Форум » Наше творчество » Путь Молний » Ответить
Путь Молний
Черная Молния: Это кроссовер. Кроссовер "Трех мушкетеров" и произведения, которое большинству читателей, наверное, будет незнакомо - "Отблески Этерны" Веры Камши. Соответственно, это фантастика, и события тут будут происходить из ряда вон выходящие, так что заранее прошу не удивляться ничему. Вот вообще ничему. Если что-то непонятно - прошу обращаться за разъяснениями. Да, и еще это как бы продолжение второго варианта моего "28 августа 1628 года или Те же и Катарина". То есть герцог Бекингэм остался жив, но в остальном чуда не произошло - от своей любви к Анне Австрийской он не отказался, даже наоборот, готов действовать еще более активно. Глубокое АУ, возможно ООС. Ну и мою неканонную героиню уж стерпите как-нибудь, пожалуйста. Если кто-то все-таки читал "Отблески Этерны", прошу учесть, что там тоже время действия не канонное, а лет так за сорок до начала действия книги. Пролог Чередою распахнута вдаль галерея веков, Те же люди, и страсти, и слёз человечьих отрада. От зеркал до зеркал, от блестящих зрачков до зрачков В бесконечных повторах проходит миров анфилада. Обнимая любимую, помни, что случай твой не уникальный, Как бы ни были вы сумасбродны, любя. В перспективе времен, в бесконечных повторах зеркальных Та же женщина тысячу раз обнимает такого ж тебя. С какой целью женщина может смотреться в зеркало? Казалось бы, риторический вопрос: всем известно, что любая представительница прекрасного пола не упустит возможности полюбоваься своей красотой. Даже самые прекрасные дамы стремятся превзойти самих себя, а те, кого природа одарила не столь щедро, обращаются к зеркалу еще чаще, надеясь с помощью различных косметических ухищрений изменить свою природную внешность. И все же дама, о которой пойдет речь, пристально вглядывалась в зеркало совсем с другой целью. Тем паче, что уж ей-то менее всего следовало беспокоиться о своей внешности. Во-первых, она по праву считалась прекраснейшей женщиной королевства, а может быть - и всего континента. Прекрасные пепельные волосы, уложенные в высокую прическу, бирюзовые, как гладь моря, в солнечную погоду, глаза, атласная белоснежная кожа, яркие чувственные губы, фигура королевы или богини... А во-вторых, если бы она и сочла нужным что-то изменить, рядом с ней не было тех, кто по статусу обязан заботиться о внешности своей повелительницы. В это зеркало она всегда смотрела не иначе как в одиночестве и при запертой двери. Вот и сегодня она, даже отпустив всех фрейлин и оставшись в своих покоях одна, видимо, еще не считала себя в безопасности. Только не теперь, когда за дверями днем и ночью стоит стража в черно-синих мундирах, якобы ради ее безопасности, на самом же деле - чтобы не могла бежать или встретиться с теми, кто ей предан, несмотря ни на что. Лишь войдя в маленькую домашнюю часовню и заперев за собой дверь, она вздохнула с облегчением. Слава Создателю, уж сюда не добраться даже самым заклятым ее врагам. Перед изображением белокурой синеглазой женщины с младенцем на руках горели свечи. Вошедшая усмехнулась, как всегда, видя святую Октавию со своим лицом. Хороша была святая - неграмотная дочка трактирщика, однако же сумевшая сначала покорить сердце герцога, а затем и короля. Достойный пример для подражания для всех женщин, желающих подняться как можно выше. Впрочем, и ей самой не стоит жаловаться. Октавия была только женой короля, она же добилась того, что ей ни одной женщине в этой забытой Создателем стране было не под силу - правила страной сама. Пусть недолго, всего лишь три года длилось ее регентство. Враги оказались сильнее, чем она думала. Оттесненные ею на второй план вельможи, королевские родственники, которым не хватило власти, вечно лезущие не в свое дело "святые отцы" объединились против нее и ударили в спину. И вот теперь она уже не королева-регентша, она - узница в собственных покоях, которой осталось в жизни лишь одно утешение: молиться Создателю за душу своего покойного мужа. Чем она и занимается в одиночестве в своей часовне. Так, надо полагать, донесут сегодня ее врагам подкупленные ими фрейлины. Королева усмехнулась. Интересно, что они сказали бы, узнав, что скрыто в тайнике под образом святой Октавии? Надо полагать, были бы рады обвинить ее еще и в поклонении древним демонам, особенно Его Высокопреосвященство. Ведь это зеркало родом из самых древних времен, чуть ли не до Гальтары. Теперь ни один человек не скажет, когда и кем оно было создано, даже тот, кто подарил ей эту реликвию своего рода. Она коснулась панели алтаря, где стоял образ и свечи перед ним. Та отъехала в сторону, открывая нишу. Женщина извлекла оттуда зеркало, в котором видно было ее голову полностью. Красное золото, отливающее при зажженных свечах отблесками огня, тяжелое даже на вид, ничуть не потемнело, несмотря на невероятную древность. Королева осторожно установила зеркало на алтаре, так, чтобы его удерживала ручка из такого же золота, изображающая скачущего коня. Крышку зеркала рассекала пополам сверкающая огнем молния, выложенная рубинами. Идеально ровная поверхность горного хрусталя отразила всю ее красоту, ничуть не меркнущую с годами. Но лишь поначалу. Затем ее лицо в зеркале исчезло, будто его скрыла серая завеса, и на ее фоне стали двигаться, говорить, действовать другие люди, каких никто в Кэртиане не встречал. Это было бы похоже на театральное представление, но у нее не возникало сомнений, что все происходящее - правда. Эти люди любили и ненавидели, спасали друг друга и мстили, не считаясь ни с чем, дружили и сражались, умирали и выживали. И она смотрела, не отрываясь, на прекрасных дам и галантных кавалеров, коварных политиков и отважных воинов. На мир, который был поразительно похож на их собственный - и все-таки был другим. Каковы же были события, чьим тайным свидетелем стала прекрасная белокурая королева? Те, о которых мы расскажем далее.
Ответов - 19
Черная Молния: Глава 1 Что такое осень - это ветер Вновь играет рваными цепями, Осень, доползём ли, долетим ли до ответа, Что же будет с Родиной и с нами. Осень доползём ли, долетим ли до рассвета, Осень, что же будет завтра с нами? Октябрь выдался сырым и холодным, как почти всегда бывает в Англии. Почти каждый день шли дожди, а море целыми днями было окутано туманом. Лишь резкие крики чаек выдавали его близость, а из окна Адмиралтейства, выходившего прямо на порт, трудно было что-либо увидеть. Изредка выглядывало солнце, позволяя разглядеть вздымавшиеся к небу мачты и свернутые паруса кораблей, стоящих на рейде. Им уже никогда не суждено было отправиться к цели, для которой их снаряжали - к французскому городу Ла-Рошель, последнему оплоту протестантов, союзников Англии. Правда, большинство англичан открыто радовались отмене войны. Во всеуслышание говорилось теперь, что война с Францией была бы величайшим бедствием. А многие говорили прямо, что эта война нужна была лишь одному человеку в государстве, и Бог спас Англию, убив его руками фанатика-пуританина. Однако инициатор и вдохновитель ларошельской кампании, Джордж Вилльерс, герцог Бекингэм, на самом деле не умер. Весть от королевы Франции, Анны Австрийской, которую премьер-министр Англии не просто любил - боготворил уже давно, пробудила его неукротимую волю. Слова, переданные Ла Портом, слугой Анны Австрийской: "Она вас любит", буквально воскресили герцога. Никогда прежде королева его сердца не выражала своих чувств, ни лично, ни в письме, ни через посредников. Вряд ли даже сама Анна Австрийская понимала вполне, в какое отчаяние приводит Бекингэма ее холодность, по-настоящему это было известно лишь совсем другой женщине. Несомненно, именно это было причиной рискованных авантюр герцога, его желания во что бы то ни стало доказать Анне свою любовь, чтобы зажесь и в ее сердце ответное чувство. И вот, лишь находясь между жизнью и смертью, истекая кровью, Бекингэм узнал, что Анна любит его и что ей не безразлична его судьба. Ради этой вести стоило постараться выжить. И герцог выжил, несмотря на страшную рану. И первое же распоряжение Бекингэма, отданное, едва он смог говорить, поразило даже его бывшую любовницу и нынешнюю верную помощницу, баронессу Катарину Лейксайд. Хотя она, казалось бы, могла привыкнуть ко всему, пройдя путь от фаворитки герцога, родившей ему его единственного сына, до офицера для особых поручений. - Пусть объявят в городе о моей смерти, - слабым голосом произнес Бекингэм. - Никто посторонний не должен знать, что я жив. И передайте Ла Порту... пусть скажет ей правду, но только наедине. Пусть будет спокойна... Раненый герцог замолчал, с трудом переводя дыхание. Сидевшая у его постели Катарина хотела было возразить, но не решилась. - Я сделаю, как вы просите, милорд. Не беспокойтесь, ей сообщат правду. А как же король? - Ах, король... Да, ему можно сказать правду. Ему в самом деле было бы жаль, если бы я умер... - Не говорите об этом, милорд, - поспешно перебила его женщина. - Врач сказал, что вам вообще следует поменьше говорить. И беспокоиться тоже. Я передам ваш приказ. Она действительно тогда велела объявить по всему городу о смерти герцога Бекингэма. Слушая грохот пушек, возвестивших жителям Портсмута эту печальную новость, Катарина напряженно думала, что с ними будет дальше. Она была счастлива, что герцог остался жив. Слава Богу - или дьяволу, если уж Бог покровительствует другим. Но неужели он выжил лишь затем, чтобы в скором времени вновь поставить свою жизнь на кон в смертельно опасной игре. где выигравшему достается смерть. Катарина прекрасно разглядела, с какой нескрываемой любовью и нежностью герцог сказал об Анне Австрийской, подумал в первую очередь о том, чтобы та не испугалась, услышав ложные слухи. Не было сомнений, что, даже заглянув в глаза смерти, герцог Бекингэм остался верен своей любви к французской королеве. А это значило, что он, как только будет здоров, непременно поедет во Францию, чтобы встретиться с ней. И тогда люди Ришелье, кишащие в этой стране, как крысы, получат возможность сделать то, что несколько часов назад чудом не удалось Фельтону. При этом воспоминании Катарину охватила запоздалая дрожь. Нет, не следует и вспоминать об этом! Он жив, и в ближайшее время она сможет быть ему полезна, чего же еще ей остается желать? Женщина вернулась в свое кресло у постели герцога. Он, кажется, забылся сном, и, если бы не его мертвенная бледность, не слабое, прерывистое дыхание, можно было бы подумать, что он просто отдыхает. Катарина улыбнулась. Она не знала еще, с какой целью Бекингэм велел распустить слух о своей смерти, но хотелось верить, что это было сознательное распоряжение, а не лихорадочный бред... Спустя неделю вернулся из Франции лорд Винтер, после покушения на Бекингэма давший клятву отомстить своей невестке, организовавшей это преступление. И вот теперь, с помощью их французских друзей, коварная шпионка Ришелье была уничтожена. Как видно, небу надоело закрывать глаза на ее преступления: ее застигли с поличным как раз в тот миг, когда она собиралась отравить Констанцию Бонасье, камеристку королевы, вся вина которой состояла в том, что она преданно служила своей повелительнице и имела несчастье полюбить человека, которого леди Винтер ненавидела. Четверым королевским мушкетерам оказалось этого вполне достаточно, чтобы найти палача, когда-то заклеймившего эту женщину; он и поставил последнюю точку в череде ее преступлений и интриг. - Я был среди ее судей и проголосовал за смертный приговор, как, впрочем, и все остальные, - закончил свой рассказ Винтер. - Теперь ваша кровь отомщена, милорд, равно как смерть моего несчастного брата и даже этого осла Фельтона, который тоже не всегда был предателем и убийцей. - Пусть Бог спасет ее душу, если только она у нее когда-нибудь была, - произнес Бекингэм. Он уже полулежал, откинувшись на подушки, и был не настолько бледен, хотя еще очень слаб. Катарина видела, что едва начавшая заживать рана еще отзывается болью на каждое движение, однако герцог ни за что не признался бы в этом и не попросил бы помощи. - Катарина, что беспокоит вас? - спросил он, заметив ее задумчивый вид, как только они остались вдвоем. - Большинство людей считают, что Фельтон пытался вас убить по своей инициативе, - ответила женщина. - Вы знаете, что я убила его, как только увидела вас... тогда... - она не смогла договорить. Слишком мало прошло времени, она еще не в состоянии была забыть, как кровь лилась алым горячим потоком из раны герцога... - Мне очень жаль, что вам пришлось убить из-за меня, - произнес Бекингэм, взяв руку Катарины. - Даже в этом я виноват перед вами. - Не в этом дело, - возразила женщина. - Просто почти все уверены, что Фельтон действовал один. Лишь немногим известно о роли леди Винтер, которая тоже теперь наказана. Но мы с вами знаем настоящего виновника, милорд, и не можем призвать его к ответу! Ришелье, должно быть, радуется сейчас, он своего добился! Теперь мир между Англией и Францией будет подписан на его условиях, а Ла-Рошель окончательно принадлежит Франции. Кардинал, служитель Бога, пусть даже он католик - убийца и покровитель убийц. На его мантии ваша кровь, и я очень хотела бы смыть ее его собственной. - Успокойтесь, Катарина, - герцог продолжал держать ее руку, но, увы в этом жесте не было и намека на те чувства, о каких она мечтала. Будь она мужчиной, он мог бы касаться ее точно так же. - Я - не Ришелье, вы - не леди Винтер. Оставьте им их грязные методы, не опускайтесь до их уровня сами. А что касается его торжества, - в глазах Бекингэма вспыхнул прежний неукротимый огонь, - он рано поторопился меня похоронить! Как только заживет эта рана, я приеду во Францию. Ришелье, надо полагать, будет теперь не столь бдителен, как прежде. Я встречусь с моей королевой, я спрошу ее, правду ли она передала мне через Ла Порта. А если она не решится признаться, я прочту ее ответ по глазам, увижу, как он замирает, невысказанный, в уголках ее прекрасных губ, в едва заметном вздохе, в биении ее сердца. Прежде она могла утверждать, что не знает сама своих чувств, но теперь ей не скрыть их от меня. На сей раз я получу точный ответ: да или нет. И, если она скажет "да", она не сможет больше оставаться во Франции, чужой для нее стране, где она так несчастна. С ее занудным, вечно недовольным супругом, в двадцать пять лет похожим на старика, с проклятым Ришелье, который ее ненавидит! Любящему сердцу не место во Франции, оно будет обречено на страдание. Но, если она согласится бежать со мной, клянусь Богом, я создам для нее королевство, гораздо обширнее и прекраснее Франции, а может быть, и всей Европы. Есть земли, в которых каждый может добиться успеха. - О, Господи! - воскликнула Катарина. Даже ее иногда поражали масштабы замыслов Бекингэма. - Вы собираетесь покинуть Англию и думаете, что королеве вашего сердца, как вы ее называете, хватит решимости бежать с вами в неизвестность? А что сделает Ришелье, узнав о ее бегстве? Однако Бекингэм отнюдь не был обеспокоен ее доводами. - Для Ришелье я уже более недели как мертв, и не собираюсь воскресать в будущем. И, при всем желании, ему не в чем будет упрекнуть Англию, потому что я не собираюсь навлекать на нее судьбу Трои. Любой англичанин сможет с чистой совестью поклясться, что бывшая королева Франции никогда не ступала на наш остров. И, если уж Ришелье все равно сочтет это достойным поводом к войне, то он и без всякого повода сделает то же самое. Только он не решится. Нет, не Ришелье меня беспокоит. Она, только она! Если она на самом деле просила передать, что любит меня, она не останется равнодушной при нашей встрече. Если же нет... Но я не имею права не верить ей! Это было бы глупо и недостойно - сомневаться в той, кого так любишь! Воодушевленный собственными словами, забыв обо всем, Бекингэм приподнялся и почти сел - и тут же, побледнев как смерть, упал обратно, зажав ладонью рану, вспыхнувшую вдруг пронзительной, как в первые дни, болью. Катарина едва успела подхватить его за плечи и помочь лечь удобнее. - Милорд, вы совсем себя не бережете! - с досадой воскликнула она. - Так вам не скоро удастся встретиться с королевой. Мне позвать врача? - Не надо, - возразил герцог, касаясь ее руки. - Лучше сядьте в это кресло и выслушайте меня, если можно. Я очень виноват перед вами, как бы вы это не отрицали... - Вы не виноваты ни в чем, - возразила Катарина. - Разве люди решают, кого им любить? Вспомните наш разговор после вашей первой встречи с Анной Австрийской. Мы все решили еще тогда: вы посвящаете жизнь завоеванию ее сердца, я же помогаю вам по мере своих сил. Разве с тех пор что-то изменилось? На этот раз уже Катарина разглядела в глазах герцога удивление. - Вы спасли мне жизнь. Не спорьте, я помню, как вы зажимали мою рану собственной рубашкой. Только благодаря вам я не истек кровью до прихода врача. Вы отомстили за меня. Вы все это время ухаживаете за мной более преданно, чем могла бы любая другая женщина. Я же вижу, как вы устали,должно быть, вы почти не ели и не спали эти дни? - Спасибо за заботу, милорд, - Катарине и вправду было приятно слышать эти слова, пусть продиктованные сочувствием, а не любовью. - Я в порядке и, как всегда, рада быть вам полезной. Бекингэм несколько мгновений пристально смотрел на нее, будто разглядел в ней нечто новое, чего не замечал прежде. - Странно, - проговорил он. - Почему-то меня ненавидят большинство людей, которых я никогда в жизни не видел и, стало быть, не мог причинить им зло даже по неведению, а та, у кого было больше всего причин стать моим врагом, любит меня, как прежде. Всей моей жизни не хватит, чтобы искупить мою вину перед вами, Катарина. Но теперь вы можете еще стать свободной. Король позволил мне признать нашего сына наследником, а вы будете до его совершеннолетия распоряжаться всем моим состоянием. У вас будет свобода и богатство, каких нет ни у кого в Англии, а может быть, и во всей Европе. Вы еще можете стать счастливой здесь. - Нет, - без колебаний возразила Катарина. - Вы сами готовы все бросить и уехать в неизвестность, и думаете, что я прельщусь вашим богатством больше, чем вы сами? Нет, милорд, я не могу покинуть вас раньше, чем буду уверена, что вы добились успеха. Как только вам удастся похитить королеву, я исчезну из вашей жизни, клянусь вам. Никто не будет стоять между вами и ею. Но лишь когда вы будете в безопасности. Что касается нашего сына - прошу вас, возьмите его с собой. Он слишком похож на вас, чтобы вырасти хитрым, лицемерным и бессердечным придворным, а значит, здесь его будет ждать больше врагов, чем в Новом Свете. Пусть он будет для вас всего лишь бастардом, коим и является. Королева поймет, ведь она знает, что он родился до вашей встречи с ней, и мне показалось, что она не возненавидела меня при встрече. - Я выполню вашу просьбу, - заверил ее Бекингэм. - прошу вас, оставайтесь и вы с нами. Увы, я понимаю, как больно вам будет видеть меня с другой. И все же подумайте: разве то, что вы собираетесь сделать, лучше? - Для меня - да, милорд, - твердо ответила женщина. - И вы сами, окажись на моем месте, сделали бы тот же выбор. Благодарю вас; теперь мне осталось убедиться, что вы и наш сын в безопасности, а большего мне не надо. - И вы еще говорите, что я не виноват перед вами, - печально произнес Бекингэм. - Когда я думал, что умру, я счел это заслуженной карой в том числе и за все страдания, которые вы перенесли по моей вине. Однако вы спасли меня, а я даже не в состоянии вас отблагодарить, потому что на свете нет достойной награды. Только одного вы хотели бы, и именно этого я не в состоянии вам дать. - И ничего другого мне не нужно, - договорила за него Катарина. - Живите, милорд. Просто живите и исполните мечту, ради которой пожертвовали своей прежней жизнью. И это будет для меня лучшей наградой.
Черная Молния: Глава 2 Тысячу сто поколений - мечты наразвес, Тысячу сто поколений - любовь и война, Каждый рождается с мыслью достать до небес, И нам с тобою сейчас, как во все времена Ничего не жаль, ни штыков, ни роз, Если за мечту, если все всерьез. Ничего не жаль, ни огня, ни слов, Если за мечту, если за любовь. На столе была разложена колода карт. Судя по тому, что выглядели карты совершенно новыми, их никогда не использовали для игры. Да и сейчас они были разложены в особом порядке, используемом не для игры, а для гадания: девять карт разложены кругом, все рубашкой вверх, вокруг, в том же виде, остальная колода. Лишь одна карта легла лицом вверх: король Червей. Положив его в центр круга из девяти карт, черноволосая женщина в мужском костюме, с обрезанными до плеч волосами, на миг зажмурила глаза и прошептала: - Откройте мне: удастся или нет? - Даже наедине она не решалась вымолвить вслух, что именно было ей загадано. Затем решительно перевернула ближайшую к королю карту: это оказалась дама той же масти. - Слава Богу! - воскликнула она. - Значит, удастся... Но каким образом? Катарина, ибо это была именно она, вытянула из колоды первую попавшуюся карту. Это была дама Пик. - Ничего не понимаю, - изумленно проговорила она. - Благодаря ей? Но кем она может быть? Единственной, кому подошло бы это звание, была леди Винтер, но она мертва. С отрубленной головой еще никто не возвращался. Тогда кто же? Впрочем, кем бы ни была, главное, что она каким-то образом поможет нам, а не нашим врагам. Женщина торопливо собрала карты, затем, помедлив немного, вынула из колоды даму Треф и снова разложила вокруг нее остальные карты рубашкой вверх. - Что ждет меня после того, как это сбудется? - прошептала она одними губами. Перевернула карту - и застыла в изумлении. Король Треф лег на стол рядом с дамой. Катарина решительно встряхнула головой. - Это невозможно! Карты просто лгут, такое иногда случается. Не может быть, чтобы, - она скрипнула зубами, проглатывая конец фразы. - Каким образом это может быть, черт побери?! - воскликнула она, доставая карту из колоды. Ей в лицо вновь злорадно усмехалась дама Пик. - Опять она?! - Катарина не могла поверить своим глазам. - Кто же она такая, в конце концов?! - - проговорила женщина, стискивая виски ладонями, словно у нее раскалывалась голова. Однако на этот вопрос карты не могли дать ей ответа. Шло время. Рана герцога Бекингэма постепенно заживала, и тем сильнее становилось с каждым днем его стремление поскорее отплыть во Францию за Анной Австрийской, а затем и в Новый Свет. Уже шли тайные приготовления; был снаряжен корабль, которому предстояло доставить их в Америку, между Портсмутом и Лондоном постоянно разъезжали гонцы. И вот однажды ударил большой колокол на городской ратуше, и в ответ зазвонили другие, меньшие колокола: в город въезжал король со всей своей свитой. Официально было объявлено, что Карл Первый приехал проинспектировать флот, оставшийся без командующего после гибели Бекингэма. Между собой же все говорили, что король наверняка хочет своими глазами увидеть место, где был убит его премьер-министр. И действительно, при входе в Адмиралтейство Карл отпустил свою свиту и вошел внутрь один, бледный и непривычно решительный и задумчивый. Герцог Бекингэм ждал приезда своего короля, о чем его оповестили заранее. За время, пока заживала его рана, он многое обдумал и решил для себя. Как ни безумно было то, что он решил осуществить, другого выбора он не видел. Если Бог сохранил ему жизнь, следует распорядиться ею лучшим образом. А лучшим для себя Бекингэм мог считать лишь одно - возможность быть рядом с Анной Австрийской, беспрепятственно любоваться ее красотой, дышть одним воздухом с ней, ступать по той же земле, где пройдет она. И пусть это запрещено им не только людьми, но, якобы и самим Богом! Нет, Бог не может запрещать любовь, не может объявлять ее преступлением! Это люди, присвоившие себе право говорить от имени Всевышнего, создают несправедливые законы. Такие, как Ришелье, существовали и раньше. Но решится ли Анна отринуть клятвы, которые дала когда-то ребенком, не понимая их смысла? Ведь она испанка и воспитана в сознании своего королевского долга. Сможет ли ее любовь преодолеть условности, привитые ей с детства? Мысль, что его королева окажется так же недостижима, как и прежде, была невыносима для герцога, особенно теперь, когда он получил подтверждение, пусть не из ее уст, что она его любит. Если же она не решится... Ну что ж, обратной дороги нет. Он никогда больше не вернется в Англию, каков бы ни был ответ королевы. Никогда не поздно будет закончить то, что не удалось Фельтону. Но, как бы там ни было, все мосты сожжены и поздно сожалеть о чем-либо. Осталось лишь взглянуть в глаза своему господину, которого он собирается предать. Видно, ему на роду написано приносить несчастья тем, кто его любит. Он сломал жизнь Катарине, отплатив за ее любовь пренебрежением. Даже теперь он не в состоянии отблагодарить ее, свою спасительницу, потому что в мире не существует достойной награды. А теперь он собирается оставить короля, считавшего его своим другом. Карл Первый сделал его герцогом и премьер-министром, именно поручение короля и позволило ему встретить Анну. И чем он собирается за это отплатить?! - Я в самом деле чудовище, - с горечью сказал он этим утром Катарине, обеспокоенной его печальным видом. - Должно быть, это правда, что в моих жилах течет кровь демона. - Милорд, зачем вы оговариваете себя? - Катарина покачала головой. - Это рана ослабила вас и внушила непривычные сожаления. Вам сейчас следует быть сильным, если вы хотите осуществить задуманное. И, кстати, что это за демон? - спросила она, как видно, желая сменить тему. - Ну, не совсем демон, - задумчиво проговорил Бекингэм. - Когда-то кельты почитали его как бога, причем по обе стороны Ла-Манша. Он появлялся обычно в виде золотоволосого всадника на огненном коне. Его почитали под именем Луга Ламфады или Луга Семилданаха. Кельты верили, что он повелевает солнечным огнем и дарует воинам победу в бою. Те, на чьей стороне он сражался своим золотым копьем, становились непобедимы. И вот однажды он, помогая в бою одному из племен кельтов, встретился с предводительницей врагов - прекрасной воительницей Ллевелой. Многие женщины кельтов сражались наравне с мужчинами, Катарина; должно быть, в вас течет их кровь. Красота и мужество Ллевелы восхитили Луга, и он уступил ей победу в бою. С того дня Луг, хоть и был богом, полюбил ее, как самый обычный мужчина, и Ллевела ответила ему взаимностью, хоть и не сразу. Однако она была королевой после смерти своего мужа, и не могла оставить племя на произвол своих рвущихся к власти недругов. И им пришлось расстаться. Но у Ллевелы родился сын, золотоволосый и черноглазый. По преданию, именно он стал прародителем нашего рода. С принятием христианства, правда, стало опасно приписывать себе происхождение от языческих богов, однако эта легенда сохранилась в нашей семье. Вместе с фамильной внешностью, якобы унаследованной от самого Луга. В общем, те, кто считает меня дьяволом, сами не знают, насколько близки к истине, - герцог усмехнулся. - Красивая легенда, - задумчиво произнесла Катарина. - И как похоже на то, что происходит сейчас... Но на вашей королеве не лежит тот же груз ответственности, что и на древней, и ей должно быть легче ответить вам взаимностью. Герцог понял, что она хочет просто успокоить его, и промолчал. Однако чувство вины не желало исчезать, и он с волнением ждал встречи со своим - пока еще! - королем. И вот, когда дверь открылась, Бекингэм стремительно поднялся навстречу вошедшему. Голова закружилась, однако он преодолел слабость: отплытие было назначено на следующий день, и он не выдержал бы дальнейших отлагательств. Не будь Катарины, герцог давно приказал бы ускорить отъезд, даже если бы ему в этом случае осталось лишь умереть у ног своей королевы. Однако баронесса Лейксайд часто ради его блага действовала против его же воли. Король окинул его тревожным взглядом. Похоже было, что он перед встречей беспокоился не меньше. - Мне очень жаль, что так произошло, Джордж, - произнес он без придворных церемоний, ведь они были наедине, не считая притаившейся в кресле Катарины. - Винтер рассказал мне обо всем. Я молился каждый день, чтобы Бог сохранил вам жизнь. - Я не заслуживаю ни ваших молитв, ни помощи леди Катарины, спасшей меня, - печально улыбнулся Бекингэм. - Скажите, Ваше Величество: Винтер сообщил вам все, о чем я его просил? - К сожалению, да, - произнес Карл. - Но разве раньше мы не обращались друг к другу по имени? Почему вы велели скрыть от народа, что остались живы? Неужели вы в самом деле хотите уехать? Он просит звать его по имени? Значит, не считает предателем, как следовало бы? - Чарльз, - произнес он с теплотой, сохранившейся еще с тех времен, когда он, только что ставший премьер-министром, на пару с двадцатилетним новым королем, знающим еще меньше, были вынуждены в кратчайшие сроки научиться управлять Англией, чтобы она не утратила своего влияния в Европе. - Итак, вы знаете все. Я не прошу вас простить меня, это было бы невозможно. Я прошу вас лишь об одном: позволить мне и дальше оставаться умершим для большинства людей. Это нужно не только мне, хотя, не скрою, необходимо для осуществления моих замыслов. Но вам и всей Англии будет лучше, если меня не станет. Карл изумленно поглядел на него. В его светло-карих глазах, с длинными, как у девушки, ресницами читалось изумление. Взгляд испуганного оленя, а не короля Англии. Но выбора нет, придется быть жестоким и с этим юношей, так доверявшим ему. - О чем вы говорите, Джордж? - удивился король. - Вы не спросили, хочу ли я расстаться с вами. А я не хочу! Вы нужны мне. Только вам я доверяю всецело. А Англия... Тем, кто ненавидит вас, будь то пуритане или лорды из распущенного Парламента, завидующие вашему влиянию, следовало бы пожить немного под властью Ришелье, тогда бы они увидели разницу. С каких пор для вас важно их мнение? - Не для меня, - возразил Бекингэм. - Для вас. Если вы и в дальнейшем будете из-за меня осложнять отношения с Парламентом и народом, они перенесут свое недовольство и на вас. Это уже происходит. Рано или поздно вам пришлось бы сделать решительный выбор. Возможно, вас вынудили бы пожертвовать мной, чтобы сохранить власть. - Пожертвовать вами, Джордж?! Никогда! Разве я мог бы отдать на растерзание жадной толпе своего друга, своего брата? - Быть может, у вас не осталось бы выбора: или моя жизнь - или ваша и вашей семьи, возможно, сохранение самой королевской власти в Англии. Позвольте мне уехать - и англичане, надеюсь, простят вам меня. Вы найдете другого министра: более мудрого и способного, более преданного вашим интересам. - Интересам своих кошельков они все преданны! - с раздражением воскликнул Карл. - Для меня уже никто не сможет заменить вас, Джордж, и вы прекрасно это знаете. - А вы знаете и то, кому я служу уже давно на самом деле, - возразил Бекингэм. - Я давно уже преступно пренебрегаю вашими интересами, Чарльз. Разрешите же мне, наконец, пренебречь ими раз и навсегда. Я давно уже ценю власть, которую вы мне дали, лишь постольку, поскольку она позволяет приблизиться к трону королей почти на равных. Но я не хочу ждать больше. Она ждет меня. Отпустите меня, Чарльз. Считайте, если так вам будет легче, что я на самом деле мертв. Король на несколько мгновений приложил руку ко лбу. Бекингэм внимательно следил за ним. - Ладно, - вздохнул Карл. - Вы свободны. Желаю вам счастья с той, ради кого вы отказываетесь от власти, из-за которой лорды в парламенте готовы перегрызть горло кому угодно. Порой и мне хотелось бы так же взять Генриетту и отплыть с ней туда, где никто не помешает нашей любви. Но мне не дано и тени вашей решительности, я могу лишь мечтать о свободе. А вы добьетесь всего, что пожелаете. Я вас знаю. Добьется? Да, его дерзость и упорство уже принесли ему власть над Англией, помогут и выкроить собственной шпагой государство в Новом Свете. Только вот любовь Анны Австрийской таким образом не завоюешь, и кто знает, что для этого нужно... - Я бесконечно благодарен вам, Чарльз, - с чувством произнес Бекингэм. Пройдя к разложенной на столе карте Америки, он коснулся точки на ее восточном побережье. - Вот здесь пристанет наш корабль. Здесь стоит небольшой форт. С вашего разрешения, я вашим именем прикажу им повиноваться, а затем уже видно будет, с чего следует начать. Люди, которых вы мне даете, надеюсь, в равной степени умеют и сражаться, и работать? Следующие два корабля пошлите к тому же месту назначения спустя пять недель; к этому времени для них уже найдется дело. - Я сделаю все, как вы просите, Джордж, - пообещал король, протягивая ему руку, как прощаются с тем, с кем не надеются более встретиться в этой жизни. - Это единственный подарок, какой я могу сделать для вас, да и земли в Новом Свете пусть уж лучше принадлежат вам, чем французам... Леди Катарина, вас мне тем более вознаградить нечем. И все же подарок для вас у меня есть... С этими словами король открыл дверь и стремительно вышел, не оглядываясь назад. А в распахнутую дверь вбежал маленький золотоволосый мальчик, за которым едва поспевала няня. - Мама! - воскликнул мальчик, бросаясь к Катарине. Та крепко прижала его к себе, поцеловала в лоб и тут же взъерошила обеими руками его локоны. Затем отпустила. - Отец! - воскликнул малыш, кидаясь к сидевшему в кресле Бекингэму. Герцог замер, чувствуя, как обычно, неловкость при виде своего сына. С одной стороны - это был его первый и единственный сын, его точная копия, истинный потомок божества древних кельтов, его наследник, в связи с тем, что на появление более законных детей ему рассчитывать не приходилось. С другой - живое напоминание о прошлом, о той легкомысленной и никчемной жизни, что он вел до встречи с Анной Австрийской. И еще - напоминание о его вине перед Катариной. Этот мальчик представлял собой воплощение упрека, который его мать не предъявляла, но имела полное право предъявить ему. Сам он еще слишком мал, чтобы понимать весь смысл происходящего. Но когда он вырастет, не станет ли мстителем за мать? Сможет ли он простить, как простила Катарина? И надо ли прощать? Он готов принять любое наказание, лишь бы оно не коснулось других. Его королевы, в первую очередь. Нет, лучше было бы этому мальчику вырасти здесь, в Англии, с любящей матерью, унаследовать титул и все состояние, считая всю жизнь, что его отец мертв. Однако Катарина отказалась остаться здесь, а Бекингэм не мог отказать ей ни в чем, кроме одного... И он, отбросив все сомнения, поднял сына и посадил в кресло напротив себя, где только что сидел король. - Послушай меня, Джордж, - начал он серьезно, как со взрослым. - Завтра мы сядем на корабль - ты, мама, я и много других людей, и уплывем сначала в другую страну, а потом еще гораздо дальше, так далеко, что ты и представить себе не можешь. Там живут люди с красной кожей, водится множество зверей и птиц, растут деревья, которых никто не видел. О таких землях не говорится даже в книгах, которые мама тебе читает. Ты хочешь туда? - Хочу! - воскликнул мальчик. - А сначала куда? Ты убьешь Ришелье? - это имя сын Бекингэма произнес, растягивая "р", так что в звонком детском голосе послышались рычащие нотки. - Милорд Бекингэм, разве я не просила вас впредь не проводить совещаний в присутствии ребенка?! - недовольно произнесла Катарина. - Больше и не потребуется, - заверил ее герцог. - Ришелье убью, если попадется, хотя это вряд ли, - сказал он уже всерьез. Сейчас он мог бы чувствовать себя счастливым, находясь рядом с Катариной и их сыном. Как бы там ни было, это самые близкие ему люди, при других обстоятельствах они стали бы его семьей. Но даже сейчас его мысли лишь наполовину были здесь, вторая по-прежнему принадлежала его прекрасной королеве. Что с ней, здорова ли она? Должно быть, переживает о его судьбе. Он послал письмо для нее герцогине де Шеврез, но та сейчас находится в изгнании, ей самой будет не так просто приехать в Париж и встретиться с королевой. Ах, скорее бы ему удалось приехать во Францию, добраться до Парижа и встретиться с ней! При одной мысли о том, как скоро все изменится, Бекингэм дрожал, как в лихорадке. Казалось, это время никогда не пройдет. Однако на следующий день бриг "Зунд" унес к берегам Франции герцога Бекингэма и тех, кто решился вместе с ним на самую рискованную авантюру в истории человечества.
Черная Молния: Глава 3 В какой день недели, в котором часу Ты выйдешь ко мне осторожно, Когда я тебя на руках унесу Туда, где найти невозможно. Украду, если кража тебе по душе, Зря ли я столько сил разбазарил, Соглашайся хотя бы на рай в шалаше, Если терем с дворцом кто-то занял. Если бы Бекингэм мог увидеть Анну Австрийскую в это время - а точнее, с последних дней лета, - у него раз и навсегда исчезли бы все сомнения в ее чувствах. Потому что она была уже не той, кто пусть слушала прежде с замиранием сердца его пламенные признания, в то же время немного досадовала на него за причиненное беспокойство. Анна, как и все испанские принцессы, была воспитана в строгих, почти монашеских традициях, призванных взять верх над горячей испанской кровью. Это возымело результаты - она никогда не решалась и грезить о любви и счастье, как обычные девушки. Покорно вышла замуж, когда ей, еще почти ребенку, сказали, что она станет женой короля Франции. Принцессы всегда выходят замуж из политических соображений, разве возможно иначе? И разве ей не повезло по сравнению с другими, ведь нареченный муж был ее ровесником и вовсе не выглядел уродом, чего же еще ей было желать? Правда, ее больно задело равнодушие Людовика, как сразу после свадьбы, так и в последующие годы. Не то чтобы она ждала от него пылких чувств, нет, всего лишь выполнения своих обязательств перед ней, ведь они обвенчаны и составляют единое целое перед Богом. Однако ее супруг, не понимая этого, часто вел себя так, будто ее и на свете нет. Своим охотничьим псам и ловчим птицам он уделял больше внимания, чем ей. Анна сознавала, что это неправильно, однако и помыслить не могла о какой-либо другой жизни. Король мог вызывать у нее злость, а кардинал - внушать страх, однако сам порядок, по мнению королевы, был правильным. И даже лукавые советы ее подруги, герцогини де Шеврез, не могли ничего изменить в душе Анны, зря только Ришелье и король поспешили изгнать Мари, опасаясь ее влияния на Анну. И вот таким образом Анна и прожила бы всю жизнь, не будучи счастливой, но и не зная и не беспокоясь о том, что значит счастье. Если бы не появился в ее жизни непрошеным герцог Бекингэм, премьер-министр Англии. Словно молния во всем своем яростном блеске, освещает до самого дна стоячий пруд, заросший тиной, и его обитатели, впервые разглядев друг друга, вдруг осознают убогость своего существования. Он был прекраснее всех мужчин, которых она когда-либо встречала, и Анна признала это даже без удивления, просто констатировав очевидное. Но не только в этом было дело. Она видела, с каким восхищением он смотрит на нее с первой же встречи, слышала его пламенные признания в любви - о, сколько страсти и силы было в каждом его слове! Однако она не должна была видеть и слышать герцога. Королевы могут позволить, чтобы ими любовались издалека, но ни в коем случае не снисходить до тех, кто ниже рангом. Анна никогда не забывала о своей чести, вдвойне - испанской принцессы и королевы Франции. Однако, к своему стыду, чувствовала, что ей нравится слышать признания Бекингэма, что у нее замирает сердце от каждого его взгляда, что ей, пожалуй, было бы даже приятно видеть его чаще. Это еще не была любовь, всего лишь смутное волнение, в котором она сама не отдавала себе отчета. И даже в их последнюю встречу она еще не любила герцога по-настоящему, той любовью, какой он заслуживал - теперь Анна отчетливо понимала это. Она тогда умоляла его уехать поскорее - но насколько ее мольбы были продиктованы страхом за его жизнь, а насколько - вошедшим в плоть и кровь железным законом: королева обязана сознавать свой долг перед той страной, что дала ей жизнь, и той, что приняла ее. Не Людовик и даже не Ришелье внушали ей суеверный ужас - закон был гораздо старше них. Но Бекингэм не признавал никаких законов, кроме собственной воли - и ее желаний, как говорил он сам. Будто она имела право им распоряжаться. И каждый раз, когда он оказывался рядом, Анна чувствовала себя раздираемой пополам: одна желала быть женщиной, а не королевой, и требовала забыть обо всем, заманивая ее, как змей - Еву. Вторая, говорившая почему-то голосом ее давней испанской няни, требовала: "Никогда не забывайте, кто вы, Ваше Величество!", и эта половина почти ненавидела Бекингэма, грозящего разрушить ее теплый и уютный мирок. Однако ни одна не могла окончательно взять верх. Должно быть, и герцог чувствовал это, недаром же во время разговора переходил от отчаяния к надежде. Ах, как она хотела бы, чтобы у него никогда не было причин ни для того, ни для другого! Впервые она почувствовала, что судьба Бекингэма, возможно, значит для нее больше, чем она сама же хочет думать, еще до их последнего свидания, когда увидела во сне его смерть. Как хорошо, что в ту ночь она спала одна - впрочем, как и во много других ночей. Было бы трудно объяснить королю, что заставило ее проснуться от собственного крика. Он сказал тогда, что его не пугает возможная смерть, ведь встреча с ней - награда, за которую не жаль отдать жизнь. Разве могла бы хоть одна женщина, пусть и королева, остаться равнодушной к такому глубокому чувству?! Да, в ту встречу она с невольной радостью внимала его признаниям, она хотела находиться с ним рядом, она боялась за него. Но не любила тогда, хоть и просила передать герцогу эти слова, опасаясь, что иначе он не выполнит ее просьбу и не прекратит войну против Франции. Это была ложь во спасение, не только для множества солдат обоих враждующих государств, но и для самого герцога, в первую очередь. И лишь в тот страшный день, когда приехавший из Англии Ла Порт сообщил ей, что Бекингэм тяжело ранен, Анна вдруг задохнулась от внезапной боли в груди, непроизвольно прижала руки к сердцу, шатаясь, дошла до кресла и рухнула, потому что ноги отказались держать ее. Она выслушалпа рассказ Ла Порта молча, ни в состоянии произнести ни слова. И, лишь оставшись одна, расплакалась, как самая обычная женщина. Она вновь и вновь вспоминала каждую встречу с герцогом - Боже, ведь их и было всего четыре в их жизни! - слышала каждое слово, что он говорил ей, видела его грустную улыбку, с которой он собщил ей, что его преследуют предчувствия близкой смерти. В тот миг он,переодетый в простой мушкетерский плащ, был прекраснее, чем обычно, во всем блеске драгоценностей и блеске своей власти и славы. Правда, Ла Порт клялся, что жизни герцога ничто не угрожает, но так ли это на самом деле? Увы, Анна не могла этого проверить. С того дня к ее обычным молитвам добавилась еще одна, произносимая не иначе как мысленно, потому что вслух королева ни за что бы не сообщила ее даже самым близким людям. Она вновь нарушила закон, согласно которому принцесса или королева имеет право, помимо предписанного свода молитв, так же просить Господа и святых о здоровье своей семьи, об успехе и процветании своей страны, о победе своей армии, если идет война. И действительно, Анна уже несколько месяцев исправно молилась о ниспослании победы французской армии под Ла-Рошелью - и эта молитва, похоже, готова была сбыться. Теперь она просила Госпожа Бога, Божью Матерь и всех святых, чтобы они спасли Джорджа Вилльерса, герцога Бекингэма. И, странное дело, она сознавала, что по всем канонам такая молитва считается кощунственной, но отчего-то не чувствовала себя преступницей, как следовало. Бог не может запретить женщине, пусть даже королеве, молиться за жизнь того, кто так сильно любит ее! Ведь Бог - это любовь, может ли он запретить людям любить друг друга?! Друг друга? Анна вдруг поняла, что ей как никогда прежде хочется видеть герцога, хотя бы еще раз встретиться с ним. Если бы она могла сейчас перенестись в Англию и появиться рядом с ней, быть может, ее присутствие помогло бы ему справиться со страшной раной? Но, увы, ей не суждено сейчас быть рядом с ним, надо полагать, возле него сейчас совсем другая женщина. А для нее он потерян, потерян навсегда, даже если останется жив, все равно потерян! Напрасная, безнадежная, и к тому же смертельно опасная любовь. Теперь Анна отдала бы половину жизни за вести из Англии. Однако вестей не поступало, зато вернулись король и кардинал во главе армии, завершившей осаду Ла-Рошели. И при первой же встрече Людовик Тринадцатый поздравил ее со смертью Бекингэма. - Не правда ли, сударыня, - произнес король резким, скрипучим голосом, - вы, как и вся Франция, должны быть счастливы, избавившись от самого сильного и упорного врага? - Безусловно, - проговорила Анна дрогнувшим голосом. - Смерть некоторых людей спасает государства, которыми они правят... Но позвольте мне идти, ведь я еще не закончила приготовления к балу, который вы даете по случаю победы. Король с сомнением окинул ее взглядом - видимо, он ожидал другой реакции. Но потом кивнул ей: - Идите. И Анна ушла, и в тот день танцевала на балу в своем лучшем платье под веселую музыку, всем своим видом показывая, что радуется такому редкому развлечению, как бал. Она танцевала со своим мужем и улыбалась ему, когда хотелось спрятать в рукаве кинжал и пронзить им короля на всю длину лезвия, как сделал Фельтон с Бекингэмом. И посмотреть, как будет умирать Его Величество, христианнейший из всех королей. Однако Анна так и не решилась на это. Она - королева, и не имеет права решать все проблемы кинжалом, как та женщина, кажется, леди Лейксайд, что сопровождала Бекингэма в последний раз. По словам Ла Порта, эта женщина и сейчас участвует во всех делах герцога, и это ей он теперь обязан жизнью Да, но попробовала бы она быть королевой, чья жизнь полностью связана железным сводом придворного этикета! Вряд ли смогла бы выдержать такую жизнь. А она, Анна Австрийская, никогда и не знала иной. Ее долг требует жить в мире с мужем, даже когда хочется убить его, в самом прямом смысле. Но... разве сам Людовик когда-нибудь выполнял обязанности, которые накладывает на него долг перед Францией, перед армией, если даже его мушкетеры, лучшие из всех солдат, ходят полуголодными и вынуждены добывать снаряжение за свой счет, потому что король им не платит? Перед ней самой, в конце концов? Разве она обязана еще чем-то человеку, которому отдала свою юность и молодость, и который этого даже не ценит? Видит Бог, она и так слишком долго следовала этому неписаному придворному закону, однако теперь Анне все чаще казалось, что создавшие его были просто изощренными лицемерами, не лучше Ришелье. И она каждый день мысленно молилась утром и вечером за жизнь Бекингэма, а днем мечтала о новой встрече с ним, хотя бы затем, чтобы просить у него прощения, что слишком мало дорожила его любовью, слишком холодна и эгоистична была, оберегая свой покой О том, что еще ей хотелось бы сказать герцогу при встрече, Анна даже и думать боялась пока еще. Следующие два месяца показались Анне Австрийской длиннее всей ее предыдущей жизни. Каждое утро она просыпалась с надеждой получить, наконец, вести из Англии, и каждый вечер засыпала с той же мыслью. Однако дни шли, но ничего не менялось. А при дворе тем временем смолкли празднества по случаю победы над Ла-Рошелью, и все вернулось на круги своя: король постоянно скучал, а остальным не дозволялось веселиться, когда он скучает. Нет, кое-что все же изменилось: не таким острым стало ощущение постоянной слежки, пристальные взгляды больше не сопровождали каждый ее шаг. По крайней мере, теперь Анна была уверена, что к ней не приставлено шпионов, кроме нескольких фрейлин, чья служба Ришелье давно была известна ей. Похоже было, что кардинал слегка расслабился, успокоенный взятием Ла-Рошели и, главное - гибелью Бекингэма. Он достиг всех своих целей и был горд собой - при каждой встрече с Ришелье королева замечала, как он злорадно щурится, не хуже своих кошек. Королеве даже позволили вновь принять на службу Констанцию Бонасье, видимо, сочтя ее неопасной в дальнейшем. Однако именно Констанция однажды вечером передала своей повелительнице некое письмо. Это было не то, чего ждала Анна - при первом же взгляде на надушенную бумагу и мелкий, изящный почерк было ясно, что это писала женщина. И все же королева тихонько вскрикнула от радости, ведь письмо было от герцогини де Шеврез, до сих пор находившейся в ссылке. Но на первых же строках письма ее сердце замерло, пропустив удар, а затем забилось учащенно, будто ему стало тесно в груди. - Констанция, - прошептала королева. - Он скоро будет во Франции, скоро приедет. За мной. Гляди, Мари еще восхищается силой его любви и пишет, что на моем месте согласилась бы уехать, не раздумывая. - Если бы д'Артаньян позвал меня с собой, я бы тут же согласилась, - голубые глаза Констанции весело блеснули. - И вспоминать бы не стала своего мужа, тем более что он все равно подлец, каких мало. Но я - не Ваше Величество... - Мой муж во всем, кроме титула, ничуть не лучше твоего, - саркастически усмехнулась Анна. - Но как я встречусь с ним теперь? Боже, ведь я страшно виновата перед ним, хотя он вряд ли это признает! А сможет ли он остаться незамеченным? Ведь все считают, что он мертв. Правда, через неделю король и кардинал уезжают в Фонтенбло, и большая часть шпионов, соответственно, тоже. И все же, удастся ли нам избежать пристального внимания? - королева уже сама не заметила, как обмолвилась "мы". - Ну, я знаю одного человека и его троих друзей, которые помогут нам избавиться от любых шпионов, - заметила Констанция. - Я попрошу их помочь. И, может быть, они согласятся последовать с вами. Его Светлости пригодились бы храбрые и надежные офицеры. Решимость и неунывающий нрав камеристки заставили Анну улыбнуться. Вот и Констанция тоже готова бороться за свое счастье. И Мари в своем письме упоминает некоего мушкетера по имени Арамис - одного из той самой неразлучной четверки. Им не на что надеяться во Франции, так как одних разделяют с любимыми напрасно данные некогда брачные узы, других разница в положении в обществе. И, если им дадут шанс, тот самый, что выпадают раз в тысячу лет, начать все сначала там, где еще не появились священники, объявившие любовь прелюбодейством - кто осмелится их осудить? А если так - почему и ей не сделать тот же выбор? Последние сомнения еще боролись в душе Анны, и порой остатки приличий и страх за герцога, в очередной раз рискующего жизнью, почти заставляли ее сказать "нет", а в следующий миг она уже корила себя, называя жестокой и равнодушной, недостойной любви. Однако стоило ей в назначенный час войти вслед за Констанцией в одну из потайных комнат Лувра, все ее сомнения исчезли раз и навсегда. Потому что в комнате ждал ее Джордж Вилльерс, герцог Бекингэм. Он выглядел как после долгой, изнурительной болезни, был еще очень бледен, одет во все черное, как простой дворянин, безо всяких украшений, - и однако именно теперь Анна не смогла сдержать радостного возгласа при виде его. - Да, Ваше Величество, я пришел, чтобы забрать вас навсегда туда, где вы сможете быть настоящей королевой, - проговорил он, став перед ней на колени. - О, милорд, как же вы неосторожны, - покачала головой Анна. - Я вижу, что вы еще не совсем здоровы, как можно вновь подвергать свою жизнь риску после всего, что произошло?! Особенно ради той, что совсем не заслуживает вашей любви, - добавила она с прорвавшимся вдруг чувством. - Ваше Величество, умоляю вас, не оскорбляйте себя, - возразил Бекингэм. - Не бойтесь обо мне, на сей раз меня сопровождает достаточно сильных и преданных людей, да и не кинжалу Фельтона было внушить мне осторожность, когда дело касается вас. Я подготовил все для нашего отъезда, но нам не следует терять время. - Для нашего отъезда? - повторила Анна. - Милорд, почему вы настолько уверены, что я поеду с вами? - Потому что иначе просто не может быть, - убежденно произнес Бекингэм. - Потому что вы любите меня и велели Ла Порту передать мне это. Ведь вы не отрекаетесь от своих слов? Потому что я слышу в вашем голосе участие и сожаление, которое вы скрывали прежде. Сейчас вам уже не под силу притворяться, что я вам безразличен. Вы можете не произнести ни слова, но ваш взгляд, ваша улыбка, интонация ваших слов - все выражает любовь. Разве сможете вы, любя меня, жить как жили прежде? - Не смогу, - прошептала Анна, уже не сознавая, что выдает себя. - Но, хотя бы это было так, выход, который предлагаете вы, слишком опасен, не говоря уж о его преступности. - О преступности многих своих действий пусть лучше побеспокоится господин Ришелье, - усмехнулся герцог. - В то время, как люди судят нас, Бог, быть может, благославляет на продолжение своего пути, каким не шел еще никто на свете. Опасность? Сейчас она мала, как никогда: большая часть гарнизона Лувра находится в Фонтенбло вместе с королем и Ришелье. Здесь, в приемной, нас охраняют наши французские друзья вместе с моими людьми; с таким отрядом я берусь проложить дорогу через целый полк гвардейцев Ришелье. Решайтесь, Ваше Величество! Вы боитесь оставить привычную вам жизнь? Но разве вам было что-то по-настоящему дорого в прошлом? Подумайте лучше о том, что вы навсегда избавитесь от козней Ришелье и постоянного недовольства вашего супруга. Вы дорожите вашим королевским саном? Но я сделаю вас королевой Нового Света, и Франция покажется вам крошечной и нищей. Все, кто поддерживал вас и помогал все эти годы, могут отправиться с нами. Что же беспокоит вас еще, Ваше Величество? У Анны потеплело на душе при виде такой предупредительности герцога: только что он опроверг все ее страхи и сомнения. Да, вот так проявляет свои чувства тот, кто действительно любит. Разве она сможет теперь даже позволить прикоснуться к себе другому, тому, от кого вправе была ждать этих слов? Нет, никогда больше! Она уже никогда не сможет жить, как раньше. Так что же: обречь на вечные страдания себя и этого человека, перед которым она и так бесконечно виновата - или принять его предложение и броситься в неизвестность? Бекингэм теперь молчал, но его взгляд красноречивее любых слов умолял дать ему надежду. А ведь он уже не герцог и премьер-министр, отказался от того, за что к чему многие другие стремятся всеми правдами и неправдами. Отказался ради нее. А чем она его отблагодарит? Чем решится пожертвовать ради любви? - Это безумная идея, милорд, - прошептала она, в последний раз цепляясь за остатки осторожности. - Но иногда безумие посылает Бог, - ответил Бекингэм. И, взяв ее руку, страстно прильнул к ней губами, надеясь, что его королева простит ему непочтительность. А Анна, захотев было негодующе вскрикнуть, так и замолчала, задохнувшись. Прикосновение губ герцога к ее руке показалось ей необычно горячим, так что она даже удивилась, не найдя на коже следов. А затем, дрожа от волнения с ног до головы, сама подошла к герцогу и чуть откинула голову, позволяя поцеловать себя в губы. - Я поеду с вами, милорд, - произнесла она, отбросив все сомнения. Услышав эти словами, Бекингэм снова упал к ее ногам. - О, Ваше Величество! - проговорил он. - Сколько раз я видел во сне, что вы со мной, что вы любите меня, и столько же раз я просыпался в отчаянии. Наяву же я никогда не смел верить, что так будет, лишь надежда еще согревала меня - правду говорят, что она умирает последней. И теперь я слышу от вас эти слова наяву? Повторите их еще раз, умоляю, чтобы я мог поверить. - Я поеду с вами в Новый Свет, Джордж Вильерс, герцог Бекингэм. Я стряхну с себя, как пыльные оковы, обеты, которые до сих пор выполняла я одна. Потому что я люблю вас, и с меня довольно сомнений... Она не успела договорить: герцог прервал ее поцелуем. И, несмотря на необходимость спешить, не сразу они вышли в приемную, где ждали их спутники.
Черная Молния: Глава 4 Но ведь она - не твоя, хоть с тобой она Даже иногда и бывает... Она - не твоя, как глоток вина Так тебя она выпивает Она - не твоя, ты - играешь с ней, А она с тобой... Потому, что знаешь ли ты, Что в себе таит женская любовь Знаешь ли ты, о чём молчит она О чём её мечты Знаешь ли ты, что говорит она Когда не рядом ты Рядом с кем-то другим... Знаешь ли ты, когда уйдет она Куда она идёт, слушая шаги Знаешь ли ты, имеешь ли ты власть Чтоб удержать её? Никому из участников тех бурных событий и в голову не могло придти, что за ними наблюдают уже давно, что за ними, не отрываясь, следит чей-то пристальный взгляд. А между тем, это было так. Где-то в одном из миров Ожерелья Этерны, названном своими создателями Кэртианой, прекрасная белокурая королева всматривалась в зеркало, как кошка, караулящая у мышиной норки. Она тщательно ловила каждое действие тех, кого показывало ей золотое зеркало, замечало каждое их слово, каждый взгляд, не предназначенный ей. И, чем дальше, тем сильнее волновали ее события из мира в зеркале. Да и могло ли быть иначе, при сверхъестественном сходстве двух миров?! Алиса Дриксенская, хоть и была эсператисткой, никогда прежде не верила, что существуют другие миры, кроме Кэртианы, и лишь теперь убедилась, что это правда. Как оказалось, не только мир из зеркала был поразительно похож на Кэртиану. Увидев, насколько похожа на нее одна из королев того мира, Алиса сначала подумала, что зеркало утратило свои свойства, стало обычным и показывает ее собственное изображение. Однако же сходство оказалось исключительно внешним. Подумать только: та, другая, кажется, собиралась оставить свою корону и уехать куда глаза глядят только потому, что ее угораздило влюбиться. Что было бы, если бы она сама поддалась в свое время уговорам герцога Эпинэ? Вероятнее всего, не сносить бы головы им обоим. Женщин в Талиге, конечно, казнить нельзя, но устроить ей несчастный случай ее враги вполне в состоянии. А между тем, королева из мира в зеркале могла бы добиться многого, будь у нее побольше ума. Ведь ее любовник был первым министром другой страны и, если бы использовал свою власть по назначению, а не ради завоевания благосклонности чужой жены, мог бы бросить к ее ногам весь континент. А вместо этого позволил пронзить себя кинжалом и выжил только чудом. Второй Эпинэ, разве что волосы золотые вместо черных. Даже взгляд тот же - бешеный, яростный, каким и вправду можно метать молнии. Странно: почему настолько разным, при всем внешнем сходстве, женщинам достаются одинаковые мужчины? А муж у другой королевы на редкость скверный. Ее Франциск, несмотря на глупость и слабость, по крайней мере, был добрым, даже слишком для короля. Этот же, кажется, ни во что не ставит свою жену, хотя та сама виновата, что не смогла добиться от него любви и подчинить своей воле. Вместо этого им полностью управляет кардинал. В красной мантии вместо серой или черной, но в остальном такой же наглый, хитрый и лицемерный, как и его кэртианские собратья. Еще и кошек любит. Подумать только - служитель Создателя и кошки! И вот, чем дольше Алиса вглядывалась в зеркало, тем сильнее ей хотелось оказаться на месте другой королевы. О, она бы сумела добиться власти, окажись на ее месте! Очаровать короля, со временем настроить его против кардинала, позаботиться о наличии наследника и стать регентом самой! В Талиге теперь запретили по закону женщине быть регентом. Из-за нее, Алисы. Потому что боялись ее. Там же, среди людей, не знающих, на что она способна, ей будет легче добиться своего. Если бы только зеркало могло не просто показывать ей события другого мира, но и перенести туда - ни минуты она не задержалась бы здесь. Да, она поступила бы почти так же, как и другая королева, но она-то не ради любви оставила бы все. Чем дольше вглядывалась Алиса в зеркало, тем сильнее росло это желание. Еще недавно, после ее свержения, она близка была к отчаянию, но сейчас к ней вернулась прежняя энергия. Алиса сознавала, что ее интерес к миру в зеркале напоминает помешательство, но не в ее силах было спокойно смотреть, как другая королева собирается расстаться с титулом, которого она, Алиса, достигла когда-то с таким трудом. Неужели ей всю жизнь останется теперь только сожалеть о прошлом и мечтать о несбыточном? Нет! Невыносимо даже думать об этом. Она, месяц назад регент Талига, теперь взята под домашний арест в собственных покоях. Отведя взгляд от зеркала, Алиса услышала голоса своих фрейлин - говорили негромко, но и не приглушая голос. - Кажется, отстранение от регентства сделало Ее Величество необычайно набожной, - ага, это Арлетта Рафиано. Надо же, как осмелела, почувствовав безнаказанность, а еще происходит из семьи, славящейся дипломатическими традициями. - Вот только почему она не позволяет нам участвовать в молитве? - проговорила, судя по голосу, Жозефина Ариго. - И почему она ни разу не навестила сына? Как может мать бросить своего ребенка? - Так ей и позволили бы видеться с королем, - насмешливо произнесла последняя из этой неразлучной троицы, Каролина Борн. - Нет уж, Ваше Бывшее Величество, извольте знать ваше место. Теперь ей только и остается, что молиться. А в одиночку - так ведь она как была эсператисткой, так и осталась, и молится по-эсператистски. Или, может, вы думаете, что она готовится бежать через часовню? - Говорят, что Дорога Королев находится именно там, - заметила Рафиано. Но не успела договорить дальше - Алиса негодующе распахнула дверь, словно собираясь прищемить носы трем юным сплетницам. - Я вижу, мои фрейлины забыли о своих делах, увлекаясь моими, - надменно произнесла Алиса. - Займитесь вышивкой, все трое. Работать будете в разных комнатах, чтобы ничто вас не отвлекало. Я на своем месте, вы же извольте знать свое. Алиса с удовлетворением проследила, как кусает губы юная графиня Рафиано, изо всех сил стараясь сдержаться и не ответить не менее резко. Однако две ее подруги уже взяли девушку под руки и увели подальше от глаз и ушей королевы. Вернувшись в часовню, Алиса закрыла за собой дверь. Она еще смогла дать отпор дерзости собственных фрейлин, однако по ним никак не сказать было, чтобы испугались. Вот такая жизнь у нее настала - глупые девчонки шепчутся за ее спиной, будто ее и на свете нет. Ах, если бы она могла заменить другую королеву, чтоб никто об этом не узнал - другой надежды для нее не осталось. Алиса вновь напряженно всмотрелась в зеркало. Оно показывало, как возлюбленный другой королевы, объявив себя умершим, на самом деле отказался от власти и титулов, собираясь бежать с нею в какие-то далекие земли. Как ни странно, он, по-видимому, верил, что она согласится, хотя трудно было представить королеву, которая позволит, чтобы у нее остался лишь один подданный, не считая, разве что, солдат и слуг. Неужели ее точная копия еще глупее, чем она думала? Пожертвовать всем ради мужчины... Да разве хоть один из них заслуживает такие чувства? Все они дураки, только одни - дураки слабые и безвольные, как ее покойный муж, другие - дураки энергичные, вроде Эпинэ и его двойника из другого мира (волосы только перекрасить - будет их не отличить!) Будто в ответ на мысли Алисы, в одной из стен послышался вдруг негромкий стук. Четыре глухих удара подряд - условленный сигнал. Нажав на панель одной из стен, королева отодвнула ее в в сторону и открыла появившуюся дверь ключом, висящим на золотой цепочке. Она уже знала, кого увидит перед собой: только один человек в Кэртиане мог решиться рискнуть и честью и жизнью, чтобы тайно встретиться с ней, теперь, когда она была пленницей в собственных покоях. И действительно, высокий черноволосый мужчина, одетый под простым дорожным плащом во все алое, едва войдя в часовню, упал на колени перед ней, Алисой, как будто она была святой Октавией во плоти. Алиса протянула ему руку для поцелуя, однако вслед за тем печально проговорила: - Как вы явились сюда, герцог? Неужели вам еще есть что сказать мне, после того, как вы не смогли меня защитить от ареста? Уверены ли вы, что за вами не следят шпионы Диомида? Вам следует быть осторожным, если вы хотите найти себе место в той стране, в которую теперь Талигойя превратится окончтельно. Горечь в ее словах острее кинжала пронзила сердце герцога Эпинэ, так что он стиснул зубы, чтобы не застонать. Не защитил... Не смог, будучи главой Регентского Совета, своевременно разглядеть и обезвредить заговорщиков. Оказался никудышним политиком и не лучшим воином, не сумел с оружием в руках спасти свою королеву или умереть за нее. Все верно, она имеет право упрекать его. Теперь она считает его предателем, как и многих других, перешедших на сторону мятежников. Создатель, за одно это Алваро Алву, Георга Оллара и кардинала Диомида следовало бы четвертовать! Кто дал им право мешать чужой любви?! - Ваше Величество, вы можете теперь ненавидеть меня, можете презирать, но я все же не мог не придти к вам, как только меня освободили. Скажите мне, по крайней мере, в порядке ли вы, и я уйду немедленно, если вы больше не желаете меня видеть, - на последних словах голос Анри-Гийома все-таки дрогнул. - Как, значит, мой рыцарь не оставил свою королеву? - удивленно спросила Алиса. - Простите меня, я слишком много видела предательства в последнее время, и уже разуверилась в людях. Встаньте же! Если вы действительно так верны мне, как говорите, то не вам следовало бы становиться передо мной на колени. - Нет, именно мне! - возразил Эпинэ. - Только на коленях, как преступник, я имею право умолять вас простить меня за то, что не мог сохранить вам трон. Конечно, вы не простите меня, и будете тысячу раз правы... - Помолчите, - возразила Алиса. - Не один вы проглядели заговорщиков, и я не виню вас. И вы один защищали меня тогда. Я приказала вам сдаться, потому что не могу допустить вашей гибели. Кто угодно, только не вы. - О, Ваше Величество! - воскликнул герцог Эпинэ, целуя руку своей королеве. - Если бы я не надеялся еще быть полезным для вас, я пожалел бы, что не был убит тогда. Ведь в этом случае я выполнил бы свой долг перед вами, и вы, быть может, иногда вспоминали бы обо мне с сожалением. - И заставили бы меня вечно оплакивать вас, - Алиса покачала головой. - Да, вы, мужчины можете позволить себе ценить честь выше жизни, можете сражаться и умирать ради идеи. А женщине остается только ждать, когда за нее решат те, кто сильнее. Даже если жизнь иногда заставляет нас решать самим и рассуждать как мужчина, нам все равно не обойтись без защиты и поддержки. Вы лучше, чем кто-либо другой, знаете, как я жила при жизни своего мужа, только по ошибке родившегося мужчиной. Тогда мне и пришлось из женщины превратиться в политика. А после его смерти стало еще хуже. И, видит Создатель, иначе и быть не могло: мужчины взяли надо мной верх, потому что они созданы для политики и сражений, а не я... Только рядом с вами я еще могу теперь позволить себе быть слабой, могу сожалеть о прошлом, даже позволить себе заплакать, зная, что вы выслушаете и поймете. Алиса отшатнулась в сторону и оперлась рукой на алтарь, лицо ее было столь же бледным, как у святой Октавии на изображении. Впрочем, это и было лицо Алисы. Единственное, за что Анри-Гийом был благодарен ныне покойному королю - тот боготворил свою жену не меньше, чем он сам. Ему было даже жаль Франциска Второго: столько лет быть мужем прекраснейшей из женщин, и никогда не узнать ее любви, несмотря на рождение пятерых детей. Увы, в редкие встречи с ним Алисе приходилось быть осторожной: род Повелителей Молний трудно перепутать с королевским. Даже в этом им судьба отказала... При одной мысли о тех, кто всю жизнь воздвигал между ними непреодолимые преграды, рука герцога Эпинэ непроизвольно тянулась к шпаге. Слава Создателю, ее все-таки вернули, хотя бы на это своре воронов и волков хватило совести. - Я надеюсь, мне еще удастся заставить их расплатиться своей кровью за ваши слезы, - мрачно пообещал Анри-Гийом. - Прошу вас, расскажите мне обо всем, что мучает вас. - Рассказать? Ах да... - Алиса рассеянно посмотрела по сторонам, покосилась куда-то в сторону алтаря, однако там, кроме образа святой Октавии лежало лишь древнее зеркало, которое Анри-Гийом подарил ей. Это было единственное сокровище, достойное ее красоты. Правда, до сих пор оно никогда не уходило из фамильной сокровищницы Дома Молний, однако Анри-Гийом ничего не пожалел бы для своей королевы. К тому же, разве она не жена ему во всем, кроме титула? Уж точно в большей степени, чем была для своего покойного супруга; если не в глазах людей, то в глазах Создателя - точно. И вот теперь Алиса отодвинула в сторону зеркало, оставшееся открытым, как будто не хотела, чтобы он видел его. - Рассказать вам? - повторила она. - Ах, лучше бы вы своим присутствием не добавляли мне причин для страха! Только подумайте, что будет, если наши враги о нас узнают?! Пожалуй, тогда Алва даже придумает, как обойти Кодекс Франциска, чтобы казнить меня публично, если, конечно, Диомид не предпочтет устранить меня тайно. О вашей судьбе я даже говорить боюсь. Чем скорее вы уйдете, тем лучше! - О Дороге Королев не знает никто живущий, кроме нас двоих, - попытался было возразить Анри-Гийом. Но, увидев, как дрожат прижатые к груди руки Алисы, проговорил со вздохом: - Я уйду, если так вам будет спокойнее. Увы, это единственное, чем я могу сейчас быть вам полезен, - его губы искривились в горькой усмешке. - Но, может быть, вы уйдете сейчас вместе со мной? Вы знаете, что Дорога Королев безопасна, и по ней можно беспрепятственно покинуть Олларию, как ушла когда-то королева Бланш со своим сыном. А потом мы покинем Талиг и уедем к вам на родину, в Дриксен, или куда-нибудь, где нас не знают. Ваш муж умер, моя жена умерла, что же может нам помешать? Предок Алва сумел же собственным мечом завовевать себе королевство, чем я хуже его? Разве не святой Адриан и множество маршалов, от обоих Шарлей до Белого Мориска, были моими предками? Ваше Величество, прошу вас, решайтесь! - свечи на алтаре, разгоревшись ярче, бросили блики заката на лицо Повелителя Молний, придавая нечто хищное его чертам, в глазах вспыхнуло неукротимое пламя. Но только на миг. Потому что ответ Алисы был таков, что поразил бы до глубины души и менее влюбленного в нее человека, чем герцог Эпинэ: - Мне очень жаль, но я не могу принять ваше предложение. Не потому даже, что это значило бы нарушение всех законов и обычаев, на что не имеет права даже обычная дворянка, не говоря уж о королеве. Но я хочу быть королевой, а не приживалкой у своих родных, да еще с перспективой принести им войну с Талигом! И не намерена оставлять уже существующее королевство ради тех, которые вы только мечтаете создать. Простите, герцог, но я лучше подожду, когда вы действительно его завоюете, а до тех пор предпочитаю ничего не обещать. - Рука Алисы вновь потянулась к зеркалу, закрывая его крышку. Даже сейчас, разговаривая с ним, она мыслями была, казалось, не здесь. Анри-Гийома больно задел ее ответ; он понял, что Алиса хочет, чтобы он ушел поскорее. Никогда раньше она такой не была! Что же изменилось? - Ваше Величество, неужели вы готовы посвятить остаток жизни королевству, принесшему вам столько страданий, лишь бы оставаться королевой, пусть даже свергнутой? - он предпринял последнюю попытку. - Тот, кто свергнут, может еще вернуться на трон; беглец - никогда, - возразила Алиса. - Да, герцог, я хочу быть королевой во что бы то ни стало, и поэтому вам следует знать, что наша борьба отнюдь не кончена. Но - здесь, в Талиге, а не в Бирюзовых Землях или где бы то ни было, куда вы меня зовете. Или не в Талиге, но не в безлюдных, никому не нужных землях. Ах, чего бы я не отдала, чтобы стать королевой там, где никто не усомнится в моем праве! - в ее голосе вдруг послышалась страсть, не уступающая той, что сжигала сердце герцога Эпинэ. И, словно в ответ на ее слова, выложенная рубинами молния, украшавшая зеркало, вдруг вспыхнула неистовым пламенем, казалось, от нее вот-вот загорится алтарь и вся часовня, а может, и весь дворец. Камни сияли с такой силой, что на зеркало невозможно было смотреть. Удивительно было, почему золотая оправа его еще не расплавилась. Однако вместо этого зеркало лишь раскрылось само собой, и Анри-Гийом увидел в нем, вместо их отражений, совсем незнакомую комнату и людей, которых никогда раньше не видел - в этом он мог быть уверен. Но лишь на миг. Потому что Алиса подошла к зеркалу и смело коснулась огненной молнии. - Я хочу туда. Я хочу этого больше всего на свете, - уверенным тоном, без малейших колебаний, проговорила она. И молния, делившая крышку зеркала пополам, разверзлась, как трещина в земле. Зеркало, казалось, выросло до гигантских размеров, а гладкий хрустальный диск исчез вовсе. Вместо него открылось уже воочию то же, что Анри-Гийом мельком заметил перед тем в зеркале. Это не было похоже на провал в колодце, скорее - на открытую дверь. Но сейчас ему было не до происходящего там. Замерев от ужаса, еще не веря в происходящее, он обратился к стоящей у самого входа Алисе, произнес растерянным, срывающимся голосом: - Неужели вы бросите все? Талиг, ваших детей? Ради чего? - Ради возможности быть королевой, глупец! - Алиса, уже собиравшаяся было шагнуть в открывшийся проем, обернулась к нему с презрительной усмешкой, так не похожей на все, что ему прежде доводилось видеть на ее лице. - Сдается мне, этот мир много выиграет оттого, что королевой одной из самых могущественных его стран станет женщина, умеющая и любящая править, а не жалкая влюбленная дура. А дети проживут и без меня. Старшие уже почти взрослые, а Фердинанд скоро и не вспомнит, что у него была мать. Анри-Гийом отшатнулся назад, почти физически ощущая, как каждое слово той, что только что была его королевой, пронзает его, как отравленное острие. Но страшнее слов было ликующее выражение на лице Алисы - она радовалась тому, что собирается сделать, радовалась своим будущим победам там, в другом мире. Ни капли сожаления о том, что собирается оставить. Бледное, как фарфор, лицо, торжествующая улыбка, губы кажутся неестественно алыми. И глаза, ее прекрасные синие глаза - холодные, как зимнее небо в хороший день, и в них отродясь не светилось ничего, кроме жажды власти. Как же он раньше этого не видел?! - А как же я теперь? - Нет, это не он простонал, еще цепляясь за последнюю надежду, это его израненное сердце выдохнуло в последней агонии любви. Алиса хладнокровно пожала плечами. - Делайте, что хотите. Если вас это утешит, скажу: мне было хорошо с вами, без вас я так и не узнала бы, что значит быть настоящей женщиной. Приятно, когда тебя кто-то по-настоящему любит. Вряд ли в том мире меня будет так же сильно любить кто-то еще. Но там, куда я ухожу, мне не нужна будет ваша помощь, а посему прощайте, мой верный рыцарь. Спасибо за этот подарок, благодаря вам я открыла для себя новый мир. Прощайте! Она шагнула вперед, и зеркало исчезло вместе с ней. Только образ святой Октавии смотрел с алтаря грустными синими глазами, но лицо ее больше не казалось лицом Алисы, оно было мягче и моложе, каким, должно быть, и было при жизни у герцогини Алва и первой королевы Талига. Но Анри-Гийом этого уже не видел: он упал в кресло, закрыв лицо руками, и не думал более ни о ком и ни о чем, кроме Алисы и ее последних слов. Да, напоследок она показала свое истинное лицо, вероятно, потому что незачем больше было обманывать. Она ничего не могла получить от него, вообще в Талиге и Кэртиане, поэтому и ушла, ни о чем не жалея. Эсператисты не зря верят в существование целого ожерелья миров, а Алиса была эсператисткой. И он тоже принял эту веру ради нее. Зачем? Зачем вообще было это все? Почему Создатель - если он есть - позволил ему дожить до этого дня?! Если бы неделю назад, во время переворота, его убили бы солдаты в черно-белых и сине-черных мундирах, он умер бы счастливым, с именем своей королевы на устах. Зачем же он дрался с такой яростью, надеясь добраться до главарей заговорщиков? Солдаты не сразу смогли с ним справиться, а потом она приказала ему сдаться на милость победителей. И он выполнил приказ, как всегда, охотно подчиняясь ей. Неужели она специально хотела, чтобы он выжил, чтобы предать его потом? И он сам, своими руками, подарил ей это зеркало, не зная его свойств. Подарил реликвию своего рода, дошедшую еще со времен демонов, от которых якобы происходят все роды эориев. Это зеркало старше Гальтары, оно помнит все поколения Повелителей Молний. А он предал их наследие, и ответное предательство поделом. Догорали в подсвечниках свечи перед образом святой Октавии, и крохотные язычки пламени в последнем усилии тянулись к герцогу Эпинэ, будто чувствуя в нем силу своей стихии. А святая Октавия по-прежнему грустно улыбалась, глядя своими бездонными синими глазами куда-то вдаль, в вечность.
Черная Молния: Глава 5 Надо мною тишина, Небо, полное огня, Свет проходит сквозь меня, И я свободен вновь. Я свободен от любви, От вражды и от молвы, От предсказанной судьбы И от земных оков, От зла и от добра. В моей судьбе нет больше Места для тебя. Катарина нервно расхаживала вперед и назад перед дверью, за которой скрылся герцог Бекингэм. Тревога не оставляла ее уже который день, и это не было обычное ощущение опасности - к тому она уже почти привыкла, как к постоянному спутнику жизни. Теперь же ей постоянно владело напряжение, не отпуская даже ночью, как у зверя, почуявшего землетрясение, только что волосы не вставали дыбом. Такое чувство было у нее лишь два раза в жизни. Первый - в тот день, когда герцог признался ей, что любит королеву Франции. Второй - в тот день, что едва не стоил ему жизни. Катарина привыкла доверять своим чувствам. Случится нечто, чего ни она, никто другой не в силах будут предотвратить. А с кем, когда и как - поймешь лишь когда это случится. Одно ясно: после этого жизнь никогда уже не станет такой, как раньше. Впрочем, она и так теперь пойдет совсем по иному пути - для них всех. Только скорее бы! Измерив стремительными шагами расстояние от одной стены к другой, она окинула взглядом тех, с кем вместе ждала появления герцога. Четверо мушкетеров - она много слышала о них, но не была знакома прежде. Гигант Портос прислонился к внешней двери - пусть-ка ее теперь кто-нибудь попробует открыть. Д'Артаньян, тот, что спас королеву, вернув вовремя алмазные подвески, наверняка первым из четверых согласился и впредь продолжать служить своей повелительнице. Или не столько ей, сколько ее очаровательной камеристке Констанции Бонасье - так ли уж важна, какая причина сделала его их союзником? Изящный красавец Арамис стоит у стены со скучающим видом, кажется, его одного не беспокоит ни риск хуже смертельного, ни непонятная задержка. Зато Атос, старший из четверых, так же мрачен и обеспокоен, как и сама Катарина, но, в отличие от нее, неподвижно застыл у стены, точно мраморная статуя. Катарина знала, что терзает его - не предчувствия будущего, а память о прошлом; вероятно, от нее-то мушкетер и решил уехать на другой конец Земли. У двери в покои королевы замер с обнаженной шпагой в руках лорд Винтер. После того, как его ошибка едва не стоила Бекингэму жизни, он, казалось, решил с особым старанием оберегать жизнь своего теперь уже бывшего премьер-министра. А на софе сидели две женщины в дорожном платье - герцогиня и простолюдинка, выбравшие странное и непонятное другим счастье вопреки всему быть с теми, кого они любят. Мари де Шеврез и Констанция Бонасье. И последняя о чем-то увлеченно рассказывала маленькому мальчику, который, впрочем, слушал ее вполуха. Он уже понимал, что это - та самая Франция, о которой так много говорили отец с мамой и другие взрослые. Мама сказала ему сидеть как мышонок. Необходимость прятаться и молчать, которая бы непременно испугала другого маленького мальчика, сына Бекингэма и Катарины только интриговала. А шпаги на поясе у каждого из мужчин упорно притягивали его внимание. Так хотелось бы их потрогать, рассмотреть поближе. Но вместо этого надо было слушать рассказ Констанции. И мальчик осторожно отодвинулся подальше от молодой женщины, надеясь, что она не заметит. Однако Катарина, разглядев меневр сына, поймала его и вернула обратно. - Сиди тихо, как мышь! - повторила она шепотом. - Если будешь шуметь, нас найдут. - Ришелье? - Джордж Вилльерс-младший уже научился произносить имя французского кардинала с неприязнью. Будь он чуть старше, заметил бы, как от этого имени непроизвольно вздрогнули некоторые из присутствующих, и не только дамы. - Ришелье, - подтвердила Катарина. - Слушайся тетю Констанцию, пожалуйста. Поцеловав сына в лоб, она поспешно отошла и вновь принялась метаться по комнате, словно зверь в клетке. Ни к чему сыну видеть страх и тревогу своей матери. Вероятно, ей вообще не следовало брать его с собой. Пусть бы остался на корабле, под присмотром Хельги и других слуг, под охраной личной гвардии Бекингэма (организованной ею и Винтером, но никак не самим герцогом). Зачем было брать ребенка в Париж, в логово врага? Однако ей почему-то казалось, что с сыном непременно что-то случится, если он будет вдалеке от нее. Ну не смешно ли - столько раз оставляла его и уезжала, а теперь вот не может расстаться, видите ли. Нашла время для материнской заботы, нечего сказать! Или, может быть, это предчувствие - знак свыше? Если она оставит сына, они больше не увидятся никогда. Что ж, возможно и такое, даже вполне. Попытка увезти королеву Франции не может быть безопасной. Но разве должен рисковать еще и ребенок, неповинный ни в чем, кроме того, что родился у двух безумцев? Или, может, так ей спокойнее, чем было бы, находись ее сын в большей безопасности? Катарина невесело усмехнулась. Наконец, дверь открылась, и Бекингэм вышел оттуда под руку с Анной Австрийской, тоже успевшей переодеться в простое дорожное платье. Она казалась спокойной, но при всей многолетней выучке ей трудно было скрыть волнение. А герцог не скрывал ни от кого гордой улыбки победителя. - Господа, я благодарю вас за помощь, и особенно за согласие следовать с нами, - обратился он к мушкетерам. - Я хочу, чтобы вы знали: ваша королева всегда останется королевой, даже когда забудет Францию, как страшный сон. И, я надеюсь, вы по-прежнему станете служить ей так же преданно как и раньше. Ей, не мне - я не прошу, чтобы вы в первый же день преодолели свою неприязнь к англичанам. Но для мушкетеров королевы ее безопасность должна быть дороже зеницы ока! - настойчиво произнес Бекингэм. Мушкетеры переглянулись. Наконец, д'Артаньян, больше других посвященный в курс дела, проговорил: - Мы согласны служить Ее Величеству и дальше, Ваша Светлость. Тем более что для двоих из нас этот выбор значит не меньше, чем для вас, - молодой гасконец, не скрываясь ни от кого, взял за руку Констанцию. - Если бы я и сомневался в вас прежде, господа, то поверил бы теперь, - удовлетворенно произнес Бекингэм. - Но нам пора идти. Констанция, прошу вас, покажите нам дорогу. Девушка уже собиралась было открыть дверь, почти назаметную за драпировками стены, но неожиданно оглушительный раскат грома потряс Лувр. Катарина с опаской поглядела вверх: ей казалось, что дворец и само небо раскололись пополам от этого удара, однако же высокий лепной потолок был на удивление цел и невредим. Катарина подхватила на руки сына, чувствуя, какего сердце учащенно бьется, однако мальчик, как ни странно, совсем не казался испуганным, не закричал и не заплакал, лишь хотел что-то сказать, но мать поспешно приложила палец к его губам. Не все, однако же, отреагировали так спокойно. Арамис поспешил перекреститься, Констанция задрожала от страха, а Анна побледнела как смерть и едва ли устояла бы на ногах, не поддержи ее Бекингэм. - Ваше Величество, нам нельзя задерживаться, - напомнил он. - Вы сможете идти сами? Держитесь за мою руку, прошу вас. Это была всего лишь гроза, и она не вернется. - Мне в детстве говорили, что гроза наказывает преступников. Особенно прелюбодеев, - произнесла Анна так тихо, что ее едва ли слышал кто-то, кроме герцога и Катарины, по привычке сразу бросившейся к тому, кого любила, несмотря ни за что. - Это всего лишь глупые суеверия, Ваше Величество, - возразила она. - В наших краях лет двести назад молния сожгла дотла целый женский монастырь - в чем могли быть виновны его обитательницы? И гроза уже прошла - а вот нам здесь задерживаться нельзя. - Боже мой, - проговорила королева. - А что будет, когда обнаружат мое исчезновение? Ведь за нами немедленно пустится погоня, и мы вряд ли сможем уйти далеко. - А об этом, - возразил кто-то Анне ее же голосом, - позабочусь я. Все обернулись как по команде, мужчины и Катарина по привычке схватились за оружие, не зная, кого им предстоит увидеть. Однако увиденное превзошло все их ожидания. На пороге королевских покоев стояла... сама Анна Австрийская, в точности та же, что стояла рядом с Бекингэмом в двадцати шагах от себя новой. Только одета вторая Анна была иначе - в тяжелое и строгое черно-белое платье неизвестного покроя. И она, в отличие от первой, похоже, ничему здесь не удивлялась и не боялась. Катарина встала рядом с Бекингэмом, ожидая только его приказа, чтобы ударить кинжалом неизвестную. Это, конечно, какая-то уловка Ришелье, кто же еще мог додуматься до такого дьявольского обмана? Он подсунул им шпионку, переодетую королевой, чтобы отвлечь их внимание, отнять у них драгоценное время. Вот-вот за ней последует отряд вооруженных гвардейцев в красных плащах. Однако герцог коснулся ее руки, и Катарина опустила кинжал. - Назовите ваше имя, сударыня, если хотите говорить с нами, - произнес он. - Каким образом вы появились здесь? Женщина надменно усмехнулась. - Там, откуда я пришла, меня звали Алисой Оллар. Впрочем, чаще ко мне обращались Ваше Величество. Как и к госпоже, что стоит сейчас за вашей спиной, не правда ли, милорд Бекингэм? Незнакомка говорила с такой уверенностью, что Катарина сразу поверила, что она действительно была королевой там, откуда пришла. Только где, где? Краем глаза она заметила, что Атос с Арамисом шагнули навстречу незнакомке; однако герцог остановил и их. - Я не слышал о такой королевской династии - Оллары, - возразил Бекингэм. - Говорите, кто вы, откуда знаете, кто мы такие? Но не задерживайте нас - мы спешим. И мои спутники не верят вам, Ваше Величество. - Я прекрасно знаю, что вы никогда не поднимете руку на женщину, - хладнокровно ответила неизвестная королева. - И вы, леди Катарина, не хватайтесь за кинжал - если вы меня убьете, кто помешает кардиналу Ришелье преследовать вас? - Тысяча чертей! - Катарина, окончательно переставая что-либо понимать, обвела взглядом собравшихся; на большинстве лиц застыло нескрываемое удивление. - Чего вы от нас хотите, в конце концов? - От вас, миледи - чтобы вы были спокойнее. Испугаете еще своего сына, - вторая Анна, то есть Алиса, указала на мальчика, которого Констанция прижимала к себе. А вам, герцог, и вам, Ваше Величество, я хочу предложить договор. Вы покидаете Лувр, как и собирались, и в дальнейшем делаете все, что пожелаете, с одним условием - никто из вас больше не появится в этой стране - Франции, если не ошибаюсь. А я стану ее королевой, Анной Австрийской, и никто не заподозрит, что настоящая королева далеко отсюда. Вы видите, как мы похожи - сможет ли даже ваш супруг различить нас? Тем более, что вниманием он вас не баловал... Все взгляды обратились к Анне. Та усилием воли заставила себя успокоиться и взглянула в лицо своей копии с тем же горделивым достоинством. - Если вы знаете нас, то должны знать и тех, с кем вам придется иметь дело, если вы будете мною, - тихо проговорила она. - Я не могу пожелать другой женщине такой жизни, какой жила я. Подумайте, на что вы себя обрекаете. Вы знаете всех нас, даже моего мужа. За что вам становиться его женой? - О, я сумею о себе позаботиться, - многозначительно пообещала вторая королева. Почему-то Катарина не сомневалась, что на самом деле сумеет. - Не беспокойтесь обо мне, позаботьтесь лучше о своей судьбе, Ваше Величество. Ведь вы не хотите потерять своего возлюбленного во второй раз, уже навсегда? Удар был нанесен метко - Анна побледнела и схватилась за руку Бекингэма. Он же, не сомневаясь более, сказал незнакомке: - Если вы предлагаете нам помощь - я принимаю ее. Но чем вы можете поручиться, что не предадите нас? - Своей королевской короной, разумеется, - у незнакомки, как видно, на все был готов ответ. - Если вам не удастся бежать, я погибну вместе с вами, так как двух королев Франции не требуется. Отдайте мне ваше обручальное кольцо, Ваше Величество, чтобы ничто не напоминало вам о неудачном браке. - Ах да, кольцо, - рука Анны непроизвольно дрогнула, когда она вручала Алисе знак своего супружества с королем Франции. - Спасибо вам, Ваше Величество. Кем бы вы ни были, ваща помощь неоценима для нас. Но нам пора уходить. Прощайте! Констанция открыла дверь, и все последовали за ней. Оглянувшись на пороге, Катарина еще успела заметить торжествующий взгляд Алисы. Если она хоть что-то понимала в людях, эта женщина заслуживала доверия не больше, чем сам Ришелье или покойная леди Винтер. Однако на сей раз, возможно, ее помощь и вправду спасала их. - Дама Пик, - прошептала женщина. - Все как и предсказывали карты: она поможет им. А как же тогда... - О чем вы говорите, леди Катарина? - поинтересовалась герцогиня де Шеврез, обладавшая, как видно, отличным слухом. Катарина встряхнула головой, сообразив, что выдала себя. - Ни о чем, герцогиня. Ни о чем... - Не хотите отвечать - не надо, - ответила герцогиня. - Но мне думается, та, что недавно казнили, у этой могла бы служить, самое большее, на посылках. Катарина молча кивнула. И все же им не удалось покинуть Лувр беспрепятственно. Подземный ход, как и обещала Констанция, был свободен; они следовали за ней по длинному узкому коридору, освещенному лишь свечой, которую несла та же Констанция. Местами тоннель резко изгибался, а несколько раз сужался настолько, что по нему едва могли пройти два человека сразу. Чувствовалось, что здесь очень давно никого не было, если им вообще пользовались. Однако его существование вовсе не было тайной для всех. В этом они убедились, добравшись до конца коридора. Тяжелая железная дверь перекрыла вход. Констанция с трудом вставила огромный ключ, достойный Тауэра или Бастилии, в замочную скважину, но повернуть его было не под силу женщине. Д'Артаньян, видя это, поспешил на помощь девушке - и, едва отворив дверь, выхватил шпагу, другой рукой отстраняя Констанцию назад. Десяток людей в красных мундирах расположился в запущенном саду, куда выходил ход. И, услышав скрип отпирающейся двери, гвардейцы Ришелье успели приготовиться к бою. Бекингэм мгновенно оценил обстановку. Отстранив Анну назад, в глубь тоннеля, он выхватил шпагу и шагнул навстречу противнику. В ту же секунду мушкетеры и Винтер последовали за ним. Катарина оглянулась назад. Три женщины замерли за спиной мужчин, и Констанция прижала к себе ее сына. Судьба каждой из них теперь зависела от того, смогут ли их возлюбленные победить превосходящего противника. Выхватив кинжал, Катарина бросилась вперед. - Катарина, вернитесь! - воскликнул герцог, обернувшись к ней. - Охраняйте... - кого, королеву или сына, он не успел договорить: пришлось сосредоточить все внимание на противнике. Женщина прикусила язык, чтобы не послать его ко всем чертям. Не ему теперь приказывать ей что бы то ни было, только не в этот раз! Это сражение - хороший выход для нее, но другие не должны погибнуть. У каждого из них есть возлюбленные или друзья, одна она не нужна никому, кроме своего сына, да и он забудет о ней, когда подрастет. Один из гвардейцев бросился к ней наперерез, видимо, сочтя ее самой слабой в отряде. Кинжал против шпаги, которой она так и не научилась толком владеть, конечно, ненадежное оружие. Однако противник, кажется, не спешил ее убить; сделал выпад лениво, не ожидая сопротивление. Времени, чтобы уклониться от удара, у Катарины было достаточно, но, вместо того, чтобы отпрыгнуть в сторону, она прыгнула прямо вперед, навстречу черноусому смеющемуся гвардейцу. И вонзила кинжал ему в грудь, оскалившись, как серебряная кошка у нее на рукояти. - Пусть твой кардинал похлопочет за тебя перед Сатаной! - воскликнула женщина, вынимая кинжал. В ту же секунду рухнул и противник Атоса, пронзенный шпагой насквозь; и отпустив его, мушкетер тут же обернулся к другому. Портос, схватив сразу двоих гвардейцев, столкнул их лбами и отшвырнул измятой неподвижной кучей. Ожесточенно работали шпагами Арамис и д'Артаньян, за чьими спинами остались любимые женщины. Однако Катарина едва разглядела их. Ей нужен был только Бекингэм, ожесточенно сражающийся уже со вторым противником, забыв о том, что его рана еще не до конца зажила. С каждым выпадом он выкрикивал имя "Анна", и это прибавляло ему сил. И все же Катарина видела, как он побледнел; похоже, только присутствие его королевы и помогало ему преодолевать растущую слабость. - Бекингэм! Это он! Он жив! - воскликнул предводитель гвардейцев. - Взять живым! Остальных - по возможности. - Этого имени ты никогда больше не произнесешь! - шпага герцога вонзилась в горло кричащему, и тот упал, захлебываясь собственной кровью. Но в следующий миг Бекингэм пошатнулся, и двое гвардейцев бросились к нему, чтобы упасть - один под шпагой Винтера, второй - под кинжалом Катарины. - Катарина, назад! - снова воскликнул герцог. - Еще чего! - огрызнулась женщина, вновь проскальзывая под рукой очередного гвардейца. Только этот оказался быстр, не чета первому, вышел из-под удара, и граненое острие его шпаги метнулось к лицу Катарины. Она не успела испугаться - не было времени, не успела и вспомнить, зачем пришла сюда. Память тела оказалась быстрее, заставив ее уклониться, но не вполне - резкая боль полоснула по щеке, как звериный коготь. Непроизвольно зажала лицо рукой, отступила, шатаясь. И впервые заметила роспись на стене тоннеля. Прежде было не до того, чтобы смотреть по сторонам. А там, у самого входа, была нарисована в натуральный рост женщина - черноволосая, бледная, с огромными, невероятно яркими синими глазами. На ней было простое черное платье, каких наверняка не носили уже в то время, когда был построен Лувр. Катарина встряхнула головой, разбрызгивая кровь из раны, но портрет не исчезал. Никогда еще она не видела настолько реального изображения, казалось, женщина вот-вот заговорит. Но она не говорила, лишь улыбалась, загадочно и печально, а ее глаза притягивали к себе. Казалось, тот, кто шагнет навстречу ей, получит ответ на все вопросы, мучившие его прежде, найдет разрешение всех своих проблем. И Катарина шагнула вперед, как во сне, не задумываясь, видит ли портрет кто-то, кроме нее. Но гвардеец, только что ранивший ее, не хотел оставлять добычу. Забежав вперед, преградил ей путь, и шпага вновь метнулась навстречу женщине, как змея. Дальнейшие события произошли очень быстро. Катарина еще успела заметить, как ее сын, выкрутившись из рук Констанции, бросился к матери. Совсем маленький, он уже был храбр не меньше, чем его родители, а может быть, еще не понимал, что значит опасность. - Не надо! - воскликнула Катарина, хватая мальчика на руки и тут же отскакивая к самой стене, к портрету синеглазой женщины. - Нет, Джордж! - кого она позвала - сына, еще не веря, что с ним все в порядке, или герцога - так и осталось неизвестным. Бекингэм, обернувшись на ее голос, еще успел заметить ее окровавленное лицо, ее расширенные темные глаза, полные тоски и любви, увидел золотоволосого мальчика у нее на руках. А потом они исчезли, будто стена расступилась перед ними и вновь сомкнулась, темно-серая и гладкая, без всяких отметин. - Катарина! - закричал герцог, но все напрасно. И, пока его спутники справлялись с оставшимися гвардейцами, Бекингэм, словно вслепую, провел руками по стене,еще надеясь, что она откроется и перед ним. Напрасно. Тогда герцог прижался к стене, как только что стояла на этом самом месте Катарина, и закрыл глаза. Как же он виноват перед этой женщиной и перед своим сыном! Позволял ей любить себя, ничего не давая взамен, затем, уже полюбив Анну, не смог убедить Катарину уйти от него. Разве такой жизни она заслуживала?! Ради кого отказалась на всю жизнь от любви и настоящей семьи?! Пусть бы она ненавидела его, проклинала, только жила бы сейчас! Она - и их сын, которого он тоже не в состоянии был любить по-настоящему. Даже когда думал, что умирает, в состоянии был думать лишь об Анне, даже в присутствии Катарины говорил о другой. А она тогда спасла его, только затем, чтобы теперь погибнуть самой... Еще не до конца зажившая рана горела огнем, но боль сейчас как раз была нужна ему. Пусть и он хоть немного узнает ту боль, что ради него пережили другие - в том числе и те люди, что в других обстоятельствах были бы для него самыми близкими на свете. Мягкая прохладная ладонь осторожно коснулась его руки. Бекингэм открыл глаза - это прикосновение он узнал бы где угодно. Его королева была рядом с ним, она смотрела на него с печалью и сочувствием! - Мне очень жаль, что так вышло, - произнесла она. - Они живы, я в это верю! Я видела: тот гвардеец не успел нанести удар. И, если та, что заменила меня, могла придти из ниоткуда живой, почему леди Катарина с мальчиком не могли выжить? - Дай Бог, чтобы вы были правы, - герцог с благодарностью поцеловал ее руку. - Кто знает, может быть, им будет лучше там, без меня? Теперь мне остается только в это верить, ведь даже думать страшно, что я погубил ту, кому обязан жизнью, ту, что была матерью моего сына! - Я буду молиться, чтобы так и было, - заверила Анна. - Но нам пора идти. В любой момент могут придти новые гвардейцы. - Вы правы, - Бекингэм крепко прижал к себе королеву, будто боялся, что и она может исчезнуть. Шестеро мужчин и три женщины беспрепятственно проследовали туда, где ждали их лошади и охрана. На пути из Парижа в Дувр они то и дело ожидали погони, однако ее не было. А в это время к дворцовой охране, готовой было поднять тревогу, вышла из своих покоев сама королева и с совершенно невозмутимым, безмятежным видом успокоила тех, кто обнаружил было тела десяти своих товарищей. В конце концов, решили, что между гвардейцами произошла дуэль, и даже сам Ришелье не жалел о гибели своих нерадивых людей.
Черная Молния: Глава 6 Обними меня покрепче, поцелуй меня послаще, Я устала от дороги, обогрей Наливай вина покрепче, твой черед меня утешить И не спрашивай, что было, где была... Там, где была я, там много света. Там, где была я, нет вопросов и ответов... Любовь – неиссякаемый источник. Любовь... Оставшись один в опустевшей королевской часовне, герцог Эпинэ не думал о том, сколько прошло времени. Это было ему безразлично. Рано или поздно кто-нибудь войдет в часовню, удивленный долгим молчанием королевы. И застанет его здесь. По всем законам, тот, кого застали на месте преступления, должен быть обвинен, если не имеет явных доказательств своей невиновности. Правда, никто не поймет, куда исчезла Алиса, зато его враги, верно, будут рады обвинить его в ее убийстве. Их общие враги до этого дня. Ну что ж, пусть предъявляют свои обвинения, он не станет ничего отрицать. Закат и так уже заждался его. Почему же никто не появляется? Как будто он один остался во дворце, а всех остальных зеркало унесло вместе с ней... Погруженный в свои мысли, Анри-Гийом и не заметил, как ярко вспыхнули уже почти догоревшие свечи, а глаза святой Октавии вспыхнули синим пламенем. Лишь неожиданный шорох заставил его поднять голову. Навстречу ему поднялась на ноги черноволосая женщина, одетая в мужской костюм странного покроя. По ее лицу текла тонкими струйками кровь. Она прижимала к себе ребенка, золотоволосого мальчика, совсем не похожего на нее. Катарина не успела понять, что произошло. Как будто чьи-то руки схватили ее вместе с сыном и поволокли с такой силой, что невозможно было им сопротивляться. Она ничего не видела видела и не слышала, только голова кружилась, как, должно быть, бывает у обычных женщин перед обмороком. Катарина никогда не падала в обморок, и ей не с чем было сравнить. Она так и не поняла впоследствии, плыли они, летели или перемещались еще каким-то образом, вообще не заметила тогда движения. Лишь на всякий случай прижала к себе сына. Сколько времени это продолжалось - тоже не поняла, но вряд ли это можно было выдержать долго. Когда все прекратилось и она опять смогла нормально дышать, почувствовала, что лежит на чем-то теплом и мягком, покрытом разноцветным узором. Ковер? Тут же вместе с остальными чувствами вернулась боль в разрезанной щеке. Перехватив руками сына, женщина поднялась на ноги. Отметила, что мальчик не спешит, как обычно, освободиться из ее рук, только смотрит расширенными черными глазами. Значит, боится, хоть и не плачет, как мог бы другой ребенок. Поднялась - и отшатнулась назад. Навстречу ей поднялся из глубокого кресла мужчина. И в его движении ей навстречу Катарине увиделось нечто, до боли знакомое, так что ее сердце на секунду замерло в груди и голова закружилась опять. Но неизвестный тут же обхватил ее за плечи, не позволяя упасть. - Кто вы такая, эрэа, и что делаете здесь? - спросил он таким знакомым голосом, бархатным и в то же время мужественным, каким хорошо признаваться в любви и объявлять войну. Катарина взглянула в лицо мужчине и застонала. Коротко остриженные черные с проседью волосы вместо золотых локонов, к которым она когда-то так любила прикасаться. Черные же усы и аккуратная бородка. Но глаза! Глаза те же - большие, черные, блестящие, с черными, как уголь, ресницами, каким позавидовала бы иная дама. Когда-то в этих глазах была лишь гордость собой и радость человека, необыкновенно щедро одаренного жизнью. Потом - нежнсть и печаль, а временами - близость к отчаянию. А порой и неукротимое пламя ярости. В этих глазах - и все-таки в других. Ее сын тоже встрепенулся было, увидев незнакомца, но, видимо, заметив, что ошибся, успокоился и неподвижно сел рядом с матерью, исподлобья поглядывая на незнакомого мужчину, почему-то похожего и непохожего на его отца. - Я - баронесса Катарина Лейксайд, - наконец, проговорила женщина, собравшись с мыслями. - Прошу вас, назовите свое имя,милорд, и скажите, где находимся я и мой сын? Одно она знала твердо - не не Франция и не Англия, хотя и не слишком сильно отличалось вроде бы. Однако ее способность удивляться была исчерпана, да и появление второй королевы теперь позволяло поверить в любую возможность. - Герцог Анри-Гийом Эпинэ, Повелитель Молний, - назвался мужчина. Герцог. Конечно, этого следовало ожидать. Она бы даже удивилась, носи он другой титул. Но почему Повелитель Молний? Что это значит? Женское любопытство шевельнулось в ее душе, однако Катарина сумела его обуздать. - Вы ранены, эрэа баронесса, - заметил герцог. - Возьмите этот платок, чтобы остановить кровь, - он протянул ей батистовый платок, украшенный вышитыми лебедями. Кроме того, на нем было вышито витиеватыми буквами имя "Алиса". Прижав платок к ране на лице, Катарина вдохнула сладкий аромат лилий. Ей припомнилось, что такой же был и вокруг второй королевы. Значит, вот откуда она была родом! Ну что ж, эта комната, хоть и небольшая, похожая на алтарь или домашнюю часовню, была обустроена со всей возможной роскошью, в самый раз для королевских покоев. А мужчина, находящийся в покоях королевы, может быть только... - Эрэа баронесса, вы и ваш сын сможете идти? - спросил мужчина почти в тон ее размышлениям. - Вам нельзя здесь оставаться надолго. Он произнес "вам" таким тоном, будто к нему самому это нисколько не относилось, и эти слова, а главное - увиденный при последнем всполохе гаснущей свечи взгляд, вновь напомнили Катарине другого герцога, которого ей, кажется, не суждено было увидеть больше. Так он говорил каждый раз, ввязываясь в очередную безумную авантюру, такой голос и взгляд у него становился, стоило ему лишь на миг разувериться в любви своей королевы - и тут же он старался убедить ее, что это неправда, что она любит его, ведь иначе просто незачем станет жить. А что было бы, оправдайся хоть раз его сомнения? Кажется, второй герцог мог дать ответ. Но об этом говорить не следует. - Вы проводите нас? - с надеждой спросила она. - Я ничего не знаю здесь, я не найду дороги. Вы можете мне не верить, милорд, но я прежде жила совсем в другом мире, хоть и похожем на этот. - Я верю вам, эрэа, - ответил герцог Эпинэ. - Совсем недавно я убедился, что другие миры на самом деле существуют. Ну что ж, придется мне проводить вас туда, где помогут вам и вашему сыну, - произнес он явно без особого желания. Появление неизвестно откуда незнакомой женщины с ребенком действительно не обрадовало герцога Эпинэ. Зачем они именно ему, именно теперь, когда он все решил для себя? Чем мертвец может быть полезен живым? Однако выбора не оставалось. Он готов заплатить жизнью за свои заблуждения. Но причем тут эта женщина и ее сын? Посторонним людям не следует отвечать за то, чего они не совершали. - Тогда поторопитесь, - сказал Анри-Гийом. - Если вас застанут здесь, обвинят в убийстве. Женщина снова посмотрела на него расширенными черными глазами. Странное у нее выражение все-таки: не страх и не удивление, по крайней мере - не только они. Почему-то она разглядывала его, не мигая, настолько пристально, будто пыталась запомнить на всю жизнь или сравнить с кем-то. Но это было невозможно: он-то ее уж точно не видел никогда раньше, да и не мог видеть. Вот Алиса - у той была возможность разглядеть эту женщину в зеркале, если только изволила обратить на нее внимание. Следовало отдать должное: незнакомка отреагировала на его предостережение вполне разумно: не закричала, не вздумала упасть в обморок, лишь крепче сжала одной рукой ладонь мальчика, второй же выхватила из-за пояса кинжал. Богатая рукоять, украшенная серебром и черным янтарем. Так, а это что еще? - Никому больше не показывайте эту вещь, эрэа баронесса, - показал Анри-Гийом в сторону кинжала. - Не следует носить при себе изображение кошки. - Это мой кинжал, и я его оставлю, во что бы то ни стало, - женщина оскалилась и сверкнула глазами не хуже высеченной на рукояти кинжала кошки. - Он дорог мне, как подарок... человека, который был мне слишком близок. Почему-то на этих словах она сделала паузу. Если речь шла о мужчине, то ее, должно быть, связывали с ним не совсем обычные отношения. - Ладно, об этом мы поговорим после, - сказал герцог. - Теперь следуйте за мной. Он открыл дверь, ведущую в потайной ход, именуемый Дорогой Королев. Женщина с ребенком без колебаний последовали за ним. И вновь Катарина шла по подземному коридору, как будто ничего и не изменилось, и все еще продолжался их отчаянно-безумный побег из Лувра. Те же гладкие серые стены, темнота, так что с трудом можно разглядеть фигуру ее спутника. Воздух так же пахнет сыростью, сообщая о близости реки. Тот же путь в неизвестность. Дорога казалась бесконечной, и Катарина уже не думала, куда и зачем ведет ее герцог Эпинэ. Впрочем, у нее и не было выбора, кроме как довериться ему. Рука сына стала мокрой в ее ладони. С раскаянием подумав, что ребенку должно быть трудно идти долго наравне со взрослыми, Катарина взяла на руки. - Ты устал? - с тревогой спросила она. - Нет, мама, - произнес мальчик, однако его слабый голос доказывал обратное. - Мама, а куда мы идем? К отцу? Сердце Катарины больно сжалось. Конечно, он еще не понимает. И не поймет пока, даже если она скажет правду... - Да, Джордж, - только и осталось ей сказать. - Он встретит нас, когда мы отсюда выберемся. И снова молчание, нарушаемое лишь их шагами. Заметно было, что герцог Эпинэ хорошо знает дорогу, ни разу не усомнился, куда следует идти, разве что иногда приостанавливался, поджидая ее. Наконец, герцог открыл еще одну дверь, и Катарина почувствовала на лице брызги дождя. На ночном небе, почти таком же черном, как свод подземного хода, не видно было ни луны, ни звезд - видимо, все затянули тучи. Шел сильный дождь, и она постаралась, как могла, завернуть плащом спящего сына. Холодные капли воды больно задевали разрезанную щеку, и кровь вместе с водой текла по ее лицу. Они вышли к самому речному берегу, поросшему ивами и камышом. В темноте было не определить, насколько широка река, но по бурному плеску воды Катарина подумала, что пошире Темзы, пожалуй. К одному из деревьев был привязан конь, насколько можно было судить - вороной. Подойдя к самому берегу, герцог Эпинэ швырнул в воду ключ от потайной двери. - Больше не понадобится, - глухим голосом произнес он. Катарина хотела бы увидеть выражение его лица в этот миг, однако герцог стоял к ней спиной. Зато интонация его голоса была ей очень знакома. Недавно пришлось услышать, только при еще худших обстоятельствах, и голос тот прерывался от боли и слабости: "Неужели она ничего больше не просила мне передать?" Но тогда сразу стало ясно, что это не так. Здесь чуда не произойдет. Лишь через некоторое время герцог Эпинэ вновь вспомнил об их существовании. - Простите меня, эрэа баронесса, - произнес он. - К сожалению, здесь для вас нет ни кареты, ни даже свободного коня. Вы не посчитаете для себя оскорблением проехать на Демоне вместе со мной? Катарина попыталась в темноте взглянуть ему в глаза. - Не беспокойтесь, милорд, мне не семнадцать лет, чтобы стыдиться принимать помощь. Благодарю вас. Дальнейший путь Катарина смутно помнила. Стоило ей оказаться в седле впереди герцога, как усталость взяла свое, она расслабилась и закрыла глаза, приходя в себя лишь когда конь под ними менял аллюр. Даже не заметила, когда они остановились. Лишь когда вокруг послышались голоса и совсем рядом вспыхнул свет, она с трудом открыла глаза. Как в тумане, увидела перед собой каких-то мужчин и женщин, но не смогла понять, кто они. Когда ее опустили на землю, Катарина пошатнулась и упала бы, не поддержи ее герцог. - Баронесса Лейксайд и ее сын - мои гости, - властно объявил он. - Мари и Элен, позаботьтесь о них, как следует. Утром передайте эрэа баронессе, что я хочу с ней поговорить. Судя по тому, что вопросов не последовало, окружающие были слугами. И, видимо, привыкшими беспрекословно повиноваться хозяину. Катарине это было хорошо знакомо. Такие слуги, если и имеют собственное мнение, ни в чем его не проявляют, слепо выполняя даже самые странные прихоти хозяев, даже когда их поступки оборачиваются самоубийством... Она запротестовала было, когда из ее рук забрали уснувшего сына, но пожилая женщина широко улыбнулась ей: - Не бойтесь, эрэа, мы и накормим вашего сыночка, и вымоем, и спать уложим, не хуже, чем могли бы у вас дома. Да и вам самой все это не помешает. Создатель, да вы ранены! Идемте же, еще заболеете... Потом сразу две женщины вцепились в Катарину и повели куда-то, она уже не в состоянии была думать, куда именно. Вполне очнулась она, лишь когда ее лицо обожгла резкая боль, будто плеснули кипятком. Открыв глаза, она увидела себя в огромной мраморной ванне. Те самые две женщины, уложив ее в горячую воду, с помощью мочалки и белого, пахнущего луговыми травами, мыла, приводили ее в порядок. Когда старшая из женщин обрабатывала ее рану какой-то резко пахнущей жидкостью, Катарина едва не взвыла от боли, но затем раненая щека будто онемела, и она вновь расслабилась в горячей воде, чувствуя теперь, как ноет от усталости все тело. - Спасибо вам, - проговорила она, удивляясь, насколько слабым звучит ее голос. - А мой сын? Где он? - О, не беспокойтесь, эрэа баронесса, он уже спит, - ответила младшая служанка. - Должно быть, вы с ним очень устали? И эта страшная рана... Но теперь все будет хорошо, раз уж монсеньор вас спас. Катарина усмехнулась. Хорошенькая голубоглазая блондиночка, надо полагать, считает, что шрам на лице - самое худшее, что только может произойти с женщиной. Впрочем, множество женщин думают также, боясь малейшего ущерба красоте. И пусть думают, дай Бог им никогда в этом не разочароваться. - Монсеньор что-то приказывал относительно меня? - осведомилась она. - Как же, эрэа, он велел передать, чтобы вы, когда отдохнете, поднялись к нему в кабинет. Ему нужно поговорить с вами, - ответила старшая служанка, тщательно промывая той же ароматной пеной волосы Катарины. - И зачем только было обрезать такие шикарные волосы? - пробормотала она уже вполголоса. Зачем? К счастью, отвечать каждой любопытной служанке она не обязана. А вот герцог... ему придется рассказать правду, хотя бы в благодарность за спасение. Знать бы, что он собирается теперь делать с ними? Хорошо, по крайней мере, что он хочет поговорить с ней, не теряя времени. Чем быстрее, чем лучше. - Волосы теперь, пожалуй, придется отпустить, - сказала Катарина. - А мои вещи? Где они? - Ваша одежда совсем не подходила благородной даме, - старшая служанка покачала головой. - К тому же была очень грязной, да еще испачкана кровью. Мы с Элен сожгли ее. А ваш кинжал монсеньор унес. - Кто ему разрешил распоряжаться чужими вещами? - разозлилась Катарина. Но тут же вспомнила, как герцог говорил ей никому не показывать изображение кошки. Интересно, что это значит тут, у них? - Так что же мне надеть теперь? - обреченно спросила она. Старшая служанка, немного помявшись, проговорила со вздохом: - Боюсь, что здесь не найдется нарядов, достойных благородной дамы. Так что придется вам дать платье покойной герцогини. Оно, конечно, давно уже вышло из моды, ведь семнадцать лет прошло, как эрэа герцогиня скончалась. Но сохранилось хорошо, не беспокойтесь. Этого еще только не хватало! Попасть в чужой мир, в чужой дом и сразу же влезть в платье его хозяйки, пусть даже покойной... А других женщин здесь, видимо, нет. И герцог не женился снова вряд ли из-за любви к покойной жене, скорее всего, причина была совсем другая. Именно была. - Ради Бога, не нужно так стараться! - возразила она, выходя из ванной. - Мне не стыдно будет надеть простое платье, если у вас найдется подходящее. - И не думайте! - энергично воскликнула старшая служанка - позднее Катарина узнала, что ее звали Мари, а молодая девушка, по имени Элен, была ее дочерью. - Не знаю, где вы там раньше жили, может, там и разрешается благородной даме носить то мужской костюм, то платье служанки, но здесь такого не будет. Вот, только посмотрите, какая красота! Катарина действительно залюбовалась алым шелком, вышитым причудливыми золотыми цветами и листьями. Даже при английском дворе редко встречались такие роскошные платья. Надо же, оказывается, она еще способна восхищаться нарядами... И впервые красный цвет почему-то совсем не напомнил ей о Ришелье. Когда Мари и Элен помогли ей одеться, Катарина взглянула на себя в зеркало. Платье действительно очень шло ей, оттеняя ее смуглую кожу и черные волосы. Даже шрам на лице и прическа, более подобающая мужчине, не могли сейчас изуродовать ее. - По правде говоря, эрэа баронесса, это платье вам идет намного больше, чем покойной герцогине, - вполголоса проговорила Мари. Катарина только вздохнула. Каким бы прекрасным не было это платье, ей следует носить что-то более скромное, а у нее даже денег с собой нет. Что же, надеяться, что герцог Эпинэ и дальше согласится во всем помогать им с сыном? А с какой стати? Нет, определенно, ей необходимо с ним поговорить, и как можно скорее! - Мари, а герцог сейчас спит? - спросила она. - Если бы, - вздохнула служанка. - Он закрылся в своем кабинете и велел не беспокоить его. И свечи там горят до сих пор, - Мари покачала головой. - Что-то случилось, как видно. Что-то важное и для него очень печальное - помимо вашего появления, конечно. Катарина лишь кивнула в ответ. - Мари, проводи меня к кабинету герцога, прошу тебя. Ты сама говоришь, что он звал меня. - Звал, только лучше бы вам лечь спать сначала. Утром и поговорили бы. Вы же на ногах не стояли от усталости. Да и монсеньор рассердится, если его сейчас побеспокоить. - Если рассердится, я буду знать, чего ждать от него, - возразила Катарина. - И я совсем не хочу спать. Твои травы и мертвого поднимут, пожалуй. Проводи меня.
Черная Молния: Спустя несколько минут она уже постучала в резную дверь красного дерева. Дверь была украшена эмалевым изображением двух коней, вставших на дыбы, вороного и белого, разделенных золотой молнией. - Кто здесь? - послышался из-за двери мрачный голос. - Милорд, это я, баронесса Лейксайд, - напомнила о себе Катарина. - Вы просили меня придти. Дверь резко отворилась, стукнув о стену. Герцог был все в том же красном костюме, лишь его промокший плащ небрежно валялся на диване. Сейчас, при ярком свете, Катарина поняла, что герцогу не меньше сорока лет, а может быть, и больше. Не столько лицо, сколько что-то в выражении стиснутых челюстей, неохотно разжимаемых губ казалось неподвижным, окаменевшим, почти мертвым. Но глаза - нет, человек с такими глазами никогда не состарится по-настоящему, не одряхлеет душой, а не телом и в сто лет. На столе стояла открытая бутылка вина и один бокал. Тут же высился золотой подсвечник, украшенный четырьмя лошадиными головами - по числу свечей. В огромном камине жарко полыхало пламя. Катарине показалось, что его языки стремятся расплавить тяжелую железную решетку, чтобы вырваться наружу и перекинуться в комнату. Почему-то вспомнилось, как герцог при встрече с ней отрекомендовался Повелителем Молний. Она и сама любила смотреть на огонь, но теперь ей показалось, что языки пламени изо всех сил стараются поглотить нечто большое и квадратное, больше всего похожее на... холст. А на полу валялись остатки разбитой золотой рамы, тяжелой и богато украшенной. И, рядом с ними, длинный двуручный меч, какие в ее родном мире вышли из употребления больше ста лет назад. Он никак не ожидал, что кому-то взбредет в голову побеспокоить его в собственном кабинете и посреди ночи. Даже его собственные сыновья ни за что бы не осмелились; впрочем, их и не было сейчас в Олларии, остались в Эпинэ. К лучшему, как оказалось. Каждый, кто хоть немного знал герцога Эпинэ, понял бы, что он никого не желает видеть. Однако этой странной гостье из другого мира, как видно, никакие законы были не писаны. Да, он хотел поговорить с ней, но не сейчас же! Сначала ему необходимо вполне проститься со своим прошлым, если уж эта женщина не позволила ему подвести итог иначе. Пусть все горит. Меч, которым он столько раз отстаивал ее честь на турнирах, по ей же заведенной традиции, сослужил ему последнюю службу, уничтожив изображение той, кому был посвящен. Но к чему это видеть посторонним?! - Почему вы не спите, эрэа баронесса? - сухо осведомился Анри-Гийом. - Разве вам не показали вашу спальню? - Мари и Элен не виноваты ни в чем, - надо же, выгораживает служанок. - Они просто не нашли для меня лучшего платья. Завтра же обещали купить другое, но сейчас не нашли. Простите, я совсем не хотела оскорбить вас. А побеспокоить вас решилась, потому что все равно не могла бы заснуть, не зная, с какой целью вы привезли меня и моего сына в свой дом. Женщина говорила решительно, однако в глазах ее видна была тревога, если не настоящий страх. Впрочем, что он может прочитать в женских глазах? До этого дня был уверен, что ему ясен и понятен каждый взгляд других глаз, синих. Не слишком ли опрометчиво он берется угадывать выражение других, черных? Да и к чему, собственно? Однако как ей идет это платье! Насколько тусклой и бледной становилась в нем покойница Аделина, почти теряясь на фоне красного с золотом, настолько яркой и сильной была незнакомка. Оказывается, она, как бы ловко не носила мужской костюм и не хваталась за кинжал, могла выглядеть настоящей женщиной. Хотя этого следовало ждать, ведь обратил же на нее внимание тот, кому она родила сына. - Ну что ж, проходите, раз уж пришли, - усмехнулся Анри-Гийом, указывая ей кресло напротив своего. Отодвинул бутылку, выплеснул недопитое вино в камин. Пламя зарычало в ответ. - Так чего вы боитесь, баронесса? - осведомился он. - Я? Боюсь? - еще ни одна женщина не опровергала так яростно подобную возможность. - Ну хорошо, - признала она затем. - Боюсь. Не за себя, а за сына. Прошу вас, милорд, хотя бы ради него не требуйте от меня слишком многого. Так, теперь все ясно. Может, эта женщина и отличается от обычных, но страхи у нее вполне женские. Хотя, надо отдать должное, по сравнению с другими она держится намного лучше. - Я не собираюсь от вас ничего требовать, баронесса, - заверил он. - Неужели там, откуда вы пришли, мужчина не имеет права помочь женщине, да еще с ребенком, ничего не требуя взамен? Разве у вас это невозможно? Женщина, как ему показалось, вздохнула с облегчением. - У нас бывает по-разному, но, если честно, до сих пор мне не приходилось просить помощи у незнакомых мужчин. Но вообще-то, женщине, особенно молодой и незамужней, даже самое невинное знакомство может стоить уважения общества. Но вы правы в том, что мне об этом беспокоиться поздно. Поздно? На руках у незнакомки не видно никаких браслетов, только несколько колец, на вид обычные украшения. Значит, она не была замужем? - И все же вы пришли ко мне, да еще ночью, несмотря на свои опасения, - заметил герцог. - Зачем? - Чтобы сразу выяснить, чего ждать. Я не смогла бы заснуть в неизвестности, - показалось, или женщина заметно успокоилась, узнав, что он ничего не потребует от нее? - Вы не смогли бы провести в неизвестности и одну ночь, а другие живут так долгие годы, - лишь услышав ответ собеседницы, Анри-Гийом понял, что произнес эти слова вслух: - Неизвестность - самое ужасное чувство на свете. И она приносит несчастья, рано или поздно. В конце концов, человек рад будет заплатить любую цену, чтобы узнать правду, какой бы она ни была. Он с удивлением взглянул на баронессу, и понял, что оба они говорили каждый о своем. - Вам тоже довелось узнать правду дорогой ценой, эрэа баронесса? Простите, если я задаю бестактные вопросы, но я лишь следую вашему правилу: все узнавать сразу же. Женщина вновь окинула его удивленным взглядом, как будто на миг забыла, кто находится перед ней. - Нет, милорд... Ради Бога, или, как у вас говорят, Создателя, позвольте обращаться к вам так, а не иначе. Мне посчастливилось больше. Между нами никогда не было места лжи и недомолвкам. - Между вами и отцом вашего сына? - уточнил Анри-Гийом. Положительно, с этой женщиной все общепринятые условности и правила приличия летели к Леворукому. - Да, - ответила женщина, пристально глядя ему в глаза. - Но ведь вы не от большого счастья переоделись мужчиной и вооружились кинжалом? И эта рана получена в бою, если я хоть что-то в этом понимаю. Это он вас заставил? Вот этого говорить, оказывается, не следовало. Незнакомка буквально взвилась, как горячая молодая кобыла-мориска, еще не вполне приученная к седлу. Глазами, по крайней мере, сверкнула не хуже, да и разметавшиеся по плечам волосы сейчас очень напоминали гриву. Спасибо, что, по крайней мере, ответить иначе, как словами, у нее возможности не было. - Меня никто не заставлял, и запомните это навсегда, герцог Эпинэ! Ни вам, и никому другому не удастся заставить меня действовать против воли! Я пошла туда сама, чтобы помочь человеку, которого любила, и никто не скажет, что моя помощь была бесполезной. Тот самый кинжал, который вы у меня отобрали, очень пригодился мне там, и еще раньше - тоже. Да, между нами было много такого, что нормальному человеку никогда в жизни не понять. Но принуждения не было никогда, и неизвестности, о которой вы сказали - тоже. И я не жалею ни об одном дне из своего прошлого, даже о последних временах. А вы, милорд? Вряд ли вы можете сказать о себе то же самое, - при последних словах женщина гордо вскинула голову, радуясь своему превосходству. Ее слова хлестнули Анри-Гийома, как хлыст. Как она смеет говорить ему о прошлом, о том, что еще совсем недавно связывало его с той женщиной? Откуда, Леворукий ее побери, она вообще знает об этом? Неужели она подослана его врагами? Да нет, этого не может быть, он же сам видел, как она появилась из ниоткуда. Такой трюк даже Алве с Диомидом подделать не удалось бы. Или Алисе... - Если бы вы не были дамой, я вызвал бы вас на дуэль, - произнес он сквозь зубы. - Откуда вы, Леворукий вас побери, взяли, что знаете о моем прошлом?! Женщина сразу успокоилась в ответ на его ярость. - Простите меня, милорд, я действительно не имела права напоминать о том, что причиняет вам боль. Я всего лишь догадалась о том, что связывало вас с бывшей королевой. Той, что противоестественным образом пришла в наш мир, заняв чужое место. Так уж получилось, что мне нетрудно это понять... В голосе женщины против ее воли послышались горечь и грусть, так что герцог Эпинэ уже не мог на нее злиться. - И об этом вы знаете, - обреченно признал герцог Эпинэ. Снова сел, вернее - упал в кресло, придавленный тяжестью воспоминаний. - Простите меня, милорд, - с сожалением проговорила женщина. - Я видела ее еще в своем родном мире, хоть и не в своей стране. Теперь она, должно быть, обманула всех, став королевой вместо той, что предпочла любовь короне. Странно, она каким-то образом знала нас всех при первой встрече. Вы не знаете, каким образом ей это удалось, милорд? - с любопытством спросила баронесса. Анри-Гийом не сразу обратил внимание на ее вопрос. Проговорил с горечью, скорее себе, чем собеседнице: - Она всегда хотела быть королевой, во что бы то ни стало. И ничего другого. Слишком поздно я это понял... Ну что ж, теперь она своего добилась. Надо думать, не пожалеет о своем выборе... Вы спрашиваете, как она узнала о вас и вашем мире? К сожалению, благодаря мне. Я подарил ей зеркало, хранившееся в нашем роду с незапамятных времен, а оно показало ей ваш мир. Должно быть, она долго наблюдала за вами всеми, прежде чем решилась рискнуть. Она ничего не делала, не подумав... - Зеркало? - в голосе баронессы послышалась надежда. - Где оно сейчас? У вас? - Мне очень жаль, но она взяла его с собой. Похоже, что оно потеряно для Кэртианы навсегда, ведь, если ей удастся добиться желаемого, она не захочет вернуться, - Эпинэ мрачно усмехнулся. На женщину жаль было смотреть. Вспыхнувшая было надежда мгновенно угасла, она склонила голову и вся поникла, как отгоревшая свеча. Ее единственная возможность вернуться домой была потеряна. - Значит, нам навсегда придется остаться здесь, - прошептала она. - Ну что ж, прощайте навсегда, милорд Бекингэм. Да поможет вам Бог или дьявол осуществить вашу мечту... Анри-Гийому было больно слышать эти слова. Значит, эта женщина и ее сын оторваны от своего родного мира тоже по его вине. Сколько жизней он еще сломал своим безумием? - Может быть, в библиотеке, собранной моими предками, и найдется другой способ перехода, кроме зеркала? Наш род недаром считается самым древним в Кэртиане, наряду с Приддами, Окделлами и Алва. О нас даже сочинили легенды, будто мы происходим от демонов, захвативших власть в отсутствие Создателя раньше, чем он сотворил прочих людей. В эти сказки, конечно, не верят даже маленькие дети, но, как видно, наши предки все же знали немало, - с гордостью, несмотря на обстоятельства, проговорил герцог. Впрочем, он не очень-то верил, что в библиотеке действительно можно найти ответ, как вернуться домой. Просто хотел успокоить то ли себя, то ли свою невольную гостью. - Вы потомок демонов? Но... - начала было баронесса. В ее голосе не слышалось страха, скорее удивление, будто ей уже кто-то рассказывал эту историю. - Вы правда разрешите мне пользоваться вашей библиотекой, милорд? - спросила она, спохватившись. - Мне можно будет начать сразу с утра? - К сожалению, библиотека находится не здесь, а в моем фамильном замке в Эпинэ. Я надеюсь, вы окажете мне честь поехать туда со мной? - Поехать с вами? - в глазах женщины снова плеснулось опасение, если не страх, но она взяла себя в руки. - Если вы приглашаете меня, милорд, мне ничего не остается, как согласиться. И, может быть, там мне и моему сыну будет легче остаться незамеченными. Благодарю вас за это предложение! - Это самое меньшее, что я могу сделать для вас. Если вам неудобно будет зависеть от меня, я предлагаю вам место домоправительницы в моем замке. Ни вы, ни ваш сын не будете ни в чем нуждаться, это я обещаю. Кроме того, я признаю за вами титул баронессы Риен - этот титул сейчас вакантен, а земли находятся в моих владениях, а не королевских. Последний из этого семейства умер два года назад; надеюсь, мне удастся объявить вас его женой и таким образом узаконить вашего сына. Понимаю, это меньше того, чем вы обладали прежде, но сейчас это лучшее, что я могу вам предложить. - Вы слишком добры ко мне, милорд, - женщина слабо улыбнулась. - Там, откуда я пришла, я была никем - полузаконная баронесса из вымирающего северного рода, отвергнутая матерью. И мой сын был незаконнорожденным. Вы же предлагаете мне, пусть и поддельный, но титул. Я могу считать, что выиграла. - Если бы были хоть немного похожи на тех, кто гоняется за титулами, - возразил Анри-Гийом. - Вы же совсем не знаете меня милорд. Что можно понять по первой встрече? Герцог Эпинэ и сам понимал справедливость слов баронессы, но почему-то ему казалось, что здесь ошибки не будет. Наивная и самоуверенная мысль, ведь предать могут и люди, которых знаешь гораздо лучше. Когда только он поймет то, что иным - вроде Приддов - кажется, дано с рождения? И все же этой женщине он готов был верить. В конце концов, если бы она не заслуживала доверия, не предупреждала бы его о себе самой. - Я понял при первой встрече, что вам нужна помощь. И этого достаточно. Вы одна с ребенком в чужом для вас мире, не знаете очевидных вещей - как, например, кошки. И думаете, что мне следует вас остерегаться? - Анри-Гийом усмехнулся. - Именно этого я и боюсь. Мне не хотелось бы по неведению доставить вам проблемы, - объяснила женщина. - Впрочем, я постараюсь как можно скорее разобраться в ваших обычаях. Знаете, милорд, Кэртиана очень похожа на наш мир. Судя по тому, что я успела увидеть - настолько похожа, что даже жутко становится... - При этих словах Анри-Гийому вновь показалось, что баронесса пытается в нем кого-то узнать. - Но, конечно, много и различий. Например, кошки. Почему вы велели никому не показывать мой кинжал? - Потому что кошка служит Леворукому, извечному противнику Создателя. Когда Создатель позвал к себе всех зверей, кошка нагло села умываться. И тогда Леворукий, оценив ее дерзость, пригласил кошку к себе на службу, и она согласилась. С тех пор Леворукого зовут еще Повелитель Кошек... - герцог замолчал, увидев ироническую усмешку собеседницы. - Леворукий Повелитель Кошек, говорите? - баронесса, не выдержав, засмеялась уже открыто. - А вторую руку ему, надо полагать, откусили "верные подданные"? У кошек не бывает Повелителей, милорд, это не лошадь и не собака. Самое большее, можно стать для нее другом, равным союзником, но не Повелителем. - Как и для вас, эрэа? - полуутвердительно осведомился Анри-Гийом. - Поэтому вы и выбрали именно это изображение? - В общем-то да, - призналась женщина. - В нашем мире, напротив, сравнение с кошкой - комплимент для женщины, ведь кошки - самые изящные и грациозные среди животных. А кроме того, сокращение от моего имени по-английски созвучно со словом "кошка". Вот почему мужчина, которого я любила, подарил мне этот кинжал. Это было очень давно, - со вздохом продолжала она. - До рождения нашего сына. До того, как он полюбил другую. Полюбил по-настоящему. Ту, вместо которой... - Вместо которой теперь та, кого я любил по-настоящему вплоть до этой ночи, - договорил Анри-Гийом так же беспощадно к себе, как и она. - Но с кинжалом вам все же придется расстаться. Олларианцы более веротерпимы, чем эсператисты, но все-таки лучше вам не привлекать к себе лишнего внимания. - Я не могу его уничтожить, - решительно сказала женщина. - С ним связано слишком много воспоминаний. Кроме моего сына, только кинжал да еще вот это кольцо и остались мне от... - она покачала головой, видимо, не решаясь назвать имени человека, который был теперь потерян для нее навеки. Хотя, если подумать, он никогда и не принадлежал ей по-настоящему. Что толку хранить верность тем, кому она не нужна? Впрочем, не ему об этом говорить, сам он еще недавно был гораздо глупее. Все же тот человек, кому было отдано сердце баронессы, видимо, был достоин ее, если она любит его даже сейчас, несмотря на все, что произошло. Если бы его жена была еще жива ко времени его встречи с Алисой, он вынужден был бы обойтись с ней также, как бывший возлюбленный баронессы - с нею. Другое дело, что его жена никогда не смогла бы сражаться ради него - ей это просто в голову не могло бы придти, как, впрочем, и большинству женщин. Да и не под силу было бы. - Хорошо, я верну вам его, но обещайте, что никто посторонний его не увидит. Если уж вы привыкли владеть оружием, я дам вам другой кинжал. Он подошел к стене, где на богатом холтийском ковре было развешано оружие. Пожалуй, вот этот ей подойдет. Не особенно длинный и широкий, но острый, как коготь и, при внешнем изяществе, смертельно опасный. На рукояти золотая инкрустация - геральдические кони. Они не вставали на дыбы в бешеной схватке, как на гербе Повелителей Молний - нет, в свое время неведомый мастер проявил вольность, изобразив жеребца с кобылой, радостно устремляющихся друг другу навстречу. - Возьмите это, эрэа, но постарайтесь не применять слишком часто, - сказал герцог, передавая кинжал женщине. - О, спасибо вам, милорд! - баронесса явно залюбовалась кинжалом, осторожно касаясь пальцами отточенной стали, разглядывая при багровых отблесках свеч синеватую поверхность металла, останавливая взгляд на золотых конях с рубиновыми глазами. - Я постараюсь не находить слишком много врагов, - пообещала она. - Просто иногда они появляются сами, не спрашивая моего желания. - По крайней мере, не излагайте каждому встречному свое мнение о кошках и Леворуком. Я еще могу выслушать подобные слова спокойно, но церковь покарает вас, как безбожницу. - Из-за кошек-то? - женщина усмехнулась. - Интересно, что было бы, если бы в Кэртиану попал Ришелье? Его приняли бы за воплощение Леворукого? - Кто такой Ришелье? - Кто? Один кардинал из нашего мира, вечно лезущий в дела, которые не должны касаться его, как духовного лица, - судя по тому, с какой яростью прозвучали ее слова, прежде баронесса, должно быть, ненавидела этого человека. - Значит, и в вашем мире такие встречаются? Тогда я вижу, что он действительно очень похож на Кэртиану, - герцог Эпинэ усмехнулся. - Но вы выглядите усталой, эрэа баронесса. Надеюсь, теперь мы выяснили все, что вас волновало? Что бы вы ни говорили, вам следует отдохнуть. - Одну минуту, - возразила женщина. - А в ваших легендах говорится что-нибудь о синеглазой женщине? Я видела ее перед тем, как попасть сюда - она появилась на стене, будто фреска. У нее черные волосы и огромные синие глаза, и она выглядит печальной. Анри-Гийом постарался припомнить все легенды, какие, несмотря на тысячелетнее рвение эсператистских священников, все еще передавались из уст в уста. Однако он даже в детстве и юности предпочитал сказкам рассказы о битвах и подвигах, да еще рыцарские романы, а уж потом и вовсе стало ни к чему. - Мне жаль, что я ничего не слышал о ней. Надеюсь, что наша библиотека даст вам лучший ответ. Но точно ли вы ее видели? Вы были ранены, измучены усталостью и тревогой, вам могло привидеться что угодно. Но женщина уверенно покачала головой. - Нет, я точно ее видела! Как бы я еще могла сюда попасть, если бы не она? У меня не было зеркала, и я понятия не имела ни о какой Кэртиане, клянусь вам! Надеюсь, что хоть кто-то, в самом деле, мог ее видеть и написать о ней. Ведь не стала бы она являться одной только мне. Хотелось бы у нее спросить, зачем я и мой сын вообще нужны здесь... - женщина встала и подошла к окну. - Смотрите, милорд, вот и рассвет настал! Простите, что отняла у вас всю ночь. - Вы ничего не отнимали, эрэа. Напротив... - Анри-Гийом не стал договаривать, но женщина и так все поняла. Остановившись на пороге, в очередной раз окинула его долгим изучающим взглядом, затем, поблагодарив еще раз, скрылась за дверью. Герцог Эпинэ, Повелитель Молний не мог знать тогда, что пришелица из другого мира в очередной раз сравнивает его с другим потомком демона. И что странная цепь совпадений все больше и больше кажется ей совсем не случайной...
Черная Молния: Глава 7 Но я знаю: минует и это, И привыкнет к свободе душа, А когда разгуляется лето, Ты поверишь, что жизнь хороша. И другие свиданья начнутся, И другой запоет соловей, Только вовремя надо очнуться От любви несчастливой своей. Провинция, одноименная с родом Повелителей Молний, встретила Катарину исполинским живым ковром из цветущих маков. Нет, не ковер - настоящее огненное море без конца и края, алое, как только что пролитая кровь. Можно было не сомневаться, что герцоги Эпинэ избрали себе красный цвет в честь провинции, в свою очередь получившей от них имя. Даже лошади, покинув тесноту городских улиц, казалось, бежали весело, почувствовав приближение родного дома. Крепкие, налитые соком стебли цветов хрустели под их копытами, под колесами медлительной кареты, тащившейся где-то позади. Катарина не захотела в ней ехать, оставила сына на попечении служанок, а сама почти всю дорогу проделала верхом на вороной красавице-кобыле с символическим именем Молния. Женщине хотелось воочию увидеть этот мир, где ей, видимо, предстояло теперь остаться навсегда. И Кэртиана не разочаровала ее, скорее наоборот. Провинция Эпинэ была южным краем, и осень, приносившая в ее родном мире бесконечные дожди и туманы, эти места лишь раскрасила алым и золотым. Горели вершины кленов, ясным солнечным золотом сияли липы, каштаны, буки в рощах, что они проезжали. Герцог Эпинэ уже рассказал ей, что осень считается особым временем для Дома Молний, хотя неизвестно было, почему. И когда он спросил у Катарины, нравится ли ей осень в его владениях, она ответила без колебаний: - Она похожа на вас, милорд. И даже открывшийся, наконец, за поворотом замок не показался ей тяжелым и холодным, как другие старинные здания в ее родном мире, в одном из которых она выросла сама. Быть может, золотое ожерелье деревьев вокруг придавало Замку Молний более приветливый вид - но только Катарину совсем не испугали грозные белокаменные стены и башни. Едва герцог, в сопровождении своих гвардейцев и Катарины, неохотно согласившейся на дамское седло и амазонку, приблизились к замку, навстречу им бросились из распахнутых ворот два всадника. Когда они приблизились, Катарина разглядела на приближающихся уже привычные ей красные одежды, а, увидев их темные кудри и радостные лица юношей, поняла, кто встречает их, раньше, чем они подъехали вплотную. - Отец, ты вернулся! Все в порядке? - тревожно воскликнул старший юноша. Как выяснилось, до младших Эпинэ уже дошли слухи о свержении бывшей королевы, и они беспокоились, зная, что их отец не останется в стороне. - Как видите, да, юные эры. Надеюсь, что и вы мчитесь с такой поспешностью не потому, что за вами опять гонится разъяренный бык или рой шершней? - насмешливо осведомился герцог. Лицо младшего из юношей, еще чистое, не знающее бритвы, стало одного цвета с камзолом. - Нет, отец, мы уже не дети, чтобы творить глупости. Все-таки мне через месяц уже ехать в Лаик, а Морису - в Торку. - Отец, а ты не видел Жозину, то есть графиню Ариго? Она ничего не просила передать мне? - с надеждой спросил старший из юношей. Катарина, остановив лошадь в нескольких шагах позади герцога, прекрасно видела, как дрожит от волнения его старший сын. Сейчас, никем не замеченная, она могла хорошо рассмотреть сыновей герцога Эпинэ и его покойной жены, о которой даже имя не было ей известно. Братья были очень похожи, с учетом разницы в возрасте в шесть лет - в их годы это еще значит немало. Похожи, в общем, были и на отца - чертами лица, волнистыми черными волосами, у сыновей более длинными, легкой, уверенной посадкой в седле. Все Эпинэ учились ездить верхом едва ли не раньше, чем ходить. И глаза у юношей были вроде бы те же, темные и блестящие. Но тщетно Катарина искала в них огненные искры, так легко вспыхивающие поминутно в глазах их отца - и того, другого, что остался в ее прошлом. Быть может, в них еще не проснулись бурные страсти, свойственные роду Повелителей Молний, еще ничто не омрачало их юношеской жизнерадостности. Старший юноша, маркиз Эр-При, спросил о своей невесте радостно и почти спокойно, ни следа той неистовой страсти, какую Катарина до сих пор считала основным проявлением любви. Сходство, безусловно, было - такое, как бывает у портрета, даже самого лучшего, с оригиналом. - Отец, а кто это с тобой? - удивленно спросил старший юноша, наконец, заметив Катарину, предусмотрительно державшуюся позади. - Баронесса Риен, наша новая домоправительница, - представил ее герцог. - И как ты говоришь о благородной эрэа, Морис? Разве в ее присутствии следует спрашивать, кто это? - Простите меня, эрэа баронесса, - смутился юноша. Спрыгнув на землю, протянул ей руку, желая помочь, однако Катарина спрыгнула на землю сама. Ей было понятно удивление сыновей герцога: надо полагать, вместе с ним еще никогда не приезжали незнакомые женщины. Особенно со шрамом на лице, да еще верхом, а не в карете. Впрочем, последнее скорее может произвести хорошее впечатление на Эпинэ. Но, как бы там ни было, пусть уж сразу поймут, чего от нее ждать. В это время позади послышался грохот колес, и тяжелая груженая карета въехала в ворота замка. Едва лошади остановились, Катарина поспешила принять из рук служанок своего сына. Он обхватил мать за шею, цепляясь изо всех сил. - Отпусти же, - со смехом взмолилась женщина. - Ты меня задушишь. Погляди лучше, куда мы приехали. Видишь, как здесь красиво, Жорж? Теперь мы будем здесь жить, - проговорила она медленно, с расстановкой, чтобы вполне убедить сына. В первые дни она боялась, как бы мальчик, по своей детской непосредственности, не выдал их тайну. Она совершенно не хотела разглашать, что явилась из другого мира, да еще при настолько необычных обстоятельствах. Одно неосторожное слово ребенка, еще не научившегося молчать - и только Богу известно, что с ними будет. Поэтому Катарина старалась научить сына считать Кэртиану своей родиной, не напоминала ему о прошлом, даже неохотно стала звать его на манер, принятый в Эпинэ, напоминающий французский. Когда он станет старше, она расскажет ему все: кем был его отец, что связывало их, каким образом оказались они в Кэртиане. Но потом, а сейчас пусть лучше он забудет, где и кем родился... Переведя взгляд на сыновей герцога, Катарина заметила на их лицах удивление. Но старший юноша первым успокоился, подойдя к ним, осторожно взял мальчика из ее рук. - Добро пожаловать в Замок Молний, - он поклонился женщине. - Я - Морис Эпинэ, маркиз Эр-При, а это мой брат Дени. Рады познакомиться с вами и вашим сыном, госпожа баронесса. - Наконец-то вы вспомнили, как следует приветствовать даму, - заметил герцог, до сих пор молча наблюдавший за встречей. - Отпусти ребенка, Морис, ему надо отдохнуть с дороги, как и госпоже баронессе. - Нет! - звонко воскликнул мальчик. - Я здесь останусь! Тут лошади, такие красивые, теплые... - в подтверждение своих слов мальчик уже протянул руки к морде коня; к счастью, тот, хоть и настороженно поначалу обнюхал его, но не пытался схватить зубами. - Вы знали, куда его привезти, госпожа баронесса, - засмеялся младший сын герцога. - Скоро мы научим его ездить верхом не хуже нас самих. - Только осторожнее, ради... Создателя! - воскликнула Катарина. - Все-таки он еще слишком мал... - Если с ним что-нибудь случится по вашей вине, я высеку вас, а затем лишу наследства, - заметил герцог таким непреклонным тоном, что его сыновья смущенно потупились. Катарине показалось, что они, хоть и искренне рады его возвращению, опасаются возможности родительского гнева, по всей видимости, знакомого им не понаслышке. - Обещаю, что с ним ничего не случится, - поклялся с напускной серьезностью старший юноша. - Разве что Савиньяки примут его за своего потерянного родича и решат украсть! Уж очень он на них похож, - подхватил младший. И оба поспешили скрыться в саду, утаскивая и сына Катарины, заливающегося звонким смехом. - Мальчишки, - произнес герцог, глядя им вслед. - Уже бороды растут, Морис собирается жениться на следующий год, а на уме одни лошади да игры, как у малышей. Ответа он не ждал, и Катарина это поняла. Встреча с сыновьями герцога оправдала ее лучшие ожидания, да и ее сыну они явно понравились. А если эти юноши слишком веселы и беззаботны, чтобы даже самое сильное чувство заставило их сердца вспыхнуть испепеляющим пламенем, если они не из той породы, из какой выходят герои или преступники, - тем лучше для них. Только вот что стало бы с ней и ее сыном, будь герцог Эпинэ похож на своих сыновей? И... тот, другой? Рука об руку с герцогом она вошла в дверь, украшенную теми же гербовыми вздыбленными лошадьми. Этому замку предстояло стать вторым домом для нее и ее сына, если она не найдет обратного пути. Обратного... куда? Во Францию, откуда перенеслись сюда? В самое логово врага? В Англию, где они никому не нужны и их некому защитить? И даже если бы она могла сейчас оказаться рядом с Бекингэмом - какое будущее ждет ее и ее сына? Сейчас он счастлив с той, к кому стремился так долго, ради которой пожертвовал всем, и Катарине и ее сыну не место рядом с ним. Быть может, для них действительно лучший выход остаться здесь навсегда? Герцог Эпинэ обещает, что за ее сыном признают дворянский титул, ему не придется зависеть от чужих людей. А пока он мал, она позаботится, чтобы ему не пришлось нуждаться ни в чем. Во дворце Бекингэма она привыкла вникать в дела, можно было надеяться, что ей удастся и здесь выполнять обязанности, для которых нанял ее... другой герцог. - Благодарю вас, монсеньор, за все, что сделали для меня, - она все-таки научилась обращаться к нему правильно, хотя это чужое непривычное слово и разбивало иллюзию, в какую ей так хотелось бы поверить. - Обещаю вам, баронесса, вы не пожалеете, что приехали сюда, - ответил ей герцог. В следующие полгода Катарина вполне освоилась в замке Повелителей Молний, разобралась во всех делах, какие теперь находились в ее ведении. По правде говоря, наличие домоправительницы здесь, кажется, не было так уж необходимо. Насколько она могла судить, замок и остальные владения герцога Эпинэ находились в порядке, несмотря на отсутствие женской руки. Так что герцог взял ее на службу скорее из желания помочь, нежели ради своей пользы. Но Катарину такая жизнь вполне устраивала. У нее, наконец, появилась возможность уделять достаточно внимания своему сыну - поистине, для этого надо было попасть в другой мир. А он, кажется, совсем забыл в солнечной Эпинэ о туманной Англии, очень привязался к своим старшим друзьям - сыновьям герцога, и долго плакал, когда они уехали, один на войну в Торку, второй - учиться в Лаик. Этих двух этапов в жизни нельзя было миновать большинству юношей из дворянских семей Талига. Катарина надеялась, что и ее сын со временем будет принят как равный молодыми дворянами, вместе с ними получит образование, станет офицером. Лишь бы никакой столицы с ее интригами, фальшивыми друзьями и лживыми женщинами! Ее сыну не должны сломать жизнь, как едва не произошло с его отцом и с герцогом Эпинэ. Когда Катарина не занималась счетами и делами замка или не сидела с сыном, она охотно проводила время в обществе герцога Эпинэ, каждое утро неизменно вместе с ним ездила кататься верхом. Вороная мориска Молния, похоже, уже считала ее своей хозяйкой. Поначалу герцог, видимо, желая помочь ей поскорее ознакомиться с новым домом, рассказывал обо всем, что ей следовало знать, а Катарина, сама не понимая, как это получается, охотно делилась с ним воспоминаниями о прошлом, не скрывая ничего. Быть может, общая тайна, положившая начало их знакомству, сделала из них сообщников, заставляя и дальше держаться друг друга. Или благодарность за спасение, взаимная, по признанию герцога. Но, как бы там ни было, Катарина понимала: если однажды герцог не позовет ее утром, ей будет его не хватать. А способ возвращения в свой мир все не находился, да, по правде говоря, Катарина все чаще сомневалась, стоит ли его искать. Разве плохо им с сыном здесь и сейчас, в Кэртиане, в Талиге, в Эпинэ? Однако она считала стыдным смириться, не испробовав прежде всех способов, что были в ее силах. А, кроме того, ее подгоняло любопытство, одинаково опасное для кошек и женщин. Почему-то ей казалось очень важным выяснить правду о синеглазой женщине, которую видела в момент своего перемещения. Однако она почти каждый день много времени проводила в библиотеке, читая все более древние книги, но безрезультатно. То есть, она многое узнала о Кэртиане и ее истории, вплоть до языческих времен, когда люди еще поклонялись четырем демонам, от которых якобы и происходили четыре Великих Дома - Повелители и их кровные вассалы. Но синеглазая дама ни в одной книге не упоминалась. И вот, когда уже прошла зима, непривычно для Катарины теплая и ясная, когда поля и деревья оделись свежей зеленью, она таки обнаружила на самой дальней полке невероятно древний свиток пергамента. Если бы его предали огласке, он перевернул бы или, по меньшей мере, подверг сомнению всю религиозную систему Кэртианы, да и в отношении светской власти изменил бы многое. Но Катарина была далека и от религии, и от политики - и все же читала и перечитывала свиток с огромным волнением. Не один час, вероятно, она сидела над ним, не замечая ничего вокруг. В этом свитке объяснялось очень многое. Теперь Катарине ясно было, что они с сыном попали в Кэртиану отнюдь не случайно. Но вместе с определенностью пришла и новая тревога. Необходимо было рассказать о своей находке герцогу. Его это касалось, пожалуй, еще больше, а он, между тем, был далеко не первым в роду Повелителей Молний, кто ничего не знал о наследии предков. Тех, от которых потомки отреклись уже давно, объявив демонами. Быть может, вскоре им предстояло расплатиться за свое отступничество... Катарина осторожно сложила древний свиток, чудом не доставшийся мышам, в шкатулку. Почти выбежала из библиотеки, направилась к кабинету герцога, открыла дверь и вошла, не дожидаясь разрешения. И замерла от неожиданности. В кабинете, кроме хозяина замка, присутствовали гости - двое незнакомых мужчин. И, судя по напряженным лицам всех присутствующих, разговор здесь шел нелегкий. Когда она вошла в кабинет, говоривший - высокий худощавый мужчина, одетый в лиловое, - замолчал на полуслове, подозрительно взглянул на Катарину, затем перевел взгляд на герцога Эпинэ. Тот напряженно стиснул пальцами подлокотники резного кресла, однако кивнул вошедшей: - Входите, баронесса, послушайте наш разговор. Разрешите представить вам, господа: это баронесса Риен, моя домоправительница. Госпожа баронесса, перед вами герцог Придд и граф Штанцлер. Катарина села в кресло по правую руку от герцога. Только бы не вызвать подозрений у этих людей! Вроде бы ее волосы, уже успевшие отрасти, теперь уложены во вполне пристойную прическу, да и черное вдовье платье выглядит изысканно и мрачно - на серый эсператистский траур она ни за что бы не согласилась. А спрятанный на всякий случай в широком рукаве кинжал со стороны не виден. Вот разве что шрам на щеке мог бы привлечь внимание, но тут уж ничего было нельзя сделать. Успокоившись насчет собственного внешнего вида, она принялась рассматривать незваных гостей - а что они именно незваные, было очевидно по напряженным лицам и резким голосам всех троих мужчин. Мужчина в лиловом, названный герцогом Приддом, выглядел примерно ровесником герцога Эпинэ, хотя по его бледному неподвижному лицу трудно было понять возраст. Но в гладких каштановых волосах уже мелькала седина. Второй был молодым, но имел внешность настолько неприглядную, что рядом со старшими мужчинами ему лучше было не становиться. Низкорослый, коренастый и полный, он показался Катарине похожим на розового поросенка. И глазки были свиные - маленькие, серо-зеленые, с редкими белесыми ресницами, однако цепкие и умные. Вдобавок русая бородка по моде Людей Чести у него росла плохо и казалась неровной. Если бы не богатый серо-зеленый костюм этого человека и не его графский титул, Катарина скорее приняла бы его за слугу первого вельможи. - Так продолжайте, Амадеус, что вы еще хотели мне сказать? - поинтересовался герцог Эпинэ. Придд искоса взглянул на неожиданную свидетельницу разговора, однако продолжал прежним ровным и холодным тоном - Катарине показалось, что от его слов в комнате становится ощутимо холоднее. Точнее стало бы, если бы хозяин этого замка, в свою очередь, не выглядел готовым вот-вот подтвердить делом титул Повелителя Молний. - Я всего лишь хотел напомнить вам, Гийом, что дело Людей Чести не кончилось, оно продолжается, - патетически произнес герцог Придд. - В последнее время наша партия понесла огромные потери. Одному Создателю известно, что стало с нашей возлюбленной королевой... или Кэнналийскому Ворону и Ноймарскому Волку, лицемерно надевшему кардинальскую рясу. Неужели вас не волнует ее судьба, Гийом? - В самом деле, ваша нерешительность достойна удивления, герцог Эпинэ, - вмешался Штанцлер. - Вы были рыцарем королевы Алисы, вы защищали ее в тот ужасный день, на Представлении наследника, а теперь вас не беспокоит ее исчезновение и, скорее всего, гибель? Только представьте, что чувствует сейчас ее благородная душа в Рассвете, преданная и проданная всеми, даже теми, кто при жизни был ей ближе всех? Ну а если она каким-то чудом еще жива и сейчас томится в тюрьме, более страшной и недоступной, чем Багерлее, как вы будете смотреть ей в глаза? - Граф Штанцлер, замолчите! - воскликнул герцог. - Еще одно слово, и я вызову вас на дуэль, и мне ничуть не будет вас жаль, хотя шпагой вы владеете гораздо хуже, чем пером. - Прошу вас, Август, выбирайте выражения, - вмешался Придд, разглядывая на своей руке кольцо с огромным аметистом. - А вы простите его, Гийом. Граф Штанцлер еще слишком молод и неискушен в политике, но его негодование справедливо: от вас менее всего можно было ожидать смирения и покорности узурпаторам. - Кто вам сказал о смирении и покорности? - герцог Эпинэ надменно взглянул на собеседника. - Я не могу открыть вам правду, но есть нечто, что не позволяет мне выступить на вашей стороне, как прежде. Не спрашивайте меня о причинах, прошу вас. Я могу только сказать вам, что королеве не нужна больше моя помощь, впрочем, как и ваша. Придд, явно был озадачен таким ответом, но Штанцлер не пожелал молчать. Подозрительно глянув на Катарину, перевел взгляд на герцога Эпинэ. - Интересно, что это за нечто? - пробормотал он, как бы размышляя вслух. - Или, может быть, некто? Как удивительно совпадает ваше решение оставить политику с появлением этой дамы. Кстати, как давно вы с ней знакомы? - Август, вас это не касается, - отрезал герцог Эпинэ. Катарина благодарно взглянула на него. Подумать только, этот... поросячий граф, кажется, в чем-то подозревает их? Думает, что она кем-то приходится герцогу? Никогда прежде ей не приходилось слышать о себе столь грязных намеков. Там, где они были оправданы, никто не смел задевать ее, находящуюся под защитой Бекингэма. Мужчины в таких случаях вызывают оскорбителя на дуэль, а что делать ей? - Конечно, это меня не касается, - неожиданно легко согласился Штанцлер. - Ах да, госпожа баронесса, я видел в гостиной вашего сына. Очаровательный мальчик, примите мои поздравления! Золотые волосы и черные глаза - редкое сочетание даже для Дома Молнии. Настоящий маленький Белый Мориск, - Штанцлер указал рукой в сторону портрета маршала Рене Эпинэ, героя Двадцатилетней войны, висевший над креслом герцога. У Катарины, как обычно, замерло сердце при виде этого портрета: ей каждый раз казалось, что перед ней Бекингэм. Теперь она знала, что значит это сходство. - Граф Штанцлер, я последний раз вас предупреждаю, только из сочувствия к вашей молодости, - герцог Эпинэ стремительным огненным сполохом поднялся навстречу гостю, схватив того за подбородок, заставил поднять голову. - Немедленно извинитесь перед дамой, - потребовал он. - Не надо, - Катарине подумалось, что лучше ей уйти отсюда, пока дело не дошло до ссоры, хоть и не хотелось оставлять герцога наедине с этими нежеланными гостями. Она встала, чтобы уйти, и золотая шкатулка со свитком выпала из ее рук, покатилась по паркету. Несмотря на внешнюю неуклюжесть, Штанцлер оказался довольно ловким: выскользнув из рук герцога Эпинэ, бросился к шкатулке и первым успел ее подхватить. Впоследствии Катарина не могла вспомнить, о чем думала в тот миг. Скорее всего, у нее вообще не было времени подумать. Она только знала откуда-то, что этому человеку, сеющему вокруг себя грязь, как чумная крыса - заразу, нельзя видеть этот свиток, нельзя узнать, что написано там. И, как кошка, знающая от природы, как справляться с крысами, она бросилась к нему навстречу. Мягкая кожаная петля скользнула по руке, и рукоять кинжала сама легла ей в ладонь. Это был кинжал, подаренный ей уже здесь герцогом Эпинэ, с бегущими навстречу друг другу золотыми конями. Балансировка у него была ничуть не хуже, чем у ее прежнего, надежно спрятанного теперь. Она увидела прямо перед глазами короткие толстые пальцы Штанцлера, раскрывшие шкатулку и жадно схватившие свиток. Ее рука с кинжалом метнулась вперед, будто сама знала свое дело. Короткий хрип и громкое бульканье отрезвили ее. Штанцлер, рухнув на паркет, несколько раз дернулся, как зарезанный поросенок, и замер с кинжалом в горле. Двое мужчин взглянули друг на друга над его телом. Катарина почувствовала, как рука герцога Эпинэ обхватила ее за плечи.
Черная Молния: Глава 8 Любовь и смерть, Добро и зло, Что свято, что грешно, Познать нам суждено, Любовь и смерть, Добро и зло, А выбрать нам дано Одно. Герцог Эпинэ встретился взглядом с герцогом Приддом. Тот побледнел больше обычного, но по его неподвижному лицу нельзя было ничего прочесть. - Учтите, убийство гостя не сойдет вам с рук, - напряженным тоном произнес Повелитель Волн. - И знайте еще: если вы не позволите и мне выйти отсюда живым, вам это не поможет все равно. Я оставил указания своим людям, где следует меня искать. Конечно, этот хитрый Спрут обо всем позаботился, хоть и думал, что едет к союзнику. На какой-то миг Анри-Гийому захотелось перенять хоть каплю его осторожности и предусмотрительности. О, тогда бы он знал, с кем имеет дело, каких союзничков принимает в своем доме! Обхватив баронессу за плечи, Анри-Гийом почувствовал, как она дрожит. Все же она оставалась женщиной, пусть и не совсем обычной. - Вы не имеете права обвинять баронессу Риен, - он старался говорить как можно увереннее. -Этот человек оскорбил ее, и баронесса всего лишь отстаивала свою честь и имя своего сына. Если бы она этого не сделала, я сам наказал бы господина, именовавшего себя графом Штанцлером. - Что значит "именовавшего"? - повысил голос Придд. - Он и был наследником графа Гонта, кровным вассалом Дома Волн. Неужели вы обвините меня, поручившегося за этого человека, во лжи? Или, может быть, вы допускаете, что могла солгать королева? - Именно, - ответил Анри-Гийом; если бы не обстоятельства, он мог бы насладиться уникальным зрелищем: нескрываемым изумлением на лице герцога Придда. - Я утверждаю, что вы и бывшая королева лгали во всем, включая и происхождение этого вашего ставленника, - он презрительно глянул в сторону тела, которое смерть сделала еще непригляднее. Хорошо, что кровь, почему-то очень темная, не успела истечь обильно и почти не попала на ковер. И все же баронессе не следует этого видеть. - Госпожа баронесса, разрешите вас проводить в вашу комнату, - сказал он, взяв женщину за руку. Она разжала ладонь, и в руки Анри-Гийому скользнула шкатулка со свитком - та самая, спасенная ею из рук Штанцлера. Что бы это могло означать? - Извольте сегодня же приготовиться к поездке в Олларию, госпожа баронесса, - зловеще произнес герцог Придд. - Не бойтесь, казнь вам не грозит, но из Багерлее вы вряд ли выйдете. И не вздумайте бежать, сделаете лишь хуже себе и своему сыну. Да и герцогу Эпинэ, раз уж он взялся вас защищать. Анри-Гийом едва не зарычал от ярости. С каким удовольствием он отправил бы Придда вслед за Штанцлером, если бы это не осложняло положение еще больше! - Если с головы баронессы упадет хоть один волос, я вызову вас на дуэль, Придд! - только и оставалось ему пообещать. А проклятый Спрут лишь злорадно усмехнулся: - Судьбу вашей... дамы решать не мне, а регентам. Спрашивайте с них, Эпинэ. Но Анри-Гийом уже не слушал его, стремительно удаляясь вместе с бледной, как мел, баронессой. Лишь в своей комнате она, наконец, заговорила: - Простите меня, если можете, милорд, - от волнения женщина перешла на свой родной язык. -Я не хотела навлекать на вас несчастье... Прошу вас, если я была в эти месяцы хоть немного полезна вам, помогите моему сыну, насколько это будет в вашей власти. И прочитайте этот свиток, он очень важен для вас и вашей семьи! - Эрэа баронесса, не спешите отчаиваться! Я постараюсь доказать, что вы были в своем праве. Если бы не Придд, все было бы проще. Он, разумеется, постарается преподнести свою версию случившегося. Но мы еще посмотрим, кому поверят больше! По правде говоря, Анри-Гийом скорее хотел успокоить женщину, нежели верил собственным словам. Хотя свидетельству Придда сейчас вряд ли будет больше веры, чем его собственному, ведь они оба поддерживали Алису. Но когда это от Диомида можно было ждать справедливости? А тем паче - от Алвы, повинующегося лишь собственным прихотям? Впрочем, теперь герцог Эпинэ мог признать: лучше уж своим, чем чужим... Но баронесса лишь покачала головой: - Я не жду милостей от кардиналов. Нам... да, и мне тоже столько раз удавалось разрушить козни Ришелье, а за все в жизни надо платить. Кроме того, я впервые убила безоружного. Раньше мои враги были сильнее меня, и я гордилась каждой победой. Впрочем, я не жалею. Что-то говорит мне что этот человек стал бы со временем опаснее целой армии вооруженных врагов. Но я прошу вас, милорд, - она сжала его руку, - выполните то, о чем я вас просила, как бы все не обернулось. - Обещаю вам, эрэа, - обычно люди его круга в таких случаях клялись честью, что и дало название их партии, но Анри-Гийом ни за что на свете больше не согласился бы разделять ту же честь, что у Алисы, Придда и Штанцлера. И, словно затем, чтобы стереть воспоминание о бывшей королеве, поцеловал протянутую ему руку баронессы. Она вздрогнула всем телом и покраснела, как лепестки мака, однако не произнесла ни слова. Лишь посмотрела на него прежним ищущим взглядом широко раскрытых глаз. В это время послышался стук. Анри-Гийом вполголоса вспомнил Леворукого и всех его кошек. Баронесса, открыв дверь, схватила в объятия своего сына, крепко прижала к груди и поцеловала. Служанка Элен, приведя мальчика, поспешила уйти. - Мама, что-то случилось? Мне Элен сказала, что ты уезжаешь. Скажи, ты ведь вернешься, правда? - Вернусь, - женщина старалась говорить уверенно, но Анри-Гийом слышал, как дрожит ее голос. - Обязательно вернусь, Жорж. Подожди немного, скоро все будет хорошо. Герцог Эпинэ почувствовал, как его сердце болезненно сжимается. Неужели этого ребенку, потерявшему отца и родной дом, придется еще и лишиться матери? Нет, это невозможно. И он, подчиняясь еще не совсем ясному импульсу, подошел к ним и произнес, глядя в глаза мальчику - точно такие же, как были у всех в его роду: - Я обещаю, что твоя мама скоро вернется. Пока я жив, ее никто не посмеет обидеть. Ты мне веришь? К его удивлению, мальчик серьезно кивнул. Только ребенок, которому не исполнилось еще четырех лет, мог действительно верить, что опальный герцог сможет добиться оправдания для женщины, совершившей убийство. Но, по крайней мере, ему, кажется, удалось их успокоить, хоть что-то. Если бы только он мог хоть на день получить власть, какой обладал в том, другом мире бывший возлюбленный баронессы... Ее отвели не в тюрьму, как она ожидала. У городских ворот их встретил конвой солдат, потребовавший от Катарины следовать за ними - в резиденцию кардинала Диомида, регента Талига. Надо полагать, Придду все же удалось сообщить о случившемся первым, несмотря на то, что приехал он вместе с ними. Катарина видела, как герцог Эпинэ проклинает все на свете из-за того, что ему не позволили сопровождать ее, однако неповиновение могло теперь лишь повредить им обоим. Однако же кардинал решил, видимо, сначала поиграть с ней, как кот с мышью - вместо ожидаемого допроса ее провели во вполне приличную комнату, принесли ужин и велели ждать утра. Катарина первым делом осмотрела комнату. Обстановка была вполне приемлемой, даже уютной, только вот решетка на окне и шаги часовых за дверью не позволяли забыть, что она все же в тюрьме. И, надо полагать, место ее окончательного заключения окажется похуже этого. А ей и отсюда едва ли под силу сбежать. Ей вспомнилось заключение и побег проклятой шпионки Ришелье, леди Винтер. Той и грозила-то всего лишь высылка в Америку - туда, куда некоторые с тех пор успели добровольно сослать себя сами. Однако же она предпочла обольстить стражника, бежать, организовать убийство - для того, чтобы закончить жизнь под топором, умоляя о пощаде. Катарина, оказавшись теперь на ее месте, не имела ни малейшего желания прибегнуть к тем же методам. Во-первых, вряд ли это возможно - уж наверное, кардинал не держит у себя на службе олухов вроде Фельтона. Во-вторых, чего она добилась бы, сбежав? Обречь себя на вечную разлуку с сыном, не смея и приблизиться к нему... Ей только и осталось бы, что до конца жизни скитаться в чужом мире, среди незнакомых людей. Катарина была не из тех, кто цепляется за жизнь ради нее самой, какой бы она ни была. Слишком много она в свое время переняла от Бекингэма... И потому она, оставив напрасные надежды, легла в кровать и постаралась расслабиться. На удивление, это удалось ей даже слишком хорошо, так что скоро женщина заснула. Разбудило ее странное движение в комнате. Не скрип открывающейся двери, и не звук шагов, и не голос - нет, ничего подобного не было и в помине, просто она отчетливо поняла: рядом кто-то есть. А затем она отчетливо разглядела в дверном проеме статную мужскую фигуру, озаренную светом от большого канделябра, стоявшего на столе. Катарине не надо было всматриваться, чтобы узнать даже в темноте, настолько хорошо она его знала. Ее сердце бешено забилось. Он здесь, снова с ней, а все остальное было просто дурным сном! Но... этого же не может быть! Он бесконечно далеко от этого мира, никакая Синеглазая Сестра Смерти не переносила его сюда, а если бы и перенесла, все было бы напрасно, потому что он и в Кэртиане принадлежал бы другой, хотя бы та была потеряна навеки. Возможно, последнюю мысль она высказала вслух, потому что стоявший у дверей усмехнулся до боли знакомо и произнес: - Ну что ж, как вам будет угодно, эрэа. Главное - чтобы вы наутро все поняли правильно. Затем Катарина успела еще заметить, что у ночного гостя черные волосы, а не золотые, но почему-то не успела удивиться, тем более - почувствовать себя оскорбленной. А потом свечи погасли, и больше она ничего не могла разглядеть, да ей и не нужно было видеть. Была только огненная волна, пьянящая крепче всякого вина, стремительная, как бешеная скачка верхом, да сполохи заката в бешеных черных глазах совсем рядом... Утром она проснулась одна, и ничто не указывало, что здесь кто-то был. Катарина, пожалуй, решила бы, что видела сон, но ей вспомнилось кое-что из того свитка, что она передала герцогу Эпинэ. Кажется, олларианская церковь, ведя упорную борьбу с "демонами", и не подозревала, насколько близки некоторые из них... Женщина довольно усмехнулась. Почему-то она совсем не чувствовала себя усталой после бурной ночи, напротив - давно не помнила такого прилива сил. Теперь она готова была поверить, что все кончится хорошо, и довольно улыбнулась явившимся за ней солдатам. В кабинете кардинала ее ждали несколько человек, однако Катарина, встретившись взглядом с герцогом Эпинэ, сразу почувствовала, как краска волнения и смущения заливает ее щеки. И не сразу она смогла отвести взгляд и рассмотреть всех собравшихся. А герцог Эпинэ тем временем провел гораздо менее приятную ночь. Беспокойство за баронессу не позволяло заснуть, да и найденный ею свиток надо было, наконец, прочесть. В пути у него не было для этого времени. И с первых же строк он понял, почему свиток не должен был попасть в недостойные руки. Будучи написан бесконечно давно, свиток, однако же, был яснее и понятнее любого другого гальтарского текста. Не очень-то и много их видел Анри-Гийом, но, во всяком случае, мог понять, что текст этого свитка ближе к нормальному человеческому языку, нежели к тому, что Золотым Землям осталось от Гальтары - бесконечным утомительным церковным службам. Свиток был записан гораздо более живым, разговорным языком. Так что Повелитель Молний не мог сомневаться, что все понял правильно. А между тем, то, что он прочел, было настолько невероятно, что могло быть либо чудовищной мистификацией, либо... правдой. Еще недавно Анри-Гийом, не задумываясь, выбрал бы первую версию. Потому что ведь не могли, в самом деле, те самые демоны, которыми в Кэртиане давным-давно пугают детей и невежественных крестьян, на самом деле быть настоящими создателями мира и людей, а для некоторых из них - еще и предками? Никак не могли. Но... существовало где-то, дальше звезд, Ожерелье Миров, откуда и пришли Четверо, и куда впоследствие вернулись. Он сам видел, как подействовало зеркало, созданное его предком, Астрапом, родоначальником Дома Молний. Разве человек мог бы создать такое? И еще одно стало ясно теперь - почему сын баронессы так похож на них, Эпинэ, и их вассалов. Как же он не догадался прежде, что древний демон из легенд родного мира баронессы и их собственный, превратившийся в фамильную легенду - один и тот же? Ведь по мальчику всякий сказал бы, что он их крови. Еще один эорий Дома Молнии. В древности бастарды могли наследовать наравне с законными детьми, тогда важна была только кровь. И совсем не случайно, надо полагать, перенесла сюда баронессу и ее сына синеглазая женщина - Оставленная, Сестра Смерти. Теперь все становилось ясно. Пожалела ли первая жена одного из Четверых другую одинокую женщину, которой впору уже было взять ее имя? Или вернула наследника Дома Молний туда, где ему следовало быть? Но зачем? Вспомнилась мрачная легенда о Конце Света. К этому времени главы Великих Домов останутся одиноки, как сторожевые башни и как деревья, выросшие на степном просторе. Но когда это произойдет - не было сказано. Зато говорилось об Изломах Эпох, что происходят каждые четыреста лет, принося крупные потрясения. На прошлом Изломе Франциск Оллар захватил Талигойю, тогда погибли король, маршал Придд, святой Алан и Рамиро-Предатель. Что ждет их в следующий раз, всего через сорок лет? Он вряд ли доживет до тех времен. Его сыновья к этому времени будут уже почти стариками. А сын баронессы - мужчиной средних лет, когда еще нерастраченная сила и энергия сочетается с уже накопленным в жизни опытом. Может быть, для того он и нужен будет здесь? Но ведь он не Повелитель Молний, лишь третий по старшинству. Морис и Дени - славные мальчишки, но какие из них Повелители? У них не течет в жилах жидкое пламя, на одну его каплю приходится кварта талой воды, унаследованной от матери. Странно, неужели та, другая ветвь, из родного мира Катарины, сохранила больше от древнего бога огня? С мальчика его мысли плавно перешли на баронессу. Странно, он и не знал прежде, что бывают такие женщины. Думал, что они бывают либо тихими и покорными, какой была его жена, либо такими, как Алиса - яркими, манящими и вместе с тем недоступными. Именно такие женщины меняют ход истории, вдохновляя мужчин на подвиги... и на преступления. А баронесса была совсем другой. Не вдохновительница и не тихая гавань - она сама была способна действовать наравне с мужчинами, она прошла рядом со своим возлюбленным все испытания - лишь затем, чтобы отдать его другой. Порой Анри-Гийом злился на этого человека. Как можно не ценить такую женщину. Хотя, вероятно, если бы он сам встретил баронессу всего лишь год назад, поступил бы с ней точно так же. Тогда, не теперь. А что теперь? Надо полагать, баронесса поняла все, как только прочитала этот свиток. И хотела, чтобы он его прочитал, еще и по этой причине. Хотелось бы знать, что она думает теперь, узнав, что жизнь снова и снова сводит ее с мужчинами из Дома Молний. Вспомнились ее настороженные, ищущие взгляды. Она все время видела в нем другого, чувствовала правду еще прежде, чем все поняла. И почему ее сын так легко подружился с Морисом и Дени, будто встретил братьев - тоже ясно. Перед отъездом он обратился к нему за помощью, как мог бы сын просить отца... Так что же, баронесса предназначена ему высшими силами? Иначе зачем бы Оставленная перенесла ее не просто в Кэртиану, а именно в покои Алисы, к нему, чтобы спасти его от тоски и отчаяния? Ну что ж, видно, такова судьба. Завтра он сделает все возможное, чтобы добиться ее оправдания, и при первой возможности объяснится с ней. Только теперь Анри-Гийом понял, насколько успел привязаться к гостье из другого мира за эти полгода, как ему были нужны их бесконечные беседы, сколько она успела внести в его жизнь. На рассвете, все для себя решив, герцог Эпинэ приехал в резиденцию кардинала. Этот день решит все. А если регенты откажутся оправдать баронессу - ну что ж, он сумеет за нее отомстить! У него не так уж мало союзников, и не все из Людей Чести похожи на Штанцлеров и Приддов, да и все дворянство провинции Эпинэ поддержит своего герцога, а не малолетку-короля и чужеземцев-регентов. Он заставит их раскаяться в содеянном. Но лучше для всех, если баронесса будет оправдана!
Черная Молния: Катарина была как никогда прежде рада видеть герцога Эпинэ. Несмотря на все обстоятельства, она не сразу смогла оторвать от него взгляд. Все эти месяцы она, напротив, старалась не всматриваться ему в лицо слишком пристально - ее пугало его необъяснимое сходство с тем, кто был теперь навсегда потерян для нее. Однако эта ночь, кажется, что-то изменила в ее восприятии. Как там сказал тот, что был в его облике: "Главное - наутро понять все правильно". Ну что ж, теперь она не сомневалась, что поняла правильно. Герцог сбрил бороду и теперь выглядел лет на десять моложе своих лет. Катарина знала, что это значит - Повелителю Молний больше не хотелось иметь ничего общего с Людьми Чести. Оглядевшись, наконец, по сторонам, женщина увидела Придда, сидящего напротив них. В его холодных глазах ей показалась усмешка. Герцог Эпинэ лишь гордо вскинул голову, поймав этот взгляд, но ничего не ответил. Наконец, Катарина взглянула вперед, на огромный полированный стол, за которым сидели те, кому и предстояло решать ее судьбу. Прежде при имени кардинала Диомида она всякий раз представляла точную копию Ришелье, однако из сидящего во главе стола крупного седовласого мужчины свободно можно было сделать трех его французских собратьев. И сутана на нем, к счастью, оказалась не красная, а черная, больше напоминающая судейскую мантию, нежели облачение служителя церкви. Впрочем, ведь именно эту миссию ему и предстояло сегодня выполнить. Холодный взгляд темно-серых глаз, лицо с крупными северными чертами, напоминающими викинга или немца, не позволяли ничего прочесть. Кардинал просто сидел напротив нее совершенно неподвижно, как змея, зачаровывающая птицу, и не шевелился, как будто движение могло выдать его намерения. Катарина поняла, что он тянет время, рассчитывая запугать ее как следует. Она подняла голову и усмехнулась ему в лицо. Ну, уж этого он не дождется! Герцог Эпинэ без слов сжал ее руку, так что их пальцы переплелись. Сидящий по правую руку от кардинала мужчина окинул их пристальным взглядом, видимо, заметив сплетение их рук, и тут же сделал вид, что его более всего интересуют разложенные на столе бумаги. Катарина поняла, что перед ней Алваро Алва, Повелитель Ветра и второй регент. Этот оказался именно таким, как она и представляла - черные гладкие волосы, узкое аристократическое лицо, светлая кожа. Одет в черное, надо полагать, по случаю вынесения ей приговора. Тонкие пальцы, унизанные серебряными кольцами, очень аккуратно перебирают бумаги, но их без труда можно представить и сжимающими шпагу. Пантере не нужны лапы, как у медведя, чтобы быть самым свирепым и опасным хищником. Алве Катарина улыбаться не стала. Меньше всего ей хотелось, чтобы он понял ее неправильно. Нет, не только он - главное, чтобы не счел себя обманутым герцог Эпинэ. Что бы там ни ждало ее впереди, Катарина не могла позволить, чтобы он решил, что она пытается привлечь внимание Алвы, чтобы добиться оправдания. Нет, только не теперь! Проклятье, если бы можно было все рассказать ему! Быть может, если и не представится никогда в жизни такая возможность, если сейчас судьи вынесут ей обвнительный приговор. Быть с ним рядом - и не иметь возможности сказать правду. Наконец, она коснулась его запястья свободной рукой, уже не думая, как это выглядит - ей ли заботиться о приличиях? - Монсеньор, я верю, что все будет хорошо, - прошептала она, очень надеясь, что ее не слышат. У Алвы, небось, и слух как у кота... Герцог Эпинэ кивнул ей в ответ. Сейчас Катарина заметила, что он выглядит усталым, хотя и старался выглядеть уверенно, олицетворяя девиз своей семьи. Какую победу предвещает сегодня ее король Треф. Теперь Катарине был кристально ясен смысл этого гадания, саму возможность которого она когда-то считала кощунственной. Они оба - Трефы, оба по своей воле выбрали себе крест, и любовь для них возможна лишь трудная. Любовь-страдание для обоих, любовь-ошибка - для одного. Возможно, любовь-искупление - если еще не слишком поздно... - Обвиняемая Катарина баронесса Риен, действительно ли вы совершили убийство графа Августа Штанцлера? - начал допрос кардинал. Тяжелый взгляд придавливает ее, точно скала. Да, тут, пожалуй, пытки и камера с крысами уже не нужны, чтобы добиться признания... - Да, Ваше Высокопреосвященство. Я действительно это сделала, - без колебаний ответила Катарина. - Похвально, что вы признаетесь, - невозмутимо сказал кардинал. Он сделал жест рукой, и сидящий поодаль бледный, болезненного вида юноша в такой же черной сутане принялся что-то записывать скрипящим гусиным пером. - Позвольте вас спросить, что заставило вас убить несчастного молодого человека, увиденного вами в первый раз в жизни? - Неужели Придд вам об этом не рассказал? - с сарказмом воскликнул герцог Эпинэ, метнув испепеляющий взгляд в сторону Повелителя Волн. - Извольте помолчать, герцог Эпинэ, - кардинал аккуратно, но властно положил ладонь на стол, как бы отгораживаясь от них. - А вы, баронесса, ответьте, что сподвигло вас к убийству? Вы можете открыть мне все, ведь я, как служитель Создателя, имею право принимать исповедь. Вот за что Катарина больше всего ненавидела священников, а в особенности - кардиналов. Занимаешься политикой, так не приплетай к ней службу Богу, до которого тебе на самом деле едва ли есть дело. Похоже, что религия в любом из миров служит прибежищем для лицемеров всех мастей. - Мне нечего скрывать, - она как бы невзначай пожала плечами. - Покойный оскорбил меня и моего маленького сына намеками, которых порядочной женщине не следует повторять. Он никогда не осмелился бы этого сделать, будь у меня муж или брат, способные призвать его к ответу. Но, к счастью, жизнь научила меня защищаться своими силами. - Баронесса Риен имела полное право убить этого человека, - вмешался герцог Эпинэ, несмотря на запрет. - Если бы она не успела первой, я сам вызвал бы его на дуэль, а если бы он отказался - как вам известно, граф Штанцлер был изрядный трус, да и оружием владел плохо, - я готов был убить его, как паршивую собаку, потому что большего он не стоил. - Позвольте все же узнать, в чем состояло столь страшное оскорбление, - вкрадчиво осведомился Алва. Голос его сделался обманчиво мягким, что ничуть не успокаивало Катарину. Уж лучше бы он кричал. - Значит, Придд и в самом деле рассказал вам не все, - снова вмешался герцог Эпинэ. - Ну что ж, если угодно: покойный прилюдно оскорбил баронессу Риен, высказав сомнения, что она была замужем и что ее сын рожден в законном браке. Если только у герцога Придда сохранилась хоть капля чести, он подтвердит то, что слышал своими ушами. Однако Повелитель Волн лишь невозмутимо пожал плечами. В общем, его можно было понять: с одной стороны грозные судьи, вполне способные решить дело и не в его пользу, с другой - Эпинэ, которого, пожалуй, и угроза Занхи не удержит от сведения счетов. - Ваше молчание говорит само за себя, - мрачно усмехнулся герцог Эпинэ. И, считая лучшей защитой нападение, обратился к регентам: - Что до означенного вами "графа" Штанцлера, то его происхождение от графов Гонт весьма сомнительно. Единственное доказательство в его пользу - документ, который нетрудно было подделать. Следовало ожидать, что простолюдин, неотесанный мещанин, исполненный зависти ко всем, кто выше его, окажется способен оскорбить благородную даму. Неужели он после этого не заслуживает наказания? И герцог Придд наверняка прекрасно знает, что представлял из себя его лже-вассал, пусть не отпирается. Придд продолжал молчать. А регенты переглянулись между собой - похоже, что не такие слова они ожидали сегодня услышать. - Что с вами произошло, герцог Эпинэ? - поинтересовался кардинал. Ясно было, что спрашивает он отнюдь не из праздного любопытства. - Не вы ли еще недавно были самым преданным сторонником бывшей королевы? Вы готовы были убить любого, кто скажет о ней хоть одно дурное слово, а теперь обвиняете ее во лжи? Ведь это она, то есть покойный король по ее представлению, дал Штанцлеру графский титул. - И в самом деле, - поддержал Алва с той же обманчивой мягкостью. - Я, как и Его Высокопреосвященство, отлично помню, как вы до последнего защищали королеву. Никто больше из ее окружения не обнажил шпаги в тот день. Поэтому было бы несправедливо сейчас заподозрить, что вы оставили Людей Чести из осторожности или ради личной выгоды. Что же заставило вас сделать такой выбор? Или, может быть, кто? - Алва окинул взглядом Катарину, все еще сжимающую руку герцога Эпинэ. - И поэтому, - медленно проговорил кардинал, - мы считаем вправе спросить вас, герцог Эпинэ: какие отношения в действительности связывают вас с этой женщиной и кем вам приходится ее сын? Точно ли слова Штанцлера были клеветой и оскорблением - или он убит как раз за то, что слишком хорошо понял правду, которую вы хотели бы скрыть? Кроме того, нам известно, что обвиняемая не имеет права на титул баронессы Риен. Последний из этой семьи погиб в Торке два года назад, и у него никогда не было ни жены, ни детей, законных или нет. Впрочем, выморочные земли действительно принадлежат вам, а не короне, и вы имеете право передать их кому угодно. Но в связи со сложившимися обстоятельствами будьте добры сказать правду. Это была ужасная минута. Катарине на миг показалось, что регентам известно о ней все: о том, как она появилась в Кэртиане, об Алисе... Она чувствовала себя, как мышь, придавленная каменной глыбой, бессильная бороться, не надеющаяся более ни на что. Еще немного - и она встала бы и призналась во всем или совершила бы еще какую-то глупость, однако герцог Эпинэ уверенно и спокойно произнес в наступившей тишине: - Вы правы, Ваше Высокопреосвященство. Находящаяся перед вами дама действительно никогда не была ни женой, ни любовницей барона Риен. Потому что она - моя любовница вот уже пять лет. И ее сын - мой. Простите меня, Катарина, что мне пришлось выдать эту тайну. Но эти господа не успокоились бы на меньшем. Да, Штанцлер все понял верно, у этой ищейки был хороший нюх. Только упрекать мужчину и женщину за то, что они любят друг друга, все равно способен лишь человек без чести и совести, тем самым заслуживающий смерти. Сердце Катарины бешено забилось от этих слов. Неужели он тоже все понял? Она не смела и надеяться на такую возможность. Он признает ее сына своим - зачем? Неужели лишь потому, что ее сын - тоже эорий Дома Молнии, а другой возможности признать его таковым официально просто не существует? Или потому что вскоре ему грозит потерять мать? - Но что заставило вас до сих пор скрывать баронессу, придумывать вымышленное имя ей и вашему сыну? - спросил Алва. - Вы вдовец, и никто не осудил бы вас, надумай вы жениться вновь. Даже скромное происхождение невесты простительно для второго брака, тем более, если наследники уже есть. Или обычаи Людей Чести до такой степени суровы? - В некоторых случаях - да, - герцог Эпинэ нахмурился, очевидно, разговор был ему неприятен. - Кроме того, бывшая королева никогда не дала бы согласия на этот брак, и мне пришлось скрывать от нее баронессу и нашего сына. Я не имел права оставить партию королевы, когда-то я по неосторожности дал ей клятву, более значимую, чем те, что обычно дают Люди Чести. Но так как она своим исчезновением освободила меня от клятвы, я считаю себя вправе устроить свою жизнь. - А известно ли вам, что произошло с королевой? - неожиданно произнес кардинал. Герцог Эпинэ лишь на мгновение закусил губу, однако ответил почти спокойным тоном: - Я могу лишь предполагать, что она сбежала - к себе на родину, в Агарис или куда-то еще. От нее можно было бы этого ожидать.Народ уже придумал легенды, что ее унес сам Леворукий, а господа Люди Чести создают собственные версии, ничуть не более правдоподобные. Мне нет до этого дела, Ваше Высокопреосвященство. Если вы освободите баронессу, я обязуюсь прожить остаток жизни, не вмешиваясь в политику, - клятвенно произнес герцог. Катарина залюбовалась им, не стыдясь присутствия окружающих. Ей не стыдно было вновь занять место любовницы, и из этих уст отведенная ей роль не звучала оскорблением. Самое главное - что герцог рядом с ней, что он защищает ее, рискуя сам быть обвиненным. Меньше всего его признание походило на слова заговорщика, потерпевшего поражение или соучастника убийства. Сейчас он смотрел на Алву и Диомида, решающих его судьбу, с таким видом, словно они были всего лишь наглецами, вмешавшимися не в свое дело, как Штанцлер. Именно так смотрел бы Бекингэм на Ришелье, если бы ему не удалось каким-то чудом добиться своего. Только он говорил бы не о ней, о другой. А его кэртианский родич - о ней, будто она стала теперь одной из тех женщин, ради которых совершают подвиги и ведут войны. Неужели это возможно? - В гальтарские времена принято было оправдывать преступников, если находились желающие вступить с ними в брак, - как бы между прочим заметил Алва. - Тогда считалось, что каждый человек, если его кто-то любит, заслуживает права на жизнь. В древности люди вообще были проще и естественнее. Кардинал помедлил, обдумывая слова союзника, затем окинул Катарину недобрым взглядом: - Не думайте, что нами движет доброта и милосердие. Окажись вашей жертвой невиновный человек - покровительство герцога Эпинэ не помогло бы вам, - он окинул герцога тяжелым взглядом. - Но мы знаем достаточно много о Людях Чести вообще и о покойном в частности, чтобы признать, что вы, возможно, оказали Талигу немалую услугу. Сей молодой человек был хитер и рассчетлив - хотя и не во всем, как оказалось. Со временем он мог бы высоко подняться. Ум всегда опасен, если нельзя поручиться за его верность государству. Вы понимаете это, баронесса? Или вас скоро можно будет поздравить с титулом герцогини? - Так будет вернее, - кивнул герцог Эпинэ. - Благодарю вас, Ваше Высокопреосвященство, и вас, герцог Алва. Впредь буду лучшего мнения о талигойском правосудии. Теперь вы позволите мне уйти вместе с моей невестой? Чтобы принять окончательное решение, кардиналу потребовалось еще некоторое время и некоторое количество подозрительных взглядов на всех собравшихся по очереди. Наконец, он вздохнул и обратился к молодому священнику: - Брат Сильвестр, дайте мне бумагу и перо, я подпишу помилование будущей герцогине Эпинэ. Но юноша лишь удивленно посмотрел на обоих регентов. Катарина с трудом сдержала смех при виде его высоко взметнувшихся бровей. Судя по всему, подобный исход суда был ему в новинку. - Ваше Высокопреосвященство, точно ли вы уверены... - начал он, однако Алва перебил его, ответив с усмешкой: - Даже не сомневайтесь, господин Дорак, в данном случае все более чем верно. Не забывайте об этом случае и впредь, когда со временем займете наше место. Если бы не герцогиня Эпинэ, быть может, вам осталось бы худшее наследство. Катарина кусала губы, слушая эти слова. Вот же чертов... Ворон кошачий! Выставил ее какой-то леди Винтер, не хватает только, чтобы кардинал сейчас написал: "То, что сделал податель сего, сделано по моему приказу и на благо государства". Вот уж меньше всего она думала о Талиге! И раньше, и теперь ей нужно было от жизни лишь одно - чтобы были счастливы те, кого она любит. И вот, кажется, она добилась своего - и оказалось, что личное счастье еще не заказано ей самой. Только сейчас Катарина вспомнила, что ведь у нее сегодня день рождения. Она еще не совсем привыкла к кэртианскому календарю, отличающемуся от привычного ей. К тому же, в Олларии было уже заметно теплее, чем бывает в начале апреля в Англии. А в Эпинэ уже должны распускаться маки, и она скоро увидит их. Скорее бы покинуть этот душный город с его каменными громадами, вдохнуть свежий воздух, промчаться на вороной мориске по свеже-зеленому травяному морю. Герцог Эпинэ, казалось, понял ее мысли, потому что сказал регентам: - Благодарю вас, господа, но позвольте, наконец, нам уйти. Обещаю, что вы будете первыми, кто получит приглашения на нашу свадьбу. Но у Алвы, кажется, имелись свои идеи на этот счет. - Если вы не хотите медлить со свадьбой, надеюсь, Его Высокопреосвященство мог бы в этом помочь. Кто же, как не кардинал Талигойский и Бергмаркский, заслуживает скрепить брачные обеты одного из четырех герцогов и Повелителей? Герцог и Повелитель окинул подозрительным взглядом своего собрата, если верить древним свиткам. Нет, не похоже было, чтобы Алва издевался. Правда, они сейчас не в том положении, чтобы отказываться от предложений регентов. Но и идти на поводу, не зная, чего ждать в следующий момент, было унизительно... Катарина, поняв его сомнения, сжала ему руку чуть сильнее. - Я принимаю ваше предложение, господа, - ну, уж униженной благодарности они от него не дождутся. - Катарина, надеюсь, вы простите, если наша свадьба будет скромной? - Конечно! - ей ли, давно уже не мечтающей о самой возможности замужества, выбирать? - Какая невеста, такой пусть будет и свадьба. И вот они уже стоят у алтаря. Никогда впоследствии Катарина не могла точно вспомнить свою свадьбу, все распадалось на отдельные картинки-образы, как изображения на разноцветном витраже. Алтарь, свечи, массивная фигура кардинала, произносящего положенные формулы. Какое ей дело до всего этого? Она бы и без всяких обрядов прекрасно обошлась, равно как и герцог. Впрочем, если теперь ее сын будет считаться законным - тем лучше. Самое главное, что герцог здесь, рядом с ней. Проклятье, жаль, что свадебного платья ей надеть так и не суждено, вместо него - черное, траурное, носимое ей не по праву. Зато красное с золотом она скоро наденет вполне законно. А браслеты с молниями - вот они, древние, едва ли не с гальтарских времен, когда еще известно было их подлинное значение. Тяжелое, яростно сверкающее золото не холодит кожу - руки герцога его нагрели или в этих браслетах тоже живет частица огня? Дрожащими пальцами она застегнула браслет на руке своего... да, теперь уже мужа. Что там говорит кардинал? "Что связал Создатель, да не развяжут люди"? Да, пусть только осмелится кто-нибудь стать между ними! Но, кажется, желающих нет. Алва первым их поздравил, и даже угрюмое лицо кардинала, казалось, немного оттаяло. А Придда нет, поспешил уйти, как только понял, что решение будет принято не в его пользу. Спруты знают, когда можно стоять на своем, а когда лучше уйти в глубину. Если кого-то и не хватало на свадьбе, то разве что сыновей герцога. По крайней мере, Катарина немного беспокоилась о том, что они скажут, узнав о внезапной женитьбе своего отца. Однако тревога ее была излишней - когда они выходили из храма, на площадь галопом прискакал юноша. Это был Дени, недавно избранный в оруженосцы герцогом Ноймаринен, братом кардинала Диомида. - Поздравляю тебя, отец! - воскликнул он с таким неподдельным чувством, что Катарина сразу же отбросила все сомнения. - И вас... - юноша замялся, не зная, как обращаться к ней. - Зови меня просто Катарина, - разрешила она, улыбаясь его смущению. - Жаль, что Мориса здесь нет, - сказал юноша. - Он будет рад узнать, что у нас, оказывается, есть маленький брат, и... - И что ваш старый глупый отец решился на последнее безумство в своей жизни, - усмехнулся герцог. Дени, казалось, не сразу нашелся с ответом, и Катарина ответила первой: - Последнее только потому, что все остальные безумства мы будем совершать вместе, монсеньор. А о старости говорите мальчишкам, но не мне - не поверю! Как ни хотелось герцогу Эпинэ вместе с новоиспеченной герцогиней поскорее покинуть Олларию, они все же решились выехать на следующее утро. Потому что свадьба в нарушение всех традиций - еще куда ни шло, но провести первую брачную ночь на каком-нибудь постоялом дворе было бы уж вовсе ни на что не похоже. И потому они приехали во дворец Повелителей Молний, тот самый, куда герцог привез ее с сыном в их первую ночь в Кэртиане. Так недавно и так давно... Катарина заметила понимающую улыбку служанки Мари, ничуть не удивленной. Наверное, она с самого начала сделала неправильные выводы и неожиданно оказалась права, предложив Катарине платье герцогини Эпинэ. И вот теперь Катарина, по обычаю, войдя в спальню первой, с замиранием сердца ждала прихода герцога. Ведь она не знала до сих пор, что сподвигло его на этот скоропалительный брак. Быть может, он совсем не любит ее, всего лишь хотел помочь ей и ее сыну. Разве ее есть за что любить? Ни ума, ни красоты, ни приличествующего женщине поведения и хороших манер, еще шрам этот на щеке. Вот сейчас герцог придет и скажет: простите, эрэа герцогиня, но между нами все останется по-прежнему. И будет прав... И вот, наконец, он пришел. Чуть слышно открылась дверь, заколебалось пламя свечей. Почти как в прошлую ночь в резиденции кардинала, да только совсем по-другому. - Эрэа, нам надо поговорить, - произнес он напряженным тоном. Поцеловал ей руку и отпрянул, словно она обожгла его. Сел в кресло, так что стол с подсвечником располагался между ними, позволяя хорошо видеть друг друга. - Я слушаю вас, монсеньор, - женщина надеялась, что ее голос звучит спокойно. Черт побери, ведь ждала, что так и будет, а все равно больно отчего-то... - Эрэа, я хочу, чтобы вы знали: вы вполне свободны в своем выборе, и ваш сын в любом случае с этого дня полноправный наследник рода Эпинэ, третий на очереди. Мне стало ясно, что это действительно так, из того свитка, что вы нашли. Я ничего не потребую от вас, если вы не пожелаете... Она взглянула на герцога так, словно впервые видела его. - Монсеньор, вы предлагаете мне выбор или пытаетесь сказать, что женились на мне только из жалости? Катарина пожалела о своих словах, так как лицо герцога болезненно исказилось. - Из жалости? - с горечью переспросил он. - Мне ли жалеть вас, эрэа? Жалеют слабых. А я не смог защитить вас, когда вам нужна была помощь. Это сделали другие. Те, кого я ненавидел до этого дня, а теперь уже не знаю, что о них думать. Впрочем, Леворукий с ними, хоть его и нет! Вы же знаете, что значит мужчина, способный вас защитить! И я слишком стар для вас. Сколько вам лет, эрэа? Даже этого я не узнал о женщине, которую беру в жены... - Сегодня как раз исполнилось тридцать два, - она сказала без всякого кокетства, так как не привыкла, в отличие от большинства женщин, скрывать свой возраст. - И в нашем мире, да и в Кэртиане, наверное, это не так уж мало для женщины. А вы, если бы пожелали, могли бы взять в жены и молодую девушку. Поглядитесь на себя в зеркало, монсеньор. Того, кто сочтет вас старым, я немедленно вызову на дуэль. - И снова попасть под следствие? Нет уж, эрэа герцогиня, будьте добры этого не делать, - усмехнулся герцог, и Катарина открыто засмеялась в ответ. Пользуясь тем, что привела своего теперь уже мужа в хорошее настроение, она подошла к нему и села рядом в кресло, благо, там вполне хватало места для двоих и хватило бы для троих, будь в том необходимость. Но Катарине сейчас совершенно не нужны были никакие посторонние. Она осторожно положила руку на плечо герцогу, еще не вполне веря, что это не сон. Герцог Эпинэ не зря носил свой титул - прикосновение Катарины не оставило его равнодушным, и он доказал это страстным поцелуем. Затем, когда оба немного отдышались, спросил: - Ну вот, теперь твоя светлость не станет возражать? - Не совсем, - лукаво заметила Катарина, вытаскивая шпильки из волос. - Потому что глупостей вы здесь наговорили много, а безумств что-то до сих пор не видно... - Ах так! - прорычал герцог, торопясь помочь ей расшнуровать черное платье. Общими стараниями они привели его в полную негодность, но это было уже неважно - носить его Катарина все равно больше не собиралась.
Черная Молния: Глава 9 Но тысячу лет война кровь за кровь И тысячу лет для счастья причины, И тысячу лет жить будет любовь, Взрывая сердца и безумия льдины. Через тысячу лет я встречу твой след, Узная в толпе твой запах и свет, Я знаю ответ твоих губ через тысячу лет. Через тысячу лет... Однако между ними еще не все было ясно, и спустя некоторое время Катарина, выкроив минуту, поинтересовалась: - А я теперь действительно твоя жена? Ведь нас обвенчали по-оллариански, а что значит этот обряд? - Перед лицом несуществующего Создателя? - уточнил герцог. - Они знают, что я много лет был эсператистом, и воображают, что вернули меня в лоно олларианской церкви. Алва ничего не делает зря, для того и предложил обвенчать нас поскорее, хотя сам вряд ли верит в Создателя больше моего. Только на этот раз он просчитался. - К счастью, и Вороны иногда ошибаются, - заметила Катарина. - Не только в этом дело... Катарина, прости, что мне придется об этом напомнить. Но ты одна знаешь, кем была для меня Алиса. Я был воспитан в олларианской вере, но ради нее, не задумываясь, принял эсператизм, потому что она его исповедовала. Будь она родом из Холты, я бы точно так же стал поклоняться духам пустыни, совокупляющимся с верблюдами. Мне никогда не было дела до сущности веры и ее догматов. Молясь Создателю, я всегда молился ей. Катарина словно воочию увидела портрет прекрасной женщины в алтаре, окруженный свечами, как икона. И другой, очень похожий, сгоревший в камине этого самого дворца. - Конечно, - жарких объятий мужа Катарине было вполне достаточно, чтобы последние ее сомнения растаяли, как воск горящей свечи. - И, по-моему, старые боги были в любом случае добрее эсператистского Создателя. Они никому не запрещали любить, не возводили искусственных преград, вроде разницы в происхождении или богатстве. Не делили детей на законных и незаконных. И уж они-то точно благословляют сегодня нас с тобой! - Их воля привела меня в Кэртиану, - в тон ему отозвалась женщина. - Они позволили мне убить Штанцлера, помирили тебя с Алвой. Ведь, если он действительно Повелитель Ветра, вам не следует ссориться... А самое главное - что мы вместе и любим друг друга. Ведь ты любишь меня, Гийом? - она впервые решилась назвать его по имени. - Я люблю тебя и всегда буду любить, посланница Астрапа, - заверил ее герцог. - И даже если завтра придет Конец Света, о котором говорится в том свитке, я встречу его без страха и сомнений, зная, что ты любишь меня. - Ага, вот и обещанные глупости и безумства начинаются, - промурлыкала Катарина. - Нет уж, эр Повелитель Молний, не торопи пока что Конец Света, мы еще успеем пожить. Я прежде хотела бы родить тебе сына или хотя бы дочку... - Ты хочешь ребенка? - в темных глазах Анри-Гийома вспыхнули золотые огоньки. Могла ли она когда-нибудь надеяться, что эти огненные искры будут сверкать и в ее честь? Однако же это правда, и ей нет дела до прошлого. Пусть у тех, других, жизнь сложится не хуже, чем у них. - Хочу, - решительно ответила она. - Знаешь, раньше я совсем не думала о детях. Даже когда родился Жорж, я была только рада передать его на воспитание няне, а сама постоянно была занята совсем другими делами. Рисковала жизнью, даже не задумываясь, что могу оставить сына сиротой. Страшно теперь даже думать, какой я была тогда... Это ты помог мне вспомнить, что я родилась женщиной. Надеюсь, мне еще удастся наверстать упущенное. - Особенно если мы не будем зря терять время, - заметил герцог, относя Катарину на руках в постель. Много или мало времени впереди, они не знали. Обоим слишком хорошо было известно, что жизнь в любой момент может подстроить внезапную коварную ловушку даже самому могущественному человеку. Оба привыкли, не рассчитывая на будущее, брать все от нынешнего дня, как будто завтра и в самом деле Конец Света. Но и радоваться жизни они умели по-настоящему, как люди, умеющие ей рисковать. И сегодня никакие заботы о будущем не могли омрачить их радость. А до Излома Эпох оставалось еще почти сорок лет. А в далеком-далеком Новом Свете тем временем тоже расцветала весна. Одевались зеленью кроны исполинских деревьев, каких в Европе не видели, должно быть, со времен завоевания римлянами Галлии и Британии. Здесь же никто не мешал им расти в своей первозданной красе, едва ли не до самого неба. Америка воистину была лесной страной, и людям пока что удалось отвоевать себе лишь небольшой клочок на каменистом берегу Атлантического океана, именуемый с недавних пор фортом Святой Анны. Возможно, в будущем этой маленькой крепости и предстояло стать форпостом колонизации, но пока до этого было далеко. Людям, неожиданно приплывшим сюда прошлой осенью, в разгар штормов, еще предстояло узнать как следует свою новую родину, освоиться с нравом этой суровой страны, прежде чем противопоставлять ему свой собственный. Америка, казалось, решила с самого начала проверить на прочность новых жителей, испытав их, для начала, самой жестокой и долгой зимой, какую могли припомнить в своей жизни не только немногочисленные солдаты из крепости, служившие здесь прежде, до явления новых хозяев, но даже местные меднокожие жители-абенаки. С последними гарнизон крепости и прежде торговали и общались, иные из солдат даже брали жен из индейского племени. Правда, прибытие целой эскадры кораблей едва не нарушило мир: встревоженные индейцы, собрав все свои вооруженные силы, подступили к форту Святой Анны, требуя ответа, зачем пришли белые люди. Предводитель англичан приказал заверить абенаков, что считает их друзьями, в знак чего передал их вождям и их женам роскошные драгоценности, какие впору было бы носить разве что королям любого из величайших государств Европы. В случае же отказа от мира, велел он передать, не многим из абенаков доведется гордиться своей победой. Индейцы ушли, убежденные, что сам король страны белых людей оказал им честь, приехав в их землю. По правде говоря, и английские солдаты были почти того же мнения. Нетрудно было догадаться, что золотоволосый черноглазый красавец, умеющий быть и надменным и приветливым, охотно разбрасывающийся дорогими подарками и своим людям, и даже дикарям-индейцам, в Англии занимал высокое положение. В этом были уверены все, хотя он и не называл никаких титулов, но окружающие все равно звали его "милорд". Под стать ему была и красавица-жена, которой все обязаны были оказывать истинно королевский почет. Казалось, этой женщине здесь совсем не место, удивительно было, что заставило ее сопровождать своего мужа на край света обживать дикие и опасные края. Впрочем, те, кто видел, как смотрят друг на друга новый правитель английских владений в Америке и его жена, понимали, что они безумно любят друг друга. Теперь леди Анна ждала ребенка, в связи с чем к ее безопасности и охране форта требовалось относиться особенно бдительно. Ясно было одно - в их прошлом была какая-то тайна. Просто так блистательные вельможи и прекрасные дамы не отправляются в ссылку, даже в самую почетную. Но никто из свиты нового правителя не рассказывал ничего о прошлом, как будто все связи с прежней жизнью были для них отрезаны. Бывшая королева Франции все еще не могла до конца поверить, что все это происходит наяву. Герцог Бекингэм действительно с ней, и им больше не надо ни от кого скрываться, некого бояться в этом новом мире. И сам Ришелье никогда не додумается искать их здесь. Гораздо легче было счесть все происходящее сном - но пока что он не думал прекращаться. Правда, царство любви и свободы встретило их свирепыми зимними штормами в море и вьюгами на суше. Изнеженная, непривычная к холодам испанка поначалу постоянно мерзла, и лишь рядом с Бекингэмом ей становилось лучше. Он, зная это, почти не оставлял ее одну, кроме тех случаев, когда его присутствие было необходимо людям, еще не до конца привыкшим подчиняться ему. Анна не знала, что с ней стало бы, проснись она хоть раз одна, не дождись его поцелуев и ласковых прикосновений. Наверное, решила бы, что прекрасный сон, наконец, развеялся. Но время шло, а жестокая действительность, казалось, забыла про них. Анна видела, как счастливы со своими возлюбленными Мари и Констанция - бывшая герцогиня и бывшая служанка, а ныне добровольные изгнанницы. А когда, наконец, звон весенних ручьев возвестил об окончании суровой зимы, Анна убедилась, что и она не проклята Богом. Ведь он никогда не послал бы ребенка грешной женщине, преступнице! Она горячо благодарила Господа за прощение. И лишь теперь ей открылся Его помысел не дать ей детей в законном браке. Разве могла бы она бросить их во Франции, разве решилась бы оставить настоящую семью, даже ради любви? И еще одна мысль почти перестала теперь омрачать сознание Анны. Прежде она чувствовала себя виновной в исчезновении леди Катарины и ее сына. Это она, пусть и невольно, лишила герцога его первой семьи. И вот теперь она могла родить ему другого сына, взамен сгинувшего. Пусть будет таким же смелым и решительным, как его отец, каким вырос бы его старший брат. Только от нее пусть ничего не берет. А если дочь - пусть в нее. Той можно... В это утро Анна сидела вместе с Бекингэмом в роскошно обставленной комнате, не уступавшей ее прежним покоям в Лувре. С изысканной обстановкой странно контрастировал вид на густой лес, начинавшийся буквально в нескольких шагах от форта. Что и говорить, эти могучие деревья и поляны диких цветов, конечно, ничуть не напоминали подстриженный по линейке королевский сад. Но сегодня Анна готова была взглянуть и на лес другими глазами. Какой здесь чистый, свежий воздух! Ни в Мадриде, ни в Париже никогда такого не было. А неумолчное пение птиц разве не звучит приятнее любого оркестра? Конечно, если бы не он, ничего бы этого не было. Надо быть Бекингэмом, чтобы и на краю света суметь создать для своей возлюбленной те условия, к которым она привыкла. Впрочем, в них ли дело? Главное - что ее любовь всегда вместе с ней. Герцог осторожно застегнул изумрудное ожерелье на ее шее. Анна поглядела на себя в зеркало, залюбовалась игрой камней. Повернув голову, поцеловала того, кого решилась теперь считать своим мужем. - Вы не перестаете удивлять меня, Джордж, - проговорила она затем. - Когда вы успели перед отъездом заказать столько подарков для меня, что почти каждый день появляются новые? И как вам удалось превратить форт Святой Анны во второй Лувр? - Не вспоминайте о Лувре, Ваше Величество, - возразил герцог. - Он был адом для вас, а здесь будет рай. То, что сейчас называется фортом Святой Анны, когда-нибудь станет началом столицы, более великолепной, чем Лондон, Мадрид и Париж, и наш сын будет править отсюда Новым Светом. А эти камни... Они, безусловно, прекрасны, но им далеко до ваших глаз! - страстно прошептал он ей на ухо. Однако на сей раз бывшая и будущая королева уклонилась от поцелуя и серьезно спросила: - Я прошу вас, Джордж, только не успокаивайте меня... Ведь в округе все спокойно, правда? Вы четыря дня назад отправили Атоса и Портоса с отрядом солдат на разведку местности у той реки... кажется, она называется Медвежьей. Зачем они уехали? Прошу вас, только не надо меня обманывать. Я все равно узнаю, если что-то случится. - Анна, я не думал обманывать вас, - заверил ее Бекингэм. - Я всего лишь поручил им разведку новых земель. Наши индейские друзья рассказали, что один из притоков Медвежьей реки несет золотой песок, а это может нам пригодиться, если когда-нибудь мои подарки вам иссякнут. Хотя я надеюсь, что при нашей жизни такого не произойдет. Анна покачала головой. - Значит, вы купили у них за настоящее золото обещание будущего? Прошу вас, будьте осторожнее с этими людьми! Если они узнают, как мы богаты, могут пожелать взять все силой. - Будем стрелять, только и всего, - без колебаний ответил герцог. - Будьте спокойны, с луками и стрелами им против мушкетов не устоять, а на стенах форта еще и пушки найдутся, пусть и не самые лучшие. Мы сумеем вас защитить, Ваше Величество. Другое дело, что мне не хотелось бы заставлять вас бояться. Но, не беспокойтесь, я сумею договориться с их вождями. Я все же был премьер-министром, а это не Ришелье. При имени бывшего злейшего врага Анна вздрогнула, но не успела ничего сказать, так как в дверь неожиданно постучали. - Входите! - воскликнула она. Послышался смех, и в двери сначала появился огромный букет цветущей сирени, распространяющий тонкий и нежный аромат, а за ним - и лицо несущей его Констанции. Поскольку в руках молодой женщины все срезанные ветки не поместились, часть пришлось взять и д'Артаньяну, сопровождающему ее. Они были теперь почти неразлучны, в чем Бекингэм с Анной понимали их, как никто другой. - Это для вас, Ваше Величество. Подарок из весеннего леса! - сказала Констанция. Анна вдохнула аромат сирени. Разве могли с ним сравниться запахи роскошных роз и лилий? Она благодарно поглядела на стоявшую перед ними молодую пару. Они, хоть и обращались к ней по-прежнему, как к королеве, на самом деле давно забыли о придворном этикете, и ни от кого не думали скрывать, что безумно счастливы. И бывший мушкетер сопровождал свою возлюбленную в лес не в мундире, а в обычной одежде - кто угодно мог бы отчитать своего офицера за неуставной внешний вид, только не Бекингэм. Никто из людей, последовавших по велению своего сердца в Новый Свет, не пожалел о своем выборе - ни три счастливых пары, ни Портос, нашедший свое счастье с прелестной дочерью индейского вождя, ни Атос, видящий счастливыми своих друзей. Все было хорошо.
Черная Молния: Глава 10 А молва говорит - Завернул и каюк, Возвратиться надежда пустая, В облаках отраженье Летящих на юг, Не садится на озеро стая. Нет, никак не могла по-другому ты, По-другому у всех и всегда, А у нас с тобой омуты, омуты, А под ними ловушка - вода. В освещенной только свечами комнате за огромным столом, заваленным бумагами, сидел человек в красной кардинальской сутане. Перед ним стоял бокал с горящим, еще дымящимся напитком. Лежавшая на его коленях белоснежная пушистая кошка, почувствовав незнакомый запах, потянулась и недовольно фыркнула. Человек, не вставая, взглянул в окно, за которым уже сгустились сумерки. Вздохнув, устало потер виски. Похоже, что заснуть ему и этой ночью не придется. Кардиналу Ришелье следовало бы радоваться достигнутым успехам. Ла-Рошель, это гнездо мятежных гугенотов, была укрощена надолго, если не навсегда, и Англия, лишившись своего премьер-министра, оказалась вынуждена заключить мир на выгодных для Франции - а значит, и для него, Ришелье, условиях. Правда, взамен за свои удачи он лишился лучшей своей шпионки, леди Винтер, но и это, с другой стороны, шло ему на пользу. Слишком много знала эта женщина и слишком неразборчива была в средствах. Так что он мог с чистой совестью забыть о ней и даже пощадить ее убийц. Что Бог ни делает, все к лучшему. Быть может, когда-нибудь Он спросит и с него, как это вышло, что смиренный священник посвятил жизнь служению не Небесному Отцу, а вполне земным политическим делам. Но об этом Ришелье старался не думать. Он укрепил значение Франции в Европе, избавил ее от опаснейших врагов, внешнего и внутреннего, а если он при этом усилил и собственную власть, значит, так было угодно Богу. Наконец, к чему вообще беспокоиться сейчас о Божьем суде, как будто он готовится уже завтра предстать перед ним? Он еще не стар и может прожить долго, благо, не пренебрегает своей безопасностью, в отличие от некоторых других. Он еще увидит, как прирученная Европа будет дрожать перед Францией, как короли, принцы и министры Испании, Англии, Австрии и Германии станут наперебой просить его дружбы. Второго Бекингэма уж точно не найдется. Да, сейчас Ришелье мог себе позволить самые смелые и далеко идущие замыслы. Сама судьба, казалось, шла ему навстречу, устраняя с его пути одно препятствие за другим. Вскоре после окончания войны ему донесли, что герцогиня де Шеврез, его давний и упорный враг, исчезла. По слухам, сбежала с любовником, мушкетером по прозвищу Арамис. Вместе с которым, кстати, провалились сквозь землю и трое его друзей, впрочем, предусмотрительно оставивших капитану де Тревилю прошения об отставке. Ришелье было немного жаль, что эти четверо храбрецов так и не согласились перейти к нему на службу, но Его Высокопреосвященство не был бы самим собой, если бы не придавал каждому ровно такое значение, какого тот заслуживает. Сбежали - их дело, главное, чтобы больше не мешали ему. Но что на самом деле удивляло кардинала - так это изменения в характере королевы. Прежде демонстративно отвечавшая на пренебрежение своего супруга тем же, теперь она первой решилась сделать шаг ему навстречу. На мрачность Людовика она отвечала очаровательными улыбками, на его постоянное недовольство - приятной беседой. В результате, не прошло и месяца, как королева уговорила мужа устроить бал, на котором танцевала исключительно с ним, решительно отказывая самым галантным кавалерам. После бала Анна увела чрезвычайно смущенного Людовика в одну из комнат для гостей, откуда королевская чета вышла лишь наутро. При этом - Ришелье не поверил собственным глазам, - у короля был вид человека, имевшего несчастье влюбиться в собственную жену. Придворные начали втихомолку делать ставки, долго ли продлится согласие между супругами, однако месяц проходил за месяцем, а Людовик и Анна по-прежнему проводили вместе каждую ночь и изрядную часть дня. И вскоре стало ясно, что Франции недолго осталось ждать появления наследника. Ришелье следовало бы радоваться установившемуся согласию между королем и королевой, однако он не мог избавиться от подозрений. Конечно, можно было поверить, что Анна, потрясенная смертью Бекингэма и простившаяся со всеми надеждами, решила помириться с мужем, чтобы найти в нем защитника. Это было вполне вероятно. Однако Ришелье нежелательно было чрезмерное сближение королевской четы. Если Анна сумеет теперь стать для Людовика слишком близкой, она будет опасна для его премьер-министрв. Нет, он никому не позволит влиять на короля, ни с кем не согласится делиться властью! Порой ему казалось, что королева догадывается о его мыслях, слишком уж подозрительные взгляды бросает на него при встрече. Затем Ришелье спохватывался: Анна всегда была посредственной интриганкой, и вряд ли ее следует опасаться. Прежде она была важна не сама по себе, как политическая фигура, а потому, что за ее спиной стояла вся мощь ее родной Испании, да еще Бекингэм, готовый сжечь всю Европу за один волосок с головы своей королевы. Но теперь его нет, а испанцы как-нибудь смирятся, если Анна, скажем, умрет во время родов. Раньше нельзя, как-никак, а наследник Франции нужен. А затем можно будет подыскать Людовику новую супругу, тихую и послушную, далекую от политики. Скажем, какая-нибудь германская принцесса из маленького княжества, сохранившего католическую веру, вполне подойдет. Только бы хватило времени и сил осуществить все задуманное. Отчего у него все чаще болит голова, будто его череп проламывают изнутри? И отчего не удается заснуть, и даже самые сильные снотворные помогают от силы на пару часов? Его врач клянется, что уж это лекарство обязательно поможет. Он уже не верил ни во что. Казалось, это не кончится никогда. Вечная бессоница и непрекращающаяся боль до конца жизни, которого в таких условиях вряд ли придется ждать долго. Серебряный бокал с узором из двух переплетающихся змей почти остыл, значит, можно пить. Кошка с обиженным мяуканьем спрыгнула с его колен, почувствовав резкий запах. Какая горечь! Он сглотнул, и голова тут же взорвалась новой вспышкой. Следующий глоток дался уже легче, или он просто привык. На дне бокала остался осадок, и Ришелье взболтал остаток лекарства, чтобы не оставлять ничего. И почти мгновенно ощутил его действие. Голова налилась тяжестью, но боль притупилась и почти перестала чувствоваться. Глаза закрывались сами собой, будто в них насыпали песка. Как темно в комнате! Свечи погасли или это он ослеп? Ришелье попытался подняться, но голова закружилась, и он упал, ударившись затылком. Белая кошка, подойдя к хозяину, испуганно отпрянула, распушив хвост, и отпрыгнула, будто за ней гнались. Лишь наутро слуги, обеспокоенные молчанием кардинала, вошли в комнату и увидели его без движения, разбитого параличом. Врачи констатировали апоплексический удар, последовавший, несомненно, от напряженного умственного труда. Он был еще жив, а весь Лувр уже знал, что всемогущий кардинал умирает. Быть может, эта весть вырвалась уже за пределы и Парижа, и самой Франции. И, может быть, кто-то обеспокоен его смертью, но большинство, несомненно, рады. Даже лицемерная заботливость ухаживающих за ним слуг и врачей была очевидна умирающему. Он не мог говорить, но мыслил по-прежнему с кристальной ясностью, прощаясь со всеми надеждами. Что будет с Францией без него? Разве сумеет сохранить ее сильной неспособный к управлению король и королева, так и оставшаяся иностранкой? Разве он оставил после себя преемника, способного его заменить? Нет в его окружении таких людей, и Ришелье это понимал. Сам же подбрал людей, слепо выполнявших его приказания, но едва ли умевших принимать решения самостоятельно. А если бы такой человек и нашелся, он уже не сможет его назначить. В лице пришедшего проститься с ним короля Ришелье не увидел сожалений. Напротив, Людовик, хоть и старался выглядеть печальным, был похож на мальчишку, освободившегося из-под влияния строгого учителя. Ришелье закрыл глаза, слушая слова прощания от своего короля, и почти рад был, что его состояние избавляет от необходимости отвечать. А потом вошла королева. По ней еще незаметна была беременность, но она стала сейчас еще ярче и совершеннее, как вполне расцветшая роза. Но выражение ее лица... никогда Анна не смотрела на него с такой ненавистью и презрением, как сейчас, когда она, присев в низкое кресло, склонилась к самому его уху! - Не можете говорить, Ваше Высокопреосвященство? - ее голос прозвучал сейчас змеиным шипением. Кардинал закрыл глаза, мучительно застонал. Значит, он все-таки был прав, от этой женщины следовало избавиться! Только поздно, теперь он уже ничего не сможет сделать, слишком поздно... - Стало быть, не сможете никому рассказать, что услышите сейчас от меня, - королева шептала ему на ухо, чтобы никто, кроме него, не мог ее услышать, однако же голос ее был исполнен торжества. - Я не Анна Австрийская, я заняла ее место, воспользовавшись внешним сходством! А настоящая Анна, - ее полные яркие губы презрительно изогнулись, - настоящая королева далеко отсюда, сбежала в Америку вместе с герцогом Бекингэмом! Ваш злейший враг жив, Ваше Высокопреосвященство, и добился своего - в отличие от вас! Ришелье изогнулся всем телом, как смертельно раненое животное, из горла его вырвался страшный хрип - но больше он действительно не мог ничего сделать. Не только то, к чему он стремился, теперь недостижимо, но и все, чего удалось добиться - миражи, обман. Бекингэм жив, и настоящая королева с ним, и они смеются над ним, а он не может даже спасти своего короля от коварства этой женщины. А она, тем временем, продолжала шептать ему на ухо: - Это я давала вам яд малыми дозами, чтобы вы заболели, Ваше Высокопреосвященство, и я же отравила ваше лекарство. Ведь вы бы, не задумываясь, поступили со мной так же, верно? Я всего лишь опередила вас. Рядом с этим глупцом Людовиком не было места нам обоим. Францией буду править я, а король поживет до рождения наследного принца. Надеюсь, этого не придется ждать долго, - она положила руку себе на живот и многозначительно улыбнулась. Ришелье глухо стонал, слушая ее признания. Королева вдруг подскочила, притворяясь испуганной, и выбежала в коридор с криком: - Кардиналу плохо! Он умирает... Поспешите! Спустя несколько часов Арман де Плесси, кардинал Ришелье, скончался. Королева Алиса Дриксенская, которую все продолжали считать Анной Австрийской, спустя полгода родила мальчика - будущего Людовика XIV. А его отец пережил своего премьер-министра чуть менее чем на два года и скончался после продолжительной болезни на руках у жены. Королева трогательно ухаживала за своим мужем до последних минут, вызывая сочувствие даже у самых черствых придворных. А затем отерла слезы и, надев черное траурное платье, объявила себя регентом. Она твердой рукой правила Францией следующие шестнадцать лет. А затем ее выросший сын, унаследовавший все честолюбие своей матери, пришел на заседание Государственного Совета со взводом гвардейцев и объявил себя полноправным и единственным королем Франции, а свою мать отправил в монастырь, где она и умерла в скором времени - скорее от злости, чем от болезни. Но пока до этого было еще очень далеко, а сейчас, устранив со своего пути самого опасного врага, Алиса имела право гордиться собой и мечтать, что так будет всегда. И ни она, ни Ришелье не понимали, считая себя самыми умными и хитрыми, что на любого великого политика однажды найдется хитрейший. Только любовь, а не политика, может дать в жизни награду, о которой не придется пожалеть.
Черная Молния: Эпилог Если погаснут далекие звезды, Высохнет весь мировой океан, Если спасать этот мир будет поздно, Он через час превратится в туман, Даже уже в раскаленной пустыне, В той, что когда-то мы звали Земля, Знаю, что сердце твое не остынет, Я буду знать, что ты любишь меня, Знаю, что сердце твое не остынет, Я буду знать, что ты любишь меня. Весна первого года Круга Ветра выдалась непривычно теплой и мягкой, так что даже в обычно суровой Бергмарк было уже тепло, как летом. Как будто сама земля старалась вознаградить людей за все, что им довелось пережить в последнее время. Правда, сюда враги не дошли, зато Ноймар и Марагона были опустошены сперва войсками Дриксен, а затем и нашествием бесноватых - порождением скверны. Лишь недавно, на Мельниковом лугу, удалось остановить утративших человеческий облик. Те, кто видел, не могли поверить своим глазам: невероятная по силе гроза, сопровождаемая ледяным ливнем и ураганным вихрем, смела с лица земли и бывших талигойцев, пораженных скверной, и мятежных дриксенских солдат, взявших себе знамя с китом. Те и другие, забыв о былой вражде, объединились, чтобы грабить, убивать, жечь, уничтожать все на своем пути. В них не осталось ни милосердия, ни даже самой обыкновенной осторожности, какой обладает и загнанный зверь; даже когда их убивали, они до последнего тянулись к горлу врага. Обычными человеческими силами их было не остановить, и лишь чудовищное стихийное бедствие могло положить конец их бесчинствам. Лишь немногие знали, что катастрофа на Мельниковом Лугу была не совсем обычной. Трое всадников, приближавшихся сейчас к озаренному отблесками заката Агмштадту, лучше всех могли бы рассказать о том внезапном ударе стихий, вот только вспоминать тот страшный день никто из них не любил. Повелители Стихий, в самый отчаянный час проявившие силу своих предков-богов, не считали свое деяние подвигом. Вспышка ярости - одна на троих - и бергерский обряд, объединивший их судьбы, совершили то, на что им, военачальникам талигойской армии, не хватило собственных способностей. Не ум, не сила, а доставшаяся им по праву рождения магия выиграла битву со скверной, хотя двоим из них, вообще говоря, не полагалось ею владеть. Нет, такая победа была не к их чести. Во всяком случае, Жермон Ариго, Повелитель Ветра и Жорж Эпинэ, Повелитель Молний, брезговали нечестной победой. А по непроницаемому лицу Повелителя Волн Ойгена Райнштайнера никто не взялся бы угадать его чувства и мысли, даже друзья. И все же отгремевшая война изменила и их жизнь, и можно было верить, что к лучшему. Особенно на это надеялся один из них, чьи золотые, естественно вьющиеся волосы видно было даже из-под шляпы. На вершине холмистой гряды он остановил горячего огненно-рыжего жеребца-полумориска и вгляделся вниз, в лежащий в неглубокой долине Агмштадт. На миг тревожно нахмурился: пылающий закатными красками город казался охваченным огнем. Но затем герцог Эпинэ успокоился и произнес, скорее обращаясь к самому себе, чем к своим спутникам: - Хотя бы в одном эта война пошла нам на пользу. Я знаю, жестоко так говорить, но, не будь ее, мне так и пришлось бы всю оставшуюся жизнь прокрадываться в Агмштадт, точно вор, видеться с ней тайно, бояться навлечь на нее беду. И лишь теперь я могу приехать сюда, как подобает генералу победившей армии, послу, наконец, герцогу и брату королевы. Райнштайнер выехал вперед и преградил Эпинэ дорогу. - Хочу напомнить, что в прошлый раз тебя спасло от гнева маркграфа именно то обстоятельство, что ты брат талигойской королевы. Сейчас его нет, но все равно будь осторожен, Георг. Мои, вернее, наши родичи свято чтут традиции и не согласятся отдать тебе вдовствующую маркграфиню прежде положенного срока. Герцог Эпинэ стиснул зубы от ярости, слушая рассудительные слова бергера. - Не напоминай мне об этой неблагодарной твари, вашем маркграфе! Или скажи, как он сам, будучи женат на прекраснейшей из женщин, мог открыто изменять ей с ее собственными фрейлинами, как ей приходилось при встрече улыбаться им, будто так и должно быть! Разве преступлением с ее стороны было желать, чтобы и ее хоть кто-то любил? Будь она счастлива в браке, клянусь Леворуким, которого не существует, что согласился бы восхищаться ей молча, не претендуя ни на что. Но она не осталась равнодушна к моим чувствам - и лишь тогда этот жирный кабан, ее муж, вспомнил, что у него есть жена. Единственный его хороший поступок в жизни - то, что он повел свою армию к Мельникову Лугу сам, а не поручил тебе или кому-то другому. Своей гибелью от рук бесноватых он искупил все, но ведь Урфрида не обязана хоронить себя с ним вместе! - Ничего не случится с твоей Урфридой, - нерешительно вмешался генерал Ариго, не привыкший обсуждать чужую личную жизнь, тем более - своих друзей. - Излом закончился, война - тоже, так что она тебя дождется, как только закончится ее траур. - И, быть может, это к лучшему, - как бы между прочим заметил Райнштайнер. - Если она действительно тебя любит, вам будет даже полезно подождать еще немного. Может быть, ты сейчас вызовешь меня на дуэль, Георг, но я все равно скажу: я не доверяю чувствам знатных дам, тем более, что она - внучка королевы Алисы. Ты знаешь, какую роль она сыграла в жизни твоего отца. Я, как твой друг, обязан тебя предостеречь. Жорж Эпинэ глухо зарычал. Будь его воля, сейчас дал бы шпоры огненному Демону и ускакал вперед, но Райнштайнер перехватил поводья, не вырваться. - Фрида совсем не такая, - уверенно произнес он. - Не все же, в самом деле, повторяют своих предков. Посмотри на молодого Придда: его дед и отец интриговали всю жизнь и доинтриговались до Багерлее, а он отлично показал себя на этой войне. А что до Алисы - видно, так уж суждено нашему роду. Виктория вышла замуж за ее сына, а я полюбил ее внучку. Даже мои родители это понимали. Жаль, что им не придется увидеть, как Фрида войдет в Замок Молний герцогиней Эпинэ, не доведется увидеть наших детей, - произнес он с глубоким сожалением в голосе. Райнштайнер подумал немного и отпустил поводья. - Ладно, - сказал он. - Поезжай, и да помогут тебе Четверо не разочароваться в ней. Все равно ведь тебя не остановишь. - Но смотри: если ты не вернешься к нам живым, твоя сестра заставит Фердинанда подписать нам обоим смертный приговор за то, что позволили тебе погибнуть, - усмехнулся Жермон Ариго. - Да не съедят меня бергеры! - Эпинэ только отмахнулся. - И не бойтесь мою сестру: она ценит ваши таланты выше, чем я. Когда я говорил с ней последний раз, она спрашивала, сможешь ли ты на следующий год взять в оруженосцы ее старшего сына Франциска? - Королева хочет видеть меня наставником наследного принца? - в голосе Райнштайнера послышалось совершенно человеческое удивление. - Но почему я? Ведь есть Алва, Савиньяки. - Алва - Первый Маршал, и ему теперь лет на десять хватит забот с тем, что осталось от армии Талига. И вряд ли ему захочется после герцога Окделла взваливать на себя заботы о новом оруженосце. У Савиньяков тоже достаточно дел, у одного на севере, у второго - на юге. - И все-таки, почему именно Ойген? - поинтересовался граф Ариго. - Ну, наверное, моя сестра считает, что, раз уж ты способен столько лет иметь дело со мной, до сих пор не прикончив меня и не застрелившись самому, то уж с моим племянником точно справишься, хоть он и пошел скорее в Викторию, чем в Фердинанда, - усмехнулся герцог Эпинэ. Жермон Ариго ответил широкой открытой улыбкой, и даже плотно сомкнутые губы Райнштайнера слегка изогнулись. А потом Эпинэ, не говоря ни слова, пустил коня галопом, так что друзьям пришлось его догонять, чтобы въехать в ворота Агмштадта всем вместе. Правда, в погруженном в траур дворце маркграфа им пришлось разделиться. Ариго и Райнштайнер остались, чтобы рассказать немногим из оставшихся придворных подробности о прошедшей войне - а заодно и отвлечь их внимание. А Жорж Эпинэ направился к покоям овдовевшей маркграфини Урфриды. Он хорошо знал дорогу к ним. Оставшись один, Жорж Эпинэ коснулся золотой цепочки на шее, к которой были подвешены предметы, ничего не значащие для других, но для него - истинные священные реликвии. Миниатюрный портрет Фриды. Пылающая алым адрианова эаспера. Красный камешек с морского берега, доставшийся ему от устроенного Райнштайнером бергерского обряда. И золотой крест, унаследованный от отца. Не от покойного герцога Эпинэ - от настоящего, в том мире, где такой крест считался священным, как символ Распятого Бога. Он, выросший в Кэртиане, не понимал смысла этой веры. Но все же этот крест был единственным, что связывало его с родным миром. Да еще оставшийся от матери кинжал с серебряной кошкой. Их герцог Эпинэ хранил свято. Сам он не помнил никакого другого мира, кроме Кэртианы, как и другого отца, кроме Анри-Гийома Эпинэ. Первые три года жизни не оставили ясного следа в его памяти. Если бы родители не открыли ему правду еще в детстве, вряд ли он когда-нибудь заподозрил бы, какие тайны скрываются в прошлом их семьи. Лишь золотые волосы напоминали ему каждый день об его настоящем отце, но ведь и прежде они встречались у Повелителей Молний. Разве сам Астрап, их общий предок, не был золотоволосым? Так зачем ему вспоминать другого отца, кроме того, кто воспитал его, как родного сына, сделав наследником после гибели своих старших сыновей? Братья, которые могли бы у него быть, если бы не Излом... Одним лишь Четверым известно, почему они предпочли его, пришельца из другого мира, незаконного сына побочной ветви рода Астрапа. Только факт оставался фактом - он благополучно пережил войну и Излом Эпох, а Морис и Дени погибли, еще когда он был ребенком. Есть еще Виктория, но женщины не наследуют и не передают силу эориев, а потому Великий Излом щадит их. У Ойгена тоже есть две сестры, и у Жермона... была. Подумав о сестре, герцог Эпинэ вспомнил и о том, как родители поначалу решительно выступили против предложения сделать Викторию королевой. Им совершенно не льстило отдать свою единственную дочь замуж за толстого увальня Фердинанда, к тому же, сына ненавистной Алисы. Да только Виктория унаследовала их характер - взяла и сказала в лицо спорящим родителям: "Наш король, конечно, не похож на девичью мечту, но я смогу сделать из него мужчину, а не хомяка. Если же оставить его другим, они не станут и пытаться". Сказала, и гордо вздернула подбородок, не сомневаясь ни минуты, что добьется своего. И ведь добилась - даже Алва и умерший в прошлом году кардинал Сильвестр всегда считались с мнением королевы. А своих сыновей она, как видно, решила закалить попрочнее, раз уж хочет отдать старшего принца в оруженосцы Райнштайнеру. Странно все-таки: почему родители возражали против брака Виктории с Фердинандом, а его не осудили за любовь к Фриде? Только мать произнесла дрогнувшим голосом: "Видно, такова судьба. Конечно, ты и не мог вырасти другим. Делай, что хочешь, сын, не нам останавливать тебя". Как он был благодарен ей за эти слова! До встречи с Фридой он не понимал до конца, что значит любовь, не понимал, как можно ставить одну-единственную женщину выше целого мира, объявлять войну ради любимой женщины. Может, еще и поэтому не считал правым своего родного отца, мешала обида за мать. До того дня, как на свадьбе маркграфа Бергмарк увидел стоявшую у алтаря юную невесту - дочь герцога Ноймаринена. Она была хрупкой и бледной в тяжелом бирюзовом платье. Ее лицо не выражало никаких эмоций - она умела владеть собой, но он сразу увидел, что она не радуется замужеству, что ей не мил держащий ее за руку жених, крепкий и коренастый, похожий на вставшего на дыбы молодого медведя. Потом повернула голову, оглядывая собравшихся - и их глаза встретились. Она разглядела его, в этом герцог Эпинэ был уверен. Разглядела, и подарила ему долгий пристальный взгляд. Он не знал, что сделал бы затем, не схвати его за руку Райнштайнер. Они с Жермоном тогда сделали все возможное, чтобы не дать ему наделать глупостей, но все же не вполне преуспели, и через неделю о любви герцога Эпинэ к новой маркграфине знал уже весь Агмштадт, а за ним - Торка и Ноймар. Ему пришлось уехать, но и на войне, и на балах и развлечениях при дворе он продолжал видеть перед собой Фриду. Теперь, только теперь он понял всю глубину чувств, связывавших его настоящего отца с Анной Австрийской, а того, кто его воспитал - с Алисой. Оставалось лишь благодарить Торку за то, что не позволила ему прежде обзавестись семьей или даже встретить женщину, которая любила бы его по-настоящему. По крайней мере, из-за него не страдают близкие люди. Но теперь, кажется, судьба, наконец, улыбнулась им с Фридой! Жаль, что родители уже не смогут увидеть его счастливым. Они умерли три года назад. Первым скончался от сердечного приступа отец, в тот же день за ним последовала и мать. Своей ли смертью умерла герцогиня Катарина Эпинэ или распорядилась своей судьбой, не желая пережить мужа - не знал точно даже сын. Он не успел тогда на похороны, слишком далек путь от Торки до Эпинэ, и увидел лишь мраморную плиту с высеченным на ней гербом. Одну на двоих. Он сам установил на ней каменную чашу с Астраповым огнем - горячей смесью, не гаснущей даже под проливным дождем. На его взгляд, это был лучший памятник для людей, сохранивших пламя своей души и свою любовь, несмотря на все удары судьбы. Бесконечно длинный лабиринт коридоров и лестниц, наконец, сделал очередной поворот, и перед герцогом Эпинэ открылась дверь, завешенная черным траурным бархатом. Он постучал с замиранием сердца. Дверь открыла - она! Одетая в черное, без всяких драгоценностей, печальная и бледная, Фрида сейчас была еще прекраснее, чем прежде. Она встретила его улыбкой, неподобающей вдове, но ведь сейчас они были в комнате одни. Жорж Эпинэ хотел стать на колени перед Фридой, но она остановила его касанием руки. - Прошу вас, не надо. Я не хочу унижать вас... Главное, что вы здесь, и я могу говорить с вами. А ведь эту войну пережили далеко не все. Не все... Значит, все было не так, как он вообразил, и она в самом деле оплакивает своего мужа? - Простите меня, эрэа маркграфиня, - сказал он нерешительно. - Если вы не хотите меня видеть, я немедленно покину Агмштадт. Гибель маркграфа в самом деле была трагической. Его подданные могут утешать себя, что он пал с оружием в руках, как древние конунги агмов, но вам от этого не легче. - Жорж, вы не умеете лгать, и не пытайтесь говорить, как политик, - женщина покачала головой. - Вам ли не знать, почему я не могу оплакивать своего мужа, как должно. Но мой брат Эрвин... и множеств других погибших... - Простите, я не сразу об этом подумал, - покаянно произнес герцог. Эрвин Ноймаринен, брат Фриды, был женат на Катарине Ариго, родной сестре Жермона. Но брак этот, хоть и заключенный по любви, по крайней мере, с одной стороны, счастья не принес никому. Вначале хитрая графиня уговорила мужа перейти в эсператистскую веру, а прошлой осенью убедила поддержать претендента на престол, принца Альдо, считающего себя Раканом. Жоржу Эпинэ, как никому, понятно было, что руководило Эрвином, но, в отличие от него, тот отдал свое сердце недостойной женщине. Набранную с бору по сосенке армию лже-короля разгромил Рокэ Алва, сам претендент погиб в той битве, и почти все его офицеры, включая и Эрвина - тоже. А вдохновительница его предательства теперь ждала своей участи в ноймарской тюрьме под надежной охраной. - Моему несчастному брату все же повезло, что он не успел разочароваться в своей любви, - задумчиво проговорила Фрида. - Когда бесноватые уже почти добрались до нас, я тоже думал, что, по крайней мере, умру счастливым - с мыслью о вас и вместе с друзьями, - признался Эпинэ. - Но теперь нам предстоит жить, а не умирать. Не разочаруетесь ли вы во мне позднее? - поинтересовалась женщина. Для герцога Эпинэ не было в ее словах слова "разочарование", он услышал лишь намек на будущее. - Позднее? - переспросил он, взяв ее за руки. - Вы хотите сказать, что оно будет у нас? Наше общее будущее? - Если только вы за это время не успели передумать, - лукаво заметила женщина. - Конечно, придется подождать, но вряд ли долго. У меня нет детей, ради которых следовало бы соблюдать все приличия. И бергеры, как никто, умеют ценить отпущенное нам время. Думаю, к концу этого года мы уже сможем пожениться. Герцог Эпинэ не сразу смог заговорить - что-то сжало его горло, и он вынужден был ответить Фриде не словами, а поцелуем - первым со дня их встречи. К ожидавшим в гостиной Райнштайнеру и Ариго они вышли вместе, сияя улыбками - здесь все были свои, и Фриде не приходилось изображать безутешную вдову. Она готова была к новой жизни, которой распорядится сама, а не ее семья. В конце концов, иногда мечты все-таки сбываются.
Janna: Черная Молния, спасибо за сказку! Эпиграфы весьма гармонируют с текстом
Черная Молния: Janna, большое спасибо вам и всем, кто прочитал этот фик, если, конечно, таковые еще есть!))) Да, теперь только и остается, что рассказывать себе сказки. Последний фильм меня окончательно в этом убедил, хотя я написала этот фик еще до его выхода. Кое-что, правда, как выяснилось, угадала, например, вот это: Не будь Катарины, герцог давно приказал бы ускорить отъезд, даже если бы ему в этом случае осталось лишь умереть у ног своей королевы. Написаны эти слова еще в сентябре, и что же? В жигуновском фильме он примерно так и поступил. Как видно, мне все-таки неплохо удалось понять, на что он может быть способен... А сказки тоже нужны: Если новый рассвет встает из-за крыш И любовь обручальным сплелась кольцом, Это - просто чтоб ты не плакал, малыш, Это - добрая сказка со счастливым концом. *** Но зачем этот бред не дает прожить, От несчастий чужих отводя лицо?.. А затем, чтоб другому помочь сложить Рукотворную сказку со счастливым концом. (М.Семенова) А за эпиграфы для фика моя огромная благодарность их авторам, и прежде всего - моему земляку, ныне известному поэту и певцу Денису Майданову: половину эпиграфов я заимствовала именно из его песен. Уж очень они подходят, не только по смыслу, но и своей энергетикой. Кто слушал, тот знает, сколько в них страсти и силы, под стать нашим героям.
анмашка: Черная Молния , очень красиво получилось!
Черная Молния: анмашка, спасибо большое. Жаль, что более подробных отзывов мне, как видно, не дождаться. Что, собственно, получилось-то? Что понравилось читателям, что - не очень?
S.m.: Черная Молния пишет: Жаль, что более подробных отзывов мне, как видно, не дождаться. ох, Черная Молния, зря Вы так... Мне, например, очень понравилось. Хоть я никогда не читала "Отблески Этерны", но Вы так ярко, сочно, красочно описали Кэртиану и ее обитателей, что захотелось прочесть о них побольше (и даже увидеть все это воочию, что, конечно же, невозможно, но Вы помогли увидеть хотя бы на короткое время через Ваш текст, как через зеркало королевы Алисы) Эпинэ так вообще - муррр Очень порадовалась за Вашу Катарину, что и ей перепало немного (или много ) сачстья. Очень классно связали воедино два мира через древние легенды. Красиво и пламенно получилось. Немного жаль всех добровольно обрекших себя на "ссылку" в Новый Свет. Что ж за жизнь там ждет? Явно хуже и мрачнее, чем в Кэртиане! И никакого великого королевства они там не построят... Рай в шалаше прекрасен первые несколько лет... Надеюсь, королева Анна по прошествии времени не пожалеет, что бросила все, к чему привыкла с рождения, ради лишь призрачной(?) возможности быть любимой (все-таки, в ее случае, мне показалось, это больше "быть любимой", чем "любить", и поэтому жаль герцога. Надеюсь, что он не окажется в итоге "козлом отпущения" за "бесцельно растраченную в нищете жизнь". Как-то так...
Черная Молния: S.m. благодарю вас за отзыв! Я думаю, не стоит так пессимистически относиться к "добровольным изгнанникам": почему сразу никакого государства не построят, и почему им со временем вместо шалаша не построить дворец? Другое дело, что моих способностей не хватит, чтобы показать, как это произойдет, но я почему-то надеюсь на лучшее. С энергией Бекингэма и способностями мушкетеров - да ничего не добиться? По крайней мере, я думаю, уж хуже, чем на своей родной половине земного шара, им точно не будет. А что до Бекингэма - пока Анна рядом с ним, он точно об этом не пожалеет, да и она здесь все-таки его любит больше, чем могла себе позволить в каноне. А что до Кэртианы - собственно повествование об этом мире идет совсем не о том времени и не о тех героях, что взяты мной. И королева Алиса, и герцог Эпинэ, и многие другие люди их поколения ко времени действия книг уже умерли, о них лишь упоминается, хоть и довольно часто - кашу, заваренную ими при жизни, потомки расхлебывают до сих пор. Тут у меня, конечно, к канонному времени многое изменилось. Если прочитаете когда-нибудь "Отблески Этерны", сравните. Но, надеюсь, что и у героев "Трех мушкетеров" все сложилось хорошо. Еще раз спасибо за отзыв!)))
полная версия страницы