Форум » Наше творчество » Важный разговор » Ответить
Важный разговор
Señorita: Название: "Важный разговор" Автор: Señorita Фандом: А. Дюма "Двадцать лет спустя" Размер: мини Жанр: драма; Missing scene, флафф и море розовых соплей. Отказ: Все Мэтру, все ему. От автора: Автор честно признается, что идея фика не оригинальна, и принадлежит, так сказать, общественности. Автор вдохновлялся фиком Andromède Тебе, навечно в переводе Lys, а так же дискуссиями на различных форумах на тему: каким могло бы быть объяснение Атоса и Рауля по поводу их родства.:) Так что, все написанное, это только лишь моя версия событий. Автор выражает благодарность Andromède, Lys и всем участникам форумных дискуссий на эту тему.
Ответов - 12
Señorita: Он так мечтал об этом – уже давно, но последнюю неделю особенно сильно. Чем ближе подъезжал виконт де Бражелон к родному дому, тем чаще замирало сердце от радостного предвкушения: скоро он вновь будет дома и увидит господина графа, по которому несказанно соскучился. Рауль старался никому из знакомых и товарищей по оружию не показывать (и он надеялся, что это у него получалось превосходно), что разлука с дорогим опекуном для него испытание, пожалуй, столь же серьезное, как сражение с неприятелем Разумеется, за два года, прошедшие с момента отъезда из родного дома в армию принца Кондэ, Рауль привык к жизни солдата, но тем не менее, тоска по дому нет-нет, да и настигала его, особенно, если разлука длилась слишком долго. Письма помогали смягчить горечь расставания и тоску по близкому человеку, но моменты свиданий, к вящему огорчению виконта, столь редкие, были несказанно дороги, и он ждал их с несказанным волнением и трепетом в душе. Лишь только за поворотом показались башни Бражелона и кованая ограда замка, Рауль пришпорил коня и через несколько минут буквально влетел в ворота. Радость переполняла его душу: он дома! Бросив поводья почтительно склонившемуся перед ним конюху, Рауль легко взбежал по ступенькам и через мгновение был уже в замке. В передней и гостиной никого не было, даже ставни оказались закрытыми. Это обстоятельство насторожило Рауля, впрочем, он тут же отогнал мрачные предчувствия. Вполне возможно, что граф в отъезде, у него могут быть дела в Блуа, а слуги, пользуясь отсутствием хозяина, позволили себе полодырничать. Тем не менее, Рауль направился в кабинет графа, постучал, и, так не дождавшись из-за двери обычного тихого и строгого «Войдите», вошел. В кабинете также никого не оказалось. Шторы здесь задернуты не были, и яркий солнечный свет заливал комнату. Стол был завален книгами и бумагами, что удивило Рауля еще больше: чтобы граф ушел и оставил бумаги на своем столе в беспорядке, такого за ним не водилось, если только ему пришлось покинуть свой кабинет в спешке. Постояв некоторое время в растерянности, Рауль вышел, осторожно прикрыв за собой дверь, и спустился в кухню. К счастью, там обнаружилась Жоржетта, хлопотавшая у плиты. Старая кухарка встретила молодого господина радостными восклицаниями, но от внимания Рауля не ускользнуло, что она выглядит усталой, а радость ее была несколько преувеличенной, как показалось виконту. - Жоржетта, - спросил Рауль, как только поток восторженных восклицаний иссяк, - что-то произошло? Где господин граф? - Господин граф у себя, - ответила Жоржетта и, помолчав, добавила, - господин Гримо сейчас у него. - Да, но что…- Рауль чувствовал, как сердце словно сжала чья-то ледяная рука. Не глядя на молодого господина, Жоржетта прибавила совсем тихо: - А Блезуа я с утра за доктором послала, хотя… Рауль, не дослушав, со всех ног бросился в спальню графа. -…лучше лечь в постель, господин граф! – из-за приоткрытой двери слышался голос старого верного Гримо, что заставило Рауля разволноваться еще сильнее. Уж если Гримо заговорил, значит, стряслось что-то серьезное. - Гримо, - впрочем, с облегчением смог отметить Рауль, голос графа звучал твердо, как и всегда, - если я позволил тебе говорить, то это еще не значит, что я намерен выслушивать всякий вздор! И с каких пор я должен повторять свои приказы дважды? Если я велел подать платье, то значит… - Господин граф! – не медля больше ни секунды, Рауль вошел в комнату и бросился к графу. - Рауль! Вы здесь! - О, граф, что произошло? – Рауль, крепко обнял своего обожаемого опекуна, и тот час же испуганно отшатнулся, потому что тот вдруг вздрогнул и побледнел, как полотно, а виконт испуганно смотрел, как на шелковой ткани халата медленно расползается темно-красное пятно. - Граф, вы ранены? - Пустяки, дитя мое, это всего лишь царапина, - слабо улыбнулся граф, - со мной все в порядке, - добавил он, послав Гримо грозный предостерегающий взгляд. - Но как же так, вам…вам, наверное, лучше лечь, рана… - Все в порядке Рауль, - граф, тем не менее, позволил виконту осторожно поддержать себя под локоть и усадить в кресло, после чего кивнул Гримо. Тот молча покачал головой и, ничего не сказав, вышел. - Граф, как вы? – снова начал Рауль, опускаясь на пол у ног опекуна. – Жоржетта сказала, что послала Блезуа за доктором, и я думаю… В ответ Рауль услышал, к вящему своему удивлению, сказанные, правда, еле слышно слова, каких ранее от графа де Ла Фер ему еще никогда не приходилось слышать. - Но все же, что произошло, - продолжал допытываться Рауль, сжимая холодные пальцы графа. - Впрочем, - спохватился виконт, - вам сейчас лучше и впрямь не говорить ничего, вам…вам нужно лечь. - Я уверяю вас, виконт, что со мной все в порядке, - Атос нежно провел рукой по волосам Рауля, - правда, дитя мое, вам не стоит беспокоиться, теперь, когда вы рядом…для меня это лучше всякого лекарства. Рауль улыбнулся и почтительно поднес руку графа к губам. Однако же, все еще не в силах справиться с охватившим его волнением и беспокойством счел нужным спросить вновь: - Но все-таки, господин граф, скажите же мне, прошу вас, что случилось, я очень… - Я знаю, Рауль, вижу, что вы обеспокоены, и мне, не скрою, приятно ваше участие, оно говорит о том, что вы меня…что я дорог вам, по крайней мере. - Но все же, - продолжил Атос, видя, что Рауль собирается возразить - я предпочел бы не говорить об этом. Не сейчас. - Хорошо, граф, как прикажете, но… В этот момент раздался стук в дверь и не осмелившийся войти, а только заглянувший в комнату Блезуа, робко сообщил, что прибыл доктор. - Проводи его, - распорядился Рауль, опередив графа, который собирался, судя по всему, повторить на сей раз во всеуслышание, те слова, что несколькими минутами ранее произнес шепотом. - Граф, я умоляю вас, - повернулся к нему Рауль, как только за Блезуа закрылась дверь. – Позвольте доктору осмотреть вас, мне будет спокойнее, если я буду знать, что вам ничто не угрожает, пожалуйста. Атос посмотрел на сына с какой-то странной, немного грустной улыбкой, и в конце концов, махнул рукой, что следовало понимать, как капитуляцию. Через полчаса, когда доктор, и впрямь заверивший виконта де Бражелона, что жизнь его опекуна вне опасности, что ему нужен только покой, и через всего несколько дней он будет здоров, уехал, Рауль, оставив графа отдыхать, вновь спустился в кухню. Ни Жоржетты, ни Блезуа там не обнаружилось, один Гримо сидел за столом, задумчиво глядя на стоящую перед ним кружку. - Гримо, - Рауль сел рядом и посмотрел на старого слугу в упор, - что здесь произошло? Гримо выдержал взгляд молодого господина и не отвел глаз, однако же, продолжал молчать. - Мне нужно знать, понимаешь? Гримо покачал головой и нехотя ответил: - Несчастный случай. В фехтовальном зале. - Ты меня за ребенка принимаешь, Гримо, думаешь, я поверю в такую небылицу? – усмехнулся Рауль. – Это была дуэль, да? Гримо долго молчал, и, наконец, коротко кивнул. - Но из-за чего? Как это произошло? Когда? Гримо только качал головой из стороны в сторону. - Я прошу тебя, расскажи мне, - взмолился Рауль, - я должен знать, это же и меня касается, ты должен понять! Гримо вздрогнул, и нехотя произнес: - С младшим де Барбье. Третьего дня. Не велел вам говорить. - Но… - Прошу вас, господин Рауль, - наконец изменил своим привычкам Гримо, - не спрашивайте больше, я и так уже сказал вам слишком много, если граф узнает, то он меня… - Не беспокойся, - улыбнулся виконт, - я тебя не выдам и вообще больше не заикнусь об этом. Однако же, это странно, что граф настолько не доверяет мне. Но видимо у него есть на то причины, значит, оставим эту тему. И будем считать, что я поверил в несчастный случай, хорошо? Гримо улыбнулся.
Señorita: Блезуа оказался разговорчивее господина управляющего. Сначала он, правда, тоже пытался увиливать, что ничего не знает, но с ним было куда как проще, чем с Гримо. Раулю просто достаточно было пристально посмотреть на парня и сказать, что, во-первых, он не такой дурак и не верит нелепым россказням, а во-вторых, и так уже все знает, просто ему нужны некоторые подробности. - Ты мне расскажешь, Блезуа, и не вздумай лгать иначе… Рауль не успел добавить, что «иначе», потому что Блезуа вздохнул и, пробормотав: «Ох, господин Рауль, господин граф ведь пообещал, что лично мне язык отрежет, если проболтаюсь, но если уж вы узнали…», начал рассказ. - Господа сперва обедали, беседовали, ну, как всегда, - говорил он, - я прислуживал за столом, и все было хорошо, только эта госпожа де Леони…уж не знаю, что с нею в тот вечер случилось, она постоянно графу все наперекор говорила. Граф, скажем, поддержал господина де Лои, когда тот сказал, что детей следует растить в строгости и воли им не давать слишком. А она рассмеялась и громко так, чтобы всем слышно было заявила, что уж кому бы говорить, да только не собравшимся. Граф де Лои даже вино пролил на скатерть и побледнел, чисто мертвец сделался. А что? Всем же известно, что дочка его учудила: накануне свадьбы с каким-то знатным господином, который, говорят, при дворе его величества служит, стало известно, что она в тягости. Господин де Лои ее в какой-то заброшенной таверне нашел и чуть не за ухо домой притащил, когда она с их конюхом из дома сбежала! Вся округа судачила; да на графа и до сих пор все косятся. А госпожа де Сен-Реми, мне их дворецкий шепнул недавно, велела его вовсе не принимать у себя. Рауль поморщился. Да, скандал с дочерью графа де Лои был громким. Жених Мадлен де Лои, господин де Сен-Жан, служил при дворе герцога Орлеанского, и, конечно же, весь высший свет от будуара ее величества до мушкетерской казармы, очень долго вел пересуды о его бесчестии и позоре. Говорили даже, что несчастному пришлось оставить службу, и уехать из Парижа, настолько невыносимо было сносить насмешки. Рауль никогда не любил сплетен и пересудов, и придворные сплетни интересовали его мало, но этот скандал был настолько громким, что трудно было оставаться в неведении. - Ну, вот, - продолжал Блезуа, - все сразу затихли, а господин граф тоже побледнел, салфетку отложил и уже хотел встать да и, видимо, выдать мадам по первое число, но господин де Лои руку ему сжал, крепко так, и сказал, что ему пора ехать. Попрощался со всеми и быстро вышел. Граф за ним. А герцог де Барбье тогда к жене своей повернулся и сказал, что мадам лучше промолчать. Она хотела ответить, наверняка что-то еще более гадкое, по лицу ее видно было, но тут граф вернулся. Он сел за стол, и господа продолжили обедать, как будто ничего и не случилось. Хотя видно было, что граф с трудом сдерживался, и вовсе он не спокоен, как это могло бы показаться. Он мне велел принести еще вина, и я из столовой вышел. Уже у дверей когда был, услышал как мадам де Леони – нет, господин Рауль, не пойму я никогда, как такой приличный человек, как месье де Барбье, мог жениться на такой женщине, - сказала, что господину де Лои теперь забот хватает, надо же бастарда куда-то пристраивать. А когда я вернулся, исполнив приказание, то оказалось, что вино господам не нужно. Потому что за столом никого уже не было, только мадам де Леони сидела бледная и испуганная. А герцог де Барбье и господин граф и так друг на друга смотрели, что было ясно, не просто повздорили, а дело серьезное. «Значит, решено, герцог, завтра на рассвете», - сказал господин граф. Тот кивнул в ответ, подхватил мадам де Леони под руки и вышел. Остальные тоже разъехались. А на другое утро господин граф поднялся еще до света, хотя Жоржетта сказала, что он вроде бы и не ложился, она видела еще затемно, в кабинете у него свет горел. Потом приехал господин де Лои, граф велел мне принять его, а господину Гримо приказал принести ему шпагу. Господин де Лои, когда вошел, и они с графом приветствиями обменялись, то принялся уговаривать его подумать, и не ввязываться в это дело из-за него, дескать, он так господину графу обязан. Но граф сказал, что тут и думать нечего, задета прежде всего его честь, отдал ему какой-то конверт и попросил отправить его по адресу, если с ним что-то случится. Тут господин Гримо вошел, и граф отослал меня, сказав, что если я кому-нибудь, а особенно вам, когда вы вернетесь, проболтаюсь, то головы мне не сносить. Вот и все, что мне известно, господин Рауль, - закончил Блезуа. - Хорошо, спасибо тебе, Блезуа, можешь идти. И не беспокойся, никто не узнает, что ты рассказал мне обо всем, обещаю. Блезуа поклонился и вышел. Рауль остался один. Да, это действительно был поединок, и оставалось только благодарить Бога, что рана оказалась неопасной, и с господином графом все хорошо. Теперь все стало окончательно ясно. Герцог или его жена позволили себе неподобающие намеки по поводу дочери графа де Лои. А после, как стало понятно из рассказа Блезуа, о его новорожденном внуке, которого граф взял к себе на воспитание. Рауль знал, что Мадлен де Лои долгое время жила в монастыре где-то в Берри, где она, вероятно, и произвела на свет дитя, а после решила остаться у святых сестер навсегда. Ребенка господин де Лои привез домой и решил сам воспитать его. Раулю было известно также, что граф помог ему в этом, что он ездил вместе с господином де Лои в Берри за мальчиком и даже стал крестным отцом ребенка. Граф не смог бы поступить иначе, и Рауль очень хорошо понимал это. Разумеется, он не мог стерпеть оскорблений в адрес друга, а, кроме того, это и впрямь задевало его честь. Виконт прекрасно понял, что граф отнес слова мадам де Леони, вернее, теперь мадам де Барбье, на свой счет, а самое главное – почему он так поступил. Ведь почти восемнадцать лет назад граф точно так же привез в Бражелон маленького ребенка и стал заботиться о нем. В раннем детстве Рауль никогда не задавался вопросом о своем происхождении. В ту пору он все принимал как должное, да и, положа руку на сердце, ему незачем было терзаться грустными мыслями, ведь у него были любовь и забота графа, и ему хватало этого с избытком. Он любил графа больше всех на свете, и не представлял себе жизни без него. Став старше, он стал многое понимать; нет, ему, хвала Всевышнему, ни разу не довелось услышать в свой адрес хотя бы и тень намека на оскорбление, но, тем не менее, он понимал, что какая-то тайна, связанная с его рождением, все-таки наличествует. И графу она, само собой, известна. Рауль прекрасно понимал это, хотя бы потому, что сказанное кем бы то ни было: соседями ли, просто знакомыми, или близкими друзьями графа: «Ваш воспитанник, так похож на вас, граф», «У него совсем ваша рука, Атос», «Граф, ваш юный виконт поистине достоин того имени, которое вы дали ему», - не было просто любезностью, или желанием польстить.. И, скорее всего, это было правдой. Сходство с графом, которое в один голос отмечали все, объяснялось просто и легко. Сыновья очень часто имеют особенность походить на своих отцов. Одно время виконту, правда, хотелось поговорить обо всем с графом начистоту, но с одной стороны он боялся, что не сумеет найти нужных слов, а с другой, он вдруг предельно четко осознал, что даже если бы он и получил ответы на свои вопросы, то это не изменило бы ровным счетом ничего. Атос сидел за письменным столом в своем кабинете, вертя в руках запечатанное письмо, и ждал Рауля, которого позвал к себе для важного разговора. За две недели рана, которая была совершенно пустяковой, давно зажила. Но встать с постели вездесущий доктор, который, как Атос справедливо подозревал, все это время квартировал в замке по просьбе Рауля, разрешил ему только вчера. Скрепя сердце графу пришлось подчиниться, не хотелось лишних пререканий и разногласий с Раулем, который (что было чрезвычайно отрадно сердцу графа) всерьез переживал за него. И, кроме того, следуя предписаниям доктора о покое и тишине, его старались лишний раз не беспокоить, а графу сейчас очень нужно было многое обдумать. Чем он и занимался всю предыдущую неделю, и, наконец, он принял окончательное решение. Безусловно, Рауль не поверил в несчастный случай, да и, по правде сказать, это была на редкость неудачная отговорка. Но рассказать ему всю правду… Граф де Ла Фер справедливо считал, что на этом свете очень мало вещей, которые могли бы напугать его. Однако же, этого разговора он боялся. Даже сейчас, когда понял, что оттягивать его бессмысленно, он все же в глубине души сомневался, должен ли говорить Раулю то, что собирался. Хотя, безусловно, с самого первого дня, когда в бедном домике сельского священника он впервые взял мальчика на руки, он знал, что придет день, когда он обязательно расскажет ему обо всем. Ему так хотелось и в то время, а сейчас – еще больше, чем прежде, чтобы Рауль понял и простил его. Два с половиной года назад, когда судьбе было угодно, чтобы Атос вновь оставил дом и отправился, как любит говорить д`Артаньян, на поиски приключений, он привел в порядок все документы, касающиеся Рауля, и написал это письмо, адресованное ему. Объясниться времени у него тогда не было, значит, оставался единственный способ сообщить виконту обо всем. Тогда Господь уберег его, и он вернулся домой цел и невредим. Поразмыслив, он решил, что еще придет время для этого разговора. Он ненавидел ложь, а лгать самому себе – было хуже всего. Да, да, теперь-то уж можно признаться, что он попросту тянул время. Но сейчас…откладывать дальше он не хотел. - Граф, что ваш воспитанник? Я слышал, что он весьма отличился в армии его высочества, - произнес де Лои. Обычная светская беседа, казалось, ничто не могло предвещать грозы. - Благодарю вас, граф, - ответил он, - если его высочество оказал милость и отметил заслуги виконта, то мне остается только гордиться им. - Вот что значит правильное воспитание, - ехидно улыбнулась мадам де Барбье, урожденная де Леони. Он предпочел бы не видеть эту женщину в Бражелоне, еще с тех самых пор, как она позволила себе некогда намеки на то, что хотела бы войти в этот дом хозяйкой. Но теперь она жена герцога де Барбье, к которому граф всегда относился с симпатией, как и к его покойному отцу. - Да, вы правы, - отозвался де Лои, - детей следует воспитывать должным образом, в строгости, я хочу сказать. И тогда обязательно настанет день, когда мы будем гордиться ими. - Но вы граф, как видно, слишком поздно это поняли, - продолжала мадам де Барбье. Рука де Лои дрогнула, и вино пролилось на белоснежную скатерть. Справившись с собой, он вознамерился уже ответить герцогине, но Атос опередил его: - Что вы хотите сказать, сударыня? - Только то, что сказала, граф. Господин де Лои, безусловно, прав, но, как видно, он понял это только тогда, когда уж поздно было проявлять строгость. А дети, как он мог убедиться, не всегда бывают благодарны нам за доброту и ласку. Граф де Лои встал из-за стола и бросив: «Благодарю вас за прием, граф, но мне пора, прошу меня извинить, господа», - быстро вышел из комнаты. Атос бросился за ним, догнав его уже у дверей. - Я…прошу вас извинить меня, граф…, - начал Атос. - Вам не за что извиняться, в конечном счете, она, хоть и невыносима, но сказала правду. И это мне нужно просить у вас прощения за то, что уже одним своим присутствием я компрометирую вас. - Граф, не говорите глупостей. Мои друзья всегда могут рассчитывать на мою помощь. Когда он вернулся в столовую, там по-прежнему стояла тишина. Стараясь держать себя в руках, он как ни в чем ни бывало занял свое место за столом и велел слуге принести еще вина. Но вечеру не суждено было закончиться мирно; мадам де Барбье не унималась: - Граф де Лои покинул нас? Жаль…Но видимо домашние заботы заставляют торопиться. Ведь он же сам решил заняться воспитанием малыша. - Дорогая, я прошу вас, - попытался одернуть ее супруг, но она словно не слышала. - Не понимаю, право, на что ему такая обуза. Ведь его имя, стараниями юной мадмуазель Мадлен, и так уж обесчещено, а тут еще этот бастард. - Сударыня, - Атос чувствовал, что окончательно теряет терпение. - А ведь это вы, граф, - перебила его герцогиня, - как я слышала, посоветовали господину де Лои взять ребенка к себе. Право слово, я бы так не поступила, и графу отсоветовала бы. Ну что может вырасти из этого незаконнорожденного? – скривилась она. - Да еще при таких родителях. Боюсь, господина де Лои будет ждать еще одно разочарование. Но у вас, впрочем, свои взгляды на воспитание бастардов, граф, так что… Атос резко встал из-за стола, с грохотом опрокинув стул. Гости словно онемели, никто не мог вымолвить ни слова. - Довольно, мадам! – в звенящей тишине громко произнес он. – Вы и так уже сказали слишком много. Будь вы мужчиной, можете не сомневаться, что я давно уже потребовал бы у вас удовлетворения. Еще до того, как господин де Лои покинул мой дом. Герцогиня рассмеялась: - К счастью граф, я не мужчина. Я женщина, а женщинам позволительны слабости, не так ли? - Да, мадам, - холодно ответил Атос. – Но позвольте напомнить, что женщине, тем более, благородной и благовоспитанной, не подобает опускаться до грязных сплетен, достойных разве что полуграмотных рыночных торговок и трактирщиц. - Да как вы смеете? – задохнулась от возмущения мадам де Барбье. - Сударь, - поддержал ее муж, – это уж слишком. Даже если моя жена была излишне горяча и несдержанна, это не дает вам права оскорблять ее! Вам следует извиниться перед ней! - Не раньше, чем госпожа герцогиня принесет свои извинения графу де Лои и мне. То, что мадам оскорбила меня невольно, нисколько не умаляет ее вины, скорее наоборот. - Вы забываетесь, граф! - Ничуть, господин герцог. - Вы только что изволили сказать, что если бы моя жена была мужчиной, то вы заставили бы ее пожалеть о своих словах, так знайте, что, оскорбив ее, вы оскорбили меня! И значит, я имею полное право требовать у вас удовлетворения. Граф удивленно вздернул бровь: - Это следует понимать как вызов? - Да! - В таком случае назовите время и место. - На рассвете, на берегу реки, рядом с часовней. - Превосходно. И не опаздывайте, господин герцог. - Граф, может, вы все же передумаете, - несколькими часами позже уговаривал его де Лои, которого граф пригласил быть секундантом. - Нет, граф. Я не привык сносить оскорбления. И уж тем более, уклоняться от поединка. - Но вы вступились за меня, это я должен был вызвать его. - Нет, граф, вернее будет сказать, что я, бесспорно, вступился бы за вас, как за любого из моих друзей, но здесь была задета и моя честь, так что у меня, как видите, совершенно не было выбора. - Но… - Прошу вас, не будем об этом. У меня к вам просьба: если что-то случится, то…нет, не перебивайте меня, - если что-то случится, то отправьте это письмо. Сразу же. Адрес вы найдете, вскрыв первый конверт. - Хорошо, граф, я выполню вашу просьбу. - Гримо, - граф обернулся к своему старому слуге, - помни о моем приказании. Гримо поклонился. - И ты тоже, - бросил он к замершему у дверей Блезуа, - не вздумай проболтаться кому бы то ни было! Ясно? Через два часа все было кончено. Герцог оказался достойным противником, но бывшего мушкетера не зря называли одним из лучших фехтовальщиков. Шпага господина де Барбье лишь чуть поцарапала плечо графа де Ла Фер, в то время как у него насчитывалось три раны, одна из которых – в бок – надолго уложила его в постель, и заставила докторов изрядно поволноваться. Впрочем, нет худа без добра, противники, несмотря на раны, посчитали инцидент исчерпанным и пожали друг другу руки.
Señorita: Атос усмехнулся. Подумать только, повел себя, можно сказать, как мальчишка. Так, словно он вновь стал мушкетером, и ему снова было двадцать пять лет. Когда любое неосторожное слово могло спровоцировать кровопролитие. Правда, в этот раз дело касалось не столько его, сколько того, кого граф любил больше всех на свете. Третьего дня он снова рисковал жизнью, и теперь отчетливо понимал, что не хочет оставить этот мир, не рассказав Раулю то, что давно уже должен был. Атос открыл стоящую перед ним шкатулку, достал оттуда запечатанное письмо и разорвал его на мелкие клочки. Оно ему было больше не нужно, он скажет все сам. Сегодня. Сейчас. Возможно, после этого виконт уже не будет относиться к нему по-прежнему, но он обязан все ему объяснить, это его долг. Размышления прервал стук в дверь. Час настал. - Вы хотели со мной поговорить, господин граф? - Да, Рауль. Атос встал из-за стола и подошел к сыну; какое-то время он просто молча смотрел на него, держа за руку. - Граф…вы…как вы себя чувствуете? - Со мной все хорошо, Рауль, не тревожьтесь. Просто…я хотел поговорить с вами об одном очень важном деле. Но мне…признаюсь вам, мне сейчас очень трудно подобрать нужные слова. А впрочем…Рауль, я прошу вас выслушать меня со всем вниманием и участием, а потом вы вольны будете принимать решение. Я же, со своей стороны, пойму вас в любом случае, чтобы вы не решили. Даже если вы больше никогда не захотите видеть меня и говорить со мной. - Граф… - Выслушайте же меня, прошу вас. Я и так слишком долго откладывал этот разговор. Вы, конечно, уже знаете, что было причиной моего недомогания. Да, мне известно, что эти бездельники проболтались, а, кроме того, было бы глупо надеяться, что вы не догадаетесь. Да, это была дуэль. И поводом послужило…оскорбление, нанесенное мне и…вам. Нет, не перебивайте, прошу, дайте мне закончить. Когда-то давно, Рауль, я был молод, беспечен и…влюблен. Мне думалось, что я – счастливейший из смертных, и что так будет всегда. Я ошибся. Жестоко ошибся, дитя мое. И эта ошибка стоила мне слишком дорого. Я потерял все, даже волю к жизни. Год за годом я не жил, а всего лишь влачил свое существование. Не дай вам, Бог, виконт, познать когда-нибудь, что значит просыпаться каждое утро и понимать, что предстоит еще один неимоверно долгий день, без радости, без мечтаний, без всякого смысла. Но в один прекрасный день все изменилось, в мою жизнь вновь вернулось счастье. Это произошло восемнадцать лет назад, когда я впервые взял на руки…своего сына – плоть от плоти, кровь от крови моей. Атос умолк и посмотрел на сына. В глазах Рауля блестели слезы, но Атос только крепче сжал его руку и продолжил: - Да, Рауль, да. Это правда. Верьте, я ничего так не желал бы, как называть вас так открыто, чтобы все знали, что у меня есть сын, которого я люблю, и за которого отдам свою жизнь, не раздумывая. Но…это, как оказалось, было бы куда проще, чем признание. Я испугался. Испугался за вас. Мысль о том, что однажды вам придется услышать в свой адрес упрек в том, что вы являетесь…незаконнорожденным…я не мог допустить этого. И тогда вы стали для всех моим приемышем, сиротой, усыновленным мною, чтобы было кому передать мое имя и невеликое состояние. Наверное, это плохое оправдание, но…я не хочу оправдываться, я просто хочу, чтобы вы поняли, что вынудило меня скрыть от вас правду. А теперь вы можете…даже если вы отречетесь от меня, я пойму это. Но знайте, что все, что я делал – я делал из любви к вам; я всегда любил вас, Рауль, и буду любить до самого моего последнего часа. Надеюсь, что вы сможете понять и...простить меня. - Граф, - дрожащим от волнения голосом начал Рауль, не выпуская свою руку из ладоней Атоса. По мере того, как он говорил, голос его становился все тверже и увереннее, - Я…право…я благодарен вам за это признание, но… Я не понимаю, почему вы решили, будто я способен отречься от вас? За что вы просите у меня прощения? За вашу любовь ко мне? За вашу заботу и ласку, в которых я никогда не знал отказа? За жизнь, наконец, которую вы мне подарили? Я тоже вам признаюсь со всей откровенностью, что не желал бы себе другой жизни, нежели той, что я провел здесь. И другой судьбы, если бы в ней не было вас. А если…если бы даже и не существовало меж нами кровных уз, если бы вдруг вы сказали мне, что знаете моего родного отца, то я ответил бы вам, что у меня всегда был и будет только один отец! Тот, который сидел у моей постели, когда я был болен; с кем я так любил гулять по лесу; который учил меня читать, писать, ездить верхом, плавать. Который, случалось, ругал меня за какие-то шалости и проступки, но потом всегда прощал меня. Позволял остаться у него в комнате, сажал на колени и рассказывал какую-нибудь поучительную историю. Наконец тот, кто подарил мне фамильную шпагу там, в усыпальнице Сен Дени, перед первым моим военным походом, и тем самым окончательно признал меня своим сыном. Я признаю только этого отца, граф, другого у меня никогда не будет. Да я и не желал бы этого. Атос молчал, в изумлении глядя на сына, не замечая, как по щекам текут слезы. - Рауль, - взволнованно прошептал он, крепко обнимая его, - о, Рауль, мальчик мой, дитя мое! Вы стали совсем взрослым. И я…я так горжусь вами! Рауль чуть отстранился, посмотрел графу в глаза, улыбнулся и обнял его в ответ еще крепче. - Спасибо, отец!
Настикусь: Великолепно! Мне очень нравится.
Samsaranna: Señorita Безумно чувственно и красиво!
Стелла: Señorita , очень люблю у вас этот фик. Правда, со временем, стала представлять этот процесс усыновления немного иначе, но Атос и Рауль - просто отличные. И, что мне особенно нравится- никакой умилительности и сюсюканья! Ситуация очень правдоподобно выглядит. А к Атосу вы тогда относились не так сурово!
Señorita: Спасибо!)) Стелла Я вообще, честно говоря, и не знаю даже, как вообще оный процесс проходил, был ли мальчик он - ну вот на бумаге там, или как-то по-другому это происходило, и вообще что там были за бумаги))) - все эти тонкости)), их так много, что не разберешься)). А работа писалась под влиянием того переводного фика, именно как "наш ответ Чемберлену" - потому что сюсюканье там выморозило, по-моему, всех Ну и вообще просто захотелось представить, каким мог бы быть разговор на эту тему)), почему нет в конце концов. Ну, что вы? - я ж его люблю нежно)), как и раньше)), если где и пну)))) в дискуссии какой, так исключительно ж любя;))))
FC: Мне очень понравилось. Действительно, очень чувственно и в меру флаффно, как и должно быть. И да, я немного запуталась - де Леони вышла замуж за того де Барбье, который дядя Жана-Луи и Луи-Андрэ? Или за кого-то другого?
Señorita: FC пишет: И да, я немного запуталась - де Леони вышла замуж за того де Барбье, который дядя Жана-Луи и Луи-Андрэ? Или за кого-то другого? Дядя, только не тот, что их усыновил), а другой: в моем фаноне у Барбье было три сына. Старший умный был детина - отец Луи и Андрэ, который погиб, второй и так, и сяк усыновил его детей, а младший вовсе был дурак женился на мадам Я даже собиралась про сию семейку писать фик, где действие происходит в таймлайне тех самых 20 и потом 10 за кадром оставленных лет, когда Атос жил себе "сельским жителем" в Бражелоне, с эпилогом даже))) - была такая задумка как встреча Рауля с одним из друзей детства в Алжире... Но вот как-то так и не собралась
Констанс1: Señorita , так соберитесь и напишите. Эти де Барбье интересны и сами по себе, а задумка как то перекрестить их судьбы с судьбами Атоса и Рауля выглядит очень заманчиво.
Констанс1: Señorita , так соберитесь и напишите. Эти де Барбье интересны и сами по себе, а задумка как то перекрестить их судьбы с судьбами Атоса и Рауля выглядит очень заманчиво.
Констанс1: Señorita , так соберитесь и напишите. Эти де Барбье интересны и сами по себе, а задумка как то перекрестить их судьбы с судьбами Атоса и Рауля выглядит очень заманчиво.
полная версия страницы