Форум » Диссертации, догматические и умозрительные » Сравнение переводов "Виконта де Бражелона": советский и дореволюционный » Ответить
Сравнение переводов "Виконта де Бражелона": советский и дореволюционный
Евгения: Я перенесу в эту тему всё, что уже написано, и продолжу выкладывать отрывки.
Евгения: Глава 4 "Мелкие счеты господина Безмо де Монлезена". 1. На колокольне церкви св. Павла пробило семь, когда Арамис, в костюме простого горожанина, с заткнутым за пояс охотничьим ножом, проехал верхом по улице Пти-Мюск и остановился у ворот Бастилии. 2. На колокольне церкви Св. Павла пробило семь часов, когда Арамис, в костюме простого горожанина, то есть из цветного сукна, и, в отличие от других, с заткнутым за пояс оружием вроде охотничьего ножа, проезжал верхом мимо улицы Пети-Мюск и остановился напротив улицы Турнель, у ворот замка Бастилии. Там же. (Встреча Арамиса с Безмо). 1. - Простите, пожалуйста. Ах, монсеньер, как я рад, что вижу ваше преосвященство. - Тсс! Вы не думаете о том, что вы говорите. Могут вообразить бог знает что, если увидят епископа в таком обличье. 2. - Простите, простите! Ах, как я несказанно рад, что вижу ваше преподобие! - Тише, тише! Вы совсем не думаете о том, что говорите? Могут вообразить невесть что, если узнают, что епископ вдруг попал в такой притон! Там же. 1. - Ну, значит, вам нужны были деньги, раз вы собирались ехать к тому лицу, которое дает их. - Клянусь вам, что я бы никогда не решился попросить денег у господина Фуке. Я хотел только узнать у него наш адрес, вот и все. 2. - Теперь вы сами видите; оказывается, вам нужны были деньги, раз вы собирались ехать к тому лицу, которое дает их. - Да нет же... - Полно! вы, кажется, не доверяете мне. - Мой дорогой аббат, только потому, что я не знал настоящего места вашего пребывания... - О! Вы бы могли достать денег и у господина Фуке, дорогой Безмо; у этого человека кошелек всегда открыт. - Клянусь вам, что я никогда бы не решился попросить денег у господина Фуке, я хотел только узнать у него ваш адрес. Глава 5 "Завтрак у господина де Безмо". (Арамис и Безмо разговаривают о таинственном узнике). 1. - А не может ли сходство, о котором вы говорили, броситься в глаза вашим тюремщикам? - Ах, дорогой господин д'Эрбле! Нужно быть придворным, как вы, чтобы заниматься такими мелочами. - Вы тысячу раз правы, дорогой Безмо. Будьте добры, еще чуточку этого вина. 2. - Не может ли оно броситься в глаза вашим привратникам? - О! Дорогой мой господин д'Эрбле, нужно быть таким отзывчивым, как вы, чтобы заниматься такими подробностями. - Вы тысячу раз правы, дорогой мой господин Безмо. Я попрошу вас налить мне еще капельку этого вольнея, пожалуйста. Там же. 1. Арамис и комендант чокнулись. - А кроме того, - добавил Арамис, подняв бокал и прищуриваясь на вино, горящее рубином, - кроме того, случается и так, что там, где вы находите сходство, другой его совсем не замечает. 2. Арамис и комендант чокнулись. - А, кроме того, - продолжал Арамис, любуясь прищуренным глазом на искрившееся рубинами в поднятой рюмке вино, словно он хотел соединить наслаждение всех пяти чувств в одно; - кроме того, случается и так, что там, где вы находите сходство, другой его может быть совершенно не усмотрит.
Евгения: Глава 6 "Узник второй Бертодьеры". (Арамис и Безмо вошли в камеру Филиппа). 1. В камере, освещенной лучами солнца, проникавшими через решетчатое окно, находился красивый юноша, небольшого роста, с короткими волосами и небритый; он сидел на табуретке, опершись локтем на кресло и прислонившись к нему. На кровати валялся его костюм из тонкого черного бархата; сам он был в прекрасной батистовой рубашке. 2. И тут можно было разглядеть в комнате, освещенной проникавшими сквозь решетчатое окно лучами солнца, прекрасного юношу, маленького роста, с коротко остриженными волосами и пробивавшимся уже пушком на подбородке; он сидел на скамейке, опершись локтем на кресло и подперев рукою голову. Его костюм, валявшийся на постели, был из тонкого черного бархата, и юноша как будто старался изо всех сил надышаться свежим воздухом, так что от этих движений на его груди раздувалась тонкая батистовая рубашка. Там же. 1. Окончив сервировку, комендант обратился к молодому узнику со словами: - Вы сегодня очень хорошо выглядите. - Благодарю вас, сударь, - отвечал юноша. Услышав этот голос, Арамис едва удержался на ногах. Все еще мертвенно бледный, он невольно сделал шаг вперед. 2. Окончив, он обратился к молодому пленнику со словами: - У вас хороший вид сегодня; видно, что вы здоровы. - Благодарю вас, господин комендант, я совершенно здоров, - ответил юноша. Услышав его голос, Арамис еле удержался на ногах. Он совершенно машинально сделал шаг вперед, и губы у него дрогнули. Там же. 1. - Господин архитектор спрашивает вас, - строго обратился к узнику Безмо, - знаете ли вы, почему вы попали в Бастилию? - Нет, сударь, - спокойно отвечал молодой человек, - не знаю. 2. - Господин архитектор просит меня обратиться к вам с вопросом, не знаете ли вы причину вашего заточения. - Нет, господин комендант, - ответил совершенно просто молодой человек, - я причины этой не знаю. Там же. (Арамис уезжает, обещая похлопотать за Сельдона). 1. - Это ваше дело; поступайте как знаете. Я вижу, что у вас руки длинные. - Прощайте, прощайте! И Арамис уехал, напутствуемый добрыми пожеланиями коменданта. 2. - Да уж это ваше дело; действуйте, как сами найдете удобным. Я вижу, что у вас руки длинные, а ладони широкие. - До свидания! Прощайте! И Арамис ушел от коменданта, благословлявшего его посещение.
Евгения: Глава 7 "Две приятельницы". (К маркизе де Бельер приехала г-жа Ванель). 1. Когда о приезде г-жи Ванель доложили хозяйке дома, она была погружена в чтение какого-то письма, которое торопливо спрятала и побежала навстречу гостье. Маргарита Ванель бросилась ее целовать, жала ей руки и не давала вымолвить ни слова. 2. Когда вошли доложить о приезде госпожи Ванель хозяйке дома, ее застали погруженною в чтение какого-то письма, которое она торопливо спрятала в карман. Она только что окончила свой утренний туалет, и горничная еще возилась в соседней комнате. Услышав имя и шаги госпожи Ванель, госпожа де Беллиер побежала ей навстречу. Она сейчас же заметила какой-то особый блеск в глазах своей гостьи, не похожий на блеск здоровья или счастья. Маргарита бросилась ее целовать, сжимала ей руки и не давала ей времени говорить. Там же. 1. - ... Ты знаешь, что мне говорили? - Мало ли что говорят! - Я готова все рассказать тебе, да боюсь, что ты будешь сердиться. - Вот уж никогда! Ведь ты сама восхищалась ровностью моего характера. - Так вот, дорогая маркиза, говорят, что с некоторых пор ты стала гораздо меньше тосковать о бедном господине де Бельере! 2. - ... Ты знаешь, что мне говорили? - Мало ли чего говорят! - О, это необыкновенная вещь. - Как ты умеешь томить своих слушателей, Маргарита. - Я хоть сейчас готова все рассказать тебе, да боюсь, что ты рассердишься. - Вот уж никогда! Ты сама восхищалась ровностью моего характера. - Ну, хорошо! Говорят, что... Ах, право, я даже не решаюсь выговорить это. - Так не будем и говорить об этом, - заметила госпожа де Беллиер, которая, угадывая во всех этих подходах какое-нибудь скрытое ехидство, тем не менее сгорала от любопытства. - Так вот, дорогая маркиза, говорят, что с некоторых пор ты стала гораздо меньше тосковать по бедном господине де Беллиере! Там же. 1. - Ты очень остроумна, Маргарита, - проговорила, трепеща, г-жа де Бельер. - Ах, ты всегда льстила мне, Элиза... Словом, ты слывешь непреклонной и недоступной. Видишь, на тебя нисколько не клевещут... О чем же ты задумалась? - Если говорят, что я влюблена, то, вероятно, называют чье-нибудь имя. - Разумеется, называют. - Меня удивило твое упоминание о Данае. Это имя невольно наводит на мысль о золотом дожде, не так ли? 2. - Ты очень остроумна, Маргарита, - проговорила, дрожа, госпожа де Беллиер. - Ах, ты всегда льстила мне, Елиза... Одним словом ты слывешь непреклонной и недоступной. Видишь теперь, что на тебя нисколько не клевещут... Но о чем же ты задумалась в то время, как я с тобою разговариваю? - Я? - Да, ты что-то все краснеешь и молчишь. - Я доискиваюсь, - ответила маркиза, поднимая свои чудные глаза, в которых забегали злые огоньки, - и никак не могу отгадать, на что ты намекала, сравнивая меня с Данаей; ты ведь такая сведущая в мифологии. - Ха, ха! - рассмеялась маргарита. - Ты ищешь смысл моих слов? - Именно; разве ты не помнишь, как когда-то мы в монастыре задавали друг другу разные арифметические задачки... Вот и я, в свою очередь, задам тебе задачу. Ведь ты помнишь, что по данному нам числу мы должны были отыскивать неизвестное? Так вот отыщи это неизвестное. - Я не понимаю, что хочешь ты этим сказать. - Ничего нет проще, однако. Ты полагаешь, что я влюблена, не правда ли? - Мне так передавали. - Так не могли же сказать, что я влюблена в какой-нибудь отвлеченный предмет. Вероятно, при этом упоминали и чье-нибудь имя. - Разумеется, называли и его. - В таком случае ничего нет удивительного в том, что я стараюсь отгадать это имя, так как ты сама мне не говоришь. - Дорогая моя маркиза, когда я увидела, что ты покраснела, то подумала, что тебе недолго придется догадываться. - Меня просто удивило сказанное тобою слово - Даная. Это слово невольно наводит на мысль о золотом дожде, не так ли? Там же. 1. - А! - проговорила маркиза, приложив руку к груди. - Разве случилось что-нибудь новое? - Дорогая моя, новое прежде всего в том, что король перенес все свои милости с господина Фуке на господина Кольбера. 2. - Ах! - проговорила маркиза, приложив руку к груди. - Вероятно, случилось что-нибудь новое? - А разве ты не знаешь? - Я ничего не знаю, - проговорила госпожа де Беллиер с неизъяснимой тоской. - Дорогая моя, новое заключается прежде всего в том, что король обращает теперь все свои милости не на Фуке, как раньше, а на Кольбера.
Евгения: Там же. 1. - В финансовом мире, дорогая Маргарита, случается, что сегодня у человека нет ни гроша, а завтра он ворочает миллионами. - Это могло случиться с господином Фуке в то время, когда у него было два богатых и ловких друга, которые собирали для него деньги, выжимая их из всех сундуков; но эти друзья умерли, и теперь ему неоткуда почерпнуть миллионы, которые просил у него вчера король. 2. - В финансовом мире случается так, что сегодня у человека нет ни гроша, а завтра он ворочает миллионами. - Это могло случаться с Фуке в то время, когда у него было два богатых и ловких приятеля, которые собирали для него деньги, выжимая их изо всех сундуков; но эти друзья умерли. - Монеты не умирают, Маргарита; они спрятаны, их ищут, находят и приобретают. - Тебе все просто, все кажется в розовом цвете. Жаль, что ты не Эгерия господина Фуке, ты бы указала ему источник, откуда он мог бы почерпнуть те миллионы, которые просил у него вчера король. Там же. 1. -... Так вот почему, дорогая моя маркиза, я так жалела этого бедного человека, который любил меня, даже обожал; вот почему, видя, какой он несчастный, я прощала ему в душе его измену... в которой он раскаивается, судя по некоторым данным; вот почему я склонна была утешить его и дать ему добрый совет: он, наверно, понял бы мой поступок и был бы мне благодарен. Маркиза, оглушенная, уничтоженная этим натиском, рассчитанным с меткостью хорошего артиллерийского огня, не знала, что отвечать, что думать. - Так почему же, - проговорила она наконец, втайне надеясь, что Маргарита не станет добивать побежденного врага, - почему бы вам не поехать к господину Фуке? 2. - Так вот почему, дорогая моя маркиза, я так скорбела за этого несчастного человека, который любил меня, даже обожал; вот почему, видя, какой он сам жалкий, я прощала ему в душе его измену... в которой он раскаивается, судя по некоторым данным; вот почему я склонна была и утешить его, и дать ему добрый совет; он наверно понял бы мои чувства и был бы мне благодарен. Видишь ли, так приятно чувствовать себя любимой. А люди очень ценят любовь, если только они не ослеплены властью. Маркиза, оглушенная, уничтоженная всем этим натиском, рассчитанным с меткостью хорошего артиллерийского орудия, стреляющего в цель, просто не находила слов для ответа и не знала, что и подумать. А голос вероломной подруги звучал так нежно; она говорила как женщина, стараясь скрыть все инстинкты пантеры. - Так почему же, - заговорила госпожа де Беллиер, у которой оставалась еще слабая надежда, что Маргарита перестанет же, наконец, издеваться над побежденным врагом, - почему бы тебе не поехать к господину Фуке? Там же. 1. Затем она открыла дверь в молельную и, даже не поворачивая головы в сторону Маргариты Ванель, ушла туда и заперла за собой дверь. Как только маркиза исчезла, ее завистливая соперница бросилась, как пантера, на конверт и схватила его. 2. Затем она открыла дверь в молельную комнату и, даже не поворачивая головы в сторону Маргариты Ванель, ушла туда и заперла за собою дверь. Маргарита сказала или, вернее, пролепетала три, четыре слова, которых госпожа де Беллиер даже не слыхала. Но как только ушла маркиза, ее завистливая неприятельница не могла противостоять желанию убедиться в основательности своих подозрений; она бросилась, как пантера, на конверт и схватила его. Там же. 1. А в это время маркиза, очутившись в безопасности за дверью, почувствовала, что силы окончательно изменяют ей; с минуту она стояла, побледнев и окаменев, как статуя; потом, подобно статуе, которую колеблет ураган, она покачнулась и упала без чувств на ковер. 2. А в это время маркиза, оградившись дверью, почувствовала, что силы окончательно изменяют ей; с минуту она стояла, побледнев и окаменев, как статуя; потом, подобно же статуе, которую колеблет на цоколе ураган, она покачнулась и грохнулась без чувств на ковер. Стук упавшего тела раздался одновременно со стуком колес экипажа Маргариты, съезжавшего со двора отеля.
Евгения: Глава 8 "Серебро госпожи де Бельер". 1. Удар был особенно тяжел из-за его неожиданности. Прошло немало времени, пока маркиза оправилась; но придя в себя, она стала размышлять о назревающих событиях. Она перебирала в памяти все, что сообщила ей ее безжалостная подруга. Вскоре природный ум этой энергичной женщины взял верх над чувством бесплодного сострадания. Маркиза не принадлежала к тем женщинам, которые плачут и ахают над несчастьем вместо того, чтобы попытаться действовать. 2. Удар, нанесенный гостьей, оказался тем ощутительнее, что он был неожиданным, а потому прошло некоторое время, пока маркиза оправилась; когда же она пришла в себя, она тотчас же стала размышлять обо всех событиях, как они представлялись ей на самом деле. Рискуя еще раз своим счастьем, она мысленно перебирала в памяти все то, что сообщила ей ее неумолимая подруга. Со стороны Кольбера она ожидала измену, а затем мрачные угрозы, под покровом общественных интересов. Гнусное торжество по поводу приближавшегося падения, непрерывные усилия, чтобы достигнуть этой цели, соблазн не менее преступный, чем само злодеяние, вот те приемы, которые пускала в ход Маргарита. Теория Декарта, наконец, торжествовала; к бездушному мужчине присоединилась бессердечная женщина. Еще с большей грустью, чем с негодованием, увидела маркиза, что король сделался сообщником в заговоре, который обнаруживал двоедушие уже престарелого Людовика XIII и скряжничество Мазарини, когда он не успел еще набить себе карманы французским золотом. Но вскоре природный ум этой энергичной женщины взял верх над чувством бесплодного сострадания. Маркиза не принадлежала к тем женщинам, которые хнычут в то время, когда надо действовать, и которые только ахают над несчастьем, имея полную возможность прийти к нему на помощь. Там же. (Маркиза вызвала горничную). 1. - Однако вы уложили драгоценности и серебро? - Да, сударыня, но мы обыкновенно оставляем эти вещи в Париже; вы никогда не берете драгоценностей с собою в деревню. Маркиза помолчала, потом сказала спокойным тоном: - Пошлите за моим ювелиром. 2. - Однако же, вы уложили все драгоценности и серебро? - Да, сударыня, но мы обыкновенно оставляем все эти вещи в Париже; вы никогда не берете драгоценностей с собою в деревню. - Вы говорите, что все это убрано? - Все убрано в вашем кабинете, сударыня. - А золотые вещи? - В сундуках. - А серебро? - В большом дубовом шкафу. Маркиза помолчала; потом сказала спокойным тоном: - Пошлите за моим ювелиром. Там же. 1. - Господин Фоше! Кажется, вы поставляли мне все драгоценности? - Да, маркиза. - Я не могу припомнить, сколько стоило это серебро. - Сударыня, кувшины, кубки и блюда с футлярами да столовые приборы, мороженицы и тазы для варки варенья - все это обошлось вам в шестьдесят тысяч ливров. 2. - Господин Фоше, кажется, вы поставляли мне драгоценности? - Да, госпожа маркиза. - Я теперь не могу припомнить, до какой цифры доходили счета этой поставки? - Счета какой поставки, новой, сударыня, или прежней, когда господин де Беллиер покупал все к вашей свадьбе? Оба раза поставлял вещи я. - Ну, сначала новой. - Сударыня, за кувшины, кубки и блюда с футлярами, за столовые приборы и мороженицы, за тазы для варки варенья и рукомойники - за все это вы, госпожа маркиза, заплатили мне шестьдесят тысяч ливров. Там же. 1. Через три часа маркиза отправилась к г-ну Фоше и получила от него на восемьсот тысяч ливров бумаг Лионского банка и двести пятьдесят тысяч ливров золотой монетою, сложенной в сундук, который приказчик с трудом донес до кареты. Эта карета, или, вернее, дом на колесах, составляла предмет восхищения всего квартала; сверху донизу она была покрыта аллегорическими рисунками и облаками, усеянными золотыми и серебряными звездами. 2. А три часа спустя маркиза отправилась к господину Фоше и получила от него на восемьсот тысяч ливров бумаг Лионского банка и двести пятьдесят тысяч ливров золотою монетою, запертой в сундук, который приказчик донес с трудом до кареты госпожи Фоше. У госпожи Фоше имелась собственная дорожная повозка. Будучи дочерью председателя Счетной Палаты, она принесла тридцать тысяч экю приданого своему мужу, бывшему старшиною ювелирного цеха. За двадцать лет эти тридцать тысяч экю принесли свои плоды. Ювелир стал миллионером, но он жил просто. Он купил себе почтенную карету, сделанную в 1648 году, десять лет спустя после рождения короля. Эта карета, или, вернее, этот дом на колесах, составляла предмет восхищения всего квартала; она была покрыта сверху донизу аллегорическими рисунками, представляющими какие-то облака, усеянные золотыми и серебряными звездами.
Евгения: Глава 9 "Приданое". 1. Лошади г-на Фоше были могучие першероны, чьи ноги походили на тумбы. Как и карета, они явились на свет еще в первой половине столетия. Естественно, что они не могли бежать так быстро, как английские лошади г-на Фуке, и им понадобилось два часа, чтобы одолеть расстояние до Сен-Манде. Маркиза остановилась у двери, хорошо ей знакомой, хотя видела эту дверь всего только раз. 2. Лошади господина Фоше были почтенные першероны, с тумбообразными ногами. Как и карета, они явились на свет еще в первой половине столетия. Естественно, что они не могли бежать так быстро, как лошади господина Фуке. И потому они употребили два часа на доставку путников в Сен-Манде. Можно выразиться про этих лошадей, что они выступали величественно. А величественность исключает быстроту. Маркиза остановилась у хорошо знакомой ей двери, хотя раньше она видела эту дверь всего только один раз, как, вероятно, помнит читатель, при обстоятельствах, не менее горестных, чем то, которое привело ее сюда еще раз. Там же. 1.Маркиза зажгла свечи в канделябрах, вдохнула аромат цветов, села и задумалась. Она размышляла, как оставить г-ну Фуке эти деньги, чтобы он не мог догадаться, откуда они. Она схватилась за первое пришедшее ей в голову средство. Можно просто позвонить, вызвать г-на Фуке и убежать; отдав ему миллион, она будет счастливее, чем если бы сама нашла миллион. Но ведь Фуке догадается и, пожалуй, откажется принять как дар то, что он, быть может, принял бы как заем, и, таким образом, вся ее затея пропадет даром. 2. Маркиза зажгла свечи в канделябрах, вдохнула в себя аромат цветов, села и вскоре погрузилась в глубокие размышления. Но, несмотря на то, что это были грустные думы, от них веяло какою-то сладостью. Ей казалось, что в этой комнате везде разложены сокровища. Ей мерещился миллион, который она вырвала из своего состояния, подобно тому, как женщина вырывает василек из своего венка. Она убаюкивала себя самыми сладкими грезами. Главною мыслью ее было найти какой-нибудь предлог, заставить Фуке принять эти деньги, но так, чтобы он совсем не мог узнать, откуда они явились. Она схватилась за первое пришедшее ей в голову средство. Хотя, поразмыслив хорошенько, она увидела, что ей трудно будет это сделать, но все же она не отчаивалась добиться своей цели. Ей следовало только позвонить, чтобы вызвать господина Фуке, и тогда она должна была уйти отсюда, чувствуя себя гораздо счастливее, чем была бы, когда вместо того, чтобы отдать миллион, она сама нашла бы этот миллион. Но с той самой минуты, когда она ступила на порог этого кокетливо убранного будуара, точно прислуга только что вымела везде все до последней пылинки; когда она увидела этот великолепный зал, словно бывший некогда обителью изгнанных ею из него фей, ей почудилось, что все эти духи: - гении, феи, домовые или живые существа опознали ее. И тогда Фуке также узнает все, а чего не узнает, о том догадается; Фуке тогда, пожалуй, откажется принять как дар то, что он, быть может, принял бы как заем, а при таких обстоятельствах все затеянное ею не достигнет намеченной цели и останется безрезультатным. Там же. 1. Суперинтендант был известен как человек очень щепетильный и гордый; он ни за что не допустил бы, чтобы женщина разорилась ради него. Нет, он стал бы всеми силами бороться, и только любимая женщина могла сломить его упорство. Но любил ли он ее? Способен ли этот легкомысленный и увлекающийся человек ограничиться одной женщиной, хотя бы эта женщина была ангелом? - Вот это-то я и должна выяснить, - прошептала маркиза. - Кто знает, может быть, это сердце, которым я так жажду овладеть, окажется на поверку пошлым и низким. 2. Министр финансов был известен как человек очень щепетильный и гордый, он ни за что не допустил бы, чтобы женщина разорилась ради него. Нет, он стал бы всеми силами бороться, и только любимая им женщина одна могла бы сломить его упорство. А там опять другое сомнение зарождалось в мыслях госпожи де Беллиер, которое, как острое холодное лезвие кинжала, пронизывало ее сердце. Любил ли он ее? Решится ли этот легкомысленный и увлекающийся человек хоть на минуту сосредоточиться на одной привязанности, если бы предметом таковой был даже сам ангел во плоти? Разве с Фуке не случалось того же, что было с теми завоевателями, которые орошают собственными слезами то самое поле, где они только что одержали победу? - Вот эти-то пункты я и должна выяснить себе и по ним судить о Фуке, - подумала маркиза. - Кто знает, может быть это сердце, которое я так жажду получить, окажется на поверку самой пошлой, низкой натурой. Там же. 1. В черном костюме, с белыми кружевами на груди, суперинтендант остановился в задумчивости на пороге той комнаты, где он так часто находил желанное счастье. Его мрачное спокойствие, его печальная улыбка произвели на г-жу де Бельер невыразимое впечатление. Глаз женщины умеет всегда распознать в чертах любимого человека гордость или страдание; чтобы вознаградить женщин за их слабость, природа одарила их исключительной чуткостью. При первом взгляде на Фуке маркиза поняла, что он глубоко несчастлив. 2. В черном костюме, с белым жабо на груди, взбитым нервными движениями руки, министр финансов остановился в задумчивости на пороге той комнаты, где он так часто находил желанное счастье. Его немая, мрачная, печальная улыбка, вместо радостного восторга произвела на госпожу де Беллиер неизъяснимое впечатление. Глаз женщины сумеет всегда распознать в чертах любимого человека всякое выражение гордости или страдания; можно подумать, что как бы в противовес слабости женщин, Бог одарил их высшею чуткостью, по сравнению с другими его созданиями. Они могут скрыть от мужчин свои чувства; но чувства мужчин не могут укрыться от женщин. При первом взгляде на Фуке маркиза угадала, что он глубоко несчастлив.
Евгения: Глава 10 «Божья земля». (Бекингэм собирается в Англию). 1. Бекингэм так торопился, что отменил большую часть своих визитов. Он сделал один общий визит принцу, принцессе, молодой королеве и вдовствующей королеве. Герцог расцеловался с де Гишем и с Раулем… 2. Букингам так торопился распрощаться, что как-то скомкал лучшую часть своих визитов. Так, например, он сделал один общий визит принцу, принцессе, молодой королеве и вдовствующей королеве. Здесь действовала предусмотрительность королевы-матери, которая избавляла его от неприятных разговоров с принцем наедине, а последнее обстоятельство в свою очередь избавляло также от опасной встречи с Мадам. Букингам расцеловался с де Гишем и с Раулем… Там же. 1. Де Варда обижало, что этот англичанин как будто тащит его на буксире, и он перебирал в своем изворотливом уме всевозможные средства избежать этих цепей, но не мог найти ни одного подходящего, и волей-неволей ему пришлось платиться за свой скверный характер и злой язык. В конце концов, взвесив все обстоятельства, де Вард уложил вещи в чемодан, нанял двух лошадей и в сопровождении только одного лакея отправился к той заставе, где должен был пересесть в карету Бекингэма. 2. Де Вард, обиженный тем, что этот англичанин словно тащил его на буксире, перебирал в своем умишке все возможные средства, чтобы избежать этих цепей; но он не мог найти ни одного подходящего, и ему волей-неволей пришлось поплатиться за свой скверный характер и болтливость. Те, которым, как людям умным, он мог открыться, подняли бы его на смех, зная превосходство герцога. Другие, обладающие более холодным и рассудительным разумом, сейчас бы напомнили ему про королевский приказ, воспрещающий дуэль. Все прочие же, - а их было самое большое количество, которое из христианского ли милосердия, или из национального самолюбия и пришли бы ему на помощь, не заботясь о том, что они будут в немилости, - непременно бы предупредили министров о некоем отъезде, который может обратиться, пожалуй, в маленькую резню. В конце концов, взвесив все это, де Вард собрал свой чемодан, нанял пару лошадей и, в сопровождении только своего лакея, отправился к той заставе, где он должен был пересесть в карету Букингама. Там же. (Бекингэм и де Вард приехали в Кале). 1. Еще накануне люди герцога уехали вперед, чтобы нанять лодку для переезда на маленькую яхту, которая лавировала в виду берега или останавливалась, - когда чувствовала, что ее белые крылышки утомились, - на расстоянии двух-трех пушечных выстрелов от берега. По частям весь экипаж герцога был свезен на яхту, и Бекингэму доложили, что все готово и он может когда угодно переправиться сам, вместе с французским дворянином - своим спутником. Никому и в голову не приходило, что французский дворянин не был приятелем герцога. 2. Еще накануне этого дня люди герцога уехали вперед, чтобы нанять лодку. Эта лодка должна была сопутствовать маленькую яхту, которая лавировала в виду берега или становилась на шпринг, - когда чувствовала, что ее белые крылышки утомились, - на расстоянии двух, трех пушечных выстрелов от набережной. Эта лодка предназначалась для перевозки всего экипажа герцога. Лошадей погрузили на яхту; их подняли с барки на палубу в специально заказанных на этот случай корзинах, с такой мягкой подстилкой и обшивкой внутри, что при самых разнообразных движениях своих, вследствие ли испуга, или нетерпения, лошади не могли не только причинить себе ушибов, но даже ни одна шерстинка не могла быть задета. Восемь таких корзин, поставленных друг на друга, наполняли трюм. Известно, что во время коротких переездов лошади не едят, а только дрожат, не притрагиваясь даже к самому лучшему корму, на который они с жадностью набросились бы в конюшне. Мало по малу весь экипаж герцога был свезен на яхту, и тогда люди его вернулись доложить, что все готово, и что он может когда угодно переправиться и сам, вместе с французским дворянином - спутником своим. И никому даже не могла придти в голову та мысль, что у французского дворянина были какие-нибудь иные счеты с милордом герцогом, кроме приятельских.
Евгения: Там же. 1. Он обратил внимание окружающих на прекрасное зрелище: небо на горизонте алело пурпуром, и пушистые облака вздымались амфитеатром от солнечного диска до зенита, точно горные хребты, нагроможденные друг на друга. Теплый воздух, солоноватый запах моря, ласковое дуновение ветерка, а вдали - темные очертания яхты с переплетающимися, как кружево, снастями на фоне алевшего неба; там и сям на горизонте паруса, похожие на крылья чаек, реющих над морем, - этой картиною действительно можно было залюбоваться. 2. Говоря это, он указал окружавшим его людям на прекрасное зрелище: небо на горизонте алело пурпуром, и пушистые облака вздымались амфитеатром от солнечного диска до самого зенита, так что имели вид горных хребтов, нагроможденных друг на друга. Этот амфитеатр у основания имел какой-то кроваво-красный оттенок, постепенно переходя к вершине в опаловый и перламутровый цвет. И все это, отражаясь в море, окрашивало его в те же самые цвета, и на хребте каждой голубой волны искрилась звездочка, отливая рубином. Теплый вечер, солоноватый запах моря, так хорошо действующий на мечтательные натуры; ветерок, дующий легкими гармоническими порывами, а вдали - темные очертания яхты с переплетающимися, как кружево, снастями на фоне заалевшего неба; там и сям на горизонте виднелись накренившиеся паруса, похожие на крылья чаек, реющих над морем; всей этой картиною действительно можно было залюбоваться. Там же. (Начало дуэли). 1. - Я понимаю, господин де Вард, я вам очень признателен. Желаете снять камзол? Будет удобнее. - Согласен. Бекингэм снял камзол и бросил его на песок. Де Вард последовал его примеру. 2. - Я это понимаю, господин де Вард, и вполне ценю ваше замечание. Желаете снять сюртуки? - Решайте уж вы, милорд. - Так удобнее. - В таком случае я готов. - Скажите мне, пожалуйста, не стесняясь, господин де Вард: может быть, вы чувствуете себя не хорошо на мокром песке, или думаете, что мы все еще находимся на французской территории? Мы можем драться в Англии или на моей яхте. - Нам очень удобно и здесь; только я позволю себе заметить вам, что так как море все прибывает, нам едва хватит времени... Букингам кивнул головою, в знак того, что он понял; затем снял свой сюртук и бросил его на песок. Де Вард сделал то же самое. Там же. 1. Несколько любопытных да пять-шесть рыбаков собрались на берегу, привлеченные странным зрелищем: двое мужчин дрались по пояс в воде. Англичане передали им раненого в ту минуту, когда он очнулся и открыл глаза. Секретарь герцога вынул из кармана туго набитый кошелек и передал самому почтенному на вид рыбаку. 2. Несколько человек любопытных, да пять, шесть рыбаков собрались на берегу, привлеченные странным зрелищем двух людей, дерущихся по пояс в воде. Рыбаки, заметя группу людей, несших раненого на руках, двинулись им навстречу, ступая по колено в воде. Англичане передали им раненого в ту минуту, как он только что очнулся и открыл глаза. Морская соленая вода и мелкий песок набились в раны и причиняли ему невыразимые страдания. Секретарь герцога вынул из кармана туго набитый кошелек и передал тому из рыбаков, который внушал ему большее доверие своею наружностью. Там же. 1. И он вернулся в сопровождении своих людей к лодке, на которую с большим трудом перебрался Бекингэм, удостоверившись предварительно в том, что де Вард вне опасности. На де Варда накинули камзол герцога и понесли его на руках в город. 2. И он вернулся обратно, в сопровождении своих людей, к лодке, на которую с большим трудом перебрался Букингам, удостоверившись предварительно в том, что де Вард был вне опасности. Вода поднялась уже высоко; расшитые платья и шелковые пояса были затоплены. Несколько шляп удалось поймать на весла. А платья герцога и маркиза прибило потоком к берегу. На де Варда накинули сюртук герцога, полагая, что эта одежда принадлежит маркизу, и в таком виде понесли его на руках в город.
Евгения: Глава 11 "Тройная любовь". 1. Можно было предсказать, что тот день, когда он (король - Е.) заявит о своих чувствах, и станет зарею новой эры; но он молчал, и г-н де Гиш, пользуясь этим, оставался королем любовных интриг всего двора. Мало-помалу он занял определенное место в доме принца, который любил его и старался как можно больше приблизить к себе. 2. Поэтому можно было точно предсказать, что тот день, в который он явно обнаружит свою любовь к какой-нибудь женщине, станет зарею для новой властительницы; но он не обнаруживал такой любви, и господин де Гиш пользовался этим, чтобы быть амурным заправилою всего двора. Говорили, что у него самые лучшие отношения с девицею Монтале; говорили, что он не отходит от девицы де Шатильон; а теперь он не старался даже соблюдать обыкновенную вежливость в отношении придворных дам. Он видел и слышал только одну принцессу. И мало-по-малу он занял себе место в доме принца, который любил его и старался как можно дольше удерживать его у себя. Глава 14 "Посредник". 1. Когда король появился у принцессы, все ощутили живейшее беспокойство. Собиралась гроза, и шевалье де Лоррен, сновавший среди группы придворных, с оживлением и радостью замечал и оценивал все предвещавшие ее признаки. Как и предсказывала Анна Австрийская, участие короля придало событию торжественный характер. 2. Когда король появился у Мадам, все придворные, которые рассеялись по соседним апартаментам, когда узнали о происшедшей супружеской сцене, ощутили живейшее беспокойство. С этой стороны тоже собиралась гроза, которую шевалье Лоррен, сновавший среди групп придворных, с оживлением и радостью разбирал и взвешивал во всех ее подробностях. Он ловко преувеличивал слабейшие из этих подробностей и так искусно маневрировал значительнейшими из них, чтобы произвести елико возможно зловещий эффект. Как и предсказывала Анна Австрийская, участие короля придало событию характер торжественности. Глава 15 "Советчики". (Разговор Людовика с матерью после его визита к принцессе). 1. Внимательно слушая Анну Австрийскую, он по некоторым ее выразительным взглядам и ловким намекам убедился, что королева если и не угадала, то, по крайней мере, заподозрила его слабость к принцессе. Из всех его помощников Анна Австрийская была бы самым полезным, из всех врагов - самым опасным. 2. Внимательно слушая Анну Австрийскую, чтобы дать ей вполне высказать свою мысль, и ободряя ее только взглядом и жестом, он, по некоторым особенно глубоким взглядам, по искусным намекам, убедился в том, что королева, обладавшая таким глубоким пониманием в делах волокитства, если и не угадала, то, по крайней мере, подозревала его слабость к Мадам. Из всех его пособников Анна Австрийская была бы самым надежным, и из всех врагов самым опасным. Там же. 1. Вечером все придворные собрались на репетицию балета. За это время у бедного де Гиша побывало несколько посетителей. Одного из них он и ждал и боялся. Это был шевалье де Лоррен. Вид у шевалье был самый успокоительный. 2. Весь двор, то есть все фавориты и обычные гости, - а их было не мало, потому что при дворе насчитывалось теперь уже пять хозяев, - собрался вечером на репетицию балета. Для бедного Гиша этот промежуток времени заполнился некоторыми визитами. В числе этих визитов был один, которого он жаждал, и которого он боялся почти в одинаковой мере. Это был визит шевалье Лоррена. Шевалье Лоррен изволил пожаловать к Гишу в три часа пополудни. Внешность его была самая успокоительная. Там же. (Рауль дает совет де Гишу). 1. - Любите тень, мечту, химеру; любите любовь... А, вы отворачиваетесь?.. 2. - Любите тень, мечту, химеру; любите любовь, наделив ее каким-нибудь именем... Ага! Вы отворачиваете голову? Там же. (Гиш возвращается после приказания удалиться в свое поместье). 1. - А она?.. - спросил Рауль. - Она?.. - вскричал несчастный, поднимая к нему гневно сжатый кулак.- Она!.. - Что она делает? - Смеется. 2. - А она? - спросил Рауль. - Она!.. - вскричал несчастный, поднимая к небу сжавшийся от гнева кулак. - Она!.. - Что она говорит? - Она говорит, что платье очень идет к ней. - Что она делает? - Смеется.
Евгения: Глава 17 "Купание". 1. Пажи немедленно бросились к лошадям. Подъехали коляски, стоявшие в густой тени деревьев. Появилась целая толпа лакеев, носильщиков, служанок, судачивших в сторонке во время купанья господ. В то время эта толпа была своего рода ходячею газетою. Тут же стояли и окрестные крестьяне, стремившиеся увидеть короля и принцессу. 2. Немедленно пажи бросились к лошадям и стали подводить их. Появились коляски, которые стояли в густой тени деревьев. Появилась целая толпа лакеев, носильщиков, служанок, которые в то время, как господа купались, стояли в стороне, обмениваясь своими замечаниями, усердно судачили. В то время эта толпа была своего рода ходячею газетою. Теперь никто о ней и не вспоминает, даже волны, которые служили зеркалом для лиц и эхом для речей; волны, немые свидетели, которых Бог низверг в беспредельность, как он низверг в вечность всех действующих лиц. Весь этот народ столпился на берегу реки, да к нему еще присоединились окрестные жители, привлеченные желанием видеть короля и принцессу. Глава 18 "Охота за бабочками". (Разговор короля и принцессы). 1. - Матушка сообщила мне, что принц вбежал к ней как бешеный и излил целый поток жалоб на ваше... вы извините меня... - Говорите, говорите. - На ваше кокетство. Матушка старалась его разуверить; но он ответил ей, что больше слышать ничего не хочет. - Люди очень злы, государь. Да что же это такое! Брат и сестра не могут поболтать между собою, чтобы не начались пересуды и даже подозрения! 2. - Моя мать сообщила мне, что принц вбежал к ней, как бешеный, и что он излил целый поток жалоб на ваше... Вы извините меня... - Говорите, говорите. - На ваше кокетство. Но ведь это, мне думается, тоже несправедливо. - Вы очень добры, государь. - Мать старалась его разуверить; но он ей ответил, что его уж достаточно разуверяли, и что он больше этого не желает. - А не лучше ли было ему совсем не беспокоиться? - И я тоже говорил. - Согласитесь, государь, что люди очень злы. Ну, что это такое! Брат и сестра не могут поболтать между собою, находить взаимное удовольствие в обществе друг друга без того, чтобы не начались пересуды и даже подозрения!
Евгения: Глава 19 "Что можно поймать, охотясь за бабочками". 1. Генриетта украдкой смотрела на Людовика. В глубине его сердца она видела любовь, как опытный водолаз видит жемчужину на дне моря. 2. Мадам сбоку взглянула на Людовика. У ней была одна из тех хорошо организованных натур, которые умеют разом углублять взгляд и в других, и в себя. В глубине сердца Людовика она видела любовь, подобно тому, как опытный водолаз видит жемчужину на дне моря. Там же. (Принцесса предложила королю сделать вид, будто он ухаживает за другой). 1. - Это средство, конечно, остроумно, но жестоко. - Почему? - Вы излечиваете ревнивца от подозрений, но наносите ему рану в сердце. Страх его пройдет, но остается боль, а это, по-моему, еще хуже. - Согласна. Но зато он не заметит, даже подозревать не будет, кто его настоящий враг, и не помешает истинной любви. Он направит свое внимание в ту сторону, где оно никому и ничему не повредит. Словом, государь, моя система, против которой вы, к моему удивлению, возражаете, вредна для ревнивца, но полезна для влюбленных. А кто же, государь, кроме вас, когда-нибудь жалел ревнивца? Это особая болезнь, гнездящаяся в воображении, и, как все воображаемые болезни, она неизлечима. Дорогой государь, я вспоминаю по этому поводу афоризм моего ученого доктора Доли, очень остроумного человека. "Если у вас две болезни, - говорил он, - выберите одну, которая вам больше нравится, я вам оставлю ее. Она поможет мне справиться с другой". - Хорошо сказано, дорогая Генриетта, - с улыбкою отвечал король. - Я завтра же назначу ему пенсию за его афоризм. 2. - Ведь такое средство, конечно, остроумно, но не очень-то милостиво. - Почему? - Изгоняя боль из ума ревнивца, вы наносите ему рану в сердце. Он оставит свои опасения, это так. Но ему будет больно, и это, пожалуй, будет похуже. - Это так. Но, зато, он не найдет, не увидит, даже подозревать не будет истинного врага и не будет мешать истинной любви. Он направит свои усилия в такую сторону, где они никому и ничему не повредят. Словом, государь, моя система, против которой вы, к моему удивлению, возражаете, причиняет зло ревнивцу, но приносит благо любовникам. А кто же, государь, кроме разве только вас, когда-нибудь жалел ревнивца? Ведь это какие-то печальные дурачки, вечно несчастные, все равно, есть ли, нет ли у них повода быть несчастными. Отнимите у них этот повод, вы не разгоните их печали. Это особая болезнь, гнездящаяся в воображении, и, как все воображаемые болезни, она неизлечима. По этому поводу, дорогой мой государь, я вспоминаю афоризм моего бедного доктора, Даулея, очень ученого и умного человека, который и сейчас был бы со мной, если б не брат мой, который не может жить без него. Он говаривал: "Если у вас сразу две болезни, изберите ту, которая для вас легче; я вам ее и оставлю, потому что она мне необходима для того, чтобы мне удалось справиться с другой". - Хорошо сказано и верно, дорогая Генриэтта, - с улыбкою ответил король. - О, государь, у нас в Лондоне есть славные люди. - И эти славные люди плодят удивительных учеников. Это Далей, Дарлей... как его?.. - Даулей. - Я ему завтра же назначу пенсию за его афоризм. Там же. (Генриетта отклоняет кандидатуру Атенаис де Тонне-Шарант, находя ее чересчур привлекательной). 1. - ... Да, да, вы правы, мадемуазель де Тонне-Шарант слишком прекрасна, чтоб служить ширмой. - Ширмой короля, - с улыбкой отвечала Генриетта. - Эта ширма должна быть красива. 2. - Да, да, вы правы, мадмуазель Тонэ-Шарант слишком прекрасна, чтоб служить покрывалом. - Покрывалом короля, - смеясь, ответила Генриэтта. - Покрывало короля, т. е. его мантия, и должно быть прекрасно. Там же. (Принцесса предлагает Луизу де Лавальер). 1. - Генриетта, Генриетта! - с досадой воскликнул король. - Вы нарочно выбрали самую уродливую из ваших фрейлин. 2. - Генриэтта, Генриэтта! - сказал король с досадою. - Вы нарочно выбрали для меня самую убогую из ваших фрейлин. Там же. (Принцесса убеждает Людовика). 1. - ... Словом, все ревнивцы увидят, что вы приходите ко мне не ради меня, а ради мадемуазель де Лавальер. - Хромоножки. - Она только чуть-чуть прихрамывает. - Она никогда рта не раскрывает. - Но зато когда раскроет, то показывает прелестнейшие зубки. - Генриетта!.. - Ведь вы сами предоставили мне выбор. - Увы, да! - Подчиняйтесь же ему без возражений. - О, я подчинился бы даже фурии, если бы вы ее выбрали! - Лавальер кротка, как овечка. Не бойтесь, она не станет противиться, когда вы ей объявите, что любите ее. И принцесса захохотала. - Вы оставите мне дружбу брата, постоянство брата и благосклонность короля, не правда ли? 2. - ... Словом, я хочу сказать, что ревнивцы будут неправы, если будут думать, что вы приходите ко мне ради меня, потому что вы будете ходить ради мадмуазель Лавальер. - Которая хромает. - Ну, чуть-чуть. - Которая никогда рта не раскрывает. - Но зато когда раскрывает, то показывает прелестнейшие зубки. - Которая может служить моделью для остеолога. - Ваше милостивое внимание упитает ее. - Генриэтта!.. - Однако, ведь вы сами предоставили мне выбор. - Увы, да! - Ну, так вот вам мой выбор. Я выбрала вам ее. Берите ее. - О, я взял бы хоть фурию, если б вы ее выбрали для меня! - Лавальер кротка как овечка. Не бойтесь, что она станет вам противиться, когда вы ей объявите, что любите ее. И Мадам захохотала. - А вы не опасаетесь, что я скажу ей что-нибудь лишнее? - Но ведь это будет сказано в моих интересах. - Правда. - Итак, дело покончено? - И подписано. - Вы оставите за мною дружбу брата, постоянство брата и внимание короля, не так ли? Там же. 1. - Генриетта, Генриетта! Я ловлю вас на слове... Мы еще не начали кампанию, а вы уже нападаете на меня. - Нет, я только предостерегаю вас. Пусть пламя разгорается постепенно, понемногу, а не мгновенно. Если вы проявите такой пыл, никто не поверит, что вы влюбились, а подумают, что вы помешались, если только сразу не разгадают всей вашей игры. Люди иногда не столь глупы, как кажутся. 2. - О, Генриэтта, Генриэтта, Генриэтта! Я ловлю вас на словах... Мы еще не начали кампании, а вы уже грабите меня! - Нет, я только стараюсь обратить вас к здравым мыслям. Зажигайте ваше пламя постепенно, понемногу, а не сразу во всю силу. Ведь Юпитер сначала мечет гром и молнию, прежде чем сжигает дворцы. У всякого дела свое вступление. Ведь, если вы проявите разом такой пыл, так никто и не поверит, что вы влюбились, а подумают, что вы помешались, если только сразу не угадают всей вашей игры. Люди иной раз не так глупы, как кажутся.
Евгения: Глава 20 "Балет "Времена года" (или "Балет четырех времен года", в старом переводе). 1. Сцена изображала рощу; по ней высоко прыгали кривоногие фавны. Дриада дразнила их, они гонялись за нею; другие дриады спешили к ней на помощь, и все это было выражено в разнообразных танцевальных движениях. В разгар суматохи появлялась Весна со всей свитой и водворяла порядок. Времена года, союзники Весны, сопровождали ее и открывали танцы под звуки гимна, слова которого были исполнены тонкой лести. Флейты, гобои и скрипки рисовали сельский пейзаж. Король, он же - Весна, выступил на сцену под гром рукоплесканий. На нем были туника из цветов, мягко облегавшая его стройную, тонкую фигуру. Шелковые чулки телесного цвета обрисовывали его изящные ноги в сиреневых туфлях с зелеными бантами. Прекрасные волнистые волосы, свежий цвет лица, мягкий взгляд голубых глаз, губы, снисходившие до улыбки, - таков был тогда этот король, справедливо прозванный королем всех Амуров. Он двигался легко и плавно, точно парил. 2. Театр представлял собою рощицу; по ней прыгали фавны, высоко подымая свои вилообразные ноги. Появлялась дриада, дразнила их, и они гонялись за нею; другие дриады бежали к ней на помощь, и начиналась драка под музыку. И вот тут, чтобы водворить порядок и мир, появлялась Весна* и весь ее двор. Элементы и подчиненные духи мифологии с их атрибутами бежали вслед за своим милостивым властелином. Времена года, союзники Весны, держались около нее и образовали кадриль, которая открыла танцы, под музыку гимна, исполненного тонкой лести. Флейты, гобои и скрипки изображали сельские удовольствия. Король выступил на сцену под гром рукоплесканий. Он был одет в тунику из цветов, которая не отягощала, а, наоборот, выставляла на вид его стройную, тонкую фигуру. Ноги его, едва ли не самые изящные во всем дворе, превосходно оттенялись шелковыми чулками телесного цвета, такими тонкими и прозрачными, что их можно было принять за живое тело. Его небольшие ступни были одеты в сатиновые башмаки светло-сиреневого цвета, с бантами из цветов и зелени. Бюст его вполне гармонировал с этою основою. Прекрасные волнистые волосы, свежий цвет лица, оживлявшийся светлыми голубыми глазами, которые своим взглядом нежно проникали в сердца, сочный, аппетитный рот, удостоивший раскрыться в улыбку, - таков был король, которого недаром прозвали в те годы королем всех Амуров. В его походке было что-то легкое и вместе величественное, напоминавшее божество. Он не танцовал, а плавно носился. * Весна, по-французски, мужского рода (le printemps), что и давало возможность исполнять эту роль мужчине. (Прим. перев.)
Евгения: Глава 21 "Нимфы парка Фонтенбло". 1. В юности люди любят, может, быть, более пылко и страстно, чем в зрелом возрасте, но у них и все другие чувства тогда проявляются с такой же силой, и самолюбие не уступает любви, не то что позднее, годам к тридцати - тридцати пяти, когда любовь становится всепоглощающей. Людовик вспоминал о принцессе, но больше думал о себе; она же думала исключительно о себе, а о короле даже не помышляла. 2. В юном возрасте люди любят, быть может, с большим пылом, горячностью, страстностью, чем в зрелых летах; но в то же время, так как остальные их чувства развиты пропорционально их молодости и силе, самолюбие у них почти всегда бывает равносильно любви, вследствие чего последнее чувство, по закону равновесия, никогда не достигает того совершенства, которое наблюдается у мужчин и женщин между тридцатью и тридцатью пятью годами. Итак, Людовик думал о Мадам, но только подумав предварительно хорошенько о себе самом; она же думала исключительно о себе, а о короле - менее всего на свете. Там же. 1.Сначала большинство приписало его (де Гиша - Е.) неудачу в балете просто придворной хитрости. Но более проницательные, а таких при дворе немало, скоро догадались, что тут что-то другое. Наконец все потонуло в бешеных аплодисментах. Королевы выразили милостивое одобрение, публика - шумный восторг. Король удалился переодеться, и де Гиш, предоставленный самому себе, подошел к принцессе. Она сидела в глубине сцены, ожидая своего второго выхода и предвкушая новый триумф. Не мудрено, что она не заметила или делала вид, что не замечает окружающего. При виде де Гиша две ее фрейлины, одетые дриадами, предупредительно исчезли. 2. Такая неудача де Гиша была приписана большинством публики просто-напросто его хитрости, как придворного. Но, с другой стороны, некоторые, - при дворе существуют и очень дальновидные особы, - некоторые заметили таки бледность его и упадок духа, чего он не мог ни замаскировать, ни скрыть, и справедливо пришли к заключению о том, что де Гиш не играл комедии лести. Эти страдания, успехи, догадки, - все это как-то смешалось, перепуталось и потонуло в громе аплодисментов. Но когда королевы выразили свое удовольствие, а участвующие - свой энтузиазм; когда король вошел к себе в ложу, чтобы сменить костюм, в то время, как принц, одетый, по своему обыкновению, в женское платье, танцовал в свою очередь, де Гиш, предоставленный самому себе, подошел к Мадам, которая, сидя в глубине театра, ожидала второго выхода, уединившись от толпы и словно заранее обдумывая свои хореографические успехи. Поэтому понятно, что, погруженная в эти важные соображения, она совершенно не заметила, или сделала вид, что не замечает того, что происходит вокруг нее. Де Гиш, застав ее одну, сидящей за декорацией, изображавшей розовый куст, подошел к ней. При виде подходившего де Гиша две фрейлины ее, одетые лесными нимфами, учтиво посторонились. Там же. (Оскорбленный принцессой де Гиш убежал в парк). 1. Через четверть часа он снова был в театре. Принцесса оканчивала свое па. 2. А через четверть часа он снова вернулся в театр. Но легко было понять, что он вернулся только благодаря тому, что сумел отчаянным усилием воли побороть свое минутное безумие, а может быть сердце человека уж так устроено, что он не в силах уйти от той, которая растерзала его сердце. Мадам оканчивала свое па. Там же. (После балета Гиш случайно встречает Луизу). 1. - Я тоже очень рада нашей встрече, граф, - сказала молодая девушка, делая шаг, чтобы удалиться. - О, останьтесь, умоляю вас! - попросил де Гиш. - Вы любите уединение. Ах, как я понимаю это; такие наклонности свойственны всем женщинам с добрым сердцем. Ни одной из них не будет скучно вдали от светских удовольствий. О, мадемуазель, мадемуазель! 2. - Для меня также, господин граф, эта случайная встреча - счастье, - сказала молодая девушка, делая движение, чтобы удалиться. - О, не покидайте меня, прошу вас, - промолвил де Гиш, простирая к ней руки, - уходом своим вы опровергнете те хорошие слова, которые вы мне только что сказали. Останьтесь, умоляю вас; теперь такой очаровательный вечер. Вы бежите от светского шума! Вы любите уединение! Ах, как я понимаю все это; все женщины, у которых хорошие сердца, подобны вам. Ни одна из них не будет скучать вдали от вихря светских наслаждений! О, мадемуазель, мадемуазель!
Евгения: Там же. (Встреча в парке Лавальер, Монтале и Тонне-Шарант). 1. - Какая она поэтичная особа, наша Лавальер, - усмехнулась де Тонне-Шарант. - Несносная! - возразила Монтале. - Когда мы забавляемся, она плачет, а когда нас обижают и мы, женщины, плачем, Лавальер хохочет. 2. - А ведь она поэтична, наша Лавальер, - сказала Тонне-Шарант. - Иными словами, невыносимая особа, - заметила Монтале. - Всякий раз, когда дело идет о чем-нибудь смешном или забавном, Лавальер плачет, а когда мы, женщины с тряпичной душой, с уязвленным самолюбием, мы, представляющие собой украшения, цена которым грош, - мы плачем, - Лавальер хохочет. Там же. 1. - А вам, Луиза, нравится кто-нибудь? - спросила Монтале. - Это никого не касается, - проговорила молодая девушка, поднимаясь с дерновой скамьи, на которой она просидела весь балет. - Слушайте, ведь мы условились повеселиться сегодня без надзора и провожатых. Нас трое, мы дружны, погода дивная; взгляните, как медленно плывет по небу луна, заливая серебряным светом верхушки каштанов и дубов. Какая чудная прогулка! Мы убежим туда, где нас не увидит ничей глаз и куда никто не последует за нами. Помните, Монтале, шевернийские и шамборские леса и тополи Блуа? Мы поверяли там друг другу свои надежды. 2. - А вам, Луиза, нравится кто-нибудь? - спросила Монтале. - Это никого не касается, - проговорила молодая девушка, поднимаясь со скамейки из мха, на которой она пролежала в продолжение всего балета. - Слушайте, мадемуазель, ведь мы условились повеселиться сегодня ночью без надзора и провожатых. Нас трое, мы подружились, погода дивная; взгляните-ка в ту сторону, посмотрите, как медленно плывет по небу луна и заливает своим серебряным светом верхушки каштанов и дубов. О! Какая чудная прогулка! О, дорогая свобода! Роскошная мягкая лесная трава, прелестная ласка вашей дружбы; возьмемтесь за руки и побежим к большим деревьям! Теперь все они там сидят за столом; идут деятельные приготовления к пышной прогулке; седлают коней, запрягают в экипажи лошадок королевы и четыре белых кобылы Мадам. Мы живо убежим в такое место, где нас не увидит ничье око и куда никто не последует за нами. Помните, Монтале, Шавернские и Шамборские леса, и бесконечные тополи Блуа? Мы поверяли там друг другу много своих надежд. Там же. (Девушки слышат разговор Рауля и Гиша). 1. - А вдруг она расскажет? - Вы не знаете Луизы, граф, - заметил Рауль. - Луиза само совершенство. У нее нет недостатков. 2. - А вдруг она расскажет? - О! Вы не знаете Лиузы, граф, - заметил Рауль. - У Луизы есть все добродетели и ни одного порока. Там же. 1. И, грациозно подобрав длинные юбки, они быстро пересекли лужайку между прудом и самой глухой частью парка. Лавальер, более скромная и стыдливая, чем ее подруги, почти не подымала юбок и не могла бежать так быстро, как они. Монтале и де Тонне-Шарант пришлось подождать ее. В этот момент человек, скрывавшийся во рву, поросшем лозняком, выскочил и бросился по направлению к замку. Издали доносился шум колес экипажей, катившихся по дороге: то были кареты королев и принцессы. Их сопровождали несколько всадников. Копыта лошадей мерно постукивали, как гекзаметр Вергилия. С шумом колес сливалась отдаленная музыка; когда она умолкала, на смену ей раздавалось пение соловья. А вокруг пернатого певца в темной чаще огромных деревьев там и сям светились глаза сов, чутких к пению. Лань, забравшаяся в папоротник, фазан, примостившийся на ветке, и лисица, лежа в своей норе, тоже слушали музыку. 2. И, грациозно подобрав свои длинные шелковые юбки, они быстро перебежали то пространство, которое отделяло пруд от темной части парка. Монталэ, легкая, как лань, Атенаиса, страстная, как молодая волчица, бежали по сухой траве, так что дерзновенный взор Актеона мог бы наблюдать, как, мелькая из-под атласных юбок, обрисовывались на темном фоне их ноги. Лавальер, более скромная и стыдливая, не поднимала своих юбок, вследствие чего, не имея возможности бежать так быстро, она запросила пощады. И, оставшись позади, она заставила подруг подождать себя. В ту же минуту человек, скрывавшийся во рву, поросшем молодым ивняком, быстро выпрыгнул на откос рва и пустился бежать по направлению к замку. А в это время три девушки успели уже приблизиться к опушке парка, все аллеи которого им были хорошо знакомы. Длинные цветущие аллеи возвышались над рвами; с этой стороны вдоль них шла изгородь, чтобы ограждать гуляющих от лошадей всадников и экипажей. И, действительно, издали доносился стук колес экипажей, катившихся по твердому грунту дороги; то были коляски королев и Мадам. Их сопровождали несколько всадников, топот лошадей которых так прекрасно выразил Вергилий в своих ритмических стихах. С шумом колес сливалась отдаленная музыка и, когда мелодия прерывалась, на смену ей раздавалось пение соловья; гордый певец угощал собравшуюся компанию своими самыми замысловатыми и нежными трелями. А вокруг певца, в темной чаще огромных деревьев светились там и сям глаза сов, чутких к гармонии. Выходило, что этот придворный праздник был также праздником и для таинственного населения лесов; потому что наверное слушали музыку и лань, забравшаяся в папоротник, и фазан, примостившийся на ветке, и лисица, лежа в своей норе. Там же. 1. Так они дошли да королевского дуба, который в молодости своей слышал любовные вздохи Генриха II по прекрасной Диане де Пуатье, а позднее Генриха IV - по прекрасной Габриель д'Эстре. Вокруг дуба садовники устроили скамейку из мха и дерна, где короли могли спокойно отдыхать. 2. Таким образом они дошли до королевского дуба, маститого остатка того самого дуба, который в молодости своей слышал любовные вздохи сперва Генриха II по прекрасной Диане де Пуатье, а позднее Генриха IV - по прекрасной Габриелле д'Эстре. Вокруг этого дуба садовники устроили скамейку из мха и дерна, так что утомленные члены короля нигде не могли так славно отдохнуть, как на этой скамейке. Ствол дерева представлял собою спинку, хотя и шероховатую, но достаточно широкую для четырех персон. Под ветвями, склонявшимися к стволу, голос говоривших скрадывался, возносясь ввысь.
Евгения: Глава 22 "О чем говорилось под королевским дубом". 1. Шутки молодых девушек невольно замерли среди лесной тишины. Даже самая веселая, Монтале, заговорила серьезно. - Как приятно, - вздохнула она, - откровенно поговорить обо всем, главное - о нас самих. - Да, - отвечала мадемуазель де Тонне-Шарант, - при дворе под бархатом и брильянтами всегда таится ложь. 2. Мягкий воздух и лесная тишь как-то сами собою располагали молодых девушек переменить игривые темы разговора на более серьезные. Даже самая веселая из них, Монталэ, заговорила первая в серьезном тоне. Она начала с того, что глубоко вздохнула. - Как приятно, - сказала она, - чувствовать себя здесь свободными, втроем, и откровенно поговорить обо всем, в особенности о том, что касается нас самих. - Да, - ответила мадемуазель де Тоннэ-Шарант; - потому что какая бы ни была блестящая жизнь при дворе, в складках ее бархата и под огнями ее бриллиантов все-таки таится ложь. Там же. 1.- Ах, Монтале, - вскричала Луиза, - ты опять вздыхаешь; лес настраивает тебя на серьезный лад. - Милые подруги, - заметила Атенаис, - вам нечего жалеть о жизни в Блуа; ведь и здесь нам неплохо. При дворе мужчины и женщины свободно говорят о таких вещах, о которых строго-настрого запрещают говорить матери, опекуны, а особенно духовники. А ведь это все-таки приятно, не правда ли? 2. - Ах, Монталэ, хохотунья Монталэ, - вскричала Лавальер, - ты опять вздыхаешь; лес действует на тебя и ты сейчас кажешься почти благоразумной девицей. - Мадмуазель, - заметила Атенаиса, - вы не должны так сожалеть о придворной жизни в Блуа; ведь и у нас здесь не плохо. Двор, это место, куда мужчины и женщины собираются, чтобы говорить о таких вещах, о которых строго настрого запрещают говорить матери, опекуны, а в особенности духовники. При дворе о таких вещах говорят, прикрываясь привилегией королей и королев. Ведь это все-таки приятно, не правда ли? Там же. 1. - Когда любишь, - сказала она (Луиза Е.), - то любишь не за красоту и высокое положение, главное - это человек, его душа. 2. - Когда любишь, - сказала она, - то любишь не за красоту и высокое положение в обществе, а за самое существо, за взгляд, за душу того, кого любишь.
Евгения: Там же. 1. - ... Как можно жалеть человека, который ухаживает за принцессой? Сам виноват. - Нет, нет, - перебила Лавальер, - принцесса играет чувством, как маленькие дети огнем, не понимая, что одна искра может сжечь целый дворец. Блестит, и ей этого довольно. Она хочет, чтобы вся жизнь ее была непрерывною радостью и любовью. Господин де Гиш любит ее, а она его любить не будет. Атенаис презрительно расхохоталась. - Какая там любовь? - пожала она плечами. - Кому нужны эти благородные чувства? Хорошо воспитанная женщина с великодушным сердцем, вращаясь среди мужчин, должна внушать любовь, даже обожание, а про себя думать так: "Мне кажется, что если бы я была не я, то этого человека ненавидела бы менее, чем всех остальных". - Так вот что ожидает господина де Монтеспана! - вскричала Лавальер, всплеснув руками. - Его, как и всякого другого. Ведь я все-таки его предпочитаю, и будет с него! Дорогая моя, мы, женщины, царствуем здесь, пока мы молоды, - между пятнадцатью и тридцатью пятью годами. А потом живите себе сердцем, все равно у вас, кроме сердца, ничего не останется. - Как это страшно! - прошептала Лавальер. - Браво! - воскликнула Монтале. - Молодец, Атенаис, вы далеко пойдете! 2. - ... Как можно жалеть человека, который ухаживает за Мадам? Уж если есть какая-нибудь несообразность в этом ухаживании, то скорее со стороны графа. - Нет, нет, - перебила Лавальер, - несообразность со стороны Мадам. - Объяснитесь, пожалуйста. - Сейчас. У Мадам нет даже ни малейшего желания уяснить себе, что это такое за чувство - любовь. Она играет этим чувством так, как маленькие дети играют фейерверками, искра от которых может спалить целый дворец. Есть блеск, ей и довольно. Она хочет, чтобы вся жизнь ее была непрерывною радостью и любовью. Господин де Гиш будет любить эту великолепную даму, а она, она его любить не будет. Атенаиса разразилась презрительным смехом. - Какая там любовь! - воскликнула она. - Куда годятся все эти ваши благородные чувства, о которых вы разглагольствовали сейчас? Разве добродетель женщины не заключается в том, чтобы отказаться от всякой интриги, могущей влечь за собою какие-либо последствия? Хорошо воспитанная женщина и одаренная великодушным сердцем должна вращаться среди мужчин, должна заставить любить себя, даже обожать и раз навсегда сказать себе: "Вот что: мне кажется, что если бы я не была тем, что я есмь, то я такого-то мужчину ненавидела бы менее, чем всех остальных". - Так вот чем вы обещаетесь быть для господина де Монтеспана? - вскричала Луиза, всплеснув руками. - Для него, как и для всякого другого. Ведь я говорю, что за ним я бы признавала известное превосходство, и будет с него. Дорогая моя, здесь мы, женщины, царствуем, пока нам позволяет это делать природа, а именно, в период между пятнадцатью и тридцатью пятью годами. А потом уже вы можете жить и сердцем, когда у вас, кроме сердца, ничего не останется. - Ах! Ах! - прошептала Луиза. - Браво! - подхватила Монталэ, - вот что называется бой-баба. Атенаиса, вы далеко пойдете! Там же. 1. - Ну, до этого мне нет дела: кто меня любит, должен быть счастлив, если я не гоню его прочь. Беда, если у меня явится слабость, беда и для него, если я буду вымещать на нем эту слабость. А ведь буду! Честное слово, буду! - Ора! - Так и надо, - сказала Атенаис, - может быть, таким путем вы и добьетесь, чего хотите. Мужчины во многом настоящие глупцы, они одинаково называют кокетством и гордость и непостоянство женщин. Я, например, горда, вернее - неприступна, я резко отталкиваю претендентов, но я при этом вовсе не хочу удержать их около себя. 2. - Ну, знаете ли, я об этом решительно не забочусь: те, кто любит меня, должны почитать себя счастливыми даже за то, что я их не гоню от себя прочь. Тем хуже будет для меня, есть у меня вдруг явится какая-нибудь привязанность; но тем хуже и для них, если я буду вымещать на них эту мою слабость. А уж и вымещу же я! Как Бог свят, вымещу! - Аврелия! - Да, вы правы, - сказала Атенаиса, - подобной тактикой вы, быть может, достигнете в самом деле желаемых результатов. Видите ли, мадмуазель, это называется - быть кокеткой. Мужчины, как дураки по отношению ко многим вещам, могут как раз попасться здесь, потому что у них смешиваются как-то понятия о женской гордости и переменчивости. Я, я горда, вернее - неприступна, я обхожусь грубо с претендентами, но у меня при этом нет и в мыслях стараться удержать их около себя.
Евгения: Там же. 1. - О, если б только вы знали, что такое сердце, - воскликнула молодая девушка, подняв свои красивые влажные глаза к темному небу, - я бы вам все объяснила и убедила бы вас; любящее сердце сильнее всего вашего кокетства и всей вашей гордости. Кокетка может вызвать волнение, даже страсть, но никогда не внушит истинной любви. Любовь, как - я ее понимаю, - это совершенное, полное, непрерывное самопожертвование, и притом обоюдное. Если я полюблю когда-нибудь, я буду умолять своего возлюбленного не посягать на мою чистоту и свободу; я скажу ему - и он поймет это, - что душа моя разрывается, отказываясь от наслаждений; а он, обожая меня и тронутый моей скорбной жертвой, с своей стороны также пожертвует собою; он будет уважать меня, не будет добиваться моего падения, чтобы после нанести мне оскорбление, по вашей кощунственной теории. Так я понимаю любовь. Неужели вы скажете, что мой возлюбленный будет презирать меня? Ни за что не поверю, разве только по своей натуре он подлец, но сердце мне порукой, что я не остановлю свой выбор на подлеце. Мой взгляд послужит ему наградой за все его жертвы и пробудит в нем такие доблести, которых он за собой не знал. 2. - О, - воскликнула молодая девушка, подняв свои влажные взоры к темному небу. - О, если бы вы только могли понять, что значит слово сердце, я бы тогда объяснила вам это и даже убедила бы вас; любящее сердце гораздо могущественнее всего вашего кокетства и вашей гордости. Бог мне свидетель: я верю в то, что и женщина и мужчина никогда не любят так сильно, как тогда, когда они чувствуют, что и их также беззаветно любят. Оставьте вашу комедию любви старикам: пусть они думают себе, что их обожают кокетки. Молодой же человек прекрасно знает цену всего этого и его не надуешь; если он даже чувствует в присутствии кокетки какое-нибудь волнение, желание, или даже страсть, - видите, какое большое поле действий я предоставляю вашей теории, - то все эти его чувства не более, как сумасшествие; кокетка может довести его до потери рассудка, но никогда не внушит ему истинной любви. Любовь, как я понимаю это чувство, - это вечное, абсолютное, непрерывное жертвование собою; но эта жертва не с одной только из двух сторон. Это - полнейшее самоотвержение обеих душ, которые сливаются воедино. Если я только полюблю кого-нибудь, то я буду умолять своего возлюбленного о том, чтобы мне остаться чистой и свободной; я скажу ему, - и он поймет это, - что душа моя разрывается на части от того, что мне приходится отказываться от наслаждений; а он, он, который будет обожать меня, проникнувшись всем величием моей скорбной жертвы, он, с своей стороны, также пожертвует собою; он будет уважать меня, не будет искать моего падения, чтобы после не оскорблять меня, по вашей теории, которая есть не любовь, а кощунство над истинной любовью, как понимаю ее я! Так вот как буду любить я! Попробуйте сказать мне после всего этого, что мой возлюбленный будет относиться ко мне с презрением; я сразу обезоруживаю его, если только он по своей натуре не подлец; я мне порукою мое собственное сердце в том, что выбор мой не может пасть на подлеца. Мой взгляд будет ему наградою за все его жертвы и пробудит в нем такие добродетели, о существовании которых он и сам не подозревал. Там же. 1.- Просто это особый вид кокетства, - усмехнулась Атенаис, - мадемуазель пускает его в ход, не подозревая об этом. - Боже мой! - вскричала Луиза. - Да. Знаем мы это простодушие: повышенная чувствительность, постоянная экзальтация, страстные порывы, ни к чему не приводящие... О, такой прием - верх искусства и тоже очень эффективный! Немного поразмыслив, я готова, пожалуй предпочесть его моей гордости; во всяком случае, он гораздо тоньше кокетства Монтале. 2. - Просто напросто это тоже особый вид кокетства, - сказала Атенаиса, - мадемуазель употребляет его, не подозревая в себе этого кокетства. - О! - заметила Лавальер. - Да. И зовется такое кокетство инстинктом: повышенная чувствительность, вечная погоня за благородными чувствами, непрестанные вспышки страстных порывов, которые, однако, не разрешаются никогда... О, такой прием - верх искусства и также очень действителен! Теперь, как я пораздумала немного, то, пожалуй, я предпочла бы даже такую тактику моей гордости, чтобы покорять мужчин, потому что у нее та выгода, что можно заставить поверить в свои убеждения; одним словом, с этих пор, не осуждая и моей собственной, я признаю тактику мадемуазель Лавальер гораздо выше, чем простое кокетство Монталэ. Там же. 1. - Постойте, я спрошу об этом у Бражелона, у этого бедного мальчика, который знает тебя лет двенадцать, любит тебя и, однако, если верить тебе, ни разу не поцеловал даже кончика твоих пальцев. 2. - Постойте, я справлюсь обо всем этом у Бражелона. - У Бражелона? - переспросила Атенаиса. - Да, да! У него, у этого рослого, смелого как Цезарь, юноши, проницательного и умного, как господин Фуке, у этого бедного мальчика, который знает тебя лет двенадцать, любит тебя и, однако, судя по твоим словам, никогда не поцеловал даже кончика твоего пальца. Примечание модератора: продолжение разговора - в теме "Сравнение переводов "Виконта де Бражелона" (Продолжение)".
полная версия страницы