Форум » Наше творчество » Прощай... » Ответить
Прощай...
Señorita: Небольшая такая, немного грустная зарисовочка о мадмуазель де Лавальер после...всем известных событий. Курсивом выделены цитаты из канона.
Ответов - 7
Señorita: -Быстрее, пожалуйста, быстрее, я очень прошу вас, надо успеть, - уже в который раз тихо и настойчиво просила мадмуазель де Лавальер кучера. -Быстрее уж никак нельзя, сударыня, прошу прощения, - снова и снова отвечал ей усталый кучер. – Или лошадей совсем загоним, или чего еще хуже – карету сломаем, вообще тогда ехать не сможем. Да вы не грустите, сударыня, поспеем, не сокрушайтесь! К утру, точно вам говорю, в Блуа будем! -Благодарю вас, - прошептала мадмуазель де Лавальер. Она ехала уже несколько часов, быстро, летела, словно на крыльях, не жалея лошадей. Но эта безумная скачка не успокаивала, как это бывало, не помогала отвлечься и ни о чем не думать. Наоборот, чем дальше экипаж уносил ее от Парижа, и чем ближе она становилась к Блуа, тем больше оживали давние воспоминания; картинки прошлого быстро сменяя друг друга, наподобие калейдоскопа, мелькали перед ее взором. -Я боюсь, мне страшно. Рауль, мы заблудились, да? – маленькая Луиза, не в силах сдержать слез, трет кулачками глаза и с надеждой смотрит на своего лучшего друга. -Нет, Луиза, что вы, - мальчик крепко обнимает ее за плечи и, укрыв плащом, чтобы она не промокла, гладит по голове. – Все хорошо. Мы просто…просто немного ошиблись, сбились с пути, но…мы обязательно…то есть, я хотел сказать, что знаю, куда нам нужно идти, и мы скоро будем дома! Я обещаю вам! -Вы очень храбрый, Рауль, - скажет она ему получасом позже, когда заблудившихся в лесу детей нашли слуги графа де Ла Фер. А он улыбнется ей и ободряюще подмигнет. Когда они увидятся снова – через две с половиной недели – оба будут изо всех сил избегать даже намека на разговор о злополучной прогулке в лес и о наказании, постигшем обоих детей дома. -Рауль, ну вы же обещали мне! Помните, в прошлый раз вы обещали, что покажете мне котят! Ну, пожалуйста, Рауль! – девочка трогательно, смущенно улыбается и смотрит на тринадцатилетнего мальчика, уже почти взрослого юношу, и знает, что он не откажет, потому что отказать ей он не мог никогда, с самого начала их знакомства… -Ой, какие миленькие, - Луиза, не обращая внимания на то, что пачкает в пыли светлое свое летнее платье и туфельки, на корточках сидит перед корзиной с шестью новорожденными котятами, - можно я с ними поиграю? Конечно можно, она могла бы и не спрашивать, ей можно все! О чем бы она его не попросила, Рауль – ее лучший друг, больше того – старший брат – не в силах отказать своей Луизе. -Рауль, ну не вертитесь! – смеется Луиза, - Иначе получится непохоже, и вы станете упрекать меня, а я, как вам известно, не так уж хорошо рисую. -Простите, Луиза, - улыбается виконт, - Я…просто засмотрелся. На вас, - добавил он чуть слышно. -Ну вот. Готово. Краснея от смущения, Луиза протягивает Раулю его портрет, только что нарисованный ею. -Замечательно! Вы…Благодарю вас, Луиза. И если позволите…я хотел бы сделать Вам подарок. Он протягивает ей портрет обратно. -Я хочу, чтобы вы вспоминали обо мне, когда я уеду. Так я буду с вами рядом. Всегда. -О, Рауль, - щеки просто огнем пылают, наверное, она похожа на раскаленную печку на кухне у Марселины. А на душе в этот миг так хорошо, что хочется петь. – Я даже и мечтать не могла о таком подарке. И теперь я просто обязана подарить вам что-то взамен, чтобы у вас тоже осталась память обо мне. Через три дня она подарит ему свой портрет, над которым эти дни она трудилась не покладая рук. Он сказал, что всегда будет хранить его. Когда они встретятся последний раз в Париже, у него дома, она увидит, что он сдержал слово: этот портрет будет висеть у него в гостиной. -Смотрите, Рауль! – оборачивается она к своему задумчивому спутнику, - Смотрите, какой красивый сегодня закат. -Рядом с вами, Луиза, я не замечаю ничего, когда вы рядом все остальное просто перестает существовать, поверьте мне. Они идут рука об руку берегом реки, и ветер еле шевелит листья тополей над их головами. Ей пятнадцать, и рядом с нею, как и годы назад, когда она была маленькой девочкой, ее неизменный спутник, верный друг и просто самый лучший на свете человек. Она не знает никого смелее, бесстрашнее, благороднее, добрее и красивее него – ее Рауля. Да ей просто и не надо никого другого, она счастлива, что они вместе, и ей хочется только одного, всегда быть рядом с ним. То лето они оба будут вспоминать часто, потому что именно тогда они были самыми счастливыми людьми на свете. Их первая, самая чистая и искренняя юношеская любовь, расцвела тем жарким летом, когда они, уже перестав быть детьми, встретились после долгой разлуки (виконт приехал в отпуск после очередного своего военного похода). Тогда еще не было ни сомнений, ни страхов, ни предчувствий. Тогда она любила. Вернее, думала, что любит, в ту пору она просто еще не знала, что настоящую свою любовь, страстную и искреннюю ей только предстоит встретить. – Луиза… – Ах, Монтале, Монтале! – упрекнула Луиза. – Грех так обманывать людей! – Я вас обманула?! – Да. Вы сказали, что пойдете узнать, что там делается, а вместо того привели его сюда! – Как же иначе? Каким бы образом он получил письмо, которое вы писали? И Монтале указала на письмо, лежавшее на столе. Рауль бросился к нему, но Луиза, хотя все еще смущенная, быстро протянула руку, желая его остановить. Рауль встретил теплую дрожащую ручку, взял ее и так почтительно поднес к губам, что, казалось, это был не поцелуй, а вздох. Между тем Монтале взяла письмо, тщательно сложила его втрое, как обыкновенно делают женщины, и спрятала за корсаж. – Не бойтесь, Луиза, – успокоила ее Монтале, – виконт не возьмет письма, как покойный король Людовик Тринадцатый не брал записок, спрятанных на груди мадемуазель де Отфор. Рауль покраснел, увидев, что обе девушки смеются, и не заметил, что ручка Луизы осталась в его руках. – Что же, – спросила Монтале, – вы простили мне, Луиза, что я привела к вам виконта? А вы, сударь, не сердитесь, что пошли за мной и увидели Луизу? Теперь, когда мир заключен, поговорим как старые друзья. Луиза, познакомьте меня с виконтом! – Виконт, – сказала Луиза со своей серьезной грацией и невинною улыбкою, – имею честь представить вам Ору де Монтале, приближенную ее королевского высочества и мою подругу, мою милую подругу. Рауль церемонно поклонился. – А меня, Луиза, вы не представите вашей приятельнице? – спросил он. – О, она вас знает! Она знает все! Эти наивные слова заставили Монтале рассмеяться, а Рауля вздохнуть от радости. Он понял их так: поскольку она мой друг, то знает все о нашей любви. – Теперь церемонии кончены, виконт, – сказала Монтале. – Вот кресло; садитесь и сообщите нам скорее, какое известие привезли вы так поспешно? – Теперь оно уже не тайна, сударыня. Король по дороге в Пуатье остановится в Блуа, чтобы навестить его королевское высочество.* О, если бы только знать тогда… Впрочем, нет, она ничего не стала бы менять, даже сейчас она понимала это. Даже теперь, когда все закончилось…так, она не хотела бы, чтобы судьба ее сложилась иначе. Она слишком ясно и отчетливо сознавала, что не в силах отказаться от своей любви. Да, Господь покарает ее, она заслужила, но…все равно, она ничего не стала бы менять. Ничего. Кроме одного. Если она хотела, чтобы что-то изменилось в прошлом, если бы это было в ее власти, она сделала бы все, чтобы Рауль не страдал. Если бы можно было… Но теперь – слишком поздно, теперь остается только молиться и каяться.
Señorita: Рауль открыл одно из боковых окон и остановился подле него с Лавальер. – Луиза, – сказал он, – вы знаете, что я с детства любил вас как сестру и доверял вам все мои огорчения, все мои надежды… – Да, – ответила она тихо. – Я знаю, Рауль. – Со своей стороны, вы тоже относились ко мне дружески и доверяли мне. Почему же при этой встрече вы не смотрите на меня как на Друга? Почему вы мне больше не доверяете? Лавальер ничего не ответила. – Я думал, что вы меня любите, – продолжил Рауль, и голос его задрожал. – Я думал, что вы разделяете со мной мечты о счастье, которым мы предавались, гуляя вместе по аллеям Кур-Шеверни и под тополями дороги в Блуа. Вы не отвечаете, Луиза? Он на мгновение замолк. – Может быть, – спросил Рауль с дрожью в голосе, – вы меня больше не любите? – Я этого не говорю, – тихо сказала Луиза. – О, ответьте мне, прошу вас. Вы моя единственная надежда. Я полюбил вас, такую тихую и скромную. Не позволяйте ослепить себя, Луиза. Тетерь вы будете жить при дворе, где все чистое портится, все новое старится… …Эта обстановка не для вас. Чтобы внушить к себе уважение, вам надо выйти замуж. – Замуж? – Да. Вот мое рука. Луиза, вложите в нее вашу. – Боже мой! Но что скажет ваш отец? – Мой отец предоставил мне свободу. – Но все-таки… – Я понимаю ваши сомнения, Луиза. Я посоветуюсь с отцом. – О Рауль, подумайте, погодите… – Ждать невозможно, а раздумывать, Луиза, раздумывать, когда дело касается вас, – это кощунство! Вашу руку, дорогая Луиза. Я располагаю собой, мой отец даст согласие, обещаю вам это. Вашу руку, не заставляйте меня страдать. Ответьте одно слово, единственное, или я подумаю, что после первого же шага во дворце вы совершенно изменились. Одно дуновение милости, одна улыбка королев, один взгляд короля…** Если бы тогда, именно тогда, в тот день, когда Рауль, волнуясь, с трепетом просил ее руки, если бы ей хватило смелости сказать ему, что она всегда будет рядом, что она не бросит его… Пусть не так, как он бы того хотел и чего так жаждали его душа и сердце. Но она любит его, любит по-прежнему - как лучшего друга, с которым играла в детстве, как старшего брата, который никому не давал ее в обиду, который готов был выполнить любой ее каприз. Она навсегда останется в его сердце, как любящая сестра, как лучшая подруга. Он понял бы, обязательно понял, и, может быть…он был бы сейчас рядом. Но она…ей не хватило смелости на этот такой простой и такой сложный шаг, она попросту трусливо сбежала. Но тогда в ее душе была одна сплошная темнота. Оказалось, это мучительно трудно, до раздирающей сердце, неизбывной боли, оставлять в прошлом старую привязанность. Даже, если впереди у тебя мгновения счастья и самая настоящая любовь, та, о которой она не смела и мечтать, за которую готова отдать все, заплатить самую высокую цену. Она понимала, что не должна, что все это неправильно, но отступить, отказаться от того, кого она любила всем сердцем, она не могла. Это было сильнее нее, она слишком запуталась, и не у кого было спросить совета. А тот, кто всегда был готов прийти на помощь, был далеко. Да и не могла она сказать ему о таком, ведь…он был уверен, что она останется с ним, что он один занимает ее сердце и ее помыслы. Если бы она решилась тогда поведать ему о своих страхах. Если бы осталась. Если бы рассказала. Но она убежала, надеясь, что он не понял, почему она так поспешно скрылась. Что не догадался, кто теперь безраздельно царил в ее сердце. «Никогда не прощу себе», - думала она, глядя в непроглядную темноту за окнами кареты. – Рауль, Рауль! Сжальтесь! – Я любил вас так, что мое сердце мертво, что моя вера колеблется, что глаза мои угасают. Я любил вас так, что теперь все для меня пустыня – и на земле и на небе. – Рауль, Рауль, друг мой, умоляю вас, пощадите меня! – воскликнула Лавальер. – О, если б я знала!.. – Слишком поздно, Луиза! Вы любите, вы счастливы. Я вижу заполняющую вас радость сквозь слезы на ваших глазах. За слезами, которые проливает ваша порядочность, я ощущаю вздохи, порождаемые вашей любовью. О Луиза, Луиза, вы сделали меня несчастнейшим из людей. Уйдите, заклинаю вас! Прощайте, прощайте! – Простите меня, умоляю, простите! – Разве я не сделал большего? Разве я не сказал, что люблю вас? Лавальер закрыла руками лицо. – А сказать вам об этом в такую минуту, сказать так, как говорю я, это то же, что прочитать себе в вашем присутствии приговор, осуждающий меня на смерть. Прощайте! Лавальер хотела протянуть ему руку. – В этом мире мы не должны больше встречаться, – проговорил Рауль.*** Слишком больно, слишком бессмысленно. Потом Луизе постоянно будет казаться, что не следовало тогда приходить к нему. Ему ведь и так пришлось…очень трудно. Но она должна была сказать ему, что не виновата в том, что, как оказалось, по-настоящему любит не его. Она должна была попросить прощения за ту боль, которую доставило ему это известие. Она не хотела делать ему больно, если бы это было в ее власти, она никогда не допустила бы, чтобы он страдал. Но остаться с ним она тоже не могла, а теперь – не сможет уже никогда. Ожидая прихода Рауля в полутемной комнате, Луиза перебирала тогда все возможные варианты, пыталась найти правильные слова, чтобы он понял…и простил. Но когда он пришел, она вмиг позабыла их все. Она поняла, что должна была сказать ему все это много раньше, что сейчас она пришла слишком поздно, теперь им останется только расстаться навсегда. Сказать все это оказалось еще труднее. Им обоим этот последний разговор стоил слишком много слез, боли и горечи. Луиза почти не помнила, как все закончилось. Она плакала, умоляла, потом…кажется, она лишилась чувств, а очнулась уже в карете. Больше с Раулем они не виделись, а вчера вечером… Все рухнуло окончательно. От господина д`Артаньяна Луиза знала, что Рауль отправился в поход, присоединившись к армии герцога де Бофора, и понимала, что он, вероятно, захотел оказаться как можно дальше от тех мест, что напоминали бы ему обо всем, что произошло. Каждый день она молилась, чтобы Господь хранил ее друга. Отчего-то ей было очень страшно за него, она не хотела, чтобы с ним сучилось что-то страшное. И вот вчера вечером ко двору пришло известие о том, что бой при Джиджелли был выигран, но вместе с тем герцог де Бофор понес большие потери. Когда Луиза услышала имя виконта де Бражелона среди павших… На миг ей показалось, что сердце перестало биться; она поняла, что теперь, с этой минуты, вся ее жизнь будет другой. Жизнь после того, как она потеряла своего лучшего друга, того, кого она нежно любила с самого детства, и того, кто любил ее больше всех на свете. Она понимала, что виновата перед ним, и пусть уже поздно, пусть ничего не исправить и не вернуть, но она должна попрощаться и попросить прощения и у него, и у его отца. Пускай граф и не простит ее, она смиренно примет все: любой упрек и любое обвинение. Ей не было дела до сочувственных взглядов Оры, издевок Атенаис, шепотков за спиной и даже - гневно-ревнивого взгляда царственного возлюбленного. Она взяла карету и поехала в Блуа; неслась всю ночь, не жалея лошадей, не слушая увещеваний кучера, и отвечая на все возражения только одно: ей необходимо как можно скорее оказаться в Бражелоне. Уже давно расцвело, и они вот-вот будут на месте, больше не осталось ни воспоминаний, ни сожалений. Даже боль, казалось, отступила на время, усталости она тоже не чувствовала, на душе было тяжело и как-то…пусто. Было далеко заполдень, когда карета мадмуазель де Лавальер подъехала к дому графа де Ла Фер в Блуа. Карет во дворе Бражелона не было, людей во дворе и вокруг замка – тоже. Луиза знала, что тело виконта должны были отправить в отчий дом, она потому так торопилась: надеялась успеть на похороны… Неужели опоздала? С замиранием сердца мадмуазель де Лавальер постучала, ждать пришлось долго, казалось, в доме не было ни души, и Луиза совершенно растерялась, куда могли подеваться все обитатели Бражелона в такой момент? Наконец, с той стороны тяжелой двери послышались чьи-то тихие неторопливые шаги. Сердце забилось часто-часто, казалось, оно готово было совсем выскочить из груди девушки. На пороге показалась усталая и заплаканная Жоржетта – старая, верная служанка графа де Ла Фер. -Мадмуазель де Лавальер, - тихо, будто каждое слово стоило ей немалых усилий, и, как показалось Луизе, несколько неприязненно, проговорила женщина. – Вы? Но…как…- Жоржетта всхлипнула, и слезы потекли по ее щекам. -Ох, мадмуазель, у нас… -Я все знаю, Жоржетта, я потому и приехала. Мне…я должна была проститься с…ним. -Похороны уже закончились, мадмуазель, но вы можете, конечно же, пойти туда…проститься с ними... Она не обратила внимания на это «с ними», слишком была занята своими мыслями; тем, что она сейчас должна сказать и сделать. -Жоржетта, я бы хотела…одним словом, мне… Где господин граф? Я должна… Она не договорила, добрая Жоржетта при этих словах слезы вновь хлынули из глаз старой кухарки. -О, мадмуазель, вы же ничего не знаете! Господин граф, он…был очень болен! Уже давно, практически с того самого дня, когда вернулся, проводив молодого хозяина. А вчера, когда господин Гримо привез…когда он узнал, что господина Рауля…что его, - женщина зашлась в рыданиях, - господин граф, он…был и без того слишком слаб, и…их похоронили вместе. Бедный господин Рауль, бедный, несчастный мой мальчик, - причитала Жоржетта. – Бедный господин граф, упокой Господь их души… Луиза стояла словно оглушенная. Это конец; теперь не у кого просить прощения и искать участия. Теперь она должна отвечать только перед Богом, и ее непременно постигнет Его кара. Это она виновата во всем. Атенаис права, это она толкнула Рауля на этот путь: уехать и умереть на чужбине, а его отец не пережил гибели единственного сына, и теперь на ее совести две жизни. Расплата будет теперь еще горше, она больше не в праве просить у Него какого бы то ни было снисхождения. Она виновата, слишком виновата, и искупить эту вину она уже не в силах. -Прости меня! О, прости! – повторяла она получасом позже, стоя на коленях у свежей могилы. Больше ничего не нужно, только прости! Услышь меня там, где бы ты ни был и…прости за все! Позади послышались шаги, и Луиза, вздрогнув, обернулась: перед нею стоял господин д`Артаньян. -Вы? Вы здесь? Да, конечно, он имеет полное право обвинить ее, прогнать… Он слишком любил их, и ему тяжело. Да, она виновата, но сейчас, в этот самый миг, ей хотелось, нет, не жалости, но…хоть капли участия и сочувствия; чтобы этот человек не обвинял, а разделил с нею свое горе; их общее горе. Но д`Артаньян был слишком беспощаден с нею, наверное потому, что ему было сейчас слишком больно. – Я вам повторю, сударыня, – проговорил д'Артаньян, – то, что мне сказал в Антибе господин де Бражелон – он тогда уже жаждал смерти: «Если тщеславие и кокетство увлекли ее на пагубный путь, я прощаю ей, презирая ее. Если она пала, побуждаемая любовью, я тоже прощаю ее и клянусь, что никто никогда не мог бы полюбить ее так, как любил ее я». – Вы знаете, – перебила Луиза, – что ради своей любви я готовилась принести в жертву себя самое; вы знаете, как я страдала, когда вы меня встретили потерянной, несчастной, покинутой. И вот, я никогда не страдала так сильно, как сегодня, потому что тогда я надеялась, я желала, а сегодня мне нечего больше желать; потому что этот умерший унес всю мою радость вместе с собой в могилу; потому что я не смею больше любить без раскаяния и потому что я чувствую, что тот, кого я люблю (о, это закон!), отплатит мне мукой за муки, которые я причинила другому, Д'Артаньян ничего не ответил, он слишком хорошо знал, что в этом она бесспорно права.**** Луиза отломила ветку кипариса, воткнула ее в землю, потом вытерла залитые слезами глаза, поклонилась д'Артаньяну и удалилась. Она выполнила свой долг, но на душе по-прежнему было тяжело… Луиза знала, что теперь так будет всегда. ------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- * ** *** **** А. Дюма "Виконт де Бражелон"
Signorina: Señorita , большое спасибо! Ваши фанфики всегда читаю с большим удовольствием!
Amiga: – Я любил вас так, что мое сердце мертво, что моя вера колеблется, что глаза мои угасают. Я любил вас так, что теперь все для меня пустыня – и на земле и на небе. – Рауль, Рауль, друг мой, умоляю вас, пощадите меня! – воскликнула Лавальер. – О, если б я знала!.. – Слишком поздно, Луиза! Вы любите, вы счастливы. Я вижу заполняющую вас радость сквозь слезы на ваших глазах. За слезами, которые проливает ваша порядочность, я ощущаю вздохи, порождаемые вашей любовью. О Луиза, Луиза, вы сделали меня несчастнейшим из людей. Уйдите, заклинаю вас! Вот для меня это одно из самых невыносимых мест в романе. Господи. Бедный, бедный, бедный мальчик.
Джоанна: Ох уж эти горькие "если", которые почему-то всегда появляются "после"... Спасибо!
Луиза Водемон: Señorita , спасибо!
Samsaranna: Señorita Спасибо огромное,еще один великолепный фанфик. Чудесно описаны чувства и мысли Луизы. Ах, если бы не упорство господина де Ла Фера- все могло быть совершенно иначе!
полная версия страницы