руку. --Какой ты смешной,--сказала Мадлен, впервые говоря ему «ты». Хоть он все время просил ее обращаться к нему так, у нее почему-то никогда это не получалось.—Я об этом даже не успела подумать. Вот твоему другу пару раз досталось, честное слово, но он сам напросился... --С него станется,--заметил Арамис с улыбкой, представив бесстрашного капитана мушкетеров не на поле битвы, а на кухне посреди посуды и прочей утвари.—Но не будем о плохом. --А что у нас есть хорошего? --У меня есть ты. А это немало. --Правда? Тогда расскажи, где ты был. Я хочу знать все... Как будто это был какой-то секрет, где он был, просто он тоже считал, что незачем ей всего знать. Не хотел ее лишний раз тревожить воспоминаниями. Но раз она сама сказала... --Нет, нет, и еще раз нет,--решительно заявил Портос, немало его удивив. Арамис полагал, что Портос из скромности тогда отказался принимать участие в военном совете, куда его настойчиво звал в первую очередь Рошфор и остальные офицеры, вспомнив боевые подвиги не такого уж давнего прошлого. Будь у Рошфора свободное время, он поехал бы вместе с Арамисом уговорить Портоса—оно того стоило—но времени не было, поэтому Арамис отправился один.—Нет, мой друг, хватит с меня, стар я становлюсь и вобще... --Вобще, Портос, вы мне не нравитесь. Да-да, не смотрите на меня так. Нечего вам тут сидеть и предаваться воспоминаниям, скажите еще, что Мушкетон пишет мемуары под вашу диктовку. --Ну, во первых, Мушкетон не умеет писать, а во вторых, не плохая идея... --Забудьте эту идею, Портос. Мне кажется, вы сами когда-то хорошо сказали, что это еще не закончилось. Вот когда закончится, тогда и подумаете о мемуарах. --Я никуда не поеду,--упрямо повторил Портос.—Наше последние предприятие окончательно отвратило меня от военной жизни. Видите ли, друг мой, если бы все это происходило двадцать лет назад, я был бы в первых рядах. А теперь я даже думать об этом не хочу. Да и шпагу я давно в руках не держал. --Ну насчет этого вы не беспокойтесь. На нынешней войне воевать будут не оружием, а хитростью. --Хитростью?—протянул Портос.—Ну, это вовсе не ко мне... я бы с большим удовольствием что-нибудь сломал. Позовите меня, если вы решите брать Бастилию. Тогда я, может быть, подумаю. --Надеюсь, до этого не дойдет,--заметил Арамис.—Так вы совершенно точно отказываетесь? --Ах, если бы только...—начал было Портос, но осекся на полуслове.—Послушайте, Арамис, будьте осторожным, очень вас прошу... Нас итак уже только трое... --Не совсем так, Портос, нас все равно четверо. Видимо, это наше счастливое число. --Правда, я почему-то все время забываю про любезного господина графа... вы извинитесь перед ним от моего имени? Скажите, что как-нибудь в другой раз. --Хорошо, Портос, как желаете. Значит, в другой раз... Ответ Атоса Арамису был почти известен, но не заехать к нему он не мог. К тому же, если бы ему вдруг удалось его уговорить, он мог бы с чистой совестью считать себя мастером ораторского искусства. Так что пробовать стоило хотя бы ради этого. Однако вместо бурного выступления, к которому Арамис мысленно готовился дорогой, они впервые в жизни стояли, глядя друг другу в глаза, и не находили слов чтобы начать разговор. --Вы получили мое письмо, Атос?—наконец спросил он. --Да, да, конечно, друг мой. Благодарю вас за ваши теплые слова, они пришлись как нельзя кстати. Простите, что я вам не отвечал, я... --Не надо, Атос, я все прекрасно понимаю. Так как вы? --Я? Если бы не Рауль, все могло бы быть гораздо хуже. А вы? --Примерно так же. Если бы не Мадлен, все было бы гораздо хуже. --Она очень красива, эта Мадлен, не так ли? --Он так и сказал, что я очень красивая?—перебила Мадлен. --Ну конечно,--заверил ее Арамис.—Я же тебе говорил, что Атос никогда не скажет неправды. А уж особенно когда это касается женщин... Так ты будешь слушать дальше? --Конечно, только быстрей, а то скоро придет Рошфор. --Не волнуйся, к его приходу я буду готов. --Послушайте, Атос, могу я вас спросить кое-что? --Все, что угодно, друг мой, и вы это прекрасно знаете. --Скажите, вы... вы плакали когда-нибудь после того самого дня? --Друг мой, я уже давно разучился плакать. Кому, как ни вам, это лучше всех знать. --Не лгите, Атос, у вас это плохо получается. Точнее, совсем не получается... Атос едва улыбнулся—он не обманывал, на сей раз, когда говорил о том, что не плакал. То, что с ним было, было гораздо хуже обыкновенной истерики, которая может быть даже при известных обстоятельствах была бы простительна. Но Рауля сейчас не было с ним, да он никогда бы не позволил себе никакой слабости при нем, хотя Рауль наверняка бы понял все... но что-то Атосу подсказывало, что в его жизни это не последнее горе... Однако он даже Арамису не сказал, что в первый день после возвращения домой он вскочил на коня и помчался в чащу. Ту самую. Сколько прошло уже лет, но он помнил тропу, каждый кустик по краям дороги, каждую кочку... той самой ветки, конечно, там уже не могло быть, но вот это место отпечаталось в памяти так, что он нашел бы его с закрытыми глазами... Он не помнил, сколько времени он простоял там, неподвижно глядя на это место, уже почти думая о том, о чем христианину нельзя даже подумать. Собственно, не только христианину—он прежде всего был отцом, и он знал, что стоит ему увидеть сына, услышать его голос, как все станет на свои места. И хорошо, что его сейчас здесь нет—не хотелось бы, чтоб Рауль подумал хоть на минуту, что он сломлен. Чем меньше он будет знать о том, что было, тем лучше... Просто сейчас еще слишком мало прошло времени, а даже завтра будет легче. Он это знал, так как помнил, как было тогда. Тогда ему тоже хотелось самому повеситься на ближайшем дереве. Однако он нашел в себе силы идти дальше, и слава богу, потому что дальше были Портос, Арамис и наконец... --Атос,--окликнул его Арамис.—Так как же? --Нет, мой друг. Мужчины не плачут, они мстят за своих братьев. «Неужели?»--подумал Арамис.—«Как я его, без единого выстрела...» --Так вы поедете со мной, Атос? --О нет, я в этом полагаюсь целиком на вас. К тому же, я дал слово не выезжать из Блуа. --Тогда дайте мне Рауля. В Париже сейчас будет более чем увлекательно. --Нет, Арамис, во первых, сейчас его еще здесь нет, а во вторых, не следует мальчику начинать военную карьеру с революционных действий. --Пожалуй, вы правы. --Прошу вас, будьте осторожны. --Прежде вы мне никогда этого не говорили,--заметил Арамис. --Прежде было другое время. --Вы опять правы. --Обнимите от меня Рошфора. Он большой молодец. --Да, признаться, я сам ему благодарен, один я бы не справился с таким делом. --Вы себя недооценимваете, друг мой, причем уже не в первый раз... --Не надо об этом, Атос. А не то я опять заплачу… --Господа, господин граф уже здесь и вооружен с ног до головы,--послышался из-за двери довольный голос Планше. Было понятно, что он дождался своего звездного часа—во первых, сам Рошфор обратился к нему с заданием, а во вторых, он блестяще с этом заданием справился. Д'Артаньян мог бы им гордиться. Планше был уверен, что в нем родился великий полководец. А ведь в самом деле, чем черт не шутит? Господин д'Артаньян, упокой господи его душу, был сам не из самой богатой семьи, и если бы ему чуть-чуть больше повезло, он обязательно стал бы маршалом... конечно... а он уже сержант, да и Рошфор обещал похлопотать о повышении... --Вон отсюда, бездельник!—вернул с небес на землю размечтавшегося Планше голос Мадлен из-за двери.—Скажи господину графу, что мы сейчас будем... Нет, ну разве это дело так разговаривать с будущим великим полководцем?! Планше уже хотел было вернуться и высказать все, что он думал по этому поводу, но господин д'Эрбле уже вышел и велел не тратить время на пустяки. Они спустились вниз, где их ждал Рошфор, действительно вооруженный так, как будто он собирался по меньшей мере брать Пале-Рояль в одиночку. --Доброе утро, дорогой мой,--поздоровался с ним Арамис.—Надеюсь, кинжал вы не забыли? --Доброе это утро или нет, мы еще посмотрим,--заметил Рошфор.—Не беспокойтесь, кинжал на месте. --А какой у нас на сегодня пароль? --«Красная голубятня»,--ответил Рошфор, выжидая реакцию. Теперь он уже просто откровенно так развлекался каждый раз. Арамис посмотрел на него странным взглядом, затем неожиданно прижал к себе и они обнялись. --Это вам от Атоса,--тут же добавил Арамис, бескпокоясь, что Рошфор заподозрит его в излишней сентиментальности.—А Портос просил извиниться. --В самом деле, какая жалость, что их не будет с нами. --Господа, я готова,--улышали они голос Мадлен. Они обернулись и увидели очаровательное создание в мужском костюме и с пистолетами за поясом. Если бы не пистолеты, Арамис точно решил бы, что она шутит, но он плохо еще ее знал... --Что это у тебя такое?—изумленно спросил Рошфор, показывая на пистолеты. Мадлен пожала плечами, как бы говоря: «Такой умный человек, а такое спрашивает...» --Куда ты собралась?—добавил Арамис, хотя это уже тоже было понятно, как божий день. --Я иду с вами, господа,--обявила Мадлен.—Я ведь говорила, что надо было позвать меня на похороны, тогда бы этим все ограничилось... --Откуда у тебя вобще они взялись?—спросил Арамис. --Это его... ну пожалуйста, возьмите меня, я тоже хочу отомстить за него, пожалуйста... уж я найду, что сказать королеве... --Вот еще выдумала! Никуда ты не пойдешь! --Оставьте, Мадлен,--заметил Рошфор,--господина д'Эрбле только один человек в этом мире был в состоянии переупрямить—ваш покойный муж... Рошфор понял, что перегнул палку, но было уже поздно: с Мадлен сделалась истерика. «Простите»,--пробормотал Рошфор, все еще не в состоянии отделаться от мысли, что ему приходится извиняться перед трактирщицей, и вышел на улицу. «Уж лучше бы он ее пустил. Она видно знает, что делает, а так только время теряем,»--подумал Рошфор. Наконец Арамис вышел и сказал, что через пять минут Мадлен будет готова. --Это невероятно,--заметил он.—Она еще больше упряма, чем я, можете вы себе такое представить, друг мой? --Это действительно трудно представить,--согласился Рошфор.—Мне кажется, они были очень счастливы вместе. --Я в этом уверен. Мне пришлось уступить. --Возможно, ей действительно удасться убедить королеву. --О, даже не сомневайтесь, дорогой граф, если это кому-то удасться, то именно ей... Мазарини сидел в своем кресле, обливаясь холодным потом, не отводя глаз от черной точки дула пистолета, которое было направлено прямо на него. --Вы хотите меня убить, господин д'Эрбле?—он наконец нашел в себе силы задать этот ужасный вопрос. Арамис сидел напротив него со смиренным видом праведника. Если бы не пистолет в его руках, можно было бы подумать, что он собирался произнести утреннею молитву. --Господь с вами, монсеньер,--произнес Арамис смиренным голосом, которым он читал проповеди в своей церкви.—Если бы я хотел вас убить, я бы уже давно это сделал. Мазарини еще больше вжался в кресло—этот ответ его не успокоил, а наоборот, испугал еще больше. --Что вам от меня нужно? --Ничего, монсеньер, ровным счетом ничего, только чтобы вы посидели спокойно несколько минут пока ее величество подписывает новый контракт с армией... --Вы сошли с ума! Я вас вздерну, как только это все закончится! --Запомните, монсеньер, никогда не говорите таких слов человеку, у которого в руках пистолет, это раз, два—вешать меня будет некому—все ваши люди на нашей стороне... солдатам, монсеньер, надо платить, тогда они вам будут верны... --Я вас сам потом арестую! --Не выйдет, монсеньер... --Это еще почему? --Хотите, я расскажу вам прекрасную сказку? Вы знаете, мои друзья всегда говорили, что у меня талант рассказывать сказки, притчи и всевозможные истории... так хотите, монсеньер? --Вы издеваетесь надо мной... --Нисколько. Напротив, любой другой на моем месте уже давно препроводил бы вас в тюрьму, а я же просто предлагаю вам послушать сказку... Так вот, когда-то давно, а впрочем, не так уж давно, жил-был один великий человек... его звали кардинал Ришелье... вы что-нибудь слышали о нем, ваше высокопреосвященство? --Да что вам от меня наконец надо? --Я же говорю—ничего, сидите спокойно и слушайте меня... так вот, монсеньер, однажды к кардиналу явилась одна женщина, которой надо было расправиться со своими врагами, а для этого ей нужен был документ, подписанный великим кардиналом... так вот, монсеньер, великий кардинал был краток. Он составил документ всего-навсего из одной фразы, тогда как мне бы наверняка понадобилось не меньше половины страницы... хотите знать, что это была за фраза? --Можно подумать, у меня есть выбор... --Вы умнеете на глазах, ваше преосвященство, это радует... так вот, фраза была такая: «Все, что сделано предявителем сего, сделано по моему указанию и на благо государства.» Что вы так побледнели, монсеньер? Вы, наверное, догадались, что ее величеству принесли такой документ, и что она его подпишет? Честное слово, вы просто растете в моих глазах... --Анна никогда не подпишет этого! --Вот тут вы ошибаетесь... вам ведь самому не очень нравится сидеть перед дулом пистолета, а она ведь всего слабая женщина, чего вы хотите от нее? Она уже наверняка подписала все... В этот момент открылась дверь и показалась очаровательная головка Мадлен. --Господин д'Эрбле, вы не помните, сколько этот бездельник Планше должен мне за квартиру? Господин Рошфор хотел уточнить, какое жалование полагается офицерам, а я хочу, чтобы у него еще оставались деньги на еду, а то он снова будет клянчить в кредит... что мне сказать Рошфору, господин д'Эрбле? --Скажи ему, дочь моя, что он волен составить контракт как ему заблагорассудится... и сделай одолжение, принеси-ка вина господину Мазарини, на нем лица нет... да не бойтесь так, ваше преосвященство, я не собираюсь опуститься до того, чтобы вас отравить, клянусь вам памятью д'Артаньяна... При этих словах у Мазарини возникло большое желание исчезнуть куда-нибудь подальше, но в то же время он понял, что сейчас его действительно не убьют, и кроме того, сегодняшний день когда-нибудь закончится и жизнь пойдет своим ходом... Стоял теплый парижский августовский вечер. Арамис уже был почти готов к отезду. Можно было бы подождать и до утра, спешить некуда, но у него были на это свои соображения... --Сколько я тебе должен за комнату, Мадлен? --Идите к черту, господин д'Эрбле. --Нехорошо посылать к черту священнослужителя, дочь моя... --Тогда идите к дьяволу. --Да не торопись ты так, я уже ухожу. --Я это уже поняла... куда же вы теперь? --Сначала к Атосу, потом видно будет... я напишу тебе. --Не надо. --Спасибо тебе за все. --Не надо,--повторила Мадлен.—За любовь не благодарят. --Но ведь ты понимаешь, что у нас не может быть совместного будущего. --Не беспокойтесь, я не вчера родилась. --Ты будешь в порядке? --Я всегда в порядке... к тому же, у нас тут бравый капитан королевской гвардии Планше, с ним не пропадешь... --Да, это верно... тогда прощай, дочь моя, ты будешь моим самым приятным воспоминанием... «Позвольте вам не поверить, господин аббат,»--подумала Мадлен, но вслух сказала: --Прощайте, отец мой. Арамис взял вещи, вышел из гостиницы и сел на коня. Мадлен стояла у дверей, все еще в мужском костюме, но уже без пистолетов. Пистолеты она отдала ему на память. Он положил их на дно дорожного сундука и поклялся использовать только в самом безвыходном случае. К счастью, сегодня до этого не дошло... Он уже взялся за поводья, как вдруг Мадлен окликнула его: --Арамис! --Что тебе, дочь моя? --Ничего... я вдруг подумала, что никогда так к вам не обращалась. --Я так и подумал. Прощай, Мадлен. --Прощайте. «Черт бы меня побрал,--думал он, мчась по вечерним улацам.—Это была самая короткая гражданская война в истории человечества. И что самое обидное, после стольких трудов, о ней никто никогда не вспомнит...»
Арамисоманка: Хороший конец. вообще написано очень живо. Мне нравится и мысль, и как описаны герои. Очень неплохо.
Ора: Очень грустно :(
Nika: Ора пишет: Очень грустно :( Да уж действительно веселого мало
Ора: Nika а у вас еще что-нибудь про д'Артаньяна есть?
Nika: Ора, есть еще драббл "Письма отцу", тут висит в этом разделе.
Ора: Nika , спасибо, обязательно прочту.
Анна де Ла Фер: А мне понравилось... Всё понравилось... Очень понравилось... Nika , большое Вам спасибо.
Nika: А вот еще один подарок от Стеллы. Стелла, спасибо вам большое!
Atos: Я...э... в полном восторге... прекрасно. Просто прекрасно.
Ира: Хорошо написано. Спасибо огромное вам. Удивительно, но такой AU по отношению к книге читается легко.
Nika: Atos, Ира спасибо надо же кто-то это до сих пор читает
Кася: Nika , вчера читала!! Очень здорово!!!
Ида: НЕ ВЕРЮ, чтобы Арамис ограничился визитом к даме, и все! Даже безумная попытка с 2 шпагами и пистолетами под сутаной Арамиса пробиться с эшафота через строй была бы более реалистична.
полная версия страницы