Форум » Литература » Наши любимые поэты » Ответить
Наши любимые поэты
Freelancer: Давайте в данной теме делиться своими предпочтениям в жанре поэзии. Предлагаю не ограничиваться сухим упоминанием ФИО любимого поэта, а добавить свое любимое стихотворение или хотя бы две "самых любимых" строфы из его произведений... На тот случай, если любимых поэтов несколько, напоминаю: в одном сообщении должно быть не более 1 поэта.
варкадия: В вечерний предзакатный час, Когда и сердце бьётся глуше, Мне страшно вглядываться в вас, О, человеческие души. Мне кажется, что вся земля, Со всей набухшею в ней кровью, Со всей тоской, со всею болью, Застенком стиснула меня. Как будто пробили куранты Отбой надеждам и мечтам, И я, как тень, плетусь за Дантом По девяти его кругам. *** Вот и всё... – волшебное решенье. Страшновато только: ну, а вдруг Не конец потом, а продолженье, И всё тот же там порочный круг, Те же сны, такие же желанья, Тот же спор с безжалостной судьбой. И не стать проклятому сознанью Никогда блаженной пустотой. С сайта А.Радашкевича
La Louvre: Любимый поэты все-таки Пушкин и Лермонтов. Не буду их цитировать по понятным причинам. Еще люблю Есенина, Ахматову, Блока, Бодлера. Вот последнего пожалуй процитирую. Кошки Любовник пламенный и тот, кому был ведом лишь зов познания Украсить любят дом под осень дней Большим и ласковым котом, И зябким как они, и тоже домоседом. Коты - друзья наук и сладостных забав, Для них ни тишина, ни мрак ночной не тяжки. Эреб избрал бы из для траурной упряжки, Кода бы м смирить их непокорный нрав. Покоятся они в задумчивой гордыне, Как сфинксы древние среди немой пустыни, Застывшие в мечтах, которым нет конца. Крестец их в похоти магически искриться, И звездной россыпью, прозрачной как пыльца, Таинственно блестят их мудрые зеницы. Ш. Бодлер з.ы. Прошу прощения за пунктуацию. Писала по памяти. В инете нашла в другом переводе, а он мне не очень нравится.
La Louvre: Любовь к обманчивому Когда, небрежная, выходишь ты под звуки Мелодий, бьющихся о низкий потолок, И вся ты — музыка, и взор твой, полный скуки, Глядит куда-то вдаль, рассеян и глубок, Когда на бледном лбу горят лучом румяным Вечерних люстр огни, как солнечный рассвет, И ты, наполнив зал волнующим дурманом, Влечешь глаза мои, как может влечь портрет, - Я говорю себе: она еще прекрасна, И странно — так свежа, хоть персик сердца смят, Хоть башней царственной над ней воздвиглось властно Все то, что прожито, чем путь любви богат. Так что ж ты: спелый плод, налитый пьяным соком, Иль урна, ждущая над гробом чьих-то слез, Иль аромат цветка в оазисе далеком, Подушка томная, корзина поздних роз? Я знаю, есть глаза, где всей печалью мира Мерцает влажный мрак, но нет загадок в них. Шкатулки без кудрей, ларцы без сувенира, В них та же пустота, что в Небесах пустых. А может быть, и ты — всего лишь заблужденье Ума, бегущего от истины в мечту? Ты суетна? глупа? ты маска? ты виденье? Пусть — я люблю в тебе и славлю Красоту. Ш. Бодлер
La Louvre: Песнь После Полудня Пусть искажен твой лик прелестный Изгибом бешеных бровей - Твой взор вонзается живей; И, пусть не ангел ты небесный, Люблю тебя безумно, страсть, Тебя, свободу страшных оргий; Как жрец пред идолом, в восторге Перед тобой хочу упасть! Пустынь и леса ароматы Плывут в извивах жестких кос; Ты вся — мучительный вопрос, Влияньем страшных тайн богатый! Как из кадильниц легкий дым, Твой запах вкруг тебя клубится, Твой взгляд — вечерняя зарница, Ты дышишь сумраком ночным! Твоей истомой опьяненным Ты драгоценней, чем вино, И трупы оживлять дано Твоим объятьям исступленным! Изгиб прильнувших к груди бедр Пронзает дрожь изнеможении; Истомой медленных движений Ты нежишь свой роскошный одр. Порывы бешеных страстей В моих объятьях утоляя, Лобзанья, раны расточая, Ты бьешься на груди моей: То, издеваясь, грудь мою С безумным смехом раздираешь, То в сердце тихий взор вперяешь, Как света лунного струю. Склонясь в восторге упоений К твоим атласным башмачкам, Я все сложу к твоим ногам: Мой вещий рок, восторг мой, гений! Твой свет, твой жар целят меня, Я знаю счастье в этом мире! В моей безрадостной Сибири Ты — вспышка яркого огня! Ш. Бодлер
La Louvre: ЛЕТА Сюда, на грудь, любимая тигрица, Чудовище в обличье красоты! Хотят мои дрожащие персты В твою густую гриву погрузиться. В твоих душистых юбках, у колен, Дай мне укрыться головой усталой И пить дыханьем, как цветок завялый, Любви моей умершей сладкий тлен. Я сна хочу, хочу я сна - не жизни! Во сне глубоком и, как смерть, благом Я расточу на теле дорогом Лобзания, глухие к укоризне. Подавленные жалобы мои Твоя постель, как бездна, заглушает, В твоих устах забвенье обитает, В объятиях - летейские струи. Мою, усладой ставшую мне, участь, Как обреченный, я принять хочу, - Страдалец кроткий, преданный бичу И множащий усердно казни жгучесть. И, чтобы смыть всю горечь без следа, Вберу я яд цикуты благосклонной С концов пьянящих груди заостренной, Не заключавшей сердца никогда. Ш. Бодлер
La Louvre: Вот еще стихотворение Беллы Ахадулиной, которое мне очень нравится. И к Дюма имеет отношение :) Варфоломеевская ночь Я думала в уютный час дождя: а вдруг и впрямь, по логике наитья, заведомо безнравственно дитя, рожденное вблизи кровопролитья. В ту ночь, когда святой Варфоломей на пир созвал всех алчущих, как тонок был плач того, кто между двух огней еще не гугенот и не католик. Еще птенец, едва поющий вздор, еще в ходьбе не сведущий козленок, он выжил и присвоил первый вздох, изъятый из дыхания казненных. Сколь, нянюшка, ни пестуй, ни корми дитя твое цветочным млеком меда, в его опрятной маленькой крови живет глоток чужого кислорода. Он лакомка, он хочет пить еще, не знает организм непросвещенный, что ненасытно, сладко, горячо вкушает дух гортани пресеченной. Повадился дышать! Не виноват в религиях и гибелях далеких. И принимает он кровавый чад за будничную выгоду для легких. Не знаю я, в тени чьего плеча он спит в уюте детства и злодейства. Но и палач, и жертва палача равно растлят незрячий сон младенца. Когда глаза откроются - смотреть, какой судьбою в нем взойдет отрава? Отрадой - умертвить? Иль умереть? Или корыстно почернеть от рабства? Привыкшие к излишеству смертей, вы, люди добрые, бранитесь и боритесь, вы так бесстрашна нянчите детей, что и детей, наверно, не боитесь. И коль дитя расплачется со сна, не беспокойтесь - малость виновата: немного растревожена десна молочными резцами вурдалака. А если что-то глянет из ветвей, морозом жути кожу задевая, - не бойтесь! Это личики детей, взлелеянных под сенью злодеянья. Но, может быть, в беспамятстве, в раю, тот плач звучит в честь выбора другого, и хрупкость беззащитную свою оплакивает маленькое горло всем ужасом, чрезмерным для строки, всей музыкой, не объясненной в нотах. А в общем-то - какие пустяки! Всего лишь - тридцать тысяч гугенотов.
Филифьонка: В свете последних дискуссий в теме Королева Марго мне показалось актуальным вспомнить Пушкина.
Филифьонка: Жил на свете рыцарь бедный, Молчаливый и простой, С виду сумрачный и бледный, Духом смелый и прямой. Он имел одно виденье, Непостижное уму, И глубоко впечатленье В сердце врезалось ему. Путешествуя в Женеву, На дороге у креста Видел он Марию деву, Матерь господа Христа. С той поры, сгорев душою, Он на женщин не смотрел, И до гроба ни с одною Молвить слова не хотел. С той поры стальной решетки Он с лица не подымал И себе на шею четки Вместо шарфа привязал. Несть мольбы Отцу, ни Сыну, Ни святому Духу ввек Не случилось паладину, Странный был он человек. Проводил он целы ночи Перед ликом пресвятой, Устремив к ней скорбны очи, Тихо слезы лья рекой. Полон верой и любовью, Верен набожной мечте, Ave, Mater Dei кровью Написал он на щите. Между тем как паладины Ввстречу трепетным врагам По равнинам Палестины Мчались, именуя дам, Lumen coelum, sancta Rosa! Восклицал всех громче он, И гнала его угроза Мусульман со всех сторон. Возвратясь в свой замок дальный, Жил он строго заключен, Всё влюбленный, всё печальный, Без причастья умер он; Между тем как он кончался, Дух лукавый подоспел, Душу рыцаря сбирался Бес тащить уж в свой предел: Он-де богу не молился, Он не ведал-де поста, Не путем-де волочился Он за матушкой Христа. Но пречистая сердечно Заступилась за него И впустила в царство вечно Паладина своего.
Филифьонка: И более поздняя версия для "Сцен из рыцарских времен" (найдите отличия): Жил на свете рыцарь бедный, Молчаливый и простой, С виду сумрачный и бледный, Духом смелый и прямой Он имел одно виденье, Непостижное уму, И глубоко впечатленье В сердце врезалось ему. С той поры, сгорев душою, Он на женщин не смотрел, Он до гроба ни с одною Молвить слова не хотел. Он себе на шею четки Вместо шарфа навязал И с лица стальной решетки Ни пред кем не подымал. Полон чистою любовью, Верен сладостной мечте, A. M. D. своею кровью Начертал он на щите. И в пустынях Палестины, Между тем как по скалам Мчались в битву паладины, Именуя громко дам,— Lumen coelum, sancta rosa! Восклицал он, дик и рьян, И как гром его угроза Поражала мусульман. Возвратясь в свой замок дальный, Жил он строго заключен; Всe безмолвный, всe печальный, Как безумец умер он.
Меланхолия: Иосиф Александрович Бродский... как же я его люблю... ЗИМНИМ ВЕЧЕРОМ В ЯЛТЕ Сухое левантинское лицо, упрятанное оспинками в бачки. Когда он ищет сигарету в пачке, на безымянном тусклое кольцо внезапно преломляет двести ватт, и мой хрусталик вспышки не выносит: я щурюсь; и тогда он произносит, глотая дым при этом, "виноват". Январь в Крыму. На черноморский брег зима приходит как бы для забавы: не в состояньи удержаться снег на лезвиях и остриях агавы. Пустуют ресторации. Дымят ихтиозавры грязные на рейде. И прелых лавров слышен аромат. "Налить вам этой мерзости?" "Налейте". Итак - улыбка, сумерки, графин. Вдали буфетчик, стискивая руки, дает круги, как молодой дельфин вокруг хамсой заполненной фелюки. Квадрат окна. В горшках - желтофиоль. Снежинки, проносящиеся мимо. Остановись, мгновенье! Ты не столь прекрасно, сколько ты неповторимо.
Меланхолия: Борхес... Элегия о квартале Портонес Это слова тоски о колоннах ворот, ложившихся тенью на немощеную площадь. Это слова тоски в память о длинном косом луче над вечерними пустырями. (Здешнего неба даже под сводом аркад было на целое счастье, а на пологих крышах часами лежал закат.) Это слова тоски о Палермо глазами бродячих воспоминаний, поглощенном забвеньем, смертью в миниатюре. Девушки в сопровожденье вальсирующей шарманки или обветренных скотогонов с бесцеремонным рожком 64-го года возле ворот, наполнявших радостью ожиданья. Смоковницы вдоль прогалин, небезопасные берега Мальдонадо – в засуху полного глиной, а не водою – и кривые тропинки с высветами ножа, и окраина с посвистом стали. Сколько здесь было счастья, счастья, томившего наши детские души: дворик с зацветшей куртиной и куманек, вразвалку шагающий по-пастушьи, Старый Палермо милонг, зажигающих кровь мужчинам, колоды креольских карт, спасенья от яви, и вечных рассветов, предвестий твоей кончины. В здешних прогалах, где небо пускало корни, даже и дни тянулись дольше, чем на каменьях центральных улиц. Утром ползли повозки Сенеками из предместья, а на углах забегаловки ожидали ангела с дивной вестью. Нас разделяет сегодня не больше лиги, и поводырь вспоминающему не нужен. Мой одинокий свист невзначай приснится утром твоим уснувшим. В кроне смоковницы над стеною, как на душе, яснеет. Розы твоих кафе долговечней небесных красок и облаков нежнее. Перевод Б.Дубина Из книги "Сан-Мартинская тетрадка" ("Cuaderno San Martin")
Меланхолия: Александр Городницкий На планете, где нас соблазняют Венера и Бахус, Где сменяется лето морозной и вьюжной зимой, Никогда Ахиллес не сумеет догнать черепаху, Никогда Одиссей не сумеет вернуться домой. Не надейся, прощаясь, что снова обнимешь подругу,-- Познаётся несложно разлуки печальный итог. Неотступно вращаясь, Земля улетает по кругу,-- Разогнуть невозможно закрученный туго виток. Покидающим дом не дано возвратиться обратно, Волю рока слепого лишь тем от себя отдалив, Что Столбы Геркулеса зовутся сегодня -- Гибралтар, А Харибда и Сцилла -- Второй Сицилийский пролив. И опять, как в года, где стихий необуздана ярость, Бесконечно пространство, а боги -- темны и хитры, Уплывающий вдаль распускает доверчиво парус, Обещает: "Вернусь", и выходит навек из игры.
Меланхолия: Пабло Неруда... Я люблю тебя Я люблю тебя здесь, Где в темных соснах запутался ветер, Где мерцает луна над волной бродячей И тянутся дни, похожие друг на друга. Танцуют в тумане неясные тени. Чайка горит серебром на фоне заката. И парус порой. И высокие-высокие звёзды. Черный крест корабля. Одинокий, Прихожу на заре и даже в душе своей чувствую влажность. Шумит и снова шумит далёкое море. Это гавань. Здесь я люблю тебя. Здесь я люблю тебя, и напрасно тебя горизонт скрывает. Я люблю тебя даже среди этого холода. Порою плывут поцелуи мои на тяжелый больших кораблях. Корабли эти рвуться туда, куда им вовек не доплыть. Мне кажется, я так же забыт, как этот проржавленый якорь. Как печален причал. К нему пришвартован лишь вечер. Как устала моя бесполезно голодная жизнь! Нет у меня того, что люблю я. ты так далеко. С горечью вижу, как лениво спускаются сумерки. Но тут надвигается ночь и петь для меня начинает. Луна заставляет кружиться и сны и мечты. На меня твоими глазами смотрят огромные звёзды. Я люблю тебя - и поэтому тёмные сосны Поют на ветру твое имя бубенцами иголок.
M-lle Dantes: Юрий Визбор Я гляжу сквозь тебя - вижу синие горы, Сквозь глаза, сквозь глаза - на пространство земли, Где летят журавли, где лежат командоры, Где боками стучат о причал корабли. Гребни каменных гор машут сорванным снегом, В мачтах молний встаёт, как дредноут, гроза, И плывут облака по глазам, как по небу, И стекает луны золотая слеза. Я иду сквозь тайгу по весне белокрылой, По колено в воде, по разливам бреду, Я иду сквозь тебя, пока есть мои силы, Даже если уже никуда не иду...
Signorina: Я люблю Есенина Устал я жить в родном краю В тоске по гречневым просторам, Покину хижину мою, Уйду бродягою и вором. Пойду по белым кудрям дня Искать убогое жилище. И друг любимый на меня Наточит нож за голенище. Весной и солнцем на лугу Обвита желтая дорога, И та, чье имя берегу, Меня прогонит от порога. И вновь вернуся в отчий дом, Чужою радостью утешусь, В зеленый вечер под окном На рукаве своем повешусь. Седые вербы у плетня Нежнее головы наклонят. И необмытого меня Под лай собачий похоронят. А месяц будет плыть и плыть, Роняя весла по озерам... И Русь все так же будет жить, Плясать и плакать у забора.
Signorina: Еще очень нравится вот эта вещь барда Виктора Третьякова Всё начинается с Любви: И Бог, и жизнь, и даже смерть. Вокруг одной её оси Летит земная круговерть. Всё начинается со слов Признанья слабости своей, С Её Высочества послов, Стрелами ранящих людей. Любовь даруется, как страсть, И обрывается, как нить, Её тайком нельзя украсть, И невозможно объяснить. И всё, что есть отдать не жаль, Чтоб лишь увидеть у окна Её прозрачную вуаль Из золотого волокна. Кто Райских кущ плоды вкушал, И кто отведал соль земли, Тот знает сам, как ждёт душа Прикосновения Любви. И я, под небом голубым, Вновь эту жизнь благословлю, Не потому, что я любим, А потому, что сам люблю!
Мадемуазель: Вспомнилась недавно давняя любовь к Цветаевой Быть нежной, бешеной и шумной, - Так жаждать жить! - Очаровательной и умной, - Прелестной быть! Нежнее всех, кто есть и были, Не знать вины... - О возмущенье, что в могиле Мы все равны! Стать тем, что никому не мило, - О, стать как лед! - Не зная ни того, что было, Ни что придет, Забыть, как сердце раскололось И вновь срослось, Забыть свои слова и голос, И блеск волос. Браслет из бирюзы старинной - На стебельке, На этой узкой, этой длинной Моей руке... Как зарисовывая тучку Издалека, За перламутровую ручку Бралась рука, Как перепрыгивали ноги Через плетень, Забыть, как рядом по дороге Бежала тень. Забыть, как пламенно в лазури, Как дни тихи... - Все шалости свои, все бури И все стихи! Мое свершившееся чудо Разгонит смех. Я, вечно-розовая, буду Бледнее всех. И не раскроются - так надо - - О, пожалей! - Ни для заката, ни для взгляда, Ни для полей - Мои опущенные веки. - Ни для цветка! - Моя земля, прости навеки, На все века. И так же будут таять луны И таять снег, Когда промчится этот юный, Прелестный век.
Valery: Мадемуазель , очень люблю Цветаеву, но это стихотворение вижу впервые и оно мне очень понравилось:))
Мадемуазель: Valery пишет: очень люблю Цветаеву, но это стихотворение вижу впервые и оно мне очень понравилось:)) Добро пожаловать в клуб Цветаевоманок! ))))
Мадлен Витри: Я люблю Виславу Шимборску (нашла неплохой, в ее стиле, перевод стиха на российский) Под одной звёздой. Прошу прощения у случая, что называю его необходимостью. Прошу прощения у необходимости, если, однако, ошибаюсь. Пусть не гневается счастье, что принимаю его за своё. Пусть забудут меня умершие, что едва тлеют в памяти. Прошу прощения у часа за упущенные секунды света. Прошу прощения у давней любви, что новую считаю первой. Простите мне, далёкие войны, что приношу домой цветы. Простите, открытые раны, что уколола себе палец. Прошу прощения у взывающих из бездны за пластинку с менуэтом. Прошу прощения у людей на вокзале за сон в пять утра. Прости, несбывшаяся надежда, что я иногда смеюсь. Простите меня, пустыни, что не бегу к вам с ложкой воды. И ты, ястреб, издавна тот же, в той самой клетке, Уставившийся недвижно в ту же точку, Прости мне, даже если ты-набитое чучело птицы. Прости меня, срубленное дерево, за четыре ножки стола. Простите, великие вопросы, за мелкие ответы. Правда, не обращай на меня слишком пристального внимания. Серьёзность, прояви прекраснодушие. Потерпи, правда жизни, что я выдёргиваю нитки из твоего шлейфа. Не вини меня, душа, что я так редко тобой обладаю. Прости меня, всё, что я не могу быть везде. Простите меня, все, что я не умею быть каждым и каждой. Знаю, что пока живу, ничто меня не оправдает. Ибо я сама себе препятствие. Не осуждай меня, речь, что беру взаймы патетические слова И потом стараюсь, чтобы они показались лёгкими. Похвальное слово плохому о себе мнению. Сарычу- мышелову не в чем себя упрекнуть, Совестливость чужда чёрной пантере, не сомневаются в правильности Своих действий пираньи. Змея гремучая принимает себя без опаски, самокритичного шакала Не бывает. Саранча, аллигатор,трихина и пиявка живут как живут, и этим довольны. Сто килограммов весит сердце кашалота, но если взглянуть иначе, Оно лёгкое. Нет ничего более животного, чем чистая совесть на третьей планете Солнца.
Мадлен Витри: ЛЮБОВЬ С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА Оба уверены - это случилось нежданно-негаданно. Вот и прекрасно, но неуверенность всё же прекрасней. Думают, прежде друг друга не знали, - ни слова, ни взгляда? И не встречались ни разу на улице, лестнице - мало ли где, - в коридоре...? Мне так хотелось бы выяснить - разве не помнят встречу в вертушке стеклянной, иль "ах, извините" в толпе, или "нет, вы ошиблись" - но предсказуем ответ. Нет, не помнят. Вот удивились бы оба, узнав, что давно уж случай поигрывал с ними, и, до судьбы дорасти не успев, разводил и сближал их, под ноги прыгал, чтоб отскочить в тот же миг и хихикать в сторонке. Знаки, сигналы - нету в них смысла - увы, неразборчив их почерк. Может, три года назад или в прошлую среду листик случайный упал на плечо почему-то. Что-то пропало, а после нашлось. Наверное, мячик в зарослях детства. Брались за ручки дверные - так руки впервые узнали друг друга наощупь. Два чемодана бок о бок в багажном отсеке. А может быть, сон был один на двоих, позабытый наутро. Начало - ведь это всегда продолженье чего-то, а случаев книга вечно пролистана до половины. [+] коммент.
Алиса: Очень люблю Арсения Тарковского!!! Порой по улице бредешь - Нахлынет вдруг невесть откуда И по спине пройдет, как дрожь, Бессмысленная жажда чуда. Не то чтоб встал кентавр какой У магазина под чесами, Не то чтоб на Серпуховской Открылось море с парусами, Не то чтоб захотеть - и ввысь Кометой взвиться над Москвою, Иль хоть по улице пройтись На полвершка над мостовою. Когда комета не взвилась, И это назовешь удачей. Жаль: у пространств иная связь, И времена живут иначе. На белом свете чуда нет, Есть только ожиданье чуда. На том и держится поэт, Что эта жажда ниоткуда. Она ждала тебя сто лет, Под фонарем изнемогая.. Ты ею дорожи, поэт. Она - твоя Серпуховская, Твой город, и твоя земля, И невзлетевшая комета, И даже парус корабля, Сто лет как сгинувший со света. Затем и на земле живем, Работаем и узнаем Друг друга по ее приметам, Что ей придется стать стихом, Когда и ты рожден поэтом.
ТАЯ: Пьер де Ронсар - золотое сердце! РЕКЕ ЛУАР Журчи и лейся предо мною, Влеки жемчужную струю, Неиссякающей волною Питая родину мою. Гордись: ты с нею изначала На все сроднился времена. Такой земли не орошала Из рек французских ни одна. Здесь жили встарь Камены сами, Здесь Феб и грезил и творил, Когда он миру их устами Мое искусство подарил. Здесь, погруженный в лень святую, Бродя под сенью диких лоз, Он встретил нимфу молодую В плаще из золотых волос И красотой ее пленился, Помчался бурно ей вослед, Догнал ее и насладился, Похитив силой юный цвет. И, нежным именем богини Прибрежный именуя грот, О ней преданье и доныне Лелеет в памяти народ. И я в твои бросаю воды Букет полурасцветших роз, Чтоб ты поил живые всходы Страны, где я счастливый рос. Внемли, Луар, мольбе смиренной: Моей земле не измени, Твоей волной благословенной Ей изобилье сохрани. Кругом разлившись без предела, Не затопляй ее стада, Не похищай у земледела Плоды заветного труда. Но влагой, серебру подобной, Сердца живые веселя, Струись, прозрачный и беззлобный, И воскрешай весной поля.
ТАЯ: А вот стихотворение нашего признанного пиита и гения XVIII века: Михаил Васильевич Ломоносов Кузнечик дорогой, коль много ты блажен, Коль больше пред людьми ты счастьем одарен! Препровождаешь жизнь меж мягкою травою И наслаждаешься медвяною росою. Хотя у многих ты в глазах презренна тварь, Но в самой истине ты перед нами царь; Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен! Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен, Что видишь, всё твое; везде в своем дому, Не просишь ни о чем, не должен никому. Лето 1761
Nataly: ТАЯ Мое любимое... Спасибо, что напомнили:)) ЗЫ. Вы, случайно, его не фильме "Михайло Ломоносов" услышали? Я - именно там и влюбилась даже не в сам текст, сколько в манеру чтения И. Волкова. Очень пронзительно звучало.
ТАЯ: Первый раз - именно там! Очень-очень рада, что Вы его любите! Игорь Волков очень здорово передал характер Михайло Васильевича...
Nataly: Как я этот фильм люблю! Особенно "немецкие" серии (эт потому, что там ля мур была:))) Волков был бесподобен, поклянусь на чем угодно. И фильм на удивление сильный - по такому-то "академическому" материалу. ЗЫ. А помните мачеху в первых сериях? памятник и актрисе и сценаристу:))))
Кассандра: Вам повезло, девушки, что я тоже поклонница фильма о Ломоносове. Оффтоп прощаю.
Nataly: Кассандра Спасибо:)) Редактирую и извиняюсь:)))
ТАЯ: Да-да, конечно! Мачеха очень образна... Ведь, можно сказать, многие там начинали... Помните (Кирилл Козаков - Петр II, Александр Домогаров - молодой Сумароков). А Меньшиков - Виноградов тоже 5+! Сильный фильм Александра Прошкина. Пожалуй, самый лучший из всех его фильмов. Великолепные съёмки в России и за рубежом... Супер! Sorry...
полная версия страницы