Форум » Наше творчество » Ангел для героя » Ответить
Ангел для героя
Atenae: Несколько лет назад я начала писать этот опус с единственной целью: сочинить историю о попаданках в мир Дюма и при этом избежать Мери-Сью. С той поры текст разросся до размеров романа с альтернативной концовкой. Роман выложен на паре ресурсов. Вот, подумала, что пора отдать его на суд коллег-дюманов. Получилось ли у меня достичь цели - решать читателю. Жанр: роман с "попаданцами". Рейтинг: джен. Герои: вся четвёрка+несовершеннолетняя дюманка. Отказ: всё Дюма. И немножко Крапивину. На выходе оказалось, что его духом часть романа просто пропитана.
Ответов - 70, стр:
1 2 3 All
Констанс1: Atenae , насколько я знаю, спорынью в те времена использовали для прерывания нежелательной беременности. Нередко бывало, что хлеб со спорыньей ,сьеденный желающей избавиться от плода женщиной , приводил и к смерти последней.Но то что Вы описали -это воообще, готический ужас. Но получилось стильно и очень в тренде .Респект.
Atenae: Констанс1, яд спорыньи действует на гладкомышечную мускулатуру. Отсюда понос у детей и выкидыш у женщины. Сильный галлюциноген. А при превышении дозы - тот самый "Антониев огонь" - сухая гангрена. Пришлось эту мерзость изучить. Хотя медики, возможно, поправят.
Констанс1: Atenae меня всегда умиляет , что мы в своих фиках печемся о достоверности гораздо больше самого Дюма.Я без иронии говорю, сама такая
nadia1976@ukr.net: Atenae, я просто в восторге от глав, где Граф ухаживает за своей невестой. Они выше всяких похвал!
Atenae: Констанс1, дык! Это Дюма мог позволить себе любую развесистую клюкву. Ибо он - Гений! А мы так, погулять вышли. Как там римляне говорили про Юпитера и быка? nadia1976@ukr.net, спасибо на добром слове! Мне подумалось, что ухаживать он должен был гм... интеллектуально. Неглупый такой парень. Хоть и глупец, болван, осел, а?
Atenae: Ангелы и… ангелы Мирка объявилась за неделю до первого сентября. И настроение у неё было не в пример лучше. В отличие от Ирки. Ирка переживала. Она уныло водила карандашом по бумаге, силясь изобразить портрет любимого героя. К сожалению, художественных способностей ей не досталось. От слова «совсем». Порой ей начинало казаться, что выходит что-то похожее. Но стоило отвлечься, а потом поглядеть на рисунок свежим глазом… Мамочки! И она принималась тереть. Натёрто было уже порядком. От Мирки было всё равно ничего не скрыть. Мирка все ошибки сразу видела. - Ужас, - коротко оценила она. – И не похож. Ирка поглядела с сомнением. Ей-то казалось, что наконец выходит похоже. - Почему? - Ну, что это за глаз? Его наизнанку вывернули, что ли? Кто так глаза рисует? Ирка пожала плечами. Мало ли? Мирка вон обожает рисовать длинные шеи. Даже поспорила с кем-то в «художке» из-за этого. Но Ирке же её рисунки нравятся. - На кого не похож? – спросила она. - На Смехова. Мирка любила отечественный фильм и знала всех артистов по именам. Ирка тоже знала. Но ещё она всегда знала нечто, чему теперь у неё было подтверждение. - А я не Смехова рисовала. Атос - он такой. Мирка снова с сомнением поглядела на рисунок. - Дашь мне, я дома попытаюсь что-то сделать, чтобы было по-человечески. Ирка покачала головой: - С этого – всё равно ничего не получится. Лучше сама посмотришь и нарисуешь. - Куда посмотрю? – спросила подруга. Ирка давно продумывала этот момент. Всё могло быть фантазией. Или игрой. Кроме одной вещи. Предвкушая впечатление, она кинула Мирке на колени платок. - Что это, как ты думаешь? - Думаю, пелёнка, - сказала Мирослава. – Для таких платков просто не бывает носов. А слоны не сморкаются в платочки. Ирка хмыкнула: - У них мода такая. В семнадцатом веке. - У слонов мода? А хорошие сопли Арамис хотел заработать в Англии, как думаешь? Если ему дюжины таких платков было мало. Ну, вот, Ирка так готовилась произвести серьёзное впечатление, но Мирка как всегда в своём репертуаре – рассмешила. Теперь ей долго не успокоиться. - Сама ты пелёнка! И распашонка тоже. Пока Ирка давилась от смеха, Мирка развернула платок. Никаких особых вышивок на нём не было, буковок там всяких. Просто платок. Но сразу видно, что у нас таких не шьют. И бурые пятна, не отстиранные до конца. - Это кровь? – серьёзно спросила подруга. – Чья? - Моя. Не моя кровь на другом платке есть, - Ирка пожалела, что выкинула тот платочек в пятнах зелёнки. - А эту пелёнку ты сама сшила? Они частенько изобретали костюмы, чтобы играть в мушкетёров. В ход шли любые подручные материалы. Конечно, что Мирка могла ещё подумать? - Если бы я сама её сшила, то уж буковки «К.Б.» тогда вышила бы. А это – сама видишь… - Вижу и ничего не понимаю. - Это платок Атоса. Настоящего. Он мне коленку перевязывал. А своим платком я ему зажимала рану в плече. Мирка хмыкнула: - Ничего не поняла. Прям скорая помощь какая-то. А кто Атосом был? - Кто-кто! Дед Пихто! Сам он и был. Если не будешь слушать, ничего не расскажу. Мирка, когда в настроении, могла хохмить сколько угодно. Но кровь-то была настоящая. Ирка собралась с духом и начала решительно: - У меня в комнате дырка есть. - В полу? – подхватила Мирка. – А внизу что – квартира Бонасье? - Не в полу, а в стене. Дырка в прошлое. Касаешься стенки – и там. Я была. Миркино настроение заставило Ирку стать лаконичной, как Гримо. Атос бы посмеялся над этим. Наверное. Как сложно бывает что-то втолковать любимой подруге! - Где ты была? – переспросила Мирка. - Много где. На улице Феру была, в Фор-Левеке. На улице Могильщиков у д’Артаньяна тоже. При перечислении получилось не так уж много, если вдуматься. Но Ирке всё равно впечатлений хватило. - Во сне, что ли? – спросила подруга, всё ещё не понимая. - Сама ты во сне! – Ирку всегда раздражало тугодумие. – Гляди! Она похлопала ладонью по стене. Осторожно, чтобы не провалиться ненароком. Она сама слегка опасалась – вдруг не получится? Но стена привычно ответила бледно-сиреневым светом. - Аут, - сказала Мирка. И больше ничего не сказала. И у Ирки внезапно слова закончились. Так они и сидели молча. И пялились друг на друга, словно видели впервые. - Давно это у тебя? – спросила Мирка немного погодя. - Не знаю. Я в начале лета заметила. У меня тогда в квартире какой-то дяхан был. - Какой дяхан? – Мирка снова прыснула. - Да почём я знаю, какой! Противный. Появился непонятно откуда, постоял надо мной и исчез. Тоже непонятно, куда. То есть, теперь понятно. - А ты что? - А я чуть со страху не укакалась, - рассерженно сказала Ирка. Мирка снова спрашивала совсем не о том. - Слушай, Ирк, а ты не боишься? – спросила подруга, внезапно став серьёзной. - Чего? - Ну, жить в этой комнате не боишься? Вдруг тот дяхан опять заявится? Девчонки снова растерянно переглянулись. - Знаешь, я об этом как-то не думала. - А почему? Он чего вообще хотел? Ирка вспомнила свой парализующий страх в том странном сне-не сне. Чего она боялась? Чёрный дядька вспомнился, как живой. Глаза страшные, вот. - Знаешь, - медленно сказала она. – Кажется, он хотел меня убить. Но почему-то раздумал. На момент, действительно, стало страшно. Но почему-то быстро прошло. Другое было важно. То, что через эту самую стену от неё однажды ушёл настоящий мушкетёр. А, значит, мог и появиться. Визиты к Атосу – это была реальность. А опасный дядька – всего лишь сон. Хотя, Мирка, кажется, права – все эти явления-появления какой-то одной природы. - А Атос? – внезапно спросила Мирка. - Что Атос? - Ну, ты его видела? Сама же говорила. - Видела, - сказала Ирка рассеянно. Подруга своими опасениями направила её мысли совсем в иное русло. Трудно было их теперь собирать. - А ещё кого видела? - Мирка стала ненасытной. - Всех. Только Базена с Мушкетоном не видела. Кажется. - И как они? - В каком смысле? - Ну, всё по книге? - Пока да. Было. «Двадцать лет спустя» настроение изрядно портили. Не должно было такое с д’Артаньяном… - Слушай, что делать, а? - В каком смысле? - Спросила теперь уже Мирка. - Надо же д’Артаньяна спасать. А я не знаю, как. Хорошо, что думали они об этом примерно одинаково. Не пришлось объяснять, какая напасть угрожает гасконцу. Мирка что-то рассеянно черкала на листке. Не стоит обольщаться, не план спасения. Она всегда рисовала, едва ей в руки попадал карандаш. Каких-нибудь тёток-балерин. Или смешных дядек-рыцарей. Однажды целый Круглый стол таких нарисовала. С именами: Седрик Сопливый, Шигижмунд Шепелявый… - Я знаю! – внезапно она оторвалась от своего занятия и подняла лохматую голову. – Надо пойти к нему и всё рассказать. - А можно? - А почему нельзя? - Не знаю. Вдруг там что-то изменится? - Ну и изменится. Мы же и хотим изменить. Чтобы он нормальный остался, а не такой… Какой «такой» они обе никак сформулировать не могли. Не такой – и всё тут! И всё же Ирке казалось, что это не совсем правильно. Что, скажите на милость, они смогут ему объяснить, если сами ещё не понимают? И папа ни в чём не помог разобраться. - Я думаю, надо Атосу сказать. Он умный. - Ага. – Мирка бодро вскочила с места. – Пошли. И не дожидаясь подруги, звонко пришлёпнула стену ладонью. Только полыхнуло, как молния – и нет её. Ирка охнула и припустилась следом. Ну и рисковая Мирослава! В первый раз – и так лихо! *** Первая неожиданность заключалась в том, что Мирки у Атоса не оказалось. Самого Атоса тоже не оказалось, был только Гримо, который при виде Ирки прямо просиял. Вообще-то у него физиономия довольно унылая, но ей он всегда радовался. Ирка покрутила головой: - А где? - Господин Арамис захворал. У него. У Арамиса Ирка ещё никогда не была. Одно в этом известии порадовало: все пока ещё вместе. Значит, это не «Двадцать лет спустя». Хотя… про болезнь Арамиса она не помнила, хоть убей. - Как он? Хорошо, что Гримо понимал всё с полуслова. Понял, что не Арамис. Хотя могла бы и поволноваться, конечно. Раз уж болезнь аббата разлучила графа с любимым диваном, то дело серьёзное. - Грустит. Снаряжение нужно. Отбываем на войну. Это известие Ирку тоже порадовало. Это всё ещё «Три мушкетёра». И, значит, ещё можно положение исправить. - Мне к нему надо, – уверенно сказала она. Гримо утвердительно кивнул. Интересно, где это Мирку носит? Плащ Атоса снова сослужил Ирке службу. Джинсы с «ну-погодишным» Волком на кармане в семнадцатом веке точно не в моде. А было часа четыре пополудни. Хорошо, что на улице Феру народу вообще немного. А вот Вожирар оказалась людным местечком, особенно вблизи какого-то дворца. Кареты, лакеи, разносчики. И по этой улице пришлось топать минут пять. Ирке всё казалось, что на неё слишком пялятся. Так оно, скорее всего, и было. Хорошо, что Гримо всё время был рядом. С ним тоже совсем не страшно. Как с его господином. Какой-то он, этот Гримо… интеллигентный, что ли? Ирка слова не могла подобрать, но не простой он, вот. Атос с Арамисом обнаружились в уютной маленькой гостиной. Причём, будущий аббат был по уши закутан в какое-то пёстрое одеяло. И нос у него красный. Атос заботливо совал ему платок. (Ирка прыснула, вспомнив Мирославу. Ага, для слонов. Иного размера граф, похоже, не признавал.) Они с Гримо замешкались у порога, господа мушкетёры их не сразу заметили. А точнее, просто не придали значения. Ну, пришёл лакей - обычное дело. Атос уговаривал своим глубоким, мягким голосом: - Не упрямьтесь, дорогой друг! Вам надо выпить это снадобье. Арамис помотал головой: Вид у него был несчастный: - Оно похоже на дёготь. - Похоже, - согласился граф. – Я даже допускаю, что это близко к истине. Но Портос уверяет, что это просто чудодейственное средство. Видите, у Портоса тоже была заботливая матушка и свой рецепт семейного бальзама. - Это не убедительно, - прогундосил Арамис. – Портос никогда ничем не болеет. Атос усмехнулся: - Может, в детстве его часто поили дёгтем? Хорошая причина, чтобы выздороветь. Что за чёрт, милый друг! Если вы так легко простужаетесь, зачем было торчать под дождём битых два часа? Причём, заметьте, безрезультатно. Арамис потупился: - Я ждал гонца, а с ним средства на моё снаряжение. Их обещали доставить. - Полноте! Кого вы пытаетесь в этом убедить: меня или себя? Вы ждали письма. Арамис жалобно дёрнулся в своём одеяле: - Не говорите этого никому, умоляю вас! - Не стану. Но вы выпьете этот… гм… дёготь. И лицо было такое, словно сейчас скажет: «За папу, за маму…» Молодой мушкетёр покорно глотнул из бокала. - д’Артаньян будет смеяться, если узнает, - просипел он. - Не будет. Он занят. У него интрижка с какой-то англичанкой, - небрежно сказал Атос. Ирка вздрогнула и сделала шаг в комнату. - Ой, нет! Оба мушкетёра вздрогнули и обернулись. При этом Арамис с готовностью уронил на пол бокал с лекарством. И проводил его удовлетворённым взглядом. Осколки стекла и чёрная жидкость брызнули во все стороны, обдав сапоги Атоса и пестрое одеяло Арамиса. Граф укоризненно покачал головой, оценивая этот переполох, потом перевёл взгляд на Ирку: - Вы здесь? - Я здесь, - набычившись, подтвердила она, уловив, что ей не рады. – Это срочно! - Атос, я не одет, - трагически прошипел Арамис. Вот нашёл событие великой важности! Лебедь белая, умирающая! Когда там д’Артаньян погибает, можно сказать. Ирка так и сказала: - д’Артаньяну грозит опасность. Оба мужчины подобрались мгновенно. - Какая? – коротко спросил Атос. - Это в двух словах не расскажешь. - Рассказывайте в четырёх. - Мы слушаем, - подтвердил Арамис. И поплотнее закутался в одеяло. А чего стесняться, спрашивается? Если рука, которая торчит из одеяла, не голая, а рукав украшен кружевной манжетой. Или кружева не того фасона? Ох уж этот Арамис! Ирка укоризненно покачала головой, подошла поближе и сняла осколок, который лежал на краю одеяла совсем рядом с ногой аббата. И зашипела, порезавшись. - Гримо! – скомандовал Атос. Ликвидировать последствия катастрофы кроме Гримо кинулся толстенький дядька с невыразительным лицом. Базен, наверное. Ирка сунула палец в рот. Интересно, у графа ещё платочки в карманах найдутся? Арамис подал свой – тонкий, в кружевах. И не сводил с Ирки изумлённых глаз. Как будто сам никогда не резался, право слово! - Вы не ангел? Земной ребёнок? Ирка нетерпеливо дёрнула плечами. Атосу она сто раз это объясняла. - Итак, - поощрил Атос, когда безобразие на полу было убрано, а ранка замотана. - Мы книгу прочитали, - начала Ирка. - Ещё одну? Или ту же самую? - Можно сказать, что ту же. Про вас. Только продолжение. Будущий аббат устремил на друга непонимающий взгляд. Атос сделал нетерпеливый жест: «Потом!» - И что там? - Там нехорошо, - насупилась Ирка. И замолчала, силясь воплотить в слова своё беспокойство. - Насколько нехорошо? – вкрадчиво спросил Арамис. - Что угрожает д’Артаньяну? - Я не знаю, как это объяснить. Он стал не такой, понимаете? Не такой, как был. Ему ничего не надо. Работа, дом. Кому служить – всё равно. И вас всех двадцать лет не было рядом. Получилось бестолково, мушкетёры явно не поняли, снова переглянулись. Потом Арамис так же мягко спросил: - Следует ли из этого, что наша с Атосом судьба вас мало волнует? С нами не так всё печально? - Да с вами-то всё в порядке. У Атоса особенно хорошо. При этом известии Арамис улыбнулся. Атос обескуражено уставился на него. Будущий аббат пожал плечами: - Честно говоря, я ничего не понял. - Я тоже. Но то, что понял, уже настораживает. - Он изменился, - подтвердила Ирка. – Словно погас. Вы все – такие же, а он нет. И дружба уже не такая. И все замолчали, задумавшись. Потом Атос поднял голову: - Была, наверное, причина? Какое-то событие, сломавшее его? - Наверное, - сокрушенно сказала Ирка. – Только я не понимаю, какое. Вы взрослые, вы поняли бы. Я у папы спрашивала, а он ничего путного не сказал. Мушкетёр напряжённо уставился куда-то: не то на Ирку, не то сквозь неё. - Пока я вижу только один выход. Придётся прочесть эту книгу. - Остановитесь, Атос! – воскликнул Арамис. Вышло неожиданно звонко при его простуде. - Что такое? - Это опасно, это противоестественно – то, что вы собираетесь сделать! Будущее человека известно только Богу. «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные». Можете ли вы быть уверены, что это предвидение дано вам от Бога? Кто тот человек, написавший ту книгу, был ли он устами Божьими? Истинных пророков избирает Сам Господь, а лживых диавол, играя на их гордости и неутолимой жажде самоутверждения. Будущий аббат уставился на Ирку. Ирка пожала плечами. Она летом прочла книжку об Александре Дюма и могла судить, что автор «Мушкетёров» был далёк от святости. - Погодите, Арамис, - примирительно сказал мушкетёр. – Кажется, это не совсем тот случай. Речь идёт не о пророчестве, а о твёрдом знании нашей судьбы. - Каким образом? - Видите ли… Насколько я понимаю, через несколько лет я и д’Артаньян возьмёмся за воспоминания. Два века спустя эти воспоминания попадут в руки одного писателя, который придаст им ту форму, которая была не под силу двум солдатам мушкетёрского полка. И про нас будут читать. Многие люди, на разных языках. Таким образом, всё, что мы с вами ещё не прожили, хорошо известно тем, кто живёт после нас. Так? Девчонка с облегчением кивнула. Главное Атос уже понял. И на костёр её не отправят. А то она читала, какие у них тут случаи бывают. Эх, Арамис! Упрямый недосвященник покачал головой. - Может, оно и так. Но подумайте сами. Не впадёте ли вы в соблазн, узнав свою судьбу? Не пожелаете изменить предначертанное Богом? Атос снова задумался. Кажется, аргументы друга его убедили. И тут ворвался д’Артаньян. Мама сказала бы: «Буря с вихрем!» Ещё в дверях наскочил на Базена. Загремела опрокинутая посуда. А гасконец уже был посреди комнаты. Увидел Арамиса в одеяле, хмыкнул, ткнув пальцем. Потом увидел Ирку и удовлетворённо сказал: - Ну вот! У людей – ангелы как ангелы. Светленькие, в белых туниках. А ко мне вломился какой-то смуглый, лохматый чертёнок непонятного пола – и давай поучать, как неправильно я живу! Ирка облегчённо вздохнула. Отыскалась подруга. Мирка верна себе. Вот что у них с Атосом общее – чувство долга. Говорила, что надо идти к д’Артаньяну – и пошла. - И всё правильно она сказала. Нельзя так, беда будет! - Ага, и тут пророчества, - сверкнул глазами и зубами гасконец. – Вы с моим ангело-чертёнком знакомы? - Это моя подруга, - надулась Ирка. Ну, вот как с ним серьёзно разговаривать? - Погодите, мой друг, - сказал Атос. – Давайте послушаем. Но Ирка уже прикусила язык. Она только собиралась сказать про миледи, но тут вдруг сообразила, что если проговорится, то пути мушкетёров и Анны де Бейль на время разойдутся. И тогда она может остаться в живых - и бог знает, что ещё натворит! - Наверное, Арамис прав. Я не всё могу сказать… при д’Артаньяне. - Ну, во-от! На самом интересном месте! – гасконец явно дурачился. - Так! – Атос шлёпнул ладонью по колену. – Я прочту книгу. - А если речь идёт о дьявольском соблазне? – предостерёг Арамис. - Моя душа уже погублена. Я готов рискнуть. - Постойте. Какая книга? - О трёх мушкетёрах. О вас. - Арамис, вы сказали, что это опасно для бессмертной души Атоса? Будущий аббат кивнул. Атос спокойно ответил: - Я рискну. - Нет! – внезапно сказал д’Артаньян. - Что нет? – спросил Арамис - Как нет? – спросил Атос. - А вот так. Ты полагаешь, что я тебе это позволю? Чёрта с два! Меня предупредили. Этого достаточно. Так. А о чём меня предупредили? - Трудно сказать, мой друг. Кажется, вы… разочаруетесь. - Что? – гасконец был готов расхохотаться. - И ничего тут смешного нет! – обиделась Ирка. – Вы потеряете кого-то… кто вам очень дорог. Д’Артаньян мгновенно стал серьёзным. Он окинул быстрым взглядом обоих своих друзей. - Не нас, - поспешно сказал Атос. - Точно? Арамис кивнул. Он совсем уже не казался смешным в своём одеяле. Д’Артаньян задумался. - Теперь осталось решить, хочу ли я это знать? Атос положил руку ему на плечо. - Есть выход. Я прочту эту книгу. Вы не будете ничего знать, а мы вас побережём. И волки сыты, и овцы целы. - Ты готов это сделать для меня? - Готов. - А я не готов, - внезапно сказал д’Артаньян. – Отдавать твою душу под залог моих ошибок. Я лучше сам... - Что сам? - Сам буду думать. Своей головой. - Это твоё окончательное решение? - Окончательное, - гасконец обернулся к Ирке. – Так что, ангелы могут быть свободны. И чертенята тоже. С моими делами я как-нибудь разберусь - без помощи высших сил.
Atenae: *** Мирка отыскалась в Иркиной комнате. Сидела за столом и сосредоточенно водила карандашом. Кажется, она не была расстроена упрямством д’Артаньяна. Ирка тяжело вздохнула. - Тебя тоже не послушал? – бросила Мирка, не оборачиваясь. - Не послушал. Дубина! - Аут. - Точно. Что это там она рисует? Жаль, что Атоса Мирка не видела. Но, может, д’Артаньяна? Но нет, с листка на Ирку смотрел вполне современный парень. Брюки и куртка. И шляпа, как у ковбоя. Бритое лицо – какое-то слегка дурашливое. - А это кто? - Студент. Археолог, - важно сказала Мирка. До сих пор они знали только одного археолога, но этот был какой-то незнакомый. - А где ты его взяла? - В Париже. - Расскажи. …Мирка слишком поторопилась. Надо было расспросить Ирку подробнее. А вот теперь она попала явно не туда. Какие-то развалины здоровенные, огорожены кованой решёткой. За развалинами шумит улица. А по улице бегают забавные автомобильчики, похожие на детские игрушки. Начало ХХ века, это Мирка определила сразу. Всё-таки она много читала. И кино тоже смотрела. И вообще, она себя считала уже почти художником, и картин много видела. А потом ей загородил дорогу какой-то мужчина. И мужчина был одет современно: чёрный плащ в талию, шляпа с маленькими полями. Острое крысиное лицо. Острые, злые глаза. - Мирка попыталась его обойти, чтобы выбраться на улицу. Неважно, что это не то время. Там люди, машины. А мужчина продолжал зажимать её в развалины. - Эй! – раздалось за спиной. Черный дядька резко развернулся и пошёл к бульвару. Мирка бросила взгляд на того, кто его остановил. Парень лет двадцати пяти. Симпатичный. Глаза серо-зелёные, с лукавинкой. Мешковатые песочные брюки, видавшая виды широкополая шляпа. - Привет! – сказал парень низким голосом. – Есть проблемы? Мирка честно сказала, что есть. Ей надо на квартиру д’Артаньяна, а она попала не туда. Парень сказал, что да, не туда. Это Латинский квартал. Это – развалины римских терм Клюни. А д’Артаньян жил на улице Сервандони. То есть, раньше она называлась улицей Могильщиков. - Вы тоже «Трёх мушкетёров» любите? – спросила Мирка. - Люблю, - сказал парень. – Хотя мой папа хотел, чтобы я любил только рыцарей Круглого Стола. - Моя мама тоже хочет, чтобы я читала серьёзные книги. «Повелителя мух». У меня мама журналистка. - У меня всё ещё хуже. Мой папа – профессор средневековой литературы. Я с детства по-гречески читал. А хотелось играть в мушкетёров. И вот вам результат – изучаю археологию в Сорбонне. Вас проводить? - Ага, - сказала Мирка. И было ей непривычно легко. Лишь краем коснулась мысль, что мужчина в чёрном плаще как-то напоминает Иркиного противного дяхана. Наверное, он и есть. Но почему-то это было сейчас неважно… - Проводил? - Ага. До самых дверей. - А ты? - А я вошла. И давай стены щупать в прихожей. Одна засветилась. Ну и… Кажется, её не очень заботило, что д’Артаньян не стал слушать. - Ты влюбилась, что ли? С Миркой это уже случалось пару раз. Раз в одноклассника, раз – в соседа по подъезду. Теперь вот в археолога. Этого Ирка не понимала. Для неё студент-археолог – это такой гибрид Портоса с академиком. Умный-то умный, но временами такое выдрючить может! Как Иркин родной брат. Когда она училась в первом классе, Юра сказал: «Станешь отличницей – привезу с раскопок мосол!» И привёз. Штук пять бараньих бабок. И две красные костяки – предплечье и ключицу. И важно объяснил, что красный цвет на костях – след туберкулёза. Ирка с Миркой переглянулись, а потом принялись отмывать хозяйственным мылом этот двухтысячелетний туберкулёз. Не отмыли, конечно. И гоняли на улице дотемна, потому что возвращаться домой было как-то боязно. А утром мама сказала папе, пока Юра спал: - Толя, знаешь, меня тошнит оттого, что у нас человеческие кости. А Иринка домой заходить боится. И папа бесстрашно завернул кости в газетку и выкинул в ведро. А Ирка с ведром сбегала к мусорной машине. И ей было почему-то совершенно не жалко. Жалел Юра, когда проснулся: «Я вам классического тюрка восьмого века привёз! А вы его – в мусорку!» Если Миркин археолог тоже такой, то Ирка лучше уж будет дружить дальше с мушкетёрами. Хоть они её и не послушали. А Мирка, если ей так хочется, пусть влюбляется в своего археолога. Со странным именем Индиана. Как будто у археологов могут быть захватывающие дух приключения?
Стелла: И кого только не найдешь в Париже! Всем интересно в нем копаться.)))
Atenae: Стелла, штука в том, что Париж эклектичен и целен одновременно. В нем все уместно. Не знаю другого города, где так уместно сочетается такое количество эпох и культур. От терм Клюни до Монпарнаса.
Стелла: Atenae , я знаю еще один такой. Иерусалим.
Atenae: Не могу судить. Не была. А Париж уже, как родной. Даже скучаю.
Констанс1: А я, еще один такой знаю, Ашкелон, в котором я живу.Atenae , Вы -мсторик , насколько я помню, и.знаете , что самые древние города , включая тот же Иерусалим имею 7 культурных слоев, так вот Ашкелон имееет 10! Его возраст на 2 тыс лет старше Иерусалима. Копает у нас сейчас Гарвард и Московский Еврейский университет.Буквально на прошлой неделе они обнародовали свои совместные научные выводы.Теперь должна приехать комиссия ЮНЕСКО, рассмотреть все доказательства на месте и обьявить Ашкелон , самым древним городом Зели! Я сама обожаю Париж, но он сущее дитя по сравнению с Ашкелоном.
Стелла: А Ашдод?
Стелла: И получается, что Аскалон древнее Иерихо?
Atenae: Возможно. Вам виднее. Я просто хотела сказать о том, что в Париже одинаково органичны и развалины терм посреди бульвара Сен-Мишель, и Башня, которая с Трокадеро всегда в одном кадре с Домом Инвалидов. И творения Эйфеля и Ардуэн Монсара не конфликтуют между собой. Район Дефанс вдохновляет как-то меньше, но тоже часть Парижа. Там все и все к месту. Даже стада разноязыких туристов. Почему там не быть Индиане Джонсу, который учился в Сорбонне году эдак в 1925? т
Стелла: В этот раз я Париж прочувствовала ногами. Только так и надо понимать город. Тогда с ним можно сродниться. Ноя поняла вас именно в том, что Париж эклетичен. Иерусалим все же эклетичен по-восточному и островки христианской культуры в нем смотрятся островками. Париж - это замес стилей.
Констанс1: Стелла ,Иерихон древнее Иерусалима на примерно 200 лет, а Ашкелон на 2000 лет.Ну уж , а насчет эклектичности- тут и остатки первобытных поселений и стеллы с изображением древнеегипетских божеств с лицами стесанными через 3 тыс лет мусульманами, тут и этрусския надгробия и древнееврейская виноградодавильня и колодезное колесо и древнеримские надгробия и остаток крепости Ричарда Львиное сердце и Османский мигдаль и совершенносовременный город с широкими улицами, с песчаными пляжами перед которыми Ривьера отдыхает. При этом город сонный, спокойный, располагающий к философским мыслям, поскольку все крупные торговые центры у вас в Ашдоде.
Стелла: Если алия будет продолжаться такими темпами, как сейчас, лет через 15-20 Ашдод и Ашкелон сольются в один город.
Констанс1: Стелла , угу. И в основном , говорящий по французски
Стелла: Констанс1 , а призову вас и я : мы о ком и о чем в этой теме должны говорить? Вечно нас с вами уносит не в те Палестины.
Atenae: Игра в дурака Оказывается, когда тебя таскают за косу всерьёз, это очень даже больно. А если тащит довольно высокая тётка, да ещё и упирается в горло острым гранёным ножиком (кажется, эта штука называется стилет), короче, тогда это вообще неприятно. Ирка тоже не маленькая, и шаг у неё довольно широкий. Но поспевать ей удаётся с трудом. И не вырвешься – косища эта, будь она неладна! Отрастила богатство до пояса - себе на горе. Вот и расплачивайся теперь! …Никогда ещё Ирка так много и напряжённо не думала. Хоть мушкетёры отказались принять её помощь, но так всё оставлять нельзя, верно? Чем дальше она думала, тем больше сомневалась. Странное что-то выходило. Официально она считалась ангелом Атоса, так? Но теперь выяснялось, что Атосу её помощь не больно-то и нужна, а нужна д’Артаньяну. Отнеслись ли герои к её словам серьёзно – тоже не разберёшь. Атос, вроде как, воспринял. Но гасконец не особо и переживал. Что творилось за носовым платком Арамиса, вовсе было не понять. Или взрослые дядьки не сильно озаботились тем, что кто-то из них изменится. Или в этом, действительно, нет ничего страшного? В самом деле, что страшного произошло? Человек стал взрослым. Человек перестал мечтать. И в людях стал видеть не только хорошее. Но ведь это, наверное, происходит часто и со многими? Возможно, это с самой Иркой тоже произойдёт. Вот Мирка – кажется, она уже перестала увлекаться мушкетёрами. Теперь у неё на уме только тот археолог, которого она повстречала в Париже. И приключения она придумывает именно ему. Это страшно? Да нет, не очень. Мирка всё равно осталась Миркой. Просто Ирке стало чуть более одиноко. Или тут виновата одна Иркина читательская особенность – принимать на себя всё, что происходит с героями? Когда герой совершает поступок, она, словно бы, совершает его тоже. И ей становится также страшно, больно или стыдно. Поэтому про некоторые вещи она просто не может читать. За д’Артаньяна стыдно? Да, немножко. У него не хватило силы, чтобы остаться собой. Что-то такое важное он потерял. И это что-то сделало его более слабым, хотя внешне кажется, что совсем наоборот. Что же это была за штука? Ирка думала, думала, думала. И, наверное, в тысячный раз перечитывала «Трёх мушкетёров». Где, когда, как? Может, вот это уже оно: «Итак, у меня не будет больше друзей, – сказал юноша, – и, увы, не останется ничего больше, кроме горестных воспоминаний!» А почему так? Разве друзья куда-то делись? Они все ещё рядом с ним. Или это так подействовала на него смерть Констанции? Ирке пришлось между делом задуматься и о любви. Д’Артаньян любил госпожу Бонасье. Самые страшные и пронзительные сцены в книге происходили после её гибели. Такие, что Ирке самой всегда хотелось плакать вместе с д’Артаньяном. И мчаться в ночь под проливным дождём. Значит, это что-то очень важное, что-то щемящее, без чего и жить практически невозможно. Как если бы…Ирка попыталась представить, что прочла о гибели Атоса. Собственно, можно было и не представлять. Можно было попросить тётю Люду, Миркину мать – ведь она обещала принести продолжение. Взять, прочесть и понять, что чувствуешь, когда погибает тот, кого ты любишь. Но это было страшно вдвойне. Вдруг все они живы только до тех пор, пока она не знает конца? Она дочитает – и сказка окончится. И они умрут навсегда, став книжными героями на полке – в ряду многих? Нет, на это Ирка решиться не могла. Приходилось просто брать на веру, что любовь – это что-то такое немыслимо важное в жизни взрослых людей, о чём она ещё не имеет понятия, но когда-то непременно это узнает. Вот только не было бы тогда уже слишком поздно. В общем, выходило, что надо спасти Констанцию – а там будет видно. Только как это сделать? Прийти к Атосу и попросить его поторопиться? Лошадей мушкетёры совсем загнали к Бетюну. Но если бы они скакали быстрее, то могли разминуться с Рошфором и не найти бумажку с названием «Арманьтер». А вдруг она понадобится? К тому же, что помешает миледи отравить Констанцию чуточку раньше – в тот самый миг, когда она услышит голоса своих врагов за воротами? В общем, выходило так, что надо помешать женщине выпить яд прямо там, в келье. А значит, надо идти туда самой. Ирка и пошла. Она совсем не была уверена, что сумеет переместиться в незнакомое место, в котором, к тому же, нет никого из друзей. Но когда головокружение унялось, она увидела холодные белёные стены, и распятие на одной из них. За накрытым столом сидели две женщины. Удивительно, что ни одна из них не показалась Ирке красивой. Госпожа Бонасье была какая-то слишком простенькая. И дурацкое белое покрывало на голове, из-за чего её личико казалось почти кукольным. А миледи… нет, вот миледи можно было назвать красивой. Наверное. Бледное точёное лицо – как у белой фарфоровой грузинки, которая стояла в бабушкином серванте. И такое же холодное. Как он мог в такую влюбиться? На леди Винтер не было мужского костюма, который так шёл Маргарите Тереховой. Но и не монашеское одеяние. Светское платье – синее с серебром, юбка широченная. И это в нём она от мушкетёров удрала? Обе женщины дружно повернули головы к ней. И на лицах было изумление, только очень разное: госпожа Бонасье поразилась как-то непосредственно, по-детски, а миледи просто подняла дугой изящные брови. В руке леди Винтер держала бокал с вином. Пальцы тонкие, холёные, с утончёнными кончиками. Ирка глянула и сразу возненавидела эти манерные руки. Ещё бы мизинчик оттопырила, ведьма! Это же она Констанции яд суёт! Ирка решительно шагнула в комнату и резко сказала: - Не пейте! И не ешьте ничего! Вдруг эта кикимора ещё куда-то яд напихала. Дамы удивлённо переглянулись, причём, выражение лица леди Винтер было сложносочинённым. Сама невинность, не понимающая, в чём её обвиняют. Ирка разозлилась ещё больше – и продолжила в стиле гасконца в Менге: - Во-во! А теперь рожи корчит! Я про вас говорю, как вас там? Шарлотта Баксон, графиня де Ла Фер, леди Винтер. Отравительница и убийца – вот вы кто! На утончённом лице миледи вдруг образовались две резкие морщины у рта. Фарфоровая маска пошла трещинами прямо на глазах. Того и гляди – начнёт обваливаться кусками, как у злой колдуньи из кино. Несмотря на свои необъятные юбки, она поднялась – быстро и плавно, словно перетекла из одного положения в другое. Госпожа Бонасье, напротив, прикипела к месту. - Кто ты, маленький дьяволёнок? – отрывисто спросила миледи. Голос был какой-то низкий и спёртый. - Сами вы – дьяволица! А я – всего лишь девочка из будущего. И я всё-всё про вас знаю. И знаю, что будет сейчас. И дальше. - Что же будет? – спросила миледи, придвигаясь ближе к Ирке. Всё у неё выходило на удивление плавно – будто кобра подбирается, свиваясь в кольца. Ирке на момент даже стало страшно, но потом она сообразила, что в результате этого манёвра убийца оказалась спиной в госпоже Бонасье. И к двери. Это надо было использовать. - Бегите! – воскликнула девчонка, отскакивая к окну. Очень не хотелось, чтобы миледи её коснулась. – Бегите, Констанция! Вон из комнаты! Как на грех, молодая женщина повела себя ровно так, как было описано в книге – она застыла на месте, парализованная ужасом. За окном послышался шум. Спасительный шум. Ирка знала, что он означает, но всё же неосмотрительно выглянула в окно. - Это д’Артаньян с друзьями! В тот же миг произошло сразу несколько событий. Снаружи хлопнул выстрел. Госпожа Бонасье очнулась и с возгласом: «д’Артаньян!» устремилась за дверь. А миледи в очередной раз невесомо переместилась – и сцапала Ирку за руку. В горло девчонке упёрлось острое гранёное лезвие. Вот тут бы ей и испугаться по-настоящему. Потому что было, с чего. В том, что эта женщина способна убить, у Ирки никогда сомнений не было. Возможно, так бы оно и произошло, если бы у неё со страху ноги отнялись. Но сердце заколотилось – часто-часто. А способность двигаться не пропала. И она сразу же схватилась за руку со стилетом. Впрочем, высвободиться ей всё равно не удалось. Миледи двумя быстрыми движениями намотала Иркину косу на руку, задрав ей голову. Теперь не больно-то посопротивляешься. Убьёт? Вот прямо сейчас убьёт? - Ты знаешь то, что будет дальше? – прошипел над ухом голос, звучавший тем более страшно, что он был мелодичный и женский. – Тогда нам надо продолжить беседу!
Atenae: *** Интересно, может ли читатель погибнуть в пространстве любимой книги? Вот так, взаправду погибнуть? Интерес был самого практического свойства. Причём, Ирка никак не успевала испугаться. Всё было слишком похоже на роман. Вначале, когда миледи за косу вытащила её в сад и устремилась к дороге, огибавшей монастырь, Ирка всё надеялась, что мушкетёры их догонят. Даже попыталась замедлить продвижение леди Винтер, наступая ей на юбку. Благо, сделать это было нетрудно. Но миледи быстро разгадала её манёвр и так рванула многострадальную косу, что слёзы из глаз брызнули. Ирка дала себе слово на будущее избавиться от этого украшения любой ценой. Если жива останется. Но по-настоящему мысль о смерти в голову не приходила. Не умещалась она там. Слуга Рошфора был ранен и с трудом удерживался на запятках. Миледи это не озаботило. Она втащила девчонку в карету и невозмутимо скомандовала: - Вперёд. Их никто не преследовал. В ближайшей деревне раненого оставили и покатили дальше. Иркино положение от этого не улучшилось. Она сидела на полу и морщилась от каждого толчка. Потому что косу противная тётка так и не выпускала из рук. Положение складывалось незавидное. Конечно, мушкетёры будут миледи преследовать. Но успеют ли они Ирку спасти? Остановились уже в темноте в каком-то селении. Если всё по книге, то это должен быть Армантьер. Кучер, кажется, тоже был слугой Рошфора, потому что леди Винтер велела ему охранять, а сама прошла со своей пленницей в дом. Там она связала девчонке руки и привязала проклятущую косу к стулу – точно не сбежишь. Но хоть стилетом тыкать в горло перестала. На какое-то время Ирка осталась в комнате одна. Что там у них происходит? Что будет дальше, Ирка представляла чуть не по минутам. Раньше. В том прошлом, когда погибала мадам Бонасье. Тогда Атос организовал поиски, и миледи они настигли к вечеру следующего дня. В лучшем случае ей надо протянуть ещё сутки. Но события изменились. Теперь у мушкетёров не было причины мстить. Всплыло ли имя леди Винтер вообще? Или друзья и не подозревают о том, что она была в Бетюне? В любом случае, ей надо тянуть время. Когда леди Винтер вернулась в комнату, Ирка притворилась, будто спит. Это было трудновато сделать на тяжеленном деревянном стуле. У бабушки в селе такие стоят на кухне. Даже опрокинуть – и то не сразу получится. Миледи её всё равно разбудила. - А вот теперь поговорим, дьяволёнок из будущего. Ты знаешь мою жизнь. Я тоже хочу её знать. Нам есть, о чём побеседовать. - Я не хочу беседовать, - сказала Ирка. Губы внезапно пересохли. И голос куда-то пропал. Красивое лицо миледи придвинулось совсем близко. И никаких ей не двадцать лет. Взрослая тётка, совсем взрослая. Двадцать лет студентке Мадине. И соседке с восьмого этажа. Они совсем иначе выглядят. Или всё дело в том, что голубые глаза леди Винтер – такие холодные? Ледяные прямо. Вот когда Ирку страх настиг, пробрал до костей. - Почему же ты не хочешь говорить со мной? Ирка сказала правду: - Потому что я вас боюсь. - Чего же ты боишься, дитя? Сказать, что она боится шпионки и убийцы – как-то невежливо выходило. А если мушкетёры не идут по их следу? - Я есть хочу, - произнесла Ирка как можно более жалобно. С её низким голосом и полными губами это выходило вообще смешно, она знала. Будто хомяк мультяшный бурчит. Леди Винтер и впрямь рассмеялась. - Ты обещаешь вести себя хорошо? Ирка кивнула. Это обещание ни к чему её не обязывало. У них с миледи было разное понимание этого слова. Тётя-монстр распутала верёвку у неё на руках, но косу от стула отвязывать не стала. Сунула в руки миску с куском хлеба и грудкой курицы. Курица была пресная, но Ирка её жевала с энтузиазмом. Во-первых, есть, правда, хотелось. А во-вторых, пока у неё рот набит, расспрашивать её затруднительно. Запить миледи дала вино в оловянном стаканчике. Ирка помедлила пить. Не то чтобы вино её пугало. На прошедший новый год она лихо тяпнула целый фужер шампанского. Атос пил, ну так и она должна попробовать! Родители не видели, потому никто ругать её не стал. В голове зашумело, и стало очень весело. А потом очень быстро захотелось спать. Ну, раз такое дело – выпить стоило. А убивать её пока нет резона. Она ведь совсем ничего не рассказала о будущем. - Пей, дитя, - сказала миледи почти ласково. – Я никого не травила. Тебя обманули. Я не знаю, кто и зачем это сделал. Но очень хочу узнать. Ирка снова уставилась на неё и медленно отпила из стакана. Что-то было в этой женщине, какой-то гипноз: вот знаешь, что гадина, а завораживает. От вина сразу появилось лёгкое головокружение, зато страх пропал. И спать реально захотелось. Ирка зевнула во весь рот, как крокодил. - Ты смелая девочка, - сказала миледи, улыбаясь ей одобрительно. – Таких немного на свете. - Каких это таких? – пробурчала девчонка, борясь с сонным отупением. - Тех, кто не боится быть собой. А это трудно. Ну, вот этого Ирка точно не боялась. Её в семье так научили. Хотя в школе и на улице доставалось за это. За то, что все собак боятся, а она нет. За то, что в книгах разбирается, а в эстраде нет. И когда впервые показали кино про мушкетёров, в классе все обсуждали, а Ирка к тому времени роман уже прочла. Она сказала, что д’Артаньян служил гвардейцем. Ох, и напустились на неё тогда! Даже бойкот объявить попытались. Хорошо, что одной девочке старшая сестра объяснила, что к чему - обошлось. В общем, нарывалась Ирка многократно. - Ну, трудно. - А, ты уже знаешь? – удовлетворённо сказала миледи. - Что знаю? Леди Винтер подошла поближе и сверху заглянула ей в лицо – дура или прикидывается? - Знаешь, как трудно быть одной против всего мира. Ирка возразила: - А я не одна. У меня папа с мамой есть. И лучшая подруга. И брат. И ещё… - вот тут она прикусила язык. О том, что она дружит с мушкетёрами, этой женщине знать не обязательно. - Так ты счастливая девочка? – вкрадчиво произнесла миледи. - Родители, брат, друзья. А представь себе, что у тебя никого нет. Что ты одна в целом мире… Представить было трудно. Всё равно всегда кто-то получался рядом. Атос, Мирка, да тот же Димка – вождь Бледнопузых. Всегда кто-то будет. Не может не быть. Миледи её молчание правильно поняла. - Ты счастлива, и не можешь вообразить себе такое горе. А каково жить, зная, что за тебя некому вступиться? Что тебе самой придётся быть сильной. Ты ведь хочешь быть сильной? От этого Ирка бы не отказалась, наверное. Бояться было неприятно и стыдно. - Но ведь сильной не обязательно быть за счёт кого-то? Леди Винтер обворожительно улыбнулась: - Так устроена природа. Лань ест траву. Волк режет лань. Человек убивает волка. Всегда и везде кто-то слабее, кто-то сильнее. Всё познаётся в сравнении. - Сейчас вот сильнее вы, - сказала Ирка. - Ты правильно понимаешь. - А если кто-то сильнее вас? - Тогда я постараюсь повернуть ситуацию в свою пользу. - Это как выйти замуж, а потом мужа отравить? Миледи вновь подняла тонкие брови: - И об этом ты знаешь? - Я же сказала, что всё про вас знаю. - Вот об этом нам стоит поговорить, правда, девочка? - Не-а, - сказала Ирка, отчаянно зевая. – Всё равно бесполезно. Вас же не исправить. Женщина засмеялась как-то не очень натурально: - Ты рассуждаешь, как мой глупый Оливье. - Кто? - Ты же сказала, что всё про меня знаешь? - Про вас знаю. А про Оливье – не знаю. Точнее, знаю. Это салат такой. С майонезом. Вот теперь миледи хохотала по-настоящему и очень звонко. - Вот так насмешила! Знал бы он, как ты его обозвала! - Кто? – тупо повторила Ирка. - Мой муж, деточка. - Первый? Или второй? Нет, лорд Винтер – англичанин. Он же не может быть это… с майонезом? Значит, это так зовут Атоса, да? Миледи вздрогнула, будто её током ударило. И перестала смеяться. - Ты знаешь об… этом человеке? Атоса она явно боялась. Хоть и старалась это скрыть. - Очень даже знаю! – обрадовалась Ирка. – И не могут его салатиком звать. Хоть что вы со мной делайте! - Смешная ты девочка, - сказала миледи с улыбкой. Но улыбка сидела криво. – Арман-Этьен-Оливье де Ла Фер. Это его имя. И я предпочла бы о нём не говорить. - Почему? – нагло спросила Ирка. Наверное, выпитое действовало. Ответить леди Винтер не успела. В комнату без стука вошёл кучер. - Мадам, вы велели доложить, если замечу что-то подозрительное. Кажется, за домом следят. Миледи задумалась на несколько мгновений. А вот Ирка обрадовалась. Если следят, значит, Атос всё же принял меры. Это Планше и Гримо. Или Мушкетон и Базен. Друзья рядом. Ничего не изменилось. Леди Винтер её радость моментально заметила. - Итак, дитя, это что-то из того, о чём ты знаешь? И оно на руку тебе, а не мне. Но я не могут этого допустить. Готовь карету, мы уезжаем! – бросила она кучеру. Ирка быстро отвернулась, чтобы тётя-монстр не увидела, как она рада. Пока всё шло правильно. *** Долго ли они ехали – этого Ирка не знала. В карете она почти сразу уснула, хотя миледи продолжала держать её косу, как поводок. Усталость навалилась такая, что разом закружилась голова, и глаза сами собой закрылись. К тому же, на дворе была ночь – самое время спать. Проснулась уже засветло в домике с тёмными стенами, по углам которого виднелась всякая рыбацкая снасть. В центре комнаты имелся стол, на котором слуга Рошфора как раз расставлял более чем скромную сервировку: глиняный кувшин, пару оловянных стаканов, тарелку с хлебом и сыром, блюдо жареной рыбы. Ирка лежала на какой-то подстилке возле громоздкой деревянной кровати, и проклятая коса была привязана собственной лентой - на сей раз к кроватной ножке. Ирка дождалась, чтобы слуга вышел, и начала ногтями распутывать узел. К несчастью, лента была капроновая, на ней узлы всегда затягивались почти намертво. Дёрнуло её заплести именно эту! Лучше бы шёлковую вплела, хоть она и сползает на раз-два-три. Кто ж знал? Впрочем, опыт по распутыванию капроновых лент имелся немалый. Особенно если потянуть зубами. Узел начал подаваться, но в этот миг в комнату вошла миледи. Ирка срочно притворилась, будто спит. Ещё только утро. Ей надо протянуть до ночи любой ценой. А значит, разговаривать с миледи надо осторожно и как можно меньше. Потому что леди Винтер – тётка умная, и всё из Ирки вытянет, что пожелает. А потом избавится от девчонки. Хоть она и пыталась прикидываться ангелом, Ирка в её чистоту не верила ни на грош. Ангелы никому косы к мебели не приматывают. И ножиком в горло не тыкают. Короче, будет что-то вроде игры. Только очень опасной игры. Не «казаки-разбойники», где есть шанс убежать и спрятаться, а такая – глаза в глаза. Вроде шахмат. А это плохо. В шахматы Ирка всегда проигрывала. Один раз только выиграла у папы, но он был в тот день рассеянный. Мама тогда позвонила, что сейчас машина придёт – телевизор в ремонт везти. И папа так отвлёкся, что не только проиграл, но и сигарёту в пепельнице забыл. Ирке потом пришлось самой из мастерской бежать – спасать квартиру от пожара, пока папа с телемастером общался. Хорошо, что сигарета сама потухла, а то были бы им шахматы! День вообще вышел на редкость дурацкий. Потому что старый «Радий» в ремонт не взяли. Точнее взяли бы, но за такие деньги, что на половину нового хватит. Папа сказал: «Да я его лучше сам в Ульбу выкину!» И на горбу принёс до самого дома. Хорошо, что не выкинул, между прочим. Теперь родители его сдали и стояли на очереди на новый - цветной. Со дня на день привезти должны. Ирка представила себе, как папа и мама сидят перед новым телевизором и ждут любимую дочь. А она не вернётся… Предательские слёзы заскреблись в носу, и она внезапно и громко всхлипнула. Миледи тут же обернулась в её сторону. - Ты плачешь, дитя? - Плачу, - буркнула Ирка в нос. И тут же решила, что это не очень плохой выход. Утешать её ведьма вряд ли станет, так что, пока она ревёт, никаких разговоров не будет. Жаль только, что стоило ей так подумать, как плакать сразу же расхотелось. Захотелось думать, что мушкетёры сейчас ищут её. И очень торопятся. И к полуночи будут здесь. Обязательно будут! Так что, хочешь жить - реви подольше. Некоторое время она растравляла себя, вспоминая всякие грустности. Белого Бима, например. «Бима» она перечитывала много-много раз, не меньше, чем мушкетёров. И всегда плакала. И в кино тоже плакала. И почему-то жалко было не только Бима, но и старого доброго Ивана Ивановича. Как он теперь? А ещё вспомнилась смешная рыжая собачка одноклассницы Ленки, которая пропала однажды утром. Выбежала погулять – и не вернулась. Они её две недели искали по всему кварталу. Ирке иногда даже казалось, будто она слышит её лай. Но Томку больше никогда не видели. Потом на память пришёл кудлатый чёрный пёс Дик, который жил во дворе у троюродных сестёр. С Диком Ирка подружилась, когда он был ещё щенком, а теперь он уже вымахал в здоровенную собачищу. И даже тётя Наташа, Надьки-Ольгина мама Дика побаивалась. А Ирке он всегда бурно радовался, начинал скакать и лаять, а стоило ей подойти, вставал на задние лапы, обнимал передними и вылизывал лицо. В этом году Ирка в Оскол не ездила, и Дику некого было обнимать и целовать. Это было грустно. Наверное. Но слёзы выдавить уже не удавалось. Вместо этого вдруг пошли воспоминания, как отмечали Надькин день рождения в прошлом году. Стол для ребятни дядя Володя поставил под навесом во дворе, а тетя Наташа наготовила всяких вкуснях. Потом Надька с уличанскими пацанами танцевала, а Ирка с кузенами из Горького и девочка Татьяна резались в «подкидного». А кузен Сашка всё время выкликал голосом крупье из «Шерлока Холмса»: «Делайте вашу игру, господа! Делайте вашу игру!» А ещё почему-то обращался ко всем: «Сир Панталон!» В общем, как мама говорит: «Хочется плакать, как голодному какать!» Аж на хи-хи пробило от этого «сира Панталона». Ирка уткнулась в свой половичок и некоторое время давилась от смеха. Хорошо, что звуки, которые она издавала, всё равно были похожи на плач. А потом пришла ценная мысль. Ладно, в шахматы Ирка играть не умеет, можно сказать. Даже хуже, чем киношный д’Артаньян, который влепил-таки мат Ришелье. Зато она умеет играть в «дурака». Ведь в «подкидном» главное – что? Так скинуть свои карты, чтобы под тебя походить не могли. Иногда для этого приходится даже козыри кидать. Лишь бы противник всё принял. А потом уже – ваш ход, сир Панталон! Значит, она будет играть с миледи в «подкидного». Это даже почти весело. Она так задумалась, что даже вздрогнула, когда почувствовала, что леди Винтер стоит рядом. Она от неё всегда вздрагивала. Хоть что миледи говори, а в холод он неё кидает конкретно. - Ты успокоилась? Тогда вставай. Нас ждёт разговор. И склонилась отвязать косу. Эх, напрасно Ирка зубами ленту тянула! От миледи не укрылось, что лента мокрая. - Вот как? Шустрая девочка. Всё-то ты успеваешь. Придётся это исправить. Она резко подняла девчонку с пола и усадила на стул, очень быстро примотав к нему верёвкой поперёк живота. А потом уже обстоятельно переплела растрепавшуюся косу и, разумеется, привязала к спинке. - А поесть вы мне дадите? – спросила Ирка. Есть шанс, что отравит, конечно. Миледи так и сказала: - Ты ведь называешь меня отравительницей? - Но вы же, правда, яд госпоже Бонасье дать хотели! Отравительница загадочно улыбнулась: - А если так было надо? - И что, тогда это правильно, что ли? – возмутилась Ирка. Чем в очередной раз насмешила леди Винтер. - И всё же, откуда ты всё это знаешь, девочка из будущего? - Книга есть, - пробурчала Ирка, не в силах оттянуть начало разговора. – Даже несколько книг. Но я пока не все читала. Улыбка миледи стала обворожительной: - И эта книга написана про меня? Ирка только кивнула. Сейчас рот надо раскрывать, только хорошенько подумавши. - И что же ты обо мне узнала? Пленница вздохнула, собираясь с мыслями. Она всегда вздыхала, как бегемот, так что взрослые пугались и начинали думать, что она больна или чем-то расстроена. Пусть миледи тоже так думает. - То, что вы были в монастыре. Потом сбежали оттуда. Вышли замуж за графа де Ла Фер. Он… нашёл клеймо… и вас… Говорить об этом почему-то показалось трудно. Словно в этом было что-то не совсем правильное, хотя Ирка привыкла Атоса оправдывать всегда и во всём. - …повесил.- безжалостно договорила миледи. – Наш совершенный рыцарь, Неистовый Оливье! Преступник – ничем не лучше меня. Но ты ведь на его стороне, не так ли? Ирка молчала, втянув голову в плечи. Она, в самом деле, не знала, что отвечать. - Почему ты на его стороне? – продолжала настаивать бывшая графиня де Ла Фер. - Я не знаю, - выдавила девчонка едва слышно. - Знаешь. Всё ты знаешь. Ответь же мне! Потому что он знатен, красив и богат? Потому что закон защищает его? Потому что ему ничего не стоит быть хорошим? Он родился в замке, его баюкали в золотой колыбели. Ему с самого начала принадлежало всё. Мне – ничего! Я ни на что не имела права. Я всё взяла сама. Почему же ты оправдываешь это блаженное ничтожество, а не меня? Я – сильная женщина. Я личность! А он? Это было трудно понять. Ещё труднее ответить. Внезапно снова закружилась голова – словно Ирка оказалась где-то очень высоко, а под ногами хлипкая опора, которую колышет ветром. - Он ведь тоже убийца, если на то пошло. - Но он же вас не обманывал, - тихо сказала Ирка. - Как? Внезапно опора под ногами показалась уже не такой зыбкой. - Ну, это же вы обманули его, выдав себя за сестру священника! Он вас любил. И честно сделал своей женой. А чего хотели вы? Только не говорите мне, что вы его любили! - Не любила, - подтвердила миледи. И жёсткие морщинки у рта снова стали заметны. – Разве можно любить дичь, на которую охотишься? Он был оленем. Прекрасным благородным оленем с ветвистыми рогами. И обязан был благородно погибнуть под ударами охотника. - А вы – волчица, да? - И что из того? Волки тоже хотят есть. - А олени хотят жить. Вас поддели рогами, а вы ещё обижаетесь. Миледи отвернулась. Ирка вдруг поняла, что именно эта тема её не очень вдохновляет. - Вы его всё равно боитесь, да? - Кого? – усмехнулась женщина. - Атоса. Ну, не могла она его этим салатным именем называть! И второе имя ничуть не лучше. Ирка читала, что Этьен – это даже не Степан, а вообще по-простому. Граф Стёпка. Арман – тоже не бог весть что, но хоть не смешно. Лучше пусть уж будет Атос. - Почему я должна его бояться? - Не знаю. Наверное, потому что всё равно это он прав. А не вы. Миледи резко развернулась и ударила Ирку по лицу. Больно ударила. Губы почти сразу занемели. Ну, вот и поговорили! Потом миледи быстро и раздражённо завтракала. Девчонке поесть она не предложила. Есть хотелось так, что аж живот бурчал, но Ирка помалкивала. Вдруг у этой гадюки отрава ещё осталась? После завтрака леди Винтер надолго исчезла из домика, но перед уходом связала своей пленнице руки, причём узел расположила так, что зубами не доберёшься. Ирка потом долго пробовала – ничего не вышло. И снова всплакнула с досады. Одно хорошо – время шло. Молчаливый слуга убрал со стола, и в домике снова стало совсем тихо. Только Ирка изредка шмыгала носом. По носу тоже попало, кровь пошла. А утереться, как следует, не получилось, всё это она размазала по лицу в художественном беспорядке. В общем, красота – это страшная сила. Что мушкетёры скажут, когда её такой увидят? Время тянулось невыносимо долго. Как жевательная резинка, в которую случайно влезла рукавом, а теперь пытаешься отодрать. Стало заметно темнее. Или солнце повернулось на другую сторону, или тучи сгущались. К вечеру должна начаться гроза. А вдруг не начнётся? Вдруг всё изменилось из-за её вмешательства? Вдруг для того, чтобы д’Артаньян стал сильным и счастливым, и был с госпожой Бонасье, Ирке придётся по-настоящему умереть? Сейчас, в одиночестве, эта мысль уже не казалась такой невероятной. И страх пришёл. И стало себя очень жаль. А ещё стало очень жаль всех, кто Ирку любит. Папу с мамой. Брата Юру. Бабушку. Мирославу. Как они без Ирки будут жить? И будет ли вообще что-нибудь, когда её не станет? А вдруг весь мир существует только до тех пор, пока она в нём есть? Вдруг она умрёт – и всё это исчезнет? Любимые люди, любимые места, любимые книги… Интересно, любят ли её мушкетёры? Ну, хоть сколько-нибудь? Ну, пусть не все четверо, но хотя бы Атос? Или им всё равно, что скоро её совсем не станет? А, может, вообще всем всё равно? Ведь никто не мчится её спасать, когда ей здесь так больно и страшно. А вдруг эта кошмарная женщина права, и главный закон жизни состоит в том, чтобы всегда быть сильнее других? А слабые – это добыча, их съедают. И все взрослые так живут? Неправда! Иркины родители живут совсем не так. И Миркины баба с дедом. И Мадина, студентка пединститута. И Элла Эмильевна, Иркина первая учительница. Все нормальные люди живут не так! Это с леди Винтер что-то неправильно, а не со всем миром! Вспомни ведьму – она и появится. Миледи вошла торопливым шагом, сбрасывая с плеч накидку. И через плечо приказала слуге: - Ужинать. На Ирку она даже не посмотрела. Это она вовремя пришла. Когда Ирка успела до правильного додуматься, и не успела снова раскваситься. Леди Винтер больше не пыталась с девчонкой играть. Она вообще её не замечала, была какая-то задумчивая и сосредоточенная. Ужинала, не торопясь, изящно орудовала ножом и вилкой. Временами на её лице появлялась довольная усмешка. И те же неприятные морщинки у рта. Ирка уже заметила, что эти морщинки возникали, когда миледи не очень владела собой. И очень они её выдавали. Сразу видно, что злобная тётка. Хоть и красивая. Слуга внёс подсвечник. В комнате неумолимо смеркалось. Потом вдруг порывом ветра распахнуло окно и чуть не задуло свечи. - Закрой, - приказала миледи. – И ставни тоже. Слуга окно закрыл, а про ставни сказал, что они не закрываются – петли сломаны. А Ирка подумала, что это правильно, они и не должны быть закрыты. Ведь в книге Атос заглядывал в комнату через окно. Вдруг всё ещё может быть правильно? Миледи внезапно взяла стул и поставила его прямо перед пленницей. - А теперь ты будешь говорить, девочка. Скажешь мне всё, что я хочу услышать. И не будешь говорить глупости. Иначе очень пожалеешь об этом, - прошипела она. Ирка промолчала. Пока её ни о чём не спросили, только угрожали. - Итак, ты расскажешь мне, что тебе известно о моей жизни. - А потом? – пробурчала Ирка. - А потом я подумаю, что с тобой делать. Наверное, надо было поторговаться, расплакаться, сделать вид, что испугалась и заставить миледи снова надеть маску добродетельной госпожи. Но Ирка уже так устала от неё. Устала думать, устала бояться. И вот такая леди Винтер была даже менее страшна. Потому что понятна. И не всё ли равно? Если друзья не спешат к ней на помощь, то и жить, в общем, незачем. Она глубоко вздохнула и начала говорить. - Вы сбежали в Англию. Вышли замуж за лорда Винтера. И отравили его. У вас есть маленький сын, но брат вашего мужа его не признаёт законным. Поэтому вы хотите лорда Винтера убить. И даже рассчитывали, что это для вас сделает д’Артаньян. Миледи впилась в неё взглядом: - Ты и это знаешь? - Знаю, - кивнула Ирка. – Но д’Артаньян его не убил, а наоборот подружился. И вы на него очень рассердились. А ещё вы были любовницей графа де Варда. - Это не имеет отношения… - перебила её миледи. - Имеет, - устало сказала девчонка. – д’Артаньян притворился, что он де Вард, и провёл с вами ночь. А потом написал, что де Вард больше не хочет встречаться. И тогда вы провели ночь с д’Артаньяном. Миледи только скрипнула зубами. - Я вот одного не могу понять, - произнесла Ирка. – Вы же его никогда не любили, да? Вы вообще никого не любите. Почему же вы с ним спали? Миледи расхохоталась неестественно громко: - Потому что я – женщина, глупая ты девчонка! А вот ты ещё не знаешь, что это такое, не правда ли? У тебя уже грудь растёт, а понятия никакого. Внезапно она больно схватила Ирку за титьку и сжала пальцами сосок. И боль вдруг аукнулась чем-то тянущим и приятным где-то внизу. Ирка не поняла, что это было. А вот миледи отчего-то развеселилась по-настоящему. - Ничего, скоро ты сама всё узнаешь. Узнаешь, как сладко бывает женщине. Неважно, какой глупый и слюнявый мальчишка с тобой – ты должна заставить его сделать тебе приятное. Правда, они бывают настоящими скотами. Поэтому время от времени их надо убивать. Как этого гасконца. И я убью его, дай срок! Я отлично выполнила поручение кардинала. Теперь его высокопреосвященство отдаст мне голову негодяя, обманувшего и унизившего меня, а заодно – голову благородного графа де Ла Фер. Им недолго осталось гулять. Завтра я отправлю гонца к кардиналу, а сама отдохну в Бельгии, дожидаясь, пока их поймают. Но уж на казнь вернусь во Францию обязательно. Ирка равнодушно слушала все эти планы, им всё равно не суждено осуществиться. Убьёт её миледи или нет, но до мушкетёров ей не добраться. Иначе не было бы романа «Двадцать лет спустя». - Священник тоже делал вам приятное? – спросила Ирка, просто чтобы протянуть время. - Какое тебе дело до священника? – резко спросила миледи. - Никакого, - честно сказала Ирка. – Просто он повесился с горя. А его брат вас ищет. За окном грохнуло так, словно бомба взорвалась. Молния ударила где-то совсем близко. Этот удар словно отозвался в хижине. Повисла гнетущая тишина. Только потоки дождя резко забарабанили в стекло. - И… он найдёт меня? – решилась спросить миледи. Над ответом пришлось подумать какое-то время. - Сам не найдёт. Если ему не помогут. - Кто должен ему помочь? Я спрашиваю: Кто. Должен. Ему. Помочь? Ирка упрямо замотала головой, забыв про привязанную косу, и стиснула зубы. Пусть что хочет с ней делает, но это говорить ей нельзя. - Скажешь, - пообещала леди Винтер, вытаскивая свой стилет. Ирка расширенными от ужаса глазами смотрела, как она приближается. И не могла понять, чудится или нет ей звон разбиваемого стекла…
Atenae: Чтобы свет не погас - Атос, мне двадцать лет. Странно думать, будто я никогда не изменюсь! Разговор состоялся на другой день после визита ангела. Д’Артаньян забежал на улицу Феру всего на минутку. Он был очень деятелен и очень скрытен в последние дни. Новая любовь, которая норовит затмить старую? Ничего, женщина подождёт. Чем больше Атос думал над словами барышни, тем меньше ему нравилась ситуация. Девочка не смогла сформулировать суть своей тревоги, но он её прекрасно понял. Это было на том глубинном уровне, где у каждого спрятано настоящее – самый большой секрет, самое уязвимое место. У девочки, верящей книжкам, эта тайна пока на поверхности. А вот у мальчика, тоже верившего в сказки, это уже зарыто так глубоко, что и не сыскать. Ещё пару лет назад он всерьёз полагал, будто от неё ничего не осталось. Ошибался, к счастью. Теперь речь шла о д’Артаньяне. О пареньке, заставившем его снова жить. Спору нет, Арамис и Портос тоже сделали многое, чтобы привязать его к жизни. Но они слишком уважали его уединение. Арамис - как залог того, что в ответ будут уважать его автономию. Портос наивно считал, будто в этом есть что-то величественное и аристократичное. А для д’Артаньяна права на одиночество не существовало. Он сам решил, что Атос ему нужен, он мог вломиться в его дом в любое время дня и ночи. И что греха таить – мушкетёр начал этого ждать. И даже тревожился, когда гасконца не было подолгу: не означает ли это, что в нём больше не нуждаются? Его дни наполнились новыми переживаниями, связанными с мальчишкой-авантюристом, которого можно было назвать безрассудным, не будь он так умён. Танец на лезвии, скольжение по краю – это был стиль гасконца. И он оказался заразительным, чёрт возьми! Д’Артаньян был полон любви, молодости, жизни. Его взгляд горел, он летел куда-то вперёд, к немыслимо высокой цели, которую сам толком не осознавал. Сам Атос никогда не был к этому способен, он не мог не любоваться им. И вот, ему суждено погаснуть. Она так сказала. Его надо предостеречь. Странно было бы, если бы он понял. В его возрасте бытие кажется вечностью. Понимание приходит с первой потерей, и у него солёный вкус изодранных губ. Д’Артаньяну суждена потеря. Не Атос, не Арамис. Кто? Неужели Портос? - И вы готовы рискнуть? - Всегда готов, вы же знаете! Для него это всё ещё шутка. - Даже если рискуете кем-то? Погибнет тот, кто вам дорог. А вы потеряете вкус к жизни. Гасконец в досаде грыз ноготь. - Знаешь, Атос, я это как-то слабо себе представляю. Никто из вас не погибнет. Ты мудр, Арамис изворотлив. Что до Портоса, то он попросту вечен. Как скала. Мы всегда будем вместе. Чего мне бояться? - Всегда. Очень ненадёжное слово. Слово для молодых, которые не подозревают, как изменчив мир. - Атос, право, меня ждут! Мне некогда философствовать. - д’Артаньян, я очень хочу, чтобы вы меня поняли. Я даже готов… - К чему? - Вы слишком нетерпеливы. Атос поморщился. В самом деле, готов? Даже к этому? Он поднялся со своего места и удержал гасконца за плечи. Парень прямо-таки выплясывал у самой двери. - Когда-то я сам подобно вам верил, что бог любит меня, а мир создан исключительно для моего удовольствия. - И что же? - Именно то, о чём я рассказал вам в Амьене. Улыбка мира оказалась маской, скрывающей гниющую язву. С тех пор я боюсь масок. - Милый Атос, я не понимаю аллегории. Это Арамису интересно. - Хорошо, я постараюсь быть предельно конкретным. Так вышло, что я на собственном опыте знаю, что чувствуешь, когда рушится твой мир, твоя вера, ты сам. Только что думал, что живёшь совершенно правильно, но в следующий миг оказывается, что баюкал себя обманом, а твой выбор, которым ты так гордился – величайшая гнусность! Поймите, д’Артаньян! То, о чём толковала эта девочка – оно существует. Это жгучая боль, которая не притупляется, это разъедающая жалость к самому себе. Это невозможность быть прежним, даже вспоминать об этом вы не сможете без отчаянья. Это, наконец, непереносимый стыд за свою слабость. Это то, чего вы себе никогда не сможете простить, даже если другие не будут знать об этом. И со всем этим придётся иметь дело до конца ваших дней! Я не хочу этого для вас, мой друг! Д’Артаньян прикусил губу, делаясь серьёзным. Кажется, он оценил откровенность признания. - Хорошо, я понял вашу заботу. Но что мне делать? Мы ведь даже не знаем, который из моих шагов вызовет такие последствия. И… простите, Атос, что я так говорю… может быть, я не столь совестлив? Может, мои муки окажутся не столь острыми? Атос покачал головой. Не понял. Досадно. Но предсказуемо, чёрт возьми! - Я уже говорил вам, как следует поступить. Я пойду к нашему ангелу и прочту эту книгу. А покуда – будьте предельно осторожны. Просчитайте все последствия того, чем занимаетесь. Вы умны и сумеете это сделать. Где-то есть трагический поворот, вы должны его миновать. Думайте же, чёрт возьми! - Хорошо, - произнёс д’Артаньян после паузы. – Я подумаю. Раз это так важно для вас. Но только завтра, хорошо? А сейчас меня очень ждут! И вздёрнул голову с выражением мальчишки, предвкушающего праздник. Очередной праздник, на них пока ещё так щедра его жизнь. Ну, что с ним ещё делать? Не лезть же насильственно в его тайны. - Ступайте, - со вздохом сказал Атос. *** Он появился в ту же ночь. В первый миг Атос едва не расхохотался при виде гвардейских усов в обрамлении чепчика служанки. Этот смех застрял у него в горле, стоило заглянуть гасконцу в глаза. - Вы были правы, мой друг! Это случилось, - были первые его слова. – И я очень боюсь, что опасность грозит именно вам. Атос укутал друга халатом. - Мне? Исключено. Если верить ангелу, у меня есть будущее. Почему вы так решили? Теперь уже д’Артаньян взял его за плечи и стиснул, как это делал минувшим днём он сам, силясь донести до юноши реальность угрозы. - Леди Винтер клеймена цветком лилии, - сказал он, понизив голос. Атос содрогнулся. Он ждал любой пакости от судьбы и считал, что ко всему готов. Но это всё равно оказалось неожиданностью. Он отошёл к столу, на котором с вечера так и осталась непочатая бутылка. В последнее время рука всё реже тянулась к стакану. Теперь же Атос налил до краёв и протянул вино другу. Д’Артаньян выпил залпом, словно воду. Он был в том состоянии, когда не пьянеют. - Милый Атос, я уверен, что навлёк опасность ужасной мести на нас обоих. Эта женщина - сущий демон! - Вы даже не представляете, насколько правы, мой друг. Что вы натворили? Д’Артаньян прикусил ус: - Много непростительного. Я читал её письма. Она шпионка кардинала, я уверен. Я проник к ней под видом графа де Варда и провёл там ночь. Атос поморщился. Гасконец его понял, но не стал спорить. Это был момент истины. - Вы правы, это было гнусно. Потом я обманом вынудил считать, будто де Вард её бросил, и тогда она прибегла к моей помощи. Она призвала меня, подарила ночь любви и это кольцо. Кольцо Атос узнал сразу. Один из свадебных подарков отца. В цвет матушкиных глаз. Она его очень любила. Д’Артаньян заметил его взгляд. - Вам оно знакомо? - Да, это одна из фамильных драгоценностей. Я подарил её, как подарили вам – в ночь любви. - Это ваша жена, я уверен. - Знаете, я почему-то тоже в этом уверен. Прежде сомневался бы. Но нам было предупреждение. Теперь гасконец прикусил уже не ус, а палец. - Вы были правы, предостерегая меня, а я вёл себя, как последний глупец. Но я не думал, что эта женщина способна на убийство. А она способна, Атос. Это тигрица, пантера! - Я знаю. - Вам приходилось столкнуться с её гневом? - Нет. Мне приходилось видеть её жертвы. Она не знает жалости. Д’Артаньян схватил его за руку. - Кому грозит опасность, Атос? Я ничего не соображаю! - Вы слишком взволнованы. Выпейте. И давайте думать. Гасконец последовал его совету, и вино снова не оказало на него никакого действия. - Итак, шпионка кардинала, сказали вы? Что ей известно? Юноша задумался. - Я не говорил ей ни о ком из вас. - Это ничего не значит. Она станет наводить о вас справки. Если ещё не сделала этого. И тогда тайное станет явным. - Она узнает вас? - При встрече – несомненно. А вот я не уверен, что узнал бы её. Тогда она была совсем юной. Сколько ей лет? - Кажется, двадцать четыре. - Моя жена была моложе. - Это было давно, Атос? - Четыре года назад. - Итак, она узнает вас. Внезапно Атоса осенило. - Она не станет мстить мне, д’Артаньян. Она даже не поймёт, окажись я рядом. Вы жестоко оскорбили её, и она рассчитается именно с вами. Через… - Госпожу Бонасье, - закончил молодой человек, дрогнувшим голосом. Атос почувствовал, что ноги его плохо держат. Он нащупал стул и опустился на него, не глядя. - Ну, вот мы и нашли… Несколько минут они сидели молча, потрясённые этим открытием. Потом гасконец заговорил, и голос звучал нетвёрдо. - Констанция в руках кардинала. А мы даже не знаем, где она и как ей помочь. Что делать, Атос? Его глаза молили о совете. О, если бы Атос мог его дать! - Не знаю. Боюсь, что при данных обстоятельствах – ничего. Послезавтра мы отбываем под Ла-Рошель. Хорошо бы, если б она последовала за нами. Я отправлюсь к ней, поговорю для начала. Д’Артаньян стиснул его ладонь. - Нет, Атос! Вы так уверены, что Провидение будет на вашей стороне, что бы вы не предприняли? Я тоже так думал до сегодняшнего дня. Не делайте этого, умоляю вас! Я не хочу вас оплакивать! Мушкетёр улыбнулся, глядя другу в глаза: - Не буду, обещаю вам. Но не следить за миледи он юноше не обещал. А там будет видно. *** Последующее осталось в памяти, как время не проходящей тревоги. Атос сопровождал д’Артаньяна к ростовщику, и к торговцам, и в казармы, и до самого дома. Он не оставлял юношу одного, он вынужден был узнать даже то, о чём молодой гвардеец предпочёл умолчать. О служанке миледи. Бедная девушка так любила, что рискнула жизнью, чтобы его спасти. Тоже не самый красивый поступок д’Артаньяна. Впрочем, он и сам уже начал понимать, это читалось по глазам. Всех четверых встревожило приглашение кардинала, но ещё больше – загадочное письмо без подписи. Д’Артаньян готов был поклясться, что в карете была госпожа Бонасье, но кто её перевозил? Куда? Не было ли это ловушкой? И что сулил разговор с кардиналом? Провожая юношу, Атос шепнул ему: - Будьте честны и мужественны. Будьте собой, мой друг! И да, д’Артаньян был собой. Он отказался от предложения, сказав при этом, что не является противником начинаний кардинала, но покуда его высокопреосвященство преследует ту, кого он любит, он обязан её защищать. И добавил, что не сможет покинуть друзей, хотя был бы рад, если бы разом исчезла вражда между полками. Атос поклялся бы, что это должно было понравиться кардиналу куда больше слепой покорности. Но так ли это? Покажет время. Настоящая тревога началась, когда внезапно заболел король. Армия выступила под Ла-Рошель, но телохранители его величества остались в Париже. Атос провожал взглядом д’Артаньяна, покуда войска не выехали за ворота. А потом отправился на Королевскую площадь. Следовало наведаться туда ещё вчера, но тогда были дела поважнее. Визит к кардиналу мог таить в себе не меньшую опасность. Особняк леди Винтер встретил его тёмными окнами. Лишь в каморке привратника теплился свет. Итак, она покинула Париж. Куда она направляется? Где их пути пересекутся? Что скажет, что сделает он тогда? *** И вот они встретились. Позже Д’Артаньян задал закономерный вопрос: - Почему ты отпустил её? В самом деле, почему? Он вернулся в гостиницу с твёрдым намерением остановить её навсегда. И был вполне готов к этому. Но когда пистолет был заряжен, когда он приставил его к бледному лбу, ему пришлось заглянуть Анне в глаза. И он увидел страх. Атос остановил движение. - Скажите, мадам, в вас осталось что-то человеческое? Теперь в глазах была бессильная ярость. - Вам захотелось ещё раз унизить меня, граф? - Разве я когда-то унижал вас? Я был влюблённым безумцем, и вы получили от меня всё, чего желали. В чём же вы усматриваете унижение? Она не ответила. Лишь тяжело дышала, с ненавистью глядя на него. Атос спокойно произнёс: - Сударыня, вы немедленно отдадите мне бумагу, которую выпросили у кардинала. Иначе, клянусь памятью моего отца, я убью вас. - Я понимаю, - усмехнулась она. – Это самое естественное, что вы можете сделать. - Разве? – он становился спокойнее с каждым мгновением. – Есть вещи куда более естественные. Жаль, что вам этого не понять. - Чего я не могу понять, граф? Теперь уже он усмехнулся, не отвечая. - Чего же? - Сударыня, отдайте бумагу. И я оставлю вам жизнь. - Я вам не верю, - выдохнула Анна. - Верите. И протянул руку, убирая пистолет. Поняла ли она, что проиграла? Тонкая рука рванула пергамент из-за корсажа. - Берите и будьте прокляты! Атос равнодушно сказал: - Я давно уже проклят, сударыня. Что вы можете добавить к этому? Я был проклят в тот день, когда повстречался с вами. Ваш брат - или кто он там? – был прав. Вы всегда требуете жертвы, заставляя людей изменять тому, чем они были прежде. Вы и меня изменили. Но не до конца. О, нет, не до конца! Я оставляю вам жизнь, чтобы у вас было время поразмыслить, ведь мёртвым это не свойственно. Подумайте, сударыня. Вы стали служительницей ада, но вы всё ещё человек. Вам больно, вам страшно, как любому другому. А значит, вы тоже способны меняться. Даю вам добрый совет – попробуйте! - Иначе? – выкрикнула она ему в спину. Он только пожал плечами: - Люди с божьей помощью побеждают любых демонов. А вот теперь д’Артаньян требовал ответа. Итак, почему же он её отпустил? - Видите ли, мой друг, вы и я – тоже не ангелы во всей этой истории. Вы жестоко оскорбили её. Я… - Вы, Атос? Вы дали ей своё имя и свою любовь! - Всё это так, но… Ладно, пусть будет так. Я пытался убить её в припадке бессильного гнева. Я изменил своим обязанностям, которые требовали судить её на глазах всей провинции, дозволить ей апеллировать суду парламента, и лишь затем казнить, как она того заслуживала. Это было выше моих сил, и я пошёл по лёгкому пути… Как показало время, он стал вовсе не лёгким для меня. Прежде я полагал, что нет разницы между «легко» и «правильно». Теперь эта разница возникла, а я оказался не способен поступить так, как того требовал долг. Я струсил, д’Артаньян! Именно поэтому больше не осмеливаюсь носить своё родовое имя. Д’Артаньян в который раз прикусил свой ус. - Я вызвал бы на дуэль любого, кто осмелится сказать, будто Атос трусит! Особенно после вчерашнего. Обед на бастионе Сен-Жерве стал главным событием недели. По этой причине его героям дозволялись маленькие поблажки, вроде той, которой они пользовались сейчас – бродить после сигнала. Но поговорить требовалось, а в палатке громоподобно храпел Портос и тихо молился Арамис. Планше и Базен уехали, оставалось только ждать. И решать мучащие вопросы. Мушкетёр грустно улыбнулся: - А если я сам это говорю? Есть мужество в бою, его мне не занимать. Но есть мужество иного порядка – способность принимать посылаемые Богом испытания. И выносить их достойно. Тогда, четыре года назад, я оказался неспособен пережить свой позор на глазах у всего света. Поверьте, это очень тяжело – презирать себя!.. Гасконец на лету поймал его невысказанную мысль. - А теперь что-то изменилось? Атос снова задумался. Темнота помогала заглянуть в себя, не опасаясь проницательных глаз. - Мне кажется, да. Я оказался способен отпустить её. Пристрелить – это было легко. Я собирался это сделать, даже пистолет приставил ко лбу. Но, понимаете, в чём дело? Легко - да, но правильно ли это? Ведь она пока ещё не сотворила ничего такого, за что её следовало бы убивать. Это ведь только мы с вами предполагаем, что она покусится на вашу любовь. Это наши домыслы. Только за это? Тогда это опять убийство из трусости. - Не сделала? А Бризмон? – напомнил д’Артаньян. - О! Да, признаюсь, я об этом не думал. А думал вот о чём. Если господь помиловал её, позволив выбраться живой из петли, если Он отменил мой приговор, то что-то ведь он имел в виду? Быть может, он хотел дать ей шанс раскаяться? Как и мне. Подумайте, д’Артаньян, зло порождается злом и само в свою очередь рождает зло. Анна обманом проникла в мой дом, готовила убийство, она даже совершила его – и не одно. Она растлила душу отца де Бейля, осквернила мою. И что же? Я пытался убить её! А если существует способ прервать это коловращение зла? Что для этого надо сделать? Быть может, явить милосердие? Ну, я, по крайней мере, попытался это сделать. Голос юноши дрогнул, когда он высказывал свою мысль: - А если именно это было ошибкой? Атос вздрогнул. Кто сказал, будто он ни в чём не сомневается? Но когда-то же надо принять свою ответственность за совершаемый выбор! - Время покажет. *** В Бетюне звонили к вечерне. В окошко кельи проникал прощальный луч, золотил убогие стены, касался распятия на стене. Слышно было, как возятся и хлопают крыльями голуби на крыше. Д’Артаньян внёс госпожу Бонасье на руках, не переставая целовать прелестное личико. Он не выпускал её с первого мига встречи, когда она испуганной птицей спорхнула к нему в галерее. Откуда она летела так, что покрывало послушницы развивалось крыльями за спиной? - О, д’Артаньян, мой д’Артаньян! Я знала, знала, что ты приедешь! - Конечно, приеду! – отвечал юноша, смеясь. – Как ты могла подумать?.. Бедняжка моя! И снова принимался целовать ей руки. Атос глядел в окно. Наверное, следовало вовсе уйти и оставить влюблённых наедине, но что-то было тревожное в этой умиротворяющей картине. Не только граф Рошфор, ускакавший в направлении Парижа, не только записка знакомым почерком. Была ещё карета, которая поспешила удрать при их появлении. д’Артаньян пальнул по ней. Портос спросил его, зачем он это сделал. Молодой человек посмотрел на него с изумлением. Но видимых причин не существовало. Было только напряжение, разлитое в воздухе. Напряжение, которое чувствовали все. Деликатный Арамис исчез. Он пробормотал, что надо поглядеть, что сталось с беглой каретой. Едва ли она уехала далеко, кажется, они ранили форейтора. Портос топтался у самой двери, не зная, куда деть своё огромное тело. Бедняга чувствовал себя лишним. Он не умел, подобно Атосу, превращаться в безмолвную статую. Шумно вздохнул, звякнул шпорами, неловко повернулся и задел стул. Потом утвердился на нём у стола, накрытого на две персоны. Атос не оборачивался. Эволюции приятеля были очевидны по издаваемым им звукам. Звякнул какой-то прибор. А потом голосок госпожи Бонасье произнёс: - Господин Портос, я не уверена, что это стоит пить. Девочка сказала, что в бокале яд. Атос вздрогнул и повернулся: - Какая девочка? Госпожа Бонасье выглядела смущённой его вниманием. - Право, я не знаю. Возможно, это какие-то глупости, или мне привиделось. Это было что-то странное… и ужасное… Д’Артаньян и Атос обменялись быстрыми взглядами. - Говорите же, любовь моя! - Мы обедали, я взяла бокал с вином и уже коснулась его губами, когда в дверях появилась девочка. В ней было что-то чуждое… одежда, манеры. Но речь была понятна. Она сказала мне, что вино отравлено, и обвинила графиню Винтер. Теперь уже содрогнулся всем телом д’Артаньян. - Вот так чёрт! - Портос торопливо поставил бокал, не глядя, так что отколол ему ножку. Вино полилось по столу, пятная белую скатерть. Все четверо, как завороженные, смотрели на расплывающееся багровое пятно. - Она была здесь? – спросил Атос, быстрее всех овладевший собой. Молодая женщина только кивнула, ещё больше смущаясь под его пристальным взглядом. - И вы обедали вместе? - Она была очень добра. Сочувствовала моим злоключениям. Предложила даже уехать с ней, чтобы дождаться вашего появления в безопасном месте. Она показалась мне доброй женщиной, которая, как и я, пострадала от злобы кардинала. - И вы поехали бы? – спросил юноша, стискивая ладони возлюбленной. - Она знала о нашем приезде? – спросил Атос почти одновременно. Госпожа Бонасье предпочла ответить на второй вопрос. Он показался ей более простым. - Я сама показала ей письмо герцогини. Атос кивнул. Д’Артаньян озвучил вслух его мысли: - Слава богу, она вездесуща, но не всезнающа! - Кто это был, д’Артаньян? – с тревогой спросила молодая женщина. И прибавила дрогнувшим голосом. – Что это было? Юноша уставился на своего старшего друга. - Итак, Атос, это произошло. Это должно было случиться сегодня, здесь… - …но слетел ангел, - прошептал Атос, почти не веря тому, что произносит. Его поразило какое-то суеверное чувство. Даже не так. Никогда ещё он не испытывал такого облегчения и такой благодарности Небесам. Ангел слетел и отвратил неизбежное. Неважно, в каком обличье он был и откуда явился. Господь являет своё милосердие через обычных людей, надо лишь уповать, ни о чём не моля, ибо Он и так всё ведает! - Это дитя было ангелом? – тихо спросила госпожа Бонасье. - А кем же ещё? – с облегчением воскликнул Портос. Кажется, за эти краткие минуты он овладел-таки искусством обращаться в статую. Точнее, в соляной столб. Гигант облегчённо выдохнул, а потом поднял со стола графин с вином и с размаху грохнул его об пол. - На всякий случай! - Что здесь творится? На пороге возник Арамис с подсвечником. В келье становилось темно, молодой мушкетёр успел об этом подумать и позаботился об освещении. - Чудеса всякие, - радостно ответил Портос. – Ангелы летают. Я чуть не отравился. Его лицо сияло широчайшей улыбкой, какая даже у него появлялась нечасто. Обычно Портос напускал на себя важный вид, считая, что это придаёт его персоне аристократизма. - Отравился? В монастыре? Арамис бросил беглый взгляд на стол, избегая смотреть на двух влюблённых, замерших на кровати в позе испуганных детей, взявшихся за руки. Среди яств не обнаружилось ничего противоестественного. Хлеб, сыр, куриная грудка, шпинат. Скромная трапеза. И багровая лужа посреди льняной скатерти. И такая же лужа с осколками стекла на полу. - Портос, это вы безобразничали? – спросил Арамис у друга, ближе всех находившегося к столу. - Я не безобразничал, я травился, - важно повторил Портос. - О чём это вы толкуете? Молодой мушкетёр вопросительно глянул на Атоса. На влюблённых он всё ещё избегал смотреть. Облик же старшего друга поразил его. Всегда сдержанный Атос словно находился во власти духовного экстаза, преобразившего его суровое лицо. Он сделал шаг в глубину комнаты. - Друзья мои! Вы понимаете, что нам даровано чудо? – проникновенно сказал Атос. – Нам, простым солдатам – забулдыгам и грешникам! – он почти смеялся. – Мы ничем его не заслужили, но вот оно! Ангел вмешался, предначертанное изменилось. Мы с вами вступаем в какую-то новую жизнь, которая нигде не записана – ни на каких скрижалях. Нас освободили от былой судьбы, чем бы она ни была: благодатью ли, проклятием? Отныне мы сами можем её творить – каждым своим шагом, каждым деянием. Она принадлежит только нам. Арамис вздрогнул и перевёл взгляд на разбитый бокал. Всё увиденное на глазах обретало новый смысл. Д’Артаньян поднялся на ноги и произнёс нетвёрдым голосом: - Господа… я знаю, что больше всех виноват в том, как сложились обстоятельства, приведшие к этому дню… - Не только вы, - возразил Атос. - Я знаю. Но теперь не в этом дело. Нас простили. Нам дали шанс. Так поклянёмся использовать его! Как вы говорили, Атос? Легко – не всегда означает правильно. И я клянусь – душой, любовью, честью, жизнью, вашими жизнями – я клянусь отныне жить с неомрачённой совестью. Не искать лёгких путей, которые сулят удовольствие, но манят в трясину… Молодой человек запнулся и замолчал, задыхаясь от полноты чувств. Атос сжал его руку, ободряя, и продолжил голосом, в котором слышалось глубокое волнение: - Клянусь быть достойным того, что посылает Господь, будь то милость или испытание! Арамис стиснул пальцами крест, который всегда носил на шее. На его лице мелькнуло непонятное выражение, словно он вёл какую-то внутреннюю борьбу. Это выражение было мимолётным, оно тут же исчезло, уступив место решимости. Он побледнел, но произнёс твёрдым голосом. - Клянусь… сохранять верность всему, что для меня свято! Портос тоже ощущал, что он должен в чём-то поклясться. Но он никогда не умел говорить так красиво. - А я… клянусь … всегда любить вас, друзья мои! Даже когда уйду из полка. Эх! И гигант сгрёб в объятия всех троих разом. Атос простонал: - Осторожно, не задавите Арамиса! Сам Арамис ничего не сказал, у него почти отнялось дыхание. Д’Артаньян рассмеялся: - Как же мы счастливы, господа! Госпожа Бонасье улыбалась и утирала слёзы. В разгар этой сцены на пороге появился человек. Он был в запылённой дорожной одежде, и пятна конского пота говорили о том, что человек этот страшно спешил. Лицо его всем четверым показалось смутно знакомым. - О! – сказал этот человек с непередаваемой интонацией уроженца Британских островов. – Извините, я, кажется, не к месту. Д’Артаньян первым узнал его: - Здравствуйте, милорд! Вы во Франции? - Приветствую вас, господа! Да, я здесь. Вы предупредили меня, но я, увы, не сумел воспользоваться предупреждением, чтобы предотвратить беду. Эта женщина бежала. - Кто это? – шёпотом спросил Портос у Арамиса. - Лорд Винтер, - также тихо ответил тот. - Мы знаем, - ответил Атос за всех. – Она была здесь. Англичанин окинул быстрым взглядом разгром в комнате и взволнованные лица присутствующих. - Была здесь – и никто не погиб? - Господь сотворил для нас чудо, - кротко сказал Арамис. Д’Артаньян, впрочем, уловил то, на что остальные не обратили внимание. - Вы сказали, что не сумели предотвратить беду, милорд? Что произошло? - Герцог Бэкингем погиб. Все вскрикнули. Возглас гасконца прозвучал громче остальных. - Как? - Я арестовал её прямо в гавани и приставил охранять её честного и верного человека. Она совратила его, вложила в руку кинжал и убедила совершить это преступление. В настоящее время бедняга Фельтон уже поплатился за её грехи. Эта женщина – настоящий дьявол, господа. - Мы знаем это, - важно сказал Портос. Галантерейщица, совсем потерявшаяся в обществе знатных господ, ведущих возвышенные речи, робко потянула Атоса за край плаща. - А как же ангел? Атос обернулся к ней. - А что с ангелом? - Но ведь она увела его с собой!
Atenae: *** Восторг Атоса сменился глубочайшим отчаяньем. Весть о том, что беззащитное дитя оказалось во власти преступной женщины, которая не ведает жалости, повергла его в какое-то внутреннее оцепенение. Наружно он сохранял способность говорить, отдавать приказы, действовать. Вызвал слуг и послал Гримо за картой местности. Внимательно выслушал Арамиса. Внутри же… Молодой мушкетёр тоже не терял времени даром. Он проследил путь кареты с раненым форейтором до того места, где карета останавливалась посреди леса. Земля в том месте была истоптана и изрыта копытами лошадей. Имелось даже кровавое пятно – видимо, раненый упал, не удержавшись на запятках. На песке Арамис увидел лёгкие женские следы. Кто-то вышел из леса и сел в карету. Теперь он понимал, кто именно. Какое счастье, что он осмотрел дорогу ещё засветло! Внутри у Атоса было холодно. Милосердие оказалось ошибкой. Он отпустил миледи, в результате должна была погибнуть госпожа Бонасье. А теперь под угрозой жизнь ребёнка из будущего. Его маленького ангела. И он был далёк от мысли, что Господь защитит девочку без их помощи. В таких делах лучше полагаться на себя. Что они могут? - д’Артаньян, та бумажка, которая выпала из шляпы Рошфора, всё ещё при вас? Гасконец, встревоженный не меньше, чем он сам, молча кивнул и подал ему листок. - Армантьер, - прочёл Портос через головы друзей, склонившихся над запиской. - Армантьер – где это? – рассудительно поинтересовался Арамис. - Сейчас узнаем, - пробормотал Атос, делая знак Гримо, чтобы приблизился. Парень отыскал карту за четверть часа. - Окрестности Лилля, - сказал д’Артаньян, обладавший острыми глазами и соображавший быстрее всех. – Неподалеку от Лиса. Четыре дороги ведут туда из Бетюна. - Удачно, что нас четверо, - воскликнул Портос. - Нас пятеро, господа, - поправил флегматичный англичанин. – Если необходимо что-то предпринять против миледи, то это моё дело. Она моя невестка. - И моё, - сказал Атос мрачно. – Она – моя жена. Портос и Арамис в недоумении уставились на него. Лорд Винтер тоже глядел непонимающе. Д’Артаньян улыбнулся. Он понял, что друг оставил позади свои сомнения, если решился сказать об этом вслух. - Твоя жена? – повторил Портос. - Подробности после, - Атос вновь склонился над картой, спеша спрятать лицо, которое залила предательская краска. - Разделимся? – спросил его д’Артаньян. - Не вижу смысла, - пробормотал Атос. – Я вообще не вижу смысла вести слежку самим. Пошлём слуг. Планше, как самый смышлёный, последует за каретой. Когда они определят её местоположение, трое останутся её стеречь, а один вернётся за нами. Мы будем иметь дело с этой женщиной, так что нельзя разделяться. И дай бог, чтобы нас хватило всех пятерых. - Со слугами, - напомнил д’Артаньян. - Со слугами, - согласился Атос. - А что же нам делать теперь? – расстроено пробасил Портос. Атос подавил тяжкий вздох: - Ждать. - Господа, - напомнил Арамис. – Мы в женском монастыре – пятеро мужчин. Кармелитки были добры, но может быть хватит испытывать их терпение? Переместимся в гостиницу. - Это разумно, - согласился лорд Винтер. И друзья отправились в гостиницу, которая находилась совсем близко; они вели коней в поводу. У хозяина нашлось ровно пять свободных комнат. Госпожа Бонасье осталась в монастыре, хотя д’Артаньян не мог скрыть, что встревожен этим обстоятельством. - А если она вернётся? - Она не вернётся. - Ты отвечаешь за неё, Атос? Мушкетёр не мог понять, откуда взялась эта уверенность. Быть может, оттого, что миледи тоже получила неожиданный подарок судьбы. Она увезла девочку с собой, без сомнения, чтобы узнать о своём будущем. А это значит, что до тех пор, пока барышня ей всё не расскажет, ей ничто не грозит. Но догадается ли она молчать? А если догадается, то на что пойдёт эта страшная женщина, чтобы заставить её говорить? В любом случае, ей сейчас не до галантерейщицы. Спал ли кто-то из них в эту ночь? Атос так и не смог заставить себя лечь в постель. Он то стоял у окна, вперив глаза в непроглядную темень, то сидел у стола, уронив тяжёлую голову на руки. Сон не шёл. Видит бог, он был готов на многое, чтобы не погас задорный свет в глазах д’Артаньяна. Но приносить такую жертву он был не готов! Почему невинное дитя? Почему не он сам, на котором вполне достаточно грехов, требующих искупления? Ответ пришёл сам собой. Потому что девочка это выбрала. Быть может, по детскому недомыслию, быть может, потому, что в её возрасте ещё не верится в собственную смерть… Неважно. Суть была в другом. Чтобы свет не погас, кто-то должен беречь его в темноте. Но почему всегда дети?.. С него хватило бы и одного д’Артаньяна. Планше появился около двух часов пополудни. Ночная темнота затруднила поиски, слуги потеряли след и нашли его только под утро. Знакомая карета обнаружилась возле уединённо стоявшего дома на окраине Армантьера. Планше оставил приятелей караулить, а сам отправился в Бетюн, но подвернул ногу в предутренних сумерках, что существенно замедлило его передвижение. Он с трудом доковылял до Фестюбера, а там ему удалось сговориться с возчиком, направлявшимся в монастырь. Таким образом, он всё же оказался в Бетюне раньше, чем мог бы, но сколько времени уже было потеряно? Атос скрипнул зубами. Из Бетюна выехали около трёх. Д’Артаньян порывался пустить коня вскачь, но Атос его удерживал. Путь был неблизкий, силы коней приходилось беречь. Ехали в полном молчании. К вечеру погода испортилась, по небу понеслись клочковатые тучи, обещая ночью грозу. Ветер рвал плащи с плеч всадников, развевал их волосы и перья на шляпах. Проехали Фестюбер, где остался раненый слуга, обогнули Ришбургский лес. Планше, который не мог идти пешком, указывал путь, сидя верхом на лошади, и всё равно временами морщился от боли. Мушкетёры по-прежнему сдерживали шаг коней. Когда миновали Фромель, начало смеркаться. До города оставалось всего три лье, и лишь тогда Атос позволил себе пришпорить коня. Вскачь миновали Госкаль, поравнялись с почтовой станцией, когда какой-то человек выскочил прямо на дорогу, отчаянно размахивая руками. Атос узнал Гримо. - Она покинула Армантьер? – спросил д’Артаньян, осаживая коня. Слуга сделал утвердительный знак. - А девочка? Она жива? – поспешил спросить Атос. Гримо кивнул вторично. - Слава богу! – выдохнул сквозь сжатые зубы мушкетёр. Арамис перекрестился. - Так что же мы стоим? – воскликнул Портос. – Вперёд, вскачь, господа! Веди нас, Гримо. - Гримо не может вскачь, у него нет лошади, - напомнил гасконец. - Если ваши милости позволят, - раздался задыхающийся голос Планше. – Я бы уступил ему свою. По выражению лица было ясно, что повреждённая нога доставляет бедному парню сильную боль, в которой он, впрочем, никогда не признается. Атос молча кивнул. Планше спешился и заковылял в сторону станции. - Жди нас здесь! – крикнул д’Артаньян. Гримо сел на освободившуюся лошадь и сделал знак следовать за ним. - Где она? – спросил Атос. Гримо махнул рукой в сторону реки Лис. - Далеко? Гримо показал своему господину согнутый палец. - Пол-лье. Поспешим, господа! Мы почти у цели. Гримо пришпорил и поскакал через поля. Всадники следовали за ним. Становилось всё темнее, в небе пока ещё безмолвно замерцали далёкие зарницы. При свете одной из них они увидели маленький домик, уединённо стоящий в ста шагах от парома. Окно светилось. Они были у цели. Из канавы выскочил, отряхиваясь, Мушкетон. - Они в доме. Я сторожил окно, а Базен дверь. Всё тихо. Никто не кричал. Атос приложил палец к губам и знаком предложил разделиться, окружая дом. Вокруг домика была живая изгородь. Атос перепрыгнул её и подошёл к окну. Ставни не были закрыты, позволяя видеть, что происходит в доме. Мушкетёр встал на каменный выступ и с замиранием сердца заглянул в окно. Ему пришлось приложить усилие, чтобы заставить не дрожать пальцы, которыми он держался за края рамы. Они обе были внутри. Девочка очень прямо сидела на стуле, прижимая к груди связанные руки. Глаза её были широко раскрыты, на лице следы крови. Миледи стояла к нему спиной и, кажется, что-то говорила. Шум грозы мешал ему расслышать. Потом она вынула из складок платья стилет, стянула с него ножны и направилась прямиком к пленнице. Атос рукой и коленом толкнул окно. Рама подалась, стёкла разлетелись вдребезги, и мушкетёр ввалился в комнату, раздирая одежду и раня руки осколками. Выхватить шпагу он не успевал. Он успел лишь схватить обернувшуюся на шум миледи за руку, державшую стилет, и с силой дёрнул на себя. Женщина обернулась, упёрлась рукой ему в грудь. Несколько мгновений безмолвной борьбы, сопровождаемой только тяжёлым дыханием обоих. Внезапно дверь отворилась, и на пороге показался д’Артаньян – бледный, с расширенными глазами, похожий на призрак отмщения. Атос отвлёкся всего на миг. Этого мига хватило, чтобы тонкое запястье миледи выскользнуло из его руки, а стилет вонзился ему в плечо. Мушкетёр пошатнулся. Женщина оттолкнула его с дороги и одним прыжком преодолела расстояние до выбитого окна. Гасконец рванул из-за пояса пистолет, но выстрел запоздал. Силуэт ведьмы с растрепавшимися волосами мелькнул в оконном проёме, освещённый блеском молнии, и пропал в ночи. Тишину потряс раскат грома. Д’Артаньян кинулся к другу, стоящему на коленях, сжимая плечо. Стилет всё ещё оставался в ране, и мушкетёр пытался сообразить, можно ли его трогать. В комнату ввалились Портос и Арамис. За их спинами показался лорд Винтер, удивительно спокойный посреди всего этого разгрома. - Где она? – были первые его слова. - Сбежала, - сквозь зубы выдохнул гасконец, осторожно поднимая друга на ноги. Англичанин коротко чертыхнулся и бросил: - Я за ней. Портос посторонился, давая дорогу. - Помогите ему, - коротко сказал Арамис. – Один он может не справиться. Гигант кивнул и исчез – неожиданно гибко и бесшумно для своей комплекции. Молодой мушкетёр уже распутывал верёвку на руках девочки. Потом кинжалом обрезал ленту, притягивавшую косу к спинке стула. Д’Артаньян подвёл Атоса к освободившемуся стулу, стараясь не потревожить лезвие в ране. Мушкетёр сел, медленно выдыхая сквозь зубы. Девочка смотрела на раненого круглыми от ужаса глазами. - Этого не должно было случиться, - виновато сказала она. - А чего же вы хотели? - почти зло произнёс гасконец. – После вашего вмешательства всё пошло по-другому. Только бы не были задеты крупные сосуды. Насколько длинное лезвие у этого стилета, как глубоко оно проникло? Раненый оставался в сознании, пока только это внушало надежду. Атос поднял голову и встретился с другом глазами. - Всё равно придётся его извлекать, - очень тихо сказал он. - Арамис, - позвал молодой человек. – Давайте вы. У вас рука лёгкая. Мушкетёр склонился над раненым другом, осматривая рукоятку стилета. - Режьте камзол вместе с рубашкой, - приказал Атос. – Иначе вам не увидеть, близко ли артерия. Арамис кивнул и с огромной осторожностью принялся срезать пропитанную кровью ткань, освобождая плечо. Атос стиснул зубы, но не издал ни звука. - Больше света! – потребовал Арамис. Гасконец чертыхнулся, метнулся к столу, подхватил подсвечник и приблизился к раненому. - Всего три свечи. С какой стороны светить? - Так хорошо, - пробормотал Арамис, внимательно вглядываясь в обнажившееся тело. Все трое замерли, словно старались даже не дышать. Только девочка-ангел сопела за их спинами разбитым носом. Потом Арамис облегчённо выдохнул. - Кажется, нам повезло. Лезвие не повредило артерию. - Вынимайте, - поморщился Атос. Молодой человек медленно потянул за рукоятку. Раненый зашипел от боли. Наконец, клинок вышел из тела. Выступила кровь, но её было немного. - Это плохо, - сказал Арамис. – Вся кровь остаётся в мышце. Скоро всё плечо зальёт опухоль, вы потеряете способность двигать левой рукой. - Напихайте туда побольше корпии, - посоветовал раненый. – Пусть вытекает наружу. Арамис кивнул. Д’Артаньян уже щипал корпию из льняной простыни. - Не уверен, что она чистая. - Пропитайте вином, - сказал Атос. - А если оно отравлено? - Что ж, тогда я раньше отмучусь, - усмехнулся мушкетёр. Девочка подала голос: - Оно не отравлено. Миледи пила его сама. Это восклицание напомнило Атосу о причине, по которой они оказались здесь. - Подойдите-ка сюда. Вы ранены? Девочка шмыгнула, вытирая слёзы. - Я нет. Вы приехали намного раньше, чем должны были. Она мне только нос разбила. А вот вас… - Пустяки, - пробормотал Атос, глядя на Арамиса, который приближался к нему с комочком корпии. Сейчас будет больно. Когда перевязка была закончена, и побледневший Атос расслабился на своём стуле, в дом ввалились Портос и Винтер. Оба были мокрыми с головы до ног. За окном бушевала гроза. Капли дождя задувало в разбитое окно. - Упустили мерзавку! – досадливо пробасил Портос. Д’Артаньян гневно вскинул голову: - Как вам это удалось? Она опережала вас на полсотни шагов – не более. - Понятия не имею, - досадливо пробурчал гигант. – Может, это происки Сатаны? - Не выдумывайте, милый друг, - отмахнулся Арамис. – У этой служительницы ада есть руки и ноги, но нет крыльев. - Можете поглядеть сами, - обиделся Портос. – У самой переправы следы на песке просто исчезли. Не испарилась же она! - Я подтверждаю это, - кивнул лорд Винтер. Гасконец взвился с места: - Надо искать, пока следы совсем не смыло! Она не могла уйти далеко. - Пусть её, д’Артаньян…- промолвил Атос. - Как? – юноша изумлённо обернулся. – Ты хочешь её отпустить? - Теперь бесполезно преследовать. Слышите, что творится? Пусть бежит, гонимая страхом – своим вечным спутником. И дай бог, чтобы на земле нашлось место, где она сможет остановиться, чтобы начать иную жизнь. Девочка насупила брови и сказала: - Этого тоже не должно было быть. - А что должно было? – вкрадчиво спросил Арамис. - После смерти госпожи Бонасье вы настигли бы её в этом доме сегодня ночью, судили и казнили на берегу Лиса, - тут она удивлённо огляделась. – А где человек в красном плаще? Мужчины переглянулись в недоумении. - Какой человек в красном плаще? - Лилльский палач. Тот самый, что клеймил её. Вы не привезли его? Мушкетёры снова обменялись непонимающими взглядами. - Ладно. Тогда это тоже неважно, - сказала девочка. – Важно, чтобы у вас всех теперь было всё хорошо. Атос тяжело вздохнул. - Пусть так, - наконец произнёс он. – Мы все живы. И она тоже жива. И у нас начинается жизнь, о которой не знаете даже вы. Это так? Девочка кивнула, глядя на мушкетёра с нежностью. Он опустил голову. Оставалось сделать только одно, чтобы с готовностью встретить это неизвестное будущее. Чтобы свет не погас… - Подойдите! – строго велел он девочке. Она приблизилась, и мушкетёр вдруг заметил, как она вытянулась и повзрослела за время их знакомства. Миледи знает об ангеле. И она осталась жива. А. у девчонки невероятная способность впутываться в неприятности. Когда дети не ведают, что творят, решение должны брать на себя взрослые. Даже если это очень тяжёлое решение. - Сейчас вы дадите мне слово, - медленно и чётко произнёс он. – Что никогда и ни при каких обстоятельствах не придёте сюда вновь. Ему очень хотелось оставить для себя лазейку, оставить надежду, что когда-нибудь ангел снова шагнёт к нему на порог. Всего лишь добавить к этой клятве одно условие, не лишавшее его чуда: «Пока не сможете себя защитить». Но этого делать было нельзя. - Никогда? – спросила девочка, всё ещё не желая поверить. Чтобы свет не погас… - Никогда, - твёрдо ответил мушкетёр. Когда она ушла, друзья несколько минут сидели в молчании. Винтер пробормотал, что продолжит поиски невестки, и покинул их. Гроза заканчивалась. Ливень сменился тихим дождём, стало слышно, как журчит вода, сбегая по водостоку. Потом д’Артаньян обратился к Атосу: - Ты думаешь, что это было необходимо? Мушкетёр покачал головой. - Не хочу рисковать. Анну мы упустили, она знает о девочке. А если в следующий раз мы не успеем? Нет уж, так будет надёжнее. - Значит, мы остались без ангела? – расстроено пробасил Портос. - Похоже, что так. Все вновь замолчали. Потом Арамис прервал его. - Портос, - сказал он вполне обычным голосом. – Кажется, вчера вы сказали, что намерены покинуть полк? Гигант засмущался, но всё же ответил: - Перед самым отбытием из лагеря я узнал, что муж… - он помедлил, и после паузы твёрдо произнёс. - …что муж госпожи Кокнар скончался. Она теперь свободна, и я женюсь на ней. - Это хорошее известие, - слабо улыбнулся Атос. – Мы поздравляем вас, мой друг! - И что теперь? – внезапно спросил д’Артаньян, вскидывая голову. – Как теперь? Что мы будем делать? - Жить, - просто сказал Атос. – Так, как вы сами вчера и сказали. Нам дан шанс, мы им воспользуемся. Кажется, вы собирались отвезти свою милую в Лотарингию или Бельгию?
Atenae: После чуда Римма Николаевна была уже второй, кто застукал Ирку с книгой. Первой оказалась учительница истории Елена Владимировна. Ирка, как всегда, раньше всех покончила с самостоятельной и погрузилась в чтение. И так зачиталась, что сдала работу последней. Пожилая учительница посмотрела на неё с лёгкой усмешкой, приподняв очки в тяжёлой оправе: - Что читаем? - «Десять лет спустя», - буркнула Ирка. Конечно, читать под партой на уроке – это не по школьным правилам. Но Елена Владимировна улыбнулась и сказала: - Это хорошее дело. А вот с классной вышло не так гладко. Во-первых, потому что теперь она в наглую читала посреди урока. Ну, что делать? «Капитанскую дочку» Ирка прочла уже давно и не считала, что узнает о ней что-то новое. А «Виконта» ей дали всего на неделю. После урока Риммушка Ирку оставила, взяла в руки тяжёлый том, перелистала жёлтые страницы. - Тебе это нравится? Ирка не очень поняла. То, что происходило в книге, ей определённо не нравилось. Но это были мушкетёры, это был Дюма. А на сердце всё равно тяжело. Она решилась их прочесть, когда поняла, что вот уже неделю у неё не получается о них фантазировать. Что-то менялось, что-то уходило. Оставалось только проститься, дочитав до конца. Ирка упрямо тряхнула чёлкой. Она всё ещё не привыкла к ней. Вчера, поругавшись с мамой, рявкнула, что обрежет эту проклятую косу. И мама неожиданно спокойно сказала: «Режь!». Ну, вот. Теперь она стала совсем другая. - Ты умная девочка, - сказала Римма Николаевна. – Скоро ты их перерастёшь. «Три мушкетёра» - это ещё куда ни шло, а вот продолжения Дюма уже, как блины пёк. Ради денег. Разве это литература? - А почему нет? – почти дерзко сказала Ирка. Вообще-то Риммушку она любила. Но уж меняться – так меняться! Сколько она уже с этим живёт? К тому же, с Риммой Николаевной можно обсуждать любые книги. Они уже не раз это делали. - Ну, ты же понимаешь сама, - терпеливо сказала учительница, глядя на девчонку большими, яркими глазами. – Легкомысленное авантюрное чтиво. К тому же, герои весьма аморальные. Не стоит им подражать. - А любить? – спросила Ирка совершенно прямо. - Любить? – учительница задумалась. – Сложный вопрос. Один алкоголик и убийца, другой живёт за счёт женщин, третий – беспринципный интриган. Д’Артаньян ещё лучше всех, но он просто наёмник и карьерист. Ирка замолчала. Римма Николаевна повторяла то, что говорила ей леди Винтер почти два года назад. А ей и возразить нечего. Ну, почему он так навсегда прогнал её именно тогда, когда у неё появились вопросы, которые обязательно нужно ему задать? Почему она обязана отвечать на них сама, принимая его сторону, когда его это совсем не заботит? Любить… что это значит? В данном конкретном случае, кажется, это значило – понимать и прощать. Вот она и прощает. Уже скоро два года. - Даже при этом их есть, за что любить, - сказала Ирка, стараясь, чтобы прозвучало уверенно. На втором уроке литературы она уже не читала. Классная книгу забрала и сказала, что отдаст после уроков. Но Ирка всё равно была далека от изучаемого Пушкина. Она сидела и маялась, глядя в окно. А под конец урока, когда все заполняли таблицу по системе образов, вдруг написала стихи: Все копья изломаны в спорах, И в ножнах ржавеют мечи. Нет удали в рыцарских шпорах. Нет правды – кричи, не кричи! На сердце, как в осень, ненастье. В мозгах кутерьма, ерунда. И синие ласточки счастья Умчались, бог знает, куда. И мутной весенней водою Сомненья текут без конца. Один за другим, чередою Уходят в мечту паруса… Тянущее чувство неизбежной утраты не проходило. Как будто, она не утратила всё это уже давным-давно. Да и было ли оно вообще? *** В четверг третий и четвёртый урок в 6-А неожиданно отменили. Математичку вызвали в ГорОНО. С одной стороны, для Ирки очевидная радость, она ни разу не математик. С другой – радоваться именно сейчас у неё не было ну никаких уже сил. Ещё со вчерашнего вечера рожа вся опухшая от слёз. Глаза и нос – уж точно. Она говорила всем, что это насморк. Поделиться было не с кем. От слова совсем. С Риммушкой они уже поговорили. С родителями почему-то было невозможно, хоть они и поймут. Наверное. И с Миркой тоже. Мирка в очередной раз пыталась переделать мир. Ирка это не одобряла. Она уже попробовала, спасибо! С неё пока хватит. Но Мирка решила, что ей это по силам. Хотела сдружить свой 6-В и отдавала этому делу всю душу. С Иркой они виделись редко. Так всегда бывало, когда у Мирки появлялось новое увлечение. И новая компания, которая на этот раз Ирке не нравилась до тошноты. Это в 6-А обитали тихие и положительные троечники. В 6-В водились дебилы конкретные. Шпана с Комендантки, из тех, что сосут чиннарики по углам за школой и матерятся, не стесняясь. Но Мирка считала, что может изменить их своим духовным богатством. Ну, бог ей в помощь! Мирка выскочила прямо на Ирку из кабинета географии. И глаза у неё тоже были припухшими от слёз. Едва ли причина была та же, что у Ирки, но мимо слёз подруги она проходить пока ещё не научилась. - Что стряслось? Стряслось то, чего можно было ожидать. Неблагодарной шпане надоели Миркины благородные наставления, и одноклассники перешли к тому делу, которое делать умели лучше всего – травле неугодной. В роли неугодной, как легко догадаться, была Мирослава. Понятно, что в этих обстоятельствах Ирка ни словом не обмолвилась о своих переживаниях, о своей потере. О том, как вчера она горько оплакала всех четверых. Даже Арамиса, который, вроде бы, остался жив, но один навсегда. И для чего она – такая жизнь? Ирка просто стояла у лестницы и мрачно слушала о том, как вчера подруга отмахалась от караулившей у школы «шоблы» и убежала, но сегодня на второй перемене к ней подошёл известный хулиган Орлов из 8 класса и при всех нахлопал своей блатняцкой кепочкой по лицу. Кто такой Орлов, Ирка слыхала, конечно, но видеть его ей никогда не приходилось. Или приходилось, но она его в лицо не знала. Жизнь благополучного 6-А с этой стороной действительности не пересекалась, оставаясь в рамках литературных диспутов в клубе «Синяя птица» и ничем не замутнённого пионерского творчества. Она не поняла, почему разом ощетинилась Мирка, когда к ним развязной походочкой приблизился нестриженный прыщавый парень в клёшах. Приблизился - и небрежно пнул Мирку в спину ногой. Мирка пролетела два шага и схватилась за перила руками. А Ирка вдруг поняла, что ей страшно. Страшно и отвратительно – даже больше, чем тогда, с леди Винтер. Потому что миледи – это очевидная тварь, и когда-то она поплатится за свои преступления. А этот вот будет ежедневно изводить Мирку в школе, колотить её по дороге домой, издеваться над её бессилием – просто потому, что он старше, у него «шобла», и ему нравится издеваться. И над ней, Иркой, тоже будет, если обратит на неё внимание. И всё же, когда он вновь двинулся к Мирке, она заступила ему дорогу. Тогда Орлов небрежно так выкинул руку и твёрдым кулаком умело сунул Ирке в глаз. Из глаз полетели искры, а потом изображение вдруг запрыгало, как сумасшедшее, и стало не страшно уже совсем. Ирка схватила Орлова за грудки и, как бульдозер попёрла его вверх по лестнице. Вдруг оказалось, что устрашающий хулиган – щуплый мозгляк, немногим-то и выше неё. Он истошно замахал руками, царапаясь, как девчонка и восклицая сиплым, прокуренным баском: - Чё ты? Чё ты? Наверное, ему было по-настоящему страшно. Ирка об этом не думала. Она дотранспортировала его до площадки между первым и вторым этажом, нашла, наконец, подходящую вертикальную поверхность и принялась с методичностью строительной «бабы» вколачивать его спиной в эту поверхность. Откуда и силы взялись? Её оторвали от Орлова даже не набежавшие одноклассники, которые возмущённо вопили вокруг: - Ты что, дурак? У неё же сердце больное! Ирка, опровергая их искреннюю заботу, с резвостью здоровой продолжала стукать засранца о стену, пока её руки не перехватил кто-то из взрослых. Дежурным завучем оказалась стройная и ироничная Тамара Васильевна, физичка. - Зло должно быть наказано? – спросила она у Ирки, насмешливо глядя сквозь очки. - Жаль, что дуэли отменили! – процедила Ирка сквозь зубы. - Орлов, завтра с родителями – к директору, - вынесла приговор Тамара Васильевна. - А она? – обиженно протянул хулиган. - А тебе ещё захотелось? – ещё ироничнее произнесла завуч. – Ты только попроси, она добавит. - Добавлю, - пообещала Ирка угрюмо. - Иди, Костя, иди, - с ласковой угрозой сказала Тамара Васильевна. – До завтра. Ирку она не отпустила, впрочем, та и не рвалась. После драки глаз ощутимо болел, и голова вдруг закружилась. - Хоть бог и запретил дуэли, но к шпаге чувствую талант… - нараспев произнесла учительница. А потом неожиданно закончила: - И кроме мордобитиев – никаких чудес! Ирка с облегчением рассмеялась. То, что почти незнакомая взрослая женщина (физику в Иркином классе преподавала другая) вдруг оказалась знатоком песен из фильма, да к тому же любила Высоцкого, было неожиданным подарком судьбы. - У вас что сейчас? Алгебра? И следующий тоже? Ирка кинула. - Приводи всех своих в физику на четвёртый урок. - А у нас ничего нет. Ни учебников, ни тетрадей, - обнаглев, сказала девчонка. - Значит, будете смотреть кино. Это безопаснее, чем отдавать вам школу на разорение. Тамара Васильевна такое выкинуть запросто могла. Когда по телевизору показывали фильм про Михайлу Ломоносова, она включала у себя в кабинете утреннюю трансляцию и набивала туда желающих в три ряда. Когда её в этом упрекнули, она сказала, что это тоже физика. И сериал показывала ежедневно, до самого конца. Но на этот раз Тамара Васильевна зарядила кинопроектор, задёрнула шторы затемнения, и сказала, что про Вселенную посмотреть им тоже полезно. Особенно Андрею Ламанову, из-за которого она на своём стуле который день сидит, как в космосе летает. Так вот, пусть он на нём один урок сам посидит. Андрюха со смехом попросил не отправлять его в невесомость, он всё починит, он не нарочно. И все с энтузиазмом стали смотреть про Вселенную. Фильм был, наверное, даже интересным. Диктор каким-то особенным голосом, полным научного восторга, рассказывал про теорию Большого взрыва. Но Ирка снова не могла себя заставить сосредоточиться. Как жить теперь, когда чудо окончательно и бесповоротно закончилось? Постепенно становиться такой, как все? Успокаиваться и переставать мечтать о невозможном. Не лезть в драку с криком: «Один за всех!», потому что «Все за одного» никогда не будет. Поверить всему, что взрослые и умные говорят о мушкетёрах, и перестать в них играть по жизни. Перестать исписывать тетрадки и видеть сны про них. Не верить, не прощать, не любить. Найди ответ, как это стало нами? По именам причины назови. Но ведь разгадки нет за именами. Нам не дано понять секрет любви. Пусть бытие, сознание калеча, Загонит в угол сдержанно и зло - Для нас уже случилась эта встреча, Сквозь нас навеки чудо проросло! И если так, нас не осилит горе. И тайну память детства не отдаст! А время держит судьбы на запоре, Забыв оставить щёлочку для нас… Ирка зло утёрла предательскую слезу и сказала себе, что всё равно у неё ничего не получится. Не получится забыть старомодное слово «честь». Кажется, что-то в этом роде заставило её полезть сегодня в драку. И рассудок подсказывал, что отныне драться ей придётся ещё не раз. Но почему-то не было страшно. Какая разница? Как он сказал? «Я получу удовлетворения либо от вас, либо от собственного поведения». Тоже вариант! Сейчас фингал болел, но удовлетворение было. А потом, когда она станет взрослой… Взрослые не верят в мушкетёров. Они забыли, что когда-то сами играли в них, размахивая кленовыми шпагами. У взрослых другие игры… И когда-то Ирка сама станет взрослой. И будет учить детей… и тоже будет с умным видом говорить им, что книги Дюма – не настоящая литература, что мушкетёров не стоит любить, что жить надо совсем иначе? Иначе – это как? Проходить мимо, когда ублюдок обижает тех, кто слабее? Молчать, когда говорят ерунду, потому что у того, кто говорит, больше власти? Не отвечать хаму, не восстанавливать справедливость, не ввязываться в бой без надежды? Потому что мушкетёры – это выдумка. Чудесная выдумка хорошего писателя. Который написал толстую книжку, потому что получал за неё большие деньги, а деньги были ему всегда нужны… Или делать всё это – и регулярно получать в глаз? Ну, она сегодня попробовала. Это неприятно, но всё же терпимо. Не повод, чтобы отказываться от того, во что она верит. Жаль только, что всю жизнь ей придётся лечить эти фингалы в одиночку, что никто не придёт и не скажет: «Вы правы, барышня! Сражаться с Генуэзскими великанами всё же надо. Даже если они сильнее». Ирка сама это знает. А ещё, кажется, мало пережить страх и проявить отвагу один раз. После миледи ей бы вовсе уже ничего не бояться. Но оказалось, что сегодня всё пришлось решать заново. И каждый раз придётся – снова и снова. И каждый раз выбирать самой… …но почему он её бросил? Почему именно сейчас, когда столько нерешённых вопросов? Когда она совсем одна…Когда так нужно кому-то верить… почему?.. В затемнённом классе никому не было видно, как украдкой плачет на задней парте долговязая, лохматая девчонка, и упрямо стискивает мокрые кулаки. А в равнодушном, бескрайнем космосе разлетались бесчисленные галактики, чтобы никогда уже не встретиться вновь… 30 октября 2010 года – 2 февраля 2014 года
Стелла: Грустно, что это уже конец.
Atenae: Грустно, что всё это попросту невозможно. И нам с этим жить. М?
Стелла: Atenae , приходится признаться: на старости лет захотелось сказок. Будучи циником, Фомой неверующим в жизни, хочу сказок с любимыми книгами. Даже грустных сказок.
nadia1976@ukr.net: Atenae пишет: Грустно, что всё это попросту невозможно. И нам с этим жить. М? Вы правы, немного грустно... У Дюма все правильно. И какие бы сомнения не смущали нас, папаша Дюма все правильно написал Это как у Толстого, тот кто ошибался, оказался правым, а тот кто постоянно положительный и не ошибается, на самом деле неправ. Говорят, что настоящий бриллиант в воде невиден, может так и герои Дюма в смысле того, что они правы, даже если поступают не совсем красиво, или совсем некрасиво, и не надо искать для них оправданий, потому что они уже оправданы тем, что умели любить, дружить, были людьми, а это немало. Atenae, спасибо Вам за приятные моменты во время чтения, и окончание, по-моему, очень хорошее. Это хорошо, когда в конце истории ставится многоточие.
Atenae: nadia1976@ukr.net, я вообще обожаю многоточия. Большинство моих опусов с открытым финалом. Хотя именно этот от меня требовали сделать предельно ясным и однозначным.
полная версия страницы