Форум » Наше творчество » Почти первая любовь миледи » Ответить
Почти первая любовь миледи
Lys: Произведение: мушкетерская трилогия Жанр общий Тип гет Рейтинг PG-13 Накипело из обсуждения Дела Атоса и миледи Анна Весна была довольно ранняя, это явственно чувствовалось в воздухе, но девушка, сидевшая возле чернеющего ветками куста сирени, этого не замечала. Вязкие, вялые мысли перекатывались в голове: «Какой холодный воздух», она понимала, что воздух еще холодный, но совершенно этого не чувствовала. Оцепенение не покидало ее уже много дней, с тех пор как они приехали сюда, в этот маленький городок, брат и сестра. Все было позади, они в безопасности, но чувства словно погасли, исчезли, она часами сидела в маленьком садике и ничего не чувствовала. По спине прошла нервная дрожь – в последнее время она кожей ощущала его присутствие, так, наверное, слышит змея. Опять он будет молча стоять за ее спиной, в глазах будет отчаяние и мука, он боится ее апатии, хочет пробиться через эту стену, но напрасно. Анна с удивлением замечала, как стал безразличен ей этот человек, и удивление тоже было серым и вялым. Потом пришла толстуха Аннетт (раньше Анну бы позабавило сходство их имен при том, как не похожи они внешне); она хотела бы стать тут полновластной хозяйкой и готова поселиться у них хоть сейчас. Но у брата нет денег, чтоб оплачивать постоянную служанку, поэтому Аннетт приходит только раз в неделю. Она не раз, лицемерно вздыхая, жалела кюре, что вынужден отдавать последнее приходящей прислуге, когда его сестра целыми днями только сидит и смотрит на голые, серые поля. Толстухе не дают покоя какие-то туманные подозрения; Анна не раз ловила на себе тяжелый, испытывающий взгляд, будто Аннетт выслеживает дичь, но это не имеет значения. С тех пор как они здесь, он ни разу не оставался у нее на ночь, а днем они видятся мало – дела прихода требуют слишком много времени. Сквозь ее тусклые мысли, словно журчание ручья, пробивался чей-то голос. Оказывается пришла Луизон (и кто додумался так по-дурацки ее назвать?). Анна равнодушно улыбнулась – надо обязательно улыбаться и кивать головой, тогда Луизон прекрасно поговорит сама с собой. У нее несметное количество родни по всему графству и потому она считает себя обязанной все и про всех знать и опекать кого только можно. Им она тоже норовит прислать то молока то сыра, а когда бывает в городке у своей бесчисленной родни, то обязательно заглядывает «к нашему милому кюре». При виде Аннетт, Луизон презрительно поджимает губы и бормочет что-то о бессовестных людях готовых отнять последний грош у бедных детей. Но излюбленная тема Луизон, на которую она может говорить часами, «этот душка-граф». Однажды она видела его издалека и с тех пор, похоже, считает себя обязанной опекать и его. Луизон собирает все сплетни о графе, даже самые невероятные, и готова бесконечно обсуждать их, делая самые фантастические выводы о его здоровье и образе жизни. Слабая улыбка тронула губы Анны: «Бедный граф! Его счастье, что он не знаком с Луизон!»
Ответов - 53, стр:
1 2 All
Lys: На фоне ровного зеленого поля фигурка всадника казалась игрушечной. Конь то вставал на дыбы, то совершал немыслимые кульбиты – всадник явно рисовался своей ловкостью и умением, словно желая показать все, на что способен. Анна тихонько засмеялась: «Ну какой он все-таки мальчишка! Надо будет сказать ему, чтоб был осторожнее, он, конечно, великолепно держится в седле, но конь есть конь, мало ли что может случиться». Мальчишка…. да, нет, сиятельный граф! Как менялось его лицо, когда он разговаривал с арендаторами или отдавал приказания слугам, едва уловимое, выражение надменности, холодное высокомерие – и они терялись, бледнели и со всех ног бросались выполнять его волю. Сеньор! Анна вспомнила, как однажды прибежал запыхавшийся отец Клавье, путаясь в словах и красный от радостного возбуждения рассказал, что ему удалось повидать графа и рассказать об их бедственном положении и добрый граф обещал помочь. А ее брат (она даже про себя называла его братом) вдруг вспылил, заявив, что они не нуждаются ни в чьей помощи, и язвительно поинтересовался, не слишком ли много отец Клавье рассказывал графу о красоте его сестры. Они поругались, Клавье обвинил брата в неблагодарности и сказал, что ноги его здесь не будет, пока кюре не одумается и не извинится. Конечно, брат был не прав – если бы не отец Клавье, он бы никогда не получил прихода и им бы только и оставалось, что умереть с голоду посреди дороги, но все же Анна была рада, что тот ушел. Этот потный толстяк, лицемерно закатывающий глаза, был ей неприятен, противны его слащавые речи и то, как он норовил погладить ее по спине приговаривая «Бедная девочка!» Через несколько дней, утром, когда брат уже ушел в церковь, Анна прямо в дверях столкнулась с молодым человеком – это был сам граф. Сейчас ей казалось странным, как она могла остаться равнодушной глядя на это лицо. Но тогда, вся во власти своего оцепенения, она смотрела на его длинные пушистые ресницы, видела как он красив и это совсем не трогало ее. Анна заметила, как расширились его глаза – она знала о своей красоте и глупо делать вид, будто не знаешь, какое впечатление производишь. Граф очень учтиво представился, спросил где брат и предложил сопроводить ее в церковь. Он был вежлив настолько, что это казалось дерзостью, они ни на секунду не дал им забыть кто он такой. А вечером слуга принес ей шкатулку с дивным набором – серьги и ожерелье. Слуга что-то втолковывал девушке, совал драгоценности в руки, а она никак не могла понять, что ему надо и хотела только одного – снова остаться в одиночестве, и, оттолкнув шкатулку сказала только: «Это не мое!» На следующий день граф сам нашел ее в садике, он что-то сбивчиво объяснял, за что-то горячо извинялся, а Анна хотела, чтоб он скорее ушел и оставил ее в покое, чтоб они все оставили ее в покое. В ту ночь ей плохо спалось, все казалось, что в комнате кто-то есть. Явственно слышалось чье-то дыхание и у Анны пересохло в горле, сразу заныло плечо; она сжала кулаки, пытаясь совладать с паникой. Холодные пальцы коснулись ее ног и девушка инстинктивно прижала колени к груди. Легкий вздох был ей ответом и она осталась одна. Больше в ту ночь Анна не спала, она была уверена, что если уснет, ее ждет кошмар, от которого она уже не проснется… Всадник, прекратив выделывать кульбиты, пустил коня в галоп. Анна следила за ним с невольным восхищением – как он великолепен! У нее дрогнуло сердце – кажется, конь споткнулся? - но нет, показалось! Опять эта его нарочитая небрежность, ну как так можно! В прошлый раз, когда она нежно выговаривала ему, он играл ее пальцами, легонько подбрасывая кисти рук, а потом вдруг дунул ей в лицо и засмеялся, глядя на разметавшиеся волосы. Анна рассердилась, а он, сделав серьезное лицо, пообещал, что купит себе деревянную лошадку, чтоб она не боялась за него… Анна обернулась – граф уже шел к ней. - Я вижу, что деревянную лошадку Вы так и не купили, и предпочитаете пугать меня своим безрассудством. - Каюсь, не купил. Я был занят – ловил для Вас зайца! - Зайца? - Да, я вспомнил историю маркиза де Карабаса и решил поймать Вам в подарок зайца. Вы представляете, как это трудно? Он с комичной серьезностью покачал головой: - Очень, очень трудно! Анна не выдержала и рассмеялась, потом, утирая слезы, сказала: - Но Вы ведь не маркиз де Карабас и почему мне надо дарить зайца? Он стал серьезным, по-настоящему серьезным и тихо ответил: - Потому что Вы – моя королева. Его глаза были так близко, огромные, они закрыли для нее весь мир, стали для нее всем миром, они и этот одуряющий, мучительно-сладкий запах сирени.
Lys: Теплый нежный ветер шелестел листьями. В комнате за столом сидел молодой человек. За окном было темно и ему казалось, что это темнота шелестит и шепчет о чем-то. Окно было распахнуто и единственная свеча едва не гасла от ветра. Человек следил за тенями на стене – ветер играл пламенем, как хотел. До сих пор он не мог, не успевал ничего понять, обдумать – обстоятельства несли его так стремительно, что он задыхался. И вот сейчас он отброшен в сторону, жизнь по-прежнему несется вскачь, только он уже бессилен ее догнать и уже не имеет значения понимает он что-либо или нет, ничего уже не имеет значения. Дверь распахнулась и вошла девушка: - Завтра он придет просить у тебя моей руки! Свеча погасла.
Стелла: Красиво. Но что -то царапает сознание. Атос-надменный мальчишка-это верю. А вот что-то в Анне ... Какая-то пассивность.Хотя автор-хозяин-барин.
Анна де Ла Фер: А мне понравилось. Жду продолжения!)))
Lys: Анна де Ла Фер пишет: А мне понравилось. Жду продолжения!))) А надо?
Lys: Стелла пишет: А вот что-то в Анне ... Какая-то пассивность Дело тут в том, что я не Флобер После того что пережила Анна у нее должна была настать реакция, а период до знакомства с Атосом как раз и давал ей возможность прийти в себя, восстановиться психологически и физически, собраться с мыслями, наконец. Ведь после всех волнений и опастностей она оказалась в относительном покое и безопастности. Мне кажется, отношения с Атосом как раз и дали стимул к новым свершениям она почувствовала и осознала, насколько она сильна, что после пережитого не сломалась (в отличие от "брата"), а наоборот обрела новые силы. Тогда она и стала приходить к пониманию "мой Бог - это я", потому что на деле увидела какой огромный у нее запас сил. Вот собственно это я и пыталась выразить А вообще писать трудно - не слушаются персонажи, чесслово! Самовольничают!
Анна де Ла Фер: Lys пишет: А надо? А что - больше не будет? А я-то уже губу раскатала... Ничего - будем удовольствоваться тем, что есть))).
Стелла: Lys и с пассивностью вы меня убедили-как то не подумала-что девице то всего 16 лет. А насчет продолжения-хотелось бы конечно посмотреть как из любви рождается ненависть(нет после повешания -это закономерно) но не исключено что трещина в ее отношении к нему могла пролечь и раньше.
Lys: Анна де Ла Фер пишет: А что - больше не будет? А я-то уже губу раскатала... Ничего - будем удовольствоваться тем, что есть))). Ух, Вы меня искушаете! Самой хочется.....
варгас: Lys пишет: Самой хочется..... Нельзя отказывать себе (и др ) в удовольствии творчества. Ждём-с... А критиковать потом можно?
Lys: варгас пишет: А критиковать потом можно? Нужно, а можно уже сейчас!
Lys: Настроение у молодого графа де Ла Фер было великолепное. Он вышел из конюшни и, улыбаясь, посмотрел вокруг. Все также, с улыбкой, кивнул конюхам, чистившим с лошадей с интересом посмотрел на резвившихся в пыли воробьев и легкой походкой направился через двор, легонько похлопывая по голенищу хлыстом. Конюхи за его спиной понимающе переглянулись: - Ишь, - шепнул рыжий, - идет чисто танцует! - Ага! Прям взлетит щас! - Небось опять у своей был, эк его разобрало! - Кто бы мог подумать, что он может так втрескаться? - Ты, того, потише, услышит – башка у тебя потрескается, узнаешь тогда…Давай лучше, коня чисть! Они занялись делом, а граф, явно не думавший, как он выглядит в глазах конюхов, той же танцующей походкой шел навстречу двум молодым людям. На вид им было немного за двадцать, по непринужденным манерам и независимым позам в них нетрудно было признать дворян. Не переставая улыбаться, граф пригласил их в дом. В изящно убранной гостиной уже было подано вино. Один из гостей, темноволосый, с холеным белым лицом, покачал головой: - Что меня восхищает в Вашем доме, граф, тут все делается словно по волшебству! - Ну, милый маркиз, какое волшебство! Просто Гийом видел, что я возвращаюсь, да еще с гостями. Второй гость, белокурый, кудрявый крепыш, с толстыми красными щеками, расхохотался: - Его удивляет!!! Да он от жены порядка добиться не может, не то, что от слуг! Темноволосый маркиз метнул на дружка недовольный взгляд, но промолчал и занялся вином. - Слуги это ерунда, - продолжал крепыш. – Вот что поистине вызывает удивление, так это Ваше вино! Оно достойно королей! Где Вы его берете? - Это подарок бабушки, - мило улыбнулся граф. – Она всегда меня баловала, лучше вина, чем в ее погребах, не было даже у королей, тут Вы правы. Молодые люди болтали и разной ерунде, пили, а граф смотрел на них, улыбался, и было очевидно, что мысли его далеко. - Граф, очнитесь! – крепыш помахал рукой перед носом хозяина. – Я уже третий раз Вас спрашиваю! - Простите, барон. Я задумался. Что Вы сказали? - Неважно. Расскажите лучше, кем заняты Ваши мысли. В последнее время Вы просто пугаете нас всех. Госпожа де Клермон- ан –Бовези рассказывает о Вас ужасные вещи! Граф растерянно посмотрел на барона: - Графиня? Я уже давно ее не видел… Молодые люди переглянулись и захохотали. - Я же говорил…- стонал от смеха темноволосый. – Он ничего не помнит! Улыбка графа стала холодной и его развеселые гости, словно ожегшись об эту холодность, неловко замолчали. - Простите нас граф, мы ни в коей мере не хотели задеть Ваши чувства, - развел руками маркиз.- Но старуха везде болтает об этом …Вчера, когда она спросила Вас про старый виноградник – тот, что Вы хотели продать – Вы, глубокомысленно рассматривая ее прическу, ответили: «Безусловно, Ваше преосвященство, это был святой Иероним», после чего поцеловали руку ее кузине и ушли, улыбаясь до ушей. Графиня всех уверяет, что Вы были неприлично пьяны. Граф смущенно улыбнулся: - Но, право, я…. - Ничего не помню! – подхватил крепыш. Граф только пожал плечами: - Я принесу ей свои извинения. - Ну мы-то знаем, - хитро прищурился барон, - что если Вы и были пьяны, то уж точно не от вина! И, кстати, граф, когда же Вы нас познакомите со своей красоткой? Я, помнится, не был таким эгоистом по отношению к Вам и Балинкуру. – Он кивнул в сторону маркиза. – Мы тогда славно проводили время, Франсуаза была так мила… - Он вздохнул. – А Вы нехорошо поступаете, пряча от нас Вашу… Граф резко встал. - Объяснитесь, барон. Барон, слегка уже захмелевший, не без труда оторвался от кресла, и стал, уперев правую руку в бок. - Объясниться? В чем? Вы, мечетесь, как ополоумевший олень, пугая все графство… Маркиз де Балинкур счел необходимым вмешаться. Он рывком усадил барона назад в кресло и успокаивающим жестом коснулся руки графа. - Ла Фер, барон пьян, у Вас слишком хорошее вино, нам лучше уйти. Извините барона. Маркиз поволок барона к выходу; тот, набычившись, что- то бубнил под нос. Гости поспешно откланялись и, вкочив на коней, которых, повинуясь взмаху хозяйской руки, подали мгновенно, отбыли. Конюхи исподтишка с любопытством наблюдали за сценой прощания, но, поймав яростный взгляд графа, опустили головы и с утроенным усердием стали полировать лошадиные бока. Граф решительно направился к ним: - Коня! Глядя вслед удаляющейся в клубах пыли лошади, рыжий конюх присвистнул: - Видал? Опять к ней? Его напарник сплюнул под ноги и резюмировал: - Точно – совсем спятил!
Lys: Отъехав от замка на приличное расстояние маркиз де Балинкур придержал коня: - Послушайте, барон! Вы в своем уме! Еще немного и он бы Вас вызвал! Тот пожал плечами: - А что я сказал? Ей-богу, какие мы чувствительные! Не припомню, чтоб его сиятельство очень возражал против знакомства с Франсуазой! Или его мадам нечто особенное? - Гм-гм… - неопределенно промычал Балинкур. Барон оживился: - Вам что-то известно? - Видите ли, мой друг, я счел нужным навести справки… - Проще говоря, Вы сами подбивали к ней клинья! – хохотнул барон. Маркиз поморщился: - Барон, Ваша манера разговаривать очень вредит Вам в глазах Ваших друзей, и если Вы не желаете слушать… - Говорите же, я молчу! - Так вот, Кретьен, мой слуга, очень расторопный малый, порасспросил служанку, что приглядывает за кюре, и она сказала, что…ну ей показалось… - Да не мычите Вы! Что ей показалось? - Что кюре как-то странно относится к сестре. - Вы хотите сказать, кюре и его сестра… Какая гадость! Балинкур! Не ожидал от Вас! – барон возмущенно фыркнул. – Я… у меня нет слов! Считайте, я ничего этого не слышал! И, продолжая ругаться, барон пришпорил коня. - Гадость, конечно, - глядя вслед баронской лошади, протянул маркиз. – Да только что если все проще, и она ему не сестра…
Lys: Добравшись до дома, маркиз слез с коня и увидел у входа крупную фигуру барона. Немало удивленный, он поспешил тому навстречу. - Барон? - Мне надо с Вами говорить! Маркиз взмахнул рукой: - Прошу! Расположившись со всеми удобствами, маркиз де Балинкур молча наблюдал, как барон ходит из угла в угол. Наконец тот решился: - Маркиз, я хотел потребовать у Вас удовлетворения! - ?????? - Вы позволили себе недопустимые предположения в адрес известной особы… - Вот как! И в качестве кого Вы выступаете? Вы ей отец, брат, муж, наконец? Барон возмущенно засопел. - Милый мой, подумайте, если Вы, не будучи родственником, позволяете себе подобный выпад, значит Вы – ее любовник? И своим вызовом Вы компрометируете ее гораздо больше, чем я, повторив выдумки своего слуги. Я полагаю, мы говорим об одной и той же особе? Тогда тем более странно слышать Ваши речи, после того, что Вы наговорили графу де Ла Фер. Барон стукнул кулаком по столу: - Черт побери! Вы всегда так поворачиваете дело, что я оказываюсь в дураках! - Успокойтесь, Ваше возмущение делает Вам честь, и если Вы сочли мои слова недопустимыми, я извиняюсь. Вы удовлетворены? Барон кивнул. Маркиз продолжил: - Барон, Вы прекрасный человек, и Ваши понятия о чести достойны всяческих похвал, но если граф считает возможным компрометировать девушку своим поведением, то он должен быть готов к тому, что об этом будут говорить. Мы можем бросить вызов тому, кто нелестно отзовется о графе – он наш друг, но, выступая защитниками чести девушки, мы лишь поставим ее в еще более двусмысленное положение. - Вы полагаете, что надо… - Не вмешиваться! Граф не хочет говорить об этом – его право! И будет лучше, если Вы не станете передавать ему наш разговор. Так будет лучше, поверьте мне! Барон взъерошил волосы – он был растерян. Все, что говорил маркиз было правильно, но все же его не покидало чувство, что в этой ситуации есть что-то недостойное. - Ну что ж, - пробормотал он. – Раз так, позвольте мне откланятся! Балинкур проводил друга задумчивым взглядом и приказал позвать Кретьена. Тот, словно ждал, явился мгновенно. После получасового разговора, маркиз отпустил слугу и подошел к большому зеркалу в затейливой раме – предмету его особой гордости. Наилучшим другом маркиза был он сам, и сейчас, глядя на свое отражение, он негромко стал беседовать с зеркальным маркизом – это всегда помогало ему сосредоточиться. - Итак, милый маркиз, что мы имеем? Все удивлялись, почему граф не стал осыпать подарками свою любезную, и вот, оказывается, что он пытался, да девица отказала (чертяка Кретьен, и как он все разнюхал?), а почему? Хочет его распалить? Так можно промахнуться, а ну как граф бы плюнул, да нашел другую? Он не привык к отказам, скорее сам отказывал чересчур настырным дамам… В памяти невольно всплыло неприятное воспоминание… Летний день, дамы смеются, кавалеры шутят. Мадемуазель де Нейи во всеуслышанье заявляет: «Я бы предпочла быть пусть просто знакомой графа де Ла Фер, чем любовницей маркиза де Балинкура» Маркиз мотнул головой, он помнил об этом, когда пытался сам познакомиться с сестрой кюре, и лелеял надежду посмеяться над графом. Но, похоже, сама судьба решила отомстить за его обиды, во всяком случае, думать так было приятнее, чем признаться хоть самому себе, что умираешь от зависти и готов на любую подлость, лишь бы отомстить. - Итак, девица подарок не взяла, но графа принимает. Если она любовница кюре – тогда все ясно, она не может принимать дары – тогда надо стать любовницей графа, а кюре? Будет ли он молча на это смотреть? Ведь это скандал! Но и отказать от дома графу – нужна причина, а главную причину она, конечно, назвать не может, она ведь якобы его «сестра»! Похоже, кто-то будет посмешищем, когда все откроется и уж не я буду тем человеком, что предупредит графа! А он-то, он-то не поймет никак, в чем причина ее упрямства! Если не знать, можно даже подумать, что девица излишне добродетельна. Маркиз внимательно посмотрел на свое отражение, поправил кружева и, отвесив самому себе изящный поклон, сказал: - Что ж, подождем, любезный друг, сдается мне, что будет интересно!
Lys: Только когда конь начал хрипеть, граф де Ла Фер осознал, что как бешеный несется по полям. «Бедный Баярд! Что я делаю!» - он придержал коня и потрепал того по шее. «Прости, ты не виноват, что твой хозяин потерял голову». Но злость и раздражение требовали выхода, соскочив с коня, и не в силах справиться с эмоциями, он выхватил шпагу и начал рубить ближайшую изгородь. Шпага, зацепившись кончиком, опасно выгнулась и граф остановился. Ему стало стыдно. «Мальчишка! Чуть не загнал коня, теперь шпагу ломаю и все из-за чего!» Слова барона де Тардье бились в висках -«ополоумевший олень» - граф из всех сил сжал рукоять шпаги. Барон, конечно, грубиян, но ведь не грубые слова взбесили его, а суть, то, что чуть не было сказано вслух. Вашу…кого Вашу? Все графство, похоже, уверено, что она его любовница. Можно вызвать на дуэль всех, но это ничего не изменит – наоборот, чем яростнее он будет защищать ее честь, тем больше они уверятся в своем мнении. До сих пор в его жизни все было в его власти, он знал, что и когда надо делать и какой результат последует. Это касалось всего – хозяйства, отношений с соседями, его личных дел, а сейчас граф чувствовал себя так, будто с размаху налетел на стену. Он тысячу раз спрашивал себя, почему она отказалась от подарка, никогда ни одна женщина не поступала с ним так. Конечно, он знал, что женщины могут демонстрировать добродетель, чтоб потом подороже запросить, но Анна… Она не искала выгоды тогда, не посчитала себя польщенной, была так холодна и эта холодность не была притворной, он готов поклясться! Он действительно был ей безразличен. Он прекрасно помнил выражение скуки и досады на ее лице, которые она пыталась прикрыть маской вежливости. Может, он ей просто не понравился? Тогда… а сейчас? Он так старался ее завоевать! Графа била дрожь – что же с ним происходит? Ответ был ясен, но граф гнал от себя эту мысль, не хотел признаться даже себе, у него возникло суеверное чувство, что если он сейчас ответит на этот вопрос – назад дороги уже не будет. Лучше не знать, не признаваться, так есть хоть какой-то путь к отступлению. - Господин граф! Господин граф! Шепот за спиной показался графу громовым раскатом. - Простите, господин граф! Я не хотел Вас напугать, Вы велели прийти вчера в замок, я был, но Вы уехали. Я Вас искал, мне сказали, что Вы опять уехали, я шел… и вдруг я Вас увидел, Вы велели… - Отец Клавье? – граф медленно приходил в себя. – Да, я хотел с Вами обсудить ремонт церкви, давно пора было этим заняться. Идемте. Граф де Ла Фер был даже благодарен священнику, что тот напомнил ему о его обязанностях. «Я здесь хозяин, хо-зя-ин. Я не имею права все бросить, у меня есть долг и обязанности. Дела и люди не могут, не должны ждать.»
Стелла: Батюшки если уже сейчас такой всплеск эмоций-поистине он был страшен в гневе! да когда дойдет до веревки...
Lys: Те, кто, неплохо знал графа де Ла Фер, были бы удивлены выражением лица, с которым тот покидал епископский дворец: если задумчивым графа можно было изредка видеть, то растерянным – вряд ли. Когда епископ под благовидным предлогом попросил проводить себя во дворец, граф прекрасно понял истинную цель этого маневра. И действительно, поговорив о том о сем, обсудив несколько мелких дел, епископ перешел к главному. Он рассыпался в комплиментах дальновидности и твердости, которые граф проявлял при ведении дел, попутно заметив, что иного и ждать нельзя от сына таких родителей: - Я имел честь и удовольствие лично знать Ваших матушку и батюшку. Весьма печально, что их уже нет с нами, и они не могут порадоваться Вашим успехам. (При этом весьма выразительный взгляд высказывал другую мысль: «Это счастье, что их уже нет, и они не видят, что вытворяет их сынок!») Оставив родителей графа в покое, его преосвященство прошелся по всему роду, отыскав там все мыслимые достоинства и добродетели. - Прискорбно сознавать, что те времена прошли. Нынче же царит полное падение нравов: мужчины стали легкомысленны, а женщины излишне податливы. Заводить интрижки не стесняется никто! (Еще один взгляд: «Просто интрижки! Что же Вы-то творите?») - И, увы, даже дамы благородного сословия не избегли этого соблазна. («Если уж Вам так приспичило, неужели достойный объект не могли выбрать?») Но, поскольку вслух было сказано только то, что сказано, графу пришлось молча проглотить все намеки. И, наконец, когда, прощаясь, граф склонился над епископским аметистом, тот добавил, что всегда уважал мудрость и благоразумие, которые до сего дня проявлял граф, невзирая на молодые лета и что буде у графа нужда в совете и помощи, он, епископ, всегда его примет и выслушает. Эту длинную и витиеватую фразу можно было смело сократить до «Прекращайте валять дурака!» И вот теперь, граф стоял возле своего коня и машинально раскладывал гриву на прядки. «Да что они все ко мне пристали! – растерянно думал он. – Заведи я обычную интрижку – никто бы внимания не обратил, несмотря на «падение нравов» - передразнил он епископа. - Никто не верит в бескорыстие Анны. Похоже на любовь может рассчитывать только бедняк, а графский удел – корыстные любовницы! Да неужели же я сам по себе настолько плох, что без графской короны не могу внушить любовь девушке? Что я – старый, горбатый, хромой, глупый, трусливый? Завидуют, что ли? – граф нехорошо улыбнулся.- Зависть, господа, не добавит ВАМ достоинств! Однако, кроме глупостей, епископ высказал пару дельных мыслей о церковных делах – это надо обсудить с кюре» - и граф легко вскочил в седло. Сторонний наблюдатель, если б такой случился, удивился бы тому обстоятельству, что граф лично едет к сельскому священнику по такому ничтожному поводу. Наблюдатель же проницательный без труда догадался бы, что разговор это только предлог, чтоб повидать любимую, хотя в этом граф не хотел признаваться даже себе. А в это время если бы кто-то заглянул в домик кюре, то умилился бы семейной идиллии: кюре за столом пишет проповедь, его сестра, устроившись в кресле, поглаживает кошку и время от времени поглядывает на брата. Картину портило только странное выражение в глазах сестры. Кошка, еще месяц назад тощая и облезлая, отъелась, ее шерсть лоснилась и переливалась. Анна с удовольствием гладила мягкую шерстку. Толстая кошка наводила ее на мысли, что даже животное преображается от ухода, когда имеет достаточно пищи и тепла. А какими мягкими и нежными могут быть ее руки, какими красивыми волосы, ах, если бы они не нуждались! А ведь это могло бы быть, если б не ее братец! Он все испортил! Как она могла положиться на этого слизняка, видеть в нем мужчину, способного на поступок! Граф, вот кто способен на поступки! Как он великолепен в своей дерзости, когда открыто приезжает к ней, вместо того, чтоб прятать любимую в съемном доме, как делают другие. Когда на глазах у слуг целует ей руки, а они даже переглянуться боятся, всем видом показывая, что он – хозяин, сеньор. Власть и сила исходящие от его положения кружили ей голову, власть и сила исходящие от него самого приводили ее в возбуждение. Кюре поднял на нее заискивающий взгляд. Казалось, он понял, о чем и о ком она думает: - Анна? Вы ведь не любите графа? Вы не покинете меня? - Нет, - слова с трудом протискиваются сквозь сцепленные зубы. – Нет, уж будьте покойны! - Я ведь столько вытерпел ради Вас! Анна задохнулась от бешенства: «Он вытерпел! ОН!» Молниеносная боль пронизала ее с ног до головы, прошила все ее тело. Анна закусила губу: «Он ведь не знает.. Хорошо, что я так ничего и не сказала ему. Он и так умирает от жалости к себе, еле держится. Если б он знал, что еще натворил его родственничек, он бы вообще повесился, и окончательно погубил бы нас». Анна посмотрела на «братца» с нескрываемым презрением: - Да, Вы столько вытерпели, но все уже закончилось…для Вас.. Дикое желание убить кюре стало непереносимым. Она резким движением сбросила кошку и вышла в сад. Теплый свежий воздух немного успокоил ее. В последнее время Анна с трудом выносила общество кюре. Его страдания бесили ее – ОН вынес! Да если бы не она, гнил бы он на каторге! Он вынес… А что пришлось вынести ей? Она тоже чувствовала, что умерла, казалось все кончено, но она жива и не собирается сдаваться! А этот слизняк только и может с покаянным видом лить слезы – «Я вытерпел!» Да если бы она только догадывалась тогда, что мужчина может быть так слаб! Все дело в том, что она сделала неправильный выбор. Она снова подумала о графе - как он к ней относится? Она знает как ведут себя влюбленные мужчины, достаточно вспомнить поведение «братца», так почему же граф так сдержан? Может она опять ошибается, только уже в оценке чувств? А ведь он даже не пытался ее хотя бы поцеловать, его лицо, его глаза были так близко, он назвал ее своей королевой и.. ничего! Что это – слабость, робость? Но ему не впервой иметь дело с женщиной, так почему же он так сдержан? Что он скрывает? А ведь как все это может быть волшебно! Воспоминания о прошедших ночах наполнили ее тело сладкой истомой – проклятый кюре, даже это наслаждение отравлено воспоминаниями о тебе, ах если бы вместо тебя тогда был граф! Она представила как это могло бы быть – его руки, губы... сладкая дрожь прошла по телу, Анна со вздохом открыла глаза и похолодела – в двух шагах от нее стоял граф и внимательно, изучающим взглядом смотрел на нее. - Рад видеть Вас в добром здравии... сударыня. Ваш брат дома? Мне надо переговорить с ним о делах церкви.Анна смогла только кивнуть в сторону дома. Граф поклонился и прошел внутрь. Граф вел беседу с кюре, но мысленно возвращался к Анне: его тревожило ее лицо, такое выражение бывает от мыслей, которых не должно быть у ангелов. Он уверял себя, что, наверное, просто испугал ее внезапным появлением, но в глубине души, как крохотная заноза, осталась крупица подозрения.
Lys: В последнее время граф де Ла Фер очень невзлюбил светскую жизнь. Он чувствовал, что бессилен повлиять на ситуацию, в которой оказался, а быть бессильным – это то, что он ненавидел. Сейчас, глядя на приглашение от графини де Клермон-ан-Бовези, он снова ощутил это ненавидимое им чувство. Отказаться не было никакой возможности – личное приглашение, да еще после того скандала, ему придется пойти. Единственное, что он может себе пообещать, уйти быстро, как только позволят приличия. Хозяйка дома неприминула лично выползти навстречу графу. Молодой человек поклонился, постаравшись не заметить ироничную гримасу старухи. - Ваше сиятельство! - Вот как, граф, Вы уже не путаете меня с епископом? У Вас закончилось бабушкино вино? Молодой человек сжал кулаки, но сохранил вежливую улыбку: - Графиня, я уже приносил Вам свои извинения, и готов извиниться еще раз! Поверьте, мое уважение к Вам никогда бы не позволило мне забыться настолько, чтоб… - Злоупотреблять бабушкиным подарком? – насмешливо закончила госпожа де Клермон. Граф вспыхнул, но все же сдержался. - Должна заметить Вам, милый мой, что вчера Ваша тетушка сказала мне, что предпочла бы видеть причиной Вашего поведения вино, а не нечто иное.. - Иное?!!! – граф вскинул голову. - Вам-то лучше знать, мой милый, и не сверкайте на меня глазами, я уже слишком стара и могу позволить себе роскошь говорить, что хочу и кому хочу! Так вот, я думаю, Ваша тетушка права! Графиня де Клермон-ан-Бовези действительно была очень стара и предпочла отправиться на ближайший диван, оставив графа одного. Стиснув зубы, молодой человек вышел из зала – «Старая ведьма!» К счастью, на лестнице никого не было. Бешенство и отчаяние рвали его на части - старуха всегда говорила вслух то, о чем другие шептались по углам. Шаги на лестнице заставили его вздрогнуть, не в состоянии выносить ничье общество он оглянулся и скрылся за занавеской, прикрывавшей небольшую дверь в помещения прислуги. По лестнице прошелестело платье, прошуршали шаги и все стихло. Он еще подождал – кажется еще кто-то идет. Прислушался – нет, это шум за неплотно прикрытой дверью. Чей-то голос, тонкий, отчетливо выговаривающий каждое слово, повторил: - ….ополоумевший олень! - Так и сказал? - Так и сказал! – хохот. Граф почувствовал, что теряет сознание. Словно слепой он смотрел перед собой и видел только яркие белые вспышки света. Он слышал, как слуги со смаком обсуждали достоинства Анны, спорили, спятил граф оттого, что она отказала ему или наоборот, что он сошел с ума от счастья, получив желаемое, потому, что девица оказалась очень умелой. Граф чувствовал, что разучился дышать: «Найду, кто из слуг тогда подслушивал – убью!» Но ноги не слушались, он не мог двинуться с места и был вынужден стоять и слушать. Наконец, словно сжалившись над ним, по ту сторону двери раздалась громкая брань: - А ну бездельники! Хозяин с ног сбился, а вы тут…!!! Все стихло – слуги умчались в залы. Граф сел прямо на пол: «Боже, что я натворил! Куда завели меня гордость и дерзость! Я, сам, своими руками, погубил ее доброе имя! Они ничего о ней не знают, а я тут бессилен, заяви я публично, что она честна - меня на смех поднимут! Хотя нет, меня не поднимут – не посмеют. Я – мужчина, владетельный граф, и я отлично владею шпагой, а у нее только и было, что ее честное имя и я сам втоптал его в грязь, я – готовый носить ее на руках, чтоб никакая грязь не коснулась подошв ее туфелек. А теперь ей нечем защититься, а я не могу этого сделать – я ей никто, в глазах общества я ей никто!» Мысль, зародившаяся в глубине сознания, ошеломила его – нет, это немыслимо, невероятно, невозможно! Родные с ума сойдут! Но… ЕГО имя – вот тот единственный щит, что может укрыть ее. Свое имя, и того кто носит его, он может защищать со шпагой с руке! Граф испугался этой мысли – слишком невероятно, страшно, вот так броситься в пропасть, откуда уже не будет пути назад. «Нет, нет, - убеждал он себя. – Я вообразил невозможное…» Но в глубине сердца он уже начал ощущать, что эта мысль – единственно верная, но сейчас он еще не мог ее принять. Что-то удерживало его. Сначала он должен увидеть Анну!
Lys: Анна, пока не знавшая, какие мысли и чувства захлестнули графа, сидела в своем любимом садике. Вообще-то не особо она любила это место, но быть в доме одновременно с «братом» было невозможно – она уже с трудом сдерживала свою ненависть. В наступивших сумерках она могла не бояться чужих глаз и могла позволить себе любые проявления чувств. В который раз она подумала, как ошиблась, положившись на силу того, кого считала мужчиной. Он все бросил, ради любви, чтобы превратиться в жалкое ничтожество. И кому нужна его любовь и его жертва если в результате он стал ничем? Как обычно в последнее время ее мысли с кюре перескочили на графа: «Граф бы никогда, никогда так не поступил! Бросить все ради любви, которая превратит его в посмешище!» Она вызвала в памяти его лицо – высокомерный изгиб бровей, дерзкий взгляд – как ей нравилась его сила! Казалось, что слабости неведомы этому человеку. «Ваше сиятельство господин граф!» - тихонько засмеялась Анна. Потом ей пришла в голову мысль, что она не знает имени графа – до сих пор он всегда был для нее «Ваше сиятельство господин граф!» Даже странно, почему она раньше об этом не думала. Анна попыталась «примерить» на графа разные имена: - Этьен? Нет, слишком нежно. Оливье? С таким именем только вздыхать о несчастной любви. Людовик? Нет, это плакса-король. Может Ангерран? С таким именем хорошо только старым дедам. Ну какое же имя Ваше? Арман? Ну что я как дурочка какая выдумываю разную чушь! Анна начала злиться уже на себя. - Я становлюсь похожей на Луизон! Та, наверное, знает все восемь или сколько их там, имен графа! А вообще, это, пожалуй, удобно иметь столько имен – всегда можно прикинуться другим человеком. Жаль у меня только одно. Анна вспомнила, как граф выговаривал ее имя– нежно и осторожно – будто боялся поранить его губами, потом эти губы искривлялись надменной гримасой, когда он давал распоряжение слугам, и, тут же, этими же губами, снова – нежно и осторожно – «Ан-на». - Ан-на! От неожиданности девушка подпрыгнула. - Простите, я, кажется, опять напугал Вас? - Господин граф! - Простите! Вы о чем-то думали? - Я? Так, пустяки, но что с Вами? Вы.. на себя не похожи! - Да, наверное, после того, что я услышал.. Но не обращайте внимания, я помешал Вам? Вы мечтали, быть может? - Я думала, что не знаю Вашего имени. Граф посмотрел на нее напряженным взглядом: - Вы хотите знать мое имя? Для чего? Имя «господин граф» Вам надоело? Или.. Вы хотите большего? Анна улыбнулась: - Большего? А что, Вам предлагают герцогский титул? Молодой человек не обратил внимания на эту шутку, он взял ее руки в свои и снова спросил: - Зачем Вам мое имя? - Я думаю, Вы бы хотели этого. - А Вы? Хотите чтоб мое имя было Вашим? Не только имя, которым меня называть могли бы только Вы, но и то имя, что знают все? - Вы предлагаете мне все Ваши восемь имен? – Анна все еще пыталась шутить. Граф до боли сжал ей руки: - Отвечайте! Сила и власть глядели на нее безумными красивыми глазами, она как завороженная не могла отвести взгляд. - Да…. Граф не отпустил ее рук, притянул к себе и несколько мгновений смотрел в глаза. Потом слегка коснулся губами нежной щеки и легонько подтолкнул ее к дому: - Идите, Анна. Скажите брату. Завтра… Девушка двинулась к дому, потом обернулась – в глазах у нее появилось странное выражение. Граф кивнул: - Идите. Он слышал как заскрипела дверь. Потом звонкий голос Анны: - Завтра он придет просить у тебя моей руки! Бессилия больше не было – были привычные спокойствие и уверенность. Теперь, когда он наконец осознал свои желания, все стало легко и понятно. Так, как было всегда, когда он знал, что хозяин своей жизни. Он любит ее, теперь он уже не боится этого слова и не обманывает себя больше. Он уверен в своих чувствах и знает, что надо делать. Она – единственная, кто ему нужен и она – единственная, достойная носить его имя. Он принял решение и пусть теперь кто-нибудь позволит хоть тень насмешливой улыбки в адрес графини де Ла Фер!
Lys: Наутро слуга принес кюре записку от графа, лаконичную и безапелляционную: там не было просьб – граф ставил священника перед фактом. Немного позже он приехал сам и, хотя формально, он просил руки Анны, по сути, это была просто констатация факта – граф принял решение и кюре должен их обвенчать. Время он назначил сам. Его сиятельство уехал, а бедный священник остекленело смотрел ему вслед. - Теперь я навсегда потерял Вас, Анна, - мертвым голосом сказал кюре . – Я все отдал Вам, но Ваша любовь, как прожорливый зверь, она все время требует новых жертв, и не прощает слабости, даже если эта слабость – любовь к Вам. - Моя любовь требует жертв? И это говорите мне Вы? Анна вскочила, так долго сдерживаемая ненависть рвалась наружу. - Вы считаете себя жертвой? А что тогда я? Да знаете ли Вы, что сделал со мной Ваш брат? Это хуже смерти! Я задыхалась от рыданий, почти лишалась чувств, я взывала к Богу, который не внял моей мольбе! Вы можете посмотреть, какое мучение изобрел для меня Ваш брат! Задыхаясь от ненависти, она рванула платье, и показала молодому человеку неизгладимую печать, бесчестившую это красивое плечо. Священник попятился, в глазах «сестры» он ясно читал неистовое желание его убить. - Я все сделаю, все сделаю как надо. Теперь у меня только один путь. Настал черед графа, но берегитесь. - Вы думаете, что он не любит меня? - Все еще хуже – он любит Вас. Но он никогда не простит Вам своей слабости, он не простит Вам своей любви. Анна с угрозой поглядела на «брата»: - Если Вы только.. - Нет, нет! Я все сделаю, я тоже уже все решил для себя.
Lys: Он и правда все сделал как надо, хотя лицо его было землистым, а движения замедленными. Граф вскользь поинтересовался, что с кюре, он что-то плохо выглядит в последнее время. Анна, с печалью в голосе, призналась, что брат тяжело болен, но скрывает болезнь, опасаясь, что сестра захочет посвятить ему жизнь и откажется от своего счастья. Она тяжело вздохнула: «Он будет безутешен, если все откроется, вот мне и приходится делать вид, будто я ни о чем не догадываюсь. Прошу Вас, не подавайте вида! Пусть он думает, что мы ничего не замечаем». Граф только пожал плечами: «Если это то, что он хочет…» Во время обряда будущий муж стоял с непроницаемым лицом. Анна ожидала чего угодно, но от этого бесстрастия она терялась. Что там говорил ее «брат» про слабость графа? Слабость графа? Графа-ли? Ведь это она отдает себя в полную власть этому сильному и властному человеку. Ее вдруг охватил страх, Анна почувствовала себя рядом с ним такой ничтожной, глупой и беспомощной. Снова, тихонько, исподтишка, она стала разглядывать его лицо – что кроется за этой напряженностью, что он сдерживает в себе? Граф почувствовал ее взгляд и попытался улыбнуться, но лицо словно отказывалось слушаться его. И вдруг, мгновенное понимание озарило ее – она и впрямь, глупа, если не поняла сразу! Страсть, дикое, неистовое желание – вот что заставило окаменеть его лицо! Он просто боится даже шевельнуться, иначе утратит над собой контроль и тогда… тогда это лицо уже не будет бесстрастным! - Согласны ли Вы, взять в жены эту женщину, любить, уважать и заботиться о ней до конца своих дней, пока смерть не разлучит Вас? - Да. - Согласны ли Вы, взять в мужья этого мужчину, любить, уважать и заботиться о нём до конца своих дней, пока смерть не разлучит Вас? - Да. - Объявляю вас мужем и женой, можете поцеловать невесту. И вот его лицо и глаза снова так близко, но на этот раз он не остановился. Так что же, она победила? Его глаза лучились любовью, которую уже ничто не сдерживало, и, словно желая окончательно утвердить ее победу, муж громко сказал: «Я тебя люблю больше жизни!»
Lys: Анна отослала слуг – ей надо было побыть одной. Переезд в замок, роскошные апартаменты, толпа прислуги – все произошло так быстро, и теперь она нуждалась в нескольких минутах одиночества. Муж не тревожил ее, его деликатность была безупречной. Анна прохаживалась по комнате – она чувствовала себя великолепно, новая ситуация не только не пугала и не смущала ее, наоборот, все стало таким простым и доступным. Мысли о предстоящей ночи будоражили ее, и это волнение было приятным, теперь-то она узнает все его тайны! Утром она, делая вид, что еще спит, сквозь полуприкрытые ресницы наблюдала за мужем. Ночь оставила ощущение какого-то умопомрачительного наслаждения, она не могла вспомнить что они делали – это все было сплошным чувственным безумием. И сейчас она подсматривала за ним, пытаясь угадать, что же он вынес из этой ночи – их первой ночи. Граф тихо и осторожно оделся, подошел к кровати и опустился на колени. Кончиками пальцев он легонько погладил кружева, в которых утопала постель. Его лицо не было ни высокомерным ни надменным, выражение безграничной любви сделало это лицо совсем юным, мальчишеским. Анна подумала, что такую нежность в его глазах наверное до сих пор не видел никто. Прижав краешек ее покрывала к губам, он прошептал: «Я люблю тебя больше жизни. Боже, как же я люблю тебя!» Все еще думая, что жена спит, граф осторожно поднялся и тихонько вышел из спальни. Анна открыла глаза. Торжествующая улыбка озарила ее лицо. Всем своим существом она чувствовала что власть и сила, которые он излучал, стали ее частью. И это чувство было восхитительным!
Lys: Позже, с этой же торжествующей улыбкой она вышла к завтраку, увидела мужа и растерялась. Перед ней был спокойный, вежливый мужчина с непроницаемым лицом. Глаза его насмешливо блеснули – казалось он забавляется ее растерянностью. «Боже, как он владеет собой! Что же должно случиться, чтоб этот человек потерял голову!» - мелькнуло у нее в голове. Не раз во время трапезы графиня ловила взгляд мужа, будто поддразнивавший ее. Ей стало досадно: «Вот значит Вы как!» И в отместку она стала вспоминать его ночью: «Где-то было тогда Ваше бесстрастие!» Лукавая улыбка мужа вернула ее к действительности: - Анна, Вы не о том думаете! У Вас блюдо стынет! Анна вспыхнула, а он мягко пояснил: - У Вас на лице все написано, нельзя быть такой откровенной. Если Вы закончили, - он кивнул на блюдо, - идемте, мне надо с Вами поговорить. Они прогуливались по аллее, все дальше углубляясь в сад. - Анна, у меня к Вам серьезный разговор. Вы стали моей женой, а статус графини де Ла Фер обязывает. Вы должны ему соответствовать. Это мой мир, теперь он стал и Вашим, я сделаю все, что зависит от меня, чтоб Вы были на высоте, но я не могу за Вас танцевать, вести приемы и поддерживать беседы. Вам очень многому надо научиться, я буду рядом, но Вы должны быть послушны и внимательны. Мои распоряжения не обсуждаются, Вы пока недостаточно опытны для этого. Я не хочу ранить Вашу гордость, но Вы обязаны повиноваться, пока я не сочту, что Вы уже не нуждаетесь в моей опеке. Графиня с вызовом посмотрела на мужа: - А если я не справлюсь? Вы выгоните меня из дома? - Вы справитесь. Я знаю Вас лучше Вас самой. И вы можете целиком положиться на меня, Вы можете прийти ко мне с любыми страхами, обидами и трудностями – я помогу. - Вы не боитесь разочароваться во мне? Граф засмеялся: - Анна! Я и так знаю все Ваши страхи и все Ваши тайны! Они кажутся Вам значительными и ужасными, но Вы так молоды! Вы совсем не знаете жизни. Он сделал «круглые» глаза и драматическим шепотом добавил: - Если Вы в возрасте трех лет украли у брата пару конфет, клянусь, я никому не скажу! В глазах графини де Ла Фер промелькнула тень. - Анна, я старше Вас и опытнее. Послушайте меня внимательно. Вы очень одарены, к Вашей натуре, Вашим природным данным более всего подходит та среда, где Вы сейчас оказались. Бедность и униженное положение лишали Вас величия и блеска, высшее общество – вот Ваше законное место. И я убью любого, кто посмеет в этом усомниться. Вы способны повелевать кем угодно и покорить кого угодно. - Даже Вас? Граф рывком привлек жену к себе: - Попробуйте! Он поцеловал ее так, что у Анны закружилась голова. У графа было еще много различных соображений, так что с прогулки супруги вернулись не скоро.
Lys: Когда они шли назад, уже в двух шагах от замка, навстречу им бросился какой-то человечек. Он непрестанно кланялся и почти стелился по земле. Из его невнятного бормотания можно было понять только, что он осмеливается радоваться за графа и просить за себя. Граф удивленно поднял бровь: - Это что такое? Кинувшийся за человечком слуга, запинаясь от страха, пояснил, что это должник, который осмелился просить об отсрочке. - В такой день, господин граф, - человечек прижимал руки к сердцу и хитренько поглядывал на графиню. – В такой день…. Граф расхохотался. - Да вы нахал, любезнейший! Вот уж поистине – выбрал момент! Такой день! Он обернулся к жене и расцеловал ей руки. - Хорошо, пусть будет так, но после я шкуру с тебя спущу! Не надейся, что я забуду про твой долг, бездельник. Это уж точно, последний раз. Молодая графиня наблюдала эту сцену с недоуменным неодобрением. Во взгляде, который она бросила на мужа, промелькнуло, что-то похожее на разочарование. В кабинете, пока граф делал необходимые записи относительно задолжавшего фермера, его жена сидела в кресле, нервно постукивая ножкой. Муж поднял голову: - Вас что-то беспокоит? - Я не понимаю Вас, граф! Этот наглый крестьянин просто смеялся Вам в лицо, а Вы… Муж с интересом поглядел на нее. - Вам кажется, что это задевает мое достоинство? - Я не понимаю, как Вы могли при нем еще и целовать мне руки! Граф удивленно уставился на молодую женщину: - Вы полагаете, я должен был его стесняться? Бог мой, да кто он такой? Может, мне еще стесняться стульев в комнате? У Вас, дорогая, какие-то странные понятия. Анна, достоинство не в том, чтоб оглядываться на каждого, но и не в том, чтоб унижать зависимого. Мне кажется, я понял Вас, Вы решили, что мои чувства к Вам делают меня слишком податливым? - Я не хочу, чтоб Вы были посмешищем. Ну неужели все мужчины от любви становятся жалкими и глупыми! У графа сузились глаза: - Правильно ли я понял Вас, что Вам есть с кем меня сравнить? Анна нервно улыбнулась: - Я… нет, конечно, просто.... Мне кажется, что Вы должны были вести себя иначе, вот и все! - Анна, я польщен, что Вы заботитесь о моем достоинстве даже более меня самого. Уверяю Вас, в данном случае моя честь не пострадала, если Вы об этом. И уже серьезно добавил: - Анна, я рад, что Вы так чувствительны в этих вопросах. Мое имя и честь ничем не запятнаны и Вы можете быть уверены, что не я буду тем человеком, что отдаст их на поругание. Графиня натянуто улыбнулась и с нервным движением, которое она не смогла скрыть, встала. Муж вздохнул: - Ну не дуйтесь, а то я подумаю, что Вы кровожадны! Дался Вам этот болван! Ну, хотите, когда подойдет срок, самолично стребуете с него плату? Я совсем не о том хотел с Вами говорить. У меня для Вас подарок, я хотел отдать утром, но Вы так сладко спали! Потом, после завтрака мы опять мм… были заняты, идите сюда! Он протянул ей сжатый кулак: - Поцелуете – отдам! Графиня с надутой миной выполнила просьбу. Муж протянул ей кольцо: - Это кольцо моей матери, этот сапфир изумителен, как Ваши глаза. Он бережно одел кольцо на палец жены, и полюбовался ее рукой. - Какой красивый! – вздохнула Анна. – У меня никогда ничего подобного не было. - Таких камней нет у многих, кто имел больше Вашего, он и правда великолепен. Я бы хотел, чтоб Вы всегда его носили. А теперь пойдемте, у меня есть еще подарок. Я купил для Вас лошадей, но хочу, чтоб Вы сами выбрали, какая Вам больше по нраву. Я хочу, чтоб на охоте Вы были бесподобны. - На охоте? - Не пугайтесь, это еще не скоро, сначала Вас надо ввести в общество, но коня Вы можете выбрать сейчас - надо время, чтоб вы привыкли друг к другу. И граф повел жену на конюшню.
Lys: На первый, после женитьбы, прием, что устроил граф де Ла Фер, хотели попасть все. Хозяин не отказал в приглашении никому. Он явно бросал вызов обществу, если, конечно, после его ошеломляющей женитьбы что-то еще можно было считать вызовом. Сказать, что граф был на высоте – не сказать ничего. Он, и так не обделенный достоинствами, просто превзошел себя. Никто бы не смог сравниться с ним.. кроме его жены. Впечатление было таково, что даже заядлые сплетники и завистники добрую неделю молчали, просто не находя слов, прежде чем начали обсуждать жену графа. Красота ее поражала, а блеск драгоценностей делал просто божественной. Анна с удовлетворением чувствовала, что попала в свою стихию; она, никогда не видавшая блестящего общества, инстинктивно выбирала наиболее выигрышную линию поведения, природное чутье ни разу не обмануло ее. Очарованы были все. Там, где менее одаренная или более робкая натура в испуге бы отступила, Анна наоборот, черпала силы: достигнутый успех удваивал ее могущество, чувство торжества переполняло ее и проявляло все ее способности. Когда отбыл последний гость, графиня горделиво повернулась к мужу: - Вы находите меня соответствующей статусу Вашей жены? Влюбленный муж отвесил ей изысканный поклон: - Я уже давно сказал Вам, что Вы – королева! Он старался говорить шутливым тоном, но сквозь эти интонации Анна уже без труда видела его любовь и гордость и радость. Настал ее черед лукаво улыбнуться. «Вот как, господин граф, Ваше лицо тоже может быть таким откровенным!» - правда эту мысль она не стала высказывать вслух. С момента выхода новоиспеченной графини в свет, супругов просто рвали на части – приглашения сыпались со всех сторон. Пытливые взгляды неотрывно следовали за графиней – не допустит ли она какой оплошности? Но графиня была великолепна, а под тяжелым взглядом ее мужа, все злые языки прилипали к гортани, так что единственный, кто теперь позволял себе насмешливую улыбку был сам граф.
Lys: Солнце, заглядывавшее в окно, тысячей огней отражалось от драгоценностей, что грудой лежали перед зеркалом. Граф, лениво развалившись в кресле, наблюдал за женой. Анна, утопающая в этих отблесках, примеряла то одно украшение, то другое и никак не могла выбрать. - Может вот это и это? Или нет, лучше эти два, или три? - А куда Вы собрались? - Вы что, забыли? Нас пригласили к.. .. - Бог мой, Вы же не собираетесь туда идти да еще вся в камнях? Анна надула губы: - Вы подарили их мне или… - Но надо же знать меру! Я подарю Вам в десять раз больше, если пообещаете не одевать все сразу. И вообще, я решил – сегодня мы никуда не пойдем. Мы поедем на прогулку. Вдвоем. Вы еще нетвердо держитесь в седле, Вам надо чаще ездить верхом. Графиня раздраженно дернула плечом, всем видом показывая свое недовольство. Муж поднялся с кресла и, лениво потянувшись, подошел к зеркалу, выбрал самое большое ожерелье и приложил к своей шее: - Может, мне самому все это нацепить, тогда моя жена обратит внимание и на меня, а не только на эти блестящие штучки, в которых она копается целое утро. Как Вы считаете, мне пойдет? Молодая женщина со злостью рванула ожерелье из рук мужа: - Перестаньте! - Вы родного мужа готовы растерзать! – с иронией заметил граф. – И почему все женщины так любят драгоценности? - Правильно ли я поняла Вас, что Вам есть с кем меня сравнить? – ехидно напомнила Анна мужу его слова. - Не сомневайтесь, - холодно подтвердил он. – Но помните, что выбрал я Вас. И уж, конечно, не за любовь к украшениям. Поверьте, мне все равно, были бы Вы знатной и усыпанной драгоценностями или голой и босой – это ничего не меняет. Анна прыснула. Граф не выдержав, тоже фыркнул: - Ну, вообще, да, последнее обстоятельство может и меняет, если голой… Но я не об этом. Он вновь заговорил серьезно и искренне: - Вы меня, надеюсь, тоже любите не за графский титул? Фамилия де Брей весьма почтенна, а что до земель и богатства, так незапятнанность имени превыше. Богатства преходящи, они зависят от превратностей судьбы, а честь – только от нас. Так что Ваша былая бедность нисколько не умаляет Вашего достоинства. Я люблю Вас – Вас саму, в богатстве и бедности, Ваше сердце, Ваша душа – прекраснее любых алмазов и это не зависит от Вашего положения. Вы не верите мне? Анна стояла, сжав губы. Граф тяжело вздохнул, потом, подумав, закрыл дверь на ключ. - Идите сюда. Он усадил жену на колени и развернул к себе лицом. - Я не привык выворачивать душу наизнанку, но ради Вас пойду и на это. Это правда, что когда я увидел Вас впервые, я прельстился… – граф запнулся, и с усилием продолжил, - прельстился Вашим телом. Никого красивее Вас я не видел, я хотел… обладать Вами, во что бы то ни стало. Каждое слова давалось ему с трудом, но граф продолжал: - Когда Вы отказали мне, я не поверил в Вашу добродетель, думал, Вы нарочно дразните меня. Мне со всех сторон толковали об этом, чего только мне не пришлось выслушать! Но Вы были так холодны, спокойны, так не ведут себя, когда торгуются. Я знаю, что был Вам вправду безразличен, и, когда я заметил, наконец, проблеск интереса с Вашей стороны – я мог быть уверен, что это я сам, не граф, а мужчина, сумел привлечь Вас. Чем больше я узнавал Вас, тем больше пленялся Вашими внутренними добродетелями. Ваше лицо прекрасно, но Ваша душа прекраснее во сто крат! – голос у графа дрогнул. – Я не знал, на что способен, пока не встретил Вас. Я не знал, что можно быть счастливым оттого, что тебе плохо, быть счастливым оттого, что болит сердце. Я сдерживал себя изо всех сил, и сейчас еще я отчаянно цепляюсь за гордость, за свое мужское самолюбие, чтоб не признавать твою власть надо мной, чтоб не признаваться, КАК я люблю тебя…– его голос сорвался. Анна не верила глазам – ей показалось, что в глазах мужа блестят слезы. Но проверить свою догадку она не смогла – граф спрятал лицо в ее ладонях. Потом быстро поднял ее с колен и отошел к окну, повернувшись к жене спиной. Анна, широко раскрыв глаза, ждала, но когда муж повернулся – выражение его лица было нежным, но спокойным, глаза сухими, а тон – ровным: - Нам не следует откладывать прогулку – погода чудесная. Идемте, я с удовольствием составлю Вам компанию. – И он предложил жене руку. Погода и правда была изумительная. Графиня пыталась заглянуть мужу в глаза, но тот отвел взгляд и целиком занялся лошадьми. Для прогулки граф сам выбрал жене коня – она никак не могла решить, который из четырех подаренных лучше, и он, как более опытный наездник, сделал выбор за нее. Конь был довольно смирный, но, почуяв неопытность наездницы, стал показывать свой норов. - Я понимаю, что Вы устали, - уговаривал граф жену. – Но Вы должны ему показать, что Вы – сильнее, иначе конь никогда не признает Вас и никогда не будет слушаться. Нельзя показывать свою слабость никому. Тот, кто видел Вас слабым, всегда будет считать себя сильнее. Попробуйте еще, Вы должны показать ему – кто главный. Топот копыт за спиной отвлек их. Группа из четырех всадников спешилась и четверо мужчин, почтительно кланяясь, приблизились к супругам. - Ваше сиятельство! Прошу прощения! Тут такое дело, Лорье поймал браконьера и. он просил поставить Вас в известность - он не знает, что делать. Случай не совсем обычный, если бы Ваше сиятельство соблаговолили… - Он что, хочет, чтоб я лично вздернул беднягу? - Нет, что Вы! Просто.. – мужчина покосился на графиню и шепотом добавил несколько слов. - Вот что? – граф покусал губу. – Хорошо, где это, далеко? - Нет, тут, совсем рядом. Граф обернулся к остальным всадникам: - Сопроводите графиню в замок, а ты – покажешь, где это. - Но, граф, - попыталась вставить слово молодая женщина. - Вы едете домой, - твердо сказал граф. И тихо, так, что слышала только она, добавил: – Я предупреждал, что мои распоряжения не обсуждаются. Он развернул коня и пустил в галоп. Весь его вид говорил, что он не сомневается в том, что все сказанное будет исполнено беспрекословно. Трое оставшихся поклонились графине: - Нам приказано Вас сопроводить. Анна злобно хлестнула коня и до самого замка направляла его такой твердой и жесткой рукой, что животное уже сомневалось – кто из них двоих главный.
Lys: Дожидаться мужа пришлось довольно долго, и от дурного настроения графини досталось всем, у кого не хватило ума не попадаться ей на глаза. Она металась по комнате из угла в угол и никак не могла успокоиться: - Да что же это такое! Он, чуть не рыдая, признается в любви и тут же – «мои распоряжения не обсуждаются»! Да неужели я никогда не смогу его покорить! Как он сказал : «Нельзя показывать свою слабость никому», но я же видела! Я, я его слабость! Она с размаху уселась в кресло и кусая пальцы стала думать. В этих раздумьях и застал ее муж. Он был, как всегда, спокоен, галантен, внимателен, поцеловал ей руку, извинился, что ей пришлось ждать. Но что-то новое было в его облике, как будто вырвавшееся признание пробило брешь в его упрямой сдержанности. Черты лица, совсем немного, но смягчились, легчайшая тень грусти и растерянности отразилась в глазах: то ли он сожалел о том, что сказал, то ли о том чего не сумел сказать. Анна инстинктивно поняла, что сейчас лучше не касаться этой темы, лучше вообще сделать вид, что ничего не было. Она завела разговор о своих трудностях по части верховой езды и с затаенной радостью, нет, не поняла, а скорее почувствовала, облегчение, которое испытал граф, облегчение и благодарность. День пошел своим чередом, однако графиня могла поклясться, что сегодня что-то изменилось в их отношениях, что-то, что сделало ее сильнее. Ночью граф не пришел в спальню жены. Он ничего не объяснял, даже не пожелал ей спокойной ночи – просто не пришел. Еще вчера это испугало и расстроило бы Анну, но сегодня она торжествовала: - Он ИСПУГАЛСЯ! Боже! Он боится, боится силы своих чувств! Его признание – все правда! Он боится моей власти над ним. Ну что ж, дорогой муж, Вы хотели чтоб я была Вам равной? Вот мы и сравнялись, хотя, пожалуй, теперь власть и сила на моей стороне. Нервное возбуждение не дало ей уснуть, впрочем, она не ощущала усталости. Лежа на спине, закинув руки за голову, Анна тщательно обдумывала свое дальнейшее поведение. Что она заснула, Анна поняла только когда ее разбудило прикосновение. Муж осторожно погладил ей волосы: - Можно? Он устроился рядом, прямо на покрывале и уткнулся лицом ей в шею, спрятав его в белокурых волосах жены. Графиня удивленно подняла брови (он все равно этого не видел) и подумала: «Все-таки я права – все мужчины от любви становятся глупыми и жалкими». Впервые в ее отношение к мужу примешалась, пока еще малая доля презрения.
Lys: Муж скоро уснул. Анна тихонько выбралась из постели – лежащий так близко мужчина волновал ее тело и раздражал ум. Сейчас она не хотела поддаваться своему влечению и раздражалась на себя, за то, что испытывает его. Анна прошлась по спальне, подошла к окну и поежилась – после теплой постели в комнате было довольно прохладно. Она обхватила себя руками, пытаясь унять невольную дрожь. Через тончайшее кружево пальцы ощутили неровность кожи. Графиня оглянулась на мужа – спит. Она спустила ткань с плеча и попыталась разглядеть клеймо, но было еще темно и плечо просто выглядело белесым пятном. Она погладила кожу. Рубец втянулся и почти не выступал, но шероховатость ощущалась вполне явственно: «Надо что-то придумать, снадобье той старухи не очень-то помогло, все равно чувствуется». За спиной раздался шорох. Молодая женщина помертвела. Очень медленно она повернула голову. Муж продолжал спокойно спать - он просто повернулся на другой бок. Анна быстро закрыла плечо: «Я совсем с ума сошла, а если бы он проснулся». Потом подошла к кровати и стала разглядывать мужа. Когда человек так спит, про него говорят «как младенец», и его лицо таким и было – нежным, безмятежным и счастливым, а улыбка – доверчивой. Графиня снисходительно скривила губы: «Да нечего мне боятся, он никогда ничего мне не сделает. Теперь уже ничего». Летние дни были один лучше другого и граф де Ла Фер предложил жене самой выбрать день охоты. Он с ласковой улыбкой наблюдал, как она хмурила брови, решая какой же день самый подходящий. - А если я скажу – сегодня? - Радость моя, я же не король, да даже королю не смогут подготовить охоту вот так вдруг. - А если я так хочу? Граф засмеялся: - Ну, тогда Вам придется охотиться на меня! Егеря никого другого за такой срок не успеют выставить. Дайте им хоть немного времени! И потом, Вы же захотите гостей, общество... Я бы, конечно, предпочел Ваше общество и мы бы чудесно поохотились... друг на друга. - Вы не о том думаете, - передразнила графа жена. – Я прекрасно все помню! Граф шутливо прикрыл голову руками: - Если бы я только знал, какая злопамятная у меня жена! Давайте все же не будем сразу собирать очень уж большое общество. Чем меньше гостей, тем лучше, для Вас в первую очередь. Охота – не танцы, это там Вам равных нет, а на охоте все может случиться, особенно когда она первая. - Пусть так, но все равно – завтра. Граф все же ограничился совсем небольшим числом приглашенных, он немного опасался за жену. Она уже довольно уверенно держалась в седле, лучше, чем можно было ожидать, но все же, по мнению графа, недостаточно для такого испытания как охота. Одно дело спокойные, медленные прогулки, а на охоте все может быть. Он старался быть рядом с женой, предоставив гостям свободу действий. Конь под графиней отчего-то нервничал и граф попытался его придержать. Графиня, не поняв его движения, инстинктивно отшатнулась, конь шарахнулся в сторону, кто-то из егерей рванул на помощь, но лишь окончательно испугал животное. Конь понесся вперед. Граф досадливо махнул на незадачливого помощника «Я сам!» и пустился следом за графиней, скрывшейся за деревьями. Яркое пятно платья мелькнуло впереди и пропало. Граф соскочил с Баярда и кинулся к жене: - Господи, Анна! Она лежала на траве и не двигалась, неподалеку всхрапывал конь, нервно перебирая ногами. Граф прикоснулся к шее: «Пульс есть, жива, дышит, просто без сознания. Чертовы тряпки, она же так задохнется». Он попытался освободить ей шею и грудь, понял, что не выйдет, достал охотничий нож и осторожно стал подрезать шнуровку. Делать это было неудобно, потому что второй рукой он поддерживал голову. «Нет, так не получится, надо ее перевернуть». Граф прислонил к своей груди голову жены, и, освободив обе руки, быстро справился со шнуровкой. Он отбросил уже не нужный нож и стал осторожно отгибать жесткий от вышивки и кружев верхний край платья. Кожа под пальцами была нежная и гладкая, пока пальцы не наткнулись на какую-то неровность. «Вот черт, неужели поранилась!» Граф сильнее рванул ткань и увидел лилию. Он не понял и снова потрогал ее пальцем – рубец отчетливо прощупывался. Он поднял голову – деревья закружились у него перед глазами, и он почувствовал, как что-то сдвинулось у него в голове, будто выпала часть памяти. Он смотрел на женщину и думал: «Как ее имя .. я должен его знать и почему у нее кольцо моей матери… это я подарил?…. я ….. ей… кольцо матери…..да, кольцо и свое имя… у нее мое имя .. мое… имя моего отца». Колокольный звон, как эхо, отдавался у него в голове, на самом деле в лесу было тихо, но граф отчетливо слышал колокольный звон и чей-то голос: «Мое имя и честь ничем не запятнаны и Вы можете быть уверены, что не я буду тем человеком, что отдаст их на поругание! Не я… не я..». Он поднялся, движения были медленные и тяжелые, будто граф внезапно забыл, как ходить. Руки сами сняли поводья с коня…Тот, кто был сейчас вместо него знал, что надо делать, а сам граф чувствовал только боль, которая выжгла его сердце, это было все, что он чувствовал – что у него нет сердца. Когда все было кончено, граф пошел прочь. На опушке слуги испуганно жались друг к другу. Низким, глухим голосом граф сказал: - Кюре. Из Латура. Ко мне. Челядь исчезла в мгновение ока. Он стоял один. Кто-то мягко коснулся плеча графа – это был Баярд. Граф обхватил его шею и зарыдал, глухо, без слез. О дальнейшей судьбе графа де Ла Фер ничего не известно.
Стелла: Ну вот.Теперь можно высказаться. Это не прилизанный благообразный граф из девчоничьих снов. Это не безупречный рыцарь дамской мечты. Это во многом дитя своего сурового времени.Я такому Атосу верю. Произошел слом характера-дальше начинается спуск в бездну. Спасибо Lys.
Nika: Lys это прекрасно и жизненно... и скорей всего именно так все и было спасибо
полная версия страницы