Форум » Наше творчество » Сценарий к "Мушкетерам" » Ответить
Сценарий к "Мушкетерам"
Lumineux: Сценарий к экранизации трилогии А. Дюма о мушкетерах Скажу сразу, мы не будем снимать кино ) Мы просто пишем сценарий. О том, зачем нам такой сценарий, о том как возникла идея написания такого сценария - здесь: http://dumania.borda.ru/?1-7-0-00000401-000-0-0-1509101637 Манифест авторов сценария 1. Участвовать в создании сценария может каждый зарегистрированный участник форума при условии соблюдения всех пунктов этого манифеста. 2. Мы пишем сценарий сериала. Это сериал по трилогии Дюма - с самого начала книги "Три Мушкетера" до самого конца книги "Виконт де Бражелон". Придерживаемся текста автора по возможности наиболее четко. Делаем "проекцию" книги на экран. Насколько это только возможно для кино. 3. Описываем действия и обстановку ярко и зримо, но максимально беспристрастно, следуя «букве автора» и не считаясь со своими симпатиями и антипатиями. Бережем вкусные детали канона. 4. Сначала мы пишем сценарий по первой книге. Когда первую закончим, тогда принимаемся за вторую и так далее. 5. Пишем и выкладываем по одной главе. Можно не в хронологическом порядке. Берем в работу любую главу на выбор, превращаем ее в сценарий и выкладываем в этой теме. 6. Пишем литературный сценарий. Описываем то, что будет происходить на экране. Без эпитетов. Действия и минимальные необходимые описания. По возможности используем только такие слова, которые трактуются однозначно. 7. Описания действий из книги заменяем в сценарии самим действием. 8. Диалоги оставляем авторские (Дюма), возможно сокращение длинных реплик. 9. Прямую речь оформляем по закону пьесы: имя персонажа - двоеточие - его слова. Реплика каждого персонажа с новой строки. 10. В конце главы пишем примечания к тексту, в которых подробно описываем (если это необходимо) пожелания к актерам о том, как играть ту или иную ситуацию. 11. Пишем уникальные сцены. Которые, по возможности, не повторяют уже существующие в других экранизациях. 12. Прежде чем приступить к работе, знакомимся с содержимым следующих ссылок: 12.а. Вкратце, как работать над литературным сценарием и чем он отличается от режиссерского - http://skarb-papcha.ru/ru/chitalnyj-zal/masterskaya-teksta/468-kak-napisat-kinosczenarij.html - читать обязательно! 12.б. Книга для сценаристов и не только: https://www.e-reading.club/bookreader.php/39227/Mitta_-_Kino_mezhdu_adom_i_raem.html - обязательно посмотреть! Все вопросы, рабочие моменты, уточнения и т.д. в этой теме: http://dumania.borda.ru/?1-7-0-00000401-000-0-0-1509101637 Здесь - готовые главы, обсуждения, отзывы, пожелания к авторам сценария. Главы в хронологическом порядке будут выложены сюда: https://docs.google.com/document/d/1GeLVD5rGFr79019CPA2of7QSnDpog-XO5FGn4VG_2Pg/edit?usp=sharing. В этом файле авторы смогут в любой момент внести в текст необходимые исправления. Работа очень творческая! Приглашаем всех желающих поучаствовать! Ну что же! Начинаем! Всем авторам - удачи! Присоединяйтесь!!!
Стелла: Глава 1. Бесконечные ряды архивов " Национальной библиотеки". Благообразный архивариус, порывшись на полках, достает старинную тетрадь в кожаном переплете с металлическими застежками и раскрывает ее на титульном листе. Далее – рукописный текст" Воспоминания графа де Ла Фер о некоторых событиях, происшедших во Франции к концу царствования короля Луи 13 и в начале царствования короля Луи 14"( текст на французском.) Затем руки в манжетах по моде 1844 года кладут тетрадь на стол, заваленный фолиантами. Крупным планом - мостовая средневековой улицы. По сторонам, в тени домов – грязный, подтаявший лед. На середине мостовой мальчуган пускает кораблик из щепки. Рядом – лохматая псина с интересом наблюдает, как ручеек талой воды увлекает кораблик. Издали доносится шум, который привлекает внимание мальчугана. Подхватив свой кораблик и кликнув пса, мальчик спешит на шум. Люди сходятся на площадь, переговариваются, лают собаки, где-то надсадно орет осел, кто-то на бегу пристегивает портупею, у кого-то жена поспешно затягивает, стоя на пороге дома, ремешки кирасы, и тут появляется ОН. Сначала видно петушиное перо на берете, потом под ним обнаруживается взлохмаченная кудрявая шевелюра вокруг мальчишески-задорной физиономии, отмеченной закрученными, но жидковатыми, усами. Всадник, почти мальчишка, восседает на желто-оранжевом мерине, который вышагивает, опустив морду ниже колен. Всадник сидит, уперев правую руку в бок, левой небрежно держит поводья, и вся его поза говорит о том, что ни одна собака не посмеет облаять его. Заставка, как в старых фильмах, словно страница из рукописей. Надпись" неделей ранее" Старый дом в горной местности. На всем – следы бедности. Раскрытое окно и у него – старая женщина, одетая так, как одеваются женщины в Гаскони. Она гладит по голове, по плечам, уже знакомого нам юношу, плачет, не скрывая слез. Из соседней комнаты слышно, как кто-то зовет: " Сын мой, я жду!" Старуха торопливо целует сына в лоб и крестит его. Потом подталкивает к дверям и улыбается потерянной улыбкой. Юноша утирает глаза, и шмыгнув носом, решительно отправляется на зов. Небольшая зала, увешанная старым оружием и ржавыми доспехами. У окна, забранного стеклом с мелкими переплетами, седовласый господин, одетый по моде Генриха 4. Характерный орлиный профиль, острый подбородок, ярко выраженные скулы – портрет вошедшего юноши в старости. Д'Артаньян-отец: Сын мой, при дворе, в том случае, если вы будете там приняты, на что, впрочем, вам дает право древность вашего рода, поддерживайте ради себя самого и ваших близких честь вашего дворянского имени, которое в течение более пяти столетий с достоинством носили ваши предки. Под словом «близкие» я подразумеваю ваших родных и друзей. Не покоряйтесь никому, за исключением короля и кардинала. Только мужеством – слышите ли вы, единственно мужеством! – дворянин в наши дни может пробить себе путь. Не опасайтесь случайностей и ищите приключений. Вступайте в бой по любому поводу, деритесь на дуэли, потому что дуэли воспрещены. Я могу, сын мой, дать вам с собой только 15 экю, коня и те советы, которые вы только что выслушали. Кроме того, я дам вам рекомендательное письмо к нашему земляку, господину капитану королевских мушкетеров де Тревилю, который начинал как вы, мой мальчик, и сделал головокружительную карьеру при дворе. Явитесь к нему с этим письмом, следуйте его примеру и действуйте так же, как он. После этих слов г-н д'Артаньян-отец вручает сыну собственную шпагу, целует его в обе щеки, благословляет и легонько подталкивает к стоящей в дверях матери. Та дает ему узелок с его вещами, листок с рецептом от всех болезней, и, облобызав в свою очередь, ведет к выходу. Старики доводят его до крыльца, смотрят, как он садится в седло на своего мерина, и провожают взглядом, пока он не скрывается за поворотом. Следующий эпизод представляет из себя все ту же площадь перед "Вольным мельником". Господин сурового вида в темно-фиолетовом костюме, стоя перед дверями гостиницы, переговаривается с парочкой угодливого вида слуг. Слышен громкий смех. Д'Артаньян настораживается: разговор идет явно о нем и его коне. И до него долетает: Рошфор: Эта лошадь в самом деле ярко-желтого цвета или была таковой. Цвет лютика. До сих пор он был редкостью у лошадей. Д'Артаньян: Смеется над конем тот, кто не осмелится смеяться над его хозяином! –(юноша берется за эфес шпаги). Рошфор: Смеюсь я, сударь, редко, но надеюсь сохранить за собой это право смеяться, когда пожелаю. Д'Артаньян: А я не позволю вам этого делать, когда я этого не желаю! Рошфор: В самом деле? (незнакомец спокойно улыбается). – Что же, это вполне справедливо. – (он разворачивается и уходит, не замечая, что юноша вытащил шпагу из ножен и бросился за ним с криком): Д'Артаньян: Обернитесь, сударь, как бы мне не пришлось ударить вас сзади! Рошфор: Ударить меня? ( дворянин круто разворачивается, с удивлением и презрением глядя на д'Артаньяна). Вы что, с ума спятили, милейший? ( и с досадой, вполголоса) - вот досада, король везде ищет храбрецов, чтобы пополнить ряды своих мушкетеров.( в это время гасконец делает яростный выпад, Рошфор вынужден выхватить шпагу, но в дело вмешивается трактирщик со своей прислугой.) Рошфор: Черт бы побрал этих гасконцев! Посадите его на этого оранжевого конька и пусть убирается. Д'Артаньян: Не раньше, чем я убью тебя, трус! Рошфор: Эти гасконцы неисправимы! Ну, что ж, всыпьте ему хорошенько, раз ему так хочется. Трактирщик со своими поварятами добросовестно лупят палками и в результате на земле оказывается недвижимый д'Артаньян. Хозяин с помощью слуг поспешно уносит его в трактир. Рошфор не спеша заходит за ними и усаживается у окна, так, чтобы видеть площадь. К нему тут же подбегает трактирщик с кувшином и стаканом. Рошфор делает несколько глотков, не спуская глаз с улицы. Рошфор: Ну, как поживает этот одержимый? Хозяин: Ему уже лучше: он совсем потерял сознание. Рошфор: В самом деле? Хозяин: Но до этого он из последних сил звал вас, бранился, и требовал удовлетворения. Рошфор: Вы обыскали его? Хозяин: Да, пока он был в обмороке. У него в узелке оказалось 11 экю, и одна сорочка, но я должен предупредить вас, ваша светлость, что в пылу гнева он похлопывал себя по карману приговаривая: "Посмотрим, что скажет г-н де Тревиль, когда узнает, что меня, который находится под его покровительством, посмели оскорбить." Рошфор: А что было у него в кармане? Хозяин: ( нагибаясь к его уху, трагическим шепотом) Письмо на имя господина де Тревиля. Рошфор: ( сквозь зубы) Дьявол! Неужто Тревиль подослал ко мне этого гасконца? Только бы он не увидел миледи. ( к трактирщику) Где он? Хозяин: На втором этаже, в комнате моей жены. Он мешает вам? Рошфор: Разумеется. Где его вещи? Хозяин: И камзол и сумка остались внизу. Рошфор: Моя лошадь готова? Хозяин: Ждет вас у входа, Ваша милость. Слышен грохот подъезжающего экипажа и Рошфор поспешно выходит наружу. В это время на лестнице появляется полуоглушенный гасконец. Он, покачиваясь, начинает спускаться по лестнице, и тут замечает в окне Рошфора, занятого беседой с дамой в карете. Дама очень хороша собой и богато одета. Д'Артаньян подкрадывается и слышит весь их разговор, который зрителю недоступен. Рошфор: Поезжайте своим путем, миледи, а я поеду своим. Миледи: Не проучив этого дерзкого мальчишку? Д'Артаньян: Этот мальчишка сам кого угодно проучит! Миледи: ( увидев, что Рошфор хватается за шпагу) Вспомните, что любое промедление может все погубить! Рошфор с досадой оставляя эфес в покое): Вы правы. ( вскакивает на коня, кучер миледи погоняет лошадей и они исчезают). Хозяин: А счет кто оплатит? Д'Артаньян: Трус, Подлец, самозваный дворянин!( падает без чувств) Юноша ищет в своей одежде письмо, сидя на кровати в комнате на втором этаже. Ищет долго и безуспешно. Стоящий рядом трактирщик мнется, не решаясь заговорить. Наконец, он решается, и, тщательно заперев двери, трагическим шепотом сообщает: Хозяин: Письмо у вас, сударь, должно быть, похищено. Д'Артаньян: Кем? Хозяин: Вчерашним неизвестным дворянином. Он видел ваш камзол. Бьюсь об заклад, это его рук дело. Д'Артаньян: ( важно) Если это так, я пожалуюсь господину де Тревилю, а он пожалуется королю. Он вытаскивает из кошелька пару монет, расплачивается с хозяином, который провожает его до ворот с шапкой в руках, и мы видим, как он, верхом, бодрой трусцой удаляется по подмерзшей дороге. На горизонте возникают очертания старого Парижа.
Lumineux: Огромнейшее спасибо Вам, Стелла, за прекрасное начало! Сразу видно, что написано художником )) Вы сразу увидели все картинка и нам описали здОрово ))) Про рукопись в самом начале – очень неожиданно и просто супер! И в остальном отлично – так много деталей, и, главное, коротко и все самое основное сохранено. Только есть несколько моментов, которые вызывали вопросы. Бесконечные ряды архивов " Национальной библиотеки". Благообразный архивариус, порывшись на полках, достает старинную тетрадь в кожаном переплете с металлическими застежками и раскрывает ее на титульном листе. Далее – рукописный текст" Воспоминания графа де Ла Фер о некоторых событиях, происшедших во Франции к концу царствования короля Луи 13 и в начале царствования короля Луи 14"( текст на французском.) Затем руки в манжетах по моде 1844 года кладут тетрадь на стол, заваленный фолиантами. Благообразный архивариус – современного вида? Надо уточнить. И еще, не могли бы Вы сразу привести тут французский текст и перевод? Мне кажется, так было бы лучше… Старый дом в горной местности. На всем – следы бедности. Раскрытое окно и у него – старая женщина, одетая так, как одеваются женщины в Гаскони. Наверно «одевались»? И в какое время? Кроме того, я дам вам рекомендательное письмо к нашему земляку, господину капитану королевских мушкетеров де Тревилю, который начинал как вы, мой мальчик, и сделал головокружительную карьеру при дворе. «Головокружительная» карьера – по-моему, как будто не оттуда фраза ) Та дает ему узелок с его вещами, листок с рецептом от всех болезней, и, облобызав в свою очередь, ведет к выходу. То есть, мать сует ему листочек с рецептом? Куда он прячет этот листок? А дальше нужен какой-то переход обратно из «воспоминаний». Типа той же страницы книги, которая переворачивается, наверно… Рошфор: В самом деле? (незнакомец спокойно улыбается). – Что же, это вполне справедливо. – (он разворачивается и уходит, не замечая, что юноша вытащил шпагу из ножен и бросился за ним с криком): Д’Артаньян спрыгивает с лошади или верхом бросается следом? Куда они двигаются? Вдоль по улице? Рошфор: Черт бы побрал этих гасконцев! Посадите его на этого оранжевого конька и пусть убирается. Значит, он все-таки спешился до этого? Трактирщик со своими поварятами добросовестно лупят палками и в результате на земле оказывается недвижимый д'Артаньян. Хозяин с помощью слуг поспешно уносит его в трактир. Тут не понятно, что трактирщик и хозяин – одно и то же лицо. Наверно, лучше называть каждого персонажа каким-то одним образом. Если это имя, то пусть везде будет одно и то же (например, если Атос, значит, графом де Ла Фер мы его уже не зовем) Рошфор: А что было у него в кармане? Хозяин: ( нагибаясь к его уху, трагическим шепотом) Письмо на имя господина де Тревиля. Кажется, у него еще был рецепт матушки. Или его не нашли? Почему? Д'Артаньян подкрадывается и слышит весь их разговор, который зрителю недоступен. Рошфор: Поезжайте своим путем, миледи, а я поеду своим. Миледи: Не проучив этого дерзкого мальчишку? Д'Артаньян: Этот мальчишка сам кого угодно проучит! Миледи: ( увидев, что Рошфор хватается за шпагу) Вспомните, что любое промедление может все погубить! … Вы пишите, что разговор не доступен для зрителя, но приводите разговор. Или это уже другой разговор? Нужно это как-то пояснить
Стелла: Я думала, все эти нюансы остаются на усмотрение уже режиссера и художников с операторами. Дело же в том, что после литературного сценария пишется режиссерский, и вот он и раскладывает сценарий уже поминутно и посекундно. ( в учебном материале есть даже пример графика). Надо же все же что-то и съемочной группе оставить для фантазии. Французский текст Мемуаров привести не проблема, только это же опять работа уже для группы. Благообразный архивариус - это Полен Парис, друг Дюма-Маке. Естественно, что рукопись находит он, потому как никому из современников это пока не удалось. То, что по-мелочам здесь уже не исправишь- это останется, а в папке исправлю, конечно.
Стелла: Ну, вот, все правки внесла в папку. Пишу дальше. Кто еще готов продолжать - пора делить главы.
Стелла: Глава 2. Утренний Париж похож на просыпающийся муравейник. Снуют телеги зеленщиков, молочников, хозяйки громко перекликаются между собой, высовываясь из окон, чтобы проветрить постель или окликнуть торговца, под ногами копошатся дети, нищие и всевозможная живность. Время от времени проезжает невыспавшийся всадник с недовольным лицом, бряцая алебардой слоняется ранний жандарм, в переулке между домами о чем-то шепчутся подозрительные личности. Среди этой толкотни пробирается д'Артаньян. На нем старый камзол, но на него нашит сверкающий галун, споротый с отцовского платья его матушкой, новая шляпа со страусовым пером, и начищенные до зеркального блеска старые сапоги. Конь продан за три экю, зато найдено подобие квартиры на улице Могильщиков. До Старой Голубятни, где находится отель Тревиль, рукой подать. Девять утра, но двор особняка кишит народом. Повсюду – голубые плащи королевских мушкетеров. Портшезы, пара карет, всадники, пешие, военные и гражданские – это, как продолжение парижской утренней суеты. Молодой гасконец ищет, как пробраться к лестнице в этой толчее, и слух его улавливает знакомый звук скрестившихся шпаг. Он привстает на ходу на цыпочки, чуть не подпрыгивает: где-то идет бой, и он жаждет его увидеть. Наконец, он приближается к подножию широкой лестницы, и тут глазам его предстает четверка мушкетеров, затеявших игру боевым оружием. Трое внизу уже с кровавыми следами на лице и руках, четвертый, парой ступеней выше – невредим, и блестяще отбивается от остальных. Со всех сторон слышны одобрительные возгласы, кто-то подбадривает неудачников. Д'Артаньян, на мгновение задержавшись, чтобы взглянуть на эту гасконаду, одной рукой прижимая к ногам шпагу, а другой придерживая шляпу, проскальзывает, наконец, во входную дверь, в последний раз оглянувшись на бретеров. В коридоре к нему подходит слуга, и гасконец говорит ему, что он желает засвидетельствовать свое почтение господину де Тревилю. Он почти у цели – заветная дверь Тревилевского кабинета перед ним. Неподалеку от гасконца собралась многочисленная и шумная группа военных. Центр ее – высокий, широкоплечий мужчина, пышноволосый, жизнерадостный, пышущий здоровьем, несмотря на нарочитое покашливание. На нем светло-голубой поношенный камзол и плащ алого бархата, ниспадающий почти до пола. На груди сверкает золотым шитьем роскошная перевязь. Портос: Ничего не поделаешь, это входит в моду, хоть и расточительство. Но родительские денежки надо же куда-то девать. Мушкетер: Портос, не старайся нас уверить, что этой перевязью ты обязан отцовским щедротам. Не преподнесла ли ее тебе дама под вуалью, с которой я тебя встретил в воскресенье? Портос: Нет, клянусь честью, я купил ее на собственные деньги. Другой мушкетер: Ага, купил точно так же, как я – вот этот новый кошелек: на те самые деньги, которые моя возлюбленная положила в старый. Портос: Арамис, не правда ли, что я заплатил за нее двенадцать пистолей? Черноволосый юноша в форме мушкетера, изящный, с нежным лицом, с ласковой улыбкой, белоснежными зубами и длинными, как у девушки ресницами над черными глазами, кивком головы подтверждает, что Портос говорит сущую правду. Первый мушкетер: Господа, а какого вы мнения о том, что рассказывал конюший господина де Шале? Портос: ( с живостью) А что он рассказывает? Первый мушкетер: Он рассказывает, что встретился в Брюсселе с Рошфором, переодетым капуцином. Благодаря такому маскараду этот верный слуга кардинала провел господина де Лэга, как последнего болвана. Портос: А это правда? Первый мушкетер: Я это от Арамиса слышал. Арамис: Портос, я вам рассказывал об этом вчера. Не стоит к этому возвращаться. Портос: Не стоит возвращаться? Черт возьми, как быстро вы все решаете! Кардинал выслеживает дворянина с помощью предателя, похищает у него письма, на основании этих писем добивается казни Шале под нелепым предлогом, что Шале хотел убить короля и женить королеву на его младшем брате, и вы полагаете, что к этому не стоит возвращаться, когда все ломают себе головы над этой загадкой! (возмущенно) Не стоит к этому возвращаться! Арамис: (покорно) Ну, что ж, вернемся, раз вы так этого желаете. Портос: Будь я конюшим господина Шале, я бы проучил этого Рошфора. Арамис: (спокойно) А вас проучил бы Красный герцог! Портос: (хлопая в ладоши) Красный герцог! Я постараюсь распространить эту остроту, не сомневайтесь. Какой вы остряк, Арамис! Жаль, что у вас не было возможности следовать своему призванию! Какой аббат мог бы получиться из вас! Арамис: О, это только временная отсрочка: рано или поздно я все же буду аббатом: я продолжаю изучать богословие. Второй мушкетер: Вы ждете какого-то события, чтобы облачиться в сутану, которая висит у вас в шкафу под плащом мушкетера? Первый мушкетер: Он ждет, чтобы королева подарила стране наследника. Арамис: (с лукавым смешком) Говорят, что лорд Бэкингэм во Франции. Портос: Арамис, друг мой, сейчас вы неправы, и любовь к остротам заставила вас перешагнуть границы. Вам бы не поздоровилось, если бы вас услышал господин де Тревиль. Арамис: (сдвинув брови) Портос, вы собираетесь учить меня? Портос: Будьте мушкетером или аббатом, но не тем и другим одновременно. (увидев реакцию Арамиса, предупреждающе поднимает руку) Нет-нет, не будем ссориться, прошу вас. Атос на днях уже вам говорил, что вы едите из всех кормушек, а вам хорошо известно условие, которое втроем мы заключили. К тому же, пусть болтают что угодно о короле и кардинале, но королева - священна. Арамис: Портос, вы самонадеянны, как Нарцисс, а вам хорошо известно, что я терплю нравоучения только от Атоса. Мне же ваша роскошная перевязь не внушает особого доверия к вашим благородным чувствам. Я стану аббатом, если сочту нужным, а пока я – мушкетер. И пока говорю то, что считаю нужным. Например: вы мне надоели, Портос! Портос: Арамис! Арамис: Портос! Собравшиеся: Господа, господа! Лакей: (появляясь на пороге кабинета де Тревиля) Господин де Тревиль ждет господина д'Артаньяна. Д'Артаньян, со вздохом облегчения, в полном молчании пересекает приемную и входит в кабинет капитана.
Lumineux: Стелла пишет: Я думала, все эти нюансы остаются на усмотрение уже режиссера и художников с операторами. Дело же в том, что после литературного сценария пишется режиссерский, и вот он и раскладывает сценарий уже поминутно и посекундно. ( в учебном материале есть даже пример графика). Надо же все же что-то и съемочной группе оставить для фантазии. Уверена, режиссеру и его группе тоже будет, чем заняться ))) Они будут раскладывать сценарий посекундно и решать кучу разных мелочей, о существовании которых мы даже не подозреваем Но мы же хотим сделать качественную, грамотную вещь. Значит, нужно быть внимательным к деталям. Ну, это ИМХО. Постараюсь не придираться к совсем уж мелочам ))) Хотела спросить, можно поработать корректором в файле? (Я имею в виду только подкорректировать кое-где пунктуацию)
Стелла: Конечно, поработайте. Только сверяйтесь с Дюма, потому что я много текста брала оттуда. Практически все диалоги. И давайте делать разбивку - я сегодня выложу еще одну главу, но с той недели у меня начинается запарка с внуками и это может получиться на года два. Работать я все равно буду, но так интенсивно вряд ли получится.
Lumineux: Делайте, сколько сможете (и сколько захотите), Стелла! Я очень рада и очень благодарна Вам за поддержку идеи и за столь виртуозное исполнение! Я подхвачу на следующей неделе, как раз только разгребу немного по работе.
Стелла: Lumineux , кроме сценария у вас еще хвост имеется. Вы говорите, " сколько захотите делайте". У меня аппетит непомерный, я и все могу захотеть. ))) Но надо жадничать в меру.
Стелла: Глава 3. Кабинет Тревиля – это взрывная смесь всего, что может олицетворять военного, придворного и стратега. В углу – сверкающие новизной доспехи, на стенах – портреты полководцев и оружие, на огромном столе – карта Парижа, и устрашающих размеров чернильница с орлиным пером. Сам капитан в нетерпении расхаживает по кабинету, то и дело поглядывая на дверь. Вошедшего д'Артаньяна, поклонившегося ему едва ли не до земли, бормочущего приветствие заплетающимся от волнения языком, и оттого немилосердно выдавая беарнский акцент, он едва слушает, хотя и улыбается благосклонно. Д'Артаньян: Ваше Сиятельство, позвольте мне… позвольте мне засвидетельствовать вам свое уважение и … и уважение моего дорогого отца… который имел честь… имел честь быть с вами знакомым. Господин д'Артаньян, мой отец… Тут Тревиль прерывает его движением руки. Тревиль: (повышая голос от повелительного до гневного) Атос, Портос, Арамис! Портос и Арамис показываются в кабинете. Они довольно спокойны и непринужденны, хотя стоят навытяжку перед капитаном, который несколько раз проходится перед ними. Наконец, кипя гневом, Тревиль останавливается перед своими солдатами. Тревиль: (окидывая мушкетеров гневным взглядом) Известно ли вам, господа, что мне сказал король не далее, как вчера вечером? Известно? Мушкетеры: (после непродолжительного молчания) Нет, сударь. Не известно. Арамис: Но мы надеемся, что вы окажете нам честь сообщить об этом. (отвешивает изящный поклон). Тревиль: Его величество сказал мне, что впредь будет подбирать себе мушкетеров из гвардейцев господина кардинала. Портос: Из гвардейцев кардинала? Как это? Тревиль: Он пришел к заключению, что его кисленькое винцо требует подбавки доброго вина. Мушкетеры краснеют, а гасконец ищет глазами, куда бы ему спрятаться. Тревиль: (все более горячась) Да, да! И его величество совершенно прав, ибо, клянусь честью, мушкетеры играют жалкую роль при дворе! Господин кардинал вчера вечером за игрой в шахматы соболезнующим тоном, который очень задел меня, принялся рассказывать, что эти проклятые мушкетеры, эти головорезы – он произносил эти слова с особой насмешкой, которая понравилась мне еще меньше, – эти рубаки, добавил он, поглядывая на меня своими глазами дикой кошки, задержались позже разрешенного часа в кабачке на улице Феру. Его гвардейцы, совершавшие обход, – казалось, он расхохочется мне в лицо, – были принуждены задержать этих нарушителей ночного покоя. Тысяча чертей! Вы знаете, что это значит? Арестовать мушкетеров! Вы были в этой компании... да, вы, не отпирайтесь, вас опознали, и кардинал назвал ваши имена. Я виноват, я сам виноват, ведь я сам подбираю себе людей. Вот хотя бы вы, Арамис: зачем вы выпросили у меня мушкетерский камзол, когда вам так к лицу была сутана? Ну, а вы, Портос... вам такая роскошная золотая перевязь нужна, должно быть, чтобы повесить на ней соломенную шпагу? А Атос... Я не вижу Атоса. Где он? Арамис: ( с грустью) Сударь, он болен, очень болен. Тревиль: Болен? Очень болен, говорите вы? А чем он болен? Портос: Опасаются, что у него ветрянка, сударь. Весьма печальная история: эта болезнь может изуродовать его лицо. Тревиль: Ветрянка?.. Вот так славную историю вы тут рассказываете, Портос! Болеть ветрянкой в его возрасте! Нет, нет!.. Он, должно быть, ранен... или убит... Ах, если б я мог знать!.. Тысяча чертей! Господа мушкетеры, я не желаю, чтобы мои люди шатались по подозрительным местам, затевали ссоры на улицах и пускали в ход шпаги в темных закоулках! Я не желаю в конце концов, чтобы мои люди служили посмешищем для гвардейцев господина кардинала! Эти гвардейцы – спокойные ребята, порядочные, ловкие. Их не за что арестовывать, да, кроме того, они и не дали бы себя арестовать. Я в этом уверен! Они предпочли бы умереть на месте, чем отступить хоть на шаг. Спасаться, бежать, удирать-на это способны только королевские мушкетеры! Арамис и Портос дрожат от ярости, в то время, как с другой стороны двери с десяток их однополчан прильнули к дверям, ловя каждый звук, и живо реагируя на разнос Тревиля. Тревиль: Вот как! Шесть гвардейцев кардинала арестовывают шестерых мушкетеров его величества. Тысяча чертей! Прямо отсюда я отправляюсь в Лувр и подаю в отставку, отказываюсь от звания капитана мушкетеров короля и прошу назначить меня лейтенантом гвардейцев кардинала. А если мне откажут, тысяча чертей, я сделаюсь аббатом! При этих словах ропот за стеной превратился в бурю. Всюду раздаются проклятия и богохульства. Возгласы: «Тысяча чертей!», «Бог и все его ангелы!», «Смерть и преисподняя!» – повисли в воздухе. Д’Артаньян глазами ищет, нет ли какой-нибудь портьеры, за которой он мог бы укрыться, и ощущает непреодолимое желание забраться под стол. Портос: (потеряв всякое терпение) так вот, господин капитан. Нас действительно было шестеро против шестерых, но на нас напали из-за угла, и раньше чем мы успели обнажить шпаги, двое из нас были убиты наповал, а Атос так тяжело ранен, что не многим отличался от убитых, дважды он пытался подняться и дважды валился на землю. Тем не менее мы не сдались. Нет! Нас уволокли силой. По пути мы скрылись. Что касается Атоса, то его сочли мертвым и оставили спокойно лежать на поле битвы, полагая, что с ним не стоит возиться. Вот как было дело. Черт возьми, капитан! Не всякий бой можно выиграть. Великий Помпей проиграл Фарсальскую битву, а король Франциск Первый , который, как я слышал, кое-чего стоил, – бой при Павии. Арамис: И я имею честь доложить что одного из нападавших я заколол его собственной шпагой, так как моя шпага сломалась после первого же выпада. Убил, или заколол – как вам будет угодно, сударь. Тревиль:( мягко) Я не знал этого. Господин кардинал, как я вижу, кое-что преувеличил. Арамис: Но молю вас, сударь, не говорите никому, что Атос ранен! Он будет в отчаянии, если это станет известно королю. А так как рана очень тяжелая: пронзив плечо, лезвие проникло в грудь, можно опасаться… Край портьеры приподнимается и на пороге появляется новое действующее лицо: мушкетер лет 27, стройный, подтянутый, но смертельно бледный. Не спеша, он заходит в кабинет, и сдержанно кланяется. Его появление заставляет воскликнуть присутствующих в один голос "Атос!" Д'Артаньян из своего угла старательно рассматривает вновь пришедшего. Атос: (негромко, но совершенно спокойно) Вы звали меня, господин капитан? Товарищи мне сообщили, что вы звали меня и я поспешил явиться. Жду ваших приказаний, сударь! (он проходит в кабинет, направляясь к Тревилю). Тревиль: (бросаясь к Атосу) Я только что говорил этим господам, что запрещаю моим мушкетерам без надобности рисковать жизнью. Храбрецы дороги королю. (растрогано) Вашу руку, Атос! (хватает правую руку Атоса и пытается ее трясти в припадке дружеских чувств, но тут же замирает, заметив реакцию мушкетера. Тот, помертвев, делает глубокий вдох, пытаясь овладеть собой, но, покачнувшись, оседает на пол прежде, чем его успевают подхватить). Начинается суматоха. Портос и Арамис пытаются привести Атоса в чувство, но у них ничего не выходит. Тревиль: Лекаря, моего или королевского, самого лучшего! Тысяча чертей, а вдруг Атос умрет?! Крик Тревиля послужил призывом ко всем, кто был в приемной, и все хлынули к нему в кабинет. Появившийся лекарь прекратил суету вокруг Атоса, велев друзьям перенести его в соседнюю комнату. Тревиль распахнул дверь, показывая куда нести раненого и процессия, сопровождаемая лекарем, удалилась, дверь захлопнулась, а все остались в кабинете у Тревиля, устроив из нее приемную. Сыпали проклятиями в адрес кардинала и его гвардии, говорили, не понижая голоса, пока не вернулся сам Тревиль. Тревиль: Господа, прошу всех разойтись. Господин Атос пришел в сознание, состояние его не внушает опасений: это все из-за большой потери крови. Все покидают приемную, остается один д'Артаньян. Тревиль, оборачивается и замечает его. Это сразу вернуло капитана к тому, что было ранее. Тревиль: (улыбаясь) Простите, любезный земляк, я совершенно забыл о вас. Что вы хотите? Капитан – это тот же отец семейства, только отвечать он должен за большее, чем обыкновенный отец. Солдаты – взрослые дети, но так как я требую, чтобы распоряжения короля и особенно господина кардинала выполнялись... Я очень любил вашего отца. Чем я могу быть полезен его сыну? Говорите скорее, время у меня уже на исходе. Д'Артаньян: Уезжая из Тарба в Париж, я надеялся в память той дружбы, о которой вы не забыли, просить у вас плащ мушкетера. Но после всего виденного мною за эти два часа я понял, что эта милость была бы столь огромна, что я боюсь оказаться недостойным ее. Тревиль: Это действительно милость, молодой человек. Но для вас она, может быть, не так недоступна, как вы думаете или делаете вид, что думаете. Впрочем, одно из распоряжений его величества предусматривает подобный случай, и я вынужден, к сожалению, сообщить вам, что никого не зачисляют в мушкетеры, пока он не испытан в нескольких сражениях, не совершил каких-нибудь блестящих подвигов или не прослужил два года в другом полку, поскромнее, чем наш. Д'Артаньян молча кланяется. Тревиль: Но из уважения к вашему отцу я бы все же хотел бы что-то сделать для вас. Наши беарнские юноши редко бывают богаты. Полагаю, что денег у вас вряд ли хватит на жизнь… Юноша гордо выпрямился, всем своим видом давая понять, что ни у кого не просит милостыню. Тревиль: Полно, молодой человек, мне это знакомо. Я приехал в Париж с четырьмя экю в кармане и вызвал бы на дуэль любого, кто осмелился бы сказать мне, что я не в состоянии купить Лувр. Я сегодня же напишу письмо начальнику Королевской академии, и с завтрашнего дня он примет вас, не требуя никакой платы. Вы научитесь верховой езде, фехтованию, танцам. Д'Артаньян: (с чувством крайней досады) Увы, я вижу, как недостает мне того рекомендательного письма, что вручил мне перед отъездом мой отец. Тревиль: Действительно, я удивлен, что при вас нет этого волшебного ключа, столь необходимого нашему брату беарнцу. Д'Артаньян: Сударь, письмо у меня было, клянусь вам, но у меня его коварно похитили по дороге. Тревиль: Как так? Д'Артаньян: Я был неосторожен, я громко называл ваше имя. Такое имя, как ваше, должно было служить мне щитом. Тревиль: Вы кого-то подозреваете в крахе, молодой человек? Д'Артаньян: Да, человека, одетого в фиолетовый костюм, темноволосого, со шрамом на виске. Тревиль: Он ожидал женщину? Д'Артаньян: Уехал он после того, как обменялся несколькими словами с той, кого поджидал. Тревиль: А вы не слышали, о чем они говорили? Д'Артаньян: Он ей вручил ларец с распоряжениями, который она должна была вскрыть только в Лондоне. Тревиль: Так она была англичанка? Д'Артаньян: Он называл ее миледи. Тревиль: (шепчет) Это он! А я полагал, что он еще в Брюсселе. Д'Артаньян: О сударь, скажите мне, кто он и откуда, и я не буду вас просить ни о чем, даже о зачислении в мушкетеры. Ибо, прежде всего я должен с ним рассчитаться. Тревиль: Упаси вас бог от этого! Не натыкайтесь на эту скалу: вы разобьетесь, как стекло! Д'Артаньян делает движение, чтобы удалиться, но Тревиль удерживает его. Тревиль: Да погодите же! Я обещал вам письмо к начальнику академии. Или вы чересчур горды, молодой человек, чтобы принять его от меня? Д'Артаньян: Я отвечаю перед вами за то, что его не постигнет судьба письма моего отца. Тревиль садится писать письмо, а гасконец стоит у окна, выбивая марш на стекле и наблюдая за мушкетерами во дворе. Закончив письмо, Тревиль идет к юноше, протягивая ему письмо, но тот, внезапно, выбегает из кабинета с криком. Д'Артаньян: Нет, тысяча чертей! На этот раз ты от меня не уйдешь. Тревиль: Кто? Д'Артаньян: Похититель! Ах, негодяй! Тревиль: Сумасшедший! Если только… это не уловка, чтобы удрать, раз он понял, что подвох не удался.
Lumineux: О том, как "Конь продан за три экю, зато найдено подобие квартиры на улице Могильщиков" - оставляем фантазии режиссера? )) В 3 главе много диалогов и мало действий. Это не годится для кино. Когда будем разбивать на серии, надо будет подумать об этом: либо разбивать диалоги какими-то другими сценами, либо сокращать?? Или и то и другое... Стелла пишет: кроме сценария у вас еще хвост имеется Угу, помню ;) Тоже в процессе
Стелла: У меня все время в голове крутятся эти сцены в предыдущих экранизациях. Там, оставив сами события, до предела ужали диалоги. Но, сцены у Тревиля выбрасывать нельзя - это исключено. Остается сокращение диалогов. Я разговор д'Артаньяна с Тревилем ужала едва ли не втрое.
Lumineux: Может быть, между двумя событиями: 1) уход мушкетеров с Атосом и 2) возвращение Тревиля к д'Артаньяну - вставить какое-нибудь еще событие? Например, Рошфора показать, как он там в городе идет...
Орхидея: Мое мнение, что дальше ужимать уже простом некуда. Мне, вообще, из канона каждую строчку жалко. :) А событие для динамики почему бы не вставить. И ещё у вас, Стелла, главным героям дана краткая внешняя характеристика. Не добавить ли такую же де Тревилю? Мне ужасно надоело, что его изображают то коротышкой, то увальнем, то ещё как-то нелепо. Мне хотелось бы в коем-то веке увидеть статного и галантного придворного кавалера и бравого военного в одном флаконе. Что-то вроде д'Артаньяна в летах.
Стелла: Орхидея - абсолютно верно в отношении Тревиля. Ведь он, на деле, всего несколькими годами старше Атоса. Дамы, а ведь динамика - в самом диалоге. Мне тоже было страшно обидно резать текст, потому как он ситуацию описывает до тонкостей. Я не думаю, что стоит что-то вклинивать туда, какой-то эпизод. Разве что, когда д'Артаньян смотрит в окно у Тревиля, показать Рошфора, но это ничего не прибавит к эпизоду. Или показать, что троица выходит из Лувра: так это не к чему, потому что дальше - сцены на улице все равно.
jude: Стелла пишет: абсолютно верно в отношении Тревиля. Ведь он, на деле, всего несколькими годами старше Атоса. Если брать дату рождения графа де Ла Фер, высчитанную Евгенией, то Тревиль старше Атоса всего на год. Жан-Арно дю Пейре родился в 1598 г., и в 1625 г. ему - 27 лет. Лично мне очень нравится версия с молодым Тревилем. Другое дело, что капитаном он стал только в 1634, в возрасте 36 лет. Но тоже - не старик.
Стелла: Ну, я его сделала лет на 30-35. Есть и намек, что он модник.
Lumineux: Стелла пишет: Дамы, а ведь динамика - в самом диалоге. В первой части диалога, до падения Атоса - о, да, динамики много! ) Там все супер. Особенно, если представить, что Тревиль в чувствах не стоит на месте, а совершает движения по кабинету, жестикулирует, меняет интонацию и т.д. И, конечно, да, сам диалог очень динамичный. А вот во второй части, где с капитаном остается один д'Артаньян, накал страстей уменьшается и динамики, ИМХО, уже гораздо меньше. Вот тут зрителю станет скучно (Ну, опять же, ИМХО). В общем, не знаю, как вас, уважаемые авторы и читатели, но меня это очень беспокоит.
Lumineux: Еще хотела высказать такое беспокойство Я понимаю, что все такие мелочи, типа передвижения Тревиля по кабинету и т.д. - это дело режиссера. Но вдруг он окажется не достаточно талантлив и не сделает так хорошо, как могли бы сделать мы (кто болеет за этот сценарий всей душой)?..
Стелла: Lumineux , эти мелочи оставим на усмотрение режиссера, оператора и актеров. Надо же и им как-то свои амбиции удовлетворить.
Señorita: Орхидея пишет: Мое мнение, что дальше ужимать уже простом некуда А я бы наоборот урезала тот же монолог дАртаньяна-отца, скажем, или перепалку с Рошфором, и экшену, как говорят, добавила бы. Т.е. авторский текст - это конечно здорово, но д.б. мера и золотая середина (все-таки, книга и кино вещи разные, мягко говоря). Потому что и в книге-то иногда это смотрится как прием нагнать текста ради гонорара "чуть затянуть действие, подогреть ожижание" читателя. А на экране будет одна говорильня и никакого действия, и в результате - см. "Графиню Монсоро" нашу - скучищааа такая, что, зевая, можно вывихнуть челюсть.
Lumineux: "Одна говорильня и никакого действия" - это, конечно, вообще не про Дюма, но золотую середину надо искать, тут Вы правы.
Стелла: Глава 4. Приемная, затем площадка лестницы, ведущей во двор особняка. Открывается боковая дверь, оббитая штофом под цвет панелей. В дверях появляется Атос, он натягивает перчатки, пока его в полголоса убеждает врач. Мушкетер пытается по привычке пожать плечами, но этот жест вызывает у него гримасу боли. Не дослушав наставления лекаря, мушкетер делает шаг вперед, и в это мгновение в него влетает д'Артаньян, который как вихрь пронесся по направлению к лестнице. Атос взвыл от боли, схватившись за плечо. Д'Артаньян: (тяжело дыша) Простите меня! Простите меня, но я спешу. Атос: (ухватив юношу сзади за перевязь, как кота за шкирку, и не давая ему двинуться с места) Вы спешите, под этим предлогом наскакиваете на меня, говорите "простите", и считаете дело исчерпанным? (видно, что мушкетер , разозленный всем, что произошло в кабинете Тревиля и донимающей его раной, уже сам себя заводит)Не совсем так, молодой человек. Не вообразили ли вы, что если господин де Тревиль сегодня резко говорил с нами, то это дает вам право обращаться с нами пренебрежительно? (тут он, сузив глаза, покрепче берется за перевязь д'Артаньяна.) Ошибаетесь, молодой человек. Вы не господин де Тревиль. (и Атос с нескрываемой насмешкой слегка встряхивает юношу). Д'Артаньян: Поверьте мне (свободной рукой нахлобучивает чудом не слетевшую шляпу на лоб), поверьте мне, я сделал это нечаянно, и сделав это нечаянно, я сказал " Простите меня!" По-моему, этого достаточно. А сейчас я повторяю вам - и это, пожалуй, лишнее - что я спешу. Очень спешу. Поэтому прошу вас: отпустите меня, не задерживайте. (он делает движение, пытаясь освободиться от железной хватки) Атос: (выпуская перевязь и подкручивая ус) Сударь, вы невежа! Сразу видно, что вы приехали издалека. Д'Артаньян уже успел шагнуть вниз по лестнице, но слова Атоса заставили его резко притормозить. Д'Артаньян: Тысяча чертей, сударь! Хоть я и приехал издалека, но не вам меня учить хорошим манерам, предупреждаю вас. Атос: (с усмешкой, все так же покручивая ус) Кто знает! Д'Артаньян: (с сокрушенным видом) Ах, если бы я не так спешил, если бы я не гнался за одним человеком… Атос: (положив правую руку на рукоять шпаги) Так вот, господин Торопыга, меня вы найдете, не гоняясь за мной, слышите? Д'Артаньян: Где именно, не угодно сказать? Атос: Подле монастыря Дешо. Д'Артаньян: В котором часу? Атос: Около двенадцати. Д'Артаньян: Около двенадцати? Хорошо, буду на месте. Атос: Постарайтесь не заставить меня ждать. В четверть первого я вам уши на ходу отрежу. Д'Артаньян: (уже сбегая по лестнице) Хорошо, явлюсь без десяти двенадцать. Атос смотрит ему вслед, у него на лице странное выражение: смесь насмешки и сожаления. В эту минуту к нему подходит длинный и худой парень (Гримо), и Атос отдает ему какое-то распоряжение.
Стелла: Еще маленький кусочек - не устояла перед любимой сценой. Señorita , так если еще ужать разговор с отцом, будет уже похоже на пантомиму. Или : На тебе сын, три дара, и пошел на все четыре стороны в Париж.))) Логику и видимость эпохи все же мы хотим соблюсти, как и язык Дюма. Я недавно пересмотрела обеих " Монсоро". И, самое забавное, что при всей затянутости российской, скучно мне было все же на французской. Опять - те же фломастеры.
Lumineux: Стелла пишет: Атос: (ухватив юношу сзади за перевязь, как кота за шкирку, и не давая ему двинуться с места) Вы спешите, под этим предлогом наскакиваете на меня...................это дает вам право обращаться с нами пренебрежительно? (тут он, сузив глаза, покрепче берется за перевязь д'Артаньяна.) Вроде он уже держал за перевязь?
Стелла: Lumineux , держал. Но, клянусь вам, режиссер что-то свое все равно придумает - это же драка назревает. Это мгновение - так ли оно существенно? Важно, мне кажется, чтобы был сам факт - Атос его схватил. Вот с самой дуэлью - куда сложнее будет, потому что тут нужен уже постановщик боев, спец по театральному фехтованию. Тут уже все наши ремарки - несущественны будут.
Lumineux: Стелла пишет: Вот с самой дуэлью - куда сложнее будет Кто-то из актеров нашего советского фильма рассказывал, что у них в сценарии в таких местах просто было написано : "сцена боя". Тут, как раз - простор для творчества постановщиков
Стелла: А ведь, если быть объективным, то на настоящий бой, без всякой зрелищности, у Дюма описан со знанием дела. А вот режиссеры этот бой, ради красного словца зрелища ради, превращают в цирк, в беготню по стенкам и деревьям, и в кросс по пересеченной местности.
Lumineux: Стелла пишет: А ведь, если быть объективным, то на настоящий бой, без всякой зрелищности, у Дюма описан со знанием дела. А вот режиссеры этот бой, ради красного словца зрелища ради, превращают в цирк, в беготню по стенкам и деревьям, и в кросс по пересеченной местности. Тогда копируем в сценарий бои Дюма?
Стелла: Да, я думаю, так будет честнее. А то прыгает Шарль д'Артаньян по дворам и лесам, показывая противнику тыл. так бой превращается в догонялки.
Орхидея: Я тоже за описания боёв. А то превратятся европейские мушкетёры в очередной раз в восточных ниндзя.))
Стелла: Ворота у отеля Тревиль. Портос беседует с двумя караульными мушкетерами, когда за ними, во дворе, показывется д'Артаньян. Он опрометью несется по направлению к воротам, лавируя между посетителями, и одной рукой придерживая шляпу, а другой прижимая к ногам шпагу. Между Портосом и его собеседниками остается немного свободного пространства, и юноша пытается на бегу проскочить точно между мущкетерами. Но неожиданный порыв ветра запутывает его в складки плаща Портоса. Следует забавная борьба между мушкетером и копошащимся у него за спиной д'Артаньяном. Караульные держатся за бока от смеха. Портос неистово ругается, поминая всех святых, Бога и Дьявола. Портос: Дьявол! С ума вы спятили, что бросаетесь на людей? Д'Артаньян: (выглядывая из-под локтя у Портоса) Простите, но я очень спешу. Я гонюсь за одним человеком… Портос: (орет) Глаза вы, что ли, забываете дома, когда гонитесь за кем-нибудь? Д'Артаньян: (с обидой) Нет… нет, и мои глаза мне даже позволяют видеть то, чего не видят другие. (улыбается) Портос: (теряя голову от гнева) Сударь, если вы будете задевать мушкетеров, дело для вас может кончиться трепкой! Д'Артаньян: Трепкой? Не сильно ли сказано? Портос: Сказано человеком, привыкшим смотреть в лицо своим врагам! Д"Артаньян: (давясь от смеха) Еще бы! Мне хорошо известно, что тыл вы не покажете никому. Хохоча во все горло д'Артаньян продолжил путь, а Портос, в дикой ярости, сделал движение, намереваясь броситься на него.
Стелла: Расставшись с Портосом, дАртаньян бегает по улицам, но все бесполезно. Его незнакомец исчез, никто его не видел, никто ничего не знает. Бормоча себе что-то под нос, д'Артаньян доходит до особняка д'Эгильон, и тут замечает Арамиса, который беседует с двумя королевскими гвардейцами. Арамис тоже заметил гасконца, но делает вид, что с ним никогда не сталкивался. Д'Артаньян же, весть во власти учтивости, приближается к собеседникам и отвешивает им поклон, сопровождаемый приветливой улыбкой. Арамис слегка кланяется, и военные сразу же умолкают. Д'Артаньян мнется в нерешительности, он явно не знает, как убраться, не теряя достоинства, и тут он замечает, что Арамис наступил ногой на носовой платок и, видимо, не замечает своей оплошности. Наклонившись, он с самым любезным видом вытаскивает платок из-под ноги мушкетера, как крепко тот бы ни наступал на него, и подает его Арамису. Д'Артаньян: (учтиво) Вот ваш платок, сударь. Вам, вероятно, жаль было бы его потерять. Платок из тонкого батиста, весь в кружевах и вышивке и с монограммой. Арамис, сильно покраснев, выхватил платок из рук д'Артаньяна. Первый гвардеец: Так-так, теперь наш скрытный Арамис не станет уверять, что у него дурные отношения с госпожой де Буа-Траси. Эта милая дама была так любезна, что одолжила ему свой платок! Арамис бросает д'Артаньяну взгляд, не дающий повода сомневаться, что он теперь – смертельный враг гасконца. Но отвечает слащавым тоном. Арамис: Вы ошибаетесь, этот платок мне не принадлежит, и я не понимаю, почему именно мне этому господину вздумалось его подать. Мой платок у меня в кармане. (и он вытаскивает из кармана изящный батистовый платочек без монограмм.) Д'Артаньян молчит, но приятели Арамиса не унимаются. Второй гвардеец: Если дело обстоит так, я вынужден потребовать у тебя этот платок. Буа-Траси – мой близкий друг, и я не желаю, чтобы кто-то хвастал вещами, которые принадлежат его супруге. Арамис: Ты не так прочишь об этом. И хоть требование твое справедливо, я вынужден отказать тебе из-за формы, в которое оно облечено. Д'Артаньян: (робко) В самом деле: я не видел, чтобы платок выпал из кармана господина Арамиса. Господин Арамис наступил на него ногой – вот я и подумал, что платок принадлежит ему. Арамис: (холодно) И ошиблись. Кстати, (обращаясь ко второму гвардейцу) я вспомнил, дорогой мой, что связан не менее нежной дружбой с графом де Буа-Траси, так что…платок мог выпасть и из твоего кармана. Второй гвардеец: Нет, клянусь честью! Арамис: Ты будешь клясться честью, а я – честным словом, но один из нас при этом будет лжецом. Знаешь что, Монтаран? Давай лучше поделим его. Гвардейцы: (вместе) Великолепно! Соломонов суд. (смеясь, они откланиваются. Арамис тоже уходит) Д'Артаньян: (нагоняя Арамиса, который не обращает на него никакого внимания) Сударь, надеюсь, вы извините меня… Арамис: Сударь, на самом деле вы поступили не так, как подобало бы благородному человеку. Д'Артаньян: Как, милостивый государь, вы можете предположить… Арамис: Я предполагаю, сударь, что вы не глупец, и вам, хоть вы и прибыли из Гаскони, должно быть известно, что без причины не наступают ногой на носовой платок. Париж, черт возьми, не вымощен батистовыми платочками. Д'Артаньян: Сударь, вы напрасно стараетесь меня унизить Я действительно прибыл из Гаскони, и мне незачем вам напоминать, что Гасконцы не слишком терпеливы. Так что, раз извинившись, они убеждены, что сделали вдвое больше положенного. Арамис: Сударь, я сказал это вовсе не из желания искать с вами ссоры. Я, слава богу, не забияка, и мушкетер я временно. Но тут дело шло о даме, которую вы скомпрометировали. Д'Артаньян: Мы скомпрометировали. Арамис: Как могли вы подать мне этот платок? Д'Артаньян: Как могли вы обронить этот платок? Арамис: Я уже сказал, сударь, и повторяю, что платок этот выпал не из моего кармана. Д'Артаньян: Значит, сударь, вы солгали дважды, потому что я сам видел, что он выпал из вашего кармана. Арамис: Ах, вот как вы позволяете себе разговаривать, господин гасконец! Я научу вас вести себя. Д'Артаньян: А я отправлю вас назад служить обедню, господин аббат! Вытаскивайте шпагу, прошу вас, и сию минуту! Арамис: (с предостерегающим жестом) Нет-нет, милый друг, не здесь. Я согласен убить вас, будьте спокойны, но убить без шума, в укромном местечке, где вы не смогли бы никому похвастать своей смертью. Д'Артаньян: Пусть так. Только не будьте слишком самоуверены и захватите ваш платочек: он может вам пригодиться. Арамис: (с иронией) Вы, сударь, гасконец? Д'Артаньян: Да. И гасконцы обычно не откладывают поединка из осторожности. Арамис: Осторожность – качество излишнее для мушкетера. Но она необходима служителю церкви. В два часа у господина де Тревиля я буду иметь честь указать вам подходящее для поединка место. Молодые люди расходятся, обменявшись поклонами. Арамис удаляется по улице, д'Артаньян, сообразив, что время близится к полудню, почти бегом направляется в сторону Дешо. Д'Артаньян: (себе под нос) Одно утешение? Если я буду убит, то мушкетером.
Lumineux: Стелла пишет: Д'Артаньян: (себе под нос) Одно утешение? Если я буду убит, то мушкетером. Вопросительный знак - ошибка или так и должно быть?
Орхидея: Быть может, стоит уточнить, какая именно монограмма была на платке? Пресловутые инициалы К.Б. А то непонятно, в чём вообще фишка. Стелла пишет: почему именно мне этому господину вздумалось его подать. Споткнулась на этой конструкции. Как на мой взгляд, каноническое "почему этому господину взбрело на ум подать его именно мне" звучит куда стройнее.
Стелла: Lumineux - В тексте:" рассуждал он сам с собой," Как это передать в фильме? Орхидея , я уперлась в то, что многие обороты, которые органичны в книге, когда их произнесут вслух с экрана могут прозвучать немного архаично. Это убавит стремительности диалога. (Все же нельзя дословно переносить текст. не могу это объяснить - это какое-то внутреннее чувство, оно не дает мне слово в слово переписывать диалоги. Поверьте - это не лень перепечатать.
Lumineux: Стелла пишет: В тексте:" рассуждал он сам с собой," Как это передать в фильме? У Вас верно передано. Он уже один, ни к кому не обращается, тихо говорит "себе под нос", наверно пожимает плечами. Все же нельзя дословно переносить текст. не могу это объяснить - это какое-то внутреннее чувство, оно не дает мне слово в слово переписывать диалоги. А ведь правда. Это интересная мысль. Действительно, для тех, кто отлично знает текст (а текст часто повторяется из экранизации в экранизацию), фразы звучат, как заученные из учебника. Я за то, чтобы делать их более живыми, что ли...
Орхидея: Стелла пишет: я уперлась в то, что многие обороты, которые органичны в книге, когда их произнесут вслух с экрана могут прозвучать немного архаично. Это убавит стремительности диалога. Мне сам порядок слов в том предложении не понравился. Если не хотите дословно, то тогда хотя бы: "почему этому господину вздумалось подать его именно мне".
Стелла: А, согласна с вашим замечанием насчет порядка. А чтоб совсем современно: " И чего ради он именно мне подал этот платок?" К слову же: читаю сейчас сцену,( в новом переводе) когда Рауль приходит к капитану выяснять насчет Луизы. Вот это разговор! Он его так чехвостит и в таких выражениях)))) Суперсовременно звучит. Я кину эту сценку попозже, если можно будет скопировать.
Стелла: – Какого черта ты строишь такую кислую физиономию и что за могильный тон? – сказал капитан. Это что же, в Англии приобретают такие повадки? Черт подери! И я побывал в Англии, но возвратился оттуда веселый, как зяблик. Будешь ли ты говорить? – Мне надо сказать слишком многое. – Ах, вот как! Как поживает отец? – Дорогой друг, извините меня. Я только что хотел спросить вас о том же. Взгляд д’Артаньяна, проникавший в любые тайны, стал еще более острым. Он сказал: – У тебя неприятности? – Полагаю, что вы об этом отлично осведомлены, господин д’Артаньян. – Я? – Несомненно. Не притворяйтесь же, что вы удивлены этим. – Я нисколько не притворяюсь, друг мой. – Дорогой капитан, я очень хорошо знаю, что ни в уловках, ни в силе я не могу состязаться с вами и вы меня с легкостью одолеете. Видите ли, сейчас я непроходимо глуп, я жалкая, ничтожная тварь. Я лишился ума, и руки мои висят как плети. Так не презирайте же меня и окажите мне помощь! Я несчастнейший среди смертных. – Это еще почему? – спросил д’Артаньян, расстегивая пояс и смягчая выражение лица. – Потому, что мадемуазель де Лавальер обманывает меня. Лицо д’Артаньяна не изменилось. Обманывает! Обманывает! И слова-то какие важные! Кто тебе про это сказал? – Все. – A-а, если все сказали тебе про это, значит, тут есть доля истины. Что до меня, то я верю, что где-то есть пламя, раз я увидел дым. Это смешно, но тем не менее это гак. – Значит, вы верите! – вскричал Бражелон. – Если ты со мной делишься... – Разумеется. – Я не вмешиваюсь в дела подобного рода, и ты это хорошо знаешь. – Как! Даже для друга? Для сына? – Вот именно. Если б ты был чужим, посторонним, я сказал бы тебе... я бы ничего тебе не сказал... Не знаешь ли, как поживает Портос? – Сударь! воскликнул Рауль, сжимая руку д’Артаньяну. – Во имя дружбы, которую вы обещали моему отцу! – Ах, черт! Я вижу, что ты серьезно заболел... любопытством. – Это не любопытство, это любовь. – Поди ты! Вот еще важное слово. Если б ты был влюблен по-настоящему, мой милый Рауль, это выглядело бы совсем по-иному. – Что вы хотите сказать? – Я хочу сказать, что, если б ты был охвачен настоящей любовью, я мог бы предполагать, что обращаюсь к твоему сердцу и ни к кому больше... Но это немыслимо. – Поверьте же мне, я безумно люблю Луизу. Д’Артаньян заглянул в самую глубину души Рауля. – Немыслимо, повторяю тебе... Ты такой же, как все твои сверстники; ты не влюблен, ты безумствуешь. – Ну, а если бы это было не так? – Разумный человек никогда еще не мог повлиять на безумца, у которого голова идет кругом. За свою жизнь я раз сто обжигался на этом. Ты бы слушал меня, но не слышал; ты бы слышал меня, но не понял; ты бы понял меня, но не послушал моего совета. – Но попробуйте все же, прошу вас, попробуйте! – Скажу больше; если бы я имел несчастье и впрямь что-то знать и был бы настолько нечуток, чтобы поделиться с тобой тем, что знаю... Ведь ты говоришь, что считаешь себя моим другом? – О да! – Ну, так я бы с тобою рассорился. Ты бы никогда не простил мне, что я разрушил твою иллюзию, как говорится, в любовных делах. – Господин д’Артаньян, вы знаете решительно все и оставляете меня в замешательстве, в полном отчаянии, в агонии! Это ужасно! – Та-та-та! – Вам известно, что я никогда ни на что не жалуюсь. Но так как Бог и мой отец никогда не простили бы мне, если б я пустил себе пулю в лоб, то я сейчас же уйду от вас и заставлю первого встречного рассказать мне то, чего вы не желаете сообщить; я обвиню его в том, что он лжет... – И убьешь его? Вот это чудесно! Пожалуйста! Мне-то что за дело до этого? Убивай, мой милый, убивай, если это может доставить тебе удовольствие. Поступи как те, у кого болят зубы. Они говорят, обращаясь ко мне: «О, как я страдаю! Я готов был бы грызть от боли железо». На это я отвечаю им: «Ну и грызите, друзья, грызите его! Вы и впрямь, пожалуй, избавитесь от гнилого зуба». – Нет, я не стану никого убивать, сударь, – сказал Рауль с мрачным видом. – Ну да, вот вы, нынешние, обожаете подобные позы. Вы дадите себя убить, не так ли? До чего ж это мило! Ты думаешь, я о тебе пожалею? О нет, я без конца буду повторять в течение целого дня: «Что за ничтожная дрянь этот сосунок Бражелон, что за глупец! Всю свою жизнь я потратил на то, чтоб научить его как следует держать шпагу, а этот дурень дал себя проткнуть как цыпленка». Идите, Рауль, идите, дайте себя убить, друг мой. Не знаю, кто обучал вас логике, но прокляни меня Бог, как говорят англичане, если этот субъект не зря получал от вашего отца деньги. Рауль молча закрыл руками лицо и прошептал: – Нет на свете друзей, нет, нет! – Вот как! – сказал д’Артаньян. – Есть только насмешники и равнодушные. – Вздор! Я не насмешник, хоть и чистокровный гасконец. И не равнодушный. Да если б я был равнодушным, я послал бы вас к черту уже четверть часа тому назад, потому что человека, обезумевшего от радости, вы превратили бы в печального, а печального уморили бы насмерть. Неужели же, молодой человек, вы хотите, чтобы я внушил вам отвращение к вашей милой и научил вас проклинать женщин, тогда как они честь и счастье человеческой жизни?
Lumineux: Стелла, Вы бы это сразу в сценарий превратили тогда ) А так оффтоп получился Кстати, я не сравнивала, но, кажется, не очень отличается от привычного перевода. Я тоже недавно перечитывала этот момент
Стелла: Ну, можно попросить админов, чтоб они убрали этот кусок. Спрятала под кат. N.
Стелла: Глава 5. Заброшенное, с выбитыми окнами, здание монастыря. Вокруг – пустырь. Бьет полдень, когда на пустыре появляется д'Артаньян. Он почти бегом влетает через остатки ворот и оглядывается. В тени, спрятавшись от уже изрядно припекающего солнца, на камне отдыхает Атос. Юноша, ослепленный солнцем, не сразу замечает своего противника, но Атос, увидевший его раньше встает, и не спеша, с достоинством, идет ему навстречу. Заметив мушкетера, д'Артаньян снимает шляпу, и приближается к Атосу, не замечая, что перо его шляпы чуть не волочится по земле. Атос первый вступает в разговор. Атос: Сударь, я послал за двумя моими друзьями, которые и будут моими секундантами. Друзья мои пока не пришли. Я удивляюсь их опозданию: это не входит в их привычки. ДАртаньян: У меня секундантов нет.Я только вчера прибыл в Париж, и у меня нет здесь ни одного знакомого, кроме господина де Тревиля. Атос: (задумавшись) Вы знакомы только с господином де Тревилем? Д'Артаньян: Да, только с ним. Атос: (вполголоса, озадаченно) Вот так история! Но если я вас убью, я прослыву пожирателем детей! Д'Артаньян: Не совсем так, сударь! (кланяется с достоинством) Вы же делаете мне честь драться со мной не смотря на рану, которая, несомненно, тяготит вас. Атос: Очень тяготит, даю вам слово. Но я всегда в подобных случаях держу щпагу в левой руке, а это может создать для вас некоторое неудобство. Левша очень стесняет противника, когда тот не подготовлен к подобному. Сожалею, что заранее не поставил вас заранее в известность об этом обстоятельстве. Д'Артаньян : Сударь, вы бесконечно любезны и я вам глубоко признателен. Атос: (учтиво) Я, право, смущен вашими речами. Поговорим, лучше, о другом, если вы не против. (он оступается, не заметив небольшую выбоинку и лицо его искажается гримасой боли.) Ах, дьявол, как же больно вы мне сделали. Плечо так и горит! Д'Артаньян: (нерешительно поглядывает на мушкетера, потом робко) Если б вы разрешили… Атос: Что именно, сударь? Д'Артаньян:У меня есть для лечения ран чудодейственный бальзам. Мне его дала с собой матушка и я на себе испытал его действие. Атос: (с недоумением) И что же? Д'Артаньян: А то, что я уверен: через три дня вы будете исцелены, и я почту за честь скрестить с вами шпаги. Атос: (разглядывая гасконца с уважением и долей восхищения). Клянусь богом – мне это предложение по душе. И хоть я на него не согласен, это предложение благородного человека. Но мы с вами живем во времена господина кардинала, а не во времена рыцарей Карла Великого, и за эти три дня станет известно, что мы собираемся драться и нам помешают, не сомневайтесь! (оглядывает пустырь с недоумением) Да, но эти лодыри окончательно пропали, как мне кажется. Д'Артаньян: (наивно) Если вы спешите, сударь и вам угодно покончить со мной немедленно: прошу вас – не стесняйтесь. Атос: (приветливо кивая головой на слова д'Артаньяна) Эти слова мне по душе – это слова человека неглупого и благородного. Если мы сейчас не убьем друг друга (он широко улыбается), то впоследствии мне очень приятно будет беседовать с вами. Но подождем моих друзей, прошу вас, так будет приличнее. О, вот один из них уже идет! Появляется Портос, но уже без плаща и с ничем не примечательной перевязью. Д'Артаньян:: (ошеломленно) Как, ваш первый секундант – господин Портос? Атос: Да, а вам это почему-нибудь неприятно? Д'Артаньян: (отрицательно мотает головой) Нет-нет! Атос: А вот и второй! Д'Артаньян поворачивается в сторону, куда указывает Атос и замирает, пораженный. Д'Артаньян: Как? Ваш второй секундант – господин Арамис? Атос: Разумеется, Впочем, если вы прибыли из По или Дакса, вам , должно быть, не известно, что нас не видят друг без друга и в городе и при дворе нас называют Атос, Портос и Арамис или трое неразлучных. Д'Артаньян: Я – из Тарба. Атос: Тогда вы можете не знать таких подробностей. Д"Артаньян: Честное слово, господа, прозвище у вас подходящее к вашим характерам. Портос: (подходя поближе и вытаращив глаза при виде гасконца) Та-ак, и что это значит? Атос: (указывая на противника рукой и этим жестом приветствуя его) Я дерусь с этим господином. Портос: Но я тоже дерусь именно с ним! Д'Артаньян: (успокаивающе) Только в час дня. Арамис: (подходя к ним) Но я тоже дерусь именно с этим господином! Д'Артаньян: Только в два часа. Арамис: По какому поводу дерешься ты, Атос? Атос: (с некоторым сомнением) Право, затрудняюсь ответить. Он больно толкнул меня в плечо. А ты, Портос? Портос: (краснея) А я дерусь потому, что дерусь. Д'Артаньян: (улыбаясь) Мы поспорили по поводу одежды. Атос: А ты, Арамис? Арамис: (делая знак гасконцу) Я дерусь из-за несогласия по одному богословскому вопросу. Атос: Неужели? Д'Артаньян: Да, одно место из блаженного Августина, по поводу которого мы не сошлись во мнениях. (подняв голову) А теперь, господа, позвольте мне принести вам свои извинения. (заметив недоумение и протест на лицах своих противников, делает успокаивающий жест) Я просил у вас извинения на случай, если не смогу дать вам удовлетворения всем троим. Ведь господин Атос имеет право первым убить меня, и я не смогу уплатить долг чести вам, господин Портос, а обязательство, выданное вам, господин Арамис, и вовсе превращается почти в ничто. Еще раз прошу простить меня за это, милостивые господа, но только за это. Начнем? (и он выхватывает шпагу)
Lumineux: Стелла пишет: Сожалею, что заранее не поставил вас заранее в известность помарка - лишнее слово Сколько перечитываю этот кусок, все время улыбаюсь до ушей от умиления
Стелла: Кажется, только объясняя, ( вернее, пытаясь объяснить) почему он дерется, Атос начал понимать, что сам этот вызов и все остальное - это просто глупость несусветная.
Стелла: Атос: Жарко. А между тем мне нельзя скинуть камзол. (он тоже обнажает шпагу). Я чувствую, что рана моя кровоточит и не хочу смущать противника видом крови, которую не он пустил. Д'Артаньян. Я буду драться, как и вы – не снимая камзола. Портос: Все это прекрасно, но довольно любезностей: не забывайте, что мы ожидаем своей очереди. Арамис: (с раздражением) Говорите от своего имени, Портос, когда говорите подобные нелепости. Что до меня, то все, сказанное этими господами, на мой взгляд, прекрасно и достойно двух благородных дворян. Атос: (становясь на свое место) К вашим услугам, сударь! Д'Артаньян: Я ждал только вашего слова. Клинки едва успевают коснуться друг друга, как из-за угла монастыря появляются гвардейцы кардинала: Каюзак, Бикара Жюссак и еще двое. Портос и Арамис: (вместе) Гвардейцы кардинала! Шпаги в ножны, господа. Шпаги в ножны. Жюссак: (шагнув к мушкетерам и жестом приглашая остальных гвардейцев следовать за собой) Эй, мушкетеры! Вы собрались здесь драться? А как же с эдиктами? Атос: (не скрывая крайней досады) Вы крайне любезны, господа гвардейцы! Могу вас заверить, что если бы мы застали вас дерущимися, мы не стали бы мешать вам. Дайте нам волю, и вы, не затрачивая труда, получите полное удовольствие. Жюссак: Милостивые господа, я вынужден, к великому сожалению, объявить вам, что это невозможно. Долг – прежде всего. Вложите шпаги в ножны и следуйте за нами. Арамис: (копируя интонации Жюссака) Милостивый государь, мы с величайшим удовольствием согласились бы на ваше любезное предложение, но господин де Тревиль запретил нам это. Идите-ка своей дорогой – это лучшее, что вам остается сделать. Жюссак: (в бешенстве от насмешки) Если вы не подчинитесь – мы вас атакуем! Атос: (вполголоса) Их пятеро, а нас только трое. Мы снова потерпим поражение, или нам придется умереть на месте, ибо объявляю вам: побежденный, я не покажусь на глаза капитану. Мушкетеры подвинулись друг к другу поближе, Жюссак выстроил своих солдат, и тут д'Артаньян, о котором все забыли, выступил вперед. Д'Артаньян: Господа, разрешите мне поправить вас. Вы сказали, что вас трое; но мне кажется, что нас четверо. Портос: Но вы не мушкетер! Д'Артаньян: Это правда! На мне нет одежды мушкетера, но сердцем я – мушкетер. Я чувствую это и действую, как мушкетер. Жюссак: Отойдите, молодой человек! Вы можете удалиться, мы не возражаем. Спасайте свою шкуру. Торопитесь! Атос: ( пожимая руку юноши, который не сдвинулся с места при словах де Жюссака) Вы и в самом деле славный малый. Жюссак: Эй, ну что вы там? Решайтесь и поскорее. Портос и Арамис: Скорее! Надо что-то предпринять. Атос: этот молодой человек исполнен великодушия. Арамис: Нас будет трое, из которых один раненый и, впридачу, почти ребенок, а скажут, что нас было четверо. Портос: Да, но отступить! Атос: Это невозможно! Д'Артаньян: Испытайте меня, и, клянусь честью, что не уйду со своего места, если мы будем побеждены. Атос: Как ваше имя, юноша? Д'Артаньян: Д'Артаньян, сударь. Атос: Итак, Атос, Портос, Арамис и д'Артаньян! Вперед! Жюссак: Ну, соблаговолите вы решиться, наконец? Атос: Все решено, сударь! Жюссак: Каково же решение? Арамис: (одной рукой приподнимая шляпу, другой обнажая шпагу) Мы будем иметь честь атаковать вас. Жюссак: Вы сопротивляетесь? Арамис: Тысяча чертей! Вас это удивляет? Д'Артаньян дерется с Жюссаком, поминутно меняя место и нападая с разных сторон, но ни разу не повернувшись спиной к противнику. Он так быстр в движениях, так часто меняет тактику боя, что Жюссак теряет терпение и делает промах за промахом, открывая свою защиту. Гвардеец делает резкий выпад, гасконец его парирует и пока противник выпрямляется, д'Артаньян выскальзывает из-под его руки и насквозь пронзает Жюссака. Тот валится на землю, как подкошенный. Юноша выпрямляется и оглядывает поле боя. Арамис уже разделался с одним из своих двоих противников, но второй теснит его, хотя Арамис может управится и сам. Портос, дерущийся с Бикара, дурачится, хотя и он и Бикара уже успели задеть друг друга. У Портоса – кровь на предплечье, Бикара ранен в бедро. Ни тот, ни другой на собираются уступать. Атос дерется с Каюзаком, который успел его ранить еще раз. Это тот самый Каюзак, который ему нанес удар на улице Феру. Атос еле держится на ногах, но не отступает ни на шаг, молча отражая удары. Д'Артаньян ловит его взгляд и понимает, кому его помощь нужнее. Д'Артаньян: Ко мне, господин гвардеец! Я убью вас. Каюзак оборачивается, а Атос падает на одно колено. Атос: Проклятие! Не убивайте его, молодой человек. Я должен с ним свести старый счет, когда буду здоров. Обезоружьте его, выбейте шпагу… (видит, как гасконец выбивает из рук Каюзака оружие) Вот так… Отлично! Отлично! Каюзак и д'Артаньян бегут к упавшей шпаге, юноша первым добежал и наступил ногой на лезвие. Тогда Каюзак хватает шпагу гвардейца, убитого Арамисом , бросается к гасконцу, но по дороге налетает на передохнувшего Атоса. Д'Артаньян, все понявший, дает Атосу возможность самому продолжить поединок и спустя короткое время шпага мушкетера пронзает гордо гвардейца. Второй противник Арамиса, почувствовав у груди лезвие, признает себя побежденным. Остаются Портос и Бикара,. Портос балуется, морочит голову гвардейцу отвлекающими маневрами и речами, но Бикара не желает сдаваться. Бикара: (показывая шпагой точку на земле) Здесь умрет Бикара, один из всех, иже были с ним. Тогда ему приказывает это сделать Жюссак, и Бикара, отскочив в сторону, ломает шпагу о колено. Перекинув обломки через стену, он скрестил руки на груди и стал насвистывать песенку. Мушкетеры отсалютовали ему шпагами, потом пристроили на крыльце раненых, и позвонив в колокол, забрав четыре шпаги из пяти, они отправились к де Тревилю. Они идут по улицам, держась под руки, занимая всю ширину улочек средневекового Парижа, раскланиваясь со всеми встречными мушкетерами и отвечая на бесконечные приветствия. Это похоже на триумфальное шествие. Д"Артаньян шагает между Атосом и Портосом, ощущая себя если не мушкетером, то их учеником.
Стелла: К вопросу о возрасте отца д'Артаньяна. Он участвовал в войнах за веру с Генрихом 4. Получается, что отцу Шарля было не меньше 55 лет. Матери могло быть лет 40-45. На Юге женщины старятся рано.
Стелла: Глава 6. Карточная игра у короля. Король выигрывает, радуется по этому случаю, поглядывает по сторонам и замечает Тревиля, который явился без лишнего шума. Король: (кричит) Подойдите сюда, господин капитан! Подойдите, чтобы я мог выбранить вас! Его преосвященство явился ко мне с жалобой на ваших мушкетеров и так волновался, что после разговора даже слег в постель. Да что же это – головорезы, черти какие-то ваши мушкетеры? Тревиль: Нет, Ваше величество, как раз напротив: это добрейшие создания, кроткие, как агнцы, стремящиеся только к тому, чтобы шпаги их покидали ножны лишь для службы Вашему величеству. Но что поделаешь: гвардейцы господина кардинала всюду придираются к ним и бедные молодые люди вынуждены защищаться, хотя бы во имя чести своего полка. Король: Можно подумать, что речь идет о какой-то монашеской общине! Не воображайте, что я поверю вам на слово. Меня называют Людовиком Справедливым, и вот мы сейчас увидим… Тревиль: Именно потому что я полагаюсь на эту справедливость, я терпеливо и с полным спокойствием буду ждать решения Вашего величества. Король: Я не заставлю вас долго ждать. Король: (поняв, что счастье в игре ему изменяет, встает, забирает все выигранные деньги и зовет придворного) Ла Вьевиль, займите мое место. Ах, да, у меня здесь лежало восемьдесят луи – справедливость требует, чтобы вы поставили столько же и проигравшие не пострадали. Справедливость – прежде всего. Король удаляется вместе с Тревилем к одному из окон. Король: Итак, вы утверждаете, что именно гвардейцы Его преосвященства затеяли ссору с вашими мушкетерами? Тревиль: Да, Ваше величество, как и всегда. Король: Как же это произошло? Расскажите. Судья должен выслушать обе стороны. Тревиль: Все это произошло как нельзя более просто. Трое моих солдат, господа Атос, Портос и Арамис, вместе с одним молодым гасконцем, которого я только сегодня утром поручил их вниманию, собрались в Сен-Жермен и местом встречи назначили поляну около монастыря Дешо. Внезапно там появились гвардейцы во главе с господином де Жюссаком. Эта компания, в которой находились господа де Каюзак и де Бикара, не считая еще двух гвардейцев, явилась в таком составе, по-видимому, не без намерения нарушить указы. Король: Так-так. Значит, они сами собирались там драться на дуэли? Тревиль: Я не обвиняю их, но Ваше величество сами можете посудить: с какой целью пятеро вооруженных людей могут отправиться в такое уединенное место, как окрестности заброшенного монастыря? Король: Вы правы, Тревиль. Тревиль: Но, увидев моих мушкетеров, они изменили намерение, и личная вражда уступила вражде между полками. Король: (грустно) Очень печально видеть во Франции это разделение на два лагеря. Итак, вы говорите, что гвардейцы затеяли ссору с мушкетерами? Тревиль: Я говорю, что дело, вероятно, произошло именно так. ( с некоторым колебанием) Но ручаться не могу. Вы знаете, как трудно установить истину. Для этого надо обладать необыкновенной проницательностью Людовика Справедливого, сир. Король: (с чувством собственной непогрешимости) Вы правы Тревиль. Но ваши мушкетеры были не одни: с ними был юноша, почти ребенок. Тревиль: ( с пафосом) Да, Ваше величество, и один раненый. Так что трое королевских мушкетеров и один мальчик уложили четырех самых прославленных гвардейцев господина кардинала. Король: Да ведь это победа! Полная победа! Четыре человека, среди них раненый и один почти ребенок, вы говорите? Тревиль: Да, едва ли можно его назвать даже молодым человеком, но он вел себя так великолепно, что я возьму на себя смелость рекомендовать его вашему величеству. Король: Как его зовут? Тревиль: Д'Артаньян, сир. Это сын одного из моих старых друзей, который вместе с вашим отцом участвовал добровольцем в войнах за веру. Король: И вы говорите, что этот юноша хорошо держался? Расскажите мне поподробнее, Тревиль. Тревиль: Господин д'Артаньян был одет, как горожанин, и господа гвардейцы, принимая во внимание его молодость, и то, что он не принадлежал к полку мушкетеров, предложили ему удалиться, пока они не произвели нападение… Король: (обрадованно) Вот видите, Тревиль, первыми напали все же они. Тревиль: Совершенно верно, Ваше величество! Но он ответил, что всецело предан своему королю и, следовательно, остается с господами мушкетерами. Король: (шепотом) Славный юноша. Тревиль: Он действительно остался с ними, и Ваше величество приобрели прекрасного воина, ибо это именно он нанес де Жюссаку тот страшный удар шпагой, который так взбесил господина кардинала. Король: (с живостью) так это он ранил Жюссака? Он? Мальчик? Это невозможно, Тревиль! Тревиль: Именно он, сир! Король: Жюссак – один из лучших фехтовальщиков Франции. Тревиль: Что ж, он наскочил на превосходящего его противника. Король: Я хочу видеть этого юношу, Тревиль! Я хочу его видеть, и если можно что-нибудь сделать для него, мы займемся этим. Тревиль: Когда Ваше величество соблаговолит принять его? Король: Завтра в полдень. Тревиль: Привести его одного? Король: Нет, приводите всех четверых. Тревиль: В полдень, Ваше величество, мы будем в Лувре. Король: С малого подъезда, Тревиль. Кардиналу незачем знать. Тревиль: Слушаюсь, сир. Король: Вы понимаете: указ – это все-таки указ. Ведь драться, в конце концов запрещено. Тревиль кланяется, и пятясь, выходит от короля. На губах у него улыбка триумфатора. На следующий день, в восемь утра, с последним ударом колокола на церкви Сен-Сюльпис, д'Артаньян стучится в дверь дома, где проживает Атос. Атос, видимо, выглядывал его в окно, потому что делает ему приглашающий жест, и юноша вихрем взлетает по старой и скрипучей лестнице на площадку, где у дверей квартиры Атоса его уже ждет Гримо. Д'Артаньян с некоторой робостью входит в квартиру, оглядывается, и мы видим вместе с ним чистую и опрятную, но скудно обставленную комнату. На стене – небольшой портрет какого-то вельможи, одетого по моде Генриха 3, рядом поблескивает самоцветами старинная шпага. Камера на мгновение задерживается на ее лезвии, украшенном искуснейшей насечкой, потом скользит по длинной кушетке в стиле того же Генриха 3, и, наконец, останавливается на самом Атосе. Он уже готов к выходу, принимая у слуги только перчатки и шляпу. Гримо, высокий, долговязый парень, с сросшимися у переносицы бровями, с длинным носом, делающим еще длиннее его худое лицо, боязливо косится в сторону хозяина. Атос: Вы точны, мой юный друг, но мы приглашены на полдень, а сейчас только восемь часов. Вчера мы условились с Портосом и Арамисом пойти поиграть в мяч. Не хотите ли составить нам компанию. Д'Артаньян: С удовольствием… только я заранее должен вас предупредить, что я не знаком с этой игрой. Атос: Вот и будет у вас возможность поучиться. Д'Артаньян: Тем более, что мне до двенадцати все равно нечем заняться. Атос и юноша выходят на улицу и не спеша следуют в кабачок к люксембургским конюшням, лавируя между спешащих или, наоборот, фланирующих горожан. Беседовать сложно: вокруг стоит грохот проезжающих экипажей, крики торговцев, стук лошадиных подков. Портос и Арамис уже на месте и перекидываются мячом для забавы. Атос, скинув форменный плащ и камзол, становится по другую сторону площадки вместе с д'Артаньяном, поигрывая ракеткой, но при первой же попытке подать мяч, едва не падает: его рана слишком свежа для таких упражнений. Извинившись, он вынужден отойти к барьеру, д'Артаньян следует за ним, сославшись на свою неопытность, но вэто время, мяч, пущенный Портосом, как снаряд пролетает рядом с его головой. Инстинктивно, юноша отшатывается. В это время, один из гвардейцев кардинала, некий Бернажу, стоявший неподалеку, и заметивший маневр гасконца, решает рассчитаться с ним за вчерашнее поражение однополчан. Бернажу: (обращаясь к соседу) неудивительно, что этот юноша испугался мяча. Это, наверное, ученик мушкетеров. Д'Артаньян: (круто развернувшись, и в упор уставившись на гвардейца) Что? Бернажу: В чем дело, милейший? Глядите на меня сколько хотите! Я сказал то, что сказал. Д'Артаньян: А так как сказанное вами слишком ясно, извольте следовать за мной. Бернажу: (насмешливо) Когда именно? Д'Артаньян: Сию же минуту. Бернажу: Вам, надеюсь, известно, кто я такой? Д'Артаньян: Неизвестно и безразлично. Бернажу: Возможно, узнав мое имя, вы не так бы спешили. Д'Артаньян: Как вас зовут? Бернажу: Бернажу, к вашим услугам. Д'Артаньян: Я буду ждать вас у выхода. Бернажу: Идите, я следую за вами. Д'Артаньян: Не спешите, сударь, не хотелось бы, чтобы заметили, что мы вышли вместе. Нам не нужны лишние свидетели. Бернажу: (удивленный спокойствием гасконца) Хорошо.
Орхидея: Стелла пишет: К вопросу о возрасте отца д'Артаньяна. Он участвовал в войнах за веру с Генрихом 4. Получается, что отцу Шарля было не меньше 55 лет. Мне всегда было интересно, как войны за веру сочетаются с дружбой д'Артаньяна-отца с де Тревилем, возраст которого в авторсой вселенной какой-то непонятный, потому что нам собщается то одно, то другое? Мне больше нравится думать, что де Тревиль в книге старше своего прототипа.
jude: Орхидея, с Тревилем все сложно. С одной стороны, он старый друг д'Артаньяна-отца, с другой - он в детстве играл с дофином Людовиком, и эти игры порой переходили в драку. ИМХО, тогда Тревиль должен быть не старше Люиня, родившегося в 1591 г., а то и младше. Я думаю, что дружили все-таки отцы д'Артаньяна и Тревиля - оба, служившие Генриху IV.
Стелла: Д'Артаньян оглядывается по сторонам, видит, что друзья его увлечены игрой, и, незамеченный, выходит из зала, задержавшись на пороге. Через минуту к нему подходит Бернажу. Д 'Артаньян: Честное слово, вам повезло, хоть вы и Бернажу. Вы наскочили только на ученика -мушкетера. Но, не беспокойтесь: я сделаю все, что смогу! Бернажу: Мне кажется, сто место выбрано неудачно. Нам было бы удобнее за Сен-Жерменским аббатством или на Пре-о-Клер. Д'Артаньян: Сожалею, но у меня очень мало времени: ровно в двенадцать у меня свидание. Поэтому, защищайтесь, сударь! Бернажу, обнажив шпагу, бросился на гасконца, но тот уже прошел хорошую школу накануне. Он теснит гвардейца, задевает его плечо и тут же, подняв шпагу, отступает на шаг. Бернажу бросается вперед, крикнув. Что это пустяки, и налетает на шпагу д'Артаньяна. Но Бернажу остается на ногах и, продолжая бой, отступает к особняку де Тремуй. На шум с улицы из помещения для игры в мяч выходят двое гвардейцев и вступают в бой на стороне Бернажу. Затем выбегают Атос, Портос и Арамис и тут Бернажу падает на землю.Увидев, что они остались вдвоем против четверых, гвардейцы подняли крик, призывая людей де Тремуйя. Оказавшиеся поблизости гвардейцы Дезэссара бросились в бой, а один помчался к мушкетерам за подмогой. Грандиозная свалка, крики, призывающие поджечь особняк, в ворота летят камни. Сообразив, что им уже пора к королю, четверка начала успокаивать страсти, и поспешила к Тревилю, который уже был в курсе драки. Тревиль: Скорее в Лувр! В Лувр, не теряя ни минуты. Нам надо увидеть короля до того, как он увидится с кардиналом. Представим ему это дело, как продолжение вчерашнего и так они сойдут за одно. Но в Лувре, дойдя до личных покоев короля, Тревиль обнаруживает, что Людовик отсутствует. Появившийся камердинер Ла Шене, только руками разводит. Камердинер: Король отправился на охоту в Сен-Жермен. Тревиль: Его величество еще вчера решил поохотиться? Камердинер: Нет, господин капитан. Сегодня утром главный егерь доложил Его величеству, что ночью для него окружили оленя. Король вначале сказал, что не поедет, но потом не смог отказаться от такого удовольствия. Тревиль: Король виделся с кардиналом до отъезда? Камердинер: Сегодня утром я видел карету Его преосвященства у подъезда. Мне сказали, что он собирается в Сен-Жермен. Тревиль: (отведя четверку в сторону). Нас опередили, но сегодня вечером я увижу короля. Вам же я не советую показываться ему на глаза. (мрачно) Идите домой , господа и ждите от меня известий.
Стелла: Кабинет Тревиля. Капитан заканчивает письмо, запечатывает его и, колокольчиком вызвав слугу, вручает ему письмо, приказав передать лично герцогу де ла Тремуйю. Слуга, пройдя по улице, заходит в отель, затем его проводят к герцогу, тот берет письмо, начинает читать и делает знак слуге подождать. Затем, подойдя к бюро, в свою очередь пишет письмо, резко и возмущенно отбрасывает перо, ставит на сложенное письмо свою печать и передает его в руки ожидающего слуги Тревиля. Де Ла Тремуй: Передайте это письмо в руки господина капитана и поскорее. ( ждет, пока слуга покинет комнату и дает волю своему возмущению) Подумать только! Он просит изгнать из моего дома Бернажу, родственника моего конюшего, и сделать выговор моим людям за то, что они напали на мушкетеров! Он жалуется, когда это пристало мне, потому что именно мушкетеры атаковали моих слуг и хотели поджечь мой дом! В это время докладывают о приходе де Тревиля. Де Тремуй, согласно правилам хорошего тона раскланивается с капитаном. Тревиль: Сударь, оба мы считаем себя обиженными, и я явился к вам, чтобы вместе с вами выяснить все обстоятельства этого дела. Ла Тремуй: (вежливо) Пожалуйста, но предупреждаю вас: я хорошо осведомлен, и вся вина на стороне ваших мушкетеров. Тревиль: ( не задумываясь) Вы, сударь, человек слишком рассудительный, чтобы отказаться от предложения, с которым я прибыл к вам. Тремуй: Я слушаю вас. Тревиль: Как чувствует себя родственник вашего конюшего, господин Бернажу? Тремуй: Ему очень плохо. Лекарь почти не надеется на выздоровление. Тревиль: Он в сознании? Тремуй: Да, в полном сознании. Тревиль: Он может говорить? Тремуй: С трудом, но говорит. Тревиль: Пойдем к нему и именем бога, перед которым ему, может быть, суждено скоро предстать, будем заклинать его сказать правду. Пусть же он станет судьей в своем собственном деле, и я поверю всему, что он скажет. Вельможи спускаются в комнату, где поместили раненого и подходят к его постели. При виде знатных посетителей Бернажу делает попытку приподняться, но тут же валится на подушки. Де Тремуйль приводит его в чувство с помощью флакона с нюхательной солью и приступает к расспросам. Де Тревиль хранит молчание. Тремуй: Сударь, вы сможете рассказать, что произошло с вами? Бернажу: Да, Ваша светлость. Тремуй: Я надеюсь на вашу честность и беспристрастность, господин Бернажу. Бернажу: Мне нечего скрывать перед лицом бога. Я виноват. Я насмехался над этим гасконским мальчишкой, я назвал его учеником мушкетеров. Де Тремуй: И он вас вызвал? Бернажу: Ему ничего другого не оставалось. Но дуэль была честной: после первого же удара, едва коснувшись меня он отступил и поднял клинок. Тремуй: А вы? Бернажу: Я бросился на него и сам налетел на его шпагу. Дальше я не помню. Тремуй: Благодарю вас, господин гвардеец. Поправляйтесь. Тремуй подходит к Тревилю, который напряженно следил за этим допросом. Тремуй: Господин капитан, вы удовлетворены? Тревиль: Абсолютно. Благодарю вас, герцог. Картина мне ясна полностью. Разрешите откланяться: время не ждет. Вельможи церемонно раскланиваются, и Тревиль поспешно возвращается к себе. Отдавая шляпу, плащ и перчатки слуге, он коротко бросает: Тревиль: "Неразлучных" и д'Артаньяна ко мне, и немедленно. Зал Лувра. Придворные, просители, стража: все ждут появления короля и негромко переговариваются. Распахиваются двери и на пороге появляется Людовик, в совершенно запыленном костюме, злой, уставший и удрученный. Присутствующие выстраиваются вдоль пути монарха, мушкетеры, не колеблясь, делают шаг вперед, гасконец же старается спрятаться. Король проходит мимо, не глядя на мушкетеров. Атос: (с улыбкой) Дела плохи. И не сегодня еще нас пожалуют в кавалеры ордена. Тревиль: Подождите здесь десять минут и, если я не вернусь к этому времени, отправляйтесь ко мне домой: дальше ждать будет бесполезно. Кабинет короля. Король сидит в огромном кресле с раздражением похлопывая рукояткой бича по ботфортам. Входит Тревиль. Тревиль: (нисколько не смущаясь) Как здоровье Вашего величества? Король: Плохо сударь, я чувствую себя плохо. Мне скучно. Тревиль: Как? Разве Ваше величество не наслаждались сегодня охотой? Король: Удовольствие, нечего сказать! Все вырождается, клянусь душой. Мы шесть часов преследуем матерого оленя, и когда почти уже загнали его, вдруг свора срывается в сторону и бросается за каким-то одногодком. Мне придется отказаться от травли, как я отказался от соколиной охоты. У меня оставался всего один кречет, и тот третьего дня околел. Тревиль: Несчастье велико, но, мне кажется, у Вашего величества еще довольно много других ловчих птиц? Король: И никого, кто мог бы обучит их. Сокольничие вымирают. Если бы мне только успеть подготовить учеников. Но нет! ( в исступлении) Господин кардинал не дает мне ни минуты покоя, твердит об Австрии, твердит об Англии! ( словно вспомнив) Да, кстати о кардинале: господин де Тревиль, я вами не доволен! Тревиль: (изображая удивление) В чем я имел несчастье провиниться перед вашим величеством? Король: Разве для того я вас назначил капитаном мушкетеров, чтобы ваши подчиненные убивали людей, чтобы они подняли на ноги целый квартал и чуть не сожгли его? Впрочем, я, верно, напрасно сетую на вас и виновные, вероятно, уже за решеткой, и вы явились ко мне, чтобы доложить, что над ними учинен суд. Тревиль: (спокойно) Нет, ваше величество, я как раз и пришел просить суда у вас. Король: Над кем же? Тревиль: Над клеветниками. Король: Вот это новость! Не станете же вы отрицать, что ваши три проклятые мушкетера, вместе с этим беарнским молодцем, так отделали несчастного Бернажу, что он сейчас при последнем издыхании. А затем они осадили дом герцога де Ла Тремуйя и едва не сожгли его. И это – в мирное время. Не собираетесь ли вы все это отрицать? Тревиль: (сдержано) И кто же рассказал Вашему величеству эту сказку? Король: Кто же, как не тот, который бодрствует, когда я сплю, кто трудится, когда я забавляюсь, кто правит всеми делами во Франции и в Европе? Тревиль: (наивно) Господь Бог? Король: Нет, сударь, опора королевства – господин кардинал. Тревиль: Господин кардинал – это еще не Его святейшество. Король: Что вы хотите сказать? Тревиль: Что непогрешим – лишь папа. Король: Вы хотите сказать, что он обманывает, предает меня? Тревиль: Нет, сир. Я хочу сказать, что он сам обманут. У него были дурные источники. Король: Но обвинение исходит от герцога де Ла Тремуйя. Тревиль: Зная герцога, как благородного и честного человека, я готов положиться на его слова… но при одном условии… Король: При каком еще условии? Тревиль: Я хотел бы, чтобы вы сами расспросили его, с глазу на глаз, без свидетелей, и, чтобы потом сразу же приняли меня. Король: И вы полностью доверитесь ему? Тревиль: Да. Король: И подчинитесь его суждению? Тревиль: Да. Король: И согласитесь на любое удовлетворение, которое он потребует? Тревиль: Да, сир. Если мои мушкетеры виновны, то виновные будут переданы в руки Вашего величества, и вы изволите поступить с ними так, как найдете нужным. Король: До завтра, сударь. Тревиль: Бог да хранит Ваше величество. На следующее утро. Приемная перед кабинетом короля. Из дверей кабинета выходит герцог де Ла Тремуй и видит де Тревиля. Идет прямо к капитану и обменивается с ним поклонами. Тремуй: Господин де Тревиль, я изложил Его величеству все обстоятельства происшедшего и признал, что были виновны мои люди и что я готов принести вам извинения. Тревиль: Я вижу, что не обманулся, и что во Франции еще остались такие мужи, в чьей высокой честности можно не сомневаться. Король: (появляясь в дверях) А, это вы, Тревиль! Где же ваши мушкетеры? Тревиль: Они внизу, сир. Король: Да-да, пусть они явятся сию же минуту. (к Ла Тремуйю) Можете идти, герцог, и непременно бывайте при дворе. Король направляется к себе в кабинет и в это время на площадке появляются четверо приятелей. Кабинет короля. Король сидит в кресле, рядом стоит Тревиль. Камердинер Ла Шене открывает дверь и впускает мушкетеров, которые, войдя, низко кланяются королю. Д'Артаньян держится за спинами друзей. Король: Подойдите, храбрецы, подойдите. Дайте мне побранить вас. Четверка вновь кланяется и становится навытяжку перед королем. Гасконец старается пристроиться позади. Король: Тысяча чертей! И как это вы, вчетвером, умудрились за два дня вывести из строя семерых? Это много, слишком много! Одного – еще куда ни шло, я не возражаю. Но семерых за два дня – это слишком много. Я буду вынужден применять указы во всей их строгости. Тревиль: Потому-то, сир, они смущены и полны раскаяния. И просят их простить. Король: (недоверчиво) Я не верю их хитрым рожам. Особенно вон тому, с физиономией гасконца. Подойдите-ка сюда, сударь мой! Д'Артаньян с поклоном приблизился, соблюдая сокрушенный вид. Король: Что же вы мне рассказывали о каком-то молодом человеке? Ведь это ребенок, совершеннейший ребенок! И это он нанес такой удар де Жюссаку: Тревиль: И два – Бернажу. Король: В самом деле. Атос: (с поклоном ) Не считая того, что, если бы он не спас меня от рук Каюзака, я не имел бы чести в эту минуту принести мое нижайшее почтение Вашему величеству. Король: Тысяча чертей, значит, он – настоящий демон, этот ваш молодой беарнец. При таких делах легко изодрать не один камзол и изломать немало шпаг. А ведь гасконцы по-прежнему бедны, не правда ли? Тревиль: Золотых россыпей пока в их горах пока еще не найдено. Богу следовало бы сотворить для них такое чудо, хотя бы за ту поддержку, что они оказывали вашему отцу в его борьбе за престол. Король: Из этого следует, что они и меня сделали королем, не так ли, Тревиль? ( оглядывается) Ла Шене, поройтесь у меня во всех карманах- не наберется ли сорока пистолей, а если наберется: несите их сюда. А пока что, молодой человек, положа руку на сердце, расскажите мне, как все произошло. Пока д'Артаньян рассказывает( при этом идет музыкальный ряд или песня), камера обстоятельно обходит всех участников сцены: короля, который живейшим образом реагирует на каждое слово юноши), троицу друзей, которые с улыбкой переглядываются между собой, Тревиля, с тревогой переводящего взгляд с одного на другого и Ля Шене, стоящего в углу с кошельком наготове. Король: Так! Все именно так, как рассказал мне герцог. Бедный кардинал! Семь человек за два дня! Да еще самых дорогих его сердцу! Но теперь хватит, господа! Слышите, хватит! Вы отплатили за улицу Феру и даже с излишком. Тревиль: Если вы, сир, удовлетворены, то и мы удовлетворены тоже. Он подзывает Ла Шене и берет у него кошелек. Король: Да, я удовлетворен. (подзывает д'Артаньяна и вкладывает ему в руку кошелек.) И вот доказательство, что я доволен. Благодарю вас за преданность, господа! Я могу и впредь рассчитывать на нее? Четверка: Мы дали бы себя изрубить в куски за Ваше величество! Король: Хорошо, но лучше оставайтесь целыми. (вполголоса, Тревилю). Тревиль, поместите этого юношу в гвардейскую роту вашего зятя Дез Эссара. Черт возьми, я заранее радуюсь гримасе, которую состроит господин кардинал. Он будет взбешен, но я действовал по справедливости.
Рыба: Стелла ! У меня ощущение, что это пьеса получается. Длиной в 300 страниц в законченном виде. Как из этого сделать видеоряд? Длинноты при прямом воспроизведении текста возникают всегда, и сокращать всё равно в результате приходится - это особенность жанра. Может, как-то расписать отдельные сцены, обозначить, где крупный план, где панорамы, где наплывы, показать детали одежды и т.д.
Стелла: Рыба , это сценарий для режиссера: расписывать по времени и прочему, вписываясь в график - это уже спецом надо быть. И, потом, это всего лишь вариант объять необъятное. Серий на 30 тут хватит. В конце-концов, вот сняли же "Анну-Детектив" на 56 серий. Дюма большего достоин. Сейчас пойдут эпизоды, когда действительно придется и наплывы камеры и прочее обозначать. А вы обратили внимание, что по драку в доме Бонасье у всех режиссеров очень похоже? А потом уже начинаются варианты.
Стелла: Глава 7. Нарядный Портос слоняется по набережной Сены, поглядывая вслед хорошеньким женщинам, покручивая усы и поглаживая эфес шпаги, когда в поле зрения оказываются красные плащи кардинальских гвардейцев. Так он доходит до Турнельского моста, где его внимание привлекает тощий парень, бедно, но опрятно одетый. Парень стоит, опершись на перила моста, и сосредоточенно плюет в воду, с видом философа наблюдая, как расходятся круги на воде. Это занятие производит на мушкетера такое впечатление, что он останавливается, с интересом рассматривая парня. Потом, стукнув себя по лбу ладонью, и едва не сбив при этом собственную шляпу, решительно подходит к простолюдину и хлопает его по плечу. От толчка парень едва не сваливается в воду, но в последний момент Портос ловит его за локоть. Парень: Эй, сударь, полегче! А если бы я свалился в воду? Портос: (добродушно) Но не свалился же. Ты парижанин? Парень: А вам это знать зачем, сударь? Портос: Затем, что у меня есть для тебя дело. Парень: Какое? Портос: Хочу нанять тебя слугой. Тебя как звать? Парень: ( снимая шляпу и присмотревшись к роскошному господину) Планше, Ваша светлость. Портос: Идем со мной, не пожалеешь. Я устрою твое будущее. ( и , не слушая слов и возражений Планше, Портос тащит его за собой). Квартирка Атоса на улице Феру похожа на растревоженный улей. Слуги (Базен, Гримо и Мушкетон готовят обед и гоняют Планше с поручениями. (Заметно поскучневший Планше не проявляет особого энтузиазма). Мушкетон: Пошевеливайся, Планше. Наши господа не любят нерадивых слуг. Я правду говорю, Гримо? Гримо делает неопределенное движение плечом и исчезает, подхватив бутылки подмышку, а в руках держа поднос, уставленный тарелками и тарелочками. Мушкетон: (ему вслед) Гримо хорошо знает, что ему будет, если хозяин останется недоволен. Планше: А что? Мушкетон: Парочка изрядных тумаков. У господина Атоса рука тяжелая. Планше: А у твоего господина? Мушкетон: Мой господин меня никогда и пальцем не тронул. Он знает, что лучшего слугу ему не найти в целом свете. Базен: Вы бы лучше меньше языком чесали, а больше руками работали. Планше. Базен, мы стараемся. Базен: (возводя очи горе) Бог вас видит. Планше: Базен, а вас ваш господин бьет? Базен: (резко оборачиваясь от плиты, в которой он помешивал какой-то соус в кастрюльке) Ты с ума спятил? Мой господин и мухи не обидит. Мушкетон: (хитро улыбаясь) Не обидит, конечно. Пока в руки шпагу не возьмет. Гримо: (появляясь в дверях, знаком спрашивает, есть ли еще, что можно нести на стол господам. Получив очередную порцию тарелок, исчезает). Планше: Он что, немой? Мушкетон: Это господин Атос не любит разговорчивых. Вот и надумал с Гримо знаками объясняться. А если они понять друг друга не сумели, господин Атос и подзатыльником объяснить может. Планше: А господин д'Артаньян тоже дерется? Базен: А вот это ты сам и проверишь, когда господа пировать будут. Планше: А нам хоть что-то достанется от этого пира? Мушкетон: Не переживай, я уже позаботился обо всем. Гостиная, она же и столовая, она же и приемная в квартире Атоса. Мушкетеры и д'Артаньян, расселись вокруг стола с самым непринужденным видом. Портос так вообще снял камзол, чувствуя себя, как дома. Камера дает крупным планом лицо Атоса, за ним смутно читается старинный мужской портрет времен короля Генриха 3. Арамис, что-то пишет, пристроившись на краю стола и отодвинув свою тарелку. Камера движется дальше, задерживается на Портосе, который воюет с тушкой каплуна, и останавливается на гасконце. Он вскакивает, чуть не перевернув все на столе. Атос ловит кувшин и хладнокровно ставит его на место, потом с улыбкой поворачивается к молодому человеку. (продолжая начатый разговор) Атос: И что вы предлагаете, мой друг? Д'Артаньян: Я еще и сам не знаю: знаю только, что четверо молодых, предприимчивых и храбрых людей могут придумать что-нибудь получше, чем шатание в полупьяном виде по кабачкам и затевание драк с гвардейцами кардинала. Портос: Ну, это еще не самое бесцельное занятие. Так мы заставляем кардинала искать себе новых людей. Д'Артаньян: Портос, мы создаем проблемы не только кардиналу, но и самим себе. Мы должны думать, как раздобыть денег. Невозможно рыскать по городу в поисках случайных приглашений на обед или потерянных кем-то кошельков. Арамис: Что вы предлагаете, д'Артаньян? Д'Артаньян: Еще не знаю, но больше не хочу полагаться на случай, как с сегодняшней аудиенцией у короля. Что мы будем делать, когда придет конец этим сорока пистолям? Атос: (встает из-за стола и, подойдя к камину, на полке которого стоит изящная бронзовая шкатулка, лениво поигрывает висячим замком на ней) Зачем раньше времени думать об этом? Когда деньги иссякнут, что-нибудь обязательно найдется. Д'Артаньян: Но я не хочу ждать, я не хочу зависеть от какого-то случая, я хочу сам все устроить. Портос: Э, приятель, да вы, никак, хотите невозможного. Атос: Д'Артаньян, вы опять спешите, мой милый. Д'Артаньян: Нас четверо, неужели мы ничего не придумаем?
Lumineux: Какая великолепная "отсебятина"! Только можно характер слуг как-то поярче показать, чтобы сразу было ясно, кто есть кто... Хотя и так хорошо ))
Lumineux: Рыба пишет: Как из этого сделать видеоряд?.. Спасибо Вам за мнение и отзыв! Не стесняйтесь, пишите все, что думаете, для этого мы и открыли общее обсуждение. Насчет разбивки на сцены - я думаю, что можно и разбить. Не по минутам, конечно (это и правда работа режиссера), но хотя бы приблизительно. Сталла, как Вы думаете, надо сделать это в гугл-файле?
Стелла: Lumineux - Честно? Понятия не имею, стоит ли делать. Я просто получаю колоссальное удовольствие от работы. Но, не имея никакого профессионального опыта в написании сценариев, хорошо понимаю, что сие дите если не мертворожденное будет, то даже в лучшем случае от него режиссеры оставят рожки да ножки , пардон, шляпы да шпаги. Но додумывать все равно интересно. ( конечно, в рамках Дюма). Характеры слуг проявятся в процессе. "Не хочется весь сыр в один вареник класть" как говаривал мой незабвенный шеф. А дальше придется перескочить - прямо к встрече с Бонасье. Экранное время дорого.
jude: Стелла, спасибо за слуг!
Lumineux: Это значит, за подвесками они у нас всей толпой всем отрядом из восьми человек поедут. И не будет традиционной одинокой четверки на широкой дороге?...
Стелла: Ну, вот еще! Дюма прежде всего.
Стелла: Планше заглядывает в комнату и делает знаки д'Артаньяну, но замечает их Портос. Портос: Эй, Планше, тебе кто нужен, говори, а не делай руками жесты, которые даже Гримо не поймет. Планше: Господин мой, там к вам пришли. Д'Артаньян: Кого еще нелегкая принесла? Планше: Там мальчик от вашего квартирного хозяина. От мэтра Бонасье.. Атос: А как он узнал, что вы у меня? Д'Артаньян: Я предупредил запиской, что я буду у вас, на улице Феру. Это по поводу квартирной платы. Атос: Вы хотите сказать, друг мой, что вам важно заплатить вашему мэтру Бонасье за квартиру? Похвальное намерение. Д'Артаньян: У нас с ним договор, что я буду платить ему каждый первый понедельник месяца. Мушкетеры с улыбкой переглядываются. Арамис: Плата за квартиру – это, как карточный долг: дело чести. Д'Артаньян: Друзья, вы извините меня? Мне необходимо увидеться с хозяином. Портос: Прогуляйтесь, а мы вас подождем. Д'Артаньян, сопровождаемый Планше, поспешно возвращается к себе, на улицу Могильщиков и, только успевает подняться в свою комнатку, как осторожный стук в дверь дает ему знать, что кто-то хочет с ним увидеться. Планше открывает дверь, и на пороге появляется скромно одетый горожанин. Молодой человек отсылает Планше, который изнывает от любопытства, и приглашает посетителя сесть. Какое-то время они смотрят друг на друга, потом д'Артаньян поклонился, давая понять, что слушает. Бонасье: Мне говорили о вас, как о мужественном молодом человеке, и эта слава побудила меня доверить вам мою тайну. Д'Артаньян: Говорите, сударь. Бонасье: ( после некоторого колебания) Жена моя служит кастеляншей у королевы. Женщина она красивая и умная. Меня женили на ней три года назад. Приданое у нее было небольшое, но зато у нее в крестных господин де Ла Порт, старший камердинер Ее величества. Д'Артаньян: (нетерпеливо) Дальше, дальше сударь! Бонасье: А дальше то, что мою жену похитили вчера утром, когда она выходила из бельевой. Д'Артаньян: Кто это мог сделать? Бонасье: У меня на подозрении один человек. Он давно преследует мою жену. Д'Артаньян: Черт возьми! Бонасье: Я осмелюсь заметить, что тут замешана не так любовь, как политика. Д'Артаньян: И что вы предлагаете? Бонасье: Не знаю, могу ли я сказать вам… Д"Артаньян: Заметьте себе, сударь, что я вас ни о чем не спрашивал. Вы сами явились ко мне. Бонасье: Нет-нет, вы кажетесь мне честным молодым человеком, и я доверюсь вам. Скорее всего причина всему – любовные дела не моей жены, а дамы, много выше стоящей. Д'Артаньян: (с видом всезнайки) Госпожи де Буа-Траси? Бонасье: Выше, много выше. Д'Артаньян: Госпожи д"Эгильон? Бонасье: Еще выше. Д'Артаньян: Госпожи де Шеврез? Бонасье: Сударь, еще выше… Д'Артаньян: (ошарашенный) Но ведь не?.. Бонасье: Именно так, сударь! Д'Артаньян: С кем же? Бонасье: (едва слышно) С герцогом. Д'Артаньян: Но откуда вам это известно? Бонасье: От моей собственной жены. Д'Артаньян: А ей откуда известно? Бонасье: От господина де Ла Порт. Он поместил мою жену подле королевы, чтобы у нее, бедняжки, было кому довериться. Д'Артаньян: Вот теперь все становится яснее. Бонасье: Жена меня навещает, по условиям службы, два раза в неделю. Она мне по секрету рассказала, что королева сейчас в большой тревоге. Господин кардинал преследует и притесняет ее сильнее обычного. Он мстит ей за историю с сарабандой. Вам ведь известна история с сарабандой? Д'Артаньян: (с важным видом, закидывая ногу на ногу и скрестив руки на груди) Еще бы! Мне ли не знать ее. Бонасье: Королева, считает, что это уже месть ей. И думает, что герцогу отправлено письмо от ее имени. Д'Артаньян: Зачем? Бонасье: Чтобы, вызвав его в Париж, заманить в какую-нибудь ловушку. Д'Артаньян: Но ваша жена, какое она имеет отношение ко всему этому? Бонасье: Всем известна ее преданность королеве. Констанс либо хотят убрать подальше от госпожи, либо сделать из нее шпионку, соблазнив деньгами. Д'Артаньян: Возможно. А вам известен похититель? Бонасье: Имени я не знаю. Мне известно, что это любимчик кардинала, преданный ему, как пес. Жена мне однажды показала его. Д'Артаньян: А как он выглядит? Ну, понимаете, может, у него есть какие-то особые приметы, по которым его можно узнать. Бонасье: ( щурится, припоминая) Важный господин, черноволосый, смуглый, белозубый, с пронзительным взглядом. И у него шрам на виске. Д'Артаньян: (вскакивает и начинает бегать по комнате, возбужденно жестикулируя и повторяя) Это он, незнакомец из Мена. Это он, я уверен. Бонасье: (недоверчиво) Незнакомец из Мена? Д'Артаньян: Да-да! Но это сильно упрощает дело. А где можно найти этого человека? Бонасье: А вот этого я и не знаю. Д'Артаньян: Дьявол! Но все это очень неопределенно. А кто вам дал знать о похищении вашей жены? Бонасье: Господин де Ла Порт. Д'Артаньян: Ему известны какие-нибудь подробности? Бонасье: Увы, нет. Но я получил… наверное, я неосторожен буду… Д'Артаньян: (возмущенно) Опять! Уже поздновато отступать! Бонасье достает из кармана письмо и дрожащей рукой протягивает его юноше. Бонасье: Я получил его сегодня утром. Д'Артаньян: (берет его и читает вполголоса) "Не ищите вашу жену. Вам вернут ее, когда минет в ней надобность. Если вы предпримите какие-либо поиски – вы погибли." Бонасье: Вот я и подумал, увидев вас в кругу ваших друзей-мушкетеров, что, став на защиту нашей бедной королевы, вы будете рады сыграть злую шутку с Его преосвященством. Д'Артаньян: Разумеется. Бонасье: И вот я подумал, что, поскольку я имею честь быть вашим квартировладельцем, вам было бы весьма удобно, если бы в дальнейшем разговор об оплате вашей комнаты не поднимался мною и… Д'Артаньян: Прекрасно! Бонасье: А, кроме того, я намерен предложить вам пистолей пятьдесят, если, вопреки вероятности, вы сейчас сколько-нибудь стеснены в деньгах… Д'Артаньян: (оживленно) Чудесно! Так вы богаты, господин Бонасье? Бонасье: Правильнее сказать, я человек обеспеченный. (вскрикивает) Что это? Д'Артаньян: Что? Бонасье: (показывая трясущейся рукой на улицу) Там, там… Д'Артаньян: Где? Бонасье: На улице, против ваших окон, в подъезде! Человек, закутанный в плащ! (одновременно с гасконцем) Это он! Д'Артаньян: На этот раз ты от меня не уйдешь! Схватив шпагу д"Артаньян, как оглашенный, вылетает на улицу, по дороге едва не сбив Портоса и Атоса, которые, не дождавшись его возвращения, отправились сами за юношей. Портос: Ты куда? Д'Артаньян: Незнакомец из Мена! Оба мушкетера смотрят ему вслед, потом, выразительно переглянувшись, заходят в комнату друга, которая к тому времени опустела: Бонасье смылся под шумок.
Стелла: Глава 9. Д'Артаньян бегает по окрестным улицам с обнаженной шпагой в руках, заглядывает в подворотни, колотит в дверь, у которой он ранее заметил своего незнакомца и, наконец, потный, уставший и злой возвращается к себе на квартиру. Там его ждут уже все втроем: Атос, Портос и Арамис. Портос: Ну, что, нашли? Д'Артаньян: Это не человек, а сущий дьявол. Он исчез, как тень, как привидение. Атос: (Портосу) Вы верите в привидения? Портос: Я верю только тому, что видел. Арамис: Библия велит нам верить в привидения: тень Самуила являлась Саулу – это догмат веры. Д'Артаньян: Человек он или дьявол, но его бегство заставило меня упустить дело, на котором можно было заработать не меньше ста пистолей. Портос и Арамис: Каким образом? Д'Артаньян: (к Планше, который, приоткрыв дверь, старается услышать, о чем говорят господа) Планше, сходи к нашему хозяину и попроси у него с полдюжины бутылок Божанси. Портос: (с радостным изумлением) У вас кредит у хозяина этого дома? Д'Артаньян: С сегодняшнего дня – неограниченный. Если вино окажется плохим, пошлем к нему за другим. Арамис: (с видом педагога, наставляющего нерадивых учеников) Надо потреблять, но не злоупотреблять. Атос: (скрестив руки на груди, окидывает внимательным взглядом фигуру гасконца и, покачав головой, изрекает) Я всегда говорил, что д'Артаньян – самый умный из нас четверых. Д'Артаньян, услышав такую похвалу, вскидывает голову и, улыбнувшись не без самодовольства, кланяется Атосу по всем правилам придворного этикета, которые он успел подсмотреть у Арамиса. Арамис: Посвятите нас в это дело, д'Артаньян, если только здесь не замешана честь дамы. Д'Артаньян: Ничья честь от этого не пострадает, уверяю вас. Вся история сводится к тому, что у господина Бонасье (так зовут моего хозяина), украли жену. И он предлагает нам заняться ее поисками, ну, и конечно же, ее освобождением. Но вся эта история связана с придворной интригой. Королева опасается, что Бэкингема вызвали сюда подложным письмом. Мадам Бонасье служит у королевы. Как вам такое дело? Атос: (отхлебнув из стакана принесенного вина и знаком показывая, что вино отличное) Дело неплохое и на нем можно заработать пистолей пятьдесят-шестьдесят. Остается только решить, стоит ли из-за этого рисковать четырьмя головами. Д'Артаньян: (с пылом) Но речь идет о похищенной женщине! Ее могут пытать, угрожать ей, и только потому, что она верна королеве! Арамис: Осторожнее, д'Артаньян! Вы так близко принимаете к сердцу эту историю, а ведь нельзя забывать, что женщина сотворена нам всем на погибель. Атос при этих словах отворачивается к окну, закусив губу, и как будто бы, перестает участвовать в общей беседе. Д'Артаньян: Если я и тревожусь, то только о нашей королеве, которая лишена всякой поддержки друзей. Портос: Все это оттого, что она любит наших врагов: англичан и испанцев. Арамис, ты знаешь, о ком я говорю? Арамис: Конечно. Мне привелось знать одного из англичан: я был одним из тех, кто задержал его в амьенском саду. Я тогда еще был в семинарии и меня провел туда господин де Пютанж, конюший королевы. Д'Артаньян: О, если бы я знал, где находится герцог Бэкингем, я бы за руку привел его к королеве, чтобы только досадить кардиналу. Атос: (наконец отходит от окна) Так Ее величество боится, что герцога заманили в ловушку? Д'Артаньян: Да! Арамис: Погодите!.. Портос: В чем дело? Арамис: Я вспомнил. Портос и д'Артаньян:(одновременно) Что? Арамис: Вчера я находился в отдаленном квартале, у моего ученого богослова. (Атос улыбается) И вот, когда я выходил от него (тут Арамис замолкает, закусив губу, потом продолжает, не глядя на друзей), в общем, когда я провожал к карете его племянницу… да-да, Портос, у него есть племянница… весьма почтенная дама. (друзья разражаются хохотом). Если вы сомневаетесь в моих словах, вы больше ничего не узнаете! (обиженный Арамис встает и направляется к дверям, но по дороге его перехватывает Атос и силой усаживает на место). Атос: Мы верим, как магометане, и немы, как катафалки. Арамис: Ну вот, когда я провожал даму к карете ( Портос хочет что-то сказать, но по предостерегающему знаку Атоса захлопывает рот), какой- то человек высокого роста, черноволосый, по описанию сильно смахивающий на вашего незнакомца, д'Артаньян, и в сопровождении пяти-шести человек, внезапно приблизился к нам и произнес: " Господин герцог, и вы, мадам, благоволите сесть в карету, и не пытайтесь оказывать сопротивление или поднять шум!" Д'Артаньян: Он принял вас за Бэкингема, а вашу даму – за королеву! Атос: Этот гасконец – сущий дьявол! Ничто не ускользнет от него. К тому же мне нравится его слушать: меня забавляет его произношение. Портос: В самом деле: ростом и походкой Арамис напоминает красавца Бэкингема, но мне кажется, что форма… Арамис: На мне был длинный плащ. Портос: В июле месяце! Твой богослов боится, что тебя узнают? Атос: Я допускаю, что могла обмануть фигура, но лицо? Арамис: На мне была широкополая шляпа. Портос: О боже! Сколько предосторожностей ради изучения богословия! Д'Артаньян: Господа! Давайте не тратить время на шутки и разойдемся в разные стороны. Так будет проще приняться за поиски жены галантерейщика. Тут кроется разгадка всей интриги. Портос: Что ж, сговаривайтесь с галантерейщиком, и за хорошую цену. Д"Артаньян: Этого не нужно: если не он, так заплатят другие, и хорошо заплатят. Я же вам говорил, что она крестница доверенного камердинера королевы, господина де Ла Порт. Шум на лестнице; дверь распахивается и на пороге – перепуганный насмерть Бонасье. Бонасье: Господа, ради всего святого, спасите меня! Там, внизу, четверо солдат! Они пришли арестовать меня! Арамис и Портос встают со своих мест. Д'Артаньян: Минутку! Здесь не храбрость нужна, а осторожность! Портос: Не можем же мы допустить… Атос: Дайте возможность д'Артаньяну действовать по-своему. Он умнее нас всех, и я объявляю, что подчиняюсь ему. (Атос спокойно отрезает себе кусок сыра и наливает вино в стакан). Действуй, как хочешь, мой друг! Громкий топот тяжелых сапог, скрип лестницы под грузом тяжелых тел, проклятия сквозь зубы, что приходится тащиться вверх по крутым ступеням, и на пороге выросли четыре гротескные фигуры солдат. Однако, увидев четырех дворян при шпагах, они резко остановились в дверях. Д"Артаньян: (делая рукой приглашающий жест) Входите, господа, вы здесь у меня, а мы – верные слуги короля и господина кардинала. Начальник отряда: В таком случае, вы не воспрепятствуете нам в выполнении полученного приказания? Д'Артаньян: И даже поможем вам, если в этом будет необходимость. Портос: (бормочет) Да что он такое говорит!? Атос: (шепчет ему) Ты простофиля. Молчи! Бонасье: (бормочет в полном отчаянии) Но вы же мне обещали!.. Д'Артаньян: (шепчет, почти не разжимая губ) Мы вам сможем помочь, только оставаясь на свободе. Если мы заступимся за вас, нас всех арестуют. Бонасье: Но!.. Д'Артаньян: (шипит) Молчите, вы всех погубите. (громко) Пожалуйста, господа, исполняйте свой долг. У меня нет никаких оснований защищать этого человека: он посмел явиться ко мне требовать с меня за квартиру! Действуйте, господа! Забирайте этого человека! (он толкает Бонасье в объятия стражников) Вы невежа, дорогой мой! Требовать денег у меня,.. у мушкетера! В тюрьму! И держите его там, пока я не сумею собрать деньги на платеж. Стража уже начала спускаться по лестнице, когда д'Артаньян хлопнул начальника по плечу. Д'Артаньян: А не выпить ли нам вина за здоровье друг друга, сударь? Начальник: Сударь, но это слишком много чести для меня. Премного вам благодарен. Д'Артаньян: (наполняя два стакана вином и протягивая один стражнику) Итак, за ваше здоровье, господин … как ваше имя? Начальник: Буаренар.* А ваше? Д'Артаньян: Д'Артаньян. За ваше здоровье! (дальше изображая восторг) Главное – за здоровье короля и господина кардинала. Вино выпито, дверь закрывается за Буаренаром и д'Артаньян поворачивается лицом к друзьям. Атос и Арамис улыбаются, Портос кипит от возмущения. Портос: Что за гадость вы тут сделали? Как не стыдно? Четверо мушкетеров позволяют арестовать несчастного, попросившего их помощи! Дворянин пьет с сыщиком! Арамис: Портос, Атос уже сказал тебе, что ты простофиля. Я вынужден согласиться с ним. Д'Артаньян, ты великий человек, и когда ты займешь место де Тревиля, я буду просить тебя помочь мне стать настоятелем монастыря. Портос: (в полном шоке оглядывает друзей) Ничего не понимаю! Вы что же, одобряете его поступок? Арамис: Еще бы, черт возьми! Не только одобряю, но и поздравляю его! Д'Артаньян: А теперь, господа, " Один за всех, и все за одного!" – это отныне наш девиз, не так ли? Портос: Но… Атос и Арамис: Протяни руку и клянись! Четверо друзей протягивают руки в единой клятве, и повторяют подсказанный юношей девиз. ** Д'Артаньян: Отлично! А теперь – по домам, и будьте осторожны: мы вступили в борьбу с кардиналом. * Буаренар – переводится как "лесной лис" ** Обратите внимание, что в тексте канона друзья клянутся, просто протянув руку, без шпаг.
Стелла: Глава 10. Кабинет де Тревиля. Слуга докладывает об Атосе. Тревиль, несколько удивленный тем, что Атос испросил у него аудиенции, знаком отсылает слугу и приглашает мушкетера сесть. Оба молчат: Тревиль заканчивает какое-то письмо, поверх него поглядывая на Атоса, Атос, ожидая, пока капитан разделается с делами, поглаживает перо на шляпе. Наконец, капитан запечатывает письмо и позвонив, зовет слугу. Посыльный уходит, и Тревиль, откинувшись в кресле, пристально смотрит на мушкетера. Тревиль: Я к вашим услугам, мой друг. Так что вас привело ко мне? Атос: Я бы назвал свой визит несвоевременным, капитан, если бы не острая необходимость. Тревиль: Я достаточно знаю вас. Если вы пришли, значит, у вас проблемы. Или я ошибся, и проблемы у "неразлучных"? Атос: В некотором роде – у всех четверых. Видите ли, обстоятельства дела таковы, что я решился обратиться именно к вам, зная, как преданы вы Ее величеству. Тревиль: (глядя прямо в глаза мушкетеру) Атос, друг мой, во что опять впуталась ваша компания? Атос: Ничего необычного, мой капитан. Господин д'Артаньян, кажется, напал на след своего незнакомца из Мена. Этот господин замешан в интриге с похищением кого-то из обслуги королевы. Тревиль: (встает, и обойдя стол, становится рядом с креслом мушкетера. Тот делает попытку встать, но Тревиль, положив ему руку на плечо, заставляет его остаться на месте) Послушайте, Атос, я уже советовал вашему другу оставить свои попытки найти похитителя письма. Дело принимает серьезный оборот, что-то назревает при дворе. Кардинал выглядит озабоченным, король чем-то обеспокоен, а королева много пишет и часто плачет: вы человек при дворе не новый, это вам о чем-то должно говорить. Ваш долг – это преданность их величествам и готовность им служить, особенно – Ее величеству. Исходя из этого вы и должны строить свою службу. Вы поняли меня? Атос: (встав, и отвесив Тревилю поклон) Благодарю, господин капитан. Я вас прекрасно понял, и передам ваш наказ друзьям. Тревиль: (провожая его к дверям) Вот и славно. Таким доблестным солдатам должно тратить свой пыл только на благо Их величеств. Дом Бонасье на улице Могильщиков. Уже довольно поздно, солнце садится, и тьма охватывает парижские улицы. Д'Артаньян сидит на подоконнике и пытается курить трубку. Он видел Портоса за этим занятием и решил, что ему, как истинному парижанину и будущему мушкетеру, совершенно необходимо овладеть этим искусством военных людей. Но курение табака оказывается не таким простым делом, и, отчаянно закашлявшись, юноша решает повременить с этим занятием. Сидя на подоконнике, гасконец следит за улицей, иногда бросая взгляд в угол комнаты, где разобрана часть паркета: роскошь, редкая в те времена, но оказавшаяся весьма полезной. В комнатах Бонасье – засада полицейских и периодически там кого-то допрашивают: у Бонасье обширная клиентура. Но вот уже с час никого нет, дело идет к ночи, и д'Артаньян совсем уже подумывает идти спать, но тут хлопает входная дверь, и вслед за тем доносится возня, потом крики, и шум борьбы, сквозь который пробивается женский голос. М-м Бонасье: Но я же говорю вам, что я хозяйка этого дома, что я госпожа Бонасье, что я служу королеве! Д'Артаньян уже лежит на полу, заглядывая в дыру в полу. Д'Артаньян: Неужели мне повезло, и я нашел то, что разыскивают все? Голос полицейского: Вас-то мы и поджидали, сударыня! М-м Бонасье: Пустите меня, пусти…(голос прерывается) Д'Артаньян: Они затыкают ей рот, сейчас они уведут ее! (вскакивает на ноги) Шпагу! Да она при мне… Планше! Планше: (встав навытяжку) Что прикажете? Д'Артаньян: Беги за Атосом, Портосом и Арамисом. Кого-нибудь ты застанешь дома. Пусть захватят оружие – и бегом сюда! Ах, черт! А Атос у де Тревиля. Планше: А вы куда, сударь? Д'Артаньян: Я спущусь через окно – так быстрее. Заделай дыру, выходи через дверь, и бегом к моим друзьям. (вскакивает на подоконник) Планше: Сударь, вы убьетесь! Д'Артаньян: Молчи, осел! (спрыгивает на улицу) Прихожая в том же доме. В углу, в кресле, в полуобмороке лежит молодая женщина. Несколько людей в черном роются в шкафах хозяина, и в эту минуту слышен стук в дверь. Один из полицейских, сделав знак молчать, поспешно открывает входную дверь и в помещение, как вихрь, врывается д'Артаньян с обнаженной шпагой в руках. Невообразимая кутерьма, потому что настоящей драки не получается: гасконец разметал всех, и в течении нескольких минут отправил за дверь всех четырех полицейских. Закрыв дверь на засов, он оборачивается, чтобы осмотреть поле боя, и замечает мадам Бонасье. Бедняжка понемногу приходит в себя, и д'Артаньян решительно подходит к ее креслу с протянутой рукой. Женщина охотно опирается на эту руку и встает, успев увидеть, что ее спаситель молод и красив. Тут д'Артаньян замечает, что у ног м-м Бонасье лежит батистовый платочек с монограммой – близнец того, что упал у Арамиса. Делая вид, что он поправляет край платья, зацепившийся за ножку кресла, молодой человек незаметно возвращает платок в карман хозяйке. Выпрямившись, он встречает признательную, и полную очарования улыбку дамы. М-м Бонасье: Ах, сударь, вы спасли меня! Позвольте мне поблагодарить вас. Д'Артаньян: Сударыня, но вам не за что благодарить меня. Я сделал то, что на моем месте сделал бы любой дворянин. М-м Бонасье. Нет-нет, я докажу вам, что умею быть благодарной. Но что нужно от меня этим людям? На воров они не похожи. И где господин Бонасье? Д'Артаньян: Это люди кардинала, мадам, а ваш муж – арестован и отправлен в Бастилию. М-м Бонасье: Мой муж – сама невинность. Что же он мог сделать? Д'Артаньян: Вся его вина в том, что он – ваш муж. М-м Бонасье: Так вам, возможно, известно… Д'Артаньян: Мне было известно, что вы были похищены. М-м Бонасье: Может быть, вы знаете, кем? Д'Артаньян: Человеком лет сорока-сорока пяти, черноволосым, смуглым, с рубцом на левом виске ... М-м Бонасье: Верно. (с надеждой смотрит на юношу) Его имя? Д'Артаньян: (разводя руками) Вот имя мне и неизвестно, увы! В письме, которое ваш муж получил, и которое он мне показал, было написано достаточно, чтобы подозревать, что похищение имело политический характер. Ваш муж не имеет оснований сомневаться в вас. Он так гордится вашим благоразумием и вашей любовью! Госпожа Бонасье отворачивается с улыбкой. Д'Артаньян: Но как вам удалось бежать? М-м Бонасье: С помощью простыней. Я улучшила минутку, когда осталась одна. Я прибежала сюда, в надежде встретиться с мужем. Д'Артаньян: Вы искали у него защиты? М-м Бонасье: У него? О нет. На это он не способен. Я надеялась получить от него помощь в другом. Д'Артаньян: В чем? М-м Бонасье: (с живостью) О, это уже не моя тайна! Поэтому я не могу раскрыть ее вам. Д'Артаньян: (оглядывается и прислушивается) Мадам, хоть я и гвардеец, но вынужден сказать, что мы выбрали неподходящее место для беседы: сюда могут вернуться с подкреплением ваши сыщики, и тогда мы погибли. Я, правда, надеялся на помощь друзей, но застал ли их дома мой посланец? Короче – бежим отсюда, пока не поздно! Не останавливаясь, даже не потрудившись закрыть за собой дверь дома, они добежали до площади Сен-Сюльпис. Здесь д'Артаньян решил разобраться, куда идти дальше. У него создалось впечатление, что мадам Бонасье знает, куда идти, но не знает, может ли она довериться ему окончательно. А, между тем, она сумела произвести на юношу впечатление. Поэтому он решил идти напролом и побольше узнать о своей спутнице. Д'Артаньян: И что нам делать дальше? Куда мне проводить вас? М-м Бонасье: (сомневаясь) Я надеялась через мужа вызвать господина де Ла Порта и от него узнать новости Лувра за последние дни и не опасно ли мне туда вернуться. Д'Артаньян: Но ведь я с таким же успехом могу вызвать господина де Ла Порт. М-м Бонасье. Да, но беда в том, что моего мужа в Лувре знали, а вас – нет. Д'Артаньян: (С лукавой улыбкой) Ну, вы наверняка знаете в Лувре какую-нибудь калитку, и скажете мне пароль к ее привратнику. М-м Бонасье: (испытующе смотрит на гасконца) А вы забудете этот пароль тотчас, как воспользуетесь им? Д'Артаньян: Тотчас, слово дворянина. М-м Бонасье: Я верю вам. И от вашей преданности, возможно, зависит и ваше будущее. Д'Артаньян: Располагайте мной, как другом. М-м Бонасье: А я? Куда мне спрятаться на это время? Д'Артаньян: (задумавшись на минуту) Мы рядом с домом моего друга Атоса. У него точно никто не догадается искать женщину. М-м Бонасье: А если он дома? Это может очень сильно скомпрометировать меня. Д'Артаньян: Вас там никто не знает, к тому же вряд ли он дома. А если он вернется ему скажут, что вас привел я. Он поймет и уйдет. М-м Бонасье: В таком случае, идем скорее. Парочку беспрепятственно впускают в квартиру Атоса, и д'Артаньян, узнав, что привратника в Лувре зовут Жермен, а паролем служат слова "Тур и Брюссель" и показав, какой условный стук у друзей, убегает в Лувр. Д'Артаньян подходит к калитке со стороны улицы Эшель, когда бьет десять часов. На стук появляется привратник Жермен и юноша говорит ему пароль. Через минут десять, во время которых д'Артаньян подпирает дверь, мечтательно разглядывая небеса и, время от времени, мечтательно вздыхает, наконец, появляется Ла Порт и д'Артаньян шепотом рассказывает ему обо всем что произошло, и сообщает адрес, где находится госпожа Бонасье. Ла Порт дважды, в полголоса, повторяет адрес и уходит. Но, не сделав и двух шагов, останавливается и подзывает д'Артаньяна, уже отошедшего на десяток шагов. Ла Порт: Молодой человек, разрешите дать вам совет. Д'Артаньян: Какой именно? Ла Порт: Нет ли у вас друга, у которого отстают часы? Д'Артаньян: Положим, есть. А что дальше? Ла Порт: Навестите его с тем, чтобы потом он мог засвидетельствовать, что в половине десятого вы были у него. Юристы называют это алиби. Д'Артаньян: Я понял. Благодарю вас, сударь. Гасконец стремительно, почти бегом, удаляется, а Ла Порт с улыбкой, покачав головой, смотрит ему вслед. Потом, спохватившись, поспешно скрывается по ту сторону калитки. Д'Артаньян влетает к Тревилю, который уже распрощался со всеми своими гостями и готовится идти спать. Удивленный столь поздним визитом, он появляется в приемной как раз на полминуты позже того момента, когда д'Артаньян перевел стрелку огромных напольных часов на три четверти часа назад. Д'Артаньян: Простите, сударь, но я подумал, что двадцать пять минут десятого еще не слишком поздно для визита к вам, тем более, что у меня важные новости. Тревиль: Двадцать пять минут десятого? (невольно поворачивается к часам). А я думал, что сейчас намного позднее. Так что за важные новости вы мне хотели сообщить, мой юный друг? Идут кадры под музыкальное сопровождение, (можно и увертюру к "Севильскому цирюльнику") Гасконец со всем пылом и красноречием, отчаянно жестикулируя, рассказывает свои новости (слов не слышно, игра строится на жестах и мимике).Лицо Тревиля, по мере рассказа, становится все более обеспокоенным. В конце-концов, д'Артаньян, взглянув на часы, и увидев, что на циферблате уже десять часов, поспешно прощается. Уже спустившись с лестницы, он что-то вспоминает, и взбежав наверх и вновь войдя в приемную, оглянувшись, и убедившись, что он один, возвращает стрелку часов на положенное время. Затем, поправив шляпу и полный гордой самоуверенности, покидает дом капитана.
Рыба: Да, последняя сцена вполне в духе "Севильского цирюльника"...
jude: Д'Артаньян, пытающийся курить трубку!
Стелла: Глава 11. Ночной Париж. Колокола башен Сен-Сюльпис, Сен-Жермен л'Оксерруа и все прочие колокола Сен-Жерменского предместья уже отбили одиннадцать часов. Город погрузился во мрак. То здесь, то там, из-под притворенных ставень, проникает свет и доносятся песни гуляк. Изредка двери кабачков распахиваются, выпуская в ночную тьму очередного перебравшего посетителя. В этой ночной тиши одиноко бредущий, весь во власти просыпающейся любви, д'Артаньян не выглядит ни тенью, ни бродягой, но ни одна душа не пристает к нему. Так, весьма романтично настроенный, он добирается до угла улиц Кассет и Сервандони. Отсюда он отлично видит дом Арамиса, укрытый зеленым навесом из переплетенных ветвей клена и дикого винограда. И тут он замечает, что какая-то тень свернула к дому со стороны Сервандони. Д'Артаньян начинает следить за женщиной в широком и длинном плаще, перебегая от одного дома к другому, и прячась в их тени. Женщина явно ищет какой-то дом по описанию, потому что, то возвращается, то отходит на середину улицы, чтобы лучше увидеть. Судя по походке, она молода, а когда она условно покашливает, ясно, что голос у нее свежий и молодой. К изумлению д'Артаньяна, она останавливается перед дверью Арамиса, в комнате которого светится окно. Д'Артаньян: Вот было бы забавно, если бы эта запоздалая голубка оказалась племянницей богослова. Ну, Арамис, на этот раз я добьюсь правды! Женщина трижды стучит в дверь, внутренняя рама раскрывается и сквозь жалюзи мелькает свет. Д'Артаньян: Ну, господин лицемер, знаю я теперь, как вы изучаете богословие! А посетительницу ожидали. Сейчас раскроется ставень, и дама заберется через окно! В окне появляется рука, в которую женщина вкладывает платок. Через несколько секунд дверь отворяется, и перебежавшему поближе юноше видно, что не Арамис, а какая-то дама, стоя в освещенном дверном проеме, в свою очередь, отдает незнакомке на улице другой платочек. Свет падает на ее лицо, и д'Артаньян узнает госпожу Бонасье. Камера выхватывает лицо юноши, на котором потрясение сменяется досадой, а потом и гневом. Госпожа Бонасье, опустив на лицо капюшон плаща, успела сделать несколько шагов, когда д'Артаньян, выйдя из тени, отрезает ей дорогу. Бонасье. Вскрикнув в испуге, бросается бежать, но юноша без труда настигает ее. Запутавшись в юбках, женщина падает на колено с криком. М-м Бонасье: Убейте меня, если хотите, но я все равно ничего не скажу! Д'Артаньян: Сударыня, никто от вас ничего не требует: взгляните на меня – я ваш сосед, д'Артаньян. М-м Бонасье: Ах, это вы! (молитвенно сложив руки, поднимает глаза к небу) Боже, благодарю тебя! Д'Артаньян: Да, это я! Бог послал меня оберегать вас! М-м Бонасье: И только поэтому вы следили за мной? Д'Артаньян: Признаюсь, нет. Я увидел, как женщина стучится в окно одного из моих друзей. М-м Бонасье: В этом доме живет ваш друг? Д'Артаньян: Арамис – один из самых близких моих друзей. М-м Бонасье: Арамис? Кто это? Д'Артаньян: Полно! Неужто вы станете меня уверять, что не знакомы с ним? М-м Бонасье: Впервые слышу это имя. Д'Артаньян: Вы в первый раз подходили к этому дому? М-м Бонасье: Конечно. Д'Артаньян резко останавливается, и, продолжая держать молодую женщину под руку, поворачивает ее так, что свет от ближайшего трактирного фонаря освещает ее лицо. Д'Артаньян: И вы не знаете, что здесь живет молодой человек? М-м Бонасье: Но вы сами могли видеть, что я разговаривала с женщиной! Д'Артаньян: Верно. Но это могла быть приятельница Арамиса! Кто она? М-м Бонасье: Сударь, вы задаете нескромные вопросы. К тому же это – не моя тайна. Д'Артаньян: Вы очаровательная женщина и полны тайн! М-м Бонасье: Если это вас не смущает, позвольте опереться на вашу руку и проводите меня. Д'Артаньян: С радостью! Но куда? М-м Бонасье: Увидите, если доведете меня до нужной двери. Д'Артаньян: ( с надеждой) Я смогу вас там подождать? М-м Бонасье: Вот этого делать не следует. Д"Артаньян: А как же вы вернетесь одна? И кто вас проводит, если меня не будет рядом? Нет, я лучше подожду и посмотрю, кто будет вас провожать. М-м Бонасье: В таком случае – прощайте! Д'Артаньян: Но почему? М-м Бонасье: Мне нужна помощь дворянина, а не соглядатай. Д'Артаньян: Вы очень суровы в оценках. Вы меня совсем не знаете. М-м Бонасье: А как называют человека, который устраивает слежку вопреки воле другого? Д'Артаньян: Ну… нескромным. М-м Бонасье: Это слово слишком мягко. Д'Артаньян: (с самым сокрушенным видом) А если я раскаялся? М-м Бонасье: Если ваше раскаяние искренне, я, пожалуй, позволю вам проводить себя… но, только до дверей. А потом вы немедленно покинете меня. Даете мне слово? Д'Артаньян: Честное слово дворянина. М-м Бонасье: Тогда давайте мне вашу руку – и вперед. Так доходят они до улицы Арфы, где молодая женщина не без труда определяется с нужной дверью. М-м Бонасье. Вот мы и прищли. Д'Артаньян: Вы не боитесь воров на обратном пути? М-м Бонасье: У меня нечего красть. Д'Артаньян: А вышитый платок, который вы обронили, и который я вложил вам в карман? М-м Бонасье: Молчите, несчастный! Вы хотите погубить меня? Умоляю вас, не вмешивайтесь ни во что, а лучше всего, позабудьте меня, я не существую для вас. Я никогда не забуду об услуге, которую вы мне оказали, но не пытайтесь прикоснуться к тайне, которая не мне принадлежит. Д'Артаньян: не нужно опасаться тех, кто вас любит. М-м Бонасье: Мы с вами почти не знакомы. А вы уже заговорили о любви! Д'Артаньян: Но любовь проснулась во мне быстро… и впервые! Ведь мне нет и двадцати, мадам. Мадам Бонасье бросает на него взгляд искоса, словно проверяя. Насколько он правдив в выражении своих чувств. Д'Артаньян: Послушайте, я уже напал на след того человека, который вас похитил. Ранее, мы с Арамисом едва не перерезали друг другу горло из-за такого же платочка, что лежит в вашем кармане. Этот платочек мог вас серьезно скомпрометировать, если бы его нашли у вас. М-м Бонасье: Почему? Ведь на нем мои инициалы "К.Б." – Констанция Бонасье. Д/Артаньян: Или Камилла де Буа-Траси. М-м Бонасье: Молчите! Да молчите же! Вы не понимаете, чем это вам угрожает! Д'Артаньян: Мне? М-м Бонасье: Вам так хочется в тюрьму? Умоляю вас, оставьте меня! Молю вас, взываю, наконец, к вашей чести военного, к благородству дворянина – уйдите! Бьет полночь, меня ждут! (она протягивает юноше руку, к которой он припал со страстным поцелуем). Д'Артаньян: Лучше бы я никогда не встречал вас! М-м Бонасье: Кто знает, может быть, когда-нибудь, в будущем… Д'Артаньян: (в порыве восторга) Значит, у моей любви может быть надежда? М-м Бонасье: Я не хочу себя связывать… Все зависит от вас. Д'Артаньян: Вы злоупотребляете моей любовью… М-м Бонасье: Нет, только вашим благородством. Но я не забываю своих обещаний. Д'Артаньян: В таком случае, не забывайте этого вечера. и вы сделаете меня самым счастливым человеком на свете. М-м Бонасье: Я уже опаздываю. Д'Артаньян: Я уже ухожу. Я хочу, чтобы вы поверили моей преданности, даже если она граничит с глупостью. Прощайте, сударыня! Д"Артаньян, верный данному слову, бросается бежать по улице, оскальзываясь на булыжниках мостовой, а мадам, выждав минуточку, берется за дверной молоток. Дверь отворяется и пропускает ее внутрь дома. Д'Артаньян уже почти доходит до своего дома на улице Могильщиков, как вдруг слышит голос Планше. Планше: Плохо, сударь, очень плохо! Д'Артаньян: Что плохо? Что ты хочешь сказать, Планше? Планше: Господин Атос арестован. Д'Артаньян: Как арестован? За что? Планше: Его застали у вас. Его приняли за вас. Д'Артаньян: Кто посмел? Планше: Стражники. Их позвали на помощь те люди, которых вы прогнали. Д'Артаньян: Но почему он не назвался? Планше: Он сказал мне на ухо, что вам сейчас важнее быть на свободе. Д'Артаньян: (С восторгом) Узнаю Атоса! Благородная душа! А куда его увели? Планше: Не знаю. А стражники все перевернули и унесли все бумаги, какие нашли. Д'Артаньян: Значит, сделаем так! Беги к Портосу и Арамису, скажи им, пусть ожидают меня в "Сосновой шишке" А я помчался к де Тревилю: надо поставить его в известность обо всем, что случилось. А ты побудь здесь. Не побоишься? Планше: Я умею быть храбрым, когда нужно. В эту ночь рота де Тревиля дежурит в Лувре и д'Артаньян надеялся, что благодаря его форме гвардейца не будет проблем попасть во дворец. Он стремительно идет по направлению к Лувру и вдруг видит, как из-за угла выходит парочка. Женщина закутана в широкий плащ, на мужчине – форма мушкетера. Д'Артаньян дал им возможность ступить на мост и только тогда направился за ними. Мужчина фигурой и походкой страшно напоминал Арамиса, женщина, не смотря на опущенный капюшон, показалась ему вылитой мадам Бонасье, и молодой человек не выдержал. Бегом, он обогнул парочку, и остановился перед ними. Пара остановилась в свою очередь, и мужчина, увидев перед собой незнакомца, преграждавшего им дорогу со скрещенными на груди руками, положил правую руку на эфес своей шпаги. Бэкингем: (с сильным английским акцентом) Что вам угодно, сударь? Д'Артаньян: (в полном изумлении) Это не Арамис! Бэкингем: Судя по вашим словам, вы приняли меня за кого-то другого. Я прощаю вам. Д'Артаньян: Вы меня прощаете? Бэкингем: Да. Но дайте нам пройти, раз у вас нет никакого дела ко мне. Д'Артаньян: К вам – нет. Но у меня есть дело к вашей даме. Бэкингем: К моей даме? Но вы не знаете ее! М-м Бонасье: (с упреком) Но вы же обещали мне! Д'Артаньян: (в смущении) Но и вы… вы обещали мне… (продолжает стоять перед ними в той же позе и загораживая дорогу.) Бэкингем: Обопритесь на мою руку, сударыня, и продолжим наш путь. (видя, что молодой человек не шевелится, делает шаг вперед и рукой отстраняет все еще растерянного и ошеломленного д'Артаньяна. Тот отскакивает назад и выхватывает шпагу. Бэкингем делает то же) Свет единственного фонаря на мосту бросает причудливые тени на мужчин, готовых к бою и женщину, бросившуюся между ними, с риском пораниться о клинки. М-м Бонасье: Милорд, ради всего святого, милорд! Д'Артаньян: (отступая) Милорд? Милорд, о простите! Милорд, неужто вы?.. М-м Бонасье: (едва слышно) Милорд – герцог Бэкингем. Теперь мы в ваших руках. Вы можете погубить всех нас! Д'Артаньян: Милорд, и вы , мадам, простите меня! Милорд, я люблю эту женщину и ревную ее. Вы же сами знаете, что значит любить. Скажите, что я могу сделать для вас? Бэкингем: (протягивая руку юноше) Вы честный человек и я принимаю вашу помощь. Проводите нас до Лувра, и если заметите, что кто-то следит за нами, убейте его без сожалений. Гасконец сопровождает их на расстоянии десятка шагов до самого дворца, постоянно оглядываясь и проверяя каждый темный угол, но ничего не происходит. У знакомой ему калитки они расстаются и теперь качающиеся фонари у подъездов дворца не освещают ничего, кроме пустынной улицы.
Стелла: Глава 12. Мадам Бонасье проводит герцога какими-то переходами, винтовыми лестницами и гулкими галереями. Под их сводами звонко стучат каблучки галантерейщицы и звенят шпоры Бэкингема. Герцог, в своем ослеплении любовью и предвкушении свидания, не слишком осознает, что их могут заметить. Их и замечают слуги, нет-нет, да и попадающиеся им на пути, но голубой мушкетерский плащ прикрывает все: рота Тревиля в эту ночь дежурит в Лувре. Наконец, м-м Бонасье, с предосторожностями открывает дверцу, вводит герцога в маленькую комнатку с штофными обоями и большим зеркалом, и, сделав ему знак ждать, скрывается за открывшейся напротив потайной дверью. Бэкингем, сняв шляпу, подходит к зеркалу. В нем отражается красавец-мушкетер. Герцог поправляет волосы, примятые шляпой, расправляет кружева воротника и улыбается своему отражению, уверенный в собственной неотразимости. В это время открывается дверца, замаскированная под обои, и в комнату заходит женщина в светло-кремовом атласном платье. Увидев ее отражение в зеркале, Бэкингем стремительно оборачивается и оказывается перед королевой Анной Австрийской. Королева сделала навстречу ему один шаг, и Бэкингем упал перед ней на колено, и, потрясенный, очарованный, задыхаясь от любви и гордости, поднес к губам подол ее платья. Анна, немного испуганная, но не лишившаяся своего величия, протянула ему руку, и проговорила: Королева: Герцог, вы уже знаете, что не я продиктовала то письмо. Бэкингем: О, да, мадам. Но когда любишь, так легко поверить в ответную любовь. Но я совершил это путешествие не даром, потому что я вижу вас. Королева: Я согласилась увидеться с вами, чтобы сказать вам, что все разделяет нас: морские глубины, вражда наших государств, святость принесенных клятв. Мы не должны больше видеться: я согласилась на свидание, только для того, чтобы сказать вам это. Бэкингем: О, продолжайте! Ваш голос так нежен, что смягчает суровость ваших слов. Святотатство – разлучать такие любящие сердца, как наши. Королева: Милорд, вы забываетесь! Я никогда не говорила, что люблю вас! Бэкингем: Но вы не говорили мне, что не любите меня! (с жаром) Где найдете вы еще такую любовь? Любовь, которой довольно оброненной ленточки, задумчивого взгляда, нечаянно вырвавшегося слова. Вот уже три года, мадам, как я впервые увидел вас, но я и по сей день в мельчайших деталях могу описать даже отделку вашего платья, что было на вас в тот день. Королева: Какое безумие! Какое безумие питать воспоминаниями бесполезную страсть! Бэкингем: Вся моя жизнь в этих воспоминаниях. Они - мое счастье, мое сокровище, моя надежда. Каждая встреча с вами – алмаз, который я прячу в сокровищницу моей души и у меня их четыре. (прикрывает глаза и перечисляет с упоением) О первой я только что вам сказал, вторая – у герцогини де Шеврез, третья была в садах Амьена. Эта – четвертая. Королева: (в смущении) О, не напоминайте мне об Амьене! Бэкингем: О, нет, моя королева, напротив, вспомним о нем! Это был самый радостный, самый счастливый вечер в моей жизни. И, смею думать, и на вас подействовала эта ночь, полная благоуханий. Мадам, моя королева, клянусь, что в эту ночь и вы любили меня! Королева: Милорд… возможно… да, все в ту ночь сложилось так, чтобы погубить меня. Но вы видели, что королева пришла на помощь слабеющей женщине: я позвала свою прислужницу. Бэкингем: Какая любовь, кроме моей, выдержала бы такое испытание? Но мне нет дела ни до каких сокровищ, которые мне поручено охранять, нет дела ни до каких королей на всем земном шаре! Я рискнул милостью моего короля, рискнул жизнью, чтобы только увидеть вас на мгновение. Королева: Увы, молва жестоко отомстила мне: король, подстрекаемый кардиналом, страшно разгневан, госпоже де Верне удалена, герцогиня де Шеврез впала в немилость, мой конюший Пютанж изгнан из Франции, и король ответил отказом на ваше назначение послом. Бэкингем: (в гневе сжимая эфес шпаги) Франция войной ответит мне за этот отказ! Если я лишен возможности видеть вас, то, по крайней мере, я хочу, чтобы вы ежедневно и ежечасно слышали обо мне. За войной последует мир и тут уж для переговоров потребуется мое присутствие. Скажите мадам, у какой женщины был более страстный обожатель? У какой королевы – более преданный слуга? Королева: Милорд, доказательства вашей любви – это почти преступление! Бэкингем: Вы думаете так, только потому, что не любите меня, иначе для вас это были бы доказательства моей любви. Госпоже де Шеврез была менее жестока: она любила Холланда! Королева: Госпожа де Шеврез не была королевой. Бэкингем: Значит, если бы вы не были королевой… О, благодарю вас, благодарю за эти слова! Королева: О, милорд, вы не так меня поняли! Я только хотела сказать… Бэкингем: (с протестующим жестом) Молчите, ради бога, молчите! Если счастье мне даровала ошибка – не будьте так жестоки исправлять ее. Вы сами сказали, что меня заманили в ловушку. Возможно, мне это будет стоить жизни… Так странно: у меня в последнее время предчувствие близкой смерти… (улыбается с отрешенным видом) Королева: (с выражением ужаса, всплеснув руками) О, Господи! Теперь и я признаюсь вам: меня тоже преследуют предчувствия, преследуют сны. Мне снилось, что я вижу вас раненным, окровавленным, лежащим на земле. Бэкингем: Раненным в левый бок, ножом? Королева: Да, именно так! Но кто вам мог рассказать, что я видела такой сон? Я поверяла его богу, да и то, только в молитве! Бэкингем: Этого довольно, сударыня: вы любите меня, бог посылает нам одни и те же сны. Вы любите меня, но будете ли вы оплакивать меня? Королева: О боже! Это больше, чем я в силах вынести! Герцог, молю вас, ради всего святого, оставьте меня, уйдите! Я не знаю, люблю ли я вас, но я знаю твердо, что своих клятв я не нарушу! Уезжайте, потому что, если с вами что-то случится во Франции, я никогда себе этого не прощу. Уезжайте. Потом вы вернетесь – под охраной своих слуг, вернитесь в качестве посла. Тогда я не буду трепетать за вашу жизнь и буду счастлива увидеть вас. Бэкингем: Это правда? Королева: Да! Бэкингем: Тогда… в знак вашего расположения и прощения… дайте мне что-нибудь, какую-нибудь вещицу…чтобы я, глядя на нее, верил, что все это мне не приснилось. То, что я мог бы носить. Перстень,.. цепочку. Королева: И вы уедете, если я исполню вашу просьбу. Бэкингем: Да, немедленно. Королева: Подождите тогда, я сейчас. (уходит, и через несколько минут возвращается с ларцом розового дерева) Возьмите это, милорд, и храните на память обо мне. Бэкингем: Вашу руку, мадам, и я удалюсь. Королева протягивает ему руку, которую он страстно целует. Бэкингем: Не позднее, чем через полгода, сударыня, я вновь увижу вас, хотя бы для этого мне пришлось перевернуть небо и землю!
Рыба: - Ах, с вами вижусь я , милорд! - Затем, что я вам дорог... - Я не сказала "да", милорд... Надо отдать должное Ю.Ряшенцеву. В том диалоге королевы и Бэкингема - вся глава, и так остроумно, живо, весело. Впрочем, как многие тексты музыкальных номеров того фильма.
Стелла: А я поражаюсь Бордери все вновь и вновь - несколько фраз - и глава полностью. А это свидание - тоже минимум фраз, но все, что нужно. И все - всерьез.
Стелла: Глава 13. Полуподземная галерея Бастилии. Камера крупным планом дает копошащуюся крысу. Внезапно зверек замирает: издалека доносится топот многих ног и звон шпор. Свет факелов пляшет на стенах, потом появляются стражники с алебардами: двое идут впереди, двое - позади человека в мушкетерском плаще. Это его шпоры высекают искорки на древних камнях Бастилии. Человек идет твердым, спокойным шагом, и крыса, прижавшись к склизкому полу, терпеливо ждет, пока стражники проведут арестанта на допрос. Потом снова наступает тишина. Крыса ныряет в подпол. В конце галереи, там, где ее пересекает коридор, откуда-то сверху пробивается слабый лучик света. И снова слышны шаги стражи, только вместо звона шпор их теперь дополняет шаркающая, неровная походка какого-то арестанта. Со спины видны те же четыре стража, только первая пара тащит под руки маленького, толстенького человечка лет пятидесяти. Он еле переставляет ноги, поминутно охая и издавая душераздирающие стоны. Камера следит за процессией и тогда, когда она заворачивает за угол. Слышен писк и один из идущих позади стражников с проклятием отшвыривает ногой крысу. Около тяжелой двери двое с алебардами (те, что шли сзади) занимают место у двери, а двое с арестантом заходят внутрь. Комната, где заседает комиссар, представляет из себя низкое помещение со сводчатым потолком, с голыми, в потеках, стенами, и плесенью по углам. В комнате только стол и стул, на котором и восседает комиссар, что-то пишущий и перебирающий, время от времени, кипу бумаг перед ним. Арестанта оставляют стоять перед столом одного, а стражники отходят в сторону, на расстояние, не позволяющее слышать, о чем говорят комиссар и заключенный. Комиссар поднимает голову, чтобы рассмотреть стоящего перед ним человека, и свет от единственной свечи на столе резко подчеркивает сходство его с каким-то грызуном: не то хорьком, не то – крысой.* После нескольких секунд созерцания комиссар приступает к допросу. Комиссар: Имя, фамилия, возраст, род занятий? Бонасье: Жак-Мишель Бонасье, пятьдесят один год, бывший владелец галантерейной лавки, удалился от дел, проживаю ныне на улице Могильщиков, в доме номер одиннадцать. Комиссар: А каким образом вы, скромный горожанин, оказались противником Его преосвященства кардинала Ришелье? Каким образом столь ничтожная личность осмелилась противостоять планам господина кардинала, который денно и нощно думает о том, как спасти Францию от проклятых испанцев? Никто не смеет безнаказанным мешать кардиналу Ришелье, чье могущество и власть направлены только на одно: помешать врагам государства. Поразмыслите-ка о своем положении, Бонасье. Бонасье: (очень серьезно и хладнокровно) Но, господин комиссар, поверьте, что я более, чем кто-либо, знаю и ценю достоинства его несравненного высокопреосвященства, который оказывает нам честь управлять нами. Комиссар: Неужели? Так как же вы тогда очутились в Бастилии? Бонасье: Понятия не имею, почему я здесь оказался. Комиссар: Но, раз вас обвиняют в государственной измене, вы должны были совершить какое-то преступление! Бонасье: (в ужасе) Меня? В государственной измене? Но я ненавижу испанцев и не терплю гугенотов! Комиссар: (сверля глазами галантерейщика) У вас есть жена? Бонасье: У меня была жена! Комиссар: Как это "была"? Бонасье: Ее похитили у меня, сударь! Комиссар: (нараспев) По-хи-ти-ли? Вот как! А кто? Вы знаете его? Бонасье: Мне кажется, что знаю. Комиссар: Так кто же это? Бонасье: Я не утверждаю, я только подозреваю. Комиссар: Кого же? Отвечайте откровенно. Бонасье: (растеряно) Я подозреваю мужчину высокого роста, смуглого, белозубого, похожего на важного вельможу. Он несколько раз следил за нами, когда я сопровождал жену. Комиссар: (встревожено) А имя его? Бонасье: Имени его я не знаю, но уверяю вас, что узнал бы его даже среди тысяч других. Комиссар: (встревожено) Раз вы уверяете, что он вам известен, на сегодня, мы, пожалуй, эти и ограничимся. Мне необходимо кое-кого уведомить об этом факте. Бонасье: (в испуге) Но я не знаю его! Комиссар: Уведите его в камеру, да заприте покрепче. Стражники уводят Бонасье в тесную камеру, где он проводит без сна всю ночь. К утру от него остается только тень прежнего Бонасье: страшная тревога заставила его то метаться по камере, то застывать в отчаянии на жалком соломенном тюфяке. Даже заглянувшее в камеру солнце окрасило для него все в траурные цвета. Грохот отпираемого засова заставил его забиться в угол, но на пороге появился вместо палача давешний комиссар. Бонасье делает навстречу ему шаг, на его лице читается чуть ли не радость, что явился комиссар, а не палач и стража, чтоб вести его на эшафот. Комиссар , сделав отстраняющий жест, заложив руки за спину, несколько раз прошелся по камере. Комиссар: Ну, вот что, дорогой мой! Советую вам говорить только правду, потому что со вчерашнего дня ваше дело не только не прояснилось, но и крайне запуталось. Бонасье: Прошу вас, спрашивайте меня. Я готов сказать все, что знаю. Комиссар: Прежде всего: где находится ваша жена? Бонасье: Но я ведь уже сообщил вам, что она похищена. Комиссар: Да, но вчера, после пяти вечера она сбежала, и благодаря вашей помощи. Бонасье: Моя жена сбежала? Несчастная! Но если это так, то не по моей вине, клянусь вам! Комиссар: Днем вы заходили к вашему жильцу, господину д'Артаньяну. О чем вы с ним совещались? Бонасье: Признаю, что это была моя ошибка. Я просил его разыскать мою жену. Я полагал, что имел право требовать ее назад. Комиссар: Что он вам ответил? Бонасье: Он обещал помочь мне. Но я быстро убедился, что он предает меня. Комиссар: Вы стараетесь ввести суд в заблуждение! Господин д'Артаньян, в силу сговора с вами, разогнал полицейских, которые арестовали вашу жену и скрыл ее от преследования. Бонасье: Невозможно! Комиссар: Господин д'Артаньян в наших руках, и мы устроим вам очную ставку. Введите господина д'Артаньяна! Караульные вводят Атоса. У него несколько помятый вид, но мушкетер сохраняет спокойствие и только чуть брезгливый изгиб губ говорит о его настроении. Комиссар: Господин д'Артаньян, расскажите, что произошло между вами и этим господином. Бонасье: Но это вовсе не господин д'Артаньян! Комиссар: Не господин д'Артаньян? Бонасье: Ну конечно же, нет! Комиссар: Тогда кто это? Бонасье: Не могу вам сказать: я с ним не знаком. Комиссар: Не знакомы? Бонасье : Нет! Комиссар: Вы никогда его не видели? Бонасье: Видал, но не знаю, как его зовут. Комиссар: (обращаясь к Атосу) Ваше имя? Атос: Атос. Комиссар: Но ведь это не человеческое имя, это название горы. Атос: Это мое имя. Комиссар: Но вы ведь сказали, что вас зовут д'Артаньян. Атос: Я это говорил? Комиссар: Да, вы. Атос: (с самым серьезным видом) Меня спросили: "Вы господин д'Артаньян?" на это я ответил: "Вы полагаете?" Стражники закричали, что они в этом уверены. Я не стал спорить. Кроме того, я ведь мог и ошибиться. Комиссар: (взвизгнув) Сударь, вы оскорбляете достоинство суда! Атос: (спокойно) Ни в коей мере! Комиссар: Вы господин д'Артаньян! Атос: Вот видите, вы опять это утверждаете. Бонасье: Но, господин комиссар, господин д'Артаньян – мой жилец, и потому я отлично его знаю. Господину д'Артаньяну лет восемнадцать-девятнадцать, он гвардеец роты господина дез Эссара, а этому господину по меньшей мере тридцать, и он носит форму королевского мушкетера. Комиссар: Черт возьми, а ведь это правильно! Дверь в камеру распахивается и появляется гонец, который передает комиссару запечатанное письмо. Пока комиссар читает, его острый и длинный нос шевелится, как у хорька. Наконец, он отбрасывает письмо. Комиссар: Ах, негодная! Бонасье: Надеюсь, вы не о моей жене? Комиссар: Именно о ней! Хороши ваши дела, нечего сказать! Бонасье: А в чем провинилась опять моя жена и какое это может иметь отношение ко мне, раз я сижу в тюрьме. Комиссар: Да все это – продолжение задуманного вами чудовищного плана! Бонасье: Я не имею ни малейшего отношения к тому что делает моя жена, клянусь вам! А если она наделала глупостей, я отрекаюсь от нее, отказываюсь, проклинаю ее. Атос: (с нескрываемым раздражением и отвращением) Ну, вот что, господин комиссар, если я вам больше не нужен, прикажите отвести меня куда-нибудь. Он порядочно надоел мне, ваш господин Бонасье! Комиссар: Отведите арестованного в его камеру. Атос: Если вы имеете претензии к господину д'Артаньяну, я не вполне понимаю, в какой мере я могу заменить его? Комиссар: (срываясь на крик) Делайте, что вам приказано! Атоса уводят, а вслед за ним уходит и комиссар. Бонасье остается в камере, но вечером за ним приходят караульные солдаты. Полицейский чиновник: Следуйте за мной. Бонасье: За вами? В такой час? Куда это, господи помилуй? Чиновник: Туда, куда приказано вас доставить. Бонасье: Это не ответ. Чиновник: Это то, что мы можем сказать. Бонасье: О боже! На этот раз я погиб. Он не сопротивляется ни в подземном коридоре, ни в карете, куда его посадили и только при виде площади у Трауарского Креста, где слышен гул толпы, он, решив что его будут казнить и толпа собралась ради него, со стоном лишается чувств. * На роль комиссара, мне кажется, великолепно подошел бы как внешне, так и манерой игры, актер Чурсин.
Рыба: Меня всегда умиляла эта сцена! Полицейские - сущие младенцы, раз ничтоже сумняшеся приняли Атоса за гасконского юнца и приволокли его в тюрьму. Бедный, бедный кардинал, если ему служат такие болваны!
Стелла: Глава 14. Кабинет Ришелье с огромным камином, в котором жарко пылает огромный ствол дерева, увешан оружием. Середина комнаты занята огромным четырехугольным столом, на котором, поверх книг и бумаг, расстелена карта Ла Рошели. Кардинал, облаченный в алый камзол и высокие сапоги, стоит у камина, греясь в жарком пламени. По лицу кардинала пляшут сполохи огня, алые лучи бьют из пасторского перстня кардинала всякий раз, как он поворачивает кисть руки. Бонасье, которого вводят в кабинет Ришелье, стоящий у камина человек кажется зловещим призраком, и он инстинктивно отшатывается, наткнувшись на стоящего за его спиной офицера. Кардинал оборачивается и некоторое время сверлит Бонасье взглядом. Кардинал: Это тот самый Бонасье? Офицер: Да, ваша светлость. Кардинал: Хорошо. Полайте мне его бумаги и оставьте нас. Офицер подает бумаги, низко кланяется, выходит и тщательно прикрывает дверь. Кардинал внимательно читает протоколы допросов Бонасье, изредка поглядывая на галантерейщика, которому уже просто дурно от этих пронизывающих взглядов. Кардинал: (медленно и значительно) Вы обвиняетесь в государственной измене. Бонасье: Мне уже об этом сообщили, ваша светлость. Но, клянусь вам, я об этом ничего не знаю! Кардинал: Вы состояли в заговоре с вашей женой, герцогиней де Шеврез и с герцогом Бэкингемом. Бонасье: Действительно, я слышал эти имена от жены. Кардинал: По какому поводу? Бонасье: Жена говорила, что кардинал Ришелье заманил герцога в Париж, чтобы погубить его, а вместе с ним и королеву. Кардинал: (возмущенно) Она так говорила? Бонасье: Говорила, хоть я и убеждал ее, что Его Высокопреосвященство не способны на… Кардинал: (в сердцах) Замолчите, глупец! Бонасье: Моя жена мне сказала то же самое… Кардинал: Вы знаете, кто похитил вашу жену? Бонасье: Я подозреваю одного человека… Я рассказал о нем господину комиссару, но он был недоволен тем, что я сказал. Кардинал: Вам известно, что ваша жена бежала? Бонасье: Господин комиссар был так любезен, что уведомил меня об этом. Кардинал: (подавляя улыбку) Значит, вам неизвестно, куда она потом подевалась? Бонасье: Думаю, она вернулась в Лувр. Кардинал: В час ночи ее там не было. Бонасье: Бог мой! Что же с ней случилось? Кардинал: Узнаем! Кардиналу известно все! Если вы будете откровенны и сообщите, что вам известно об отношениях вашей жены с герцогиней де Шеврез, мы скажем вам, в свою очередь, что с вашей женой. Бонасье: Но, ваша светлость, я ничего не знаю, я никогда не видал этой дамы. Кардинал: Но, когда вы заходили за своей женой в лувр, она ведь не возвращалась прямо домой? Бонасье: Почти никогда. У нее были какие-то дела с торговцами полотном. Кардинал: И сколько их было, этих торговцев? Бонасье: Два: один – на улице Арфы номер 75, другой – на улице Вожирар номер 25. Кардинал: И вы? Бонасье: Что я? Кардинал: Заходили вместе с ней? Бонасье: (простодушно) Ну, что вы, ваша светлость! Мне приказано было ждать ее, вот я и ждал на улице. Кардинал: (всерцах) Вы очень покладистый муж, мой любезный господин Бонасье! Хотя бы те двери, в которые она входила, вы способны узнать? Бонасье: Разумеется. Кардинал: (звонит в колокольчик и говорит вошедшему офицеру) Сходите за Рошфором. Офицер: Граф здесь и просит принять его, Ваше преосвященство. Кардинал: Пусть он войдет. Бонасье: (выпучив глаза и задыхаясь от ужаса) Ах, Ваше преосвященство! Двери распахиваются, и в кабинет стремительно входит высокий, смуглый, черноволосый господин. При виде его Бонасье теряет остатки самообладания, и трясущейся рукой указывая на него, кричит: Бонасье: Это он, он, похититель моей жены. Кардинал снова звонит, входит офицер. Кардинал: Выведите этого человека, и пусть он подождет, пока я снова позову его. Бонасье: (услышав приказ) Нет, нет, ваша светлость, это не он! Я ошибся: этот господин – честный человек! Кардинал: Уведите этого болвана! Рошфор: (едва дождавшись, пока выведут вопящего Бонасье) Они виделись! Кардинал: Кто? Рошфор: Королева и герцог. Кардинал: Где? Рошфор: В Лувре. Кардинал: Кто вам сказал? Рошфор: Мадам де Ланнуа. Кардинал: Мы потерпели поражение. Постараемся отыграться. Рошфор: Мадам де Ланнуа рассказала, что королева покинула своих дам в сопровождении доньи Эстефании. Она отсутствовала около четверти часа, а потом вернулась за своим ларцом розового дерева. Когда она пришла во второй раз, ларца при ней не было. Кардинал: А что было в том ларце? Рошфор: Алмазные подвески, которые подарил Ее величеству король. Мадам де Ланнуа уверена, что королева отдала их герцогу Бэкингему. Днем мадам де Ланнуа сделала вид, что не может найти их, и на ее вопрос королева, покраснев, ответила, что отдала их в починку королевскому ювелиру. Кардинал: И ювелир?.. Рошфор: Я уже был у него. Он ничего не слыхал. Кардинал: Прекрасно, Рошфор! Еще ничего не потеряно! А может быть, все к лучшему. Известно вам, где скрывались герцогиня де Шеврез и герцог Бэкингем? Рошфор: Мои шпионы так и не смогли узнать это. Кардинал: А я знаю, во всяком случае – догадываюсь! Рошфор: Прикажете их арестовать? Кардинал: Я думаю, они уже покинули улицу Арфы 75 и Вожирар 25. Рошфор: Но удостовериться?.. Кардинал: Возьмите моих гвардейцев и обыщите оба дома. Рошфор поспешно выходит, а по звонку кардинала вновь вводят Бонасье. Кардинал: Вы обманули меня! Бонасье: Я!? Чтоб я смог обмануть Ваше преосвященство? Кардинал: Ваша жена посещала совсем не торговцев полотном. Она ходила к герцогине де Шеврез и герцогу Бэкингему. Бонасье: (вспоминая и почесывая лоб) А ведь правда: когда я удивлялся, что у торговцев нет вывески, моя жена всякий раз принималась хохотать. (бросаясь к ногам кардинала и молитвенно сложив руки) Ах, Ваше высокопреосвященство, вы и вправду гений, перед которым преклоняются все! Кардинал: (смотрит на Бонасье не без самодовольства, потом, осененный какой-то мыслью, протягивает ему руку) Встаньте, друг мой! Вы порядочный человек. Бонасье: Кардинал коснулся меня, я коснулся руки великого человека! Великий человек назвал меня своим другом! Кардинал: (проникновенно) Да, друг мой, вас напрасно обвиняли! И потому вас следует вознаградить! Возьмите этот кошель, в нем сто пистолей, и простите меня! Бонасье: (совершенно одурев, но не решаясь дотронуться до кошелька) Вы наш властелин, вы можете пытать, повесить меня, но, чтобы я простил вас, ваша светлость! Подумать даже страшно о таком! Кардинал: Господин Бонасье, вы великодушный человек! Надеюсь, вы уйдете не слишком недовольный? Бонасье: Я ухожу в полном восхищении. Кардинал: Итак, до свиданья, я надеюсь, что мы с вами еще увидимся. Бонасье: Как будет угодно вашему преосвященству. Я весь к услугам вашего преосвященства. Кардинал: До свиданья, любезный господин Бонасье. Бонасье выходит из кабинета, пятясь задом, и в коридоре слышны его вопли во славу кардинала. Кардинал, тут же забыв о нем, склоняется над картой Ла Рошели и изучает ее, пока не появляется Рошфор. Кардинал: (с живостью) Ну, как? Рошфор: Вот как обстояло дело: мужчина прожил там четыре дня, женщина – пять. Она уехала сегодня ночью, он – утром. Кардинал: Сейчас уже поздно посылать погоню. Придется настигнуть герцога в Лондоне. И – ни слова о случившемся. Пусть никто ни о чем не догадывается. Вызовите мне канцлера Сегье. Рошфор: А что делать с этим галантерейщиком? Кардинал: А я сделал из него шпиона: он будет следить за собственной женой. Рошфор кланяется и покидает кабинет, а дежурный офицер, получив очередное распоряжение, вводит к кардиналу гонца. Тот пишет письмо, и камера из-за его плеча наблюдает, как ложатся строчки на бумагу. Вот его текст: " Миледи! Будьте на первом же балу, на котором появится герцог Бэкингем. На его камзоле вы увидите двенадцать алмазных подвесков; приблизьтесь к нему и отрежьте два из них. Сообщите мне тотчас же, как только подвески будут в ваших руках." Кардинал: Витре, вы немедленно отправитесь в Лондон и передадите это письмо в руки миледи. По этому чеку вы получите у моего казначея наличными. Не теряйте ни секунды.
Стелла: Глава 15. Камера скользит вдоль фасада Лувра, пока не останавливается на окнах королевского кабинета. Окно открыто, и из-за него доносятся голоса. Тяжелая портьера из атласа не препятствие для кинокамеры, и по ту сторону окна обнаруживаются два собеседника: Луи 13 и кардинал Ришелье. Людовик, бледный от гнева, держится уже за ручку двери, едва заставляя себя дослушать то, что говорит ему Его преосвященство. Ришелье: (заканчивает фразу) … из всего вышеперечисленного, сир, я вынужден сделать вывод, что госпожа де Шеврез по-прежнему состоит в связи с Ее величеством и, по-прежнему, плетет свои козни. Мои люди уже почти смогли разоблачить этот заговор, как вдруг какой-то мушкетер со шпагой в руке осмелился помешать им исполнять свои обязанности. В это время появляется Тревиль, и его персона вызывает у короля уже неконтролируемую вспышку ярости. Король: Вы явились вовремя! Хорошие вещи рассказывают о ваших мушкетерах! Тревиль: А у меня найдется немало хорошего рассказать Вашему величеству о судейских! Король: (надменно) Я не понимаю вас. Тревиль: Имею честь доложить Вашему величеству, что кучка чиновников, комиссаров и полицейских, людей весьма почтенных, но, видимо, настроенных враждебно к военным, позволила себе арестовать, открыто провести по улицам и заключить в Фор-Левек – и все это, ссылаясь на приказ, который мне так и не изволили предъявить, - одного из ваших мушкетеров, Ваше величество! Человека прославленного, известного Вашему величеству с самой лучшей стороны – господина Атоса. Король: Атоса? Да, мне вроде известно это имя. Тревиль: Сир, Если Ваше величество изволит припомнить: это тот самый мушкетер, который ранил на памятной дуэли господина Каюзака. (поворачиваясь к кардиналу) Да, кстати, Ваше преосвященство, господин Каюзак поправился? Кардинал: (закусив губу от досады) Да, благодарю вас, вполне. Тревиль: Господин Атос зашел навестить своего друга, молодого беарнца из роты дез Эссара. Того не оказалось дома и Атос решил подождать его. Но не успел он опуститься на стул, как толпа сыщиков и солдат осадила дом, взломала двери… Кардинал делает знак королю. Король: Нам это известно. Это все делалось ради нашей пользы. Тревиль: Итак, ради вашей пользы, был схвачен мой мушкетер, ни в чем не повинный, проведен, как злодей, под охраной, сквозь толпу, осыпавшую его оскорблениями, его, человека, десятки раз проливавшего кровь за своего короля и готового в любую минуту пролить ее вновь. Король: (неуверенно) Да вы что? Неужто дело обстояло именно так? Кардинал: (сохраняя абсолютное спокойствие, вкрадчиво) Господин де Тревиль не сказал вам, сир, что что этот, ни в чем не повинный мушкетер, этот благородный человек, за час до того со шпагой в руке напал на четырех комиссаров, посланных мной для расследования по чрезвычайному делу. Тревиль: Докажите это, Ваше высокопреосвященство! За час до этого господин Атос, человек весьма знатного происхождения, оказал мне честь отобедать у меня и беседовал у меня в гостиной с герцогом де Ла Тремуйем и графом де Шалю. Кардинал: Это все изложено в протоколе, составленном пострадавшими, который я имею честь предложить Вашему величеству. Тревиль: (гордо вскинув голову) Протокол судейских стоит честного слова военного? Если Его преосвященство подозревает кого-либо из моих мушкетеров, то во имя справедливости я сам прошу о расследовании. Кардинал: В доме, где происходил обыск, живет некий беарнец, друг этого мушкетера? Тревиль: Ваше преосвященство имеет в виду д'Артаньяна? Кардинал :Я имею в виду того молодого человека, которому вы покровительствуете, господин де Тревиль. Тревиль: Да, это верно. Кардинал: Не считаете ли вы возможным, чтобы этот молодой человек дурно влиял… Тревиль: (с улыбкой) На господина Атоса, который едва ли не вдвое старше его? Это совершенно невозможно. К тому же, и господин д'Артаньян провел вечер у меня. Кардинал: Вот так история! По-видимому, решительно все провели этот вечер у вас! Тревиль: (с трудом сдерживает гнев) Не подвергает ли Ваше высокопреосвященству сомнению мои слова? Кардинал: Боже меня упаси! А в котором часу у вас был этот молодой человек? Тревиль: (с живостью) О, это я могу сказать точно: когда он вошел, часы показывали половину десятого, хоть мне и показалось, что уже позднее. Кардинал: И когда он ушел? Тревиль: В половине одиннадцатого: через час после этих событий. Кардинал: (с досадой, но все же желая добиться истины) Этого Атоса задержали на улице Могильщиков. Тревиль: Ну и что? Разве другу запрещается навещать друга? Король: Дело в том, что дом этот подозрительный. Тревиль: Я этого не знал. Но господин д'Артаньян всецело предан Вашему величеству, и почитатель Вашего преосвященства. Король: Это не этот самый беарнец ранил де Жюссака? Тревиль: А на следующий день поразил Бернажу. У Вашего величества отличная память. Король: Так что мы решим? Кардинал: Это скорее дело Вашего величества. Я настаиваю на виновности Атоса. Тревиль: (с жаром) А я отрицаю ее. Но пусть разберутся судьи. Король: Вот именно: это их дело – судить. Тревиль: (набычившись) Печально, что в наше злосчастное время никакая добродетель не может оградить от позора и преследований. Армия не очень будет довольна тем, что стала предметом преследований из-за каких-то полицейских историй. Король: (давая волю гневу уже почти кричит) Полицейские истории! Какое у вас об этом понятие? Занимайтесь своими мушкетерами и не сбивайте меня с толку. Как вас послушать, так из-за этого ареста уже вся Франция в опасности! Сколько шуму из-за какого-то мушкетера! Да я прикажу арестовать их целую роту! И пикнуть никто не посмеет! Тревиль: Если мои мушкетеры виновны, и я готов отдать вам, сир, свою шпагу. Король: Гасконский упрямец, замолчите! Тревиль: (не понижая голоса) Верните мне моего мушкетера или судите его! Кардинал: Его будут судить! Тревиль: Тем лучше! Тогда я прошу разрешения защищать его. Король: (колеблясь) Если у господина кардинала нет причин личного свойства… Кардинал : Если Ваше величество считает меня пристрастным, я отказываюсь от участия в суде. Но подумайте, Ваше величество: если мы сейчас отпустим Атоса, мы рискуем никогда не узнать истину. Тревиль: В любой момент мой мушкетер будет готов дать ответ, если господа судейские пожелают допросить его. Я отвечаю за него. Король: В самом деле, он никуда не убежит. (понизив голос) Не будем вызывать у них беспокойства – это лучшая политика. Ришелье: Приказывайте, сир. Вы имеете право помилования. Король: Атос в Фор-Левеке? Тревиль: Да, в одиночке, без права сношения с внешним миром, как последний преступник. Король: Черт возьми! И что нужно сделать? Кардинал: Подписать приказ об освобождении и все будет кончено. Поручительства господина капитана более чем достаточно. Король подписывает приказ и Тревиль, приняв его, отвешивает глубокий поклон королю и почти шутовской – кардиналу. Потом он поспешно удаляется. Кардинал: (вдогонку ему) Какое единодушие между начальником и солдатами царит у ваших мушкетеров.
Lumineux: Перенесла главы в гугл-документ
Стелла: Глава 16. Все тот же кабинет короля. Луи и Ришелье смотрят друг на друга, ожидая, пока закроется дверь за Тревилем. Кардинал: (твердо и многозначительно) Наконец-то мы наедине! Сир, герцог Бэкингем провел в Париже пять дней и уехал только сегодня. Король краснеет, бледнеет, чувствуется, что он готов на крайность, но ему все же удается взять себя в руки. Король: Бэкингем в Париже? Зачем он приезжал? Кардинал: Полагаю, чтобы вступить в заговор с испанцами и гугенотами. Король: А я полагаю, чтобы устроить заговор с де Шеврез и всеми Конде, и посягнуть на мою честь. Кардинал: Королева так благоразумна и так любит Ваше величество, что такая мысль мне представляется недопустимой! Король: Женщина слаба, а что до большой любви, то у меня свое мнение на этот счет! Кардинал: (лицемерно) И все же я утверждаю, что у герцога были в Париже цели чисто политические. Король: Я утверждаю обратное! Но если королева виновата – горе ей! Кардинал: Я несколько раз допрашивал м-м де Ланнуа, и она сказала мне, что в позапрошлую ночь королева не ложилась очень поздно, а сегодня утром много плакала и весь день писала. Король: Ну, все понятно! Писала, конечно, ему! (нетерпеливо) Кардинал, добудьте мне все бумаги королевы. Кардинал: Но как это сделать? Мне кажется, ни вы, Ваше величество, ни я не можем взять это на себя. Король: (не видя ничего перед собой в гневе) А как поступили с женой маршала д'Анкр? В конце концов обыскали и ее самое. Ришелье: Это была всего лишь авантюристка из Италии. Тогда как Анна Австрийская – королева Франции. Король: Тем страшнее ее вина, герцог! Чем легче она забыла о своем сане, тем глубже она пала. При ней, если не ошибаюсь, состоит некий Ла Порт? Кардинал: Которого я считаю, признаться, главной пружиной в этом деле. Король: Почему вы не арестовали Бэкингема, когда он был в Париже? Кардинал: Арестовать первого министра короля Карла 1? Какой шум! Какая страшная огласка, если бы подозрения Вашего величества оправдались, какой неслыханный позор! Король: Но раз он подвергал себя опасности, как какой-нибудь бродяга или вор, нужно было… Луи замолк, сам испугавшись того, что едва не сорвалось у него с языка и кардинал напрасно ждал этих слов. Людовик встал, и прошелся несколько раз по кабинету, пряча лицо от Ришелье. Король: Пока он был в Париже, вы не выпускали его из виду? Где он жил все это время? Кардинал: На улице Арфы, рядом с Люксембургским дворцом. Король: Вы уверены, что он не виделся с королевой? Кардинал: Я считаю, что Ее величество предана своему долгу. Король: Но они в переписке! Герцог, чего бы мне это не стоило, я должен получить эти письма! Кардинал: Есть только один способ… Король: Какой? Кардинал: Поручить эту миссию канцлеру Сегье. Это по его части. Король: Немедленно пошлите за ним! Кардинал: Но если Ее величество откажется подчиниться? Король: Я сам предупрежу ее о визите канцлера. Король, в который раз подойдя к двери, на этот раз собственноручно распахивает ее и, чуть ли не бегом направляется в апартаменты королевы. Когда он туда входит, все придворные дамы сидят вокруг чтицы, которую внимательно слушают. Королева, сидя в кресле, погружена в собственные мысли, и печальная улыбка блуждает на ее губах. При виде короля все встают и склоняются в низком реверансе. Луи, подойдя к жене, окидывает ее взглядом, в котором и гнев, и презрение, и затаенный страх. Король: (не здороваясь) Мадам, сейчас к вам явится господин канцлер. Он сообщит вам нечто такое, о чем я поручил ему поставить вас в известность. Королева: (с трепетом) Что же скажет мне господин канцлер, чего не могли бы вы сказать сами? Король, не отвечая, разворачивается на каблуках, и уходит так же стремительно, как и вошел, а следом за ним появляется дежурный офицер, который объявляет о приходе канцлера Сегье. Входит канцлер, красный от смущения. Это еще довольно молодой человек, худощавый, но худоба его скорее результат каких-то изнурительных занятий. У него бледное лицо, бегающие глаза любителя дамских прелестей и плавные движения человека, привыкшего к пребыванию на людях. При виде канцлера королева сразу же садится и делает знак сесть и своим дамам. Королева: Что вам угодно, сударь? С какой целью вы явились ко мне? Канцлер: По поручению короля, мадам, я вынужден провести у вас обыск всех ваших бумаг. Королева: У меня: Обыск? Какая неслыханная низость!! Канцлер: Прошу извинить меня, Ваше величество, но я лишь орудие в руках короля. Разве Его величество не известил вас о моем визите? Королева: ( задыхаясь от возмущения) Я преступница, надо полагать. Донья Эстефания, подайте ключи от всех моих столов и бюро. Ищите, сударь! Канцлер роется для виду по ящикам, потом, набравшись решительности, поворачивается к королеве. Канцлер: Сейчас мне следует приступить к главной части обыска. Королева: ( не понимая) Какой? Канцлер: Его величество знает, что сегодня днем вами было написано письмо, и оно еще не отослано. Его нет в ваших бюро. Значит, оно спрятано. Королева: (встав и сжигая канцлера взглядом) Вы осмелитесь коснуться вашей королевы? Канцлер: Я верный слуга моего короля и должен выполнить то, что он мне поручил. Королева: (гордо) Это правда! Я написала письмо, и оно у меня здесь! (прижимает руку к груди). Я отдам его только королю. Канцлер: Если бы король хотел, он бы сам попросил его у вас. Но он поручил это мне. Э… (протягивает руку) Если вы откажетесь, он велел мне же взять его у вас. Королева: (с ужасом, отступая) Вы хотите сказать?.. Канцлер: Что мои полномочия идут далеко… Королева: Какой ужас! Канцлер: Прошу Ваше величество проявить уступчивость. Королева: Ваше поведение неслыханно грубо, вы это понимаете? Канцлер: Король приказывает, мадам. Прошу извинить меня. Королева: Я не потерплю этого! Лучше смерть! Канцлер, низко кланяясь, приблизился к королеве, протягивая руку к ее груди. Королева отступая, наткнулась на столик, оперлась на него, и вытащив письмо из-за корсажа, подала его Сегье. Королева: Возьмите, сударь, это письмо и избавьте меня от вашего мерзкого присутствия! Канцлер, все с такими же поклонами, пятясь исчезает за дверью, держа письмо в руках, а королева падает на руки дам. Кабинет короля, в котором Луи не находит себе места: мечется, то подходя к окну, то садясь в кресло, вскакивает, бросается к дверям но, взявшись за ручку, так и не решается отворить ее. Именно сейчас бросается в глаза, как молод король, и как подвержен душевным порывам. Наконец появляется канцлер Сегье, и король почти выхватывает у него из рук долгожданное письмо, судорожными движениями ломает печать и, едва бросив взгляд на первые строчки, внезапно успокаивается. Потом велит позвать Ришелье. Входит кардинал, спокойный, сдержанный и величественный. Король: Представьте себе герцог, это интрига политического свойства. Ни слова о любви. Зато очень много говорится о вас! Читайте! Кардинал: Вы видите, Ваше величество, до чего доходят мои враги: вам угрожают двумя войнами, если вы не удалите меня. Я, со своей стороны, был бы рад уйти от дел. Король: Что вы говорите, герцог! Кардинал: Здоровье мое разрушается в этой борьбе, и я не уверен, вынесу ли утомление при осаде Ла Рошели. Назначьте вместо меня того, для кого война его прямое дело: принца Конде. Этот шаг обеспечил бы вам счастье в семейной жизни и укрепил вашу славу за рубежом. Король: Будьте покойны, герцог, все, кто поименован в этом письме, понесут заслуженную кару. Не избежит ее и королева! Кардинал: Упаси бог, чтобы королева претерпела из-за меня хоть малейшую неприятность. К счастью, королева невиновна, и вполне понятно, что она разгневалась на вас. Вы были виновны, заподозрив королеву. Сделайте шаг навстречу, доставив ей какое-нибудь удовольствие. Устройте бал! Королева так любит танцы! Король: Но я не любитель светских развлечений. Кардинал: Тем более она будет вам признательна. И у нее будет возможность показаться в тех брильянтовых подвесках, что вы ей преподнесли к дню рождения и с которыми она еще нигде не успела появиться. Король: Увидим, господин кардинал, увидим! Вы слишком снисходительны. Ришелье: Снисходительность – добродетель королей. Прошла неделя. Ришелье получил письмо, текст которого заставил его заняться подсчетами, и на вопрос короля, он ответил. Король: Ну, как, герцог, вы рассчитали, когда будет бал? Ришелье: Сегодня у нас двадцатое сентября. Городские старшины устраивают празднество третьего октября. Никто не упрекнет вас, что вы идете на уступки королеве. (помолчав, добавил) Не забудьте, кстати, накануне праздника сказать королеве, что вы желали бы видеть, к лицу ли ей алмазные подвески.
Стелла: Глава 17. Кабинет королевы. Ее величество принимает Его величество, который бесцельно блуждает по комнате, рассматривая хорошо знакомый ему интерьер. Он явно ищет тему для разговора, и, увидев, как придворные дамы с его появлением бросили заниматься своими обязанностями, находит предлог для упрека королеве. Король: Мадам, я что, вызываю у ваших дам такой страх, что мое появление заставляет их бросить все дела? Или, быть может, мое присутствие замораживает всех? Королева: Сир, лишь почтение к вам заставило их забыть о своем долге. Король: Нет, мадам, это не почтение, а страх. Королева: Да, они напуганы, сир. Напуганы тем отсутствием почтения, которое было мне выказано по вашему приказу. Ваше величество, почему вы не скажете прямо, что у вас на душе? Что я сделала? Какое преступление совершила? Неужто весь этот шум только из-за моего письма к брату? Король: (важно и даже напыщенно) Сударыня, в ближайшие дни городские старшины дают бал в ратуше. Я считаю, что из уважения к ним вы должны появиться на этом балу в парадном платье и непременно с подаренными вам ко дню рождения алмазными подвесками. Это – мой ответ. Развернувшись на каблуках король, с гордым и независимым видом покидает комнату, а королева, покрывшись холодным потом и близкая к обмороку пытается осмыслить приказ короля. Чувствуя, что силы покидают ее, Анна ощупью находит подлокотник кресла и тяжело опускается в него. Сейчас она уже не выглядит, как королева: это смертельно испуганная женщина, у которой не осталось ни слов, ни мыслей. Платье душит ее, и она трясущейся рукой пытается расстегнуть корсаж, но руки дрожат. Губы ее беззвучно шевелятся, и, наконец, с них слетают первые слова: Королева: Я погибла! Кардинал знает все! Это он натравливает на меня короля. Боже мой! Боже мой! Констанс: Не могу ли я помочь Вашему величеству? Королева стремительно оборачивается и у одной из дверей видит молодую женщину. Королева: (издает испуганный возглас, понимая, что эта женщина слышала все.) Это Констанс Бонасье, и она все время находилась в соседней комнате. Констанс: (со слезами) О, не бойтесь, Ваше величество! Я предана вам душой и телом, и я, кажется придумала, как помочь вам. Королева: Вы? Вы придумали? Взгляните мне в глаза. Могу я довериться вам, ведь меня окружают предатели? Констанс: Клянусь душой, я готова умереть за Ваше величество! Да, здесь есть предатели, но, клянусь именем пресвятой девы, я не из их числа. (нерешительно) Эти подвески, вы ведь отдали их герцогу? Или я ошибаюсь, или не то говорю? Но их надо вернуть? Королева (у которой зубы стучат от страха) Но как это сделать? Констанс: Надо послать за ними кого-нибудь. Королева: Но кого? Констанс: Положитесь на меня: я найду гонца. Королева: Но придется написать? Констанс: Это необходимо: хотя бы два слова и ваша личная печать. Королева: Эти два слова - это мой приговор, развод, ссылка! Констанс: Да, если они попадут в руки негодяя. Королева: Ты понимаешь, что я вверяю тебе свою жизнь, честь, доброе имя? Констанс: Я это знаю. И мой муж, простой и честный человек, сделает все, чтобы спасти вас. Королева: (хватая за руки Констанс) Сделай это, и ты спасешь не только мою жизнь – ты спасешь мою честь. Констанс: Так дайте мне это письмо, Ваше величество. Время не терпит. Королева пишет письмо и отдает его Констанс. Та прячет письмо в корсаж, а королева дает ей еще и кольцо из шкатулки. Королева: Это кольцо подарил мне мой брат. Возьми это кольцо и обрати его в деньги и пусть твой муж едет, не испытывая недостатка в средствах. Констанс накидывает мантилью и убегает. Когда она возвращается в свой дом, то видит Бонасье, который пытается навести порядок в разгромленной квартире: повсюду валяются какие-то бумаги, белье, мебель переломана, раскрытые дверцы шкафов демонстрируют пустые полки. Завидев жену Бонасье раскрыл ей объятия. Мадам подставила лобик под поцелуй и сразу перешла к делу. Констанс: Нам нужно поговорить. Бонасье: (удивленно) О чем же? Констанс: Мне нужно сказать вам нечто очень важное. Бонасье: Мне тоже надо кое-о чем вас расспросить. Почему вас похитили? Констанс: Сейчас речь не об этом! Бонасье: А о чем? О моем заключении? Констанс: Мне нужно сказать вам нечто, что изменит наше положение. Бонасье: Вам известно, что я провел в заключении в Бастилии целые сутки? Констанс: Вас не в чем было обвинить, поэтому я не придала этому особого значения. Сутки проходят быстро. Давайте вернемся к делу, которое привело меня к вам. Бонасье: (обиженно) Так не мое заключение тому причиной? Констанс: Это дело величайшей важности, святое и доброе дело. Кроме того, после исполнения этого поручения вас будет ждать награда, позволяющая очень упрочить положение нашей семьи. Бонасье: Ну, через полгода нам и так будут завидовать все соседи. И много можно заработать? Констанс: Возможно, целую тысячу пистолей. Бонасье: И что я должен сделать? Куда поехать? Констанс: (понизив голос) В Лондон. Бонасье: В Лондон? Но у меня нет никаких дел в Лондоне. Констанс: Другим нужно, чтобы вы поехали. Бонасье: Кому это "другим"? Предупреждаю вас, что я больше ничего не буду делать вслепую. Я хочу знать, ради чего и ради кого я рискую! Бонасье начинает беспокойно метаться по комнате. Бонасье: Снова интрига! Вечные интриги! Но теперь меня не проведешь: господин кардинал мне кое-что рассказал. Констанс: (прижав руку к губам) Вы виделись с кардиналом? Бонасье: Да, он вызвал меня. Вернее, меня провели к нему двое конвойных. Констанс: Он был груб с вами? Бонасье: (раздуваясь от гордости) Он подал мне руку и назвал меня другом. Я – друг великого кардинала! Констанция: Вы избрали ненадежного покровителя. Вы не той власти служите. Так значит вы - кардиналист? Бонасье: Да, и кардинал (поглаживает мешок с деньгами) не дал мне повода усомниться ни в его правоте, ни в его щедрости. Граф Рошфор говорил мне о том же. Констанс: Граф Рошфор? Мой похититель? И вы принимаете деньги от этого человека? Я знала, что вы трусливы, алчны и глупы, но вы еще и подлец! Так вы стали заниматься политикой и сделались сторонником кардинала? Бонасье: (струсивший перед семейной грозой, но пытающийся придать себе независимый вид) Лучше быть кардиналистом, чем служить вашей вероломной испанке! Констанс: (наступая на мужа) Вы сию же минуту соберетесь в путь. Только тогда я смогу все забыть и простить вас. Бонасье: У меня нет ни малейшего желания испытать все опасности такого пути. Это вам, которая ведет себя, как мужчина, пристало участвовать в интригах, удирать из заключения, и исполнять опасные поручения. Я – человек мирный. Констанс: Да, вы действительно женщина, подлая и трусливая. А если я прикажу арестовать вас именем королевы? Бонасье: Я отвечу вам, что сошлюсь на кардинала. Констанс поняла, что зашла недопустимо далеко. Надо было отступать, пока не поздно. Констанс: Мне обидно, что мой муж не пожелал исполнить мою прихоть. Это всего лишь прихоть, супруг мой. (и она вымученно улыбается) Бонасье: Ваши прихоти могут нас завести слишком далеко. Но я должен вас покинуть: у меня свидание с одним приятелем. Я ненадолго, а потом провожу вас в Лувр. Констанс: Вы недостаточно храбры для того чтобы меня сопровождать. Я и сама отлично доберусь. Бонасье: Как вам будет угодно. Когда я вас увижу? Констанс: На следующей неделе. Бонасье: Вы не сердитесь на меня? Констанс: Нисколько. До скорого свидания. Бонасье: (целует руку жены) До скорого свидания. Бонасье уходит, Констанс ждет, пока он закроет дверь и в сердцах отшвыривает ногой лежащие на полу скатерти. Констанс: Ах, господин Бонасье, я никогда особенно не любила вас, а теперь просто ненавижу. Что я скажу королеве, после всего, что наобещала ей? Она посчитает меня одной из тех тварей, что окружают ее по милости кардинала. Стук в потолок заставляет ее поднять голову. Д'Артаньян: Дорогая госпожа Бонасье, отворите маленькую дверь на лестницу, я спущусь к вам.
Стелла: Глава 18. Д'Артаньян проскальзывает в отворенную им госпожой Бонасье дверь. Вид у него забавный: этакая смесь уверенности и почтения. Возмущение пополам с сознанием собственной значительности в предстоящем ему разговоре. Констанс подавлена: она в полном отчаянии от сознания, что внушила своей повелительнице ложные надежды. Д'Артаньян: Ну, мадам, разрешите мне вам сказать: жалкий же у вас муж! Констанс: (с живостью) Nак вы слышали весь разговор? Д'Артаньян: От первого и до последнего слова. Констанс: Бог мой, да каким же образом? Д'Артаньян: Взгляните наверх. (и, очень довольный своей сообразительностью, показывает Констанс на потолок.) Точно так я и узнал о вашей беседе с сыщиками кардинала. Констанс: (обеспокоенная) И что же вы поняли из моего разговора с господином Бонасье? Д'Артаньян: Ну, тысячу разных вещей. Во-первых, что ваш муж глупец и тупица, и это к - счастью. Во-вторых - что вы находитесь в затруднении: значит, мне представилась счастливая возможность оказать вам услугу, потому что вам нужен смелый, находчивый и преданный человек, а такой перед вами. Констанс: (отворачиваясь от молодого человека так, чтобы он не видел ее лица, потом, решившись, смотрит прямо ему в глаза) А что будет мне порукой, если я решусь доверить вам эту задачу? Д'Артаньян: (смотрит на нее с такой любовью, что она опускает взор) Моя любовь к вам и будет порукой! Ну, приказывайте! Что я должен сделать? Вы не решаетесь? Вам нужно, чтобы кто-то за меня поручился? Констанс: Вы так молоды… Признаться… Д'Артаньян: Вы знаете Атоса, или Портоса или Арамиса? Констанс: Кто эти господа? Д'Артаньян: Мушкетеры Его величества. Вы знаете их капитана? Констанс: Господина де Тревиля? Королева считает его в числе своих друзей. Д"Артаньян: Он скажет вам, можно ли мне доверить тайну, какова бы она не была. Я храбр, я честен, и я люблю вас. Испытайте меня. Констанс: (отбросив последние колебания). В таком случае – слушайте. (и притянув его к себе, она на ухо поведала ему свой секрет). Теперь вы все знаете. Помните, что если вы предадите дело, которому вызвались служить, то, даже если мои враги меня и помилуют, я покончу собой, обвиняя вас в своей гибели! Д'Артаньян: (сияя от любви, гордости за оказанное доверие, и счастья) Я еду, еду сию же минуту! Констанс: А полк, а командир? Д'Артаньян: Клянусь, вы заставили меня забыть обо всем! Но это затруднение мы разрешим с помощью господина де Тревиля. Констанс: (протягивая ему мешок с деньгами) Вот вам и средство добраться поскорее. Д'Артаньян: Деньги кардинала? Это восхитительно! (разражается хохотом, но Констанс хватает его за руку.) Констанс: Я слышу голос моего мужа. Он нас не должен видеть. Оба поспешно выскальзывают на лестничную площадку, а оттуда, после легкого сопротивления Констанс, поднимаются к гасконцу. Через дыру в потолке они могут и слышать и видеть все, что говорит и делает Бонасье. Но он не один, и в его спутнике д'Артаньян признает человека из Менга. Констанс с трудом удерживает его от немедленной драки. Рошфор: Вы уверены, что ее нет дома? Бонасье: Я проверил. Скорее всего, она вернулась в Лувр. Рошфор: Очень плохо, что вы не согласились выполнить ее просьбу, но в любом случае, ваши сведения имеют большую ценность. Кардинал будет доволен. Бонасье: Великий кардинал! Рошфор: Ваша жена в разговоре не называла никаких имен? Бонасье: Нет. Констанс: Предатель! Рошфор: Не поступи вы так глупо, отказав ей, письмо было бы у нас в руках и государство было бы спасено. А вы… вас пожаловали бы званием дворянина. Бонасье: Жена меня обожает, так что еще не все потеряно. Я отправлюсь в Лувр, вызову жену и скажу, что я согласен. Она отдаст мне письмо, а я передам его кардиналу. Констанс: (с чувством) Подлец. Рошфор уходит, и через минуту дикий вопль доносится с первого этажа: Бонасье обнаружил пропажу денег. Под его вопли Констанс выпроваживает д'Артаньяна, и, подождав, пока он завернет за угол, падает на колени. Констанс: О, господи, защити королеву, защити меня!
Lumineux: Стелла пишет: Через дыру в потолке они могут и слышать и видеть все, что говорит и делает Бонасье. Вроде бы там не было дыры в полу. Был только разобранный паркет, благодаря чему можно было слышать, но нельзя было видеть... В кино будет дыра? )
Стелла: Дыра - убедительней.
Стелла: Глава 19. Глава 20. Городские ворота Сен-Дени, освещенные несколькими факелами. Два часа ночи: только пробил колокол на колокольне храма. Группа всадников – четверо военных и четверо их слуг, спокойно ждет, пока проверят их пропуска. Начальник стражи: Кто из вас господин Атос? Атос: Я. Начальник стражи: Это вы отправляетесь на воды в Форж, и эти господа вас сопровождают? Д'Артаньян: Но это ведь совершенно ясно указано в подорожной. Начальник стражи: Мой долг спросить. Вашему другу так плохо, что вы все его сопровождаете, да еще со слугами? Д'Артаньян: Да посмотрите на него: он едва держится в седле. Без нашего сопровождения он и до Даммартена не доберется. Начальник стражи: Ранен на дуэли? Д'Артаньян: Бог с вами: рана, полученная под Аррасом. Начальник стражи: (возвращая д'Артаньяну бумаги) Отпускные свидетельства в порядке. Можете ехать, господа. Выздоравливайте, господин Атос. Мушкетеры проезжают в открытые ворота, сохраняя озабоченный вид и, чуть ли, не поддерживая Атоса в седле. Но, стоит им отъехать на приличное расстояние, как они разражаются хохотом, хотя ясно, что это просто реакция на охватившее их напряжение. Однако темнота и неизвестность впереди заставляют их умерить свое веселье и дальше они движутся уже шагом в полном молчании. Колонна имеет представительный вид: черные кони мушкетеров ступают слаженно, арьергард из слуг тоже выглядит достаточно серьезно. С рассветом колонна набирает скорость и к Шантильи они прибывают к восьми утра. У трактира "Святой Мартин" они спешиваются, и проходят в общую комнату, где размещаются за столом. За тем же столом завтракает некий дворянин. Дворянин: Господа из Парижа? Портос: Почему вы так решили? Дворянин: По вашему виду: столичное дворянство разительно отличается от дворян из провинции. Портос приосанивается и подкручивает усы. Д'Артаньян и Атос с Арамисом, напротив, незаметно пробуют, легко ли выходит шпага из ножен. Потос же ничего не замечает, и с удовольствием поддерживает новое знакомство. Портос: Да, вы правы, мы из столицы. Дворянин: Погода благоприятствует вашей прогулке. Надеюсь, в ближайшие дни она не испортится, и вам предстоит прекрасное путешествие. Окажите мне честь: выпьем, господа! Портос: С удовольствием, сударь! Идет взаимный обмен тостами за здоровье, и в этот момент входит Мушкетон. Мушкетон: Господа, лошади готовы! Мушкетеры встают, но в это время дворянин привстает на своем месте и обращается непосредственно к Портосу. Дворянин: Сударь, на прощанье не выпить ли нам за здоровье кардинала? Портос: С удовольствием, если и вы выпьете за здоровье короля. Дворянин: Я не знаю короля, кроме Его преосвященства! Портос: Сударь, вы пьяница! Дворянин выхватывает шпагу. Атос: Портос, вы допустили оплошность. Теперь у вас только один выход: убить этого человека. А потом, как можно скорее, нагоняйте нас. Трое приятелей, вскочив на коней, уносятся вскачь. Арамис: Но почему он привязался именно к Портосу: Д'Артаньян: Потому что принял Портоса за начальника: Портос, как обычно, говорил слишком громко. Атос: ( чуть слышно) Я всегда говорил, что д'Артаньян самый умный из всех нас. Друзья продолжают скачку, пока впереди не оказывается группа рабочих с кирками и лопатами, которые старательно углубляют ров поперек дороги. Проехать можно, только если лошади пройдут почти по брюхо в грязи, которая образовалась от натекшей в ров воды. Арамис, скривившись от досады, резко осаживает своего коня. Арамис: Эй, посторонитесь и дайте нам проехать посуху! Атос: (пытается удержать его, ухватив его коня за повод, но уже поздно) Арамис, полно! Мы проедем и через болото! Рабочий: Ах, какие мы нежные! Ножки боимся замочить! Второй рабочий: (бросая заступ и доставая мушкет) А вот мы сейчас посмотрим, каковы королевские петушки в деле. Д'Артаньян: Хотите нас проверить в деле? Тем хуже для вас! Третий рабочий: Напугал! Герой! Атос: Это засада! Вперед! (Достает один из своих заряженных пистолетов и стреляет почти в упор: рабочий взмахивает руками и валится как подкошенный) Д'Артаньян: Отстреливаться не будем! Мушкетеры вместе со слугами проезжают буквально сквозь строй палящих в них, попрятавшихся в канаве, солдат. Мушкетон получает пулю пониже спины и сползает на землю, а Арамис, раненный в плечо, ухватившись за шею лошади, чудом удерживается в седле. Какое-то время друзья несутся вперед, но Арамис дальше не в состоянии ехать, и, завидя какой-то городок впереди, друзья оставляют его на попечении хозяйки трактира и Базена. Атос: Черт побери, теперь уж я больше не попадусь на их удочку! Клянусь, что до самого Кале они не заставят меня рта раскрыть! Клянусь… Д'Артаньян: Не клянитесь, лучше прибавим ходу! Полночь, когда путешественники добираются до "Золотой лилии", что в Амьене. На стук, в воротах является толстый, похожий на откормленного борова, трактирщик. В одной руке у него подсвечник, в другой – ночной колпак. Четверо путешественников заезжают во двор, где господа спешиваются и поручают лошадей Гримо и Планше. Д'Артаньян: У вас есть свободная комната, хозяин? Трактирщик: Даже две, господа. Д'Артаньян: Нам хватит и одной. Трактирщик: У меня две прекрасные комнаты для ваших светлостей: одна вот (он открывает двери номера), а другая – в конце коридора. Д'Артаньян: Я же сказал, что мы берем эту. (первым заходит в комнату, Атос, так и не вымолвивший ни слова, следует за ним). Молодые люди, изнемогая от усталости, разобрав постель, стягивают с себя сапоги, снимают перевязи, укладывая оружие под подушку, а шпаги – у изголовья, когда раздается стук в дверь. Гасконец открывает: это Планше с охапкой соломы. Планше: Если господа позволят, я лягу перед дверью, и никто не войдет незамеченным. Атос: А Гримо? Планше: Он на конюшне стережет лошадей. Наконец все успокаивается, все ложатся спать: Планше – на соломе, друзья – на кровати, но вскоре кто-то пытается открыть дверь. Троица мгновенно просыпается. Планше: Кто там? (молчание, потом голос) Голос: Простите, я ошибся дверью. Едва забрезжил рассвет, со двора донеслись громкие крики и ругань. Атос резко вскочил – ему послышался голос Гримо. Выглянув в окно он видит, как обслуга трактира избивает Гримо палками от вил. Гримо обороняется от них точно такой же рукояткой, но он один. Прежде, чем хозяин успевает броситься к нему на помощь, Гримо падает, получив удар по голове. Друзья поспешно приводят себя в порядок, д'Артаньян и Планше бегут узнать насчет лошадей, а Атос, убедившись, что Гримо ранен не серьезно, идет к трактирщику, чтобы расплатиться за ночлег. Гасконец и Планше остаются снаружи. Толстяк, сделав мушкетеру знак следовать за ним, проводит его в комнатку с низким потолком и садится за конторку. Атос вытаскивает кошелек, чтобы уплатить, бросает на стол два пистоля, небрежно поглядывая по сторонам. Трактирщик пробует монеты на зуб и, неожиданно: Трактирщик: А! Монеты фальшивые! Это не золото! Держите их, это фальшивомонетчики! Атос: Мерзавец! Я тебе уши отрежу! В это мгновение четверо вооруженных мужчин врываются через боковые комнаты и бросаются на Атоса. Атос: Я в ловушке! Скачи, д'Артаньян! Пришпоривай! (cтреляет из пистолета) Д'Артаньян: (взлетая в седло одной из двух лошадей, привязанных у входа) Планше, что с Атосом? Планше: (не отставая от хозяина) Я видел, что он выстрелами уложил двоих, и сквозь стекло мне показалось, что он рубится с остальными. Д'Артаньян: Молодец! И его пришлось покинуть! Может, и нас ожидает подобная участь! (сквозь зубы) Вперед! Ты славный малый, Планше! Следующий кадр – это уже морское побережье и несущиеся вдоль кромки моря два всадника. Видны крепостные стены Кале, и в это время падает замертво лошадь д'Артаньяна. Лошадь Планше тоже не удается сдвинуть с места. Путешественники, бросив лошадей на произвол судьбы, быстрым шагом двинулись к гавани, и тут Планше пальцем указал хозяину на такого же, как они сами, путешественника со слугой, которые быстрым шагом шли к гавани, немного опережая гасконца и Планше. По дороге они останавливали встречных, о чем-то расспрашивая. Д'Артаньян почти вплотную подошел к этому дворянину, и услышал, как какой-то моряк (по виду – старый морской волк), отвечает на его вопрос о возможности немедленно отплыть в Англию. Капитан: Не было бы ничего проще отплыть хоть сейчас: моя шхуна под парусами. Но сегодня пришел приказ не выпускать никого без разрешения кардинала. Дворянин: У меня есть такое разрешение. Вот оно. Капитан: Нужна отметка начальника порта. Но потом не ищите другой шхуны. Дворянин: Где найти начальника? Капитан: Он в своем загородном доме. Во-он там, у подножия холма. Дворянин: Хорошо. А вы готовьтесь к отплытию. Капитан: Да я готов хоть сию минуту отдать швартовы. Лучше уж вы поторопитесь. Дворянин со слугой зашагали по направлению к холму, а д'Артаньян с Планше неотступно следовали за ними по дороге, сохраняя дистанцию в десяток шагов. Утоптанная дорога скрадывала звон шпор, да и по дороге им встречалось немало прохожих. Когда неподалеку замаячила небольшая рощица, д'Артаньян стремительно сократил расстояние между собой и неизвестным молодым дворянином, и нагнав его, положил ему руку на плечо. Тот обернулся. Д'Артаньян: Сударь, вы очень спешите? Дворянин: Очень. А в чем дело? Д'Артаньян: Я тоже очень спешу, и хотел бы попросить вас об одной услуге. Дворянин: Какой? Д'Артаньян: Пропустить меня вперед. Дворянин: Сожалею, но я не могу уступить вам очередь. Д'Артаньян: Сожалею, но я вынужден пройти первым, хоть я и иду вторым. Дворянин: По приказу короля! Д'Артаньян: По собственному желанию! Дворянин: Да вы, кажется, ищите ссоры? Д'Артаньян: Вам это только кажется? Дворянин: Что вам нужно? Д'Артаньян: Приказ, который есть у вас и которого нет у меня! Дворянин: Надеюсь, вы шутите? Д'Артаньян: Я никогда не шучу в подобных случаях. Дворянин: Пропустите меня! Я граф де Вард, и у меня приказ от кардинала. (пытается пройти, но гасконец, положив руку на эфес своей шпаги, ясно дает понять, что не пропустит его) Не рассчитывайте, что я вас пропущу. Мой храбрый юноша, я разобью вам голову. Любен, пистолеты! Д'Артаньян: Планше, займись слугой, пока я разберусь с господином. Планше, повалив Любена, поставил ему колено на грудь. Д'Артаньян, тем временем, выхватив шпагу, скрестил ее с противником. У дерущихся места было немного, благодаря лесной тропинке они оказались как бы на фехтовальной дорожке, и в течении пары минут гасконцу удалось трижды ранить своего противника, приговаривая при каждом ударе: "Это за Атоса! Это – за Портоса, а это – за Арамиса!" Дворянин упал, и д'Артаньян нагнулся над ним, чтобы взять приказ. Но раненный, не выпустивший шпаги из рук, нанес укол юноше, проговорив: " Это лично вам!" Д'Артаньян в бешенстве нанес ему последний удар, выкрикнув: "А это – за меня! Лично вам, на закуску!" Раненый потерял сознание, а гасконец вместе с Планше, связав Любена и оттащив его с хозяином в кусты, бегом бросились к дому начальника порта. В доме начальника порта д'Артаньяна сразу провели к самому начальнику, которому он предъявил пропуск. Начальник, маленький, юркий человечек, внимательно рассмотрел бумагу, только что не обнюхал ее. Потом вернул приказ молодому человеку со вздохом удовлетворения. Начальник: Ну что ж, бумага в полном порядке. Нам было приказано всячески содействовать тем, у кого она будет на руках. Вам никто не пытался помешать в дороге? Д'Артаньян: Пытались! Некий господин д'Артаньян: молодой человек, красивый, изящный, богато одет и слуга у него по имени Любен. Начальник: Мы непременно задержим его, если только он нам попадется на глаза. А вы, со своей стороны, не забудьте передать Его преосвященству мое глубочайшее уважение и преданность. Д'Артаньян: Непременно передам! Обойдя кружным путем рощу, Д'Артаньян и Планше вернулись в гавань, где их дожидалась шхуна. Едва были отданы швартовы и судно вышло в открытое море, раздался залп: порт закрыли. На следующий день французы уже были в Лондоне. Д'Артаньян написал на бумажке имя Бэкингема, и показывая ее, они узнали, в какой стороне искать дворец герцога. Взяв двух почтовых лошадей, путешественники очень быстро добрались до дворца. Им повезло: они встретили Патрика, слугу Бэкингема, который говорил по-французски. Теперь уже втроем они отправились на поиски герцога, который был на охоте. Берег ручья, заросший камышами, служил местом соколиной охоты для короля Карла 1 и герцога Бэкингема. Откуда-то сверху, из зарослей, густо покрывавший песчаный откос, раздался голос герцога, звавшего своего сокола. Патрик радостно встрепенулся, и сделал знак д'Артаньяну подождеть. Патрик: Это герцог. Подождите здесь, я сообщу Его светлости, что к нему гонец из Франции. Как вас представить. Д'Артаньян: Скажите господину герцогу, что его ждет человек, затеявший с ним ссору на мосту близ Самаритянки. Он поймет, кто его ждет. Патрик: Странная рекомендация. Д'Артаньян: Не сомневайтесь, она наилучшая из всех возможных. Патрик вернулся через несколько минут, и не один, а в сопровождении герцога. При виде д'Артаньяна, Бэкингем сразу сообразил, что его привели в Англию чрезвычайные события. Бэкингем: С королевой ничего не случилось? Д'Артаньян: Ей грозит большая опасность, от которой ее может оградить ваша милость. Вот письмо. Бэкингем: (читая письмо и бледнея на глазах) О небо! Что я узнаю! Патрик, предупреди короля, что я возвращаюсь в Лондон в виду чрезвычайных обстоятельств. (обращаясь к д'Артаньяну) Едем, сударь, едем, и поскорее!
Диана Корсунская: Блестяще, Стелла!
Стелла: Диана Корсунская , спасибо. Еще бы режиссер нашелся такой, который бы уважил если не текст, так хоть папашу Дюма и спрятал свою бурную фантазию в кармашек. Вот англичане в старом фильме ББС уважили, не посчитали для себя зазорным почти слепо следовать тексту.
Стелла: Глава 21. "Поскорее" у Бэкингема означало только одно – препятствий в дороге не существует. Они вихрем неслись по городу, сшибая прохожих, провожаемые проклятиями и угрозами. Влетев во двор собственного дома, Бэкингем соскочил с седла и, не заботясь более о лошади, устремился в дом. Д'Артаньян последовал за ним, но обернулся, чтобы посмотреть, что стало с превосходными скакунами, достоинства которых он успел оценить. Выбежавшие из дома слуги уже уводили лошадей в конюшню. Бэкингем, нигде не останавливаясь, и не задерживаясь, провел молодого человека в роскошно обставленную комнату, в алькове которой виднелась дверь, полускрытая обивкой. Герцог открыл дверь ключиком, висевшим у него на цепочке на шее, и поманил д'Артаньяна, скромно остановившегося на пороге. Бэкингем: Идемте, и, если вы будете иметь счастье предстать перед Ее величеством, вы расскажите ей все, что видели. Они оказались в маленькой часовне, обитой шелком, ярко освещенной множеством свечей. Над подобием алтаря, под балдахином из голубого бархата, увенчанного алыми и белыми перьями, стоял портрет Анны Австрийской в полный рост. На алтаре д'Артаньян заметил ларец розового дерева, в котором хранились алмазные подвески. Герцог опустился на колени, раскрыл ларец и вынул подвески, скрепленные в виде банта. (12 алмазных подвесков представляют из себя 6 голубых лент, с обеих концов заканчивающихся золотыми наконечниками, усыпанными алмазами. Их можно использовать и как ленты, скрепляющие края деталей камзола, рукавов, а можно и увязав в один бант, приколоть к плечу). Бэкингем, все так же стоя на коленях, стал целовать каждый из подвесков, и, внезапно, испустил задавленный крик. Д'Артаньян: Милорд, что с вами? Бэкингем: Не хватает двух подвесков. Их осталось всего десять! Д'Артаньян: Милорд их потерял или предполагает, что они у него украдены? Бэкингем: (уверенно, вставая с колен) Их у меня украли, ленты, на которых они держались, обрезаны. Д'Артаньян: Милорд, если бы вы догадались, кто это мог сделать, может, еще не поздно поймать этого человека? Бэкингем: Я надевал их всего раз: на бал в Виндзоре. И графиня Винтер, с которой я был в ссоре, искала на этом балу примирения. Это была месть ревнивой женщины. Больше я ее не видел. Послушайте, я понял: эта женщина – шпион кардинала! Д"Артаньян: Так что же – его шпионы разбросаны по всему миру? Бэкингем: О, кардинал – страшный противник! Но на когда назначен бал? Д'Артаньян: (упавшим голосом) На будущий понедельник! Бэкингем: Так у нас еще целых пять дней! Патрик! Камердинер появляется на пороге. Бэкингем: Моего ювелира и секретаря! Дальше начинается беготня слуг, приказы, которые Бэкингем диктует своему секретарю, палят пушки, возвещая закрытие всех портов Англии, и, наконец, появляется ювелир Бэкингема. Д'Артаньян на всю эту суету смотрит, едва не выпучив глаза, сраженный наповал единоличной властью герцога, который заявил секретарю, что он решил объявить Франции войну, и закрытие портов – первое враждебное его действие по отношению к этой стране. Бэкингем: (обращаясь к д'Артаньяну) Теперь подвески если и попадут во Францию, то только после вас: ни одно судно не выйдет в плавание без моего приказа. И не смотрите на меня с таким удивлением: моя истинная королева – Анна Австрийская, по одному ее слову я готов изменить интересам моей страны, и тому пример – этот портрет. Цена его - измена слову, которое я дал защитникам Ла Рошели, пообещав им свою поддержку. (обращается к ювелиру, покорно ожидавшему его приказаний) Господин О'Рейли, взгляните на эти алмазные подвески, и скажите мне, во сколько вы оцениваете каждый из них? Ювелир: Полторы тысячи пистолей каждый, милорд. Бэкингем: Здесь не хватает двух. Сколько времени вам потребуется, чтобы их изготовить? Ювелир: Неделя, милорд. Бэкингем: Я плачу вам три тысячи за каждый и даю времени до послезавтра. Ювелир: Милорд получит их. Бэкингем: С этой минуты вы – мой пленник, господин О'Рейли. Вам, конечно, будет дозволено видеть вашу супругу, но все работы вы будете проводить у меня. Напишите, кто из ваших подмастерьев вам необходим и дайте им список всего, что вам понадобится. Чек на дополнительные тысячу пистолей заставит вас забыть о неудобствах, доставленных вам. А теперь, господин д'Артаньян, что вы пожелаете? Д'Артаньян: Постель. Это то, что мне сейчас нужнее всего. На третий день, в одиннадцать часов утра, герцог Бэкингем вручил молодому гасконцу 12 подвесков, два из которых были поддельными, но ничем не отличались от настоящих. Герцог оставил себе ларец на память, последнюю память о королеве. Бэкингем: (в упор глядя на д'Артаньяна) А теперь, как мне хоть как-то расквитаться с вами? Д'Артаньян: (краснея до корней волос) Поговорим начистоту, милорд, и взвесим все, чтобы не было недоразумений. Я служу королю и королеве Франции, и состою в гвардейской роте господина Дез Эссара, который так же, как и господин де Тревиль предан Их величествам. Более того, я бы не совершил всего этого, если бы не одна особа… Бэкингем: (улыбаясь) Я, кажется, знаю эту особу. Это… Д'Артаньян: ( живо) Я не называл ее имени! Бэкингем: Следовательно, этой особе я должен быть благодарен за вашу самоотверженность? Д'Артаньян: Так оно и есть, милорд. Потому что я охотнее теперь встретился бы с Вашей светлостью на поле битвы, чем в Виндзорском парке или коридорах Лувра. Вы так же мало обязаны мне сейчас, как и при первом свидании у Самаритянки. Бэкингем: (задумчиво) Мы говорим: "Горд, как шотландец" Д'Артаньян: А мы говорим: " Горд, как гасконец". Гасконцы – это французские шотландцы. (кланяется, собираясь уходить) Бэкингем: (останавливая его) Вы собрались уходить, но как вы рассчитываете попасть во Францию? Как вы выберетесь из Англии? Д'Артаньян: Да, правда… я забыл, что Англия – остров, и что вы – владыка его. Бэкингем: Отправляйтесь в порт, спросите бриг "Зунд". Он доставит вас в малоприметную гавань Сен-Валери. Там вы найдете трактир, единственный в этом месте, и скажете его хозяину всего одно слово "Forward", что означает "Вперед". Это пароль. Хозяин даст вам лошадь. На каждой из четырех станций, адреса которых вам даст этот человек, вас будут ждать такие же лошади, которых вы потом велите привести по указанным вами адресам. Эти лошади снаряжены, как для похода. Они вам и вашим друзьям пригодятся в будущей войне с нами. Цель оправдывает средства, как говорят у нас. Д'Артаньян: Хорошо, я согласен, милорд. И, даст бог, мы сумеем воспользоваться вашим подарком! Бэкингем: Вашу руку, молодой человек! Быть может, мы с вами встретимся на поле битвы. Но пока, полагаю, мы расстаемся добрыми друзьями? Д'Артаньян: Да, милорд, но с надеждой вскоре сделаться врагами. Бэкингем: Будьте покойны, обещаю вам это! Д'Артаньян: Полагаюсь на ваше слово, милорд. Кланяется герцогу и покидает дворец. Следующий кадр – д'Артаньян у господина Тревиля, который, пожав ему руку, сообщил, что рота гвардейцев несет караул в Лувре. Д'Артаньян, явившись во дворец, и вызвав мадам Бонасье, незаметно передает ей подвески.
Стелла: Глава 22. Городская ратуша, перед которой еще засветло начинается суета. Снуют посыльные, слуги, офицеры. Изнутри доносится визг пил и стук молотков – там сооружают специальный помост для приглашенных дам. Постепенно темнеет, близлежащие улицы и площадь ярко освещаются разноцветными фонарями. Ровно в полночь раздаются приветственные крики – это показался король. Тот час, городские старшины в суконных мантиях, которым предшествуют шесть сержантов с факелами в руках, вышли на лестницу, чтобы приветствовать короля. Король – в парадном одеянии, его сопровождает вся знать. Он грустен и чем-то озабочен. Он проходит в приготовленную для него комнату, где на кресле разложен его маскарадный костюм. В то же время появляется королева в сопровождении своих дам. Ее точно так же встречают старшины. Когда она проходит в зал, приподнимается портьера в небольшой ложе и виден кардинал, одетый испанским грандом. Он пристально всматривается в королеву и по его лицу пробегает улыбка удовлетворения – на королеве нет подвесок. Королева стоит, обмениваясь словами со старшинами, когда к ней подходит король, за спиной которого маячит кардинал. Король: (голосом, дрожащим от гнева) Позвольте вас спросить, сударыня, почему вы не надели алмазные подвески? Ведь вы же знали, что мне было бы приятно видеть их на вас. Королева: Я боялась, как бы в этой толпе не случилось с ними чего-нибудь. Король: Вы сделали ошибку. Я подарил их вам, чтобы вы их носили. Королева: В таком случае, я велю немедленно послать за ними в Лувр. Король: Пошлите, и поскорее: балет начинается через час. Королева безмолвно склонилась в поклоне и удалилась в свою комнату, чтобы переодеться. Король проследовал к себе для того же. Несколько минут царит некоторая нервозность: придворные видели, что что-то произошло между царственными супругами, но никто ничего не слышал: король и королева говорили очень тихо. Наконец появляется король в охотничьем костюме, готовый к балету; в этот момент к нему подходит кардинал и протягивает ему крохотную шкатулку. Король: Что это? Кардинал: Если королева наденет подвески, сочтите их. Если окажется, что двух не хватает, спросите у нее, кто мог похитить у нее эти два. Король не успевает спросить кардинала, что все это значит, потому что в зале, под вздох всеобщего восхищения, появляется королева. На ней фетровая шляпа с голубыми перьями, жемчужно-серый бархатный лиф с алмазными застежками и голубая атласная юбка, расшитая серебром. У левого плеча бант, сверкающий алмазными подвесками. Начинается балет. ( тут ничего придумывать не надо: музыка, хореография, костюмы – все решено королем Луи 13 в действительности. Надо только обратиться к первоисточнику). Пока идут танцы и перемены партнеров король и кардинал все пытаются сосчитать подвески, но у них ничего не получается. Наконец, балет закончился, и король бросается к жене. Король: Благодарю, что вы были так внимательны к моим желаниям, но, мне кажется, что у вас недостает двух подвесков, и вот я вам возвращаю их. (протягивает ларчик с подвесками) Королева: (радостно и удивленно) Еще два! Значит, у меня их будет четырнадцать! Король: (знаком подозвав кардинала) И что все это значит, господин кардинал? Кардинал: Это значит, Ваше величество, что я не решился самостоятельно преподнести мадам эти подвески, и прибег к вашей помощи. Королева: (с понимающей улыбкой) Я тем более благодарна Вашему преосвященству, что эти два вам, наверное обошлись во столько же, сколько все двенадцать Его величеству. (и, поклонившись королю и кардиналу, королева удалилась в свою комнату, чтобы переодеться). Камера, наконец-то, обращается к затерянному в толпе гостей гасконцу, который наблюдает эту сцену с понимающей улыбкой. Чья-то ручка ложится ему на плечо, и, обернувшись, он видит мадам Бонасье. Приказав ему жестом хранить молчание, она проводит молодого человека переходами и лестницами в маленькую переднюю, и, жестом же, приказав ему оставаться в ней, исчезает. Д'Артаньян терпеливо ждет, вслушиваясь в голоса из-за портьеры. Он ничего не видит, но из-за приоткрытой двери, прикрытой портьерой, льется на пол слабый свет. Внезапно край портьеры приподнимается, и юноша видит протянутую женскую ручку. Он падает на колено и припадает губами к этой руке. Почти сразу же рука исчезает, оставив в его ладони кольцо. Это – его награда. Д'Артаньян надел перстень на палец и продолжил ждать уже в полнейшей темноте. Наконец, дверь открылась, и вбежала мадам Бонасье. Д'Артаньян: Вы! Наконец-то! Констанс: (зажимая ему рот рукой) Молчите! Молчите, и уходите той же дорогой, которой вы пришли. Д'Артаньян: Но когда и где я увижу вас? Констанс: Вы узнаете это из той записки, что найдете у себя дома. ( и она выпроваживает юношу. Тот покорно следует ее приказанию: он влюблен по уши.
Констанс1: Стелла , все просто замечательно, но..... очень уж подробно. Это получается уже сериал, каждые две главы- часовая серия, если не больше. Ты пишешь именно в расчете на сериал?
Стелла: Констанс1 , именно на подробный сериал. Чтобы, наконец, успокоить свою душу. Но я сильно сокращаю диалоги, местами все свожу к паре фраз.
Стелла: Глава 23. Д'Артаньян влетает в полуоткрытую входную дверь своего дома и, увидев Планше, который ему отворяет дверь его квартирки, задает ему только один вопрос: Д'Артаньян: Приносили мне письмо? Планше: (с хитрой улыбкой) Нет, но есть письмо, которое пришло само. Я нашел его на столе у вас в спальне, а ведь я не расставался с ключом от вашей квартиры. Д'Артаньян: Где это письмо? Планше: А я там его и оставил. (бурчит себе под нос) Виданное ли дело: письма, которые приходят сами по себе в наглухо закрытую комнату. И ведь окошко тоже было затворено. Наверняка, здесь дело не обошлось без нечистой силы! Д'Артаньян, тем временем, находит на столе письмо, поспешно срывает печать и читает: "Вас хотят горячо поблагодарить от своего имени и от имени другого лица. Будьте сегодня в десять часов вечера в Сен-Клу, против павильона, примыкающего к дому г-на д'Эстре. К.Б." Для молодого человека, влюбленного впервые, подобное письмо – уже часть любовных грез. Поэтому, не слушая бурчания Планше, д'Артаньян отправился спать, чтобы в своих грезах о мадам Бонасье ночью, найти им подтверждение на назначенном свидании. На следующее утро, едва проснувшись, д'Артаньян позвал Планше, который откликнулся только после второго раза. Д"Артаньян: Планше, к семи вечера подготовь, пожалуйста, лошадей, и приведи в порядок мушкет и пистолеты. Планше: (с дрожью в голосе) Так мы опять отправляемся в поход? Д"Артаньян: Успокойся, речь идет о простой прогулке. Планше: Да, вроде предыдущей, когда лил дождь из пуль, а из земли росли капканы. Д'Артаньян: (презрительно оглядывая слугу) Если вы боитесь, господин Планше, я поеду без вас. Лучше быть одному, чем со спутником, который трясется от страха. Похоже, ты израсходовал всю свою храбрость за один раз. Планше: (с обидой) При случае, сударь, вы убедитесь, что кое-что у меня еще осталось. Я буду готов в назначенный час. Только, позвольте вам заметить, что в конюшне у гвардейцев стоит всего одна лошадь. Д'Артаньян: К вечеру будет четыре. Планше: Так мы ездили покупать лошадей? Д'Артаньян: Именно так. (делает Планше предостерегающий знак и выходит. На пороге он сталкивается с Бонасье) Бонасье: А, мой уважаемый жилец. Где это вы пропадали так долго? Д'Артаньян: Мы с друзьями провожали господина Атоса на воды в Форж, где мои друзья и остались. Бонасье: Ну, а вы не преминули поспешить в Париж. Таким красавцам, как вы, любовницы не дают длительных отпусков, и вас ждали в Париже с нетерпением, не так ли? Д'Артаньян: (не замечая постного выражения лица у собеседника) Да, ждали, и, могу вас уверить, с огромным нетерпением. Бонасье: И вас вознаградят за вашу поспешность? Д'Артаньян: О, только бы ваши слова сбылись! Бонасье: Так вы поздно вернетесь? Д'Артаньян: К чему этот вопрос? Вы собираетесь дожидаться меня? Бонасье: Нет, что вы, но после всех моих неприятностей, а вам, должно быть, неизвестно, что я еще успел побывать под арестом в Бастилии… Д'Артаньян: В самом деле? Бонасье: Да-да, и я без содрогания не могу вспоминать все эти запоры, двери, решетки, это чудовище Лафема… словом, я пугаюсь каждого стука двери. Д'Артаньян: В таком случае, не пугайтесь, если я вернусь среди ночи или вообще не вернусь этой ночью. Кстати, вам не удалось узнать, кто же все-таки выкрал вашу супругу? Бонасье: Не удалось, и жена моя клянется, что тоже не знает. Д'Артаньян: А она не посетит сегодня супружеский кров? Бонасье: (важно) Обязанности в Лувре призывают ее сегодня задержаться на службе. Д'Артаньян: (со смехом) Тем хуже для вас, любезный хозяин, тем хуже для вас! (уходит, все так же смеясь над собственной шуткой.) Бонасье: (загробным голосом) Желаю вам повеселиться! Д'Артаньян, тем временем, решил навестить капитана де Тревиля. Он и находит его в собственном доме, в прекрасном расположении духа: Их величества были весьма любезны с ним на балу. Насвистывая марш мушкетеров, капитан стоит у окна, созерцая, как внизу мельтешат его солдаты, просители и посетители. Довольная улыбка топорщит его усы, а когда лакей докладывает, что его желает видеть гвардеец д'Артаньян, де Тревиль круто оборачивается, и делает знак лакею покинуть комнату. Тревиль: (старательно осматривая все углы комнаты, чтобы убедиться, что они одни, и даже заглядывая за портьеры и занавеси на окнах) А теперь поговорим о вас, мой юный друг. Совершенно ясно, что именно ваше возвращение – причина радости королевы и гнева Его высокопреосвященства. Теперь вам следует быть начеку и опасаться всего. Д'Артаньян: Чего мне опасаться, если я пользуюсь такой благосклонностью Ее величества. Тревиль: Эта благосклонность может выйти вам боком, потому что кардинал никогда не забудет о той шутке, что с ним сыграли. А я подозреваю, что шутник – из числа моих знакомых. (и он погрозил пальцем гасконцу) Д'Артаньян: Неужели ему что-то известно о моей поездке в Лондон? Тревиль: Так вы были в Лондоне? И привезли оттуда этот прекрасный алмаз? Алмаз, подаренный врагом – дурная примета. Д'Артаньян: Этот алмаз подарен мне королевой. Она мне его вручила после бала, протянув мне руку для поцелуя. Тревиль: (выпучив глаза) О, неосторожная! В присутствии свидетелей? Д'Артаньян: Успокойтесь, сударь этого никто не видел: я был за портьерой, а Ее величество протянула мне руку из соседней комнаты. Тревиль: Узнаю женщин! Все, что таинственно и романтично привлекает их. Но вы не узнаете королеву, если встретите ее. Д'Артаньян: Да, но по этому алмазу... Тревиль: (перебивая его) Хотите совет друга? Продайте перстень. У пистолей нет имени, а у этого алмаза – есть. И страшное имя. Д"Артаньян: Продать перстень, подаренный мне королевой? Но это – святотатство! Тревиль: Тогда поверните его камнем внутрь. Таких алмазов бедные гасконские кадеты не находят в шкатулке у матери. Я бы, на вашем месте, опасался всего и вся. Д'Артаньян: Что же мне делать? Тревиль: На вашем месте, я бы сегодня же отправился узнать, что произошло с вашими спутниками. У меня нет никаких сведений о них. Право, они достойны того, чтобы вы позаботились о них. Где вы с ними расстались? Д'Артаньян: С Портосом – в Шантильи с дуэлью на носу, с Арамисом – в Кревкере с пулей в плече и с Атосом – в Амьене, с нависшим над ним обвинении в сбыте фальшивых денег. Тревиль: А как вы сами выбрались? Д'Артаньян: (самодовольно) Чудом. Пригвоздив к дороге в Кале графа де Варда. Тревиль: Этого еще не хватало! Родственника Рошфора. Нет, уезжайте немедленно! Д"Артаньян: Я последую вашему совету, но только попозже. У меня неотложное дело. Тревиль: Женщина? Д'Артаньян: Да, сударь. Тревиль: Обещайте, что если ночью вас не убьют, вы утром уедете. Д"Артаньян: Обещаю. Д'Артаньян обошел квартиры друзей, но никто из них не вернулся. В гвардейских казармах Планше чистил троих доставленных лошадей. Он страшно обрадовался д'Артаньяну. Планше: Доверяете вы нашему хозяину? Д'Артаньян: Бонасье? Планше: Пока вы с ним разговаривали, я наблюдал за ним. Он менялся в лице несколько раз. Знаете, на кого похожа его физиономия? Д'Артаньян: Нет. Планше: На физиономию предателя. Вдобавок, как только вы вышли, он схватил шляпу и побежал в противоположную сторону. Д'Артаньян: Все это действительно подозрительно. В крайнем случае, Планше, мы не заплатим ему за квартиру. А пока, любезный, будь готов к вечерней прогулке.
Lumineux: Замечательно, Стелла!
Стелла: Двигаемся помаленьку. ( в предвкушениии поисков друзей)
Стелла: Глава 24. Неосвещенные улочки Парижа, по которым не спеша движутся два всадника. Это – д'Артаньян и Планше, вооруженные до зубов. Миновав набережные, они выехали через ворота Конферанс к дороге на Сен-Клу. Как только деревья обступили дорогу, Планше потихоньку стал сокращать расстояние между собой и хозяином, и вскоре они поехали рядом, беседуя. Планше: Не находите ли вы, сударь, что леса похожи на церкви? Д'Артаньян: Чем же, извольте сказать, господин Планше? Планше: И тут и там не смеешь говорить громко. Д'Артаньян: Почему? Потому что боишься? Планше: Да, боюсь, что нас услышат. Д'Артаньян: А мы что, говорим что-то безнравственное? Планше: Я все о том же, господин. Вы не заметили, что в бровях у Бонасье есть нечто хитрое, и что он так противно шевелит губами! Д'Артаньян: Ну, и какого дьявола ты сейчас вспомнил о нем? Ты трусишь? Планше: Человек вспоминает о том, о чем может, а не о том, о чем хочет. Я осторожен. Не нагнуть ли вам голову, хозяин: там не дуло ли мушкета блестит в кустах? Д'Артаньян: (бормочет) В самом деле… ( и он пускает лошадь рысью). Вдали маячит несколько строений: кабачки, куда и направляется Планше, в расчете подождать там утра. Д'Артаньян останавливает его и дает ему полпистоля. Д'Артаньян: Вот тебе полпистоля. До завтра. (он спешивается, отдает поводья Планше, и, закутавшись в плащ, быстро удаляется.) Планше: Господи, до чего же мне холодно! (и он, не менее поспешно, исчезает за дверью одного из кабачков). Д'Артаньян, явившись на место свидания, оказавшееся очень глухим местом, стал ждать в полной тишине. Наконец, удары колокола возвестили десять часов. Д'Артаньян ждал, устремив взор на маленький павильон, все окна которого были закрыты ставнями, и только на втором этаже светилось мягким светом одно окно. Еще один удар колокола – прошло полчаса. Гасконец вошел в полосу света и перечитал письмо. Никого. Он продолжил ждать. Потом три раза хлопнул в ладоши. Молчание. Тогда он подошел к дереву, росшему рядом с павильоном и ловко взобрался на него. С высоты ветки, на которую он перебрался, он увидел разгром за освещенным окном: сброшенный и раздавленный ужин на полу, опрокинутый графин и разлившееся по скатерти вино, выломанная дверь: картина борьбы, окончившейся не в пользу устроившего ужин, потому что комната была пуста. Тогда д'Артаньян соскочил на землю и стал рассматривать то, что ему удалось увидеть: разрытую колесами и копытами землю, следы множества сапог и тут же заметил валявшуюся на земле дамскую перчатку, разорванную и перепачканную землей. Молодой человек выпрямился, утирая холодный пот, выступивший на лбу. Тогда он вернулся по той же дороге к парому и стал расспрашивать паромщика. Д'Артаньян: Вы не перевозили сегодня молодую женщину? Паромщик: Ну, сударь, многие женщины приезжают в Сен-Клу в одиночестве, и ни одна не хочет быть узнанной. (смотрит в руки д'Артаньяна) Д'Артаньян: (давая ему какую-то мелочь) Это освежит тебе память? Паромщик: Благодарю, господин. Да, около семи вечера я перевез сюда молодую даму. Она куталась в мантилью и не желала быть узнанной. Именно поэтому я и запомнил ее. Молодая и красивая дама. Д'Артаньян: А не было ли на ней таких перчаток? (показывает подобранную перчатку) Паромщик: Очень похожа, очень. Д'Артаньян опять вернулся к павильону, и вдруг заметил в тени ее лачугу, окруженную плетнем. Молодой человек перепрыгнул заборчик, и найдя дверь, постучал. Никакого результата. Д'Артаньян постучал сильнее, потом заколотил что есть сил. Не помогло. Тогда он начал просить, молить открыть дверь, и, наконец, на пороге появился старик, который увидев перед собой вооруженного человека, попытался захлопнуть дверь, но гасконец поставил ногу между дверью и дверным косяком и у старика не осталось выхода. Тогда д'Артаньян начал расспросы и здесь. Д'Артаньян: Умоляю вас, скажите, не видали ли вы около восьми-девяти часов вечера, как в павильоне похищают молодую женщину. Старик: (качая головой) Увы! Д'Артаньян: Ради бога, объясните, что все это значит? Старик: Не спрашивайте меня, или мне не миновать беды. Д'Артаньян: Так что вы видели? Не бойтесь, я дворянин, и я ничего никому не расскажу. Старик: Около девяти я услышал шум. Выглянув за дверь, я увидел трех мужчин, верховых лошадей и карету. Меня заметили и затребовали у меня садовую лестницу. Дали мне экю за молчание, и велели идти в дом. Но я спрятался и увидел, как по приставленной лестнице поднялся низенький седой мужчина, заглянул в окно, кивнул головой, и, спустившись вниз, сказал: "Да, это она!" Господин, давший мне экю, отпер павильон своим ключом и зашел в него. Тут же послышался шум борьбы, крики, потом какая-то женщина распахнула окно, словно хотела выпрыгнуть. Увидела мужчин внизу – и отпрянула назад. Мужчины залезли в комнату, слышен был треск мебели, а потом двое мужчин спустились по лестнице, неся женщину на руках. Ее усадили в карету, старик влез за ней, тот, что вошел в павильон, запер его, выйдя наружу, все вскочили в седла – и были таковы! Господин, да не убили они вашу милую, не сокрушайтесь так. Д'Артаньян: А кто был этот человек, что руководил всей операцией? Были у него какие-то приметы? Старик: Высокий, худой, смуглый, черные глаза и усы: по внешности – дворянин. Д'Артаньян: Он, опять он! А другой? Старик: О, это не знатный человек, ручаюсь вам! При нем не было шпаги, и обращались с ним, как с лакеем. Не выдавайте меня, господин! Д'Артаньян: Я вам уже дал слово дворянина. Не надеясь найти Планше в этой темноте, д'Артаньян устроился на ночь в каком-то кабачке, и прикорнул, сидя за столом с кувшином вина. С рассветом он вышел наружу, и первое, что он увидел в предрассветном тумане, был Планше с двумя лошадьми на поводу
Стелла: Глава 25 Вернувшись домой, д'Артаньян на пороге увидел Бонасье. Вспомнив подозрения Планше, он пристально вгляделся в его лицо, но тут галантерейщик первый обратился к нему. Бонасье: Так,так, молодой человек, кажется, мы недурно проводим время? Вы возвращаетесь домой тогда, когда все только выходят из дому? Д'Артаньян: Ну, а вам такого упрека не сделаешь: вы образец степенности. Правда, имея молодую и красивую жену, незачем покидать дом: счастье само приходит в него. Не так ли, господин Бонасье? Бонасье: (бледнея и с кривой улыбкой) Вы большой шутник! Но где вы шатались сегодня ночью? На ваших сапогах вся грязь проселочных дорог. Д'Артаньян: (смотрит на свои сапоги, потом на ноги Бонасье, заляпанные до колен такой же точно грязью, и меняется в лице) Неужели и вы гуляли в поисках приключений? Ай-я-яй! Это непростительно для человека вашего возраста, у которого такая молодая и красивая жена! Бонасье: О нет, я ездил в Сен-Манде в поисках новой служанки. Д'Артаньян: (внезапно) Вы не дадите мне стакан воды: у меня сильнейшая жажда? (Заходит в дом, по дороге бросив взгляд на несмятую постель галантерейщика. Бонасье наливает ему стакан воды. ) Благодарю, это все, что мне нужно было! Я прикажу Планше почистить заодно к моим сапогам и ваши башмаки. (направляется по лестнице к себе на второй этаж. Наверху его ждет Планше, бешено жестикулируя.) Что такое, Планше? Планше: Ах, я жду не дождусь вас! Опять новость! Д'Артаньян: Какая? Планше: Приходил господин де Кавуа, капитан гвардии Его преосвященства. Сказал, что господин кардинал желает вам добра и просит вас пожаловать в Пале-Кардиналь. У господина Кавуа был такой сладкий вид, прямо, как мед. Он мне еще на ухо прошептал: "Скажи своему господину, что его высокопреосвященство очень расположен к нему, и что от этого свидания зависит его судьба." Д'Артаньян: Ну, а мы с тобой, Планше, сделаем по-другому: ты ведь не меньше моего желаешь узнать, что сталось с твоими приятелями. Так что мы прямо сейчас отправляемся на поиски господ Атоса, Портоса и Арамиса, а заодно узнаем и о судьбе их слуг. Я пойду вперед, с пустыми руками, а ты укладывайся, Планше, и едем! Д'Артаньян со скучающим видом прошелся по квартирам приятелей еще раз. На имя Арамиса пришло письмо, раздушенное и изящное, и д'Артаньян прихватил его с собой. Затем он отправился к конюшням, и, к появлению Планше, уже оседлал своего коня. Д'Артаньян: (завидев в дверях Планше с чемоданом) Седлай остальных трех и поехали. Планше: С четырьмя мы поедем быстрее? Д'Артаньян: Нет, но с четырьмя мы привезем приятелей, если они живы! Планше: Аминь! Гостиница "Гран Сен-Мартен". Хозяин встречает на пороге д'Артаньяна, Планше и табун лошадей. Помятуя о конфликте, который произошел здесь у Портоса с одним дворянином, молодой человек благоразумно помалкивает для начала, и устраивается в зале для посетителей, предварительно затребовав лучшего вина и лучший обед. После этого можно и начинать расспросы. Д'Артаньян: Ну, милейший хозяин, налейте себе вина и выпьем: терпеть не могу пить в одиночестве. Давайте выпьем за процветание вашего заведения. Хозяин: Много чести, ваша милость. Покорнейше благодарю за доброе пожелание. Д'Артаньян: Я много путешествую, и, поэтому, желая вам процветания, одновременно и себе желаю доброго обслуживания. (делает вид, что только что вспомнил об одном факте) Да вот, далеко ходить не надо: недели две назад я уже останавливался у вас. Мы были с приятелями. Хозяин: То-то мне ваше лицо знакомо, господин офицер. Один из ваших друзей оказал нам честь и задержался у нас. Д'Артаньян: Вы имеете в виду господина Портоса? Того самого, который повздорил с каким-то незнакомцем? Уж не случилось ли с ним какой беды? Хозяин: (с сомнением) Но ведь вы и сами заметили, что он не смог продолжать путь. Он оказал нам честь остаться у нас. И мы очень обеспокоены. Д'Артаньян: Чем же? Хозяин: Его издержками. Д'Артаньян: (сдерживая смех) Вам не о чем беспокоиться: он все заплатит. Хозяин: (прижимая свой колпак к животу) О, сударь, вы возвращаете меня к жизни! Мы оказали ему большой кредит, а сегодня утром лекарь заявил, что если господин Портос не заплатит ему, то он возьмется за меня, потому что именно я и звал лекаря. Д'Артаньян: Так Портос ранен? Хозяин: (испуганно прижав руку к губам, как человек, ляпнувший лишнее) так вам же лучше меня это было известно, вы же видели, что он не смог продолжать путь. Но он мне пообещал, что если я буду распускать язык, то поплачусь ушами. Сударь, вы намерены идти к нему? Д'Артаньян: Разумеется! Как его найти? Хозяин: Поднимитесь по лестнице на второй этаж. Номер первый. Только предупредите, что это вы, чтоб не случилось беды. Д'Артаньян: А что так? Хозяин: Чтобы он не принял вас за кого-нибудь из моих домочадцев. Давеча мы у него попросили денег, а он очень дурно принимает такие просьбы. Д'Артаньян: А как он проводит время? Хозяин: Играет в ландскнехт с заезжими дворянами. На днях проиграл свою лошадь. А когда мы предложили ему сменить гостиницу или перебраться в более скромный номер, он поднял шум и заявил, что люди его знатности не должны находиться в таких убогих апартаментах, как моя гостиница, и если я не хочу, чтобы он размозжил мне череп, я не должен больше заикаться о переезде. А его слуга Мушкетон мою кухню переворачивает вверх дном, в поисках продуктов для своего хозяина. Д'Артаньян: Так Мушкетон здесь? Хозяин: Вернулся дней через пять после своего отъезда: страшно злой. С тех пор они с хозяином не расстаются. Д'Артаньян: Не переживайте, если он не заплатит, найдется герцогиня, которая заплатит за него. (со смехом) Такая найдется, не волнуйтесь. Хозяин: Да, сейчас! Она не ответила на его письмо, которое ей по дороге в Париж передал один из моих людей. Сказала, что Портос – ветреник, и свой удар шпаги получил из-за какой-то женщины. Д'Артаньян: Так он получил удар шпагой? Хозяин: (в ужасе) Я проболтался! Д'Артаньян: Ну, полно, я ничего ему не скажу! Так что его герцогиня? Хозяин: (со смешком) Герцогиня с Медвежьей улицы! Прокурорша она, и ей по меньшей мере пятьдесят лет. Д'Артаньян: Так он получил такой удар шпагой, что до сих пор в постели? Хозяин: Все кончилось очень быстро, а когда тот дворянин узнал, что его противника звать Портос, а не д'Артаньян, он еще и извинился, и довел вашего приятеля до гостиницы. Д'Артаньян: А много Портос вам задолжал? Хозяин: Пистолей двадцать. Д'Артаньян: (вставая из-за стола) Если Портоса покинула любовница, у него остались друзья, который заплатят за него. Д'Артаньян бодро взбегает на второй этаж и замирает перед довольно обшарпанной дверью, на которой выведена огромная "1". (размером едва ли не с самого Портоса.) гвардеец постучался, и из-за двери прозвучало: Портос: Проваливайте, пока целы! Д'Артаньян: (входя и улыбаясь во весь рот) И не подумаю, дорогой друг! У вас тут так вкусно пахнет! Комната представляет из себя заурядное место в подобных гостиницах. Портос возлежит на постели, а Мушкетон колдует над вертелом и кастрюлями у зажженного камина. Умопомрачительный запах, исходящий от кастрюлек, заставляет нервно принюхиваться и голодного Портоса, и только что пообедавшего д'Артаньяна. При виде друга Портос испустил радостный крик, а Мушкетон встал, почтительно уступив место около хозяина. Портос: Ах, это вы, дорогой мой! Добро пожаловать! Прошу прощения, что я не встаю. (с беспокойством) Вы не слышали, что со мной приключилось? Хозяин ничего вам не говорил? Д'Артаньян: Я у него только спросил, где я могу вас найти, и тут же пошел наверх. А что с вами случилось? Портос: (вздыхая с облегчением) Да я только собрался нанести своему противнику четвертый удар, как споткнулся о камень и вывихнул себе колено. Вот и лежу теперь. Д'Артаньян: А ваш противник? Портос: Понятия не имею, что с ним. Он получил хорошую порцию и уехал, не прося сдачи… Ну, а вы, мой милый, что с вами было? Д'Артаньян: Так только этот вывих и удерживает вас в постели? Портос: Именно эта безделица и удерживает, представьте себе. Но ничего: через несколько дней я буду уже на ногах. Д"Артаньян: А почему вы не распорядились перевести себя в Париж? Портос: (поерзав на постели со смущенным видом) Вот тут-то и загвоздка! Видите ли, я ужасно скучал, и решил позвать к себе одного заезжего дворянина… на партию в кости… Д'Артаньян: Короче… Портос: Короче, я проигрался в пух и прах, мои семьдесят пять пистолей перешли к нему в карман, плюс моя лошадь. Д'Артаньян: "Кому не везет в игре, тому везет в любви" А ваша герцогиня? Портос: (с самым непринужденным видом, но заливаясь краской) Я написал ей уже два письма с просьбой прислать луидоров пятьдесят, которые мне совершенно необходимы в моем положении, но ответа не получил: скорее всего, она в одном из своих поместий. Д'Артаньян: Хозяин, судя по кастрюлям, неплохо обходится с вами? Вы все же делаете иногда вылазки? Портос: Увы, не я. Это Мушкетон. Он осматривает местность и добывает съестные припасы. Мушкетон, у нас подкрепление (он указал на гасконца), и нам необходимо пополнить запас продовольствия. Д'Артаньян: Мушкетон, с разрешения вашего господина, я бы хотел, чтобы вы поделились своим опытом с Планше. Мушкетон: Нет ничего легче, сударь. Нужно просто быть ловким – вот и вся премудрость. Я вырос в деревне, и отец мой в часы досуга немного браконьерствовал. Д'Артаньян: А в остальное время? Мушкетон: Судите сами, было ли его ремесло прибыльным. Голос Мушкетона за кадром, повествующий о событиях, а на экране разворачивается история времен войн католиков и гугенотов. Голос Мушкетона: Надо вам сказать, что мой отец предусмотрительно воспитал нас с братом в разной вере: меня – католиком, а моего брата - гугенотом. Отец наш частенько прогуливался за изгородью рядом с большой дорогой, имея при себе пищаль. Под мелодию известной песенки "Sur le pont d"Avignon…" прогуливается мужичок весьма разбойничьего вида. На плече у него пищаль, за поясом охотничий нож. По дороге, подымая пыль, одиноко бредет путник. От протестанта его отличает цветовое разнообразие костюма. Неожиданно из-за плетня показывается отец Мушкетона с пищалью на перевес и командует: "Кошелек или жизнь". Путнику делать нечего, и он расстается с кошельком, продолжая свой путь с охами и вздохами. Дальше кадры напоминают ранние фильмы Чаплина: в быстром ритме сменяются католики и протестанты, улов Мушкетона-старшего растет. Д'Артаньян: (давясь от хохота) И как же кончил жизнь этот достойный человек. Мушкетон: Самым плачевным образом. Однажды он оказался на узенькой тропинке между гугенотом и католиком, с которыми раньше имел дело, и которые его узнали. Они объединились, и повесили нашего отца на дереве. Потом они пошли хвастаться своим славным подвигом в кабачок. А там как раз пили мы с братом… Д'Артаньян: И что же вы сделали? Мушкетон: Каждый из нас засел на дороге у своего противника: я – у гугенота, брат – у католика. Через два часа все было кончено, а мы в очередной раз восхитились предусмотрительностью нашего отца, воспитавшего нас в различной вере. Д'Артаньян: Так это он научил вас ставить силки и закидывать удочки. Мушкетон: Именно. И благодаря его учебе мы с господином не испытываем теперь недостатка в нежной пище. Куропатки, кролики, угри и карпы составляют наш основной рацион. Д'Артаньян: А вино? Его поставляет вам хозяин? Мушкетон: И да, и нет, сударь. Он поставляет, но не догадывается об этом. Д'Артаньян: Мушкетон, беседа с вами весьма поучительна. Мушкетон: Однажды в своих путешествиях я познакомился с одним испанцем из Нового Света, у которого был слуга. Слуга этот так ловко кидал специальную веревку-лассо, что мог за тридцать шагов накинуть ее на горлышко бутылки. Я стал тренироваться, и вот – результат. (и Мушкетон указал на ряд бутылок на каминной доске). Портос: Все это очень интересно, но не пора ли за стол? Мушкетон, мы ждем! Д'Артаньян: Хоть я и не голоден, но все блюда так соблазнительны, что я отведаю всего понемножку. Портос: За стол! И расскажите мне, что там произошло с вами и с нашими друзьями. Д'Артаньян: Произошло то, что по дороге мне пришлось оставить Арамиса в Кревкере с раной в плече, Атоса в Амьене – с обвинении в сбыте фальшивых денег, а самому мне пришлось пригвоздить графа де Варда к дороге, потому что он пытался мне помешать попасть в Англию. Зато оттуда я привез каждому из нас по великолепной лошади. Так что ваша лошадь уже стоит в конюшне гостиницы, и с вашего разрешения я продолжу путь. Надеюсь на обратном пути вас забрать с собой. Портос. Поезжайте. К вашему возвращению я буду в форме. А пока я подожду ответа на свои письма.
Lumineux: Отлично! До Портоса доехали ))
Стелла: Теперь - Арамис, а потом (трепещу) - Амьен.
Стелла: Глава 26. Средневековые домишки Кревкера лучше всего иллюстрируют, как замерло время в провинции. Цокот копыт на довольно чистой мостовой звонко отдается от стен домов. Появление пяти лошадей и двух всадников не вызывает никакого любопытства у окружающих: сонное спокойствие царит на улицах городка. Такое же полусонное-полузадумчивое выражение и на лице д'Артаньяна, пока перед ним не возникает кабачок, в котором друзья оставили раненного Арамиса. На пороге, заслышав шум у своего заведения, появляется сама хозяйка: добродушная, полная, чисто и не без кокетства одетая женщина, чье лицо привлекает своей открытостью, и с которой нет смысла лицемерить и разыгрывать неведение. Д'Артаньян и не пытается: он прямо задает мучивший его вопрос. Д'Артаньян: Милая хозяюшка, не подскажите, где теперь может находиться один из моих приятелей, которого нам пришлось оставить здесь дней десять назад? Хозяйка: Красивый молодой человек лет двадцати трех, тихий, любезный, статный? Д'Артаньян: И, кроме того, раненный в плечо. Хозяйка: Так он, сударь, все еще здесь! Д'Артаньян: (спешиваясь и бросая поводья Планше) Вы воскрешаете меня, хозяюшка! Мне не терпится поскорее его увидеть. Хозяюшка: (возведя очи к небесам) Сомневаюсь, что он вас сможет принять в настоящую минуту. Д'Артаньян: Почему? У него женщина? Хозяйка: Господь с вами! Бедный юноша! У него сейчас совсем не женщина, а священник из Мондидье и настоятель Амьенского монастыря иезуитов. Д'Артаньян: Боже праведный! Разве бедняге стало хуже? Хозяйка: Слава богу, нет! Но за время болезни на него снизошла благодать, и он решил принять духовный сан. Д'Артаньян: (себе под нос) Ах, да, он же не раз говорил, что в мушкетерах он временно. (громко) Так где он помещается? Хозяйка: Поднимитесь по лестнице, во дворе направо, третий этаж, комната номер пять. Д'Артаньян не без труда нашел данную комнату, но проникнуть в нее оказалось нереально: на страже стоял Базен. При виде гасконца, на лице Базена явно отпечатался страх, что приятель уведет Арамиса из предназначенного тому рая. Он загородил собой дверь, и при попытке д'Артаньяна добраться до дверной ручки, бросился наперерез юноше. Некоторое время они топчутся около этой двери: д"Артаньян делает шаг к ней, но перед ним оказывается кругленькое тело Базена. Тот лопочет, что к его господину нельзя, что беседа закончится не раньше вечера, и посторонние не должны присутствовать при высокоученой беседе, но д'Артаньяну наскучило это занятие и он, отстранив Базена, решительно взялся за дверь. Д'Артаньян входит в комнату. Продолговатый стол, заваленный свитками, фолиантами, перьями и прочими принадлежностями для письма. Арамис, в широком черном одеянии, в шапочке, наподобие скуфейки, восседает во главе стола. По правую руку от него – длинная и сухая фигура настоятеля-иезуита, по левую – священник из Мондидье: заплывший от жира, с едва видными глазками, носом пуговкой. (похож на актера Леонова в старости). Комната едва освещена, так как занавески на окнах приспущены. Никаких предметов, типа плащей, шляп с перьями и оружия нет и в помине. В темном углу висит нечто, похожее на плеть. Арамис: (с нездешним видом, без малейшего удивления) Добрый день, любезный д'Артаньян. Я очень рад вас видеть. Д'Артаньян: И я тоже рад, хотя и не уверен, что передо мной – Арамис. Арамис: Он самый, не сомневайтесь! Но откуда такие сомнения? Д'Артаньян: Увидев вас в обществе этих господ, я подумал, что вы тяжело больны, а эта комната уж слишком напоминает жилье духовного лица. Уж не мешаю ли я вашей исповеди, дорогой друг? Арамис: (покраснев) Вы мне нисколько не мешаете, я рад вас видеть здоровым и невредимым. (обращаясь к духовным особам, с умилением) Мой друг недавно избежал великой опасности. Оба духовных лица: (в один голос, дружно кланяясь д'Артаньяну.) Возблагодарите господа, сударь! Д'Артаньян: (возвращая им поклон) Я не преминул это сделать. Арамис: Вы приехали очень вовремя, друг мой. Если вы примете участие в нашем споре, то поможете нам своими познаниями. Мы разбираем некоторые богословские вопросы, и я был бы счастлив узнать ваше мнение. Д'Артаньян: (про себя) Не решил ли он рассчитаться со мной за святого Августина? (громко) Мнение военного человека не имеет никакого веса. Поверьте, что вы можете положиться на мнение этих господ. Арамис: Напротив, ваше мнение будет для нас драгоценно. Дело вот в чем: господин настоятель полагает, что моя диссертация должна быть преимущественно догматической и дидактической. Д'Артаньян: Какая диссертация? Вы что, пишите диссертацию? Иезуит: (важно) Разумеется. Рукоположение невозможно без диссертации. Д'Артаньян: Рукоположению?! (он, так и не поверивший в то, что говорили ему трактирщица и Базен, обводит всех присутствующих взглядом.) Рукоположению? Арамис, сидя в кресле, любуется своей поднятой рукой, иезуит вытянулся во весь свой немалый рост, словно проглотил аршин, Базен, из полуприкрытой двери, крестит хозяина, на которого уставился обалдевший гасконец, а кюре из Мондидье торопливо листает какой-то фолиант. Арамис: (принимая изящную позу, как на приеме у знатной дамы) Итак, господин настоятель предложил мне прекрасную тему "Utraque manus in benedicendo clericis inferioribus necessaria est", что означает "Священнослужителям низшего сана необходимы для благословения обе руки". Священнослужители: (хором) Великолепная тема! Арамис: Тема великолепная, но требующая углубленного изучения отцов церкви и священного писания. А я, между тем, вынужден признать, что служба и ночные дежурства заставили меня подзапустить занятия. Поэтому мне будет легче, facilius natans (легче плавающему) взять тему по моему выбору. Кюре из Мондидье и Д'Артаньян, пряча взгляды, начинают скучать. Д'Артаньян зевает во весь рот, священник бесцельно листает свой фолиант, время от времени клюя носом. Иезуит: Подумайте, какое вступление! Кюре: (как попугай, подымая голову от книги) Exsodium! Иезуит: Quemadmodum inter coelorum immensitatem.) Подобно тому, как в необъятности небес) Арамис: (бросив взгляд на друга) давайте говорить по-французски, отец мой. Господин д'Артаньян сумеет лучше оценить нашу беседу. Д'Артаньян: Я устал с дороги, и вся эта латынь ускользает от моего понимания. Дальше то, что видит ошалевший от всего юноша, похоже на сон, когда фигуры движутся, жестикулируют, нависают друг над другом, расплываясь, искажаясь, как в бредовом видении. Сквозь странный гул до д'Артаньяна доносятся голоса иезуита и Арамиса, кюре же благоразумно помалкивает. Арамис: Моисей – всего лишь служитель бога. Он благословляет двумя руками. В Евангелии сказано: "возложите руки", а не "руку". Иезуит: А святому Петру было сказано: "прострите персты". Святой Петр и папы благословляют перстами! Тремя: во имя отца, сына и святого духа! Все перекрестились. Иезуит: (продолжает развивать тему, но до гасконца долетают только отдельные слова: "божественные способности, ангелы и архангелы, кропила." В заключении звучит латынь "Argumentum omni denudatum ornamento" (Доказательство, лишенное украшения). При этих словах иезуит хлопает ладонью по фолианту, подняв тучу пыли. Арамис морщится, кюре чихает и начинает громко сморкаться в большой платок. Иезуит: Я бы сделал из этой темы два таких тома. Арамис: Разумеется! Но для меня она непосильна. Я выбрал другой текст. "некоторое сожаление приличествует тому, кто приносит жертву господу. Иезуит: (в ужасе) Остановитесь, этот текст граничит с ересью! Берегитесь, мой юный друг, вы близки к лжеучению! Кюре: (скорбно качая головой) Вы погубите себя. Иезуит: Вы затронули тот самый вопрос о свободе воли, который является дьявольским соблазном! Вы вплотную подошли к ереси! Сожалеть о мире, значит сожалеть о дьяволе. Арамис: Однако, преподобный отец… Иезуит: Desideras diabolum, (сожалеешь о дьяволе), несчастный! Кюре: Он сожалеет о дьяволе! О, мой юный друг, умоляю вас, не сожалейте о дьяволе. Арамис: Однако, я же не говорю, что сожалею. Это не соответствует духу истинной веры. Священнослужители дружно воздели руки к небу. Арамис: Но, согласитесь по крайней мере, что не подобает приносить в жертву господу то, чем вы окончательно пресытились. Скажите, д'Артаньян, разве я не прав? Д'Артаньян: Разумеется, правы, черт побери! Кюре и иезуит подскакивают на месте. Арамис: Вот моя отправная точка: мир не лишен прелести; но я покидаю мир – следовательно, приношу жертву; в писании же положительно сказано: "Принесите жертву господу". И потом, (пощипывая мочку уха) я написал на эту тему рондо, показал его господину Вуатюру, и он похвалил меня. Иезуит: (с презрением) Рондо! Д'Артаньян: (с восторгом) Почитайте, почитайте нам его! Это нас развлечет. Арамис: Это богословие в стихах. Вот оно: Ты, что скорбишь, оплакивая грезы, И что влачишь безрадостный удел, Твоей тоске положится предел, Когда творцу свои отдашь ты слезы, Ты, что скорбишь. Иезуит: Мир еще громко говорит в вас. Арамис: Я отвечаю за себя, мое решение непоколебимо. Иезуит: Да, нива засеяна, и нам нечего опасаться, что часть семян упала на камень или рассеялась по дороге. Д'Артаньян: (про себя) Поскорей бы чума забрала тебя вместе с твоей латынью. Кюре: До свидания! Иезуит: До завтра, отважный юноша! Вы обещаете стать одним из светочей церкви. Да не допустит небо, чтобы этот светоч обратился в пожирающее пламя. Парочка встает, Базен, прослушавший весь спор, стоя у двери, не без душевного трепета берет их требник и молитвенник, и идет вперед, почтительно пролагая им путь. Арамис и д'Артаньян молчат, глядя друг на друга, молчание затягивается, и Арамис начинает первым. Арамис: Как видите, я вернулся к своим заветным мыслям. Д'Артаньян: Мда, благодать оказала на вас свое действие. Арамис: Но вы же знаете, что намерение удалиться от мира возникло у меня давно. Д'Артаньян: Вы говорили об этом, но я подумал, что это шутка. Арамис: Такими вещами не шутят, д'Артаньян. Д"Артаньян: Черт возьми, но со смертью мы же шутим! Арамис: И напрасно, потому что смерть – это врата, ведущие к погибели, или к спасению. Д'Артаньян: (поднимая руки в знак того, что он сдается) Согласен. Согласен, но, бога ради, не будем вести богословские споры, Арамис. Я думаю, вы получили достаточно на сегодня, а я латыни не помню, И потом – я голоден. Арамис: Мы сейчас будем обедать, только сегодня пятница, а в такие дни я даже не смею глядеть на мясо. Если вас устроит мой обед, то он будет состоять из тетрагонов и плодов. Д'Артаньян: (с опаской) А что вы подразумеваете под тетрагонами? Арамис: Шпинат. Но для вас я добавлю яйца: это существенное нарушение, потому что яйца порождают цыплят, а это уже – мясо. Д'Артаньян: Не могу назвать такой обед пиршеством, но ради вас я пойду на это! Арамис: Эта жертва будет полезна если не вашему телу, то – душе. Д'Артаньян: Итак, вы решительно принимаете духовный сан? А что скажут наши друзья, что скажет господин де Тревиль? Вас сочтут дезертиром, учтите! Арамис: Я возвращаюсь к своему предназначению, потому что именно по отношению к церкви я и совершил дезертирство. Я совершил над собой насилие, когда надел плащ мушкетера. Вам ничего не известно об этом? Д'Артаньян: Абсолютно ничего не известно. Арамис: Так вам не известно, почему я бросил семинарию? (гасконец мотает головой). Ну, так я исповедуюсь перед вами. Д'Артаньян: А я заранее отпускаю вам все грехи. Голос Арамиса: Я воспитывался в семинарии с девяти лет. Через три дня мне должно было исполниться двадцать, и я стал бы аббатом. И вот, однажды вечером… Богатый дом, где ожидают гостей. Камера задерживается на будуаре хозяйки, скользя по богатым гобеленам, обивкам и мебели. У окна, завешенного тяжелыми бархатными портьерами, стоит удобное кресло. В нем расположилась прелестная дама, кокетливо причесанная, но еще в пеньюаре. У ее ног, на подушках, уселся молоденький юноша в сутане. Дама так внимательно слушает его, так низко, чтобы не упустить не слова, склонилась к нему, что ее голова практически лежит у него на плече. Оба так увлеклись чтением стихотворного перевода, что не услышали, как некий офицер, на правах старого друга, прорвался на территорию будуара. При его появлении юноша поднялся, и, изящно откланявшись, вышел. Офицер последовал за ним, и остановил, положив ему руку на плечо. Офицер: Господин аббат, вам нравится, когда вас бьют палкой? Аббат: Не могу ответить на ваш вопрос, так как до сих пор никто не смел бить меня. Офицер: Так вот, если вы еще раз придете в этот дом, я посмею сделать это. (и, видя, что его слова напугали юношу, расхохотался и вернулся в дом.) Арамис: Знаете, я испугался. Но оскорбление было ужасно и, вернувшись в семинарию, я понял, что не успокоюсь, пока не отомщу за него. Я объявил святым отцам, что чувствую себя недостаточно подготовленным к принятию сана, и обряд рукоположения отложили на год. А я отправился к лучшему учителю фехтования, и стал брать у него уроки ежедневно в течении года. В годовщину нанесенного мне оскорбления, я оделся, как надлежит дворянину, и отправился на бал в один дом, где должен был быть и мой офицер. Он с трудом признал меня в новом облике, но прогуляться со мной не отказался. Я привел его на улицу Пайен, на то самое место, где он оскорбил меня год назад. Была прекрасная лунная ночь. Мы обнажили шпаги, и при первом же выпаде я убил его. Д'Артаньян: Черт возьми! Арамис: Так как кавалер не вернулся к своим дамам, все поняли, что это дело моих рук. История наделала много шуму. Пришлось на время отказаться от сутаны. Атос и Портос, с которыми я познакомился в ту пору, уговорили меня обратиться с просьбой о мушкетерском плаще. Король очень любил моего отца, убитого при осаде Арраса, и плащ был мне пожалован. Сейчас для меня наступило время вернуться в лоно церкви. Д'Артаньян: Но почему именно сейчас? Арамис: Эта рана для меня предостережение свыше. Д'Артаньян: Вздор! Она уже зажила. Не от нее вы страдаете! У вас сердечная рана, и нанесла вам ее женщина. Арамис: Полноте! Чтобы я стал страдать из-за какой-то гризетки, за которой волочился в полку. Д'Артаньян: Гризетки? Простите, мой милый, но мне казалось, что метили вы выше! Арамис: (с болью) А кто я такой, чтоб метить высоко? Нищий мушкетер, ненавидящий зависимость и чувствующий, что в свете он не на своем месте. Д'Артаньян: Арамис, Арамис… Арамис: (мрачно) Прах есмь и возвращаюсь в прах! Скрывайте свои раны, милый друг, если они у вас есть. Любопытные пьют наши слезы, как мухи пьют кровь раненой лани. Д'Артаньян: (со вздохом) Вы рассказываете мне мою собственную историю. У меня только похитили любимую женщину, и мне не известно, где ее держат. Арамис: Но, по крайней мере, у вас есть утешение, что она верна вам… тогда как… Д'Артаньян: Тогда как? Арамис: Нет, ничего. Д'Артаньян: Так вы окончательно и бесповоротно отказываетесь от мира? Арамис: Навсегда. Мир – это склеп. Д'Артаньян: (с улыбкой) как это все грустно. Арамис: Мое призвание влечет меня. Но пока я на земле давайте поговорим о вас, о наших друзьях. Д'Артаньян: Нет уж, лучше о вас самих. Любовь вызывает у вас презрение, друзья – призраки, мир – склеп. Тогда и письмо от какой-то гризетки нужно просто сжечь: наверняка, там говорится о ее измене. Арамис: (подаваясь вперед) Какое письмо? Д'Артаньян: Письмо пришло к вам в ваше отсутствие, и я прихватил его с собой. Гризетка написала его на надушенной бумаге и запечатала печатью с герцогской короной. (делает вид, что ищет письмо) Ай, кажется я потерял его! Арамис: Ты убиваешь меня! Д'Артаньян: Наконец-то! Вот оно! Арамис, схватив письмо, читает его, вид у него сияющий и счастливый. В полном исступлении он мечется по комнате. Арамис: Ей пришлось вернуться в Тур. Она по-прежнему меня любит! Я задыхаюсь от счастья, друг мой, дай мне обнять тебя. Друзья пускаются в дикий танец по страницам рукописи, спланировавшей на пол. В эту минуту вошел Базен, и увидев этот танец, уронил яичницу в шпинат, а шпинат на пол. Арамис: (швыряя ему в лицо свою скуфейку) Беги несчастный! Унеси эти отвратительные овощи и гнусную яичницу! Спроси шпигованного зайца, жирного каплуна, жаркое из баранины с чесноком и четыре бутылки старого бургундского. Д'Артаньян: Вот подходящая минута, чтобы посвятить вашу жизнь царю царей! Как там у вас? Некоторое сожаление… Арамис: Убирайтесь к черту с вашей латынью! Давайте пить, давайте пить много, и расскажите мне, что делается в мире!
Lumineux: Ярко, живо, просто супер, Стелла! ))) Арамис великолепен! И с нетерпением жду следующей главы в Вашем изложении!
Стелла: Мне самой не терпится.
Стелла: Глава 27. В кордегардии, освещенной всеми свечами, что нашлись под рукой, шумно. Мушкетеры столпились вокруг небольшого пространства, где двое, обнаженных по пояс солдата, состязаются в греко-римской борьбе. Все так увлечены зрелищем, что никто не заметил вошедшего де Тревиля. А зрелище того стоит. Портос, на добрых полторы головы возвышающийся над своим противником, безуспешно пытается уложить того на лопатки. Неожиданно сильный, верткий, как уж, соперник гиганта всякий раз уходит из безнадежной позиции, и, в конце-концов, неожиданно для Портоса и болельщиков, в числе которых немало поставивших на Портоса, оказывается наверху, прижав великана лопатками к полу. Восторженный гул голосов служит ему наградой. Д'Артаньян: (затесавшийся среди мушкетеров) Атос, но как вам это удалось? Атос: (растираясь полотенцем, поданным ему Гримо) Это прием греческих борцов. Я читал о нем, вот и решил применить в деле. Портос у нас знаток античной борьбы, но, как оказалось, именно с этим приемом еще не знаком. Тревиль: (появляясь в кругу мушкетеров) Вы, право, как дети, господа! Портос: (уже натянувший рубаху) Надо же и размяться когда-то, капитан. Атос: Мое дежурство окончено. Я иду завтракать в "Шишку". Кто хочет составить мне компанию, господа? В "Сосновой шишке" дым столбом. Идет игра в кости: ставки растут. Совершенно невозмутимый Атос проигрывает очередную ставку, спокойно встает. Атос: Господа, я играл на честное слово. Завтра в шесть утра мой слуга занесет вам, сударь (поклон в сторону выигравшего), мой долг. А пока, с вашего разрешения, я удаляюсь. Д'Артаньян отгоняет воспоминания, шпоря лошадь. Мысли об Атосе, жив ли он, и в каком состоянии он найдет товарища, мучают его все сильнее, по мере того как он приближается к харчевне, где оставил друга. Первое, на что обращает внимание молодой человек, это шум, который подняли два путешественника, остановившись в той же харчевне, куда въехал д'Артаньян. Что стало причиной скандала, гасконец не понял, но ему это и не интересно: ему нужен хозяин. Подбоченясь, и надвинув шляпу на глаза, он прошел внутрь помещения, где и нашел хозяина. Д'Артаньян: Узнаете ли вы меня? Хозяин: Не имею чести знать. Д'Артаньян: Всмотритесь как следует, и вы меня узнаете. Две недели назад я оставил здесь своего друга с нависшим на нем обвинении в сбыте фальшивых денег. Что с ним стало? Хозяин: (меняясь в лице) Я узнал вас, ваша светлость. Д'Артаньян: Так что с моим другом? Он жив? Хозяин: Присядьте, окажите милость. Д'Артаньян усаживается с грозным видом, Планше пристраивается за его креслом. Хозяин: Мы были жестоко наказаны за то, что осмелились обвинить вашего друга. Вы видели, что он вступил в бой с солдатами. Он отчаянно защищался, уложил двоих солдат, изувечил одного из моих людей, оглушил меня своей шпагой, ударив ею плашмя, и, отступая, увидел дверь погреба. Вытащил ключ, заперся изнутри, и потребовал к себе своего раненого слугу. Мы выполнили его требования, но из погреба он так и не вылез. Мы иногда, через отдушину, подаем ему хлеб или мясо на вилах, но не это его основное блюдо. Мы наказаны, потому что теперь вынуждены отказывать всем путешественникам в еде. Д'Артаньян: (задыхаясь от смеха) Так он еще там? Хозяин: Увы! Д'Артаньян: И как вы по нашему виду не догадались, что имеете дело с порядочными людьми? Хозяин: Ваша внешность была нам заранее описана, как внешность фальшивомонетчиков. Д'Артаньян: Понятно, чьих рук это дело. Так я смогу увидеть своего друга в погребе? Хозяин: Будьте осторожны: он приходит в дикую ярость всякий раз, когда кто-нибудь пытается проникнуть в погреб. Вот и сейчас: слышите? О, Боже, опять начался этот Содом! Д'Артаньян: А что случилось? Хозяин: К нам прибыли два англичанина. Они попросили лучшего вина, как и положено англичанам, но ваш сумасшедший друг отказался впустить мою жену. Вот, слышите? Он опять разоряется! Господи, помоги нам избавиться от этой напасти! Это же не человек, это сущий дьявол! Если бы я только мог знать, что он там сумел натворить, в этом погребе! Д'Артаньян: Сейчас узнаем. Он встал, и сопровождаемый Планше и хозяином, отправился во двор. Двое богато одетых англичан, потеряв терпение и умирая от жажды, стояли рядом с дверью, ведущей в погреб. Один из них, потеряв терпение, так сильно ударил ногой в дверь, что она треснула. Англичанин: Что это за насилие! Этот сумасшедший не дает хозяевам распоряжаться собственным вином. Мы выломаем дверь, и если он совсем лишился рассудка, мы убьем его! Д'Артаньян: Потише, господа, вы никого здесь не убьете. Голос Атоса: Ничего, ничего! Впустите-ка этих хвастунов, и тогда посмотрим. Англичане переглянулись, но потом один все же возобновил штурм двери ногами. Д'Артаньян: Планше, я беру на себя того, что наверху, а ты займись нижним… Господа, желаете драться? Голос Атоса: Боже правый, мне кажется, я слышу голос д'Артаньяна… Д'Артаньян: (громко) Ты не ошибся, это я, собственной персоной! Атос: Превосходно, мы вдвоем славно отделаем этих храбрецов. Англичане хватаются за шпаги, но они между двух огней. После секундного колебания им стало стыдно, и они вновь принялись за дверь. Атос: Посторонись, д'Артаньян, посторонись! Сейчас я буду стрелять! Д'Артаньян: Господа, минутку терпения! Атос, погоди немного! Господа, вы ввязываетесь в скверную историю: со всех сторон вас угостят выстрелами, а, кроме того, имеются еще и шпаги, которыми мы с другом отлично владеем, уверяю вас. Не мешайте мне, и я улажу и свои дела и ваши. Даю вам слово, что вам сейчас дадут пить. Атос: (насмешливо) Если еще осталось вино! Трактирщик: (холодея) То есть как это "если осталось вино"? Д'Артаньян: Останется, черт возьми! Не могли же они вдвоем выпить весь погреб! Господа, вложите шпаги в ножны! Англичане: Но и вы заткните пистолеты за пояс! Д'Артаньян: Охотно. Я вам в двух словах только объясню, что произошло с моим другом. (он отводит англичан в сторону, и вскоре оттуда раздаются взрывы хохота). Д]Артаньян: (возвращаясь к дверям) Милый Атос, теперь я один. Откройте дверь! Атос: Сию минуту! (слышен шум разрушаемых укреплений) Дверь поддается и в проеме показывается Атос. Д'Артаньян бросается к нему, с нежностью обнимает и ведет на свет. Следом показывается смертельно пьяный Гримо. Голова у него трясется, на плече он едва удерживает мушкет. Атос тоже не в лучшем виде: двухнедельная щетина на смертельно бледном лице, непривычно взлохмаченная шевелюра, распахнутый камзол и залитая вином рубашка. В придачу, его шатает, как в бурю на корабле. Д'Артаньян: Вы ранены? Атос: Я? Ничуть не бывало! Я просто мертвецки пьян. Клянусь, никто еще так усердно не трудился, чтобы этого достигнуть… Хозяин, клянусь, на мою долю досталось не меньше ста пятидесяти бутылок! Хозяин: (воздевая руки к небу) Если слуга выпил хотя бы половину того, что хозяин, я разорен! Атос: Ну, вот еще! Гримо никогда бы не позволил себе пить то же вино, что и я. Он пил только из бочки. О… кажется, он забыл вставить пробку: слышите, что-то течет? Процессия проследовала через двор и водворилась в лучшей комнате гостиницы. Со двора уже доносились стоны, вопли и плач: хозяин с женой осуществляли осмотр погреба. Вопли тронули д'Артаньяна, Атос же даже головы не повернул. Зато, когда хозяин в ярости, вооружившись вертелом, ворвался в комнату, он повернулся к нему с одним-единственным словом "Вина!" Хозяин: Вина? Да вы ведь выпили больше чем на сто пистолей. Да ведь я разорен, уничтожен. Атос: (с трудом) Полно! Мы даже не утолили жажду как следует. Хозяин: Если бы вы только пили! Но вы же перебили все бутылки! Атос: Вы толкнули меня на эту груду, и она развалилась! Сами виноваты! Хозяин: Все мое масло пропало! Атос: Масло – отличное лекарство от ран. Надо же было бедняге Гримо залечить раны, которые вы ему нанесли. Хозяин: Все мои колбасы обглоданы! Атос: В этом погребе уйма крыс. Хозяин: Вы заплатите мне за все! Атос: (приподнимаясь) Трижды негодяй! (он тут же падает без сил на стул) Д'Артаньян: (поднимая хлыст) А вот мы сейчас запремся у тебя в погребе вчетвером, и тогда посмотрим, так ли велик ущерб. Хозяин: (заливаясь слезами) Господи! Пусть я виноват, но разве нет такой вины, которую нельзя было бы искупить? Вы же знатные господа, а я – простой трактирщик. Атос: А, вот это другой разговор! Этак ты, пожалуй, размягчишь мое сердце, и из глаз у меня польются слезы, как вино из твоих бочек. Подойди поближе, и потолкуем. Говорю тебе – не бойся. В ту минуту, когда я хотел расплатиться с тобой, я положил на стол кошелек. В нем было около шестидесяти пистолей. Где он? Хозяин: Сдан в канцелярию суда: мне сказали, что это фальшивые деньги. Атос: Потребуй их обратно и оставь себе. Хозяин: Но ваша светлость знает, что то, что попало в руки чиновников – то пропало. Атос: Договаривайся с судом, как знаешь: меня это уже не касается. К тому же у меня не осталось ни гроша. Д'Артаньян: Вот что: в конюшне стоит лошадь Атоса? Что она стоит? Хозяин: Не больше пятидесяти пистолей. Д'Артаньян: Положим, все восемьдесят. Возьми ее, и кончим это дело. Атос: Ты продаешь моего Баязета? А на чем я отправлюсь в поход? На Гримо? Д'Артаньян: Я привел тебе другую. Хозяин: И великолепную. Атос: Ну, раз есть другая, бери старую и принеси вина. Хозяин: Какого? Атос: Того, что у решетки. Там еще двадцать пять бутылок осталось. Д'Артаньян: И не забудь подать четыре бутылки господам англичанам. Атос: А теперь расскажи мне, что сталось с остальными. Д'Артаньян: Все живы и относительно здоровы: Портос долечивает свой вывих, Арамис едва не обратился в аббаты, но, к счастью, я приехал вовремя. Хозяин приносит вино и окорок. Атос наливает вино себе и д'Артаньяну. Атос: Отлично. А что у вас, мой друг. Что-то вы очень мрачны. Д'Артаньян: Я самый несчастный из нас всех. Атос: ( откидываясь на спинку стула)Ты несчастен? Что случилось? Расскажи мне. Д'Артаньян: После. Атос: После? А почему не сейчас? Ты думаешь, я пьян? Запомни хорошенько: у меня никогда не бывает такой ясной головы, как за бутылкой вина. Рассказывай, я весь превратился в слух. Д'Артаньян: У меня было назначено свидание с мадам Бонасье, но прибыв на место я обнаружил, что ее похитили. И похититель все тот же: человек из Менга. Только в этот раз ему помогал и сам муж Констанс. Я не имею представления, куда они ее спрятали. Атос: (спокойно) Все это – пустяки. Д'Артаньян: Вот вы все называете пустяками, мой милый, а это неубедительно со стороны человека, который никогда не любил. При последних словах д'Артаньяна словно искра загорается на мгновение в глазах Атоса. Атос: Это правда, я никогда не любил. Д'Артаньян: Вот потому вы и неправы, обвиняя нас, людей с чувствительным сердцем. Атос: Чувствительное сердце – разбитое сердце. Любовь – это лотерея, в которой выигравшему достается смерть! Вам очень повезло, поверьте, что вы проиграли. Проигрывайте всегда! Д'Артаньян: Но она действительно любила меня! Атос: Дитя! Нет такого мужчины, который бы не верил, что его любят, и нет такого мужчины, который не был бы обманут. Д'Артаньян: Есть! Вы исключение, Атос, ведь вы же никогда не любили. Атос: (после паузы) Это правда. У меня никогда не было возлюбленной. Выпьем! Д'Артаньян: Вы философ, Атос. Но я жажду совета и утешения. Атос: В чем? Д'Артаньян: В моем несчастье. Атос: Ваше несчастье просто смешно. Хотел бы я знать, что бы вы сказали, если бы я рассказал вам одну любовную историю. Д'Артаньян: Которая приключилась с вами? Атос: А если с одним из моих друзей? Не все ли равно? Но лучше давайте выпьем. Д'Артаньян: Пейте и рассказывайте: это вполне совместимо. Атос: Действительно. (выпивает свой стакан и снова наливает его, но уже не пьет, а замирает неподвижно с ним в руке.) Вы непременно этого хотите? Д'Артаньян: Я прошу вас. Атос: Хорошо, пусть будет по вашему… Атос, продолжая держать полный стакан в руке, откидывается на спинку стула, вперив глаза в одну точку и бледнея на глазах. Он что-то видит своим внутренним взором, и это заставляет цепенеть его язык. Первые слова он с трудом выталкивает, потом речь его убыстряется: он словно несется с горы, уже не в силах остановить свой бег, и внутренне пугаясь тому, что не справляется с собой. Но слова льются потоком, он выплескивает все, что накопилось за годы внутренней муки и молчания. Атос: Один из моих друзей… друзей, а не я, запомните это хорошенько, некий граф, родом из беррийских графов, знатный, как д'Андоло или Монморанси, влюбился в двадцать пять лет в девушку, прекрасную, как сама любовь. Сквозь ее полудетскую наивность просвечивал кипучий ум поэта, неженский ум. Она опьяняла. Она жила в маленьком местечке вместе с братом, священником. Были они люди пришлые в тех краях, но ее красота и благочестие ее брата надежно хранили их от расспросов. По слухам, они были хорошего происхождения. Мой друг, владетель тех мест, мог воспользоваться своим положением, взять ее силой; кто стал бы вступаться за чужаков! К несчастью, он был честный человек и женился на ней. Глупец, осел, простофиля! Д'Артаньян: Но он же любил ее! Атос: Погодите! Он увез жену в замок и сделал ее первой дамой провинции. И, надо отдать ей должное: она прекрасно справлялась с этой ролью. До того момента, как…(тут Атос умолк) Д'Артаньян: И что же? Атос: (делая над собой усилие и продолжая едва слышным голосом, но очень быстро, на одном дыхании) Однажды, во время охоты, графиня упала с лошади и лишилась чувств. Муж пришел к ней на помощь и, так как платье стесняло ее, разрезал его своим кинжалом. При этом он нечаянно обнажил плечо. (с громким смехом, в котором слышны истерические нотки) Угадайте, что было на нем? Д"Артаньян: Где уж мне угадать? Атос: Цветок лилии. Она была заклеймена! (и Атос залпом проглотил стакан вина, который все это время держал в руке) Д'Артаньян: Какой ужас! Этого быть не может! Атос: Но это правда. Ангел оказался демоном. Бедняжка была заклеймена. Д'Артаньян: Что же сделал граф? Атос: Граф был полновластным хозяином на своей земле и обладал правом Нижнего и Верхнего суда: мог казнить и миловать своих подданных. Он совершенно разорвал платье на графине, связал ей руки за спиной и повесил на дереве. Д'Артаньян: О, боже, Атос! Да ведь это убийство! Атос: (с мрачной иронией) Да, всего лишь убийство… Но что это? У меня кончилось вино? (он хватает бутылку и поднеся ее к губам, выпивает залпом, как стакан. Потом роняет голову на руки. Д'Артаньян в ужасе вскакивает и стоит перед ним, не в силах вымолвить ни слова) Это навсегда отвратило меня от красивых, поэтических и влюбленных женщин. Желаю и вам того же. Выпьем! Д'Артаньян: Так она умерла? Атос: Еще бы! Давайте же ваш стакан! Ветчины, бездельник! Мы не в состоянии больше пить! Д'Артаньян: (робко) А ее брат? Атос: Брат? Д'Артаньян: Да, священник. Атос: Ах, священник! Я распорядился, чтобы и его повесили, но он уже успел покинуть свой приход. Д'Артаньян: Так кто это был? Атос: Очевидно, первый возлюбленный красотки. Ее соучастник, достойный человек, который прикинулся священником, чтобы выгодно пристроить свою любовницу. Надеюсь, его четвертовали. Что же вы не едите ветчины? Она восхитительна. Если бы такая была в погребе, я бы выпил на пятьдесят бутылок больше. Но д"Артаньян уже делает вид, что спит, уронив голову на руки. Атос с жалостью смотрит на него. Атос: Разучилась пить молодежь, а ведь этот еще из лучших!
Lumineux: ...Первые слова он с трудом выталкивает, потом речь его убыстряется: он словно несется с горы, уже не в силах остановить свой бег, и внутренне пугаясь тому, что не справляется с собой. Но слова льются потоком, он выплескивает все, что накопилось за годы внутренней муки и молчания. Спасибо Вам за эти слова! За это объяснение состояния человека...
Стелла: Правды ради, это состояние, когда человек внутренне летит под гору, впервые я увидела у нашей Nataly, в каком-то из постов об Атосе. Оно поразило меня своей образностью и верностью и запомнилось на годы. Так что спасибо ей, в первую очередь. Создавать видеоряд рассказу об охоте мне не хотелось: слишком банально бы получилось. А вот передать словами все, что испытал граф - это была бы достойная задача для актера. Ну, мне так кажется.
Lumineux: Стелла пишет: Создавать видеоряд рассказу об охоте мне не хотелось: слишком банально бы получилось. А вот передать словами все, что испытал граф - это была бы достойная задача для актера. Ну, мне так кажется. Согласна!!! Надеюсь наш гипотетический режиссёр тоже согласится )))
Орхидея: Стелла пишет: Создавать видеоряд рассказу об охоте мне не хотелось: слишком банально бы получилось. А вот передать словами все, что испытал граф - это была бы достойная задача для актера. Ну, мне так кажется. Идея хороша, и талантливый актёр с ней справился бы. Может получиться выразительно. Но не будет ли отсутствие видеоряды выбываться из общей системы, создавать ощущение нехватки чего-то? В двух первых случаях видеоряд есть, а в третьем - нет.
Стелла: Орхидея. еще есть моменты, где видеоряд будет. Соблазн как-то это показать слишком велик. , а поводов еще будет предостаточно.
Орхидея: Стелла пишет: Соблазн как-то это показать слишком велик. Очень велик!
Стелла: Глава 28. Крик петуха, мычание коровы, скрип колодезной цепи – все эти звуки начинающегося дня пробудили д'Артаньяна. Какое-то время он сидел на кровати, уткнувшись в колени и пытался понять, не приснился ли ему вчерашний страшный рассказ. Наконец, проведя рукой по лицу, он покачал головой и пробормотал: "Но я помню каждое слово в этой исповеди. Надо спросить у самого Атоса". Атос уже полностью пришел в себя, и стал самым непроницаемым и самым проницательным в мире человеком: гладко выбритый и безукоризненно одетый, он ничем не напоминал вчерашнего Атоса. Только синяки под глазами, да некоторая отечность лица говорили о двух неделях беспробудного пьянства. Увидев д'Артаньяна, стоящего во дворе и оглядывающегося с видом человека, разыскивающего кого-то, он подошел к товарищу и обменялся с ним крепким рукопожатием. Атос: Я был вчера сильно пьян, дорогой друг. Я обнаружил симптомы опьянения сегодня утром. Готов биться об заклад, что я наговорил вам тысячу невероятных вещей. Д'Артаньян: Насколько я помню, вы не говорили ничего особенного. Атос: Вот как? Странно. А мне казалось, что я вам рассказал одну печальную историю. (и он пристально взглянул на молодого человека). Д'Артаньян: Я, наверное, был пьян еще сильнее вас: я ничего не помню. Атос: (непринужденно) Вы, наверное, заметили, что каждый бывает пьян по-своему. Я, когда выпью, делаюсь печален и обожаю рассказывать страшные истории, которые когда-то вбила мне в голову моя кормилица. Это мой серьезный недостаток., и, при знаюсь – серьезный недостаток. Но, если отбросить его, я умею пить. Д'Артаньян: В самом деле, я вспоминаю, как сквозь сон, что вы что-то говорили о повешенных. Атос: (бледнея, но силясь улыбнуться помертвевшими губами) Так я и знал! Повешенные – это мой постоянный кошмар. Д'Артаньян: Погодите, теперь и я припоминаю… да, речь шла о женщине. Атос: (бледность его пугает) Так и есть. Это моя излюбленная история о белокурой женщине, и, если я ее рассказываю, значит, я мертвецки пьян. Д'Артаньян: Верно: высокая красивая блондинка, голубоглазая… Атос: (поддакивает) Да, и притом повешенная… Д'Артаньян: …своим мужем, знатным господином из числа ваших знакомых. Атос: Вот прискорбный результат моего пьянства, милый друг: набросил тень на человека, сам не зная, что говорю. (пожимает плечами, сожалея о самом себе). Все, решено! Больше я не буду так напиваться: это слишком скверная привычка. (не делая паузы, резко меняет тему разговора) Кстати, благодарю вас за лошадь, которую вы мне привели. Д'Артаньян: Понравилась она вам? Атос: Да, но она не слишком вынослива. Д'Артаньян: Ошибаетесь. Я проделал на ней шесть лье меньше чем за полтора часа, а выглядела она так, словно обскакала вокруг площади Сен-Сюльпис. Атос: Тогда я буду раскаиваться, что сбыл ее с рук. Д'Артаньян: Каким образом? Атос: Я проснулся сегодня в шесть утра и понял, что вчера мы слегка перебрали. Вы спали, как убитый, а я не знал, чем себя занять, потому что не пришел в себя после вчерашнего. И тут я увидел одного из наших англичан, который торговал лошадь у барышника: его лошадь вчера пала. И тут меня осенило: почему бы не сделать мою лошадь ставкой в игре в кости? Тем более, что англичанин согласился с восторгом. Сказано – сделано, и я проиграл лошадь. Зато потом я отыграл седло. (увидев недовольную мину д'Артаньяна Атос расстроился) Это вас огорчает? Д'Артаньян: Откровенно говоря - да! Нас по этим лошадям должны были узнать в день сражения. Это был подарок, знак внимания. Напрасно вы это сделали, Атос! Атос: (легкомысленно) Полно! И поставьте себя на мое место: я смертельно скучал. Потом, говоря честно, я не люблю английских лошадей. А узнать нас могут и по седлу: лошадь – существо смертное. Но вы хмуритесь, мой друг, и я чувствую, что очень виноват перед вами: вы дорожили этим животным. Но я еще не закончил своего рассказа. Д'Артаньян: (хмуро) Что еще вы проделали? Атос: Проиграв свою лошадь: девять против десяти, я подумал, что у вас тоже имеется скакун не хуже моего. Д'Артаньян: И?.. Атос: Я проиграл ее. Д'Артаньян: Мою лошадь? Атос: Семь против восьми. Из-за одного очка! Знаете пословицу? Д'Артаньян: Вы сошли с ума, Атос, честное слово! Атос: Надо было сказать мне это вчера, когда я вам рассказывал свои дурацкие истории. Я проиграл лошадь вместе с упряжью. Д'Артаньян: Это ужасно! Атос: Погодите! Я стал бы прекрасным игроком, если бы не зарывался. Как и тогда, когда пью. И вот… Д'Артаньян: Да на что же вы могли играть? У вас больше ничего не оставалось? Атос: А вот и не так. А ваш алмаз, дружище? Вы носите звезду с неба, и думаете, что ее никто не замечает? У меня были свои алмазы… когда-то,.. и я знаю в них толк. Так вот, я оценил ваш – в тысячу пистолей. Д'Артаньян: Надеюсь, вы о нем ни словом не упомянули? Атос: Этот алмаз – наша последняя надежда, поймите! На него я мог отыграть нашу упряжь, лошадей, деньги на дорогу. Англичанин тоже заметил ваше кольцо, так что… Д'Артаньян: Атос, я трепещу! Кончайте! Клянусь, ваше хладнокровие убийственно! Атос: Короче, мы разделили ваше кольцо на десять ставок, по сто пистолей каждая. Д'Артаньян: (забыв обо всем от гнева) Ах, вот как! Вам угодно шутить и испытывать меня? Атос: ([/b]пожимая плечами) Но я не шучу, черт возьми! Хотел бы я посмотреть, что бы вы сделали на моем месте! Я две недели не видел человеческого лица и совсем одичал, беседуя с бутылками. Д'Артаньян: (сжимая кулаки, и видя перед собой только сцену, где ему придется отдать свой перстень англичанину) Это еще не причина, чтобы играть на мой алмаз! Атос: Выслушайте же конец! Десять ставок по сто пистолей каждая, без права на отыгрыш! На тринадцатом ходу я проиграл все! Число тринадцать всегда было для меня всегда роковым. Как раз тринадцатого июля… Д'Артаньян: (вставая из-за стола. В гневе он уже не помнил вчерашней истории и не заметил, как по лицу Атоса скользнула мимолетная улыбка удовлетворения, как у человека, добившегося желаемого результата) К черту! Атос: Терпение! Англичанин, как сообщил мне Гримо, пытался переманить его к себе на службу. И вот я играю с ним на Гримо! На самого Гримо, разделенного на десять ставок. Д'Артаньян: (ошалело уставившись на Атоса, разражается смехом) Вот это ловко! Атос: На Гримо, самого Гримо, слышите? И вот благодаря десяти ставкам Гримо, который и весь-то не стоит одного дукатона, я отыграл алмаз. Конечно, вы понимаете, что чувствуя себя в ударе, я тут же снова начал играть на алмаз. Д'Артаньян: (сразу потухнув) Вот как… Атос: Я отыграл ваше седло, потом вашу лошадь, потом свою лошадь, потом опять проиграл. Короче говоря, я снова поймал ваше седло, потом свое. Это был великолепный ход, и я на нем остановился. Д'Артаньян: (еще не веря, что все обошлось, робко) Так алмаз остается в моем распоряжении? Атос: В полном вашем распоряжении, как и седла наших Буцефалов. Д'Артаньян: Да на что нам седла без лошадей! Атос: (задумчиво почесывая бровь) У меня есть на этот счет одна идея. Д'Артаньян: Атос, вы пугаете меня! Атос: Вы, кажется, давно не играли. Д'Артаньян: Не имею ни малейшей охоты. Атос: Не зарекайтесь. Вам должно везти, раз вы давно не играли. Д'Артаньян: Предположим! Что дальше? Атос: Англичане еще здесь. Я заметил, что они сожалеют о седлах. А вам дорога ваша лошадь. Так поставьте седло против лошади. Д'Артаньян: (с сомнением) Но он не станет играть на одно седло. Атос: (с нетерпеливым жестом) Так поставьте оба, черт побери! Я не такой себялюбец, как вы. Д'Артаньян: (все еще сомневаясь) Вы бы пошли на это? Атос: Ну, один-единственный ход! Д'Артаньян: Мне важно сохранить хотя бы седла. Атос: Так поставьте алмаз! Д'Артаньян: Подарок королевы! Бог с вами! Атос: Ну, не Планше же ставить? Второй раз англичанин на такое на пойдет! Д'Артаньян: Знаете что, любезный друг? Я решительно предпочитаю ничем не рисковать. Атос: (холодно, и как-то потухнув внутренне) Жаль. Англичанин набит пистолями. О господи, да решитесь же на один ход! Это же минутное дело. Д'Артаньян: А если я проиграю? Атос: Отдадите седла. Д'Артаньян: А, чем черт не шутит! Один ход! Атос вернулся вместе с англичанином. Они о чем-то договаривались на ходу, но д'Артаньян не стал вслушиваться. Зайдя в зал, троица села играть. Д'Артаньян дрожащей рукой бросил кости – три очка. Атос: (в полголоса) Неважный ход, приятель… (к англичанину) Вы, сударь, получите лошадей с полной сбруей. Англичанин, уверенный в победе, не глядя, бросил кости. Камера крупным планом показывает два очка. Атос: (спокойным голосом) Вот так штука! Какой необыкновенный ход! Такой я видел всего четыре раза в жизни: два очка! Англичанин оборачивается и застывает от изумления; д'Артаньян замирает от радости. Атос: (продолжает) Да, всего четыре раза: один раз у господина де Креки, другой раз – у меня, в моем замке в…словом, когда у меня был замок, третий раз – у господина де Тревиля, и четвертый раз в кабачке, когда я сам проиграл тогда сто луидоров и ужин. Англичанин: Итак, вы берете, сударь, свою лошадь обратно? Отыграться я не смогу? Д'Артаньян: Мы условились не отыгрываться, припоминаете? Англичанин: (со вздохом) Это правда. Лошадь я передам вашему слуге. Атос: Одну минутку. С вашего разрешения, могу я сказать пару слов своему приятелю? Англичанин: Разумеется. Они отходят в сторону. Д'Артаньян: Ну, искуситель, чего еще ты хочешь? Чтобы я продолжал играть? Атос: Нет, я хочу, чтобы вы подумали, стоит ли брать лошадь, когда надежнее будут деньги. Лошадь надо кормить, тогда как тысячу пистолей будут кормить вас. Я уже не говорю о том, что вам понадобятся деньги для розыска вашей возлюбленной. (при последних словах д'Артаньян задумывается) Пусть вас не волнует, что вас не узнают: седла достаточно приметны, а лошади, в конце концов, смертны. Не говоря о том, что хорош у нас будет вид, если вы поедете на вашем скакуне, а я рядом - на лошади Гримо. Д'Артаньян: Вы убедили меня, черт возьми. Так мы поедем на лошадях наших лакеев? Хорош же у нас будет вид рядом с Портосом и Арамисом! Атос вдруг расхохотался и д'Артаньян с изумлением уставился на него: он не часто слышал смех друга. Какое-то время процессия, состоящая из Атоса и д'Артаньяна верхом на лошадях лакеев и лакеев, идущих пешком с седлами от английских скакунов на головах, шествовала по дороге на Кревкер, но вскоре молодые люди не выдержали такого темпа, и пустив лошадей вскачь, объявились у трактира, в окошке которого они увидели Арамиса. Грустный будущий аббат восседал на подоконнике, с тоской созерцая пыльный столб на дороге. Атос и д'Артаньян: Эй Арамис! Какого черта вы тут торчите? Арамис: Ах, это вы, друзья… Я размышлял о том, как преходящи блага этого мира. И моя английская лошадь, которая только что исчезла в облаке пыли, явилась для меня прообразом недолговечности всего земного. Д'Артаньян: (подозрительно) Другими словами? Арамис: Меня одурачили. Шестьдесят луидоров за лошадь, которая может рысью проделать пять лье за час! Ответом ему послужил гомерический хохот. Арамис: Не сердитесь на меня, милый друг. Нужда не знает закона. Я ведь пострадал больше всех, потому что барышник украл у меня не меньше пятидесяти луидоров. Вот вы – бережливые хозяева: едете на лошадях лакеев, а своих скакунов приказали вести в поводу, небольшими переходами. В эту минуту останавливается неподалеку какой-то фургон с совершенно пьяным возчиком, и из него вылезли Планше и Гримо, с седлами на голове. Они тоже не отличаются особой трезвостью. Арамис: Как так? Одни седла? Атос: Теперь понимаете? Арамис: Я тоже сохранил седло, сам не зная почему. Базен! Положите и мое седло рядом с седлами этих господ. Д'Артаньян: А как вы разделались с со своими священниками? Арамис: Я пригласил их к обеду и так напоил, что кюре мне запретил расставаться с мундиром, а иезуит попросил похлопотать, чтобы и его приняли в мушкетеры. Д'Артаньян: (хватаясь за бока от хохота) Только без диссертации! Я требую отмены диссертации. Арамис: С тех пор, я приятно провожу время: пишу поэму односложными стихами – это довольно трудно. Содержание любовное. Я прочту вам… Д'Артаньян: (тихо стонет) Только не это! Арамис: Итак, мы возвращаемся в Париж? Браво! Я готов! Мы снова увидим нашего славного Портоса! Вот он ни за что не продаст своей лошади! В седле он будет похож на Великого Могола, я уверен… Слуги загрузились в тот же фургон, господа вскочили на их лошадей, и процессия направилась к Портосу. Он был уже здоров и восседал за столом, накрытым на четырех. Портос: Добро пожаловать, господа! Вы приехали как раз вовремя. Д'Артаньян: (принюхиваясь и присматриваясь к яствам на столе) Ого! Кажется, эти бутылки не из тех, что ловил Мушкетон, а телятина и филе – не из лесов принца. Портос: Я подкрепляюсь, знаете ли… Эти вывихи так изнуряют! Атос, вам никогда не случалось вывихнуть себе ногу? Атос: (усаживаясь за стол и наливая себе вина) Нет, не случалось. (небрежно) Но, помнится, после стычки на улице Феру, когда я получил удар шпагой, недели через две -три я чувствовал себя также. Портос обеспокоенно заерзал на своем месте, но тут д'Артаньян обратился к нему с вопросом. Д'Артаньян: Однако, вы не нас ждали к обеду, Портос? Портос: Я пригласил кое-кого из окрестных дворян, но они прислали сказать, что не будут. Вы замените их, и я ничего не потерял от этой замены. Мушкетон, подай стулья и удвой количество бутылок. Какое-то время царит тишина: все отдают должное блюдам на столе. Атос: Знаете ли вы, что мы сейчас едим? Д'Артаньян: Я – шпигованную телятину с артишоками. Портос : Я - баранье филе. Арамис: А я – куриную грудинку. Атос: (рассматривая на свет вино в бокале, неподражаемо серьезно) Вы все ошибаетесь, господа. Вы едите конину. На лицах Арамиса и д'Артаньяна недоверие и едва ли не отвращение. Портос молчит, не подымая глаз. Атос: Да, конину… Правда, Портос, ведь мы же едим конину? Да еще, может быть, вместе с седлом? Портос: (поднимая голову) Нет, господа, я сохранил упряжь. Арамис: Ну, мы все хороши! Точно сговорились. Портос: Эта лошадь вызывала чувство неловкости у моих гостей. Она так понравилась губернатору провинции, что я отдал ему ее. Д'Артаньян: ( потрясенный) Отдал? Портос: Этот скряга согласился мне дать за нее только восемьдесят. Арамис: Без седла? Портос: Упряжь я оставил. Атос: Заметьте, господа, что Портос, как всегда, провернул дело выгоднее всех нас. Взрыв хохота смутил Портоса, пока он не сообразил, в чем дело. И он включился во всеобщее веселье. Д'Артаньян: Так что все мы при деньгах? Атос: Только не я! Я предпочел купить шестьдесят бутылок испанского вина в трактире, где находился Арамис. Это сильно облегчило мой кошелек. Арамис: А я все до последнего су отдал на церковь в Мондидье и на Амьенский монастырь. Портос: А мой вывих, а рана Мушкетона, которую можно показывать только аптекарю? Экю тридцать у меня еще осталось. Атос: Ну, так мы с д'Артаньяном богачи по сравнению с вами. Сколько у нас осталось? Д'Артаньян: От ста пистолей пятьдесят я отдал вам, Атос! Атос: (рассеяно) Разве? Д'Артаньян: Черт возьми! Атос: Ах, да! Вспомнил. Д'Артаньян: (припоминая) Шесть из них я отдал трактирщику. Атос: (возмущенно) Что за скотина этот трактирщик! Зачем вы дали ему так много? Д'Артаньян: (ошарашенно) Да ведь вы сами сказали, чтобы я дал их ему. Атос: (почесав лоб) Я слишком добр! Короче, остаток? Д'Артаньян: Двадцать пять пистолей. Атос: (вынимая из кармана какую-то мелочь) Давайте сочтем, сколько у нас всего. Мушкетеры скидываются остатками от продажи лошадей, д'Артаньян пересчитывает монеты. Д'Артаньян: Четыреста семьдесят пять ливров. Портос: К Парижу у нас останется ливров четыреста. Арамис: А как быть с лошадьми? Атос: Соберем все, что осталось от эскадронных лошадей и лошадей наших слуг и отправим д'Артаньяна играть: у него легкая рука. Портос: Давайте же обедать. Все стынет. Совет мушкетеров у Атоса дома. Все печальные и озабоченные, и даже появление восторженного д'Артаньяна, у которого в руках письмо Тревиля, извещавшего, что он принят в ряды мушкетеров, не радует их. Четыре философа в полной растерянности: где взять денег на экипировку? Д'Артаньян: А во сколько вы оцениваете эту экипировку? Арамис: Мы сделали расчет, и ясно, что дело плохо: по полторы тысячи на человека. И это при том, что мы были невзыскательны, как спартанцы. Д'Артаньян: Если считать, не как спартанец, а как стряпчий… Портос: (оживившись) О, кажется у меня есть план! Атос: (холодно) У меня нет и тени плана. Д'Артаньян, счастье вступить в наше ряды лишило вас рассудка? Я вам заявляю, что мне одному требуется не меньше двух тысяч. Арамис: У нас еще есть седла! Д'Артаньян: Думайте! А я пошел поблагодарить господина де Тревиля. Атос: (подождав, пока он закроет дверь) И сверх того: прекрасный алмаз, сверкающий на пальце нашего друга. Д'Артаньян слишком хороший товарищ, чтобы оставить своих собратьев в затруднительном положении, когда он носит такое сокровище.
Стелла: Глава 29. Квартира Портоса, скудно обставленная. Мушкетон на жаровне сушит сухари. Портос расхаживает по комнате, заложив руки за спину, и сосредоточенно что-то обдумывает. Время от времени он бормочет себе под нос что-то вроде: "Я осуществлю свой план!" Следующий кадр: Арамис, мрачный и небрежно завитый, сидя над стопкой бумаги, держит в руках перо, набрасывает пару строк, рвет бумагу, потом вскакивает, делает пару шагов, снова возвращается к столу… Вид у него такой, словно он хочет на что-то решиться – и не может. Еще кадр: Атос лениво растянулся на длинной кушетке. Рядом Гримо, чистит его ботфорты и вздыхает так, словно весь мир против его хозяина. Входит д'Артаньян. Атос: (чуть приподнявшись при виде д'Артаньяна) Что нового, мой друг? Вам удалось что-то узнать? Д"Артаньян: (с досадой швыряя шляпу и перчатки на стол) К сожалению – ничего. Господин де Тревиль говорил с королевой: она пообещала узнать, где прячут Констанс, но когда еще она сумеет выполнить свое обещание… Ну, а вы, Атос? Вы так и лежите здесь в бездеятельности? Атос: (лениво) Я принял решение. У нас остается еще около двух недель. Если к этому времени я ничего не найду, или, вернее, ничто не найдет меня, я затею дуэль с четырьмя гвардейцами его высокопреосвященства или с восемью англичанами, и буду драться, пока один из них не убьет меня, что, ввиду их численного превосходства – неизбежно. Тогда люди скажут, что я умер за короля. Так я исполню свой долг и без надобности в экипировке. Д'Артаньян: Вы шутите, Атос? Атос: (пожимая плечами) Я серьезен, как никогда. Д'Артаньян: Я вас оставляю, милый друг. Мне надеяться не на что, придется побегать в поисках средств на эту экипировку. Д"Артаньян, идя домой от Атоса, внезапно замечает впереди высокую фигуру Портоса. Первое побуждение: позвать друга, проходит быстро. Увидев, как Портос покручивает усы, юноша незаметно следует за ним, и Портос приводит его к церкви Сен-Ле. Портос, не колеблясь ни минуты, заходит внутрь церкви и устраивается у одной из колонн, в полумраке, который очень удачно скрадывает некоторое несовершенство в его костюме: (полинявшее перо на шляпе, расползшиеся кружева воротника и манжет, потертый бархат плаща). Д"Артаньян находит место у соседней колонны, откуда ему отлично видны и Портос, и все прихожане. Служба уже началась, и д'Артаньян замечает в первом ряду некую особу: немного высохшую от лет, но молодящуюся с помощью туалета и всяческих ухищрений старых кокеток. Дама, делая вид, что молится, не спускает глаз с Портоса, всячески стараясь привлечь его внимание. Но Портос старательно ее не замечает, хотя ее ужимки заметны уже всем собравшимся. Портос смотрит на красивую и богатую даму, которую сопровождают служанка и негритенок. Д'Артаньян с удивлением признает в ней ту даму, что видел в Менге. Портос времени не теряет: он начинает заигрывать с миледи, краем глаза следя за немолодой дамой. Проповедь закончилась, и прихожане направились к чаше со святой водой. Портос, опередив всех, погрузил в нее всю руку, и, якобы, не замечая пожилой дамы, предложил святую воду приблизившейся даме с негритенком. Та, улыбнувшись, коснулась его руки, перекрестилась и вышла из церкви. Д'Артаньян: (с усмешкой) Не иначе эта сухопарая дама в чепце и есть прокурорша с Медвежьей улицы, о которой упоминал трактирщик в Шантильи. И которую Портос выдает за свою герцогиню. Ну, сейчас наш великолепный друг получит награду за свои ухаживания за миледи из Менга. Д'Артаньян не ошибся. Увидев, к каким маневрам прибег Портос, прокурорша приблизилась к Портосу, едва сдерживая ярость. М-м Кокнар: Вот как, господин Портос! Мне вы уже не предлагаете святую воду? Портос: (делая вид, что он только ее увидел) Су…сударыня! Вы ли это? Как поживает ваш супруг, милейший господин Кокнар? Такой же скряга, как прежде? Где это были мои глаза? Как же я вас не заметил за те два часа, что длилась проповедь? М-м Кокнар: Я сидела в двух шагах от вас, сударь. Но вы не сводили глаз с красивой дамы, которой только что подали святую воду. Портос: (притворяясь, что он смущен) Ах, вот как… Вы видели… М-м Кокнар: Надо быть слепой, чтобы не видеть. Портос: Ах, это герцогиня… моя приятельница. У нее слишком ревнивый муж, поэтому нам приходится выбирать для встреч глушь. М-м Кокнар: (решившись) Господин Портос, не предложите ли мне руку? Нам необходимо поговорить наедине хотя бы пять минут. В это время мимо них проходит д'Артаньян, и он успевает заметить, что Портос подмигнул самому себе. Д'Артаньян: (негромко себе под нос) Уж кто-то, а наш Портос будет экипирован к сроку. Портос с прокуроршей доходят до пустынного места, где играют только одни дети и что-то жуют нищие. М-м Кокнар: Господин Портос, вы ужасный серцеед! Портос: Я, сударыня? Почему вы так думаете? М-м Кокнар: Та дама – по меньшей мере принцесса. Портос: Всего лишь – герцогиня. М-м Кокнар: Вы баловень богатых женщин. Портос: Вы сами понимаете, что при моей внешности, у меня нет недостатка в любовных приключениях. М-м Кокнар: Боже мой, как забывчивы мужчины! Портос: Не так забывчивы, как женщины. Я смело могу сказать, что был вашей жертвой, когда раненый, умирающий, потому что лекари покинули меня, меня, отпрыска знатного рода, поверившего в вашу дружбу…Я ведь едва не умер сначала от ран, а потом от голода, в какой-то дрянной гостинице, а вы не удостоили меня ответом ни на одно из моих писем. Г-жа Кокнар: (краснея и бледнея) Послушайте, господин Портос… Портос: Я пожертвовал ради вас баронессой де… Г-жа Кокнар: Я знаю это! Портос: …графиней де… Г-жа Кокнар: (ломая руки) О, пощадите! Портос: …герцогиней де… Г-жа Кокнар: Будьте же великодушны! Портос: Хорошо, я молчу. Г-жа Кокнар: Мой муж не хочет и слышать о ссуде. Портос: Помните мое первое письмо? Г-жа Кокнар: (тяжко вздыхая) Эта сумма была слишком велика. Портос: А, меж тем, стоило бы мне написать герцогине де… Но я забочусь о репутации женщины прежде всего, и не стану называть ее. Она не раздумывая ни минуты ссудила бы мне полторы тысячи, о которых я напрасно просил вас, сударыня. Прокурорша вытерла навернувшуюся слезу. Портос сделал вид, что ничего не заметил. Г-жа Кокнар: Я жестоко наказана. В будущем вы можете положиться на меня. Портос: Не будем говорить о деньгах – это унизительно. Г-жа Кокнар: (сдерживая слезы, дрожащим голоском) Вы больше не любите меня? Портос: (некоторое время хранит величественное молчание) Я просил вас всего лишь о небольшом займе, я ведь знаю, что вы небогаты, а ваш супруг выжимает из своих писцов последние экю. Если бы вы были знатной дамой - вот тогда ваш поступок был бы совершенно непростителен! Г-жа Кокнар: (с обидой, но беря Портоса за руку) Знаете, хоть мой сундук всего лишь сундук прокурорши, он набит туже, чем у всех ваших разорившихся жеманниц! Портос: (высвобождая свою руку) В таком случае, вы вдвойне оскорбляете меня. Г-жа Кокнар: Ну, я не то чтобы богата, я человек обеспеченный. Портос: Всякая дружба между нами окончена, сударыня! Г-жа Кокнар: Неблагодарный вы человек! Портос: (самым трагическим тоном) Я пускаюсь в поход, в котором могу быть убит. Мои предчувствия говорят мне об этом. Поэтому нам стоит проститься здесь и сейчас. Прокурорша разражается непритворными рыданиями, Портос не утешает ее, только искоса посматривает, надолго ли она устроила истерику. У него начинает лопаться терпение. Портос: Я поеду к своим родным, в глубь Бретани, и мне по дороге с дамой, которую вы видели. Так путь нам покажется короче. Г-жа Кокнар: У вас нет друзей в Париже? Портос: Я думал, что есть. Г-жа Кокнар: (с решительным видом, словно бросаясь в бурный поток) У вас есть друзья! Приходите завтра в наш дом. Вы – мой кузен и приехали из Нуайона. У вас тяжбы в Париже, и вам нужен стряпчий. Приходите к обеду. Только смотрите, не проболтайтесь: мой муж, несмотря на свои семьдесят шесть лет очень проницателен. Портос: Очень почтенный возраст. Г-жа Кокнар: (многозначительно пожимая руку Портосу) К счастью, согласно брачному договору, после смерти одного из супругов, все имущество переходит к пережившему супругу. Портос: Полностью? Г-жа Кокнар: Полностью. Портос: (нежно пожимая ей руку) Вы предусмотрительная женщина. Г-жа Кокнар: Так мы помирились? Портос: На всю жизнь! Г-жа Кокнар: До свиданья, мой изменник! Портос: До свидания, моя ветренница! Г-жа Кокнар: До завтра, мой ангел! Портос: До завтра, свет моей жизни! Парочка еще долго обменивается воздушными поцелуями, пока, наконец, не расходится так, что Портос скрывается за поворотом. Там он с облегчением вздыхает и, сняв шляпу, обмахивается ею, как веером. Довольная улыбка не сходит с его лица.
Стелла: Глава 30. Д'Артаньян пришел к Атосу, который продолжает сидеть дома, исключая те дни, когда он дежурит в Лувре. Атос допивает последнюю бутылку пикардийского вина, он печален, но спокоен. Д'Артаньян: Все сидите дома? Взяли бы вы пример с нашего Портоса: вот кто не останется без экипировки. Атос: Да? Так у него есть варианты? Д"Артаньян: Я видел его в церкви. Портос нашел свою герцогиню и успешно продвигает план по опустошению ее кошелька. Он точно будет готов к сроку. Атос: Что до меня, то я могу быть совершенно спокоен: женщины точно не возьмут на себя расходы по моему обмундированию. Д'Артаньян: А между тем, милый друг, ваша красота, благовоспитанность, знатность могли бы ранить стрелой амура любую принцессу или королеву! Атос: (пожимая плечами) Как еще молод этот д'Артаньян! В это время появляется Планше с докладом, что он оседлал лошадей. Атос: Какие лошади? Д'Артаньян: По дороге к вам я приказал Планше оседлать лошадей и привести на Феру. Я собираюсь съездить в Сен-Жермен. Я не успел вам сказать, что видел ту даму из Менга, о которой вам рассказывал. Атос: И что вы будете делать в Сен-Жермене? Д'Артаньян: Я слышал, что она приказала ехать туда. Атос: (презрительно пожимая плечами) Короче, вы влюбились, как раньше влюбились в м-м Бонасье. Д'Артаньян: Ничего подобного! Просто, она вызывает во мне не только любопытство, но и странное ощущение, что она влияет на всю мою жизнь. Атос: А вы правы, черт возьми. Госпожа Бонасье пропала – тем хуже для нее. Пусть отыщется. Развлекайтесь, мой милый, развлекайтесь, если это вас может позабавить! Желаю вам этого от всего сердца. Д'Артаньян: Послушайте, вместо того, чтобы сидеть дома, как под арестом, давайте прокатимся со мной на пару. Атос: Дорогой мой, я езжу верхом, когда у меня есть лошади, а когда у меня их нет, хожу пешком. Д'Артаньян: (улыбаясь) Я не так горд, как вы, и езжу на чем придется. До свидания! Атос: До свидания! (наливает себе очередной стакан) Добравшись до Сен-Жермена д'Артаньян стал оглядывться и всматриваться в каждого прохожего, которых в это время дня было немного. От созерцания улицы его отвлек Планше, который указывал ему на какого-то человека, прогуливавшегося по террасе у небольшого домика. Планше: Взгляните-ка, сударь, знаете вы этого малого? Д'Артаньян: Нет, но его физиономия мне знакома. Планше: Еще бы! Ведь это лакей графа де Варда, Любен. Д'Артаньян: И вправду. А тебя бы он узнал? Планше: Не думаю: он был слишком напуган. Д'Артаньян: А раз так, то сходи, узнай, не умер ли его хозяин! Планше, спрыгнув с лошади, отправился к Любену, а гасконец спрятался с лошадьми за углом. Отсюда ему отлично все было видно. Внезапно послышался шум подъезжающего экипажа, и д'Артаньян увидел, что это карета миледи. Миледи была в ней. Она что-то сказала своей субретке, и девушка, соскочив с подножки, направилась к террасе. Планше там уже был один. (кто-то отозвал Любена) Субретка подбежала к Планше, отдала ему что-то, при этом лакей был поражен, о чем-то переспросил девушку, она ответила утвердительным кивком и убежала к карете, которая тут же отъехала. Планше вернулся к д"Артаньяну. Планше: (подавая хозяину письмо) Вам, сударь! Д'Артаньян: Мне? Ты уверен? Планше: Она сказала: "Твоему господину" А вы у меня один. Д'Артаньян: (читает записку) " Особа, интересующаяся вами более, чем может это высказать, хотела бы знать, когда вы будете в состоянии совершить прогулку в лес. Завтра в гостинице "Золотое поле" лакей в черно-красной ливрее будет ждать вашего ответа". Кажется, здоровье де Варда волнует не только меня. Планше, граф жив? Планше: Настолько, насколько это возможно после его ран. Так Любен мне рассказал. Д'Артаньян: Отлично! А теперь давай догоним карету. Когда всадники нагнали карету, миледи была увлечена беседой с каким-то богато одетым всадником. Разговор шел на английском, и до д'Артаньяна долетали только отдельные слова, все равно непонятные ему. Миледи в гневе сломала веер, всадник расхохотался. Д'Артаньян, подъехав с другой стороны кареты, вмешался в разговор с непосредственным видом. Д'Артаньян: Сударыня, позвольте мне предложить свои услуги. Мне кажется, что этот всадник вызвал ваш гнев. Скажите только слово, и я берусь его наказать за недостаток учтивости. Миледи: (она с изумлением уставилась на нахала) Сударь, я бы с удовольствием отдала себя под ваше покровительство, но этот человек – мой брат. Д'Артаньян: (кланяясь к шее своего коня и прижимая шляпу к груди) О, в таком случае, простите меня. Я не мог этого знать. Англичанин: (на французском, но с заметным акцентом) С какой стати этот ветрогон вмешивается не в свое дело? Д'Артаньян: (заглядывая в карету, чтобы разглядеть англичанина через окно) Сами вы ветрогон! Я вмешиваюсь в то, что считаю важным для себя! (услышав, что англичанин что-то сказал сестре по-английски) Я говорю с вами по-французски, извольте отвечать на том же языке. Пусть вы брат этой даме, но мне вы – не брат! Миледи: (откидываясь на спинку сидения) Домой. Всадник делает движение последовать за каретой, но юноша хватает за повод его коня. И тут же узнает в нем англичанина из Амьена. Тот тоже узнает гасконца. Англичанин: Ах, это вы, сударь! Вы постоянно играете – не в одну игру, так в другую! Д'Артаньян: Да! Но я должен отыграться! Вот и посмотрим, так ли хорошо вы владеете рапирой, как стаканчиком с игральными костями. Англичанин: При мне нет шпаги. Д'Артаньян: Но дома у вас найдется такая? Если что, у меня есть две, и я вам готов проиграть одну. Англичанин: Вот это – лишнее. Дома у меня достаточно таких вещичек. Д'Артаньян: Не покажите ли мне самую длинную из них? Англичанин: Когда? Д'Артаньян: Сегодня вечером! Если вы согласны - за Люксембургским дворцом, в шесть вечера. И прихватите парочку приятелей, если у вас они есть. Англичанин: У меня их трое. Д'Артаньян: Ровно столько же и у меня. Позвольте представиться: я – д"Артаньян, гасконский дворянин, гвардеец роты господина дез Эссара. Англичанин: Я лорд Винтер, барон Шеффилд. Д'Артаньян: Я ваш покорный слуга, хоть у вас и очень трудное имя. Д'Артаньян: (входя к Атосу, который опят растянулся на своей кушетке. Он явно скучает) Атос, у нас сегодня дуэль с англичанами! Атос: Где вы их нашли? Д'Артаньян: Вы еще больше удивитесь, когда узнаете, что один из них – наш англичанин из Амьена. Атос: Замечательно. Именно о такой дуэли я и мечтал! Надо предупредить наших друзей, чтобы они были готовы. Заключительные кадры: Атос пьет, Арамис что-то пишет, Портос тренируется в выпадах, а д'Артаньян с улыбкой мечтает у окна. И все это – в квартире у Атоса. Конец первого сезона.
Стелла: Интересно, на сколько серий можно разбить то, что я настрочила? Сейчас принято в сезон делать по 10 серий в районе часа каждая. Основная проблема - жалко резать диалоги. Дюма их удлинял в расчете на оплату, но они такие живые и непосредственные, что я решаюсь убрать только некоторую "книжность" Сделать их более разговорными и в стиле нашей речи. Во второй части наверное больше упора будет на действие. (так мне представляется)
Lumineux: Стелла пишет: Интересно, на сколько серий можно разбить то, что я настрочила? Вопрос, конечно, интересный. Можно сесть и прочитать все с начала до сюда, только представляя себе в подробностях все действия, и посмотреть, сколько времени на это уйдет. А как еще-то?
Lumineux: Перенесла в гугл-документ. Там 102 страницы шрифтом вердана 10
Стелла: А еще, прочитав вслух с выражением , диалоги, прикинув по времени, сколько они занимают. Остальное, конечно - это режиссерская разбивка.
Стелла: Второй сезон. Глава 1. Пустырь за Люксембургским дворцом, по которому бродят козы. Появление четырех мушкетеров со слугами никак не действует на пастуха, который, сидя на камушке, лениво что-то жует. Атос, подойдя к нему, тихо ему что-то приказывает, сопровождая свои слова парой мелких монет. Пастух тут же собирает свои пожитки и поспешно выгоняет коз с пустыря. Территория свободна для встречи, и вовремя, потому что появляются четверо англичан. По обычаю – взаимные приветствия и представление противников друг другу, но, заслышав прозвища друзей, иностранцы в недоумении отшатнулись. Винтер: Ваши имена нам ничего не говорят: это какие-то пастушьи имена. Атос: Вы и сами догадались, милорд, что это вымышленные имена. Винтер: Это внушает еще большее желание узнать настоящие. Атос: Но, играя с нами, вы не озаботились узнать наши имена. Винтер: Играть можно со всяким, мы рисковали всего лишь деньгами. Рисковать жизнью на дуэли можно только с равным. Атос: Это справедливо. Сударь, (обращается к тому из англичан, с которым ему предстоит драться) отойдем в сторону. Удалившись так, чтобы его не могли слышать остальные, Атос назвал противнику свое имя. Портос и Арамис поступили аналогичным образом. Атос: Вы удовлетворены? Достаточно ли я знатен, чтобы скрестить с вами шпагу? Противник Атоса: (кланяясь мушкетеру, как равному) Да, сударь. Атос: (холодно и размеренно) Хорошо. А теперь я скажу вам одну вещь: лучше бы вам не требовать у меня, чтобы я открыл вам свое имя. Противник: Почему же? Атос: Потому что меня считают умершим, потому что у меня есть причина желать, чтобы никто не знал о том, что я жив, и теперь, чтобы моя тайна не разнеслась по свету, мне придется убить вас. Противник: Вы шутите? Атос: Отнюдь. (обращаясь ко всем) Вы готовы, господа? Начнем? Разбившись на пары, собравшиеся начали каждый свой поединок. Места достаточно, так что драка идет по правилам, как в фехтовальном зале. Атос дерется спокойно и методично, и ему достаточно одного выпада, чтобы убить противника. Удар приходится точно в сердце. Портос ранил своего англичанина в бедро и на руках отнес его в ожидавшую карету. Арамис так теснил противника, что тот убежал под улюлюканье лакеев. Д'Артаньян утомил Винтера обороной и выбил у него оружие. Винтер поскользнулся на траве, упал на спину, и, увидев у своего горла шпагу, признал себя побежденным при словах гасконца: Д'Артаньян: Вы у меня в руках, но я дарю вам жизнь ради вашей сестры. (протягивает руку англичанину, помогая ему встать. Тот бросается обнимать юношу, бормоча на английском слова благодарности) В это время Портос и Арамис расстегивают на убитом Атосом англичанине камзол и падает кошелек, полный денег. Д'Артаньян отдает его Винтеру. Винтер: А что я стану с ним делать, черт возьми? Д'Артаньян: Отдадите семейству убитого. Винтер: Очень им нужна эта безделица. Лучше отдайте вашим слугам. А пока я намерен представить вас своей сестре, леди Кларик. Она неплохо принята при дворе и ее слово может быть полезно для вас и вашей карьеры. Д'Артаньян, покраснев от удовольствия, кланяется в знак согласия и в это время к нему подходит Атос. Атос: Что вы собираетесь делать с этим кошельком? Д'Артаньян: Я собирался отдать его вам. Атос: Чего ради? Д'Артаньян: Это добыча победителя. Атос: (передернувшись от отвращения) Чтоб я стал наследником врага? Да за кого вы меня принимаете? Д'Артаньян: Таков военный обычай. Атос: Я так не поступал даже на поле боя! Д'Артаньян: Тогда отдадим его лакеям. Атос: Согласен. Только лакеям англичан. (и, взяв кошелек, бросает его слугам англичан со словами): Вам и вашим товарищам! (ропот господ Планше, Мушкетона, Базена и Гримо). К положенному часу, разодетый д'Артаньян с нетерпением ожидает в комнате у Атоса лорда Винтера. Тот точен, и тут же уводит гасконца в особняк леди Кларик на Королевской площади. Роскошь особняка поразила д'Артаньяна: молодой человек старается не показывать, что ему не слишком уютно от всей этой роскоши, и поневоле он держится немного развязно. В голове у него крутятся слова Атоса, который, узнав о новой влюбленности гасконца, не без горечи посоветовал ему быть осторожным. (голос Атоса за кадром: "Вы только что лишились женщины, которая, по вашим же словам, была добра, прелестна, была совершенством, и вот вы уже в погоне за другой!" Леди Кларик сдержанно приняла д'Артаньяна, и он, повинуясь какому-то наитию, стал незаметно наблюдать за ней. Миледи одета по последней моде, бархат, шелка и драгоценности подчеркивают ее красоту, серебристо-белокурые локоны струятся вдоль шеи, падают на дорогие кружева, обрамляющие низко открытую грудь. Лорд Винтер: (представляя д'Артаньяна) Перед вами молодой дворянин, который держал мою жизнь в своих руках, но не воспользовался своим преимуществом. А ведь я первый оскорбил его. Если вы хоть как-то привязаны ко мне, сударыня, поблагодарите его. (отворачивается, чтобы погладить обезьянку миледи) Миледи: (усилием воли сгоняет с лица странную ухмылку, появившуюся на губах при словах Винтера о привязанности) Добро пожаловать, сударь. Вы приобрели сегодня вечные права на мою признательность. Лорд Винтер подошел к столу, чтобы налить вина себе и д'Артаньяну, и жестом пригласил его взять стакан. Пока юноша пил, он поверх стакана наблюдал за миледи. Лицо ее исказилось, она с такой яростью кусала свой платок, что на нем осталось пару пятнышек крови. Но, когда мужчины снова обратились к ней, лицо ее было уже спокойно. В это время Винтера позвала хорошенькая субретка миледи и он, извинившись, покинул гостя и хозяйку. Теперь миледи принялась рассказывать: ее ничто и никто более не смущал. Миледи: Вам лорд Винтер говорил, что я вдова его младшего брата? Д'Артаньян: (с улыбкой) Он лишь сказал, что вы его сестра. Миледи: Мой муж оставил меня вдовой с ребенком на руках. Мой сын – единственный наследник на данный момент, если только лорд Винтер не женится. (добавила она со странной улыбкой) Но, до совершеннолетия моего Джона-Френсиса, я вправе распоряжаться всем имуществом. И, тем не менее, мне уютнее во Франции: я представлена ко двору, у меня есть неплохие связи, я могу быть вам полезна. (она улыбнулась со всей приветливостью). Ведь вы давно в Париже и все еще в гвардейцах дез Эссара? Я могла бы помочь вам вступить в роту господина Кавуа. Отчего вы не обратились сразу с таким прошением? Д'Артаньян: Я был знаком только с господином де Тревилем. Миледи: Еще не поздно все исправить. Для такого молодого человека всегда можно найти достойное поручение по всей Европе. Вам не приходилось бывать в Англии? Д'Артаньян: (насторожившись) Я ездил туда по поручению господина де Тревиля, чтобы присмотреть лошадей для королевских мушкетеров. Миледи: Успешно? Д'Артаньян: Да, весьма; даже привез четырех на образец. Миледи: (прикусив губу) Вы могли бы достичь большего с нужным покровителем. Д'Артаньян: Как мне благодарить вас, сударыня, за ваше гостеприимство и заботу? Миледи: Не забывайте навещать меня: мне бывает очень одиноко, а общество такого умного молодого человека развлечет меня. (протягивает ему руку для поцелуя и д'Артаньян, поняв, что настало время удалиться, откланивается, одарив миледи самым глубоким поклоном, на который он способен). Он выходит на лестницу и сталкивается с субреткой, которая у него попросила прощения. Д'Артаньян подкрутил усы и ответил самой приятной из своих улыбок.
Lumineux: Стелла пишет: Второй сезон. Глава 1. Минут на 15
Стелла: Мне кажется, что где-то три главы - одна часовая серия. (учитывая рекламу) первый сезон можно уложить серий в 12-13. Вполне нормально.
Lumineux: Стелла, давайте не будем учитывать рекламу, пожалуйста )))) Потом, главы у нас разные. Есть места, где Вы объединяли 2 главы в одну небольшую часть. Вообще, мне все кажется, что на самом деле, в виде картинки это короче, кем нам представляется.
Lumineux: Просмотрела написанное ранее. Мне показалось, что в главе 28 всю эту историю с игрой и ставками можно показать не в рассказе, а действием. Было бы весело.
Стелла: А для этого надо иметь четкое представление, как играть в кости. Я даже в подкидного дурака не умею.))) И я намеренно не расписываю драк - я в этом мало что смыслю: в фехтовании и прочем.
Стелла: Глава 2. Портосу снится сон. Сон (средствами мультипликации) Улицы Парижа, сменяясь одна за другой, выводят к странному тупику среди древних домишек. В тупике – огромное дерево, за ним: таинственная дверь, оббитая гвоздями с квадратными шляпками. Дверь со скрипом приоткрывается, и за ней обнаруживается тенистая аллея, в конце которой роскошный особняк. Двери его распахиваются одна за другой, пока не приводят в комнату, больше похожую на чулан, заваленный всяким хламом. В центре стоит огромный сундук, окованный железом, приросший к полу. Со скрипом подымается его крышка. Поток света от золота и драгоценностей брызжет из его недр и - Портос просыпается. Пора собираться на обед к прокурорше. Те же улочки Парижа, но уже в натуре, приводят Портоса на Медвежью улицу и он останавливается перед дверью из своего сна: огромной, оббитой точно такими же гвоздями. Колокол на ближайшей колокольне возвещает о полдне. Портос в сомнении замирает перед дверью: что ждет его за ней? Наконец, он берется за дверную колотушку и стучит: так, что и мертвый бы вскочил. Дверь раскрывается и за ней обнаруживаются три с половиной писца и госпожа Кокнар. Писцы: всклоченные, изможденные, похожие на рабов, с нездоровой белизной лиц, и одутловатостью, проистекающей из недоедания и многочасового сидения за конторкой, уставились на гостя горящими от любопытства глазами. Самый младший из них – мальчонка лет 12, даже рот приоткрыл от восторга. Портос, стараниями Мушкетона, выглядит не только представительно, но и довольно богато. Госпожа Кокнар хватает его за руку и втаскивает в квартиру. Дверь захлопывается за Портосом со звуком, слишком похожим на звук тюремной: скрепят многочисленные замки и запоры. Портос приободряется: не станут снабжать такими замками дверь, за которой нечего прятать. Они следуют полутемными комнатами, пока не попадают в ту, что служит столовой. По дороге Портос делает попытку принюхаться, но особенных запахов, свидетельствующих о предстоящем пире, не ощущается. На лице мушкетера явно читается сомнение. Прокурорша делает Портосу знак подождать и через минуту торжественно вкатывает в столовую кресло на колесиках, в котором теряется тщедушная фигурка господина Кокнара. Почтенный прокурор стар и тщедушен (похож на актера Гафта , каков он сейчас), но глаза у него сверкают. Госпожа Кокнар: (слегка покраснев) Это мой кузен, господин Портос! При этом имени писцы прыснули со смеху, но Портос обернулся, и смех умолк. Господин Кокнар: Так мы родственники? Портос: Да, родственники. Г-н Кокнар: (не скрывая насмешки) И, кажется, по женской линии? Портос погладил усы и поспешил помочь подкатить кресло на колесиках к столу. Но мэтр Кокнар не успокоился, пока его не устроили так, что он смог сидеть рядом с массивным шкафом. Портос тоже стал поглядывать на этого монстра столярного искусства. Г-н Кокнар: Надеюсь, что перед походом вы окажите нам честь отобедать у нас? Г-жа Кокнар: Мой кузен не придет к нам еще раз, если ему не понравится наш прием. А ведь он пробудет в Париже совсем недолго! Г-н Кокнар: О, мои ноги, мои бедные ноги! Тем временем в столовую входят три писца (мальчик остается за дверью, принюхиваясь и облизываясь), со своими табуретами. Служанка, наконец-то, вносит огромную супницу с бульоном и гренки. Начинается священодейство: прокурорша собственноручно наливает бульон Кокнару, Портосу, потом себе. Гренки получают писцы (без бульона). Чета Кокнар смакует то, что в этом доме считается бульоном, Портос, съев пару ложек с кислой миной, больше не притрагивается к нему. Затем служанка убирает глубокие тарелки и вносит огромное блюдо с вареной курицей и бобами. У метра Кокнара глаза лезут на лоб: такого пира он не ожидал. У Портоса глаза тоже округляются: такой! Курицы он не ожидал. Мушкетер бормочет сквозь зубы, "…что старость он уважает, но не в жареном или вареном виде!" М-м Кокнар отделяет куриные ножки мужу, шейку и голову – себе, и крылышко – Портосу. Далее, курица исчезает, как по волшебству и остаются только бобы. Г-н Кокнар: Сразу видно, что вы любите ваших родственников. Нет сомнения, что всему этому пиру мы обязаны только вашему кузену. Камера показывает, как под столом колено прокурорши соприкасается с ногой Портоса. Сам Портос, едва пощипав крылышко, и едва не подавившись поданным монтрейльским вином, с интересом наблюдает за манипуляциями писцов, которые пьют его, непрерывно доливая воду из кувшина в остатки в своих стаканах. Вино все бледнее и бледнее. Портос уже понял, что остался без обеда и готов удрать из этого дома, но тут прокурорша отсылает писцов и достает из буфета лакомства: сыр, варенье, пирог и нугу. Г-н Кокнар: (к писцам) Идите, молодые люди, идите. Работа полезна для пищеварения. (откидывается в своем кресле и поглаживает себя по животу) Боже, как я наелся! Госпожа Кокнар, вы устроили нам настоящий пир! Лукулл обедал у Лукулла. Портос: (сквозь зубы) По крайней мере, я предупрежден! Жертва принесена! О, если бы я не мечтал заглянуть в этот шкаф! Но прокурор дремлет, поставив ноги на выступ этого самого шкафа, и прокурорша уводит Портоса в соседнюю комнату. Г-жа Кокнар: Вы можете приходить обедать три раза в неделю. Портос: ( в сердцах) Благодарю, но я не люблю злоупотреблять гостеприимством! Мне пора подумать об экипировке. Г-жа Кокнар: А из чего состоит экипировка в вашем полку? Портос: О, из многих вещей! Наш полк – отборное войско, и нам требуются вещи, которые ни к чему ни гвардейцам, ни швейцарцам. Г-жа Кокнар: А о какой сумме идет речь? Портос: При известной экономии я надеюсь уложиться в две тысячи пистолей. Г-жа Кокнар: (хватаясь за сердце) Великий боже! Да ведь это целое состояние! Портос: (с многозначительным видом) Привилегированное войско требует своих затрат. Г-жа Кокнар: У меня много знакомых и связей в торговом мире. Может, нам бы удалось все необходимое купить без таких затрат. Портос: Это было бы неплохо. Прежде всего мне требуется лошадь. Но упряжь к ней( а это не меньше трехсот ливров) я должен подыскать самостоятельно. Г-жа Кокнар: Лошадь мы найдем. Что еще? Портос: Лошадь для моего лакея. Г-жа Кокнар: А это не слишком роскошно? Достаточно и мула. Портос: Мула? Согласен и на мула. Я видел свиту одного испанского вельможи – все на мулах. А мне необходим еще чемодан. Г-жа Кокнар: Это не проблема. У моего мужа есть несколько чемоданов. Портос: Пустых? (увидев, что прокурорша простодушно кивает, хохочет) Дорогая, так мне же он необходим со всем содержимым! Дальше диалог становится неслышным, только пантомима, в которой оба поочередно хватаются за голову, обижаются, обнимаются, и наконец, расстаются, наконец, на манер влюбленных из итальянской комедии: с воздушными поцелуями и ужимками.
Lumineux: Стелла пишет: Глава 2. минут 20, я думаю, если с многочисленными деталями и приколами
Стелла: Глава 3. Однажды вечером, навещая миледи, д'Артаньян столкнулся в воротах с субреткой миледи, Кэтти. Девушка нежно взяла его за руку, что дало ему повод почувствовать себя победителем на любом женском фронте. Кэтти была очень хороша, а д'Артаньян не на шутку влюблен… в миледи. Кэтти: Сударь, мне надо вам кое-что сообщить, но здесь это этого делать не стоит: это и длинно, и очень секретно. Д'Артаньян: Так что же нам делать? Кэтти: (робко) Если бы господин согласился пойти со мной… Д'Артаньян: Куда угодно, красотка. Кэтти: В таком случае – идемте. Все так же держа д'Артаньяна за руку, Кэтти по узкой винтовой лестнице привела его в крохотную комнатку, чистую, уютную, убранную со вкусом. Кэтти: Сударь, вы у меня. А эта дверь ведет прямо в спальню госпожи, но она нас не услышит: она не ложится раньше полуночи. (пристально глядя на гостя) Так вы очень любите мою госпожу? Д"Артаньян: Больше, чем это можно сказать словами! Безумно! Кэтти: (вздыхая) Это очень печально! Д'Артаньян: Почему? Кэтти: Потому что моя госпожа вас не любит. Д'Артаньян: Гм… Ты говоришь это по ее поручению? Кэтти: Нет, конечно нет! Я это говорю только из сочувствия к вам, мне не просто было решиться сказать вам такое. Д'Артаньян: Ты, наверное, милая, сама понимаешь, что услышать такое не слишком приятно? Кэтти: Вы мне не верите? Д'Артаньян: Поверить такому, хотя бы из самолюбия, трудно. Ты чем-то можешь подтвердить свои слова? Кэтти: А что вы скажете на это? (вытягивает из-за корсажа маленькую записочку.) Д'Артаньян: (хватая письмо) Это мне? Кэтти: Нет, другому. Д'Артаньян: Кому? Кэтти: Взгляните на имя. Д'Артаньян: Графу де Варду! (распечатывая письмо не смотря на крик ужаса Кэтти) читает "Вы не ответили на мою первую записку. Что с вами? Вы больны или забыли, какими глазами смотрели на меня на балу у г-жи де Гиз? Не упустите удобный случай, граф!" Д'Артаньян едва не выронил записку, так сильно была уязвлена его гордость. Кэтти , сжав его руку, заглянула ему в глаза и покачала головой, сострадая ему всем сердцем. Кэтти: Бедный господин д'Артаньян! Д'Артаньян: Тебе жаль меня? Кэтти: От всего сердца! Я ведь знаю, что такое любовь. Д'Артаньян: (уставившись на нее с изумлением) Ты? Ты знаешь, что такое любовь? Кэтти: Увы… Д'Артаньян: Хочешь помочь мне? Кэтти: А как? Д'Артаньян: Помоги мне отомстить твоей госпоже. Помоги мне занять место моего соперника и доказать миледи, что я сильнее ее. Кэтти: (с живостью) Никогда! Д'Артаньян: Почему? Кэтти: Во-первых: моя госпожа никогда не полюбит вас, потому что вы смертельно обидели ее. Д'Артаньян: Чепуха! Чем я мог обидеть ее? Скажи мне! Кэтти: Я открою это… только тому, кто заглянет мне в душу. Д'Артаньян поднял глаза и встретился взглядом с Кэтти. Девушка храбро выдержала его взгляд, но краска залила ее щечки. " Я загляну в твою душу!" тихонько прошептал юноша, привлекая ее, и целуя сначала осторожно, а потом со всем пылом. Кэтти: (отталкивая его) Нет… нет, вы любите мою госпожу. Д'Артаньян: Поэтому ты не хочешь открыть вторую причину? Кэтти: В любви каждый старается для себя. Д'Артаньян, ошеломленный этим полупризнанием, понял все и посмотрел на Кэтти совсем другими глазами. Д'Артаньян: Значит, ты сомневаешься в моем чувстве к тебе. Я готов полюбить тебя, ты достойна любви не меньше твоей госпожи! Кэтти: Докажите! Д'Артаньян: Хочешь, я проведу с тобой те часы, что намерен был посвятить миледи? Кэтти: (хлопая в ладоши) Очень хочу! Д'Артаньян, усевшись в кресло, усадил Кэтти себе на колени и стал ей доказывать свою любовь с таким пылом и настойчивостью, что ей пришлось уступить его напору. В полночь зазвонил колокольчик миледи. Кэтти: Боже милосердный, меня зовет госпожа! Уходи! Уходи скорее! Д'Артаньян вскочил, взял шляпу, но вместо того, чтобы уйти, нырнул в шкаф, где были платья миледи и заперся изнутри на ключ. Миледи: (резко и зло) Ну! Что вы там, заснули? Почему вы не идете, когда я звоню? Кэтти: Иду, миледи, иду! Миледи: Раньше вы не позволяли себе заставлять меня ждать. Кэтти: Мадам, это больше не повторится. Миледи: Надеюсь. В противном случае вам придется искать себе другое место и не надейтесь на мои рекомендации. Кстати, вы не знаете, куда подевался наш гасконец? Сегодня вечером он не приходил? Возможно, его задержал господин де Тревиль или дез Эссар. Я знаю свои силы: этот никуда от меня не денется. Кэтти: А что вы с ним сделаете? Миледи: Я найду, как с ним рассчитаться за то, что едва не потеряла из-за него доверие Его высокопреосвященства. О, я отомщу ему! Кэтти: А я думала, вы любите его. Миледи: Я? ( улыбается жестоко и презрительно) Болван, который держал в руках жизнь лорда Винтера и не убил его! По милости этого дурака я потеряла триста тысяч ливров ренты. О, я отомщу ему! Кэтти: И правда! Ведь ваш сын – единственный наследник своего дяди, а вы, как его мать, могли бы распоряжаться имуществом до совершеннолетия вашего мальчика. Миледи: Я давно бы с ним разделалась, но у кардинала свои планы: он приказал мне его щадить. Кэтти: Зато, сударыня, вы не пощадили жену галантерейщика, которую он любил. Миледи: А, галантерейщицу с улицы Могильщиков? Да он о ней давно забыл. Славная месть! А теперь, ступайте к себе и постарайтесь завтра получить ответ на мое письмо к господину де Варду! Кэтти сделала кникенс и удалилась. Миледи погасила свет в спальне и легла в постель. Кэтти вернулась в свою комнату и наткнулась на д'Артаньяна, бледного, с перекошенным лицом, по которому катился холодный пот. Д'Артаньян: Гнусная тварь, чудовище! Кэтти: Тише! Уходите! В спальне все слышно. Д'Артаньян: (Привлекает одной рукой Кэтти, а другой тушит свечу). Я уйду. Но попозже! Так продолжается еще дважды, пока утром к д'Артаньяну не пришла Кэтти с третьей запиской для де Варда. На этот раз она сама принесла ее гасконцу, и отдала совершенно безропотно. Д'Артаньян распечатал письмо и прочитал: "В третий раз я пишу вам, что люблю вас! Берегитесь, чтобы в четвертый раз я не написала, что ненавижу вас! Девушка, которая передаст вам это письмо, объяснит вам, каким образом воспитанный человек может заслужить мое прощение." Кэтти: О, вы все еще любите ее! Д'Артаньян: Ты ошибаешься! Я ее больше не люблю, я отомщу ей! Ты сама сможешь в этом убедиться. Кэтти: Каким образом? Д'Артаньян взял перо и пишет. Кэтти читает через его плечо по мере того, как на бумаге появляются строчки. "Сударыня, до сих пор я сомневался, мне ли предназначены ваши две записки, так как считал себя недостойным такой чести; к тому же я был так болен, что все равно не решился бы вам ответить. Однако сегодня я смог убедиться в вашей благосклонности, так как не только ваше письмо, но и слова вашей служанки подтверждают это. Вашей служанке незачем учить меня, как заслужить ваше прощение. Сегодня я сам приду умолять вас о нем. Отложить его хотя бы на день – оскорбить вас. Тот, кого вы сделали счастливейшим из смертных. Граф де Вард." Д'Артаньян: Возьми это письмо, отдай это письмо миледи: это ответ графа. Если миледи узнает, что первые записки попали тоже ко мне, миледи не ограничится тем, что прогонит тебя: ты ее знаешь! И не плачь! Ты сама понимаешь, что это пора заканчивать так, или иначе. Кэтти: Увы! А для кого я пошла на все это? Д'Артаньян: Я даю слово, что я тебе очень благодарен! Кэтти: Как я несчастна! Д'Артаньян прибегает к известным доказательствам своего расположения.
Стелла: Глава 4. Голодные мул и лошадь, привязанные к дверному молотку прокурора Кокнара, дергая за него, подняли невообразимый шум. Обитатели Медвежьей улицы понемногу собирались вокруг несчастных животных, комментируя происходящее, и демонстрируя отнюдь не христианскую терпимость к семье прокурора. Но никто из жильцов дома не соизволил выйти и утихомирить нарушителей спокойствия. За час до того друзья собрались на квартире у Атоса. Четыре лица выражали четыре чувства: Портос светился надеждой, Арамис был мрачен, Д'Артаньян ушел в себя, строя планы, а Атос всем своим обликом доказывал, что все в жизни – пустяки. Каждый был занят собой, и, хоть и сидели они в одной комнате, говорить им не хотелось. Тут на пороге возник Мушкетон и поманил Портоса. Портос: Что еще, Мушкетон? Чего тебе надобно? Мушкетон: Сударь, вам настоятельно необходимо вернуться домой! Портос: Зачем? Говори! Мушкетон: У вас неотложное дело! Идемте скорей. Портос: Господа, этот бездельник тащит меня домой. Говорит, что мое присутствие необходимо. Я вынужден откланяться. Надеюсь, это долгожданные новости насчет моей экипировки. Атос: (улыбаясь) Идите, дружище. До завтра! Портос уходит, и почти сразу является Базен, который с таинственным видом уводит Арамиса, сообщив что пришли вести из Тура. Судя по тому, как стремительно уходит молодой человек, он получил долгожданные новости. Атос: (вставая из-за стола) Ну-с, кажется эти молодцы таки устроили свои дела! Д'Артаньян: У Портоса все идет прекрасно, насколько я понял. Арамис меня никогда и не беспокоил, а вот вы, дорогой друг, вы так щедро роздали пистоли англичанина и остались ни с чем. Атос: Я очень рад что убил этого шалопая, потому что убить англичанина – святое дело, но стать наследником врага! Я никогда бы себе не простил, если бы положил в карман его пистоли. Но что я слышал от капитана де Тревиля!? Вы бываете у каких-то подозрительных англичан, которым покровительствует кардинал? Д'Артаньян: У одной англичанки. Я выяснил, что она связана с похищением Констанс. Атос: (со вздохом) Понимаю. Чтобы найти одну, ухаживаете за другой. Не самый короткий путь – но самый приятный. Я зря давал вам советы. Д'Артаньян: Дорогой Атос, я знаю, что советы вы даете только тогда, когда вас очень просят об этом, но, в данном случае, у меня не было выхода. Атос: Ясно. Д'Артаньян: Я вам должен… (тут он останавливается: посвящать Атоса в детали плана, созревшего у него, не стоит. Атос очень чувствителен в вопросах чести). Атос: Лучший способ не проговориться – ничего не знать. Тем временем, Портос возвращается домой и находит там лошадь и мула – подарок прокурорши. При виде животных Портос впадает в ярость, потом что-то говорит Мушкетону и тот, довольно хохотнув, уводит животных к дому прокурора. Там он и привязывает их к дверному молотку. Арамис, вслед за Базеном, спешит на Вожирар. У себя в доме он видит странного нищего. Арамис: Это вы спрашивали меня? Нищий: Я спрашивал господина Арамиса. Это вы? Арамис: Я самый. Вы должны мне что-то передать? Нищий: Да, если вы покажите некий вышитый платок. Арамис: (отпирая ключиком небольшую шкатулку и доставая небезизвестный платочек) Вот он. Нищий: Теперь отошлите вашего слугу. Базен, так спешивший за Арамисом, вынужден убраться из комнаты. Как только он выходит, нищий, распахнул кушак, повязанный поверх лохмотьев. Под ним – добротный камзол, подпоров подкладку которого посетитель стал доставать вначале письмо, которое вручил Арамису, а затем и двойные испанские пистоли. Положив их на стол, он исчез прежде, чем Арамис его успел остановить. Только тогда молодой человек заметил, что в письме была приписка "Окажите достойный прием подателю письма – это граф и испанский гранд." Но само письмо сразу лишило Арамиса разума, и он не сразу заметил свою оплошность. Письмо того стоило, оно сразу подняло настроение Арамису, избавив его от сомнений. "Друг, судьбе угодно, чтобы мы были разлучены еще на некоторое время, но прекрасные дни молодости не потеряны безвозвратно. Исполняйте свой долг в лагере, я исполняю его в другом месте. Примите то, что вам передаст податель сего письма, воюйте так, как подобает благородному и храброму дворянину, и думайте обо мне. Нежно целую ваши черные глаза. Прощайте, или вернее, до свидания!" Подписи нет, но, судя по тому, как стал Арамис целовать эти строчки, даже не глядя на золото, автор ему более чем известен. Базен, робко постучал, и был впущен в комнату. При виде золота он остолбенел и забыл доложить о д'Артаньяне, который маячил за его плечом. Гасконец вошел без доклада и довольно улыбнулся, увидев горку монет. Д'Артаньян: Ого! Если эти сливы присланы вам из Тура, то мое восхищение садовнику, который их вырастил. Арамис: Вы ошибаетесь. Это мой издатель прислал мне гонорар за ту самую поэму, которую я начал еще в Кревкере. Д'Артаньян: (улыбаясь во весь рот) Все что я могу сказать: ваш издатель очень щедр. Базен: Сударь, неужели за поэмы столько платят? Значит, и вы можете стать таким знаменитым, как господин де Бенсерад? О, сударь, поэт – это лишь немногим хуже, чем аббат! Это мне тоже по душе. Господин Арамис, сделайтесь поэтом, прошу вас! Арамис: Вам не кажется, что вы вмешиваетесь в разговор? Базен, опустив голову, выходит с виноватым видом. Арамис: Теперь я богат, и мы возобновим наши совместные обеды, пока не придет ваша очередь разбогатеть. Надо попросить Атоса распорядится насчет блюд: он у нас великий знаток всех гастрономических тонкостей. Д"Артаньян: Мне сегодня предстоит довольно рискованное предприятие, и я не прочь себя подогреть старым бургундским. Арамис: (пряча деньги в шкатулку и оставляя себе несколько пистолей) Согласен на все. По дороге к Атосу друзья натыкаются на Мушкетона, который тащит под уздцы лошадь и мула. Д'Артаньян: (с восторгом) Так ведь это мой буланый жеребец! Арамис, взгляните, на этой лошади я приехал в Париж. Арамис: (шутливо прикрывая глаза рукой) О, какая ужасная кляча! Д'Артаньян: И, тем не менее, я продал ее за три экю только благодаря масти. Арамис: Очень своеобразная масть! Я вижу такую первый раз в жизни. Д'Артаньян: Мушкетон, как эта лошадь попала к вам? Мушкетон: Ох, и не спрашивайте! Эту ужасную шутку сыграл с нами муж нашей герцогини! Он сменил ее подарок: испанскую кобылу и андалузского мула, на этих ужасных животных. Д'Артаньян: И ты ведешь их обратно? Мушкетон: (с возмущением) Мы же не можем принять их! Д'Артаньян: Я уже понадеялся посмотреть на Портоса верхом на моем скакуне. Так у меня было бы представление о том, как выглядел я сам, когда объявился в Париже. А твой господин дома? Мушкетон: Дома и очень сердит. Молодые люди постучались к Портосу, но он все видел из окна и не стал открывать им. Мушкетон же, доставив животных к прокурорским дверям, обеспечил жителям квартала концерт из их криков и стука молотка. Через некоторое время пылающий гневом Портос появился у прокурорши. Она низко склонила голову, сознавая свою вину. М-м Кокнар: О, боже! Я сделала все, что смогла. Я взяла этого мула и эту лошадь в счет долга. Портос: Знайте, сударыня, что если этот барышник должен вам больше пяти экю, то он вор! М-м Кокнар: Но ведь никому не запрещено искать что подешевле, господин Портос! Портос: (величественно) Тот, кто ищет дешевизны, должен позволить другим искать более щедрых друзей, сударыня! (делает шаг к двери) Г-жа Кокнар: Господин Портос! (хватает его за руки) Господин Портос, я признаю свою вину. С таким красавцем, как вы, мне не следовало торговаться! Портос: (делая еще шаг) Разговор с вами приносит мне несчастье! Г-жа Кокнар: (повисая у него на руке) Но скажите, чего же вы требуете? Портос: Ничего, потому что, что требовать у вас, что не требовать: одно и то же! Г-жа Кокнар: Господи, но я же ничего не понимаю в экипировке! Портос: Именно поэтому надо было все предоставить лично мне! Но вам надо было сэкономить какие-то гроши… Г-жа Кокнар: Я исправлюсь, честное слово! Портос: (не предпринимая больше попыток удалиться) Каким образом? Г-жа Кокнар: Сегодня мой муж идет к герцогу де Шону. Их дела задержат мужа часа на два, не меньше. Приходите, и мы все с вами спокойно посчитаем. Портос: В добрый час! Это совсем другое дело! Г-жа Кокнар: Так вы прощаете меня? Портос: (величественно) Увидим! До вечера! Г-жа Кокнар: До вечера! Портос, не теряя величественного вида, и не оглядываясь, удаляется, а прокурорша смотрит ему вслед влюбленными глазами. Портос: (завернув за угол) Черт возьми! Кажется, в этот раз я все же доберусь до сундука метра Кокнара.
Стелла: Глава 5. Долгожданный для д'Артаньяна вечер наступил. Он с трудом разыскал комнатку Кэтти и увидел, что она сидит и плачет, а на полу валяется кошелек, из которого выпали несколько золотых монет. Увидев любовника, она протянула ему руки и разрыдалась. Д'Артаньян, услышав колокольчик, призывавший Кэтти в спальню миледи, поспешно забрался в шкаф, но он все слышал, о чем говорилось в спальне. Миледи: Кэтти, скажите, он обрадовался моему письму? Кэтти: (прерывающимся голосом) Очень, миледи. Миледи: И что он сказал? Кэтти: Он задыхался от счастья. Миледи: И только-то? Кэтти: Ну, еще он сказал… Миледи: Что? Припомните, ну же! Кэтти: (делая вид, что вспоминает) Он, кажется, сказал, что не переживет такого счастья… Миледи: Ну, и… Кэтти: И поцеловал записку! Миледи: Значит, он действительно придет! Кэтти: (со вздохом) Да, мадам, не сомневайтесь. Миледи: Погасите везде свет, и, как только граф появится, немедленно проводите его ко мне. Д'Артаньян, увидев из шкафа, что свет погашен, вылез, как только Кэтти вернулась из спальни. Миледи: Что там за шум? Д'Артаньян: Это я, граф де Вард. Кэтти: О, господи! Он даже не смог дождаться часа, который сам и назначил! Миледи: ( голосом, дрожащим от страсти) Почему он не входит? Граф, граф, вы ведь знаете, что я жду вас! Д'Артаньян отстраняет Кэтти и входит в спальню. Миледи: (дальше слышны только голоса и вздохи. Экран темный))) Ваши взгляды и ваши слова, граф, выдавали вашу любовь. Я счастлива ею. Завтра, завтра вы дадите мне еще какое-нибудь доказательство вашей любви, а пока примите от меня на память. (в темноте не понять, что она делает, но по реплике д'Артаньяна ясно, что она надела ему на палец кольцо.) Д'Артаньян: Нет, я не могу принять это кольцо. Миледи: Оставьте его у себя в знак любви ко мне: право, вы этим окажете мне большую услугу. Бедный мой друг, это чудовище, этот гасконец, чуть не убил вас! Ваши раны все еще причиняют вам боль? Д'Артаньян: Да, сильную боль… Миледи: Будьте спокойны, я отомщу за вас, и моя месть будет жестокой! Дальше – звук поцелуев. Наутро д"Артаньян у Атоса. Он попал в такую историю, что нуждается в совете. Атос дома, и увидев своего молодого друга, взъерошенного и смущенного, без дальнейших церемоний усадил его перед собой и сразу же налил ему стакан вина. Это очень кстати – Д'Артаньян выпил, перевел дух, и только тогда смог заговорить. Д'Артаньян: Я попал в дурную историю. Атос: Я не зря вас предостерегал от близкого знакомства с вашей англичанкой? Д'Артаньян: Эта женщина – страшный человек. Атос: Простите мне мой вопрос, милый друг, но вы были у нее? Д'Артаньян: Я провел у нее ночь, представившись де Вардом. Атос: И она разоблачила вас? Д'Артаньян: Пока нет, но, Атос, я трепещу. Атос: Ваша миледи мне представляется презренным созданием. Обманув ее, вы нажили страшного врага. (он пристально смотрит на руку д'Артаньяна, на которой красуется кольцо, подаренное ночью миледи. Это великолепный сапфир в оправе из алмазов). Д'Артаньян: Вы смотрите на это кольцо? Атос: (медленно, словно не веря самому себе) Да, оно мне напоминает одну фамильную драгоценность. Д'Артаньян: (самодовольно) Прекрасное кольцо, не правда ли? Атос: (все так же, словно во сне) Великолепное! Я не думал, что на свете существуют два сапфира такой чистой воды. Вы выменяли его на свой алмаз? Д'Артаньян: Нет, это подарок моей прекрасной англичанки, но я убежден, что она француженка, хоть и не спрашивал ее об этом. Атос: (задохнувшись от неожиданности) Вы… вы получили это кольцо от миледи? Д'Артаньян: Да. Сегодня ночью. Атос: (глухо) Покажите мне это кольцо. Д'Артаньян снял кольцо и протянул его Атосу. Тот стал его тщательно осматривать, побледнел, потом надел на безымянный палец левой руки. Кольцо скользнуло на палец, словно на него и было заказано. Мстительное выражение исказило черты мушкетера. Он встал со стула, подошел к окну, еще раз на свету пытаясь что-то увидеть, потом прижал пальцы к глазам, и, наконец, вернулся к гасконцу. Атос: Не может быть, чтобы это было то самое кольцо! Как оно могло попасть в руки этой леди Кларик? И, в то же время, невозможно представить, чтобы было сходство между двумя такими кольцами. Д'Артаньян: (изумленно) Вам знакомо это кольцо? Атос: Мне показалось, что я узнал его, но, должно быть, я ошибся. (снимает кольцо и возвращает его д'Артаньяну, но не может оторвать глаз от кольца. Через минуту) Вот что, Д'Артаньян, снимите кольцо или поверните его камнем внутрь: оно вызывает во мне такие мучительные воспоминания, что иначе я не смогу разговаривать с вами… Вы хотели моего совета, говорили, что не знаете, как поступить… (внезапно он откинулся на спинку стула, закрыл глаза и попросил таким глухим голосом, что юноша едва расслышал его) Покажите мне еще раз этот сапфир. На том, о котором я говорил, должна быть царапина на одной из граней: причиной был один случай. Д'Артаньян снял кольцо и протянул его Атосу. Тот снова подошел к окну: на этот раз ему не пришлось рассматривать кольцо долго: он вздрогнул, увидев царапину, так сильно, что едва не уронил драгоценность. Атос: Посмотрите, ну, не странно ли это? Вот она, эта царапина. Д'Артаньян: От кого вам достался этот сапфир, Атос? Атос: От моей матери, которая получила его от мужа. Это была старинная фамильная драгоценность… она никогда не должна была уходить из нашей семьи. Д'Артаньян: И вы… вы продали ее? Атос: (с сарказмом) Я подарил ее в ночь любви так же, как сегодня ее подарили вам. (увидев, что д'Артаньян снял кольцо и положил его в карман, взял его за руку) Послушайте, вы знаете, как я люблю вас, мой друг. Вы мне, как любимый сын. Поверьте мне, откажитесь от этой женщины. Я не знаю ее, но какой-то внутренний голос подсказывает мне, что это – погибшее создание. В ней есть нечто роковое. Д'Артаньян: Я расстанусь с ней. Признаюсь вам, эта женщина пугает и меня. Атос: Хватит у вас решимости? Д'Артаньян: Хватит. И я сделаю это не откладывая! Атос: (сжимая ему руку) Вы поступите правильно! Дай бог, чтобы эта женщина, едва вступив в вашу жизнь, не оставила в ней страшного следа. Д'Артаньян уходит, оставив Атоса одного. Мушкетер какое-то время сидит неподвижно, словно изваяние, потом выходит из своего оцепенения и видно, как он, не отдавая себе отчета в своих действиях, сжимает пальцы на стакане с вином. Узорчатое стекло трескается под его рукой, кровь и вино, мешаясь, капают на пол. Кэтти, посланная миледи, поджидает д'Артаньяна у него в доме. Кэтти: (измученная бессонной ночью, безжизненным голосом) Меня прислала миледи. Она хочет знать, когда вы снова посетите ее. Д'Артаньян: Когда? Сейчас ты узнаешь ответ. (быстро пишет на листе бумаги) Читай! Кэтти: (читает про себя и не понимает) Что это? Д'Артаньян: Читай вслух! Кэтти: (читает) "Не рассчитывайте, сударыня, на свидание со мной в ближайшие несколько дней; со времени моего выздоровления у меня столько дел подобного рода, что мне пришлось навести в них некоторый порядок. Когда придет ваша очередь, я буду иметь честь сообщить вам об этом. Целую ваши ручки. Граф де Вард." Миледи распечатывает письмо, читает его, бледнеет, как покойница, потом , скомкав бумагу, поворачивается к Кэтти. Та невольно попятилась. Миледи: Что это? Это его письмо? Кэтти: Это ответ, сударыня. Миледи: Не может быть! Дворянин не мог написать такое женщине… (вздрогнув) Боже мой, неужели он узнал? (лицо ее сереет, ей не хватает воздуха, ноги у нее подкосились и она падает в кресло). Кэтти: (протянув руку к ее корсажу) Мадам! Миледи: (вставая) Что вам нужно? Как вы смеете прикасаться ко мне? Кэтти: (отступая) Я думала, что вы лишились чувств и хотела помочь вам. Миледи: Я?! Лишилась чувств? Вы меня принимаете за слабонервную дурочку? Когда меня оскорбляют, я не лишаюсь чувств, я мщу за себя! Оставьте меня!
Стелла: Глава 6. Кэтти, мрачная, бледная и воплощенная ревность, передает д'Артаньяну письмо миледи. На этот раз письмо адресовано именно ему. "Любезный господин д'Артаньян, нехорошо забывать своих друзей, особенно если впереди долгая разлука. Лорд Винтер и я напрасно прождали вас третьего дня. Неужто это повторится и сегодня? Признательная вам леди Кларик." Д'Артаньян: Я ожидал этого письма. Мои шансы повышаются по мере того, как падают шансы графа де Варда. Кэтти: Так вы пойдете? Д'Артаньян: Придется. Было бы неразумно не явиться на такое определенное приглашение. Не дай бог, она догадается о том, кто был у нее, и кто знает, до чего может дойти месть такой женщины. Кэтти: (тяжко вздыхая) Вы умеете представить все в таком свете, что всегда оказываетесь правы. Если вы ей понравитесь в вашем истинном облике, это будет еще хуже! Д'Артаньян: Я знаю, с кем имею дело, и ее чары на меня больше не действуют. На словах передай ей, что я благодарен миледи за благосклонность и предоставляю себя в ее распоряжение. Писать мне не следует: я не сумею так изменить почерк, чтобы она ничего не заподозрила. Передай ей, что я буду у нее к девяти вечера. Д'Артаньяна сразу же провели к миледи: ему даже не понадобилось называть себя. Гостиная освещена была парой свечей, но полумрак не мог скрыть лихорадочного возбуждения миледи. Миледи: (резким, пронзительным голосом) Меня ни для кого нет дома! Слышите, ни для кого! Д'Артаньян: (целуя ей руку и скользнув взглядом по ее лицу) Мадам, вы взволнованы, уж не больны ли вы? В таком случае, я не осмелюсь вас утруждать, и немедленно удаляюсь. Ваше здоровье драгоценно для меня. Миледи: Мне действительно плохо, очень плохо! Но останьтесь, господин д'Артаньян, ваше милое общество развлечет меня! Молодая женщина оживилась, велела внести несколько канделябров с зажженными свечами, потребовала вино и фрукты. Она раскраснелась, ее оживление стало лихорадочным, она не могла усидеть на месте, и, велев д'Артаньяну оставаться на своем месте, стала ходить по гостиной, переставляя безделушки, поправляя цветы в вазах, время от времени подходя к камину и грея в его тепле тонкие пальцы, унизанные кольцами. Внезапно она круто повернулась и спросила, глядя прямо в глаза молодому человеку: Миледи: Скажите мне, друг мой, у вас есть любовница? Д'Артаньян: (опешив от вопроса) У меня? Это жестоко, предлагать мне такой вопрос. Ведь с той минуты, как я увидел вас, я дышу вами, я только о вас думаю! Миледи: Так вы меня любите? Д'Артаньян: Неужели вы сами этого не заметили и нужно говорить об этом? Миледи: Гордое сердце не так просто покорить. Д'Артаньян: Меня ужасает только то, что невозможно. Миледи: Если любовь настоящая, для нее нет ничего невозможного. Д"Артаньян: Ничего? Миледи: Ничего! Если вы мне докажите, что ваша любовь истинна. Д'Артаньян мгновенно перетаскивает свой стул поближе к миледи. Д'Артаньян: Приказывайте, я готов! Миледи: На все? Д'Артаньян: На все! Миледи: В таком случае – поговорим! (задумалась, решаясь на что-то) У меня есть враг! (знаком останавливает д'Артаньяна, разыгрывающего удивление и пытающегося что-то сказать) Смертельный враг! Он жестоко оскорбил меня и у нас теперь война насмерть! Я могу рассчитывать на вашу помощь? Д'Артаньян: (напыщенно) Можете. Моя шпага и моя жизнь принадлежат вам вместе с моей любовью. Миледи: Тогда… Тогда вы можете желать невозможного с сегодняшнего же вечера. Д'Артаньян: (бросаясь перед ней на колени) Я не вынесу такого счастья! (про себя) Приди в мои объятия, лицемерка, а потом мы вместе с тем человеком, которого ты жаждешь убить, посмеемся над тобой! Миледи: ( глядя, как он целует ей руки, про себя) Отомсти за меня этому презренному де Варду, самонадеянный глупец, а потом я избавлюсь от тебя, орудие моей мести! Д'Артаньян(поднимая голову) Я готов! Миледи: Вы поняли меня? Д'Артаньян: Мне довольно было одного вашего взгляда, чтобы понять. Миледи: Вы готовы обнажить для меня вашу шпагу? Д'Артаньян: В любую минуту. Миледи: Но как я отплачу вам? Влюбленные ничего не делают даром. Д'Артаньян: (привлекая ее к себе) Вы знаете, о какой награде я мечтаю: только она достойна вас и меня! Миледи: Корыстолюбец! Д'Артаньян: Я в вашем распоряжении: приказывайте! Миледи: Это правда? Д'Артаньян: Назовите мне имя того негодяя, который посмел вызвать слезы на этих прекрасных глазах! Миледи: Такие женщины, как я, не плачут! Но его имя – это моя тайна! Вы видите, как я вам доверяю! Д'Артаньян: Но я должен знать имя этого человека! Миледи: Вы его знаете. Д'Артаньян: (разыгрывая нерешительность) Надеюсь, это не кто-то из моих друзей? Миледи: Это вас остановило бы? Д'Артаньян: Нет, даже если бы это был мой родной брат! Миледи: Мне нравится ваша преданность! Д'Артаньян: Это все, что вам нравится во мне? Миледи: (беря его руку) Нет же, я люблю вас! Д'Артаньян: (обнимая и целуя миледи, и не обращая внимания, что она не ответила на его поцелуй) Вы любите меня! Я схожу с ума! Миледи: Имя моего врага… Д'Артаньян: (бездумно) Я знаю, де Вард! Миледи: (отталкивая юношу) Как вы узнали об этом? Д'Артаньян: (опомнившись и пытаясь выкрутиться) Я? Как я узнал? Я вчера встретился с ним, он показал мне кольцо, которое вы ему, по его словам, подарили. Миледи: Ах, подлец! Д'Артаньян: (выпятив грудь, воинственно) Я отомщу этому подлецу! Миледи: Когда? Д'Артаньян: В любой момент, когда вы пожелаете: завтра, сию минуту… Завтра, или я умру! Миледи: Он трус! Д'Артаньян: Возможно, с женщинами, но не с мужчинами. Я кое-что знаю об этом. Миледи: Но в стычке с ним вам не пришлось жаловаться на судьбу! Д'Артаньян: Судьба – куртизанка: сегодня она со мной, а завтра может повернуться спиной. Не жестоко ли будет, поманить меня только надеждой? Миледи: Вы правы. Но в моей любви вы можете быть уверены. Выходите через эту дверь и возвращайтесь в одиннадцать часов. Д'Артаньян: (целуя ее руку на прощание, про себя) Как бы мне не остаться в дураках! Эта женщина способна на любое преступление) Он выходит за Кэтти, которая движется, как сомнамбула.
Стелла: Глава 7. Д'Артаньяну нужна передышка, и он кружит по Королевской площади в полном одиночестве и тишине. Ровно в одиннадцать часов он вернулся в особняк. Миледи ждала его у дверей спальни, и, едва заслышав его шаги, отворила дверь. Как и в прошлый раз, в спальне царил мрак кромешный, и д'Артаньян непременно бы налетел на что-нибудь, если бы миледи не подвела его прямо к кровати. (Дальше – на усмотрение режиссера и его понимания. Постельные сцены – по рейтингу.) Спустя длительное время… Миледи: Ну, что, вы уже нашли предлог, чтобы вызвать де Варда на дуэль? Д'Артаньян: (весело) Любовь моя! Сейчас слишком поздно для мыслей о дуэлях! Миледи: Вас совсем не волнует предстоящая дуэль? Д'Артаньян: Я утром непременно что-то придумаю. А теперь мои мысли только о вас! Миледи: Если вы обо мне думаете, вы должны думать о моем мщении! Д'Артаньян: Дорогая, может, вам бы стоило простить этого несчастного? Он и так наказан тем, что вы его не любите. Миледи: (отстраняясь, скрипучим голосом) Уж не боитесь ли вы, любезный д'Артаньян? Д'Артаньян: Моя дорогая, ну как вы можете так думать? Однако, а вдруг этот беднягя де Вард не так уж и виноват? Миледи: (сурово) Если этот негодяй осмелился обмануть меня – смерть ему! Д'Артаньян: (твердо) Пусть же он умрет, раз вы осудили его! Миледи придвинулась к любовнику: начинает светать и сквозь жалюзи проникает слабый свет разгорающегося утра. Д'Артаньян понимает, что пора уходить. Миледи: Милый друг, не забудьте о своем обещании. Д'Артаньян: Я помню и готов, но прежде я бы хотел кое в чем убедиться. Миледи: В чем? Д'Артаньян: В том, что вы меня любите. Миледи: У вас еще есть сомнения на этот счет? Теперь и вам пора доказать мне свою преданность, как я вам доказала свою любовь. Д'Артаньян: Неужели вы не боитесь за меня хоть чуточку? Я могу быть ранен, убит. Миледи: Этого не может быть: вы искусный боец. Д'Артаньян: Скажите, вы не думали о другом средстве мести? Миледи: (бросив на него странный взгляд) Вы колеблетесь? Д'Артаньян: Право, бедняга так наказан тем, что вы его не любите, что мне его жаль. Достаточно и вашей немилости! Миледи: Откуда вы взяли, что я его любила? Д'Артаньян: (нежно) Во всяком случае, я осмеливаюсь думать, что сейчас вы любите другого. И – сочувствую графу. Миледи: Вы? С какой стати? Д'Артаньян: Потому что только мне известно, что он далеко не так виновен перед вами. Миледи: Объяснитесь. Я не понимаю, что вы хотите сказать. Д'Артаньян: (выпуская миледи из объятий) Я – порядочный человек, и с тех пор, как я могу быть уверен в вашей любви… я могу быть уверен? Миледи: Да, конечно… Продолжайте! Д'Артаньян: Меня тяготит одно признание. Миледи: Какое признание? Да говорите же, наконец! Д'Артаньян: Вы бы простили меня, если бы любовь заставила меня оказаться виноватым перед вами? Миледи: Возможно. Д'Артаньян: У вас было свидание в этот четверг с графом де Вардом? В этой самой комнате! Миледи: (самым естественным, непринужденным тоном) У меня? Ничего подобного не было. Д'Артаньян: Не лгите, мой ангел! Это бесполезно! Граф де Вард не может ничем похвастаться. Миледи: Почему? Вы ведь сами мне сказали, что это кольцо… Д'Артаньян: Это кольцо у меня. Граф де Вард, бывший у вас в четверг и сегодняшний д'Артаньян – одно и то же лицо. Миледи, страшно бледная, с расширенными глазами, в которых видны только сузившиеся в точку зрачки, соскакивает с постели. Юноша пытается удержать ее за пеньюар, но она рванулась, ткань не выдержала и взору д'Артаньяна предстает цветок лилии на ее плече. Клеймо полустерто, бледное, кожа вокруг него плохо зарубцевалась, но видно оно отлично. С криком д'Артаньян застыл на месте, не в силах что-то вымолвить. Услышав это "Боже милосердный!" миледи круто развернулась: теперь она походила на разъяренную пантеру: остановившиеся, горящие огнем глаза, хищно, так что видно, что у нее не достает одного зуба рядом с глазным, оскаленный рот, раздувающиеся ноздри и вставшие дыбом волосы над покрытым холодным потом лбом – картина, вызывающая и ужас, и отвращение. Миледи: Негодяй! Ты не только предал меня, ты еще и узнал мою тайну! Ты умрешь! Она выхватывает кинжал из шкатулки и бросается к д'Артаньяну. Он отодвинулся к стене и случайно нащупал свою шпагу. Как только рукоять ее коснулась его пальцев, гасконец пришел в себя. Это стало походить на дуэль, и ситуация окончательно отрезвила его. Переводя острие шпаги то к глазам, то к груди миледи, он сумел отступить к дверям Кэтти, приговаривая: Д'Артаньян: Отлично, моя красавица! Только успокойтесь, бога ради, а не то я нарисую еще одну лилию на ваших щечках! Миледи: (с рычанием) Подлец! Подлец! Они вдвоем подняли шум, опрокидывая стулья и столики, на который Кэтти открыла свою дверь. Одним прыжком юноша преодолел расстояние до двери, и закрылся в комнате Кэтти. Миледи, как безумная, стала кидаться на эту дверь с кинжалом, и, местами, сумела пробить ее. При этом она ругалась, как портовый грузчик. Д'Артаньян: Живо, Кэтти! Помоги мне выйти из этого дома. Если у нее будет время опомниться, она прикажет слугам убить меня. Кэтти: Но вы не можете идти в таком виде! Вы же почти раздеты! Д'Артаньян: Одень меня во что хочешь, только поскорее! Это вопрос жизни и смерти! Кэтти напялила на Д'Артаньяна какое-то платье в цветочек, капор и накидку, туфли без задников, и потащила его по лестнице вниз. По дороге юноша потерял одну туфлю, и выйдя на крыльцо, подобрал юбки повыше. Не обращая внимания ни на прохожих, ни на городских собак, с лаем преследовавших его по пятам, не замечая городской стражи, он припустил по улицам Парижа с такой скоростью, которой не развивал и в детстве, удирая из соседского сада с ворованными яблоками. И вовремя… миледи разбудила весь дом. Она успела крикнуть привратнику, высунувшись в окно полуголая: "Не выпускать!", и лишилась чувств.
Стелла: Глава 8. Д'Артаньян, плохо соображая, обезумев от всего происшедшего и не отдавая себе отчета в своих действиях, "на автопилоте" добежал до улицы Феру. Было около пяти утра и обитатели квартала еще спали. Машинально, гасконец глянул вверх: окна Атоса были темны. Тогда он заколотил во входную дверь: ему казалось, что, если он сейчас не уберется с улицы, миледи его догонит. Дверь открыл заспанный Гримо. Д'Артаньян сбросил на мостовую чудом оставшуюся на нем туфлю, и, оттолкнув Гримо, бросился наверх, к Атосу. Тут уж Гримо не выдержал. Гримо: Чего надобно, шлюха? Тебе чего, мерзавка! Д'Артаньян сдвинул капор и Гримо узрел взволнованное лицо с торчащими усами. Тогда он завопил: "Спасите! На помощь!" Д'Артаньян: Замолчи, дурень! Ты что, меня не узнал? Я д'Артаньян. Где твой хозяин? ( он судорожно стал оглядываться в поисках Атоса) Гримо: Вы господин д'Артаньян? (успокоившись немного, недоверчиво оглядывает гасконца, который нетерпеливо пытается избавиться от своего наряда. Мантилья сброшена, капор съехал на одно ухо, юбка съехала на пол и д'Артаньян остался в одной рубашке. ) В это время за их спиной раздается хохот: Атос, выйдя из спальни в наспех наброшенном халате, корчится от смеха. Сцена презабавная, при том, что Гримо еще и застыл, как статуя, указывая хозяину на гостя. Атос: (отсмеявшись) Гримо, вы кажется позволили себе заговорить? Лучше принесите халат господину д'Артаньяну, он не может оставаться в таком виде. (снова, не выдержав, начинает смеяться). Д'Артаньян: (очень серьезно) Не смейтесь, друг мой, во имя самого бога, не смейтесь, потому что, честное слово, тут не до смеха! Атос: (перестав смеяться и хватая д'Артаньяна за руки) Вы так бледны! Уж не ранены ли вы? Д'Артаньян: Нет, но со мной только что случилось ужасное происшествие. Вы один, Атос? Атос: Черт возьми, да кому у меня быть в такую рань? Д'Артаньян: (пытаясь натянуть халат и не попадая в рукава. Атос помогает ему, не спуская с друга встревоженного взгляда) Это хорошо. Пройдем к вам. Д'Артаньян поспешно проскальзывает в спальню мушкетера, Атос идет за ним и закрывает дверь на задвижку. Потом он знаком предлагает юноше сесть в кресло, сбросив лежащую на нем одежду на кровать и садится тут же сам. Атос: Ну, рассказывайте! Вы так бледны… Уж не умер ли король? Вы, случаем, не убили кардинала? На вас лица нет! Рассказывайте, я положительно умираю от беспокойства. Итак? Д'Артаньян: (нагибаясь к уху Атоса) Итак, миледи заклеймена на плече цветком лилии. Атос вскрикнул так, словно в сердце ему попала пуля. Расширенными глазами он уставился на д'Артаньяна. Д'Артаньян: Послушайте, вы уверены, что та женщина действительно умерла? Атос: (губы его шевелятся, но слов не слышно, и только по их движению д'Артаньян понимает, что он переспрашивает "Та женщина?") Д'Артаньян: Да, та, о которой вы мне однажды рассказали в Амьене. Атос со стоном опустил голову на руки. Какое-то время он молчит, д'Артаньян не решается продолжать: реакция всегда сдержанного и невозмутимого Атоса пугает его. Наконец, Атос берет себя в руки и поднимает голову: он бледен не меньше д'Артаньяна, глаза горят. Д'Артаньян: Этой – лет двадцать шесть-двадцать семь. Атос: Белокурые волосы? Д'Артаньян: Да. Атос: Светлые, до странности светлые голубые глаза с черными бровями и черными ресницами? Д'Артаньян: Да. Атос: Высокого роста, хорошо сложена? С левой стороны у нее не достает одного зуба рядом с глазным? Д'Артаньян: Да. Атос: Цветок лилии небольшой, рыжеватого оттенка и как бы полустертый с помощью разных притираний? Д'Артаньян: Да. Атос: (проводит рукой по лбу, оттирая пот) Но вы ведь говорили, что она англичанка? (смотрит на д'Артаньяна со странным выражением, словно ждет, что тот скажет, что все эта история не случилась). Д'Артаньян: Все называют ее миледи, но вполне возможно, что она француженка: она говорит по-французски так, как может говорить только наша соотечественница. К тому же, лорд Винтер – всего лишь брат ее мужа. Атос: (решительно вставая) Д'Артаньян, я хочу ее видеть! Д'Артаньян: Берегитесь, Атос! Вы пытались убить ее, а она такая женщина, которая способна отплатить вам той же монетой – и не промахнуться. Атос: (мрачно, с угрозой) Она не посмеет что-либо рассказать: это выдало бы ее. Д'Артаньян: (с нервным смешком) Она способна на все! Вы когда-нибудь видели ее разъяренной? Атос: (чуть помедлив, словно не зная, как ответить) Не приводилось. Д'Артаньян: Это тигрица, пантера! В ней не осталось ничего человеческого! Я очень боюсь, что навлек опасность ужасной мести на нас обоих. Она носилась за мной с кинжалом по всей комнате, едва не сломала стену, почти пробила кинжалом дверь; мне чудом удалось выскочить. Ее угрозы и проклятия разносились по всей площади. Атос: Пожалуй вы правы: за свою жизнь я бы не дал и гроша. К счастью, послезавтра мы покидаем Париж, скорее всего нас пошлют к Ла Рошели, а когда мы уедем… Д'Артаньян: Милый Атос, она последует за вами на край света, если только узнает вас! Пусть уж ее гнев падет только на меня одного. Атос: (небрежно) Что за важность, если она заодно убьет и меня? Уж не думаете ли вы, что я дорожу жизнью? Д'Артаньян: Похоже, что за всем этим скрывается что-то ужасное. Я убежден: эта женщина – шпион кардинала. Атос: Берегитесь, мой друг! Если кардинал не восхищается вами за историю с подвесками, то он возненавидел вас. А ненависть кардинала должна найти выход! Не доверяйте никому, даже собственной тени! Д'Артаньян: Вы преувеличиваете Атос, и потом, мы уезжаем, а в армии нам следует опасаться только врага. Атос: (улыбаясь) Что поделать: я оптимист, когда дело идет о вещах, и пессимист, когда речь идет о людях. А пока я отказываюсь от своего затворничества, и везде буду вас сопровождать. Вам следует вернуться к себе домой. Д'Артаньян: Хоть это и в двух шагах от вас, но я не могу идти в таком виде. Атос: Это правда. (звонит в колокольчик и входит Гримо. Атос знаками объясняет ему, что он должен взять одежду д'Артаньяна и принести к ним. Гримо кивает и уходит). Так-то, милый друг. Но с экипировкой нам от этой истории не проще: все ваши вещи остались у этой дамы, а она не озаботится их вам вернуть. К счастью, у вас есть сапфир. Д'Артаньян: Это ваше кольцо! Вы сами сказали, что это фамильное кольцо. Атос: Это кольцо – часть свадебных подарков для моей матери. Отец мне говорил, что купил его за две тысячи экю и оно просто великолепно. Мать подарила мне его, а я, безумец, вместо того чтобы хранить его, как святыню, подарил его этой… (тут Атос сделал паузу, гася внезапно вспыхнувшую ярость) подарил его этой презренной женщине. Д'Артаньян: (протягивая кольцо Атосу) Возьмите его, я понимаю, как оно дорого вам! Атос: (смотрит на кольцо, но не прикасается к нему) Чтобы я взял это кольцо после того, как оно побывало в преступных руках! Никогда! Это кольцо осквернено! Д'Артаньян: Так продайте его! Атос: Продать кольцо, полученное мною от матери? Это святотатство! Д'Артаньян: (теряя терпение, но ища выход) Тогда заложите его! Денег, полученных за него, вам хватит на ваши надобности, а из первых же полученных денег вы вернете его. Оно будет уже очищенным он прежних пятен, потому что пройдет через руки ростовщика. Атос: (утратив мрачный вид и уже улыбаясь) Вы чудесный товарищ, д'Артаньян! Вы своей неизменной веселостью поднимаете дух у тех несчастных, которые впали в уныние. Идет! Заложим кольцо, но с одним условием. Д'Артаньян: С каким? Атос: Половину возьмете вы, половину – я. Д'Артаньян: Если нам дадут за него тысячу экю, пятьсот мне слишком много. Я ведь в гвардии. Продам седло – этого мне хватит на лошадь для Планше. И потом – у меня есть кольцо королевы. Атос: Которым вы дорожите еще больше, чем я своим. Д'Артаньян: (таинственно) Это не просто драгоценный алмаз – это талисман, при случае могущий нас спасти. Атос: Я не очень понимаю, что вы имеете в виду, но все равно! Договорились: вы берете эту сумму, или я выброшу кольцо в Сену. А я не уверен, что какая-нибудь рыба вернет мне его, как Поликрату. Согласны? Д'Артаньян: Согласен! Атос: (завидев Гримо и Планше с охапкой одежды для хозяина) А вот и ваша амуниция, дружище. Друзья оделись, а Гримо, получив приказ хозяина, снял со стены мушкет и приготовился сопровождать хозяев. В дверях дома д'Артаньяна они увидели Бонасье, который с еасмешкой взглянул на гасконца. Бонасье: Поторапливайтесь, молодой человек, вас ждет красивая девушка, а женщины не любят, чтобы их заставляли ждать. Д'Артаньян: (взбегая по лестнице) Это Кэтти! Кэтти стояла, прижимаясь к двери д'Артаньяна и дрожала, как осиновый лист. К груди она прижимала узелок с наспех собранными вещами. Кэтти: (заикаясь от страха) В..вы обещ…щали защитить меня, вы об…бещали з…защитить меня от е…ее гнева. Ведь эт…то вы погубили м…меня, вспомните! (И она разрыдалась.) Д'Артаньян ввел ее в комнату, усадил на стул, налил ей стакан воды, подлив туда немного вина. Понемногу бедняжка успокоилась и перестала так дрожать. Присутствие любовника и его приятеля помогло этому в немалой степени: рядом с двумя военными и дворянами миледи уже не казалась такой страшной. Д'Артаньян: Я все помню Кэтти, не волнуйся! Так что же произошло после моего ухода? Кэтти: Точно не знаю, нона ее крики сбежались лакеи, нет таких проклятий, которая она не обрушила бы на вашу голову. Я испугалась, как бы она не догадалась, что вы попали в ее комнату через мою, и не поняли, что я ваша сообщница. Я взяла все свои деньги, самое ценное из вещей и убежала. Д'Артаньян: Бедная моя девочка! Но что же мне с тобой делать? Послезавтра я уезжаю. Кэтти: Помогите мне уехать из Парижа, из Франции… куда угодно, лишь бы она не нашла меня! Д'Артаньян: (в тихой панике) Но я не могу взять тебя на осаду Ла Рошели! Кэтти: Я понимаю… Но устройте меня в провинции, у вас на родине, может быть? Д'Артаньян: (со смешком) У меня на родине дамы не держат горничных, Кэтти! Но я знаю, что делать! Планше, сходи за Арамисом. Пусть срочно идет сюда! Атос: Мне кажется, что маркиза Портоса… Д'Артаньян: …одевается с помощью писцов своего мужа. К тому же это Париж, Медвежья улица. Кэтти: Мне все равно, лишь бы она меня не нашла. Спрячьте меня! Д'Артаньян: Теперь, Кэтти, когда мы расстаемся, и ты больше не ревнуешь меня… Кэтти: ( смотрит прямо в глаза д'Артаньяну) Где бы я не была, я всегда буду вас любить! Атос: (потрясенно разглядывает Кэтти, бормоча тихонько) Вот где нашло приют постоянство, черт возьми! Д'Артаньян: Я тебя тоже, Кэтти… но скажи, ты никогда не слыхала о молодой женщине, похищенной однажды ночью? Кэтти: Подождите!.. (в ужасе прижимает руки к щекам) Боже, неужели вы любите еще и эту женщину? Д'Артаньян: Я? Нет! Но ее любит один из моих друзей… вот этот, Атос! (и он, потянув Атоса за рукав, заставляет его оказаться перед Кэтти) Атос: ( с ужасом) Я!? Д'Артаньян: (сжимая ему руку) Ты, конечно же! И мы все принимаем самое горячее участие в судьбе госпожи Бонасье. Знаешь, Кэтти, это ведь жена того урода, которого ты, наверное, заметила у наших дверей. Кэтти: О, боже! Вы напомнили мне о нем! Только бы он меня не узнал! Д'Артаньян: (пристально глядя на девушку) То есть как – узнал? Ты уже где-то виделась с ним? Кэтти: Он дважды приходил к миледи. Д'Артаньян: Когда? Кэтти: Недели две назад. И вчера вечером он приходил как раз перед вами. Д'Артаньян: Так… мы окружены сетью шпионов, Атос! Спуститесь вниз и посмотрите, там ли он еще. К вам он не относится так недоверчиво, как ко мне. Атос: (спускается и тут же возвращается) Его нет и дом на замке. Д'Артаньян: Он отправился сообщить, что голуби в голубятне. Атос: Давайте улетим и оставим Планше для связи! Д'Артаньян: А Арамис? Атос: Подождем его. Входит Арамис, и его тут же начинают посвящать в происшедшее. Д'Артаньян: У нас очень мало времени, Арамис, поэтому вкратце о том, что произошло, и кто эта милая девушка. Она служила у одной моей знакомой, тайну которой случайно узнала. Тайна столь страшна, что Кэтти теперь опасается за свою жизнь. Ей срочно надо спрятаться куда подальше от мстительной хозяйки. Только у вас может найтись знакомая, которая примет эту бедняжку в услужение. Арамис: (задумавшись ненадолго) Я действительно окажу вам эту услугу, д'Артаньян? Д'Артаньян: Я буду признателен вам всю свою жизнь. Арамис: Госпожа де Буа-Траси просила меня найти для своей приятельницы из провинции горничную, надежную и сообразительную, и если вы сможете поручиться за… Кэтти: Сударь, я буду бесконечно благодарна той особе, которая даст мне возможность уехать из Парижа. Арамис: (усевшись за стол, пишет несколько строк, запечатывает своим перстнем и отдает Кэтти) Я проведу вас к мадам де Буа-Траси, она устроит вам поездку к этой даме. Кэтти: (присев в поклоне перед мужчинами, а затем гордо выпрямившись) Где бы я ни была, и где бы мы не встретились, я буду любить вас так же, господин д'Артаньян! Атос: (с иронией, пожимая плечами) Клятва игрока! Атос и Арамис отправились в лавку ростовщика. Атос предоставил д'Артаньяну всю операцию по закладыванию перстня. Ростовщик (грек, евреев-ювелиров в те годы в Париже не было) особо не торговался: он искоса посматривал на Атоса, и вид мушкетера, который был не в форме и оттого особенно походил на вельможу, отбивал у него желание сбивать цену. Он показал друзьям изумительные серьги и добавил: Ростовщик: Господа могут получить под залог кольца триста пистолей, а если вдруг захотят продать его, я готов дать им пятьсот пистолей. Вы сами видите, как оно подходит к этим серьгам! Получив триста пистолей друзья отправились покупать экипировку. Атос искал в первую очередь коня. Пересмотрев с десяток лошадей, он нашел вороного андалузца, подходящего и статью, и норовом, и мастью для боевого коня. Потом пришла очередь кирасе, шлему, и всему прочему, включая сбрую, оружие и лошадь для Гримо. Атос не торговался, если ему что-то подходило, платил сразу, чем вызвал неудовольствие д'Артаньяна. Тот бурчал себе под нос, что так не поступают, но Атос положил юноше руку на плечо с такой улыбкой, что тот сразу замолчал, ощутив разницу между собой и Атосом. Деньги кончились, покупки все были сделаны, но у Атоса в кошельке даже мелочи не осталось. Атос: Сколько предлагал ростовщик, чтобы приобрести сапфир? Д'Артаньян: Пятьсот пистолей. Атос: Наличные деньги дороги. Еще двести пистолей: сто - вам, сто - мне: целое состояние! Д'Артаньян: Атос, у меня осталось еще предостаточно: возьмите часть у меня, не стоит продавать… Атос: Идите к ростовщику! Это кольцо напоминало бы мне о слишком грустных вещах! И потом, у нас никогда не будет трехсот пистолей, чтобы его выкупить, это же ясно. Мы только потеряем еще двести пистолей. Д'Артаньян: Подумайте хорошенько! Атос: Думать не о чем. Надо уметь приносить жертвы. Идите д'Артаньян, и возвращайтесь с деньгами. Гримо проводит вас. Атос смотрел вслед другу, потом отошел под стену какого-то дома и уселся на каменной скамье, продолжая взглядом следить за улицей, по которой ушел молодой человек. Только завидев его в сопровождении Гримо, Атос вздохнул с видимым облегчением. Через несколько минут, отправив слуг со всем купленным домой, они отправились в ближайший кабачок. Делить деньги они стали лишь у Атоса дома.
jude: Ростовщик (грек, евреев-ювелиров в те годы в Париже не было) Выкресты были. Минимум пять человек с семьями. Мне все-таки нравится думать, что ростовщик, разбиравшийся в драгоценных камнях, был Лопесом. Дюма о нем знал, раз описал его в "Красном сфинксе". Лопес зарабатывал не только ювелирным делом, но и давал деньги в рост. Парижане дразнили его "juif", а он отвечал, что он магометанин. Поэтому ростовщик мог быть не только греком, но и мориском.
Стелла: jude , как жаль, что теперь не откроешь ( я бы исправила). Я писала, совершенно не подумав о нем, но помня, что именно в этот период были гонения. Хорошо, что ваш пост сразу за текстом.
Lumineux: Стелла, исправляйте здесь: https://docs.google.com/document/d/1GeLVD5rGFr79019CPA2of7QSnDpog-XO5FGn4VG_2Pg/edit
Стелла: Исправила.
Стелла: Глава 9, 10. Компания друзей, полностью экипированная, спокойная и довольная, заседает у Атоса, когда Планше приносит два письма для д'Артаньяна. Одно – явно от женщины, с изящной печатью зеленого воска, на втором, большом и квадратном, красуется кардинальский герб. Естественно, что юноша сразу бросился распечатывать письмо от дамы: почерк ему показался знакомым. Атос: Что в письме? Д'Артаньян: Меня приглашают прогуляться между шестью и семью вечера на дорогу в Шайо. Просят ничем не показывать, что я узнал особу, которая будет находиться в карете, потому что она подвергает себя опасности, только чтобы дать мне возможность ее увидеть. Атос: Это западня. Не ходите туда. Д'Артаньян: Но я узнаю почерк. Атос: Его ничего не стоит подделать. В это время дорога в Шайо безлюдна. Прогуляться там – все равно что отправиться в лес Бонди. Д'Артаньян: А что, если мы отправимся туда все вместе? (весело) Черт возьми, не проглотят же нас четырех, да еще и со слугами впридачу? Портос: Зато это случай показать свое вооружение. Арамис: (назидательно) Но если это письмо от женщины, и она не хочет, чтобы ее видели, наше присутствие нежелательно: это ее скомпрометирует! Это недостойный для дворянина поступок! Портос: Ну, так мы останемся позади, и д'Артаньян подъедет к карете один. Атос: Из кареты очень легко выстрелить! Д'Артаньян: (беспечно) Пуля пролетит мимо. А мы нагоним карету и перебьем всех, кто в ней находится: и врагов у нас станет поменьше! Портос: Я – за драку. Арамис: Доставим себе это удовольствие. Атос: Как вам будет угодно. Д'Артаньян: Нам пора собираться, господа. Портос: Если мы выберемся поздно, кто же увидит великолепие нашей экипировки? (и он довольно потер руки) Атос: Одну минуту, господа: мы забыли о втором письме! А оно меня беспокоит куда сильнее, чем эта писулька, которую д'Артаньян с такой нежностью спрятал на груди. Д'Артаньян: (он вынужден вернуться от двери и достать письмо кардинала) Хорошо, давайте посмотрим, что хочет от меня Его высокопреосвященство. (читает вслух) "Г-н д'Артаньян, королевской гвардии, роты дез Эссара, приглашается сегодня, к восьми часам вечера, во дворец кардинала. Ла Удиньер, капитан гвардии." Атос: Черт возьми! Вот это свидание будет поопаснее того, первого. Д'Артаньян: Времени хватит на оба. Я пойду к кардиналу после первого. Арамис: Я бы не пошел… Учтивый кавалер не может не пойти на свидание к даме, но благоразумный дворянин может найти предлог не явиться к кардиналу, в особенности, если у него есть основания считать, что вызывают его не из любезности. Портос: Я согласен с Арамисом. Д'Артаньян: Я уже раз пренебрег приглашением от г-на Кавуа, и на следующий день исчезла Констанс. Будь что будет, но я пойду. Атос: Если вы твердо решили – идите. Арамис: (чуть нараспев) А Басти-ли-я? Д'Артаньян: (небрежно) Подумаешь! Вы вытащите меня оттуда! Портос и Арамис: (в один голос) Разумеется! Но раз нам послезавтра ехать, вам бы лучше пока в эту Бастилию не лезть! Атос: Давайте не оставлять д'Артаньяна сегодня одного. А когда он направится к кардиналу, каждый из нас, с тремя мушкетерами позади, займет свой пост у одного из входов. Если мы увидим что-то подозрительное – вступим в бой. Давно уже мы не давали о себе знать, и де Тревиль, наверное, уже считает нас покойниками. Арамис: Атос, вы созданы быть полководцем! Господа, принимаем план Атоса? Портос: Еще бы! Я побежал в казармы, предупредить товарищей, чтобы они были готовы к восьми часам. А вы велите слугам седлать лошадей. Д'Артаньян: Но у меня пока еще нет лошади. Я пошлю к господину де Тревилю… Арамис: Незачем… возьмите одну из моих. Д'Артаньян: Сколько их у вас? Арамис: (улыбаясь) Три. Атос: Дорогой мой, я убежден, что лошадьми вы обеспечены лучше, чем все поэты Франции и Наварры. Д'Артаньян: А зачем вы купили трех лошадей? Арамис: Третью лошадь мне привели сегодня утром. Лакей без ливреи сказал, что ему велел его господин… Д'Артаньян: (вполголоса) или госпожа… Арамис: Не имеет значения. Лошадь было велено поставить в мою конюшню, не говоря, кем она прислана. Атос: (серьезно, закатывая глаза) Нет, только с поэтами случаются подобные вещи! Д'Артаньян: А на какой лошади поедете вы сами? Арамис: Конечно на той, что была мне подарена. Иначе бы я оскорбил неизвестного дарителя.. Атос: (невозмутимо, делая вид, что не заметил яростного взгляда Арамиса) Или дарительницу. Д'Артаньян: Так та лошадь, которую вы купили сами, уже не нужна вам? Арамис: Почти. Д'Артаньян: А вы сами ее выбирали? Арамис: И очень тщательно: жизнь всадника часто зависит от его коня. Д'Артаньян: А вы уступите мне ее за ту же цену? Арамис: Я сам вам думал это предложить, а деньги вы мне как-нибудь вернете, при случае. Я ее купил за восемьсот ливров. Д'Артаньян: (отсчитывая деньги на столе) Вот вам сорок двойных пистолей: такой монетой с вами обычно рассчитывается ваш издатель. Арамис: (удивленно) Так вы богаты? Д'Артаньян: Как Крез! Но нас поджимает время; поторопимся, господа! Итак, четверо молодых людей и их слуги выехали от дома Атоса. Неподалеку от Лувра они встретили капитана де Тревиля, он остановил друзей, чтобы полюбоваться их экипировкой. Вокруг тут же собралась толпа зевак. Пробило шесть часов, и компания, расставшись с капитаном, галопом помчались в Шайо. Экипажи проезжали по дороге в обоих направлениях, и, наконец, в сумерках, они увидели карету. Из окна показалась женская головка, приложившая пальцы к губам: знак молчания, но и знак поцелуя. Видение исчезло, и д'Артаньян, погнавшийся было за каретой, вернулся к друзьям. Д'Артаньян: Кажется, я сделал порядочную глупость: в письме меня просили не показывать, что я узнал кого-либо. Атос: Мне кажется, я узнал ее. Но в глубине кареты я видел и мужчину. Д'Артаньян: Похоже, ее перевозят из одной тюрьмы – в другую. Увижусь ли я с ней когда-нибудь? Атос: (очень серьезно) Только с мертвыми нельзя встретиться здесь, на земле. Мы с вами кое-что знаем об этом. Если она не умерла, если мы видели именно ее, то вы рано или поздно разыщите вашу возлюбленную. И… (мрачно) возможно даже быстрее, чем вы сами захотите. А пока (уже другим тоном), у вас ведь еще один визит, не так ли? Арамис: Еще не поздно отменить его. Д'Артаньян: И не подумаю! Пора узнать, зачем я понадобился кардиналу. Три отряда, каждый из четырех человек, засели напротив кардинальского дворца. Д'Артаньян поднялся по широкой лестнице и был встречен в приемной шестеркой улыбавшихся во весь рот гвардейцев. Там он, подбоченясь, ожидал дальнейших действий, пока не вернулся служитель, которому он передал письмо кардинала. Д'Артаньяна провели в библиотеку, где он очутился перед каким-то человеком, что-то исправлявшем в большой тетради, и отсчитывающим написанное на пальцах. Рядом, на специальных подушках, сидели три кота: один, черный как смоль, белая кошка и еще один кот спали на подушке, трогательно обнявшись. В глубине поблескивал полный доспех воина. Черный кот утробно мяукнул. и человек за столом поднял голову: Д'Артаньян узнал кардинала. Кардинал закрыл тетрадь, на которой гасконец успел прочитать на обложке: "Мирам, трагедия в пяти актах", и оперся локтем на рукопись, а щекой – на руку, и посмотрел на молодого человека. Кардинал: Сударь, это вы д'Артаньян из Беарна? Д'Артаньян: Да, Ваша светлость. Кардинал: К какой из ветвей тарбских д'Артаньянов вы принадлежите? Д'Артаньян: Я сын того, что участвовал в войнах за веру с великим Генрихом, отцом нашего нынешнего короля. Кардинал: Значит, это именно вы уехали искать счастья в столицу? Д'Артаньян: Да, Ваша светлость. Кардинал: Вы проехали через Мен и именно там с вами произошла какая-то история? Д'Артаньян: Ваша светлость, со мной произошло… Кардинал: (останавливает его движением руки, с улыбкой) Не нужно! У вас было рекомендательное письмо к господину де Тревилю? Д'Артаньян: Да, но после этого происшествия… Кардинал: …письмо пропало. Но господин де Тревиль, распознав вас с первого раза, устроил вас в роту своего тестя дез Эссара, с тем, чтобы со временем перевести вас к себе в мушкетеры. Д'Артаньян: (с поклоном) вы прекрасно осведомлены, Ваша светлость. Кардинал: С тех пор у вас было много приключений: и за картезианским монастырем, и по дороге на Форж, и в Виндзоре. А по возвращении вы были приняты одной августейшей особой, и ее подарок блистает у вас на пальце… Д'Артаньян схватился за перстень и повернул его камнем внутрь, что вызвало улыбку кардинала. Кардинал: …на следующий день, вас посетил г-н Кавуа. Вы не вняли его приглашению. Это было большой ошибкой с вашей стороны. Д'Артаньян: Я боялся, что навлек на себя немилость Вашего преосвященства. Кардинал: Вы боялись немилости, а между тем заслуживали только похвалу за то, что исполнили приказание своего начальства с большим искусством и большей храбростью, чем кто-либо. Я не наказываю слишком… усердных исполнителей. Вспомните, что произошло в тот же вечер, что я посылал за вами. (увидев, как вздрогнул д'Артаньян) Вспомнили? Но я так долго ничего о вас не слышал, что мне захотелось узнать, что вы поделываете. Вы обратили внимание, что вас щадили при всех обстоятельствах? Д'Артаньян молча поклонился. Кардинал: Дело тут не только в чувстве справедливости. Я составил себе в отношении вас некий план, который хотел вам изложить в первое приглашение. Счастье, что ничто не помешало мне посвятить вас в него сегодня. Садитесь, сударь! Вы дворянин слишком благородный, чтобы слушать меня стоя. Д'Артаньян настолько огорошен и смущен, что кардинал вынужден повторить свое приглашение сесть. Юноша опустился на краешек стула и приготовился слушать, замирая от странного предчувствия и нереальности происходящего. Он несколько раз осторожно огляделся, но, кроме кардинала и трех кошек, никого не было в библиотеке. Кардинал: Вы храбры, и, что гораздо важнее – благоразумны. Я люблю людей с умом и сердцем. Я подразумеваю под этими словами – мужественных людей. Но несмотря на то, что вы только вступили в жизнь, у вас уже есть могущественные враги. Если вы не будете осторожны, они погубят вас. Д'Артаньян: Им это будет не сложно. Они имеют поддержку и они сильны, тогда как я - одинок. Кардинал: Это так, но вы, тем не менее, успели многое, и можете достигнуть еще большего, если вами будет руководить на вашем пути кто-то могущественный. Вы ведь приехали в Париж с честолюбивыми намерениями сделать карьеру? Д'Артаньян: Мой возраст, это возраст безумных надежд. Кардинал: (доставая патент и показывая его гасконцу) Безумные надежды – это для глупцов, а вы умный человек. Что бы вы сказали о чине лейтенанта в моей гвардии и командования ротой по окончании компании? Д'Артаньян: О, Ваша светлость! Кардинал: Вы принимаете, не так ли? Д'Артаньян: (смущенно, не зная, как ответить помягче) Ваша светлость… Кардинал: (пораженный) Как, вы отказываетесь? Д'Артаньян: Я состою в гвардии Его величества и я всем доволен. Кардинал: Мне кажется, что в каких частях вы бы не служили, вы служите королю! Д'Артаньян: Вы неверно поняли мои слова, Ваша светлость. Кардинал: Вам нужен предлог? Повышение – это для всех остальных, для вас же – необходимость иметь надежную защиту, потому что мне поданы на вас, господин д'Артаньян, серьезные жалобы: вы не все дни и ночи посвящаете службе. Здесь у меня объемистое дело, но я хотел прежде побеседовать с вами лично. Если вас должным образом направить, вы вместо вреда можете принести огромную пользу. Подумайте и решайтесь! Д'Артаньян: ( все так же смущенно, опустив голову, но с последними словами выпрямляясь и глядя на кардинала) Ваша доброта смущает меня, я чувствую себя жалким червем, но если вы позволите мне быть откровенным… Кардинал: Говорите! Д'Артаньян: Меня дурно приняли бы у вас, и на меня дурно бы посмотрели там, если я принял бы ваше предложение. (гордо и прямо) Все мои друзья – среди мушкетеров и гвардейцев короля, а все враги, по какой-то случайности, служат вам, Ваша светлость. Кардинал: (презрительно усмехаясь) Уж не считаете ли вы, в своем самомнении, что вам предлагают меньше того, что вы стоите? Д'Артаньян: Вы и так слишком добры ко мне, Ваша светлость. Давайте подождем: предстоящая компания даст мне шанс достойно проявить себя и ваша награда будет заслужена. Пока же, прими я ее, скажут, что я вам продался. Кардинал: (с досадой) Иными словами, вы отказываетесь служить мне. Хорошо, оставайтесь свободным и храните при себе вашу приязнь и неприязнь. (увидев, что юноша хочет что-то сказать, остановил его движением руки) Хватит. Я не сержусь на вас, но вы сами понимаете, что своих друзей мы защищаем и вознаграждаем, когда как врагам ничем не обязаны. Но дам вам совет: берегитесь, ибо, лишившись моего покровительства, вы стали легкой добычей, и никто не даст за вашу жизнь и гроша. Д'Артаньян: (гордо откинув голову) Я постараюсь поберечься. Кардинал: Если с вами что-то случится впоследствии, помните, что я пытался это предотвратить. Д'Артаньян: Что бы не случилось впоследствии, я сохраню к вам вечную признательность. Кардинал: Я буду следить за вами. Увидимся после компании и тогда… сведем счеты. Д'Артаньян: Будьте беспристрастны, ваша светлость, снимите с меня гнет вашей немилости, и вы убедитесь, что я веду себя, как порядочный человек. Кардинал: Если у меня еще раз будет возможность сказать вам то, что я уже сказал, обещаю вам это повторить. Д'Артаньян, низко поклонившись и обметя перьями шляпы пол перед собой, направился к дверям. Тут мужество едва не оставило его, но перед ним возникает лицо Атоса и он уходит. Спустившись по той же лестнице, он увидел друзей, которые уже начали беспокоиться. Планше побежал предупредить остальных, что все кончилось благополучно, а друзья отправились к Атосу. Портос: Так чего хотел от вас кардинал? Д'Артаньян: Он всего лишь предложил мне пост лейтенанта своей гвардии. Арамис: И что вы ему ответили? Д'Артаньян: Само собой разумеется, что я отказался. Арамис: Правильно сделали. Портос: Подумаешь! Вам светит место мушкетера и наша компания: зачем вам пост лейтенанта у Ришелье? Д'Артаньян: Именно так я и ответил кардиналу. Атос: (подождав, пока Арамис и Портос уйдут, налил себе бокал вина и сел напротив юноши) Вы сделали то, что должны были сделать, но, может быть, вы совершили ошибку. Ночью гвардейцы дез Эссара и мушкетеры короля бурно отмечали свой предстоящий отъезд. Наутро, при первом звуке труб, все расстались. Мушкетеры остались с королем, гвардейцы выступили. Портос показался у Кокнаров, и прокурорша долго ему махала из окошка. Арамис строчил длинное письмо, Атос допивал последнюю бутылку, а д'Артаньян со своей ротой был уже у городских ворот. Он не заметил миледи, сидевшей верхом на буланой лошади. Она указывала двум подозрительным типам на д'Артаньяна.
Стелла: Глава 11. Вид с моря на Ла Рошель. Отлив и огромные морские отмели приглашают к прогулкам и скачкам на лошадях там, где еще пару часов тому, шумело море. Вдали видна Ла Рошель. Крепость высится над отмелями, у подножия ее какое-то копошение лодок и людей: там строится знаменитая дамба Ришелье. Время от времени со стороны моря долетают облачка дыма: это, у острова Рэ, продолжается перестрелка. У подножия Ла Рошели маячит новый форт, только сооруженный герцогом Ангулемским. Ждут короля – он задержался в пути, но вот-вот должен показаться на подходах к крепости. Живописная тропинка, окруженная живой изгородью, ведет вдоль холма. Д'Артаньян, в одиночестве, заложив руки за спину и углубившись в невеселые мысли, бредет по тропе, время от времени бездумно отфутболивая попадающиеся на пути камешки. Вечереет, и в этом теплом свете среди живой изгороди внезапно блеснуло дуло мушкета, который медленно опускается в его направлении, а за большим камнем напротив – еще один мушкет! Для гасконца этого довольно: он понимает, что это засада. Он бросился на землю в тот момент, как первый мушкет остановился, и выстрел прошел мимо. Д'Артаньян вскочил и бросился бежать. Второй выстрел разметал камушки на том месте, где он упал, а третий сбил с него шляпу. Подхватив ее на бегу, молодой человек припустил по тропинке с такой скоростью, что за ним и всадник бы не угнался. Примчавшись в свою палатку, он уселся, чтобы отдышаться и поразмыслить. Покрутив в руках шляпу, он только головой покачал. Д'Артаньян: Выстрел не из мушкета, а из пищали. Кто это мог быть? Скорее всего – ларошельцы. Но пуля! Его высокопреосвященство решил напомнить о себе? Зачем это ему делать таким образом? Нет. Это похоже на месть! А мстить мне может таким образом только женщина, и это – миледи! (с тоской) Где вы, мои друзья? Как же мне вас недостает! Ночь он спал очень плохо, его снилось, что кто-то хочет его заколоть кинжалом, а утром его разбудила труба: играли сбор, Гастон Орлеанский объезжал посты. Дез Эссар: (подзывая д'Артаньяна) Его высочество будет сейчас искать надежного человека для выполнения опасного задания. Человек, который пойдет с этим поручением, получит почет и уважение. Будьте готовы! Д'Артаньян: Благодарю вас, господин капитан! Гастон: Мне нужны три или четыре охотника под предводительством надежного человека. Дез Эссар: Что до надежного человека, ваше высочество, то такой у меня есть. (указывает на гасконца). Что до охотников, то только слово скажите: за желающими дело не станет. Д'Артаньян: (поднимая шпагу) Найдутся ли здесь четыре человека, желающие пойти со мной на смерть? Двое гвардейцев отделились от строя и подошли к д'Артаньяну. Через секунду к ним присоединились еще два солдата. Д'Артаньян со своим небольшим отрядом направились к бастиону, пробираясь траншеей. Необходимо было выяснить, находятся ли на бастионе ларошельцы. Осторожно пробираясь вдоль укрепленной камнями траншеи, смельчаки добрались до поворота, откуда их заметили и открыли стрельбу. Тут д'Артаньян выяснил, что они остались втроем: солдаты исчезли. Теперь можно было возвращаться: стало ясно, что бастион охраняется. Троица стала отступать, и внезапно выстрелом был ранен в грудь один из гвардейцев. Второй не заметил этого, так как был уже впереди, а д'Артаньян замыкал отступление. Не желая оставлять раненого, гасконец взвалил его себе на плечи. Не успел он сделать и пары шагов, как прозвучал выстрел, но не со стороны бастиона: стреляли откуда-то из-за угла. Потом – еще один. Гвардеец, которого тащил д'Артаньян, был убит одним из этих выстрелов. Сообразительному гасконцу было этого достаточно: он упал на тело гвардейца после второго выстрела, упал, не выпуская шпагу из рук, и притворился мертвым. И тотчас, над бруствером показались две головы: д'Артаньян узнал своих солдат. Убийцы приблизились к неподвижно лежавшему юноше, даже не потрудившись перезарядить свои ружья, и д'Артаньян немедленно этим воспользовался: он одним прыжком вскочил на ноги. Один бандит попытался было нанести ему удар, пользуясь ружьем, как дубиной, но д'Артаньян увернулся, открыв ему, таким образом, дорогу, по которой тот и бросился в сторону бастиона. Далеко он не убежал: по нему открыли огонь и раздробили ему плечо. Второй бандит получил удар шпагой д'Артаньяна, и свалился с проколотым бедром. Д'Артаньян приставил острие шпаги к его горлу. Бандит: Не убивайте меня, господин офицер! Я расскажу вам все! Д'Артаньян: Вряд-ли твой секрет стоит того, чтобы я оставил тебя в живых! Бандит: Стоит, стоит, не сомневайтесь, господин офицер! Д"Артаньян: Кто поручил тебе убить меня? Бандит: (задыхаясь от страха и боли) Женщина! Я не знаю ее, но ее зовут миледи. Так называл ее мой товарищ, который был со мной. Д'Артаньян: И во что она оценила мою жизнь? Бандит: В сто луи. У моего напарника есть в кармане письмо, оно имеет для вас большое значение. Д'Артаньян: (усмехаясь). Да, дорого же она меня ценит! Но я пощажу тебя с одним условием: принеси мне это письмо! Бандит: Но это просто другой способ убить меня: там же откроют огонь снова! Д'Артаньян: Вот и выбирай, какая смерть тебе больше подходит: от их огня или моей шпаги. (и для большей убедительности он чуть прижал лезвие к горлу негодяя. Показалась капля крови.) Бандит: (дрожа, как осиновый лист) Пощадите меня! Ради той дамы, что вы любите, она не умерла, она жива! Д'Артаньян: (оторопев) Откуда тебе это известно? Бандит: Письмо! Письмо, что у моего товарища! Д'Артаньян: Сам видишь, что это письмо для меня важно! Давай, шевелись! ( и он слегка ударил шпагой плашмя поднявшегося на ноги солдата. Тот заковылял вперед, подвывая от страха, и едва передвигая ноги). Д'Артаньян: (которому надоело смотреть на действия полумертвого от страха человека) Вот тебе разница между храбрым и трусом: я сам пойду за письмом. Добравшись до траншеи, где ползком, а где короткими перебежками, Д'Артаньян добрался до раненного солдата, взвалил его себе на плечи, как прикрытие, и, не успел он пройти и нескольких шагов, как удар и крик возвестили ему, что первый бандит спас ему жизнь. Добравшись до траншеи, юноша обыскал бандита. Кошелек с деньгами он отдал раненному, игральные кости и стаканчик выкинул, и, наконец, в бумажнике обнаружил письмо. " Вы потеряли след этой женщины, и она теперь в полной безопасности в монастыре. Вы упустили женщину, постарайтесь не упустить мужчину. У меня длинная рука, и вы дорого заплатите за те сто луи, что получили от меня" Д'Артаньян: (опуская письмо) Это ее почерк. Так что она вам приказала насчет той молодой женщины? Бандит: Мы должны были похитить ее у заставы Ла Вилетт и привезти в особняк на Королевской площади. Д'Артаньян: (дрожа от мысли о мстительности миледи) Да, это именно ее дом. Но Констанс жива! Королева сумела ее разыскать! (потом, повернувшись к раненому бандиту) Пойдем. Обопрись на мою руку. Бандит: Вы хотите отправить меня на виселицу? Д'Артаньян: Я же сказал тебе, что дарю тебе жизнь! И они отправились в лагерь, где д'Артаньяна уже считали погибшим. Его появление вызвало бурю восторга.
Стелла: Глава 12. К д'Артаньяну, в одиночестве коротавшему время между караулами и вылазками, примчался в палатку Планше с каким-то письмом в руках. Д'Артаньян: Ничего не слышно, Планше, насчет моих друзей? Что говорят, король скоро будет? Планше: Говорят, Его величество уже чувствует себя лучше и скоро будет здесь. А вам письмо, сударь, но это почерк ни господина Атоса, ни господина Арамиса. Д'Артаньян: А ты что, знаешь почерк моих друзей? Планше: А как же, пришлось видеть. У меня глаз зоркий, я их не спутаю! У господина Атоса почерк острый, решительный, а господин Арамис словно бисеринки нанизывает. Д'Артаньян: (распечатывая письмо) А Портос? Планше: (со смехом) А он не стал бы писать: сам бы явился. Д'Артаньян: Планше, ты прав: письмо от трактирщика господ мушкетеров. Вот что он пишет, послушай! "Господин д'Артаньян! Г.г.Атос, Портос и Арамис устроили у меня пирушку и славно повеселились, но при это так нашумели, что г-н комендант заключил их под стражу на несколько дней. И, тем не менее, я выполняю данное мне приказание, и высылаю вам двенадцать бутылок моего анжуйского вина, которое пришлось им весьма по вкусу. Они просят вас выпить это вино за их здоровье. Остаюсь, сударь, покорным и почтительным слугой, Годо, трактирщик г.г. мушкетеров." Д'Артаньян: Ну, наконец-то! Значит, они помнят обо мне, когда веселятся, как помню я о них, когда унываю. Я выпью за них с радостью, но только не один, а в доброй компании. Пирушку назначили на послезавтра, и Планше, вздохнув, утащил все бутылки в походный буфет. Наступил день пирушки: стол ломился от яств, Планше прислуживал за столом, ему помогал лакей одного из приглашенных, Фурро, а Бризмон (солдат, покушавшийся на д'Артаньяна) переливал вино из бутылок в стеклянные графины, сливая остатки в стакан, к которому он периодически прикладывался. Гвардейцы и д'Артаньян уселись за стол и только приступили к трапезе, как прогремели пушечные выстрелы. Все схватились за шпаги и выскочили наружу, и поняли: прибыл король. Со всех сторон неслось: "Да здравствует король! Да здравствует кардинал!" Появление короля, который прибыл с подкреплением, со всей своей свитой, и десятью тысячами солдат, вызвало настоящий ажиотаж. Впереди и позади короля ехали его мушкетеры, и д'Артаньян встретился с глазами со своими друзьями. Как только церемония въезда закончилась, и король расположился в приготовленном для него и его свиты помещении, мушкетеры оказались свободны и друзья обнялись. Д'Артаньян: Как же вовремя, черт возьми, вы приехали! Еще ничего не успело остыть! Портос: (принюхиваясь) Кажется, мы пируем? Арамис: Надеюсь, дам не будет? Атос: А в вашей дыре вообще есть приличное вино? Д'Артаньян: То есть как: есть ли вино? У меня есть ваше вино, дорогой друг! Атос: (удивленно) Наше вино? Д'Артаньян: Ну да, то самое, что вы прислали нам. Вы что, забыли, что прислали нам вино с анжуйских виноградников? То самое, которое вы предпочитаете всем остальным. Атос: Только если у меня нет ни шампанского, ни шамбертена. Д'Артаньян: Придется вам в этот раз удовольствоваться анжуйским. Атос: Я понимаю, о каком вине вы говорите, но я не посылал вам никакого вина. Портос: (заранее облизываясь) Так вы лакомка, д'Артаньян! Выписали вино! Д'Артаньян: Да ничего я не выписывал: это вино вы мне прислали. Вернее, оно мне было прислано от вашего имени. Атос: (обращаясь к Портосу и Арамису) Кто-нибудь из вас посылал вино? Я – не посылал. А вы? Портос и Арамис: Нет! Д'Артаньян: Это сделал ваш трактирщик, Годо. Портос: (нетерпеливо) Какая разница, кто прислал. Пошли обедать: я умираю от голода и жажды! Атос: Нет, не будем пить вино, которое пришло непонятно от кого! Д'Артаньян: Вот письмо вашего трактирщика, Атос! Атос: (взглянув на письмо) Но это не его почерк! Портос: Письмо подложное! Нас никто не арестовывал! Арамис: (с укором) Как могли вы поверить, что мы нашумели? Д'Артаньян: (побелев) Бежим скорее! У меня возникло подозрение: это опять месть той женщины! Атос: Ты пугаешь меня! Друзья бросились бежать и первое, что увидели, войдя в столовую, это был Бризмон(так звали неудавшегося убийцу д'Артаньяна), который на полу корчился в муках. Планше и Фурро пытались помочь ему. Бризмон: А, явились! Вы специально дали мне это вино! Вам нужно было отравить меня! Д'Артаньян: Да нет же,.. честное слово, клянусь вам, что вы ошибаетесь.. У меня и в мыслях не было подобного, клянусь! Бризмон: Вы пообещали мне… сохранить жизнь… вы обманули… бог вас покарает…Господи, пошли ему такие же мучения! Д'Артаньян: (бросаясь к нему) Я сам собирался пить это вино! Я не знал, что оно отравлено! Бризмон: (затухающим голосом) Я…не верю…вам… ( взгляд его останавливается, пена, пузырящаяся на губах, лопается, по телу проходит судорога) Атос: Ужасно.. это ужасно! Портос с наслаждением бьет бутылки, Арамис распоряжается насчет духовника. Д'Артаньян: Друзья мои, вы еще раз спасли мне жизнь. Господа (обращаясь к приглашенным гвардейцам), вы сами понимаете, что ни о каком продолжении обеда не может быть речи. Я прошу вас хранить молчание о том, что произошло: слишком важные особы могут быть замешаны в этой истории, а последствия падут на наши головы. Лучше перенесем нашу пирушку на другой день. Гвардейцы учтиво откланялись. Друзья и слуги остались одни. Планше: (трясясь от страха) Выходит, я счастливо отделался… Д'Артаньян: Так ты, бездельник, собирался пить мое вино? Планше: За здоровье короля! Самую малость, сударь! А Фурро сказал, что меня зовут. Фурро(у него зубы стучат) Я сам хотел выпить… без помехи. Атос: Давайте уйдем из этой комнаты. Соседство с покойником, да еще погибшим насильственной смертью, не располагает к трезвому размышлению. Слуги пусть позаботятся о теле. Друзья перешли в другую комнату. Атос: Хозяин, где у вас тут колодец? И отвари нам яйца всмятку – так мы будем гарантированы от яда. (и он отправился за водой, не доверяя это никому из обслуги.) Д'Артаньян: (подождав, пока Атос вернется с кувшином, полным воды, рассказал о покушении и о найденном у убийце письме ) Как видите, мой дорогой, это война не на жизнь, а на смерть. Атос: (качая головой) Вижу. Вы думаете, что это она? Д'Артаньян: Я уверен в этом! А вы что, все еще сомневаетесь? Атос: Признаюсь - да! Д'Артаньян: (понизив голос) А лилия на плече? Откуда она? Атос: Это англичанка, заклейменная за какое-то преступление во Франции. Д'Артаньян: Атос, уверяю вас: это ваша... (Атос делает ему знак замолчать). Атос: Я все же думаю, что та – умерла. Я так хорошо повесил ее… Д'Артаньян: Но что же делать? Атос: Так жить, как под дамокловым мечом, нельзя. Надо найти выход. Д'Артаньян: (вскакивая) Но какой? Атос: Сядьте. Успокойтесь, прежде всего. Постарайтесь увидеться с ней и договориться: "Мир или война" Вы даете слово дворянина, что никогда никому не скажете о ней ни слова, ничего не предпримете против нее. Она, со своей стороны, клянется, что не будет вам вредить. Если она не согласна, вы дойдете до канцлера, до короля, ославите ее при дворе, где она принята, предадите ее суду, найдете палача для нее, а если эти угрозы не возымеют действия, вы поклянетесь, что убьете ее, как бешеную собаку под забором. Д'Артаньян: Согласен, но как с ней увидеться? Атос: Время предоставит вам возможность. Тот, кто умеет ждать, может рассчитывать на двойной выигрыш. Д'Артаньян: Ждать, когда окружен убийцами и отравителями… (он грустно улыбнулся) Ну, мы мужчины, куда ни шло, но она! Атос: (с недоумением) Кто "она"? Д'Артаньян: Констанс! Атос: Господи, я и забыл, что вы влюблены! Ничего, Бог вас хранил до того, сохранит и в дальнейшем! Арамис: Но вы ведь знаете из того письма, что нашли у второго из убийц, что она в монастыре. А там совсем не так плохо, и, лично я, как только кончится осада… Атос: (тихонько) Ну, это нам знакомо: он давно не получал письма от своей возлюбленной. (громко) Да, любезный друг, мы знаем, что ваши помыслы устремлены к религии. Арамис: Я только временно состою в мушкетерах. Портос: А как по мне, то все очень просто: как только кончится осада, мы похитим вашу милую из монастыря! Д'Артаньян: (вздыхая) Только бы знать еще, из какого ее похищать… Атос: Ее туда определила королева? Вот через маркизу, герцогиню, принцессу Портоса можно будет узнать… Портос: Тсс! Я думаю, что она – кардиналистка. Арамис: (краснея) В таком случае, я берусь получить эти сведения. Атос: (улыбаясь) Каким образом? Арамис: Через духовника королевы, с которым я очень дружен.
Стелла: Глава 13. Окрестности Ла Рошели. Ночь. На дороге, ведущей из Ла Жарри появляются три всадника. Едут не спеша, закутавшись в плащи, держа пистолеты наготове. Могучие боевые кони, вороные, и потому особенно впечатляющие своей массой в потемках, выдают принадлежность к мушкетерской роте. Лиц всадников не видно: шляпы, надвинутые на глаза, бросают тень на все лицо. Единственное светлое пятно – это голубое перо на одной из шляп. В свете появляющейся в разрывах туч луны, оно кажется серебряным. Несколько минут спустя слышен топот лошадей где-то неподалеку. Мушкетеры останавливаются на дороге, смыкают ряд, и в массе лошадей и всадников трудно понять, сколько их на самом деле. Только тихо позвякивает сбруя, когда кто-то из лошадей переступает ногами. На дороге, в полусотне шагов от них, остановились два всадника, совещаясь между собой. Это показалось мушкетерам подозрительным, и, о чем-то пошептавшись с товарищами, один из них выехал вперед. Голосом звучным и уверенным, который выдал Атоса, он спросил: Атос: Кто идет? Всадник: А вы кто такие? Атос: Это не ответ! Кто идет? Отвечайте, или мы будем стрелять! Второй всадник: (голосом, привыкшим повелевать) Не советую, господа! Атос: (чуть осаживая коня, и заставляя его вернуться к товарищам. Приглушенно) Это какой-то старший офицер, который совершает ночной объезд. Что нам делать, господа? Второй всадник: Кто вы такие? Отвечайте, или вы пожалеете о своем неповиновении! Атос: Королевские мушкетеры. Всадник: Какой роты? Атос: Роты де Тревиля. Всадник: Приблизьтесь на установленное расстояние, и доложите мне, что вы делаете здесь в такой поздний час. Троица приблизилась, поубавив спеси: что не говори, а они налетели на кого-то из высшего начальства. Атос сделал знак товарищам и выехал вперед: переговоры предстояло вести ему. Атос: (с достоинством) Прошу прощения, господин офицер, но мы не знали, с кем имеем дело и были начеку. Всадник): (прикрывая лицо полой плаща, переброшенной через плечо) Ваше имя? Атос: (с раздражением) Однако же, сударь, прошу вас привести доказательства того, что вы имеете право задавать мне вопросы! Всадник: (приоткрывая лицо) Ваше имя? Атос: (изумленно) Господин кардинал! Кардинал: Ваше имя? Атос: (кланяясь) Атос. Кардинал: (подзывая к себе своего спутника) Эти три мушкетера будут сопровождать нас. Я не хочу, чтобы в лагере стало известно, что я уезжал, а если они поедут с нами, мы можем быть уверены в их молчании. Атос: (реагируя на услышанные слова) Мы дворяне, Ваша светлость. Возьмите с нас слово и ни о чем не беспокойтесь. Мы, благодарение богу, умеем хранить тайны! Кардинал: (резко вскинул голову при первых же словах Атоса и пристально посмотрел тому прямо в глаза. Выглянувшая луна осветила всю группу) У вас тонкий слух, господин Атос. Выслушайте, что я вам скажу: я прошу вас сопровождать меня исключительно заботясь о своей безопасности, а не потому, что не доверяю вам. Ваши спутники – это господа Портос и Арамис? Атос: Да, Ваше высокопреосвященство. Кардинал: Ваши спутники, это господа Портос и Арамис? (двое последних подъехали поближе, держа шляпы в руках) Я знаю вас, господа, хоть вы и не принадлежите к числу моих друзей. Но я знаю, что вы храбрые и честные дворяне, и что вам можно довериться. Окажите мне честь сопровождать меня, и тогда у меня будет охрана, которой позавидовал бы и Его величество. Мушкетеры ответили поклоном, склонившись к шеям своих лошадей. Атос: Клянусь, вы хорошо делаете, Ваше высокопреосвященство, что берете нас с собой: дорогой мы встретили несколько опасных личностей и даже поссорились с ними в "Красной голубятне". Кардинал: Даже так? А из-за чего была ссора? Вы знаете, я не любитель ссор. Атос: Именно поэтому я и беру на себя смелость предупредить Вашу светлость о том, что произошло, иначе эта история может быть подана в ином свете. Кардинал: А последствия? Атос: Арамис получил легкий удар шпагой в руку, что не помешает ему пойти в бой. Кардинал: А другая сторона? Вы не из тех людей, кто оставляет противника безнаказанным. Будьте откровенны: ведь у меня есть право исповеди: некоторые удары вы же вернули обратно? Атос: (неохотно) Я даже не прикоснулся к шпаге: я просто выкинул противника в окно. (с сомнением) Кажется, при падении он сломал себе ногу. Кардинал: Ага! А вы, господин Портос? Портос: Я знаю, что дуэли запрещены. Поэтому я воспользовался скамьей и ей разбил своему противнику плечо. Кардинал: Так, так… А вы, господин Арамис? Арамис: У меня самый мирный нрав, Ваше высокопреосвященство, я вообще собираюсь после осады постричься в монахи. Я удерживал товарищей, пока не получил предательский удар в руку. Тут уж мое терпение истощилось и я тоже выхватил шпагу. Противник сам наткнулся на нее, бросившись в атаку. Его унесли с остальными, если я не ошибаюсь. Кардинал: Черт возьми!!! Три человека выбыли из строя из-за трактирной ссоры! Вы не шутите. А из-за чего ссора возникла? Атос: Из-за женщины. Эти негодяи увидели, что в гостиницу прибыла какая-то дама и хотели вломиться к ней. Кардинал: (с заметным беспокойством) С какой целью? Атос: (неохотно) С целью совершить насилие. Они же были пьяны. Кардинал: А эта дама молода и красива? Атос: Мы не видели ее. Кардинал: (успокаиваясь) Ах, вы не видели ее? Ну, прекрасно! Вы хорошо сделали, что вступились за нее, я сам сейчас еду туда же, и все узнаю из первых рук. Атос: (гордо выпрямившись) Ваша светлость, мы дворяне, и лгать не стали бы даже ради спасения жизни. Кардинал: (пристально глядя на мушкетера) Да никто и не сомневается в вашей правдивости, господин Атос. А эта дама была одна? Атос: (презрительно) В комнате с ней был мужчина, но, раз он не вышел на шум, значит, он трус! Кардинал: (с протестующим жестом) "Не судите опрометчиво!" учит нас Евангелие. А теперь довольно. Следуйте за мной. Харчевня " Красная голубятня" к приезду кардинала с конвоем была темна и пуста: хозяин спровадил всех. Кардинал остановил конвой шагах в десяти от харчевни, подъехал к дверям и постучал условным стуком. Тут же появился закутанный в плащ человек, перебросился с кардиналом несколькими словами, вскочил на привязанную тут же лошадь, и поскакал по дороге, ведущей и на Париж. Кардинал: (поворачиваясь к мушкетерам) Вы сказали мне правду, господа, и я, насколько это от меня будет зависеть, постараюсь, чтобы наша встреча принесла вам пользу. Следуйте за мной. Они вошли в трактир, а кардинал, бросив поводья своему гвардейцу, обратился к трактирщику, который так и не узнал в нем кардинала: просто офицер приехал повидаться с дамой. Кардинал: У вас не найдется комнаты, где бы эти господа могли меня подождать и погреться у камина? Трактирщик: (распахивая дверь комнаты) Здесь господам будет удобно: у нас новый камин вместо печки поставили. Кардинал: Господа, я задержу вас на полчаса. Подождите меня здесь. (и он, оставив друзей, быстро поднялся на второй этаж.)
Орхидея: Наверное у меня глюки. Но мне вдруг показалось, что про камин кардинал сказал не случайно и сам хотел, чтобы его разговор с миледи мушкетёры подслушали. И даже в "Красную голубятню" позвал их с собой не случайно. Раньше и при чтении романа у меня не возникало такой гипотезы, а тут оно как-то ярче прорисовалось.
Стелла: Это маловероятно,Орхидея, хотя было бы весьма заманчиво с точки зрения отношений миледи-Ришелье. Кардиналу нужно было, чтобы она убрала Бэкингема. А черт знает эту компанию - она же ему симпатизировала, они его могли и предупредить. Вот опосля устранения он бы запросто мог устроить такое "прослушивание". с последующим устранением уже самой миледи. Но Атос не зря сказал, что его англичанин мало интересует: он враг и цена его - пустая бутылка. Другое дело - д'Артаньян и все, что с ним связано. Конечно, Ришелье бывал в харчевне не раз и знал, что там меняют печь на камин. Но устраивать прослушку... Разве, чтобы компания приняла к сведению... (если что?) Это я вслух размышляю. Хотя нет, не мог он так поступить: тогда он не стал бы давать расписку: это государственное дело, эта записка его компрометировала, ему свидетели такого разговора - это скандал. Такое доверие врагам - это уже нечто изощренно-иезуитское.
Стелла: Глава 14. Трактирщик внес в комнату, где расположились друзья, вино и стаканчик с костями. Портос и Арамис стали лениво перекидываться костями, а Атос, заложив руки за спину, прогуливался неспеша от стенки к стенке и размышлял. Прогуливаясь, он проходил мимо трубы полуразобранной печки, и всякий раз, ему чудилось, что он слышит какие-то голоса. Наконец, он задержался около трубы: ему показалось, что он слышит знакомый голос; он прижался ухом к трубе, сделав знак товарищам замолчать. Кардинал: Дело это важное! Присядьте, миледи, и побеседуем. Атос: (шепотом) Миледи! Миледи: Я слушаю, монсеньор, с величайшим вниманием. Кардинал: Небольшое судно поджидает вас около устья Шаранты, у форта Ле Пуэн. Оно снимется с якоря завтра утром. Миледи: Чтобы успеть, мне надо выехать сегодня вечером? Кардинал: Сразу после моего ухода, как только получите мои указания. Я даю вам двух человек для охраны. Я выйду первым, подождите полчаса и уходите тоже. Миледи: Ваша светлость, вернемся к моему поручению. Я хочу получить точные указания, чтобы избегнуть любой оплошности. Возникла пауза, во время которой мушкетеры притащили себе стулья и устроились подслушивать с комфортом рассевшись вокруг остатков печной трубы. Камера, тем временем, перемещается на второй этаж, где кардинал и миледи хранят молчание, обдумывая каждый свой ход. Кардинал, одетый в цивильный костюм, сидит за столом, миледи, в амазонке, одетая для дальней поездки верхом, сидит в позе пансионерки, сложив руки на коленях и потупя взор. Кардинал: Вы поедете в Лондон, где навестите герцога Бэкингема… Миледи: (бросив взгляд исподлобья) Осмелюсь вам заметить, Ваше высокопреосвященство, что герцог считает меня причастной к делу об алмазных подвесках и относится ко мне с недоверием. Кардинал: В этот раз вы явитесь к нему, как посредница: открыто и честно. Миледи: (с двусмысленной улыбкой) Открыто и честно… Кардинал: (с нажимом) Открыто и честно! Это открытые переговоры! Миледи: Я в точности исполню ваши указания. Кардинал: Вы явитесь к герцогу от моего имени. Вы скажите ему, что мне известны все его приготовления, и на кону честь и свобода королевы: как только он сделает первый шаг, я погублю ее. Миледи: Он поверит этой угрозе? Кардинал: У меня есть доказательства. Миледи: Я должна буду представить герцогу эти доказательства, чтобы он смог оценить их. Кардинал: Речь идет о донесении Буа-Робера о свидании у супруги коннетабля во время бала-маскарада. Бэкингем туда предполагал явиться в костюме Великого Могола, который он купил у герцога де Гиза за три тысячи пистолей. Под этим костюмом у него был костюм Белой Дамы. На случай, если что-то пойдет не так, он собирался выдать себя за привидение. Миледи: Что еще? Кардинал: Еще? Подробности его похождения в Амьене. Я велю их описать в виде романа с картой и портретами. Миледи: Я скажу ему это. Но это не все? Кардинал: Есть еще Монтегю у меня в плену: под пыткой он скажет даже то, чего не знает. И еще: Бэкингем в спешке забыл на острове Рэ письмо герцогини де Шеврез, которое сильно порочит королеву и доказывает, что она состоит в заговоре с врагами Франции. Вы запомнили все? Миледи: (загибая пальцы) Судите сами, Ваше высокопреосвященство: бал у супруги коннетабля, ночь в Лувре, вечер в Амьене, Монтегю, письмо герцогини. Кардинал: Верно, миледи. У вас прекрасная память. Миледи чуть склонила голову, потом встала и прошлась по комнате. Длинный шлейф ее амазонки прошелестел шелковой нижней юбкой, как хвост змеи. Она остановилась у камина, от которого вниз шла труба: та самая, у которой этажом ниже подслушивали мушкетеры. Казалось, ей не передалась уверенность кардинала. Миледи: А если он не уступит, не смотря на все доводы. Кардинал: (с горечью) Герцог влюблен как безумец, вернее – как глупец. Если он будет знать, что война будет стоить чести его даме, а может – и свободы, он призадумается, уверяю вас! Миледи: (настойчиво) А если он не отступит? Кардинал: Будет упорствовать? Миледи: Да! Кардинал: Тогда мне придется уповать на одно из тех событий, которые меняют лицо государства. Миледи: Если бы вы мне напомнили одно из таких событий, я бы разделила вашу уверенность. Кардинал: Припомните, что произошло, когда славной памяти король Генрих 4 собирался вторгнуться в во Францию и Италию, чтобы с двух сторон ударить по Австрии. Миледи: Монсеньор изволит говорить об ударе кинжалов на улице Медников? Кардинал: Именно… Миледи: А Ваше высокопреосвященство не опасается, что казнь Равальяка держит в страхе тех, кто хотел бы последовать его примеру? Кардинал: В любом, раздираемом религиозными противоречиями государстве, найдутся фанатики, мечтающие стать мучениками. Миледи: И? Кардинал: (непринужденно) Всегда найдется женщина, за которую надо отомстить. Миледи: Вы правы, Ваше высокопреосвященствоМиледи: (холодно) Такая женщина может сыскаться. Кардинал: Вложи она кинжал в руку такого Равальяка, она спасла бы Францию. Миледи: Она оказалась бы сообщницей убийцы. Кардинал: А разве стали достоянием гласности сообщники Равальяка или Клемана? Миледи: Они стояли слишком высоко. Не для всякого сожгут палату суда, монсеньор! А я всего лишь леди Кларик. Кардинал: (вскакивая в свою очередь) Вы правы! Так чего бы вы хотели? Миледи: Приказ, подтверждающий, что все, что я делаю, это – на благо Франции. Кардинал: Прежде надо найти женщину, которая бы хотела отомстить герцогу. Миледи: (с непередаваемой иронией) Она найдена. Кардинал: Затем надо найти того презренного фанатика, который согласится послужить орудием божественного правосудия. Миледи: (уверенно) Он найдется! Кардинал: Вот тогда и придет время получить такой приказ, о котором вы просите. Последние слова кардинала вызвали на лице женщины странное выражение, которое она поспешила скрыть от собеседника, отвернувшись к камину. Что-то хищное проступило в точеных чертах, губы превратились в тонкую ниточку, резко обозначились скулы, глаза вспыхнули недобрым огнем. Впрочем, это длилось секунду, и когда миледи повернулась к Его высокопреосвященству, зябко поводя плечами и растирая окоченевшие пальцы, он ничего не заметил. Разве что приписал эту невежливость женскому капризу. Миледи: Вы правы, Ваше высокопреосвященство, я ошиблась, считая, что моя миссия состоит не только в силе убеждения теми доводами, что вы мне перечислили. Итак, я должна постараться убедить его светлость милорда в том, что он должен к ним прислушаться, иначе объект его любви ждет позор и ссылка. Это все, что мне предстоит, не так ли? Кардинал: (сухо) Да, так. Миледи: (делая вид, что не замечает его тона) А теперь, когда мы решили вопрос с вашими врагами, не будет ли мне позволено поговорить о моих? Кардинал: (чуть приподняв брови) так у вас есть враги? Миледи: (сдерживая ярость) Да, и вы, Ваша светлость должны поддержать меня, потому что я их приобрела на службе у Вас! Кардинал: (делая вид, что заинтересовался) Так кто они? Миледи: Во-первых, некая мелкая интриганка Бонасье. Кардинал: Она в тюрьме в Манте. Миледи: Была. Ее перевели в монастырь по приказу короля. Куда – мне не удалось узнать. Кардинал: (начинает постукивать пальцами по столу – разговор его утомляет, он спешит отделаться от своей помощницы поскорее) Я узнаю это и сообщу вам. Миледи: Заранее признательна вам, Ваша светлость. Но, кроме нее, у меня есть враг более серьезный, более опасный: ее любовник. Кардинал: Назовите его. Миледи: ( с прорвавшейся ненавистью) О, его имя хорошо вам известно: это человек, не раз расстраивавший ваши планы, человек, постоянно оказывающийся замешанным во все дворцовые интриги, человек, сорвавший историю с подвесками… это… Кардинал: А-а, я знаю, о ком вы говорите. Миледи: Я говорю об этом негодяе д'Артаньяне! Кардинал: Он смельчак! Миледи: Вот потому я и говорю, что его следует опасаться. Кардинал: Нужны доказательства его связи с Бэкингемом. Миледи: Я раздобуду сколько угодно доказательств! Кардинал: Тогда все просто: я посажу его в Бастилию. Миледи: А потом? Кардинал: (глухо) Для тех, кто попадает в Бастилию, нет никаких "потом". Черт возьми, если бы от моих врагов было бы так же легко избавиться, как от ваших! Миледи: (вспомнив, что она красивая женщина, обольстительно улыбается) Ваша светлость, давайте меняться: жизнь за жизнь, человека – за человека. Отдайте мне этого – я отдам вам того, другого. Кардинал: Не знаю, не желаю знать, что вы хотите этим сказать, но почему бы мне не сделать вам любезность тем более, что этот д'Артаньян, как вы утверждаете, бесчестный человек, дуэлист и изменник. Дайте мне бумагу, перо и чернила. Кардинал пишет, а камера вновь уходит на первый этаж, к мушкетерам. Атос: (делая знак товарищам встать и отойти в сторону, что они с неохотой и исполняют) Потос: Ну, что тебе надо, что ты не даешь нам дослушать? Атос: (шепотом) Тише! Мы узнали все, что нужно. Если хотите, слушайте дальше, но мне надо уехать. Портос: А если кардинал спросит, куда ты подевался? Атос: Скажете ему, что я уехал вперед, чтобы проверить, насколько опасна дорога. Я скажу об этом оруженосцу кардинала. Остальное – мое дело, не беспокойся. Арамис: Будьте осторожны! Атос: Я умею себя держать в руках. Атос спокойно вышел из трактира, пошептался с кардинальским оруженосцем, сел на своего коня, осмотрел свой арсенал, взял в зубы шпагу, и поехал по дороге к лагерю. Кардинал, выходя из трактира, тут же отметил отсутствие Атоса, не найдя его рядом с играющими в кости друзьями. Прихватив их, кардинал уехал в свою ставку, выслушав объяснение, что Атос поехал вперед инспектировать дорогу.
Стелла: Глава 15. Атос проехал, не спеша, шагов сто, потом, убедившись, что его никто не видит, свернул с дороги в подлесок, соскочил с коня, и стал ждать, пока не увидел, что по дороге едет кардинал со своей охраной. Группа ехала рысью, кони мелькали за деревьями. Атос зажимал ноздри своего коня, не давая ему ржать: кобылу Арамиса тот готов был поприветствовать всегда. Он дал им скрыться, и галопом вернулся к харчевне, зашел в нее и, увидев хозяина, направился прямо к нему. Атос: Мой начальник забыл сообщить одну важную вещь даме со второго этажа. Он послал меня исправить это упущение. Хозяин: Пройдите, Она еще наверху. Атос пошел наверх, неслышно ступая по лестнице, и стараясь, чтобы скрип ступеней не потревожил миледи. Она как раз подвязывала ленты шляпы, когда он вошел в комнату и закрыл за собой дверь на засов. Лязг засова заставил миледи обернуться. Сейчас она стояла спиной к свету, и Атос не мог видеть ее лица, зато, когда она отодвинулась, пытаясь разобрать, какой посетитель явился к ней, его закутанная в плащ фигура, с надвинутой на глаза шляпой, напугала ее. Миледи: Кто вы, что вам нужно? Атос: (откинув полы плаща и сдвинув шляпу на лоб, подошел к ней почти вплотную) Узнаете вы меня, сударыня? Миледи: (подавшись вперед и впившись взглядом в его лицо, рассматривает его, не веря себе, потом резко отпрянула назад) Граф де Ла Фер!? (отступает к стене) Атос: (пытается иронизировать, но голос у него такой хриплый, что интонации не прослушиваются) Да, миледи, граф де Ла Фер нарочно явился с того света, чтобы иметь удовольствие вас видеть. (подвигает ей стул) Присядем же и побеседуем, как выражается господин кардинал. (миледи в таком ступоре, что садится, как автомат, даже не пытаясь возразить). Вы демон, посланный на землю! (неожиданно голос Атоса зазвенел, обретя всю свою гибкость и глубину). Я знаю, что власть ваша велика, но, с божьей помощью, люди побеждают и не таких демонов. (заметив, что она шевельнулась, кладет руку на рукоять кинжала) Вы уже один раз оказались на моем пути. Я думал, что стер вас с лица земли, но или я ошибся… или ад воскресил вас… Миледи застонала, опустив голову на руки. Атос смотрел на нее так пристально, словно хотел проникнуть в самую ее душу. На какие-то секунды наступило молчание, потом мушкетер заставил себя продолжать. Атос: Да, ад воскресил вас, ад сделал вас богатой, ад дал вам другое имя, ад почти до неузнаваемости изменил ваше лицо, но он не смыл ни грязи с вашей души, ни клейма с вашего тела! (миледи вскакивает, сверкая глазами, Атос продолжает сидеть). Вы полагали, что я умер? Я тоже думал, что вас уже нет в живых. А имя Атос скрыло графа де Ла Фер, как имя леди Кларик скрыло Анну де Бюэль. Не так ли вас звали, когда ваш почтенный братец обвенчал нас? (с горькой иронией) Право, у нас обоих странное положение: мы оба жили до сих пор только потому, что считали друг друга умершими. (вымученно улыбаясь) Ведь воспоминания не так стесняют, как живое существо, хотя иной раз воспоминания терзают душу, не так ли? Миледи: (сдавленным голосом, опираясь спиной на спинку стула) Что привело вас ко мне? Чего вы от меня хотите? Атос: Я хочу вам сказать, что упорно оставаясь невидимым для вас, я не упускал вас из виду. Миледи: Вам что же, известно, что я делала? Атос: Я могу день за днем перечислить вам, что вы делали, начиная с того дня, как вы поступили на службу к кардиналу, и вплоть до сегодняшнего вечера. Миледи пытается улыбнуться, но ей это плохо удается. Атос: (заметив ее попытку, внезапно успокаивается и продолжает спокойным, размеренным тоном) Так слушайте! Вы срезали два алмазных подвеска с плеча Бэкингема, вы похитили госпожу Бонасье, вы, влюбившись в графа де Варда, вместо него впустили к себе господина д'Артаньяна, а затем, думая, что де Вард обманул вас, хотели заставить д'Артаньяна убить его; когда обнаружилась ваша постыдная тайна, вы нашли двух наемников, чтобы убить моего друга. Узнав, что их усилия не достигли цели, вы прислали ему отравленное вино, якобы от его друзей, и, наконец, сидя вот здесь, на моем месте, вы взяли на себя обязательство перед кардиналом Ришелье подослать убийцу к герцогу Бэкингему. Взамен вам было разрешено убить д'Артаньяна. Миледи: (бледнея) Вы сам сатана! Атос: (с кривой усмешкой) Не спорю! Но запомните одно: мне нет дела до убийства Бэкингема: я его не знаю и он – англичанин. (негромко, но с яростью) Но если вы тронете хоть волосок на голове д'Артаньяна, моего верного друга, которого я люблю и охраняю, (внезапно, совершенно спокойно), то, клянусь памятью моего отца, преступление, которое вы совершите, будет последним! Миледи: Д'Артаньян жестоко оскорбил меня, (глухо) д'Артаньян умрет! Атос: (внезапно расхохотавшись, отчего миледи вздрогнула, и с недоумением уставилась на него. Она знала Атоса, но эта веселость была для нее полной неожиданностью). Разве в самом деле возможно оскорбить вас, сударыня? Он вас оскорбил, и он умрет? Миледи: Он умрет! Сначала она, потом он. Атос замер, чувствуя, как у него темнеет в глазах. Перед ним закружились картины прошедшего: упоительные ночи вперемежку с балами, где блистала юная Анна; несущиеся по лесу охотники, всадница, летящая впереди него на белой кобыле. В ушах звучал испуганный вскрик и собственный крик, когда он понял, что видит на ее плече. Все вокруг колебалось и плыло, качалось перед глазами тело жены, вздернутой на отрезанных поводьях, ее выпученные глаза не давали ему отвести взгляд, уводили куда-то вглубь, в пропасть, откуда не было возврата. Мелькнуло лицо д'Артаньяна, белое, с мертвыми глазами и всклоченными волосами, с темной дырой посреди лба. Этого оказалось достаточно: мушкетер провел по лицу рукой, приходя в себя. Миледи настороженно следила за каждым его движением: словно читала, что происходит у него в душе. Завороженная этим наблюдением она даже не сделала попытки бежать. Атос встал и выхватил пистолет, и тут она поняла, что он не отступит. Прижалась к стене, волосы ее разметались, она похожа стала на Горгону, изо рта рвалось звериное рычание. Видя перед собой уже не женщину, а смертельного опасного зверя, Атос и действовал соответственно: он поднял пистолет, почти касаясь дулом ее лба и со спокойной, непоколебимой решимостью человека, готового ни перед чем не останавливаться, заговорил: Атос: Сударыня, вы сию же минуту отдадите мне бумагу, которую подписал кардинал, или, клянусь жизнью, я пущу вам пулю в лоб! Миледи не пошевелилась, хотя ясно читала в его глазах страстное желание убить ее. Атос: Даю вам секунду на размышление! (внезапно черты его лица исказились) Миледи: (быстро доставая из-за корсажа бумагу) Берите и будьте прокляты! Атос: (взял бумагу, засунул пистолет за пояс, и поднеся письмо к лампе, прочитал, сам не веря в то, что предстало его глазам) " То, что сделал предьявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства. 5 августа 1628 года" Ришелье" Атос: (закутываясь в плащ и надев шляпу) А теперь, когда я вырвал у тебя зубы, гадюка, кусайся, если можешь! Он вышел не оглянувшись. Миледи продолжала стоять, все еще не до конца осознавая свое поражение. Теперь она снова была женщиной, а не диким зверем. Слезы кипели у нее наглазах, но тут же и высыхали на пылающих щеках. Губы шевелились, произнося проклятия, но постепенно она успокоилась: не время было мстить, ее ждало поручение, после которого она сможет разделаться уже со всеми. И граф де Ла Фер, ее неожиданно возникший из небытия муж, ответит так, как ответит ей сам д'Артаньян: мучительной смертью. Миледи: За смерть Бэкингема ответите вы, господин граф. Атос нагнал кардинала со свитой, получил благодарность за хорошую охрану от самого Ришелье, и, когда друзья остались втроем, наконец, позволил себе сбросить нервное напряжение, в котором находился все это время. Арамис и Портос: Так вот, он подписал бумагу, которую она требовала! Атос: Знаю. Вот эта бумага. Поехали в лагерь: пора отдохнуть и поговорить с д'Артаньяном. Камера показывает, как миледи поднимается на борт судна, отплывающего в Англию.
jude: Вот и сцена охоты появилась. :)
Стелла: Я, когда закончу, напишу, почему так точно приходиться выдерживать текст. Дюма оказался не только драматургом, он запросто мог бы писать и сценарии к кинофильмам. За него придумывать ничего не надо - у него все уже есть.
Стелла: Глава 16, 17. Палатка друзей. Д'Артаньян, явившись по зову Атоса, застает всю компанию в сборе: Портос крутит усы, Арамис молится по молитвеннику в голубом бархатном переплете, Атос размышляет, выстукивая какую-то мелодию на столешнице походного стола. Д'Артаньян: (опуская край палатки) Черт возьми! Надеюсь, вам надо мне сообщить что-то важное, иначе я не прощу вам, что мне не дали отдохнуть после нынешней ночи! Портос: А что вы делали? Д'Артаньян: Брали и разрушали бастион! Жаль, вас там не было, господа! Жаркое было дело! Портос: Мы попали в другое место, где тоже было не холодно! Атос: Тсс! Д'Артаньян: Ого! По-видимому, у вас есть что-то новое? Атос: Арамис, вы, кажется, на днях завтракали у "Нечестивца"? Арамис: Да. Атос: Каково там? Арамис: Я что-то плохо поел: был постный день, а это кальвинистская харчевня и подавали только скоромное. Атос: В морской гавани и вдруг нет рыбы? Арамис: (снова уткнувшись в свой молитвенник) Они говорят, что дамба, которую строит кардинал, всю рыбу гонит в море. Атос: (с чуть заметным раздражением) Да я не о том вас спрашивал, Арамис! Я спрашивал, не потревожил ли вас там кто-нибудь. Арамис: В самом деле: там не было много народу. Для того, что вы намерены рассказать, "Нечестивец" нам подойдет. Атос: Так пойдемте туда: здесь стены точно бумажные. Друзья выходят, д'Артаньян берет Атоса под руку, ни о чем не спрашивая, Арамис и Портос, дружески перешучиваясь, следуют за ними, и компания отправляется завтракать, по пути прихватив Гримо. Светает, но в "Нечестивце" полно посетителей, которые все время сменяются и жаждут пообщаться, тормошат "неразлучных". Те вяло и хмуро отвечают на приветствия. Атос: Полно, друзья! Мы, еще, чего доброго, поссоримся здесь с кем-нибудь, а это нам ни к чему. (хлопает по плечу гасконца) Лучше расскажите нам, Д'Артаньян, как вы провели эту ночь. Кавалерист: (покачиваясь на ногах и держа рюмку водки) Вы сегодня ночью были в траншеях, господа гвардейцы. Сводили счеты с ларошельцами? Д'Артаньян: (глядя на Атоса и не зная, отвечать ли) Были. Атос: (невозмутимо) Ты разве не слышишь, что господин де Бюзиньи делает тебе честь и обращается к тебе? Так расскажи, что произошло сегодня ночью. Господам интересно узнать, как было дело. Швейцарец: (пьющий ром из пивной кружки) Фы фсяли пастион? Д'Артаньян: Да, сударь, нам выпала эта честь. Нам даже удалось пробить в нем брешь, подложив под одним из углов бочонок пороху. Вся кладка расшаталась: бастион не из новых. Драгун: (подходит с гусем, насаженным на саблю) А какой это бастион? Д'Артаньян: Бастион Сен-Жерве: он своим огнем не давал работать нашим землекопам. Драгун: Жаркое было дело? Д'Артаньян: Еще бы! Мы потеряли пять человек, а ларошельцы – девять или десять. Швейцарец: Шерт фосьми! Бюзиньи: Но они попытаются исправить бастион? Д'Артаньян: (пожимая плечами) Вероятно. Атос: Господа, предлагаю пари! Швейцарец: О, пари! Кавалерист: (с интересом) Какое пари? Драгун: Погодите! (укладывая своего гуся на сабле на два тагана, под которыми горел огонь) Погодите, я тоже хочу участвовать. Эй, горе-трактирщик, подставь противень, чтобы не капли жира не потерять с этого драгоценного гуся! Швейцарец: Гусиный шир ошень фкусно с фарентем. Драгун: Вот так! А теперь: перейдем к нашему пари. Мы вас слушаем, господин Атос! Атос: Так вот, господин Бюзиньи, я держу с вами пари, что трое моих друзей и я позавтракаем в бастионе Сен-Жерве и продержимся там час, ровно минута в минуту, как бы не старался неприятель выбить нас оттуда. Портос и Арамис переглянулись и Портос довольно покрутил усы. Д'Артаньян: (на ухо Атосу) Нас там убьют! Атос: Нас еще вернее убьют, если мы не пойдем туда. Портос: Честное слово, это славное пари! Бюзиньи. Я его принимаю! Остается только решить с закладом. Атос: Нас по четыре с каждой стороны. Обед на восьмерых, какой каждый пожелает. Что вы на это скажете? Участники пари: Превосходно! Отлично! Идет! Атос: (подзывая хозяина) Наш завтрак готов? Хозяин: Готов, господа! Атос: Так несите его сюда. (подзывая знаком Гримо и знаком же веля ему упаковать завтрак в большую корзину, что тот и сделал, добавив к нему вино). Хозяин: Где вы собираетесь завтракать? Атос: Не все ли вам равно, если вам заплачено? (и он величественно бросает на столь два пистоля). Хозяин: Прикажете дать вам сдачу, господин офицер? Атос: Нет. Прибавь только две бутылки шампанского, а остальное пойдет за салфетки. Теперь сверим часы, господин Бюзиньи. Поставим ваши по моим или наоборот? Бюзиньи: (доставая свои роскошные часы) На моих – половина восьмого. Атос: У меня – семь тридцать пять. Друзья, с Гримо в арьергарде, не проронив ни слова, и в сопровождении толпы любопытствующих, проследовали по лагерю в направлении к бастиону Сен-Жерве. Только оказавшись за его пределами, д'Артаньян решился потребовать объяснений. Д'Артаньян: А вот теперь, любезный друг, скажите мне, куда мы идем? Атос: (шествуя, словно он гуляет в Люксембургском саду) Как видите, мы идем на бастион. Д'Артаньян: А что мы будем там делать? Атос: Как вам известно, мы будем там завтракать. Д'Артаньян: А почему это нельзя было сделать в "Нечестивце"? Атос: (терпеливо) Потому что нам надо поговорить об очень важных вещах, а в этой харчевне и пяти минут невозможно пробыть без назойливых посетителей, которые приходят, уходят, раскланиваются, пристают с разговорами… На бастион никто не придет мешать нам. Д'Артаньян: Ну, можно было бы найти какое-нибудь укромное место среди дюн или на берегу моря… Атос: (с легким раздражением) Где все бы увидели, как мы разговариваем вчетвером, и кардинал бы знал через четверть часа, что мы держим совет. Арамис: Атос прав. Портос: Было бы неплохо забраться в пустыню, только где ее найти. Атос: Нет такой пустыни, где бы нас не могли не заметить ее обитатели. А мне уже кажется, что и птицы, и рыбы, и кролики – все стали шпионами кардинала! Отступиться от пари мы все равно уже не можем, не покрыв себя позором. Пари не могло быть преднамеренным, никто не угадает его истинной причины. Нам надо продержаться на бастионе час. Либо нас атакуют, либо этого не случится. В любом варианте у нас будет время поговорить, а стены этого бастиона уж точно не имеют ушей. Если нас атакуют, мы, обороняясь, покроем себя славой. Если не атакуют – мы спокойно побеседуем. Как не поверни – все в нашу пользу. Д'Артаньян: Но нам не миновать пули! Атос: Эх, мой милый, неприятельские пули – не самые опасные: вам это известно. Портос: Мне кажется, что наши мушкеты нам бы не помешали! Атос: Вы простак, Портос: зачем нам бесполезная ноша! Портос: (недовольно бурчит) Мне не кажутся бесполезными исправный мушкет и порох с пороховницей, когда передо мной неприятель. Атос: Д'Артаньян сказал, что во время ночной атаки было убито достаточно много народу. Не думаю, что их успели ограбить. Так что все необходимое мы найдем на месте. Арамис: Атос, ты великий человек! Ты все уже просчитал! Гримо, видимо, колебался не менее д'Артаньяна. И тут идет немая сцена. Гримо нагнал Атоса и дернул его за полу. Атос остановился. Гримо знаком спросил, куда они идут. Атос указал ему на бастион. Гримо провел ребром ладони себе по горлу, показывая, что там их ухлопают. Атос безмолвно возвел глаза и руки к небу. Тогда Гримо поставил корзину с завтраком на землю и уселся рядом с ней. Атос вынул пистолет, проверил, заряжен ли он, и приставил к уху лакея. Гримо мгновенно оказался на ногах и, перейдя в авангард, вместе с корзиной оказался первым на бастионе. Друзья последовали за ним, и взобравшись на стены бастиона, наконец, обернулись. У заставы лагеря собралась огромная толпа. Атос снял шляпу, насадил ее на шпагу, и помахал ею в воздухе. В ответ раздался рев приветствий. Бастион был пуст, только с десяток трупов валялись на камнях. Атос: Пока Гримо накроет на стол, мы зарядим ружья. Это не помешает нам беседовать. Покойники нам не помешают. Портос: А не лучше ли их сбросить в ров? Проверив, конечно, что у них пусто в карманах. Атос: Этим потом Гримо займется. Д'Артаньян: Пусть Гримо их обыщет и перебросит через стены. Атос: Ни в коем случае! Трупы нам пригодятся. Портос: Мертвецы? Ты с ума сходишь! Атос: (менторским тоном) "Не судите опрометчиво", говорят Евангелие и господин кардинал. Сколько у нас ружей? Арамис: Двенадцать. Атос: А выстрелов в запасе? Арамис: Около сотни! Атос: Это все, что нам нужно! Зарядим ружья. Это занятие не забрало у них много времени. Они закончили как раз тогда, когда и Гримо закончил накрывать на стол. Атос вручил ему хлеб, парочку котлет и бутылку вина и отправил сторожить на башенку. Атос: Теперь сядем за стол! (молодые люди расселись вокруг расстеленной скатерти по-турецки.) Д'Артаньян: Теперь, когда нас не подслушают, надеюсь, ты поведаешь нам свою тайну? Атос: Господа, я полагаю, что доставлю вам и удовольствие, и славу. Я заставил вас совершить очаровательную прогулку. Вот вам вкусный завтрак, а там – пятьсот человек зрителей, которые считают нас или безумцами, или героями: два разряда глупцов, очень похожих друг на друга. Д'Артаньян: Ну, а тайна? Атос: (отпив глоток и глядя мимо гасконца) Тайна моя заключается в том, что вчера вечером я видел миледи. Д'Артаньян: (рука у него так затряслась, что он поставил свой стакан на землю.) Ты видел твою… Атос: Тсс! Эти господа не посвящены, как вы, в мои семейные дела. Да, я видел миледи. Д'Артаньян: А где? Атос: В двух лье отсюда, в "Красной голубятне". Д'Артаньян: (бледный, как смерть) Я погиб! Атос: (лениво) Не совсем еще. Скорее всего, она уже покинула берега Франции. Д'Артаньян: (шумно выдыхает) Слава Богу! Портос: В конце концов, да кто же она такая? Атос: Очаровательная женщина. (отпивая глоток) Каналья трактирщик! Всучил нам анжуйское вместо шампанского! Да, миледи… так вот, очаровательная женщина, благосклонно отнеслась к нашему другу, а он сделал ей какую-то гнусность, за что она ему и мстит: то подсылает к нему убийц, то пытается его отравить, а вчера выпросила у кардинала его голову. Д'Артаньян: (помертвев) Как это: выпросила? Портос: Это святая правда: мы сами это слышали, своими ушами. Д'Артаньян: (в отчаянии опускает руки) Тогда нет смысла бороться. Лучше уж самому пустить себе пулю в лоб. Атос: (пожимая плечами) К этой глупости всегда успеешь прибегнуть, только она ведь непоправима. Д'Артаньян: Но мне не жить, имея столько врагов: незнакомец из Менга, де Вард, миледи, кардинал… Атос: И всего - то четверо! По одному на каждого из нас! А судя по знаком Гримо, нам сейчас придется иметь дело с куда большим количеством. Гримо, в виду чрезвычайности ситуации, можете говорить, но будьте немногословным! Что вы там видите? Гримо: Отряд. Атос: Сколько человек? Гримо: Двадцать. Атос: Кто они такие? Гримо: Шестнадцать человек землекопной команды и четыре солдата. Атос: За сколько шагов отсюда? Гримо: За пятьсот. Атос: Хорошо, мы еще успеем доесть курицу и выпить стакан за твое здоровье, д'Артаньян! Портос и Арамис: За твое здоровье! Д'Артаньян: (со вздохом, но уже улыбаясь) Так и быть, за мое здоровье. Но не думаю, что ваши пожелания принесут мне большую пользу. Атос: Не унывай! (бормочет, как молитву, сложив руки подобно правоверному и закатив глаза) Аллах велик, и будущее в его руках. (выпив свой стакан лениво встает и, взяв ближайший мушкет, идет к бойнице.) Трое друзей, в свой черед, делают то же самое, а Гримо устраивается за их спинами, чтобы перезаряжать ружья. Показался отряд, который движется вдоль траншеи. Атос: Черт побери! Стоило беспокоиться из-за горожан, вооруженных лопатами и кирками. Хватило бы и знака Гримо, чтобы они оставили нас в покое. Д'Артаньян: Сомневаюсь. Они решительно настроены, к тому же с ними солдаты и бригадир. Атос: Это они так храбрятся, потому что еще нас не видят. Арамис: Признаться, мне противно стрелять в этих бедных горожан. Портос: (назидательно) Плох тот священник, который жалеет еретиков! Атос: Арамис прав. Я сейчас предупрежу их. Д'Артаньян: (пытаясь его остановить) Куда это вас черт несет? Вас пристрелят! Атос не обратил внимания на слова д'Артаньяна, взобрался на брешь, и возник перед отрядом с ружьем в одной руке и шляпой в другой. Горожане оторопели настолько, что позволили ему высказаться. Атос: (самым приветливым тоном) Господа, мы с друзьями завтракаем на этом бастионе! Вы поймете нас, потому что сами знаете, как неприятно бывает, когда вас беспокоят в такое время. Поэтому мы просим вас подождать, если вам так необходимо побывать здесь, пока мы закончим завтрак, или прийти сюда еще разок… попозже… а еще лучше: образумиться, оставить мятежников, и прийти сюда выпить за здоровье французского короля. Д'Артаньян: Берегись, Атос! Они целятся в тебя! Атос: Вижу! Но эти мещане очень плохо стреляют и не сумеют попасть в меня. Выстрелы взбивают пыль и камешки вокруг Атоса, в ответ звучат выстрелы, сделанные друзьями, и они достигают цели: трое убитых, один раненый. Гримо перезарядил ружья, и звучит повторный залп. Ларошельцы отступают, а мушкетеры идут на вылазку и добывают еще четыре ружья и пику бригадира. Атос: (усаживаясь на свое место) Продолжим наш завтрак и разговор. На чем мы остановились? Д'Артаньян: Я помню: ты говорил, что миледи покинула Францию. Атос: Она поехала в Англию. Д'Артаньян: Зачем? Атос: Чтобы убить Бэкингема самой или подослать к нему убийцу. Д'Артаньян: Какая низость! Атос: (равнодушно) Меня это мало беспокоит. (к Гримо) Раз вы закончили перезаряжать ружья, возьмите пику, привяжите к ней салфетку и воткните на башне нашего бастиона. Пусть мятежники знают, что имеют дело с солдатами короля. Д'Артаньян: (озабоченный судьбой Бэкингема). Как это тебя не волнует, что будет с герцогом? Бэкингем – наш друг! Атос: Герцог – англичанин, герцог сражается против нас. Пусть она делает с герцогом, что хочет, меня это так же занимает, как пустая бутылка. (и Атос швырнул в угол опустошенную до последней капли бутылку). Д'Артаньян: Нет, постой! Я не оставлю на произвол судьбы Бэкингема! Он нам подарил таких лошадей! Портос: А, главное, такие седла! Арамис: (поднимая недоеденную куриную ножку так, словно он собрался благословлять ею) К тому же бог хочет обращения грешника, а не его смерти. Атос: (гнусаво) Аминь. Мы вернемся к этому, если захотите. Но в ту минуту мне было не до Бэкингема: я был озабочен тем, чтобы отнять у нее этот охранный лист, который она выклянчила у кардинала. С его помощью она собиралась покончить с тобой, д'Артаньян, а может быть, и со всеми нами. Портос: (протягивая свою тарелку Арамису) Да она что, дьявол? Д'Артаньян: (с сомнением глядя на Атоса) А этот лист… этот лист остался у нее? Атос: (помолчав) Нет, он перешел ко мне. И не могу сказать, что мне он так легко достался. Д'Артаньян: (преданно) Дорогой Атос, я уже потерял счет, сколько раз обязан вам жизнью. Арамис: Так ты оставил нас, чтобы проникнуть к ней? Атос: Вот именно. Д'Артаньян: И эта кардинальская бумага у тебя? Атос: (доставая из плаща бумагу) Вот она. Д'Артаньян берет бумагу дрожащей рукой и смотрит на нее, не видя букв: все плывет у него перед глазами. Наконец он читает, вздрагивая, свой смертный приговор: "То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства." Арамис: (качая головой) Действительно, отпущение грехов по всем правилам. Д'Артаньян: Надо разорвать эту бумагу. Атос: (отбирая у него охранный лист) Надо беречь ее как зеницу ока! Я не отдам ее, пусть меня даже осыплют золотом! (прячет ее в карман). Д'Артаньян: А что она теперь сделает? Атос: (небрежным тоном) Скорее всего, напишет кардиналу, что один проклятый мушкетер, по имени Атос, силой отнял у нее охранный лист, и посоветует Его преосвященству заодно избавиться и от друзей этого мушкетера: Портоса и Арамиса. Кардинал вспомнит, что он постоянно встречает на своем пути эту компанию, и отправит их всех в Бастилию, всех, чтобы Атосу там не было скучно! Портос: Что-то ты мрачно шутишь. Атос: А я вовсе не шучу. Портос: А ведь свернуть голову этой миледи – совсем не грех. Атос: А что скажет наш аббат? Арамис: Я согласен с Портосом. Д'Артаньян: А я – тем более. Портос: Хорошо, что она далеко. Здесь она стеснила бы меня. Атос: Она стесняет меня и во Франции и в Англии. Д'Артаньян: Меня она стесняет везде. Портос: Но, когда она была у тебя в руках, почему ты ее не придушил, не утопил, не повесил? Мертвые не возвращаются. Атос: (мрачно, сразу как-то отделившись от остальных друзей) Вы так думаете? Д'Артаньян: (не спускавший глаз с Атоса, и заметивший странную перемену в друге) Мне пришла удачная мысль! Гримо: (внезапно) К оружию! Портос: (убедившись, что в этот раз идет целый отряд) А не вернуться ли нам в лагерь? Силы неравны. Атос: Невозможно: мы не закончили завтракать, не переговорили о важных делах, и у нас еще десять минут до положенного срока. Арамис: Не мешало бы составить план сражения. Атос: Проще-простого: как только неприятель окажется на расстоянии выстрела – откроем огонь и будем стрелять, пока хватит припасов. Если они полезут в ров – сбросим на них этот кусок стены, который еще чудом держится. Только, прошу вас, не стреляйте двое в одну цель. Портос: Атос, ты рожден полководцем. (Атос на эти слова странно усмехнулся). Атос: Определились с целью? Огонь! Несмотря на меткую стрельбу, ларошельцы продвигались вперед и добрались до траншеи, откуда собрались уже лезть на брешь. Атос: Ну, друзья, покончим с ними одним ударом! К стене! Четверо друзей и Гримо принялись стволами ружей сдвигать камень. Он наклонился и с шумом сорвался со своего ложа, подняв тучу пыли и мусора. Раздался дикий крик и все было кончено. Атос: Мы что, раздавили всех? Д'Артаньян: (выглянув наружу) Похоже на то. Портос: Вон парочку покалеченных удирают. Атос: (взглянув на часы) Господа, мы уже час здесь. Пари выиграно, но д'Артаньян еще не высказал нам свою мысль. (и он спокойно уселся и принялся за сыр) Итак? Д'Артаньян: Я явлюсь к герцогу лично. Атос: (холодно) Вы этого не сделаете. Д'Артаньян: Почему? Я ведь уже раз там побывал. Атос: Тогда у нас не было войны, и Бэкингем был нашим союзником. Ваше поведение сочтут изменой. Портос: У меня появилась мысль! Миледи меня не знает, я испрошу отпуск у Тревиля, поеду в Англию, а там найду и придушу красотку. Атос: Еще немного, и я соглашусь на предложение Портоса! Арамис: Фи, убивать женщину! Не лучше ли предупредить королеву? Атос: Предупредить? А как вы собираетесь это сделать? У вас есть связи при дворе? Стоит нам послать кого-то в Париж, как это будут знать в лагере. Не успеет письмо дойти до Анжера, как нас всех засадят в тюрьму. Арамис: Ну, как предупредить королеву, я знаю. У меня есть одна ловкая особа в Туре… (краснеет, поймав на себе улыбку и взгляд Атоса) Д'Артаньян: Вот так раз! Атос, вы что, против предложения Арамиса? Атос: Я не совсем его отвергаю. Я только хочу напомнить Арамису, что он лагерь оставить не может, а положиться мы можем только на самих себя: любой другой гонец станет добычей кардинала, и уже через два часа после отъезда все все будут знать, а его, вместе с его ловкой особой – арестуют. Портос: Не говоря о том, что королева спасет Бэкингема, но не спасет нас. Д'Артаньян: (почесав в затылке) А ведь Портос прав! Барабанный бой в Ла Рошели, донесшийся до друзей, отвлек их от обсуждения письма. Атос: Что творится в городе? Портос: Бьют тревогу. Атос: Вот увидите, они пошлют на нас целый полк! Портос: Не собираетесь же вы устоять против полка? Атос: (с оттенком самодовольства) А почему бы и нет? Я сегодня в ударе, и готов устоять и против армии, будь у меня еще дюжина бутылок. Д'Артаньян: А барабанный бой все ближе! Атос: Пусть себе! У нас еще есть с полчаса, чтобы что-то решить. Где еще мы найдем такое уединенное место? И, знаете, у меня появилась удачная мысль! Гримо! Подошедшему Гримо Атос знаками объяснил, что ему надлежит расположить мертвецов на боевых позициях. Арамис и д'Артаньян с интересом наблюдали, как Гримо, используя свою фантазию, расположил убитых в самых живописных позах, вручив им мушкеты в руки. Портос недоумевал, поглядывая то на друзей, то на Гримо. Д'Артаньян: Атос, ты великий человек! Я тебя понял! Портос: Вы понимаете? Арамис: А ты понимаешь, Гримо? (Гримо кивает) Атос: Это все, что требуется. Вернемся к моей мысли. Портос: Но мне бы хотелось понять… Атос: А в этом нет надобности, раз Гримо понял. Арамис и Д'Артаньян: Послушаем Атоса. Атос: У этого гнусного создания, у этого демона, есть, если не ошибаюсь, деверь… Д'Артаньян: Я его прекрасно знаю, он не питает особой любви к своей невестке. Атос: Если бы он ее ненавидел, было бы отлично. Портос: (не к месту) Но я бы хотел знать, что Гримо… Арамис: Молчите, Портос! Атос: Как зовут ее деверя? Д'Артаньян: Лорд Винтер. Атос: Где он теперь? Д'Артаньян: Вернулся в Лондон. Атос: Это то, что нам нужно. Его следует предупредить о намерениях невестки. Он найдет, куда ее упечь, и обезвредить. Тогда мы будем спокойны. Д'Артаньян: (нервно) Пока она оттуда не выберется. Атос: Все. У меня больше нет мыслей – я вам выложил все, что у меня было. Арамис: А я нахожу, что стоит предупредить и королеву, и лорда Винтера. Атос: Да, но для этого надо послать письма и в Тур и в Лондон. С кем? Арамис: Я ручаюсь за Базена. Д'Артаньян: А я – за Планше. Портос: Это мы не можем покинуть лагерь, а слуги вольны делать все, что пожелают. Арамис: Вот сегодня же и напишем письма, дадим им денег… Атос: (ехидно) Дадим им денег… А у вас есть деньги? Вопрос застал всех врасплох. Денег не было. Прояснившиеся было лица опять омрачились. Д'Артаньян: (внезапно) Глядите, да тут не полк – целая армия движется: со знаменами! Атос: Как вам нравятся эти хитрецы? Без барабанного боя, без труб… Гримо, ты уже управился? Да, картина делает честь твоему воображению. Портос: А мне бы хотелось все же узнать, в чем тут суть. Д'Артаньян: Сначала давайте уберемся отсюда, а потом ты все поймешь. Атос: Погодите, дайте Гримо все убрать со стола. Теперь и я не имею ничего против отступления: мы держали пари на час, а продержались полтора. Идемте! Друзья спустились с бастиона и прошли некоторое расстояние вслед за Гримо, который, подхватив корзину, маячил уже далеко впереди, когда Атос внезапно остановился, хлопнув себя по лбу. Атос: Эх, черт возьми, а что же мы делаем, господа! Арамис: Ты что-то позабыл? Атос: А знамя? Нельзя оставлять знамя неприятелю, даже если это просто салфетка! Атос забрался на брешь, но по нему открыли убийственный огонь. Однако мушкетер снял знамя, и, повернувшись спиной к неприятелю и лицом к лагерю, приветственно помахал им. С одной стороны, прозвучали вопли ярости, с другой – крики восторга. И тут три пули превратили салфетку в настоящее знамя. Теперь уже кричал весь лагерь: "Спускайтесь! Спускайтесь!" Атос, наконец, соизволил спуститься к друзьям, у которых из-за его бравады душа уходила в пятки. Д'Артаньян: Прибавим шагу, Атос! Мы уже до всего додумались, кроме денег: глупо будет погибнуть сейчас. Но не тут то было: Атос решил играть до конца, и шел так не спеша, и с таким величественным видом, что товарищам поневоле пришлось подстраиваться под него. И тут со стороны города началась сумасшедшая пальба. Портос: В кого они стреляют? Им же некому отвечать! Атос: Они стреляют в наших мертвецов. Портос: Но те им не ответят! Атос: Вот именно! Тогда они решат, что там засада, устроят совещание, пошлют парламентера… Когда до них дойдет, в чем дело, мы будем уже далеко. Вот почему нет смысла спешить. Портос: (страшно довольный) Вот теперь я все понял. Атос: (пожимая плечами) Слава Богу! И скольких мы уложили? Д'Артаньян: Человек пятнадцать. Атос: А раздавили? Д'Артаньян: Человек десять. Атос: А у нас – ни одной царапины… хотя… Что это у вас на руке, д'Артаньян? Кровь? Д'Артаньян: Я прищемил пальцы в кладке стены и перстнем ссадил кожу. Атос: (презрительно оттопырив губу) Вот что значит носить алмазы, милостивый государь! Портос: Чего мы жалуемся на отсутствие денег, когда у нас есть алмаз в перстне! Арамис: Вот это идея! Атос: Браво Портос! На этот раз действительно счастливая мысль! Д'Артаньян: Но это подарок королевы! Атос: Тем больше оснований пустить его в ход. А что думает по этому поводу господин аббат? Арамис: Поскольку это не подарок возлюбленной, его можно продать. Д'Артаньян: Все, решено: продадим алмаз. Атос: Вот мы и пришли. Нас ждут, нам устроят торжественную встречу. Ни слова о деле! Встреча действительно была пышной и торжественной. Первым приблизился Бюзиньи и, пожав Атосу руку, признал его победу. Потом начались объятия, поздравления, тосты. Поднялся шум и кардинал послал своего гвардейца узнать, в чем дело. Гвардеец вернулся и рассказал о пари. Кардинал: Вам известны имена этих храбрецов? Гвардеец: Это мушкетеры Атос, Портос и Арамис и гвардеец д'Артаньян. Кардинал: (шепотом) Положительно, надо сделать так, чтобы эта четверка перешла ко мне на службу. (Потом, увидев неподалеку Тревиля, велит его позвать.) Кардинал: Господин де Тревиль, мне только что рассказали, что произошло на бастионе Сен-Жерве. Пришлите мне эту знаменитую салфетку, я велю вышить на ней лилии и она послужит вам штандартом. Тревиль: Это будет несправедливо по отношению к господину д'Артаньяну – он гвардеец. Кардинал: Ну, так забирайте его к себе в полк, раз ваши храбрецы не могут без него быть. Пусть служат вместе!
Стелла: Пришлось текст давать едва ли не дословно: слишком хороша каждая фраза, каждое замечание. (жаль их терять) Я объединила две главы : они тянут на отдельную серию.
jude: шествуя, словно он гуляет в Люксембургском саду А ведь правда - Атос жил в двух шагах от Люксембурга!
Lumineux: Как будто уже посмотрела кино! : )))
Стелла: jude , то есть - как близко! И пяти минут ходу не будет.)) Чем дальше пишу, тем больше понимаю: у Дюма уже все придумано! И как бы не изощрялись режиссеры, пытаясь в это придуманное принести свое, они только портят Дюма. У Мэтра есть все, чтобы быть благодатным для кино: интрига, динамика, остроумие, драматизм , мрачность и веселье, нравоучения и хулиганство. Перефразируя Атоса в "Виконте" могу сказать, что глуп тот, кто думает, что может что-то толковое добавить к Дюма. Испортить - запросто, сделать "по мотивам"- легко. Только это будет "бульварное кино" для пипла. (в духе третьего сезона ВВС. )
Стелла: Глава 18. На следующий день, рано утром, д'Артаньян получил деньги за перстень. Накануне он благодарил дез Эссара за всегдашнее к нему расположение, и, между делом, попросил его оценить камень. Вельможа решил оставить перстень себе, уплатив за него семь тысяч ливров. Теперь друзья были при деньгах. Д'Артаньян явился на завтрак к господину де Тревилю в новой форме, комплект которой он приобрел у запасливого Арамиса. На вечернюю встречу у Атоса компания собралась, как обычно. Оставалось решить несколько вопросов. Атос: С божьей помощью нас теперь считают кардиналистами, так что давайте решать: кого послать в Лондон, а кого – в Тур. Я предлагаю кандидатуру Гримо: он слова не промолвит, даже если его резать на кусочки будут. Портос: А я настаиваю на кандидатуре моего Мушкетона: он отличный боец, с ним не справятся и четверо обычных людей. Арамис: А я предпочел бы ловкость Базена, которая важнее любой силы в таком щекотливом деле. Д'Артаньян: А по-моему, тут важнее всего храбрость! Атос: Надо бы, чтобы посланец сочетал в себе все эти качества. А где найти такого? Потому я и предлагаю Гримо. Арамис: Главное не то, у кого больше всех этих качеств, а то, кто из них больше любит деньги. Атос: Мудрое замечание! Надо рассчитывать на пороки людей, а не на их добродетели. Господин аббат, вы великий нравоучитель! Арамис: Нам важен не только успех, но и что будет в случае неудачи. Ведь отвечать все равно хозяину. А так ли преданы нам наши слуги, чтобы ради нас подвергать себя опасности? Нет! Д'Артаньян: Я почти ручаюсь за Планше. Арамис: Прибавьте к его преданности некую сумму, которая даст ему достаток, и вы можете ручаться за него вдвойне. Атос: И все-таки вас обманут! (понизив голос) Они вам все пообещают, чтобы заполучить деньги, а если их поймают и прижмут, они выложат все. Не говоря о том, что надо пересечь всю Францию, полную шпионов кардинала, иметь пропуск, чтобы сесть на корабль, знать английский, чтобы найти дорогу в Лондон. Это трудное дело! Д'Артаньян: Конечно, если все гнусности и мерзости расписывать лорду Винтеру, то нас колесуют. Но у нас семейное дело! Я бы написал письмо такого приблизительно содержания: "Милостивый государь и любезный друг…! Атос: Писать "любезный друг!" англичанину! Молодец! Хорошее начало! Да за него колесовать могут. Д'Артаньян: Хорошо, вы правы! "Милостивый государь" Атос: Правила допускают и "милорд". Д'Артаньян: Милорд, помните ли вы небольшой пустырь за Люксембургом? Атос: Решат, что это намек на королеву-мать. Д'Артаньян: Ладно. Тогда совсем просто: "Милорд, помните ли вы тот небольшой пустырь, где вам спасли жизнь?" Атос: (скептически) Милый мой, вы всегда будете прескверным сочинителем. "Где вам спасли жизнь" Фи! Это недостойно. О подобных услугах человеку порядочному не напоминают. Попрекнуть благодеянием – значит оскорбить. Д'Артаньян: (с досадой) Вы невыносимы! Я отказываюсь писать под вашей цензурой! Атос: (улыбаясь) И правильно сделаете. Оставьте себе мушкет и шпагу, а перо предоставьте господину аббату. Портос: Арамис пишет латинские диссертации! Д'Артаньян: Хорошо, Арамис, составьте нам эту записку, но учтите: я тоже буду выискивать у вас неудачные обороты. Арамис: (самоуверенно) Соглашаюсь. Но введите меня в курс дела. Я знаю, что миледи большая мошенница: сам слышал ее разговор с кардиналом… Атос: (раздраженно) Да потише, черт возьми! Арамис: (понизив голос) …но подробности мне неизвестны. Портос: И мне тоже. Какое-то время Атос и д'Артаньян смотрят друг на друга. Тишина устанавливается такая, что слышно, как редкие капли начинающегося дождя падают на ткань палатки. Атос мрачнеет и бледнеет на глазах, пальцы его непроизвольно сжимаются в кулаки и он, наконец, кивает д'Артаньяну, давая ему разрешение говорить. Д'Артаньян: Вот, в нескольких словах, что нужно написать: "Милорд, ваша невестка преступница, она пыталась подослать к вам убийц, чтобы унаследовать ваше состояние. Но она не имела права выйти замуж за вашего брата, так как была уже замужем во Франции и…" (д'Артаньян запнулся и посмотрел на Атоса, ожидая его подсказки) Атос: …и муж выгнал ее." Д'Артаньян … оттого, что она заклеймена." Портос: Да не может быть! Она что, пыталась подослать деверю убийц? Атос: Да. Арамис: Она была уже замужем? Атос: Да. Портос: И муж обнаружил это клеймо в виде лилии? Атос: (мрачно) Да! Арамис: А кто видел у нее это клеймо? Атос: Соблюдая хронологический порядок, сначала я, потом д'Артаньян. Арамис: А муж этого создания еще жив? Атос: Еще жив. Арамис: Вы в этом уверены? Атос: Да, уверен! (помолчав) На сей раз д'Артаньян дал нам прекрасный набросок, именно с этого и следует начать письмо. Арамис: Черт возьми, задача весьма щекотливая. Даже господин канцлер, мастер протоколов, был бы в затруднении. Ну, ничего! Выпутаемся. Помолчите, я буду писать. В наступившей напряженной тишине, Арамис подумал несколько минут, покусывая кончик пера, хмуря брови и шевеля губами, по движению которых можно было прочитать отдельные слова, потом обмакнул перо в чернила, и написав мелким, как бисер, изящным почерком , девять-десять строк, стал зачитывать написанное вслух, негромко и медленно, дирижируя при этом рукой с зажатым в пальцах пером. Арамис: "Милорд! Человек, пишущий вам несколько этих строк, имел честь скрестить с вами шпаги на небольшом пустыре на улице Ада. Так как вы после этого неоднократно называли этого человека своим другом, то и он считает своим долгом доказать свою дружбу добрым советом. Дважды вы чуть было не сделались жертвой вашей близкой родственницы, которую вы считаете своей наследницей, так как вам неизвестно, что она вступила в брак в Англии, уже будучи замужем во Франции. В третий раз вы можете погибнуть. Ваша родственница этой ночью выехала из Ла Рошели в Англию. Следите за ее прибытием, так как она лелеет чудовищные замыслы. Если же вы пожелаете непременно узнать, на что она способна, прочтите ее прошлое на ее левом плече." Атос: Превосходно! Вы пишете, как государственный секретарь, милый! Такое письмо, даже попади оно в руки кардинала, ничем нам не грозит. Но тот из слуг, что повезет его, может остановиться на полпути, а скажет, что побывал в Лондоне. Поэтому надо ему отдать только половину суммы, а вторую – когда он привезет ответ. Д'Артаньян, алмаз у вас при себе? Д'Артаньян: (бросив зазвеневший металлом мешок на стол) У меня кое-что получше: деньги! Атос: Сколько здесь? Д'Артаньян: Семь тысяч ливров. Портос: Этот дрянной алмазик столько стоит? Атос: Видимо, раз они на столе: я не склонен думать, что наш друг прибавил к ним свои деньги. Д'Артаньян: Не пора ли подумать о королеве и о милом ее сердцу Бэкингеме. Это самое малое, что нам надлежит предпринять. Атос: Справедливо. Но это по части Арамиса. Арамис: (краснея) А что от меня требуется? Атос: Составить письмо ловкой особе в Туре. Арамис снова взялся за перо, немного подумал, и очень скоро представил на суд приятелей следующие строки, которые в этот раз он постарался прочитать побыстрее и ничего не акцентируя. Арамис: "Милая кузина!... Атос: (разыгрывая удивление) А, так эта особа – ваша родственница? Арамис: Двоюродная сестра. Атос: (притворно вздыхая) Хорошо, пусть двоюродная сестра! Арамис: "Его высокопреосвященство господин кардинал уже почти покончил с мятежниками Ла Рошели. Английский флот, идущий им на помощь, вероятно даже не сможет подойти близко к крепости. Я осмеливаюсь предположить, что какое-то важное событие помешает герцогу Бэкингему отбыть из Англии. Его высокопреосвященство – самый выдающийся государственный деятель всех времен. Он затмил бы солнце, если бы оно ему мешало. Сообщите эти радостные новости вашей сестре, милая кузина. Мне приснилось, что этот проклятый англичанин умер. Не припомню, от чего: то ли удара кинжалом, то ли яда. Одно могу сказать точно: он умер, а вы знаете, что мои сны меня никогда не обманывают. Будьте уверены: мы скоро увидимся." Атос: Вы – король поэтов, мой дорогой. Вы говорите, как Апокалипсис, и изрекаете истину, как Евангелие. Теперь осталось только подписать письмо и написать адрес. Арамис: Это – проще простого. ( он сложил письмо особым образом, запечатал своим перстнем и подписал: "Девице Мишон, белошвейке в Туре" Теперь вы понимаете, господа, что только Базен может отвезти его, потому что моя кузина знает только его. Д'Артаньян: Уступаю вам Базена, но и вы уступите мне Планше. Планше злопамятен, и он помнит, что миледи однажды приказала вздуть его. Дела в Лондоне касаются лично меня, Планше уже раз там побывал, и сможет, при необходимости, правильно сказать пару фраз на английском. Атос: В таком случае, дадим Планше семьсот ливров при отъезде и семьсот – по возвращению, а Базену – по триста ливров. Это уменьшит наше богатство до пяти тысяч. Возьмем каждый себе по тысяче на личные расходы, а оставшуюся тысячу поручим хранить нашему аббату. Согласны? Арамис: Вы рассуждаете, как Нестор. Атос: Значит, поедут Планше и Базен. Честно говоря, я рад оставить при себе Гримо: он привык к моему обращению, и я дорожу им. Вчера ему и так досталось, а такое путешествие, чего доброго, доконало бы его. Арамис: Мы теряем время: надо известить слуг и объяснить им, что от них требуется. Д'Артаньян: (зовет) Планше! Арамис: (негромко) Базен! Оба слуги появляются на пороге. Планше насторожен, Базен еще толком не проснулся. Арамис: (протягивая ему письмо) Базен, вы поедете в Тур, к известной вам особе, и отдадите ей это письмо. Постарайтесь, чтобы за вами не было слежки: письмо достаточно важное. На все мы даем вам восемь дней. Вы получите за выполнение поручения шестьсот ливров: триста сейчас и триста – по приезде. Если вас поймают, постарайтесь, чтобы это письмо никто не увидел. Базен, не сказав ни слова, взял послание, поклонился и исчез: он должен был выехать утром следующего дня. Д'Артаньян: Теперь – твоя очередь, Планше. Поручение, с которым ты поедешь в Лондон, даст тебе не только деньги, но и славу. Но это опасное поручение. Ты повезешь письмо лорду Винтеру, в Лондон. Планше: Я повезу письмо за отворотом рукава и, если что, проглочу его. Д'Артаньян: Но тогда ты не сможешь выполнить поручение. Планше: Дайте мне копию с него, и я выучу его наизусть. Д'Артаньян: Тебе дается шестнадцать дней на все путешествие. Сейчас ты получишь семьсот ливров. Остальные семьсот, если приедешь на шестнадцатый день ровно в восемь вечера. Опоздаешь – не получишь второй половины в семьсот ливров. Планше: Раз так, купите мне, сударь, часы. Атос: (доставая свои) Возьми эти! И знай, что если ты проболтаешься, или прошатаешься где-нибудь, ты погубишь своего господина, который поручился за тебя перед нами! (невозмутимо) И помни: если по твоей вине случится какое-нибудь несчастье с д'Артаньяном, я всюду найду тебя, чтобы распороть тебе живот! Планше: Эх, сударь! Портос: (вращая глазами) А я с тебя живого сниму шкуру! Планше: Ах, сударь! Арамис: А я сожгу тебя на медленном огне по способу дикарей! Планше: (вздрагивая) Ох, сударь. Д'Артаньян: Все это они говорят из любви ко мне! Планше: Я дам себя на куски изрезать, но ничего не скажу. Я поеду завтра утром, а ночью буду учить текст письма. Последующие дни стали кошмаром для четверки. Все их мысли были со слугами. Если они не были заняты караулами и прочей службой, они слонялись по лагерю. Один Атос все свободное время проводил за игрой, сохраняя абсолютное если не спокойствие в душе, то внешнюю невозмутимость. Кабачок "Нечестивец". Утро восьмого дня. "Неразлучные" завтракают. Д'Артаньян: Господа, за здоровье короля! Ему отвечает дружный хор присутствующих: "За короля!" В этот момент входит улыбающийся Базен, и направляется прямо к столу друзей. Базен: Господин Арамис, вот ответ вашей кузины. Арамис: (краснея под взглядами друзей, читает письмо) О, боже мой! Бедняжка Мишон никогда не научится писать, как господин Вуатюр! Швейцарец: Што это за петная Мишон? Арамис: Очаровательная юная белошвейка, которая написала мне на память о нашей любви несколько строк. Швейцарец: (со смехом) Шерт фосьми, если она такая большая тама, как ее пуквы, фы счастлифец, тофарищ! Арамис: (передавая письмо Атосу) Почитайте-ка, что она пишет, Атос. Атос: (прочитав про себя, а потом вслух) "Милый кузен, моя сестра и я очень хорошо отгадываем сны, и мы ужасно боимся их, но про ваш, надеюсь, можно сказать: не верь снам, сны – обман. Прощайте, будьте здоровы и время от времени давайте нам о себе знать. Аглая Мишон" Драгун: А о каком сне она пишет? Арамис: Ах, боже мой, да о сне, который я видел и рассказал ей. Швейцарец: Та, ошень просто рассказать свой сон, но я никокта не вижу сноф. Атос: (вставая) Вы очень счастливы! Я был бы рад, если бы мог сказать то же самое. Швейцарец: Никокта! Никокта! Никокта! Д'Артаньян встал вслед за Атосом, взял его под руку и они вышли из кабачка. Портос и Арамис остались. А вот д'Артаньяну снились кошмары: миледи, пытающая Планше, а затем и его с друзьями, какие-то чудища, преследующие его лакея, кардинал, допрашивающий друзей… он проснулся в холодном поту. Был шестнадцатый день, и к вечеру они ждали Планше. Беспокойство друзей достигло апогея, и они бродили по лагерю, как привидения, не зная, чем заняться. Наконец, все собрались у Атоса, как и обычно. Атос: Вы право, не мужчины, а дети, если вас так пугает женщина. Ну, что нам угрожает? Попасть в тюрьму? Но нас вытащат оттуда! Быть обезглавленным? Так палач причинит вам меньше боли, отрубая голову, чем хирург, отрезая ногу или руку. А мы, тем не менее, с самым веселым видом каждый день подставляем себя под пули. Ждите спокойно: через два часа, через четыре, ну, в крайнем случае, через шесть часов Планше будет здесь! Я очень доверяю Планше - он славный малый. Д'Артаньян: А если он не приедет? Атос: Значит, у него есть причина. Мало ли что может случиться с человеком в дороге! Эх, господа! Надо принимать во внимание все случайности! Жизнь – это четки, составленные из мелких невзгод, и философ, смеясь, перебирает их. Будьте же философами, господа, садитесь за стол, и давайте выпьем:никогда будущее не представляется в таком розовом свете, когда смотришь на него сквозь бокал шамбертена. Д'Артаньян: Верно! Но мне надоело, каждый раз, когда я раскупориваю новую бутылку, опасаться, не из погреба ли она миледи. Атос: Очень уж вы разборчивы. Она такая красивая женщина! Портос: (с хохотом) Отмеченная людьми женщина! Атос резко встал, провел рукой по лбу, оттирая пот, и вышел из палатки, направляясь в кабачок, где они с господином Бюзиньи всегда играли в кости. Друзья последовали за ним. Так, в дымной атмосфере кабачка, они провели несколько часов, пока не стали бить зорю. Д'Артаньян: (шепотом Атосу) Мы пропали! Атос: (спокойно) Вы хотите сказать – пропали наши деньги? Бьют зорю, пошли спать. Они вышли из трактира под руку. Арамис, идя за ними, бормотал какие-то стихи, Портос теребил свой ус. Вдруг из темноты выступила тень и знакомый голос произнес: Планше; Я принес ваш плащ, сударь! Сегодня холодно. Д'Артаньян: Планше! Арамис и Портос: Планше! Атос: Планше, Что же тут удивительного? Сейчас как раз бьет восемь, и он вернулся точно к сроку. Браво! Планше, вы человек, умеющий держать слово! Планше, накидывая плащ на плечи хозяина, незаметно передал ему записку. Д'Артаньян: (шепотом Атосу) Записка у меня. Атос: Хорошо. Пойдем домой и почитаем. Д'Артаньян попытался ускорить шаг, но Атос взял его под руку, и юноше пришлось приноравливаться к неспешной поступи старшего друга. Едва они оказались в палатке, зажгли светильник, д'Артаньян поспешно сломал печать, и прочитал два слова: "Thank you, be easy" Атос сжег письмо, и подозвал Планше. Атос: Теперь можешь требовать свои семьсот ливров, но ты не слишком рисковал с такой запиской! Планше: И, тем не менее, я прибег к разным ухищрениям, чтобы довести ее. Атос: А теперь спать! Если у нас светильник будет гореть дольше положенного, нас заметят. Д'Артаньян: Спи спокойно, Планше. Планше: Честное слово, я усну спокойно впервые за шестнадцать дней! Д'Артаньян: (с улыбкой) И я тоже! Портос: (потягиваясь) И я тоже! Арамис: (берясь за молитвенник) И я тоже! Атос: (гася светильник) Признаюсь вам: и я тоже!
Стелла: Глава 19, 20. Небольшое судно, на борту которого находится миледи, входит в порт Портсмута. Миледи, стоя на палубе, бледная, иссушенная мыслями о мщении и неудачами, преследовавшими ее на территории Франции, жаждала реванша в Англии. Поэтому она жадно разглядывала толпу блестящих придворных, возглавляемую Бэкингемом. Герцог стоял на пирсе, наблюдая за спуском на воду четырех новых кораблей. Весь в белом, блистающий алмазами и расшитым серебром и золотом костюмом, он резко выделялся среди блистательных вельмож, разодетых достаточно роскошно. Миледи вглядывалась в герцога, представляя его залитым кровью, и это воображаемое зрелище придавало ей бодрости и уверенности. Ведь герцог был и ее личным врагом: в деле с подвесками она мстила ему за измену. И она мнила себя Юдифью, проникшей в стан к Олоферну. Судно стало на якорь, и еще не заглох грохот якорных цепей, как к нему подошел военный катер и с него была спущена шлюпка. "Таможенный досмотр корабля" догадалась миледи. Шлюпка подошла вплотную к борту, и с корабля был спущен трап. Через минуту миледи увидела офицера, ступившего на борт. Он был молод, изящная линия плотно сжатых губ выдавала силу воли: у него были холодные голубые глаза, чуть покатый, как у поэтов, лоб, волевой подбородок. Каштановая бородка обрамляла лицо. Миледи разглядывала его так же пристально, как и он ее, когда, перемолвившись несколькими словами с капитаном, стал изучать пассажиров корабля. Дойдя до миледи, он рассмотрел ее, потом повернулся к боцману и отдал какую-то команду. Судно тут же снялось с якоря и медленно последовало за катером. Так медленно, что было уже почти темно, когда оно вошло в гавань. Офицер тут же распорядился перенести вещи миледи в шлюпку и помог ей самой спуститься по трапу, несмотря на то что, видел ее колебания. Миледи: (с опаской) Кто вы такой, милостивый государь? Чем обязана таким вниманием? Офицер: Как вы можете догадаться по моему мундиру, я офицер флота. Миледи: С каких это пор офицеры флота встречают своих соотечественниц, и любезно сопровождают их на берег? Офицер: Это не любезность, а простая предосторожность, сударыня. Пока о иностранцах не собраны все сведения, их помещают в специальной гостинице. Миледи: (разыгрывая возмущение) Но я не иностранка, сударь! Меня зовут леди Кларик, и эта мера… Офицер: … общая для всех, миледи, и для вас, как бы вы не настаивали, исключение сделано не будет. Миледи: (вздыхая, но сдвинув брови) Я следую за вами. Тем временем шлюпка пристала к причалу, офицер помог даме ступить на берег и повел ее к поджидавшей карете, которая смутно темнела на фоне неба. Миледи: Эта карета поджидает нас? Зачем? Офицер: Гостиница на другом конце города. Миледи: (решительно) Едем! Карета понеслась по дороге, миледи сидела, откинувшись на подушки, спокойная и сосредоточенная. Офицер сидел напротив и всем своим видом, и полной неподвижностью напоминал статую. Через какое-то время миледи обратила внимание, что дома закончились, и карета катится по совершенно пустынной дороге, а деревья по сторонам напоминают тени, проносящиеся мимо. Что-то жуткое было во всем этом. Миледи: Однако, мы уже за городом. Я не поеду дальше, пока вы не ответите, куда меня везете! Молчание. Миледи: Это уж слишком. Помогите! Помогите, кто-нибудь! (молчание в ответ. Она грозно посмотрела на офицера, но он сделал вид, что не замечает ее. Тогда она попыталась выскочить на ходу.) Офицер: Осторожно, сударыня, вы расшибетесь насмерть. Миледи: (пытаясь овладеть собой, потому что лицо ее исказила злоба и бешеный гнев) Скажите мне, кому именно – вам, вашему правительству или какому-нибудь врагу я обязана этим насилием? Офицер: Это не насилие, а всего лишь предосторожность из-за ведущейся войны. Миледи: Вы же не знаете меня? Офицер: Впервые вас вижу. Миледи: У вас нет никакой причины меня ненавидеть? Офицер: (чуть пожав плечами) Клянусь – никакой! Карета покачнулась в последний раз и остановилась. Несколько человек с факелами в руках встретили их, и миледи, выйдя из экипажа, увидела темную гигантскую массу, нависшую над посыпанным белым песком двором. Старинный мрачный замок… Сильный равномерный гул – море рядом с силой плещет о скалы. Сопровождавший миледи офицер вынул боцманский свисток и свистнул в него трижды: каждый раз – на свой лад. Выбежали слуги и занялись лошадьми и каретой. Миледи последовала за своим провожатым каменными переходами и винтовой лестницей, которая привела ее на самый верх. Они остановились перед тяжелой дверью, ключ от которой был у офицера. Зайдя в комнату, миледи осмотрелась: комната если и отличалась от обычной, так только решетками на окнах. Женщина все поняла: она без сил опустилась в кресло, обхватила себя руками и стала ждать судью. Но вместо судьи пришли слуги с ее сундуками и баулами, сгрузили все в углу комнаты и исчезли. Миледи осталась наедине с офицером, который и со слугами распоряжался, не промолвив ни слова: только свистком и жестами. Миледи не выдержала. Миледи: Ради бога, милостивый государь, что все это означает? У меня достаточно мужества, чтобы перенести любую опасность, любое несчастье, но мне надо знать, в каком качестве я здесь нахожусь? Если я свободна, к чему эти решетки? Если узница, то в чем мое преступление? Офицер: Вы в комнате, которая вам предназначена. У меня было приказание доставить вас сюда, и я выполнил его как солдат, и, смею надеяться, с учтивостью дворянина. На этом моя миссия, пока что, заканчивается. Остальное касается другого лица. Миледи: А кто это другое лицо? Раздавшийся за дверью звон шпор и голоса заставили миледи замолчать и прислушаться. Кто-то приближался к ее двери, она распахнулась, и на пороге появился силуэт какого-то человека. Миледи всматривалась в него изо всех сил: она почти узнала его. По мере того, как он входил, она все глубже откидывалась в своем кресле, пока не воскликнула: Миледи: (изумленно) Лорд Винтер?! Винтер: (отвешивая шутовской поклон, с издевкой) Да, прелестная дама! Я самый! Миледи: Этот замок? Винтер: Мой. Миледи: Эта комната? Винтер: Ваша. Миледи: Я ваша пленница? Винтер: Почти. Миледи: Но это гнусное насилие! Винтер: Только без громких слов! Лучше побеседуем, как брат с сестрой. (обернувшись) Господин Фельтон, благодарю вас, а теперь оставьте нас. Пока Винтер запирал двери и проверял замки и решетки, миледи судорожно соображала, чем ей грозит визит лорда, и что он мог знать о ее проделках в Англии. Миледи: Поговорим, любезный брат. Винтер: Все же вы вернулись в Англию, хоть и клялись, что ноги вашей впредь не будет на ее берегах. Миледи: А откуда у вас такие точные данные о моем передвижении? Винтер: (соблюдая ее тактику: вопросом на вопрос) Сначала вы мне расскажите, зачем вы пожаловали к нам. Миледи: Повидаться с вами. Винтер: (мрачно) Вот как: повидаться со мной… Миледи: Что вас удивляет? Винтер: Только то, что у вас не было другой цели. Только ради меня столько хлопот? Миледи: Единственно ради вас. Винтер: (хлопнув рукой по ручке своего кресла) Черт возьми! Какие нежности! Миледи: (наивно) Разве я не самая близкая ваша родственница? Винтер: (глядя в упор на собеседницу и положив руку ей на плечо так, что ощутил ее дрожь) И моя единственная наследница, не так ли? Миледи: Не понимаю, что кроется за вашими словами. Винтер: Ах, боже мой, не ищите тайный смысл там, где его нет. Я узнал, что у вас появилось желание повидаться со мной в Англии. Я решил избавить вас от всех портовых тягот, а так как я являюсь комендантом этого замка, я устроил доставку вас сюда, приготовив для вас комнату, где мы сможем видеться. Что же тут удивительного? Миледи: Только то, что вас предупредили о моем приезде. Винтер: А это проще простого. Капитан вашего судна выслал в порт катер с судовым журналом. Я – комендант порта, и, увидев ваше имя в списке пассажиров, счел нужным сделать то, что подсказало мне мое сердце, и выслал вам навстречу катер и моего офицера. И вот вы здесь! Миледи: (желая сменить тему) Уж не милорда ли Бэкингема видела я сегодня вечером на молу? Винтер: Да, его… И вы взволновались, подобно вашему другу кардиналу: ведь приготовления милорда к войне заботят и его, не правда ли, любезная сестра? Миледи: Моего друга кардинала? Винтер: А разве он не ваш друг? Нет? Тогда простите мне мое неведение и вернемся к нашему разговору. Так вы приехали повидать меня? Миледи: Да. Винтер: Ну, теперь все устроилось по вашему желанию, и мы будем видеться ежедневно. Миледи: (с ужасом) Вы собираетесь меня здесь оставить? Без служанок и лакеев? Винтер: Все это у вас будет; только скажите, на какую ногу был поставлен дом у вашего первого мужа, и я обо всем позабочусь. Миледи: (растеряно) У моего первого мужа? Винтер: Да, я говорю о вашем муже-французе. Если вы уже подзабыли, как это было, я спишусь с ним: он жив. Миледи: (оттирая платочком капли пота на лбу) Вы шутите! Винтер: (вставая с кресла и отступая на шаг) Я похож на шутника? Миледи: Вы меня оскорбляете! Винтер: Я? Вас оскорбляю? Вы полагаете, что это возможно сделать? Миледи: (вставая, величественно и гордо) Вы или пьяны, или сошли с ума! Ступайте вон и пришлите мне женщину для услуг! Винтер: (не скрывая издевки) Женщины так болтливы! Я мог бы исполнять ее обязанности, и все наши семейные тайны остались бы между нами! Миледи: (бросаясь на деверя) Наглец! Винтер: (стоит, положив руку на эфес шпаги) Эге! Я знаю о вашей привычке убивать, но я -то буду обороняться! Миледи: У вас хватит низости поднять руку на женщину! Винтер: (указывая пальцем на плечо миледи) У меня будет оправдание: моя рука будет не первой, поднявшейся на вас. Миледи попятилась в угол комнаты, и сверкала глазами оттуда, как загнанная пантера. Винтер: Рычите, сколько угодно! Но не пробуйте укусить! Вы не найдете здесь ни прокурора, который заранее определит права на наследство, ни странствующего рыцаря, готового вызвать меня на поединок ради вас. Но у меня наготове судьи, способные учинить расправу над бесстыдной двоемужницей, и эти судьи сделают вам одно плечо похожим на другое. (с закипающей яростью) Вам мало было наследства, которое досталось вам от моего брата? Так знайте, что я принял меры, и ни единого пенни вы не получите из того, чем я владею! Только ради памяти моего брата, я не отправил вас в Тайберн. Может, хватит творить зло и пора смириться с тем, что я вам приготовил? Я вскоре уезжаю под Ла Рошель, но перед этим вас увезет корабль в наши южные колонии. К вам приставят человека, который пустит вам пулю в лоб, при первой же попытке попасть на материк или в Англию. (продолжает) Этот замок – надежная тюрьма и охраняют вас верные мне люди. Один ваш шаг, указывающий на попытку к бегству – и вам конец. И не думайте, что вам удастся что-либо придумать до моего отъезда! Ваши чары, безотказные до сих пор, бессильны перед вашим новым стражем. Его верность и его бесстрастность вы уже имели возможность оценить: это он привез вас сюда. Сейчас я представлю вас ему. (подходит к дверям и резко их распахивает.) Фельтона ко мне! Медленные и размеренные шаги возвещают о приходе нового лица, и на пороге появляется Фельтон. Винтер: Войдите, Джон, и закройте дверь. А теперь, взгляните на эту женщину. Посмотрите на нее внимательно: она молода, красива, она обладает всеми земными женскими чарами, но несмотря на это, вы вряд ли найдете в наших судах столько преступлений, сколько она совершила. Она попытается вас обольстить, возможно, даже убить. Джон, вспомни, что я сделал для тебя, вспомни, что я спас тебя, а теперь твоя очередь защитить меня от этой женщины. Оберегай меня от этой тигрицы, но и сам берегись ее. Поклянись спасением своей души сохранить ее для той кары, которую она заслужила! Я полагаюсь на твое слово, Джон Фельтон! Я верю в твою честность! Фельтон: Клянусь, я все сделаю так, как вы пожелаете! Винтер: Она не должна выходить из этой комнаты, никакой переписки, никаких разговоров ни с кем, кроме вас. Фельтон: Я поклялся, милорд! Винтер: Сударыня, постарайтесь примириться с богом, ибо людской суд для вас уже свершился. Мужчины покидают комнату, тщательно заперев дверь, и в коридоре уже слышны тяжелые шаги охраны. Миледи, поникшая было головой при последних словах лорда, оставшись одна, вскочила с кресла, побежала к двери с искаженным от ненависти лицом, но, решив, что за ней наблюдают, овладела собой и, вернувшись в огромное кресло, глубоко задумалась.
Lumineux: Не перестаю восхищаться, как у Вас здорово получается, Стелла! Раз- и две главы.
Стелла: Я смотрю по содержанию. А вот заключение миледи придется втиснуть в одну серию. Когда идет много описаний и мало действия, придется обратиться к пейзажам.
Стелла: Глава 21. Море у берегов Ла Рошели. Ускоренными темпами идет строительство знаменитой дамбы, которая должна отрезать Ла Рошели дорогу в открытое море. Стук молотков и визг пил, грохот сбрасываемых камней – все это перекрывает шум моря. Снуют лодки, короткие команды, божба – все это создает звуковой фон осады. По обнажившейся, в результате отлива, отмели не спеша движутся три всадника. Один – сошел бы за старшего офицера, но его красный, обшитый мехом, камзол и тяжелый плащ, лежащий на крупе коня, а также круглая, кардинальская, шляпа, выдают первого министра. Его сопровождают двое в красных плащах с крестами: кардинальские гвардейцы. Ришелье, не находя себе места в ожидании решения вопроса с Бэкингемом, снедаемый беспокойством и нетерпением, рыщет по окрестностям. Вот и сейчас он заметил на вершине холма группу людей, и, спешившись, кинув поводья одному из охраны, словно кот крадется вдоль низкой изгороди. Все его внимание приковано к четверке молодых мушкетеров, лежащих на песке и греющихся в лучах зимнего солнца. Подойти незаметно ему не удается, возглас стоящего на страже слуги раскрывает его. Гримо: Офицер! Атос: (приподнимаясь на локте) Вы кажется посмели заговорить, бездельник! Проследив взглядом за указующим перстом Гримо, четверка друзей мгновенно вскочила на ноги. Трое слуг, невдалеке занятые распечатыванием огромной бутыли вина, замерли в страхе: они тоже узнали кардинала, и не хуже из хозяев поняли, что его светлость взбешен не на шутку. Кардинал: Господа мушкетеры велят караулить себя! Уж не подходят ли посуху англичане? Или мушкетеры у нас стали старшими офицерами? Атос: (со спокойствием и достоинством истинного вельможи, глядя прямо в глаза кардиналу) Ваша светлость, мушкетеры, когда они не несут службы, пьют и играют в кости, и они для своих слуг – офицеры очень высокого ранга. Кардинал: Слуги, которым велено предупреждать о проходящем мимо, уже не слуги, а часовые! Атос: (спокойно и изысканно-вежливо) Ваше высокопреосвященство, если бы не эта предосторожность, мы бы упустили возможность выразить вам наше почтение и нашу благодарность за то, что вы нас всех соединили вместе… Д'Артаньян, (он берет за плечо гасконца и чуть подталкивает его по направлению к кардиналу) Д'Артаньян, вы сейчас говорили о своем желании выразить благодарность Его светлости: вот он, случай, воспользуйтесь же им! Д'Артаньян: (делает два шага навстречу кардинала и неловко мнется, не зная, как получше выразиться) Ваше высокопреосвященство, мы… точнее, я… я безмерно благодарен Вам, без Вашего участия я не знал бы, как… когда смог бы… (он замолкает под взглядом Ришелье, угрюмым и неприязненным). Кардинал: Господа, мне не нравится, когда солдаты, даже если они солдаты привилегированных войск, строят из себя вельмож: извольте соблюдать такую же дисциплину, как и все. Атос: (отстранив движением руки д'Артаньяна, который отступил поближе к друзьям, и кланяясь кардиналу) Надеюсь, мы ничем не нарушили дисциплину. Не неся службу в данный момент, мы считали, что можем располагать своим временем, как нам заблагорассудится. Как видите, мы даже ружья с собой прихватили, чтобы быть готовым в любой момент в случае тревоги. Если у Вашего Высокопреосвященства есть для нас какое-нибудь приказание, мы готовы выполнить его. Д'Артаньян: Ваше высокопреосвященство, будьте уверены: знай мы, что у вас такая малочисленная свита, мы бы выехали к вам навстречу. Кардинал: (кусая губы) Знаете, на кого вы похожи сейчас, господа? Вы похожи на заговорщиков! Атос: (кивая головой в знак согласия) Так и есть, Ваша светлость! Только, как вы могли убедиться однажды, это заговоры против ларошельцев. Кардинал: (хмуро) Э, господа политики! В ваших головах, пожалуй, нашлась бы разгадка многих секретов, если бы они были так же доступны для чтения, как то письмо, что вы спрятали при моем появлении. Атос: (с пылающим лицом, делая шаг к кардиналу) Вы подозреваете нас, Ваша светлость? Если это допрос, то соблаговолите объясниться, чтобы мы знали, как нам следует поступать! Кардинал: (сурово и глядя прямо в глаза Атосу) А что, если бы и так? И не такие люди, как вы, сударь, ему подвергались! И отвечали, господин мушкетер! Атос: (упрямо откинув голову) Вот потому я и сказал вам, Ваше высокопреосвященство, что если вы допрашиваете нас, то мы готовы отвечать. На протяжении всей этой перепалки Атоса с Ришелье друзья стоят с напряженным видом: д'Артаньян перебегает глазами с Атоса на кардинала и сжимает эфес, Портос старательно смотрит в песок, но усы у него воинственно топорщатся, а Арамис стоит белый, как мел, напряженно откинувшись и вцепившись рукой в шляпу, которой он прикрывает левую руку. Кардинал: Господин Арамис, что это за письмо вы спрятали при моем появлении? Арамис: (дернувшись и выходя из своего ступора) Письмо от женщины, Ваша светлость! Кардинал: Покажите! Ведь такое письмо можно показать духовнику, а я посвящен в духовный сан. Атос: (спокойно, медленно и размеренно, отчеканивая каждое слово и делая особенное ударение на именах) Ваша светлость, письмо это от женщины, но оно не подписано ни Марион де Лорм, ни госпожой д'Эгильон. Кардинал побелел, глаза у него сверкнули, и он обернулся к своим телохранителям. Атос не спускал с него глаз, и, со своей стороны, сделал шаг к оружию друзей. Какое-то время кардинал взвешивал: с его стороны трое, мушкетеров со слугами – восемь. Поэтому он расплылся в улыбке. Кардинал: Ну, полно! Вы храбрые молодые люди, гордые при свете дня и преданные во мраке ночи. Господа, я вовсе не забыл той ночи, когда вы охраняли меня. Оставайтесь, доканчивайте вашу игру, ваши бутылки и ваше письмо. Прощайте, господа! ( негромко) Положительно, необходимо, чтобы эта четверка перешла ко мне на службу! Кардинал вскочил на коня, которого подвел ему телохранитель, попрощался взмахом руки и умчался. Мушкетеры оставались на своих местах, удрученные и унылые. Один Атос стоял, все так же откинув голову, и на губах его блуждала презрительная и властная улыбка. Портос: Этот болван Гримо поздно спохватился! Д'Артаньян: (поворачиваясь к Арамису) Вы бы отдали письмо? Арамис: (нежным голосом) Одной рукой подал бы ему письмо, а другой проткнул бы его шпагой. Атос: (резко обернувшись к друзьям) Я так и подумал! И поэтому вмешался в ваш разговор. Право, этот человек очень неосторожно поступает, разговаривая так с мужчинами. Словно он имел дело только с женщинами и детьми! Д'Артаньян: Любезный друг, я восхищен вами, но, в конце концов, неправы все же мы! Атос: (взрываясь с неожиданной горячностью) Как – неправы!? Да кому принадлежит воздух, которым мы дышим, океан, на который мы смотрим, песок, на котором мы лежим? Письмо вашей любовницы? Кардиналу? Клянусь, он вообразил, что владеет миром! А вы?.. Вы стояли перед ним ошеломленный, подавленный, что-то бормотали, заикаясь… словно он своим взглядом мог обратить вас в камень. Вам что, уже мерещилась Бастилия? И разве быть влюбленным – это составлять заговоры? Кардинал похитил вашу возлюбленную, вы хотите ее спасти, и это письмо – ваш козырь! Что, вы должны показывать свои карты противнику? Так не поступают! Пусть он их отгадывает, подобно тому, как мы отгадываем его ходы! Д'Артаньян: (смущенно) Все, что вы говорите, Атос – справедливо! Атос: (переведя дух и вновь усаживаясь на песок) В таком случае – ни слова более о происшедшем. Арамис, читайте письмо вашей кузины с того места, что прервал кардинал. Арамис: (доставая письмо) Охотно! Только я начну с самого начала. "Любезный кузен, я, кажется, решусь уехать в Стене, где моя сестра поместила нашу служанку в монастырь кармелиток. Бедняжка покорилась своей участи, она понимает, что в другом месте ей не жить. Единственное ее желание – это получить какую-нибудь весточку от своего возлюбленного. Такого рода товар с трудом проникает через стены монастырей, но я берусь за это поручение. Моя сестра благодарит за неизменную память о ней: она немного успокоилась, послав своего поверенного во избежание непредвиденного. Прощайте, любезный кузен, пишите о себе как можно чаще. Целую вас! Аглая Мишон" Д'Артаньян: О, как я вам обязан, Арамис! Наконец-то у меня сведения о Констанс! Она жива, она в монастыре, она вне опасности, она в Стене! Атос, а где это? Атос: В Лотарингии, рядом с Эльзасом. Можно прокатиться туда по окончании осады. Портос: А ждать уже недолго. Сегодня повесили шпиона, который показал, что ларошельцы перешли уже на кожу с сапог. Если после этого они примутся за подметки, то потом им останется только одно: есть друг друга. Атос: (осушая стакан вина) Бедные глупцы! Как будто католичество не самое удобное и самое приятное из всех вероисповеданий! А все-таки (прищелкнув языком) они молодцы! Эй, Арамис, что это вы делаете? Прячете письмо в карман? Д'Артаньян: Атос прав: его надо сжечь! А вдруг кардинал обладает даром вопрошать пепел? Атос: (убежденно) Наверняка обладает. Портос: Так что с ним делать? Атос: Гримо, подите сюда. (Гримо подходит. Атос одной рукой дает ему письмо, а другой протягивает стакан с вином) В наказание за то, что вы заговорили, друг мой, вы съедите этот клочок бумаги. А за услугу, которую вы нам этим окажете, вы выпьете этот стакан вина. Гримо засовывает в рот бумагу, тщательно ее прожевывает и глотает. Затем, красноречиво возведя очи горе, выпивает протянутый стакан вина. Атос: Ну, теперь, если только кардиналу не придет в голову распороть Гримо живот, мы можем быть более или менее спокойны. Гримо бледнеет, физиономия его вытягивается и он звонко икает. Атос кивком отсылает своего слугу, Портос молча давится от смеха, дАртаньян, прикусив костяшку пальца, взглядывает на Атоса, Арамис всё так же нежно улыбается. (это ремарка от Рыба. Мне очень нравится такой финал эпизода)
Стелла: Перед "и звонко икает" пропущена запятая. Каюсь.
Рыба: Да это я, я каюсь!
Стелла: Глава 22 -24 Комната, в которой заперта миледи. Тишина, по стенам бродят тени, поднятые раздувающимися от ветра занавесями. Миледи сидит в кресле у камина и пляшущие тени, вместе со сполохами огня от горящего в камине огромного ствола, придают ее лицу выражение зловещей маски. Она распустила шнуровку платья, чтобы легче было дышать: ярость и страх борются в ней, попеременно одерживая победу, а имя "д'Артаньян" срывается с губ непрерывно. Д'Артаньян – вот истинная причина ее неудач, и ее поражения. В такт своему прерывистому дыханию она мотает головой, как норовистая лошадь, и волосы уже не ложатся покорными локонами, а спутанными космами окружают обезображенное страстями лицо. Но постепенно дыхание ее успокаивается, стоны прекращаются, и на лице появляется умиротворенное выражение: великая актриса осознала, что ее ярость говорит не в ее пользу. Она сворачивается в кресле клубком, как уставшая кошка, не боясь, что кто-то может войти и увидеть, что платье открывает больше, чем может позволить себе благовоспитанная дама, но меньше, чем позволяет себе испуганная и мечущаяся женщина. Обнаружив зеркало, она встает и идет к нему. Глядясь в свое отражение, миледи попеременно меняет выражения лица, демонстрируя все нюансы радости, гнева, горя, равнодушия… все, на что она способна. Руки ее занимаются прической, подчеркивая прелесть черт, и она удовлетворенно шепчет: Миледи: Полно, полно же! Нельзя впадать в такое исступление, в такое неистовство – это признак слабости. Я веду борьбу с мужчинами, значит моя сила – в моей слабости. (любуется собой). Ничего не потеряно, я все так же красива! Надо отдохнуть, и неплохо бы поесть. О, какой-то шум: верно, мне несут ужин. Ну, начнем представление! Гремят засовы, входят тюремщики в сопровождении Фельтона. По знаку офицера они ставят стол, на котором уже собран неплохой ужин. Фельтон: Поставьте сюда этот стол, принесите свечи и смените часового. (следит, как солдаты быстро и четко выполняют приказания. Потом поворачивается к миледи) А-а! Она спит! Хорошо, поужинает, когда проснется. (делает шаг к двери) Солдат: Господин лейтенант, она не спит. Фельтон: Как – не спит? А что она делает? Солдат: (☹всматривается в миледи, которая лежит в кресле в эффектной позе: одна рука свесилась, другая на сердце, грудь полуобнажена) Она в обмороке. Фельтон: (оставаясь на своем месте) Если так – доложите милорду Винтеру, что его пленница в обмороке. Миледи приходит в себя, изображая слабость и дурноту. Фельтон: Миледи, раз вы проснулись, мне здесь делать нечего. Если вам что-либо понадобится, позвоните. Миледи: Боже, как мне было плохо! (она принимает соблазнительную позу, поглядывая на Фельтона из-под опущенных ресниц, но он никак не реагирует на ее уловки.) Фельтон: Вам будут подавать еду три раза в день. Если вам не подойдет наш распорядок дня, сообщите, какой бы вас устроил. Миледи: (с тихим ужасом) Я всегда буду одна в этой мрачной комнате? Фельтон: Завтра к вам явится компаньонка, которая будет вас навещать тогда, когда вы пожелаете. В эту минуту в дверях появляется лорд Винтер, неся в руках флакон с нюхательной солью. Винтер: (насмешливо) Покойница воскресла? Фельтон, дитя мое, ты что, не понял, что перед тобой разыгрывают комедию? Я не сомневаюсь, что мы ее сможем лицезреть до конца. Фельтон: Милорд, я просто оказывал уважение женщине, и не ради нее, а ради собственного достоинства. Винтер: Так на тебя весь этот арсенал ужимок не произвел впечатления? Фельтон: (пожимая плечами, равнодушно) Чтобы меня совратить, милорд, нужно нечто большее, чем кокетство и женские уловки. Миледи: (бормочет) Я найду, что нужно для тебя, бедный неудавшийся монах! Тебе в рясе ходить, а не в мундире! Винтер: Вот пусть миледи и ищет его, а мы с удовольствием посмотрим на следующий акт комедии: воображение у дамы богатое, она непременно придумает еще что-то. (он со смехом уводит Фельтона, а миледи, скорчившись в кресле, бессильно терзает свой платок.) Прощайте, любезная сестра! До следующего вашего обморока! Миледи вскакивает и хватается за нож, но он не подходит для мести: это серебряный столовый нож. Раздавшийся хохот и появившиеся в дверях милорд с Фельтоном заставили ее выронить нож. Винтер: Ну, убедился? Если бы я послушался тебя, и дал ей обычный нож, ты бы уже был покойник. Это ее манера избавляться от тех, кто ей мешает. Фельтон: (с отвращением) Вы правы, это я ошибался. Миледи снился сон, что казнят д'Артаньяна. Она стоит в первом ряду, сразу за стражей, и ей прекрасно видно, как по лестнице вталкивают на помост ее врага, как он читает последнюю молитву, как опускается на колени, целует в последний раз протянутый ему крест, как взвивается над его головой меч, и как катится по помосту голова с остановившимися, навыкате, глазами. Гигантский фонтан крови бьет в небеса, капли ее летят прями в лицо миледи, и она с наслаждением жмурится, улыбаясь мечтательно и нежно. Вошедшая в комнату женщина ей незнакома. Но миледи быстро сообразила, что это та самая компаньонка, о которой ей говорил Фельтон. Сам молодой человек остался стоять в дверях. Компаньонка: Миледи, меня попросили быть при вас, как только вы прикажете. Нет ли у вас каких-либо просьб? Миледи: (зарываясь под одеяло) Единственное, чего я желаю, это оставаться в постели: я всю ночь не смыкала глаз, у меня лихорадка. Компаньонка: Желаете, чтобы позвали врача? Миледи: (страдающим голосом, со слезами на глазах) К чему? Эти господа вчера объявили, что моя болезнь – комедия. Фельтон: (нетерпеливо) В таком случае, скажите сами, сударыня, как вы желаете лечиться? Миледи: Бог мой, откуда мне знать, как? Я чувствую, что больна. Мне все равно, что мне дадут! Фельтон: (устало) Позовите лорда Винтера. Миледи: (с ужасом привставая на кровати) О нет, только не его! Я хорошо себя чувствую, только его не зовите! Фельтон, покоренный ее голосом, искренностью и страхом, прозвучавших в нем, делает несколько шагов в комнату. Миледи это замечает, и бросается лицом в подушки, чтобы скрыть свою радость, и изобразить слезы и рыдания. К тому же она заметила в его руках книгу. Фельтон подошел к кровати, и протянул ее миледи со странным выражением лица: она могла бы сказать, что оно выражало не то презрение, не то – брезгливость. Фельтон: Лорд Винтер, а он католик, как и вы, сударыня, подумал, что вам может не хватать обрядов и молитв вашей церкви. Поэтому вы все найдете в вашей книге. Миледи: Положите ее на столик: лорду Винтеру, этому развращенному католику, отлично известно, что мне противно даже прикасаться к этой книге. Он хочет расставить мне очередную ловушку, причисляя меня к своей вере. Фельтон: (не без удивления) Какого же вы вероисповедания, сударыня? Миледи: Я скажу это в тот день, когда достаточно пострадаю за свою веру! Я в руках моих врагов! (с неистовством глубоко верующей) Уповаю на господа моего! Или он спасет меня или я погибну за него! Вот мой ответ Винтеру! А книгу эту заберите (она с омерзением указывает на молитвенник). Пользуйтесь ею сами, вы ведь сообщник лорда Винтера во всем! Фельтон в задумчивости уносит молитвенник, но на его место является хохочущий до слез лорд Винтер. Винтер: (с трудом успокаиваясь и платком утирая слезы) Милая отступница, как быстро вы переменили веру! Миледи: (холодно) Я не понимаю вас! Винтер: Так вы совсем неверующая? Так даже лучше! Миледи: Ваше распутство и ваши беззакония изобличают вас лучше, чем ваше неверие. Винтер: Это вы, Мессалина, леди Макбет, говорите о распутстве? Ну, вы и бесстыдны! Миледи: Вы говорите так, потому что знаете, что у нашего разговора достаточно свидетелей. Вам нужно восстановить против меня всех. Винтер: (смеясь) Вот уже комедия переходит в трагедию! Впрочем, через неделю вы будете там, где вам надлежит быть: я свое намерение исполню! Миледи: (с экзальтацией) Постыдное намерение, нечестивое намерение! Винтер: Она сходит с ума! Госпожа развратница, если это всего лишь действие испанского вина, то это не опасно! И, нечистый вас побери, госпожа пуританка, дрянь вы этакая, я упрячу вас так, что вы никому не сможете демонстрировать свои трюки. Миледи, упав на колени, начала страстно молиться, потом, услышав, что за стеной изменился ритм шагов стражника, вдруг запела псалом. Миледи: Ты нас, о боже, покидаешь Чтоб нашу силу испытать. А после сам же осеняешь Небесной милость тех, кто умел страдать. Для горьких слез, для трудной битвы, Для заточенья и цепей Есть молодость, есть жар молитвы, Ведущей счет дням и ночам скорбей. Но избавленья час настанет Для нас, о всеблагой Творец! И если воля нас обманет, То не обманут смерть и праведный венец! Она пела чистым, высоким голосом, слушая установившуюся тишину за дверью, вкладывая в слова весь жар, на который была способна ее душа, и остановилась однажды только тогда, когда этого потребовал солдат за дверью. Солдат: Да замолчите, сударыня! Ваша песня наводит тоску, а стоять в гарнизоне и слушать подобные вещи совсем невмоготу! Фельтон: (голос за дверью) Молчать! Что вы суетесь не в свое дело, наглец! (появляется в дверях с горящим взглядом) Зачем вы так поете, и таким голосом? Миледи: (опуская голову, чтобы спрятать безумную радость) Простите! Я забыла, что оскорбляю своими песнопениями этот дом. Но если я чем-либо оскорбила ваши религиозные чувства, клянусь, в этом не было умысла. Фельтон: (как в забытьи) Да, да! Да, вы смущаете, вы волнуете людей, живущих в замке… Миледи: Я не буду больше петь. Фельтон: Нет, сударыня, только пойте тише, в особенности ночью. (и он почти бегом покидает комнату) Когда приходит на его место лорд Винтер, миледи сидит у окна, делая вид, что не заметила вошедшего. Винтер: О, да у нас третий акт: меланхолия пришла на смену комедии и трагедии. (Миледи молчит, и лорд продолжает) Понимаю: вам мечтается о том, что вы могли бы быть далеко отсюда, и строить одну из своих засад, на которые вы мастерица. Потерпите: через четыре дня Англия от вас избавиться. Миледи: (сложив руки, кротко) Боже, прости этому человеку, как я ему прощаю! Винтер: Молись, проклятая! Клянусь, ты в руках человека, который тебя не простит. (он выходит, но в дверях заметен Фельтон). Миледи: (бросаясь на колени) Боже! Ты знаешь, за какое дело я страдаю, дай мне силы перенести страдания! (с воодушевлением и страстью) Боже карающий, Боже милосердный! Неужели ты допустишь осуществления ужасных замыслов этого человека? (делает вид, что только сейчас заметила Фельтона и вскакивает на ноги). Фельтон: (серьезно и сдержано) Я не люблю мешать тем, кто молится, сударыня. Прошу вас, продолжайте свои занятия, не тревожьтесь из-за меня. Миледи: Вы ошибаетесь, я не молилась! Фельтон: (мягко) Я не считаю себя вправе мешать пасть ниц перед создателем, в особенности тому, кто виновен. Раскаяние приличествует виновным, а преступник, павший ниц перед Создателем, для меня священен. Миледи: (поднимая глаза к потолку) Я виновна? Я осуждена, это правда, но Господь любит мучеников, а иной раз осуждают и невинных. Фельтон: (нервно) Преступница вы или мученица - вам надлежит молиться, и я сам буду молиться за вас. Миледи: (падая к ногам Фельтона, иступлено) О, вы праведник! Выслушайте, молю только об этом, потому что я боюсь, что у меня не хватит сил в нужную минуту. Выслушайте же мольбу отчаявшейся! Я прошу вас только об одной милости! Фельтон: (отступая, но миледи ползет за ним на коленях, протягивая руки, пока он спиной не натыкается на стену и замирает, почти в отчаянии) Поговорите с моим начальником! Я, к счастью, не имею права ни прощать, ни наказывать. (судорожно озирается, но отступать дальше некуда) Эту обязанность Бог возложил на того, кто выше меня. Миледи: (с тем же напором) Нет, на вас, только на вас! Вам способствовать моей гибели, моему бесчестью! Лучше вам меня выслушать! Фельтон: (почти с отчаянием) Если вы это заслужили – покоритесь, претерпите его! Миледи: (возмущенно) Разве речь о тюрьме или смерти? Что мне они! Фельтон: (устало) Я перестаю вас понимать, сударыня! Миледи: (вставая с колен. Фельтон делает едва приметное движение, словно желая помочь ей встать, но отдергивает себя) Или делаете вид, что не понимаете. Фельтон: Клянусь честью солдата и христианина, что не понимаю. Миледи: (с недоверчивым видом) Вам неизвестны намерения лорда Винтера в отношении меня? Ведь вы его поверенный. Фельтон: Я никогда не лгу, сударыня. Я ничего не знаю. Миледи: (искренне) Так вы не его сообщник? И вы не знаете, какой позор он мне готовит, позор, по сравнению с которым ничто все земные наказания? Фельтон: (уверенно) Лорд Винтер не способен на такое злодеяние. Миледи: (грустно) Друг низкого человека на все способен. Фельтон: Кого вы называете низким человеком? Миледи: А как вы думаете? Кого еще можно так назвать в Англии? Фельтон: (бледнея и сжимая кулак) Джордж Вильерс? Миледи: (снова загораясь) Да, да, да! Фельтон: Он не избегнет кары. Миледи: (простирая руки к небесам) Боже, как я молю тебя послать заслуженную кару этому человеку! Ты знаешь, что я молю об этом не из личной мести, а взываю об избавлении целого народа! Фельтон: (изумленный настолько, что не скрывает это) Разве вы его знаете? Миледи: (твердо, но со слезами на глазах) Да! К моему несчастью! (и тут же, словно утратив волю, заломила руки. Фельтон, теряя остатки спокойствия сделал шаг к двери, но миледи остановила его неожиданно повелительным жестом) Будьте милосердны, выслушайте мою просьбу: дайте мне нож. (падает на колени) О, дайте мне нож! Дайте из милости, из жалости! Я не питаю к вам злого чувства, поверьте. Я у ваших ног, единственного доброго, справедливого, сострадательного человека! Дайте мне нож на одну минуту, и я верну его вам через окошечко двери, клянусь! Вы спасете мою честь! Фельтон колеблется, не зная, как поступить, а миледи все стоит на коленях, но уже ухватив обе его руки. Фельтон: (с ужасом) Вы хотите убить себя? Миледи: (отпуская его и свернувшись в комок у его ног) Я выдала себя! Он все теперь знает… Я погибла! Шаги по коридору заставили их замолчать и каждый прислушивался изо всех сил. Фельтон кинулся вон из комнаты, как только шаги затихли. Миледи: (торжествуя) Вот теперь ты мой! ( смотрится в зеркало на стене, улыбаясь своему отражению и играя своими волосами) Конечно же ты ничего не скажешь барону. Очередное появление лорда Винтера совпало с появлением стражи, принесшей ужин. Винтер сделал вид, что не видит нахмуренного лба невестки, поставил стул рядом с ней и уселся, притворно не замечая, как она подобрала платье, чтобы не касаться даже им ноги деверя. Винтер заметил ее маневр и усмехнулся. Винтер: Я пришел к вам с подарком. Миледи: Вы не можете избавить меня от терзаний, связанных с вашим присутствием? Винтер: Но ведь вы приехали только с целью меня повидать; вот и любуйтесь. А у меня сейчас определенная цель посещения. Я решил даровать вам жизнь, и принес документ, в который надо внести некоторые дополнения, которые я должен согласовать с вами. Вот этот документ: это своего рода вид на жительство. (читает) "Приказ отвезти… тут требуется уточнение, я согласен на любое место не менее тысячи миль от Англии… приказ отвезти поименованную Шарлотту Баксон, заклейменную судом Французского королевства, но освобожденную после наказания; она будет жить в этом месте, никогда не удаляясь больше, чем на три мили. В случае попытки к бегству она подвергнется смертной казни. Ей будет положено пять шиллингов в день на квартиру и пропитание." Больше я вам не дам – еще подкупите кого-нибудь. Миледи: (холодно) Этот приказ не имеет ко мне отношения: в нем стоит не мое имя. Винтер: (серьезным тоном) Имя? А оно у вас было? Миледи: Я ношу фамилию вашего брата. Винтер: Это фамилия вашего второго мужа. А как звали первого? Молчите? Хорошо, оставим Баксон. Вы рассматриваете приказ? Заметили, что на нем еще нет подписи? Завтра герцог Бэкингем поставит ее, а еще через два дня вы отправитесь по месту назначения. Миледи: Этот трюк с вымышленным именем – подлость! Винтер: А вы предпочитаете быть повешенной под своим именем? Я бы пошел на публичный скандал, чтобы только навечно избавиться от вас. А, вижу, вы согласны на дальнее странствие! Вот и отлично! Остается договориться насчет пяти шиллингов. А пока – до свидания! Завтра я сообщу об отъезде моего гонца. После ухода Винтера миледи сидит неподвижно, обдумывая ситуацию. Окошко в двери закрыто, и она может не опасаться, что кто-то видит ее лицо. А по нему пробегают отсветы ее мыслей, позволяющие увидеть всю смену ее настроений: от отчаяния до надежды и тайной радости, когда она, узнав шаги Фельтона, убеждается, что он боится к ней зайти.
Стелла: Глава 25-28. Тихо скрипнула дверь, и в комнату бочком проник Фельтон. Робость, напавшую на него, как рукой сняло, когда он увидел, что делает заключенная. Тяжелое, массивное кресло, миледи умудрилась подтащить к стене и, взобравшись на него с ногами, старалась приладить к крюку, вбитому в стенку, веревку, свитую из каких-то обрывков. Сделав вид, что она только заметила молодого человека, миледи спрыгнула на пол и постаралась спрятать свою веревку за спину. Уселась она в кресло так, чтобы конец веревки бросился Фельтону в глаза. Что немедленно и произошло, и тот, подойдя к креслу, ухватился за веревку и вытащил ее у миледи из-за спины. Фельтон: (суровым тоном, глядя на миледи покрасневшими глазами) Что это такое, сударыня? Миледи: Ничего. Скука смертельна для заключенных, вот я и развлекалась плетением веревки из платков. Фельтон: (сильно вздрогнув, что не ускользнуло от миледи) А что вы делали на кресле? Миледи: Не заставляйте меня лгать, чтобы ответить вам: истинным христианам ложь запрещена. Фельтон: Если Господь запрещает ложь, то еще строже он запрещает самоубийство, а вы именно этим и собирались заняться. Миледи: (убежденно) Если Господь убедится, что жертва подвергается гонениям и стоит перед выбором: самоубийство или бесчестье, поверьте, он простит самоубийство. Самоубийство в таком случае – это мученическая смерть. Фельтон: (смотрит на миледи пристально и изучающе. Потом, решившись на что-то, говорит): Фельтон: (медленно) Или вы преувеличиваете или не договариваете. Объяснитесь, (голос у него срывается) ради Бога! Миледи: Делиться с вами моими бедами или планами? Для чего? Чтоб вы донесли о них, и шли за моим гробом в чине капитана? Фельтон: (оскорбленно) Я соглашусь принять награду за вашу жизнь? Я? Вы не думаете о том, что говорите! И что я вам сделал, что вы возлагаете на меня такую ответственность? Когда вы покинете это место и ваша жизнь не будет на моей ответственности (он судорожно вздыхает), тогда поступайте с ней, как пожелаете. Миледи: Ах, вот как! И вы, богобоязненный человек, хотите только одного: не отвечать за мою смерть, чтобы не испытывать беспокойства? (она пылает священным негодованием, но глаза ее видят каждый его жест). Фельтон: Я должен оберегать вашу жизнь, и я это сделаю. Миледи: Это жестоко! Как назовет это Господь, если я невинна? Фельтон: (глядя в сторону) Я солдат и исполняю полученные приказания. Вам ничего не грозит и со стороны лорда Винтера: я отвечаю за него, как за самого себя. Пока вы моя узница, вы не получите от меня свободу, пока вы живы – не лишитесь через меня жизни! Миледи: (вскрикивает) Но я лишусь чести, а она мне дороже жизни! И ответите мне за все - вы! (и она, отбежав в сторону, разражается рыданиями.) Фельтон не в силах противостоять ее чарам, ее красоте, ее отчаянию, смене ее настроений. Смущение его уже видно слишком ясно не только миледи, но и зрителю: дрожащие руки, блуждающий взгляд, робкие попытки дотронуться до платья узницы, до ее руки. Он отдергивает себя, не коснувшись ткани шали, в которую кутается миледи, он отводит глаза, едва ему кажется, что она готова взглянуть на него. Он – готовая жертва для миледи, и она, шагнув к нему, неожиданно запела, страстно и грозно. Миледи: Бросьте жертву в пасть Ваала, Киньте мученицу львам – Отомстит всевышний вам!.. Я из бездн к нему воззвала… Фельтон: (застыл, потом робко) Кто вы? (складывает ладони, как для молитвы) Посланница неба, служительница ада, ангел вы или демон? Элоа вы или Астарта? Миледи: (тихо и убедительно, опустив глаза, а при последних словах глядя ему прямо в зрачки) Ты не узнал меня? Я не ангел и не демон – я дочь земли, я сестра тебе по вере. Вот и все… Фельтон: Я больше не сомневаюсь, я верю… Миледи: (с иронией) Веришь, а сам – сообщник этого отродья, которого зовут Винтером. Веришь, а оставляешь меня в руках моих врагов, которые предадут меня гнусному Сарданапалу, которого слепцы зовут Бэкингемом, а верующие – антихристом! Фельтон: (трясущейся рукой оттирает пот, катящийся по лицу) Я узнаю голос, вещавший мне во сне! Я узнаю ангела, каждую ночь являющегося мне во сне и говорящего моей душе:" Рази, спаси Англию, спаси самого себя, ибо ты умрешь, не укротив гнева господня!" Говорите, теперь я все понимаю! (отшатывается, напуганный свирепой радостью во взгляде миледи). Миледи: (уронив руки) Мне не быть Юдифью – меч слишком тяжел для моей руки. Дайте мне умереть… Фельтон: Вы христианка, и несмотря на тяжкие обвинения, которые возводит на вас лорд Винтер, я чувствую к вам влечение. Я никогда никого не любил, кроме своего благодетеля. Но вы! Вы так прекрасны, и с виду так невинны! Если лорд Винтер так преследует вас, вы, должно быть, совершили какие-то беззакония? Миледи: (печально) Имеющий глаза – не увидит, имеющий уши – не услышит. Фельтон: Тогда – говорите. Миледи: Поверить вам мой позор? Вам, мужчине? Я не смогу этого сделать никогда! Фельтон: Мне, брату? Миледи: (перестав рассматривать офицера) Брату? Хорошо, я решусь! Шаги и голос лорда Винтера заставили Фельтона отскочить от миледи на несколько шагов. Войдя, Винтер внимательно оглядел присутствующих. Винтер: Вы что-то давно здесь, Джон. За это время мадам могла вам рассказать о всех своих преступлениях: на это действительно требуется немало времени. Миледи: (презрительно) Боитесь, как бы пленница не ускользнула? Спросите вашего тюремщика, о какой милости я его просила только что. Винтер: О какой? Фельтон: Миледи просила у меня нож на минутку, и обещала его тут же вернуть через окошко двери. Винтер: Так в комнате, вроде, никого нет, кроме нее. Кого вы желаете зарезать, сестра? Я вам предоставил выбор: Тайберн или Америка. Тайберн надежнее: веревка надежнее ножа. Миледи: (сдавленным голосом) Я думала. И еще подумаю. Винтер: Джон, я положился на тебя! Будь осторожен! Впрочем, надо продержаться еще три дня, и мы избавимся от этого создания. Миледи: Ты слышишь?! Винтер подхватил Фельтона под руку и увел его из комнаты. Миледи осталась одна, ожидая возвращения Фельтона: в этом она была уверена, как и в своих чарах. Она сидела неподвижно, пока не услышала знакомые шаги. Появившийся в дверях Фельтон удалил часового и быстро вошел в комнату. Фельтон: Я удалил часового, чтобы мой визит к вам остался в тайне. Барон мне сейчас рассказал ужасающую историю и… (он замолчал, увидев покорную улыбку миледи) или вы демон, или мой благодетель – чудовище. Я колеблюсь между ним и вами, и мне необходимо убедиться, что вы говорите правду. Я приду к вам после полуночи, и вы меня убедите. Миледи: Нет и нет! Моя смерть будет куда красноречивее моей жизни. Фельтон: Я пришел за обещанием, что вы не посягнете на свою жизнь. Поклянитесь! Миледи: Для меня клятва священна, но я не стану обещать того, что не выполню. Фельтон: Так пообещайте ничего не предпринимать до нашего разговора. Если что, я сам вам дам нож в руки! Миледи: Ради вас я подожду! Фельтон: Клянетесь? Миледи: Нашим богом клянусь! Когда Фельтон ушел, она опустилась в кресло с презрительной улыбкой на губах. Миледи: Мой Бог? Мой бог – это я, и тот, кто поможет мне отомстить за себя! Часам к девяти вечера явился лорд Винтер, тщательно осмотрел все решетки и запоры, даже в камин заглянул и удалился со словами: Винтер: Этой ночью вам еще не удастся убежать. Миледи не произнесла ни слова, только пожала плечами. И продолжила ждать, вслушиваясь в каждый звук, доносившийся из-за двери. Напряжение, охватившее ее, достигло апогея, когда часы пробили двенадцать. Через несколько минут явился Фельтон. Фельтон: (солдату на часах) Надзирай как следует. Я зайду к ней и еще раз осмотрю камеру: не исключено, что она хочет покончить с собой, а мне приказано следить за ней. Миледи: (с легким смешком) Отлично! Строгий пуританин начал лгать. Солдат: Господин лейтенант, отличное у вас поручение, особенно если милорд уполномочил вас заглянуть к ней в постель. Фельтон: (сильно покраснев) Если я позову – войди. Если кто-то придет – позови меня. Солдат: Слушаю, господин лейтенант. Миледи: (вставая при виде Фельтона) Это вы! Фельтон: Я пришел, как обещал вам. Миледи: Вы мне еще кое-что обещали: нож. Фельтон: (бледнеет и на лбу у него выступает пот) Нет такого положения, каким бы ужасным оно не было, чтобы давать право божьему созданию лишать себя жизни!Я пришел к заключению, что у меня нет права принимать на свою душу такой грех. Миледи: (презрительно) Ах, вы подумали! (она садится в кресло, прямая, гордая, неприступная) Я тоже подумала, и тоже пришла к заключению. Фельтон: К какому? Миледи: Мне нечего сказать человеку, который не держит слова. Можете уходить, я ничего не скажу. Фельтон: Вот нож! Миледи: Дайте же мне его, не бойтесь! (берет нож, пробует его остроту на кончике пальца, потом возвращает его молодому офицеру) Хороший нож, из отменной стали. Фельтон, вы верный друг. Теперь положит его на стол и станьте между ним и мной. Вот так. А теперь – выслушайте меня. Фельтон, представьте себе, что ваша сестра сказала вам: когда я была еще очень молода, и, к несчастью, уже красива, меня завлекли в западню. Но я устояла, несмотря на то, что против меня строили козни, глумились над моей верой, моим богом, осыпали меня оскорблениями, но не смогли погубить мою душу. Тогда решили осквернить мое тело. Миледи рассказывает, глядя в одну точку остановившимися глазами, она воочию видит то, что говорит, и постепенно зритель, увлеченный ее рассказом, видит и сам, в полумраке комнаты, едва освещенной догорающей свечой, женщину, бессильно сползающую на пол, пытающуюся уцепиться за кресло. Свеча гаснет, полный мрак на экране несколько секунд. Потом появляется роскошно убранная комната, круглая, освещенная через отверстие в потолке. В центре ее – кровать, огромная и тоже круглая. На ней спит женщина. Это – миледи. Она просыпается, медленно, словно во сне, встает и берет со стула лежащее на нем платье, но тут же выпускает его из рук и начинает оглядываться: до нее постепенно доходит, что она в незнакомом месте. Она бросается к стене, начинает ее осматривать, простукивать – нигде нет и следа дверей. А комната роскошна, в ней есть все, что только может пожелать утонченная и избалованная женщина. Миледи убедилась, что это – роскошная темница и она в ней – узница. Она в ужасе опустилась на кровать, руки ее вцепились в расшитое покрывало. Стало совсем темно, сквозь застекленное окно в потолке появились первые звезды, и с их приходом комната ярко осветилась раскаленным шаром в потолке. Где-то скрипнула невидимая дверь, и звук этот прозвучал в полной тишине резко и пугающе. Миледи увидела рядом с кроватью накрытый стол и рядом с ним человека. Голос миледи за кадром: Это был тот самый человек, что преследовал меня, что поклялся обесчестить меня и я поняла, что ему удалось исполнить свою угрозу, пока я была во сне. Камера возвращает нас опять в камеру заключения. Фельтон: Негодяй! Миледи: О, да, негодяй! Он думал, что одержав победу надо мной во сне, он все решил. Что я признаю свой позор, а взамен он предложит мне свое богатство. Даже то, что я пригрозила ему, что если он дотронется до меня, то я заколюсь, только вызвало его улыбку. Он был настроен не ограничиться только одной ночью, и исчез, как и появился, внезапно и в полной темноте. Фельтон: Что это был за человек? Зритель опять видит ту же комнату и миледи, которая коротает ночь, сидя на стуле и с ножом в руке. В темноте, едва освещенный, из-под пола появляется богато сервированный стол, но миледи не садится за него. Она только берет яблоко и апельсин – это вся ее еда. Воду она набирает из фонтанчика у стены, но, видимо, вода и в нем со снотворным: через короткое время женщина опускается на постель, потом падает на подушки и замирает в оцепенении. Появляется все тот же человек и опускается к ней на постель. Но жертва пытается отбиваться, и он вынужден применить силу. И в этот момент, достав нож из-под подушки, миледи наносит ему удар в грудь. Нож притупляется о кольчугу. Неизвестный: (хватает ее за руки) Ах, так! Это же черная неблагодарность, моя прелестная пуританка. Но раз вы не желаете продолжить наше знакомство, завтра же вы будете на свободе. Миледи: (делая попытки вырваться) Берегитесь, моя свобода – это ваше бесчестье! Я не буду молчать. Я всем расскажу об этом дворце, где творятся гнусности, где меня подвергли насилию. Вы стоите высоко, милорд, но над вами есть король, а над королем – Бог! Неизвестный: (вставая с кровати) Вы не выйдете отсюда! Миледи: Я умру здесь, уморю себя голодом. Неизвестный: (со смехом) В таком случае, я объявлю вас воплощением добродетели и отпускаю на свободу. Миледи: (стукнув кулачком по подушкам и садясь на кровати) А я разоблачу вас перед людьми, как уже разоблачила перед Богом. Неизвестный: (протягивая ей распятие, которое он снял со стены в изголовье кровати) Если вы хотите выйти отсюда, вам придется поклясться на распятии, что вы будете молчать. Миледи: (убежденно) Никакая пытка не заставит меня молчать, клянусь вам в этом! Неизвестный: (с глухой угрозой) Берегитесь! У меня есть верное средство не только заставить вас молчать, но и сделать так, что ни один человек не поверит вашему слову. Если вы, поразмыслив, не отступитесь от своего намерения, я предам вас вечному позору. Если согласитесь, вас ждут почести, богатство, уважение. Выбор – за вами. (он уходит, но через какое-то время возвращается в сопровождении еще одного человека. Оба – в масках). Неизвестный: Ну, что, согласны вы поклясться? Миледи: (слабым голосом, но не без твердости) Пуритане не изменяют своему слову. Я буду призывать к суду над вами, пока не найдется мститель. Неизвестный: Вы публичная женщина и подвергнетесь наказанию, налагаемому на подобных женщин! Заклейменная в глазах света, к которому вы взываете, попробуйте доказать этому свету, что вы не преступница и не сумасшедшая! (поворачиваясь к своему спутнику) палач, делай свое дело! Голос Фельтона за кадром: О! Его имя! Имя! Назовите мне его имя! А в кадре: палач, поваливший свою жертву на пол, скрутивший ее – и пронзительный крик жертвы. И – тишина. Камера возвращается в замок, где Фельтон, судорожно цепляясь за спинку стула, пытается удержаться на ногах, обливаясь холодным потом, с взъерошенными, редкими, слипшимися волосами и дико выпученными глазами, стоит перед миледи, а та, с королевским видом распахивает платье, рвет батист рубашки, обнажая грудь, и показывает Фельтону клеймо на плече. Миледи: Смотрите, что изобрели для невинной девушки, ставшей жертвой злодея! Научитесь распознавать сердца людей и не делайтесь орудием неправедной мести! Фелтон: (изумленно) Но я вижу лилию! Миледи: (горько) В этом вся подлость!Будь это клеймо Англии, я бы могла еще что-то доказать, подать жалобу в суды! А французское клеймо… Оно надежно! Фельтон: (падая перед ней на колени) Простите! О, простите меня! Миледи: Что простить? Фельтон: Что я примкнул к вашим гонителям! Миледи нарочито медленно застегивает платье. Фельтон: Теперь у меня только один вопрос к вам; все тот же вопрос, что я вам уже задавал: как зовут вашего настоящего палача, потому что палач, осквернивший вас – всего лишь его орудие. Миледи: (притворяясь изумленной) Как, брат мой? Тебе еще нужно, чтобы я назвала его? А сам ты не догадался? Фельтон: (стискивая руки) Как, это он? Опять он!.. Все он же… Настоящий виновник… Миледи: (перечисляет грехи Бэкингема сначала с пафосом, потом заканчивает иронией) Опустошитель Англии, гонитель истинно верующих, гнусный похититель чести стольких женщин, тот, кто ради прихоти своего сердца готов пролить кровь стольких англичан, тот, кто сегодня покровительствует протестантам, а завтра предаст их… Фельтон: (качая головой) Бэкингем! Так это Бэкингем… Бэкингем палач этого ангела! Господи! И ты не поразил его, ты позволил ему быть на вершине власти, на погибель всем нам! Миледи: Бог отступается от того, кто сам от себя отступается! Люди боятся и щадят Бэкингема. Фельтон: (с внезапно проснувшимся неистовством) О, я не боюсь, и не пощажу его! Но как лорд Винтер оказался запутанным во все это? Миледи: У меня был жених, человек благородный и смелый, по своему положению не уступающий Бэкингему. Я ему все рассказала, он знал меня и ни секунды не колебался. Он предложил мне свою руку и сердце, и мы обвенчались. Отомстить милорду он не смог: тот уехал с посольством в Испанию. Лорд Винтер стал моим мужем и защитником моей чести. Бэкингем отсутствовал год, а за неделю до его возвращения мой муж скончался, оставив меня своей единственной наследницей. Его брат ничего не знал, ему было не по душе, что его ближайший родственник женился на нищей, и не мне было рассчитывать на его помощь. Я уехала во Францию, но с началом войны я стала испытывать нужду, и мне пришлось вернуться. Фельтон: (нетерпеливо) И?.. Миледи: И? Бэкингем переговорил с вашим покровителем, дал ему выгодную для них обоих информацию, представив меня публичной женщиной. Дальнейшее вы знаете, вы сами были частью их замысла. Сеть искусно сплетена, мне не оставлен выбор… Вы сами видите, Фельтон, мне надо умереть. Дайте мне нож! (она делает вид, что в полном изнеможении и клонится в его сторону. Фельтон, в полном восторге от неведомых эмоций, подхватывает ее в объятия) Фельтон: Нет, ты будешь жить! Жить почитаемой и незапятнанной, торжествующей над врагами! Миледи: (томно) лучше смерть, чем позор! Фельтон, друг мой, брат мой, заклинаю тебя! Я приношу несчастье всем окружающим, оставь меня, дай мне умереть! Фельтон: (хватая ее в объятия и с неистовством целуя ее в губы) Если так, мы умрем вместе! Стук в двери заставил миледи с силой оттолкнуть фанатика. Миледи: Мы погибли! Нас подслушивали! Фельтон: (беря ее за руку) Это часовой, он предупреждает меня о дозоре. Миледи: Тогда откройте им сами. Часовой: Сударь, я услышал ваш крик, а дверь вы заперли изнутри. Миледи, видя, что Фельтон совершенно растерян, понимает, что необходимо все внимание переключить на себя. Она хватает нож со стола. Миледи: А по какому праву вы хотите помешать мне умереть? Фельтон: (в ужасе) Боже мой! Язвительный хохот в коридоре возвещает о появлении лорда Винтера. Барон заходит: он в халате, со шпагой под мышкой. Винтер: А вот и последний акт трагедии. Дождались, наконец! Пройдены все фазы, но кровь не прольется! Миледи: (с поразительным спокойствием) Кровь прольется и падет на тех, кто заставил ее пролиться. (она успевает нанести себе удар в бок, кровь заливает платье и миледи падает навзничь, притворно лишившись чувств. Фельтон нагибается, достает нож, который вонзился между кожей и ребрами.) Фельтон: (мрачно) Эта женщина была под моей защитой. Винтер: Будьте спокойны, она не умерла. Не волнуйтесь, демоны так легко не умирают. Ступайте ко мне. Когда Фельтон ушел, спрятав у себя на груди нож, он позвал женщину, прислуживавшую миледи. Потом, поморщившись, приказал все же позвать врача. На следующий день миледи встала с постели и, обнаружив, что окошко двери забито доской, дала волю обуревавшим ее чувствам: Фельтон исчез, это был плохой знак – ему не доверяли. Потом появился лорд Винтер, вооруженный до зубов. Миледи встретила его, как тигрица, в клетку к которой зашел лютый враг: забилась в угол и бросала на него испепеляющие взгляды. Винтер: Сегодня вы меня еще не убьете. Фельтона вы уже почти совратили, но вас он больше не увидит. Собирайте свои пожитки, завтра вы отправляетесь в путь. Чем быстрее будет сделано дело – тем лучше. Если вы позволите себе в дороге заговорить с охраной или с капитаном – вам конец: или пуля в голову, или мешок – и в море. Это все, что я имел вам сообщить. Завтра увидимся – и распрощаемся навек. Вскоре началась гроза и под ее завывания миледи выла, как дикий зверь. Вдруг она услышала стук в окно, и при блеске молнии разглядела в окне лицо Фельтона. Она бросилась к окну и распахнула его – навстречу ветру и дождю. Миледи: (задыхаясь) Фельтон! Я спасена! Фельтон: Да. Только говорите тихо. Мне надо еще подпилить решетку. Постарайтесь, чтобы вас не увидели в дверное окошко. Миледи: Бог за нас, Фельтон: они забили его доской. Фельтон: Это хорошо! Господь лишил их разума. Миледи: Что я должна делать: я хочу помочь вам. Фельтон: Помогать не надо: прикройте только окно. И прилягте. Когда я закончу, я постучу в окно. Ваша рана не помешает вам за мной следовать? Миледи: (беззаботно) Ерунда, она мне не помешает. Фельтон: (берясь за пилу) Будьте готовы по первому знаку. Миледи закрыла окно и прилегла на кровать не раздеваясь. Она натянула на себя одеяло, но видела при каждой вспышке молнии силуэт Фельтона за окном и слышала визг пилы. Она дождалась условного стука и вскочила с постели. Открыв окно, она обнаружила, что в решетке проделана дыра, достаточная, чтобы в нее пролез человек. Фельтон: Вы готовы? Миледи: Да! Нужно что-то захватить с собой? Фельтон: Золото, если оно у вас есть. Миледи: Мне, к счастью, оставили то, что у меня было при себе. Фельтон: Я свое истратил на то, чтобы нанять судно. Миледи: (протягивая ему мешок с деньгами) Возьмите. Фельтон: (забирает деньги и бросает их вниз, к подножию стены) Пора спускаться. Миледи: (встает на кресло и высовывается в окно. Только теперь она увидела, что Фельтон висит на веревочной лестнице над бездной. В ужасе она отшатывается в глубину комнаты.) О, Господи! Фельтон: Этого я и боялся… Миледи: (как во сне) Это ничего, ничего… Это пустяки… Я спущусь с закрытыми глазами. Фельтон: Вы мне доверяете? Миледи: Еще бы! Фельтон: Протяните мне руки. Скрестите их. Вытяните – вот так. (связывает ей кисти рук платком, а поверх него – веревкой.) А теперь – положите мне руки на шею и не бойтесь ничего. Миледи: Так вы потеряете равновесие, мы упадем и разобьемся. Фельтон: Я моряк, не забывайте об этом. Ну, пошли? Миледи с помощью Фельтона вылезла в окно, и они вдвоем оказались над бездной. Ветер раскачивал лестницу несмотря на вес двух тел, миледи мгновенно промокла до нитки, но Фельтон продолжал спуск невзирая на все трудности. Внезапно он замер в неподвижности. Миледи: (шепотом) Что случилось? Фельтон: Тише. Я слышу чьи-то шаги. Миледи: Нас увидели? (они висят в полном молчании, слышны только шаги, бряцание оружия и голоса часовых). Фельтон: Ничего страшного, они прошли мимо и ничего не заметили: лестница не доходит до подножия стены. Продолжим. Теперь мы спасены. Миледи глубоко вздыхает и теряет сознание, на этот раз – по-настоящему. Фельтон, добравшись до конца лестницы, продолжает спуск на руках, пока не касается ногой земли. Тогда он берет миледи на руки, кошель с золотом, упавший точно под лестницей – в зубы, и быстро идет в сторону моря. Дойдя до скал, он, между ними, спустился к морю и свистнул – подошла лодка с гребцами. Фельтон вошел в воду, никому не доверяя свою ношу, уложил миледи на корме шлюпки, влез сам, и скомандовал: Фельтон: К шхуне! И гребите побыстрее. (распутывает руки миледи, потом брызгает ей на лицо морской водой). Миледи: (приходя в сознание) Где я? Фельтон: (с улыбкой) Вы спасены! Миледи: (привстает с его помощью) О, я дышу воздухом свободы. Благодарю вас, Фельтон! (ищет глазами что-то, Фельтон указывает ей на мешок с деньгами) Вот он, не волнуйтесь. Миледи: (растирая кисти рук) О, мои руки! Но это пустяки, все пройдет. (заметив, что они подплыли к какому-то судну) Что это? Фельтон: Шхуна, которая доставит вас куда вам угодно, но меня она должна высадить в Портсмуте. Миледи: А что вам делать там? Фельтон: (с мрачной улыбкой) Исполнить приказание лорда Винтера: отвезти приказ о вашей ссылке на подпись герцогу Бэкингему. Надо торопиться – завтра он отплывает под Ла Рошель. Миледи: (вскрикивает в отчаянии) Он не должен ехать! Фельтон: Он не уедет! Тем временем им сбросили трап, и Фельтон помог миледи перебраться на палубу. Шхуна доставила его в Портсмут, и в оживленном порту он легко затерялся в людской толпе. Уходя, он поцеловал руку миледи. Он был спокоен и уверен в себе.
Lumineux: Здорово! Только одна деталь меня смущает уже на протяжении второй части. Миледи сама расстегивает и застегивает свое платье, когда хочет. На ней платье простолюдинки, которое имеет застежки или шнуровку спереди? Вроде бы дворянское платье должно застегиваться (шнуроваться) сзади. Почему она так одета?
Стелла: Lumineux , были варианты и распашных платьев: оно состояло из двух и могло быть надето самостоятельно. Был вариант шнуровки сзади, которая выставлялась, а впереди - на крючках. Но вас волнуют проблемы художника по костюмам, а я не уверена, что режиссер не решит это много проще - разорвав ткань. Миледи все может.))))) Вспомнился еще пример из "Виконта" : де Шеврез расстегивает перед Кольбером крючки на платье, чтобы достать письма. Наши предки были изобретательны по части одежды, даже не имея в руках швейной машинки. Оказывается, даже современное дамское белье имело свой прообраз в Средневековье. И судя по тому, как оно выглядит, могу сказать, что в мою молодость в СССР носили такое, что средневековая дама постыдилась бы надеть.
NN: Lumineux, Стелла Если не ошибаюсь, платье знатной дамы шнуруется сзади. Но 1. миледи отправилась в путешествие без служанки, она должна была предусмотреть другое платье. 2. бывают, кажется, придворные платья, когда на корсаж и юбки сверху надевается платье, которое шнуруется или закрепляется спереди, как на картинке, слева: Оффтоп: а почему в сценарии время меняется с настоящего на прошедшее и наоборот? И описываются мысли или прошедшие действия, которых нет в кадре - как «Тяжелое, массивное кресло, миледи умудрилась подтащить к стене и, взобравшись на него с ногами, старалась приладить к крюку, вбитому в стенку, веревку, свитую из каких-то обрывков.» - это не должно быть скорее «В центре кадра массивное кресло, которое в предыдущих сценах стояло у камина. На нем стоит миледи, нарочито неловко пытаясь приладить к вбитому в стенку крюку веревку. Крупный план - веревка сплетена из каких-то обрывков.»? Ну, про крупный план это я уже преувеличиваю, конечно ;) Стелла пишет: Миледи: (привстает с его помощью) О, я дышу воздухом свободы. Благодарю вас, Фельтон! (ищет глазами что-то, Фельтон указывает ей на мешок с деньгами) Вот он, не волнуйтесь. Должно быть: Миледи: (привстает с его помощью) О, я дышу воздухом свободы. Благодарю вас, Фельтон! (ищет глазами что-то) Фельтон (указывая на мешок с деньгами): Вот он, не волнуйтесь.
Стелла: NN , спасибо за исправление ляпов, но, тут, на форуме, их уже не выправишь без раскрытия правки. Я уже предвкушаю конец, так что лечу вперед, не оглядываясь. И путаю времена. Но не замечаю этого: нет опыта игры и внимания к мелочам в ходе действия. Теперь, насчет платья. Если судить по пьесе, Кэтти никогда не помогала миледи одеваться. Могла, я думаю, помочь затянуть уже надетое. (так, чтобы не видно было плеча.) Я, не далее как вчера, видела в выложенных у вас по истории моды, корсеты со шнуровкой на груди, и картину, на которой танцуют дети. Хоть и написана она в 19 веке, но там прекрасно видно именно такое платье. (у меня выложенная у вас в посте картинка не открылась, так что может вы именно эту картину и показали). О женском белье я кажется и на "Французском романе" тоже читала. У вас вообще замечательные вещи можно узнать.
Стелла: Глава 29 – 30. Портсмут, к тому моменту, когда Фельтон вступил в его ворота, представлял из себя подобие потревоженного муравейника: везде били барабаны, войска направлялись к морю. Толпы горожан сопровождали солдат, лаяли собаки, кричали дети, причитали женщины. Фельтон не без труда пробивал себе дорогу в этой толпе, пока, наконец, не добрался до здания Адмиралтейства и часового перед входом в здание. Он был весь в пыли, уставший и раскрасневшийся от быстрой ходьбы. Часовой не захотел пропустить его, и тогда Фельтон вынул приказ. Фельтон: Спешное поручение от лорда Винтера. Начальник караула: (оказавшийся рядом) Пропустить! Фельтон входит в вестибюль, а за ним заходит какой-то человек, тоже весь в пыли. К камердинеру Патрику Фельтон и новоприбывший обратились одновременно. Фельтон: Я послан бароном Винтером со срочным приказом. Незнакомец: Я назову имя пославшего меня только герцогу. Фельтон: Мое дело не терпит отлагательства. Незнакомец: Мне необходимо переговорить с его милостью срочно. Пропустите меня первым, сударь, это важно! Фельтон: Мое дело – это вопрос жизни и смерти. (оттирает пот, катящийся по лицу) Патрик: (смотрит то на одного, то на другого. Фельтону) Пройдемте, господин офицер! Фельтон ринулся во дворец, в то время, как незнакомец, казалось, крыл на чем свет стоит свою задержку. Фельтон проследовал за камердинером через анфиладу роскошных комнат, мимо делегации французов, ожидающих аудиенции, и остановился перед дверью в апартаменты герцога, где Бэкингем, сидя перед зеркалом, был занят своим туалетом. Патрик сделал ему знак обождать, и зашел к герцогу сам. Патрик: Лейтенант Фельтон, явился по поручению лорда Винтера. Бэкингем: По поручению лорда Винтера? Впустите его. Фельтон входит в тот момент, когда герцог стал надевать камзол синего бархата. Бэкингем: Почему барон не приехал сам? Я ждал его утром. Фельтон: Он поручил мне передать Вашей светлости, что не может сам удостоиться этой чести, потому что должен стеречь свою узницу. Бэкингем: Я знаю, он говорил мне об этой узнице. Фельтон: Я бы хотел переговорить с вашей милостью об этой молодой женщине. Бэкингем: Говорите. Фельтон: (волнуясь) То, что мне нужно сказать, не должен слышать никто, Ваша светлость. Бэкингем: Оставьте нас, Патрик, но будьте неподалеку. Я вас сейчас позову. (Патрик выходит). Говорите. Фельтон: Милорд, барон Винтер писал вам, прося подписать приказ о ссылке одной молодой женщины, именующейся в том приказе как Шарлотта Баксон. Бэкингем: (с нетерпением) Да, и я говорил ему, что он может привезти его сам или прислать с кем-нибудь. Я подпишу его. Фельтон: (отдавая пакет) Вот он. Бэкингем: (бегло читает его, потом берется за перо) Я подпишу. Фельтон: (удерживая его за руку, чем вызвал удивленный взгляд герцога) Простите, милорд, но известно ли Вашей светлости, что Шарлотта Баксон – не настоящее имя этой женщины? Бэкингем: Да, известно. (и он обмакнул перо в чернила) Фельтон: (в волнении) Так вам известно ее настоящее имя? Бэкингем: (нетерпеливо) Да. А в чем дело? Фельтон: И, зная его, вы подписываете не задумываясь? Дело идет о леди Винтер! Бэкингем: Мне это известно! Но откуда это имя известно вам? Фельтон: И вы, Ваша светлость, подписываете без зазрения совести? Бэкингем: (надменно) Молодой человек, вы предлагаете мне странные вопросы, и я слишком снисходителен, отвечая вам! Фельтон: (резко и отрывисто) Положение гораздо серьезнее, милорд, чем вы думаете! Бэкингем: (чуть смягчив тон) Барону, как и мне, известно, что леди Винтер большая преступница. Отправить ее в ссылку – все равно, что помиловать. (и он коснулся бумаги пером) Фельтон: (шагнув к герцогу) Вы не подпишите этого приказа, милорд! Бэкингем: (поднимая голову) Я не подпишу этого приказа? А почему? Фельтон: Потому что вы заглянете в свою душу, и воздадите миледи справедливость! Бэкингем: (раздраженно) Справедливость требует отправить ее в Тайберн. Она бесчестная женщина. Фельтон: Вам хорошо известно, что она ангел! Дайте ей свободу, прошу вас! Бэкингем: Вы с ума сошли! Как вы смеете так говорить со мной? Фельтон: Я говорю, как умею, милорд, и я стараюсь сдерживаться. Но опасайтесь превысить меру! Бэкингем: Вы что, угрожаете мне? Фельтон: Пока еще – прошу, милорд! Но одной капли довольно, чтобы переполнилась чаша, и всевышний обрушил кару на голову того, кого пока щадил невзирая на все его преступления. Бэкингем: Извольте выйти отсюда и отправиться под арест! Фельтон: Извольте выслушать , милорд. Вы соблазнили эту девушку, вы жестоко оскорбили ее, запятнали ее честь… Дайте ей беспрепятственно уехать, загладьте то зло, что вы причинили… Это единственное, о чем я вас прошу. Больше ничего я не потребую. Бэкингем: (изумленно глядя на Фельтона) Больше ничего не потребуете? (с ударением на каждом слове) Фельтон: (воодушевленно) Берегитесь, милорд! Англия устала от ваших беззаконий! Вы почти узурпировали королевскую власть! Вы внушаете отвращение и людям, и Богу! Бог еще накажет вас, а я накажу вас сегодня! Бэкингем: (делая шаг к дверям) Это уже слишком! Фельтон: (преградив ему дорогу) Смиренно прошу вас: подпишите приказ! Вы обесчестили эту женщину! Бэкингем: Убирайтесь вон, или я позову стражу и вас закуют в кандалы! Фельтон: (наступая на герцога) Вы никого не позовете! Вы теперь в руках божьих! Бэкингем: (повышая голос) В руках дьявола, вы хотите сказать! Фельтон: (тыча ему приказ) Подпишите, милорд! Бэкингем: Вы хотите меня принудить? Эй, Патрик! Фельтон: Подпишите! Бэкингем: Ни за что! (хватая шпагу, лежащую на кресле вместе с его плащом, шляпой и перчатками) Ко мне! Патрик: (входя в комнату) Письмо из Франции, милорд! Бэкингем: (роняя шагу и забыв обо всем на свете, кроме этого письма) Фельтон, за секунду до этого доставший из-за пазухи нож, на котором еще были следы крови миледи (тот самый нож, которым она себя ранила), пользуется моментом и всаживает нож по самую рукоятку в бок Бэкингему. Тот медленно поворачивается к убийце и мгновение они смотрят в глаза друг другу. Бэкингем: (негромко и изумленно) Предатель. Ты убил меня… (падает на колени, сжимая рукоять ножа, потом утыкается лицом в ковер и замирает, согнувшись и стоя на коленях.) Патрик: (вопит) Убийство! Фельтон оглядывается по сторонам, потом, пользуясь замешательством и криком Патрика, бросается через открытую дверь к лестнице. Он несется через зал, где ждет депутация из Ла Рошели, и где никто не успевает среагировать должным образом, и выбегает к парадной лестнице, но там его хватает за горло лорд Винтер, который по его виду все понял. Винтер: (кричит, держа Фельтона за горло и тряся его) Я это знал! Я догадался, но минутой позже! (швыряет Фельтона подоспевшей страже, но тот не оказывает никакого сопротивления). Комната, где произошло убийство. Герцог лежит на диване, рукой зажимая рану. Кинжал валяется на ковре. Бэкингем открывает глаза, и видит человека, который стоит перед его ложем на коленях. Это тот самый человек, что пытался войти раньше Фельтона. Бэкингем: (приоткрывает глаза, чуть слышно) Ла Порт… ты от нее? Ла Порт: Да, Ваша светлость, но, кажется, я опоздал… Бэкингем: Тише, нас могут услышать… Патрик, не впускайте никого… Бог мой, я умираю… и не узнаю, что она велела передать… (теряет сознание) В комнате толпа. Слышны рыдания, со стороны порта раздается пушечный выстрел, возвещающий о ЧП. Новость разнеслась по городу молниеносно, по дворцу разносятся вопли и стенания. Винтер у стены вцепился себе в волосы, повторяя как в бреду : " Минутой позже! Всего минутой позже!" Герцог приходит в себя. Бэкингем: Оставьте меня одного с Ла Портом и Патриком. Винтер… Вы прислали мне утром какого-то безумца… Посмотрите, что он со мной сделал! Винтер: Милорд, я никогда не утешусь… Бэкингем: Моя смерть того не стоит… Оставь нас… (Ла Порту, который по-прежнему на коленях перед ним) Что она мне пишет? Прочитай. Ла Порт: (плача) Как можно, милорд! Бэкингем: Не теряй времени… У меня нет сил, я ничего уже не вижу… Читай, пока я еще слышу… Ла Порт: (читает, глотая слезы) "Милорд! Заклинаю вас всем, что я выстрадала из-за вас и ради вас, если вам дорог мой покой, прекратите все вооружения против Франции и положите конец войне. Теперь уже и вслух говорят, что религия – лишь предлог, а втихомолку утверждают, что истинная причина – ваша любовь ко мне. Эта война может принести великие бедствия не только нашим странам, но и вам, милорд. Берегите свою жизнь, которой угрожает опасность и которая станет для меня драгоценной с той минуты, когда я не буду вынуждена видеть в вас врага. Благосклонная к вам Анна" Бэкингем: И это – все? Ла Порт: Она поручила мне сказать, чтобы вы были осторожны…увы! Бэкингем: (затухающим голосом) И? Ла Порт: И что она по-прежнему любит вас… Бэкингем: Ла Порт… принеси ларец… и ее письма… прибавь к ним нож… Ла Порт, отдай ей этот ларец. Это… память… обо мне. (его скручивает судорога и он скатывается на ковер. Взгляд его останавливается. Все кончено. В этот момент входит врач. Он констатирует смерть герцога.) Галерея в здании, с которой просматривается вид на порт. Винтер подходит к Фельтону в кандалах. Винтер: Негодяй. Что ты сделал? Фельтон: (не спуская глаз с горизонта) Я отомстил за себя. Винтер: Ты стал орудием этой женщины! Но, клянусь, это будет ее последним злодеянием. Фельтон: Я не понимаю вас. Я убил герцога, потому что он дважды отказался произвести меня в чин капитана. (внезапно бледнеет) Окажите мне милость, милорд: скажите, который час? Винтер: (доставая часы) Без десяти девять. Фельтон: (следя глазами за парусом на горизонте) Так угодно было богу. Грохочут пушки, возвещая закрытие порта и на мачте адмиральского корабля ползет вверх черный флаг. А во Франции, куда прибыл тайно король, капитан де Тревиль вызвал к себе четырех друзей. Кабинет де Тревиля, четверка "неразлучных" замерла перед ним. Тревиль: Господа, Его величество был так милостив, что разрешил мне отпускать несколько человек из своего конвоя по очереди, на четыре дня, не больше. Я назначил вас сопровождать короля в числе двадцати конвойных, потому что мне показалось, что вы особенно нуждаетесь в пребывании в Париже. Я не ошибся, господа? Атос: (кланяясь) Господин капитан, вы верно оценили наше положение. Нам необходимо отлучиться из Парижа, но, боюсь, четырех дней будет недостаточно: мы отправляемся на север. Тревиль: (с оттенком недовольства) Король требует, чтобы вы не появлялись в общественных местах: никто не должен знать, что Его величество в Париже. Атос: Мы выедем из Парижа тот же час, как получим отпускные. Но нам бы не помешали еще два дня и парочку ночей к ним. Тревиль: Вы собрались знатно повеселиться? Атос: (невозмутимо) Не без этого, господин капитан! Тревиль: (подписывая бумаги) И чтоб духу вашего не было в Париже! Мушкетеры с поклоном покидают кабинет. Д'Артаньян: У меня уже нет сил от этого звона в ушах! Портос: Это вас все время вспоминают. Д'Артаньян: Если бы не письма кузины Арамиса, мы бы вообще не знали бы, где искать Констанс. И вообще, нам незачем туда ехать вчетвером: я и один бы отлично управился! Атос: (мрачно) Если бы речь не шла о том, что свидание кардинал назначил той женщине тоже в Бетюне, я бы спокойно отпустил вас одного, д'Артаньян. А так, дай Бог, чтоб всей нашей компании, да еще и со слугами, было достаточно! Д'Артаньян: Вы меня пугаете, Атос! Чего вы опасаетесь, черт возьми? Атос: Всего! Гостиница в Аррасе. Друзья спешиваются, чтобы перекусить и в это время мимо них проносится всадник. Ветер едва не сносит с него шляпу, которую он успел схватить. Д'Артаньян побледнел и бросился к своей лошади. Атос: (хватая его за локоть) Куда ты опять летишь сломя голову? Д'Артаньян: Человек из Мена! Атос: (задумчиво) Черт возьми… Д'Артаньян: На коней! Арамис: Он на свежей лошади, а наши заморены. И он скачет в противоположную сторону. Оставим мужчину – спасем женщину! Конюх: (выбегая из ворот и крича вслед всаднику) Сударь, Сударь! Вот бумажка, которую вы потеряли! Эй! Д'Артаньян: Хочешь полпистоля за эту бумажку? Конюх: Еще бы! Портос: Что там? Д'Артаньян: Всего одно слово: Армантьер. Атос: Это слово написано ее рукой. Д'Артаньян: Спрячем ее как следует; не зря я отдал за нее последние деньги.
Стелла: Глава 31-33. Бетюнский монастырь. Миледи, скромно, но со вкусом одетая, беседует в монастырском саду с аббатисой. Аббатиса, немолодая женщина знатного происхождения, с тонкими чертами некогда красивого лица, слушает миледи опустив глаза, изредка улыбаясь и отделываясь ничего не значащими словами. Миледи в затруднении: она никак не может определить отношение аббатисы к кардиналу Ришелье. Миледи: А, между тем, у Ее величества были все основания быть недовольной одной из ее придворных дам. Ходили слухи, что эта дама шпионит за ней. Вы понимаете, что не во власти королевы было решать, кого из придворных дам она хотела бы уволить. Аббатиса: О, Ее величество всегда была зависима от этикета: ведь она дочь Испании. и королева Франции. Миледи: И, тем не менее, королева предприняла такую попытку, но господин кардинал воспротивился. Аббатиса: О, тому могло быть немало причин. Миледи: (многозначительно) Господин кардинал всегда решает так, как это нужно государству. Интересы короны для него превыше всего. Аббатиса: (быстро взглянув на миледи и тут же опустив глаза) Его преосвященство - светский человек. Миледи: (с двусмысленным смешком) Настолько светский, что не может себе отказать в удовольствии общения с умными собеседницами. Аббатиса: (против воли поддаваясь на хитрость) Я никогда этому не верила: Ришелье рукоположен. Миледи: А если этого требуют интересы государства? К тому же кардинал щедр к своим друзьям. Аббатиса: (полушепотом) И беспощаден с врагами. Миледи: Так вам известно, что он способен мстить тем, кто не согласен с ним? Аббатиса: (перекрестившись) Все мы в руках Господних. Миледи: Вы хотите сказать: в руках господина кардинала? Аббатиса: Я очень несведуща во всех этих вещах, но, как мы не далеки от всех мирских дел, у нас есть очень печальные примеры того, о чем вы рассказываете. Одна из наших послушниц много выстрадала от кардинала: он мстил ей и преследовал ее. Миледи: Бедняжка! Аббатиса: С виду она – сущий ангел, а как подумать, что только не пришлось ей вынести: и тюрьму, и угрозы, и дурное обхождение… но, кто знает, не всегда можно о людях судить по наружности. Миледи: Возможно, это и так, но лично я всегда буду обманываться, потому что всегда доверюсь тому, кто мне внушает симпатию. К тому же господин кардинал частенько преследует и некоторые добродетели строже иных злодеяний. Аббатиса: (недоверчиво) Разрешите мне выразить вам свое удивление, сударыня! Миледи: (наивно) А по какому поводу? Аббатиса: Вы ведете такие речи… Миледи: (улыбаясь) А что в них удивительного? Аббатиса: Но вас прислал сюда сам кардинал! Миледи: А я говорю о нем худо! Аббатиса: (улыбаясь в свою очередь) По крайней мере, вы не говорите ничего хорошего. Миледи: (со вздохом) Это потому, что я его жертва. Аббатиса: Так что это письмо… Миледи: Оно поручает вам меня как узницу, впредь до его особого распоряжения. Аббатиса: И вы не пробовали бежать? Миледи: (с иронией) Куда? Разве есть место, где можно спрятаться от Его высокопреосвященства, в особенности женщине? А эта послушница, разве она не пыталась бежать? Аббатиса: (неохотно) Мне кажется, ее удерживает во Франции любовь к кому-то. (с подозрением) А вы, вы не враг нашей святой вере? Миледи: (возмущенно) Я? Я призываю в свидетели господа Бога: я не враг нашей вере, я не протестантка, я ревностная католичка! Аббатиса: Тогда этот монастырь не будет для вас суровой тюрьмой. Надеюсь, вам понравится и эта милая молодая женщина. Миледи: А как ее зовут? Аббатиса: Кэтти. Под этим именем одна, очень высокопоставленная особа поручила нам эту женщину. Миледи: (возбужденно) А когда я смогу ее увидеть? Аббатиса: Отдохните сперва. К обеду мы вас разбудим. Миледи в своей комнате предалась воспоминанием о прошедших треволнениях. В основном они вызывали на ее губах улыбку, потом она уснула, и, пока перед ней во сне не возникло лицо мужа, графа де Ла Фер, она и в объятиях Морфея строила новые планы. Когда она проснулась, рядом с ее кроватью сидела совершенно не знакомая ей молодая женщина. Увидев, что миледи проснулась, она с улыбкой встала. Констанс: Как же мне не везет! Я так скучала, и вот теперь, когда у меня появилась возможность очаровательного общества, я должна буду покинуть монастырь. Миледи: Как, вы выходите из монастыря? Констанс: (радостно) По крайней мере, я на это очень надеюсь. Миледи: Я слышала, вам очень досталось от строгого пастыря? Еще одна причина для нашей взаимной симпатии. Констанс: И вы тоже его жертва? Миледи: Тише! Все мои несчастья от того, что я неосторожно высказалась при подруге, которой всецело доверяла. И вы тоже – жертва предательства? Констанс: Скорее – преданности. Миледи: И вас бросили на произвол судьбы? Констанс: К счастью – нет. Я так думала, пока не получила днями подтверждение, что обо мне не забыли. Вам бы тоже следовало подумать, чтобы не задерживаться здесь. Миледи: А куда я пойду без денег, без друзей? Констанс: Вы красавица, вы кажетесь мне такой доброй… друзья у вас найдутся везде! Миледи: Те друзья, что у меня были, сами трепещут перед кардиналом. А королева… что она может перед его гневом? Констанс: О, нет, королева может сделать вид, что она отступилась. Но она никогда не забывает своих друзей. Миледи: (вздыхая) Я верю этому: королева так добра! Констанция: Так вы знаете ее? Миледи: (спохватываясь) К сожалению, нет. Но я знаю многих из ее друзей: г-на де Пютанжа, Дюжара, знакома с г-ном де Тревилем… Констанс: С капитаном королевских мушкетеров? Миледи: Да, и очень хорошо знакома. Констанс: Вы бывали в его доме? Миледи: И не раз. Констанс: На его званых вечерах бывают и мушкетеры его роты. Вы не знакомы с ними? Миледи: Кое с кем знакома. С господином Сувиньи, с де Куртивроном, с лейтенантом де Феррюсаком… Констанс: А с шевалье Атосом вы не знакомы? (Миледи хватает ее за руки, смертельно побледнев) Что с вами? Я обидела вас чем-то? Миледи: (беря себя в руки) О нет! Я просто не ожидала услышать от вас это имя. Я его прекрасно знаю, и его друзей тоже. Констанс: Господ Портоса и Арамиса? Миледи: Да. Констанс: Они славные и смелые люди. Почему же вы не обратились к ним за помощью? Миледи: (неуверенно) Но я не связана с ними дружбой, это просто знакомство. Я их знаю скорее по рассказам их друга, господина д'Артаньяна. Констанс: (сдержанно) Простите, а в каких вы с ним отношениях? Миледи: (смущенно) Он… Он мой друг. Констанс: Вы меня обманываете, сударыня! Вы были его любовницей! Миледи: (откинувшись на подушки и пронзительным взглядом окидывая соперницу) Это вы были его любовницей. Я догадалась: вы госпожа Бонасье. (хватает молодую женщину за руку). Не отпирайтесь! Отвечайте же! Констанс: Да, я Констанс Бонасье и мы с вами соперницы! Миледи: (на лице ее промелькнуло выражение торжества, свирепой радости) Моя милая! Констанс: (настойчиво) Признайтесь же и вы, сударыня: вы его любовница или были ею!? Миледи: (кротко) О, нет! Никогда! Он только поверял мне, как другу, свои сердечные тайны! Ведь мне известно все, что с вами произошло: и ваши похищения, и его бесплодные поиски вас. Он любит вас всей душой, и заставил меня полюбить вас заочно! И вот теперь, когда я вас вижу, когда я, наконец-то нашла вас, я могу понять нашего милого юношу: вы прелестны. Констанс: (смущенно) Простите меня, я так его люблю! Миледи прижимает к себе Констанс с необычайной для столь хрупкой женщины силой. Камера поворачивается так, что зритель видит лицо миледи: искаженное ненавистью и жаждой убийства. Но она берет себя в руки и, отстранив от себя Констанс, рассматривает ее с жадностью, которую бедная женщина принимает за самое искреннее участие в своей судьбе. Миледи: Дайте мне на вас наглядеться. Да, он так живо описывал вас, моя милая, что я теперь просто вас узнаю. Констанс: Значит, вам известно, сколько я выстрадала за него. Но в этом – мое счастье, мое блаженство. Грустное прошлое будет забыто, как только я его увижу, а ждать осталось совсем немного: завтра, а может, и сегодня вечером, я его увижу. Миледи: (очнувшись от задумчивости) Что вы хотите сказать? Вы ждете от него какого-то известия? Констанс: Я жду его самого. Миледи: Но это невозможно: они все на осаде Ла Рошели , вместе с кардиналом. Он вернется, когда город сдадут. Констанс: Для моего д'Артаньяна нет ничего невозможного! Миледи: (дрожа) Я не могу вам поверить! Констанс: Ну, так читайте сами! (камера из-за плеча миледи выхватывает письмо.) " Милое дитя, будьте наготове. Нащ друг вскоре навестит вас, чтобы вызволить вас из тюрьмы, где вам пришлось укрыться ради вашей безопасности. Приготовьтесь же к отъезду. Наш очаровательный гасконец недавно выказал себя, как всегда, человеком храбрым и преданным; передайте ему, что где-то ему очень признательны за предостережение." Миледи: А что это за предостережение? Констанс: (чуть пожав плечами) Наверное, это предупреждение королеве о каких-то очередных кознях кардинала. За окном слышен лошадиный топот. Констанс бросилась к окну с криком "это он!" Миледи осталась лежать неподвижно, растерянная и напуганная всем, обрушившимся на ее голову. Миледи: Он! Он? Неужели это он? Констанс: (чуть не плача) Увы, это какой-то незнакомый человек. Однако, он едет к нам… Останавливается… стучит… Миледи вскакивает с постели и поспешно одевается. Ее не смущает присутствие Констанс, потому что ее длинная и глухая рубашка не позволяет видеть ее плеча. Миледи: Вы хорошо его разглядели, этого посетителя? Констанс: Д'Артаньяна я бы узнала и по перу на шляпе! Но вы так взволнованы? Миледи: Я не так доверчива, как вы, я всего опасаюсь… Констанс: Тише, сюда идут. Входит настоятельница и обращается к миледи Настоятельница: Это вы приехали из Булони? Миледи: Да. А в чем дело? Настоятельница: Какой-то человек, не желающий назвать себя, хочет видеть вас. Он говорит, что прибыл по поручению кардинала. Констанс: (с ужасом) Уж не привез ли он дурного известия? Миледи: Боюсь, что да… Констанс: Я оставлю вас. Настоятельница и мадам Бонасье уходят, а миледи устремила глаза на дверь. Звон шпор приближается, дверь распахивается, и миледи радостно вскрикивает: на пороге стоит граф Рошфор. Рошфор и миледи: (одновременно) Это вы! Миледи: Откуда вы? Рошфор: Из-под Ла Рошели. А вы? Миледи: Из Англии. Рошфор: Бэкингем? Миледи: Убит или опасно ранен одним фанатиком. Рошфор: (улыбается) Вот счастливая случайность. Известили ли вы Его преосвященство об этой радостной вести? Миледи: Я написала ему из Булони. Как вы здесь оказались? Рошфор: Меня послал кардинал. Он беспокоится. Миледи: Я только вчера приехала, но времени зря не теряла. (проходит к окну, выглядывает наружу, но никого поблизости не видит) Угадайте, кого я здесь встретила? Рошфор: (пожимает плечами) Как я могу знать? Миледи: Ту молодую женщину, которую королева освободила из тюрьмы. Рошфор: Любовницу этого мальчишки д'Артаньяна? Миледи: Да, госпожу Бонасье. Кардинал не знал, куда ее спрятали. Рошфор: Еще одна счастливая случайность! Кардиналу везет! Она вас знает? Миледи: Нет! Но я ее лучший друг! Рошфор: (целуя ей руку) Только вы, графиня, можете творить подобные чудеса! Миледи: (с улыбкой глядя на склонившегося над ее рукой Рошфора) Знаете ли вы, что здесь происходит? На днях за ней приедут с приказом королевы. Рошфор: (задумчиво) Вот как! Кто же это? Миледи: Д'Артаньян со своими друзьями. Рошфор: Дождуться они Бастилии! Миледи: Почему же они на свободе до сих пор? Рошфор: Господин кардинал питает к этим людям непонятную мне слабость. Миледи: Ничего не поделаешь… Но скажите ему следующее: наш разговор в гостинице был ими подслушан и один из них отнял у меня охранный лист. Они предупредили лорда Винтера о моем приезде. По-настоящему опасны только д'Артаньян и Атос; Арамис – любовник герцогини де Шеврез, он нам пригодится. Портос – фат, дурень и простофиля, он не стоит внимания. Рошфор: Они же все сейчас на осаде. Миледи: Я тоже так думала, но письмо от герцогини де Шеврез, которое мне так опрометчиво показала эта глупышка Бонасье, говорит об обратном. Они в дороге и явятся сюда с минуты на минуту. Рошфор: Черт побери! Что же делать? Миледи: Какие указания в отношении меня? Рошфор: Получить от вас сведения и вернуться на почтовых. Дальше он решит. Миледи: Мне оставаться здесь? Рошфор: Как вам удобнее будет: здесь или поблизости. Миледи: Я не могу вернуться с вами? Рошфор: Нет! Выше присутствие может компрометировать Его высокопреосвященство. Миледи: Придется ждать здесь. Рошфор: Тогда скажите, где вас в случае чего искать. Миледи: Здесь я оставаться точно не смогу: они вот-вот явятся за Бонасье. Дайте подумать… Рошфор: (с досадой) Этак Бонасье ускользнет опять от кардинала. Миледи: Ну, нет! (с недоброй улыбкой) не забывайте, что я ее лучший друг! Его преосвященство может не беспокоиться на ее счет. Рошфор: А что мне делать? Миледи: Немедленно возвращайтесь. Рошфор: Моя коляска сломалась. Миледи: Ну и что? (смеется) Поскачите на почтовых. Рошфор: (трагическим тоном) Сто восемьдесят лье! Так и быть… Миледи: Только оставьте мне вашего слугу для связи. Вы помните, что я вам говорила насчет каждого из четверки? Рошфор: Да. Миледи: Ах, вот еще что: не забудьте сказать настоятельнице, что у вас есть письменное полномочие от кардинала действовать по своему усмотрению в отношении моей персоны: мне необходимо убедить ее и Бонасье, что я – жертва кардинала; не забудьте резко отзываться обо мне. Рошфор: Так где мы встретимся? Миледи: Я неплохо знаю эти места, дайте соображу. Рошфор: (удивленно) Неплохо? Миледи: Я здесь воспитывалась. Думаю, Армантьер нам подойдет. Это небольшой городок на реке Лис. Граница – сама река. Чуть что – и я в Бельгии. Рошфор: Напишите мне это название на бумаге, чтоб мне не твердить его, как ребенку, про себя. (забирает у миледи клочок бумаги, на котором только одно слово и прячет за подкладку шляпы) Итак, что мы имеем: Бэкингем убит или ранен, разговор в гостинице подслушан, лорд Винтер был предупрежден, опасны двое, Арамис – любовник де Шеврез, Бонасье найдена, прислать вам коляску, мой лакей – в вашем распоряжении, вы – жертва кардинала, Армантьер… все? Миледи: У вас чудесная память. Да, за монастырем – чудный лес. Скажите настоятельнице, что я там могу гулять. (улыбается) Мне не помешает уйти с заднего крыльца. Деньги у вас есть? Рошфор: Сколько вам дать? Миледи: У меня есть пятьсот пистолей. Рошфор: У меня столько же. Миледи: Давайте все. С тысячью можно выйти из любой ситуации. Когда вы едете? Рошфор: Как только будет лошадь. Я пока пообедаю. Миледи: Отлично! Прощайте, шевалье! Рошфор: Прощайте, графиня! Миледи: Засвидетельствуйте мое почтение кардиналу! Рошфор: А вы – мое почтение Сатане. Обмениваются улыбками на прощание. Следом за ушедшим Рошфором появляется Констанс. Констанс: (с недоверием глядя на улыбающуюся миледи) Вот и случилось то, чего вы боялись: за вами пришлет кардинал. Миледи: Кто вам это сказал? Констанс: Я это слышала от самого гонца: он только что вышел отсюда. Миледи: (похлопав ладонью по сидению ближайшего стула) Сядьте возле меня и поговорим. Но сначала я должна убедиться, что нас никто не подслушивает. (подходит к двери, осторожно приоткрывает ее и, убедившись, что никого за ней нет, возвращается на стул рядом с Констанс). Констанс: К чему все эти предосторожности? Миледи: Сейчас узнаете. (помедлив, и все так же улыбаясь с самым задорным видом) Значит, он хорошо сыграл свою роль? Констанс: Кто? Какую роль? Миледи: Посланец кардинала. Констанс: Так это была роль? Кто он? Миледи: (понизив голос) Мой брат. Констанс: Ваш брат? Миледи: Только вы знаете об этом. Если вы проговоритесь, мы погибли. Моему брату пришлось убить кардинальского гонца, чтобы отобрать у него бумаги. Потом он сам явился сюда, выдав себя за этого гонца: у нас не было другого выхода, поймите. Пришлось действовать хитростью, ведь через час за мной должна приехать карета кардинала. Констанс: А теперь ее пришлет ваш брат! Миледи: Именно так. Но есть еще нечто… письмо от герцогини де Шеврез… оно подложное. Это западня, чтобы вы не сопротивлялись, когда за вами приедут. Констанс: Но ведь приедет д'Артаньян! Миледи: Очнитесь! Он на осаде. Мой брат встретил группу, переодетую мушкетерами. Констанс: (сжимая голову руками) Я теряю голову в этом хаосе. Миледи: (заслышав лошадиный топот) Это мой брат уезжает. (подводит Бонасье к окну, позволяя Рошфору увидеть их обеих и на полном скаку махнуть им рукой) Брат, до свидания! Констанс: (прижав пальцы к губам) Боже мой! Что же мне делать, как быть? Научите меня: у вас больше жизненного опыта. Миледи: Прежде всего, я могу и ошибаться: д"Артаньян все же может вырваться к вам. Есть только одна возможность… переждать в укромном месте и убедиться с помощью верного человека, что помощь придет именно в его лице. Констанс: Но меня отсюда не выпустят: я тут, как в тюрьме. Миледи: Я знаю, как увезти вас с собой. Констанс: Как? Миледи: Когда подадут карету, вы станете на подножку, словно хотите поцеловать меня на прощание. Слуга моего брата будет форейтором и во всем нам поможет. Он даст сигнал почтарю, и карета умчит нас двоих. А слуга брата будет следить за монастырем, и, если приедет ваш возлюбленный, отведет его в наше укрытие. Если же приедут посланцы кардинала, он не двинется с места. Констанс: А разве он знает д'Артаньяна? Миледи: Он много раз видел его у меня. Констанс: А что делать нам пока? Миледи: Ждать. А пока скажите настоятельнице, что вы и обедать, и ужинать хотите со мной. А я пока немного прогуляюсь: голова у меня словно в тумане. Миледи вышла в сад, а оттуда немного прогулялась в сторону леса. Она ходила с рассеянным видом, а на самом деле внимательно созерцала все вокруг, обдумывая пути отхода. Через четверть часа она имела в голове четкий план действий на случай приезда врагов. Губы ее прошептали: "Ну, мои дорогие господа, посмотрим, что вы скажете, когда в роли заложницы выступит мадам Бонасье?" В саду же ее и окликнула Констанция и обе женщины направились ужинать. Тут до них донесся шум колес подъезжавшей кареты, и они испуганно схватились за руки. Миледи: Вы слышите? Констанс: Да, у ворот остановилась карета. Миледи: Это та самая, которую прислал мой брат. Констанс: О Боже! Миледи: Ну полно! Мужайтесь! Лучше пойдите в свою комнату и соберите все, что у вас есть ценного. Констанс: У меня есть его письма. Миледи: Так заберите их, и приходите ко мне: мы наскоро поужинаем. Нам, наверное, предстоит ехать всю ночь – надо запасМтись силами. Констанс: У меня так бьется сердце, что нет сил идти. Миледи: (сжимая ее руку) Смелее! Еще четверть часа – и вы спасены. И помните – все, что вы делаете, вы делаете для него. Констанс: (приободрившись) Да, только для него! Когда мадам Бонасье пришла к миледи, там еще был слуга Рошфора, и миледи повторно, желая рассеять возможные подозрения у Констанс, дала ему распоряжения. Миледи: Вы поняли меня: Вы ждете, пока эта женщина не встанет на подножку, а затем дадите знак почтарю, он хлестнет лошадей, и мы умчимся. Слуга: Так и будет, сударыня. (уходит, держа шляпу в руках). Миледи: Все готово, настоятельница уверена, что эта карета от кардинала. Поешьте немного, выпейте хоть глоточек вина. Констанс: (вся поникнув) Да, хорошо… Миледи: Смотрите, все нам благоприятствует: еще чуть-чуть, и мы в полной безопасности. Ешьте же! Берите пример с меня. (она подносит к губам рюмку и застывает, услышав топот многих лошадей. Она бросилась к окну, сразу позабыв все свои заверения и устремления) Констанс: (дрожа, как в лихорадке) Боже, что это за шум? Миледи: (хладнокровно) Это или враги, или друзья. Стойте там. Я сейчас вам все скажу. Дорога на монастырь поворачивала как раз у его стен. Шум приближался, и вот из-за поворота показались всадники. Один из них вырвался вперед и миледи узнала д'Артаньяна. Она застонала. Констанс: Бог мой! Что там? Миледи: Гвардейцы кардинала! Нельзя терять ни минуты. Бежим! Констанс: Да, да, бежим! (делает попытку идти и падает на колени) Миледи: (пробует тащить ее за руку, потом пытается поставить ее на ноги. Бесполезно: Констанс скована страхом) Мы еще можем убежать через сад! Поспешим! Еще немного – и будет поздно! (слышны выстрелы) В последний раз спрашиваю: вы намерены идти? Констанс: Бегите одна! Миледи: Бежать одной? Оставить вас здесь? Ни за что! Внезапно она остановилась, потом бросилась к столу, вскрыла один из своих перстней над рюмкой Констанс, и, подождав, пока раствориться красное зернышко из оправы кольца, поднесла рюмку к губам Бонасье. Миледи: Пейте, вино придаст вам силы! Пейте! (и, видя, как бедная женщина пьет отравленное вино, пробормотала одними губами: "Не так мне хотелось отомстить!") Потом поставила твердой рукой рюмку на стол и прибавила со страшной улыбкой: " Но приходится делать то, что возможно…" И она ринулась из комнаты. Бонасье проводила ее взглядом, не двинувшись. Она продолжала ждать, а за дверью все ближе шаги, звон шпор, возбужденные голоса. И она не выдержала. Констанс: Д'Артаньян! Д'Артаньян! Это вы? Сюда! Д'Артаньян: (за дверью) Констанс! Где вы? Боже мой! Дверь поддается под напором снаружи и в келью врываются мушкетеры. Д'Артаньян, отбросив пистолет в сторону, упал на колени перед Констанс, Атос, спокойно заткнув пистолет за пояс, уселся в кресло, Портос и Арамис вложили шпаги в ножны. На лицах у друзей появились улыбки. Констанс: (не веря себе, гладит д'Артаньяна по лицу, шепчет ему какой-то любовный вздор) Ты не обманул меня, ты приехал! Да, это ты.. Как она не уверяла, что ты не приедешь, я все равно надеялась! Как хорошо я сделала, что не послушалась ее! Как я счастлива! Атос резко встает. Д'Артаньян: Кто "она"? О ком ты говоришь? Констанс: Да моя приятельница, та самая, что хотела спасти меня и приняла вас за гвардейцев кардинала. Она только что убежала отсюда. Д'Артаньян: О какой приятельнице вы говорите? (бледнеет) Констанс: Ее карета стояла у ворот… Она называла себя вашим другом, д'Артаньян, которой вы все рассказывали. Д'Артаньян: Ее имя, ради Бога, как ее зовут? Констанс: Его называли при мне… Как странно… У меня все мутиться в голове… темнеет в глазах… Д'Артаньян: (чувствует, как она безвольно оседает в его объятиях) Друзья, помогите! Ей дурно, у нее руки холодеют! Она теряет сознание! Портос кричит" Эй, кто-нибудь, помогите!" Арамис бросился к столу, чтобы налить воды и замер, глядя на Атоса. Тот стоит, уставившись на пустую рюмку и пытается заговорить. На его лице такое выражение ужаса, что Арамис забывает, что он хотел сделать. Атос: Это невозможно, Бог не допустит такого преступления! Д'Артаньян: Воды! Дайте ей воды! (покрывает Констанс поцелуями, приводя ее в чувство) Атос: (хрипло) Бедняжка! Сударыня, ради Бога, скажите, чья это пустая рюмка? Констанс: Моя… Атос: Кто вам налил вино? Констанс: (еле слышно) Она… Атос: Кто же "она"? Констанс: Вспомнила! Графиня Винтер. В общем вскрике крик Атоса громче других. Это уже вопль ярости. Д'Артаньян: (оставив Констанс в руках Арамиса и Потроса, хватает Атоса за плечи. С прорвавшимся рыданием) Неужели ты допускаешь? Атос: (отворачиваясь и закусив губу) Я допускаю все. Констанс: Д'Артаньян, не оставляй меня. Я умираю… (черты ее исказились, ее бьет озноб, по лицу катится пот.) Д'Артаньян: Ради бога, просите помощи, не стойте так… Портос, Арамис, ну сделайте же что-нибудь! Атос: (мрачно) Бесполезно… От яда, который подмешивает она, нет противоядия. Констанс: (шепчет) Помогите… (потом берет его голову в руки и целует в губы. Это ее последнее движение. Руки падают, и сама она повисает в объятиях юноши) Д'Артаньян: Констанс! Констанс? (опускает ее на пол и, неожиданно, валится рядом без сознания.) Портос не сдержал слез, Арамис перекрестился, Атос погрозил небу кулаком. В эту минуту появился лорд Винтер, которого присутствующие не признали. Медленно и с потрясенным видом он оглядел открывшуюся ему картину катастрофы, и, выдержав паузу, заговорил. Винтер: Я не ошибся. Вот господин д'Артаньян, а вы – его друзья: господа Портос, Арамис и Атос. Женщина, которую мы все разыскиваем, уже побывала здесь: я вижу трупы. Все молчат, пытаясь вспомнить, где они встречали этого незнакомца. Винтер: Раз вы не хотите узнать того, кому дважды спасли жизнь, приходится назвать себя. Я лорд Винтер, деверь этой женщины. Атос: (вставая и подавая руку Винтеру) Добро пожаловать, милорд! Будем действовать сообща. Винтер: Я неотступно следовал за ней, пока не потерял ее след в Лилье. Вас я увидел, окликнул, но мне было вас не догнать. Но хоть вы и спешили, но прибыли поздно? Атос: Вы сами видите. Винтер: Они оба мертвы? Атос: К счастью, господин д'Артаньян в обмороке. Но вот он приходит в себя. Д'Артаньян вырвался из рук Портоса и Арамиса и бросился на труп Констанс. Тогда Атос встал, поднял друга, обнял его и до Винтера долетели его тихие слова: "Друг, будь мужчиной: женщины оплакивают мертвых, мужчины мстят за них." Арамис и Портос привели настоятельницу: она знала, что ей делать. Атос: (беря юношу под руку) Сударыня, мы поручаем вашим благочестивым заботам тело этой несчастной женщины. До того, как стать ангелом на небе, она была ангелом на земле. Похороните ее как монахиню вашего монастыря, а мы со временем приедем помолиться на ее могиле. Д'Артаньян спрятал лицо на груди у Атоса и зарыдал. Атос: Плачь, пока сердце твое полно любви, молодости и жизни. (совсем тихо) Если бы я еще мог плакать, как ты… Окрестности Бетюна и гостиница, перед которой остановились друзья со слугами и лорд Винтер. Д'Артаньян: А почему мы не гонимся за ней? Атос: Отложим погоню. Сначала надо предпринять кое-какие меры. Д'Артаньян: Она ускользнет от нас, Атос. И ты будешь в этом виноват! Атос: Я отвечаю за нее! Я все беру на себя! Д'Артаньян, опустив голову, уходит в гостиницу, Арамис и Портос переглядываются, ничего не понимая. Винтер: Если надо принять какие-то меры, то это в первую очередь мое дело: я деверь этой женщины! Атос: И мое: она моя жена. Ступайте, господа, в гостиницу: там найдется комната для каждого. Д'Артаньяну надо выплакаться и выспаться, все мы тоже устали. Заняться миледи надлежит мне, так как я ее муж. Только мне нужен тот клочок бумаги, на котором она написала название городка. Господа, вы сами видите, что есть Бог на небесах!
Стелла: Глава 34 – 36. Комната гостиницы. Скудная обстановка: кровать, стол с парой стульев, табурет, на котором стоят остатки ужина. На столе разложена большая карта. Несколько свечей в простом канделябре бросают свет на карту, и на человека, склонившегося над ней. Человек водит по карте ногтем, и что-то тихо бормочет себе под нос. Слышно: "Так, значит эта дорога тоже из Бетюна. Отлично. И сюда мы поставим Мушкетона. А на остальных трех посторожат трое других. Ей не уйти незамеченной, будь она самим Дьяволом." Человек поднимает голову, и зритель видит Атоса, но странно, как-то внутренне, постаревшего. Дело, за которое он отвечает, гнетет его: ответственность, взятая на себя, заставляет продумывать мельчайшие детали. В комнату заходят слуги: Планше, Базен, Мушкетон и Гримо. Каждый по очереди получает приказания и выходит, сразу же отправляясь по заданному маршруту. Каждый из слуг худо-бедно умеет читать карту, поэтому, склонившись вместе с Атосом над ней, и следя за его пальцем, представляет, куда и как ему идти. Планше предстоит идти по дороге, по которой уехала в карете миледи. Атос, оставшись в одиночестве, сидит еще несколько минут в каком-то оцепенении. Потом встает, крепит шпагу к портупее, накидывает плащ, и, забрав со стула перчатки и шляпу, выходит из комнаты, заперев ее на ключ и загасив свечи перед уходом. На улице было темно и пустынно. Время от времени, сверкая зелеными огоньками глаз, дорогу перебегают коты. Атос остановился на перекрестке: ждет кого-то из прохожих. Первому же человеку, которому он задал какой-то вопрос, ему не приходится ничего объяснять: тот шарахается от мушкетера, и поспешно скрывается, махнув рукой куда-то вглубь лабиринта улочек. Атос идет в эту сторону, но на первом же перекрестке опять останавливается. Он не снял шпор, и там, где каменная брусчатка не тонет в грязи, шаги его сопровождаются звоном металла, эхом отдаваясь в сплетении стен древних домов. Атос стоит на перекрестке, пока не слышит шаги и колотушку. Заунывный голос городского сторожа подвывает: "Спите спокойно, горожане доброго города Бетюн!" Атос обращается к нему с тем же вопросом, что и к прохожему: реакция была все та же – испуг и неопределенный жест. Эта игра начинает надоедать молодому человеку, но он был в безвыходном положении, и в третий раз остановившись, ждет на перекрестке кого-нибудь. Увидев проходящего нищего, Атос решительно подходит к нему и задает свой вопрос. Нищий дернулся, но, увидев протянутую монету, решился: сделав знак следовать за собой, приводит Атоса к одиноко стоявшему домику. Получив плату, он выказывает необыкновенную прыть. Атос обошел дом, но дверь все же обнаружил. Одинокий и мрачный, дом ничем не выказывал, что он обитаем: ни единого лучика света не пробивается наружу. Дверь открылась лишь после третьего стука, и на пороге появился высокий, темноволосый человек. После нескольких слов Атоса, сказанных так тихо, что их мог услышать только хозяин дома, дверь открылась настежь и впустила Атоса. Внутренность дома, куда пришел мушкетер, была скорее похожа на лабораторию естествоиспытателя. Скелет в углу, череп которого еще лежал на столе, сушеные ящерицы и змеи, пучки трав, колбы и перегонный куб – обстановка в духе колдуна или алхимика. Но Атоса все это не волновало: он бегло осмотрел комнату, но взгляд был равнодушный. Хозяин дома пригласил его сесть, сам же остался стоять рядом с гостем. Атос: (помолчав, холодным, мертвым голосом) Вас не легко было найти. Хозяин: Меня обходят стороной: род моих занятий пугает людей. Могу я узнать, что вас привело в мой дом, господин офицер? Атос: Ваш род род занятий, мэтр. Требуются ваши услуги. Хозяин: Что я должен сделать? Атос: Есть преступница. Вы должны будете казнить ее по приговору суда. Хозяин: Суд состоялся? Атос: Он пройдет в вашем присутствии. Хозяин: В чем состоит ее преступление? Атос: Узнаете на суде. Хозяин: (отшатывается в ужасе. С отвращением) Я отказываюсь, у меня нет таких полномочий. Атос: (смотрит на него долгим, странным взглядом, потом вынимает бумагу, на которой две строчки, подпись и печать. Едва взглянув на них, хозяин склоняется в поклоне.) Вы согласны? Хозяин: Да. Атос: Завтра я заеду за вами, мэтр. Будьте готовы. (встает, закутывается в плащ, и кивнув головой, выходит на улицу.) Хозяин дома остается стоять, а по лицу его пляшут тени от неровного пламени свечи. Атос без приключений вернулся в гостиницу и заперся в своей комнате. Когда, на следующее утро, к нему зашел д'Артаньян, его поразило, что у Атоса не было в номере вина. Зато в воздухе еще стоял запах воска от свечей. Видимо, его друг всю ночь не спал, но и не пил. Д'Артаньян: Что надо делать? Атос: Ждать. Их позвали на отпевание в монастырскую часовню. Гроб стоял посреди клироса, покойную одели в одежду послушницы. Монахини стояли так, что были невидимы мужчинам, но присоединяли свое пение к голосам священников. У дверей часовни д'Артаньян обернулся, но Атоса не увидел. Атос был в саду, внимательно изучая следы, оставленные миледи, каретой и лошадьми. Идя по ним, он доходит до леса. Капли крови, которые он заметил раньше, безошибочно вывели его к дороге, которая огибала лес. Там он вновь находит следы миледи и изрытую копытами землю – место, где миледи села в карету. Атос вернулся в гостиницу. Там его уже ждет Планше. Планше рассказывает очень образно, четко, по-военному докладывая обстановку, довольный тем, что справился с заданием. Он смотрит прямо в глаза мушкетеру, как будто читает в его прозрачном взгляде одобрение своей сообразительности и напористости. Атос и вправду доволен результатом. Планше: Так я узнал все, что мне было нужно, господин Атос. Атос: А что остальные? Планше: Я оставил их сторожить все выходы из гостиницы, а сам помчался сюда. Незамеченной она не уйдет. Вернулись с похорон мушкетеры и лорд Винтер. Лица у всех были мрачны. Д'Артаньян: Что надо делать? Атос: Ждать. Все переглянулись: ожидание могло плохо закончиться для них и хорошо для миледи. К восьми вечера Атос приказывает седлать лошадей и быть готовым к отъезду. Когда Атос спустился во двор, д'Артаньян уже в седле и изнывает от нетерпения. Планше подводит лошадь мушкетеру и тот вскакивает в седло. Атос: Потерпите немного. Нам недостает еще одного человека. Подождите меня – я скоро вернусь. (и он, пришпорив коня, умчался во тьму.) Через короткое время Атос возвращается с человеком в маске, закутанным в красный плащ. Кавалькада тронулась в путь по той дороге, по которой проехала миледи. Все предвещает грозу: тяжелые тучи несутся по небу, луны не видно. В этом, почти полном мраке, всадники движутся по дороге неотвратимо, как Рок. Периодически молния высвечивает белую дорогу, обозначая направление, по которому следует двигаться колонне. Планше едет на полкорпуса впереди, указывая дорогу, а Атос то и дело подзывает гасконца, которого ведет только одно желание: мчаться вперед. Незнакомец в красном плаще в ответ на попытки заговорить с ним, только кланяется, не говоря ни слова, и его оставляют в покое. Когда гроза приблизилась настолько, что молнии сверкают непрерывно, лошади пошли крупной рысью. Последние лье всадники проезжают под проливным дождем: рад ему только д'Артаньян. У почтовой станции их останавливает какой-то человек, стоявший под деревом: это Гримо. Д'Артаньян: Что случилось? Она уехала из Армантьера? Гримо кивает головой, а д'Артаньян скрежещет зубами в бессильной ярости. Атос: Молчи, д'Артаньян! Я все взял на себя, так предоставь мне расспросить Гримо. Где она? Гримо: (указывает рукой в сторону реки.) Атос: Далеко отсюда? Гримо: (показывает Атосу согнутый указательный палец.) Атос: Одна? Гримо: (делает утвердительный знак) Атос: Господа, она одна, в пол-лье отсюда, по направлению к Лису. Д'Артаньян: Веди нас, Гримо. Гримо повел из через поля, через мелкий ручей, который они перешли вброд. При вспышке молнии они увидели небольшую деревню. Атос: Там? (Гримо отрицательно качает головой) Тише, господа! Едем за Гримо. Очередная вспышка молнии высвечивает маленький домик на берегу реки. Одно окно в нем освещено. Гримо указывает рукой на дом, и все понимают, что они у цели. В ту же минуту из придорожной канавы появляется насквозь промокший Мушкетон. Мушкетон: Это я. А она – в доме. Базен сторожит дверь, а я сторожил окно. Атос: Хорошо. Вы все верные слуги. Атос соскочил с коня, отдал повод Гримо и сделав знак окружить дом, направился к окну. Странное это зрелище: десять мужчин, соблюдая предельную осторожность, выслеживают одну женщину. Но каждый из них знает, что они имеют дело с демоном в женском обличье, и каждому из пятерых мужчин она сумела принести в жизни горе, смерть, и несчастья. Отвращение и азарт погони – вот то, что испытывают почти все собравшиеся. Атос азарта не испытывает: он холоден и спокоен - все идет к финалу. Дом окружен изгородью из дрока; мушкетер перепрыгивает ее, и взобравшись на каменный выступ дома, заглядывает в окно поверх занавесок. Ржание лошади заставляет женщину, сидящую у очага, поднять голову, и она встречается взглядом со смертельным врагом. Атос выбил раму, стекло со звоном разлетается на каменном полу хижины, и мушкетер вваливается в комнату. Миледи метнулась к двери, но там уже стоит д'Артаньян, а за ним – Портос и Арамис. Д'Артаньян выхватил пистолет, но Атос поднял руку, призывая к повиновению, и молодой человек послушно опустил оружие. Атос: Положите оружие на место, д'Артаньян! Эту женщину надлежит судить, а не убивать. Подожди еще немного, и ты получишь удовлетворение… Войдите, господа. Словам Атоса повинуются, не сопротивляясь: инстинктивно, окружающие понимают, что уже нет прежнего их друга: на месте Атоса – судья, вершитель правосудия. И его вид, и его жест, его поведение – это все судья, посланный свыше. Такого Атоса никто из них не видел и не знает. Миледи опустилась на стул, а увидев Винтера испустила вопль. Оббежав взглядом комнату, она поняла, что деваться ей некуда: слуги охраняли дверь и окна. Она оказалась в ловушке. Гордость заставила ее выпрямиться, и взглянуть в лицо своим врагам. Миледи: Что вам нужно? Атос: (голос у него спокойный, чуть хрипловатый, но звучный) Нам нужна Шарлотта Баксон, ранее известная как графиня де Ла Фер, а потом – леди Винтер, баронесса Шеффилд. Миледи: (задыхаясь) Это я! Чего вы от меня хотите? Атос: Мы хотим судить вас за ваши преступления. Вы вольны защищаться: оправдывайтесь, если можете… Господин д'Артаньян, вам первому обвинять. Д'Артаньян делает шаг вперед и смотрит прямо в глаза миледи. Она откидывает голову и улыбается ему улыбкой победительницы. Д'Артаньян сжимает кулаки: была бы его воля, он бы тут же просто придушил эту змею, без всякого суда. Но судья смотрит на него, свидетели ждут, и он озвучивает свое обвинение. Д'Артаньян: Перед богом и людьми обвиняю эту женщину в том, что она отравила Констанс Бонасье, скончавшуюся вчера вечером! (оборачивается к Портосу и Арамису, и те вместе подтверждают: "Мы свидетельствуем это!" Продолжает обвинять) Перед богом и людьми обвиняю эту женщину в том, что она покушалась отравить меня самого, подмешав яд в вино, которое она прислала мне из Виллеруа с подложным письмом, желая уверить меня, что это вино – подарок друзей. Бог спас меня, но вместо меня умер другой человек, которого звали Бризмоном. Портос и Арамис: Мы свидетельствуем это! Д'Артаньян: Перед богом и людьми обвиняю эту женщину в том, что она подстрекала меня убить графа де Варда и, так как здесь нет никого, кто бы мог засвидетельствовать истинность этого обвинения, я сам его свидетельствую! Я кончил! Д'Артаньян, Портос и Арамис отошли в сторону, а на место д'Артаньяна, по знаку Атоса, вступил лорд Винтер. Винтер: (кашлянув) Перед богом и людьми, обвиняю эту женщину в том, что по ее наущению убит герцог Бэкингем. (все вскрикивают) Да, убит! Я получил ваше письмо, в котором вы меня предостерегали, я велел арестовать эту женщину и поручил стеречь ее одному верному и преданному мне человеку. Она совратила его, вложила ему в руку кинжал, подговорила его убить герцога, и, быть может как раз в эту минуту Фельтон поплатился головой за преступление этой фурии… (перевел дыхание и продолжил обвинять, обращаясь к миледи, которая сидела совершенно неподвижно, как статуя) Это еще не все: мой брат, сделав вас своей наследницей, умер, прохворав всего три часа, от странной болезни, от которой по всему телу идут синеватые пятна. Сестра, от чего умер ваш муж? (миледи не отвечает, вперив в пространство глаза с сузившимися почти до точки зрачками) Убийца Бэкингема, убийца Фельтона, убийца моего брата, я требую правосудия и объявляю, что если я не добьюсь его, то совершу его сам! (отходит к д'Артаньяну) Миледи роняет голову на руки и не видит, как на место Винтера становится Атос. Атос: Теперь моя очередь…(вынужден замолчать, потому что его начинает бить озноб. Несколько секунд ему потребовалось, чтобы овладеть собой, миледи, не слыша его голоса, поднимает голову и с вызовом улыбается ему.) моя очередь. Я женился на этой женщине, когда она была совсем юной девушкой, женился против воли всей моей семьи. Я дал ей свое имя, и однажды… (пауза) однажды я обнаружил, что эта женщина заклеймена: она отмечена клеймом в виде лилии на левом плече. Миледи: (вскакивая) О! Ручаюсь, что не найдется тот суд, который произнес надо мной этот гнусный приговор! Ручаюсь, что не найдется тот, кто его выполнил! Незнакомец в плаще: (выходит вперед) Замолчите! На это отвечу я! Миледи: (задыхаясь, рвет на себе воротник платья) Кто это? Кто? Все присутствующие, и Атос, как и другие, с изумлением смотрят на незнакомца. А тот, медленно и торжественно подойдя к миледи, снял с себя маску, давая ей возможность всмотреться в свое лицо. Она всматривалается в него, что-то вспоминая, потом, с несказанным ужасом, отпрянула к стене. Миледи: Нет! Нет, нет! Это адское видение! Это не он! (переходя на хриплый шепот, безнадежно) Помогите… Все: Да кто же вы? Незнакомец: Спросите у нее. Она меня узнала. Миледи: (цепляясь за стенку) Лилльский палач! (все отступают, и палач остается в центре комнаты. Миледи падает на колени, видя, что пощады ей не ждать) Пощадите меня… Простите… (голос ее затухает, не встретив поддержки, взгляд не натыкается на сочувствие в чужих глазах.) Палач: Я вам говорил, что она меня узнала! Да, я палач города Лилля, и вот история нашего знакомства. Эта молодая женщина была столь же красива, когда была молодой девушкой. Она была монахиней Тамплемарского монастыря бенедектинок. В церкви этого монастыря отправлял службы молодой священник, простосердечный и глубоко верующий. Она задумала совратить его и ей это удалось. Принятые ими обеты были священны и нерушимы, связь их не могла долго оставаться тайной. Она уговорила его покинуть те края, но без денег они не могли тронуться с места. Священник украл и продал священные сосуды, но воры были пойманы в момент, когда они готовы были бежать. Через неделю она обольстила сына тюремщика и бежала. Священника приговорили к десяти годам заключения, галерам и клейму. Моей обязанностью было заклеймить приговоренного, а это, господа, был мой брат! (палач замолкает, сцепив зубы, но все смотрят на него, ждут продолжения) Я поклялся, что она разделит с моим братом наказание, потому что она толкнула его на преступление. Я выследил ее, связал и наложил такое же клеймо. Брат мой бежал, и как только я появился в Лилле – меня арестовали, решив, что я ему помогал. Брат тем временем сошелся опять с этой женщиной, и они бежали в Берри, где брату удалось получить приход. Там ее и увидел владетель тех мест. Увидел – и влюбился. Влюбился до такой степени, что сделал ее своей женой. Она бросила моего брата, погубив его, и стала женой того, кого ей еще предстояло погубить, став графиней де Ла Фер. Внимание всех перешло на Атоса. Тот только кивком подтвердил, что все рассказанное – правда. Палач: Мой брат, разбитый и раздавленный, вернулся в Лилль. Там он узнал, что я в тюрьме отбываю за него наказание, явился добровольно, и в тот же день повесился в тюремной камере. Как только личность самоубийцы установили, меня выпустили на свободу. Теперь вам ясно, за что я ее заклеймил. Все молчат, обдумывая услышанное. Молчит и миледи, но у нее от страха пропал голос. Атос: (понимая, что пора опять брать правосудие в свои руки.) Господин д'Артаньян, какого наказания требуете вы для этой женщины? Д'Артаньян: Смертной казни! Атос: Милорд Винтер, какого наказания требуете вы для этой женщины? Винтер: Смертной казни. Атос: Господа Портос и Арамис, вы, судьи этой женщины, и к какому наказанию присуждаете вы ее? Портос и Арамис: К смертной казни! Миледи испускает отчаянный крик и ползет на коленях к судьям. Атос: (подняв руку) Шарлотта Баксон, графиня де Ла Фер, леди Винтер, ваши злодеяния переполнили меру терпения людей на земле и Бога на небе. Если вы знаете какую-нибудь молитву, прочитайте ее, ибо вы осуждены и умрете. Миледи встала с колен, гордо выпрямилась, но сказать ничего не сумела: ужас сковал ее. Палач схватил ее за волосы, и она вынуждена была идти вперед. Вслед за ними вышли остальные. Дверь осталась открытой настежь, и от порыва ветра погасла лампа. Гроза прошла, но на фоне багровых, подсвеченных зарницами, туч, силуэтом смотрятся домишки Армантьера. Дорога к реке, по которой ведут пленницу, смутно белеет в темноте. Кое-где чернеют стволы подрезанных деревьев, напоминая присевших карликов. Странно переливается в блеске запоздалых молний Лис, тяжело несущий свои воды. Миледи держат за руки Мушкетон и Гримо, за ними идет палач, потом Винтер и друзья. Базен и Планше замыкают шествие. Миледи поочередно ищет взглядом то глаза Гримо, то Мушкетона, но слуги старательно отводят взгляд. Им очень не по себе, холодные руки миледи заставляют их морщиться: ощущение, что они держат что-то чужеродное, заставляет ускорять шаг, но пленница сопротивляется, стараясь всеми силами отсрочить неизбежное. Оказавшись в очередной раз немного впереди, миледи заговорила со слугами. Миледи: По тысяче пистолей каждому, если вы поможете мне бежать! Но если вы передадите меня в руки ваших господ, то тут поблизости есть люди, способные за меня отомстить всем. Вы дорого заплатите за мою смерть, все заплатите, помните это! Мушкетона начало трясти, Гримо замедлил шаг, колеблясь, но тут Атос, услышавший ее голос, быстро подходит к группе. Лорд Винтер идет за ним, и, бросив внимательный взгляд на смущенных слуг, предлагает сменить их. Винтер: Уберите этих слуг: она что-то говорила им – на них уже нельзя полагаться. На смену ставят Базена и Планше, но берег Лиса уже рядом, и миледи переходит в руки палача, который начал ее связывать. Тогда она заговорила. Миледи: (извиваясь и пытаясь сбросить путы) Вы трусы, вы жалкие убийцы! Вы собрались вдесятером, чтобы убить одну женщину! Берегитесь! Если мне не придут на помощь, то за меня отомстят! Атос: (холодно) Вы – не женщина, вы не человек, вы – демон, вырвавшийся из Ада и мы заставим вас туда вернуться! Миледи: (с отчаянием, но и с издевкой) О, добродетельные господа, имейте в виду, что тот, кто тронет хоть волосок на моей голове, в свою очередь будет убийцей! Палач: (ударив по своему мечу) Палач может убивать и не быть при этом убийцей. Он – последний судья, и только! Миледи: (Палач продолжает связывать ее и миледи кричит, страшно и дико.) Но если я виновна, если я совершила преступления, в которых вы меня обвиняете, то отведите меня в суд! (рычит) Вы – не судьи, чтобы судить меня и выносить приговор! Винтер: Я предлагал вам Тайберн, отчего вы не захотели? Миледи: (вырываясь изо всех сил) Потому что я не хочу умирать, потому что я слишком молода для смерти! Д'Артаньян: Отравленная вами в Бетюне женщина была еще моложе, но она умерла. Миледи: Я поступлю в монастырь, я уйду в монахини! Палач: Вы уже были в монастыре и вышли оттуда, погубив моего брата. (приподнимает ее) Миледи: Боже мой, вы хотите меня утопить? (заметив, что д'Артаньян опустился на ближайший пень и закрыл уши ладонями) Д'Артаньян! Вспомни, я любила тебя! Д'Артаньян: (вскакивает и делает шаг к миледи) Я не могу видеть это! Я не могу допустить, чтобы она умерла таким образом! Атос: (выхватывая шпагу и загораживая ему дорогу) Если вы сделаете еще хоть один шаг, Д'Артаньян, мы скрестим шпаги! Юноша падает на колени и начинает истово молиться, не поднимая головы. Атос, тем временем, подходит к палачу. Атос: Ну, палач, делай свое дело! Палач: Охотно, ваша милость. Я добрый католик, и убежден, что поступаю справедливо, исполняя свою обязанность по отношению к этой женщине. Атос: Хорошо. (подходит к миледи, смотрит на нее, связанную, на коленях, взглядом, в котором нет ни сожаления, ни любопытства, ни воспоминаний. ) Я прощаю вам все зло, которое вы мне причинили. Я прощаю вам мою разбитую жизнь, мою утраченную честь, мою поруганную любовь. Я прощаю вам мою душу, погубленную отчаянием, в которое вы меня повергли. Умрите с миром. (резко отворачивается и отходит в сторону) Винтер: (подойдя к миледи, дрожит от ярости, но заставляет себя говорить спокойно) Я вам прощаю смерти Бэкингема и Фельтона, я вам прощаю смерть моего брата и покушения на мою жизнь. Умрите с миром! Д'Артаньян: А я прошу простить меня за то, что я, малодостойным дворянина обманом, вызвал ваш гнев. Я прощаю вам смерть Констанс Бонасье, я прощаю вам вашу месть и оплакиваю вашу участь. Умрите с миром! Миледи: I am lost! I must die! (встает без помощи и оглядывается вокруг.) Где я умру? Палач: На том берегу. Атос: (протягивает ему мешок с деньгами) Вот плата за исполнение приговора: мы действуем, как судьи. Палач: (принимая мешок) Хорошо. А теперь, (размахивается и бросает мешок в воду) пусть все знают, что я исполняю не свое ремесло, а свой долг (сажает миледи в лодку) Лодка медленно движется к противоположному берегу. Оставшиеся на французском берегу опустились на колени, провожая ее взглядом, но никто не заметил, что миледи удалось распутать веревки, и, едва земля оказалась рядом, она бросилась бежать. Ей удается подняться на откос, цепляясь за ветви кустарников, но там она поскользнулась и падает на колени. Да так и застывает черным силуэтом на фоне багровых туч. Рядом возникает фигура палача, взмывает его меч, блестя словно молния, раздается крик – и тело валится на землю. Палач собирает останки в свое плащ, вывозит тело на середину реки, и бросает его в воду с криком: "Да свершится правосудие божие!"
Констанс1: Стелла , у Дюма в этой сцене Миледи ужасна и отвратительна, а у тебя как то получилось, что ее жалко.
Стелла: А ты знаешь, Констанс1 , когда пытаешься видеть это все как бы в реальном времени, она видится больше женщиной. А я ведь, фактически, не слова не изменила (почти). Только представила, как она двигалась и реагировала, не уходя особенно от описаний ее реакции у Дюма. Но она не ужасна и не отвратительна, пока не начала ползать, вымаливая прощение. В общем, у меня она получилась больше женщиной, и женщиной гордой. В ней сильна жажда жизни, она до последней минуты не хочет верить в смерть. Что же тут отвратительного? Умерла она куда лучше, чем жила.
Констанс1: Стелла , согласна с тобой, умерла она достойно.Кстати, на мое ИМХО, это одно из доказательств ее благородного происхождения и воспитания. Она женщина- вамп, шпионка, преступница, но никак не авантюрьра, т. е. не простолюдинка, строящая из себя дворянку.
Стелла: Такая актриса, как миледи, не могла не устроить спектакль даже из собственной смерти. И, даже если и не была в ней голубая кровь, она не могла не доиграть роль знатной дамы до конца.
Констанс1: Стелла , так в том то и дело, что в сцене суда, ее актерские способности ей изменили.Ее талант и харизма оказались бессильны когда она предстала перед судом почти ВСЕХ мужчин, которых обманула и которыми воспользовалась,( не считая тех, котоых довела до смери или убила сама). Ну а в сцене казни, ей уже было не до игры. Тут проявилась природа и дворянская гордость.
Стелла: Несколько лет спустя. Раззолоченная карета, на запятках которой изрядно пополневший Мушкетон, не спеша катится по проселочной дороге. Сухопарая, нарядно одетая дама неопределенных лет, с восторгом следит за могучим всадником, сверкающим галунами и вышивкой. Это господин дю Валлон, владетель этих мест, разбогатевший благодаря браку с вдовой Кокнар. Но особо счастливым Портос не выглядит – его мучает скука. Поцеловав ручку супруге и приказав возвращаться в замок, дю Валлон гонит коня в ближайший трактир. Но дворяне, сидящие там, едва кивнув Портосу, не зовут его за свой стол. На лице бывшего вояки появляется выражение, которое для его друзей значило только одно: сейчас последует вызов. Портос: Господа, я кажется оказал вам честь, поздоровавшись с вами? Местный помещик: Сударь, мы оказали вам честь, ответив вам. Что еще вам угодно? Портос: Мне угодно прогуляться с вами в ближайшую рощу. Помещик: А с какой-такой радости? Портос: Вчера, на выходе из церкви, вы изволили неуважительно отозваться о госпоже дю Валлон, моей супруге. Помещик: Но какое уважение должен я оказывать бывшей прокурорше? Сударь, ваш брак ужасен, ужасен, и это не только мое мнение. Вы желаете драться – извольте. Назовите имя своего секунданта. Портос: (по привычке) У меня их трое, это… (и замирает: друзья далеко, и он ничего о них не знает) Так камера и покидает Портоса: он схватился за шпагу, а в глазах стоят слезы. Падуя. Арамис, точнее не Арамис, а аббат д'Эрбле, сидит над фолиантом. Задумался он глубоко, потому что все чаще посещают его воспоминания. И не только прекрасная Шевретта стоит перед глазами: все чаще вспоминается ему Ла Рошель, белая салфетка бастиона Сен-Жерве, хохот Портоса, звонкий голос д'Артаньяна и задумчивая улыбка Атоса. (тут могут быть кадры с бастиона) И аббат, оставив на столе свои труды, встает и выходит на монастырский двор, под беспощадное солнце юга. Стоит, щурится от яркого света, но голоса не исчезают: они зовут его, уговаривают, и бедный отшельник в отчаянии затыкает уши. Но он знает: это не поможет. Они придут к нему ночью и властно позовут в мир, где он был счастлив по-настоящему, хотя и не понимал тогда, что он потеряет, оставшись без этих голосов и этих улыбок. Небольшое поместье недалеко от Блуа. Старый дом, запущенный сад и печать увядания на всем. Камера движется вдоль скрипучей лестницы, по которой взбирается старая кухарка. В конце ее стоит Гримо. На безмолвно поднятые брови старухи он отрицательно качает головой и, взяв из ее рук поднос с завтраком, осторожно скребется в дверь. Оттуда доносится нетерпеливое: "Ну!?" Гримо входит не без опаски. Атос, непривычно расхлябанный, с недельной щетиной на лице, мрачный, с налитыми от пьянства глазами, растрепанный и злой, поворачивает к Гримо голову, и нетерпеливым жестом выражает недовольство. Гримо ставит на стол поднос и пожимает плечами. Атос жестом показывает, что пишет, но слуга отрицательно качает головой. Писем все еще нет. Жестом отправив Гримо, Атос наливает себе стакан, но не пьет: подходит к окну, прижимается лбом к стеклу и смотрит на аллею, ведущую к замку. Но аллея, как и всегда, пуста. Никто не едет. Он опять остался в одиночестве. Париж. "Сосновая шишка". Д'Артаньян в компании нескольких мушкетеров ужинает, поглядывая на двери. Он кого-то ждет. Он ждет чуда. Но, вместо знакомых до боли, отчаянно ожидаемых фигур, (Д'Артаньян даже замер, не донеся стакан до губ) появляется Феррюсак. Феррюсак: Лейтенант, хорошо, что я вас нашел. Нас ждет Тревиль. Д'Артаньян со вздохом встает, берет свои вещи со скамьи, бросает монету трактирщику и выходит за Феррюсаком. На пороге он останавливается и оглядывается. В дымном полумраке кабачка три знакомых фигуры жестом приветствуют его. Еще раз вздохнув, гасконец уходит в ночь. Конец второго сезона
Стелла: I did! Я это сделала! Не знаю, насколько успешно, но максимально близко к тексту Дюма. Не столько, сколько себе представляю, а так, как написано у Мэтра. Теперь жду комментариев. Так мне проще будет объяснять свою позицию.
jude: Стелла, финал очень щемящим получился.
Стелла: Мне так и хотелось. Но продолжение будет.
Диана Корсунская: Замечательно!
Lumineux: Супер! Классный финал! Самый лучший из всех. Мне правда почему-то казалось, что тут должны были быть еще дуэли с Рошфором. Даже не знаю, что комментировать. Вроде все вопросы были заданы в процессе. Спасибо Вам, Стелла!
Стелла: Этот финал - завязка к продолжению. К тому же, там еще будут встречи с Рошфором, и там пойдет упоминание о дуэлях. Как и упоминание о судьбе слуг. Собственно, с Гримо уже ясно и так. Я, бывало, целые страницы диалогов перепечатывала, только убирая некоторые слова, чужие в наше время, или придававшие диалогу старомодную форму. Вчера послушала Познера, как он говорил, что ни один, самый гениальный перевод, не даст истинного понимания текста. И да, то что для французов в обращениях естественно и органично, у нас слышится вычурностью или смешно и архаично. А в целом, мне не хотелось не только уходить от текста в диалогах: Дюма уже и решил, в каком пространстве должна происходить та или иная сцена. Он даже мимику и жест действующим лицам задал. Чувство сцены у него феноменальное, он держит мизансцену в своих руках. Из его книги можно крутить все, что уже накрутили 150 раз. А вот точно-точно - кажется никто. Хотя не много писателей найдется, (и еще меньше режиссеров) которые хотели бы единства. Мартин тому примером. ("Игра престолов")
Орхидея: Очень интересное и трогающее визуальное воплощение эпилога. Но как же предъявление охранной грамоты кардиналу Ришелье, натянутые улыбки нежелающих мириться д'Артаньяна и Рошфора, гасконец предлагающий каждому из своих друзей лейтенантский патент? Это такие замечательные места!
Стелла: Орхидея , спасибо большое, что заметили.
Стелла: Заключение. Эпилог. Кабачок в окрестностях Ла Рошели. Четверо друзей, мрачные и неразговорчивые, завтракают, сидя в дальнем углу. Они вяло кивают на приветствия знакомых, всем своим видом выказывая, что не желают общаться. Входит Бюзиньи. Бюзиньи: О, господа мушкетеры! Вы вернулись с королем, господа? Говорят, что вы сопровождали Его величество в его поездке по Франции. Было весело? Портос: Кому как. Бюзиньи: Но вы-то, надеюсь, весело провели время? Атос: (знаком подзывая трактирщика) Неподражаемо! Господа… (ему не дает закончить фразу восклицание какого-то дворянина, заметившего их компанию) Рошфор: Господин д'Артаньян, не вас ли я вижу? Д'Артаньян: (в полном восторге) А, наконец-то мы с вами встретились, милостивый государь! На этот раз вы от меня не скроетесь! Рошфор: На этот раз я сам вас искал! Именем короля я вас арестую! Отдайте мне вашу шпагу, шевалье, и не вздумайте сопротивляться: дело идет о вашей жизни. Д'Артаньян: (опуская шпагу) Кто вы такой? Рошфор: Я шевалье де Рошфор, конюший Его высокопреосвященства кардинала де Ришелье. У меня приказ доставить вас к кардиналу. Атос: (подходя поближе) Мы возвращаемся к Его высокопреосвященству, господин шевалье, и, разумеется, вы поверите слову господина д"Артаньяна, что он отправится прямо в Ла Рошель. Рошфор: Я должен передать его в руки стражи, которая доставит его в лагерь. Атос: (стоит на своем) Мы будем служить ему стражей, милостивый государь, даю вам слово дворянина. Но даю вам также мое слово (хмурит брови, с легкой угрозой), что господин д'Артаньян не уедет без нас. Рошфор: (оглядывается и видит, что Портос и Арамис стали между ним и дверью.) Господа, если господин д'Артаньян отдаст мне шпагу, и даст, как и вы, слово, я согласен, чтобы вы отвезли его в ставку. Д'Артаньян: Даю вам слово, милостивый государь, и вот вам моя шпага. Рошфор: (с удовлетворением) Для меня это тем более кстати, что мне нужно ехать дальше. Атос: (холодно) Если для того, чтобы встретиться с миледи, то это бесполезно: вы ее больше не увидите. Рошфор: (вздрогнув) А что с ней сталось? Атос: Возвращайтесь в лагерь, там вы это узнаете. Рошфор задумался на минуту, потом махнул рукой и устроился за соседним столом в ожидании завтрака. От кабачка они уехали все вместе. Кардинальская ставка у Каменного моста. Первым, кого видит кардинал, вернувшись к себе, был д'Артаньян без шпаги и с ним трое вооруженных до зубов мушкетеров. Кардинал сурово посмотрел на юношу, и сделал знак ему следовать за ним в дом. Атос: (громко) Мы подождем тебя, д'Артаньян. Кардинал прошел в свой кабинет, где растопили камин. Через минуту Рошфор ввел гасконца и удалился, оставив их одних. Ришелье: (стоит, прислонившись к камину, от которого идет тепло. Стол отделяет его от д'Артаньяна) Сударь, вы арестованы по моему приказанию. Д'Артаньян: Мне сказали это, Ваша светлость. Ришелье: А знаете ли вы, за что? Д'Артаньян: Нет, Ваша светлость. Ведь единственная вещь, за которую я мог бы быть арестован, еще не известна Вашему высокопреосвященству. Ришелье: (пристально смотрит на юношу, не зная. чего от него ожидать) Вот как! Что это значит? Д'Артаньян: Монсеньор, если вам угодно будет сказать, что мне вменяют в вину, я расскажу потом, что я совершил на самом деле. Ришелье: (нетерпеливо) Вам вменяют в вину преступления, за которые снимали голову людям познатнее вас, милостивый государь! Д'Артаньян: (спокойно и непринужденно) Какие же, Ваша светлость? Ришелье: Вас обвиняют в переписке с врагами государства, в выведывании государственной тайны, в том, что вы пытались расстроить планы вашего военачальника. Д'Артаньян: А кто обвиняет? Женщина, заклейменная государственным правосудием, женщина, вышедшая замуж за одного человека во Франции, а за другого – в Англии, женщина, отравившая своего второго мужа и покушавшаяся отравить меня? Ришелье: (раскрыв изумленно глаза) Что вы рассказываете, шевалье? О какой женщине вы говорите? Д'Артаньян: (чуть пожав плечами) О леди Винтер. Видимо, все эти ее преступления были неизвестны Вашему преосвященству, раз вы почтили ее своим доверием. Ришелье: (многозначительно) Если она совершила все эти преступления, милостивый государь, она понесет за них наказание. Д'Артаньян: Она уже наказана, Ваша светлость. Ришелье: (с иронией) А кто же наказал ее? Д'Артаньян: Мы. Ришелье: (с беспокойством) Она… в тюрьме? Д'Артаньян: Она умерла. Ришелье: (не веря своим ушам) Умерла? Умерла? Так вы сказали? Д'Артаньян: Она трижды пыталась меня убить, и я простил ее. Но она убила женщину, которую я любил. Мои друзья и я изловили ее, судили, приговорили к смерти, и казнили. Ришелье: (с дрожью) А как это случилось? Д'Артаньян: Она проникла в Бетюнский монастырь, где судьба столкнула ее с моей возлюбленной. Тогда, желая иметь заложницу, чтобы диктовать нам свои условия, графиня попыталась похитить Констанс. В это время подоспели мы с друзьями, и миледи, в бессильной злобе, заставила выпить яд госпожу Бонасье. Самой ей удалось бежать и спрятаться на берегу Лиса. Там мы и сумели ее выследить и изловить. И там же провели суд: у нас, у каждого, было что сказать, и в чем ее обвинить. Суд был по всем правилам, Ваша светлость: у нас был судья и присяжные, и палач нашелся. Так что все было сделано по всем правилам, а голову ей отрубили уже в сопредельной Бельгии. Ришелье смотрит мрачно, в нем зреет какое-то решение, которое не обещает д'Артаньяну и его друзьям счастливого будущего, но, внезапно, он принял совершенно безмятежный вид. Ришелье: (кротко) Итак, вы присвоили себе права судей, не подумав о том, что те, кто не уполномочен наказывать и тем не менее делает это, являются убийцами. Д'Артаньян: Ваша светлость, клянусь, у меня даже не было намерения оправдываться перед вами. Я слишком мало дорожу жизнью, чтобы боятся смерти. Я готов к любому наказанию! Ришелье: (ласково) Я знаю, что вы храбрец. Но вас будут судить все равно и приговорят к наказанию. Д'Артаньян: Я бы мог вам сказать, что мое помилование в моем кармане, но я скажу только: приказывайте, я готов ко всему. Ришелье: (вздернув бровь) Ваше помилование? Д'Артаньян: Да, Ваша светлость. Ришелье: (с оттенком презрения) А кем оно подписано? Королем? Д'Артаньян: Вами, Ваше высокопреосвященство. Ришелье: Вы с ума сошли! Д'Артаньян достал охранный лист, который кардинал выписал миледи, и который отнял у нее Атос. Мушкетер отдал его другу, и теперь кардинал читал строчки, некогда написанные им самим. "Все, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства." Прочитав, кардинал глубоко задумался, крутя в руках бумагу, то сворачивая ее в трубку, то распрямляя листок. Тени мыслей пробегали по его лицу, а д'Артаньян, глядя на него, готов к любому исходу. У молодого человека отличное настроение, и, увидев, что кардинал рвет бумагу на мелкие клочки, он склонил голову, выражая полную покорность. Кардинал бросил клочки бумаги в камин, поворошил уголья кочергой и, подойдя к столу, стоя написал несколько строчек на уже заполненном листе пергамента. Потом он приложил свою печать. Ришелье: Возьмите! (протягивает ему пергамент) Я взял у вас один открытый лист и взамен даю другой. На этой грамоте имя вы проставите сами. Д'Артаньян нерешительно взял бумагу, взглянул на нее, и упал на колено: это указ на производство в чин лейтенанта мушкетеров. Д'Артаньян: Ваша светлость, моя жизнь принадлежит вам, но я не заслуживаю такой милости! У меня есть три друга, у них больше заслуг и они более достойные… Ришелье: (кладет юноше руку на плечо, довольно) Вы славный малый, располагайте этой грамотой, как пожелаете. Только помните: дана она была именно вам. Д'Артаньян: (растрогано) Я этого никогда не забуду, монсеньор, можете быть уверенны. Ришелье: Рошфор! (Рошфор тут же вошел) Рошфор, перед вами господин д'Артаньян. Я принимаю его в число моих друзей, а потому поцелуйтесь и будьте благоразумны, если хотите сберечь свои головы. Под пристальным взглядом кардинала оба героя едва коснулись губами друг друга. Потом они вместе вышли из комнаты. Рошфор: Мы еще увидимся, милостивый государь? Д'Артаньян: Как вам будет угодно. Рошфор: Случай не замедлит представиться. Ришелье: (открывая дверь) Что такое? Молодые люди улыбнулись друг другу, поклонились кардиналу, пожали друг другу руки и расстались. Внизу д'Артаньяна ждали друзья. Атос: Мы уже стали терять терпение. Д'Артаньян: А вот и я! Я не только свободен, но и попал в милость. Арамис: Вы нам расскажете все? Д'Артаньян: Сегодня же вечером. В тот же вечер юноша навестил Атоса. Тот сидел за бутылкой хереса, и увидев друга, тут же усадил его и налил ему бокал. Атос: Рассказывайте, мой милый, я просто умираю от беспокойства. Д'Артаньян: Мой друг, теперь мы, с божьей помощью, друзья кардинала. Ваше письмо спасло меня: кардиналу не осталось ничего другого, как наградить нас, вместо того чтобы отрубить нам головы за казнь миледи. Атос: Наградить? Чем же? Д'Артаньян: (вынимая грамоту) Возьмите, милый друг, она по праву принадлежит вам. Атос: (улыбаясь ласково и немного печально) Друг мой, для Атоса это слишком много, для графа де Ла Фер – слишком мало. Оставьте себе эту грамоту, она ваша. Вы купили ее дорогой ценой. (и он кивнул гасконцу, отпуская его). Д'Артаньян отправился на улицу Старой Голубятни, где обитался Портос. С некоторых пор в квартире Портоса появилась мебель, и в данный момент красавец Портос, облачившись в роскошный камзол разглядывал, себя в зеркале. Он явно себе очень нравился, и на патент посмотрел без всякого интереса. Д'Артаньян: Что тут у вас, мой друг? Портос: Как вы находите, мне к лицу это платье? Д'Артаньян: Как нельзя лучше, но я вам хочу предложить другое: плащ лейтенанта нашего полка. Он вам больше к лицу. Это результат нашей беседы с кардиналом, и я рад вам сообщить, что Его высокопреосвященство считает отныне нас своими друзьями. Так что возьмите этот патент и будьте мне хорошим начальником. Портос: (едва взглянув на грамоту, отдает ее обратно) Это было бы для меня очень лестно, но ненадолго. Пока мы были на осаде, скончался супруг моей герцогини, а потому сундук покойного так и просится ко мне в руки. Я женюсь на вдове. Я как раз примерял свой свадебный костюм. Оставьте себе чин лейтенанта. Оставьте – это именно для вас! На улице Вожирар в домике с садом, Д'Артаньян нашел Арамиса перед аналоем. Все мысли господина аббата опять обратились к религии. Д'Артаньян: Арамис, друг мой, я хочу вас обрадовать и успокоить: отныне мы с кардиналом друзья. И кому, как не вам, нашему светочу, нашему незримому покровителю, быть нашим командиром. Возьмите эту грамоту, вы, как никто, заслужили ее, вашей мудростью и вашими советами. Арамис: (печально качая головой) Увы, наши последние похождения окончательно отвратили меня от мирской жизни и от военного звания. Как только кончится осада, я вступаю в братство лазаристов. Оставьте себе эту грамоту, д'Артаньян, военная служба подходит именно вам. Вы будете храбрым и предприимчивым военачальником. Д'Артаньян вернулся на улицу Феру, где Атос заканчивал последний стакан вина, рассматривая его на свет. Д'Артаньян: Ну вот, и они также отказались! Атос: Это потому, мой мальчик, что никто не заслуживает это больше вас! ( и он, взяв перо, вписывает имя д'Артаньяна). Д'Артаньян: У меня больше не будет друзей, и останутся только горестные воспоминания. Атос: Вы молоды. А ваши горестные воспоминания еще успеют смениться отрадными. Несколько лет спустя. Раззолоченная карета, на запятках которой изрядно пополневший Мушкетон, не спеша катится по проселочной дороге. Сухопарая, нарядно одетая дама неопределенных лет, с восторгом следит за могучим всадником, сверкающим галунами и вышивкой. Это господин дю Валлон, владетель этих мест, разбогатевший благодаря браку с вдовой Кокнар. Но особо счастливым Портос не выглядит – его мучает скука. Поцеловав ручку супруге и приказав возвращаться в замок, дю Валлон гонит коня в ближайший трактир. Но дворяне, сидящие там, едва кивнув Портосу, не зовут его за свой стол. На лице бывшего вояки появляется выражение, которое для его друзей значило только одно: сейчас последует вызов. Портос: Господа, я кажется оказал вам честь, поздоровавшись с вами? Местный помещик: Сударь, мы оказали вам честь, ответив вам. Что еще вам угодно? Портос: Мне угодно прогуляться с вами в ближайшую рощу. Помещик: А с какой-такой радости? Портос: Вчера, на выходе из церкви, вы изволили неуважительно отозваться о госпоже дю Валлон, моей супруге. Помещик: Но какое уважение должен я оказывать бывшей прокурорше? Сударь, ваш брак ужасен, ужасен, и это не только мое мнение. Вы желаете драться – извольте. Назовите имя своего секунданта. Портос: (по привычке) У меня их трое, это… (и замирает: друзья далеко, и он ничего о них не знает) Так камера и покидает Портоса: он схватился за шпагу, а в глазах стоят слезы. Падуя. Арамис, точнее не Арамис, а аббат д'Эрбле, сидит над фолиантом. Задумался он глубоко, потому что все чаще посещают его воспоминания. И не только прекрасная Шевретта стоит перед глазами: все чаще вспоминается ему Ла Рошель, белая салфетка бастиона Сен-Жерве, хохот Портоса, звонкий голос д'Артаньяна и задумчивая улыбка Атоса. (тут могут быть кадры с бастиона) И аббат, оставив на столе свои труды, встает и выходит на монастырский двор, под беспощадное солнце юга. Стоит, щурится от яркого света, но голоса не исчезают: они зовут его, уговаривают, и бедный отшельник в отчаянии затыкает уши. Но он знает: это не поможет. Они придут к нему ночью и властно позовут в мир, где он был счастлив по-настоящему, хотя и не понимал тогда, что он потеряет, оставшись без этих голосов и этих улыбок. Небольшое поместье недалеко от Блуа. Старый дом, запущенный сад и печать увядания на всем. Камера движется вдоль скрипучей лестницы, по которой взбирается старая кухарка. В конце ее стоит Гримо. На безмолвно поднятые брови старухи он отрицательно качает головой и, взяв из ее рук поднос с завтраком, осторожно скребется в дверь. Оттуда доносится нетерпеливое: "Ну!?" Гримо входит не без опаски. Атос, непривычно расхлябанный, с недельной щетиной на лице, мрачный, с налитыми от пьянства глазами, растрепанный и злой, поворачивает к Гримо голову, и нетерпеливым жестом выражает недовольство. Гримо ставит на стол поднос и пожимает плечами. Атос жестом показывает, что пишет, но слуга отрицательно качает головой. Писем все еще нет. Жестом отправив Гримо, Атос наливает себе стакан, но не пьет: подходит к окну, прижимается лбом к стеклу и смотрит на аллею, ведущую к замку. Но аллея, как и всегда, пуста. Никто не едет. Он опять остался в одиночестве. Париж. "Сосновая шишка". Д'Артаньян в компании нескольких мушкетеров ужинает, поглядывая на двери. Он кого-то ждет. Он ждет чуда. Но, вместо знакомых до боли, отчаянно ожидаемых фигур, (Д'Артаньян даже замер, не донеся стакан до губ) появляется Феррюсак. Феррюсак: Лейтенант, хорошо, что я вас нашел. Нас ждет Тревиль. Д'Артаньян со вздохом встает, берет свои вещи со скамьи, бросает монету трактирщику и выходит за Феррюсаком. На пороге он останавливается и оглядывается. В дымном полумраке кабачка три знакомых фигуры жестом приветствуют его. Еще раз вздохнув, гасконец уходит в ночь. Конец второго сезона
Констанс1: Стелла , ты тоже не удержалась от сентиментальности. В начале *Двадцать лет спустя* Дюма ясно дает понять, что война и бытовуха так заели Д Артаньяна, что друзей он почти не вспоминал, даже не понял., это он то такой сметливый, что раз Арамис пригласил его секундантом на свою дуэль, то и обретается он где то поблизостм.Даже о верном Планше лейтенант позабыл, а ведь точно знал, что живет с ним в одном городе. На мое ИМХО, то же самое было и с Арамисом в те годы , что он провел в Италии ,и Испании.Но вернувшись во Францию, аббат все же озаботился и поисками Д Артаньяна , и Портоса, и Атоса.И он знал, где обретается каждый из друзей его молодости. Значит не забывал, а Д яАртаньян практически забыл.
Стелла: Констанс1 , да не хуже тебя помню я все факты, которые так подробно перечислила. Но, в сценарии, в особенности для связи с последующими событиями, забывчивость друзей не по делу. Иногда не имеет смысла передавать то, что легко написать, но не стоит показывать. Отсюда - и сентиментальность. Редкий случай, когда мне не стыдно, что я в нее впала.
Стелла: И, еще вот какое соображение. Эти эпизоды происходят не через 20 лет, а в году 1632-33. То есть, Атос еще пару лет назад был в полку, Арамис - у него еще тоже все свежо в памяти, а Портос еще делает попытки общения с местными. Так что д'Артаньян совсем не такой уж беспамятный - солдатский быт еще его не заел и Мадлен еще не вышла на сцену. Он все же еще не служака в том смысле, в каком стал к 1648 году.
Стелла: Сама не ожидала, что долго не смогу без Сценария. Короче, отложила в очередной раз фик, который не пишется, и вернулась к "20 лет спустя" Поскольку, никто не участвует больше в этом деле более, чем критикой и советами, я сама себе пани. Итак, продолжаю... Сценарий Двадцать лет спустя. Сезон первый. Глава 1,2. Титры идут на фоне горящего камина. Тихо, только потрескивает горящее дерево, иногда взвиваясь столбиком искр. Блики огня пляшут на золоченной решетке камина, выхватывают роскошные мраморные скульптуры по углам, на которых покоится каминная доска. Затем камера переносится на огромный письменный стол с золоченными углами и любовно рассматривает творческий беспорядок на столешнице: разбросанные книги и бумаги, вызолоченную чернильницу и в пару к ней – песочницу, отставленную на угол стола вазу с фруктами и оправленный в серебро графин с вином, и останавливается на чуть дрожащих холеных пальцах, сжимающих кубок с вином. И тут доносится приглушенный мушкетный выстрел и вслед за ним – оружейная пальба. Камера метнулась на стену – на огромную тень сидящего человека, а потом - на кружевной манжет, на котором расплывается капля красного вина. И слышно приглушенное бормотание: "Иностранец, итальянец!" Мазарини: Итальянец! Вот их излюбленные слова! С ними они убили, повесили, истребили Кончини! Дай я им волю, они бы тоже и меня убили, повесили, истребили. А что я им сделал? Только слегка прижал с налогами… И враг им не я, а разные краснобаи, с чистейшим парижским произношением разглагольствующие перед ними. Судьба временщика непрочна, но я не простой временщик: у меня есть скромное кольцо, с вензелем и числом, но оно освящено в церкви Пале-Руайяля. Что бы они не кричали, но Бофор – в Венсене, Конде не сегодня, так завтра угодит туда же, а парламент (голос так и сочится ненавистью)… посмотрим, что можно сделать и с ним. И вот теперь камера останавливается на человеке, который сидит за столом. Роскошная кардинальская мантия, алый шелк и кружева воротника и манжет. Лицо: молодое, пышущее здоровьем, проницательные черные глаза. Темно-русые, слегка курчавые локоны, ухоженные усы и подвитая борода: скорее, придворный щеголь, чем духовное лицо. Губы кардинала плотно сжаты. Какая-то мысль читается за нахмуренным лбом. Он берется за колокольчик, и на его звук появляется одетый в черное камердинер, человек лет сорока-сорока пяти, с выражением готовности, которое словно намертво приклеилось к его лицу. Мазарини: Бернуин, что за мушкетеры дежурят во дворце? Бернуин: Черные мушкетеры, монсиньор. Мазарини: Какой роты? Бернуин: Господина де Тревиля. Мазарини: Есть кто-нибудь из офицеров этой роты в передней? Бернуин: Лейтенант д'Артаньян. Мазарини: Надежный, надеюсь? Бернуин: Да, монсиньор. Мазарини: Подай мне мушкетерский мундир и помоги переодеться. Мазарини переоделся в принесенный мундир. Пока он это проделывал, с лица его не сходило выражение задумчивости. Затем, сделав знак камердинеру позвать мушкетера, он стал не без удовольствия разглядывать свое отражение в зеркале. Отбросив форменные перчатки, кардинал надел шелковые, и в эту минуту дверь отворилась. Вошел офицер: мужчина лет около сорока, небольшого роста, стройный, худощавый, с проседью в черных волосах. Он секунду вглядывался в мушкетера напротив, но практически сразу узнал в нем переодетого кардинала. Офицер принял почтительную, но полную достоинства позу, и стал ждать слов кардинала. Мазарини: Вы господин д'Артаньян? Д'Артаньян: Так точно, монсиньор. Мазарини: (пристально посмотрев на мушкетера) Вы поедете со мной, вернее, я поеду с вами. Д'Артаньян: Я к вашим услугам, монсиньор. Мазарини: Я бы хотел лично осмотреть посты у Пале-Руайяля. Как вы думаете, это опасно? Д'Артаньян: (удивленно) Опасно? Почему же? Мазарини: Говорят, народ совсем взбунтовался. Д'Артаньян: Мундир королевских мушкетеров пользуется большим уважением, монсиньор, а в случае чего, я берусь с тремя товарищами разогнать сотню этих бездельников. Мазарини: А как же история с господином Коменжем, который был атакован этими самими бездельниками и ушел от них едва живой. Д'Артаньян: Господин Коменж – гвардеец. Мазарини: Вы хотите сказать, что мушкетеры лучше гвардейцев? Д'Артаньян: Каждый гордится своим мундиром, монсиньор! Мазарини: (смеясь) Только не я! Вы видите, я променял его на ваш. Д'Артаньян: Черт побери! Это вы говорите из скромности! Будь у меня ваш мундир, я бы побеспокоился, чтобы никогда не менять его. Мазарини: Для сегодняшней прогулки он не слишком надежен. (Надевает шляпу, лихо заломив ее) Едем. Сколько человек вы возьмете с собой? Вы сказали, что справитесь вчетвером с сотней, а если их будет вдвое больше? Так что восьми нам хватит. Бернуин, посвети нам! Они уходят по потайной лестнице через дверь, которую Мазарини открыл своим ключом. Выехав из дворца, маленький отряд обогнул здание театра, в котором ныне расположена Комеди Франсэз и направился вдоль фасада дворца. Вопреки утверждению мушкетера, народ не был ни спокоен, ни доброжелателен: на них смотрели с угрозой, но перед конем мушкетера толпа расступалась. Беспричинно звонил колокол, темные тени шныряли в переулках, грозный шум волнами накатывался откуда-то со стороны улицы Сен-Дени. Там стреляли. У заставы Сержантов их остановили. Лейтенант сказал пароль: "Луи и Рокруа" и кивнул на двух военных, беседующих у заставы. Один из них, всадник в летах, разговаривал с офицером, который стоял, положив руку на шею лошади. Д'Артаньян: (постовому) Это не лейтенант Коменж? Постовой: Он самый. Д'Артаньян: (Мазарини) Господин де Коменж здесь. Мазарини подъехал к собеседникам, и они тот час сняли шляпы, узнав кардинала. Мазарини: Браво, Гито! Вы не стареете, вы по-прежнему бдительны и преданы. Что вы говорили Коменжу? Гито: Монсиньор, говорил, что нынешние времена очень напоминают времена Лиги, о которой я был наслышан в молодости. Говорят уже о баррикадах! Мазарини: А что вы ответили, Коменж? Коменж: Что для того, чтобы походить на Лигу, нужен всего-навсего Гиз. Но такие вещи не повторяются. Гито: Зато они говорят о Фронде. Мазарини: А что это такое: Фронда? Гито: Советник Башомон сравнил их со школьниками, которые сидят по канавам с пращой, и разбегаются при виде полицейского. Это самое модное словечко: теперь все стало в духе Фронды – булки, шляпы, перчатки, муфты, веера. Даже песенки! Послушайте только! Распахивается окно и из него высовывается мужчина, который приятным баритоном поет: Слышен ветра шепот, Слышен свист порой, Это Фронды ропот: "Мазарини долой!" Гито: Наглец! Коменж: (протягивая руку к пистолету) Монсиньор, разрешите послать пулю этому бездельнику, чтобы он впредь не фальшивил? Мазарини: (поспешно) Нет-нет! Вы так все дело испортите! Я знаю французов: раз поют – будут платить! Гито, лучше глянем, так ли хороши караулы в других местах. Коменж: (ворчливо) Я и забыл: платить да платить, больше ему ничего и не надо. У следующего караула отряд встретился с Вилькье, который был известен, как и Гито, своей преданностью королеве. Поэтому Мазарини, который был не в ладах с Вилькье, велел именно Гито расспросить его о положении на посту, расположенном у самой крепостной стены. Подойдя к старому гвардейцу, Вилькье раскланялся. Вилькье: А, это вы, Гито! Какого черта вы сюда явились? Гито: Приехал узнать, что у вас нового. Вилькье: А чего вы хотите? Кричат: "Да здравствует королева!" и "Долой Мазарини!" Это уже не новость. Гито: (смеясь) И вы сами им вторите? Вилькье: Иной раз, по правде сказать, очень хочется. Я бы охотно отдал все невыплаченное мне за пять лет жалование, чтобы король бы уже совершеннолетним. Гито: А что бы это изменило? Вилькье: Он сам бы стал отдавать приказания, а мне куда приятнее повиноваться внуку великого Генриха, чем сыну Пьетро Мазарини. За короля, черт возьми, я умру с удовольствием: но сложить голову за Мазарини, как это едва не случилось с вашим племянником Коменжем!.. Никакой рай меня в этом не утешит, какую бы должность мне там не дали. Совершив круг по улицам Парижа, отряд вернулся к Пале-Руайяль. Там кардинал спешился и пригласил Гито следовать за ним. Они прошли в сад дворца, где их никто в этот поздний час не мог слышать. Мазарини: (беря Гито под руку) Дорогой мой, вы мне напомнили, что уже более двадцати лет состоите на службе у королевы. И кроме многократно доказанной вами верности и храбрости, вы еще обнаружили и прекрасную память. Гито: Черт! Вы это заметили, монсиньор? Тем хуже для меня! И что вас интересует? Мазарини: Вы обратили внимание на нашего лейтенанта мушкетеров? Гито: Я знаю его так давно, что мне не нужно на него обращать внимание. Мазарини: Вы хорошо его знаете? Что он за человек? Гито: (пожимая плечами) Он? Гасконец. Мазарини: Ему можно доверять? Гито: Господин де Тревиль относится к нему с большим уважением, а капитан предан королеве. Мазарини: Он показал себя на деле… Гито: Более, чем требовала его храбрость, верность и долг. Мазарини: Говорят, он был запутан в какой-то интриге, из которой умело выпутался? Гито: Тут я вам не помощник, монсиньор. Вам надо обратиться к кому-нибудь из тогдашних интриганов. Мазарини: Черт, да я вам об этом и толкую. Гито: Я бы посоветовал вам графа Рошфора, но он лет пять назад куда-то пропал. Мазарини: Мне известно, где он. Гито: Рошфор был предан покойному кардиналу душой и телом. Вам это будет недешево стоить, монсиньор. Кардинал: (выпуская локоть Гито) Благодарю вас, Гито. Я воспользуюсь вашим советом, и сейчас же. (заметив д'Артаньяна, выхаживавшего по двору) Господин д'Артаньян, пойдемте со мной. Они заходят в уже описанный выше кабинет кардинала и тот, сделав знак д'Артаньяну обождать, быстро набрасывает несколько строк. Мазарини: Господин д'Артаньян, доставьте немедленно этот ордер в Бастилию и привезите оттуда узника, о котором в нем говорится. Хорошенько следите за ним: возьмите карету и конвой. Д'Артаньян отдал честь, повернулся кругом и вышел. Снизу слышен был его отрывистый голос: "Четырех конвойных, мою лошадь, карету!"
Стелла: Глава 3. Комендант Бастилии, господин дю Трамбле, лично вышел на крыльцо, чтобы принять у д'Артаньяна ордер. Суровый комендант, в бытность которого многие узники тюрьмы мечтали об его отставке с поста, по отношению к лейтенанту мушкетеров был сама предупредительность и вежливость. Он даже сделал попытку пригласить д'Артаньяна к ужину, но лейтенант отрицательно покачал головой. Трамбле: Господин лейтенант, не составите ли мне компанию за столом, пока нам приготовят вашего арестанта? Д'Артаньян: (старательно пряча свое отвращение к месту пребывания коменданта и к самому коменданту) Я вынужден просить вас поспешить: в письме стоит: "Срочно". Трамбле уходит, разведя руками, как бы говоря: "Я свой долг гостеприимного хозяина исполнил, а дальше – следую приказу". Д'Артаньян: Черт меня побери, если я захочу еще раз с тобой свидеться. Довольно пятиминутного пребывания в этом дворе, чтобы заболеть. Я скорее соглашусь помереть на соломе, чем получать десять тысяч ливров и быть комендантом Бастилии. Пока гасконец бормочет себе под нос этот монолог, появился узник: высокий, худощавый, абсолютно седой господин, с нездоровым цветом лица. Резковатые черты, орлиный нос, тонкие иронично изогнутые брови, оставшиеся совсем черными, бородка на испанский лад с проседью, пронзительный взгляд черных пламенных глаз, приметный шрам на виске – все это живо напомнило д'Артаньяну старого знакомца. И он вздрогнул, осознав, что это действительно его старый друг. Сделав знак взять у него коня, лейтенант обернулся к конвою. Д'Артаньян: В карете нет замков, а мне предписано строжайше сторожить заключенного. Я сяду вместе с ним. (он садится в карету) Внутренность экипажа. Д'Артаньян тщательно захлопывает дверцу, садится рядом с заключенным и спокойно командует: "В Пале-Руайяль. Рысью!" Затем, ни слова не говоря, пользуясь тем, что в карете занавески опущены, бросается узнику на шею. Д'Артаньян: Рошфор! Вы! Это действительно вы? Я не ошибаюсь? Рошфор: (изумленно) Д'Артаньян! Д'Артаньян: Друг мой, я уж было подумал, что вы умерли! Лет пять я ничего о вас не слышал. Рошфор: А какая разница, если я был все равно что погребен в Бастилии. Д'Артаньян: Какое же преступление вы совершили? Рошфор: (проникновенно глядя на мушкетера) Сказать вам правду? Д'Артаньян: Да. Рошфор: (пожимая плечами) Так вот: я не знаю. Д'Артаньян: Вы мне не доверяете? Рошфор: Да нет же, клянусь честью! Но невозможно, чтобы меня посадили за то, в чем обвиняют: в ночном грабеже. Д'Артаньян: (возмущенно фыркнув) Вы – ночной грабитель? Вы шутите! Рошфор: Это требует пояснения, не так ли? Д'Артаньян: Признаюсь. Рошфор: Дело было так: однажды, после ночной попойки в Тюильри, наша высокородная компания, по предложению герцога д'Аркура, отправилась на Новый мост срывать плащи с прохожих. Очень модное развлечение. По тем временам… Д'Артаньян: (ошеломленно) В вашем возрасте, Рошфор? Вы с ума сошли! Рошфор: Я был сильно пьян. Но у меня хватило ума сообразить, что лучше остаться простым зрителем. Я предложил шевалье де Рие устроиться позади Генриха 4 на его конном памятнике, и все шло хорошо, пока не нашелся умник, которому не понравилось, что его хотят лишить детали туалета. Он заорал, явился патруль, все, кто был внизу разбежались, а нас бы никто не заметил, если бы этот дурень де Рие не стал слезать с бронзового коня: он стал на шпору короля, та – пополам. Де Рие свалился, сломал ногу и давай орать. Так нас и обнаружили. Патруль отвел меня в Шатле, где я, в полной уверенности, что меня наутро отпустят, преспокойно уснул. Но прошла неделя – а я все сидел. Пишу кардиналу, за мной приходят, отвозят в Бастилию, и вот я здесь пять лет! Неужто за дерзость усесться позади Генриха 4? Д'Артаньян: (пожав плечами) Конечно нет! Но вы сейчас узнаете, за что вас посадили: я везу вас к кардиналу. Рошфор: (потрясенно) Что ему от меня нужно? Д'Артаньян: Понятия не имею! Я даже не знал, что меня послали за вами. Рошфор: Вы что, в любимчиках у кардинала? Д'Артаньян: Я? Да я все такой же неимущий гасконец, как и тогда, когда мы с вами встретились в Мёне. Молния никогда не ударяет в долины, а я – долина, мой дорогой, да еще из самых низких. Я все еще в чине лейтенанта, и, кажется, уже двадцать первый год. Рошфор: Но поручили же вам… Д'Артаньян: (пренебрежительно махнув рукой) Я просто случайно оказался в это время в передней. Рошфор: Так что Мазарини по-прежнему Мазарини? Д'Артаньян: Больше, чем когда-либо. (доверительно) Поговаривают, что он муж королевы! Рошфор: (качает головой) Устоять против Бэкингема и сдаться Мазарини! Д'Артаньян: (философски)Таковы женщины, в особенности, если они еще и королевы! Рошфор: А что герцог де Бофор? Он все еще в тюрьме? Д'Артаньян: А почему вы это спрашиваете? Рошфор: Он был хорош со мной. Д'Артаньян: Вы сейчас ближе к свободе, чем он. Скорее вы ему поможете. Рошфор: (задумчиво чуть отодвигает кожаную занавеску) Значит, будет война. С Испанией? Д'Артаньян: (делает вид, что не заметил маневра Рошфора) Ничего подобного. Слышите выстрелы? Это мирные горожане тешатся, ожидая серьезного дела. Им не хватает только серьезного руководителя. Рошфор: (с досадой хлопает себя по колену) Какое несчастье быть взаперти! Д'Артаньян: Да не отчаивайтесь! Раз уж Мазарини послал за вами, значит, вы ему нужны. (вздыхает) А вот я уже давно никому не нужен. (задумался, потом его осенила какая-то мысль) Послушайте, Рошфор, давайте заключим договор, как старые добрые друзья. Если вы опять будете в милости, не забудьте меня. Рошфор: Честное слово Рошфора, но с тем, что и вы сделаете то же самое. Д'Артаньян: (протягивая ему руку) Вот вам моя рука! Рошфор: А о ваших друзьях позаботиться тоже? Д'Артаньян: (изумленно) О ком вы? Рошфор: О ваших друзьях: Атосе, Портосе и Арамисе. Вы забыли о них? Д'Артаньян: (задумчиво и как-то виновато) Почти… понятия не имею, где они. Рошфор: А что с ними сталось? Д'Артаньян: Я иногда получаю от них вести стороной. Знаю, что они живы – и это все. Честное слово, Рошфор, из моих друзей только вы один и остались. Рошфор: А знаменитый… как его звали, того малого, которого я произвел в сержанты Пьемонтского полка? Д'Артаньян: (радуясь, что вернулись воспоминания молодости) Планше. Рошфор: Вот-вот, Планше! Что с ним? Д'Артаньян: Он женился на хозяйке кондитерской с улицы Менял: он всегда любил сладости. Сейчас, наверное, участвует в бунте – он своего не упустит. Рошфор: Будем надеяться, что с сегодняшнего вечера и ваша судьба измениться. (увидев, что д'Артаньян останавливает карету, дергая за шнурок, привязанный к кучеру) Но что вы делаете? Д'Артаньян: Мы приехали, а я не хочу, чтобы видели, что я выхожу из кареты: мы с вами не знакомы. Прощайте и помните ваше обещание. Рошфор: Прощайте. Д'Артаньян вскочил на коня и продолжил путь уже верхом. Добравшись до дворца, он выпустил Рошфора из кареты, сопроводил его до дверей кардинальского кабинета, и велел доложить, что узник прибыл. Мазарини ждал с нетерпением, и тотчас велел впустить Рошфора. Д'Артаньяну было велено обождать. Рошфор вошел в кабинет кардинала с настороженным видом. Мазарини, одетый просто, как аббат, только в фиолетовое, сидел за столом и поднял голову, услышав, что в кабинет вошел приглашенный. Они встретились взглядом с Рошфором, и какое-то время оба внимательно, и не таясь, рассматривали друг друга. Наконец, кардинал спохватился и вытащил из кипы бумаг какое-то распечатанное письмо. Мазарини: Я нашел здесь это письмо, в котором вы просите возвратить вам свободу. Разве вы в тюрьме? Рошфор: (дрожа от гнева) Разве Вашему высокопреосвященству не известны лучше, чем кому другому, обстоятельства моего дела? Мазарини: (возмущенно) Мне? Да в Бастилии полно людей, которых посадили еще при покойном кардинале; я даже имен их не знаю! Рошфор: Именно по вашему приказу, монсиньор, я и был переведен из Шатле в Бастилию. (заметив жест Мазарини) Я это знаю наверняка. Мазарини: А не отказались ли вы, в свое время, съездить в Брюссель по делу королевы? Рошфор: (стукнув себя по лбу) Так вот настоящая причина! А я пять лет ломал себе голову; глупец, как просто было догадаться. Я не мог быть там одновременно по делу кардинала и по делу королевы. Это было во время заговора Шале, и я бы только скомпрометировал Ее величество. Мазарини: У Ее величества было много причин быть вами недовольной при покойном кардинале. В вашем отказе она прочла объявление войны, и, зная вас, как опасного и сильного противника, она приказала вас обезвредить. Королева очень обидчива, дорогой Рошфор. Так вы оказались в Бастилии. Но (он протестующе поднял руку, заметив, что Рошфор что-то хочет сказать) еще не поздно все исправить: вы из тех людей, что способны, разобравшись во всем, успешно довести дело до конца. Рошфор: Это было мнение и Ришелье. Мазарини: Преимущество Ришелье передо мной в том, что он был политик, а я человек простой, прямодушный. (Рошфор подавил улыбку). Я все делаю только по приказу королевы, и я – добрый человек. Я вам докажу это. Рошфор: Учтите, что ничто так не искажает взгляда на вещи, как тюремная решетка. Мазарини: Я веду чистую игру, как всегда. Скажите, Рошфор, вы на нашей стороне? Рошфор: О том, что происходило, пока я сидел, я знаю только со слов Бассомпьера. Он еще жив? Мазарини: Он умер, и это большая потеря. Но чем можно доказать преданность? Рошфор: (пожимая плечами) Делом. Мазарини: А где их найти, людей дела? Рошфор: Вы плохо ищите, монсиньор. Ришелье умел находить преданных слуг дюжинами. У него были злейшие враги, но были и преданные друзья. Мазарини: Ох, как мне недостает именно друзей. Рошфор: Я знавал людей, которые одни, без всякой помощи, без гроша в кармане, сберегли корону на голове одной коронованной особы, заставив самого Ришелье просить пощады. И если бы они были преданы так кардиналу, как этой особе, они не остались бы в безвестности. Мазарини: (с деланным изумлением) Откуда вам это все известно? Рошфор: Эти люди в то время были моими врагами. С тех пор много чего произошло, но наш счет отныне закрыт. С одним из них у меня была особая вражда, но, после того, как на моем теле осталась третья отметина от его шпаги, мы стали друзьями. Мазарини: (простодушно) Как мне нужны подобные люди! Рошфор: Один из них у вас на глазах уже шесть лет. Мазарини: Кто? Рошфор: Лейтенант д'Артаньян, монсиньор. Мазарини: (разыгрывая удивление) Этот гасконец? Рошфор: Этот гасконец однажды спас одну королеву и заставил самого Ришелье признать себя в делах хитрости, ловкости и изворотливости только подмастерьем. Мазарини: Расскажите мне эту историю! Рошфор: Это не моя тайна. Мазарини: Он мне сам все расскажет! Рошфор: Сомневаюсь: это не его тайна тоже. Мазарини: Он был один? Рошфор: Нет, с ним было трое его друзей, три храбреца, именно из таких, что вам необходимы. Мазарини: Эти люди были связаны между собой? Рошфор: (с восторгом) Так, словно они были одним целым! Чего только они не натворили вчетвером! Я могу вам рассказать, пожалуй, одну сказку… Жила-была могущественная королева. (предостерегающе подняв руку) Не пытайтесь, монсиньор, угадать имена: это случилось задолго до вашего приезда. Один могущественный министр решил причинить королеве побольше зла, потому что ранее желал ей добра. Ко двору явился посланник соседнего королевства. Красивый, богатый, изящный, сводивший с ума всех женщин. Королева имела неосторожность подарить ему в память о том, как он исполнял свои дипломатические поручения, некое украшение, которое ей подарил король. Министр узнал об этом и внушил королю, что королева должна его надеть на бал. Но украшение было уже далеко, за синими морями. Великая королева была на краю гибели, но нашлись четыре храбреца, готовые спасти ее. Они совершили невозможное, и один из них, оставив раненых товарищей по дороге, сумел привезти украшение вовремя. Королева была на балу в своем украшении, а министр был посрамлен. Как вам моя сказка? Мазарини: Великолепно! Так д'Артаньян был одним из них? А остальные? Рошфор: Имена остальных назовет вам сам лейтенант; он был связан с ними, а я даже их настоящих имен не знаю. (помолчав) Но что вы решили со мной, монсиньор? Мазарини: Вы будете моим доверенным лицом. Вы поедете в Венсен и будете сторожить герцога де Бофора, не спуская глаз! (откидывается в кресле, с изумлением) Что такое? Вы недовольны? Рошфор: (разочаровано) вы предлагаете мне невозможное! Бофор - мой друг, вернее – я в числе его друзей! Мазарини: Он враг государства! Рошфор: Допускаю, но мне он не враг. Мазарини: Ваша преданность государству к немногому вас обязывает, господин Рошфор! Рошфор: Как есть, монсиньр. И затем: менять одну тюрьму на другую, Бастилию на Венсен! Мазарини: Вы принадлежите к партии Бофора! Рошфор: Я хочу принадлежать только к одной партии: партии свежего воздуха. Мазарини: Вы все еще воображаете себя молодым, мой милый господин де Рошфор. Сердце у вас молодо, а вот сил поубавилось. Поверьте, вам нужен только отдых! Эй, Бернуин! Рошфор: Так что вы решили, монсиньор, в отношении меня? Мазарини: (делая знак вошедшему камердинеру быть рядом) Прощайте, господин Рошфор. (пишет записку и звонит в колокольчик. Входит стражник) Рошфор: Вы делаете большую ошибку, монсиньор. Мазарини: Уж не думаете ли вы, что вы один на свете? Рошфор: (кланяется) Желаю удачи, монсиньр! Мазарини: Ступайте! И не вздумайте писать мне: ваши письма все равно затеряются. Рошфор: (выходя на узкую лестницу, куда его ведут два стражника) Оказывается, я таскал каштаны из огня не для себя, а для других! Куда это меня ведут и где д'Артаньян? (выходя во двор видит карету, но гасконца нет рядом с ней) Ах, так! Ну, это совсем другой оборот дела. Если на улицах еще есть народ, покажем Мазарини, годны ли мы на нечто лучшее, чем сторожить заключенных!
Стелла: Глава 4, 5. Молельня Анны Австрийской. Королева сидит в кресле и, опершись спиной о подушку, подперев голову рукой, и смотрит на лежащего на ковре, с книгой гравюр в руках, Луи 14. Королева, женщина уже не первой молодости, все еще хороша, хотя годы отразились на ней прежде всего полнотой. На ней богатое платье темных тонов, о вдовстве напоминает чепец, украшенный ниткой жемчуга и черной кружевной вуалью на испанский лад. Королю к этому времени - десять лет, это светлоглазый, немного полный мальчик с длинными белокурыми волосами, одетый в камзол и штаны, которые говорят о длительной носке: воротник и манжеты не первой свежести, кружева поползли, позолота вышивки потемнела. Но книга, которая перед ним на полу, роскошна: Квинт Курций, "Жизнеописание Александра Македонского". Ребенок наслаждается рисунками, королева – видом сына. Появившаяся фрейлина вносит диссонанс в умилительную картину: королева и мальчик отвлекаются от своих занятий. Входит м-м Бове и докладывает о Мазарини. Луи, привстав на колено, недовольно выпятив нижнюю губу, поворачивается к матери. Луи: Почему он входит, не испросив аудиенции? Королева: (покраснев) В такие трудные времена, как теперь, первый министр должен иметь возможность докладывать об обстановке, не возбуждая любопытства придворных. Луи: Ришелье так не поступал! Королева: Откуда вы можете знать, как поступал Ришелье? Вы были тогда совсем маленьким, вы не можете этого помнить. Луи: Я спрашивал других, и мне рассказали. Королева: Кто вам рассказал? Луи: Если я буду рассказывать, кто мне отвечал, мне больше никто ничего не расскажет! Входит Мазарини, и внимательно посмотрев на мать с сыном, легонько вздыхает: ему все ясно. Луи, положив книгу на стол, остается стоять, вынуждая и кардинала стоять тоже. На поклон кардинала он ответил небрежным кивком головы. Кардинал делает королеве едва заметный знак и Анна поворачивается к м-м Бове. Королева: Королю пора спать. Позовите Ла Порта. (м-м Бове зовет королевского камердинера) Ла Порт: (входя с подсвечником в руках) Сир, кому прикажете передать подсвечник? Луи: Кому хочешь, лишь бы не Манчини. (круто разворачивается, и уходит, не поцеловав мать. Мазарини насмешливо созерцает всю сцену, и когда Луи проходит мимо, почтительно кланяется королю) Мазарини: Приятно видеть, что в короле воспитывают отвращение к притворству. Его величество не скрывает, как мало он меня любит. Королева: Он еще не понимает, скольким вам обязан. Но вы пришли по важному делу, не так ли? Что случилось? Мазарини: Скорее всего, нам с вами придется расстаться. Я не думаю, что вы решитесь последовать за мной в Италию. (лукаво) Из чувства дружбы, разумеется. Королева: Вы шутите? Мазарини: И не думаю! Скорее – готов плакать. (поет приятным баритоном) "Весь мир враждебен нашей страсти нежной!" Королева: Кардинал! Мазарини: А кто на днях так мило улыбался, когда герцог Орлеанский говорил: "Ваш Мазарини – камень преткновения. Удалите его, и все будет хорошо!" Королева: (глухо) Не понимаю, чего вы от меня хотите. Мазарини: Вы достаточно сильны, чтобы удалить тех, кто вам не нравится. Королева: Скажем лучше: тех, кто вам не нравится! Мазарини: Если вы о герцогине де Шеврез, госпоже Отфор и Бофоре, то вы лучше меня знаете, что они не были вам друзьями. Королева: Конечно: ваши враги – мои враги! Мазарини: А этого недостаточно: надо, чтобы ваши друзья стали и моими друзьями. Королева: (печально) Я была несправедлива к тем, кто в часы невзгод поддерживал меня. Я забыла о них, когда жизнь улыбнулась мне. Мазарини: Но, может быть, еще есть время исправить ошибку? Поищите между вашими прежними друзьями. Королева: Не вижу, сколько не ищу. Мазарини: Поищите среди тех, кто помогал вам в прежние времена бороться с Ришелье. В свое время, благодаря вашему острому уму, Анна, Вы умели отражать его нападения. Королева: (неискренне) Я? Я только могла терпеть! Мазарини: (убежденно) Как и всякая женщина: подготовляя месть. Помните ли вы Рошфора? Королева: Вот он точно не был в числе моих друзей. Но он в Бастилии, и, надеюсь, не скоро из нее выйдет. Мазарини: Не беспокойтесь на сей счет! Будем вспоминать дальше. Знаете ли вы д'Артаньяна? Королева: (шепотом) Неужели гасконец проболтался? (громко) Это имя мне знакомо: один из мушкетеров, влюбленный в мою камеристку. Ее потом отравили. Мазарини: И все? Королева: Это что – допрос? Мазарини: (сладким тоном) В вашей воле ответить мне или нет. Но я надеюсь, что вы поделитесь со мной своими друзьями. Положение осложняется, нам нужны смелые и решительные люди. После Бофора придет очередь принца Конде, а затем и герцога Орлеанского. Королева: (ошеломленно) Вы сошли с ума: арестовать принцев крови, дядю короля! Мазарини: Я говорю не о дяде короля, а о трусливом и подлом заговорщике, погубившем и предавшем своих друзей Шале, Монморанси и Сен-Мара, ценой их жизни купившем себе свободу. (твердо и решительно) Я нисколько не желаю унизить Ваше величество. Вам известно, что я не пройдоха-итальянец, и весь мир тоже должен знать и понимать это. Королева: Что вы хотите? Мазарини: Вы должны припомнить имена тех верных и преданных людей, которые, вопреки воле Ришелье, платя по дороге собственной кровью, сумели переплыть море и вовремя привезти вам одно украшение, которое вы имели неосторожность дать Бэкингему. Королева: (вставая, гневно и гордо) Вы меня оскорбляете! Мазарини: (делая вид, что не слышит) Я хочу, чтобы вы сделали для своего мужа то, что сделали когда-то для своего любовника. Королева: (всплеснув руками) Опять эта клевета! Я думала, она умерла или заглохла, а теперь и вы повторяете ее. Объяснимся сегодня и кончим раз и навсегда, слышите? Мазарини: (сникнув перед этой вспышкой) Я вовсе не требую, чтобы вы мне все рассказали! Королева: А я хочу покончить со всем этим. Потому, слушайте. Да, были четыре преданные души, четыре храбреца, четыре верные шпаги, которые спасли мне нечто, более ценное, чем жизнь: они спасли мне честь! Все было против меня, я неизбежно должна была лишиться чести, а, между тем, я не была виновна. Клянусь… (судорожно оглядывается, ища, на чем она может поклясться и, вспомнив, достает из потайного шкафа ларчик розового дерева.) Клянусь, (ставит ларчик на алтарь) клянусь священными реликвиями, хранящимися в нем, что я любила Бэкингема, но он не был моим любовником. Мазарини: А что в этом ларце. Я римлянин, Анна, а потому не легковерен. Королева: (снимая с шеи цепочку с ключиком и подавая его кардиналу) Откройте – и посмотрите. Мазарини: (достает из ларца два письма и заржавленный нож) Что это? Королева: Это два единственных письма, что я ему написала и нож, который он вынул из своей раны. Прочтите письма, я требую этого. Другого раза не будет: у меня не хватит сил возвращаться к этой истории каждый раз, как у вас возникнут обвинения. Я была неблагодарна к этим людям, я всего лишь дала поцеловать д'Артаньяну свою руку и отдала ему этот перстень. (снимает с пальца алмаз) Он продал его в трудную минуту, чтобы послать гонца к Бэкингему с предупреждением, что герцога хотят убить. Мазарини: (удивленно) Он все знал? Королева: Да! Не имею представления - откуда. Но это кольцо принадлежит д'Артаньяну: я выкупила его у дез Эссара. Возвратите перстень д'Артаньяну: ваше и мое счастье, что подле нас находится такой человек. А теперь оставьте меня, Джулио: мне надо немало времени, чтобы успокоиться. Мазарини уходит, поцеловав руку королевы, а она, подождав пока он закроет дверь, идет в спальню короля. Увидев, что ребенок уже спит, она поднялась по ступенькам кровати и поцеловала мальчика в нахмуренный лоб. Потом тихонько шепнула камердинеру: "Постарайтесь, пожалуйста, милый Ла Порт, чтобы король приветливей смотрел на кардинала. И король и я, мы оба многим обязаны кардиналу. Кардинал же, тем временем, вернувшись к себе, отправил Бернуина за новостями из города, а сам отправился разыскивать д'Артаньяна. Он нашел его на скамье у входа в свой кабинет: лейтенант крепко спал, откинув голову на стену и зажав шпагу между колен. Он не откликнулся, когда Мазарини его позвал по имени, зато, как только кардинал коснулся его плеча, мушкетер вздрогнул, проснулся и тут же вскочил на ноги. Д'Артаньян: Я здесь! Кто меня зовет? Мазарини: (приветливо улыбаясь) Я. Д'Артаньян: Прошу меня простить, но я так устал… Мазарини: Вы устали у меня на службе. Д'Артаньян: (сквозь зубы) Неужели справедлива пословица, что счастье приходит во сне? Мазарини: Следуйте за мной. Д'Артаньян: (в полголоса) Рошфор сдержал слово! Только где она сам? Мазарини: (усаживаясь в кресло в своем кабинете) Господин д'Артаньян, вы всегда казались мне храбрым и славным человеком. Пришло время использовать ваши способности и достоинства. Д'Артаньян: Приказывайте, монсиньор. Мазарини: О ваших подвигах в прошлое царствование рассказывают чудеса, но скажу сразу: меня интересуют не ваши воинские подвиги. Д'Артаньян: (с деланным изумлением) О чем вы, монсиньор? Мазарини: Речь пойдет об одном приключении… вы отлично знаете, что я имею ввиду! Д'Артаньян: Увы, я не имею представления, о чем пойдет речь. Мазарини: (сплетая пальцы в замок и подавшись вперед в своем кресле) Вы скромны – тем лучше! Я говорю об одном путешествии за алмазными подвесками, которое вы предприняли со своими тремя друзьями! Д'Артаньян старательно продолжает изображать полнейшее недоумение и непонимание. Мазарини: (со смехом) Отлично! Браво! Именно такой человек мне и нужен! Сделали бы вы для меня то же, что сделали однажды для некоей королевы? Но вы нужны мне вместе с вашими друзьями. Д'Артаньян: О каких друзьях вы говорите, монсиньор? В двадцать лет у меня было полсотни друзей. Мазарини: Сегодня, господин офицер, пришло время для откровенности: сама королева освобождает вас от молчания. Этот перстень (показывает кольцо) служит доказательством, что я прямо от Ее величества. Узнаете его? Д'Артаньян: (со вздохом сожаления) Я узнаю этот алмаз. Мазарини: Я говорю с вами от ее имени: речь идет и о вашей судьбе. Д'Артаньян: Это правда: пора мне подумать о ней. Мазарини: Все можно наверстать в течении недели, лейтенант. Итак, где ваши друзья? Д'Артаньян: Не имею понятия: мы давно расстались. Знаю только, что они живы. Мазарини: Но где вы их найдете? Д'Артаньян: (пожимая плечами) Там, где они окажутся. Это уж мое дело. Мазарини: Ваши условия? Д'Артаньян: Денег, и побольше, монсиньор. Я хорошо помню, сколько проблем возникало у нас из-за их отсутствия. Мазарини: Черт побери! В королевской казне пусто! Д'Артаньян: Большие дела не делаются малыми средствами: продайте королевские алмазы! Мазарини: Постараемся вас удовлетворить. Итак, вы будете мне служить? Д'Артаньян: Да, если мои друзья на то согласятся. Мазарини: В случае их отказа можем мы рассчитывать хотя бы на вас? Д'Артаньян: (мотнув головой) В одиночку я еще ничего путного не делал! Но что мне обещать каждому из них? Мазарини: (делая неопределенный жест рукой)В зависимости от их характера. Моя благодарность будет ослепительной. А пока ищите своих друзей и ждите нашего приказа. Д'Артаньян: А чем мы будем заниматься? Мазарини: Всем, потому что вы способны на все! Д'Артаньян: Монсиньор, я всего лишь бедный лейтенант мушкетеров, и путешествовать на свое жалование… Путешествия нынче дороги. Мазарини: В мои намерения не входит, чтобы ваши появления были пышными. Вот, возьмите, (достает, после некоторого колебания, из шкафа с тройным замком мешок с деньгами, взвешивает его несколько раз на руке, и протягивает мушкетеру) это на путешествие. Пишите мне каждый день. Да, как зовут ваших друзей? Я постараюсь, со своей стороны, что-нибудь выяснить касательно их местонахождения. Д'Артаньян: (поколебавшись) Граф де Ла Фер, иначе Атос; господин дю Валлон, иначе Портос; аббат д'Эрбле, иначе Арамис. Мазарини: (улыбаясь) Младшие сыновья древних родов, поступившие в мушкетеры под вымышленными именами, чтобы не компрометировать своих семей. Длинная шпага и пустой кошелек. Д'Артаньян: Дай бог, эти шпаги послужат вам, монсиньор. Вчетвером мы перевернем всю Европу вверх дном, если вы пожелаете. Д'Артаньян вышел на крыльцо и при свете факела заглянул в кошелек. Там было серебро! Гасконец разочаровано фыркнул. "Мазарини, ты мне не доверяешь – тем хуже для тебя!" Мазарини же, любовно запирая алмаз королевы в шкатулку, бормотал: " Тысячу пистолей, и я владею тайной, за которую бы Ришелье заплатил бы двадцать тысяч экю".
Стелла: Глава 6,7 Мансарда в гостинице " Козочка" на Тиктонской улице. Мансарда скудно обставлена, но мушкетер и не претендует на хоромы: эта комнатушка достается ему даром, ввиду особого расположения хозяйки гостиницы, очаровательной Мадлен. Д'Артаньян заканчивает скудный ужин, держа перед глазами пожелтевший лист бумаги. Это письмо от Портоса, единственное, которое лейтенант получил от достойного друга. В нем Портос приглашал его на охоту в своих владениях, но, по простоте душевной, адрес поставил просто: "замок дю Валлон". Письмо было датировано 1946 годом, а теперь был 1648. Итак, д'Артаньян отбросил с досадой письмо Портоса: замок дю Валлон мог быть где угодно. Д'Артаньян: Итак, письмо Портоса ничего нам не дало: перейдем к Атосу. В конце 1642 года я получил письмо от него. Он писал, что поселился в маленьком поместье неподалеку от … Я сидел тогда в траншее, это было на осаде Безансона. Я как раз и дочитал до этого места, и тут порыв ветра унес письмо. Испанцам адрес Атоса был ни к чему, а я так и не узнал, где же этот его замок. Остается у нас Арамис. Ах, если бы я был силен в теологии, я бы мог сообразить, вспомнив его диссертацию, какой из двухсот иезуитских монастырей он мог избрать, посвятив себя определенному святому! А может, он предпочел женский монастырь? ( мушкетер расхохотался). Однако, и он мне писал, и не так уж и давно. Это письмо я сунул в карман камзола… А вот и камзол, на своем месте. Посмотрим, что у него в карманах? Так и есть: письмо от милого друга: он просил меня о небольшой услуге. Камера выхватывает письмо в руках мушкетера, но вокруг него – заснеженные улицы Парижа. "Господин д'Артаньян, извещаю вас, что я поссорился с одним дворянином, который назначил мне поединок сегодня вечером на Королевской площади; а так как я духовное лицо, это дело может повредить мне, если я сообщу о нем кому-нибудь другому, а не такому верному другу, как вы, потому-то я и прошу вас быть моим секундантом. Войдите на площадь с новой улицы св. Екатерины и под вторым фонарем вы встретите вашего противника. Я с моим буду под третьим. Ваш Арамис." Д'Артаньян: (пожимая плечами) А "До свидания!" он, конечно, забыл. Еще бы, скажет его при встрече. Д'Артаньян оглянулся: под вторым фонарем маячил чей-то силуэт. Лейтенант подошел к своему противнику, они раскланялись, не говоря ни слова, вынули шпаги. Это трудно было назвать поединком: с первого же выпада мушкетер проколол руку противнику. На этом дуэль закончилась: секунданты обменялись поклонами и разошлись. Из-под третьего фонаря навстречу д'Артаньяну выступил Арамис - спокойный, и с неизменной улыбкой на лице. Арамис: (вкладывая шпагу в ножны) Готово! Кажется, я убил наглеца. Ну, милый друг, если я вам понадоблюсь, вы знаете – я вам всецело предан. Пожимает руку мушкетеру и, кивнув на прощание, исчезает под аркой. Начавшийся снегопад как занавесом отделяет видение Арамиса и возвращает д'Артаньяна к реальности в его мансарде: он ничего не знает и о месте пребывания д'Эрбле. Еще вернее его возвращает к происходящему звук бьющегося стекла. Мушкетер сразу вспоминает о своих деньгах и, резко обернувшись на звук видит, как какой-то человек влезает к нему в окно. Д'Артаньян: (хватаясь за шпагу) Ах, негодяй! Планше: Сударь! Ради бога, вложите шпагу в ножны! Я не тот, что вы подумали! Не убивайте меня, не выслушав! Я не вор, я честный и зажиточный буржуа, у меня собственный дом! Меня зовут… Ай! Может ли это быть? Вы – господин д'Артаньян! Д'Артаньян: Это ты, Планше? Планше: К вашим услугам, если только я еще гожусь. (расплывается в широченной улыбке) Д'Артаньян: (рассмативая Планше) Очень может быть! А пока – прикрой окно полотенцем (подает ему полотенце) и задерни занавеску. И скажи мне: какого черта ты в семь утра лазишь по крышам, да еще в январе месяце? Планше: (осторожно) Сударь, скажите, а в каких отношениях вы с господином Рошфором? Д'Артаньян: В превоcходных! Он теперь один из лучших моих друзей. Но что общего между ним и твоим способом входить в комнату? Планше: (мнется, не зная, как подать свою новость) Видите ли сударь… дело в том, что господин де Рошфор… он, как вы знаете… Д'Артаньян: (нетерпеливо хлопая себя по колену) Да знаю я! Он в Бастилии! Планше: То есть… он был там. Д'Артаньян: Так ему посчастливилось бежать? Это чудесная новость! Планше: Если для вас это счастье, то все в порядке! Дело в том, что за ним вчера прислали карету в Бастилию… Д'Артаньян: Я сам за ним ездил, черт побери! Планше: На его счастье не вы везли его назад, иначе я бы никогда не решился… Д'Артаньян: Да кончай же, животное! Что такое случилось? Планше: А случилось вот что: когда карета проезжала по Скобяной улице, конвойные стали разгонять народ, поднялся ропот, Рошфор выглянул, и назвал себя, позвав на помощь. Я был рядом, вспомнил, что для меня сделал в свое время господин граф, определив меня в полк, и объяснил собравшимся, что это друг герцога де Бофора. Этого оказалось достаточно, конвой оттеснили, я открыл дверцу, и господин де Рошфор тут же скрылся в толпе. К несчастью, проходящий мимо патруль вместе с конвойными кинулись за мной. Мне удалось добраться до Тиктонской улицы, там меня спрятала под матрацем одна сочувствующая нам особа. Ночь я просидел в тайнике, а потом спустился по водосточной трубе в поисках выхода, который не оцеплен. И вот я у вас! Д'Артаньян: Планше, но ты понимаешь, что если тебя поймают, то повесят? Планше: Вот это меня и беспокоит! Но я рад, что нашел вас, сударь: пожелай вы, уж вы то сумеете меня спрятать так, что никто не найдет. Д'Артаньян: Я, при этом, правда рискую своим чином, но так и быть. К тому же я помню прошлое. Но я вижу, что ты не спускаешь глаз с остатков моего ужина. Планше: Я умираю с голоду. Д'Артаньян: Так садись, и ешь спокойно. Планше: Ах, сударь, вы мне вторично спасаете жизнь! Пока Планше добросовестно уплетает за обе щеки, мушкетер прохаживается по комнате и размышляет. К тому времени, что Планше наелся, д'Артаньян решил, что и как делать дальше. И приступает к допросу. Д'Артаньян: Итак, по порядку: Известно ли тебе, где Атос? Планше: Нет, сударь. Д'Артаньян: Черт! А Портос? Планше: Тоже нет. Д'Артаньян: Черт! Черт возьми! А Арамис? Планше: Ни малейшего понятия! Д'Артаньян: Черт, черт. Черт! Планше: (лукаво) Зато я знаю, где Базен. Д'Артаньян: Ты знаешь? И где он? Планше: В Нотр-Дам. Д'Артаньян: Что он там делает? Ты уверен в этом? Планше: Я сам его там видел и говорил с ним. Он причетник. Д'Артаньян: Он должен знать, где его господин! Планше: Разумеется. (жалобно, увидев, что его бывший хозяин собрался уходить) Вы меня покидаете? Мне ведь, кроме вас, надеяться не на кого. А если сюда войдут? Ведь никто не видел, как я входил и меня сочтут за вора. Д'Артаньян: Правда твоя. Слушай, Планше, а не знаешь ли ты какое-нибудь провинциальное наречие? Планше: Я знаю целый язык: я выучился по-фламандски в Артуа, где сражался два года. Вот: Goeden morgen, mynheer ! ith ben begeeray te weeten the gesond bects omstand. Д'Артаньян: Что это значит? Планше: "Добрый день, сударь, позвольте осведомиться о состоянии вашего здоровья?" Д'Артаньян: И это называется язык! Впрочем, и это кстати. (он зовет слугу и просит, чтобы к ним поднялась хозяйка гостиницы, прекрасная Мадлен) Планше: (в ужасе) Вы хотите доверить тайну женщине? Д'Артаньян: Эта – не проговорится. Вбегает Мадлен с радостным лицом, но увидев Планше, замирает в изумлении. Д'Артаньян: Милая хозяюшка, рекомендую вам вашего брата, только что приехавшего из Фландрии. Я беру его к себе на службу. Мадлен: (ошарашено) Моего брата? Д'Артаньян: (к Планше) Поздоровайся же со своей сестрой, master Петер! Планше: Vilkom, zuster ! Мадлен: Goeden day, broer ! Д'Артаньян: Дело в том, хозяюшка, что этот человек – ваш брат, незнакомый вам, но известный мне. Я сейчас уйду, но за мое отсутствие приоденьте его и по моему возвращению - представьте, как своего брата. Хоть он и не знает ни слова по-французски, я возьму его к себе в услужение, так как не могу вам ни в чем отказать. Понятно? Мадлен: Достаточно того, что я догадываюсь о вашем желании. Д'Артаньян: (целуя ей ручку, как знатной даме) Вы чудная женщина, хозяюшка и я полагаюсь на вас. (уже в дверях). Пусть он сбреет свои усы и бороду, а то он слишком смахивает на парижского лавочника.
Стелла: ГЛАВА 8, 9. Д'АРТАНЬЯН, РАДУЯСЬ ТОМУ, ЧТО ВНОВЬ ОБРЕЛ ПЛАНШЕ, ШЕЛ ПО НОВОМУ МОСТУ, НАПРАВЛЯЯСЬ В СОБОР НОТР-ДАМ. ОН ПОДНЯЛСЯ НА ПАПЕРТЬ И ВОШЕЛ В ХРАМ. СОБОР БЫЛ ПОЧТИ ПУСТ. ОДИНОКИЙ КЛЮЧАРЬ С УНЫЛЫМ ВИДОМ МЕЛ ПОЛ В ЧАСОВНЕ. ОТКУДА-ТО СО СТОРОНЫ ДОНОСИЛИСЬ ГОЛОСА ПЕВЧИХ: В ПРИДЕЛЕ БОГОРОДИЦЫ СЛУЖИЛИ ОБЕДНЮ. ЗИМНЕЕ УТРО ПРОРЫВАЛОСЬ ЛУЧАМИ СОЛНЦА СКВОЗЬ ВИТРАЖИ, И НА ПОЛУ ПЛЯСАЛИ РАЗНОЦВЕТНЫЕ БЛИКИ. Д'АРТАНЬЯН: НЕ ПОДСКАЖЕТЕ, ГДЕ Я МОГУ ВИДЕТЬ ПРИЧЕТНИКА БАЗЕНА? КЛЮЧАРЬ: (УКАЗЫВАЕТ НА ПРИДЕЛ БОГОРОДИЦЫ) ВОТ ОН, ПРИСЛУЖИВАЕТ ЗА ОБЕДНЕЙ. Д'АРТАНЬЯН ОПУСКАЕТСЯ НА КОЛЕНИ, НЕ УПУСКАЯ ИЗ ВИДУ ЭТУ ЧАСТЬ ХРАМА. ТАК КАК ОН НЕ ПОМНИТ НИ ОДНОЙ МОЛИТВЫ, ОН ЗАНИМАЕТСЯ НАБЛЮДЕНИЯМИ. ВИД БАЗЕНА ВЕСЬМА ЕГО ЗАБАВЛЯЕТ: БЫВШИЙ СЛУГА АРАМИСА КАК-ТО ВЕСЬ ОПЛЫЛ, СТАЛ ТИПИЧНЫМ СЛУЖИТЕЛЕМ КУЛЬТА. МЕЖДУ ТОЛСТЫМИ ЩЕКАМИ ЕДВА ТОРЧИТ НОС, МЕШКИ ВОКРУГ ГЛАЗ ПОЧТИ ПРЯЧУТ ГЛАЗА-ЩЕЛОЧКИ, ВОЛОСЫ ОСТРИЖЕНЫ ПО-ЦЕРКОВНОМУ, ЗАКРЫВАЯ ПОЛНОСТЬЮ НИЗКИЙ ЛОБ. В РУКАХ У НЕГО ПАЛОЧКА ДЛЯ ЗАЖИГАНИЯ СВЕЧЕЙ, И ОН ДЕРЖИТ ЕЕ КАК МАРШАЛЬСКИЙ ЖЕЗЛ. ВО ВСЕМ ЕГО ОБЛИКЕ ЧТО-ТО ЕЛЕЙНО-ПОПОВСКОЕ. ОБЕДНЯ ЗАКОНЧИЛАСЬ И ВСЕ ПРЕКЛОНИЛИ КОЛЕНИ. СВЯЩЕННИК ПРОШЕЛ МИМО ЛЕЙТЕНАНТА, И ТОТ УВИДЕЛ, ЧТО СЛУЖБУ ВЕЛ КОАДЪЮТОР ГОНДИ. ПРОЦЕССИЮ ЗАМЫКАЛ БАЗЕН, И Д'АРТАНЬЯН УХВАТИЛ ЕГО ЗА ПОЛУ. БАЗЕН ВЫНУЖДЕН БЫЛ ОСТАНОВИТЬСЯ. БАЗЕН: ГОСПОДИН Д'АРТАНЬЯН! VADE RETRO, SATANAS! Д'АРТАНЬЯН: (СО СМЕХОМ) ОТЛИЧНО, МИЛЫЙ БАЗЕН! ВОТ КАК ВЫ ВСТРЕЧАЕТЕ СТАРОГО ДРУГА! БАЗЕН: СУДАРЬ, ИСТИННЫЕ ДРУЗЬЯ ЭТО ТЕ, КТО СПОСПЕШЕСТВУЮТ СПАСЕНИЮ, А НЕ ТЕ, КТО ОТВРАЩАЮТ ОТ НЕГО. Д'АРТАНЬЯН: Я МЕШАЛ ВАШЕМУ СПАСЕНИЮ? БАЗЕН: Я ГОВОРЮ О МОЕМ ГОСПОДИНЕ: ИЗ-ЗА ВАС ОН СЛУЖИЛ В МУШКЕТЕРАХ, ХОТЯ ЧУВСТВОВАЛ ПЛАМЕННОЕ ПРИЗВАНИЕ К ЦЕРКВИ. Д'АРТАНЬЯН: (С ПОКАЯННЫМ ВИДОМ) Я С ГОДАМИ ОЧЕНЬ ПЕРЕМЕНИЛСЯ И ХОТЕЛ БЫ, ЧТОБЫ И ВАШ ГОСПОДИН ПОМОГ МНЕ СВОИМИ СОВЕТАМИ, КАК ПРИЙТИ К СПАСЕНИЮ. КАК МНЕ ЕГО НАЙТИ? БАЗЕН: (ВСПЛЕСНУВ РУКАМИ) НАЙТИ, ЧТОБЫ СНОВА УВЛЕЧЬ ЕГО В МИР? ПО СЧАСТЬЮ, Я НЕ ЗНАЮ, ГДЕ ОН, ТАК КАК НАХОДЯСЬ В СВЯТОМ МЕСТЕ, Я НИКОГДА БЫ НЕ РЕШИЛСЯ СОЛГАТЬ. Д'АРТАНЬЯН: НО Я ЖЕ СПРАШИВАЮ ВАС НЕ ОБ АРАМИСЕ, А ОБ АББАТЕ Д'ЭРБЛЕ! БАЗЕН: СУДАРЬ, Я НИЧЕМ ВАМ ПОМОЧЬ НЕ МОГУ. ПРАВДА ТО, ЧТО Я НЕ ИМЕЮ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ, ГДЕ ГОСПОДИН АББАТ ПРЕБЫВАЕТ. БОГОМ ВАМ КЛЯНУСЬ, НЕ ИМЕЮ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ! Д'АРТАНЬЯН: ХОРОШО, РАЗ ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕ ЗНАЕТЕ НИЧЕГО О СВОЕМ ХОЗЯИНЕ, ВОТ ВАМ ПОЛПИСТОЛЯ, И РАССТАНЕМСЯ ДРУЗЬЯМИ. ВЫПЕЙТЕ ЗА МОЕ ЗДОРОВЬЕ! БАЗЕН: (ВЕЛИЧЕСТВЕННО ОТСТРАНЯЯ РУКУ Д'АРТАНЬЯНА) Я НЕ ПЬЮ, СУДАРЬ! ЭТО ПРИСТАЛО ЛИШЬ МИРЯНАМ! Д'АРТАНЬЯН: (ВЫПУСКАЯ ПОЛУ ОДЕЯНИЯ БАЗЕНА) НЕПОДКУПНЫЙ! НУ И НЕ ВЕЗЕТ ЖЕ МНЕ. БАЗЕН ПОСПЕШНО РЕТИРУЕТСЯ В РИЗНИЦУ И ТЩАТЕЛЬНО ЗАПИРАЕТ ЗА СОБОЙ ДВЕРЬ, А МУШКЕТЕР, ОСТАВШИСЬ НИ С ЧЕМ, ПРОДОЛЖАЕТ В УПОР СМОТРЕТЬ НА ЭТУ ЗАТВОРИВШУЮСЯ ДВЕРЬ. ОН ЖДЕТ, ЧТО БАЗЕН СТАНЕТ ПРОВЕРЯТЬ, НЕ УШЕЛ ЛИ МУШКЕТЕР. КАМЕРА ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ НА ПЛЕЧЕ ЛЕЙТЕНАНТА: ЧЬЯ-ТО РУКА В ЧЕРНОЙ ПЕРЧАТКЕ ОСТОРОЖНО КАСАЕТСЯ ЕГО ПЛЕЧА, ОН РЕЗКО ОБОРАЧИВАЕТСЯ – НА НЕГО СМОТРИТ УЛЫБАЮЩИЙСЯ РОШФОР, ПРИЛОЖИВШИЙ, В ЗНАК МОЛЧАНИЯ, ПАЛЕЦ К ГУБАМ. Д'АРТАНЬЯН: (ВПОЛГОЛОСА) ВЫ ЗДЕСЬ, ДОРОГОЙ РОШФОР? РОШФОР: ШШ… ВЫ ЗНАЛИ, ЧТО Я ОСВОБОДИЛСЯ? Д'АРТАНЬЯН: ИЗ ПЕРВЫХ РУК: ОТ ПЛАНШЕ. РОШФОР: ОТ ПЛАНШЕ? Д'АРТАНЬЯН: ВЕДЬ ЭТО ОН ВАС СПАС. РОШФОР: ВОТ ЛУЧШЕЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО, ЧТО СДЕЛАННОЕ БЛАГОДЕЯНИЕ НИКОГДА НЕ ПРОПАДАЕТ ДАРОМ. НЕ ЗРЯ МНЕ ПОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ЭТО БЫЛ ОН. Д'АРТАНЬЯН: А ЧТО ВЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕТЕ? РОШФОР: ПРИШЕЛ ВОЗБЛАГОДАРИТЬ ГОСПОДА ЗА СВОЕ СЧАСТЛИВОЕ ОСВОБОЖДЕНИЕ. Д'АРТАНЬЯН: (ЛУКАВО) ТОЛЬКО ЛИ? РОШФОР: ХОЧУ ПОСОВЕТОВАТЬСЯ С ГОСПОДИНОМ КОАДЪЮТОРОМ, КАК ЛУЧШЕ НАСОЛИТЬ МАЗАРИНИ. Д'АРТАНЬЯН: (КАЧАЯ ГОЛОВОЙ) РОШФОР, ВЫ СУМАСШЕДШИЙ! ВАС ОПЯТЬ УПРЯЧУТ В ТЮРЬМУ. РОШФОР: НУ, НЕТ, Я ПОЗАБОЧУСЬ ОБ ЭТОМ! Я ПОЕДУ ПУТЕШЕСТВОВАТЬ ПО ПРОВИНЦИИ. Д'АРТАНЬЯН: Я ЕДУ ТОЖЕ. РОШФОР: А МОЖНО СПРОСИТЬ, КУДА? Д'АРТАНЬЯН: НА РОЗЫСКИ ТЕХ САМЫХ ДРУЗЕЙ, О КОТОРЫХ МЫ С ВАМИ ГОВОРИЛИ: АТОСА, ПОРТОСА И АРАМИСА. РОШФОР: ЧЕСТНОЕ СЛОВО, ЭТО ЗАБАВНО. УЖ НЕ ПО ПОРУЧЕНИЮ ЛИ КАРДИНАЛА? Д'АРТАНЬЯН): (УЛЫБАЯСЬ) ИМЕННО! К НЕСЧАСТЬЮ, Я НЕ ЗНАЮ, ГДЕ ОНИ. РОШФОР: ДАЙТЕ МНЕ НЕДЕЛЮ, И Я НАЙДУ ВАМ ИХ АДРЕСА. Д'АРТАНЬЯН: НЕДЕЛЯ, ЭТО СЛИШКОМ МНОГО: У МЕНЯ ВСЕГО ТРИ ДНЯ. РОШФОР: ЗА ТРИ ДНЯ НЕ УСПЕТЬ: ФРАНЦИЯ ВЕЛИКА. Д'АРТАНЬЯН: ЕСТЬ СЛОВО "НАДО". С НИМ МНОГОЕ МОЖНО СДЕЛАТЬ. РОШФОР: А КОГДА ВЫ НАЧНЕТЕ ПОИСКИ? Д'АРТАНЬЯН: УЖЕ НАЧАЛ. РОШФОР: В ДОБРЫЙ ЧАС! Д'АРТАНЬЯН: А ВАМ – СЧАСТЛИВОГО ПУТИ. РОШФОР: ЗАБАВНО БУДЕТ, ЕСЛИ МЫ ВСТРЕТИМСЯ В ПУТИ: У СУДЬБЫ МНОГО ПРИЧУД. Д'АРТАНЬЯН: (С УЛЫБКОЙ ОТКЛАНИВАЕТСЯ) ЭТО ВРЯД ЛИ. РОШФОР: ТОГДА ПРОЩАЙТЕ. (СПОХВАТЫВАЕТСЯ) ДА, ВОТ ЕЩЕ ЧТО: ЕСЛИ КАРДИНАЛ ВСПОМНИТ ОБО МНЕ, ПЕРЕДАЙТЕ ЕМУ, ЧТО ОН СКОРО УВИДИТ, ТАК ЛИ Я СТАР ДЛЯ ДЕЛА, КАК ОН ДУМАЕТ. Д'АРТАНЬЯН ПРОВОДИЛ ЕГО ВЗГЛЯДОМ И ПЕЧАЛЬНОЙ УЛЫБКОЙ, А ОБЕРНУВШИСЬ, УВИДЕЛ ВОЗБУЖДЕННО РАЗМАХИВАЮЩЕГО РУКАМИ БАЗЕНА, КОТОРЫЙ ГОВОРИЛ С КЛЮЧАРЕМ. Д'АРТАНЬЯН ПРОСКОЛЬЗНУЛ МИМО СОБЕСЕДНИКОВ И СПРЯТАЛСЯ ЗА УГЛОМ. МУШКЕТЕР НЕЗАМЕТНО ПРОСЛЕДОВАЛ ЗА БАЗЕНОМ ДО ДОМА, ГДЕ ТОТ, СКОРЕЕ ВСЕГО, И ЖИЛ. ТАМ Д'АРТАНЬЯН ЗАШЕЛ В КАБАЧОК НАПРОТИВ И ЗАКАЗАЛ ГЛИНТВЕЙН. МАЛЬЧУГАН ЛЕТ ДВЕНАДЦАТИ, ОГНЕННО-РЫЖИЙ, ЛОХМАТЫЙ, С КОНОПУШКАМИ НА ФИЗИОНОМИИ, ТОТ САМЫЙ, КОТОРОГО МУШКЕТЕР ВИДЕЛ УЖЕ В СОБОРЕ В ОБЛАЧЕНИИ ЦЕРКОВНОГО СЛУЖКИ, КРУТИЛСЯ ОКОЛО ГАСКОНЦА С УМИЛЬНОЙ РОЖИЦЕЙ. Д'АРТАНЬЯН: ТАК ТЫ, ПОСТРЕЛ, УСПЕВАЕШЬ И БОГУ ХВАЛУ ВОЗНОСИТЬ, И СВОЙ КАРМАН НЕ ЗАБЫТЬ? ФРИКЕ: ОТ ШЕСТИ ДО ДЕВЯТИ Я СЛУЖУ БОГУ, А С ДЕВЯТИ ДО ПОЛУНОЧИ – СЛУЖУ СВОЕМУ КАРМАНУ. Д'АРТАНЬЯН: А КАК ЗОВУТ ТЕБЯ, ПОСТРЕЛ? ФРИКЕ: ФРИКЕ, К ВАШИМ УСЛУГАМ, ГОСПОДИН ОФИЦЕР. Д'АРТАНЬЯН: К МОИМ УСЛУГАМ? НУ, ТОГДА СКАЖИ, ЗНАКОМ ЛИ ТЕБЕ ЭТОТ ТОЛСТЯК, ЧТО САДИТСЯ СЕЙЧАС НА КОНЯ ВОН У ТОЙ ДВЕРИ. (КИВАЕТ В СТОРОНУ БАЗЕНА) ФРИКЕ: ЕЩЕ БЫ! ЭТО НАШ ПРИЧЕТНИК. Д'АРТАНЬЯН: А КУДА ЭТО ОН СОБРАЛСЯ? ФРИКЕ: А ПОЧЕМ Я ЗНАЮ! Д'АРТАНЬЯН: (ПОКАЗЫВАЯ ЕМУ МОНЕТУ) ДАМ ПОЛПИСТОЛЯ, ЕСЛИ УЗНАЕШЬ. ФРИКЕ: (С ЗАГОРЕВШИМИСЯ ГЛАЗАМИ) ПОЛПИСТОЛЯ? А НЕ ОБМАНИТЕ? Д'АРТАНЬЯН: СЛОВО ОФИЦЕРА! ФРИКЕ: Я СПРОШУ У НЕГО! Д'АРТАНЬЯН: ТАК ТЫ У НЕГО НИЧЕГО НЕ УЗНАЕШЬ. ПУСТЬ ОН УЕДЕТ, А ТОГДА СПРАШИВАЙ, ВЫПЫТЫВАЙ, РАЗУЗНАВАЙ. ПОЛПИСТОЛЯ ТУТ. (КЛАДЕТ МОНЕТУ В КАРМАН) БАЗЕН ТРОНУЛСЯ В ПУТЬ, ПОДГОНЯЯ ЛОШАДЬ УДАРАМИ ЗОНТИКА, КОТОРЫМ ОН ВООРУЖИЛСЯ ВМЕСТО ХЛЫСТА, А ФРИКЕ, ОБОЖДАВ, ПОКА ОН ЗАВЕРНЕТ ЗА УГОЛ, КИНУЛСЯ ПО СЛЕДУ. Д'АРТАНЬЯН ПОЛУЧИЛ СВОЙ ГЛИНТВЕЙН И СПОКОЙНО ПИЛ ЕГО МАЛЕНЬКИМИ ГЛОТКАМИ. ФРИКЕ ВЕРНУЛСЯ МИНУТ ЧЕРЕЗ ПЯТЬ, КРАСНЫЙ И ЗАДЫХАЮЩИЙСЯ ОТ БЫСТРОГО БЕГА. ФРИКЕ: ГОТОВО, Я ВСЕ ЗНАЮ. Д'АРТАНЬЯН: КУДА ЖЕ ОН ПОЕХАЛ? ФРИКЕ: А ПРО ПОЛПИСТОЛЯ ВЫ НЕ ЗАБЫЛИ? Д'АРТАНЬЯН: КОНЕЧНО, НЕТ. ГОВОРИ СКОРЕЙ. ФРИКЕ: ПОКАЖИТЕ МОНЕТУ. ОНА НЕ ФАЛЬШИВАЯ? (ВНИМАТЕЛЬНО РАССМОТРЕЛ МОНЕТУ, КОТОРУЮ МУШКЕТЕР НЕ ВЫПУСТИЛ ИЗ РУК) ХОЗЯИН, БАРИН ПРОСИТ РАЗМЕНЯТЬ ДЕНЬГИ. (РАЗМЕНЯВ МОНЕТУ, ФРИКЕ ПОЛОЖИЛ МЕЛОЧЬ К СЕБЕ В КАРМАН) НУ, ВОТ… Д'АРТАНЬЯН: (НАБЛЮДАВШИЙ С УЛЫБКОЙ ВЕСЬ ПРОЦЕСС С РАЗМЕНОМ) НУ, ТАК КУДА ОН ПОЕХАЛ? ФРИКЕ: В НУАЗИ. ОН ВСЕГДА БЕРЕТ ЛОШАДЬ МЯСНИКА, КОГДА ЕДЕТ КУДА-ТО. ВОТ Я И ПОДУМАЛ, ЧТО МЯСНИК ЕМУ НЕ ДАСТ МЕРИНА, ЕСЛИ НЕ УЗНАЕТ, КУДА БАЗЕН СОБРАЛСЯ. Я СПРОСИЛ МЯСНИКА, И ОН ОТВЕТИЛ, ЧТО В НУАЗИ. БАЗЕН ЕЗДИТ ТУДА ДВА-ТРИ РАЗА В МЕСЯЦ. Д'АРТАНЬЯН: ТЫ ЗНАЕШЬ НУАЗИ? НЕТ ЛИ ТАМ МОНАСТЫРЯ? ФРИКЕ: ЕЩЕ КАКОЙ! ИЕЗУИТСКИЙ! А ЧТО, ГОСПОДИН ОФИЦЕР, МОЖЕТ, МНЕ УДАСТСЯ ЗАРАБОТАТЬ ЕЩЕ ПОЛПИСТОЛЯ? Д'АРТАНЬЯН: ВОЗМОЖНО. (И, ДОВОЛЬНЫЙ РЕЗУЛЬТАТОМ, ОН КИНУЛ ХОЗЯИНУ МОНЕТУ ЗА ГЛИНТВЕЙН, КОТОРЫЙ ОН ЕДВА ОТПИЛ, И ПОСПЕШИЛ ДОМОЙ.) Д'АРТАНЬЯН С ПЛАНШЕ, КОТОРЫЙ БЕЗ БОРОДЫ И УСОВ ЛАВОЧНИКА, И В КАКИХ-ТО НЕМЫСЛИМЫХ ОБНОСКАХ БЫЛ СОВСЕМ НЕУЗНАВАЕМ, ОТДЫХАЛИ В ПРИДОРОЖНОМ КАБАЧКЕ ПО ПУТИ В НУАЗИ-ЛЕ-СЕК. КАБАЧОК БЫЛ ПОЛОН КАКИХ-ТО ПОДОЗРИТЕЛЬНЫХ ЛИЧНОСТЕЙ, КОТОРЫЕ ПИЛИ, ИГРАЛИ В КАРТЫ И ПЕРЕГОВАРИВАЛИСЬ ВПОЛГОЛОСА. ПОТОМ ПОЯВИЛСЯ КАКОЙ-ТО ТИП, КОТОРЫЙ ПРИНЯЛСЯ ДАВАТЬ НАСТАВЛЕНИЯ ПО ВСТРЕЧЕ КАКОГО-ТО ГОСПОДИНА, КОТОРЫЙ БУДЕТ ПЕРЕОДЕТ. ТИПА НАЗЫВАЛИ МОНСЕНЬОРОМ. Д'АРТАНЬЯН НЕ СТАЛ ВНИКАТЬ В РАЗГОВОР, ЗАТО ПЛАНШЕ СЛУШАЛ, И ОЧЕНЬ ВНИМАТЕЛЬНО. О ЧЕМ И ДОЛОЖИЛ СВОЕМУ СПУТНИКУ. ОНИ КАК РАЗ ЕХАЛИ ЛЕСОМ, И ХРАБРЫЙ ПЛАНШЕ, ВНАЧАЛЕ ДЕРЖАВШИЙ ДИСТАНЦИЮ В ЛОШАДИНЫЙ КОРПУС ИЗ ПОЧТИТЕЛЬНОСТИ, ПОД ВОЗДЕЙСТВИЕМ ПЛЯШУЩИХ ТЕНЕЙ И ТЕМНОТЫ ПЕРЕБРАЛСЯ ПОБЛИЖЕ К МУШКЕТЕРУ. ТЕПЕРЬ ОНИ ЕХАЛИ НЕСПЕШНОЙ РЫСЬЮ, И СОВСЕМ РЯДОМ. ПЛАНШЕ: БЬЮСЬ ОБ ЗАКЛАД, СУДАРЬ, ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ О ТОМ ЖЕ, ЧТО И Я. Д'АРТАНЬЯН: ВРЯД ЛИ, ПЛАНШЕ. А О ЧЕМ ТЫ ДУМАЕШЬ? ПЛАНШЕ: Я ДУМАЮ О ТЕХ ПОДОЗРИТЕЛЬНЫХ ЛИЧНОСТЯХ, ЧТО МЫ ВИДЕЛИ В ХАРЧЕВНЕ. Д'АРТАНЬЯН: ТЫ ОСТОРОЖЕН, КАК ВСЕГДА. ПЛАНШЕ: ЭТО ИНСТИНКТ, СУДАРЬ, И ОН ГОВОРИТ МНЕ, ЧТО НАМЕРЕНИЯ У НИХ НЕДОБРЫЕ. ВЫ ВИДЕЛИ ЧЕЛОВЕКА, ЗАКУТАННОГО В ПЛАЩ? Д'АРТАНЬЯН: ДА. ПЛАНШЕ: ТАК ВОТ, К НЕМУ ОБРАЩАЛИСЬ "ПРИНЦ". А ПОДЖИДАЛИ ОНИ КОГО-ТО, КТО ЕДЕТ В СОПРОВОЖДЕНИИ СЛУГИ В НУАЗИ, И ЕДЕТ ПЕРЕОДЕТЫМ. Д'АРТАНЬЯН: А КАКОЕ ЭТО ИМЕЕТ ОТНОШЕНИЕ К НАМ? ПЛАНШЕ): (РАССУДИТЕЛЬНО) А РАЗВЕ МЫ НЕ ЕДЕМ В НУАЗИ? РАЗВЕ НА ВАС НАДЕТ СЕЙЧАС МУШКЕТЕРСКИЙ ПЛАЩ, А Я – НЕ ВАШ СЛУГА? Д'АРТАНЬЯН: УСПОКОЙСЯ, ПЛАНШЕ, МЕНЯ УЖЕ ДАВНО НЕ ИЩУТ ПРИНЦЫ. А СЛАВНОЕ ТО БЫЛО ВРЕМЯ. (ВЗДЫХАЕТ) УВЫ, МЫ НЕ НУЖНЫ ТЕМ ЛЮДЯМ. ПЛАНШЕ: ВЫ УВЕРЕНЫ, СУДАРЬ? Д'АРТАНЬЯН: (С НОВЫМ ВЗДОХОМ) РУЧАЮСЬ. В ТИШИНЕ И МОЛЧА ОНИ ЕХАЛИ ЕЩЕ КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ, НО, ВСКОРЕ, ДО НИХ ДОНЕСЛИСЬ КАКИЕ-ТО ГОЛОСА И ЛОШАДИНОЕ РЖАНИЕ. НЕПОДАЛЕКУ БЫЛ МНОГОЧИСЛЕННЫЙ ОТРЯД. Д'АРТАНЬЯН: НАШИ МОЛОДЦЫ ВЫСТУПИЛИ В ПОХОД, НО НАС ЭТО НЕ КАСАЕТСЯ. ЕДЕМ ДАЛЬШЕ. ВПЕРЕДИ ПОЯВИЛИСЬ ПЕРВЫЕ ДОМА НУАЗИ, ОСТРОВЕРХИЕ КРЫШИ ВЫДЕЛЯЛИСЬ НА ФОНЕ ТЕМНОГО НЕБА ПЛОТНЫМИ СИЛУЭТАМИ, А ИЗ-ПОД НОГ ЛОШАДЕЙ, ЗАСТАВЛЯЯ ИХ НЕРВНО ВЗДРАГИВАТЬ, С ПРОНЗИТЕЛЬНЫМ МЯУКАНЬЕМ ВЫЛЕТАЛИ КОШКИ. ЗА ОГРОМНЫМИ ЛИПАМИ, ЧЬИ ВЕТКИ КАСАЛИСЬ СТЕН, ВИДНЕЛСЯ ВЕЛИЧЕСТВЕННЫЙ ДОМ – ДВОРЕЦ АРХИЕПИСКОПА. Д'АРТАНЬЯН: (ТИХО) ЭТО, НАВЕРНОЕ, И ЕСТЬ ДВОРЕЦ, В КОТОРОМ ЖИВЕТ ГЕРЦОГИНЯ ДЕ ЛОНГВИЛЬ. А ГДЕ ЖЕ МОНАСТЫРЬ? ПЛАНШЕ: Я ЗНАЮ, ГДЕ - В КОНЦЕ ДЕРЕВНИ. Д'АРТАНЬЯН: ТАК СКАЧИ ТУДА, ПОСМОТРИ, МОЖЕТ ТАМ ХОТЬ В ОДНОМ ОКОШКЕ ЕСТЬ СВЕТ, А Я ПОКА ПОДТЯНУ ПОДПРУГУ У КОНЯ. (СОСКАКИВАЕТ НА ЗЕМЛЮ И ВОЗИТСЯ С ЛОШАДЬЮ, ОДНОВРЕМЕННО ПРЯЧАСЬ ЗА НЕЕ) ПЛАНШЕ: (ВЕРНУВШИСЬ) ТАМ СВЕТ ТОЛЬКО В ОКНЕ, ЧТО ВЫХОДИТ В ПОЛЕ. Д'АРТАНЬЯН: ЕСЛИ БЫ Я БЫЛ ФРОНДЕР, МЫ БЫ ПОЛУЧИЛИ НОЧЛЕГ И УЖИН В ЗАМКЕ. БУДЬ Я МОНАХ, НАС БЫ ПРИЮТИЛИ В МОНАСТЫРЕ. А ТАК, МЫ, СКОРЕЕ ВСЕГО, ЗАНОЧУЕМ МЕЖДУ ЗАМКОМ И МОНАСТЫРЕМ, УМИРАЯ ОТ ЖАЖДЫ И ГОЛОДА. ПЛАНШЕ: КАК БУРИДАНОВ ОСЕЛ. А НЕ ПОСТУЧАТЬСЯ ЛИ НАМ? Д'АРТАНЬЯН: ЕДИНСТВЕННЫЙ ОГОНЕК ПОГАС. ПЛАНШЕ: (УКАЗЫВАЯ В СТОРОНУ) СЛЫШИТЕ? Д'АРТАНЬЯН: В САМОМ ДЕЛЕ, ЧТО ЗА ШУМ? ИЗ БЛИЖАЙШИХ ПЕРЕУЛКОВ ВЫЛЕТЕЛИ ДВА ОТРЯДА ВСАДНИКОВ И ТУТ ЖЕ ВЗЯЛИ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ В КОЛЬЦО. Д'АРТАНЬЯН ВЫХВАТИЛ ШПАГУ И СПРЯТАЛСЯ ЗА ЛОШАДЬ, ПЛАНШЕ СОСКОЧИЛ НА ЗЕМЛЮ И ВЫСТАВИЛ ЛОШАДЬ ПЕРЕД СОБОЙ. Д'АРТАНЬЯН: ОГО! ОНИ И ВПРЯМЬ ДОБИРАЮТСЯ ДО НАС! ТЫ БЫЛ ПРАВ. ГОЛОСА: ВОТ ОН! ПОПАЛСЯ! КОМАНДНЫЙ ГОЛОС: НЕ УПУСТИТЕ! Д'АРТАНЬЯН: (С ПОДЧЕРКНУТЫМ АКЦЕНТОМ ГАСКОНЦА) ЭЙ, ЧЕГО ВЫ ХОТИТЕ? ЧТО ВАМ НАДО? ГОЛОСА: СЕЙЧАС УЗНАЕШЬ! КОМАНДИР: СТОЙТЕ! ЭТО НЕ ЕГО ГОЛОС! СТОЙТЕ, ГОВОРЯТ ВАМ! Д'АРТАНЬЯН: ЧТО ВЫ ТУТ, В НУАЗИ, ВСЕ ПЕРЕБЕСИЛИСЬ? ПРЕДУПРЕЖДАЮ: ПЕРВОМУ, КТО ПРИБЛИЗИТСЯ КО МНЕ НА ДЛИНУ ШПАГИ, Я РАСПОРЮ БРЮХО. КОМАНДИР: (ПРИБЛИЖАЯСЬ) ЧТО ВЫ ТУТ ДЕЛАЕТЕ? Д'АРТАНЬЯН: А ВЫ? КОМАНДИР: ПОВЕЖЛИВЕЕ! ЕСЛИ Я СЕБЯ И НЕ НАЗЫВАЮ, Я ВСЕ ЖЕ ТРЕБУЮ, ЧТОБЫ ВЫ БЫЛИ ПОЧТИТЕЛЬНЫ К МОЕМУ САНУ. Д'АРТАНЬЯН: БОИТЕСЬ НАЗВАТЬ СЕБЯ, ПОТОМУ ЧТО КОМАНДУЕТЕ РАЗБОЙНИЧЬЕЙ ШАЙКОЙ? НУ А МНЕ, МИРНОМУ ПУТЕШЕСТВЕННИКУ, НЕ СТРАШНО НАЗВАТЬ СЕБЯ. ЗНАЕТЕ ВЫ Д'АРТАНЬЯНА? КОМАНДИР: ЛЕЙТЕНАНТА КОРОЛЕВСКИХ МУШКЕТЕРОВ? ТАК ЭТО ВЫ ПРИЕХАЛИ ЗАЩИЩАТЬ ЕГО? Д'АРТАНЬЯН: КОГО "ЕГО"? КОМАНДИР: ТОГО, КОГО МЫ ИЩЕМ! ЭТО ЕГО ВЫ ПОДЖИДАЛИ ЗДЕСЬ? Д'АРТАНЬЯН: (ПОЖИМАЯ ПЛЕЧАМИ) Я ДУМАЛ, ЭТО НУАЗИ, А ЭТО КАКОЕ-ТО ЦАРСТВО ЗАГАДОК. Я НИКОГО НЕ ЖДУ, И НИКОГО НЕ СОБИРАЮСЬ ЗАЩИЩАТЬ, КРОМЕ СЕБЯ. НО, ПРЕДУПРЕЖДАЮ, СЕБЯ Я БУДУ ЗАЩИЩАТЬ ВСЕРЬЕЗ! КОМАНДИР: (С ДОСАДОЙ) ХОРОШО, ТОЛЬКО УХОДИТЕ ОТСЮДА, ОЧИСТИТЕ НАМ МЕСТО. Д'АРТАНЬЯН: ХА! ЭТО НЕ ТАК ПРОСТО СДЕЛАТЬ: МЫ ИЗНЕМОГАЕМ ОТ УСТАЛОСТИ И ГОЛОДА. МОЖЕТ, ВЫ НАМ ЧТО-ТО ПРЕДЛОЖИТЕ ПОБЛИЗОСТИ? КОМАНДИР: МОШЕННИК! Д'АРТАНЬЯН: ЭЙ, СУДАРЬ, ПООСТОРОЖНЕЕ В ВЫРАЖЕНИЯХ, НЕ ТО Я НЕ ПОСМОТРЮ НА ВАШ ТИТУЛ И ВОБЬЮ ВАМ ВАШИ СЛОВА ОБРАТНО В ГЛОТКУ! КОМАНДИР: ДА, ТУТ УЖ НЕ ОШИБЕШЬСЯ: ГОВОРИТ ГАСКОНЕЦ! НА ЭТОТ РАЗ НЕ УДАЛОСЬ! ЕДЕМ! МЫ С ВАМИ ЕЩЕ ВСТРЕТИМСЯ, ГОСПОДИН Д'АРТАНЬЯН! Д'АРТАНЬЯН: НО ДНЕМ, И КОГДА ВЫ БУДЕТЕ ОДИН! ОТРЯД, РУГАЯСЬ И ПЕРЕКЛИКАЯСЬ, ИСЧЕЗ, ПЛАНШЕ И Д'АРТАНЬЯН ВЛОЖИЛИ ШПАГИ В НОЖНЫ. Д'АРТАНЬЯН: НИЧЕГО НЕ ОСТАЕТСЯ, КАК ПОПРОСИТЬСЯ НА НОЧЛЕГ В МОНАСТЫРЬ. ЕДЕМ, ПЛАНШЕ. (САДИТСЯ НА КОНЯ) ПЛАНШЕ ТОЛЬКО СОБИРАЕТСЯ СДЕЛАТЬ ТО ЖЕ САМОЕ, КАК ВДРУГ, ОТКУДА-ТО СВЕРХУ, С БЛИЖАЙШЕГО ДЕРЕВА, НА ЕГО ЛОШАДЬ СВАЛИВАЕТСЯ НЕОЖИДАННАЯ ТЯЖЕСТЬ. ПЛАНШЕ: ЭЙ, СУДАРЬ, СЗАДИ МЕНЯ КТО-ТО СИДИТ! Д'АРТАНЬЯН: (ХВАТАЯСЬ ЗА ШПАГУ) НАС САМ ЧЕРТ ПРЕСЛЕДУЕТ! АРАМИС: НЕТ, МИЛЫЙ Д'АРТАНЬЯН! ЭТО НЕ ЧЕРТ, ЭТО Я, АРАМИС! ПЛАНШЕ, СКАЧИ ГАЛОПОМ, И В КОНЦЕ ДЕРЕВНИ СВЕРНИ НАЛЕВО!
Стелла: Прошу прощения, у меня то ли Ворд, то ли комп, а то и оба - взбесились. Так что, хоть на Ворде я и добилась относительно нормального текста, тут он получился огромный и без заглавных букв.
anemonic: Стелла, у вас, наверное, был включен caps lock, от этого и такие буквы.
Стелла: anemonic , я долго методом тыка избавлялась от всяких комментариев к исправлениям, которые у меня возникали спонтанно (я изучаю программу именно тыком)))) В результате, при попытках вернуться на старый шрифт (так как позиция "обычный шрифт" не сработала) получилось то, что получилось. Знаете, у меня слишком навороченная программа. А это - как обезьяне дали ружье.)))) Оно у меня самопроизвольно стреляет.
Стелла: Глава 10,11. Д'Артаньян и Планше, с Арамисом за спиной, остановились у иезуитского монастыря. В темной стене приветливо светилось окно. Арамис соскользнул с конского крупа и, став под окном, трижды хлопнул в ладоши. Окно отворилось, и сверху что-то упало. Д'Артаньян присмотрелся: веревочная лестница. Арамис взялся за нижнюю ступеньку и обернулся к мушкетеру. Было темно, но гасконец готов был дать мизинец на отсечение, что аббат улыбается. Арамис: Дорогой друг, если вам угодно подняться, я буду рад принять вас. Д'Артаньян: (посмеиваясь) У вас так всегда входят в дом? Арамис: После девяти вечера поневоле приходится, черт возьми! Монастырский устав очень строг! Д'Артаньян: Мне почудилось, или вы и вправду чертыхнулись? Арамис: (со смехом) Вполне возможно. Вы не представляете, какие скверные привычки приобретаешь в стенах монастыря, а уж о скверных манерах всех этих отцов, с которыми я вынужден жить, и говорить не стоит. Но что же вы не поднимаетесь? Д'Артаньян: Ступайте вперед, а я за вами. Арамис: (посмеиваясь) "Чтоб указать вам дорогу, Ваше величество", - как сказал покойный кардинал покойному королю. (взбирается наверх не хуже моряка, привыкшего лазить по вантам и реям) Д'Артаньян полез, после некоторого колебания, за Арамисом, но с меньшей сноровкой. Такой спорт был ему внове. Арамис был уже наверху и протягивал ему руку. Д'Артаньян, с подавленным вздохом облегчения спрыгнул с подоконника в комнату и огляделся. Арамис: Знай я, что вы окажете мне честь своим посещением, я бы позаботился о садовой лестнице. С меня же и такой хватает. Голос Планше: Сударь, такой способ годится для людей, но не для лошадей. Арамис: (перегнувшись через подоконник) Отведите их под навес, а потом вернетесь, три раза хлопнете в ладоши, и мы спустим вам съестного. С голоду у нас, черт возьми, еще никто не умирал. (втягивает лестницу и закрывает окно) Д'Артаньян, тем временем, оглядывает место, куда он попал. Это не келья – это комната не то воина, не то столичного вертопраха. Стены оббиты шелком, четыре большие картины, изображающие четырех кардиналов-воинов: Ришелье, кардинала де Лоррена, кардинала ла Валетта и епископа Бордо в полном боевом вооружении. Повсюду дорогие ковры, в которых тонет нога, постель – с дорогим покрывалом и кружевами – где уж тут думать об умерщвлении плоти? Арамис: (небрежно) Рассматриваете мою келью? Что делать? Живу, как монах-отшельник. (заметив, что д'Артаньян озирается, и сам начал осматриваться по сторонам) Что вы ищите? Д'Артаньян: Не пойму, кто спустил нам лестницу. Не сама же она явилась. Арамис: Ее спустил Базен. Но он у меня хорошо вымуштрован: увидел, что я возвращаюсь не один, и удалился из скромности. Садитесь, мой друг, потолкуем. Друзья удобно устраиваются друг напротив друга, причем Арамис ставит свое кресло таким образом, чтобы оказаться в тени. Д'Артаньян его прием замечает и чуть смещает свое кресло. Теперь оба в одинаковом положении, и мушкетер улыбается про себя: Арамис все тот же. Арамис: Прежде всего, вы отужинаете со мной, но не взыщите: у меня сегодня скудно – постный день и мы вас не ждали. Д'Артаньян: Я с удовольствием принимаю ваше предложение, но неужели мне угрожает кревкерская яичница с "теобромом"? Арамис: О, надеюсь, что с помощью божьей и Базена, мы найдем в кладовых у отцов-иезуитов кое-что получше шпината. Базен, подите сюда! Дверь отворилась и на пороге появился Базен. Увидев д'Артаньяна, он издал вопль отчаяния. Мушкетер же, закинув ногу на ногу, довольно потер руки. Д'Артаньян: Мой милый Базен, мне очень приятно видеть, с какой восхитительной уверенностью вы лжете даже в церкви! Базен: Ложь дозволительна, как объясняют отцы-иезуиты, если лжешь с добрыми намерениями. Арамис: (с некоторым недоумением выслушав обмен словесными ударами между другом и слугой и решив, что этого достаточно) Хорошо, хорошо, Базен! Мы умираем с голоду, поэтому подайте нам ужин и хорошего вина. И не забудьте вашего старого друга Планше: он внизу уже устал ждать ужина. Д'Артаньян: (подождав, пока Базен выйдет из комнаты и закончив рассматривать келью и самого хозяина) Скажите мне, а откуда вы свалились на лошадь Планше? Арамис: (лицемерно) Ох, сами понимаете – с неба! Д'Артаньян: Не похоже, чтобы вы оттуда явились, или чтобы попали туда когда-нибудь. Арамис: (самодовольно) Ну, если не с неба, так из Рая, а это почти то же. Д'Артаньян: (невозмутимо) Наконец-то мудрецы определятся с местонахождением Рая; они помещали его и на горе Арарат, и между Тигром и Ефратом, а он в двух шагах: в Нуази-ле-Сек. Из него выходят через окно, цепляясь за ветви дерева, а стерегущий его архангел Гавриил сменил свое небесное имя на земное - принц Марсийак. Арамис: (весело рассмеявшись) Вы всегда были веселым собеседником, а ваше гасконское остроумие вам не изменяет. Только не подумайте, что я влюблен в герцогиню де Лонгвиль! Д'Артаньян: После герцогини де Шеврез отдать свое сердце ее смертельному врагу?! Арамис: (совершенно спокойно) В свое время я очень любил эту милую герцогиню, и она была нам весьма полезна. Но Ришелье велел ее арестовать и препроводить в замок Лош; пожалуй, он смог бы ей и голову отрубить, как в иное время сделал это с Шале, Сен-Маром и Монморанси. Герцогиня, переодевшись мужчиной, вместе со своей горничной Кэтти сумела бежать. Говорят, у нее было в дороге презабавное приключение с деревенским священником, который, приняв ее за мужчину, предложил ей разделить с ним комнату. Она ведь изумительно ловко носила мужское платье, и я не знаю никого из дам, кому бы оно так шло. Не зря же про нее написали куплеты. Вы их слышали? Д'Артаньян: Ни разу. Это песенка? Арамис: Да. (поет с самым игривым видом) Лабуассьер, скажи, на ком Мужской наряд так впору? Вы гарцуете верхом Лучше нас без спору. Она, Как юный новобранец Среди рубак и пьяниц, Мила, стройна. Д'Артаньян: (искренне) Браво! Вы все еще чудесно поете, и обедня не испортила вам голос! Арамис: Дорогой мой, в бытность мою мушкетером, я изо всех сил старался нести поменьше караулов. Теперь же, став аббатом, я стараюсь служить как можно меньше обеден. Но вернемся к бедной герцогине. Д'Артаньян: (прихлебывая вино) К которой? Арамис: (смеясь) Разумеется, к де Шеврез; с де Лонгвиль у меня одни только шутки. Вы видели де Шеврез после ее возвращения из Брюсселя? Д'Артаньян: Конечно! Она была все еще чертовски хороша. Арамис: Я тоже тогда виделся с ней, дал ей кучу разумных советов, которыми она, разумеется, пренебрегла, бросившись в заговор Бофора. Как результат – ее в очередной раз выслали. Д'Артаньян: Она получила разрешение вернуться. Арамис: (с некоторой досадой) На этот раз я ее не видел: она сильно изменилась. Д'Артаньян: Не то что вы, мой друг. Вы все тот же красавец Арамис! Арамис: Не скажите! Я старею, мне скоро стукнет тридцать семь лет! Д'Артаньян: (едва не расхохотавшись, но не сдержав улыбку) Раз уж мы встретились, давайте договоримся на будущее, кому сколько лет. Я был моложе вас на два-три года, а мне уже стукнуло сорок. Арамис: (помрачнев) Да? Вы всегда были отличным математиком. Так по вашему счету мне уже сорок три года? (подавшись вперед и заговорщицким тоном) Не проболтайтесь об этом в отеле Рамбуйе: мне это может повредить! Д'Артаньян: Я там не бываю. Именно в это время появился Базен, которого Арамис встретил с негодованием. Арамис: Живей, болван, поворачивайся! Мы умираем с голоду! Вы воображаете, что служите обедню, но если вы разучитесь чистить мою шпагу, я сложу костер из ваших икон и поджарю вас на нем! Базен перекрестился бутылкой, а потрясенный д'Артаньян уставился во все глаза на аббата, не узнавая прежнего скромника и тихоню. Арамис же наслаждался произведенным впечатлением. Базен, тем временем, обильно уставил стол таким количеством соблазнительных блюд, что д'Артаньян не мог поверить своим глазам. В ярком свете множества вновь зажженных свечей переливался хрусталь графинов, оправленных в серебро хрустальных бокалов, искусно зажаренная птица, молочный поросенок, дичь – все это манило поскорее забыть обо всех заботах и воздать должное искусству Базена. На лице мушкетера ясно проступило сомнение. Д'Артаньян: Вы кого-то ждали, Арамис? Арамис: Я всегда готов принять гостя. К тому же Базен мне сообщил, что вы ищите меня. Видите ли, этот болван страшно боится, что вновь попав в общество мушкетера, я загублю свою душу. Базен: (умоляюще сложив руки) О, сударь! Арамис: Пожалуйста, без лицемерия! Вы знаете, что я этого не люблю. (заслышав хлопки в ладоши) Лучше позаботьтесь о Планше. Он из сил выбивается, напоминая о себе. А теперь давайте ужинать! (вооружается ножом и принимается разделывать птицу и дичь). Какое-то время царит тишина: друзья налегают на ужин, поглядывая друг на друга. Наконец, д'Артаньян удовлетворенно откидывается в своем кресле и, промокнув усы салфеткой, берется за бокал. Д'Артаньян: Черт возьми, как вы едите! Арамис: Неплохо. А для постных дней у меня есть разрешение из Рима, которое мне выхлопотал коадъютор в виду моего слабого здоровья. Д'Артаньян: (покачивая ногой с самым небрежным видом) Можно вам задать нескромный вопрос? Арамис: Ну конечно: какие тайны между друзьями? Д'Артаньян: Вы разбогатели? Арамис: Нисколько. Так тысяч двенадцать в год, плюс пособие в тысячу экю. Д'Артаньян: А чем вы зарабатываете эти деньги? Пишите стихи? Арамис: Я давно бросил эти глупости. (заметив изумление на лице друга) Я пишу проповеди. Замечательные проповеди, по словам тех из моих собратьев, что мечтают сделаться великими ораторами. Написанное я им и продаю. Д'Артаньян: Вас никогда не прельщала слава? Арамис: Разумеется, прельщала, но моя натура одержала верх. Когда я на кафедре и на меня смотрит хорошенькая прихожанка, я сбиваюсь, и вместо того, чтобы говорить об адских муках, начинаю говорить о райском блаженстве. Так со мной и произошло в церкви в Маре. Некий дворянин рассмеялся мне в лицо, я остановил проповедь и заявил ему, что он дурак. Прихожане отправились за камнями, а я, тем временем, так настроил собрание, что камни полетели в дворянина. Наутро он заявился ко мне, думая, что имеет дело с обычным аббатом. Д'Артаньян: (чуть не плача от смеха) А последствия? Арамис: (улыбаясь) А вы и сами знаете. Д'Артаньян: Так я был вашим секундантом по этому поводу? И что с ним стало? Арамис: Точно не знаю, но отпущение грехов я ему дал. Достаточно убить тело, а душу губить не следует. (заметив в зеркале неодобрительную реакцию Базена) Базен, друг мой, отправляйтесь в свою комнату. Нам надо поговорить с господином д'Артаньяном. Воцарилось молчание, но друзья изредка поглядывали друг на друга. Арамис все же был хозяином, он пригласил гостя и поддерживать разговор хотя бы на светском уровне был обязан. Арамис: О чем вы думаете и чему улыбаетесь? Д'Артаньян: Я думаю, что, когда вы были мушкетером, вы сильно смахивали на аббата, а теперь, став аббатом, сильно смахиваете на мушкетера. Арамис: А так и есть. Человек – странное животное, состоящее из противоречий. Став аббатом, я только и мечтаю о сражениях. Д'Артаньян: (старательно крутя головой ) У вас вся обстановка только об этом и говорит: сколько рапир, и на любой вкус! А вы не разучились фехтовать? Арамис: Я сейчас фехтую не хуже вас в былое время, а может – и лучше. А чем мне еще здесь заниматься? Д'Артаньян: А с кем? Арамис: С превосходным учителем фехтования, который и живет здесь. Д'Артаньян: В монастыре? Арамис: Мой дорогой, это иезуитский монастырь: в нем можно встретить кого угодно. Д'Артаньян: (подначивая друга) Так вы бы убили господина Марсильяка, будь он в одиночестве? Арамис: Даже будь он вместе со своим отрядом! Но! Если бы я мог пустить в ход шпагу не будучи узнанным. Д'Артаньян: (покачав ногой и рассматривая Арамиса сквозь стекло кубка) Итак, вы спрашиваете, для чего я вас разыскиваю? Арамис: (лукаво) Я не спрашиваю, я жду, пока вы сам мне расскажите. Д'Артаньян: Так вот, я хочу вам предоставить возможность разделаться с принцем, когда вам заблагорассудится. Арамис (опустив глаза) Это мысль. Д'Артаньян: Положа руку на сердце: на данную минуту вы богаты? Только откровенно! Арамис: Богат? Нищ, как Иов! Если по карманам и ящикам вы наскребете больше сотни пистолей – это будет удача. Д'Артаньян: (строит гримасу, которая означает: " сто пистолей – это нищета?") Но вы честолюбивы? Арамис: Как Энкелад! Д'Артаньян: Я привез вам возможность стать богатым, влиятельным и независимым в своих действиях. Но прежде всего один вопрос: вы занимаетесь политикой? Говоря эти слова д'Артаньян смотрел прямо в глаза Арамису. В глаза, в которых на мгновение вспыхнула молния. Арамис тут же опустил ресницы, но не позволил дрогнуть руке, державшей кубок с вином. Уста же лениво уронили: "О нет, боже мой!" Д'Артаньян: Тогда любое предложение будет вам на руку. Арамис: Возможно. Д'Артаньян: (мечтательно) Вспоминаете ли вы нашу молодость, проведенную среди смеха, попоек и поединков? Арамис: (отщипывая виноградину) Счастливое было время! Д'Артаньян: (с видом змия-искусителя) Так вот, все еще может вернуться. (совершенно серьезно, уже по-деловому) Мне было поручено разыскать своих товарищей, и я начал с вас, потому что вы были душой нашего союза. Арамис вежливо кланяется, соблюдая отстраненный вид. Арамис: (откидываясь на спинку кресла с умирающим видом) Опять окунуться в политику! А, между тем, моя жизнь здесь так привольна. К тому же вы сами помните, что такое неблагодарность знатных людей. Д'Артаньян: А если они раскаялись? Арамис: На всякий грех – снисхождение. Но если у вас появилось желание путаться в таких делах, то сейчас – самое время! Д'Артаньян: Откуда вы это знаете? Вы же не занимаетесь политикой? Арамис: О, боже мой, зато я живу в такой среде, где ею очень занимаются. Увлекаясь поэзией и предаваясь любви, я сошелся со сторонниками принца Конти и коадъютера, так что дела политические мне не так уж и чужды. Д'Артаньян: (довольный, что Арамис начинает откровенничать) Так я и думал! Арамис: Впрочем, все, что я вам скажу, это всего лишь эхо со слов других. В данную минуту кардинал Мазарини чрезвычайно обеспокоен оборотом дел. Видимо, его недостаточно уважают, в отличие от его предшественника, который, что ни говори, а был великим человеком. Д'Артаньян: Тут я вам не стану противоречить: в конце-концов, именно Ришелье произвел меня в лейтенанты. Арамис: Поначалу я был всецело на стороне нового кардинала, но все доводы, которые я для этого приберегал, увы, разбились о стену фактов. Я не стал полагаться на собственное мнение, я навел справки, увы… (замолкает) Д'Артаньян: То есть? Арамис: Пришлось смирить свою гордыню: я ошибся. Вот что мне сказали совершенно разные люди: "Господин Мазарини вовсе не такой гениальный человек, каким вы его себе воображаете". Д'Артаньян: (забавляясь) Да ну? Арамис: Это ничтожная личность, бывший лакей кардинала Бентиволио, за счет интриг вылезший в люди. Выскочка, думающий о самом себе. Он награбит денег, разворует казну, выплатит сам себе все пенсии, но ему не суждено управлять страной ни по праву сильного, ни по праву человека великого. Это какой-то комедиант, Пульчинелло, Панталоне. (небрежно) Вы его знаете? Д'Артаньян: В том, что вы говорите, есть доля правды. Арамис: (с ленцой) Я рад, что мне удалось сойтись во мнении с вами - человеком, живущим при дворе. Д'Артаньян: (разворачиваясь к собеседнику так резко, что эфес его шпаги звякнул о ножку стола) Но вы говорили о его личности, а не о его партии. Арамис: (ловя покачнувшийся графин) Это правда. За него королева. Д'Артаньян: Это чего-то да стоит! Арамис: (значительно) Но король не за него. Д'Артаньян: Ребенок! Арамис: Через четыре года король будет совершеннолетним. Д'Артаньян: (пожимая плечами и вновь наливая себе вина) Так то – через четыре года. Дело в настоящем. Арамис: А кто в настоящем за него? У него нет ни парламента, ни народа: то есть – денег, ни дворянства, ни знати, то есть – шпаги. Я еще не потерял своей обычной проницательности, но я напрасно так с вами откровенен: мне кажется, вы сторонник Мазарини. Мне не послышалось: вы говорили о поручении? Д'Артаньян: Разве? В таком случае, я плохо выразился. Я всегда думал то же, что вы. Дела запутались; ( воодушевленно) а не бросить ли нам перо по ветру и не пойти ли туда, куда понесет его ветер? Нас было четыре смелых рыцаря, четыре связанные дружбой сердца, так соединим не сердца – они всегда оставались неразлучными, - но нашу судьбу и мужество. Представляется случай приобрести нечто получше алмаза. Арамис: У меня самого была такая же мысль, но мне ее подсказали другие: я не обладаю вашим воображением. (небрежно) Мне было сделано подобное предложение: кое-что из наших былых подвигов стало известно. А потом, говоря откровенно, (рассматривает пятно на скатерти) я проболтался коадъютору. Д'Артаньян: Врагу кардинала! Арамис: Другу короля, понимаете, (с упором) другу короля. А послужить королю – долг каждого дворянина. Д'Артаньян: Но король заодно с Мазарини! Арамис: Против воли; поступками, но не сердцем. Вот это и есть западня для бедного ребенка. Д'Артаньян: Так вы мне предлагаете просто-напросто междоусобную войну, милый мой! Арамис: (удовлетворенно) Войну за короля. Д'Артаньян: (пристально глядя на Арамиса) Король встанет во главе той армии, где будет Мазарини. Арамис: А сердце его останется в той армии, которой будет командовать господин де Бофор! Д'Артаньян: Бофор? Но он в Венсенском замке! Арамис: (небрежно) Я оговорился. Не Бофор, так Конде. Д'Артаньян: Но Принц уезжает в действующую армию, и он всецело предан кардиналу. Арамис: Гм! Я слышал, у них какие-то нелады. Ну, не принц, так кто-нибудь найдется. Д'Артаньян: Вы думаете, эта партия доставит вам больше выгоды? Арамис: Она мне даст покровительство могущественных людей. Хотя, кто знает… (сомневаясь, потом все более уверенно) Я, пожалуй, ни к кому не примкну: я священник; какое мне дело до политики? У меня никогда и требника в руках не бывает. Довольно с меня и моей клиентуры: продувных остроумцев-аббатов и хорошеньких женщин. Чем больше путаницы в государственных делах, тем меньше шума из-за моих шалостей: все идет чудесно и без моего вмешательства. Д'Артаньян: Меня заражает ваша философия. Какая муха меня вдруг укусила? У меня же есть служба, которая меня кое-как кормит. После смерти Тревиля я могу стать капитаном, а это совсем неплохой маршальский жезл для гасконского кадета. Лучше пища скромная, но ежедневная. Чем гоняться за приключениями, приму-ка я приглашение Портоса на охоту в его поместье. Вы знаете об этом? Арамис: (переводя дыхание) Конечно: десять миль лесов, болот и лугов. Он тягается с епископом Нуайонна за феодальные права. Д'Артаньян: Это Пикардия? Он на прежней фамилии дю Валлон? Арамис: Да, и прибавил к ней де Брасье. Это земля, дающая права на баронский титул. Д'Артаньян: Так Портос у нас барон? Мечтаю его увидеть. Арамис: Особенно хороша будет баронесса Портос. (хохочет на пару с д'Артаньяном) Д'Артаньян: Итак, не желаете стать сторонником Мазарини? Арамис: А вы – принцев? Д'Артаньян: Ну, тогда не будем ничьими сторонниками и останемся друзьями. Арамис: Будем мушкетерами. Д'Артаньян: (хлопая Арамиса по плечу) Хотя бы и в сутане! Арамис: В этом вся прелесть. Д'Артаньян: (вставая и стараясь скрыть досаду) Ну, так прощайте. Арамис: Я вас не удерживаю, мой дорогой: мне негде вас положить; не в сарае же вместе с Планше. Д'Артаньян: (надевая перчатки и шляпу) Я через час буду дома: лошади хорошо отдохнули. (перегнувшись через кресло наливает себе последний стакан) За наше доброе старое время! Арамис: К сожалению оно прошло. Д'Артаньян: Если я вам понадоблюсь: гостиница "Козочка", та, что на Тиктонской улице. Арамис: А я – здесь, в монастыре у иезуитов. С шести утра до восьми вечера – в двери, с восьми вечера до шести утра – через окно. (берется за плащ и шпагу) Позвольте мне проводить вас. (свистит и появляется Базен) Базен, садовую лестницу: господин д'Артаньян поднялся с трудом, а уж спуститься ему будет непросто. Д'Артаньян: (удерживается от высказывания, но в эту минуту видит приставленную лестницу.) Ну, по такой и женщина спустится. (перекидывает ногу через подоконник, с замечательным самообладанием выдерживая взгляд аббата) Арамис: (оказавшись на земле вслед за мушкетером и ведя его к сараю) А вот и Планше с лошадьми. Замечательный у вас слуга – толковый и расторопный. Не то что этот болван Базен, который стал невыносим с тех пор, как служит в церкви. Планше, мы пройдемся пешком до конца деревни. Они прошлись, негромко переговариваясь. Было бы темно, если бы между туч не проглядывала полная луна. Спящая деревня была умилительным зрелищем. Где-то сонно перекликались собаки, привидениями проносились кошки, но никаких признаков деятельности человека на улице заметно не было. Все, кто мог, спали и видели десятый сон. Арамис: Друг мой, идите своим путем. Счастье вам улыбается – не упускайте его. Д'Артаньян: Значит, решено и подписано: мое предложение вам не подходит? Арамис: (с заумным видом, который ясен по его назидательному тону) Оно бы мне очень подошло, будь я человек, как другие. Но я весь состою из противоречий: то, что я ненавижу сегодня, я обожаю завтра – и наоборот. Д'Артаньян: (делая вид, что принимает доводы Арамиса и вздыхает) Тогда до свидания, мой дорогой, и спасибо вам за добрые намерения, а особенно - за приятные воспоминания, которые во мне пробудило ваше появление. (обнимаются, Планше уже в седле, д'Артаньян тоже садится на коня. Арамис остается на дороге, пока видит их) Дорога идет немного под уклон, и мушкетер, отъехав шагов на двести, соскочил с коня, напугав Планше. Отдав слуге поводья, мушкетер вынул пистолеты и засунул их себе за пояс. Д'Артаньян: Как он не хитрит, а меня не одурачит. Стой здесь и жди меня, только в стороне от дороги. Гасконец перескочил канаву вдоль дороги и дошел до пустыря, окруженного высокой живой изгородью. В ее тени д'Артаньян и устроился поджидать продолжения. Очень скоро раздались голоса. Один был голос Арамиса, второй – нежный и благозвучный. Двое мужчин шли быстрым шагом по направлению к обители иезуитов. Нежный голос: Успокойтесь, милый Рене, это больше не повторится: я обнаружила нечто вроде подземного хода под улицей: нам стоит только поднять одну плиту возле двери, и выход открыт. Арамис: Клянусь, принцесса, если бы не ваше доброе имя не зависело от всех этих предосторожностей и я бы рисковал только своей жизнью… Принцесса: Я знаю, вы человек светский, вы отважны и храбры. Но вы принадлежите не только мне, но и всей нашей партии. Будьте осторожны, будьте благоразумны. Арамис: Я всегда повинуюсь, когда мне приказывают таким приятным голосом. (целует руку дамы) Налетевший порыв ветра уносит шляпу принцессы, Арамис бросается догонять шляпу, а д'Артаньян пользуется этим, чтобы переместиться поближе к принцессе. Луна ярко освещает прелестную блондинку, лицо которой отлично известно мушкетеру. В это время вернулся с шляпой аббат и они с принцессой продолжили свой путь к монастырю. Д'Артаньян: (вставая с колен и отряхиваясь) Отлично! Я тебя раскусил: ты фрондер и любовник госпожи де Лонгвиль.
Стелла: Глава 12-14. Удивительно красивая дрога, по которой путешествовал д'Артаньян, была по сторонам обсажена роскошными дубами. Лучи солнца, проникая сквозь плотную зелень, сверкающими мечами выхватывали из полумрака стволы деревьев, по которым носились очумевшие от утреннего солнца белки. Неумолчный птичий гомон, которому не препятствовали путники на дороге, сопровождал д'Артаньяна и Планше с самого восхода солнца. Лошади, отдохнувшие за ночь на постоялом дворе, бодро бежали по утоптанной дороге, всадники рассматривали окрестности, изредка оглядываясь на все еще заметные над кронами деревьев башни старинного полуразрушенного замка. После развилки, на которой путники свернули направо, взору их открылась лежащая внизу прелестная долина, украшенная зеркалом озера. Его окружали дома с черепичными и соломенными крышами, а за ними высился замок времен Генриха 4, украшенный флюгерами. Это была обитель Портоса. Через десять минут путники достигли тенистой аллеи, обсаженной тополями, и уперлись в раззолоченную решетку. По ту сторону ограды, посреди аллеи, стояла толпа почтительных крестьян, а центром ее был господин в зеленом, раззолоченный не хуже решетки. Он сидел на толстом жеребце, а по сторонам застыли два лакея в ливреях с позолоченными позументами. Д'Артаньян и Планше переглянулись: одна и та же мысль посетила обоих: "Портос?" Планше: Это не он. В господине Портосе шесть футов росту, а в этом и пяти не наберется. Д'Артаньян: Но ему низко кланяются. (подъезжает почти вплотную к решетке. Планше следует за ним) Планше: (оторопев от того, кого распознал в зеленом всаднике) Господи Иисусе! Сударь, неужели это он? На этот возглас всадник повернулся лицом, и во всей красе предстала довольная, жирная, пышущая здоровьем и довольством жизнью физиономия Мушкетона. Увидев, кого судьба привела к воротам, Мушкетон немедленно слез с лошади, и, обнажив голову, пошел им навстречу. Ворота тут же распахнули во всю ширь, и путешественники торжественно въехали на замковую аллею. Толпа крестьян, как по команде, развернулась лицом к новоприбывшим. Мушкетон: (захлебываясь от радости) Господин д'Артаньян! Господин д'Артаньян! Ах, какая радость для моего господина и хозяина дю Валлона де Брасье де Пьерфона. Д'Артаньян: (с облегчением) Так твой хозяин здесь? Мушкетон: (делая руками жест, словно он хочет охватить все пространство вокруг) Вы в его владениях. Д'Артаньян: (откровенно любуясь слугой) Но какой же ты нарядный, жирный, цветущий! Мушкетон: Слава Богу, я чувствую себя недурно! Д'Артаньян: А своему другу Планше ты ничего не скажешь? Мушкетон: (бросаясь к Планше со слезами на глазах) Планше, ты ли это? Планше: Я самый. Я только хотел проверить, не заважничал ли ты. Мушкетон: (потрясенно) Важничать перед старым другом? Ты сам так не думаешь, или ты плохо знаешь Мушкетона. Планше: (спрыгивая с коня и обнимаясь с другом) Вот и славно! Не то, что эта каналья Базен, продержавший меня в сарае два часа и делавшего вид, что не знаком со мной. Мушкетон: Вы позволите мне покинуть вас, так как я не хочу, чтобы кто-то опередил меня с радостной вестью для моего барона. Д'Артаньян: Так он еще не забыл меня? Мушкетон: Забыть? Да дня не проходило, чтоб мы не ждали вашего назначения маршалом! Д'Артаньян: (грустно улыбаясь) Вот хорошее начало. Здесь нет ни тайн, ни притворства, ни политики! Планше: А я чую восхитительный запах жаркого. Ах, сударь, какой же повар должен быть у господина де Пьерфона! Он всегда любил хорошо покушать. Д'Артаньян: (у него внезапно портится настроение) Стой! Ты меня пугаешь! Если действительность соответствует внешним признакам, я пропал. Такой счастливец никогда не откажется от своего счастья, и меня ждет такая же неудача, как у Арамиса. Но, пока наш герой задавался вопросами, на крыльце появился какой-то великан, одетый в роскошный костюм. Может быть, в Париже это обилие лент и кружев кого-то бы и смутило, но сеньер де Брасье был великолепен: он если и не очень подрос, то в весе явно набрал. Очутившись в его объятиях, д'Артаньян понял, что это не столько жир, сколько мускулы: Портос не позволил себе стать толстым и неповоротливым. Это был красавец за шесть футов росту, пышноволосый, кареглазый, с когда-то задорными, а теперь несколько поникшими усами, исполненный чувства собственной значительности. От всего его облика веяло достатком и радостью жизни. Портос: (басом) Ах, как я рад вас видеть, дорогой д'Артаньян!Вы меня не забыли! Д'Артаньян: Забыть вас, это все равно что забыть молодость, забыть нашу былую дружбу! Портос: (покручивая усы) Да, славные были дела!(вздыхает) Было над чем поломать голову кардиналу. Во всяком случае, ваш визит меня развлечет. (вздыхает еще раз. Мушкетер смотрит на него с подозрением). Завтра мы с вами затравим зайца в моих превосходных полях или косулю в не менее роскошных лесах. Мои четыре борзые слывут самими легкими в наших краях, а равных моим гончим не найти на ближайшие двадцать миль. Д'Артаньян: Но все это не раньше, чем вы представите меня своей супруге. Портос: (с тяжким вздохом) Я потерял госпожу дю Валлон два года назад и до сих пор скорблю об этом. Я из-за этого и уехал из Корбейля в Брасье, а уже потом прикупил это поместье. Бедная госпожа дю Валлон (уныло). У нее был не простой характер, но под конец она все же смирилась с моими привычками и вкусами. Д'Артаньян: (с некоторым облегчением) Так вы богаты и свободны? Портос: Я вдовец и у меня сорок тысяч годового дохода. (беря приятеля под руку) Пойдемте завтракать? Д'Артаньян: С удовольствием! Утренний воздух возбудил у меня аппетит. Портос: (уныло) Да, у меня превосходный воздух. Они проходят в столовую и мушкетер только успевает вертеть головой: он попал во дворец, где всего в избытке: зеркал, мебели, портьер, лестниц, ковров, шпалер. Позолота сверкает, стол ломится от разнообразных аппетитных блюд, ваз с фруктами, вин в штофах. Д'Артаньян украдкой посматривает на друга: ему кажется невероятным, чтобы в такой обстановке могло что-то печалить. Как на его взгляд, так Портос живет в раю. Дю Валлон широким жестом указал на готовое пиршество. Портос: У меня так всегда: я жду гостей в любой момент. Д'Артаньян: Я восхищен! Такого стола я не видел и у короля. Портос: Я слышал, что Мазарини его плохо кормит. Отведайте этих котлет, милый д'Артаньян. Они из собственной баранины. Д'Артаньян: У вас очень нежные бараны! Портос: А этого зайца я убил вчера в собственном заповеднике. Д'Артаньян: Как вкусно! Он откормился на богородничной травке. Портос: А как вам вино? Оно местное: небольшой виноградничек на южном склоне горы. (вздыхает) Д'Артаньян: Прекрасное вино. Но, послушайте, можно подумать, что вас что-то печалит. Вы все время вздыхаете. Уж не больны ли вы? Портос: Мое здоровье превосходно: я по-прежнему могу убить быка ударом кулака. Д'Артаньян: Семейные огорчения? Портос: (пожимая плечами) Откуда? К счастью, у меня нет семьи. Д'Артаньян: Чем же вызваны ваши вздохи? Портос: Я буду с вами откровенен. Я несчастлив. Д'Артаньян: (подобравшись, как кот, почуявший лакомый кусок) Вы несчастливы, Портос?! Вы, владеющий землями, замками, всеми красотами и, в придачу, сорока тысячами ливров доходу: вы несчастливы? Да бросьте… Портос: Дорогой мой, все это у меня есть, но я одинок среди всего этого. Д'Артаньян: Я понял: вы окружены нищими, знаться с которыми вам унизительно… Портос: (бледнея и осушая огромный стакан вина) Не то… Скорее – наоборот. Эти все мелкопоместные дворянчики имеют хоть какой-то, но титул, и воображают себя потомками если не Фарамонда и Карла Великого, то Гуго Капета. Как новоприбывший, я должен был им представиться первым. Но… госпожа дю Валлон … была сомнительная дворянка, а ее первый брак, если вы помните, был со стряпчим. Мне так и заявили: это отвратительно! За это можно убить тридцать тысяч человек. Я убил двоих: это заставило всех замолчать, но дружбы мне не принесло. Я остался один, лишен всякого общества, дохну от тоски. Д'Артаньян: (улыбаясь с чувством удовлетворения: он знает, чем взять Портоса) Но вы-то остались дворянином! Портос: Но я не принадлежу к исторической знати, как Куси или Роаны! И я вынужден уступать всем этим графам и виконтам на всех церемониях, в церкви, везде! И я ничего не могу с этим поделать! Вот если бы я был… Д'Артаньян: Барон, не так ли? А знаете, этот-то титул я вам и привез сегодня. Портос: (онемев, потом подпрыгнув так, что попадали бутылки со стола и явились Мушкетон и Планше) Прибери здесь. Д'Артаньян: Я рад видеть, что Мушкетон по-прежнему при вас. Портос: Он мой управляющий.( делает Мустону знак удалиться) Можете идти, Мустон. Д'Артаньян: Мустон? Ах, да: сокращенное от Мушкетон. Портос: От имени Мушкетон за версту несет казармой. Но мы говорили о деле, когда вошли эти слуги. Д'Артаньян: Я бы предпочел для такого разговора другое место: нам не нужны чужие уши. Портос: Если вы не против, прогуляемся для пищеварения по парку. Друзья перебрались в чудесный парк, с аллеями из каштанов и лип, где за живыми изгородями резвились кролики, а в прудах плескалась рыба. Д'Артаньян, подавленный этой роскошью и изобилием, какое-то время помалкивал, не зная, как получше приступить к самому главному. Портос, тем временем, продолжал вздыхать, и эти вздохи уже изрядно прискучили мушкетеру. Портос: Ну, так вернемся же к нашему делу. Д'Артаньян: Я не хочу, чтобы вы потом упрекали меня в вероломстве, поэтому сразу же вас предупреждаю: вам придется совершенно изменить свой образ жизни. Портос: То есть? Д'Артаньян: Снова надеть боевое вооружение, подвергаться опасностям, оставлять в пути куски своей шкуры, словом, зажить прежней жизнью. Портос: (в смущении) Ах, черт возьми! Д'Артаньян: Понимаю, что вы избаловались, (насмешливо) отрастили брюшко, рука уже не та… Портос: (протягивая свою руку) Ну, рука еще не так плоха! Д'Артаньян: (любуясь) Тем лучше! Портос: Так мы будем воевать? Д'Артаньян: Ну, разумеется! (небрежно) А вы за кого: за Мазарини или за принцев? Портос: Я ни за кого. Д'Артаньян: (потирая руки) Словом, вы за нас! Это выгоднее всего, Портос! Теперь я вам скажу прямо: я приехал от кардинала. Портос: (округляя глаза) Ого! А что угодно от меня Его высокопреосвященству? Д'Артаньян: Ему угодно, чтобы вы поступили к нему на службу. Портос: А откуда он узнал обо мне? Д'Артаньян: Помните Рошфора? Он стал теперь нашим другом. Портос: Отлично помню. Д'Артаньян: А еще о вас кардиналу говорила королева. А так как почести, богатство и титулы исходят от сильных мира сего, приходится быть преданным королю, королеве и кардиналу. Я и за вас поручился, между прочим, и заранее заключил некие условия и для вас. Деньги у вас имеются… Портос: (забеспокоившись) Денег никогда не бывает много. К тому же, наследство госпожи дю Валлон несколько запутано… Д'Артаньян: Само собой, вы получите от кардинала все: земли, деньги, титулы. Такая маленькая коронка на дверце вашей кареты выглядела бы недурно, не так ли? Так вот, она – на конце вашей шпаги, дружище. Ваша цель – титул, моя – деньги. Мы не помешаем друг другу. Портос: А Атос и Арамис? Вы о них подумали? Д'Артаньян: Конечно! Я виделся с Арамисом. Портос: А он чего хочет? Стать епископом? Д'Артаньян: Арамис стал монахом и иезуитом и живет как медведь, думая только о спасении души. Он ни в чем не заинтересован. Портос: А вот это жаль: он человек с головой. А Атос? Д'Артаньян: Я поеду к нему от вас. Где его искать, не подскажете? Портос: Рядом с Блуа. Он унаследовал маленькое поместьице от какого-то родственника. Представляете, Атос, который и так родовит, как император, наследует еще и поместье Бражелон, которое дает ему право на еще один графский титул! Графство Ла Фер, графство Бражелон! И зачем это все ему нужно! Д'Артаньян: Тем более, что у него нет детей! Портос: (лукаво)Гм, я слыхал, что он усыновил одного молодого человека, который очень похож на него лицом. Д'Артаньян: Теперь мне еще больше хочется повидать нашего друга. Завтра же и поеду к нему и расскажу ему о вас. Только, между нами: я очень боюсь, что из-за этой своей склонности к вину он состарился и опустился. К тому же он старше всех нас. Портос: Всего несколькими годами. Его важная осанка старила. Д'Артаньян: Ну, если он с нами будет – великолепно! А если нет – так мы и вдвоем стоим дюжины. Портос: А вчетвером – тридцати шести. Дело будет не их легких? Д'Артаньян: Для новичка, но не для нас. Портос: А это надолго? Д'Артаньян: Года на три-четыре. Портос: Драться будем много? Д'Артаньян: Надеюсь. Портос: В добрый час! Вы не представляете, как мне порой хочется подраться. Но меня то ли боятся, то ли уважают, потому что я позволяю себе топтать чужие поля, над всеми издеваться, и все – безнаказанно. Скажите, а в Париже по-прежнему преследуют за дуэли? Д'Артаньян: О, тут все прекрасно. Среди бела дня вынимаешь шпагу: "Вы фрондер?" – и готово. Гиз убил Колиньи посреди Королевской площади, и ничего – сошло. А со временем будут и настоящие битвы: с пушками, с пожарами – все, что душе угодно. Портос: Я согласен. Решено! Я буду колотить за Мазарини направо и налево. Но… пусть он сделает меня бароном! Портос с гостем повернули в замок. Портос уже наяву грезил о баронской короне, а мушкетер только посматривал на друга с изумлением. Завидев на горизонте Мустона д'Артаньян предоставил Портосу одному зайти в дом. Довольная румяная физиономия Мустона заставила д'Артаньяна чуть нахмуриться: он испытывал муки совести. А верный управляющий направился прямиком к мушкетеру с видом почтительным и слегка обеспокоенным. Мустон: Сударь, я хочу вас попросить об одной милости. Д'Артаньян: Говори! Мустон: Я не решаюсь, потому что боюсь, что вы подумаете, будто благоденствие испортило меня. Д'Артаньян: Значит, ты счастлив, мой друг? Мустон: В ваших силах сделать меня еще счастливее. Д'Артаньян: Тогда – говори. Если это зависит от меня, считай, что это уже сделано. Мустон: Сударь, я буду бесконечно счастлив, если вы станете называть меня не как прежде – Мушкетоном, а станете называть меня моим новым именем – Мустон. Это имя более достойно и внушает почтение моим подчиненным. Д'Артаньян: Я буду впредь говорить тебе "вы" и называть тебя только Мустоном. Мустон: О, я вам буду признателен всю свою жизнь! Вы долго пробудете у нас? Д'Артаньян: Завтра я уезжаю. Мустон отступает с низкими поклонами, а на его место объявляется Портос. Портос: За стол, друг мой! Д'Артаньян: Как?! Опять? Портос: Если есть можно не всегда, то пить можно всегда. Это один из принципов Атоса, и я ему следую с тех пор, как начал скучать. Д'Артаньян: А кто вас будет сопровождать в поход, Портос? Портос: Как кто? Конечно же, Мустон. Я привык к нему, да и он не пожелает расставаться со мной, он слишком меня любит. (звонит в колокольчик и входит Мустон) Скажи-ка, Мустон, мое оружие в порядке? Мустон: Какое оружие, монсеньор? Портос: Мои доспехи. Мустон: Какие доспехи, монсеньор? Портос: Боевые доспехи, черт возьми! Осмотри их и приведи в порядок. Какая лошадь у нас самая резвая? Мустон: Вулкан. Портос: А самая выносливая? Мустон: Баярд. Портос: А какую ты любишь больше всего? Мустон: Рюсто. Мы с ним отлично ладим. Портос: Это то, что нам нужно. Приготовь их и оружие к походу. Мустон: (начинает беспокоиться. Д'Артаньян старательно тарабанит пальцами какой-то марш) К походу? Мы едем в поход, сударь? Портос: (подкручивая усы) Получше того: мы поступаем на военную службу! Мы будем сражаться, искать приключений, словом: вести прежнюю жизнь. Мушкетон, весь дрожа, с тоской и укоризной смотрит на мушкетера. Тот прячет глаза и разводит руками. Д'Артаньян: Судьба, мой милый Мустон. Впрочем, расспросите об обстоятельствах нынешних походов у Планше. Он сведущ в обстановке. Мустон отправился к Планше за разъяснениями, а д'Артаньян отдал дань предложенному обеду. На следующий день Портос, стоя на крыльце, провожал друга. Д'Артаньян: Сделаем так: отправляйтесь в Париж и ждите меня в гостинице "Козочка", что на Тиктонской улице. Я еду к Атосу, но без всякой надежды на успех. Но приличия надо соблюдать в отношении друзей, даже если они и не годятся уже на дело. (садится в седло и, отъехав на некоторое расстояние, бормочет сам себе: Д'Артаньян: По крайней мере, я буду не один. Этот молодчина Портос еще полон сил. Если и Атос согласится, мы тогда втроем посмеемся над Арамисом, этим повесой в рясе.
Стелла: Глава 15-17. Экран, на котором пляшут солнечные блики. За кадром – поскрипывание колес и негромкие команды возницы, погоняющего медлительных животных. Стук лошадиных копыт и резко проявляющееся изображение: воз, груженный древесиной, медленно переставляющие ноги волы и рядом – два всадника на нетерпеливо приплясывающих скакунах. Это д'Артаньян и Планше. Д'Артаньян: Так значит, эта дорога ведет в замок, и мы можем ехать по ней, не рискуя заблудиться? Возница: Конечно, сударь. Не проедете и полумили, как увидите справа от себя замок; это еще не Бражелон, а замок Ла Вальер. В трех мушкетных выстрелах от него – большой белый дом, построенный на холме под огромными кленами, - это и есть замок графа де Ла Фер. Всадники пришпорили лошадей, но вскоре д'Артаньян, весь во власти воспоминаний, сдержал коня и поехал шагом. Планше, несколько раз обеспокоенно посмотрев на мушкетера, решился заговорить. Планше: Сударь, вас что-то беспокоит? Д'Артаньян: Да. Я знаю, что долг дружбы требует обратиться и к Атосу с таким же предложением, Что и к двум другим, но, скажу тебе откровенно, Планше: я боюсь, что мы застанем человека опустившегося, старика, которому винные пары мешают видеть все в истинном свете. Я боюсь, что охваченный под пьяную руку воинственным пылом, Атос будет нам только помехой. Планше. Да, господин Атос пил, и пил много. Но пил он не так, как другие, его глаза ничего не выражали, когда он подносил стакан к губам. А мне всегда чудилось при этом, что я слышу его шепот: "Лейся, влага, и прогони мою печаль!" А как он отбивал горлышки у бутылок и ножки у рюмок! Вот никто не мог с ним в этом потягаться! Д'Артаньян: И какое зрелище нас ожидает теперь! А вдруг он вообще нас не узнает, а только глянет на нас мутными глазами и продолжит пить. В конце-концов (словно приняв решение), если что, мы уедем без него, а он проспится – и поймет нас. Вперед, Планше. Всадники быстро доскакали до белого дома и остановились перед изящной металлической решеткой. В глубине двора слуги держали горячих верховых лошадей и стояла карета. Несколько лакеев сновали с деловым видом. Д'Артаньян: Мы сбились с дороги, или тот человек обманул нас. Не может быть, чтобы здесь жил Атос. Планше, у меня не хватает духу сделать это самому: пойди узнай, кому принадлежит этот дом. Если ответ будет положительным, скажи, что дворянин, который здесь проездом, желает засвидетельствовать свое почтение графу де Ла Фер. Тогда назови мою фамилию. Планше соскочил с коня, и ведя лошадь в поводу, подошел к воротам и позвонил. Тут же появился седой лакей. Планше: Здесь живет граф де Ла Фер? Лакей: Да, здесь, сударь. Планше: Отставной военный? Лакей: Совершенно верно. Планше: У которого был лакей по имени Гримо? Лакей: (с подозрением оглядывая Планше) Господин Гримо сейчас в отъезде. Планше: (радостно) В таком случае, это тот самый граф де Ла Фер, которого мы ищем. Я хотел бы доложить графу, что его хочет видеть мой господин. Он его друг, приехал сюда повидаться с графом. Откройте мне, пожалуйста, ворота. Лакей: Что же вы раньше это не сказали? А где ваш господин? Планше. Он едет за мной. Планше поднялся на крыльцо и услышал чей-то знакомый голос, доносившийся с первого этажа. Атос: Где же этот дворянин? Отчего вы не проведете его сюда? (выходя на крыльцо к Планше) А ведь я знаю этого молодца! Планше: (опустив голову и кланяясь) О да, господин граф, вы меня знаете. Я Планше, слуга господина Д'Артаньяна, если… (поднимает глаза и теряет дар речи) Человек, стоящий перед Планше, настолько не соответствовал тому образу, который нарисовали себе он и мушкетер, что Планше лишился дара речи. Перед ним стоял вельможа, которому вряд ли можно было дать больше тридцати пяти, стройный, подтянутый, одетый так, словно он вышел не из дверей провинциального дома, а с приема у короля. Атос почти не изменился, только стал стройнее, а весь его облик дышал покоем и уверенностью в себе. Атос: Что, Планше? Неужели д'Артаньян здесь? Д'Артаньян: Я здесь, мой друг, я здесь, мой дорогой! (шатаясь делает движение навстречу Атосу и попадает в его объятия ). Тогда Атос, крепко взяв друга за руку, ведет его в свой дом, в гостиную, где сидят несколько гостей. При их появлении все встали. Атос: (все еще волнуясь) Позвольте вам представить, господа, шевалье д'Артаньяна, лейтенанта мушкетеров его величества, моего искреннего друга и одного из храбрейших и благороднейших дворян, каких я знаю. Начинается церемония представления мушкетера гостям, и, ответив на все приветствия, д'Артаньян, едва разговор стал общим, принялся разглядывать хозяина и гостиную. Атос, чувствуя любопытство и недоумение друга, несколько раз улыбнулся ему, словно успокаивая, и поощряя. Негромкая беседа ни о чем (о погоде, о урожае), неожиданно прервана громким лаем собак, голосом герцога де Барбье: "А вот и Рауль вернулся!" и мушкетер обернулся, чтобы разглядеть нового гостя. Обернулся и замер с полуоткрытым ртом. В гостиную вошел красивый мальчик лет 14-15, одетый в изящный костюм для верховой езды и поклонился гостям, сняв шляпу с красными перьями. Лейтенанту бросилось в глаза удивительное сходство этого юноши с Атосом, и он оторопело переводил взгляд с графа де Ла Фер на этого мальчика. И, подчеркивая это недоумение, камера переводится то на спокойное, с чуть сдвинутыми бровями, лицо Атоса, то на простодушное, с тонкими чертами, лицо мальчика. Атос: (кивнув на приветствие Рауля) Вы уже вернулись, Рауль? Рауль: (почтительно) Да, я исполнил ваше поручение. Атос: Но что с вами? Вы чем-то взволнованы? Рауль: С нашей маленькой соседкой случилось несчастье. Атос: (с беспокойством) С мадмуазель Лавальер? Рауль: (чуть не плача) Она гуляла с няней в лесу, забралась на кучу бревен и, увидев, что я остановился рядом, неудачно спрыгнула, упала и не смогла подняться. Кажется. Она вывихнула ногу. Атос: Этого еще не хватало! А госпожа де Сен-Реми знает об этом? Рауль: Она в Блуа, у герцогини Орлеанской. Я устроил Луизу пока у жены Шарло, она заставляет ее держать ногу в воде со льдом. Что делать дальше, господин граф? Герцог де Барбье: (вставая) Я пойду к мадемуазель. У меня карета, я отвезу ее домой. Все идут в комнату, где устроили девочку, которая горько рыдает от боли и страха. При виде Рауля она успокаивается и улыбается. Атос: Вы правы, сударь, ей лучше всего сейчас быть дома. (качает головой) Но я уверен, что всему виной ваше безрассудство, Рауль. Луиза: Нет, сударь, клянусь вам! (Рауль, испросив Атоса взглядом, берет девочку на руки и, выйдя во двор, устраивает ее в карете.) Атос: Езжайте в Блуа, сообщите обо всем матери Луизы, испросите прощение и мне и себе, и возвращайтесь обратно. Рауль вскакивает на коня, чтобы верхом сопроводить карету. Гости прощаются и расходятся, а Атос и д'Артаньян остаются, наконец, наедине. Д'Артаньян, на которого все происшедшее произвело неизгладимое впечатление, безропотно позволяет увести себя в сад. Атос: (улыбаясь) Пока нам готовят ужин, вы позволите мне разъяснить загадку, над которой вы ломаете голову? Д'Артаньян: Разумеется, господин граф. Атос: (останавливается, и с улыбкой кладет руки на плечи гасконцу) Дорогой друг, если я вас назвал "шевалье", так это только чтобы представить вас моим гостям, и чтобы они знали, кто вы такой. Для вас же я – Атос, ваш старый товарищ и друг. Или вы предпочитаете церемонность, потому что изменили ко мне свое отношение? Д'Артаньян: (со всем пылом молодости) Упаси Боже! Атос: Так вернемся к нашим старым обычаям, и для начала будем откровенны. Вас все здесь удивляет, и для начала больше всего я сам? Признайтесь! Д'Артаньян: (смущенно) Признаюсь. Атос: (с улыбкой) Меня все еще можно узнать, несмотря на мои сорок девять лет? Д'Артаньян: (решительно, глядя прямо в глаза товарищу) Напротив, вы совсем неузнаваемы! Атос: (краснея) Понимаю! Всему бывает конец, д'Артаньян, и этому сумасбродству – тоже. Д'Артаньян: (продолжает расспрашивать, и это становится похоже на разведку) Мне кажется, что и ваши денежные дела тоже изменились. Вы живете в довольстве: у вас есть дом, парк, лошади, охота… Атос: Это то самое именьице, которое мне досталось в наследство, когда я вышел в отставку. В парке всего двадцать акров, но часть под огородами и службами. Лошадей у меня две. Охота – четыре ищейки, две борзые и лягавая. Да и вся эта охотничья роскошь не для меня. Д'Артаньян: (улыбаясь смотрит на Атоса) Понятно, это для Рауля. Атос: Вы угадали. Д'Артаньян: Это ваш питомец, крестник, родственник, быть может? Как же вы переменились, мой дорогой! Атос: (ровным голосом) Этот молодой человек – сирота, которого мать подкинула сельскому священнику; я вырастил и воспитал его. Д'Артаньян: Он к вам привязан? Атос: Думаю, что он любит меня, как отца. Д'Артаньян: И, конечно, исполнен признательности. Атос: (заметно волнуясь) О, это взаимно: Я обязан ему не меньше. Я ему этого не говорю, но я в долгу у него. Д'Артаньян, не очень понимая, чуть склонив голову, пристально вгляделся в Атоса. Несомненно, перед ним был человек, столь же непохожий на вечно мрачного мушкетера, как и он сам теперь мало походил на восторженного и нетерпеливого юношу, впервые попавшего в столицу. И лейтенант уже всей душой стал внимать своеобразной исповеди друга, который не побоялся раскрыть перед ним часть тайны своего преображения. Атос: Рауль – вот причина перемены, которую вы видите во мне. Я засыхал, как жалкое срубленное дерево, лишенное корней и всякой связи с землей. Нужна была сильная привязанность, чтобы снова жить, а вас уже не было со мной. Я потерял все, а в этом ребенке снова обрел смысл жизни: у меня не осталось мужества жить для себя, и я стал жить для него. Понимая, что кроме наставлений куда важнее добрый пример, я избавился от своих пороков. Д'Артаньян, я обрел добродетели, которых раньше не имел. Рауль должен стать совершенным дворянином, таким, какое только способно породить наше обнищавшее время. Д'Артаньян: (с восхищением смотрит на Атоса, освещенного золотистым светом заходящего солнца.) И вы счастливы? Атос: (пристально глядя на мушкетера) Да. Так, как только может быть счастлив на земле человек. Но ваш вопрос был задан неспроста. Договаривайте вашу мысль. Д'Артаньян: (медленно, подбирая слова) Вы проницательны, от вас ничего не утаишь. Да, я хотел спросить, не испытываете ли вы внезапных приступов ужаса, похожих на… Атос: (подхватывая на лету мысль мушкетера) Угрызения совести? И да, и нет. Угрызений совести я не испытываю, потому что эта женщина понесла, как я полагаю, заслуженную кару. Совесть меня не мучит: останься она в живых, она бы продолжала свое пагубное дело. Но я совсем не убежден в нашем праве судить ее. Всякая пролитая кровь требует искупления: миледи поплатилась; может, это предстоит и нам. Д'Артаньян: (неохотно) Иногда мне в голову приходит то же самое. Атос: Если память мне не изменяет, у этой женщины был сын. Д'Артаньян: Да. Атос: Вы слыхали о нем что-нибудь? Д'Артаньян: Ничего. Атос: (задумчиво) Я часто о нем думаю: ему теперь должно быть года двадцать три. Д'Артаньян: (он уже сам не рад, что затеял этот разговор) А я совсем забыл о нем. Атос: (меняя тему) А о лорде Винтере вы что-нибудь знаете? Д'Артаньян: Он был в большой милости у короля Карла1. Атос: Скорее всего, он сейчас разделяет его незавидную судьбу. Карл пролил кровь Стаффорда: кровь требует крови. А королева Генриетта? Д'Артаньян: Она в Лувре. Атос: И очень нуждается в самом необходимом. Этой зимой ее дочь была вынуждена находится в постели, потому что для нее не нашлось вязанки дров. (возмущенно) Дочь и внучка Генриха 4 дрожат от холода, не имея дров! Почему она не обратилась к любому из нас вместо Мазарини? Она бы ни в чем не нуждалась. Д'Артаньян, опешив от этого "мы", с удивлением посмотрел на графа. И кем же был Атос, если готов был оказать гостеприимство королеве Англии? Он робко поинтересовался: Д'Артаньян: Так вы ее знаете, Атос? Атос: Нет, но моя мать знавала ее ребенком. Я вам говорил, что моя мать была статс-дамой Марии Медичи? Д'Артаньян: Никогда на говорили. Вы не любите говорить о таких вещах. Атос: Случая не было. Д'Артаньян: (весело) Портос бы не ждал его так терпеливо. Атос: (улыбаясь) У всякого свой нрав. Портос, если забыть о его тщеславии, обладатель больших достоинств. Вы с ним виделись? Д'Артаньян: Пять дней назад. Я посетил нашего достойного друга в одном из его поместий. Он живет, как король, в окружении садов, лесов и полей. И толпы почтенных крестьян, которые заглядывают в рот его достойному управляющему. Вообразите себе Мушкетона, располневшего и облаченного в расшитую золотом ливрею, Мушкетона, укоротившего свое имя до Мустона, и вы сможете себе представить идиллию, которая окружает господина дю Валлон де Брасье де Пьерфон! Атос: (мечтательно улыбаясь) Замечательно то, что случайно сойдясь в юности, мы по сей день сохранили нашу дружбу. Только злой человек может отрицать ее, и то, потому, что не способен понять ее. А Арамис? Вы видели его? Д'Араньян: Видел. Но он был холоден со мной. Атос: (пристально глядя на мушкетера) Вы предприняли паломничество по храмам дружбы? Д'Артаньян: (смущенно) Ну, да. Атос: Арамис холоден по природе, к тому же у него постоянно какие-то интриги с дамами. Д'Артаньян: Так и есть. У него и сейчас какая-то сложная интрига. Атос: (круто меняя разговор) Вот мы и пришли. Погуляв с часок, мы обошли все мои владения. Д'Артаньян: Все в них очаровательно, и во всем чувствуется ваш вкус и ваша рука. Атос: (заслышав лошадиный топот) Это Рауль возвращается. Он нам расскажет о бедной крошке. Рауль, весь в пыли, соскочив на землю, передал коня подбежавшему конюху и поклонился друзьям. Атос, положив руку на плечо друга, представил его Раулю. Атос: Этот господин – шевалье д'Артаньян, тот самый, о котором я так часто говорил вам. Рауль: (почтительно кланяясь) Господин д'Артаньян, граф всегда мне называл ваше имя, когда хотел привести в пример отважного и великодушного дворянина. Д'Артаньян: (протягивая руку Раулю) Граф воспитал меня, и такие похвалы надо обращать к нему. И не его вина, если ученик плохо использовал его уроки. Но вы вознаградите его лучше, я уверен. Вы нравитесь мне, Рауль, и ваша любезность тронула меня. Атос: (с поощрительной улыбкой глядя на мальчика) Несчастный случай не имел последствий? Рауль: Еще ничего не известно. Из-за опухоли доктор не может сказать ничего определенного. Он опасается повреждения сухожилия. Атос: Вы не остались у госпожи де Сен-Реми? Рауль: Я боялся опоздать к ужину. Слуга доложил, что ужин подан и Атос провел гостя в столовую. Скромно обставленная, она окнами выходила в чудесный сад, а другой стороной – в оранжерею, всю в цвету. На поставце, явно старинной работы, стоял дивной работы серебряный кувшин. Мушкетер подошел поближе, чтобы рассмотреть его. Как и вся сервировка, бесценная по исполнению, и, явно, принадлежавшая еще предкам графа, она изображала сцену битвы. Д'Артаньян: Что это за битва? Атос: Битва при Мариньяно. Это работа Бенвенуто Челлини и она изображает момент, когда один из моих предков, Ангерран де Ла Фер, подает свою шпагу Франциску Первому, сломавшему свою. За это мой прадед получил орден Святого Михаила, а через пятнадцать лет, король, не забывший об этом сражении, подарил ему кувшин и шпагу, которую вы видели у меня. То было время гигантов. Но давайте ужинать, д'Артаньян. Я только распоряжусь насчет Планше, чтобы его достойно устроили. Вошедший по звонку слуга выслушал распоряжения, как устроить лакея гостя, и друзья приступили к трапезе. Д'Артаньян и Атос посматривали в сторону Рауля, который сидел с глазами на мокром месте и почти не ел. Д'Артаньян: Я вас благодарю за Планше, Атос. При этом имени Рауль раскрыл глаза и непонимающе посмотрел то на одного из друзей, то на другого. Атос улыбнулся. Атос: Вам кажется удивительным это имя, Рауль? Так звали меня товарищи по оружию, когда мы вчетвером проявляли свою храбрость под стенами Ла Рошели. Д'Артаньяну нравится звать меня этим именем, а у меня всякий раз сердце трепещет от радости, когда он так обращается ко мне. Д'Артаньян: Это имя было знаменито, а раз удостоилось триумфа. Атос: Я ничего об этом не знаю. Д'Артаньян: Вы забыли о бастионе Сен-Жерве, Атос, и о салфетке, которую три пули превратили в знамя. Рауль: Как так, сударь? Д'Артаньян: Мы отправились завтракать в стан врага, потому что нам надо было поговорить о важных вещах без свидетелей, предварительно заключив пари, что продержимся на бастионе ровно час. Нас атаковала целая армия из Ла Рошели, но мы продержались больше условленного по пари часа, продержались вчетвером с одним слугой и кучей мертвецов. А знаменем нам послужила обычная салфетка, которую пули превратили в знамя в тот момент, когда ваш опекун снимал ее с бастиона. Вся эта экспедиция была задумана и осуществлена под его руководством. Рауль: А знамя? Д'Артаньян: Кардинал велел вышить на нем три лилии и вручить в качестве штандарта полку де Тревиля, в котором мы служили. Атос: Д'Артаньян не сказал вам, что он был одним из лучших бойцов своего времени. Ему было восемнадцать лет, когда я впервые увидел его в деле, и против людей бывалых. Он не имел себе равных! Вот вы полагаете, Рауль, что ловко владеете шпагой, но, чтобы понять, что такое настоящий боец, попросите господина д'Артаньяна, если он не очень устал, дать вам завтра урок. А пока, раз ужин закончен, проводите господина д'Артаньяна в отведенную ему комнату. Но не вздумайте расспрашивать его о наших подвигах: он устал и нуждается в отдыхе. (продолжение следует)
Стелла: Тишина в доме нарушается только размеренным звуком шагов, которые не дают покоя д'Артаньяну. Он крутится в постели, перекладывает подушки, и, вконец разочаровавшись в попытках уснуть, усаживается на кровати. Д'Артаньян: (бормочет под нос) Он ходит и размышляет. О чем – можно только догадываться. Но вот же черт: мне совсем не хочется хитрить с Атосом, мне стыдно и неловко обманывать его. (хлопает ладонью по подушке) Но как же он изменился: он даже за столом почти не прикасается к вину. А этот мальчик, который лицом так с ним схож? Никакой он ему не приемыш; я не сомневаюсь, что это его сын. Черт возьми, вот об этом я точно поговорю с Атосом! Ах, почему здесь нет Гримо: я бы так много понял из его молчания! Неужели Рошфор опередил меня? Иначе не объяснишь сдержанность графа, а он явно что-то недоговаривает. И о Гримо ни разу не упомянул. И как же мне его соблазнить? Атос – противник серьезный, если что-то заподозрит, я буду выглядеть дураком. Жаль, у меня совсем мало времени, а то я бы смог многое выяснить через Рауля. И все же – надо спать! Решив так, д'Артаньян улегся, и, к собственному удивлению, тут же уснул. Утро только начиналось, когда он вскочил с постели, поспешно привел себя в порядок и открыл окно. Сквозь жалюзи он разглядел, что по двору кто-то ходит. Тень вывела лошадь из конюшни, оседлала и взнуздала коня, вывела его через калитку сада и полетела стрелой по направлению к Блуа, по дороге, которая вела в Ла Вальер. Д'Артаньян в первые же секунды узнал Рауля. Д'Артаньян: А этот ветреник уже пошаливает. И от кого же он прячется: от меня или от отца? Видно, он не разделяет ненависти Атоса к прекрасному полу. Я уверен, что граф – отец ему. Утро разгоралось и уже первые барки поплыли по Луаре. Д'Артаньян еще некоторое время оставался в комнате, не желая никого будить, но, как только он оказался на крыльце, он увидел графа, который склонившись к самой земле, что-то разглядывал на грядках. Д'Артаньян: Доброе утро, дорогой хозяин. Атос: С добрым утром, милый друг. Как провели ночь? Д'Артаньян: Превосходно! Да у вас все превосходно, за что не возьмись: и кровать, и ужин, и весь ваш прием. Но что вы рассматриваете? Уж не сделались ли вы любителем тюльпанов? Атос: (выпрямляясь, с улыбкой) В деревне вкусы меняются и начинаешь любить все прекрасное, что природа выводит на свет из-под земли, и чем пренебрегают в городах. Я посадил вчера ирисы у бассейна, а сегодня утром их затоптали. Садовники ездили за водой и не заметили, что лошадь ступает по грядкам. Д'Артаньян: (с улыбкой) Вы так думаете? Пойдемте на аллею, я вам покажу еще следы этой же лошади. Атос: Уж не вырвалась ли лошадь из конюшни? Д'Артаньян: Не похоже! Шаги ровные и спокойные. Атос: Где Рауль? И как могло случиться, что я его не видел? (увидев, что мушкетер с улыбкой приложил палец к губам) Что здесь произошло? Д'Артаньян: Ваш воспитанник оседлал коня и умчался рано-поутру в сторону Блуа. Атос: (пожимая плечами) Ну, тогда я понимаю, что произошло: бедный мальчик поехал в Блуа. Д'Артаньян: Зачем? Атос: Чтобы узнать о здоровье малышки Ла Вальер. Разве вы не заметили, что Рауль влюблен? Д'Артаньян: В кого? В семилетнюю девочку? Атос: В его возрасте сердце бывает так полно, что что его необходимо излить на что-нибудь: пусть на мечту, пусть на действительность. А это - очаровательное создание, с прелестными серебристо-белокурыми волосами и глазами, уже сейчас задорными и томными. Д'Артаньян: (недоверчиво) И что вы на это скажете? Атос: Я ничего не говорю, потому что хорошо помню себя в этом возрасте. Я, в годах Рауля, влюбился в греческую статую, подарок моему отцу от Генриха 4. Я думал, что сойду с ума от горя, когда узнал, что история Пигмалиона – пустой вымысел. Так что мне остается только подшучивать над Раулем. Д'Артаньян: Вы не пытаетесь ничем занять его, вот он и ищет себе занятий. Атос: Я уже подумываю удалить его отсюда. Но это надо сделать так, чтобы не разбить ему сердце. Он постоянно угождает этой маленькой богине, а дальше дело может дойти и до обожания. Они слишком много времени проводят обсуждая свои жизненные планы, и родители маленькой Ла Вальер уже начали хмурить брови. Д'Артаньян: Ребячество. Так он у вас никогда не станет мужчиной. Атос: Я думаю отослать его в Париж. Д'Артаньян: (бросив быстрый взгляд на Атоса) Если хотите, можно устроить судьбу этого молодого человека. Атос: (искоса бросив взгляд на друга). Д'Артаньян: Я хочу с вами посоветоваться об одной вещи, пришедшей мне на ум. Как вы думаете, не пора ли нам поступить опять на службу? Атос: Но ведь вы и так состоите на службе, не так ли? Д'Артаньян: Я говорю о деятельной службе, которая может дать реальные выгоды. Не хотите вместе с Портосом и мною возобновить былые похождения? Атос: Вы мне предлагаете снова взяться за оружие? Д'Артаньян: Предлагаю прямо и чистосердечно. Атос: (глядя ясно и доброжелательно на мушкетера) За кого и против кого? Д'Артаньян: Ах, черт! Вы слишком торопливы! Атос: Прежде всего, я точен. Человек, подобный мне, может быть полезен только в одном деле: деле короля. (предупреждает ответ д'Артаньяна движением руки) Но если вы считаете, что стать на сторону Мазарини это все равно, что стать на сторону короля – мы с вами не сойдемся. Д'Артаньян:(смутившись) Я не сказал этого! Атос: Знаете что, давайте не будем хитрить друг с другом. Ваше умолчание и увертки отлично объясняют мне, по чьему поручению вы здесь. (горячась все сильнее с каждым словом) Охотников на такое дело действительно вербуют, потупив глаза. Я говорю не о вас, я говорю об этом скаредном итальянском интригане, пытающемся надеть корону, украденную из-под подушки, об этом шуте, запирающем в тюрьмы принцев крови, потому что он не решается казнить их, как это делал великий кардинал. Говорят, этот негодяй ни в грош не ставит королеву. Тем хуже для нее! Он вызовет через три месяца гражданскую войну только для того, чтобы сохранить свои доходы. И к этому человеку вы предлагаете поступить мне на службу?! Благодарю. Д'Артаньян: (слушает Атоса, совершенно потрясенный его темпераментной речью) Помилуй бог, да вы стали еще вспыльчивей, чем прежде! Годы разожгли вашу кровь, вместо того, чтобы остудить ее. Кто вам говорит, что я служу этому господину и вас склоняю к тому же? Атос: (успокаиваясь) Что же значит тогда ваше предложение? Д'Артаньян: Только то, что я смотрю на вещи трезво. Вы живете в своем имении и совершенно счастливы в своей золотой умеренности. У Портоса тысяч пятьдесят-шестьдесят годового дохода, а у Арамиса попрежнему полтора десятка герцогинь: это вечный баловень судьбы. А я, что я из себя представляю? Сижу двадцать лет на одном незавидном чине, не двигаюсь, не живу. И как только предоставляется возможность хоть немного ожить, вы все поднимаете крик:" Это подлец! Шут! Обманщик! Как ему можно служить?" Черт возьми! Я сам так же думаю, но сыщите мне кого-нибудь получше или платите мне пенсию! Атос: (сдержанно) Но у вас есть же какие-то намерения? Д'Артаньян: Я хотел посоветоваться со всеми вами: каждому из нас всегда будет не хватать остальных. Атос: Это правда. Но Портос? Чего не хватает ему? Д'Артаньян: Портосу не хватает баронского титула. Атос: (рассмеявшись) Правда, я и забыл! Д'Артаньян при этих словах удивленно поднял брови. В это время пришел Рауль и разговор прервался. Д'Артаньян: Не хуже ли нашей маленькой соседке? Рауль: (прерывающимся голосом) Ушиб очень опасен, и доктор боится, как бы Луиза не осталась хромой на всю жизнь. Но что меня приводит в полное отчаяние, так это то, что я всему виной: она соскочила с бревна, чтобы бежать ко мне. Д'Артаньян: Вам остается только одно средство, милый Рауль: жениться на ней и искупить этим свою вину. Рауль: Сударь, вы смеетесь над искренним горем, это очень дурно. Друзья и Рауль уселись завтракать и к концу его подали два письма, которые Атос внимательно прочитал, вздрогнув при этом. Д'Артаньян: (обращаясь к Раулю) Пойдемте фехтовать, это развлечет вас. Атос: (придя к ним в фехтовальный зал через четверть часа.) Ну, как? Д'Артаньян: У него совсем ваша рука, Атос, а если бы еще и ваше хладнокровие, не оставалось бы желать ничего лучшего. Входит лакей с письмом для мушкетера. Д'Артаньян: Тревиль заболел, и без меня не могут обойтись в полку. Пропал мой отпуск! Атос: Вы возвращаетесь в Париж? Д'Артаньян: Конечно. А разве вы не едете туда же? Атос: (чуть покраснев) Если я туда попаду, рад буду увидеться с вами. Д'Артаньян: Эй, Планше! Задай овса лошадям: через десять минут мы уезжаем. (оборачивается к Атосу) Мне все время чего-то не хватало и только сейчас я понял: Гримо! Жаль, что я уезжаю, не повидавшись с ним. Атос: Я удивляюсь, почему раньше вы о нем не заговорили. Я уступил его одному из друзей. Д'Артаньян: Который понимает его знаки? Атос: Надеюсь. Ну, что, обнимемся на прощание? Д'Артаньян: (с улыбкой Раулю) Я еду через Блуа. Не хотите проехаться со мной? Рауль: (заметив отрицательный знак Атоса) Я останусь с графом. Д'Артаньян: (обмениваясь с друзьями рукопожатием) В таком случае, прощайте и да хранит вас Бог. Всадники унеслись по дороге, а Атос следил за ними, опершись на плечо Рауля. Атос: Рауль, сегодня вечером мы едем в Париж. Можете съездить попрощаться с госпожой де Сен-Реми и передать ей мой прощальный привет. Жду вас обратно к семи часам. Д'Артаньян и Планше, отъехав от замка, придержали лошадей и гасконец перечитал полученное письмо. "Возвращайтесь немедленно в Париж. Дж. М. P.S.Поезжайте к королевскому казначею в Блуа, назовите ему вашу фамилию и покажите это письмо: вы получите двести пистолей." Д'Артаньян: Такая проза мне нравится. Нанесем визит казначею – и в Париж.
Стелла: Глава 18 -21. Слышно чье-то пыхтение, смешки, шорох. Потом видна белая стена, на фоне которой какой-то белокурый и длинноволосый господин, старательно сопя, куском угля что-то рисует. Он отступает, и виден детский по своему исполнению рисунок, на котором внизу надпись: "Светлейший негодяй Мазарини под градом палочных ударов кардинала Бентиволио." Художник старательно вытирает испачканные углем пальцы о дорогущую столовую салфетку, которую он взял с накрытого к обеду стола, и поворачивается к вошедшему господину. Бофор: (самодовольно) Что скажете, любезный Шавиньи? Я вам благодарен за побелку моей камеры: теперь у меня вдоволь места для упражнений. Я уже подготовил рамки и подписи под будущими картинами. Шавиньи: (бледнея от ярости) Монсеньор, вынужден вам сообщить, что, если вы продолжите ваши упражнения, я вынужден буду отнять у вас средства для вашего развлечения. Бофор: А что мне прикажете делать? Если у меня отняли возможность стать великим полководцем, прикажете упустить шанс стать вторым Рафаэлем? А пока я желаю прогулку! Это привилегию у меня пока не отняли? Шавиньи: Боже упаси, монсеньр. (зовет двух стражей ) Сопроводите Его светлость на прогулку. Герцогу подают его трость, шляпу и перчатки, и он величественно удаляется из камеры заключения на прогулку во двор Венсенского замка. Шавиньи: (подождав, пока затихнут шаги герцога, делает знак появившимся рабочим) Немедленно все тут прибрать и уничтожить рисунки. Побелите стены заново и уберите дрова из камина. (бормочет, дергая себя за усы) И посмотрим, светлейший герцог, что вы скажете, когда у вас не будет не только угля, но и дров, чтобы согреться. Следующий кадр : Бофор возится с собакой: забавное создание, смесь пуделя и шпица. Пес радостно скачет через тросточку, делает стойку, ложится и по команде герцога притворяется мертвым. Бофор: Господин Писташ, вы гений среди собак. Сейчас к нам придут гости, и мы покажем им представление. Я надеюсь, что вы будете на высоте и сумеете достойно выразить мнение всех порядочных людей о господине Мазарини. (собака сидит, улыбаясь во всю пасть.) А в камеру, тем временем, собираются гости – должностные лица Венсенского замка, в который заключен принц Бофор. Гости рассаживаются полукругом на заранее приготовленных стульях. Комната ярко освещена множеством свечей, которые герцог по такому случаю раздобыл всеми правдами и неправдами. Бофор делает знак, призывающий всех к вниманию, и, достав припасенный кусок штукатурки, проводит по полу длинную черту. Линия должна изображать веревку, на которую и ступил Писташ, встав на задние лапки и держа в зубах палочку. Он пошел по этой "веревке", как заправский плясун, и, пройдясь пару раз, вернул свою камышинку Бофору. Зрители наградили Писташа рукоплесканиями. Следующий трюк был проделан с помощью часов господина Шавиньи. Пес ответил на вопрос "который час?" поднимая и опуская лапу соответственно времени. Третий номер был ответом на вопрос:" кто лучший тюремщик во всей Франции?". Собака улеглась у ног Шавиньи, которого передернуло от такой вежливости. Наконец, герцог задал коронный вопрос: " Кто величайший вор на свете?" Писташ, трижды обойдя гостей, никого не нашел и с визгом стал царапать закрытую дверь. Бофор: Господа, вы видите, что собака не может найти вора в этой комнате. Но будьте уверены, на вопрос она все равно ответит. Писташ, друг мой, подойдите сюда.(пес подходит и садится напротив герцога). Так вор не секретарь ли Ле Камю, который пришел в Париж с двадцатью ливрами, а сейчас владелец десяти миллионов? Писташ отрицательно машет головой. Бофор: Может, это министр финансов Эмери, сделавший сыну к свадьбе подарком ренту в триста тысяч ливров и дворец? (снова отрицательное движение собаки) Тогда, не светлейший ли это негодяй Мазарини ди Пишина? (пес утвердительно поднимает и опускает голову несколько раз). А сейчас, господа, (господа мрачно молчат) Писташ покажет вам, как он умеет прыгать через трость. Господин Шавиньи, не одолжите ли мне вашу трость? (берет трость и держит ее в футе от земли) Писташ, будьте любезны прыгнуть в честь госпожи де Монбазон.(пес прыгает) А теперь – в честь королевы. (Писташ легко преодолевает трость, поднятую повыше). А теперь – в честь короля! (трость поднята высоко, но это не останавливает Писташа).Ну, а теперь (герцог опускает трость на пол) прыжок в честь светлейшего негодяя Мазарини! (пес отворачивается и категорически отказывается прыгать). Гости поднимаются, и, сохраняя отстраненное выражение лица, поспешно удаляются. Бофор, глядя им вслед, довольно поглаживает отросшую в заключении бороду. На лице у него появляется плутоватая улыбка: герцог задумал очередную пакость для Мазарини. Караульная комната дворца. Кардинал направляется к Анне Австрийской, застывает за портьерой. Слышны громкие голоса стражей. Первый караульный: А я вам вот что скажу: если Круазель предсказал, можете считать, что оно уже сбылось. Он не только звездочет, он еще и колдун. Второй караульный: Ты оказываешь ему плохую услугу: его могут притянуть к суду. Первый караульный: Теперь колдунов не сжигают. Второй караульный: А Урбен Грандье? Первый караульный: Урбен был не колдун, а ученый. Он знал прошлое, а это куда хуже. Второй караульный: Если это предсказание дойдет до кардинала, тот примет меры и герцог никуда не денется. Третий караульный: Полноте! От судьбы не уйдешь. Если герцогу де Бофору суждено удрать, он удерет, и никакие меры кардинала тут не помогут. Мазарини: (показываясь из-за портьеры) О чем вы толкуете, господа? О том, что герцог де Бофор убежал? Третий караульный: О нет, монсиньор! Сейчас он и не помышляет об этом. Но ходят слухи, что он убежит еще до Троицыного дня. Мазарини: И вы уверены в этих слухах и предсказаниях? Третий караульный: Настолько, монсиньор, что если бы мне сейчас предложили место господина Шавиньи, я бы отказался. Вот после Троицы - пожалуйста. Мазарини, кивнув головой на прощание, возвращается к себе в кабинет, где его уже ждет вызванный ранее надзиратель Ла Раме, высокий, полный мужчина, толстощекий, румяный и представительный. Кардинал усаживается за свой письменный стол и делает знак Ла Раме приблизиться. Мазарини: Подойдите, сударь. Знаете ли вы, о чем здесь болтают? Ла Раме: Нет, Ваше преосвященство. Мазарини: А болтают здесь о том, что герцог де Бофор убежит из Венсена, если уже не сделал этого. Физиономия надзирателя краснеет еще больше, глаза выпучиваются, он издает странные звуки и, наконец, разражается взрывом смеха. Он хохочет, не в состоянии остановиться, трясясь всем телом, утирая глаза огромным носовым платком и забыв, что его поведение непочтительно. Мазарини, напротив, совершенно серьезен. Ла Раме: (отсмеявшись) Убежит? А разве вам, монсиньор, не известно, что он находится в Венсенсом замке? Мазарини: Мне это известно. Ла Раме: У него в камере на окнах решетки в руку толщиной, а стены – в семь футов. Круглые сутки при нем восемь караульных. Мазарини: Стены можно проломить, решетки – перепилить. Но он же выходит на прогулку и играет в шары? Ла Раме: Если хотите, его можно лишить этих развлечений. Мазарини: (поспешно) Нет, нет! Но с кем он играет и подходит ли он близко к стенам? Ла Раме: Он играет с караульным офицером. А стены в замке – почти шестьдесят футов в высоту. Нет-нет, пока герцог не превратился в птицу, я за него ручаюсь. Мазарини: Герцог хвастает, что у него в запасе сорок способов бежать! Ла Раме: Монсиньор, если бы хоть один из них был годен, герцог де Бофор давно бы уже бежал. Мазарини: (с интересом смотрит на надзирателя) Но вы же не находитесь при герцоге каждый день и двадцать четыре часа в сутки. И господин Шавиньи – тоже. Кто остается вместо вас? Ла Раме: О, на этот случай у меня есть один малый, который метит сделаться королевским надсмотрщиком. Этот стережет на совесть. Он у меня всего три недели, но упрекнуть я его могу только в одном - он слишком суров к узнику. Мазарини: И как зовут этого цербера? Ла Раме: Некий господин Гримо, монсиньор. Мазарини: Кто вам его рекомендовал? Ла Раме: Управитель герцога де Граммона. Мазарини: На него можно положиться? Он не болтун? Ла Раме: Я думал вначале, что он немой. Он предпочитает объясняться знаками: так его приучил прежний хозяин. Мазарини: Хорошо, вы меня немного успокоили. Можете возвращаться к исполнению своих обязанностей. (отпускает надзирателя, а сам пишет письмо д'Артаньяну, с приказом срочно вернуться в Париж.) Герцог де Бофор занимается своим туалетом, а точнее: красит бороду, расчесывая ее свинцовой гребенкой. Разглядывая себя в небольшом зеркале, он мечтательно улыбается: он еще хорош собой и может понравиться женщинам. В это время входит Гримо, и, увидев расческу, немедленно забирает себе и кладет в карман. На безмолвное возмущение герцога лаконично отвечает: " Колется". Бофор: Ты кто? Гримо: Сторож. Бофор: Только такого висельника мне и не хватает в моей коллекции. Эй, кто-нибудь! Ла Раме: (входя в комнату) Что случилось, Ваше высочество? Бофор: Что это за бездельник? Ла Раме: Этот достойный человек – один из ваших сторожей. Бофор: Он отобрал у меня гребенку под предлогом, что она колется. Гримо: (вынимает из кармана гребень и указывает на крайний зубец) Колет. Ла Раме: А он прав! Бофор: Что говорит эта скотина? Ла Раме: Что король не разрешил Вашему высочеству острые предметы. Бофор: (с бешенством глядя на Гримо) Я чувствую, что сильно возненавижу этого мошенника. А Бофор занялся новой проказой. Он нашел палочку, остругал ее осколком стекла, привязал поперечинку нитками, которые осторожно выдернул из носового платка и соорудил миниатюрную виселицу. Затем взял огромного вареного рака, которого заказал к обеду, и водрузил его на этой виселице. В это время вернулся Гримо, и, увидев кусок стекла, тут же присвоил его со словом "Режет". Бофор: Господин Гримо, в ваших же собственных интересах держаться от меня на таком расстоянии, чтобы я не мог дотянуться до вас рукой. Ла Раме: (все время находившийся в комнате, а теперь с интересом следящий за манипуляциями принца) Полноте, монсеньор, давайте сюда вашу виселицу, я обстругаю ее своим ножом. Бофор: (со смехом) Вы? Это выйдет еще забавнее! Отлично, а теперь просверлите дырочку в полу. Вот так! (водружает рака на виселице посреди комнаты) Ла Раме хохочет, герцог вторит ему. Гримо подходит к надзирателю и указывает ему на рака. Гримо: Кардинал. Бофор: Повешенный Его высочеством герцогом де Бофором и королевским офицером Жаком-Кризостомом Ла Раме. Ла Раме с криком ужаса вытаскивает виселицу, разламывает ее на кусочки, собирается выбросить и рака. Гримо: (отбирая рака) Можно съесть! Прошло несколько дней. (можно это показать и титрами, и мельканием кадров, где каждое утро и каждый день узника похожи, как капли воды). Бофор затеял было беседу с одним из стражников, но не успел он промолвить и двух слов, как вошел Гримо, и отведя стражника в сторону указал ему на дверь. Тот безропотно повиновался. Бофор: (с гневом) Вы несносны! Я вас проучу! Гримо кланяется. Бофор: Господин шпион, я переломаю вам все кости! Гримо, кланяясь, отступает. Бофор: Я вас задушу собственными руками! Гримо отступает. Бофор: (бросаясь на Гримо, сжав кулаки) И сейчас же… сию же минуту! (хватает за плечи Гримо, сжимая их, как тисками) Гримо: (с улыбкой, приложив палец к губам) Тс! (достает из-за подкладки куртки конверт с печатью и протягивает его принцу). Бофор: (берет конверт) От госпожи де Монбазон! (проводит рукой по глазам, вскрывает печать и читает вполголоса) " Дорогой герцог! Вы можете вполне довериться честному человеку, который вам передаст мое письмо. Это слуга одного из наших сторонников, который ручается за него, Так как испытал его верность в течении двадцатилетней службы. Он согласился поступить помощником надзирателя, приставленного к вам, для того чтобы подготовить и облегчить ваш побег из Венсенской крепости, который мы затеваем. Час вашего освобождения близится, ободритесь и будьте терпеливы. Знайте, что друзья ваши, несмотря на долгую разлуку, сохранили к вам прежние чувства. Ваша неизменно преданная вам Мария де Монбазон" Милая Мария! Она не забыла меня после пятилетней разлуки. (поворачиваясь к Гримо) Итак, ты согласен помочь мне, мой милый и для этого и поступил сюда? (утвердительный кивок Гримо) А я-то хотел задушить тебя! Погоди! Такая преданность внуку Генрих Четвертого не должна остаться без награды. (напрасно ищет у себя хоть какую-то монету.) Гримо: Вот то, что вы ищете, монсеньор. (достает набитый золотом кошелек и останавливает герцога, когда тот хотел высыпать ему все деньги) Благодарю вас, но мне уже заплачено. Бофор, изумленный всем, что с ним происходит, только смог протянуть руку надзирателю. Гримо подошел и почтительно поцеловал ее. Бофор: А что теперь мы будем делать? Гримо: В два часа пополудни Ваше высочество захочет сыграть партию в мяч с Ла Раме. Забросьте парочку мячей через вал. Бофор: А дальше? Гримо: Ваше высочество крикнет крестьянину, который там будет работать, чтобы он бросил мяч обратно. Бофор: (протяжно) Я по-нял! Гримо улыбается с облегчением и идет к дверям, но герцог останавливает его. Бофор: Постой! Так ты ничего не хочешь? Гримо: Я бы попросил вас, монсеньор, дать мне одно обещание. Бофор: Какое? Говори же! Гримо: Когда мы будем спасаться бегством, я везде и всюду буду идти первым. Если поймают вас, монсеньор, все ограничится тем, что вас опять посадят; если попадусь я, меня самое меньшее повесят. Бофор: Ты прав. Будет по-твоему – слово дворянина. Гримо: Теперь у меня только одна просьба к вам: постарайтесь меня ненавидеть по-прежнему. В это время заходит Ла Раме, и Гримо тут же уходит, передавая эстафету надзора над герцогом своему непосредственному начальнику. Бофор: Ла Раме, что ты скажешь о партии в мяч часика в два? Ла Раме: Я всегда к услугам Вашей светлости, но прошу об одном снисхождении. Видите ли, я не успел пообедать, а в кондитерской, что рядом с замком, сменился хозяин и выставил на витрине столько вкусных и замечательных вещей… Бофор: Все понятно. Ладно, иди, обедай, но к двум чтоб был на месте. Я чувствую себя в ударе и намерен сегодня разгромить тебя в пух и прах. Ла Раме: Бегу, монсеньер! Но я могу пообещать преемнику дядюшки Марто, что вы станете его покупателем? Бофор: Да, но пусть он не присылает мне пирожков с грибами. Грибы Венсенского леса смертельны для нашей семьи. Площадка на крыше Венсенского замка это место, которое использовали для игры в мяч. Бофор и Ла Раме состязаются здесь в своей ловкости. Высокий и полный Ла Раме неожиданно ловок и подвижен, а герцог, вопреки собственным словам в этот день не в ударе. Мячи то и дело попадают не по назначению, а парочка так и вовсе упали в ров, опоясывающий замок. Герцог приблизился к парапету, окружавшему площадку и всмотрелся в человека, работавшего на крошечном огородике на краю рва. Бофор: Эй, любезный! Крестьянин: Ну, чего надобно? Бофор: (с трудом скрывая потрясение: человек в огороде – это Рошфор) Будь любезен, кинь нам наши мячи! Рошфор кидает ему мячи. Один мяч падает прямо к ногам герцога и тот незаметно прячет его в карман. Дальше у Бофора пропадает желание играть. Он делает еще пару бросков мимо, и досадливо махнув рукой, уходит вниз, в свою камеру. Ла Раме, в полном восторге от того, что обыграл принца, потирая руки идет за ним. Оказавшись в комнате без Ла Раме, герцог поспешно разорвал зубами (ножей у него не было) оболочку мяча и достал записку. Сам мяч он спрятал под подушку, а прочитав записку, тут же кинул ее в огонь камина. Записка содержала всего несколько фраз. "Ваше высочество! Час вашего освобождения близится. Прикажите доставить вам послезавтра пирог от нового кондитера. Этот кондитер – ваш дворецкий Нуармон. Разрежьте пирог, когда будете один. Надеюсь, вы останетесь довольны начинкой. Вы можете вполне довериться Гримо: это очень смышленый и преданный нам человек. Слуга вашего высочества как в Бастилии, так и повсюду. Граф Рошфор" Бофор пошевелил дрова кочергой и, заслышав шум, тут же явился Ла Раме. Убедившись, что герцог никуда не делся, он забрал его камзол и плащ, под предлогом чистки, и возобновил разговор о кондитерской. Ла Раме: (назидательно, как учитель) Не следует поддаваться мрачным мыслям, Ваше высочество. Такие мысли убивают не хуже селитры. Бофор: (как капризный ребенок) Вам хорошо говорить так, Ла Раме. Если бы я мог ходить по кондитерским, есть пирожки у преемника дядюшки Марто и запивать их бургундским, как вы, я бы тоже не скучал. Кухня у него, уж наверное, получше, чем у господина Шавиньи. Ла Раме: А кто мешает вам попробовать его стряпню, Ваше высочество? Кстати, я обещал ему, что вы станете его покупателем. Бофор: Хорошо! Если уж мне суждено просидеть здесь до самой смерти, то нужно изобрести для себя какое-нибудь развлечение. Стану лакомкой. Ла Раме: Послушайтесь совета: не откладывайте это до старости! Бофор: (что-то вспоминая) Ла Раме, кажется у нас послезавтра праздник? Ла Раме: Троицын день, Ваше высочество. Бофор: Не желаете ли мне дать в этот день урок гастрономии? Ла Раме: (потирая руки) С огромным удовольствием, монсеньор! Бофор: Но для максимального удовольствия мы этот урок должны провести вдвоем, без сторожей. Закажете ужин по своему вкусу. Идет? Ла Раме: Идет, но с одним условием: Гримо будет прислуживать за столом. Бофор: (с притворным недовольством) К черту вашего Гримо! Он испортит мне весь праздник! Ла Раме: Я прикажу ему стоять за вашим стулом. Бофор: А знаете что я думаю? Вы мне не доверяете, милейший Ла Раме! Ла Раме: Так послезавтра же Троицын день, Ваше высочество! Бофор: Ну, и что с того? Ла Раме: Я говорил вам, что этот проклятый звездочет напророчил, что вы убежите из крепости прежде, чем пройдет Троицын день? Бофор: Ты веришь колдунам? Ла Раме: Не я, а монсиньор Джулио. Он итальянец, а значит – суеверен. Бофор: Скажи кондитеру, что если он мне угодит, то он будет моим поставщиком не только пока я здесь сижу, но и когда я выйду из крепости. А пока скажи ему, что мое высочество велит ему не жалеть денег, которые кардинал выделил на мое содержание. Идите, Ла Раме, идите, и пришлите мне кого-нибудь с шахматами, Только не Гримо, учтите. Герцогу снится сон: у него выросли крылья, он взлетел над площадкой замка. Потом поднялся выше, еще выше – и тут крылья сломались. Бофор полетел вниз, ветер свистел в ушах, мимо со страшной скоростью проносились тучи, а он все падал и падал, не достигая земли. С криком Бофор проснулся, покрытый холодным потом он; судорожно ощупывал себя, но крыльев, даже сломанных, не обнаружил. Но, едва он улегся вновь, как его воображением завладел новый сон. На этот раз герцог шел низким и извилистым подземным ходом, а впереди маячил фонарь в руках Гримо. Гримо все удалялся и удалялся, герцог не поспевал за ним, потому что стены хода все сближались, и он вынужден был протискиваться в узкий лаз. Сзади послышались голоса преследователей, его схватили и приволокли назад в камеру. Три могильных холмика отмечали могилы умерших: маршала Орнано, Пюилоранса и его собственного дяди. Четвертая разверстая могила ожидала самого Бофора. Ла Раме взял его за плечо и подтолкнул к яме. Бофор проснулся и стал дико оглядываться по сторонам, все еще не веря, что это был сон. Утром в камеру зашел Ла Раме. Ла Раме: Доброе утро, Ваше высочество. Как почивали? Бофор: Отвратительно. Ты, своими разговорами о побеге, довел меня до того, что я во сне, пытаясь бежать, ломал себе шею. Так что я больше ничего не желаю слушать, кроме как об ужине. Ты заказал его? Чем нас угостит преемник дядюшки Марто? Ла Раме: Будет пирог, огромный, как башня, отличное вино, ну и закуски на вкус самого господина кондитера. Я ему полностью доверяю. В это время неслышно вошел Гримо. Герцог нахмурился. Бофор: Я, кажется, запретил этому человеку входить без разрешения. Ла Раме: Простите его, монсеньор, ведь это я велел ему прийти. Бофор: А зачем вы зовете его, зная, что он мне неприятен? Ла Раме: Осмелюсь вам напомнить о нашей договоренности: без Гримо не будет ужина. А теперь позвольте мне удалиться: господин Шавиньи перед отъездом должен отдать мне последние распоряжения. Герцог: (недовольно) Идите, только возвращайтесь поскорее. Ла Раме: Монсеньор не пожелает отыграться за вчерашний проигрыш в мяч? Бофор: (уловив положительный кивок Гримо) Еще как пожелает! Я намерен разбить вас в пух и прах! Едва надзиратель покинул комнату, Гримо вынул из кармана бумагу и карандаш. Гримо: Пишите, Ваша светлость. "Все готово к завтрашнему вечеру. Ждите нас с семи до девяти часов с двумя оседланными лошадьми. Мы спустимся из первого окна галереи." И – ваша подпись. Мяч вы уничтожили? Бофор: (достает разорванный мяч из-под подушки) Вот он. Гримо: Я зашью записку в него, а вы, во время игры, бросите его человеку во рву. Бофор: Рошфору? Гримо кивнул. Бофор: Скажи мне, по крайней мере, каков план побега? Гримо: Мне велено молчать. Бофор: (пожимая плечами) Ну, а что будет в пироге ты можешь сказать? Гримо: Два кинжала, веревка с узлами и груша. Бофор: (хохоча) Понимаю. Кинжалы мы возьмем себе, а грушу заставим съесть Ла Раме.
Констанс1: Стелла, хороший отрывок получился, и динамичный, и ничего главного не пропущено. Только мне кажется, не помешали бы твои авторские пометки, как сценариста, как ты видишь поведение героев, их эмоции, мимику. Это ведь не удлинит сериал, но поможет читателю как бы * увидеть* сцену,
Стелла: Констанс1 , я думаю, коротких реплик все же достаточно, чтобы режиссер "развернулся". Если бы я писала сценарий, как роман, я бы точно это прописала. Но расписывать - нахмурил герой брови и при этом топнул ногой... стоит ли держать такие рамки? Хочется инициативы и от тех гипотетических исполнителей, которые возьмутся за дело.
Стелла: Глава 22 -24. Два всадника, в сопровождении слуги, не спеша двигались по улицам Парижа. В этом лабиринте улиц старший из дворян, несомненно, был проводником своим спутником. Когда над островерхими крышами замаячили деревья Люксембургского сада, этот дворянин (а путешественники, судя по их виду были дворянами), свернул на узкую, крошечную улицу. На середине ее он остановился перед каким-то, с виду купеческим, домом, и с улыбкой сказал несколько слов своему молодому спутнику. Тот - юноша, почти мальчик, снял шляпу и с благоговением поклонился дому. Добравшись до гостиницы, на вывеске которой была нарисована зеленая лисица, путники остановились. Судя по спокойной уверенности старшего из дворян, он бывал в ней не раз, хотя за многие годы в ней изменилось все, начиная с хозяев. Путешественники, поручив своих лошадей слуге и конюху, прошли к своим комнатам, но старший из них неожиданно обратился к своему спутнику. Атос: Вам необходимо переодеться, Рауль. Я хочу вас представить кой-кому. Рауль: (устало) Сегодня? Атос: (делая вид, что не замечает усталости юноши) Да, через полчаса. И оденьтесь получше. Мне хочется, чтобы вы казались красивым. Рауль: (обеспокоенно) Надеюсь, граф, речь пойдет не о сватовстве? Вы же знаете мои обязательства по отношению к Луизе. Атос: (пряча улыбку) нет, будьте покойны, хоть я и представлю вас женщине. Рауль): (наивно) А сколько ей лет? Атос: (как строгий наставник) Мой милый мальчик, запомните раз и навсегда: о таких вещах не спрашивают. Если вы по лицу можете угадать возраст – ваш вопрос неуместен, если не можете – нескромен. Рауль: (с детским любопытством) Она красива? Атос: Шестнадцать лет назад она считалась не только самой красивой, но и самой очаровательной женщиной во Франции. Поторопитесь, друг мой, у нас не так много времени. Через полчаса Рауль постучал в комнату графа: Атос был уже готов к визиту. С улыбкой, и стараясь не выдать своих чувств, граф осмотрел своего воспитанника с головы до пят: мальчик был прекрасен. Гранатовый бархат костюма оттенял матовую белизну его лица, которое обрамляли черные локоны. Шляпа, перчатки и сапоги были из серой замши. Атос встал и подошел к виконту, продолжая всматриваться в это юное создание, в котором уже так чувствовалась порода. Они стояли рядом с довольно большим зеркалом, и у графа перехватило дыхание: сходство его с Бражелоном стало слишком явным. Граф готовился к предстоящему визиту не мене тщательно, и не без доли кокетства. Было заметно, что этот визит для него много значит, и он постарался не ударить в грязь лицом. Поэтому, когда они с Раулем остановились перед особняком, украшенном гербами Люиней, Атос поднялся на крыльцо с таким спокойным и уверенным видом, и так непринужденно велел лакею узнать, не может ли герцогиня де Шеврез принять графа де Ла Фер, что тот мгновенно убежал, с тем, чтобы вернуться и доложить, что мадам готова принять графа, хоть и не имеет чести его знать. Атос и Рауль проследовали за лакеем через анфиладу комнат. Перед последней дверью Атос сделал мальчику знак подождать, и зашел в комнату. Это был будуар, обставленный с редким изяществом и кокетством, соответственно моде, введенной госпожой Рамбуйе. У стены, прикрытой ковром, стояла кушетка, на которой, держа в руке книгу, полулежала очаровательная дама. Пожалуй, только лицо и выдавало ее возраст. Несколько морщинок, чуть увядшая кожа лица – вот и все признаки возраста. Глаза ее по-прежнему были живыми и яркими, губы манили к поцелуям, волосы, пышные, блестящие, рассыпались по плечам, а стан, лишенный корсета, был гибок и строен, как у двадцатилетней. Она чуть привстала, приветствуя гостя, и впилась взглядом в его лицо. Вошедший был ей не знаком. Она никогда не видела этого человека, она была уверена в этом, но он, несомненно, бывал при дворе. Вошедший был среднего роста, широкоплечий, с гибким станом и плавными движениями человека шпаги. Лиловый, самой модной расцветки, бархатный костюм, отделанный шнурами с вороненными наконечниками, украшенный бесценными кружевами воротника и манжет, простой черный плащ, черная шляпа с обычным лиловым пером, черные перчатки и сапоги, а у бедра – роскошная шпага, чей эфес переливался драгоценными камнями: герцогиня де Шеврез закончила осмотр гостя, переведя взгляд на его лицо. Нет, они не знакомы: таких глаз, как у этого графа, не забудешь. Но и гость рассматривал ее, не скрываясь. Странно: они, несомненно, принадлежат к одному кругу, но почему же тогда они не знакомы? Герцогиня сделала приглашающий жест рукой рядом с собой и уселась на кушетке, освободив гостю место рядом, и милостивой улыбкой ответив на его поклон. Граф де Ла Фер непринужденно опустился на кушетку, держа шляпу в руках, с легкой улыбкой, все так же не спуская глаз с лица дамы. Жестом он удержал лакея, который хотел удалиться. Атос: Герцогиня, я имел смелость явиться к вам в дом, хоть мы и не знакомы. Вы соблаговолили принять меня, но теперь я прошу уделить мне полчаса для беседы. Герцогиня: Я готова исполнить вашу просьбу. Атос: Это еще не все. Простите, я знаю, что требую слишком многого. Я прошу у вас беседы без свидетелей, и мне бы не хотелось, чтобы нас прерывали. Герцогиня: (лакею) Меня ни для кого нет дома. Можете идти. (помолчав) Ну же, граф, разве вы не видите, с каким нетерпением я жду. Атос: А я, мадам, смотрю – и восхищаюсь. Герцогиня: А я горю желанием узнать, с кем я имею удовольствие говорить. У меня нет никакого сомнения: вы бываете при дворе. Так почему я вас там никогда не встречала? Может быть, вы только что вышли из Бастилии? Атос: (улыбаясь) Нет, но, возможно, я стою на дороге, которая приведет туда. Герцогиня: Тогда поскорее скажите мне, кто вы, и уходите. Я и так уже достаточно скомпрометирована! Атос: Вам доложили обо мне, как о графе де Ла Фер, но в прежние времена я носил другое имя – Атос. Возможно, вы его знали, но, без сомнения, уже забыли. Герцогиня: (широко раскрытыми глазами смотрит на гостя) Атос… Постойте… Атос: (улыбаясь) Не помочь ли вам, герцогиня? Герцогиня: Да… Вы мне сделаете большое одолжение. Атос: Этот Атос был очень дружен с тремя молодыми мушкетерами: д'Артаньяном, Портосом и… Герцогиня: (быстро) И Арамисом! Атос: Вы еще не забыли этого имени? Герцогиня: (в кадре смутно видно лицо молодого Арамиса) Нет! Это был такой красивый, изящный и скромный молодой человек. Бедный мальчик! Говорят, он плохо кончил? Атос: Совсем плохо! Он сделался аббатом. Герцогиня: (с притворным сожалением) Какая жалость! Но я вам благодарна, граф, за то, что вы вызвали одно из самых приятных воспоминаний моей молодости. Атос: (пристально глядя на де Шеврез) А могу я напомнить вам другое, имеющее с ним связь? Герцогиня: Говорите! С вами можно ничего не бояться. Атос поклонился, но выдержал паузу, прежде чем продолжить. Герцогиня сгорала от нетерпения, и даже не пыталась скрыть своего любопытства. Он же явно собирался с силами, чтобы продолжить свой рассказ. Атос: Арамис был в очень близких отношениях с одной молоденькой белошвейкой из Тура, по имени Мари Мишон. Она приходилась ему кузиной. Герцогиня: Я знаю ее.Это та, которой он писал из Ла Рошели, предупреждая ее о заговоре против Бэкингема. Атос: Вы позволите говорить о ней? Герцогиня: (испытующе глядя на графа) Только если вы не будете говорить о ней дурно. Атос: Это было бы черной неблагодарностью с моей стороны. Герцогиня: Но вы же не были с ней даже знакомы! Атос: (со странной, почти мечтательной, улыбкой) Кто знает, может быть и был. И тут идет визуальный ряд истории приключения Мари Мишон. За кадром несколько фраз графа. Пока он говорит, два всадника пробираются под дождем по проселочной дороге, добираются до жалкой деревушки, стучат в несколько хижин, но им никто не открывает. Атос: Эта Мари Мишон была знакома с самой блестящей знатью Франции и умудрилась навлечь на себя ненависть кардинала Ришелье. Он намеревался заточить ее в замок Лош, но, благодаря предусмотрительности ее друзей, ее вовремя предупредили. Получив молитвенник в зеленом бархатном переплете, что было сигналом к бегству, Мари и ее горничная Кэтти, переодевшись в мужской костюм, бросились бежать. Им удалось добраться до крохотной деревушки близ Ангулема, которую и на карте непросто найти. Это место называлось Рош-Лабейль, но ночлег там нашелся только в доме священника. Две хрупкие фигурки, заведя лошадей в сарай, вернулись ко входу в домишко. На стук в дверь никто не вышел, на повторный из глубины дома раздалось "Войдите!". Тогда тот из молодых людей, что казался хозяином, толкнул дверь. Она неожиданно легко поддалась и до нитки промокшие всадники вошли в дом. Молодой человек, бывший в паре путешественников старшим по положению, не снимая шляпы, с полей которой еще лилась вода, просунул голову в приоткрытую дверь в спальню. Там чуть теплился огонек лампы. Молодой человек: Вы позволите нам переночевать, святой отец? Кюре: (сонным голосом) Пожалуйста, молодой человек, если вы согласны удовольствоваться остатками моего ужина и половиною моей комнаты. Молодой человек: Благодарю вас, господин кюре. Мне это подходит. Кюре: В таком случае, ужинайте, но постарайтесь поменьше шуметь. Я тоже не сходил с седла весь день и не прочь хорошенько выспаться. Слышно, как ужиная, молодые люди шепчутся и громко смеются. Затем молодой человек заходит в спальню, где лампа уже погасла, и слышно, как он раздевается. Скрип кровати говорит о том, что он лег в постель. Камера возвращается в будуар герцогини. Герцогиня: (в нетерпении) А дальше? Атос: Дальше? (со вздохом) Вот это, действительно, самое трудное. Герцогиня: Говорите! Говорите, мне можно сказать все! (убежденно, но не без кокетства) К тому же, это меня нисколько не касается – это дело Мари Мишон. Атос: (с явным облегчением) Ах, да, совершенно верно! Итак, Мари Мишон, поужинав, вошла в спальню, оставив горничную спать в кресле в гостиной, там, где они ужинали. Герцогиня: (потеряв терпение) Послушайте, если вы не сам Сатана, то как вы узнали все эти подробности? Атос: (вздыхая) Мари Мишон была из числа тех прелестных и сумасбродных созданий, которым постоянно приходят в голову самые странные причуды и которые сотворены нам на погибель. Ей пришло в голову, что под старость было бы забавно иметь в числе многих веселых воспоминаний еще и воспоминание о священнике, попавшем по ее милости в Ад. Герцогиня: (с досадой стукнув веером, которым она последние четверть часа прикрывала то глаза, то бурно вздымавшуюся грудь) Честное слово, граф, вы меня приводите в ужас. Атос: Увы, мадам, бедный священник был не святой Амвросий, а Мари Мишон (с покаянным видом разводит руками), повторяю, была очаровательная женщина. Герцогиня: (резко поворачивается к графу и хватает его за руки) Скажите мне сию же минуту, как вы узнали все это или мне придется послать за монахом в Августинский монастырь, чтобы он изгнал из вас беса. Атос: (рассмеялся так, словно с него свалилась часть тяжкой ноши) Нет ничего легче, герцогиня. За час до вашего приезда, некий всадник попросил у священника приюта на ночь. Доброго кюре вызвали в ту ночь к умирающему, и он оставил дом на своего гостя. Таким образом, Мари Мишон просила гостеприимства не у священника, а у этого дворянина. Герцогиня: И этот гость, этот путешественник, этот дворянин?.. Атос: (вставая и почтительно кланяясь) Был я, граф де Ла Фер. Герцогиня с минуту молчала в полном ошеломлении, и, раскрыв свои большие глаза, рассматривала Атоса, словно какую-то диковинку, потом, неожиданно, весело расхохоталась. Герцогиня: Это презабавно! Эта сумасбродка нашла лучше, чем искала. Но, продолжайте любезный граф и садитесь же, прошу вас! Атос: (с самым покаянным видом, который представляет его в неожиданном свете) Мадам, мне остается только покаяться. На рассвете я тихонько вышел из спальни. Проходя мимо кресла, в котором спал ваш слуга, я обратил внимание на его лицо, и признал в нем прелестную Кэтти, которую Арамис приставил некогда к госпоже. Таким образом я догадался, что прелестная путешественница была… Герцогиня: Мари Мишон. Атос: (согласно кивает) Мари Мишон. Выйдя из дома, я направился на конюшню, где ждал меня слуга, и мы уехали. Герцогиня: (быстро, пристально глядя на Атоса) И… вы больше никогда не бывали в этом селении? Атос: (отвечая ей таким же взглядом) Я был там через год. Мне захотелось повидать еще раз этого кюре. Он был озабочен совершенно непонятным обстоятельством: за неделю до моего приезда ему подкинули трехмесячного мальчика. В колыбельке, кроме кошелька с золотом, была лаконичная записка "11 октября 1633 года". Герцогиня: Число, когда случилось это странное приключение. Атос: (веско) И священник ничего не понял: он ту ночь провел у умирающего, а Мари Мишон уехала до его возвращения. Герцогиня: (помедлив) Мари Мишон, вернувшись из ссылки в сорок третьем году, стала тут же разыскивать ребенка: она хотела сама воспитывать его. Она навестила кюре, и он сказал ей, что мальчика увез какой-то знатный человек, который обещал позаботиться о нем и хотел сам воспитать его. Атос: Так и было на деле. Герцогиня: (громко) Так это были вы, его отец! Атос: (оглядываясь) Тсс! Не так громко: он здесь, в соседней комнате. Герцогиня: (потеряв голову и бросаясь к двери) Здесь! Мой сын здесь? (опомнившись) Сын Мари Мишон здесь! Я хочу видеть его сию минуту! Атос: Помните, что он не знает, кто его родители! Герцогиня: (схватив руку графа и прижимая ее к груди) Вы сохранили тайну и привезли его сюда, чтобы доставить мне такое счастье? О, благодарю вас, граф, благодарю! (пытается поцеловать его руку) Атос: (останавливает ее порыв, отняв руку) Я привел его сюда, мадам, чтобы и вы, в свою очередь, смогли сделать для него что-нибудь. До сих пор я заботился о его воспитании, но теперь мне снова придется начать жизнь участника политической партии. Не мне вам рассказывать, чем это чревато: если я буду убит, у него не останется никого, кроме вас. И только вы можете ввести его в общество, где он должен занять принадлежащее ему по праву рождения место. Герцогиня: (вся горя от нетерпения) Будьте спокойны, хоть я и не пользуюсь сейчас большим влиянием, однако я сделаю для него все, что в моих силах. Что же до состояния и титула… Атос: (остановив ее движением руки) …то об этом не надо беспокоиться: на него записано доставшееся мне по наследству имение Бражелон и титул виконта, а также десять тысяч ливров годового дохода. Герцогиня: (смотрит на Атоса с непритворным восхищением) Вы настоящий дворянин! Но мне хочется поскорее увидеть нашего виконта. Где он? Атос: (улыбаясь нетерпению герцогини) Рядом, в гостиной. Я сейчас приведу его. (делает шаг к двери, но герцогиня останавливает его, коснувшись его руки) Герцогиня: Он красив? Атос: (улыбаясь) Он похож на свою мать. (открывает дверь и приглашает виконта зайти) Подойдите, виконт. Герцогиня де Шеврез разрешает вам поцеловать ее руку. Рауль, с милой улыбкой опускается на колено и целует протянутую руку. Рауль:Вы, наверное, граф, хотели пощадить мою застенчивость, говоря, что представляете меня герцогине де Шеврез? Это, наверное, сама королева? Герцогиня: (глаза ее сияют от счастья, она ласкает мальчика взглядом, не осмеливаясь прижать его к сердцу и расцеловать) Нет, виконт, нет, я к сожалению не королева. Если бы в моей власти было сделать для вас все, что вы заслуживаете! Но скажите мне, какую карьеру вы бы хотели избрать? Рауль: (оглянувшись на Атоса, который весь светится от счастья) Мне кажется, что для дворянина возможна только одна карьера - военная. Господин граф так и воспитывал меня, рассчитывая по приезде в Париж представить меня особе, которая могла бы меня рекомендовать Принцу. Герцогиня: Для вас, молодого воина, было бы важно служить под его началом. Но у меня с ним довольно натянутые отношения… Будем действовать через моего друга, принца де Марсильяка. Атос: (поняв с полуслова, как собралась действовать де Шеврез) Вот и отлично!. Только разрешите мне просить вас поторопиться: у меня веские причины желать, чтобы виконта завтра вечером уже не было в Париже. И для его будущности лучше, чтобы никто даже не подозревал, что мы с ним знакомы. Рауль: (возмущенно) Сударь! Атос: Я ничего не делаю зря, вам это должно быть известно, виконт. Герцогиня: Оставьте виконта у меня. Атос: Благодарю вас, герцогиня, Это кстати, так как у меня несколько визитов впереди. Но к шести вечера я жду Рауля у себя. Герцогиня: Что вы делаете вечером? Атос: Мы идем к аббату Скаррону, где у меня встреча с одним из друзей. Герцогиня: Я тоже заскочу к нему: не уходите, не повидав меня. Атос кланяется и собирается выйти, но де Шеврез останавливает его. Герцогиня: (с ласковой насмешкой) Неужели со старыми друзьями прощаются так строго? Атос: (с нежностью, большей, чем простая признательность, целует ей руку и шепчет едва слышно, но она с удивлением и тайной радостью слышит его слова) Атос: Ах, если бы я только знал раньше, какое очаровательное создание Мари Мишон. (продолжение отрывка следует: я объединяю три-четыре главы, с тем, что они идут в одну серию).
Стелла: (продолжение) Хлопотный для Рауля и Атоса день заканчивается, но для отдыха время еще не пришло. Постепенно на улицах стихает дневная сутолока, и все больше места остается для всадников и экипажей. Наступает время визитов и встреч, темнеет, из дверей кабачков доносится шум и песни, стук кружек и проклятия, сопровождающие полет очередного пьяницы из дверей кабачка на проезжую часть. Атос и Рауль, в сопровождении Оливена, слуги, приехавшего с ними из Бражелона, не спеша едут по улицам. Судя по поведению народа, который бурно реагирует на любое движение правительства, что-то произошло и сегодня. На улице Сен-Оноре граф нагнал двух незнакомцев, которые тоже были верхом. Один из них снял шляпу и обратился к Атосу, сопроводив свои слова поклоном. Незнакомец: Представьте себе, сударь, ведь негодяй Мазарини лишил пенсии бедного Скаррона! Атос: (снимая шляпу и кланяясь) Это возмутительно! (разъезжаются, вежливо раскланявшись. Рауль, не подавая виду, что удивлен, смотрит во все глаза). Атос: Удачно вышло, что мы будем у Скаррона именно сегодня: вот и случай выразить бедняге наше соболезнование. Рауль: А кто этот Скаррон, что весь Париж из-за него волнуется? Министр? Атос: (улыбаясь наивности виконта) Нет, просто маленький дворянин, но с большим умом. Он в немилости у кардинала, потому что сочинил на него четверостишие. Рауль: (наивно) А разве дворянину не унизительно писать стихи? Атос: (сдерживая улыбку) Да, если стихи плохие, мой милый. Но, все же, лучше их не писать. Рауль: Так аббат Скаррон - поэт? Атос: Да. И имейте это в виду. Следите за собой у него в доме, объясняйтесь больше жестами, чем словами, а лучше всего – просто слушайте. Мне придется вести продолжительный разговор с аббатом д'Эрбле, одним из моих старинных друзей. Подходите к нам время от времени, но ничего не говорите и не слушайте. Так вы поможете нашей игре: нам не должны мешать. Рауль: Я в точности исполню ваши приказания. Но что это за толпа впереди? Атос: Это желающие выразить свое сочувствие Скаррону. Вперед, Рауль! Однако, проложить себе дорогу в толпе оказалось не просто: Рауль молча шел за графом, дивясь, как люди расступаются перед ним. Атос не прилагал никакой силы: он просто окликал мешающего ему человека или клал рук у ему на плечо – этого оказывалось достаточно: тот оборачивался, встречался взглядом с графом и с поклоном отступал. Едва они вошли в гостиную дома на улице Турнель, где обитал Скаррон, как в глаза им бросился Арамис, стоявший около громоздкого кресла на колесиках. В этом подобии кочевой кибитки, под балдахином, укрытый парчовым одеялом, сидел маленький, скрюченный человечек, похожий на забавную обезьянку. Он кривлялся, смеялся, жеманничал, периодически бледнел (словно от приступа острой боли), почесывал спину палочкой, и непрерывно сыпал остротами, которые вызывали то вопли восторга, то взрывы смеха. Это и был знаменитый аббат Скаррон, которого болезнь приковала к его инвалидному креслу. Пока Атос раскланивался и знакомился с гостями, виконт наблюдал. Внезапно объявили о приезде мадемуазель Поле. Атос прикоснулся к плечу виконта. Атос: Это историческая личность. Генрих 4 был убит, когда ехал к ней. Рауль расширенными глазами уставился на высокую рыжеволосую женщину: сама история предстала перед ним в лице этой, еще молодой и красивой дамы. М-ль Поле: (подойдя к Скаррону) Итак, вы обеднели, мой милый аббат? Cкаррон: Зато государство обогатилось. Нужно уметь жертвовать собой для блага государства. Арамис: (сладким голосом) Но что скажет на это муза, которая любит золотую середину? Ведь не будь у Вергилия слуги и пристойного крова, его гидра лишилась бы своих щупальцев. Скаррон: (протягивая руку к м-ль Поле) Отлично! Но хоть я и лишился моей гидры, при мне осталась львица. М-ль Поле, прежде чем сесть, окинула гостиную царственным взором и задержала его на Рауле. Атос: (улыбнувшись) Мадемуазель Поле обратила на вас свое внимание. Пойдите, поприветствуйте ее, но не вздумайте расспрашивать ее о короле. Будьте тем, кто вы есть на самом деле, то есть простодушным провинциалом. Гости разбились на две группы, а Скаррон передвигался между ними, ловко лавируя на своем кресле на колесах. Атос: (не поворачивая головы - Арамису) Когда же мы поговорим? Арамис: Подождем. Сейчас еще мало народу, мы можем привлечь внимание. В это время входит новый гость: маленький, чернявый, неуклюжий, о котором лакей доложил: "Господин аббат Гонди!" Скаррон тут же подъехал к нему. Гонди: А! Так вы попали в немилость? Скаррон: Господин Мазарини был так добр, что вспомнил обо мне. Гонди: Но как же вы будете теперь принимать нас? Скаррон: Я займу денег у королевы. Арамис: Но у королевы нет ничего, принадлежащего лично ей. Имущество супругов нераздельно. Гонди: (дружески кивая Арамису) Простите, любезный аббат, вы отстали от моды, и мне придется вам сделать подарок. Арамис: Какой? Гонди: Шнурок для шляпы. (вынимает шнурок, завязанный хитрым узлом) Теперь все делается a la fronde: веера, перчатки, булки. Лакей: Герцогиня де Шеврез! Все встали, а Скаррон подкатил кресло к двери. Атос сделал знак Арамису, и тот отошел к окну, за занавесь. Рассеяно слушая обращения со всех сторон, герцогиня искала взглядом кого-то, и, заметив Рауля, бурно задышала. Атоса она приветствовала задумчивой улыбкой, а когда увидела Арамиса, то явственно вздрогнула. Герцогиня: Как здоровье бедного Вуатюра? Один из гостей: (закатив глаза) Очень плохо. Этот великий человек скоро нас покинет. М-ль Поле: Ну, он-то не умрет, и не подумает даже. Он, как турок, окружен султаншами: кто греет ему простыни, кто кормит бульоном, и даже м-м Рамбуйе посылает ему отвары. Скаррон: (смеясь) Вы, однако, не любите его, моя дорогая парфянка. М-ль Поле: Я? Да я с удовольствием закажу обедню за упокой его души. Герцогиня: Вас не зря прозвали львицей, дорогая. Вы пребольно кусаетесь. Рауль: (набравшись смелости) Мне кажется, вы слишком презрительно относитесь к большому поэту, сударыня. М-ль Поле: Большой поэт… Он?... Да в нем и пяти футов не будет! "Браво!" раздалось в ответ, и высокий, худой и нескладный человек, неуловимо похожий на Матамора из театральных буффонад, выступил вперед. "Матамор": Браво, прекрасная Поле! Пора указать этому маленькому Вуатюру его настоящее место! Я кое-что смыслю в поэзии, и утверждаю, что его стихи отвратительны. Рауль: (в недоумении наклоняется к Атосу) Кто этот капитан, граф? Атос: Господин де Скюдери, автор романов "Клелия" и "Кир Великий". Добрая половина их написана его сестрой. Вот она разговаривает с хорошенькой девушкой, там, около Скаррона. Рауль обернулся, и увидел рядом со Скарроном прелестную молодую девушку с огромными темными глазами. Ее сопровождала высокая, сухая, желтая, холодная женщина, неуловимо напоминающая змею, ставшую на хвост. Словно загипнотизированный, Рауль медленно стал продвигаться по направлению к креслу хозяина салона. Тем временем Арамис, повинуясь фигурам некоего танца, которому подчинялись все перемещения гостей в этом собрании поэтов, дам и просто великосветских гостей, приблизился к де Гонди, который ему что-то шепнул на ухо. Вздрогнув, Арамис рассмеялся, и, словно он захотел передать забавную новость, полученную только что от аббата, подошел к Атосу, который стоял в амбразуре окна. Они оживленно разговорились, а когда к ним подошел Рауль, Атос сказал ему, что "Арамис декламирует мне рондо Вуатюра и оно несравненно!" Атос: (подождав, пока Рауль отойдет) Итак? Арамис: (быстро) Завтра, в шесть. Атос: Где? Арамис: В Сен-Манде. Рошфор предупредил. (увидев, что к ним подходят) А философские идеи? Их совсем нет у бедного Вуатюра. Вуатюр – чистый поэт. Менаж: Потомство, воздавая ему должное, поставит ему в упрек вольность стиха. Сам того не сознавая, он убил поэзию. Скюдери: Убил: вот настоящее слово! Де Шеврез: Зато его письма – верх совершенства! М-ль Скюдери: (с непререкаемым видом) О, в этом отношении он вполне заслуживает славы. М-ль Поле: Но только тогда, когда шутит. В серьезном эпистолярном жанре он просто жалок. Арамис: (подходя к кружку и почтительно кланяясь герцогине, которая ответила ему любезной улыбкой) А я ставлю ему в вину еще и то, что он держит себя слишком вольно с великими мира сего. Скюдери: (выпятив грудь и сжимая эфес своей огромной шпаги) Как это? Арамис: Вы не читали его стихотворения "Я думал…" Оно обращено к королеве, и я получил его из надежных рук. Гости, собираясь в новый кружок вокруг Арамиса: "Читайте же!" Арамис делает вид, что вспоминает строки поэта. На деле же все это затеяно, чтобы никто не запомнил, что он общался и с Гонди, и с графом. Все будут помнить только, что он читал Вуатюра. "Я думал: почести и славу Дарует вам сегодня рок. Вознаграждая вас по праву За годы скорби и тревог, Но, может быть, счастливой были Вы в те года, когда его… Я не хотел сказать – любили, Но рифма требует того. Гости пожимают плечами, но Арамис призывает их к терпению. Я думал: резвый Купидон, Когда-то ваш соратник смелый, Сложив оружье, принужден Покинуть здешние пределы, И мне ль сулить себе успех, Задумавшись близ вас, Мария, Когда вы позабыли всех, Кто был вам предан в дни былые. Де Шеврез: Прошу снисхождения ради правдивости стихотворения. Найдется достаточно людей, которые это подтвердят. Скаррон: Продолжайте. С сегодняшнего дня я уже не "больной королевы". Я думал (ибо нам, поэтам, Приходит странных мыслей рой): Когда бы вы в бесстрастье этом, Вот здесь, сейчас, перед собой Вдруг Бэкингема увидали, Кто из двоих бы в этот миг Подвергнут вашей был опале: Прекрасный лорд иль духовник? Все хором возмущаются дерзостью поэта, и тут девушка с бархатными глазами, которая ранее привлекла внимание Рауля, вполголоса заметила М-ль д'Обинье: А я имею несчастье находить эти стихи прелестными. Рауль: (подходя к Скаррону и краснея) Господин Скаррон, окажите мне честь и сообщите, кто эта молодая девушка, которая не согласна с мнением столь блестящего общества? Скаррон: Ага, мой юный виконт, вы, кажется, намерены предложить ей наступательный и оборонительный союзы? Рауль: Сознаюсь, что стихи понравились и мне. Скаррон: Они на самом деле хороши, но не говорите этого при других поэтах. А эта прелестная девушка – прекрасная индианка. Рауль: (окончательно смутившись) Я вас не понимаю: я ведь всего лишь провинциал… Скаррон: … и не обучены этому высокопарному стилю, которым теперь объясняются все. И не стоит его учить – он скоро отомрет. А моя индианка – это Франсуаз д'Обинье. Рауль: Родственница Агриппы? Скаррон: Его внучка. Она приехала с острова Мартиника, потому я ее так и называю. М-ль д'Обинье: (обращаясь к Скаррону) Скажите, сударь, как вам нравятся эти друзья Вуатюра? Как они отделывают его, расточая похвалы. Один отнимает у него здравый смысл, другой – поэтичность, третий – оригинальность, четвертый юмор, пятый – самостоятельность… Что они оставляют ему от его славы?! (собеседники хохочут) Атос с улыбкой наблюдает за светскими успехами виконта, когда к нему подходит Арамис и глазами показывает графу на де Шеврез. Атос, лавируя среди гостей, подходит к герцогине. Герцогиня: (протягивая ему письмо) Вот то, что я обещала вам, граф. Тому, о ком мы хлопочем, будет оказан самый любезный прием. Атос: Как он счастлив, что будет обязан вам, герцогиня. Шеврез: (кокетливо и лукаво) Вам нечего завидовать ему, граф: ведь я сама обязана вам тем, что узнала его.( встает, чтобы уйти). Атос: Виконт, проводите герцогиню де Шеврез. Попросите ее, чтобы она оказала вам честь опереться на вашу руку, и по дороге поблагодарите ее. Герцогиня уходит, распрощавшись со всеми кивком головы и опираясь на руку Рауля. Перед тем, как сесть в карету, она, неожиданно, привлекла мальчика к себе и поцеловала в лоб. Герцогиня: Пусть мои пожелания и мой поцелуй принесут вам счастье. Растерянный и смущенный, виконт вернулся к Атосу. Атос: Пойдемте, виконт. Пора ехать. Завтра вы отправитесь в армию принца. Спите хорошенько – это ваша последняя мирная ночь. Рауль: Значит, я буду солдатом? О, благодарю вас от всего сердца, граф! Арамис: До свидания, граф. Я отправляюсь к себе в монастырь. Гонди: А мне надо еще просмотреть с два десятка текстов перед завтрашней проповедью. Атос: До свидания, господа. А я лягу и просплю двадцать четыре часа кряду. Я на ногах не стою от усталости. Скаррон: (украдкой следивший за гостями из-за занавески) И ни один-то из них не сделает того, что говорит! В добрый час, храбрецы! Может быть, их труды вернут мне пенсию. Они могут действовать руками, ну, а у меня остался еще мой язык! Эй, Шампенуа! Вези меня в спальню. (бормочет) Право, эта мадемуазель д'Обинье очаровательна.
Констанс1: Стелла , хорошо получается.Только серий может получится очень много, сценарий выходит подробный.
Стелла: Констанс1 , серий много, но я думаю, что это все пойдет по сезонам. Я же объединяю по 3-4 главы в одну серию. Сокращаю, где могу, диалоги стараюсь укоротить, но есть перлы, которые просто нельзя убирать.
Стелла: Светает, но Атос так толком и не спал: всю ночь он то писал какие-то письма, то, накинув халат, бродил по комнате от стены до стены, изредка ложась на постель, потом опять вскакивал, не в силах удержать себя на одном месте. Когда, поутру, Оливен зашел к нему, чтобы получить последние распоряжения, то, к своему удивлению, застал хозяина полностью готовым к отъезду. Правда, он был очень бледен, как-то непривычно рассеян, и на лице его было совсем уж необычное полусонное выражение, но Оливен сделал вид, что ничего не заметил: тут бы Гримо не помешал, но Гримо был непонятно где. А пока Оливен принялся, под наблюдением графа, укладывать дорожный мешок Рауля. Атос, следя за его манипуляциями, тем временем осмотрел свою боевую шпагу (не придворную), собственноручно вычистил ее и отдал Оливену, наказав пока припрятать у себя. Лакей удивленно посмотрел, но не сказал ни слова. Наконец, когда все было готово, Атос тихо вошел в спальню к сыну. Рауль спал, закинув руки за голову, разметав локоны по подушке, не ощущая, что луч солнца беспрепятственно гуляет по его лицу. Он так устал за прошедший день, что забыл задернуть занавеси. Атос подошел, и долго, с нежностью, стал смотреть на мальчика. Лицо его приняло мечтательное выражение, по нему проносились тени от каких-то воспоминаний, а взор увлажнился. В это мгновение виконт проснулся, и, увидев графа у своей постели, немного смутился. Рауль: Я заставил вас ждать, сударь? Отчего же вы не разбудили меня? Атос: Я хотел, чтобы вы подольше поспали, мой друг. Вчерашний вечер затянулся, а до того была дорога, так что вы изрядно утомились. Рауль: (опуская глаза) Вы так добры ко мне… Атос: Как вы себя чувствуете? Рауль: Отлично отдохнул. Атос: (с любовью глядя на сына) Вы еще растете и поэтому быстро устаете. Рауль: Извините меня, я буду готов через десять минут. Оливен (Атос успел позвать лакея), уложите мои вещи. Атос: Уже все уложено. Я проследил за тем, чтобы у вас было все необходимое. Рауль: (смущенно) А я спал! Вы обо мне заботились, а я спал! Оливен: Господа, лошади ждут у крыльца. Атос: (озираясь) Посмотрите, не забыли ли вы чего-нибудь? Оливен: (подходя к графу, шепотом) Вы приказали вчера убрать шпагу виконта. Атос: Я позабочусь об этом. Моя шпага у вас? Оливен: Вы так приказали. Атос: (так же шепотом) Возьмите ее и догоняйте нас. Рауль, тем временем, не обращая внимания на разговор, вышел на крыльцо, где уже ждали их три оседланные лошади. Рауль: Значит, вы поедете со мной? Атос: Провожу вас немного. Они не спеша пробирались по улицам Парижа. Атос иногда сообщал виконту названия улиц, но, в основном, они молчали: слишком многое надо было сказать и слишком мало у них для этого оставалось времени. Когда они выбрались из города через заставу Сен-Дени, Атос заметил, что лошадь Рауля уже в мыле. Атос: Рауль, вы не должны забывать, что, слишком сильно натягивая повод, вы делаете свою лошадь тугоуздой. А ведь от того, насколько легко вы управляете лошадью, очень часто зависит ваша жизнь. Через неделю вы будете уже не в манеже, а на поле боя. А посмотрите-ка сюда: вот отличное поле для охоты на куропаток. И, вот еще что я заметил: стреляя, вы чересчур вытягиваете руку, а при таком положении трудно добиться меткости стрельбы. Вот почему вы промахнулись три раза из двенадцати. Рауль: А вы попали все двенадцать раз. Атос: Я сгибал руку так, что для кисти получалась опора в локте. Рауль: Я потом попробовал – и полный успех. Атос: Если вам случится биться с противником один на один – никогда не стреляйте первый. Тот, кто стреляет первым, почти всегда делает промах из страха остаться безоружным. А когда будет стрелять ваш противник, поднимите лошадь на дыбы: такой прием не раз спасал мне жизнь. (привстает на стременах, разглядывая поле) Кажется поймали браконьеров. И вот еще: если вы будете ранены в бою, из последних сил отползите в сторону от пути, по которому шел ваш полк. Он может вернуться, и тогда вас просто затопчут. Во всяком случае, если будете ранены – напишите, или попросите кого-нибудь написать. (улыбаясь) Мы - люди опытные, знаем толк в ранах. А, вот и Сен-Дени! Они подъехали к городским воротам, у которых стояли двое стражников. Первый стражник: А, вот и еще один молодой господин; наверное, тоже едет в армию. Атос: (быстро обернувшись) Почему вы так думаете? Первый стражник: Я по виду сужу, сударь: и годы подходящие. Сегодня это уже второй. Первый был в богатом в богатом вооружении и по виду из знатной семьи. Рауль: Вот и будет у меня попутчик. Атос: Я не думаю, что вам удастся его нагнать: нам придется задержаться здесь: мне нужно поговорить с вами. Рауль: Как вам будет угодно, сударь. Когда они подъехали к старинной церкви, было полно народу Служили раннюю мессу. Атос: (спешиваясь) Пойдемте , Рауль. Оливен, подержите лошадей и дайте мне шпагу. Они вошли в церковь и Атос подал сыну святую воду. Торжественная обстановка, орган, высокие своды старинного храма – все настраивало на торжественный лад виконта. Граф что-то шепнул церковному сторожу и тот открыл для них решетку крипты, где находилась королевская усыпальница. Сторож остался наверху, а граф с Бражелоном спустились по крутой каменной лестнице вниз, к крытому лиловым бархатом с золотыми лилиями катафалку с гробом. Свет мягко струился из серебряной лампады. Атос хранил молчание, давая возможность сыну прочувствовать торжественность и необычность момента. Лицо у него застыло, он сам, казалось, погрузился в воспоминания. О чем? Не о подобном ли моменте из своей юности? Потом он указал на гроб, и в тишине его звучный голос прозвучал неожиданно сурово. Атос: Вот временная гробница человека слабого и ничтожного, но в царствование которого совершалось множество великих событий. Над этим королем всегда бодрствовал дух другого человека, как эта лампада всегда горит над саркофагом, всегда освещает его. Он-то и был настоящим королем, а этот только призраком, в которого он вкладывал свою душу. То царствование минуло, Рауль; грозный министр сошел в могилу и увел за собой короля, боясь, что тот, оставшись в одиночестве, разрушит все выстроенное здание. Для всех смерть кардинала явилась освобождением, и я сам – так слепы современники! – несколько раз препятствовал его замыслам. Если он в своем гневе не стер в порошок меня и моих друзей, то, вероятно, для того, чтобы я мог сказать вам, Рауль: умейте отличать короля от королевской власти. Когда вы не будете знать, кому служить, колеблясь между материальной видимостью и невидимым принципом, выбирайте принцип, в котором все. Мне кажется, что ваша жизнь будет лучше нашей: у нас был министр без короля, у вас будет король без министра. Поэтому вы сможете служить королю, любить и почитать его. Но если король станет тираном, то служите принципу, тому, что непоколебимо на земле. Рауль: Я буду верить в бога, сударь, я буду уважать королевскую власть, я буду служить королю, и, если уж умирать, я постараюсь умереть за них. Так ли я понял вас? Атос: (улыбаясь) Вы благородный человек. Вот ваша шпага. (протягивает ему свой клинок. Виконт опускается на одно колено: старший рыцарь посвящает его в рыцари.) Ее носил мой отец, храбрый и честный дворянин. Потом она перешла ко мне, и не раз покрывалась она славой, когда моя рука лежала на эфесе, а ножны висели у пояса. Рауль: Сударь, (принимает шпагу) , я обязан вам всем, но эта шпага драгоценнее всех подарков, какие я получал от вас. Клянусь, что буду носить ее с честью. (целует эфес шпаги) Атос: Встаньте и обнимите меня, дитя мое! Рауль встал и кинулся в объятия отца. Атос: До свидания, и не забывайте меня. Рауль: О, никогда, никогда! Атос, скрывая волнение, быстро взбежал по лестнице, дал золотой сторожу, и, преклонив колени перед алтарем, вышел на паперть. Рауль последовал за ним. Наверху их ждал Оливен с лошадьми. Атос: Оливен, подтяните немного портупею виконту. Теперь отлично. Вы отправитесь с виконтом и будете с ним, пока вас не сменит Гримо. Слышите, Рауль! Гримо – наш старый слуга, человек храбрый и осторожный. А теперь – на коня. Я хочу посмотреть, как вы поедете. (едва сдерживает эмоции, глядя, как Бражелон садится в седло) Прощайте, дитя мое! Рауль: Прощайте, мой дорогой покровитель. Лошади перешли на рысь, а граф так и стоял, провожая их глазами, пока поворот дороги не скрыл всадников. Потом он бросил повод своего коня в руки какого-то крестьянина, медленно, словно через силу, поднялся по ступеням храма, вошел под своды, и с секунду постоял, выискивая место, где не видно было прихожан. Такое место нашлось в углу, куда не попадал свет из окон храма. Он опустился на колени и стал молиться так истово, как не молился, наверное , с молодости.
Стелла: Глава 25-27. Ла Раме пораньше отправился в кондитерскую, чтобы самостоятельно проследить, насколько подготовлен будет роскошный пирог, обещанный к ужину. Пирог был сказочен, и восхищенный Ла Раме с наслаждением принюхивался к его будущей начинке: двум толстеньким куропаткам и фазану, от души нашпигованным и ожидающим своего часа быть помещенными в пирог, чья крышка, румяная и хорошо пропеченная, была украшена гербом Бофора. Потирая руки, Ла Раме вернулся в крепость, и поспешил к герцогу. Бофор мечтал, сидя с закрытыми глазами. Ему чудилось (соответственные кадры на экране), что он верхом несется по полям, крича во все горло: "Свободен! Свободен!" Гримо, угрюмее прежнего, неподвижно стоял за его креслом, всем своим видом напоминая каменного истукана. Ла Раме: Ваша светлость, до семи часов, на которые назначен наш ужин, еще много времени. Не желает ли Ваше высочество сыграть в мяч? Герцог: (лениво поднимает голову и неохотно отрывается от своих мечтаний) Пожалуй. Гримо, пойдешь с нами. Гримо покорно кланяется, но в то же время успевает обменяться с герцогом быстрым взглядом. Бофор понимает, что он должен следить за каждым шагом, каждым жестом своего стража. Они идут длинной галереей, вдоль которой ряд амбразур. Идущий впереди Гримо, словно невзначай, выглядывает в одну из них, и Бофор ловит этот знак, на мгновение приостановившись на том же месте: при побеге здесь они будут спускаться на веревке. Следующий кадр возвращает нас в камеру Бофора. Бьет шесть часов. Чтобы как-то отвлечься, герцог читает книгу, Ла Раме откупоривает бутылки, а Гримо по-прежнему изображает изваяние, но уже стоя у дверей.В половине седьмого Бофор отложил книгу и встал со словами: Бофор: Поистине, Цезарь был величайшим человеком древности. Ла Раме: (досадливо) Вы находите, Ваше высочество? Герцог: Да. Ла Раме: Ну, а я ставлю Ганнибала выше. Герцог: Почему так? Ла Раме: (улыбаясь) Потому что он не писал книг. Собеседники по приглашению Бофора усаживаются за стол, Гримо прислуживает им. На лице ла Раме выражение полного блаженства. Герцог: Черт раздери! Если бы мне кто-то сказал сейчас, что на свете есть человек, счастливее вас, я бы ни за что не поверил! Ла Раме: Честное слово, вы были бы правы, Ваше высочество! Когда я голоден, для меня нет ничего лучше накрытого стола. А если меня еще и угощает внук Генриха Четвертого, то оказываемая мне честь удваивает наслаждение от пищи. Герцог: А вы ловко умеете делать комплименты, Ла Раме! Ла Раме: Я говорю то, что думаю. Герцог: Признайтесь: вы хоть капельку привязались ко мне? Ла Раме: Я бы никогда не утешился, если бы вы покинули Венсен. Герцог: Вот так предательство! Ла Раме: А что вам делать на свободе, Ваше Высочество? Вы наделаете глупостей и вас упекут уже в Бастилию. Господин де Шавиньи все же любезнее господина дю Трамбле. Герцог: (забавляясь, но и поглядывая на часы).Неужели? Ла Раме: В Венсене есть все, что угодно: прекрасный воздух, отличный стол, прогулки, место для игры в мяч. Герцог: Не смотря на все это я все же подумываю порой о бегстве. Ла Раме: Один из ваших сорока способов бегства? Бофор: (очередной раз сверяется с часами) Ну да! Ла Раме: А не будет ли Ваше высочество любезен открыть мне хотя бы один из этих сорока способов? Герцог: С удовольствием: Гримо, подайте пирог. Гримо водружает пирог перед Бофором, а Ла Раме рассматривает бокал с вином на свет. Заметив, что герцог собрался резать пирог ножом с серебряным лезвием, поспешно протягивает ему свой, стальной. Герцог: (беря протянутый нож) Хотите, я открою вам план, который я рассчитываю исполнить в первую очередь? Ла Раме: Еще бы, конечно хочу! Герцог: Извольте… Прежде всего, я надеялся, что ко мне приставят такого милого человека, как вы, Ла Раме. Ла Раме. А потом? Герцог: А потом я подумал, что моему стражу необходим помощник, и кто-нибудь из моих друзей позаботится о таком человеке. А мы с ним – столкуемся, и он мне поможет бежать. (начинает резать пирог) Ла Раме: Очень недурно придумано! Герцог: На роль такого помощника подошел бы слуга какого-нибудь дворянина, ненавидящего Мазарини. Ла Раме: Только не надо политики, монсеньор! Герцог: Такой слуга помог бы мне сносится с друзьями Ла Раме: (самодовольно) Каким это образом? Герцог:(с непринужденным видом продолжая резать крышку пирога) Да самым простым – хотя бы, например, во время игры в мяч. Ла Раме: (насторожившись и отставив стакан с вином) Во время игры в мяч? Герцог: Во время игры я могу бросить мяч с зашитой в него запиской, в ров, а там его поднимет нужный человек. Точно так же я могу получить от него записку. Ла Раме: Не вижу в этом большой беды, но следить стану за теми, кто поднимает мячи. Но это всего лишь переписка! Герцог: Да, но в ней могут быть необходимые для побега сведения. Например: "Ждите меня в такой-то день и час по ту сторону рва с двумя верховыми лошадьми". Ла Раме: (недоверчиво) Но лошадям, если только у них нет крыльев, не взлететь на крепостную стену. Герцог: (небрежно)А зачем им взлетать, когда я могу спуститься к ним по веревочной лестнице. Ла Раме: (насмешливо) Лестница – не записка, ее в мячик не зашьешь! Герцог: (небрежно) Не зашьешь, это верно. Но ее можно переслать в пироге. Ла Раме:В пироге? Герцог: Предположим, мой дворецкий снял у дядюшки Марто кондитерскую… Ла Раме: (трепеща) И? Герцог: Ла Раме, большой лакомка, подсказывает мне заказать у нового кондитера пирог, и я соглашаюсь, ставя условием, что ужинать он будет со мной, оставив для охраны только Гримо. А Гримо и прислан мне одним из друзей. Побег назначен на семь, остается несколько минут до назначенного времени, я снимаю корочку с пирога( так и делает, не переставая комментировать свои действия), достаю из него два кинжала, лестницу и кляп. Кинжал я приставляю к груди Ла Раме и говорю ему: " Милый друг, мне очень жаль, но если ты крикнешь или хоть шевельнешься, я заколю тебя!" Ла Раме: (с ужасом и растерянностью наблюдавший за всеми манипуляциями герцога и Гримо) Ваше высочество! У вас достанет духу убить меня? Герцог: Нет, если ты не помешаешь моему побегу. Ла Раме: Но ваш побег сделает меня нищим! Герцог: Я верну тебе деньги, которые ты заплатил за свою должность. Ла Раме: Вы твердо решили бежать? Герцог: Сегодня вечером я хочу быть на свободе. Часы бью семь. Гримо: Время. Ла Раме делает движение и чувствует, что кинжал коснулся его тела. Ла Раме: Я не сделаю ни одного движения, но свяжите меня, чтобы я не выглядел вашим сообщником. Гримо и герцог связывают Ла Раме по рукам и ногам и привязывают его шпагу к ножнам. Ла Раме: Если я погибну из-за вас, Ваше высочество, помните, что после меня останутся жена и четверо детей. А теперь – кляп. Герцог и Гримо опрокинули стулья, создавая видимость борьбы, вынул из кармана у Ла Раме ключи, отпер двери и они с герцогом бросились наружу. Гримо моментально открывал все двери на их пути, и они беспрепятственно добрались до дворика, где играли в мяч. По ту сторону рва уже стояли три всадника с запасными лошадьми. Гримо закрепил лестницу, и герцог, помня данное ему обещание, дал ему команду спускаться первому. Гримо начал спуск, все шло спокойно, но, когда до земли оставалось футов пятнадцать, веревка оборвалась, Гримо сорвался вниз, и не смог подняться. Тогда один из всадников спустился вниз, обвязал Гримо веревкой, и с помощью товарища вытащил Гримо наверх. Пришла очередь герцога спускаться. Это было непросто без палки, но он справился и быстро поднялся по склону. Гримо привязали к лошади, герцог, узнав среди встречавших его людей Рошфора, пожал ему руку и вскочил в седло. Герцог: Господа, я поблагодарю вас позднее, теперь нам дорога каждая минута. Вперед, за мной! И герцог понесся во весь опор, крича: "Свободен! Свободен!"
Стелла: (продолжение) Д'Артаньян и Планше появились у заставы Сен-Дени мирно беседуя. Планше, отвыкший от таких прогулок, пыхтел, охал и оглаживал себя, все еще не веря, что сумел преодолеть подобное расстояние. Д'Артаньян: Ну, Планше, ты совсем отвык от путешествий, сидя у себя в лавке! Ты что, даже после нашей встречи, готов прозябать у себя в лавке кондитера? Планше: Сорок миль за три дня – это плохо для кондитера? Не все созданы для такой деятельной жизни, как вы! Да взять хотя бы господина Атоса! Разве признаешь в нем храбреца и забияку? Он живет теперь, как настоящий помещик. А разве может быть что-то лучше спокойной жизни? Д'Артаньян: Лицемер! Сразу видно, что ты приближаешься к Парижу, а там тебя ждут веревка и виселица. Планше только поплотнее и поглубже натянул на уши шляпу, сгорбился и перестал поднимать глаза. Добравшись до гостиницы "Козочка", мушкетер увидел, наконец, Портоса, по которому успел уже соскучиться. Разодетый в пух и прах, Портос со скучающим видом обозревал из окна своей комнаты Париж и его обитателей. Портос: (обрадованно) А, д'Артаньян, наконец-то и вы! (через минуту показывается на пороге) Ах, милый друг! Как же здесь скверно моим лошадям! Да и мне пришлось бы не сладко, если бы не хозяйка! (Мадлен, появившись на крыльце, помертвела, увидев д'Артаньяна и услышав последние слова Портоса). Если бы не она, я бы перебрался в другую гостиницу. Д'Артаньян: (со смехом) Где уж Тиктонской улице равняться с Пьерфонской долиной. Но вскоре, надеюсь, показать вам местечко получше. А где наш Мустон? ( из-за двери появляется рельефный живот Мушкетона, а потом и он сам, стонущий и охающий.) Ах, сударь, разве можно сравнить здешний стол хотя бы с тем, что был в Шантильи? Д'Артаньян: Так что мешает вам заняться им самому? Мустон: Тут нет ни прудов принца с их карпами, ни лесов Его высочества, где водятся куропатки. А погреб!.. (и достойный Мустон с безнадежным видом махнул рукой). Д'Артаньян: (отведя Портоса в сторону) Хорошо, что вы в полном параде. Мы немедленно отправляемся к кардиналу. (Портос ошеломленно раскрывает глаза). Успокойтесь, это не прежний кардинал! Портос: А двор, а королева?! Д'Артаньян: Королева? Не беспокойтесь, мы ее не увидим. Возьмите с собой Мушкетона, это не помешает, и лошадей. Одолжите и мне одну? Портос : Берите любую. А Планше? Д'Артаньян: У него свои причины не являться ко двору. Портос: (кричит) Мустон, оседлайте Вулкана и Баярда! Мы поедем с парадным визитом. Мустон: (с облегчением) Значит, мы поедем только в гости? Портос: Только и всего, но, на всякий случай, положите нам в кобуры пистолеты. (Мустон уходит, а Портос говорит ему вслед) Вы правы, д'Артаньян, одного Мустона достаточно: у него очень представительный вид. Д'Артаньян, вы что, не будете переодеваться? Вы весь в пыли и дорожной грязи. Д'Артаньян: И не подумаю: так кардинал поймет, как я спешил к нему. Мустон привел оседланных лошадей, и троица уселась в седла. Д'Артаньян: Портос, возьмите боевую шпагу вместо вашей придворной. Мустон: Вы словно на войну собираетесь, сударь. Если нам предстоит поход, не скрывайте этого от меня! Д'Артаньян: Мустон, вы же знаете, что с нами надо быть готовым ко всему: мы не привыкли проводить ночи за серенадами и танцами. Блестящие всадники произвели впечатление – на них глазел народ, пока они добирались до кардинальского дворца. Д'Артаньян предъявил письмо Мазарини, и их тут же провели к кардиналу. Портос казался смущенным. Д'Артаньян: Смелее, дружище. Орел давно закрыл глаза, и нам придется иметь дело с простым ястребом. Держитесь прямо, как на бастионе Сен-Жерве! Портос: Хорошо. Мазарини просматривал бумаги. Бросив искоса взгляд на друзей. он не показал своей радости и продолжал вычеркивать какие-то фамилии из длинного списка, лежащего перед ним. Потом отставил работу в сторону и воззрился на стоявших перед ним. Мазарини: А, это вы, господин д'Артаньян! Хорошо, что вы поспешили! Добро пожаловать! Д'Артаньян: Я весь к вашим услугам, монсиньор, как и господин дю Валлон. Это он, желая скрыть свое знатное происхождение, служил вместе с нами под именем Портоса. Портос кланяется, потом, расправив плечи, поводит головой направо-налево. Мазарини: Великолепный воин! Д'Артаньян: Лучший боец во всем королевстве, монсиньор! Многие подтвердили бы вам это, если бы могли еще говорить. Портос кланяется д'Артаньяну. Мазарини: А что же ваши два других товарища? Д'Артаньян: (взглядом останавливая Портоса, который уже открыл рот) Они присоединятся к нам позже. Мазарини: А господин дю Валлон не так занят и согласен вернуться на службу? Д'Артаньян: Да, монсиньор, и из одной преданности к вам, ибо господин де Брасье богат. Мазарини: (с почтением) Богат? Портос: Пятьдесят тысяч ливров годового дохода. Мазарини: (с лукавым видом) Так только из одной преданности ко мне? Д'Артаньян: Ваше преосвященство как будто не совсем верит в это? Мазарини: А вы, господин гасконец? Д'Артаньян: Я? Ну, я верю в преданность, как верят в крестильное имя, которого недостаточно одного, без названия поместья. Я предпочитаю, чтобы в глубине преданности скрывалось еще кое-что. Мазарини: А что хотел бы скрыть ваш друг в глубине своей преданности? Д'Артаньян: Мой друг владеет тремя великолепными поместьями. Он бы хотел, чтобы одному из этих поместий было присвоено наименование баронства. Мазарини: (потирая руки) Только и всего? Мы устроим это! А вы, господин д'Артаньян, чего вы желаете? Д'Артаньян: (удерживая на месте Портоса, который пришел в полный восторг) В будущем сентябре исполнится 20 лет, как кардинал Ришелье произвел меня в лейтенанты. Мазарини: И вам бы хотелось, чтобы кардинал Мазарини произвел вас в капитаны? В этом нет ничего невозможного. (с самодовольным видом откидывается в кресле, поигрывая пером) А какую службу предпочитаете вы, господин дю Валлон? В городе или деревне? Д'Артаньян: (снова перебивает Портоса, открывшего было рот) Мы с господином дю Валлоном любим что-то из ряда вон выходящее, какое-нибудь предприятие, безумное и невозможное. Мазарини: Я, откровенно говоря, собирался дать вам своего рода поручение, связанное с пребыванием на одном месте. У меня есть кое-какие опасения… (слышен шум, крики, кто-то за дверью рвется к кардиналу) Но что это? Вбегает покрытый пылью и грязью офицер. Офицер: Где господин кардинал? Где он? Д'Артаньян и Портос, как по команде, плечом к плечу закрывают кардинала от офицера. Мазарини: (из-за спин своих защитников) Что вы врываетесь ко мне, как в трактир? Офицер: Только два слова, монсеньор! Только два слова, но наедине. Я – де Пуэн, караульный офицер Венсенского замка. Мазарини: (делая знак мушкетеру и Портосу отойди в угол кабинета) Говорите скорей! Что случилось? Офицер: (задыхаясь и судорожно сглатывая) Случилось то, монсиньор, что герцог де Бофор убежал из Венсенской крепости! Мазарини: (в полуобмороке падает на спинку своего кресла.) Убежал! Герцог убежал! Офицер: Я был на валу и видел, как он бежал. Мазарини: Почему вы не стреляли? Офицер: Я был далеко. Мазарини: Господин Шавиньи? Офицер: Он был в отлучке. Мазарини: А Ла Раме? Офицер: Его нашли связанным и с кляпом во рту. Рядом был кинжал. Мазарини: (слабым голосом) А этот его помощник? Офицер: Он оказался сообщником герцога и бежал с ним. Д'Артаньян: (подходя к кардиналу) Монсиньор, вы теряете драгоценное время. Если сейчас организовать погоню, еще есть шанс нагнать герцога. Франция велика: до ближайшей границы шестьдесят миль. Мазарини: А кого послать? Д'Артаньян: Да нас с господином дю Валлоном. Если вы нам прикажете, мы готовы хоть дьявола схватить и привести к вам за рога. Мазарини: (изумленно) Но ведь герцог не сдастся без отчаянного сопротивления! Д'Артаньян: Ну, что же, бой, так бой! Мы уже давно не бились, не так ли, Портос? Портос: (расправляя плечи, со сверкающими задором глазами) Бой, так бой! Мазарини: Вы надеетесь догнать его? Д'Артаньян: Да, но все зависит от лошадей, если они будут у нас лучше. Мазарини: (пишет) Вот вам письменный приказ и разрешение брать всех солдат и лошадей, каких найдете. (протягивает лист с приказом) Вот вам приказ, поезжайте! Господин дю Валлон, ваше баронство сидит на одном коне с Бофором. Вам, любезный господин д'Артаньян, я не обещаю ничего, но вы можете требовать от меня все, что пожелаете, если доставите герцога живым или мертвым. Друзья покидают кабинет, сбегая по лестнице вниз, они собрали человек десять. Д"Артаньян, с криком: "За мной! Вперед!" вскочил на коня, остальные последовали за ним. Устроив страшный переполох среди горожан, кавалькада пронеслась по улицам Парижа и по дороге сбила какого-то человека, но мушкетер даже не оглянулся на того, кого сбил.
Стелла: Продолжение (Я поменяла порядок глав специально) Бедняга, сбитый д'Артаньяном, остался лежать на проезжей части, испуская громкие стоны. Его, мало-помалу, окружила толпа, люди спрашивали, кто он и где живет. Брусель: (охая, и ахая) Я – советник Брусель, живу на улице Сен-Ландри. Толпа разражается криками: " Брусель! Отец народа Брусель! Защитник наших прав! Защитник народа, наш друг Брусель убит, раздавлен кардиналистами! На помощь! К оружию! Смерть им!" Советника подняли на руки и понесли к дому. Пробиться к нему оказалось непросто, потому что все соседи выбежали на улицу. Госпожа Брусель упала в обморок, старая служанка Наннета вопила, как резаная, а сам Брусель вертел головой, каждую минуту опасаясь взвода солдат, которых могли послать разогнать эту толпу. Наконец, служанка догадалась позвать Фрике, своего сына, и послать его за доктором. Фрике, возглавивший шествие, и дирижировавший, на правах певчего, выкриками толпы, был пойман за ухо матерью и отправлен за врачом. Затем Наннета попыталась собственноручно втащить Бруселя в дом, но он самостоятельно встал на ноги и попросил об одном: чтобы народ разошелся по домам. Наннета: О, мой бедный хозяин! Дорогой мой хозяин! Брусель: Успокойся, все это пустяки! Наннета: Вас раздавили, растоптали, растерзали! Брусель: Да ничего не случилось! Наннета: Как ничего! Да у вас вся голова в крови! Брусель: Замолчи! Наннета: Кровь! Боже мой, кровь! Толпа: Доктора! Хирурга! Врача! Советник Брусель умирает! Мазаринисты убили его! Брусель: (хватаясь за голову) Боже мой, из-за них мой дом сожгут! Наннета: Хозяин, покажитесь им! Брусель: Ну, вот от этого я воздержусь: это дело королей – показываться народу. Скажи им, что я лег в постель. Шум и крики на улице не утихали, и появились гвардейцы, которые прикладами стали расчищать улицу от толпы. При крике "Гвардейцы! Солдаты!" Брусель залез в постель не раздеваясь. Входную дверь с трудом удалось закрыть, но тут в нее постучал председатель парламента. Его, узнав, впустили к Бруселю, который сидел на постели и его разувала жена. Бланмениль: (входя в комнату) Что с вами сделали? Я слышал, что вас чуть не убили? Брусель: (стоически) На мою жизнь явно покушались. Бланмениль: Начали с вас, но подобная участь ждет каждого из нас. Не могут погубить нас всех вместе, так решили убирать нас поодиночке. Брусель: Если я поправлюсь, я постараюсь раздавить их тяжестью своего слова. Бланмениль: Вы поправитесь, и они дорого заплатят за это насилие. Супруга Бруселя и Наннета горько рыдают, входит сын Бруселя, высокий и красивый молодой человек. Жак Лувьер: Что случилось? Отец ранен? Бланмениль: (с пафосом) Перед вами жертва тирании. Лувьер: Горе тем, кто тронул вас, батюшка! Брусель: (делает ему знак остановиться) Жак, пойдите лучше за доктором. Наннета: Кто-то приехал в карете. Бланмениль: (выглядывает в окно) Это коадъютор! Брусель: (забыв о ране) Я пойду к нему навстречу! Гонди: (входя в комнату) Что случилось, дорогой Брусель? Говорят о засаде, об убийстве. Я привез своего доктора. Брусель: Ах сударь, вы оказываете мне слишком высокую честь! Меня опрокинули и растоптали мушкетеры короля. Гонди: Вернее – кардинала. А точнее – мазаринисты. Но они поплатятся за это, будьте покойны. В это время в дверях показывается лакей в пышной ливрее и докладывает: " Герцог де Лонгвиль!" Брусель: Герцог здесь? Какая честь для меня! Герцог: Я пришел, чтобы оплакать участь нашего доблестного защитника. Вы ранены, милый советник? Брусель: (пренебрежительно машет руками) Что с того! Ваше посещение излечит меня, монсеньор. Герцог: Но все же вы страдаете? Брусель: (тяжко вздыхает) Очень! Герцог: Я привез своего врача. Разрешите ему войти? (делает знак лакею и тот вводит человека в черном). Гонди: Мне пришла та же мысль, герцог. Врачи уставились друг на друга. Назревает сцена в духе мольеровского "Мнимого больного". Герцог: Господа, осмотрите нашего больного. Брусель: (краснея) При вас, господа? Гонди: Мы хотим поскорее узнать, что с вами. Брусель: (отталкивает врачей и бросается к окну) Там опять какой-то шум. Бог мой, ливрея принца де Конти. (на пороге появляется принц.) Принц: Ах, господа, вы предупредили меня! Как только я услышал о несчастье, я сразу прихватил своего врача и помчался к вам. Но как вы себя чувствуете? Почему говорили об убийстве? (поворачиваясь к своему врачу) Приступайте к осмотру больного. Первый врач: Да у нас тут целый консилиум! Бруселя силой ведут к кровати, задергивают занавески и оттуда слышны только постанывания советника. Когда врачи показываются, у них на лицах явное недоумение: зачем их вызвали из-за такой ерунды. Гонди и принц: (разом) Ну как? Врач: Мы надеемся, что серьезных последствий не будет. Сейчас мы удалимся в соседнюю комнату и установим лечение. Толпа на улице: Брусель! Сообщите о Бруселе! Как здоровье Бруселя! Гонди: (подойдя к окну, и заставив своим появлением умолкнуть всех) Друзья, успокойтесь! Господин Брусель вне опасности! Но он нуждается в покое. Толпа: Да здравствует Брусель! Да здравствует коадъютор! Лонгвиль: (подходит к окну и получает свою порцию приветствий). Друзья мои, не следует таким беспорядком радовать наших врагов. Разойдитесь с миром! Брусель: Вот настоящая французская речь. Конти: (подходя за своей порцией здравиц) Господа парижане, господин Брусель просит вас разойтись. Ему необходим покой, и шум может повредить ему. Все расходятся под здравицы толпы, которая провожает председателя, Гонди, Конти и Лонгвиля. Брусель: Вот что значит служить своей стране по совести. Но как бы не пришлось слишком дорого заплатить за нее. Наверняка господин Мазарини составляет сейчас список огорчений, доставленных ему по моей милости, и предъявит мне счет.
Стелла: Глава 27, 28. Всадники, вылетев за городские ворота, неслись, как вихрь. Д'Артаньян немного опережал Портоса, Мустон отстал от хозяина не более, чем на два лошадиных корпуса. Все остальные, хоть и держались вместе, не в состоянии были поспеть за друзьями. Добравшись до Венсенской крепости, друзья увидели группу людей, с умным видом созерцавших обрывок веревки, свисавший с крепостной стены. Д'Артаньян прямо направился к сержанту. Сержант: Господин офицер, здесь стоять не приказано. Д'Артаньян: Этот приказ меня не касается. Погоня послана? Сержант: Да, но у них прекрасные лошади. Д'Артаньян: А сколько беглецов? Сержант: Четверо, а пятого увезли раненного. Д'Артаньян: (оборачиваясь к Портосу, радостно) Слышишь, барон, их только пятеро! (снова обращаясь к солдату) А сколько они в пути и в какую сторону направились? Сержант: Это не приказано говорить: обратитесь к коменданту. Д'Артаньян: А где он? Сержант: В отъезде. Д'Артаньян: (выхватывает одной рукой пистолет, а другой приказ, и подносит дуло пистолета под нос солдату) Приказ короля! Читай и отвечай или я размозжу тебе голову. Сержант: (вытягиваясь в струнку) Они в дороге два часа пятнадцать минут. Направились по Вандомской дороге, через ворота Сен-Мор. Д'Артаньян: Если ты меня обманываешь, завтра же ты будешь повешен. Сержант: (бурчит ему вслед) Если вы его поймаете, вы не станете ради меня сюда возвращаться. Лошади не все выдерживали такую бешеную скачку, и, понемногу, начали отставать. Друзья и Мустон остались на дороге одни, а вскоре пал и конь Мустона. Д'Артаньян: Только бы нам доехать, ведь их всего четверо! Портос: Остановимся на минутку, надо дать лошадям передохнуть. Д'Артаньян: Загоним их, но догоним беглецов. Вперед, галопом! Портос: Если сможем… Ваш Вулкан – без ног. Лошадь д'Артаньяна валится на землю и поднять ее не удается. Д'Артаньян: Дьявольщина! Портос, дайте мне вашу лошадь! Черт, но что вы делаете? Портос: (валится на землю вместе со своим конем) Я падаю, вернее падает мой Баярд. (выпутывается из стремян) Это третья. Д'Артаньян: Черт, дьявол! Все пропало! (прислушивается, и в этот момент слышно ржание) Тише! Где-то лошадь неподалеку! (опять слышно ржание) Где-то впереди. Подходит Мустон. Мустон: Сударь, Феб не выдержал и… Портос: Тише! (опять ржет лошадь, ей отвечает еще одна.) Д'Артаньян: Это в пятистах шагах отсюда. Мустон: Там охотничий домик должен быть! Д'Артаньян: (оживившись, к Мустону и Портосу) Пистолеты при вас? (оглядывает своих спутников, вытащивших пистолеты) Отлично! Мы едем по королевскому приказу и реквизируем этих лошадей. Только предоставьте мне действовать, Портос и делайте тоже, что и я. Троица бесшумно двинулась вперед, перебегая от дерева к дереву. Впереди, под навесом светил фонарь и какой-то человек переседлывал четырех лошадей. Д'Артаньян, сделав знак спутникам остаться в тени деревьев, выступил вперед. Д'Артаньян: Я покупаю этих лошадей! Человек удивленно оглянулся, и осмотрел мушкетера с головы до ног. Д'Артаньян: Ты слышал, что я сказал? Человек: Разумеется. Но эти лошади непродажные. Д'Артаньян: Тогда я их беру. (кладет руку на шею ближайшей лошади, а выступившие из темноты Портос и Мустон делают то же самое). Человек: Но, господа! Эти лошади только что пробежали шесть миль и их едва успели расседлать! Д'Артаньян: Они будут только резвее. Человек: На помощь! У нас крадут наших лошадей! В это время выходит еще кто-то, скорее всего – управляющий. Управляющий: Господа, вы нарветесь на серьезные неприятности. Это – лошади герцога Монбазона. Д'Артаньян: Тем лучше: у него нет плохих лошадей! Управляющий: Я позову своих людей на помощь! Д'Артаньян: А я – своих. Я лейтенант королевских мушкетеров, и за мной скачут еще десять моих солдат. Слышите? (заканчивает седлать своего коня). Портос, Мустон, вы закончили? Тогда на коней, и едем! Сейчас начнется пальба. Они пустили лошадей вскачь под поднявшуюся стрельбу, но пули пролетели мимо. Д'Артаньян: (со смехом) Не застрелите ваших лошадей! Портос: Они стреляют, как лакеи! В наши времена стреляли лучше. Вы помните Кревкерскую дорогу, Мушкетон? Мустон: Ах, сударь, правая ягодица у меня и теперь побаливает. Портос: Д'Артаньян, а вы уверены, что мы едем по верной дороге? Д'Артаньян: А разве вы не слыхали, что сказал тот человек? Портос: А что он сказал? Д'Артаньян: Что это лошади господина Монбазона. Портос: Ну, и что с того? Д'Артаньян: А то, что госпожа Монбазон – любовница герцога де Бофора. Портос: А, понимаю! Она подготовила подставы в пути, и мы гонимся сейчас на ее лошадях! Д'Артаньян: (с двусмысленной улыбкой) Вы изумительно догадливы. Э, что я вижу? Искры! Портос: Как вы можете видеть в такой темноте? Мустон: Я тоже заметил. Портос: Мне кажется, скачут всадники. И вот павшая лошадь. И еще одна! Оседланная. Д'Артаньян: Смелее! Они в наших руках! Мустон: Если их много, то это мы в их руках. Д'Артаньян: Вперед! Через пять минут начнется потеха. Потеха, действительно, началась: от темной массы на горизонте отделились две точки и стремительно превратились во всадников. На окрик: "Кто идет?" Д'Артаньян с товарищами не отозвались, продолжая двигаться навстречу со всей скоростью, которую еще способны были развить взмыленные, вконец загнанные кони. Послышался лязг шпаг и щелканье взводимых курков. Повторный окрик и слова: "Ни шага дальше или смерть вам!" не произвел должного впечатления. Д'Артаньян и Портос, в свою очередь, вытащили пистолеты и изготовили их к бою. Портос: Эге! Мы и не таких видывали. Д'Артаньян: Назад, или умрете вы! Друзья продолжали нестись вперед, пока не налетели на двух всадников. Д'Артаньян сразил одного выстрелом, Портос выбил второго из седла, а Мушкетон добил упавшего выстрелом из карабина. Д'Артаньян: (самодовольно) Ну, дела идут хорошо, первая ставка нами бита. Портос: А вот и новые игроки. Д'Артаньян: (не дожидаясь окрика) Дорогу, дорогу! Голос: Что вам нужно? Портос и д'Артаньян: Герцога! Взрыв хохота послужил им ответом, но смех сменился стоном: д'Артаньян проткнул одного из противников шпагой. В ответ прозвучало два выстрела и конь под д'Артаньяном стал оседать. Мушкетер успел отпрыгнуть в сторону. Стоя над убитой лошадью, он выругался, когда рядом с ним показался Мустон, ведя в поводу двух лошадей. Мустон: Не нужна ли вам лошадь, сударь? Д'Артаньян: Откуда они у тебя? Мустон: Их хозяева убиты, я подумал, что они могут пригодиться нам. Д'Артаньян: Готовься: еще двое. Портос: Их, похоже, хватит на всю ночь. Мустон: Сударь, тот, которого вы сбросили, встает. (раздается выстрел и Мустон вскрикивает) Ах!.. Сударь, в другую! В другую половину! Под пару к выстрелу на Амьенской дороге. (со стонами сползает с седла). Еще два всадника выступили вперед, и друзья перезарядили оружие. Портос: Будем ждать или нападем первые? Д'Артаньян: Нападем! (пришпоривает коня) Именем короля! Голос из облака пыли: Королю тут нечего делать! Д'Артаньян: Отлично, посмотрим, не откроется ли здесь дорога королю! Голос: Посмотрите! (звучат два выстрела и пуля д'Артаньна сбивает шляпу с его противника, а у Портоса гибнет конь) В последний раз: куда вы едете? ДАртаньян: К черту! Голос: Ах, так! Будьте покойны, вы к нему попадете! Д'Артаньян, увидев, что на него наводится дуло мушкета, поднял лошадь на дыбы: пуля попала ей в живот, а мушкетер успел спрыгнуть. Голос: (с явной издевкой) Вот как! У нас тут, оказывается, лошадиная бойня, а не сражение для мужчин! Шпагу наголо, сударь! Д'Артаньян: (вытаскивая свою шпагу) За шпагу? Отлично, это дело по мне! Завязывается бой, но понять что-либо в полной темноте сложно: искры сыплются со шпаг дождем, слышен звон клинков, а противники едва угадываются в потемках. Портос устроился за убитой лошадью, ка за бруствером, держа в каждой руке по пистолету. Д'Артаньян, решив, что пора кончать, так как столкнулся с таким сильным и умелым противником, что был озадачен, пустил в ход свой любимый прием – терц. Прием был отбит! Д'Артаньян повторил его, и снова был отбит. Тогда он прибег к обманному приему – и снова отбит. Д'Артаньян: (со своим гасконским акцентом) Черт возьми! Противник мушкетера при этом восклицании отскочил в сторону и, пригнувшись, стал всматриваться в гасконца. Портос: (своему противнику) Берегитесь, у меня в запасе два заряженных пистолета! Противник: (сквозь зубы) Тем больше причин вам стрелять первому. Раздается выстрел, как молнией освещается все вокруг, и д'Артаньян вскрикивает: "Атос!" Атос вторит ему: "Д'Артаньян!"Атос поднимает шпагу, в то время как мушкетер опускает свою. Атос: Не стреляйте, Арамис! Портос: (отбрасывая пистолет) А, это вы, Арамис! Атос: (протягивая руку гасконцу) Друг мой! Д'Артаньян: (сжимая кулаки) Атос, неужели вы его защищаете? А я поклялся привезти его живого или мертвого! Теперь я обесчещен! Атос: (положив руки на плечи д'Артаньяна и пытаясь в темноте рассмотреть его лицо) Если вам нужна моя жизнь, чтобы сохранить свою честь – берите ее. Д'Артаньян: (сжимая виски руками) Только один человек мог остановить меня, и надо же было, чтобы судьба поставила его на моем пути! Что я скажу кардиналу? Герцог де Бофор: (подъезжая к друзьям) Вы скажете ему, что он послал против графа де Ла Фер и аббата д'Эрбле двух людей, которые могли без ущерба для себя сражаться с ними и сдаться только полусотне противников. Друзья делают шаг назад. Д'Артаньян и Портос: Полусотне? Принц: Если вы мне не верите – оглянитесь. Мне тоже надоело бегство и захотелось поработать шпагой; а вас всего двое оказалось. Атос: ( гордо) Да, двое, монсеньор, но зато они стоят двадцати! Принц: (нетерпеливо) Ну, отдайте ваши шпаги, господа. Д'Артаньян: (словно очнувшись, вскидывает голову) Наши шпаги? Никогда! Портос: Никогда! Атос: Погодите, господа! (останавливает движением руки начавшееся перемещение всадников конвоя) Монсеньор, два слова! (подходит вплотную к принцу, и они о чем-то шепчутся). Принц: Как вам угодно, граф. Я слишком обязан вам, чтобы отказать вам в вашей просьбе. Господа, вы свободны. (свите) Отойдите! Мушкетер и Портос оказались в центре большого круга. Арамис спешился, и вместе с Атосом они подошли к друзьям. Теперь все четверо были вместе, как и прежде. Атос: (медленно, через силу) Друзья, вы жалеете, что не пролили нашей крови? Д'Артаньян: (так же медленно, задумчиво) Нет! Но мне больно, что мы идем друг против друга. Ведь мы всегда были вместе! Мне больно, что мы во враждебных лагерях. Теперь ни в чем не будет у нас успеха. Портос: (качая головой) Да, теперь конец всему! Арамис: (горячо) Так переходите к нам! Атос: (резко вскидывает руку) Молчите, д'Эрбле! Не нашим друзьям делать такие предложения. Беря сторону Мазарини, они действовали, как велит им их совесть. Наша велела нам принять партию принцев. Портос: (сплюнув с досады) Тьфу! И вот сейчас мы враги! Тьфу, пропасть! Кто мог такое ожидать? Атос: (взяв их за руки и глядя на них пристально и печально) Это серьезное дело. К меня сердце болит от осознания того, что мы разошлись. Но мы же не объявили еще друг другу войны, не так ли? Необходима еще одна встреча: быть может, мы сумеем договориться. Д'Артаньян: (не отнимая руки, а напротив, сжимая пальцы Атоса) Я согласен. Арамис: Я настаиваю на такой встрече. Портос, а вы? Портос кивает. Атос: Назначим место свидания, удобное для всех. Встретимся и попытаемся договориться относительно нашего взаимного положения и действий. Вы со мной согласны? Д'Артаньян: Подойдет вам Королевская площадь в Париже? Каждый из друзей выразил согласие с местом встречи. Д'Артаньян: Когда? Атос: Завтра вечером, если вам подойдет, в десять часов. Мы успеем вернуться к этому времени. И тогда мы будем знать: мир или война. По крайней мере, наша честь не пострадает. Д'Артаньян: Наша воинская честь погибла. Атос: (с болью) Мне горько, что вы можете думать об этом, когда случай заставил нас скрестить шпаги. Идемте, Арамис. Д'Артаньян: Идемте и мы, Портос. Вернемся со стыдом к кардиналу. Рошфор: (выступая из темноты) А главное – скажите ему, что я не так уж и стар и еще гожусь для дела. Принц: Прощайте, господа. Я засвидетельствую кардиналу, что в поражении нет вашей вины. Надеюсь, что мы еще встретимся и у вас будет возможность взять реванш под стенами Парижа. Принц со своей свитой унеслись в ночь, Портос и мушкетер остались одни. Какой-то человек держал в поводу двух лошадей. Друзья, думая, что это Мустон, приблизились к нему. Д'Артаньян: Ба, да это Гримо! А чьи это лошади? Портос: Кто дарит их нам? Гримо: Граф де Ла Фер. Д'Артаньян: (тронутый заботой друга) Атос, вы подумали обо всем. (усаживаясь в седле) Куда ты едешь, Гримо? Ты покидаешь графа? Гримо: Я еду во фландрскую армию, к виконту де Бражелону. Они медленно едут по дороге, как вдруг из канавы доносятся стоны. Портос: Это Мушкетон! (бросается к нему) Ты опасно ранен, Мустон? Мустон: Нет, не думаю, но только я ранен в такое место, что верхом ездить не смогу. Портос: Но пешком ты идти можешь? Мушкетон: (кротко) Постараюсь добраться до первого же дома. Д'Артаньян: Как же быть? Нам надо срочно возвращаться в Париж. Гримо: Я позабочусь о Мушкетоне. (соскакивает с коня и протягивает руку Мушкетону). Мушкетон: (со слезами) Спасибо, мой добрый друг. Гримо: (с беспокойством) Ты почему плачешь? Так больно или ты рад нашей встрече? Мустон:(вытирая глаза) И то, и другое, мой добрый Гримо!
Стелла: Бывают моменты, когда отсебятина возможна только в трактовке мимики, поз и движений героев. Мне показалось неуместным в сцене на Королевской площади изменить хоть одну фразу. Глава 30, 31. Внутренний дворик гостиницы "Козочка", что на Тиктонской улице. Несколько столов застелены чистыми скатертями, лавки чисто выскоблены, а парочку лип создают подобие уюта. Под деревом устроился Портос, на столе перед ним кувшин вина и большой стакан, в который он макает бисквиты, горкой выложенные перед ним на тарелке. Портос скучает. Появление уставшего, насквозь пропыленного д'Артаньяна, заставило его оживиться. Портос: Ну, что? Он дурно вас принял? Д'Артаньян: (с угрюмой миной, усаживаясь на скамью напротив друга) Конечно, дурно. Положительно, он просто скотина! Что вы там едите, Портос? Портос: Как видите, макаю печенье в испанское вино. Советую и вам заняться тем же! Д'Артаньян: Жемблу, стакан! Портос: Как же это было? Д'Артаньян: Я вошел, он косо на меня посмотрел, я пожал плечами и сказал ему: "Ну, монсиньор, мы оказались слабее." Тогда он затребовал подробности, но я не мог в них вдаваться, не выдав при этом наших друзей. Я сказал ему, что их было пятьдесят против нас двоих, хотя мы и обменялись выстрелами и шпаги увидели ночную тьму. Он признал свою вину, что не обеспечил нас хорошими лошадьми и даже возместил нам стоимость лошадей. Портос: Он поступил как порядочный человек! Д'Артаньян: С людьми, которые ради него рисковали своей шкурой? Милый мой, если мы рассчитаемся за лошадей и с хозяйкой нашей гостиницы, нам с вами останется из тысячи пистолей, что я у него добыл, не более ста пятидесяти пистолей на каждого. А ведь я оказал ему еще одну, неоценимую услугу: я задавил ему какого-то парламентского советника. Правда, задавил не до конца, и он еще доставит Мазарини хлопот. Но все равно, Ришелье на его месте сказал бы: "Пятьсот экю за советника!" В общем, получилось грошовое дело. Портос: (со вздохом философа) Ну, так уж всегда бывает. Но скажите… он совсем не спрашивал обо мне? Д'Артаньян: (застигнутый врасплох) Погодите… Я хочу вспомнить его собственные слова. Он сказал… Портос: (подавшись вперед) Что он сказал? Д'Артаньян: Он сказал: "Передайте вашему другу, что он может спать спокойно. Портос: Ясно как день, что он все-таки собирается сделать меня бароном. Бьет девять часов и гасконец вздрагивает. Портос: В десять у нас свидание с друзьями на Королевской площади. Д'Артаньян: (с досадой) Не напоминайте мне об этом, я все равно не пойду. Портос: Почему? Д'Артаньян: ( нервно вскакивает, делает несколько шагов по двору и возвращается к столу, тяжело дыша) Да потому, что мне тяжело снова видеть двух людей, по вине которых провалилось наше предприятие. Не кроется ли в свидании… Портос: (потрясенно) О, вы так не думаете, д'Артаньян! Атос не способен на предательство, и вы это знаете! Д'Артаньян: Атос – не способен, а вот Арамис… Портос: (решительно) Надо идти, иначе они подумают, что мы струсили. Д'Артаньян: (безнадежно) Я это знаю, но они примкнули к партии принцев, не предупредив нас о том. Атос и Арамис провели меня, и меня это тревожит. А вдруг сегодня выяснится еще что-нибудь? Портос: (проверяя свои карманы, между делом) Вы что, не доверяете им на самом деле? Д'Артаньян: Арамису -да, с тех пор как он стал аббатом. (заводит себя) Он вообразил, что мы загораживаем ему дорогу к сану епископа и он, пожалуй, не прочь устранить нас. Портос: Арамис – другое дело; тут я бы не удивился, но не Атос. Д'Артаньян: А вдруг Бофор задумал захватить нас? Портос: (с улыбкой) После того, как мы были у него в руках? Полноте, д'Артаньян, давайте вооружимся и возьмем Планше с его карабином. Д'Артаньян: Планше – фрондер! Портос: Ни на кого нельзя положиться. (с чувством) Черт бы побрал эту гражданскую войну! Д'Артаньян: Если что нас и разъединяет, так это то, что нам уже не двадцать лет и благородные порывы юности уступили место эгоизму, расчету, честолюбию. Да, пойдем на это свидание, но пойдем хорошо вооруженными. (Бросает деньги за вино на стол и вместе с Портосом заходит в гостиницу) Тем временем Атос и Арамис, в сопровождении Базена, въезжают в Париж через Сент-Антуанские ворота. Атос: (придержав лошадь и оглядываясь, чтобы убедиться, что Арамис не отстал от него) Теперь нам надо зайти в какую-нибудь гостиницу, переодеться и сложить весь наш арсенал. Городское платье нам бы не помешало. Арамис: (удивленно) Позвольте мне не только не согласиться с вами, но и постараться вас убедить в правоте того, что я выскажу. Атос: О чем вы, д'Эрбле? Арамис: Мы с вами идем на военное свидание! Атос: (пристально глядя на аббата) Что вы хотите этим сказать, Арамис? Арамис: (убежденно) Королевская площадь – это продолжение Вандомской дороги. Атос: Как? Наши друзья… Арамис: (грустно, но уверенным тоном) Стали сейчас нашими опаснейшими врагами, граф. Атос, послушайтесь меня, не стоит быть слишком доверчивым, а вам – особенно! Кто может поручиться, (останавливает знаком Атоса, который уже открыл рот, чтобы ему возразить) что д'Артаньян не винит нас в своем поражении? А если он предупредил кардинала? А кардинал не воспользуется этим свиданием, чтобы схватить нас? Атос: (с возмущением) Вы что, считаете, что наши друзья способны приложить руку к такому бесчестному делу? Арамис: (пожимая плечами) Это между друзьями – бесчестное дело, а по отношению к врагам – военная хитрость! Атос опустил голову, раздавленный этой сентенцией. Казалось, он искал какие-то доводы в пользу своего мнения, но Арамис опередил его с высказыванием. Арамис: Что поделаешь: нам не двадцать лет. Мы жестоко задели самолюбие д'Артаньяна, слепо управляющее его поступками. Он был побежден, он в отчаянии. А Портос? Его баронство, скорее всего, зависело от успеха их погони. А мы встали им поперек пути. Но, может быть, у него есть еще шанс сегодня вечером? Примем меры предосторожности, Атос! Атос: А если они придут безоружными? Это такой позор для нас, Арамис! Арамис: (с улыбкой) Ручаюсь, этого не случится! И у нас есть оправдание: мы с дороги, мы мятежники! Атос: (возмущенно) Нам, нам думать об оправдании перед Портосом и д'Артаньяном! Вы отравляете сердце, которое еще не окончательно умерло для дружеских чувств. (шепотом) Лучше бы его у меня вырвали из груди. Делайте, как хотите! Я же пойду безоружным! Арамис: Вы этого не сделаете! Я вас не пущу! Вы можете так погубить не себя, но дело всей партии, которая на вас рассчитывает! Атос: (сдаваясь) Пусть будет по-вашему. Они добрались до Королевской площади там заметили под сводами здания трех всадников. Увидев друзей, те спешились. Слуги остались в тени домов, держа лошадей и сторонясь друг друга. По знаку мушкетера они привязали лошадей к вделанным в стены кольцам и последовали за хозяевами. Планше нес на плече мушкет. Сойдясь, все вежливо раскланялись. Вид у друзей был достаточно воинственный: шпаги приподнимали плащи. Атос: Господа, где вы желаете выбрать место для нашей беседы? Арамис: Решетка заперта, но если вам угодно, я могу раздобыть ключ в особняке Роан, и мы чудесно устроимся. Атос: Если вы предпочитаете другое место, скажите. Д'Артаньян: (сухо) Я думаю, что если господин д'Эрбле достанет ключ, нам лучше места не найти. Арамис тут же ушел, шепнув что-то Атосу. Но тот презрительно улыбнулся и подошел к неподвижно стоявшим Портосу и гасконцу. Арамис вернулся в сопровождении какого- то человека. Привратник: Так вы даете мне слово, сударь? Арамис: (давая ему золотой) Вот вам. Привратник: (умоляюще) Так вы не хотите дать мне слово, господин? Арамис: (раздраженно) В чем мне ручаться? В настоящую минуту эти господа – наши друзья. Портос и д'Артаньян: (холодно) Да, конечно! Д'Артаньян: Вы видите, он не хочет дать слово, что мы явились не для поединка. Портос: И Арамис не хочет его дать? Д'Артаньян: Не хочет. Портос: Так будем осторожны. Калитка отперта и друзья один за другим прошли в сад. Д'Артаньян зацепился эфесом за ограду и вынужден был, распахнув плащ, продемонстрировать арсенал за поясом, что немедленно было замечено Арамисом. Атос только тяжело вздохнул в ответ на то, что увидел. Арамис зашел последним и запер калитку, а Планше с Базеном остались снаружи. Кое где под деревьями были скамейки, Атос сделал знак и Портос с д'Артаньяном сели. Атос и Арамис продолжали стоять. Тяжелое молчание ощутимо давило на присутствующих. Атос заговорил первым, и его спокойный, глубокий голос оказался созвучен шелесту листьев над головой друзей. Атос: Господа, наше присутствие на этом собрании доказывает силу нашей прежней дружбы. Никто не уклонился от этой встречи, значит, никому не в чем упрекнуть себя. Д'Артаньян: Послушайте, граф, вместо того чтобы говорить комплименты, которых, быть может, не заслуживаем ни мы, ни вы, лучше объяснимся чистосердечно. Атос: Я желаю именно этого. Я говорю это искренне, скажите же и вы откровенно: можете ли вы в чем-то упрекнуть меня или аббата д'Эрбле? Д"Артаньян: (твердо, откидывая голову) Да! Когда я имел честь видеться с вами в вашем замке Бражелон, я сделал вам предложение, которое хорошо было понято вами. Но вы, вместо того чтобы ответить мне, как другу, вы провели меня, как ребенка! Так что этой хваленой дружбе удар был нанесен не тогда, когда скрестились наши шпаги, а ранее, когда вы претворялись у себя в замке. Атос: (с упреком) Д'Артаньян! Д'Артаньян: (горячась) Вы просили меня быть откровенным? Извольте! Я говорю то, что думаю. А теперь я обращаюсь к вам, господин аббат д'Эрбле. Я говорил с вами точно также, как с графом, и вы также точно обманули меня! Арамис: (пожимая плечами) Поистине вы – странный человек! Вы явились ко мне с предложениями, но разве вы их сделали? Нет, вы только старались выведать мои мысли. Что я вам тогда сказал? Что Мазарини ничтожество и ему я служить не буду. Но разве я вам сказал, что никому другому служить не буду? Напротив, я дал вам понять, что я – на стороне принцев. Мы еще с вами шутили по этому поводу. Вы принадлежите к какой-то партии? Так почему бы и нам не принадлежать к другой? У вас была своя тайна, у нас – своя. Мы ими не поделились: значит, мы умеем хранить тайны. Д'Артаньян: Я ни в чем не упрекаю вас, и если коснулся вашего образа действий, то только потому, что граф де Ла Фер заговорил о дружбе. Арамис: (надменно) А что вы находите предосудительного в моих действиях? Д'Артаньян: (теряя спокойствие, встает. Портос встает вслед за ним, и они, четверо, стоят друг перед другом , набычившись, как перед боем) Я нахожу, что они вполне достойны питомца иезуитов. (Арамис делает движение, словно хочет схватиться за шпагу) Пока идет эта словесная дуэль между Арамисом и гасконцем, Атос молчит, но лицо у него каменеет с каждой новой фразой все сильнее. Заметив движение Арамиса он останавливает его. Атос: (глуховатым голосом, словно ему перехватило горло) Д'Артаньян, вы пришли сюда не остыв после вчерашнего приключения. Я надеялся, что в вашем сердце найдется достаточно величия духа, и двадцатилетняя дружба устоит перед минутной обидой самолюбия. (с мольбой) Скажите мне, что это так? Вы можете меня упрекнуть в чем-то? (мягко) Если я виноват, я готов признать свою вину. Д'Артаньян: Я думаю, что вам следовало мне открыться, и что аббат должен был бы сделать это в своем монастыре: тогда я не бросился бы в это предприятие, и вы не оказались бы мне поперек дороги. Но если я был сдержан тогда, то это не потому, что я – глупец. (со скрытой насмешкой) Если бы я пожелал узнать, какая разница между людьми, которые приходят к господину аббату по веревочной лестнице, и теми, что посещают его, взбираясь к нему по деревянной, я бы заставил его говорить. Арамис: (срываясь почти на фальцет) Как вы смеете вмешиваться! Д'Артаньян: (тем же тоном) Я вмешиваюсь в то, что меня касается, и умею делать вид, что не замечаю того, до чего мне нет дела. Но! (поднимает указательный палец) Я ненавижу лицемеров, а к этой категории я причисляю мушкетеров, изображающих из себя аббатов, и аббатов, прикидывающихся мушкетерами. Вот, (указывает на Портоса) человек, который разделяет мое мнение. Портос: Да! (берется за эфес шпаги). Арамис отскочил назад и одним движением вытащил свой клинок. Гасконец пригнулся, готовый напасть или защищаться. Об Атосе все забыли, а он, вытащив свою шпагу, спокойным и величественным движением протянул руку, не спеша вытащил свою шпагу вместе с ножнами, переломил ее на колене и отбросил обломки. Затем, не глядя по сторонам, обратился к Арамису, который стоял, дрожа от ярости. Атос: Арамис, сломайте свою шпагу. Так надо!. (и тише и мягче) Я так хочу. Арамис последовал его примеру, весь дрожа от ярости, и, скрестив руки на груди, стал ждать. Портос вложил в ножны свою шпагу, а д'Артаньян так и не успел вынуть свою из ножен. Наступила пронзительная тишина, в которой слышалось только тяжелое дыхание распаленных ссорой друзей. Неожиданный порыв ветра заставил всех вздрогнуть, зашумела листва деревьев над их головами и все опять стихло. Атос медленно поднял правую руку, и взгляд его устремился к ночному небу, на котором ослепительно засияла луна. Атос: Никогда, клянусь в этом перед Богом, который видит и слышит нас в эту торжественную ночь, никогда моя шпага не скреститься с вашими, никогда я не кину на вас гневного взгляда, никогда в моем сердце не шелохнется ненависть к вам. Ни-ког-да! Мы жили вместе, ненавидели и любили вместе. (он замолчал, но никто не посмел шелохнуться или вставить слово. Потом Атос продолжил) Мы вместе проливали кровь, и, быть может, между нами есть еще и другая связь, (глухо) более сильная, чем дружба: мы связаны общим преступлением. Потому что мы все четверо судили, приговорили к смерти и казнили человеческое существо, которое, быть может, и не имели права отправлять на тот свет, хотя оно скорее принадлежало аду, чем этому миру. (оборачивается к д'Артаньяну) Д'Артаньян, я всегда любил вас, как сына. Портос, (гигант поднимает голову) мы десять лет спали рядом, Арамис так же брат вам, как и мне (Арамис делает попытку заговорить, но сам себя останавливает), потому что Арамис любил вас, как я вас люблю и буду любить вечно! (улыбаясь) Что значит для нас Мазарини, когда мы заставляли поступать по-своему такого человека, как Ришелье! Что значит для нас тот или иной принц, для нас, сумевших сохранить королеве ее корону! (кланяясь д'Артаньяну) Д'Артаньян, простите, что я скрестил вчера свою шпагу с вашей. Арамис просит в том же извиненья у Портоса. (вскидывает голову) После этого, ненавидьте меня, если можете, но клянусь, что, несмотря на вашу ненависть, я буду питать к вам только чувства уважения и дружбы. (делает приглашающий жест рукой) А теперь, Арамис, повторите мои слова. Затем, если наши старые друзья этого желают и вы желаете того же, расстанемся с ними (чуть заметная пауза и сдавленный голос) навсегда. Наступило торжественное молчание, каждый из друзей осмысливает то, что услышал. Но Атос пригласил Арамиса сказать и свою клятву. Аббату было нелегко погасить свою ярость, и дрожащий голос выдавал всю бурю охвативших его чувств, хотя смотрел он спокойно и прямо. Арамис: Клянусь, я не питаю больше ненависти к моим былым товарищам. Я сожалею, что бился с вами, Портос. Клянусь, что никогда более не только шпага моя не направится в вашу грудь, но и даже в самой сокровенной глубине моего сердца не найдется впредь и следа неприязни к вам. Пойдемте, (он повернулся к графу) Атос. Атос уже сделал первый шаг, чтобы покинуть сад, но тут подал голос д'Артаньян, и подал его со свойственным гасконцу темпераментом и искренностью порыва. Д'Артаньян: О нет, не уходите! Не уходите, потому что я тоже хочу дать клятву. Клянусь, что я отдам последнюю каплю своей крови, последний лоскут моей плоти, чтобы сохранить уважение такого человека, как вы, Атос, и дружбу такого человека, как вы, Арамис. ( и д'Артаньян уткнулся лицом в грудь Атоса, который сжал его в объятиях). Портос: (шмыгая носом от подступивших слез) А я, я не клянусь ни в чем, но, черт возьми, я задыхаюсь от избытка чувств! Если бы получилось так, что мне пришлось бы сражаться против вас, я бы просто дал проткнуть себя насквозь, потому что никогда я никого не любил в целом свете, как люблю вас! (и, плача уже по-настоящему, Портос обнял Арамиса) Атос: (не скрывая, какая тяжесть упала у него с души, радостно) Вот на что я надеялся, вот чего я ждал от ваших сердец. Судьбы наши связаны нерушимо, хотя пути наши и разошлись. (серьезно) Я уважаю ваши взгляды, д'Артаньян, я уважаю ваши убеждения, Портос. Хотя мы сражаемся за противоположные цели – останемся друзьями! Министры, принцы, короли, словно поток пронесутся и исчезнут, междоусобная война погаснет, как костер, но мы, останемся ли мы теми же? У меня предчувствие, что да. Д'Артаньян: (подхватывает слова Атоса и голос его звенит от радости) Будем всегда мушкетерами, и пусть нашим единственным знаменем будет знаменитая салфетка бастиона Сен-Жерве, на которой великий кардинал велел вышить три лилии. Арамис: (старается говорить непринужденно, но голос у него все равно срывается) Да… сторонники ли мы кардинала или фрондеры, не все ли равно? Останемся навсегда друг другу добрыми секундантами на дуэли, преданными друзьями в важных делах, веселыми товарищами в веселье. Атос: (поднимает обломки своей шпаги и протягивает правую руку друзьям) И всякий раз, как нам случится встретиться в бою, при одном слове "Королевская площадь!" возьмем шпагу в левую руку и протянем друг другу правую, хотя бы это и было среди самой кровавой резни. Портос: (потрясенный, качает только головой) Вы говорите восхитительно! Д'Артаньян: Вы величайший из людей и целой головой выше нас всех! Атос улыбался, но не от похвалам друзей, а от того, что сумел достучаться до их сердец в самый страшный момент. Но клятву следовало освятить, а для этого требовалось еще кое-что. Атос: Итак, решено. Ну, господа, ваши руки. Христиане ли вы хоть сколько-нибудь? Д'Артаньян: Черт побери! Арамис: (гнусаво) Мы будем ими на этот раз, чтобы сохранить верность нашей клятве. Портос: (утирая все еще влажные глаза) Да я готов поклясться хоть самим Магометом! И черт меня раздери, если я когда-то был так счастлив, как сейчас! Атос: (немного замявшись) Есть ли на ком-нибудь из вас крест? Портос и д'Артаньян потупились, переглянувшись и отрицательно покачали головой. У Атоса креста тоже не оказалось, и он смущенно пожал плечами. Зато Арамис вытащил алмазный крестик на нитке жемчуга. Арамис: Вот! Атос: (с едва приметным вздохом облегчения) Вот, поклянемся на этом кресте, который, несмотря на алмазы, все же крест, поклянемся, чтобы ни случилось, вечно сохранять дружбу. И пусть эта клятва свяжет не только нас, но и наших потомков. Согласны ли вы на такую клятву? Все: Да! Четверо друзей произносят клятву, и выходят из сада, взявшись под руки. Они стоят на пустынной в этот час Королевской площади, не в силах расстаться, и не замечая, что держатся они ровно так же, как и много лет назад, когда они шли по Парижу после триумфальной победы над гвардейцами кардинала. Д'Артаньян, стоя между Атосом и Арамисом, и с любовью обнимая их, все же не удержался, и шепнул на ухо аббату: " Ах, предатель, вы заставили нас поклясться на кресте фрондерки!" И, о чудо! Арамис только искренне расхохотался.
Стелла: Глава 32, 33. Небольшой трактир на обочине дороги. К нему приближаются два всадника: это Рауль де Бражелон и Оливен. Виконт отдает приказание Оливену, и, соскочив с коня, передает поводья слуге, который отводит лошадей к коновязи. Рауль же устраивается за грубо обструганным столом под огромным каштаном и замирает в неподвижности, уйдя в свои мечты. Цветы каштана, под действием легкого ветерка, белым снегом падают на столешницу, засыпают цветами волосы юноши, а он ничего не замечает, пока перед его глазами не оказывается толстый трактирщик, подвязанный салфеткой, с салфеткой же в руках, и с багровой физиономией любителя сладко поесть и попить. В руках у него принадлежности для письма и бумага. Трактирщик: Ах, видно у вас, господ, одни и те же мысли! С четверть часа назад сюда заезжал знатный юноша со своим воспитателем. Они велели принести сюда обед и съели целый паштет и выпили бутыль старого маконского вина. Но у меня, сударь, по счастью, еще имеется такой паштет и такое же вино, так что. Если ваша милость прикажет… Рауль: Но мне, на данный момент, нужно только то, что я у вас просил. А вот если чернила будут черные. А перо – хорошим, я готов заплатить за них, как за паштет. Трактирщик: (улыбаясь во весь рот) Тогда я отдам паштет и вино вашему лакею, а перо и бумага пойдут впридачу. Рауль: (нетерпеливо) Делайте, как хотите. (принимается за письмо, не обращая внимания на вернувшегося Оливена) Оливен и хозяин уходят в трактир. Трактирщик: Но у вашего хозяина совсем нет аппетита! Оливен: Он потерял его позавчера. Тем временем, Рауль закончил пространное письмо, и, воровато глянув по сторонам и убедившись, что его никто не видит, украдкой запечатлел на нем поцелуй, уверенный, что опекун сможет догадаться о нем. Он успел запечатать письмо к тому моменту, как появился довольный и сытый Оливен в сопровождении хозяина. Рауль встал и бросил на столь экю. Рауль: Хозяин, где у вас ближайшая почта? Трактирщик: В Сен-Лисе. Рауль: Оливен, седлайте лошадей. Мы едем. Дай Бог, нам удастся нагнать молодого путешественника. К вечеру я рассчитываю быть в Нуайонне. (заметив, что Оливен пожал плечами) Граф де ла Фер желает, чтобы я торопился и нагнал принца на четвертый день утром! Оливен: (бормочет, отойдя на приличное расстояние) Ладно, тратьте весь ваш пыл в первый день. Завтра вместо двенадцати миль вы сделаете десять, потом пять, а через три дня окажетесь в постели. Все вы, молодые люди, хвастунишки. Всадники выехали на холм, когда солнце уже садилось. Широкая гладь реки сверкала под лучами солнца, с трудом позволяя разобрать, что паром, услугами которого Бражелон собирался воспользоваться, уже отчалил. И тут со стороны реки послышался громкий крик. Рауль: Что там происходит, Оливен? Оливен: Канат оборвался, сударь, и паром понесло по течению. Там в воде что-то барахтается, сударь! Рауль: Это лошадь и всадник! Оливен: Они тонут! И тут Рауль, ни секунды не сомневаясь, пришпорил лошадь и отпустил поводья, давая лошади свободу действий. А та понеслась вниз с холма и, на полном скаку, преодолела в прыжке ограждение пристани, и бросилась в реку, разбрызгивая воду и пену. Оливен: Боже правый! Что вы делаете?! Что бы сказал граф, если бы мог видеть вас?! Рауль: (понукая лошадь) Граф поступил бы так же. Оливен: А я? Как же я-то переправлюсь! Рауль: Прыгай, трус! Оливен: ( осеняет себя крестным знамением и прыгает вместе с лошадью в воду.) Я пропал, мы погибли! В двадцати шагах от виконта барахтался всадник. Плавать он не умел, и, вцепившись в лошадь, тянул ее под воду. С парома к нему уже плыл какой-то седоволосый человек, но плыл он против течения и двигался медленно. Тогда, видя, что всадник и лошадь уже почти ушли под воду, Рауль бросил своего коня, предоставив ему возможность плыть самому, и несколькими сильными взмахами приблизился к тонущему. Первым делом он, нырнув, заставил всадника вытащить ноги из стремян, потом положил его руку на гриву коня, в которую тот вцепился мертвой хваткой, и дальше всецело занялся конем, поддерживая его голову над поверхностью воды и направляя к берегу подбадривающими криками. Очень скоро лошадь встала на ноги, нащупав дно, с громким фырканьем отряхнулась и тоненько заржала. Всадник отпустил судорожно сжатые пальцы и соскользнул на руки своего спасителя, едва слышно пробормотав: "Спасен". То же самое произнес седой господин, плывший к нему на помощь, но, в отличие от Бражелона, поспевший вторым. Рауль вытащил на берег спасенного им человека, распустил воротник его камзола и стал приводить юношу в чувство. Неизвестный пожилой господин помогал ему, и пострадавший постепенно пришел в себя. Гиш: А! Я без вас был бы уже мертв, трижды мертв. Рауль: Но можно и воскреснуть! (широко улыбаясь) Мы все отделались только хорошей ванной. Воспитатель д'Арменж: (обращаясь к Раулю) Как мне благодарить вас! Гиш: А, вы здесь, мой Арменж! Я очень напугал вас? Но вы сами виноваты, что не научили меня хорошо плавать. Воспитатель: Граф, если бы с вами случилось какое-нибудь несчастье, я бы никогда на смог явиться на глаза маршалу. Рауль: Но как же это случилось? Гиш: Канат на пароме оборвался, когда мы прошли треть пути. Я плохо плаваю, и не решился слезть в воде с лошади, которая спрыгнула с парома, напуганная криками паромщиков. Я великолепнейшим образом утопил бы себя, потому что только стеснял движения своего коня. Не подоспей вы вовремя, чтобы вытащить меня из воды, все было бы кончено. Но, отныне, сударь, если вы согласны, мы связаны на жизнь и на смерть! Меня зовут граф де Гиш, мой отец - маршал де Граммон. Окажите мне честь назвать себя. Рауль: (сильно покраснев) Я – виконт де Бражелон. Гиш: Ваше лицо, ваша смелость и ваша доброта привлекают меня. А мою глубокую признательность вы уже заслужили. Будем друзьями! (раскрывая объятия) Обнимемся! Рауль: (следуя предложению де Гиша обнимает его от всего сердца) Располагайте мною, прошу вас, как преданным другом. Гиш: ( с любопытством) А куда вы направляетесь? Рауль: В армию принца. Гиш: (радостно) И я тоже! Значит, мы вместе получим боевое крещение. Воспитатель: Отлично! Вы оба, наверное, родились под одной звездой, и вам суждено было встретиться. Вам надо переодеться, и ваши слуги уже в гостинице, где все для вас приготовлено. Все трое сели на своих лошадей и отправились на отдых. На следующее утро они уже были в седле и ехали, весело болтая. Вернее, Рауль с улыбкой слушал де Гиша, который вводил его в курс дворцовых интриг и сплетен. Гиш: Я воспитывался при дворе и знаю всю его подноготную. А она, смею вас заверить, достаточно забавна. Рауль: (стеснительно) Все мои парижские знакомства пока ограничиваются только посещением салона господина Скаррона. Гиш: (со смехом придерживает коня) В самом деле? Так вы повидали всех? У него, бедного больного королевы, по случаю опалы перебывало пол Парижа. И кого же вам удалось повидать? Рауль: (нерешительно, запинаясь) Ну, я видел там мадемуазель Поле… Гиш: Старая львица не упустит возможность показать свои зубы. Рауль: Нет, она никого не задела своими остротами. Гиш: (чуть свысока) Видно, друг мой, что вы в таких салонах человек новый. Если их и посещают, то лишь для сплетен и новостей. Но оставим мадемуазель Поле. Кого еще вы там видели? Рауль: Господ Скюдери, господина Менажа, мадемуазель д'Обиньи… Гиш: Ну, без их участия не одно заседание Сената не обходится. Последнее слово всегда должно принадлежать господину со шпагой. А кто был из знати? Я имею в виду – настоящих аристократов. Рауль: (краснея) Герцогиня де Шеврез. Гиш: (удивленно) О, вот это уже серьезно: не какие-то поэтишки, а сама герцогиня! Что она там забыла? Рауль: (становясь пунцовым) Это ей я обязан рекомендательным письмом к Принцу. Герцогиня была чрезвычайно любезна со мной. Гиш: (доброжелательно) А не будет ли нескромным спросить вас, как вы у нее оказались? Рауль: (строго) Мой опекун представил меня Ее светлости и ходатайствовал перед ней за меня. Гиш: (бросив внимательный взгляд на Рауля) Вот как! Герцогиня де Шеврез всегда выполняет свои обещания. К тому же она не только одна из самых красивых женщин королевства, но и чертовски умна. Вам повезло, виконт, что о вас заботится сама герцогиня де Шеврез. Но ваш опекун… Рауль: Граф де Ла Фер состоит в родстве с Роанами и Монморанси. Гиш: (пришпоривая своего коня) Тогда ваше будущее в надежных руках, Бражелон. Путники приблизились к Аррасу, который наводнили беженцы. Крики, плач, проклятия, повозки с нехитрым скарбом, усталые, замученные люди – через этот поток всадники пробивались с трудом. Добравшись до гостиницы, молодые люди легли спать в одной комнате, пока слуги чистили оружие. Утром, отправившись в путь, они уже обсуждали, как поведут себя, если случай подкинет им стычку. Гиш: Нас сейчас трое, и с нами трое хорошо вооруженных слуг. Ваш мне кажется довольно стойким. Рауль: Я никогда не видел его в деле, но он бретонец: это обещает многое. Гиш: При случае он сумеет стрелять. Мои люди – надежные, бывавшие в походах с моим отцом. Значит, нас шестеро воинов. Если мы натолкнемся на такой же по численности неприятельский отряд, или даже немного превышающий наш, разве мы не нападем на него, Рауль? Рауль: (пожимая плечами) Разумеется! Воспитатель: Тише, молодые люди, тише! Вот вы о чем размечтались! У меня, граф, четкие инструкции, данные мне маршалом. Я должен доставить вас к Принцу целыми и невредимыми, а вот когда будете в армии – лезьте под пули, если вам угодно. А до тех пор приказываю вам: повернуться тылом, завидев хоть один вражеский шлем! Я и сам так поступлю. Молодые люди только переглянулись с улыбкой на эти слова. Путь пролегал уже по лесистой местности, и двое слуг впереди проверяли кустарник. Неожиданно прозвучали оружейные выстрелы и тут же галопом вернулись слуги. Гиш: (быстро) Вам преградили путь? Слуга: Нет, выстрелы были впереди, в самой чаще. Мы вернулись за указаниями. Воспитатель: Мой приказ – отступать. Это может быть засада. Гиш: И вы ничего не видели? Слуга: Видели двух всадников в желтом, спускавшихся по руслу реки. Воспитатель: Мы наткнулись на отряд испанцев. Назад! Пистолетный выстрел и крик о помощи все решили. В последний раз обменявшись взглядами, молодые люди бросились вперед, не реагируя на призывы воспитателя. Несколько минут скачки, и они увидели всадников. Гиш: Тише, всадники. Рауль: Да, трое верхом и трое спешились. Гиш: Что они делают, вы видите? Рауль: Обыскивают лежащего: это или раненый или убитый. Гиш: (передернувшись) Какое-нибудь подлое убийство. Рауль: Но они же солдаты! Гиш: Это дезертиры, почти грабители с большой дороги. Рауль: (решительно) Пришпорим? Гиш: Пришпорим! Воспитатель: Стойте! Крик воспитателя, на который ни Гиш, ни виконт не обратили внимания, только предупредил бандитов, трое из которых бросили свое занятие и устремились навстречу. Гиш выстрелил и промахнулся, испанец выстрелил – и Рауль почувствовал боль в левой руке. Тогда он своим выстрелом сразил испанца наповал. И тут Рауль увидел, что на него направляется дуло мушкета. Замедленная съемка показывает вылетающую пулю, поднятая на дыбы лошадь виконта получает ее прямо в живот, и отпрыгнув в сторону падает, придавив ногу Рауля. Уже обычный кадр показывает, как испанец замахивается прикладом мушкета на Рауля, тот, беспомощный под лошадиной тушей, зажмуривается… темнота на экране и голос Гиша: "Сдавайтесь, или смерть вам!" Мушкет падает из рук грабителя и двое солдат графа де Гиша берут его в плен. Рауль: Ну, граф, вы быстро расплачиваетесь со своими долгами. Если бы не вы, я бы уже был трижды мертв. Гиш: Мой противник удрал и я смог прийти вам на помощь. Но вы ранены! Рауль: Мне, как будто, оцарапало руку. Помогите мне выбраться из-под лошади, и мы сможем продолжить путь. Воспитатель и Оливен оттащили лошадь, бившуюся в агонии и д'Арменж пристрелил ее. Гиш: (подавая руку виконту и помогая ему встать) Ничего не повредили? Рауль: Ничего, по счастью. А что с теми несчастными, которых хотели убить? Гиш: Мы пришли слишком поздно. Молодые люди, вновь вскочив в седло, двинулись по направлению к погибшим.
Стелла: Глава 34 -36. Скудный подлесок позволял видеть небольшую поляну, окруженную искореженными ветром елями. У одиноко торчащего дуба Бражелон и Гиш заметили своих спутников-солдат, которые сопровождали де Гиша по распоряжению маршала де Граммона. Они усадили одного из найденных раненых спиной к стволу, и окружили второго, который лежал лицом в землю. Его выбритая и посиневшая тонзура обличала покойника, откинутая рука и скрюченные пальцы свидетельствовали, что он до последнего вздоха пытался что-то удержать. Рауль: Это – священник. Негодяи, поднять руку на священнослужителя! Солдат: (указывая в сторону дуба) Пожалуйте сюда, господа. Этого еще можно спасти. Раненый: (прижимая руку к животу) Нет! Мне можно помочь умереть. Рауль: Вы священник? Раненый: Нет. Рауль: Мне показалось, что ваш спутник принадлежал к церкви, потому я и спросил. Раненый: Это бетюнский священник. Я помогал ему спрятать казну и священные сосуды его церкви. Принц оставил город, мы ждем испанцев, их шайки рыщут вокруг. Рауль: Эти негодяи напали на вас! Стреляли в священника! Раненый: (оглядываясь) Господа, нельзя ли перенести меня в какой-нибудь дом, где бы я мог исповедоваться? Гиш: Но вы можете ошибаться и ваша рана совсем не смертельна. Раненый: Господа, умоляю вас! Я понимаю в ранениях и знаю, что моя рана смертельна. Умоляю вас: тело мое погибло, но душу еще можно спасти. Нужен священник, но где его взять? Из страха перед испанцами никто не рискнет прийти. (с ужасом) Господи, ты не допустишь, чтобы я умер без покаяния! Тут поблизости есть деревня Грене, священника можно поискать и в августинском монастыре. Нужен кто-нибудь, кто обладает правом отпускать грехи в смертный час. Гиш: (обращаясь к воспитателю) Господин д'Арменж, позаботьтесь о раненом, а мы с виконтом поедем вперед, искать священника. Воспитатель: Езжайте, но будьте осторожны. Гиш: Не беспокойтесь! Вы же знаете правило: "не дважды об одном же". Молодые люди пришпорили лошадей и умчались вперед, по направлению к указанному им в придорожном трактире августинскому монастырю. Уже показались его крыши, как вдруг, на пыльной дороге, они разглядели едущего им навстречу монаха, верхом на муле. Камера скользит по ногам мула, резво семенящего по пыльной дороге, останавливается на ботфорте, торчащем из-под серой сутаны, поднимается выше, задерживаясь на рукоятке кинжала, выглядывающей из-за широкого кожаного пояса, и прыжком поднимается выше, к лицу всадника. Унылое лицо, короткие, светлые волосы, запавшие губы и опущенные глаза – лицо аскета под широкими, обвисшими полями шляпы. Рауль: (останавливая монаха, намеревавшегося проехать мимо) Позвольте вас спросить, вы священник? Монах: А вы зачем спрашиваете? Гиш: (надменно) Чтобы знать. (увидев, что монах не отвечает и намерен проехать мимо, скачком оказывается перед ним) Отвечайте! Вас спросили вежливо, а каждый вопрос требует ответа. Монах: (с безразличным видом) Но не первому встречному, который спрашивает об этом. Гиш: Мы не первые встречные. И спрашиваем вас об этом не из прихоти. (представляется) Мой друг – виконт де Бражелон. А я – граф де Гиш. Раненный человек нуждается в помощи священника, и если вы действительно являетесь таковым – помогите несчастному и исполните свой долг. Монах: Я поеду туда. Гиш: Не вздумайте нас обманывать: наши лошади легко догонят вашего мула. И расправа будет коротка: найти дерево и крепкую веревку несложно. Монах: (сверкнув глазами и ударив мула пятками) Я поеду туда! Гиш: (Раулю) Поедем за ним. (следуют за монахом на почтительном расстоянии, заметив, что тот пару раз оглянулся) Хорошо, что мы поехали за ним. Ужасное у него лицо. Рауль: (с отвращением) Ужасное! В особенности это его выражение: желтые волосы, тусклые глаза, проваливающиеся при каждом слове губы… Гиш: Странное лицо. Но знаете, говорят, что монахи подвергают себя уродующим человека мучениям! Посты, бичевания делают их лицемерными, они оплакивают житейские блага, которых лишились. Рауль: Мне кажется, у кающегося совесть чище, чем у этого духовника. Какое несчастье для раненого умирать на руках у подобного монаха! Гиш: (философски) Ну, положим, разрешение идет не от него, а от Бога. Но я бы предпочел умереть без покаяния, чем получить его от подобного духовника. Я видел, как красноречиво вы поглаживали рукоять своего пистолета, значит, и вы не в восторге от такого выбора? Рауль: (с дрожью омерзения) Признаюсь, в его присутствии я испытал такой же неописуемый ужас, как и в присутствии змеи. Вам не приходилось встречаться со змеей, граф? Гиш: Никогда! Рауль: Со мной это часто случалось в наших лесах в Блуа. В первый раз я, словно зачарованный, смотрел, как она, покачиваясь, следит за мной, покачиваясь на хвосте… смотрел, пока граф де Ла Фер… Гиш: (перебивает его) Ваш отец? Рауль: (краснея) Опекун. Гиш: (подбадривая его) Ну, ну! Рауль: Пока граф не воскликнул: "Ну что же, Бражелон, скорей за шпагу!" Только тогда я очнулся и разрубил ее. Гиш: А теперь жалеете, что не рассекли монаха, как ту змею? Рауль: Ну да, почти. Молодые люди подоспели к гостинице в ту минуту, когда туда заносили раненого. Трактирщик стоял на пороге, и сообщил, что он послал за лекарем и все готово для перевязки. Трактирщик: Господа, у меня все готово к приему раненых. Сударь, (обращаясь к Раулю и указывая на его окровавленный рукав) а вы не желаете заняться своей раной? Рауль: Это просто царапина, и я займусь ею попозже. Прошу вас об одном: если к вам обратиться всадник и спросит вас о молодом человеке на рыжей лошади, скажите ему, что я рассчитываю обедать в Мазенгарбе, а ночевать – в Камбрене. Этот всадник – мой слуга. Меня зовут виконт де Бражелон, а его – Гримо. Гиш: Нам пора, виконт. А вот и монах, и раненый. В это время монах спешивался, а носилки с раненым поднесли ко входу. Трактирщица стояла в дверях, и увидев раненого схватила мужа за руку. Трактирщик: Что с тобой? Тебе дурно? Трактирщица: (дрожа и бледнея) Посмотри на раненого! Трактирщик: Ему очень плохо. Трактирщица: Узнаешь его? А, ты тоже побледнел! Трактирщик: Горе нашему дому! Это бывший бетюнский палач! Монах: (останавливаясь на пороге, с отвращением) Бывший палач! Воспитатель: Сеньер монах, кем бы он не был – он человек. Окажите ему последнюю помощь, ваш поступок от этого будет еще достойнее. Раненого уложили в нижней комнате, после этого д'Арменж и солдаты отправились нагонять виконта и де Гиша. Почти в это же время на пороге трактира показался новый посетитель: высокий, жилистый, с характерным худым лицом, одетый добротно, но просто. Трактирщик: Что вам угодно, сударь? Путник жестом показывает, что хочет пить и прочит почистить лошадь. Трактирщик: (бормочет) Черт возьми! А вот еще и немой, кажется. (громко) Где хотите вы пить? Гримо: (указывает на стол) Здесь. Хозяин: (с выражением недоумения на лице идет за вином и ставит кувшин перед посетителем.) Угодно ли вам, сударь, еще что-нибудь? Гримо: Да. Не проезжал ли здесь молодой человек пятнадцати лет верхом на рыжей лошади и в сопровождении слуги? Трактирщик: Виконт де Бражелон? Гримо: Именно. Трактирщик: Значит, вы господин Гримо? Ваш молодой барин был здесь четверть часа назад и велел вам передать, что он обедает в Мазенгарбе, это в двух милях отсюда. Ночевать он собирается в Камбрене. Гримо, успокоившись, отер лоб и устроился за столом. Камера показывает комнату, куда перенесли бывшего палача. Входит монах и садится у изголовья раненого. На лице монаха явное неудовольствие, и раненый это подмечает. Палач: (удивленно) Вы очень молоды, отец мой. Монах: (сухо) В моем звании люди не имеют возраста. Палач: ( жалобно) Не будьте со мной так суровы, отец мой. В свои последние минуты я нуждаюсь в утешении. Монах: Ваши страдания велики? Палач: (задыхаясь) Душа моя страждет сильнее тела. Монах: Мы спасем вашу душу. Но вы действительно бетюнский палач? Палач: (торопливо) Я был им, но уже пятнадцать лет, как я только присутствую на казнях, но сам не казню. О, я сложил с себя эту должность. Монах: (с пробудившимся интересом) Значит, она вас тяготит? Палач: С некоторых пор – тяготит. (тяжело вздыхает) Пока я лишал жизни во имя закона и правосудия, я был спокоен, потому что был под их покровом. Но с той ужасной ночи… Монах: (уже всерьез заинтересованный) Ну, ну, смелее… я с вами, друг мой. Палач: С той ночи, когда я стал орудием личной мести и поднял меч на божье создание… Монах: Говорите все! Палач: (собираясь с силами) Я старался заглушить угрызения совести доброй жизнью, отучив себя от жестокости. Я не жалел своей жизни, если мог спасти кого-нибудь. Все свои деньги я пожертвовал бедным, я стал посещать церковь, ко мне привыкли те, кто ранее избегал меня. Меня простили, некоторые даже полюбили, но Бог меня не простил, потому что воспоминание об этой казни преследует меня еженощно, и каждую ночь передо мной встает тень этой женщины. Монах: (потрясенно) Так вы убили женщину? Палач: Вот! Вот и вы тоже говорите "убили"! Значит, я убил, а не казнил! Я убийца, а не служитель правосудия. Монах: Я пока ничего не знаю; продолжайте, и мы – Бог и я – рассудим вас. Палач: (зажмурившись) О, отец мой! Особенный ужас я испытываю ночью и на воде и я не в силах победить его. Моя рука тяжелеет, словно в руках у меня топор, вода окрашивается кровью, а все вокруг: шелест деревьев, шум ветра, плеск волн – все сливается в один ужасающий вопль: " Да свершится правосудие божье!" Монах: Бред! Палач: (хватая его за руку) Бред? О, нет, потому что именно вечером я бросил ее тело в реку, эти слова я повторял в своей гордыне. Я возомнил себя орудием небесной справедливости. Монах: И как это все случилось? Расскажите же! Палач: (закрыв глаза и вспоминая) Однажды вечером ко мне пришел человек с приказом. Я надел маску и последовал за ним. Нас ждали еще четверо. Мы поехали к Лису и на его берегу увидели маленький домик, в котором мне показали женщину. Ее, согласно приказу, следовало казнить. Монах: ( с силой проводит ладонями по лицу) Ужасно! И вы повиновались? Палач: Отец мой, эта женщина была чудовище. Она отравила своего второго мужа, пыталась убить деверя, который был среди этих людей. Перед этим она отравила женщину, свою соперницу, а в Англии, где она жила, по ее проискам был убит любимец короля. Монах: Бэкингем? Палач: Да! Монах: (подавшись вперед, горя от непонятного возбуждения) Эта женщина была англичанка? Палач: Нет, она была француженка, но вышла замуж в Англии. Монах: (встал и запер дверь, потом вернулся к постели умирающего) Рассказывайте дальше. Кто были эти люди? Палач: Один, кажется, англичанин. Четверо остальных – французы и в форме мушкетеров. Монах: И как их звали? Палач: Не знаю, но к англичанину они обращались "милорд". Монах: А эта женщина? Она была красива? Палач: (качая головой по подушке) Красавица! Она молила меня о пощаде! Не могу теперь понять, как я решился отрубить эту прекрасную голову. Монах: (дрожа всем телом, не решается задать какой-то вопрос) Как ее звали? Палач: Не знаю! Но она была молода: лет двадцати пяти, необыкновенно хороша собой: белокурая, пышноволосая… Монах: (задыхаясь) С выразительным взором и приятным голосом? Палач: (приподнявшись, с испугом) Откуда вы это знаете? Монах: (задыхаясь от возмущения) И вы убили ее? Послужили орудием для трусов, которые не осмелились сделать это сами, не сжалились над ее красотой, молодостью, слабостью, наконец?! Палач: Но в этой женщине под ее ангельской внешностью скрывался демон, который и мне сумел причинить зло Монах: (с презрением) Тебе? Палач: Она соблазнила и погубила моего брата, священника. Он бежал с ней. Он был ее первым любовником. Она стала причиной смерти и моего брата. Монах: Если хочешь прощения, говори все, что знаешь. Ее девичье имя должно быть тебе известно. Палач: (задыхаясь) Я умираю. Отпущение, отец мой, ради Бога, отпущение! Монах: Ну же, говори ее имя! Палач: ( с тяжким стоном) Анна де Бейль! Монах: (воздевая сцепленные руки над головой) Моя мать! Это была моя мать! Палач: (хрипя) Отпущение, я умираю! Монах: Я не священник, чтобы давать тебе отпущение. Палач: (помертвевшими губами, едва слышно) Кто вы? Монах: Я Джон-Френсис Винтер, и эта женщина – моя мать. Палач: (испускает душераздирающий крик) Простите меня! Монах: Бог, может, и простит, но я - никогда! Вот тебе мое отпущение! (всаживает палачу в грудь кинжал по самую рукоятку и выпрыгивает через окно в сад). В двери стучат, потом ее просто выламывают, и в комнате, залитой кровью, оказывается Гримо в сопровождении трактирщика. Окно открыто, монаха след простыл, а на кровати хрипит умирающий. Трактирщик: (слуге на дворе) Посмотри, мул на месте? Слуга: Мула нет! Гримо: (трактирщику, кивая на умирающего) Вы знаете этого человека? Трактирщик: Это бывший бетюнский палач. Гримо: (отшатнувшись в первое мгновение, потом снова нагибается над умирающим и вглядывается в него) Нет сомнения, это он. Хозяин: Он еще жив? Гримо: (нагибаясь над палачом и расстегивая его камзол, обнаруживает кинжал) Бегите за помощью! Пока трактирщик, под причитания жены, бросился за лекарем, Гримо склонился над умирающим, который открыл глаза. Палач: (шепчет едва слышно) Помогите! Боже мой, неужели во всем мире не осталось человека, который бы помог мне!? (приподнимает руку к груди и натыкается на кинжал) А! (рука падает) Гримо. Не падайте духом! Послали за лекарем. Палач: Кто вы? Гримо: Старый знакомый. Палач: (напряженно) Я вас не помню. Гримо: Двадцать лет назад мой господин явился в Бетюн и повез вас в Армантьер. Палач: (мрачно) Я узнал вас. Вы один из четырех слуг. Как вы здесь очутились? Гримо: Проездом. Я случайно остановился в этом трактире. Я был рядом, когда вы закричали. Палач: Вы видели монаха? Гримо: Какого монаха? Палач: Того, что был здесь. Это он нанес мне удар кинжалом. Гримо: (вставая) Я нагоню его. Палач: (слабо шевельнув рукой) Не надо, прошу вас. Он отомстил мне и хорошо сделал. Теперь бог помилует меня, ведь я искупил свою вину. Гримо: Объяснитесь. Палач: Та женщина, которую ваши господа и вы заставили меня убить… Гримо: (насторожившись) Миледи? Что общего между ней и монахом? Палач: (на выдохе) Это была… его мать. Гримо: (отшатываясь с полубезумным взглядом) Так он знает эту тайну? Палач: Я принял его за монаха и открылся ему на исповеди. Гримо: (схватившись за голову) Надеюсь, несчастный, вы никого не назвали? Палач: Ему известно, что его дядя был в числе людей, вынесших приговор. (увидев, что Гримо протянул руку к кинжалу) Как только вы его вытащите, я умру. Гримо: Но мой господин в опасности! Палач: Предупредите его, если еще не поздно. Гримо: Но как он оказался у вас? Палач: Его привели ко мне двое юношей, одного из них звали виконт де Бражелон. Гримо: (поднимая глаза к небу) Такова воля Всевышнего. Тут вошел врач и разговор прекратился. Гримо задержался в комнате до того момента, пока врач удалил кинжал из раны. Как и предсказал умирающий, это привело к его немедленной смерти. Гримо поднял залитый кровью кинжал и спрятал на груди. Потом он забрал из конюшни своего коня и галопом понесся в Мазенгерб. Виконт сидел за столом вместе с Гишем и воспитателем, и появление Гримо воспринял с восторгом. Рауль: (вскакивая) Гримо, мой дорогой, наконец-то ты здесь. (оборачиваясь к сидящим за столом) Извините, господа, это не слуга, это друг. Граф здоров? Он скучает по мне? Ты его видел после того, как мы расстались? Мне тоже есть что тебе рассказать: за три дня у нас было достаточно приключений! Но что с тобой? Ты так бледен, ты в крови? Отвечай же! Откуда эта кровь? Гримо: Это не моя кровь. Тот несчастный, что вы оставили в гостинице, умер у меня на руках. Рауль: А ты знаешь, кто он такой? Гримо: Знаю. Рауль: (удивленный) Так ты и раньше знал этого палача из Бетюна? Гримо: Да. Гиш: Так он умер? Гримо: Да. Воспитатель: Да, я сразу понял, что дело палача плохо. Да и он сам понимал это, не зря же он просил монаха. За стол господа, закончим обед. Рауль: Гримо, распоряжайся, приказывай себе подать, а когда отдохнешь – потолкуем. Гримо: Я не могу оставаться ни одной минуты – я должен сейчас же ехать в Париж. Рауль: Граф велел тебе остаться со мной, а в Париж поедет Оливен. Гримо: Не при теперешних обстоятельствах. Рауль: Почему такая перемена? Гримо: Не могу сказать. Рауль: Объясни! Гримо: Не могу! Рауль: Что за шутки? Вы собираетесь ослушаться приказания графа и меня? Гримо: Не при данных обстоятельствах, господин Рауль. Так надо! (кланяется, и направляется к дверям) Желаю счастья! Рауль: (бежит за ним и хватает за руку, жалобно) Гримо, останьтесь, я хочу, чтобы вы остались! Гримо: (строго) Значит, вы желаете, чтобы я дозволил убить графа? Рауль: (потрясенный, опускается в стоящее рядом кресло) Убить графа? О, объяснись же, ради Бога! Гримо: Я могу вам сказать только одно: вы встретили монаха? Все : Да! Гримо: Где бы вы не встретили его впредь – раздавите его, как гадину, без жалости, без сострадания, и не уходите, не убедившись, что он действительно мертв. Пока он жив, жизнь пяти человек в опасности. (поспешно уходит)
Стелла: Глава 37. Палатка принца Конде была полна офицеров. Принц сидел у стола, заваленного картами, и похлопывал себя по ладони небольшой, но довольно мощной подзорной трубой. Он молчал, ожидая донесений, а стоящие у стен палатки офицеры едва слышно переговаривались, пытаясь объяснить себе и другим, куда подевались войска испанцев. Полог палатки приподнялся и возник дежурный офицер. Завидев маршала де Граммона, он громко обратился к нему. Дежурный офицер: Господин маршал, какие-то молодые люди просят разрешения обратиться к вам. Граммон, взглядом испросив разрешения Принца, вышел из палатки. Принц провел его взглядом, и в палатке повисло тяжелое безмолвие. Внезапно раздался пушечный грохот. Прошло несколько минут, и маршал вновь появился на пороге. Лицо его светилось от восторга. Граммон: Монсеньер, не угодно ли будет вашему высочеству разрешить моему сыну, графу де Гишу, и его спутнику, виконту де Бражелону, войти сюда и сообщить сведения о неприятеле, которого мы ищем, а они уже нашли. Принц: Разумеется! Не только разрешаю, но хочу этого. Пусть войдут. Вошли де Гиш и Рауль и поклонились Конде. Принц: Говорите, господа! Сейчас не до взаимных приветствий, самое главное: знать, где находится неприятель и что он делает. Гиш: (выходит вперед) Ваше высочество, мы повстречали… (дальше голос Гиша идет фоном, а действие камеры сфокусировано на Принце: невысоком, хорошо сложенном молодом человеке с профилем коршуна, и пышными локонами ниже плеч. Он внимательно вслушивается в рассказ графа, постукивая себя по сапогу хлыстиком. По мере того, как Гиш рассказываете, эти похлопывания становятся все нетерпеливее.) Принц: Граф, вы можете мне сказать, как велики силы неприятеля? Гиш: (сильно покраснев) Увы, монсеньер, на этот вопрос я не могу вам ответить. Рауль: (робко делает шаг вперед) Не позволено ли будет мне, монсеньор, сказать по этому поводу несколько слов, которые, возможно, выведут вас из затруднения? Принц: (оборачивается и с улыбкой окидывает взглядом фигурку мальчика) Конечно, сударь, говорите! Рауль: Монсеньор мог бы расспросить пленного испанца. Принц: Вы захватили пленного? Рауль: Да, монсеньор. Гиш: В самом деле, а я и забыл про него. Рауль: (улыбаясь) Это вполне понятно, ведь именно вы и захватили его. Принц: Молодой человек прав, пусть приведут пленного! (отводит де Гиша в сторону, и они шепчутся, поглядывая на виконта, который отчаянно краснеет.) Виконт, оказывается, у вас есть письмо от моей сестры, герцогини де Лонгвиль, но я вижу, что вы предпочли зарекомендовать себя сами, дав мне дельный совет. Рауль: Монсеньор, я не хотел мешать вашему важному разговору с графом. Вот это письмо! (достает письмо, но Принц делает отрицательный жест.) Принц: Отдадите его после, а пока у нас более неотложное дело: займемся пленным. (Пленного вводят два солдата, руки его связаны за спиной, одежда представляет из себя причудливый маскарад из разных мундиров.) Какой ты нации? (пленный что-то бормочет) Ага! Он, кажется, испанец. Граммон, вы говорите по-испански? Граммон: Очень плохо. Принц: А я совсем не говорю. Господа, есть ли кто-нибудь, кто говорит по-испански и послужит нам переводчиком? Рауль: (в полной тишине) Я, монсеньор. Принц: Вы говорите по-испански? Рауль: Мне кажется, достаточно, чтобы послужить Вашему высочеству в настоящем случае. Пленный стоит неподвижно, не реагируя ни на что. Рауль: (на испанском) Монсеньор спрашивает, какой вы нации? Пленный: Ich bin ein Deutscher. Принц: Что он там бормочет? Что это за тарабарщина? Рауль: Он говорит, что он немец, но у него плохой акцент и произношение неправильное. Принц: Вы, что, и по-немецки говорите? Рауль: Да, монсеньер. Достаточно, чтобы помочь вам допросить пленного. Принц: Тогда спросите его, какова численность войска. Но пленный что-то бормочет на дикой смеси языков, отворачивается, хлопает глазами с непонимающим видом, изворачивается, как может. Рауль: Non siete spagnuolo, non siete Tedesco? Siete italiano. Принц: А вот это я понимаю и сам и смогу вести допрос самостоятельно. Благодарю вас, виконт, и отныне назначаю вас своим переводчиком. Но пленник перестал отвечать на вопросы и Конде понял, что есть только один способ заставить его говорить. Принц: Этот человек был пойман за грабежом и убийством. Раз он не хочет отвечать на вопросы, значит, он не хочет спасти свою жизнь. Уведите его и расстреляйте. Стража подтолкнула пленного к выходу, и он решился. Пленный: Одну минуту! Я готов отвечать, монсеньер. Принц: (со смехом) Я знал, что этим кончится: мне известен отличный способ развязывать языки. Пленный: (с некоторой наглостью) Но при условии, чтобы Ваше высочество обещали даровать мне жизнь. Принц: (сразу становясь серьезным) Честное слово дворянина. Пленный: (приободрившись) В таком случае спрашивайте меня, монсеньер. Принц: Где армия перешла Лис и кто ей командует? Пленный: Армия перешла реку между Сен-Венаном и Эром. Командуют граф Фуонсальданья, генерал Бек и эрцгерцог. Принц: Численность армии и направление наступления? Пленный: Наступает на Ланс при численности в восемнадцать тысяч человек при тридцати шести орудиях. Принц: Я угадал, господа, вы видите, я угадал. Соберите войска, мы выступаем сегодня ночью: завтра мы нападем на неприятеля. Маршал Граммон: Но у нас не наберется и тринадцати тысяч, даже если мы соберем все наличные силы. Принц: (сверкнув глазами) Господин маршал, большие сражения выигрываются и малыми армиями. (поворачивается к пленному) Уведите этого человека и не спускайте с него глаз: его жизнь напрямую зависит от того, насколько верны его сведения. Если они верны – он получит свободу. Если же он лгал, его расстреляют. А теперь, займемся вами, молодые люди. Граф де Гиш, вы остаетесь с отцом, вы давно с ним не виделись. А вы, молодой человек (с улыбкой смотрит на виконта), если не очень устали – следуйте за мной. Рауль: (горячо) Хоть на край света, монсеньер! Принц: Вы хороший советчик, а завтра посмотрим, каковы вы в деле. У вас хорошая лошадь? Рауль: Моя лошадь была убита сегодня утром, я пока взял лошадь своего слуги. Принц: В таком случае, выберите себе лошадь из моей конюшни. И не вздумайте стесняться! Возьмите ту, которая покажется вам лучшей: завтра она вам наверняка понадобится. Рауль убежал в конюшни и очень скоро появился верхом на прекрасном андалузце. Принц встретил его с улыбкой. Принц: А теперь, сударь, давайте мне письмо, которое вы привезли и держитесь рядом. Конде зацепил поводья за луку седла, на ходу распечатал письмо и принялся читать на полном скаку. Рауль и небольшой конвой следовали за ним, а нарочные с приказом собрать войска неслись по всем направлениям. Принц: Здесь пишут о вас много лестного, сударь, но я рад, что смог составить себе о вас еще лучшее мнение. Надеюсь, вы не подведете тех, кто вас рекомендовал. Рауль поклонился до самой шеи своей лошади и теперь уже ни на шаг не отступал от принца. Со стороны Ланса раздавались пушечные залпы. По дороге спешили жители окрестных деревень, стремясь подальше от наступавших испанцев. Завидев принца, к нему подошли несколько крестьян, один из них узнал принца. Он стащил с головы шапку, и теперь мял ее в руках, глядя на Конде с надеждой. Крестьянин: Вы прогоните, монсеньер, этих грабителей? Принц: Да, если ты послужишь мне проводником. Крестьянин: А куда прикажете проводить вас? Принц: На какую-нибудь возвышенность, откуда я бы мог видеть Ланс и его окрестности. Дальше они продвигались лесными тропинками под неумолчную и близкую канонаду, пока не достигли вершины холма. Здесь, осмотревшись и составив себе представление о положении врага и собственной армии, Конде написал записку и вручил ее Раулю. Виконт стрелой бросился назад, в ставку Принца, где он вручил ее Граммону. И тут же, в сгущавшейся темноте, началось передвижение французской армии на указанные Принцем позиции. Все происходило максимально тихо, и к ночи армия была на позициях. Рауль и де Гиш ночевали в одной палатке. Каждый сидел в своем углу и писал письмо, время от времени поднимая голову и глядя в ночь невидящим взглядом. Наконец, письма были написаны, молодые люди запечатали их в двойные конверты, обменялись этими пакетами со словами :"Если я буду убит…", обнялись, и улеглись спать каждый в своем углу.
Стелла: Глава 38 . Атос, сидя у стола, писал письма. Три, уже запечатанных его гербом, лежали перед ним на столе. Закончив четвертое, он посыпал его песком, сложил, и подписав адресата, приложил кольцо-печатку к воску. «Лейтенанту королевских мушкетеров господину шевалье д”Артаньяну в собственные руки». Потом он позвонил в стоящий перед ним колокольчик, и на звонок зашел высокий, румяный, и по-деревенски нескладный парень – приехавший с Атосом из Блуа лакей по прозвищу Блезуа. Атос: (вручая письма слуге) Вот четыре письма, которые ты должен побыстрее отдать господам, чьи имена я написал. Нигде не болтайся и не задавай лишних вопросов. Адреса я написал на обороте писем. Когда вернешься, доложишь, как обстоят дела. После ухода Блезуа Атос устроился у окна и стал рассеяно разглядывать улицу. Мысли его были далеко, с сыном. За этим занятием мы его и оставим, а встретимся с ним уже на пороге «Отшельника», куда собрались на обед все четверо приглашенных на обед Атосом, друзей. И, к удивлению собравшихся, все явились на зов графа с замечательной точностью, а встретившись – раскланялись с максимальной приязнью. Атос: Господа, я позволил себе пригласить всех вас в этот трактир, потому что хозяин гостиницы, где я остановился, признал, что после него, здесь лучшая в Париже кухня. Портос: А вот сейчас мы это и проверим. Атос: Так войдем. Нас уже ждут. (и он указал на мальчугана, который мялся на пороге, всем своим видом демонстрируя, что он послан именно этим господам). Легкая заминка при входе образовалась, потому что Арамис и мушкетер стали уступать друг другу дорогу. Атос с улыбкой это наблюдал, зато у Портоса терпение закончилось, и он решительно втолкнул обоих. Мальчик провел друзей на второй этаж, где их ждала отдельная комната и уже накрытый стол. Все чинно расселись, но за этой скованностью и неуверенностью ощущалась общая неловкость. Атос, бросив беглый взгляд на друзей и стол, приказал подать вино. Четыре бутылки шампанского мигом разрядили обстановку. Арамис, не скрывая своего изумления, наблюдал, как Атос залпом выпил свой бокал. Покачав головой, аббат налил и себе и выпил не спеша. После этого он расстегнул воротник камзола. Увидев, что сделал Арамис, Портос тут же расстегнул свой камзол и развалился на стуле. Выпитое подействовало, и гул голосов стал громче. Сразу стало шумно и непринужденно: стучали тарелки, булькало льющееся вино, звучал смех. Говорили все сразу и обо всем. Атос, бывший хозяином на этом дружеском застолье, наблюдал картину не без удовольствия: старый, испытанный метод подействовал, вино развязало языки и изгнало дурные мысли. Продолжение прибыло лично с хозяином, который принес еще вина. Д’Артаньян: Друзья, вам наш обед ничего не напоминает? Арамис: (с энтузиазмом) Еще бы не напоминает! Но в этот раз мы не едим лошадей Бэкингема? (и он повернулся к Атосу). Атос: (сдержанно улыбнувшись) Ручаюсь, что все – за счет заведения! Д’Артаньян: Атос, вы всегда умели устраиваться по-королевски. Это – от Бога. Атос: (со смехом) Нет, от Бофора! Хозяин, ярый сторонник герцога, пришел в восторг, узнав, что тот на свободе, и сегодня решил кормить всех за свой счет. Портос: С нами он рискует разориться. Арамис: (с тревогой) Откуда он узнал? Атос, вы не похожи на человека, способного проговориться или похвалиться нашим участием в этом деле. Атос: Да об этом уже весь Париж говорит, аббат. Арамис: Излишняя известность нам ни к чему, граф. Но в своем кругу меня разобрало желание посплетничать насчет кардинала. Портос: Какого кардинала? Того, что умер, или теперешнего? Арамис: Теперешнего, разумеется. О покойном – только хорошее. Итак, дело было вот в чем: Мазарини предложил некоему вельможе, союза с которым домогался, прислать ему письменные условия, на которых тот готов вступить с ним в соглашение. Вельможа, скрепя сердце, все же написал кардиналу. В числе условий было три, которые Мазарини не понравились, и он предложил принцу за десять тысяч экю отказаться от них. Портос: Это не слишком-то щедро! Атос: Что же сделал вельможа? Арамис: Он тотчас отослал Мазарини пятьдесят тысяч ливров с просьбой больше никогда не писать ему, и пообещал еще двадцать, с условием, что Мазарини обяжется никогда с ним не разговаривать. Атос: И что же Мазарини? Портос: Приказал отколотить посланного? Д’Артаньян: Взял деньги? Арамис: (смеясь) Вы угадали, д’Артаньян. (все хохочут так громко, что в дверь осторожно просовывает голову хозяин. Атос, смеясь, жестом успокаивает его) Д’Артаньян: (утирая слезы) А можно, я пройдусь насчет де Бофора? Арамис: (лукаво) Пожалуйста! Д’Артаньян: Атос, а вы разрешите? Атос: (с забавной серьезностью) Мы посмеемся, если ваш анекдот забавен. Д’Артаньян: Тогда я начинаю. Бофор, в беседе с одним из друзей Принца, сказал, что в свое время основательно оттузил Шавиньи, известного своей привязанностью к Мазарини. Бофор, по своим взглядам, был близок старому кардиналу, а зная его горячность, легко было его заподозрить и в рукоприкладстве. Собеседник герцога поспешил передать эту новость Конде и история получила огласку. От Шавиньи все отвернулись, и бедняга не мог понять причины этой холодности к нему окружающих. Он доискивался причины, пока кто-то не решился открыть ему глаза. «А кто сказал, что Бофор меня поколотил?» «Он сам!» - был ответ. Доискались источника слухов, и он сам, под честным словом, подтвердил, что герцог именно так и сказал ему: «оттузил»! Шавиньи не осталось ничего другого, как послать к де Бофору двух секундантов. Атос: И что Бофор? Д’Артаньян: Подтвердил, что так и было. «Но побои – позор для дворянина!»- заявили секунданты. «А кто говорит о побоях?» - удивился Бофор. «Но ведь вы сами, монсеньер, заявляете, что побили…» «Кого?» - «Шавиньи». – «Я?» - « Разве вы не сказали, что оттузили его?» «Я? Вот мои слова: Шавиньи, вы заслуживаете глубочайшего порицания за помощь, оказываемую вами такому пройдохе, как этот Мазарини. Вы…» И тут секундант понял: « Теперь я понимаю: вы хотите сказать, что отделали его!» И тут Бофор важно изрек: « Оттузил, оттделал – разве это не одно и тоже? Эти ваши сочинители слов ужасные педанты!» Новый взрыв смеха последовал за этой историей. Арамис: Право слово, филологические промахи нашего принца вошли в историю! Д’Артаньян: Право, господа, а у вас есть все основания недолюбливать кардинала, потому что и вас он не особенно жалует. Атос: В самом деле? Если бы мне сказали, что этот мошенник знает меня по имени, я бы перекрестился заново, чтобы меня только не заподозрили в знакомстве с ним. Д’Артаньян: Ему не известно ваше имя, зато известны ваши дела. Он знает о деятельном участии двух дворян в освобождении герцога, и уже велел их разыскать. Можете мне поверить, господа, он жаждет свести знакомство с вами. Арамис: (насмешливо) Даже так? И кому же он поручил нас разыскать, хотел бы я знать? Д’Артаньян: Мне. Атос: Вам? Д’Артаньян: Он еще утром прислал за мной, чтобы узнать, не нашел ли я вас. Арамис: И что вы ему ответили? Д’Артаньян: (скорчив серьезную мину) Что я пока ничего не узнал, зато сегодня обедаю с двумя лицами, которые могут мне кое-что сообщить. Портос: (улыбаясь во весь рот) Так и сказали? Браво! Атос, вам совсем не страшно? Атос: Нет! И я боюсь совсем не розысков Мазарини. Арамис: А чего же вы боитесь? Признайтесь. Атос: Ничего. (чуть тише) По крайней мере в настоящее время. Портос: А в прошлом? Атос: (подавив вздох) А в прошлом – это другое дело. В прошлом и в будущем. Арамис: Вы боитесь за вашего Рауля? Д’Артаньян: Полно! В первом деле никто не гибнет. Арамис: Ни во втором! Портос: (распрямляя плечи) Ни в третьем! Но и убитые иной раз воскресают: мы сами – лучшее тому доказательство. .Атос: (как-то сразу сникнув) Нет, господа, не Рауль меня беспокоит: он будет вести себя, надеюсь, как подобает дворянину, а если и падет, то с честью. Но дело в том… если с ним случится несчастье, то… (проводит рукой по лбу, словно оттирая пот) Арамис: (подавшись к нему) То?.. Атос: (глухо) То я усмотрю в этом возмездие. Д'Артаньян: А… Понимаю, что вы хотите сказать. Арамис: Я тоже. Но только об этом не надо думать: что прошло, тому конец. Портос: Я ничего не понимаю! Д’Артаньян: (шепотом ему на ухо) Армантьерское дело. Портос: (смотрит на друга непонимающими глазами) Армантьерское дело? О чем это вы? Д’Артаньян: Ну, помните, миледи… Портос: Ах, да! А я совсем забыл эту историю. Атос: (пристально смотрит на него) Вы забыли, Портос? Действительно забыли? Портос: Честное слово, забыл. Это же было так давно! Атос: Значит, это не тяготит вашу совесть? Портос: (простодушно) Нисколько! Атос: (переводит взгляд на Арамиса) А вы что скажете? Арамис: (с видом философа) Ну, если уж говорить о совести, то этот случай мне кажется подчас очень спорным. Атос: А вы, д’Артаньян? Д’Артаньян: Честно говоря, когда я вспоминаю эти ужасные дни, я думаю только об окоченевшем теле госпожи Бонасье. (тихо) Я часто думаю о бедняжке, но никогда не мучусь угрызениями совести из-за ее убийцы. Арамис: (с видом проповедника) Если вы признаете божественное правосудие и его участие в делах земных, то эта женщина была наказана по воле божьей. Мы были только орудиями. Вот и все! Атос: (с выражением недоверия к сказанному Арамисом) А свободная воля, Арамис? Арамис: (убежденно) А что делает судья? Он тоже волен судить или оправдать и осуждает без боязни. (Атос смертельно бледнеет) Что делает палач? Он владыка своей руки и казнит без угрызений совести. Атос: (опуская глаза и уходя в себя) Палач… Д’Артаньян: Я знаю, это было ужасно, но, с другой стороны, если припомнить, скольких мы убили просто потому, что они были менее ловки, или им просто не повезло, то я, со своей стороны, оправдываю свое участие в убийстве этой женщины, даю вам честное слово. При слове «убийство» Атос вздрагивает. Портос: Теперь, когда вы мне все напомнили, я даже вижу эту сцену, помню, кто где стоял, даже помню, что при мне была моя любимая шпага. А знаете что? Клянусь вам, что если бы не подвернулся этот палач из Бетюна… - кажется он был из Бетюна…- да, именно оттуда, я бы сам отрубил голову этой злодейке. И рука у меня бы не дрогнула, потому что это была ужасная женщина. (и Портос от души хлопает по столу так, что подскакивает вся посуда.) Арамис: (философски-безразличным тоном) В конце концов, зачем думать об этом? Что сделано, то сделано. На смертном одре покаемся в этом грехе, а Господь сам рассудит, что это было: грех, преступление или доброе дело. Раскаяния я не испытываю, жалею, что это была женщина, это да. Д’Артаньян: Хорошо, что от этого не осталось и следа. Атос: У нее был сын. Д’Артаньян: Я помню, вы говорили мне об этом. Но конец змее – конец и змеенышу. Ну, не стал же лорд Винтер воспитывать это отродье? Он бы осудил сына так же, как мать. Атос: (мрачно) В таком случае, горе Винтеру, ибо ребенок ни в чем не повинен. Портос: Выжить в стране с такими туманами! Ребенка давно нет в живых. Слабые улыбки на лицах друзей были остановлены шагами на лестнице и осторожным стуком. Атос: Войдите. Хозяин: Господа, какой-то человек желает видеть одного из вас. Атос: Кого? Хозяин: Того, кого зовут графом де Ла Фер. Атос: Это я. А как зовут этого человека? Хозяин: Гримо. Атос: (бледнея и сжимая кулаки) Уже вернулся! Что же могло случиться с Бражелоном? Гримо, усталый и покрытый пылью, вбежал в комнату, и, знаком приказав хозяину удалиться, тяжело оперся о стол. Он был бледен и взволнован, а друзья молча ждали от него известий. Гримо: Господа, у этой женщины был ребенок, и он стал мужчиной. Детеныш тигрицы идет на вас. Берегитесь! Атос с меланхолической улыбкой оглядел друзей, но не двинулся с места. Д’Артаньян встал, Портос стал искать шпагу на боку, Арамис схватил нож. Д’Артаньян: Гримо, что ты хочешь сказать? Гримо: Сын миледи во Франции и едет в Париж, если еще не приехал. Портос: Черт! Ты уверен? Гримо: Уверен. (и он без сил опустился на стул. Атос налил стакан вина и протянул ему, наблюдая, как Гримо пьет). Д’Артаньян: (заводя себя) Пусть едет, мы и не таких видывали. Пусть является. Портос: (поглаживая эфес) Пусть пожалует. Арамис: (не очень уверенно) К тому же это всего-навсего ребенок. Гримо: (возмущенно) Ребенок!? Да знаете ли вы, что сделал этот ребенок? Переодетый монахом, он выведал всю историю у бетюнского палача, а после исповеди вместо отпущения грехов воткнул ему нож в сердце. Еще и двух суток не прошло с тех пор! (кидает на стол окровавленный нож. Все, кроме Атоса, бросаются к своему оружию. Атос молча и неподвижно сидит на своем месте. Потом поднимает глаза на Гримо.) Атос: Так он одет монахом? Гримо: Да, августинцем. Атос: Как он выглядит? Гримо: По словам трактирщика, он моего роста, худой, бледный, глаза светло-голубые. Светловолосый. Атос: И… (с тайной надеждой) он не видел Рауля? Гримо: (устало) Напротив, именно виконт и привел его к умирающему. Атос молча снимает со стены свою шпагу. Д’Артаньян: (с деланным смехом) Однако, мы походим на девчонок! Мы, мы дрожим перед ребенком, а шли вчетвером против армий! Атос: Этот ребенок послан нам судьбой. Все поспешно покидают гостиницу, а на столе остается опрокинутый впопыхах стакан вина и под ним на белой скатерти медленно расплывается красное пятно.
Стелла: Глава 39. Монастырь кармелиток. Утренняя служба в церкви, часы бьют одиннадцать. Только что прошла служба за успех оружия короля Карла 1. Из церкви выходят две женщины: одной – лет сорок преждевременно состарившаяся, но со следами былой красоты на измученном лице, другая - молодая девушка лет 14. Обе одеты в траур. Они проходят по галерее и возвращаются в свою келью. Там старшая дама преклоняет колени на скамеечку перед распятием, и начинает молиться. Девушка, опираясь на спинку стула у покрытого ковром стола, молча наблюдает за ней. Женщины эти – дочь и жена английского короля Карла 1. Королева: (истово) Господи, спаси моего мужа, спаси моего сына и возьми мою, никому не нужную и жалкую жизнь. Принцесса Генриетта: Боже, спаси мою мать. Королева: Увы, но ваша мать не имеет теперь ни трона, ни мужа, ни сына, ни средств, ни друзей. Что я могу теперь в этом мире, покинутая всеми? Принцесса: (обнимая мать) Матушка, будем тверды! Королева: (вытирая слезы) Королям приходится тяжело в эту годину! Никому нет дела до нас в этой стране, и, если бы не помощь монахинь!.. Принцесса: (по-прежнему обнимает королеву) А ваша сестра, королева Анна? Королева: (с усмешкой) Она более не королева, ее именем правит другой. Со временем вы поймете это. Принцесса: (нетерпеливо) Ну, тогда надо обратиться к вашему племяннику, королю Луи! Хотите, я поговорю с ним? Королева: (иронично) Он только называется королем, Генриетта, и сам терпит лишения во всем. Принцесса: (опускаясь на колени) Тогда остается только обратиться к Богу. Обе женщины тихо молятся, когда осторожно приотворяется дверь и просовывает голову монахиня. Монахиня: Ваше величество благоволит простить меня, если я мешаю вашей молитве, но в приемной ждет иностранец: он прибыл из Англии и просит разрешения вручить письмо вашему величеству. Королева: (вскакивает на ноги) Письмо? Неужели, от короля? Это известия о вашем отце, без сомнения! Но кто этот господин? Как его имя? Монахиня: Лорд Винтер. Королева: Впустите его поскорее! Это друг моего мужа! (бросается к появившемуся в дверях господину, который преклоняет перед ней колено, достает письмо из золотого футляра и протягивает ей.) Королева: Ах милорд, вы приносите нам три вещи, которых мы не видали так давно: золото, преданность друга и письмо от короля. (делает знак остаться лорду в комнате и отходит вместе с дочерью к окну, чтобы прочитать письмо.) не уходите, мне о многом надо вас расспросить. Обе, мать и дочь, жадно глотают содержание письма, и на лицах их радость и надежда сменяются отчаянием. Королева: (указывая на подпись) Милорд, что это значит: «Карл, пока еще король»? Винтер: Увы! Положение еще хуже, чем его величество себе представляет. Англия охвачена безумием и прекратить его способны только потоки крови. Королева: А лорд Монтроз? Винтер: Удача изменила ему, теперь он в Норвегии. Королева: Хоть он в безопасности. Но чем я смогу помочь моему мужу? Винтер: Король надеется, что вашему величеству удастся узнать истинные намерения короля и королевы Франции по отношении к нему. Королева: К сожалению, я уже сейчас могу вам ответить: все в руках Мазарини. И он пальцем не пошевелит, чтобы помочь нам, скорее даже будет против нас. Если бы не помощь монахинь, мы бы этой зимой остались в Лувре голыми и босыми, почти без хлеба и без дров. Нет, милорд, лучше бороться и умереть, как король, чем жить из милости, подобно нам. Винтер: О, государыня, если бы только мне удалось найти старых друзей: лучших союзников нам не найти. Если только я найду их, я могу ручаться за спасение короля. Королева: А пока придется просить кардинала: вдруг он решиться выступить на нашей стороне против Кромвеля?
Стелла: Глава 40. Всадник, одетый в строгий и добротный костюм для верховой езды, коротко остриженный, как пуританин, спешился у ворот Пале-Руайяля и объявил страже, что имеет сообщить нечто важное кардиналу Мазарини. Руководствуясь знаками стражи, а затем и лакеев, он поднялся по лестнице, прошел караулы, несколько помещений, и, наконец, был представлен господину Бернуину, который являлся последней инстанцией перед тем, как получить аудиенцию у кардинала. Бернуин: (с непроницаемой физиономией верного стража) От кого у вас письмо к его преосвященству? Мордаунт: (с мрачным и гордым видом) От генерала Оливера Кромвеля. Сообщите это его преосвященству и спросите, может ли он меня принять или нет. Бернуин: (протягивая руку) Извольте письмо, сударь! Мордаунт: Монсиньор получит письмо от меня, из рук в руки. (показывает письмо) Вот оно. Прибавьте, что я не простой гонец, а чрезвычайный посол. Бернуин уходит, и возвращается через несколько секунд, чтобы пригласить посла в кабинет к кардиналу. Посол входит, держа в одной руке шляпу, а в другой – письмо. Мазарини встает ему навстречу. Мазарини: У вас, сударь, есть верительное письмо ко мне? Мордаунт: Да, вот оно. Мазарини: (пробежав глазами письмо, в котором Кромвель представляет своего секретаря и говорит, что у того имеется конфиденциальное письмо к кардиналу, делает знак послу сесть)- Отлично, господин Мордаунт, давайте мне это другое письмо. (берет письмо, но не читает его, а рассматривает посла) - Вы очень молоды, господин Мордаунт, для трудной роли посла, которая не всегда под силу и самым старым дипломатам. Мордаунт: (сухим голосом) Мне двадцать три года, но ваше преосвященство напрасно считает меня молодым. Я старше вас, хотя мне и недостает вашей мудрости, монсиньор. Мазарини: (не скрывая своего изумления) Как вас понимать, сударь? Мордаунт: Год страданий засчитывается за два, монсиньор, а мои страдания длятся уже двадцать лет. Мазарини: (кивая) Понимаю, вы бедны. Мордаунт: Я мог бы быть одним из знатнейших и богатейших людей Англии, но у меня отняли имя и состояние. Мазарини: (с изумлением) Значит, вы не простого звания? Мордаунт: (резко) Если бы я носил свой титул, я был бы лордом. Мазарини: (пожирая его глазами) Как же вас зовут? Мордаунт: (глухо) Меня зовут Мордаунт! Мазарини: (негромко хмыкнув) Но у вас есть родственники? Мордаунт: Есть один, монсиньор. Мазарини: Он, конечно, не оставил вас? Мордаунт: Я три раза умолял его о помощи, и все три раза его лакеи прогоняли меня по его приказанию. Мазарини: Боже мой! Значит, вы ничего не знаете о своем рождении? Мордаунт: Я узнал о нем совсем недавно, а до того считал себя подкидышем. Мазарини: (заинтересованный всерьез) Так вы никогда не видели своей матери? Мордаунт: Я видел ее три раза, когда она приходила к моей кормилице, а последний раз помню так, словно это было вчера, хотя мне было всего три года. Мазарини: У вас хорошая память. Мордаунт: (со зловещей улыбкой) О, да! Мазарини: А потом, что было потом? Мордаунт: Потом, когда мне было пять лет, кормилица выгнала меня, потому что ей перестали платить, хотя перед этим назвала мне имя моего родственника, о котором знала от моей матери. Я просил милостыню и скитался, пока меня не нашел протестантский пастор из Кингстона. Он и воспитал меня, и помог искать родных. Но все поиски были тщетны, пока не помог случай. Так я раскрыл тайну смерти моей матери, которая была убита этим родственником при содействии его четырех друзей. А до того выяснилась роль Карла 1 в лишении меня дворянства и всего имущества. Мазарини: Теперь мне ясно, почему вы на стороне Кромвеля. Вы ненавидите короля? Мордаунт: (сдерживая себя, и бледнея до желтизны) Да, я его ненавижу! Мазарини приступает к чтению письма, причем ему при этом не удается сохранять невозмутимый вид: он то краснеет, то бледнеет, с беспокойством посматривая на посла, но Мордаунт совершенно невозмутим. Наконец, Мазарини заканчивает чтение, медленно складывает письмо и прячет его под ворох бумаг. Какое-то время он сохраняет задумчивость, потом поднимает глаза и обращает взгляд на Мордаунта. Мазарини: (громко) Господин Мордаунт, мой ответ на письмо генерала будет тем удовлетворительнее, чем больше я буду уверен, что о нем никто не узнает. Ожидайте моего ответа в Булони и обещайте мне, что отправитесь туда не позднее завтрашнего утра. Мордаунт: Обещаю вам это, монсиньор. Сколько дней я должен там ожидать? Мазарини: Десять дней. После этого можете уезжать. Но вы в моих глазах как посол – персона значительная, поэтому не могу ли я для вас что-то сделать? Мордаунт колеблется, но в это время заходит Бернуин и шепчет что-то на ухо кардиналу. Тот подпрыгивает в своем кресле, и это движение удерживает посла от просьбы. Мазарини: Господин Мордаунт, я назначил вам Булонь, потому что мне кажется, что для вас выбор города не имеет значения. Мне же необходимо, чтобы о вашем пребывании во Франции не знал никто. Мордаунт: (делая шаг к двери, через которую вошел) Я уеду. Мазарини: (поспешно) Нет! Нет не сюда! Вас проводит Бернуин через галерею. Я не хотел бы, чтобы вас кто-нибудь увидел.
Стелла: Глава 41. Входит королева Генриетта, и окидывает встречающего ее у дверей Мазарини внимательным взглядом, в котором светится надежда. Кардинал, напротив, прячет глаза, и заведя руку за спину, незаметно переворачивает камнем вниз свой роскошный перстень с алмазом. Другой рукой он берет протянутую королевой руку и склоняется над ней в почтительном поклоне. Королева: (с официальной улыбкой) Господин кардинал, вначале я хотела поговорить с моей сестрой-королевой, но потом подумала, что политика – скорее дело мужское. Мазарини: (кланяясь) Государыня, ваше предпочтение смущает меня. (усаживает ее в кресло, а сам продолжает стоять перед королевой едва ли не навытяжку, как солдат.) Приказывайте самому почтительнейшему из ваших слуг. Королева: Увы, я разучилась приказывать и научилась просить. Я пришла к вам с просьбой, и буду бесконечно счастлива, если вы исполните ее. (смотрит в глаза кардиналу и делает ему знак сесть) Мазарини: (усаживаясь в кресло напротив королевы) Я слушаю вас, ваше величество. Королева: Господин кардинал, речь пойдет о войне, которую мой супруг ведет против своих взбунтовавшихся подданных. Мазарини: (не моргнув глазом) Ваше величество, я ничего не знаю об этом. Наши собственные войны заставляют меня забыть обо всем, поглощая все мое время. Королева: (сдерживая гнев) В таком случае, сообщаю вам, что мой супруг-король готовится к решительному сражению. В случае неудачи - надо быть готовым ко всему – в случае неудачи он желает удалиться во Францию, и жить здесь, как частное лицо. Что вы на это скажите? Мазарини: (вкрадчиво) А сможет ли послужить Франция пристанью для низвергнутого короля? Корона и так непрочно держится на голове Людовика 14. По силам ли ей будет двойная тяжесть? Королева: (горько) Я не была для вас обузой, не так ли? Я не прошу, чтобы для моего супруга сделали больше, чем было сделано для меня… Мазарини: (поспешно) О, вы же дочь великого короля Генриха! Королева: (горько) Что не мешает вам отказать в гостеприимстве его зятю? Хотя, в свое время королева Елизавета не отказала великому королю, хоть он и не был ее дядей. Мазарини: Peccato! (Виноват!) Я недостаточно точно выражаюсь, когда говорю по-французски. Королева: Говорите по-итальянски. Наша мать обучила нас этому языку. Мазарини: (вытирая пот со лба) Если бы я мог предложить свой собственный дом королю Карлу, я бы сделал это с радостью, но, увы! Это ненадежное убежище: когда-нибудь народ сожжет и его, как сжег дом Кончино Кончини. А ведь он желал только блага Франции. Королева: (не скрывая иронии) Да, монсиньор, так же, как и вы! Мазарини: Вы позволите дать вам совет, ваше величество? Королева: Говорите! Мазарини: Поверьте мне, ваше величество, король должен защищаться до самого конца! Королева: Он это и делает, он не собирается сдаваться без боя, хоть силы противника превосходят его. Но если он будет побежден… Мазарини: Если он удалится во Францию, его дело пропало! Королева: Но окажите ему какую-то помощь. У меня не осталось ничего, что я могла бы продать. Мазарини: Король, получающий помощь от иноземных войск, тем самым признается, что не ищет поддержки у своих подданых. Королева: (решительно) Ответьте мне, да или нет! Мазарини: Я докажу вам, как сильно желаю вам помочь! Королева: (кусая губы) Говорите же! Мазарини: Я немедленно посоветуюсь с королевой, и мы вынесем этот вопрос на обсуждение Парламента. Королева: (вставая) С которым вы во вражде, но который, единственный, помог нам! Довольно, господин кардинал! (королева, гордая и величественная, сама открывает дверь и уходит, оставив кардинала в полном замешательстве). После ее ухода Мазарини, что-то бормочет себе под нос, перебирая бумаги на столе, потом звонит, вызывая Бернуина. Мазарини: Пусть посмотрят, во дворце ли еще тот стриженный молодой человек, которого вы недавно вводили ко мне. Мазарини, в ожидании посла, любуется перстнем королевы. Вместо посла возвращается Коменж. Коменж: Монсиньор, молодой человек, которого вы ждете, удалился. А у ее величества есть известия из армии, и она вас ждет. Посол же, сидя верхом, ждал появления кареты королевы Генриетты в тени дома. Увидев, как она проследовала по улице в сопровождении лорда Винтера, он остался на своем месте, став неподвижной конной статуей.
Lumineux: О! И у карантина есть свои плюсы! Стелла, спасибо за подарок к Первому Понедельнику!
Стелла: Теперь не брошу.)) Там полкниги еще осталось.
Стелла: Глава 42. Лувр, покои королевы Генриетты. Лорд Винтер открывает дверь перед королевой, которую он сопровождает. Генриетта сбрасывает на кресло мантилью, и садится, знаком приказав лорду занять место в кресле напротив. После секундного колебания Винтер следует приглашению. Винтер: Ну, что же, ваше величество? Королева: Случилось то, что я предвидела, милорд: он отказал. Винтер: Это неслыханно! Король отказывается принять короля, Франция отказывает ему в гостеприимстве! Королева: Не Франция, а кардинал! А он даже не француз. Винтер: А королева? Королева: Она никогда не скажет «да», если он говорит «нет». Разве вы не знаете, что он ведет все дела? К тому же в Пале-Руайяль заметно оживление, беготня: не получены ли какие-то известия? Винтер: Только не из Англии: им меня не опередить. К тому же король, прежде чем что-то предпринять, подождет сведений от меня. Королева: Вам только останется передать королю, что я ничего не смогла сделать для него. А я, я поеду к нему и умру вместе с ним, как и подобает королевской чете. Винтер: Ваше величество, не следует отчаиваться, у нас еще может оставаться надежда. Королева: У нас не осталось друзей, кроме вас, милорд. Господи (молитвенно сложив руки и подняв глаза к небу), Господи, неужто ты взял к себе все благородные сердца, какие только были на земле? Винтер: Я надеюсь, что четверо моих друзей живы. Королева: Что могут сделать четверо против целой армии? Винтер: Они – могли. Королева: Но где их найти? Винтер: Я не знаю: я потерял их из виду более двадцати лет назад, но всякий раз, как король бывал в опасности, вспоминал о них. Королева: Они были вашими друзьями? Винтер: (явно волнуясь) В руках одного из них была моя жизнь, и он подарил мне ее. С тех пор я считаю его своим другом. Королева: По крайней мере, они во Франции? И как их имена? Винтер: Один из них назывался шевалье д’Артаньян. Королева: (вскрикивает) Шевалье д’Артаньян? О, это человек кардинала, берегитесь его. Кажется, он лейтенант гвардии. Винтер: (с досадой) Похоже, над нами тяготеет Рок. Королева: (с надеждой) Но другие, другие. Винтер: Имя одного я услышал случайно, перед нашей с ними дуэлью: граф де Ла Фер. Остальных двоих я так привык звать их боевыми прозвищами, что, признаться, позабыл настоящие имена. Хотя… ваше величество, постарайтесь вспомнить, не слыхали ли вы, сто Анна Австрийская когда-то была спасена от величайшей опасности, которой может быть подвержена королева? Королева: Вы об истории с алмазами в пору ее любовной интриги с Бэкингемом? Винтер: Именно эти люди и спасли королеву. Она оставила их в забвении, вместо того чтобы сделать первыми сановниками. Если мы сумеем отыскать всех троих, раз на д’Артаньяна нельзя рассчитывать, они сумеют помочь королю добраться до Франции, а уж тут он найдет приют, уверяю вас! Королева: (протягивая руку Винтеру, который почтительно ее целует) Тогда ищите их, милорд, заклинаю вас! Дверь открывается и входит молодая принцесса Генриетта. Она бросает быстрый взгляд на мать, и успевает заметить и следы волнения и то, что глаза королевы подозрительно блестят. Генриетта: Отчего вы без меня всегда плачете, матушка? Королева: (с вымученной улыбкой, повернувшись к Винтеру) С тех пор, как я почти перестала быть королевой, мои дети стали звать меня матерью, а не государыней. (к Генриетте) Чего вы хотите, дитя мое? Генриетта: Какой-то всадник только что прибыл в Лувр и говорит, что у него есть письмо к вам от маршала де Грамона. Королева: Кто он? Генриетта: Я видела его в окно: это молодой человек лет шестнадцати, его зовут виконт де Бражелон. Королева дает знак впустить виконта и на пороге появился Рауль. Он сделал три шага и преклонил колено. Рауль: Ваше величество, я привез вам письмо от моего друга графа де Гиша, который сообщил мне, что имеет честь состоять в числе ваших преданных слуг. Письмо это содержит важное известие. Королева: (заметив, что Генриетта смутилась при имени де Гиша и строго взглянув на нее, сделала знак Раулю подняться) Генриетта, вы сказали мне, что письмо от маршала де Граммона? Генриетта: (еле слышно) Я так думала. Рауль: Это моя вина: я велел доложить, что прибыл от маршала. Но он ранен в руку и граф служил ему секретарем. Королева: Было сражение? (заметив волнение дочери, добавляет) С графом де Гишем ничего не случилось? Винтер принимает письмо у виконта и передает его королеве. Рауль: В этот день он покрыл себя славой, и был удостоин большой чести: сам Принц обнял его на поле боя. Генриетта, не сдержавшись, захлопала в ладоши, и, встретившись глазами с Раулем поспешно наклонилась к вазе с цветами, вдыхая их аромат. Прочитав письмо королева не спеша сложила его и положила на стол. Королева: Итак, битва при Лансе выиграна. Какие счастливые, они выигрывают битвы! (обращаясь к виконту) Я благодарна вам за эту весть, господин виконт. Если бы не вы, я бы, наверное, узнала ее одной из последних. Рауль: Ваше величество, Лувр – второй дворец, после Пале-Руайяля, в котором это стало известно. Я обещал графу де Гишу передать это письмо прежде даже, чем обниму своего опекуна. Винтер: Ваш опекун тоже де Бражелон. Я знавал одного Бражелона, жив ли он еще? Рауль: Нет, сударь, он умер, а мой опекун, его близкий родственник, унаследовал от него и землю и титул. Королева: А ваш опекун тоже де Бражелон? Рауль: Нет, его имя граф де Ла Фер. Винтер: (бросаясь к Раулю() Граф де Ла Фер? Я не ослышался? Неужто это тот мушкетер, которого я знавал когда-то. Храбрый, красивый, он служил в мушкетерах короля Луи 13. Ему сейчас лет сорок семь, сорок восемь? Рауль: Да, сударь, вы не ошибаетесь. Винтер: Он служил под вымышленным именем? Рауль: Да, под именем Атоса. Я слышал, что так его называл его друг, господин д’Артаньян. Винтер: Слава богу, это он! Он в Париже? Рауль: Да, в гостинице «Карл Великий»., это на улице Генего. Винтер: Предупредите его, пожалуйста, чтобы он был дома: я сейчас явлюсь обнять его. Рауль: Я с удовольствием исполню вашу просьбу, сударь, если ее величеству будет угодно отпустить меня. Королева: Идите, господин де Бражелон, и будьте уверены в нашем к вам расположении. Рауль, почтительно поклонившись всем присутствующим, удалился, а королева с Винтером, отойдя к окну, некоторое время о чем-то тихо переговаривались. Камера, дав их вторым планом, крупно выделяет лицо мечтающей принцессы.
Стелла: Глава 43. Лорд Винтер, в сопровождении верного Тони, не спеша ехал по улицам, направляясь в квартал Маре, где он снял номер в гостинице. В лабиринте узких улиц, в это время дня было не много народу, и Тони, которому все время чудилось, что за ними кто-то следит, заметил всадника, неотступно двигавшегося по их следам. Он подъехал поближе к лорду, который его подозвал. Тони: Я здесь, ваша светлость. Винтер: Держитесь около меня. Вы заметили того всадника? Тони: Да, милорд. Мне он не знаком, но он неотступно следует за нами от самого Лувра. Мне кажется, он там дожидался, пока мы выйдем. Винтер: Тогда пришпорим лошадей. Мы уже недалеко от гостиницы. Незнакомец, заметив маневр всадников. С которых он не спускал глаз, последовал их примеру уже не таясь. Стук копыт звоном отозвался на булыжной мостовой Королевской площади. У гостиницы Винтер спешился и поднялся к себе в номер. Снимая перчатки и шляпу, он в зеркале напротив заметил человека в черном. Лорд обернулся и замер: перед ним стоял Мордаунт. Винтер: (бледный, как стена) Сударь, я, кажется, вам уже дал понять, что ваше преследование мне надоело. Если вы не хотите, чтобы вас выгнали, как в Лондоне, немедленно уходите. Я вам не дядя, я вас не знаю. Мордаунт: (насмешливо и хрипло) На этот раз вы меня не выгоните. Не посмеете. И хорошо призадумаетесь, прежде чем отрицать наше родство. Я узнал за этот год кое-что, чего не знал год назад. Винтер: (нервно, с резким жестом) Мне нет дела до того, что вы узнали. Мордаунт: (делая шаг вперед, с ледяной улыбкой) О, вас это даже очень касается, дядюшка. Помните, о чем я спросил вас в первый раз? Молчите? В первый раз я спросил вас, куда вы дели мое состояние. Во второй раз вы отказались ответить мне, чем запятнано мое имя? На этот раз я задам вам вопрос пострашнее: милорд, что сделали вы со своей сестрой, которая была моей матерью? Винтер: (отступив перед его пылающим взглядом) Узнайте сами, несчастный! Спросите об этом преисподнюю! Мордаунт: (скрестив руки на груди делает еще шаг вперед, сдавленно) Я спросил об этом бетюнского палача, и он мне ответил! Лорд Винтер отступает, пока не падает в стоящее за ним кресло, а Мордаунт, подойдя вплотную, опирается руками на ручки этого кресла и почти рычит в лицо лорда. Мордаунт: Бетюнский палач – это ключ, отмыкающий бездну, не так ли? Моя мать получила наследство от мужа, а вы убили мою мать. Мое имя обеспечивало мне право на это состояние, но вы лишили меня имени, и присвоили это состояние себе. Неудивительно, что вы не признаете меня: грабителю непристойно называть племянником ограбленного, а убийце – называть племянником того, кого он сделал сиротой. Винтер внезапно резко выпрямляется, заставив Мордаунта отпрянуть. Лицо лорда разительно меняется, на нем растерянность сменяется презрением, потом – отвращением. Винтер: Хотите знать, какова была эта женщина? Извольте! Она, без сомнения, отравила моего брата, и, чтобы унаследовать имущество, собиралась отравить и меня! Я могу это доказать! Что вы на это скажете? Мордаунт: Я? Скажу, что это была моя мать! Винтер: Она заставила человека доброго и справедливого заколоть герцога Бэкингема. И это не все ее преступления, которые я тоже могу доказать. Мордаунт: Это была моя мать! Винтер: Во Франции она отравила невинную женщину только потому, что ту любил ее враг. Мордаунт: Это была моя мать! Винтер: Это воплощение пороков было вашей матерью. Тот самый палач, у которого вы выпытали эту тайну, он не рассказал вам, как дрожал от радости, что может отомстить за позор и самоубийство своего брата. Падшая девушка, чудовищная сестра, отравительница, губительница всего живого – вот кем была ваша мать. Мордаунт: (краснея от бешенства и с прорвавшимся рыданием) Замолчите! Я не желаю знать ее пороков. Я знаю, что у меня была мать, и что пятеро мужчин, соединившись против одной женщины, скрытно, ночью, тайком, подло убили ее. Вы были в их числе, я знаю это. Это убийство, которое меня всего лишило, сделало из меня мстителя, я прежде всего спрошу у вас, а потом и у ваших сообщников, когда найду их. (делает шаг к лорду, с пеной у рта, с перекошенным лицом и едва не касаясь его протянутой рукой). Винтер: (спокойно кладет руку на эфес) Хотите меня убить? В таком случае, вы достойный сын своей матери и я признаю вас своим племянником. Мордаунт: (отпрянув) Пока я не найду ваших сообщников – живите. Но когда я их найду – трепещите! Я убил палача без жалости и сострадания, а он меньше всех вас виновен. (разворачивается и спокойно уходит) Лорд Винтер без сил снова опускается в кресло. Винтер: Слава Богу, он знает только меня.
полная версия страницы