Форум » Литература » Наши любимые поэты (продолжение) » Ответить
Наши любимые поэты (продолжение)
Freelancer: Давайте в данной теме делиться своими предпочтениям в жанре поэзии. Предлагаю не ограничиваться сухим упоминанием ФИО любимого поэта, а добавить свое любимое стихотворение или хотя бы две "самых любимых" строфы из его произведений... На тот случай, если любимых поэтов несколько, напоминаю: в одном сообщении должно быть не более 1 поэта.
Ответов - 86, стр:
1 2 3 All
Лиза 1: Баллада о друге Когда я слышу о дружбе твердой, О сердце мужественном и скромном, Я представляю не профиль гордый, Не парус бедствия в вихре шторма,- Я просто вижу одно окошко В узорах пыли или мороза И рыжеватого щуплого Лешку - Парнишку-наладчика с "Красной Розы"... Дом два по Зубовскому проезду Стоял без лепок и пышных фасадов, И ради того, что студент Асадов В нем жил, управдом не белил подъездов. Ну что же - студент небольшая сошка, Тут бог жилищный не ошибался. Но вот для тщедушного рыжего Лешки Я бы, наверное, постарался! Под самой крышей, над всеми нами Жил летчик с нелегкой судьбой своей, С парализованными ногами, Влюбленный в небо и голубей. Они ему были дороже хлеба, Всего вероятнее, потому, Что были связными меж ним и небом И синь высоты приносили ему. А в доме напротив, окошко в окошко, Меж теткой и кучей рыбацких снастей Жил его друг - конопатый Лешка, Красневший при девушках до ушей. А те, на "Розе", народ языкатый. Окружат в столовке его порой: - Алешка, ты что же еще неженатый? - Тот вспыхнет сразу алей заката И брякнет: - Боюсь еще... молодой... Шутки как шутки, и парень как парень, Пройди - и не вспомнится никогда. И все-таки как я ему благодарен За что-то светлое навсегда! Каждое утро перед работой Он к другу бежал на его этаж, Входил и шутя козырял пилоту: - Лифт подан. Пожалте дышать на пляж!.. А лифта-то в доме как раз и не было. Вот в этом и пряталась вся беда. Лишь "бодрая юность" по лестницам бегала, Легко, "как по нотам", туда-сюда... А летчику просто была б хана: Попробуй в скверик попасть к воротам! Но лифт объявился. Не бойтесь. Вот он! Плечи Алешкины и спина! И бросьте дурацкие благодарности И вздохи с неловкостью пополам! Дружба не терпит сентиментальности, А вы вот, спеша на работу, по крайности, Лучше б не топали по цветам! Итак, "лифт" подан! И вот, шагая Медленно в утренней тишине, Держась за перила, ступеньки считает: Одна - вторая, одна - вторая, Лешка с товарищем на спине... Сто двадцать ступеней. Пять этажей. Это любому из нас понятно. Подобным маршрутом не раз, вероятно, Вы шли и с гостями и без гостей. Когда же с кладью любого сорта Не больше пуда и то лишь раз Случится подняться нам в дом подчас - Мы чуть ли не мир посылаем к черту. А тут - человек, а тут - ежедневно, И в зной, и в холод: "Пошли, держись!" Сто двадцать трудных, как бой, ступеней! Сто двадцать - вверх и сто двадцать - вниз! Вынесет друга, усадит в сквере, Шутливо укутает потеплей, Из клетки вытащит голубей: - Ну все! Если что, присылай "курьера"! "Курьер" - это кто-нибудь из ребят. Чуть что, на фабрике объявляется: - Алеша, Мохнач прилетел назад! - Алеша, скорей! Гроза начинается! А тот все знает и сам. Чутьем. - Спасибо, курносый, ты просто гений!- И туча не брызнет еще дождем, А он во дворе: - Не замерз? Идем!- И снова: ступени, ступени, ступени... Пот градом... Перила скользят, как ужи... На третьем чуть-чуть постоять, отдыхая. - Алешка, брось ты! - Сиди, не тужи!.. - И снова ступени, как рубежи: Одна - вторая, одна - вторая... И так не день и не месяц только, Так годы и годы: не три, не пять, Трудно даже и сосчитать - При мне только десять. А после сколько?! Дружба, как видно, границ не знает, Все так же упрямо стучат каблуки. Ступеньки, ступеньки, шаги, шаги... Одна - вторая, одна - вторая... Ах, если вдруг сказочная рука Сложила бы все их разом, То лестница эта наверняка Вершиной ушла бы за облака, Почти не видная глазом. И там, в космической вышине (Представьте хоть на немножко), С трассами спутников наравне Стоял бы с товарищем на спине Хороший парень Алешка! Пускай не дарили ему цветов И пусть не писали о нем в газете, Да он и не ждет благодарных слов, Он просто на помощь прийти готов, Если плохо тебе на свете. И если я слышу о дружбе твердой, О сердце мужественном и скромном, Я представляю не профиль гордый, Не парус бедствия в вихре шторма,- Я просто вижу одно окошко В узорах пыли или мороза И рыжеватого, щуплого Лешку, Простого наладчика с "Красной Розы".."
Лиза 1: ИМЕНА Сторонники мира, я этой рукой Пишу под воззванием имя. Только не я, а кто-то другой Пальцами водит моими. Перо я на время ему одолжил, Проставил подпись и день. А тот, кто рукою моей водил, Давно превратился в тень. Тень ребенка минувших лет Из города Хиросима, Тень, что на камне оставила след, Вовеки неизгладимый. Тень перепуганного паренька, Тень огня и дыма, Птички тень и тень цветка В городе Хиросима. Имя сегодня я отдал тем, Кто потерял свое имя. Тот, кто давно неподвижен и нем, Говорит устами моими. Я предоставил руку свою Детям родной земли, Школьникам Горля, что в нашем краю Раннюю смерть нашли. Они выводили, не зная забот, Буквы как можно ровнее, Не ожидая, что скоро пройдет Через их парту траншея. Вижу троих, что сидят впереди В передничках серого цвета, Вышиты их имена на груди: "Альдо, Лена, Карлетто". Подпись моя под воззваньем черна, Но на пере не чернила - Кровью написанные имена Подпись моя заменила. Ставлю я подпись свою за ребят Всех, что живут на свете, Чьи голоса так задорно звенят Всюду, на всей планете. В подписи этой услышишь ты зов Всех матерей из окошек В час, когда матери кличут с дворов Спать расшалившихся крошек. Как ты бессчетных ребят ни зови, Имя у всех одинаково, Имя надежды, имя любви Дорого в мире для всякого. Подпись моя - за того, кого мать Носит под сердцем своим. Помните: мало жизнь ему дать, Счастье ему дадим! Джанни Родари
Лиза 1: Тэффи МОНАХИНЯ Вчера сожгли мою сестру, Безумную Мари. Ушли монахини к костру Молиться до зари... Я двери наглухо запру. Кто может - отвори! Еще гудят колокола, Но в келье тишина... Пусть там горячая зола, Там, где была она!.. Я свечи черные зажгла, Я жду! Я так должна! Вот кто-то тихо стукнул в дверь, Скользнул через порог... Вот черный, мягкий, гибкий зверь К ногам моим прилег... - Скажи, ты мне принес теперь Горячий уголек? Не замолю я черный грех - Он страшен и велик! Но я смеюсь и слышу смех И вижу странный лик... Что вечность ангельских утех Для тех, кто знал твой миг! Звенят, грозят колокола, Гудит глухая медь... О, если б, если б я могла, Сгорая, умереть! Огнистым вихрем взвейся, мгла! Гореть хочу! Гореть!
Лиза 1: Цветаева * * * Ты, меня любивший фальшью Истины - и правдой лжи, Ты, меня любивший - дальше Некуда! - За рубежи! Ты, меня любивший дольше Времени. - Десницы взмах! - Ты меня не любишь больше: Истина в пяти словах. * * * Горечь! Горечь! Вечный привкус На губах твоих, о страсть! Горечь! Горечь! Вечный искус — Окончательнее пасть. Я от горечи — целую Всех, кто молод и хорош. Ты от горечи — другую Ночью за руку ведешь. С хлебом ем, с водой глотаю Горечь-горе, горечь-грусть. Есть одна трава такая На лугах твоих, о Русь.
Nika: Я тут на днях в залежах дисков, которые слушаем в машине, обнаружила целых два альбома Ивасей. Мне кажется, это могло бы стать гимном многих из нас: Я знаю, что к стулу еще не прирос, И жизнью не загнан в занюханный угол, И бросить дела -- для меня не вопрос, Вот только немножко со временем туго. Я буду сдувать с одуванчиков дым И ворот штормовки пропитывать потом, И собственным телом, до боли родным, Кормить комаров по таежным болотам. Ходить за грибами с разинутым ртом, Ходить на медведя с двумями стволами, И все это будет, но только потом, Когда я чуть-чуть расквитаюсь с делами. Я буду под дождиком песни орать И жечь костерок, чтобы дым коромыслом, И водку бессмысленно больше не жрать, А жрать ее только с особенным смыслом. Вдыхать через нос, выдыхать через рот, С природой роднясь генетическим кодом. Из всех предлагаемых прав и свобод Себе выбирая лесную свободу. И чувствовать там, от тебя вдалеке, Огромную разницу между полами И пыл остужать в безымянной реке. Вот только сперва б расквитаться с делами. Как жаль, что моя голубая мечта Железной трубой начала накрываться, И привкус не тот, и осанка не та, И все тяжелее от дел оторваться. Но точно я знаю, что время придет, Когда перестану толочь в ступе воду, Когда я почувствую: полный вперед, Когда, наконец, обрету я свободу. Чтоб нервно уже никуда не бежать И больше не жить в этом жутком бедламе, А в тапочках белых спокойно лежать, Сполна расквитавшись со всеми делами.
Nika: Вот еще из серии бардов, Юрий Визбор. Ну разве он не умница? "Ну вот одна песня, которую я хочу спеть. Это довольно рисковатая песня в общем и целом, даже несколько циничная, написана сразу после инфаркта, когда многие проблемы жизни и мира представляются, так сказать, более резко." Блажен, кто поражен летящей пулей, Которую враги в него пульнули И прилегли на травке у реки Смотреть, как жизнь из жертвы вытекает. О, это смерть не самая плохая, Но по сравненью с жизнью - пустяки! Блажен, кому поможет в этом деле Полузнакомка юная в постели Из племени джинсового бродяг. Вот тут-то случай обнажит причины, Достойнейшая доля для мужчины, Уйти на дно, не опуская флаг. Блажен, кого минует кров больницы, Где думой не позволят насладиться Натужные усилия врачей И родственников дальних очертанья Лишаются уже очарованья Из-за переполнения очей. О, как разнообразны переходы Под новые сомнительные своды. Как легок спуск в печальное метро, Где множество теней мы обнаружим, Сраженных поразительным оружьем, Которому название - перо. Железное, гусиное, стальное За тридцать шесть копеек покупное. Оно страшнее пули на лету. Его во тьму души своей макают, Высокий лоб кому-то протыкают И дальше пишут красным по листу. Но мукою бездействия томимы, Кусают перья наши анонимы, Вчера пажи - теперь клеветники, Факультативно кончившие школу Учителя Игнатия Лайолы, Любимые его ученики. Блажен, кто сохранил веселье лада, Кому в укор противников награда, И чистой дружбой пролитая кровь, Кто верит в свет надежд неизгладимых, Что нас любовь минует нелюбимых, Равно, как и любимых нелюбовь. Равно, как и любимых нелюбовь. Равно, как и любимых нелюбовь. 15 февраля 1983
Калантэ: Сдается мне, что автора называть не нужно? Любимого много. Эта - одна из самых... Средь оплывших свечей и вечерних молитв, Средь военных трофеев и мирных костров Жили книжные дети, не знавшие битв, Изнывая от мелких своих катастроф. Детям вечно досаден их возраст и быт - И дрались мы до ссадин, до смертных обид... Hо одежды латали нам матери в срок - Мы же книги глотали, пьянея от строк. Липли волосы нам на вспотевшие лбы, И сосало под ложечкой сладко от фраз. И кружил наши головы запах борьбы, Со страниц пожелтевших слетая на нас. И пытались постичь мы, не знавшие войн, За воинственный клич принимавшие бой, Тайну слова "приказ", назначенье границ, Смысл атаки - и лязг боевых колесниц. А в кипящих котлах прошлых боен и смут Столько пищи для маленьких наших мозгов! Мы на роли предателей, трусов, иуд В детских играх своих назначали врагов. И злодея следам не давали остыть, И прекраснейших дам обещали любить, И, друзей успокоив и ближних любя, Мы на роли героев вводили себя. Только в грёзы нельзя насовсем убежать: Краткий миг у забав - столько боли вокруг. Попытайся ладони у мёртвых разжать И оружье принять из натруженных рук. Испытай, завладев ещё тёплым мечом, И доспехи надев, что почём, кто почём, Испытай, кто ты - трус иль избранник судьбы, И попробуй на вкус настоящей борьбы. И когда рядом рухнет израненный друг, И над первой потерей ты взвоешь, скорбя, И когда ты без кожи останешься вдруг Оттого, что убили его - не тебя! - Ты поймёшь, что узнал, отличил, отыскал По оскалу забрал - это Смерти оскал. Ложь и Зло - погляди, как их лица грубы, И всегда позади вороньё и гробы. Если мяса с ножа ты не ел ни куска, Если, руки сложа, наблюдал свысока, И в борьбу не вступил с подлецом, с палачом - Значит, в жизни ты был ни при чём, ни при чём! Если, путь прорубая отцовским мечом, Ты солёные слёзы на ус намотал, Если в жарком бою испытал, что почём - Значит, нужные книги ты в детстве читал!
Калантэ: Юлий Ким. Очень любимый мнй автор... - Анна-Аннушка, куда собралась? Ты же, милая, не витязь, не князь. Скачет в поле печенег на коне, Рыщет по морю варяг на ладье. - Я копьем от печенега отобьюсь, Соболями от варяга откуплюсь, Где проеду, где пешком перейду- А иначе как я милого найду? - Анна-Аннушка, красно солнышко! Когда срок придет - милый сам найдет! -Может быть, и так, только вот беда: Под лежач камень не течет вода. Не течет вода под камень лежач - Знать, самой ладью снаряжать...
Русская княгиня: Тоже очень люблю Высоцкого. Кажется, этого не было? Баллада об уходе в рай Вот твой билет, вот твой вагон. Все в лучшем виде одному тебе дано: В цветном раю увидеть сон - Трехвековое непрерывное кино. Все позади, уже сняты Все отпечатки, контрабанды не берем. Как херувим стерилен ты, А класс второй - не высший класс, зато с бельем. Вот и сбывается все, что пророчится. Уходит поезд в небеса - счастливый путь! Ах, как нам хочется, как всем нам хочется Не умереть, а именно уснуть. Земной перрон. Не унывай И не кричи. Для наших воплей он оглох. Один из нас уехал в рай, Он встретит бога - ведь есть, наверно, бог. Ты передай ему привет, А позабудешь - ничего, переживем. Осталось нам немного лет, Мы пошустрим и, как положено, умрем. Вот и сбывается все, что пророчится. Уходит поезд в небеса - счастливый путь! Ах, как нам хочется, как всем нам хочется Не умереть, а именно уснуть. Уйдут, как мы - в ничто без сна - И сыновья, и внуки внуков в трех веках. Не дай господь, чтобы война, А то мы правнуков оставим в дураках. Разбудит нас какой-то тип И пустит в мир, где в прошлом войны, боль и рак. Где побежден гонконгский грипп. На всем готовеньком ты счастлив ли? Дурак... Вот и сбывается все, что пророчится. Уходит поезд в небеса - счастливый путь! Ах, как нам хочется, как всем нам хочется Не умереть, а именно уснуть. Итак, прощай. Звенит звонок. Счастливый путь! Храни тебя от всяких бед! А если там и вправду бог - Ты все же вспомни, передай ему привет.
Русская княгиня: Еще мне нравятся стихи Гудзенко о войне. ...У каждого поэта есть провинция. Она ему ошибки и грехи, все мелкие обиды и провинности прощает за правдивые стихи. И у меня есть тоже неизменная, на карту не внесенная, одна, суровая моя и откровенная, далекая провинция - Война...
варгас: ПЕРЕД АТАКОЙ Когда на смерть идут — поют, а перед этим можно плакать. Ведь самый страшный час в бою — час ожидания атаки. Снег минами изрыт вокруг и почернел от пыли минной. Разрыв — и умирает друг. И значит — смерть проходит мимо. Сейчас настанет мой черед, За мной одним идет охота. Будь проклят сорок первый год — ты, вмерзшая в снега пехота. Мне кажется, что я магнит, что я притягиваю мины. Разрыв — и лейтенант хрипит. И смерть опять проходит мимо. Но мы уже не в силах ждать. И нас ведет через траншеи окоченевшая вражда, штыком дырявящая шеи. Бой был короткий. А потом глушили водку ледяную, и выковыривал ножом из-под ногтей я кровь чужую. 1942 Семен Гудзенко
варгас: А вот еще на туже тему... ВС Высоцкий. ШТРАФНЫЕ БАТАЛЬОНЫ Всего лишь час дают на артобстрел. Всего лишь час пехоте передышки. Всего лишь час до самых главных дел: Кому - до ордена, ну, а кому - до "вышки". Всего лишь час до самых главных дел: Кому - до ордена, ну, а кому - до "вышки". За этот час не пишем ни строки. Молись богам войны - артиллеристам! Ведь мы ж не просто так, мы - штрафники. Нам не писать: "Считайте коммунистом". Перед атакой - водку? Вот мура! Свое отпили мы еще в гражданку. Поэтому мы не кричим "ура!", Со смертью мы играемся в молчанку. У штрафников один закон, один конец - Коли-руби фашистского бродягу! И если не поймаешь в грудь свинец, Медаль на грудь поймаешь "За отвагу". Ты бей штыком, а лучше бей рукой - Оно надежней, да оно и тише. И ежели останешься живой, Гуляй, рванина, от рубля и выше! Считает враг - морально мы слабы. За ним и лес, и города сожжены. Вы лучше лес рубите на гробы - В прорыв идут штрафные батальоны! Вот шесть ноль-ноль, и вот сейчас - обстрел. Ну, бог войны! Давай - без передышки! Всего лишь час до самых главных дел: Кому - до ордена, а большинству - до "вышки".
ТАЯ: Володя Высоцкий -- "Моя клятва" (Первое стихотворение, написано восьмиклассником Володей Высоцким 8 марта 1953 г. на смерть И В. Сталина) Опоясана трауром лент, Погрузилась в молчанье Москва, Глубока её скорбь о вожде, Сердце болью сжимает тоска. Я иду средь потока людей, Горе сердце сковало моё, Я иду, чтоб взглянуть поскорей На вождя дорогого чело... Жжёт глаза мои страшный огонь, И не верю я чёрной беде, Давит грудь несмолкаемый стон, Плачет сердце о мудром вожде. Разливается траурный марш, Стонут скрипки и стонут сердца, Я у гроба клянусь не забыть Дорогого вождя и отца. Я клянусь: буду в ногу идти С дружной, крепкой и братской семьёй, Буду светлое знамя нести, Что вручил ты нам, Сталин родной. В эти скорбно-тяжёлые дни Поклянусь у могилы твоей Не щадить молодых своих сил Для великой Отчизны моей. Имя Сталин в веках будет жить, Будет реять оно над землёй, Имя Сталин нам будет светить Вечным солнцем и вечной звездой.
варгас: ТАЯ Стихотворение не первое и написано в соавторстве.
ТАЯ: Любопытно тогда узнать какое первое и кто соавтор... По моим сведениям в 1953 г. было написано стихотворение "Про салют", которое не сохранилось и "Моя клятва" (памяти И.Сталина). Стихотворения были опубликованы в стенгазете предприятия, на котором работала Нина Максимовна (мама ВСВ).
варгас: Возьмите Тульский пятитомник. Там всё есть.
Калантэ: Галич. Выбирать трудно, делиться хочется... Мы похоронены где-то под Нарвой, Под Нарвой, под Нарвой, Мы похоронены где-то под Нарвой, Мы были - и нет. Так и лежим, как шагали, попарно, Попарно, попарно, Так и лежим, как шагали, попарно, И общий привет! И не тревожит ни враг, ни побудка, Побудка, побудка, И не тревожит ни враг, ни побудка Померзших ребят. Только однажды мы слышим, как будто, Как будто, как будто, Только однажды мы слышим, как будто Вновь трубы трубят! Что ж, подымайтесь, такие-сякие, Такие-сякие, Что ж, подымайтесь, такие-сякие, Ведь кровь - не вода! Если зовет своих мертвых Россия, Россия, Россия, Если зовет своих мертвых Россия, Так значит - беда! Вот мы и встали в крестах и нашивках, В нашивках, в нашивках, Вот мы и встали в крестах и нашивках, В снежном дыму. Смотрим и видим, что вышла ошибка, Ошибка, ошибка, Смотрим и видим, что вышла ошибка И мы - ни к чему! Где полегла в сорок третьем пехота, Пехота, пехота, Где полегла в сорок третьем пехота Без толку, зазря, Там по пороше гуляет охота, Охота, охота, Там по пороше гуляет охота, Трубят егеря!
варгас: Облака плывут в Абакан Александр Галич Облака плывут, облака, Не спеша плывут как в кино. А я цыпленка ем табака, Я коньячку принял полкило. Облака плывут в Абакан, Не спеша плывут облака... Им тепло небось, облакам, А я продрог насквозь, на века! Я подковой вмерз в санный след, В лед, что я кайлом ковырял! Ведь недаром я двадцать лет Протрубил по тем лагерям. До сих пор в глазах - снега наст! До сих пор в ушах - шмона гам!.. Эй, подайте мне ананас И коньячку еще двести грамм! Облака плывут, облака, В милый край плывут, в Колыму, И не нужен им адвокат, Им амнистия - ни к чему. Я и сам живу - первый сорт! Двадцать лет, как день, разменял! Я в пивной сижу, словно лорд, И даже зубы есть у меня! Облака плывут на восход, Им ни пенсии, ни хлопот... А мне четвертого - перевод, И двадцать третьего - перевод. И по этим дням, как и я, Полстраны сидит в кабаках! И нашей памятью в те края Облака плывут, облака. И нашей памятью в те края Облака плывут, облака...
ТАЯ: Спасибо, конечно. А что сейчас нельзя сказать ? Жаль... Пятитомник ещё искать надо - это раз. И потом - первый раз слышу про соавторство - это очень интересно...
Nika: Это одно из самыго любимого у Галича: Цыганский романс Александр Галич Повстречала девчонка бога, Бог пил мёртвую в монопольке, Ну, а много ль от бога прока В чертовне и в чаду попойки? Ах, как пилось к полночи! Как в башке гудело, Как цыгане, сволочи, Пели "Конавэлла"! "Ай да Конавэлла, гран-традела, Ай да йорысака палалховела!" А девчонка сидела с богом, К богу фасом, а к прочим боком, Ей домой бы бежать к папане, А она чокается шампанью. Ах, ёлочки-мочалочки, Сладко вина пьются — В серебряной чарочке На золотом блюдце! Кому чару пить?! Кому здраву быть?! Королевичу Александровичу! С самоваров к чертям полуда, Чад летал над столами сотью, А в четвёртом часу, под утро, Бог последнюю кинул сотню... Бога, пьяного в дугу, Все теперь цукали, И цыгане — ни гугу, Разбрелись цыгане, И друзья, допив до дна, — Скатертью дорога! Лишь девчонка та одна Не бросала бога. А девчоночка эта с Охты, И глаза у ней цвета охры, Ждет маманя свою кровинку, А она с богом сидит в обнимку. И надменный половой Шваркал мокрой тряпкой, Бог с поникшей головой Горбил плечи зябко И просил у цыган хоть слова, Хоть немножечко, хоть чуть слышно, А в ответ ему — жбан рассола: Понимай, мол, что время вышло! Вместо водочки — вода, Вместо пива - пена!.. И девчоночка тогда Тоненько запела: "Ай да Конавэлла, гран-традела, Ай да йорысака палалховела..." Ах, как пела девчонка богу И про поле, и про дорогу, И про сумерки, и про зори, И про милых, ушедших в море... Ах, как пела девчонка богу! Ах, как пела девчонка Блоку! И не знала она, не знала, Что бессмертной в то утро стала — Этот тоненький голос в трактирном чаду Будет вечно звенеть в "Соловьином саду".
LS: Баллада об уходе в рай Был такой фильм - "Бегство мистера Мак Кинли". Емнип, это было написано для него. ИМХО, вне контекста фильма, стихи не очень понятны...
Atos: Марина Цветаева - "тебе - через сто лет." К тебе, имеющему быть рожденным Столетие спустя, как отдышу, — Из самых недр — как на смерть осужденный, Своей рукой пишу: — Друг! не ищи меня! Другая мода! Меня не помнят даже старики. — Ртом не достать! — Через летейски воды Протягиваю две руки. Как два костра, глаза твои я вижу, Пылающие мне в могилу — в ад, — Ту видящие, что рукой не движет, Умершую сто лет назад. Со мной в руке — почти что горстка пыли — Мои стихи! — я вижу: на ветру Ты ищешь дом, где родилась я — или В котором я умру. На встречных женщин — тех, живых, счастливых, — Горжусь, как смотришь, и ловлю слова: — Сборище самозванок! Всё мертвы вы! Она одна жива! Я ей служил служеньем добровольца! Все тайны знал, весь склад ее перстней! Грабительницы мертвых! Эти кольца Украдены у ней! О, сто моих колец! Мне тянет жилы, Раскаиваюсь в первый раз, Что столько я их вкривь и вкось дарила, — Тебя не дождалась! И грустно мне еще, что в этот вечер, Сегодняшний — так долго шла я вслед Садящемуся солнцу, — и навстречу Тебе — через сто лет. Бьюсь об заклад, что бросишь ты проклятье Моим друзьям во мглу могил: — Все восхваляли! Розового платья Никто не подарил! Кто бескорыстней был?! — Нет, я корыстна! Раз не убьешь, — корысти нет скрывать, Что я у всех выпрашивала письма, Чтоб ночью целовать. Сказать? — Скажу! Небытие — условность. Ты мне сейчас — страстнейший из гостей, И ты откажешь перлу всех любовниц Во имя той — костей.
Nika: LS пишет: Емнип, это было написано для него. кстати, баллада о манекенах--("Семь дней усталый старый бог...") оттуда же и еще несколько не вошедших в фильм песен
Калантэ: Юрий Лорес, "Реквием" Сегодня день такой - один на целый век, Ведь в жизни только раз случается такое... Сегодня умер Бог - и выпал первый снег - И это не сулит ни воли, ни покоя. Я подношу ко рту снег, тающий в горсти... Сегодня умер Бог, хоть это невозможно... И, стало быть, грехов никто нам не простит и, стало быть, в беде никто нам не поможет. Отныне без надежд в грядущее гляжу, отныне больше нет ни ада и ни рая. Я пьяненький оркестр сегодня приглашу - пускай себе гремит, пускай себе играет! О, Боже, это все творится наяву: нетронутый бокал и музыка истошна... Сегодня умер Бог, а я еще живу, гляжу на этот мир, бесстрастный и безбожный. Запутавшись вконец в добре его и зле, отчаянно ломлюсь в распахнутые двери... Сегодня умер Бог, и больше на земле мне некого любить и не в кого поверить. И только первый снег летит в порочный круг... А Бог ушел туда, куда уходят Боги... Лишь выпала строка, как яблоко из рук, и покатилась прочь - прохожему под ноги. И его же - "Колыбельная" Спи, мой ангел. Вечер поздний. Поскорее засыпай. В небо, в воду кто-то звезды начал плавно высыпать, словно в две бездонных чаши, опрокинутых друг в друга. Плыть и плыть в ковчеге нашем - мы повсюду в центре круга. Можно вдаль глядеть до боли, в глубине колодца тьма. Беспредельность - это воля или все-таки тюрьма? Крепко наш ковчег сколочен, не потонет никогда. Не заглядывай в колодец - всюду небо и вода. Плыть и плыть нам, составляя душу - с небом, воду - с плотью... Спи, мой ангел! Умоляю, не заглядывай в колодец. В свой черед бросая семя, не ищи у бездны дна: там, отсчитывая время, в воду капает вода.
Nataly: Б. Слуцкий Ценности сорок первого года: Я не хочу, что бы льгота. Я не желаю что бы броня Распространялась на меня. Ценности сорок пятого года: Я не хочу козырять ему. Я не хочу козырять никому. Ценности шестьдесят пятого года: Дело не сделается само. дайте и мне подписать письмо. Ценности нынешнего дня: уценяйтесь, переоценяйтесь, реформируйтесь, деформируйтесь, пародируйте, деградируйте, но без меня, без меня, без меня.
Nataly: Его же: Деревенский мальчик, с детства знавший что почем, в особенности лихо, прогнанный с парадного хоть взашей, с черного пролезет тихо. Что ему престиж? Ведь засуха высушила насухо полсемьи, а он доголодал, дотянул до урожая, а начальству возражая, он давно б, конечно, дубу дал. Деревенский мальчик, выпускник сельской школы, труженик, отличник, чувств не переносит напускных, слов торжественных и фраз различных. Что ему? Он самолично видел тот рожон и знает: не попрешь. Свиньи съели. Бог, конечно, выдал. И до зернышка сгорела рожь. Знает деревенское дитя, сын и внук крестьянский, что в крестьянстве ноне не прожить: погрязло в пьянстве, в недостатках, рукава спустя. Кончив факультет филологический, тот, куда пришел почти босым, вывод делает логический мой герой, крестьянский внук и сын: надо позабыть все то, что надо. Надо помнить то, что повелят. Надо, если надо, и хвостом и словом повилять. Те, кто к справедливости взывают, в нем сочувствия не вызывают. Тех, кто до сих пор права качает, он не привечает. Станет стукачом и палачом для другого горемыки, потому что лебеду и жмыхи ел и точно знает что почем.
Nika: Nataly мне это кого-то напомнило...
Калантэ: Я всякое видел и думал, что знаю, как жить. Но мне объяснили: не тем я молился Богам. Я должен был жизнь на добро и любовь положить, А я предпочел разменять на отмщенье врагам. Воздастся врагам, мне сказали. Не ты, так другой Над ними свершит приговор справедливой судьбы, А ты бы кому-то помог распроститься с тоской, Надежду узнать и о горе навеки забыть... Ты грешен, сказали, ты книг золотых не читал, Ты только сражаться науку одну превзошел, Когда воцарится на этой земле Доброта, Такие, как ты, не воссядут за праздничный стол. Чем Зло сокрушать, мне сказали, ты лучше беречь Свободы и правды крупицы в душе научись... Но те, на кого поднимал я свой мстительный меч, Уже не загубят ничью беззащитную жизнь. Я буду смотреть издалека на пир мудрецов, Пир праведных душ, не замаранных черной виной, И тем буду счастлив, поскольку, в конце-то концов, Туда соберутся однажды спасенные мной. Мария Семенова.
Калантэ: И еще одна Мария Васильевна. Но уже совершенно другая... Когда во дворе появился котенок- Белей, чем на белом снегу молоко, - Мы все, от бульдогов до важных болонок, Немедля утратили сон и покой. "Не смей подходить!" - завизжала левретка, Огромный мастиф посулился, что съест, Свирепый кавказец на верхнюю ветку Едва за котенком с разгону не влез. "Не тронь наши миски! - ворчали овчарки. - Еще раз увидим - пеняй на себя!" И даже дворняга в сердцах из-под арки Брехала, замшелую кость теребя. Котенка облаивал пудель веселый, Он лаек-охотниц тревожил во сне... "Я, может, и добрая, - фыркала колли, - Но лучше, приятель, не суйся ко мне!" Ротвейлер с работы притопал устало - Всю ночь сторожил в магазине меха. Котенка увидев, клыки показал он И коротко рыкнул: "Уйди от греха!" Но тот же ротвейлер на помощь сорвался, А с ним и последний безродный барбос, Как только за нашим котенком погнался Какой-то чужой невоспитанный пес! За пятку схватила обидчика такса, За шкирку злодея тряхнул азиат: "А ну, поживей со двора выметайся" Ты нам тут, любезный, не брат и не сват!" От лая трещали в ушах перепонки, Врага кобели помножали на нуль, А колли в углу утешала котенка, И шерстку вылизывал рыжий питбуль... ...Сегодня засыпало снегом дорожки, Но вы не ленитесь к нам в гости зайти - Взглянуть на красивую белую кошку, Что спит у кавказца в мохнатой шерсти. Она из любой угощается миски, Собачьих носов не боясь никогда... А кто зарычит или гавкнет на киску, Тот живо забудет дорогу сюда.
Nataly: Аля Кудряшова И ты идешь по городу, и за тобой летят бабочки. Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз - вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс - то есть почти что старый. Шорты с футболкой - простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара - листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька - он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять. Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче - ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану. Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге - и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать... Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя - с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. "Двадцать один", - бормочу сквозь сон. "Сорок", - смеется время. Сорок - и первая седина, сорок один - в больницу. Двадцать один - я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь - на десятом. Десять - кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь - на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне... Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.
полная версия страницы