Форум » Диссертации, догматические и умозрительные » Сравнение переводов "Виконта де Бражелона": советский и дореволюционный » Ответить
Сравнение переводов "Виконта де Бражелона": советский и дореволюционный
Евгения: Я перенесу в эту тему всё, что уже написано, и продолжу выкладывать отрывки.
Ответов - 137, стр:
1 2 3 4 5 All
Евгения: *основательно и надолго устраивается здесь с дореволюционным переводом "Виконта" :)) * Господа, я буду здесь выкладывать по мере нахождения всё самое интересное из перевода Игнатовой и Чистяковой-Вэр тысяча девятьсот неизвестно какого года выпуска. От мысли сканировать текст я, пожалуй, откажусь, так как, во-первых, книги ветхие, а во-вторых, с ятями и прочими особенностями дореволюционной орфографии Файнридер вряд ли справится. Пока первое, что бросилось в глаза. Внимание, атосоманы! :)) Из главы "Ангел смерти" (курсивом выделены абзацы, которых вообще нет в классическом переводе; орфография немного приближена к современной): "Сжав руки на груди, повернув лицо к окну, чувствуя свежий ночной ветер, который приносил к его изголовью благоухание цветов и леса, Атос погрузился, чтобы уже не выходить из него, в созерцание рая, никогда не открывающагося для зрения живых. Господь, конечно, хотел показать своему избраннику сокровища вечного блаженства в такой час, когда другие люди дрожат, опасаясь суроваго приема Бога, когда они цепляются за жизнь, знакомую им, и содрагаются от ужаса перед существованием, мерцающим перед ними при темном свете и суровых факелах смерти. Чистая и ясная душа Рауля, которая притягивала душу отца, вела Атоса. Для этого праведника все казалось мелодией и ароматом на суровом пути душ, возвращающихся к небесной родине. Час продолжался такой экстаз; наконец, Атос тихо поднял руки, белыя, как воск; улыбка не сошла с его губ, и он прошептал тихо, тихо, еле слышным звуком два слова, обращенныя им или к Богу или к Раулю: - Я здесь! Его руки упали медленно, точно он сам положил их на кровать. Смерть была ласкова и не жестока к этому благородному человеку. Она избавила его от мук агонии, от судорог последняго разставания с землей; милостивым перстом она открыла ворота вечности перед великой душой, достойной ее уважения. Конечно, Бог пожелал того, чтобы благочестивое воспоминание о тихой смерти Атоса осталось в сердцах зрителей и в памяти других людей; чтобы его кончина внушила людям, в которых их земная жизнь не может вселить страха перед последним судом, любовь к переходу от одной жизни к другой. Даже среди вечнаго сна Атос сохранил спокойную, искреннюю улыбку, украшение, которому было суждено проводить его в могилу. Спокойствие черт Атоса, безмятежность его небытия, долго заставляли слуг графа не верить, что он покинул жизнь."
Евгения: Из главы "Портос думает, что он спешит за герцогским достоинством" (часть 6) - утешение Рауля. В классическом переводе этот отрывок выглядит так: "В этих случаях Атос прибегал к героическим средствам. Он защищал Луизу, оправдывая ее поступок любовью. Женщина, уступившая королю лишь потому, что он не кто иной, как король, - только такая женщина заслуживает того, чтобы ее называли развратной. Но Луиза любит Людовика; оба они еще совсем дети и забыли: он - о своем положении, она - о своих клятвах. Если человек любит, ему прощается решительно всё. - Помните об этом, Рауль. А они искренно любят друг друга. И после подобного удара кинжалом по зияющей ране любимого сына Атос тяжко вздыхал, а Рауль... Рауль убегал в чащу леса или скрывался у себя в комнате, откуда выходил через час белый как полотно, но спокойный". В переводе Игнатовой и Чистяковой-Вэр: "Атос употреблял героическое лекарство. Он защищал Луизу против Рауля и любовью оправдывал ее предательство. - Женщина, которая уступила бы любви короля только потому, что он король, - заслуживала бы название назкой, - но Луиза любит Людовика. Оба молодые, они забыли, он - свой высокий пост, она - свои клятвы. Любовь всё оправдывает, Рауль. Эти молодые люди откровенно любят друг друга. И нанося такие удары кинжалом, Атос со вздохом видел, как Рауль вскакивал от ужасной раны и уходил или в самую чащу леса, или в свою комнату, откуда через час появлялся бледный, дрожащий, но укрощённый. Возвращаясь к Атосу, он с улыбкой целовал его руку, как побитая собака приходит ласкаться к доброму хозяину, чтобы загладить свою вину. Рауль слушал только свои слабости и у него было только свое горе."
Кассандра: Спасибо, Евгения. ОФФтоп Жестоко как про собаку... И ещё Атос здесь какой-то уж очень прогрессивный. Мне кажется, что подобный взгляд - Любовь оправдывает всё - свойствен нашему веку, но не семнадцатому. А уж в устах Атоса, так ценившего данное слово, оправдывать любовью то, что мадемуазель забыла клятвы - верх снисходительности
LS: Кассандра пишет: Любовь оправдывает всё - свойствен нашему веку Не только. По-моему, эта мысль вызрела в XIX веке, как раз тогда, когда Дюма создавал свои романы. А помните, Атос еще был прогрессивен, предсказывая будущее, в котором не будет места королям. ;)
Кассандра: Согласна насчёт веков и королей. Значит, у нашего Несравненного был ещё и дар провидеть события. Правда, судя по событиям романа, пользовался он им халтурно, от случая к случаю.
Евгения: Еще несколько отличий. Прошу прощения - они идут вразнобой (пока просматриваю самое интересное :)). 1. Глава "Рана на ране". Объяснение Луизы с Раулем. В классическом переводе: "Рауль глубоко вздохнул: - И ваша любовь такова, что вы не в силах отказаться от нее? - Да, я люблю, и люблю именно так; люблю и не хочу никакой любви, кроме этой". В переводе Игнатовой-Чистяковой: "Рауль глубоко вздохнул. - И вы любите без надежды забыть? - вскричал Рауль. - Я люблю и не хочу забыть, не хочу когда-нибудь полюбить другого, - ответила Лавальер." На мой взгляд, мадемуазель здесь выражается более жестоко. 2. Глава "Как Мустон растолстел, не поставив об этом в известность Портоса...". Д`Артаньян интересуется причинами плохого настроения Портоса. В обычном переводе: "- Господи боже! Да не больны ли вы, дорогой мой! - Я здоров, черт подери, как бык." В старом: "- О, Боже ты мой, - сказал д`Артаньян, - болен ты, что ли, мой друг? - Я здоров, как Новый мост, клянусь Магоном!" 3. Самые последние слова романа. Наш перевод: "От четырех отважных людей, историю которых мы рассказали, остался лишь прах; души их призвал к себе Бог." Дореволюционный (выделение моё): "От четырех храбрецов, историю которых мы рассказали, осталось только одно тело; Бог взял обратно души."
LS: Позвольте поделиться впечатлениями? 1. В старом переводе следование одна за другой двух ремарок "глубоко вздохнул" и "вскричал" придают поведению героя излишнюю экзальтированность. Боюсь, что у Дюма так и есть на самом деле. 2. ... как Новый мост, клянусь Магоном! Слишком много примечаний пришлось бы делать. 3. ...осталось только одно тело А ведь и правда! Смысл полностью меняется. Из финальной фразы в известном всем нам переводе получается, что к моменту смерти гасконца Арамис уже умер: "От четырех отважных людей, историю которых мы рассказали, остался лишь прах". Тогда его последние слова "Арамис прощай навсегда" (Арамис, храни тебя Господь!") становятся совсем загадочными. Дореволюционный же перевод, сохранивший нам "одно тело", не противоречит тому, что Арамис остался последним в живых и именно с ним прощается умирающий д`Артаньян. Евгения, а в этом переводе тоже "прощай навсегда" ?
Евгения: LS У меня по поводу третьего отрывка были несколько другие мысли. От четырех человек - то есть четырех тел и четырех душ - осталось только одно тело. Арамисово. Существующее механически. Как подтверждение того, что "Я стар, я угас, я умер". LS пишет: Евгения, а в этом переводе тоже "прощай навсегда" ? "Атос, Портос, до свидания; Арамис, прощай навсегда!" Практически то же самое.
LS: Евгения пишет: От четырех человек - то есть четырех тел и четырех душ - осталось только одно тело. Именно-именно! Остался лишь Арамис, существующий почти механически /*зажмурившись от ужаса* тянущий лямку посла и герцога ;)))))/ А в нынешнем переводе - ничего не осталось. Т.е. гасконец уходил последним!
Antoinette: Евгения Вас не затруднит посмотреть в старом переводе одно предложение? В главе, где герцогиня де Шеврез приходит заключать сделку с Кольбером, есть такая фраза: "Она довольно тяжело поднялась на второй этаж красивого нового дома, задержалась на мгновение на площадке, чтоб отдышаться, и вошла к Кольберу, который собственноручно распахнул перед ней створки дверей." (Это более новый перевод.) В переводе Радловой: "Она довольно тяжело поднялась на второй этаж красивого нового дома, отдохнула на площадке, чтоб не войти запыхавшись, и предстала перед г-ном Кольбером, который сам перед ней раскрыл дверь". А как эта же фраза звучит в дореволюционном переводе?
LS: Antoinette пишет: отдохнула на площадке, чтоб не войти запыхавшись Согласитесь, так смысл - тоньше. :)
Antoinette: LS Вот именно, мне больше понравился такой вариант.
Евгения: Antoinette А вот как раз этого места и нету. :( Третий том начинается с пятой страницы, первые два листа вырваны. :((( Кроме того, недостает десяти листов из середины второго тома - напрочь отсутствуют главы "Малага" и "Письмо Безмо". :(((
Евгения: Начну систематически выкладывать найденные различия в переводах "Виконта де Бражелона". Для сравнения буду приводить общеизвестный вариант (под цифрой 1), а затем - дореволюционный перевод Игнатовой и Чистяковой-Вэр (под цифрой 2). Особо интересное буду выделять. Весь курсив мой. Орфография приближена к современной. Общество простит меня, если я начну с третьего тома, а затем вернусь ко второму? :) Итак. Часть 5. Глава 1. (Герцогиня де Шеврез передает Кольберу письма Мазарини). 1. Произнося эти слова, она засмеялась. Смех госпожи де Шеврез был похож на зловещий шепот, и всякий, кто ощущает в своем сердце трепетание молодости, веры, любви, - короче говоря, жизнь, предпочел бы услышать скорее стенания, чем это жалкое подобие смеха. Герцогиня расстегнула корсаж и вынула небольшой сверток, перевязанный лентой огненного цвета. Крючки уступили порывистым движениям ее нервных рук, и глазам интенданта, заинтересованного этими странными приготовлениями, открылась бесстыдно обнаженная, покрасневшая грудь, натертая свертком. Герцогиня продолжала смеяться. - Возьмите, - сказала она, - эти письма написаны самим кардиналом. Они - ваши, и, кроме того, герцогиня де Шеврез соблаговолила раздеться пред вами, как если б вы были... но я не хочу называть имена, которые могли бы заставить вас возгордиться или приревновать. А теперь, господин Кольбер, - продолжала она, поспешно застегивая платье, - ваша карьера сделана; везите же меня к королеве. 2. И герцогиня засмеялась. Смех де Шеврез казался зловещим рокотом; всякий, в сердце которого живет молодость, вера, любовь, радость, предпочитает слезы такому плачевному смеху. Герцогиня расстегнула первые пуговицы своего тесного лифа и вынула с покрасневшей груди маленькую связку бумаг, перевязанных огненно-красной лентой. От резкого движения ее рук оторвались застежки лифа. Кожа, раздраженная трением бумаги, нецеломудренно открылась перед министром, которого глубоко заинтриговали эти странные приготовления. А герцогиня продолжала смеяться. - Вот настоящие письма Мазарини. Берите их; кроме того, герцогиня де Шеврез не постеснялась раздеться перед вами, точно вы... Я не скажу вам имен, которые могли бы возбудить вашу гордость или зависть. Теперь, г. Кольбер, - сказала она, снова застегивая лиф, - ваше любовное приключение закончено. Проводите меня к королеве. Глава 2. (В самом конце главы - Кольбер наставляет Ванеля). 1. - ...Ни в коем случае не заикайтесь ни о подписи, говоря с господином Фуке, ни о неустойке в случае нарушения им договора, ни даже о честном слове, слышите? Или вы все погубите! - Как же быть, монсеньер? Все это не так просто. - Постарайтесь только, чтобы господин Фуке заключил с вами сделку. Идите! 2. - С Фуке никогда не говорите ни о подписи, ни об отступлении, ни даже о честном слове; вы понимаете, это может погубить все. - Что же тогда делать? Это слишком трудно. - Постарайтесь, чтобы Фуке подал вам руку. Идите!
Nataly: Евгения пишет: теперь, господин Кольбер, - продолжала она, поспешно застегивая платье, - ваша карьера сделана; везите же меня к королеве. Евгения пишет: . Теперь, г. Кольбер, - сказала она, снова застегивая лиф, - ваше любовное приключение закончено. Проводите меня к королеве. Осталось узнать, что было в оригинале.... Евгения, начинаю аплодировать и жду продолжения:)))))))
Евгения: Глава 5. (Эпикурейцы собирают деньги для Фуке. Здесь присутствует новый абзац.) 1. С этими словами он вручил свой дар казначею эпикурейцев. Вслед за ним отдал свои пятьдесят ливров Лоре. Остальные также внесли кто сколько мог. Когда подсчитали, оказалось, что собрано сорок тысяч ливров. Еще не замолк звон монет, как суперинтендант вошел или, вернее, проскользнул в залу. Он был незримым свидетелем этой сцены. 2. И он, действительно, отдал свое приношение казначею эпикурейцев. Потом пришла очередь Лоре, который дал полтораста ливров; остальные тоже опустошили свои кошельки. Когда сосчитали всю сумму, в кассе оказалось сорок тысяч ливров. Еще никогда более щедрые приношения не звенели на чашах божественных весов, с помощью которых милосердие взвешивает искренно добрые сердца и хорошие намерения, делая их противовесом фальшивую монету лицемерных богомольцев. Экю еще звенели, когда в эту залу вошел или вернее проскользнул министр. Он все слышал. Глава 7. (В разгар пира у Фуке появляется Арамис). 1. Фуке прислушался, потом обратил взгляд к прихожей. Ему показалось, что там раздаются шаги и что эти шаги не попирают землю, но гнетут его сердце. 2. Фуке насторожился, потом посмотрел в сторону передней. Ему показалось, что там прозвучали шаги; вместе с тем ему почудилось, что ступавшие ноги шли не по полу, а надавливали на его сердце. Глава 8. (Фуке рассказал Арамису о продаже должности генерального прокурора). 1. Арамис замолк. На его лице мелькнуло выражение ужаса, и это подействовало на суперинтенданта сильнее, чем могли бы подействовать все крики и речи на свете. 2. Арамис окаменел. На его умном, насмешливом лице выступило выражение холодного испуга, и этот отпечаток произвел на министра гораздо больше впечатления, чем могли бы породить всякие восклицания, всякие слова. Там же. (Чуть ниже - добавлена пара реплик.) 1. - Значит, не позже как завтра вы подпишете акт о продаже должности, которая защищает вас от всех ваших врагов? - Подпишу. Арамис глубоко вздохнул, осмотрелся вокруг, как тот, кто ищет, что бы ему разбить... 2. - Значит, вы подпишите завтра документ на продажу вашего места, которое защищало вас от врагов? - Подпишу. - Вы, связав себя по рукам и ногам, отдадитесь в руки врагов из-за предрассудка чести, который нарушили бы самые добросовестные казуисты? - Подпишу. Арамис глубоко вздохнул, огляделся вокруг с нетерпением человека, которому хотелось бы что-нибудь разбить.
Евгения: Глава 9. (Арамис уговаривает Фуке, что с мошенниками не стоит быть честным. Фуке возражает.) 1. - Прямота, господин Фуке, есть оружие, нередко применяемое мерзавцами против честных людей, и это приносит им порою успех. Вот почему и честным людям следовало бы пускаться на плутовство и обман, если имеешь дело с мошенниками. Вы могли бы убедиться тогда, насколько сильнее стали бы эти честные люди, не утратив при этом порядочности. - Но их действия назвали бы действиями мошенников. - Нисколько; их назвали бы, может быть, своевольными, но вполне честными действиями. 2. - Честность, г. Фуке, оружие, которым нередко пользуются низкие люди, обращая его против людей порядочных; и оно всегда хорошо служит им. Люди порядочные должны были бы также пользоваться нечестными средствами, имея дело с мошенниками. О, какую силу приобрели бы тогда они, не переставая быть честными. - Их поступки назывались бы поступками людей без чести, - возразил Фуке. - Ничуть; это назвали бы кокетством честности. Глава 10. (Спутанные мысли Рауля, вернувшегося из Лондона). 1. Он приехал из Лондона, потому что ему сообщили о грозящей опасности, и тотчас же увидел призрак этой опасности. Достаточно ли этого для влюбленного? Да, конечно. Но этого недостаточно для благородного сердца. 2. Приехав из Лондона, потому что его предупреждали об опасности, он сразу натолкнулся на опасность. Разве этого было недостаточно для влюбленного? Да, конечно, но не хватало улик для благородного сердца, гордившегося тем, что оно доверяет честности, равной его собственной. Глава 12. 1. Генриетта была тронута бледностью, кротостью и мужеством юноши. Но преобладающим желанием ее сердца в это мгновение была жажда услышать от обманутого влюбленного, что он по-прежнему помнит о той, которая причинила ему столько страданий. 2. Генриетту тронули его бледность, его сдержанность, его мужество. В ней царило самое живое желание погасить в сердце бедного влюбленного воспоминание о той, которая причиняла ему великие страдания.
Amiga: - Вы, связав себя по рукам и ногам, отдадитесь в руки врагов из-за предрассудка чести, который нарушили бы самые добросовестные казуисты? - Подпишу. Занятно. Уже после этой-то фразы идти к Фуке и рассказывать про плененного короля...
Nataly: Amiga пишет: Занятно. Уже после этой-то фразы идти к Фуке и рассказывать про плененного короля... *кисло* чем дальше, тем сильнее у меня ощущение, что Дюма всех героев этого романа к нужному ему ходу событий толкал руками и ногами:)))) А они упирались, верещали, и посылали его матом:)))) Но Дюма было больше:)))
LS: Евгения пишет: 2. Арамис окаменел. На его умном, насмешливом лице выступило выражение холодного испуга, и этот отпечаток произвел на министра гораздо больше впечатления, чем могли бы породить всякие восклицания, всякие слова. Ах, какая красивая фраза! Сколько добавлено интересных штрихов к портрету Арамиса! Ради подобных открытий стоит заниматься тем, что делаете Вы, Евгения! :)
Евгения: Глава 14. (Портос объясняет Раулю свой метод улаживать отношения). 1. - И говорю: "Сударь, теперь, когда вы убедились, что нанесли оскорбление, мы можем быть уверены в том, что вы не откажетесь ответить за свои действия. Отныне между моим другом и вами возможны лишь безукоризненно любезные отношения. Ввиду этого мне поручено сообщить вам размеры шпаги моего друга". 2. - Я говорю ему: "Милостивый государь, теперь вы убеждены, что вы виновны, и потому, конечно, согласитесь дать нам удовлетворение. Между моим другом и вами должен произойти обмен любезностями. Итак, мне поручено сообщить вам длину шпаги моего друга." Там же. (Портос сообщает Раулю, что он не станет заметать следы после дуэли). 1. Ах, милый друг, обещаю вам все на свете, но только я не стану прятать покойника. Он тут, его увидят, этого не избежать. У меня принцип не зарывать его в землю. От этого пахнет убийством. От риска к риску, как говорят нормандцы. 2. Ах, дорогой друг, я обещаю вам все, только не просите меня скрыть труп. Он лежит, его видят. Это неизбежно. У меня правило: никогда не хоронить. Это напоминает убийство. Подвергаешься опасности впасть в опасность, как говорят нормандцы. Там же. (В самом конце главы - мысли Рауля). 1. О коварный король! О предатель! Я не могу поразить тебя: короли особы священные! Он твой сообщник, твой сводник, который представляет тебя, этот подлец заплатит за твое преступление! В его лице я убью тебя, а потом подумаем и о Луизе. 2. О, король коварный, король предатель, я не могу поразить тебя и не хочу этого. Короли священны, но твой сообщник, твой угодник, который тебя представляет, этот низкий человек заплатит за твое преступление. Я убью его вместо тебя; потом мы подумаем о Луизе.
Nataly: Евгения пишет: В его лице я убью тебя, а потом подумаем и о Луизе. Такое впечатление, что он ее тоже вешать убивать собрался:))) Евгения пишет: Подвергаешься опасности впасть в опасность, как говорят нормандцы. Эта фраза кажется мне более емкой чем классический вариант:))
Евгения: Глава 15. (!!!) (Де Сент-Эньян совершенствует свой мадригал непосредственно перед появлением Портоса, принесшего ему вызов). 1. (Этого четверостишия, которое приведено у нас, в дореволюционном варианте как такового нет): Ирис, я замечал, что ваш лукавый глаз Дает не тот ответ, что сердцем был подсказан. Зачем же я судьбой печальною наказан Любить лишь то, чем я обманут был не раз? (Зато между следующими двумя абзацами полстраницы нового текста): Сент-Эньян сидел за столом, положив ногу на ногу, и, почесывая висок, повторял свои строки. - Нет, последний стих решительно не удался. Надо мной будут издеваться мои собратья бумагомаратели. Мои стихи назовут стихами вельможи, и если король услышит, что я слабый поэт, ему может прийти в голову уверовать в это. 2. Поэтому де Сент-Эньян сидел за столом, перекинув ногу на ногу и почесывая висок все повторял. «Ирис, твои глаза блестящие лукавством не говорят всегда…» - О, этот стих, - прошептал де Сент-Эньян, - этот стих безупречен. Прибавлю даже, что он немножко напоминает Ронсара или Малерба, и я доволен этим. К несчастию, нельзя того же сказать о втором. Правду говорят, что легче всего написать первую строчку. И он продолжал: «Что в сердце шепчешь ты…» - Да, «шепчешь в сердце». Нехороший стих! Ну третий ничего. «Ирис, ирис, зачем судьба судила…» - Ну, это не звучно, но ничего. Ей Богу, аббат Буайе – великий поэт, тоже составлял рифмы из не совсем звучных слов в своей трагедии Оропаст или Лже Тонаксар, не говоря уже, что Корнель не церемонится с рифмами в своей трагедии Софонизба. Ну, пускай остается. Да, но последний стих дерзок; помнится, король в это мгновение укусил себя за ноготь. Действительно, кажется, будто я говорю г-же де Лавальер: «Почему это я околдован вами». Мне кажется, лучше было бы сказать: «Благодатны вы, боги, что меня осудили…» - Осудили! Вот отлично! Новая любезность! Король приговорен к Лавальер… Нет. И он повторил: - «Благодарность богам, направляющим жизнь». - Недурно, хотя «направляющим жизнь» слабовато; но честное слово, в мадригале все не может быть хорошо. «Еще больше любить те глаза…» Что больше любить? Кого? Неясно. Неясность это ничего, потому что Лавальер и король меня поняли, значит, и все меня поймут. Да, но вот что грустно, стих: «Глаза, шутившие со мной…» Я назвал стыдливость Лавальер шуткой; неудачно! Я буду на языке у всех кропателей, моих собратьев. Назовут мои стихи «сочинениями вельможи». А если король услышит, что меня называют плохим поэтом, ему, пожалуй, вздумается поверить этому.
Евгения: Глава 16. (Фуке в присутствии Кольбера объявляет королю о продаже должности генерального прокурора). 1. И действительно, ход был настолько хорош, что Арамис, ловкий игрок, не преминул бы сделать это. 2. Действительно, удар был так хорош, что любитель смелых игр, Арамис, не преминул бы нанести его. Глава 18. (Последний разговор Атоса с Людовиком XIV). 1. - Почти всегда предположения подданные возникают вследствие неискренности монарха... - Сударь! - И недостатка доверия со стороны подданного, - уверенно продолжал Атос. 2. - Почти всегда предположения вызывают откровенность короля... - Граф! - ... и недостаток доверия со стороны подданных, - мужественно прибавил Атос. Глава 19. (То, что было перед визитом Атоса к королю). 1. Атос, вероятно, заранее составил себе суждение обо всем; ведь мы говорили уже, что он получил письмо д'Артаньяна. Однако, желая сохранить до конца свойственные ему невозмутимость и ясность мысли - черты в его характере почти сверхчеловеческие, - он ответил: - Рауль, я не верю тому, о чем говорят, я не верю тому, чего вы опасаетесь, и не потому, что люди, достойные доверия, не говорили мне об этой истории, но потому, что в душе моей и по совести я считаю немыслимым, чтобы король оскорбил дворянина. Я ручаюсь за короля и принесу вам доказательство своих слов. Рауль, мечущийся между тем, что он видел собственными глазами, и своей неколебимою верою в человека, который никогда не солгал, склонился пред ним и удовольствовался тем, что попросил: - Поезжайте, граф. Я подожду. 2. Атос, вероятно, уже знал, какого взгляда следовало ему держаться, потому что д`Артаньян предуведомил его. Но желая до конца сохранить то спокойствие и ту ясность, которые составляли почти сверхчеловеческую сторону его характера, он ответил: - Рауль, я не верю в то, что говорят, я не верю тому, чего вы опасаетесь, хотя такие люди, которым можно верить, говорили мне об этом; все же моя душа и совесть считают невозможным, чтобы король оскорбил человека благородного происхождения. Итак, я говорю, что король прав, и привезу доказательства справедливости моих слов. Рауль, колебавшийся между тем, что он видел собственными глазами, и этой непоколебимой верой никогда не лгавшего человека, поклонился и сказал: - Поезжайте, граф, я подожду.
Кассандра: Спасибо... Да, много новых чёрточек отркывается в старом переводе. И, честно сказать, он мне больше нравится, выглядит более правдоподобным - его нюансы больше подходят ситуациям романа, лучше передают оттенки тех эмоций, что могли испытывать герои.
Лейтенант Чижик: Спасибо вам, Евгения. Я уже говорила и повторяю, что вы - великий человек. Я убью его вместо тебя; потом мы подумаем о Луизе. Звучит не в пример логичнее.
LS: *чешет в затылке* Как интересно: неколебимою верою в человека, который никогда не солгал этой непоколебимой верой никогда не лгавшего человека Так что же перед нами? Вера Рауля в отца или вера Атоса в короля (вернее, маска веры в короля? Потому как он уже знал, какого взгляда следовало ему держаться и заранее составил себе суждение обо всем;
Евгения: Глава 20. (Самое начало). 1. "Бедный Рауль! - сказал Атос. "Бедный Рауль! - сказал д'Артаньян. И Рауль, вызвавший сострадание столь сильных людей, был и вправду очень несчастен. 2. "Бедный Рауль", сказал Атос. "Бедный Рауль", сказал д`Артаньян. Раз эти два сильные человека пожалели его, значит, Рауль действительно был достоин сострадания. Там же. (Интересно, что же именно рассказывал Атос Раулю?..) 1. Да, это путь, которым подобало бы следовать, и сам граф де Ла Фер не отверг бы его. Ведь и на его долю выпали в молодости немалые испытания. Он не раз и сам говорил мне об этом. И не нашел ли он тогда забвения в вине? Почему бы мне не найти его в наслаждении? 2. Да, вот что надо делать; даже граф де ла Фер не нашел бы этого дурным. Разве в своей молодости он не перенес такого же испытания, как я? Разве он не заменил любовь опьянением? Он часто говорил мне это. Почему бы мне не заменить любовь удовольствием? Там же. 1. О несчастный!.. Женщины! Неужто я не мог бы заставить их всех искупить вину одной их товарки? Что нужно для этого... Не иметь сердца или забыть, что оно есть у тебя, быть сильным даже тогда, когда имеешь дело со слабым; идти напролом и тогда, когда чувствуешь, что все и без того уступают тебе дорогу. Что нужно для достижения этого? Быть молодым, красивым, сильным, храбрым, богатым. Все это есть у меня или в скором времени будет. Но честь? Что же есть честь? Понятие, которое всякий толкует по-своему. Отец говорит: "Честь - это уважение, воздаваемое другим и прежде всего себе самому". 2. О несчастный! Женщины! Неужели я не сумею заставить всех их искупить преступления одной? Что нужно для этого?.. Не иметь больше сердца, забыть, что оно билось в груди; быть сильным, даже против слабости; сгибать, даже тогда, когда чувствуешь, что ломаешь. Что нужно для достижения этого? Быть молодым, красивым, сильным, храбрым, богатым. У меня все это есть, или будет. Но честь? Что такое честь? Теория, которую каждый понимает по-своему. Отец говорил мне: "Честь - уважение своего долга перед другими людьми, в особенности, своего долга относительно себя самого". Там же. 1. ...ведь король не женится на Лавальер, и чем громче он будет называть ее своей возлюбленной, тем плотнее станет завеса стыда, которой он окружает ее. 2. Ведь король не женится на Лавальер, и чем громче он будет говорить о своей любви к ней, тем ярче сделает повязку позора, которую набрасывает ей на лоб, вместо короны!
Señorita: Евгения, спасибо!:) Очень, очень интересно! LS пишет: Так что же перед нами? Вера Рауля в отца или вера Атоса в короля\ Скорее всего - первое. По крайней мере в переводе на английский это выглядит так: between what he had seen with his own eyes and the imperturbable faith he had in a man who had never told a falsehood То есть именно неколебимою верою в человека...и т.д. Вообще, насколько я могу судить дореволюционный перевод очень близок к дословному, судя по фразам типа "такие люди, которым можно верить...", "моя душа и совесть считают невозможным..." и т.п.:)) Современный же перевод просто...более обработан литературно, скажем так:))).
Евгения: Глава 21. (Разговор Луизы с Раулем). 1. - Вы знали, где я, мадемуазель. Вы могли написать. - Я не посмела, Рауль. Я испугалась. Чего вы хотите? Я знала вас, я знала, что вы меня любите, и я трепетала при одной только мысли о том страдании, которое я причинила бы вам. 2. - Вы знали, где я; следовало написать мне. - Рауль, я не решилась. Рауль, я была труслива. Что делать, Рауль? Я так хорошо вас знала... Я до такой степени хорошо знала силу вашей любви ко мне, что дрожала при одной мысли о горе, которое причинила бы вам. (И эта же девушка потом говорит: "О, вы меня любите, как нежный брат; позвольте мне на это надеяться"??) Глава 22. (Д`Артаньян увозит Атоса в Бастилию). 1. - Друг мой, по счастью, я так же силен телом, как духом. И поверьте, я сохраню эту силу до последнего мгновения. - Но это вовсе не сила, это - безумие. - Нет, д'Артаньян, напротив, это - сам разум. 2. - Друг, - ответил Атос, - к счастью, Господь дал мне такую же силу телесную, как и духовную. Поверь, я буду силен до последнего дыхания. - Да это не сила, мой дорогой, это безумие! - Нет, д`Артаньян, это высший разум.
Nataly: Евгения пишет: высший разум. Скромно. Со вкусом:)))
Кассандра: Заступлюсь. По тексту выходит: если Атос говорит, что ГОСПОДЬ дал ему силу телесную такую же, как и духовную, то слова о "высшем разуме", на мой взгляд, стоит трактовать примерно так: я буду силён "до последнего дыхания" не потому, что это я весь "из себя", (из своих внутренних ресурсов) крутой и гордый до безумия, но буду силён по воле Бога, ибо он, "высший разум" дал мне силу и гордость, а я, скромный благородный Атос, лишь исполняю волю того, кто меня так щедро "наградил".
Nataly: Я это не всерьез говорила, но все равно спасибо:)))))) А Луиза -- хороша... До безобразия:((((
Señorita: - Рауль, я не решилась. Рауль, я была труслива. Что делать, Рауль? Я так хорошо вас знала... Я до такой степени хорошо знала силу вашей любви ко мне, что дрожала при одной мысли о горе, которое причинила бы вам. (И эта же девушка потом говорит: "О, вы меня любите, как нежный брат; позвольте мне на это надеяться"??) Мдя...Что у нас по логике?...
Кассандра: Да я поняла, что Вы не всерьёз, а в шутку. Захотелось просто в ответ пошутить...
LS: Евгения пишет: Я до такой степени хорошо знала силу вашей любви ко мне, Ва-у. Евгения пишет: И эта же девушка потом говорит:"О, вы меня любите, как нежный брат; позвольте мне на это надеяться" Предлагаю считать это просьбой об утешительной лжи. :) Вроде: "Пообещайте, что вы не дадите угаснуть нашему роду" Кассандра пишет: Заступлюсь...... Браво! Точно!
Nataly: Кассандра пишет: Да я поняла, что Вы не всерьёз, а в шутку. Захотелось просто в ответ пошутить... +1:))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))
Евгения: Глава 25. (После ареста Атоса Гримо начитает тревожиться). 1. Все это пришло в голову Гримо одновременно с нахлынувшим на него чувством глубокой привязанности к Атосу, с тем ужасом пред пустотою и одиночеством, которые постоянно занимают воображение тех, кто любит; короче говоря, все эти мысли и ощущения повергли честного Гримо в грусть и посеяли в нем тревогу. Не найдя, однако, никаких указаний, которые могли бы направить его, не заметив и не обнаружив ничего, что могло бы укрепить в нем сомнения, Гримо отдался своему воображению и стал строить догадки относительно случившегося с его господином. 2. Все это воскресло в его уме, нахлынув вместе с чувством глубокой преданности, с ощущением страха, пустоты и одиночества, которые всегда занимают воображение любящих людей. Итак, все сказанное глубоко опечалило, главное же встревожило честного Гримо. Не давая себе отчета в том, что он делает, слуга бродил по всему опустевшему помещению, так сказать, отыскивая следы своего господина и походя в этом отношении, как походит все доброе, на собаку, которая не тревожится из-за отсутствия своего хозяина, но скучает без него. И благодаря тому, что к инстинкту животного в Гримо присоединялся человеческий рассудок, он не только скучал, но и беспокоился. Не отыскав никаких признаков, которые могли бы руководить им, ничего не увидев, ничего не открыв, что могло бы подтвердить его подозрения, Гримо стал придумывать, что могло случиться. Глава 29. (Д`Артаньян находит Портоса грустно разглядывающим неподходяшие костюмы). 1. - А! - воскликнул Портос, и лицо его осветилось радостью. - Здесь д'Артаньян! Наконец-то меня осенит счастливая мысль! Мустон, услышав эти слова, обернулся с приветливой улыбкой к другу своего хозяина, и Портос избавился, таким образом, от массивной преграды, мешавшей ему броситься к д'Артаньяну. 2. - Ах, - произнес Портос, лицо которого осветила радость. - Ах, это д`Артаньян. Наконец-то мне подскажут счастливую мысль. В эту минуту Муштон заподозрил то, что происходило позади его, и отступил с нежной улыбкой, обращенной к другу своего господина. Таким образом мушкетер освободился, наконец, от матерьяльного препятствия, мешавшего ему подойти к Портосу. Там же. (Портос делится своим методом шитья костюмов). 1. - Чудесно придумано! Просто чудесно! Но ведь Мустон на полтора фута ниже вас ростом. - Вы правы. Но я велел шить таким образом, чтобы на Мустона костюм был слишком длинным, а на меня в самый раз. 2. - Прекрасно придумано, Портос; но Муштон фута на полтора ниже тебя. - Вот именно. Брали мерку до земли, подол камзола оканчивался у меня над коленом.
Евгения: Глава 33 "Улей, пчелы и мед". (Подготовка к празднику в Во). 1. - Отыскали бы мне, Лафонтен, хорошую рифму; ведь вы утверждаете, что прогуливаетесь в рощах Парнаса. - Какая вам нужна рифма? - спросил баснописец, именуемый так г-жой де Севинье. - Мне нужна рифма к свет. - Бред, - отвечал Лафонтен. - Но, друг мой, куда же вы сунетесь со своим бредом, когда речь идет о прелестях Во? - вставил Лоре. 2. - По крайней мере подскажите мне рифму, ведь вы же уверяете, будто разгуливаете по Парнасским садам. - Какая рифма нужна вам? - спросил баснописец, как его называла г-жа де Севинье. - Мне нужна рифма к "lumiere" (свет). - "Orniere" (рытвина), - ответил Лафонтен. - О, мой дорогой друг, разве можно говорить о рытвинах, восхваляя прелести праздников в Во? - спросил Лоре. Там же. (!!!) 1. Все разразились хохотом. Один Мольер провел рукой по глазам. Почему? Чтобы стереть слезу или, быть может, подавить вздох. Увы, известно, что Мольер был моралистом, но не был философом. - Все равно, - сказал он, - вернемся к началу нашего разговора. Пелисон нанес вам оскорбление. - Ах да! Я об этом уже забыл. К тому же, Пелисон был тысячу раз прав. Но что меня огорчает по-настоящему, мой дорогой, так это то, что наши эпикурейские костюмы, видимо, не будут готовы. 2. Все разразились хохотом. Один Мольер провел рукой по глазам. Почему? Может быть, чтобы отереть слезу; может быть, чтобы заглушить вздох. Увы, ведь известно, что Мольер был моралистом, но не был философом. - Все равно, - сказал он, возвращаясь к исходной точке разговора. - Пелисон вас оскорбил. - Ах, правда, я это уже забыл. - И я вызову его от вашего имени. - Это можно сделать, если вы находите вызов необходимым. - Я нахожу его необходимым и вызову его. - Погодите, - сказал Лафонтен. - Я хочу слышать ваше мнение. - Относительно чего? Относительно этой обиды? - Нет, скажите мне, действительно ли "lumiere" рифма к "orniere". - Я сделал бы их рифмами. - Я так и знал. - И я написал сто тысяч подобных же стихов. - Сто тысяч? - вскрикнул Лафонтен, - это четыре раза "Дева", которую обдумывает г. Шаплен. Вы тоже написали сто тысяч стихов на этот сюжет, дорогой друг? - Да слушайте вы, вечно рассеянный человек, - сказал Мольер. - Ведь, legume (овощ), - продолжал Лафонтен, - рифма для posthume (посмертный). - Главным образом во множественном числе. - Да, в особенности во множественном; потому что тогда рифмой служат уже не три буквы, а целых четыре; точно так же, как orniere (выбоина), рифма к lumiere (свет). Поставьте эти оба слова во множественном числе, мой дорогой Пелисон, - сказал Лафонтен, собираясь ударить своего собрата по плечу, совершенно забыв, что тот его оскорбил, - тогда эти слова сделаются рифмами. - Что? - спросил Пелисон. - Да ведь это говорит Мольер. А он уж знает, он уверяет, что сам написал сто тысяч таких стихов. - Ну, - сказал Мольер со смехом, - поехали! - Также вот "rivage" (берег) чудесная рифма к "herbage" (травы); я готов голову сунуть в огонь в доказательство, что эти слова рифмы. - Но... - начал Мольер. - Я вам говорю это, - продолжал Лафонтен, - потому что вы сочиняете дивертисмент для Во. Не правда ли? - Да, "Несносные". - Ага, "Несносные". Да, да, да, помню. Ну, так я придумал, что пролог будет очень уместен для вашего дивертисмента. - Конечно. - Ах, вы разделяете мое мнение? - Да, до такой степени, что просил вас написать этот пролог. - Вы просили написать? Вы меня? - Да, вас, и после того, как вы отказали, я попросил вас передать эту задачу Пелисону, который и пишет его в данное мгновение. - Ах, так вот что делает теперь Пелисон? Ей Богу, мой дорогой Мольер, положительно вы иногда правы. - Когда? - Когда говорите, что я рассеян. Это дурной недостаток, я исправлюсь от него и напишу вам пролог. - Но ведь его уже пишет Пелисон. - Да, верно. Ах, что я за дурак! Лоре был прав, назвав меня болваном. - Да это не Лоре сказал, мой друг. - Ну так тот, кто сказал - прав, мне все равно кто. Итак, ваша пьеса называется "Несносные". Скажите, вы не поставите рифмой "heureux" (счастливые), с "facheux" (несносные)? - В крайнем случае, да. - И даже с "capricieux" (капризные)? - О, нет, на этот раз нет. - Это было бы рискованно, не правда ли? Но почему это было бы рискованно? - Потому что созвучия нет. - Я думал, - сказал Лафонтен, подходя к Лоре, - я предполагал... - Что вы предполагали? - спросил Лоре, остановившийся на половине фразы. - Говорите скорее. - Это вы пишите пролог для "Несносных", не правда ли? - Да нет же, Пелисон. - Ах, это Пелисон, - вскрикнул Лафонтен и подошел к Пелисону. - Я предполагал, - продолжал он, - что нимфа Во... - Ах, это хорошо, - вскрикнул Лоре. - Нимфа Во! Благодарю вас, Лафонтен, вы дали мне две последние строчки моей статьи. - Вот и хорошо, - сказал Пелисон, услышавший, что в двух последних стихах Лоре название Во рифмует со словом "travaux" (труды). - Вот если бы вы, Лафонтен, подбирали такие рифмы, это было бы хорошо. - Но, повидимому, это мои рифмы, потому что Лоре говорит, будто именно я дал ему две последние строчки. - Так если вы ставите такие рифмы, скажите мне, каким образом вы начали бы мой пролог? - Я сказал бы, например: О нимфа, вы, которая... После "которая" я поставил бы глагол во втором лице множественного числа, настоящего времени, изъявительного наклонения и продолжал бы: глубокую пещеру эту... - "Pour venir admirer le plus grand roi du monde" (чтобы придти восхищаться величайшим королем мира), - продолжал Лафонтен. - Но глагол, глагол? - спросил Пелисон. - Но глагол, глагол, - упрямо настаивал Пелисон, - это второе лицо множественного числа, настоящего времени, изъявительного наклонения? - Хорошо, глагол покидать (quitter). "Oh, nymphe, qui quittez cette grotte profonde, Pour venir admirer le plus grand roi du monde". (О, нимфа, которая покидает эту глубокую пещеру, чтобы придти восхищаться величайшим королем мира). - Вы поставили бы: которая покидает "qui quitte"? - Почему бы нет? - Два звука "ки". - Ах, мой дорогой, - сказал Лафонтен, - вы страшно педантичны. - Не считая уже, - сказал Мольер, - что слова "придти восхищаться" звучат неважно, мой дорогой Лафонтен. - Итак, вы видите, что я невежда, болван, как вы говорили. - Я никогда этого не говорил. - Ну так, как говорил Лоре. - Да не Лоре, а Пелисон. - Значит, Пелисон был тысячу раз прав. Но больше всего меня сердит, мой дорогой Мольер, что, как мне кажется, у нас не будет наших костюмов эпикурейцев.
Евгения: Та же 33-я глава. 1. - А я пообедаю здесь, - сообщил Лоре. - Господин де Гурвиль обещал угостить раками. Предложены мне будут раки... - Ищи рифму, Лафонтен. Арамис, смеясь от всего сердца, вышел из комнаты. За ним последовал Мольер. Они уже успели спуститься с лестницы, как вдруг Лафонтен, приотворив дверь, крикнул: В награду за труды, писаки, Предложены вам будут раки. 2. - Я пообедаю здесь, - сказал Лоре. - Де Гурвиль обещал мне раков. - Он обещал мне раков... - Лафонтен, найди рифму. Арамис ушел, посмеиваясь, как умел смеяться только он. Мольер шел за ним. Они уже были в конце лестницы, когда Лафонтен выкрикнул рифму к слову рак.
Лейтенант Чижик: Евгения пишет: Глава 33 "Улей, пчелы и мед". Там же. (!!!) Ничего себе кусочка не хватает...
LS: Лейтенант Чижик Однако, с "Двадцать лет спустя" все равно не сравнится. Там не литературная перепалка между пиитами пропущена. :)
Лейтенант Чижик: LS, а что там пропущено? (Кроме пропущенной главы в старом издании).
Евгения: Глава 38. (Описание замка Во-ле-Виконт). 1. Если у замка Во есть какой-нибудь недостаток, который ему можно поставить в упрек, то это его чрезмерная величавость и чрезмерная роскошь. Вплоть до наших дней сохранилась привычка исчислять в арпанах площадь покрывающей его кровли, починка которой теперь, когда состояния мельчают вместе с эпохой, - сущее разорение. Дом этот, строившийся для подданного, больше похож на дворец, чем те дворцы, которые Уолси, боясь вызвать ревность своего повелителя, считал себя вынужденным подносить ему в дар. Но если нужно было бы указать, в чем именно богатство и прелесть этого дворца особенно поразительны, если что-нибудь в нем можно предпочесть великолепию его обширных покоев, роскоши позолоты, обилию картин и статуй, то это лишь парк, это только сады замка Во. Фонтаны, казавшиеся чудом в 1653 году, остаются чудом и ныне; то же можно сказать и о каскадах, восхищавших всех королей и всех принцев Европы. Скюдери говорит об этом дворце, что для поливки его садов Фуке расчленил реку на тысячу фонтанов и собрал тысячу фонтанов в потоки. Этот великолепный дворец был подготовлен к приему монарха, которого называли самым великим королем во всем мире. Друзья Фуке свезли сюда все, чем были богаты: кто своих актеров и декорации, кто художников и ваятелей, кто, наконец, поэтов, мастеров остро отточенного пера. Целая армия слуг, разбившись на группы, сновала по дворцам и обширнейшим коридорам, тогда как Фуке, приехавший только утром, спокойный и внимательный ко всему, обходил замок, отдавая последние распоряжения управляющим, уже закончившим свой осмотр. 2. Если замок Во страдал недостатком, за который его можно упрекнуть, то этот недостаток состоял именно в его величавом характере, в его грациозном великолепии; еще и теперь дворец Фуке служит басней, благодаря размерам своей крыши, ради починки которой в наши дни могли бы иссякнуть состояния, уменьшившиеся, как и вся наша узкая эпоха. За широкими воротами открывается весь главный корпус Во-ле-Виконта; он выходит на просторный парадный двор, окруженный глубокими рвами, которые ограждает великолепная каменная балюстрада. Нельзя представить себе ничего благороднее среднего фасада корпуса, который опирается на портик, точно король на свой трон; четыре павильона составляют его углы; громадные ионические колонны величаво поднимаются до самого верха здания. Украшенные арабесками фризы, фронтоны, увенчивающие колонны, придают всему вид роскоши и грации. Куполы, которые висят над дворцом, производят впечатление величия и широты. Этот дом, выстроенный подданным, гораздо больше походит на королевское жилище, чем царственные дома, которые Вольсей считал себя вынужденным подарить королю, боясь возбудить его зависть. Но если великолепие и вкус в какой-нибудь части дворца Во сказывается с особенной силой; если что-нибудь можно поставить выше великолепного порядка комнат, роскоши позолоты, изобилия картин и статуй, то это именно парк и цветники; фонтаны, казавшиеся удивительными в 1653 г., еще и теперь - чудеса; каскады вызывали восхищение всех королей и всех принцев; что же касается до знаменитого грота, темы стольких прославленных стихотворений, места пребывания блестящей нимфы Во, о которой Пелисон говорил с Лафонтеном, читатель избавит нас от описания всех его красот, потому что мы не пожелаем вызывать критики, которую в свое время обдумывал Буало. "Ce ne sont que festons, ce ne sont qu` astragalis... Et je me sauve a peine au travers du jardin". ("Это только зубцы, это только астрагалы... И я с трудом бегу через сад"). Мы поступим, как Депрео, мы взойдем в парк, выросший всего в восемь лет, между тем с деревьями, вершины которых, уже великолепные, раскидывались, краснея при первых лучах солнца. Ленотр торопился доставить наслаждение меценату. Все питомники производили деревья, которые вырастали вдвое скорее обыкновенного, благодаря особой культуре и сильным удобрениям. Окрестные деревья, подававшие хорошие надежды, были вырыты с корнями и посажены в парк. Фуке мог приобретать их, чтобы украшать свой сад, так как, желая его расширить, он купил три деревни с прилегающими к ним полями. Г. де Скюдери рассказывает, что для поливки этого сада Фуке разбил реку на тысячу ручьев, а тысячу ручьев соединил в один поток. Этот де Скюдери рассказывает еще о многих других особенностях дворца Фуке в своей "Клелии", подробно описывая его прелести. Мы поступим умнее, отправив читателей в Во, а не заставив их читать "Клелию"; однако нужно заметить, что от Парижа до Во столько же лье, сколько томов в "Клелии". Этот великолепный дом был готов к приему "самого великого короля в мире". Друзья Фуке приехали в Во и привезли с собой: одни своих актеров и декорации, другие ваятелей и живописцев, третьи тонко очиненные перья. Дело шло о том, чтобы изготовить много экспромтом написанных стихов. Каскады, непокорные, хотя они и были нимфами, изобиловали водой яснее хрусталя; они низвергали на бронзовых тритонов и нереид пенистые волны, сиявшие на солнце радугой. Целая армия слуг отрядами бегала по дворам и обширным коридорам, а Фуке, приехавший только утром, спокойный и внимательный, расхаживал, давая последние приказания, после того, как его распорядители сделали осмотр.
LS: О том, как мушкетеры вчетвером темном лондонском закоулке убили безоружного человека, оскорбившего Карла Первого. :( Меня эта сцена шокировала. Думаю, не только меня, поэтому ее убрали из более поздних изданий на русском.
Евгения: Глава 41 "Гасконец против дважды гасконца" (в старом переводе "На хитреца хитрец вдвойне"). (Разговор Арамиса и д`Артаньяна). 1. - Да, вы правы. Я указывал на то же самое господину Фуке; он мне ответил, однако, что, будь он богат, он построил бы, чтобы принять короля, совершенно новый дворец, новый от подвалов до флюгеров на крыше, с совершенно новою обстановкой и утварью, и что после отъезда его величества он велел бы все это сжечь, дабы оно... не могло больше служить кому-либо другому. - Но ведь это чистые бредни и ничего больше! 2. - Да, это правда. Я говорил г. Фуке, он мне ответил, что будь он достаточно богат, он ввел бы короля в замок, обновленный целиком, начиная от флюгеров до погребов, что он обновил бы также все, что помещается в доме, а после отъезда короля сжег бы все, чтобы эти вещи не служили другим. - Ну, уж это чисто по-испански. Там же. 1. - Арамис, продолжаете ли вы хоть немного любить меня? - Конечно, люблю. 2. - Арамис, любишь ли ты меня еще немного? - Люблю ли!
Nataly: Евгения пишет: - Арамис, любишь ли ты меня еще немного? - Люблю ли! Очень многозначная фраза. Молодец епископ:)))
Кассандра: Да, я тоже оценила... умел выкручиваться "питомец иезуитов". Ответить не солгав, не покраснев и с возможностью совершенно противоположных истолкований такого ответа... супер!
LS: Кассандра Nataly Однако, точный ответ он дал в "Эпилоге" "Виконта": "Если б ты знал, как я любил тебя"
Nataly: LS пишет: Кассандра Nataly Однако, точный ответ он дал в "Эпилоге" "Виконта": "Если б ты знал, как я любил тебя" Так до этого места Евгения еще не дошла:)))) Мож, там еще что-то душераздирающее:)))
Евгения: Nataly Как раз и нет. :))) Практически слово в слово: ""Если бы ты знал, как я тебя любил". Глава 42 "Кольбер". 1. История расскажет или, вернее, история рассказала нам о событиях, происшедших на следующий день, о великолепных развлечениях, устроенных суперинтендантом для короля. Итак, на следующий день были веселье и всевозможные игры, была прогулка, был роскошный обед, представление, в котором, к своему великому изумлению, Портос узнал господина Коклена де Вольер, игравшего в фарсе "Несносные". Так, по крайней мере, называл эту комедию г-н де Брасье де Пьерфон. В течение всего этого столь богатого неожиданностями, насыщенного и блестящего дня, когда на каждом шагу возникали, казалось, чудеса "Тысячи и одной ночи", король, озабоченный вчерашним разговором с Кольбером, отравленный влитым им в него ядом, был холоден, сдержан и молчалив. Ничто не могло заставить его рассмеяться; чувствовалось, что глубоко засевшее раздражение, идущее издалека и понемногу усиливающееся, как это происходит с ручейком, который становится могучей рекой, вобрав в себя тысячу питающих его водою притоков, пронизывает все его существо. Только к полудню король немного повеселел. Очевидно, он принял решение. Арамис, следивший за каждым шагом Людовика так же, как и за каждой мыслью его, понял, что событие, которого он ожидал, не замедлит произойти. Весь этот день король, которому, несомненно, хотелось отделаться от мучившей его мрачной мысли, с такой же настойчивостью искал общества Лавальер, как избегал встреч с Кольбером или Фуке. 2. История нам скажет, вернее, история нам рассказала, то, что случилось на следующий день; описала великолепные развлечения, которые главноуправляющий предложил своему королю. Двое великих писателей нам изобразили состязание, венцом которого было предпочтение, между "каскадом" и "снопом воды", а также между "фонтаном короны" и "зверями". Итак, на следующий день было много развлечений, много увеселений; прогулка, обед, комедия; комедия, в которой, к своему великому изумлению, Портос узнал своего Коклена-де-Вольера, игравшего в "фарсе" (по выражению г-на де Брасье де Пьерфона) "Несносные". Конечно, иначе судил Лафонтен, написавший своему другу Мокру: C`est un ouvrage de Moliere. Cet ecrivain par sa maniere, Charme a present toute la cour. De la fason que son nom court Il doit etre par de la Rome J`en suis ravi, car c`est un homme. (Это произведение Мольера. Этот писатель в настоящее время очаровывает весь двор своей манерой писать. Благодаря тому, как быстро распространяется его имя, оно должно быть теперь уже за Римом. Я в восторге от этого, потому что он - настоящий человек.) Видно, что Лафонтен воспользовался советами Пелисона и старательно отделал рифмы. В общем, Портос разделял мнение Лафонтена, и тоже сказал бы, как он: - Черт возьми, этот Мольер - настоящий человек, - но только относительно костюмов. Что касается театра, как мы уже сказали, для г. де Брасье де Пьерфона Мольер был только сочинителем фарсов. А, между тем, озабоченный сценой, которая произошла накануне, храня в себе яд, влитый в него Кольбером, в течение всего этого дня, такого блестящего, разнообразного, полного неожиданностями, в часы, когда все чудеса "Тысячи и Одной Ночи", казалось, рождались на каждом шагу, король оставался холоден, сдержан, молчалив. Ничто не могло заставить его проясниться; чувствовалось, что в нем издалека поднималось глубокое недовольство, и мало-по-малу росло, как ручей, который делается рекой, благодаря тысячам мелких водяных струй, питающих его; эта злоба трепетала в глубоких тайниках его души. Только к полудню Людовик стал немного яснее. Конечно, он принял решение. Арамис, шаг за шагом следивший за мыслью короля, как и за всеми его движениями, заключил, что событие, которого он ждал, не замедлит совершиться. На этот раз, казалось, Кольбер действовал заодно с епископом Ванна, и, если бы сам Арамис руководил иглой, которой он колол сердце короля, финансист не мог бы лучше отвечать желаниям прелата. Весь этот день король, вероятно, нуждавшийся в том, чтобы отгонять мрачные мысли, с такой же настойчивостью старался быть подле Лавальер, с какой силился не оставаться с Кольбером или с Фуке.
Евгения: Глава 43 "Ревность". (То, что обычно относили к ошибкам Дюма, - меняющийся размер глаз д`Артаньяна). 1. - Сколько вам нужно, чтобы... - Чтобы? - повторил мушкетер, спокойно глядя своими большими глазами на короля. 2. - Сколько нужно человек, чтобы... - Чтобы? - повторил мушкетер, глядя на короля широко открытыми, спокойными глазами.
Евгения: Глава 46 «Тень господина Фуке». (Рассуждения д`Артаньяна после того, как король отдал приказ об аресте Фуке). 1. Теперь, - говорил он себе, покидая королевские апартаменты, - мне предстоит сыграть историческую роль в судьбах короля и его министра; в анналах истории будет записано, что господин д'Артаньян, дворянин из Гаскони, арестовал господина Никола Фуке, суперинтенданта финансов Франции. Мои потомки, если я когда-нибудь буду иметь таковых, станут благодаря этому аресту людьми знаменитыми, как знамениты господа де Люинь благодаря опале и гибели этого бедняги маршала д'Анкра. 2. Ну, - сказал он, выходя из королевского помещения, - я историческим образом замешан в судьбах короля и министра; будет написано, что д`Артаньян, мелкий гасконский дворянин, схватил за шиворот Николая Фуке, главноуправляющего финансами Франции. Если у меня будут потомки, они прославятся этим арестом, как де Луини прославились лохмотьями бедного маршала д`Анкра. Там же. 1. Тут чело д'Артаньяна омрачилось из сострадания к несчастьям Фуке. У мушкетера было довольно забот. Отдать таким способом на смерть (ибо, конечно, Людовик XIV ненавидел Фуке), отдать, повторяем, на смерть того, кого молва считала порядочным человеком, - это и в самом деле было тяжким испытанием совести. 2. Тут лицо д'Артаньяна омрачилось так, что на него было бы жалко смотреть. В мушкетере явилось раскаяние. Сознание, что он, таким образом, обречет на смерть (потому что, конечно, Людовик XIV ненавидел Фуке), обречет, повторяем мы, на смерть того, кому он только что выдал патент на честь, это сознание могло вызвать угрызения совести. Там же. 1. Полагаю, что человек, не лишенный ума, должен выпутаться из этого положения с достаточной ловкостью. Можно ли допустить, что я представляю собой человека, не лишенного кое-какого ума? Сомнительно, если принять во внимание, что за сорок лет службы я ничего не сберег, и если у меня где-нибудь завалялся хоть единый пистоль, то и это уж будет счастьем. 2. Нет, мне кажется, что человек умный должен с ловкостью выбраться из этой опасной области. Теперь допустим, что у меня есть ум? Это вещь сомнительная, потому что за сорок лет я столько тратил его, что, если у меня осталось умишки на пистоль, это еще большая удача.
Nataly: Евгения пишет: Там же. 1. Полагаю, что человек, не лишенный ума, должен выпутаться из этого положения с достаточной ловкостью. Можно ли допустить, что я представляю собой человека, не лишенного кое-какого ума? Сомнительно, если принять во внимание, что за сорок лет службы я ничего не сберег, и если у меня где-нибудь завалялся хоть единый пистоль, то и это уж будет счастьем. 2. Нет, мне кажется, что человек умный должен с ловкостью выбраться из этой опасной области. Теперь допустим, что у меня есть ум? Это вещь сомнительная, потому что за сорок лет я столько тратил его, что, если у меня осталось умишки на пистоль, это еще большая удача. * в изнеможении* Где оригинал?:)))) Что имелось в виду в первоисточнике?:))
Евгения: Там же. 1. И, вскинув перевязь на плечо особым, свойственным ему жестом, д'Артаньян отправился прямо к Фуке, который, простившись с дамами, собирался спокойно выспаться после своих шумных дневных триумфов. Фуке только что вошел в свою спальню с улыбкой на устах и полумертвый от утомления. Когда д'Артаньян переступил порог его комнаты, кроме Фуке и его камердинера в ней никого больше не было. - Как, это вы, господин д'Артаньян? - удивился Фуке, успевший уже сбросить с себя парадное платье. 2. И д’Артаньян, характерным движением приподняв перевязь на плечо, прямо пошел к Фуке, который, простясь с дамами, собирался спокойно заснуть после дневных триумфов. В воздухе еще веяло благовоние или зловоние, как угодно читателю, фейерверка. От свечей разливался умирающий свет; отвязавшиеся от гирлянд цветы падали, грозди танцоров и придворных рассеивались в гостиных. Окруженный своими друзьями, которые осыпали его комплиментами и выслушивали его приветствия, главноуправляющий стоял, полузакрывая усталые глаза. Он жаждал отдыха; он готов был упасть на подстилку из лавров, собранных в течение стольких дней. Можно было сказать, что он сгибал голову под бременем новых долгов, сделанных ради успеха этого праздника. Фуке только что ушел к себе в комнату, улыбаясь и более чем наполовину мертвый. Он больше ничего не слышал, он больше ничего не видел; кровать манила его, привлекала. Бог Морфей, властитель купола, написанный Лебреном, распространял свою власть и на соседние комнаты, бросив самые усыпляющие маки в спальню хозяина дома. Фуке был в руках своего камердинера, когда д’Артаньян показался на пороге его помещения. Д’Артаньян не мог сделаться обычным явлением при дворе; напрасно его видели повсюду; он не переставал производить впечатление всегда и везде. Это привилегия тех характеров, которые походят на молнии или на гром. Каждый их знает; но их появление всегда удивляет, и каждый раз последнее впечатление кажется наиболее сильным. - Ага, г. д’Артаньян? – сказал Фуке, правый рукав которого был уже снят. Там же. (Обращение д`Артаньяна к арестованному Фуке). 1. Вот и хорошо, вот рассуждение, которое мне по-настоящему нравится, и в нем я снова узнаю господина Фуке. Вы больше не похожи на беднягу Бруселя, и я больше не слышу стенаний этого старого участника Фронды. Если вы разорились, примите это с душевной твердостью. Вы тоже, черт возьми, принадлежите потомству и не имеете права себя умалять. Посмотрите-ка на меня. От судьбы, распределяющей роли среди комедиантов нашего мира, я получил менее красивую и приятную роль, чем ваша. Вы купались в золоте, вы властвовали, вы наслаждались. Я тянул лямку, я повиновался, я страдал. И все же, как бы ничтожен я ни был по сравнению с вами, монсеньер, я объявляю вам: воспоминание о том, что я сделал, заменяет мне хлыст, не дающий мне слишком рано опускать свою старую голову. Я до конца буду хорошей полковой лошадью и паду сразу, выбрав предварительно, куда мне упасть. Сделайте так же, как я, господин Фуке, и от этого вам будет не хуже. С такими людьми, как вы, это случается один-единственный раз. Все дело в том, чтобы действовать, когда это придет, подобающим образом. Есть латинская поговорка, которую я часто повторяю себе: "Конец венчает дело". 2. Наконец-то, - сказал д’Артаньян. – Вот мысль, которая мне нравится, и в ней я узнаю г. Фуке. Эта мысль отдаляет от меня воспоминание о бедняке Брусселе, и я не слышу в ней хныканья старого фрондера. Если вы разорены, г. Фуке, примите это хорошо; черт возьми, вы тоже принадлежите будущим поколениям и не имеете права себя умалять. Посмотрите на меня, который как бы обладает превосходством перед вами, только потому, что арестует вас; судьба, раздающая роли комедиантам этого мира, дала мне роль менее приятную для исполнения, чем ваша. Я принадлежу к числу тех людей, видите ли, которые думают, что роли королей или людей могущественных лучше ролей нищих или лакеев. Гораздо лучше (даже на сцене, в другом театре, а не в театре мира), лучше выступать в прекрасном одеянии и бормотать благородные слова, чем шлепать по земле в плоских туфлях или подставлять свою спину под удары палок либо плетей. Словом, вы злоупотребляли золотом, вы властвовали, вы наслаждались. Я тащил свою лямку, я повиновался, я страдал. И что же? Как ни мало значу я рядом с вами, г. главноуправляющий, объявляю вам: воспоминания о том, что я делал, заменяют для меня шпору; она мешает мне слишком рано наклонить старую голову. Я до конца буду хорошим эскадронным конем и упаду окаменелый сразу, предварительно хорошо выбрав для себя место. Поступите как я, г. Фуке; от этого вам не будет хуже. Такие вещи случаются только раз с людьми, подобными вам. Все дело в том, чтобы держаться хорошо, когда это случается. Существует латинская пословица, выражения которой я забыл, но отлично помню ее смысл, потому что не раз думал о ней; в ней говорится: «Конец венчает дело».
Евгения: ЧАСТЬ 6. Глава 1 "Утро". (Д`Артаньян является к королю за приказом и на пороге спальни встречает Арамиса). 1. В самом деле, чтобы быть посредником между Людовиком XIV и его приближенными, чтобы приказывать его именем, находясь в двух шагах от него, надо было стать чем-то большим, чем был, даже в свои лучшие времена, Ришелье для Людовика XIII. - Кроме того, - продолжал епископ, - будьте любезны, господин капитан мушкетеров, допустить лиц, имеющих право на это, только к позднему утреннему приему. Его величеству желательно почивать. 2. Действительно, для того, чтобы человек мог, стоя на пороге королевской спальни, передавать желания монарха; чтобы он объявлял королевские приказания, находясь в двух шагах от него, нужно было сделаться для Людовика XIV чем-то большим, нежели когда бы то ни было был Ришелье для Людовика XIII. Выразительный взгляд д`Артаньяна, его открытый рот, поднявшиеся усы выразили все эти мысли самым красноречивым языком, понятным для гордого фаворита, который ничуть не взволновался. - Кроме того, - продолжал епископ, - вы как начальник телохранителей допустите только большой прием. Его величество желает еще спать.
Евгения: Глава 2 «Друг короля». (Разговор Арамиса и Фуке. Фуке считает, что епископ предлагает ему низложить короля). 1. - Но вы не подумали, - произнес после тягостного молчания Фуке, - вы не подумали, что такой политический акт потрясет до основания все королевство? Арамис ничего не ответил. - Подумайте, - продолжал, горячась все больше и больше, Фуке, - ведь нам придется собрать дворянство, духовенство, третье сословие; низложить короля, покрыть страшным позором могилу Людовика Тринадцатого, погубить жизнь и честь женщины, Анны Австрийской, погубить жизнь и покой другой женщины, Марии-Терезии, и, покончив со всем перечисленным, если только мы сможем с этим покончить... 2. – Но, - продолжал Фуке после тягостного молчания, - вы не подумали, что это политическое дело способно взволновать все королевство; что, вырвав то дерево, которое имеет бесконечные корни и называется королем, и заменив его другим, не достаточно только утрамбовать землю, чтобы новый король устоял против вихря – отклика прежней бури, и против колебаний своего собственного существа. Арамис продолжал улыбаться. - Подумайте, - говорил Фуке, увлеченный силой таланта, который намечает план и заставляет его созреть в несколько секунд, и широтой взгляда, предвидящего все последствия и обнимающего все результаты. – Подумайте же: нам нужно собрать все дворянство, духовенство, третье сословие; свергнуть царящего правителя, ужасным скандалом возмутить могилу Людовика XIII, погубить честь одной женщины – Анны Австрийской, жизнь и покой другой – Марии-Терезии и, покончив со всем этим, если мы покончим… Там же. 1. - Друг мой, - сказал Арамис, обращаясь к Фуке со снисходительной фамильярностью в тоне, - позвольте спросить вас, как поступает бог, когда желает заменить одного короля другим? 2. – Мой друг, - сказал Арамис, подчеркивая это слово с оттенком презрительной фамильярности, - как поступает Бог, заменяя одного короля другим? Там же. (Фуке отказывается участвовать в подмене короля). 1. - Я гостеприимный хозяин для всех, - продолжал Фуке с непередаваемым величием, - вы не будете принесены в жертву, так же как и тот, чью гибель вы замышляли. - Это вы, вы будете принесены в жертву, вы! - произнес Арамис глухим голосом. 2. – Я оказываю гостеприимство всем, - продолжал Фуке с невыразимым величием. – Вы тоже будете принесены в жертву не больше, чем тот, погибель которого вы задумали. - А вы будете, - глухим и пророческим голосом произнес Арамис, - будете, будете… Там же. 1. - Даю вам честное слово Фуке! Никто не станет преследовать вас в течение этого времени. Таким образом, вы опередите на четыре часа погоню, которую король не замедлит выслать за вами. - Четыре часа! - гневно повторил Арамис. 2. – Даю слово Фуке, никто не погонится за вами раньше этого времени. Значит, вы уедете на четыре часа раньше всех, кого король пожелает отправить в погоню за вами. - Четыре часа, - повторил Арамис, рыча, как дикий зверь. Там же. (Арамис лихорадочно размышляет, что делать дальше). 1. "Уезжать одному?.. - говорил сам себе Арамис. - Предупредить о случившемся принца?.. Проклятие!.. Предупредить принца, но что же дальше?.. Взять принца с собой?.. Повсюду таскать за собою это обвинение во плоти и крови?.. Или война?.. Беспощадная гражданская война?.. Но для войны нет ни сил, ни средств!.. Немыслимо! Но что же он станет без меня делать? Без меня он падет, падет так же, как я!.. Кто знает?.. Так пусть же исполнится предначертанное ему!.. Он был обречен, пусть останется обреченным и впредь!.. О, боже! Погиб! Да, да, я погиб!.. Что же делать?.. Бежать на Бель-Иль!.. Да!.. Но Портос останется тут, и начнет говорить, и будет всем обо всем рассказывать!.. И к тому же, может быть, пострадает!.. Я не могу допустить, чтобы Портос пострадал. Он - часть меня; его страдание - мое страдание. Портос отправится вместе со мной, Портос разделит мою судьбу. Да, да, так нужно". 2. – Уехать одному? – подумал Арамис. – Предупредить принца?.. О, какое бешенство! Предупредить принца и что делать? Уехать с ним? Таскать с собой повсюду это обвиняющее доказательство? Война?.. Гражданская война, неумолимая… Без средств?.. Невозможно. Что будет он делать без меня?.. О, без меня он рухнет так же, как я. Кто знает?.. Да свершится судьба. Он был осужден остаться осужденным. Бог… Демон… Мрачное и насмешливое могущество, называемое гениальностью человека, ты только дуновение, еще более неверное, еще более бесполезное, чем ветер в горах; твое название – случайность, ты – ничто; ты своим дыханием поднимаешь все; ты поднимаешь целые гряды скал, самую гору и вдруг разбиваешься о крест из сухого дерева, хранящий за собой другое невидимое могущество… которое ты, может быть, отрицал. Оно мстит тебе, оно тебя уничтожает, не оказывая тебе даже чести назвать себя по имени. Погиб!.. Я погиб! Что делать? Ехать в Бель-Иль… Да. А Портос останется здесь и будет говорить, все рассказывать всем! И Портос будет, может быть, страдать. Я не хочу, чтобы Портос страдал. Он один их членов моего тела; его страдание передается мне. Портос уедет со мной. Портос разделит мою судьбу; так нужно!
Евгения: Глава 5 "Лжекороль". (Встреча двух близнецов). 1. Людовик не предвидел препятствия этого рода. Он думал, что стоит ему войти, и его сразу узнают. Ощущая себя живым солнцем, он не мог допустить и мысли о том, что кто-то может быть похож на него. Он не мог представить себе, что может существовать такой факел, которого не затмило бы исходящее от него светоносное и всепобеждающее сияние. 2. Людовик не рассчитывал на эти препятствия. Он ждал, что его узнают, едва он войдет. Живое солнце, он не допускал мысли равенства с кем бы то ни было. Он считал, что всякий светильник делается тьмой, едва начинает блистать его всепобеждающий луч. Глава 6 "Портос считает, что скачет за герцогским титулом" (или, в старом переводе, "Портос думает, что он спешит за герцогским достоинством"). 1. Голова Арамиса пылала: напряжение тела все еще по превозмогло в нем душевного напряжения. Все, что может породить безудержный гнев, острая, не стихающая ни на мгновение зубная боль, все, какие только возможны, проклятия и угрозы, все это рычало, корчилось, вопило в мыслях поверженного прелата. 2. А голова Арамиса пылала; деятельности тела еще не удалось подавить работу его ума. Оттенки рыкающего бешенства, боль с острыми зубами, смертельные угрозы, все извивалось, язвило и роптало в уме побежденного прелата. Глава 7 "Последнее прощание". (Разговор Атоса и Арамиса). 1. - В таком случае, Атос, я хотел бы от вас двух вещей: оправдания моего поведения... - Да, я оправдываю его, если вы и впрямь ставили своей целью отомстить угнетателю за слабого и угнетенного. - Этого мне более чем достаточно, - сказал Арамис; темнота ночи скрыла краску, выступившую у него на лице. - И еще: дайте мне двух лошадей, и получше, чтобы добраться до следующей станции; на ближайшей к вам мне отказали в них под предлогом, что все лошади наняты проезжающим по вашим краям герцогом де Бофором. - Вы получите лошадей, Арамис; прошу вас позаботиться о Портосе. - О, на этот счет будьте спокойны. Еще одно слово: считаете ли вы, что, скрывая от него истину, я поступаю правильно и как подобает порядочному человеку? - Раз несчастье уже свершилось, да; ведь король все равно не простил бы ему. 2. - Тогда, Атос, дай мне две вещи: прежде всего твое прощение. - О, конечно, если ты действительно хотел отомстить за слабого и угнетенного, выступив против угнетателя. - Этого мне достаточно, - ответил Арамис с краской на щеках, которая скрылась в темноте. - А теперь дай нам твоих лучших лошадей, чтобы мы могли доскакать до второго почтового пункта; ведь мне отказали в конях, под предлогом путешествия герцога де Бофора. - У вас будут мои лучшие лошади, Арамис; и поручаю тебе заботиться о Портосе. - О, не бойся. Еще одно слово: находишь ли ты, что относительно Портоса я действовал, как следует? - Раз зло уже сделано, да, потому что король ни за что не простил бы его. Там же. 1. Атос пожал Арамису руку и, подойдя к Портосу, с жаром поцеловал его. - А ведь я родился счастливцем, не так ли? - прошептал Портос, кутаясь в плащ. 2. Атос поклонился, сжимая руку Арамиса, подошел к Портосу и порывисто обнял его. - Правда, я родился счастливцем, - пробормотал исполин в полном восторге, кутаясь в плащ.
LS: Евгения Как всё интересно! Оправдание или прощение? Несчастье или зло? Жаркий поцелуй или порывистое объятие?
Amiga: Оправдание или прощение? Несчастье или зло? Да-да, ужасно интересно... Спасибо, Евгения!
Nataly: LS пишет: Жаркий поцелуй или порывистое объятие? Я за объятие. К тому же порывистое.. как то больше оно вяжется к ситуации...
Евгения: Глава 8 «Герцог де Бофор». (Разговор Атоса и Бофора). 1. - А вот бедняга Рауль, он, бесспорно, ваш сын, не так ли? - Да, монсеньер, он, бесспорно, мой сын. - Бедный мальчик оскорблен королем и очень страдает. - Он делает нечто большее, монсеньер, он сдерживает порывы своей души. - И вы позволите ему тут закоснеть? Это нехорошо. Послушайте, дайте-ка его мне. - Я хочу его сохранить при себе, монсеньер. У меня только он один на всем свете, и пока он захочет оставаться со мной... - Хорошо, хорошо, - сказал герцог, - и все же я быстро привел бы его в чувство. Уверяю вас, он из того теста, из которого делаются маршалы Франции. 2. – А вот бедный Рауль «наверное» ваш сын, правда, а? - Он мой сын, да, принц. - Этот бедный мальчик обиден королем? И дуется? - Больше, принц, сторонится. - А вы позволяете этому мальчику прозябать? Это ошибка. Дайте мне его. - Я хочу оставить его при себе, принц. У меня только он один на свете, и пока он согласится оставаться со мной… - Хорошо, хорошо, - ответил герцог; - между тем я скоро починил бы вам его. Уверяю вас, он из такого теста, которое годится для маршалов Франции, и я сам видал, как из такого вещества выходили маршалы. Там же. (Обратите внимание на число стаканов на подносе Гримо и сопоставьте с дальнейшими словами Бофора: «Что я вижу, граф? Почему лишь один кубок?») 1. Беседа прервалась, так как в комнату возвратился Рауль. За ним шел Гримо, руки которого, еще твердые и уверенные, держали поднос со стаканами и бутылкой вина, столь любимого герцогом. Увидев того, кому он издавна покровительствовал, герцог воскликнул: - Гримо! Здравствуй, Гримо! Как поживаешь? Слуга отвесил низкий поклон, обрадованный не меньше своего знатного собеседника. - Вот и встретились два старинных приятеля! - улыбнулся герцог, энергично трепля по плечу Гримо. Гримо поклонился еще ниже и с еще более радостным выражением на лице, чем кланялся в первый раз. 2. Своим возвращением Рауль прекратил разговор. Он шел перед Гримо, еще твердые руки которого несли поднос со стаканом и бутылкой любимого вина Бофора. Увидев своего старого любимца, герцог с удовольствием сказал: - Гримо! Добрый вечер, Гримо; как живем? Слуга глубоко поклонился, счастливый не меньше своего высокого собеседника. - Два друга, - сказал герцог, сильно тряхнув за плечо честного Гримо. Новый поклон, еще более глубокий и еще более радостный со стороны Гримо. Там же. 1. - Ну так как же, - спросил герцог, - едет он или не едет? Если едет, то будет моим адъютантом, будет мне сыном, граф. - Монсеньер! - воскликнул Рауль, отвешивая герцогу низкий поклон. 2. – Ну, так что же? – спросил герцог. – Едет он или нет? Если он едет, граф, он будет моим адъютантом, моим сыном. - Выше высочество! – вскрикнул Рауль, опускаясь на одно колено.
Nataly: Евгения пишет: А вот бедный Рауль «наверное» ваш сын, правда, а? - Он мой сын, да, принц. Ну вот и еще одно подтвержедение того, что официально Атос был опекуном Рауля (как в свое время заметила Сеньорита)
Евгения: Там же. 1. - И независимо от принятого вами решения, привезите мне виконта, вашего сына, - добавил герцог, - я дал ему слово и требую от него лишь вашего разрешения. И пролив этот бальзам на раненое отцовское сердце, герцог потрепал по плечу старину Гримо, который сверх всякой меры моргал глазами; затем он присоединился к свите, ожидавшей его у цветника. 2. – И привезите с собой виконта, во всяком случае, отправится он со мной или нет, - заметил герцог, - я ему дал слово и жду теперь только вашего. Пролив таким образом немного бальзама на рану отеческого сердца, герцог поднялся, слегка дернул за ухо старого Гримо, который неестественно щурил глаза, и встретил в цветнике свою свиту. Там же. 1. - Итак, через два дня вы покинете меня, покинете навсегда? - Граф, - ответил молодой человек, - я принял было решение пронзить себе сердце шпагой, но вы сочли бы меня трусом, и я от этого отказался; теперь нам приходится покинуть друг друга. - Это вы, Рауль, покидаете меня здесь в одиночестве. - Граф, выслушайте меня, молю вас об этом. Если я не уеду отсюда, я умру от горя и от любви. Я высчитал, сколько еще я мог бы прожить, оставаясь здесь с вами. Отправьте меня, и поскорее, или вы будете наблюдать, как я угасаю у вас на глазах, медленно умирая в родительском доме. Это сильнее, чем моя воля, сильнее, чем мои силы; ведь вы видите, что за месяц я прожил не меньше тридцати лет и что моя жизнь приходит к концу. 2. – Значит, через два дня ты расстанешься со мной, расстанешься навсегда, Рауль? - Граф, - ответил молодой человек, - я хотел пронзить себе сердце шпагой, но вы нашли бы меня трусом; я отказался от этого… ведь тогда нам пришлось бы расстаться. - Ты расстаешься со мной, уезжая, Рауль. - Выслушайте меня еще, граф, умоляю вас. Если я не уеду, я умру здесь от горя и любви. Я знаю, сколько мне осталось времени жить. Отошлите меня скорее, граф, или вы увидите, как я жалким образом умру у вас на глазах, в вашем доме; чувство сильнее моей воли, сильнее моих сил; вы видите, что в течение месяца я прожил тридцать лет и пришел к концу жизни. Там же. 1.- Граф, я обещал отдать себя богу. Взамен этой жертвы - ведь я отдаю ему и свою молодость, и свободу - я буду молить его лишь об одном: чтобы он хранил меня ради вас, потому что вы, и только вы, - вот что связывает меня с этим миром. Один бог способен вложить в меня силы не забывать, сколь многим я вам обязан и сколь ничтожно все остальное в сравнении с вами. 2. – Граф, я обещал посвятить себя Богу. Взамен того, что я приношу Ему мою молодость и свободу, я прошу у Господа одного: сохранить меня для вас; потому что только вы привязываете меня к этому миру. Один Бог может дать мне силы не забывать, что вам я обязан всем, и что нет ничего в мире, что могло бы заслонять вас.
Евгения: Nataly пишет: Ну вот и еще одно подтвержедение того, что официально Атос был опекуном Рауля И еще одно: Евгения пишет: 1. ...как я угасаю у вас на глазах, медленно умирая в родительском доме... 2. ...умру у вас на глазах, в вашем доме...
Nataly: Евгения пишет: 1. ...как я угасаю у вас на глазах, медленно умирая в родительском доме...2. ...умру у вас на глазах, в вашем доме... Я не совсем согласна. Ваше утвержедение верно только если Рауль НЕ знал, что Атос его отец. А судя по тексту он знал.
LS: 1. - А вот бедняга Рауль, он, бесспорно, ваш сын, не так ли? - Да, монсеньер, он, бесспорно, мой сын. 2. – А вот бедный Рауль «наверное» ваш сын, правда, а? - Он мой сын, да, принц Я хочу внести свои пять копеек. :) Насколько я понимаю, в современном русском языке слово наверное имеет немного иной смысл, чем сто лет назад. Ожегов и Шведова дают такое толкование этого наречия: Несомненно, верно, точно. Т.е. вопрос Бофора может выглядеть так: Он точно ваш сын? Верно ли, что он ваш сын? Мне кажется, что теперь в слово "наверное" мы вкладываем больше сомнения, чем наши предшественники: Наверное, завтра будет дождь = Может быть, завтра будет дождь. Косвенно это подтверждается тем, что в более новом переводе под ред. Таманцева вместо слова "наверное" употреблено слово "бесспорно". Ведь Атос не сомневается ни минуты, что Рауль его сын, несмотря на двусмысленность его официального статуса, которая заставляет Бофора задавать такие вопросы. *ворчливо* Чем задавать дурацкие вопросы и ставить собеседника в неловкое положение, лучше было внимательно посмотреть на лица графа и виконта.
Кассандра: Полностью согласна! И с толкованием наречия "наверное", и с замечанием по поводу дурацкого вопроса Бофора. :-)
Лейтенант Чижик: Не будем также забывать о словесных косяках Бофора. Мало ли, что он имел в виду...
Евгения: Глава 10 «Опись, составляемая Планше» (в старом переводе «Инвентарь Планше»). 1. - Сударь, мне опротивел город. Может быть, потому, что я начал стареть, а когда стареешь, как сказал однажды господин д'Артаньян, чаще думаешь о своей юности; но с некоторых пор я чувствую влечение к деревне и садоводству. Ведь я когда-то был крестьянином. Атос сделал одобрительный жест и спросил: - Вы покупаете землю? 2. – Г. граф, город мне опротивел; не знаю, может быть, потому, что я постарел, а как однажды говорил г. д’Артаньян, старея человек чаще думает о том, что связано с его молодостью. Во всяком случае с некоторых пор меня тянет к полям и к садоводству; ведь прежде я был крестьянином. И Планше подчеркнул это признание смешком, немного притязательным для человека, желавшего выказать скромность. Атос одобрил его движением руки. - Вы покупаете землю? – прибавил он потом. Там же. (В принципе, всё то же самое, но кое-где добавлены детали и по-иному расставлены акценты, так что приведу сцену целиком). 1. - Ведь у вас тут квартира, не так ли? - Конечно, господин граф. - Наверху? И Атос, видя, что Планше в затруднении, прошел первым. - Дело в том... - начал Планше. Атос не понял причины этих колебаний Планше и, полагая, что Планше стесняется бедности своей обстановки, поднимаясь по лестнице, говорил: - Ничего, ничего. Квартира торговца в этом квартала может не быть дворцом. Пошли дальше! Рауль быстро опередил его и вошел. Тотчас же раздались два, даже три крика. Громче других прозвучал женский голос. Второй крик вырвался из уст Рауля, закрывшего пред собой дверь. Третий крик был криком ужаса, сорвавшимся с уст Планше. - Простите, - сказал он, - госпожа одевается. Рауль, несомненно, имел основания подтвердить, что Планше говорит сущую правду, и доказательством этого было то, что он отступил на один шаг вниз по лестнице. - Госпожа... - повторил Атос. - Ах, простите, мой милый, но я вовсе не знал, что у вас там наверху... - Это Трюшен, - добавил покрасневший Планше. - Кто бы там ни был, Планше, простите нам нашу нескромность. - Нет, нет; входите, господа, теперь можно. - Мы не войдем, - решительным тоном заявил Атос. - О, если б она знала о вашем приходе, она бы успела... - Нет, Планше, прощайте! - Вы не захотите обидеть меня, господа; нельзя же в самом деле оставаться на лестнице и уходить, даже не присев хотя б на минуточку. - Если б мы знали, что у вас там наверху дама, - ответил Атос со своим обычным хладнокровием, - мы бы попросили у вас позволения поздороваться с ней. Планше был до того смущен этой утонченною дерзостью, что быстро распахнул дверь, чтобы впустить графа и его сына. Трюшен уже закончила свой туалет. У нее был вид богатой и кокетливой купчихи, и ее французские глаза светились немецкою томностью. После двух реверансов она удалилась из комнаты, чтобы спуститься в лавку. Это, впрочем, вовсе не означало, что она не остановилась послушать у двери, что скажут о ней Планше и господа посетители. 2. – Вероятно, у вас есть свое помещение? - Конечно, г. граф. - Может быть, там наверху? И видя, что Планше стесняется, Атос пожелал ободрить его, пройдя вперед. - Дело в том… - начал Планше колеблясь. Атос неверно понял смысл его нерешительности, приписав ее опасению бакалейщика предложить ему и его сыну посредственное помещение; он сказал: - Ничего, ничего, помещение купца в этом квартале имеет право не оказаться дворцом. Идем. – И он двинулся вперед. Рауль быстро опередил его и отворил дверь в комнату. Раздались одновременно два восклицания; можно было бы сказать три. Один из этих криков покрыл другие; он вылетел из уст женщины. Другое восклицание вырвалось из груди Рауля. Это был крик изумления; в ту же минуту молодой человек закрыл дверь. Третий крик был криком испуга. Он вырвался у Планше. - Извините, - прибавил бакалейщик, - дело в том, что она одевается. Вероятно, Рауль видел, что Планше сказал правду. Он отступил, собираясь спуститься с лестницы. - Она?.. – сказал Атос. – Ах, простите, мой друг, я не знал, что у вас здесь… - Это Трюхен, - прибавил покрасневший Планше. - Всё равно, мой добрый Планше; извините за нашу нескромность. - Нет, нет, пожалуйста, теперь пройдите наверх, господа. - Мы не сделаем ничего подобного, - сказал Атос. - О, раз она узнала, то, конечно, успела… - Нет, Планше, прощайте. - О, господа, вы не пожелаете огорчить меня, оставшись на лестнице или покинув мой дом даже не присев? - Если бы мы знали, что тут у вас дама, - с обыкновенным хладнокровием ответил Атос, - мы попросили бы вас позволить нам засвидетельствовать ей почтение. Планше так смутился от этой тонкой дерзости, что прорвался вперед и открыл двери для графа и его сына. Трюхен была совершенно одета: костюм богатой и кокетливой купчихи; глаза немки, спорящие с глазами француженки. Сделав два реверанса, она уступила место гостям. Впрочем, раньше она постояла у дверей, чтобы послушать, что о ней скажут важные гости Планше. Там же. 1. - Если у меня будет наследник, он получит триста тысяч ливров, - ответил Планше. - Нужно, чтобы он был, - флегматично сказал Атос, - это нужно для того, чтобы ваше состояньице де пошло прахом. Слово состояньице, как бы невзначай брошенное Атосом, поставило Планше на его место, подобно тому, как это делал голос сержанта в те далекие времена, когда Планше был копейщиком в Пьемонтском полку, куда его устроил Рошфор. 2. – Если бы у меня был наследник, он получил бы триста тысяч ливров, - ответил Планше. - Нужно, чтобы он был, - флегматично заметил Атос, - и чтобы ваше маленькое состояние не пропало. Слова: «маленькое состояние» поставили Планше на свое место; так в былое время, когда Планше был только солдатом в полку Пьемонта, куда его поместил Рошфор, его ставил на место голос сержанта. Там же. 1. - Господин граф, я хотел бы... - Молчите, молчите; я не из тех, кто вызывает слугу на нескромность. 2. – Г. граф, я хотел бы иметь возможность вам сказать… - Ничего, ничего; конечно, не я буду упрекать слугу за скромность.
Nataly: И вопрос "За что Атос обидел Планше" автоматически снимается. А еще мне всегда казалось, что "крик ужаса", вырвавшийся у Рауля -- свидетельство... отклонений в психике, скажем так. В новом переводе все прилично и понятно:))) Спасибо, Евгения!
Евгения: Глава 11 «Опись, составляемая герцогом де Бофором» (в старом переводе «Инвентарь герцога Бофора»). 1. На этот раз он обходился без церемоний; можно было подумать, что тут происходит грабеж: герцог отдавал решительно все. Восточная сказка, повествующая о бедном арабе, уносящем из разграбленного дворца котел, да дне которого он скрыл мешок с золотом, арабе, свободно проходящем среди толпы и не вызывающем ничьей зависти, эта сказка в доме герцога де Бофора сделалась явью. Толпы людей опустошили его гардеробные и кладовые. Герцог де Бофор кончил тем, что роздал своих лошадей и запасы своего сена. 2. На этот раз он не церемонился; можно было сказать, что это грабеж; он отдавал все. Восточная сказка о бедном арабе, который при разграблении дворца унес простой котел, спрятав в нем мешок золота, без помехи, не возбуждая зависти, прошел мимо остальных, эта сказка сбылась воочию в доме Бофора. Очень многие поставщики платили сами себе вещами герцога. Поставщики стола, которые разграбляли уборные и сараи с седлами, находили, по их мнению, недорогие вещи, ценившиеся седельниками и портными. Зато, стремясь отнести своим женам варенья, подаренные герцогом, они весело сгибались под весом глиняных кружек и бутылок, заштампованных гербом принца. Бофор кончил тем, что подарил лошадей и сено из сараев. Глава 13 «Пленник и тюремщики». (Прогулка д’Артаньяна с Атосом и Раулем на острове Сент-Маргерит). 1. - Вы знаете, - продолжал граф, опираясь на руку д'Артаньяна, - вы знаете, что всю мою жизнь я боялся очень немногого. А теперь меня преследует страх, непрестанный, терзающий, неодолимый. Я боюсь, что придет день, когда я буду держать в объятиях труп моего сына. 2. – Ты знаешь, - продолжал граф, опираясь на руку капитана, - ты знаешь, что я немногого боялся в жизни. А между тем меня грызет непрестанный, непреодолимый страх; я боюсь дожить до дня, в который труп моего мальчика будет лежать в моих объятьях. Там же. 1. - Позвольте мне поговорить с ним, Атос. Кто знает? - Попробуйте, но я убежден, что вы ничего не достигнете. - Я не стану докучать ему утешениями, я предложу ему помощь. - Вы? - Конечно. Разве это первый случай женской неверности? Я направляюсь к нему. 2. – Дайте мне поговорить с ним, Атос. Кто знает? - Попробуй, но я убежден, что ты потерпишь неудачу. - Я не утешу его, я послужу ему. - Ты? - Да. Разве никогда неверная женщина не возвращалась к прежде любимому человеку? Я пойду к нему, говорю тебе. Там же. (Разговор д’Артаньяна и Рауля). 1. - Но если б вы продолжали жить близ нее, вы были бы ее лучшим другом. - Ах! - со страстным порывом вздохнул Рауль, готовый проникнуться скорбной надеждой. - Вы этого жаждете? - Это было бы трусостью. - Вот глупое слово, способное внушить мне презрение к вашему разуму, мой милый Рауль. Никогда не бывает проявлением трусости подчинение силе, стоящей над вами! Если ваше сердце подсказывает вам: "Иди туда или умри", - идите, Рауль. Была ли она трусливою или смелою, когда, любя вас, предпочла вам короля, потому что ее сердце властно велело ей оказать ему предпочтение? Нет, она была самой смелой женщиной на свете. Поступите ж и вы, как она, и подчинитесь себе самому. Знаете ли, Рауль, я убежден, что, увидев ее вблизи глазами ревнивца, вы забудете о вашей любви. 2. – Живя близ нее, ты стал бы ее лучшим другом. - Ах, - вскрикнул Рауль, страстно порываясь к этой печальной надежде. - Ты хочешь? - Это будет низко. - Вот нелепое слово, которое может заставить меня презирать твой ум, Рауль; нет низости в том, что нас принуждает делать высшая сила. Если сердце тебе говорит: - «Иди туда, и умри» - иди, Рауль. Была ли труслива любившая тебя в ту минуту, когда она предпочла тебе короля, так как ее сердце настойчиво приказывало ей сделать это? Нет, она была самой смелой из женщин. Поступи же, как она, повинуйся себе. Знаешь, в чем я уверен, Рауль? - В чем? - В том, что глядя на нее вблизи глазами ревнующего человека… - Что же? - Ты ее разлюбишь. Там же. (Прощальное письмо Бражелона к Луизе). 1. "Чтобы иметь счастье сказать вам еще раз, что я вас люблю, я малодушно пишу вам об этом, и, чтобы наказать себя за свое малодушие, я умираю". 2. «Во имя возможности иметь счастье повторить вам, что я вас люблю, я делаю низость – пишу, и в наказание за эту низость – умираю».
Nataly: Старый перевод кажется мне более верным и логичным...
LS: А мне - теперешний. :)
Señorita: И мне :)))
Nataly: LS пишет: А мне - теперешний. :) Señorita пишет: И мне :))) Что б уж уточнить все -- вы говорите про отрывки №1 или № 2?:)
Señorita: Nataly пишет: вы говорите про отрывки №1 или № 2?:) Мне лично больше нравятся те, которые №1:))
Кассандра: А мне, как и Натали, больше по душе старый перевод. Н а мой взгляд, в нём оттеннки богаче, точнее и тоньше, больше интересных и верных нюансов в описаниях переживаний героев.
Nataly: Кассандра пишет: Н а мой взгляд, в нём оттеннки богаче, точнее и тоньше, больше интересных и верных нюансов в описаниях переживаний героев. ППКС:)))
R.K.M.: Если позволите, тоже добавлю пять копеек. Если подходить строго теоретически (т.е. с точки зрения переводоведения), то переводы №1 и №2 вполне могут восприниматься как равноценные, поскольку относительно равнозначно удовлетворяют критерию адекватности. С той лишь разницей, что (насколько позволяет мне судить моё скромное знание французского) перевод №2 является так называемым "онтологическим", т.е. в большй степени адекватен исходному (оригинальному) тексту и исходной культуре; а перевод №1 по природе своей "феноменологический" - больше ориентированный на структуры и возможности целевого языка (в данном случае - русского). Прошу прощения за, возможно, избыточную филологичность. Профессиональная привычка :)
adel: В предыдущей теме задавались вопросы: "Оправдание или прощение? Несчастье или зло? Жаркий поцелуй или порывистое объятие?" Ответ на них еще актуален? - Alors, donnez-moi deux choses, Athos: votre absolution...-- Oh! je vous la donne, si vous avez réellement voulu venger le faible et l’opprimé contre l’oppresseur. ... - Le mal étant fait, oui; car le roi ne lui pardonnerait pas, et puis vous avez toujours, quoi qu’il en dise, un appui dans M. Fouquet, lequel ne vous abandonnera pas, étant, lui aussi, fort compromis, malgré son trait héroïque. Athos s’inclina en serrant la main d’Aramis, et alla embrasser Porthos avec effusion. absolution - прощение, церк. отпущение грехов Le mal - и зло, и вред ... Атос поклонился, пожимая руку Арамису и порывисто (с чувством) обнял Портоса.
Amiga: absolution - прощение, церк. отпущение грехов Таки прощение? Арамис еще прелестнее, чем я думала :)))
Евгения: Глава 14 "Обещания". (Прощание д`Артаньяна с Раулем и Атосом). (Вечный вопрос - где же Ла Фер??). 1. - Значит, вы покидаете нас? - с грустью спросил Атос. - Чтобы быть неразлучно с вами, дорогой друг. Ведь Рауль - человек взрослый и отлично может отправиться с герцогом де Бофором; и он предпочтет, чтоб его отец возвращался в обществе д`Артаньяна, чем ехал бы в одиночестве двести лье до Ла-Фера. Не так ли, Рауль? - Конечно, - невнятно проговорил Рауль с выражением нежного сожаления. 2. - Значит, ты расстаешься со мной? - грустно сказал граф. - Чтобы снова увидаться, дорогой друг, потому что Рауль взрослый мальчик и отлично может уехать один с Бофором; ему будет приятнее, чтобы его отец вернулся с д`Артаньяном, чем знать, что он принуждает его одиноко проехать сто двадцать лье до Ла Фера. Не правда ли, Рауль? - Конечно, - прошептал Рауль с оттенком нежного сожаления. Там же. 1. - А сколько дней вы собираетесь затратить на возвращение? - О, точно не знаю, - ответил Атос. - Я не хочу слишком поспешно отрываться от моего дорогого Рауля. Время и без того с достаточной быстротой отнимет его у меня, и я не хочу, чтобы тому же способствовало пространство. Спешить я не стану. 2. - А сколько времени ты кладешь на переезд домой? - О, много, - ответил Атос; - мне не хочется скоро расстаться с ним. Время и так слишком поспешно толкнет его в сторону от меня; мне незачем увеличивать расстояния. Я буду ехать только половинными этапами. Там же. (Беседа Атоса и Рауля). 1. - Я прерываю вас, граф, совсем не затем, чтобы сказать, что у меня был друг, и этот друг - де Гиш. Конечно, он добр и благороден, и он любит меня. Но я жил под покровительством другой дружбы, столь же прочной, как та, о которой вы говорите, и это - дружба с вами, отец. - Я не был для вас другом, Рауль, потому что я показал вам лишь одну сторону жизни; я был печален и строг; увы! Не желая того, я срезал живительные ростки, выраставшие непрестанно на стволе вашей юности. Короче говоря, я раскаиваюсь, что не сделал из вас очень живого, очень светского, очень шумного человека. 2. - Я не остановил вас, граф, и не сказал вам, что у меня есть друг, и что этот друг не граф де Гиш. Между тем друг этот добр и великодушен и любит меня. Я жил, граф, под покровительством дружбы, притом дружбы такой же драгоценной и сильной, как та, о которой вы говорите, потому что это дружба ваша. - Я не был для тебя другом, - сказал Атос. - О, граф, почему? - Потому что я тебе позволил верить, что в жизни есть только одна сторона; потому что, печальный и суровый, я всегда обрывал перед тобой - помимо воли, видит Бог! - почки радости, беспрестанно появлявшиеся на дереве молодости, словом, потому что в настоящее мгновение я раскаиваюсь, что не создал из тебя человека очень светского. Там же. 1. - Милый Рауль, ваши слова приносят мне облегчение. Они показывают, что, по крайней мере, в ближайшем будущем вы будете в своих действиях немного считаться со мной. - Я буду считаться лишь с вами и больше ни с кем. - Рауль, я никогда не делал этого прежде для вас, но я это сделаю. Я стану вашим верным другом, я буду отныне не только вашим отцом. Мы заживем с вами открытым домом, вместо того чтобы жить отшельниками, и это случится, когда вы вернетесь. Ведь это произойдет очень скоро, не так ли? 2. - Мой дорогой Рауль, твои слова меня утешают. Они доказывают, что позже ты будешь действовать, кое-когда немного думая обо мне. - Я только и буду жить, думая о вас. - Рауль, я сделаю то, чего еще никогда не делал. Я буду не твоим отцом, а твоим другом. Когда ты вернешься, мы станем жить открыто-свободно, а не пленниками. Ведь ты скоро вернешься?
Евгения: Там же. 1. - Не подобает, Рауль, чтобы ваша адъютантская служба увлекала вас в слишком опасные предприятия. Вы уже доказали свою храбрость в сражениях, вас видели под огнем неприятеля. Помните, что война с арабами - это война ловушек, засад и убийств из-за угла. Попасть в западню - не слишком большая слава. Больше того, бывает и так, что те, кто попался в нее, не вызывают ничьей жалости. А те, о ком не жалеют, те пали напрасно. Вы понимаете мою мысль, Рауль? Сохрани боже, чтобы я уговаривал вас уклоняться от встречи с врагом! - Я благоразумен по своему складу характера, и мне к тому же очень везет, - ответил Рауль с улыбкою, заставившей похолодеть сердце опечаленного отца, - ведь я, - поторопился добавить молодой человек, - побывал в двадцати сражениях и отделался лишь одной царапиной. - Затем, - продолжал Атос, - следует опасаться климата. Смерть от лихорадки - ужасный конец. Людовик Святой молил бога наслать на него лучше стрелу или чуму, но только не лихорадку. 2. -Как адъютант адмирала, ты не должен решаться на слишком неосторожные попытки. Ты уже показал, что не боишься огня выстрелов. Помни, что война с арабами полна засад, западней, убийств. - Да, говорят, граф. - Мало славы человеку, попавшему в ловушку. Его смерть доказывает отвагу и недальновидность. Часто даже не жалеют павшего таким образом. А те, о ком не жалеют, Рауль, умирают бесполезно. Кроме того, тогда победитель смеется, а мы не должны позволять глупым неверным торжествовать благодаря нашим ошибкам. Ты вполне понимаешь, Рауль, то, что я хочу сказать? Бог видит, я совсем не стараюсь тебя уговорить держаться вдали от боя. - Я от природы осторожен, граф, и у меня много счастья, - сказал Рауль с улыбкой, от которой оледенело сердце бедного отца; - потому что, - поспешно прибавил молодой человек, - я, бывший в двадцати сражениях, насчитываю до сих пор только одну царапину. - Следует опасаться также климата; смерть от лихорадки - некрасивый конец. Король Людовик XI просил Бога послать ему лучше стрелу или чуму. Там же. 1. - Я узнал от герцога де Бофора, что свои донесения он будет отсылать во Францию раз в две недели. Вероятно, вам, как его адъютанту, будет поручена их отправка. Вы, конечно, меня не забудете, правда? - Нет, граф, не забуду, - ответил Рауль сдавленным голосом. 2. - Г. де Бофор уже обещал мне каждые две недели посылать известия во Францию. Ты, его адъютант, будешь отправлять корреспонденцию; без сомнения, ты не забудешь обо мне. - Нет, граф, - ответил Рауль задушевным тоном. Там же. 1. Он старательно почистил рукой одежду Рауля и на ходу погладил его по голове. - Рауль, - сказал он, - вам нужны деньги; герцог любит вести широкую жизнь, и я уверен, что и вам захочется покупать оружие и лошадей, которые в тех краях очень дороги. 2. Он заботливо смахнул пыль с сюртука сына и на ходу провел рукой по его волосам. - Вот, - сказал он, - тебе нужны деньги, Рауль. Герцог живет широко, и я уверен, тебе захочется купить себе лошадей и оружие; и то и другое превосходны в этой стране. Там же. 1. Атос присел на молу, измученный, оглушенный, покинутый. Каждое мгновение стирало одну из дорогих ему черт, какую-нибудь из красок на бледном лице его сына. Море унесло понемногу и лодки и лица на такое расстояние, когда люди становятся только точками, а любовь - воспоминанием. Атос видел, как Рауль поднялся по тралу адмиральского корабля, видел, как он оперся а борт, став таким образом, чтобы быть заметным отцу. И хотя прогремел пушечный выстрел и на кораблях прокатился продолжительный гул, на который ответили бесчисленными восклицаниями на берегу, и хотя грохот пушек должен был оглушить уши отца, а дым выстрелов - застлать дорогой образ, привлекавший к себе все его помыслы, он все же явственно видел Рауля до последней минуты, и нечто постепенно теряющее свои очертания, сначала черное, потом блеклое, потом белое и, наконец, уж вовсе неразличимое, исчезло в глазах Атоса много позднее, чем исчезли для глаз всех остальных могучие корабли и их вздувшиеся белые паруса. 2. Атос сел на плиты мола, потерявшийся, глухой, покинутый. Каждая секунда отнимала у него какую-нибудь из черт, какой-нибудь из оттенков бледного лица Рауля. С опущенными руками, с неподвижным взглядом и открытым ртом, граф сливался с сыном в одном взгляде, в одной мысли, в одном оцепенении. Море мало-по-малу уносило и шлюпки, и человеческие образы на такое расстояние, которое превращает людей в точки - любовь в воспоминания. Атос видел, как его сын поднялся по лестнице адмиральского корабля; увидел, как он оперся на ванты и стал так, чтобы отец мог еще видеть его. Напрасно прогремела пушка. Напрасно с судов поднялся гул, на который с земли ответили страшно громкими криками; напрасно шум стремился отвлечь слух отца, а дым окутал драгоценную цель его взглядов. Он видел Рауля до последней секунды, и незаметный атом, который из черного превратился в бледный, из бледного в белый, из белого в ничто, для Атоса исчез гораздо позже, чем из зрения всех остальных наблюдателей пропали могучие корабли с надутыми парусами.
Эсмеральда: На самом дела, перевод 1 не всегда хорошо ложится на русский язык..Вот, например вот это: Евгения пишет: А сколько времени ты кладешь на переезд домой? Как-то совсем не по-русски....) Так захотелось выучить французский в совершенстве, чтобы понять, как всё-таки надо...))) Евгения, спасибо большое!!!
LS: Эсмеральда пишет: перевод 1 не всегда хорошо ложится на русский язык.. Русский за 100 лет очень изменился. :)
R.K.M.: Эсмеральда пишет: На самом дела, перевод 1 не всегда хорошо ложится на русский язык.. LS пишет: Русский за 100 лет очень изменился. Дело может быть не столько в эволюции языка-перевода (хотя, это, безусловно, немаловажно!), сколько в эволюции переводческой методологии. Дореволюционный целевой текст (перевод) ориентирован в большей мере на структуру языка оригинала - такова была доминирующая переводческая традиция того времени - поэтому и "звучит" несколько чужеродно.
Евгения: Глава 15 "Среди женщин". (Д`Артаньян возвращается в Париж после прощания с Атосом и Раулем). 1. Порой, когда дорога шла в гору и запыхавшаяся лошадь, раздувая ноздри и подбирая бока, переходила на шаг, д`Артаньян, располагая большей возможностью сосредоточиться, принимался думать о поразительном гении Арамиса, гении хитрости и интриги, воспитанном Фрондой и гражданской войной. Солдат, священник и дипломат, любезный, жадный и хитрый, Арамис никогда в своей жизни не творил ничего хорошего без того, чтобы не смотреть на это хорошее как на ступеньку, которая поможет ему подняться еще выше. Благородный ум, благородное, хотя, быть может, и не безупречное сердце, Арамис творил зло лишь затем, чтобы добавить себе еще чуточку блеска. В конце своего жизненного пути, в момент, когда он достиг, казалось, поставленной цели, он сделал так же, как знаменитый Фиеско, свой ложный шаг на палубе корабля и погиб в морской пучине. Но Портос, этот добряк и толстяк Портос! Видеть Портоса в позоре, видеть Мушкетона без золотых галунов, быть может, запертым в тюрьму; видеть, как Пьерфон, Брасье будут сровнены с землей, как будут осквернены их чудесные мачтовые леса, и это также причиняло терзания д`Артаньяну, и всякий раз, как его поражала какая-нибудь тягостная мысль этого рода, он вздрагивал, как вздрагивал его конь, когда ощущал укус слепня, двигаясь под сводами густого леса. 2. Иногда при подъеме на холм, когда запыхавшаяся лошадь надувала ноздри и водила боками, д`Артаньян, получая большую свободу думать, размышлял об удивительном гении Арамиса, гении и хитрости и интриги, порождении фронды и гражданской войны. Солдат, священник и дипломат, храбрый, жадный и хитрый, Арамис всегда превращал хорошие стороны своей жизни в ступень, которая помогала ему подняться к дурным. Одаренный великодушным умом, хотя, быть может, и не возвышенным сердцем, он делал зло только из желания блистать. В конце своей карьеры, когда он уже касался цели, он оступился, как Фьеско, и упал в море. Но Портос, этот добрый и наивный Портос! Мысли о том, что Портос голодает, что его Мушкетон лишился позолоты, что Пьерфон и Брасье разрушены до основания, обесчещены до глубины лесов, были для д`Артаньяна жгучим страданием, и когда одно из этих мучений наносило ему удар, он вздрагивал, как лошадь от укуса овода под сводом ветвей. Глава 16 "Тайная вечеря". (Ужин у Фуке. Король через курьера только что затребовал остатки средств суперинтенданта). 1. В комнатах и во всех службах была такая нерушимая тишина, что явственно прозвучал голос Фуке: - Хорошо, сударь, будет исполнено. Через минуту Фуке вызвал к себе Гурвиля, который пересек галерею, сопровождаемый напряженными взглядами всех. 2. Мы уже говорили, что во всех комнатах стояла полная тишина. Послышался голос Фуке, говоривший: - Хорошо, милостивый государь. А между тем этот голос прерывался от слабости; его звук изменился от волнения. Через минуту Фуке позвал Гурвиля, который прошел через галерею среди всеобщего ожидания. Там же. 1. Суперинтендант, смотря в глаза Пелисону, оперся на плечо г-жи Фуке и пожал ледяную руку маркизы де Бельер. - Что случилось, боже? - спросили его. 2. Он, посмотрев на Пелисона, оперся на плечо жены и сжал ледяную руку маркизы де Бельер. - Ну, все кончено! - произнес он голосом, в котором не слышалось ничего человеческого. - Что же случилось, Боже мой? - спросили у него.
Евгения: Глава 20 "Как король Людовик сыграл свою незавидную роль" (в старом переводе "Как король Людовик XIV исполнил свою рольку"). (Встреча короля и Фуке в Нанте). 1. Король не ответил; этот внезапный вопрос привел его в замешательство. "Если я выкажу страх, - подумал Фуке, - я погиб. Если его первое слово будет суровым, если он рассердится или хотя бы сделает вид, что сердится, как я из этого выпутаюсь? Будем действовать мягко. Гурвиль был, разумеется, прав". 2. Король ничего не ответил; этот внезапный вопрос привел его в замешательство. Фуке почувствовал всю тяжесть колебаний короля. Ему показалось, что в глазах молодого повелителя он видит опасность, и что недоверие только приблизит ее. - Если я выкажу страх, - подумал он, - я погиб. Со своей стороны, короля тревожила лишь тревога Фуке. - Не проведал ли он чего-нибудь? - шептал он про себя. - Если его первое слово будет жестоко, - мысленно продолжал Фуке, - если он рассердится или притворится раздраженным, чтобы опереться на какой-нибудь предлог, как я удержусь? Смягчим покатость. Гурвиль был прав. Там же. 1. - Если я возвращусь домой вместе с командиром мушкетеров его величества, повсюду начнут говорить, что вы велели арестовать меня. - Арестовать? - повторил король, еще более бледный, чем сам Фуке. - Арестовать? О!.. - Чего только не болтают! - продолжал Фуке, все так же смеясь. - И я ручаюсь, что найдется достаточно злобных людей, которые станут потешаться над этим. Эта шутка смутила монарха, и он отступил перед внешней стороной того дела, которое было задумано им. 2. - Если я вернусь домой с главой ваших мушкетеров, все подумают, что вы меня арестуете. - Арестую? - повторил король, побледневший сильнее самого Фуке. - Арестую? О! - Чего не говорят? - по-прежнему со смехом продолжал Фуке. - И я готов поспорить, что найдутся достаточно злые люди, которым это будет смешно. Эта выходка смутила короля. Благодаря ловкости Фуке или его счастью, Людовик XIV отступил; король отказался от желания придать вид уже совершившегося события тому, что он задумал исполнить.
Евгения: Глава 21 "Белый конь и конь вороной" (в старом переводе "Белая и вороная лошади"). (Д'Артаньян и арестованный Фуке возвращаются и видят подготовленную Кольбером карету). 1. - Вот вещь, которую выдумал дрянной человек, капитан Д'Артаньян. К чему эти решетки? 2. - Это не мысль храброго человека. Она не ваша. Зачем решетки? Глава 23 "Бель-Иль-ан-Мер" (в старом переводе "Бель-Иль приморский"). (Портос и Арамис прогуливаются по берегу). 1. Арамис замолчал, и его блуждающий взгляд, зоркий, гак взгляд парящей в воздухе чайки, долго обшаривал море, всматриваясь в пространство и стремясь проникнуть за линию горизонта. 2. Арамис молчал, и его неопределенный взгляд, светящийся, как у чайки, долго скользил над морем, изучая пространство, стараясь пронизать горизонт. Там же. 1. И Арамис принялся ходить взад и вперед, пытаясь скрыть все возрастающую тревогу. Портос, уставший следить за лихорадочными движениями своего друга, Портос, доверчивый и спокойный Портос, ничего не знавший о причинах этого неистового волнения, выдававшего себя лишь внешними проявлениями, остановил Арамиса. 2. И Арамис продолжал ходить взад и вперед, выказывая все признаки возраставшего волнения. Портос, который от усталости не мог подражать всем лихорадочным движениям своего друга; Портос, который в своей безмятежности и доверии не понимал крайнего волнения, сквозившего в постоянных резких жестах Арамиса, остановил его.
Евгения: Глава 24 "Объяснения Арамиса". 1. - О, мне нравится, когда что-нибудь изумляет меня, - благожелательно ответил Портос, - не стесняйтесь со мною, пожалуйста. Я нечувствителен к душевным волнениям. Итак, не останавливайтесь ни перед чем, говорите! 2. - Я люблю удивляться, - ласково сказал Портос. - Итак, не щади меня, пожалуйста. Я не скоро начинаю волноваться; не бойся ничего; говори. Там же. 1. - ...Мое преступление, Портос, состояло в том, что я поступил как отъявленный эгоист. - Вот слово, которое мне по сердцу, - перебил его Портос, - и раз вы действовали исключительно в своих интересах, я никак не могу сердиться на вас. Ведь это вполне естественно! И с этими словами Портос пожал руку старого друга. Столкнувшись с таким бесхитростным душевным величием, Арамис почувствовал себя ничтожным пигмеем; второй уже раз приходилось ему отступать перед неодолимой мощью сердца, которое гораздо могущественнее, чем самый блестящий ум. Безмолвным и крепким пожатием ответил он своему верному другу. 2. - ...Мое преступление состоит в том, что я был эгоистом. - Вот это мне нравится, - ответил Портос, - и раз ты действовал исключительно ради себя одного, я нахожу немыслимым сердиться на тебя. Это так естественно! И после этого великолепного замечания Портос сердечно пожал руку друга. Арамис, рядом с таким наивным величием, нашел себя мелким. Вторично он был вынужден преклониться перед истинным превосходством сердца, более могучим, чем блеск ума. Он ответил только безмолвным и энергичным пожатием на великодушную ласку друга. Там же. 1. - Ну что ж, попрощаемся в таком случае, - вздохнул Арамис, - но, право же, Портос, вам было бы лучше уехать. - Нет, - лаконично заявил Портос. - Ваша воля, - проговорил Арамис, несколько обеспокоенный суровым тоном своего сотоварища. 2. - Тогда простимся, - сказал Арамис, - но, право же, Портос, тебе следовало бы уехать. - Нет, - лаконически сказал исполин. - Как угодно, - произнес Арамис, нервную обидчивость которого задел холодно суровый тон его товарища.
Amiga: - Ваша воля, - проговорил Арамис, несколько обеспокоенный суровым тоном своего сотоварища. Спасибо Портосу, Дюма и Евгении. Раньше не замечала этой ремарки.
Евгения: Глава 26 "Предки Портоса". 1. - В данную минуту я чувствую себя хорошо - это верно, но только что я пошатывался и колени у меня подгибались, и за короткое время это случилось со мною четыре раза. Не сказал бы, что это пугает меня, но - черт возьми! - это чрезвычайно досадно. Жизнь - приятная вещь. У меня есть деньги, есть прекрасные земли, есть любимые лошади, есть друзья, которых я очень люблю: д'Артаньян, Атос, Рауль и вы. Чудесный Портос даже не считал нужным скрывать, какое в точности место занимает Арамис в его сердце. 2. - Теперь, - сказал Портос, - я чувствую себя очень хорошо, но была минута, в которую я шатался, падал, и этот феномен, как ты выражаешься, повторился четыре раза. Не скажу, чтобы я испугался, но явление раздосадовало меня; жизнь - вещь приятная. У меня есть деньги, отличные имения, любимые лошади, есть и любимые друзья: д'Артаньян, Атос, Рауль и ты. Восхитительный Портос даже не потрудился скрыть от Арамиса, какое место отвел он ему среди друзей. Глава 27 "Сын Бикара". (Портос и Арамис захватили пленника). 1. - Это нетрудно! - воскликнул Портос. - Бикара, по прозвищу Кардинал... один из четырех явившихся воспрепятствовать нам в тот день, когда мы со шпагой в руке познакомились с д'Артаньяном. - Совершенно верно, господа. - Это был единственный, - улыбнулся Арамис, - кого мы не ранили. 2. - Черт возьми! Вспомнить недолго, - сказал Портос. - Бискарра по прозвищу "Кардинал"... Одни из четверых, которые вмешались в наши дела в тот день, когда у нас завязалась дружба с д'Артаньяном, со шпагой в руке. - Именно, господа. - Единственный, - быстро прибавил Арамис, - которого мы не ранили. Там же. 1. В окне, выходившем на главный двор, заполненный ожидающими приказаний солдатами и растерянными, умоляющими о помощи местными жителями, между двумя ярко горящими факелами показался бледный и подавленный Арамис. - Друзья мои, - начал д'Эрбле с мрачной торжественностью, отчетливо произнося каждое слово, - друзья, господин Фуке, ваш покровитель, ваш друг и отец, по приказу короля арестован и брошен в Бастилию. Продолжительный крик, исполненный ярости и угрозы, донесся до окна, перед которым стоял епископ, и этот крик вызвал в нем ответное чувство. 2. Бледный и побежденный Арамис показался между двумя факелами подле окна, выходившего на большой двор, наполненный солдатами, которые ждали приказаний, и жителями, молившими о помощи. - Мои друзья, - сказал им д'Эрбле серьезным и звонким голосом, - г. Фуке, ваш покровитель, ваш друг, ваш отец, арестован по приказу короля и брошен в Бастилию. Продолжительный вопль ярости и угрозы поднялся к окну, в котором стоял епископ, и обнял его, точно трепетный ток. Там же. 1. - Я ваннский епископ, господин де Бикара, а в наши дни епископа не расстреливают, как не вешают дворянина. 2. - Я ваннский епископ, г. де Бискарра, и нельзя гнать сквозь строй епископа, так же, как нельзя повесить дворянина. Там же. (Арамис объяснил Портосу, почему он отпустил Бикара). 1. - Согласен. Но разве необходимо, чтобы всему свету было известно о пещере Локмария? - Ах, вот вы о чем! Это верно; теперь понимаю. Значит, мы спасаемся в нашей пещере. - Если вы понимаете, - возбужденно проговорил Арамис, - в дорогу, друг Портос! Баркас ожидает нас, и мы еще не схвачены королем. 2. - Да, но разве необходимо, чтобы все в мире знали о гроте Локмариа? - Ах, правда, правда; понимаю. Мы убежим через подземелье? - Если тебе будет угодно! - весело ответил Арамис. - В путь, друг Портос. Наша лодка ждет, и король еще не захватил нас!
Евгения: Глава 28 "Пещера Локмария". (Рассвет последнего дня Портоса). 1. Заря окрашивала волны и расстилающуюся пред ними равнину в пурпур и перламутр; в полусвете виднелись кривые, чахлые, грустного вида ели, умудрившиеся вырасти на голых камнях, и большие стаи ворон, медленно размахивающих черными крыльями над тощими полями гречихи. До восхода солнца оставалось не более четверти часа. Проснувшиеся птички радостно щебетали, возвещая природе наступление дня. 2. Заря окрашивала волны и долину оттенками пурпура и янтаря; в полусумраке виднелись маленькие печальные елочки, кривившиеся под глыбами скал; длинные вереницы ворон касались своими черными крыльями тощих полей гречихи. Еще четверть часа и разольется полный свет; проснувшиеся птицы своим пением говорили об этом. Глава 29 "Пещера". 1. Несмотря на своего рода пророческий дар, который был замечательной чертой в характере Арамиса, события, как и все, что подвержено превратностям случая, развернулись иначе, чем предполагал ваннский епископ. 2. Несмотря на способность угадывать, составлявшую замечательную черту характера Арамиса, событие, следуя закону всего, что подвержено случайности, произошло не вполне согласно представлениям ваннского епископа. Там же. (Бикара, побывав в пещере, уговаривает товарищей не ходить туда). 1. Арамис и Портос насторожились, как люди, жизнь которых повисла на волоске. 2. Арамис и Портос прислушивались со вниманием людей, которые ставят на ставку жизнь против дыхания ветра. Глава 30 "Песнь Гомера". 1. Портос взялся обеими руками за лодку и принялся изо всех сил толкать ее вперед по проходу; бретонцы поспешно перекладывали катки. Так спустились они в третий грот и добрались до камня, преграждавшего выход. 2. Портос собрал все свои силы, взял лодку обеими руками и приподнял ее, а бретонцы быстро подкатили под ее киль круглые бревна. Все спустились в третье отделение пещеры; дошли до камня, запиравшего выход. Там же. 1. - Возобновлять бой было бы очень рискованно. - Еще бы, - подтвердил Портос, - ведь трудно предположить, чтобы одного из нас не убили, ну а если будет убит один, то и другой, конечно, покончит с собой. Портос произнес эти слова с тем безыскусственным героизмом, который проявлялся в нем всякий раз, когда к этому бывал подобающий повод. Арамис почувствовал себя так, точно его укололи в самое сердце. 2. - Снова биться, - сказал Арамис, - дело неверное. - Да, - согласился Портос, - потому что вряд ли из нас двоих не убьют одного; а, конечно, если бы один из нас был убит, другой сам пошел бы на смерть. Портос выговорил эти слова с той героической простотой, которая возвеличивала в нем все силы материи. Арамис почувствовал точно удар шпоры в сердце. Глава 31 "Смерть титана". 1. Арамис привел Портоса в третий, последний грот; здесь он показал ему запрятанный в углублении стены небольшой бочонок с порохом. 2. Арамис провел Портоса в предпоследнюю камеру подземелья и показал ему в углублении стены пороховой бочонок, который весил от шестидесяти до восьмидесяти фунтов.
Евгения: Глава 32 "Эпитафия Портосу". 1. Арамис, безмолвный, похолодевший, растерянный, как боязливый ребенок, дрожа поднялся с камня. Христианин не может ступить ногой на могилу. Но, найдя в себе силы встать на ноги, он не был в силах идти. Казалось, что вместе с Портосом умерло что-то и в нем. Бретонцы окружили его и, взяв на руки, отнесли в лодку. Положив его на скамейку возле руля, они налегли на весла, предпочитая не поднимать паруса из опасения, что он может их выдать. 2. Арамис молчаливый, оледеневший, дрожащий, как испуганный ребенок, с трепетом поднялся с камня. Христианин не попирает ногами могил. Но способный стоять, он не мог сделать ни шага. Казалось, будто какая-то частица мертвого Портоса попала на него. Бретонцы окружили его. Арамис отдался в их руки, и три моряка подняли его, отнесли в лодку. Поместив епископа на скамью подле руля, они налегли на весла, предпочитая грести, а не поднимать парус, который мог их выдать. Там же. 1. Причудлива участь этих вылитых из бронзы людей! Самый простодушный из них оказался соратником наиболее хитроумного; физическую силу вел за собой гибкий и изворотливый ум; и в решающее мгновение, когда лишь сила человеческих мышц могла спасти и тело и душу, камень, скала, грубая сила одолели мускулы и, навалившись на тело, изгнали из него душу. 2. Странная судьба этих стальных людей! Самый простой сердцем – был связан с наиболее хитрым и тонким; телесной силой руководил тонкий ум. И в последнее мгновение, когда только физическая мощь могла спасти дух и тело, камень, скала, низкая материальная тяжесть восторжествовала над могучей силой, упав на тело и выгнав из него душу. Там же. 1. Достойный Портос! Рожденный, чтобы оказывать помощь другим, всегда готовый к самопожертвованию ради спасения слабых, как если бы бог наделил его физической силой лишь для этого одного, он и умирая думал только о том, чтобы выполнить условия договора, который связал его с Арамисом, договора, преподнесенного ему Арамисом без его предварительного согласия, договора, о котором он узнал лишь затем, чтобы возложить на себя бремя страшной ответственности. 2. Достойный Портос! Рожденный для того, чтобы помогать другим людям, он всегда жертвовал собой ради слабых, точно Бог даровал ему силу только для этого употребления. Умирая, он думал, что только исполнил условия соглашения с Арамисом, соглашения, которое составил один Арамис, которое Портос узнал только, чтобы потребовать в нем страшного участия! Там же. 1. О благородный Портос, ревностный собиратель сокровищ, стоило ли отдавать столько сил в стремлении усладить и позолотить твою жизнь, чтобы угаснуть на пустынном берегу океана под немолчные крики птиц, с костями, раздробленными бесчувственным камнем? Нужно ли было, благородный Портос, копить столько золота, чтобы на твоем надгробии не было даже двустишия, сложенного нищим поэтом?! 2. О, благородный Портос, заботливый собиратель сокровищ, стоило ли так стремиться украшать свою жизнь, чтобы, наконец, на безлюдном берегу, под крики морских птиц, лечь с изломанными костями под холодный камень! Стоило ли, наконец, благородный Портос, собрать столько золота, чтобы на твоем монументе не осталось даже двустишия бедного поэта! Там же. 1. Арамис, все такой же бледный, такой же оцепеневший, такой же подавленный, смотрел, пока не угас последний луч солнца, на берег, исчезавший на горизонте. Ни одного слова не слетело с его уст, ни одного вздоха не вырвалось из его груди. Суеверные бретонцы с трепетом глядели на него. Это молчание не было молчанием человека, оно было молчанием статуи. 2. Арамис, по-прежнему бледный, по-прежнему оледенелый, с переполненным горестью сердцем смотрел на исчезавшее побережье, пока не потух последний луч света. Ни одно слово не сошло с его губ; ни один вздох не поднял его окостеневшей груди. Суеверные бретонцы смотрели на него со страхом. Это была тишина не человека, а статуи. Там же. 1. Арамис неприметно для окружающих вздрогнул. На одно мгновение взгляд его, остановившись на одной точке, хотел измерить, казалось, глубину океана, поверхность которого была освещена последними вспышками греческого огня. 2. Арамис незаметно вздрогнул. На мгновение его взгляд устремился в глубину океана с поверхностью, озаренной последним светом греческого огня, светом, который пробегал по откосам волн, играл на их гребнях, образуя на них точно украшения из перьев, и делал еще темнее, таинственнее и ужаснее бездны, прикрытые ими.
Евгения: Глава 33 "Дозор г-на де Жевра". (Д'Артаньян вернулся с Бель-Иля к королю). 1. Д'Артаньян не привык к сопротивлению такого рода, как то, с которым он только что встретился. Вот почему он прибыл в Нант в состоянии крайнего раздражения. Раздражение у этого могучего человека проявлялось в стремительном натиске, против которого до сих пор могли устоять лишь немногие, будь они королями или титанами. 2. Д'Артаньян не привык к сопротивлению вроде того, которое он встретил. Мушкетер вернулся в Нант в сильном раздражении. У этого сильного человека раздражение выражалось умением сильно нападать, и до сих пор немногие умели противиться ему в такие минуты, будь они королями или исполинами. Там же. (Король не принял капитана мушкетеров; гасконец размышляет о судьбе друзей). 1. "... Я не отчаиваюсь. У них есть и пушки и гарнизон. И все же, - продолжал д'Артаньян, покачав головой, - мне кажется, что для них было бы лучше, если б мне удалось пресечь эту борьбу. Если бы дело касалось лично меня, я не стал бы сносить ни презрительного отношения, ни измены со стороны короля; но ради друзей я готов вытерпеть и грубость, и оскорбление, и все что угодно. Не пойти ли к Кольберу? Вот человек, которого я должен держать в постоянном страхе. Ну что же, идем к Кольберу!" 2. "... Я в этом не отчаиваюсь. У них есть пушки и гарнизон. А между тем, все же было бы лучше остановить бой. Я лично для себя не подчинился бы ни надменности, ни предательству короля, но ради друзей - оскорбления, отказы - я должен вынести все. Что, если пойти к Кольберу? - продолжал он. - Нужно будет приучиться пугать его. Пойдем к г. Кольберу". Глава 34 "Король Людовик XIV". (Встреча д'Артаньяна с королем после возвращения). 1. - Не вам судить о моих повелениях. - Но мне судить о моей дружбе. 2. - Моя воля - не ваше дело! - Мое дело, моя дружба, государь. Там же. 1. - На одного дурного слугу, которого теряет ваше величество, найдется десяток, которые сегодня уже прошли успешно испытание верности, - сказал с горечью д'Артаньян. - Выслушайте меня, ваше величество: я не привык к такой службе. Я строптивый воин, когда от меня требуются злые дела. Затравить насмерть двух человек, о жизни которых просил господин Фуке, тот, кто спас ваше величество, на мой взгляд, - злое дело. 2. - Ваше величество теряет одного дурного слугу, - с горечью сказал мушкетер, - но в тот же день десятеро других прекрасно выдержали пробу. Выслушайте меня, государь, к такой службе я не привык. У меня мятежная шпага, когда вопрос идет о том, чтобы сделать зло. С моей стороны было бы дурно смертельно преследовать двух людей, жизни которых у вас просил г. Фуке, избавитель вашего величества. Там же. 1. ... Король - мой господин! Он хочет, чтобы я сочинял стишки, чтобы полировал атласными туфлями фигурный паркет, которым выложены его передние. Черт возьми! Это трудно, но я делал вещи и потруднее, я буду делать и это. Ради денег? Нет, у меня их достаточно. Ради честолюбивых помыслов? Но мои возможности весьма ограничены. Потому что я обожаю двор? Нисколько. Я остаюсь, потому что тридцать лет сряду привык приходить к королю за паролем и слышать из его уст: "Добрый вечер, господин д'Артаньян", привык слышать эти слова, произносимые с благосклонной улыбкой, которую я отнюдь не выпрашивал. Ну что ж? Теперь я буду эту улыбку выпрашивать. Довольны ли вы, ваше величество? 2. ... Король - мой господин; он желает, чтобы я писал стихи, чтобы я атласными туфлями полировал мозаичные полы его передних? Черт возьми! Трудновато, но я делал вещи и потруднее. И это сделаю. А почему? Из любви к деньгам? Деньги у меня есть. Из честолюбия? Моя карьера окончена. Из любви ко двору? Нет. Я останусь, потому что за тридцать лет привык являться спрашивать приказаний и слышать, как король мне говорит: "Добрый вечер, д'Артаньян", с улыбкой, которой я не выпрашивал. Теперь буду ее просить, как нищий. Довольны ли вы, государь?
Евгения: Глава 36 "Завещание Портоса". (Начало завещания). 1. "Милостью божией в настоящее время в моем владении состоят: 1. Поместье Пьерфон, а именно земли, леса, луговые угодья и воды, обнесенные исправной каменною оградой; 2. Поместье Брасье, а именно замок, леса и пахотные земли, разделенные между тремя фермами; 3. Небольшой участок Валлон; 4. Пятьдесят ферм в Турени, составляющие в сумме пятьсот арканов ..." 2. "В настоящее время милостью Божией я имею: 1) Именье Пьерфон, земли, леса, луга, воды, рощи; все окружено хорошими стенами. 2) Именье Брасье, замок, леса, обработанные поля, в трех фермах. 3) Маленькое имение Валлон, названное так, потому что лежит в долине (vallon)". Славный Портос! "4) Пятьдесят ферм в Турени, содержащих пятьсот десятин ..." Там же. 1. "Что касается движимого имущества, называемого так потому, что оно само не в состоянии двигаться, каковое разъяснение получено мною от моего ученого друга, епископа ваннского..." Д'Артаньян вздрогнул при упоминании этого имени. 2. "Что же касается до собственности "двигательной", названной так потому, что она сама не может двигаться, как мне это объяснял мой друг епископ Ванна..." Д'Артаньян вздрогнул, вспомнив это ужасное имя. Там же. 1. При этих словах раздался громкий стук. Шпага д'Артаньяна, соскользнув с перевязи, упала на каменный пол. Взгляды присутствовавших направились в эту сторону, и все увидели, как крупная сверкающая слеза скатилась с густых ресниц д'Артаньяна на его орлиный нос. 2. Тут послышался резкий шум. Это шпага д'Артаньяна, выскользнув из ножен, упала на гулкий пол. Все обернулись в его сторону; крупная слеза скатилась с густых ресниц д'Артаньяна на его орлиный нос, кость которого блестела, точно огнистый солнечный полукруг. Там же. 1. Продолжительный шепот пронесся по зале. "Я поручаю г-ну виконту де Бражелону отдать шевалье д'Артаньяну, капитану королевских мушкетеров, все, что вышеупомянутый шевалье д'Артаньян пожелает иметь из моего имущества. Я поручаю г-ну виконту де Бражелону выделить хорошую пенсию г-ну д'Эрбле, моему другу, если ему придется жить в изгнании за пределами Франции." 2. Продолжительный ропот пробежал по зале. Прокурор продолжал; его поддерживал пылающий взгляд д'Артаньяна, который, окинув глазами собрание, восстановил нарушенную тишину. "С поручением г. виконту де Бражелону отдать г-ну кавалеру д'Артаньяну, командиру мушкетеров короля, все, что упомянутый кавалер д'Артаньян пожелает взять себе из моего имущества. С поручением г. виконту де Бражелону выдавать хорошую пенсию г-ну кавалеру д'Эрбле, если бы ему пришлось жить в изгнании".
Евгения: Глава 37 "Старость Атоса". 1. Пока происходили эти события, разлучившие навсегда четырех мушкетеров, некогда связанных, как казалось, нерасторжимыми узами, Атос, оставшись после отъезда Рауля наедине с самим собой, начал платить дань той неудержимо наступающей смерти, которая называется тоской по любимым. Вернувшись к себе в Блуа и не имея возле себя Гримо, встречавшего его неизменной улыбкой, когда он входил в цветники, Атос чувствовал, как с каждым днем уходят его силы, которые так долго казались неистощимыми. 2. В то время, как эти события навсегда разлучили мушкетеров, которых в былое время связывали узы, казалось, неразрывные, Атос, оставшийся один после отъезда Рауля, начал платить дань той смерти заживо, которая называется разлукой с любимыми людьми. В своем доме, в Блуа, не видя даже Гримо, который ловил бы его бледную улыбку, когда он бродил по цветникам, Атос чувствовал, что мощь его организма, казавшегося так долго непоколебимым, уменьшается день ото дня. Там же. 1. Граф де Ла Фер, остававшийся, несмотря на свои шестьдесят два года, по-прежнему молодым, воин, сохранявший, несмотря на перенесенные лишения и невзгоды, - силы и бодрость, несмотря на несчастья, - ясность ума, несмотря на исковеркавших его жизнь миледи, Мазарини и Лавальер, - мягкую ясность души и юношеское тело, Атос в какую-нибудь неделю сделался стариком, как-то сразу утратив остатки своей задержавшейся молодости. Все еще красивый, но сгорбившийся, благородный, но вечно печальный, ослабевший, пошатывающийся и седой, он разыскивал для себя лужайки, где солнце светило сквозь густую листву аллей. Он оставил суровые привычки всей своей жизни, забыл о них после отъезда Рауля. Слуги, привыкшие видеть его во всякое время года встающим с зарей, удивлялись, когда в семь утра, в разгар лета, их господин продолжал оставаться в постели. 2. Граф де Ла Фер, молодой до шестьдесят второго года, воин, сохранявший силу, несмотря на утомление, кроткую ясность души и тела, несмотря на Миледи, Мазарини, несмотря на Лавальер, в восемь дней сделался стариком, потеряв опору своей поздней молодости. По-прежнему красивый, но согнувшийся, благородный, но печальный, кроткий и шатающийся под поседевшими волосами, он со времени своего одиночества выбирал для прогулок аллеи, сквозь листву которых пятнами пробивалось солнце. Без Рауля он бросил упорные физические упражнения. Слуги, привыкшие видеть, чтобы он во все времена года поднимался на рассвете, удивлялись, что часы летом били семь, а их господин все еще оставался в постели. Там же. 1. Наконец он пробуждался, вставал, спускался в свою любимую тенистую аллею, потом выходил на короткое время на солнце, как бы затем, чтобы провести минутку в тепле, разделяя его с отсутствующим сыном. 2. Наконец, его поднимали; он одевался, спускался в темную аллею, потом выходил на солнце, точно желая разделить со своим отсутствующим сыном зной. Там же. 1. Камердинер графа заметил, что он с каждым днем укорачивает свою прогулку, делая все меньше и меньше кругов до саду. Липовая аллея вскоре сделалась слишком длинною для него, хотя прежде он без конца ходил по ней взад и вперед. Вскоре и сто шагов стали для него утомительными. 2. Камердинер Атос замечал, что прогулка графа становится меньше день ото дня. Большая липовая аллея скоро сделалась слишком длинной для тех ног, которые, бывало, раз тысячу проходили по ней в один день. Замечалось, что граф с трудом доходил до ее середины, садился на дерновую скамейку на углу боковой аллеи и ждал там возвращения сил, вернее, наступления ночи. Скоро сто шагов стали доводить его до изнеможения. Там же. 1. В течение нескольких часов доктор настойчиво изучал это мучительное единоборство воли с какой-то высшею силой... 2. Доктор в течение многих часов наблюдал за этой болезненной борьбой воли с более могучей страстью.
Евгения: Там же. 1. Так прошла половина дня. Как человек смелый и твердый, доктор принял решение: он внезапно покинул свое убежище и, войдя в спальню Атоса, приблизился к постели больного. Атос, увидев его, не выразил ни малейшего удивления. - Граф, простите меня, - сказал доктор, - но я вынужден упрекнуть вас, вы должны выслушать меня. 2. Так прошла половина дня. Доктор храбро, как человек твердый, принял одно решение: он внезапно вышел из своего тайника и прямо направился к Атосу; граф до того мало удивился, что можно было подумать, будто он не понял смысла этого появления. - Извините, г. граф, - сказал врач, подходя к больному с распростертыми объятиями, - но мне хочется вас упрекнуть; вы должны выслушать меня. Там же. 1. - Но ведь я живу, доктор... О, будьте спокойны, - добавил Атос с грустной улыбкой, - я очень хорошо знаю, что Рауль жив, потому что пока он жив, жив и я. - Что вы говорите? - О, очень простую вещь. В настоящее время, доктор, я приостанавливаю в себе течение жизни. Бессмысленная, рассеянная, равнодушная жизнь, когда Рауля нет рядом со мной, была бы для меня непосильной задачей. Ведь вы не требуете от лампы, чтобы она загоралась сама собой, без поднесенного к ней огня; почему же в таком случае вы требуете, чтобы я жил в сутолоке и на виду? Я прозябаю, я готовлюсь, я ожидаю. Помните ли вы, доктор, солдат, равнодушно лежавших на берегу, солдат, которых мы с вами так часто видели в гаванях, где они ожидали отплытия? Наполовину на суше, наполовину на море, они с уложенными вещами, с напряженной душой пристально смотрели вперед и... ждали. Я умышленно повторяю все то же слово, потому что оно дает ясное представление о моем состоянии. Лежа, как эти солдаты, я прислушиваюсь ко всем долетающим до меня звукам, я хочу быть готовым к отплытию по первому зову. Кто призовет меня? Бог или сын? Мои вещи уложены, душа ко всему подготовлена, я ожидаю знака... Я ожидаю, доктор, а ожидаю! 2. - Но я живу, доктор. О, не беспокойтесь, - прибавил он с печальной улыбкой, - если Рауль останется в живых, вы будете знать это, потому что, пока жив он, продолжится и моя жизнь. - Что вы говорите? - Простые вещи. В данное мгновение, доктор, жизнь во мне приостановилась. Без Рауля жизнь, полная забвения, рассеянная, равнодушная – мне не по силам. Вы не требуете, чтобы лампа горела, если искра не зажгла ее; не требуйте же, чтобы я жил среди шума и света. Я прозябаю, я готовлюсь, я жду. Послушайте, доктор, вспомните тех солдат, которых мы с вами многократно видали в гаванях, перед посадкой на суда; они лежали, равнодушные, наполовину принадлежа одной стихии, наполовину другой; они не были ни подле той цели, к которой их должно было отнести море, ни там, где земля готовилась расстаться с ними; приготовив свои вещи, с напряженным вниманием и неподвижным взглядом они ждали. Уверяю вас: это слово вполне рисует картину моего теперешнего состояния. Лежа, как эти солдаты, стараясь уловить долетающие до меня звуки, я хочу быть готовым двинуться при первом же призыве. Кто позовет меня? Жизнь или смерть? Бог или Рауль? Мой багаж уложен, моя душа готова в путь; я жду сигнала… я жду, доктор, я жду! Там же. 1. Сон больного стал поверхностным и тревожным. Пребывая все время в грезах, он лишь на несколько часов впадал в более глубокое забытье. Этот краткий покой давал забвение только телу, но утомлял душу, ибо Атос, пока странствовал его дух, жил раздвоенной жизнью. Однажды ночью ему пригрезилось, будто Рауль одевается у себя в палатке, чтобы идти в поход, возглавляемый лично герцогом де Бофором. Юноша был печален, он медленно застегивал панцирь, медленно надевал шпагу. - Что с вами? - нежно спросил Рауля отец. - Меня огорчила гибель Портоса, нашего доброго друга, - ответил Рауль, - я страдаю при мысли о вашем горе, которое вы переживаете вдали от меня. 2. Он редко спал. Благодаря раздумью, Атос только забывался на несколько часов в потоке мыслей более смутных, неясных, которые другие люди назвали бы сновидением. Такой отдых давал его тему оцепенение и утомлял душу, потому что во время странствий мысли Атос жил двойной жизнью. Раз ему представилось, что Рауль одевается в своей палатке, чтобы участвовать в экспедиции, назначенной Бофором. Молодой человек был печален; он медленно застегнул латы; медленно надел шпагу. - Что с тобой? – нежно спросил его отец. - Меня печалит смерть Портоса, такого нашего доброго друга, - отвечал Рауль; - я страдаю здесь от горя, которое вы скоро испытаете там.
Евгения: Глава 38 "Видение Атоса". 1. По миновании обморока Атос, устыдившись слабости, которой он поддался, уступая призрачным грезам, оделся и велел седлать лошадь; он хотел съездить в Блуа и попытаться обеспечить более верные письменные сношения с Африкой, д'Артаньяном и Арамисом. 2. Когда Атос очнулся, ему стало почти стыдно своей слабости перед сверхъестественным явлением; он оделся и велел оседлать лошадь с твердым намерением отправиться в Блуа и установить более правильную переписку с Африкой или с д'Артаньяном, или с Арамисом. Там же. 1. - Сударь, вы будете, конечно, довольны, узнав, что сын доктора из Блуа уже выехал в город, чтобы привезти почту на целый час раньше, чем ее доставляет курьер. 2. - Г. граф с удовольствием узнает, что сын Блезуа уехал верхом, чтобы на час опередить блуасского курьера, - ответил камердинер. Там же. 1. Понемногу эта грозная лихорадка стала спадать и к полуночи совсем прекратилась. 2. Между тем, страшная лихорадка прекратилась. Она еще делала нападения на отяжелевшие конечности, но, когда часы пробили полночь, совсем исчезла. Там же. 1. В некотором отдалении, среди мастиковых деревьев и зарослей кактуса амфитеатром располагалось небольшое селение, полное дыма, шума и тревожной сумятицы. 2. За берегом, усеянным этими скалами, между фисташковыми деревьями и кактусами амфитеатром поднималось селение, его окутывал дым; из него несся неопределенный шум; в нем замечалось испуганное движение. Глава 39 "Ангел смерти". 1. На лице Гримо застыла печать скорби, ставшая для него привычной. Теперь он так же разучился улыбаться, как некогда - говорить. 2. На лице Гримо лежало выражение горя, уже постаревшего от мрачной привычной мысли. Казалось, его черты могли отражать только один оттенок чувств. Как прежде он привык не говорить, он привыкал теперь не улыбаться. Еще отрывок из этой главы (касающийся смерти Атоса) я уже приводила в самом начале этой темы.
Евгения: Глава 40 "Реляция" (в старом переводе "Отчет"). 1. Герцог де Бофор обращался к Атосу. Письмо, предназначавшееся человеку, было доставлено трупу. "Дорогой мой граф, - писал герцог своим размашистым почерком неумелого школьника, - великое несчастье омрачает нам великую радость. Король потерял одного из храбрейших солдат, я потерял друга, вы потеряли г-на де Бражелона. Он умер со славой, такою славой, что у меня не хватает сил оплакивать его так, как хотелось бы. Примите мои соболезнования, дорогой граф. Небо посылает нам испытания соразмерно величию нашей души. Это испытание непомерно, но оно не превышает вашего мужества. Ваш друг герцог де Бофор". К письму прилагалась реляция, написанная одним из секретарей герцога. Это был трогательный и правдивый рассказ о мрачном, оборвавшем две жизни событии. 2. Герцог Бофор отправил письмо Атосу. Письмо, предназначавшееся для человека, пришло к трупу. Бог переменил адрес. «Мой дорогой граф, - писал сам герцог своим размашистым почерком малограмотного школьника, - нас постигло великое несчастие посреди великой победы. Король потерял одного из самых храбрых воинов; я друга. Вы – де Бражелона. Он погиб славной смертью, такой славной, что я не имею силы оплакивать его так, как мне хотелось бы. Примите мои печальные поздравления, мой дорогой граф. Небо назначает нам испытания, сообразуясь с величием наших сердец. Это испытание бесконечно, но не превышает вашего мужества. Ваш добрый друг герцог де Бофор.» В конверте была реляция, написанная одним из секретарей герцога. Она заключала в себе трогательный и правдивый рассказ о мрачном эпизоде, который послужил заключением двух жизней. Там же. 1. - Вот видите, мой милый виконт, - я спас вашу жизнь. Передайте об этом впоследствии графу, чтобы он был благодарен мне за спасение сына. Виконт улыбнулся грустной улыбкой: - Вы правы, монсеньер, не будь вашего благоволения, меня бы убили, и я пал бы там, где пал этот бедный сержант, и успокоился бы навеки. 2. - Вы видите, виконт, я спас вам жизнь. Позже расскажите об этом графу де Ла Феру, чтобы, услышав все из ваших уст, он поблагодарил меня. Молодой офицер грустно улыбнулся и ответил: - Действительно, ваше высочество, без вашего доброжелательства я был бы убит там, где пал этот бедный сержант, и погрузился бы в великий отдых. Там же. 1. Он настолько потерял власть над собой, что герцог приказал ему остановиться. Он должен был слышать голос герцога де Бофора, поскольку, находясь рядом с виконтом, мы отчетливо разобрали слова его светлости. Однако он не остановился и продолжал скакать по направлению к вражеским укреплениям. Так как г-н де Бражелон был офицером в высшей степени дисциплинированным, это неповиновение монсеньеру удивило всех штабных офицеров, и г-н де Бофор еще настойчивей закричал: - Стойте, Бражелон, стойте! Куда вы мчитесь? Остановитесь! Я вам приказываю! Подражая жесту герцога, мы подняли руки. Мы ждали, что всадник повернет коня вспять, но г-н де Бражелон продолжал удаляться к заграждениям. - Остановитесь, Бражелон! - снова прокричал во весь голос герцог. Остановитесь, заклинаю вас вашим отцом! Услышав эти слова, г-н де Бражелон обернулся, его лицо выражало живое страдание, но он летел вперед; тогда мы подумали, что его понес конь. Догадавшись, что виконт уже не в силах сладить с конем, монсеньер крикнул: - Мушкетеры, стреляйте! Убейте под ним коня! Сто пистолей тому, кто убьет коня! Но как убить коня, не поразив всадника? Никто не решался. Наконец такой человек нашелся: из рядов вышел самый лучший стрелок во всем пикардийском полку, которого звали Люцерн. Он взял на мушку животное, выстрелил и, очевидно, попал в него, поскольку кровь обагрила белый круп лошади. Только вместо того, чтоб свалиться на месте, этот проклятый конь поскакал еще яростнее. Виконт приблизился к укреплению на расстояние выстрела из пистолета... 2. Виконт так разгорячился, что принц приказал ему остановиться. Вероятно, г. де Бражелон не слышал голоса его высочества, который долетел до нас, бывших близ виконта. Он не остановился и продолжал скакать к ложементам арабов. Г. де Бражелон всегда был очень покорным офицером, а потому его неповиновение приказам принца очень удивило всех. Герцог звал его с удвоенной настойчивостью. - Стойте, Бражелон! Куда вы! – повторял принц громко; - стойте во имя вашего отца! В это мгновение виконт обернулся; его лицо выражало величайшее страдание, но он не остановился. Мы решили, что его лошадь закусила удила. Когда г. герцог понял, что виконт не может совладать со своим конем, и увидел, что он выехал за линию первых гранатных пушек, его высочество закричал: - Мушкетеры, убейте его лошадь! Сто пистолей тому, кто уложит его коня! Но кто мог решиться выстрелить в лошадь, надеясь не задеть всадника? Никто не стрелял. Наконец, выступил один стрелок, лучший из пикардийцев, по имени Люцерн; он прицелился в животное, выстрелил и попал ему в круп; белая шерсть лошади покраснела от крови, но проклятый конь не упал, а вместо того только понесся с еще большим бешенством. Пикардийцы, видевшие, как молодой человек мчался навстречу смерти, кричали: «Бросайтесь вниз, г. виконт, бросайтесь на землю!» Вся армия горячо любила г. де Бражелона. Виконт был уже на расстоянии пистолетного выстрела от укреплений. Там же. 1. Только тогда можно было по-настоящему проявить заботу о г-не де Бражелоне, у которого насчитывалось восемь глубоких ран и который почти истек кровью. 2. В эту минуту явилась возможность подумать о г. де Бражелоне, который получил восемь ран навылет и потерял почти всю кровь. Там же. 1. Виконт услышал эти восторженные восклицания герцога, и был ли он в отчаянии от того, что, быть может, останется жив, или уж очень страдал от ран, но на лице его отразилась досада, которая заставила призадуматься одного из секретарей, в особенности когда он услышал то, что последует в нашем рассказе несколько ниже. 2. Виконт услышал его крик восторга и, отчаиваясь ли или страдая от ран, выразил на лице досаду; это заставило задуматься многих, особенно одного из секретарей герцога, который слышал то, что описано дальше.
Евгения: Глава 41 "Последняя песнь поэмы". (Д'Артаньян видит два гроба). 1. Капитан вздрогнул, увидев отца и сына, эти две улетевшие души, представленные на земле двумя печальными хладными телами. 2. Он задрожал при виде отца и сына, этих двух улетевших душ, представляемых на земле двумя ледяными трупами, не способными приблизиться друг к другу. Там же. 1. Атос избрал последним своим обиталищем место в ограде этой часовни, построенной им на границе его владений. Он велел доставить для нее камни, вывезенные в 1550 году из средневекового замка в Берри, где протекла его ранняя юность. Часовня, таким образом, как бы перенесенная и перестроенная, была окружена чащей тополей и смоковниц. 2. Атос выбрал для своего последнего жилища маленький двор в ограде за часовней, возведенной на границе его имения. Он велел привезти для постройки камни, изваянные в 1550 году для одного готического замка в Берри, служившего приютом его ранней юности. Таким образом, перестроенная часовня улыбалась под ветвями смоковниц и тополей. Там же. (Д'Артаньян встретил Луизу Лавальер на могиле Рауля). (Старый вариант намного правдоподобнее). 1. Этой ночью я за два часа проехала сорок лье; я летела сюда, чтобы повидать графа и молить его о прощении, - я не знала, что и он тоже умер, - я летела сюда, чтобы на могиле Рауля молить бога послать на меня все заслуженные мною несчастья, все, за исключением одного. 2. С двух часов ночи я проехала сорок лье, чтобы попросить прощения графа, думая, что он еще жив, и чтобы на могиле Рауля умолить Бога послать мне все несчастия, которых я заслуживаю... все, кроме одного. Там же. 1. - Умоляю вас, господин д'Артаньян, не осуждайте меня. 2. - Итак, прибавила Лавальер, - дорогой г. д'Артаньян, не уничтожайте меня сегодня, снова заклинаю вас. Там же. 1. С этими словами она снова - трепетная, с глубоким чувством - преклонила колени. 2. И она снова тихо и с любовью опустилась на колени. Там же. (Д'Артаньян остался один). 1. На мгновение он поник, взгляд его затуманился; он предавался раздумью; затем, выпрямившись, он обратился к себе самому: - Все же пока надо шагать вперед и вперед. Когда придет время, бог мне скажет об этом, как говорит всем другим. Концами пальцев он коснулся земли, уже влажной от вечерней росы, перекрестился и один, навеки один, направился по дороге в Париж. 2. С мгновение он стоял в нерешительности, глядя тусклым взглядом, потом, выпрямляясь, прибавил: - Ну, все же, идем. Когда наступит мой черед, Бог скажет мне об этом, как сказал другим. Он дотронулся рукой до земли, увлажненной вечерней росой, перекрестился, точно перед кропильницей церкви, и направился одинокий, одинокий навсегда, к Парижу.
Nataly: Евгения пишет: вывезенные в 1550 году из средневекового замка в Берри, Меня всегда интриговала эта дата. Кто вывез, зачем и что осталось за 100 лет от замка, где Атос должен был жить несколько лет. Гнетут душу подозрения, что 1650 год был бы уместнее:((((( изваянные в 1550 году для одного готического замка Еще не легче. Изваянные камни - это как? И какая готика, простите, в 1550 году?????? Как то все это загадочно:((
LS: Nataly Как говорит Евгения (Старый вариант намного правдоподобнее). :) Из старого перевода может вырасти история: В 1550 г. "изваяли" камни для замка, в котором Атос провел юность (~1615-1620). "Изваяли", но почему-то не употребили, ничего не построили. И они остались лежать до тех пор, пока Атос не перевез их в Блуа. Nataly пишет: Изваянные камни - это как? Камни вырезают, распиливают скальную породу на части. Кстати, вырезают, как вырезают скульптуру из мрамора, наверное, поэтому переводчик воспользовался глаголом "ваять". :)
Nataly: LS пишет: "Изваяли", но почему-то не употребили, ничего не построили. Я дико извиняюсь, но не могу придумать ни одной причины по которой готовые к употреблению камни лежали бы 100 лет без употребления. Это в Центральной Франции, не изобилующей как я понимаю горными выработками. И при чем тут "готический замок" и 1550 год? Я все время думала, что эти камни Атос вывез из уже разрушенного отцовского замка (почему он в нем и не жил- жить было в нем уже невозможно).
LS: Nataly пишет: камни Атос вывез из уже разрушенного отцовского замка *удивленно* Вы полагаете, что граф де Ла Фер-старший был мятежником? Кстати, мода на разрушения замков мятежной знати возникла во времна расцвета могущества Риешелье, а не в правление Генриха IV и регенство Марии Медичи, на которые пришлась юность Атоса
Nataly: LS пишет: *удивленно* Вы полагаете, что граф де Ла Фер-старший был мятежником? *пожимая плечами* нет, я полагаю, что старый замок мог разрушиться от времени. От естессных причин, так скать:))))
LS: Nataly Замок? За сто лет? Построенный на натуральном яичном белке?? Рассчитанный на наскоки осаждающих армий??? Сам собой?
Nataly: LS пишет: Замок? За сто лет? Понятие "готический" переводит вопрос о возрасте совсем в другие рамки:))))
LS: Готические замки в Анжу и Бретани до сих пор себя неплохо чувствуют. Ежели замок не взрывать специально, ничегошеньки ему не сделается. :) Значит, мы снова возврашаемся к вопросу: отчего мог рухнуть готический замок, остаток камней которого граф вывез к себе в блуаское имение. :)
Евгения: LS пишет: отчего мог рухнуть готический замок, остаток камней которого граф вывез к себе в блуасский замок. :) Так вот оттого и рухнул, что граф вывез к себе камни. :)) Из фундамента, надо полагать. :)) Вообще в оригинале стоит: "Il en avait fait venir les pierres, sculptées en 1550, d’un vieux manoir gothique situé dans le Berri, et qui avait abrité sa première jeunesse." Как сказал ПРОМТ, это значит: "Он привел камни, высеченные в 1550, старого готического небольшого замка, расположенного в Berri, и который укрыл свою первую молодежь." Час от часу не легче. Первый человек в провинции, родня Монморанси - проживал в небольшом замке?..
Евгения: Эпилог. 1. Офицер ошибался: за эти четыре года д'Артаньян состарился на добрых двенадцать лет. Возраст безжалостными когтями отметил уголки его глаз, лоб его лишился волос, а руки, прежде жилистые и смуглые, стали белеть, как если бы кровь в них начала уже стынуть. 2. Он ошибался; в течение четырех лет д'Артаньян постарел - на двадцать. В углах его глаз время провело своими когтями борозды; его лоб облысел; руки, прежде смуглые и нервные, стали белеть; казалось, кровь постепенно остывала в них. Там же. (Участники королевской охоты оказываются вблизи часовни). 1. Арамис, все еще ни о чем не догадываясь, прошел через узкую боковую дверь, которую ему отворил д'Артаньян, внутрь часовни. 2. Ничего не угадывая, Арамис дрожащими шагами вошел в часовню, через маленькую дверь, отворенную для него мушкетером. Там же. 1. И, никем не замеченные, они увидели бледное лицо Лавальер; забытая у себя в карете, она сначала грустно смотрела в окно; потом, поддавшись ревности, она вошла в часовню и, прислонившись к колонне, следила взглядом за находившимся внутри ограды и улыбавшимся королем, который сделал знак г-же де Монтеспан подойти ближе. 2. Сами не видные, они увидели бледное лицо Лавальер, которая, забытая в своей карете, молчала и грустно смотрела из окна, потом, увлеченная ревностью, вошла в часовню и там, опираясь на колонну, смотрела на улыбавшегося короля. Людовик знаком позвал к себе г-жу де Монтеспан, успокаивая ее движением руки, советуя ей не бояться. Там же. (Атенаис дарит королю веточку кипариса). 1. - Печальный подарок, - тихо сказал Арамис д'Артаньяну, - ведь этот кипарис растет на могиле. - Да, и это могила Рауля де Бражелона, - грустно произнес д'Артаньян, - Рауля, который спит под этим крестом рядом с Атосом. У них за спиной послышался стон, и они увидели, как какая-то женщина упала без чувств. Мадемуазель де Лавальер видела все и все слышала. - Бедная женщина, - пробормотал д'Артаньян и помог служанкам, поспешившим к своей госпоже, довести ее до кареты, где она осталась страдать в одиночестве. 2. - Но, - шепотом сказал Арамис д'Артаньяну, - это печальный подарок, потому что кипарис бросает тень на могилу. - Да, и это могила Рауля де Бражелона, - громко сказал д'Артаньян, - Рауля, спящего под крестом вместе с Атосом, своим отцом. Позади послышался стон. Они увидели, как Лавальер упала без чувств. Луиза видела все и все услыхала. - Бедная женщина, - прошептал мушкетер и помог служанкам Лавальер отнести ее в карету. - Теперь ее доля - страдать. Там же. (После обеда - разговор короля и Генриетты). 1. - А, так вы хотите политической дружбы? - Да, сестра моя, и тогда вместо объятий и пиршеств необходимо давать своему другу живых, хорошо обученных и снаряженных солдат; дарить ему военные корабли с пушками и провиантом. Но ведь бывает и так, что сундуки с королевской казною не имеют возможности оказывать дружеские услуги подобного рода. - Ах, вы правы... сундуки английского короля с некоторых пор поражают своим изумительным резонансом. 2. - А, вы думаете о дружбе политической? - Да, моя сестра, и тогда не объятиями и не пирами приходится угощать своего друга, а живыми и вооруженными солдатами; подносить ему вооруженные суда с пушками и со всеми припасами. И вследствие этого, казна не всегда охотно идет на такую дружбу. - Вы правы, - сказала принцесса, - шкатулка короля Англии с некоторых пор стала очень звонка. Там же. (Беседа Кольбера с Арамисом). 1. - Сударь, - сказал Кольбер Арамису, - пришло время, когда нам подобает внести полную ясность в отношения между нашими странами. Я помирил вас с королем, я не мог поступить иначе по отношению к такому выдающемуся человеку, как вы; но так как и вы проявляли порою дружеские чувства ко мне, то теперь и вам представляется случай доказать их искренность. Впрочем вы более француз, чем испанец. 2. - Герцог, - сказал он, - пришло мгновение, в которое мы должны сговориться с вами. Я помирил вас с королем, как и должен был поступить относительно такого человека, как вы. Вы несколько раз предлагали мне вашу дружбу; теперь представляется случай доказать ее; к тому же, вы больше француз, чем испанец.
Евгения: Смерть д'Артаньяна. 1. Д'Артаньян считал делом чести показать себя мастером в своем ремесле. Никогда не видали более удачно задуманных битв, более подготовленных и своевременно нанесенных ударов, более умелого использования ошибок, допущенных осажденными. За месяц армия д'Артаньяна взяла двенадцать крепостей. 2. Командир мушкетеров короля кокетничал своим знанием дела. Никто не умел так хорошо пользоваться всяким удобным случаем, наносить более верных ударов, с пользой подмечать ошибки осаждаемых. В один месяц армия д'Артаньяна взяла двенадцать маленьких крепостей. Там же. 1. Всадники увидели д'Артаньяна на открытом со всех сторон месте; он был в шляпе с золотым галуном, в мундире с расшитыми золотом обшлагами, со своей длинной тростью в руках. Он покусывал седой ус и время от времени левой рукой стряхивал с себя пыль, которая сыпалась на него, когда падавшие поблизости ядра взрывали землю. Под этим смертоносным огнем, среди нестерпимого воя и свиста офицеры неутомимо работали киркой и лопатой, тогда как солдаты возили тачки с землей и укладывали фашины. На глазах росли высокие насыпи, прикрывавшие собою траншеи. К трем часам все повреждения были исправлены. 2. Совершенно незащищенный стоял д'Артаньян в своей вышитой золотом шляпе, с длинной тростью и с большими золотыми украшениями. Он жевал белый ус и занимался только тем, что левой рукой сбрасывал пыль, которую бросали на него ядра, взрывавшие землю. Под этим ужасным огнем, наполнявшим воздух свистом, офицеры работали лопатой, солдаты катали тачки, громадные фашины, которые поднимались одна над другой, принесенные или притащенные группами в десять-двадцать человек, прикрывали фронт траншеи, снова выкопанной, благодаря бешеному усилию командира. Через три часа работы были восстановлены. Там же. 1. Затем, несколько успокоившись, он снова повернулся к посланному Кольбера; тот все так же стоял возле него с ларчиком наготове. 2. Потом, более спокойный, обернулся к ящику, который ему подавал посланный Кольбера. Он принадлежал ему; он его заслужил.
Евгения: Теперь вернемся ко второму тому романа (прошу прощения за непоследовательность). ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Глава 1 "Бесполезные усилия" (в старом переводе "Удары по воде"). На редкость урожайная глава. (Рауль у де Гиша). 1. - Сейчас поймешь. Я напрасно боролся со своим чувством; оно росло и постепенно захватывало меня целиком. Я вспомнил твои советы, призывал на помощь все свои силы; я хорошо понимал, на что я иду. Это гибель, я знаю. Но пусть! Я все-таки пойду вперед. - Безумец! Ведь первый же шаг погубит тебя. - Пусть будет что будет. - Однако ты рассчитываешь на успех, ты думаешь, что принцесса полюбит тебя! - Я не уверен, Рауль, но надеюсь, потому что без надежды жить невозможно. - Но допустим, ты добьешься счастья, ведь тогда ты уж наверняка погибнешь. - Умоляю тебя, Рауль, не спорь со мной, ты меня не переубедишь: я не хочу этого. Я так долго добивался, что уже не могу отступить, я так сильно страдал, что смерть показалась бы мне благодеянием. Я не только безумно влюблен, Рауль, меня терзает также неистовая ревность. Рауль сжал кулаки; можно было подумать, что его охватил гнев. - Ну, хорошо! - сказал он. 2. - Сейчас ты все поймешь. Я напрасно боролся с чувством, которое, зародившись во мне, росло и росло... Я призывал на помощь всю свою силу воли и разума; я хорошо понимал несчастье, на которое шел открыто; я измерил глубину этой пропасти, я знаю ее... Но так что же? Я все-таки пойду своей дорогой вперед. - Безумец! Ты, значит, хочешь своего близкого разорения и потом смерти, если пойдешь этим путем. - Пусть будет, что будет!.. - Гиш, послушай!.. - Все соображения исчерпаны, передумано все. Теперь слушай. - О, ты, вероятно, рассчитываешь на успех, думаешь, что она может полюбить тебя? - Рауль, я ни в чем не уверен, я только надеюсь, потому что надежда живет в человеке до самой его могилы. - Но я знаю, что если ты завладеешь этим счастьем, получив его от судьбы, ты погибнешь гораздо легче, чем без него. - Умоляю тебя, Рауль, не прерывай меня... Ты меня не переубедишь, потому что я тебе заранее говорю, что я этого не желаю... Я так долго в этом направлении действовал, что идти назад уже не могу, я так много страдал, что смерть была бы для меня благодеянием. Я не просто влюбленный до самозабвения человек, Рауль: я сжигаем неистовой ревностью. Рауль с такой силой хлопнул ладонями, что казалось, действительно, его охватило чувство гнева в этот момент. - Ладно, - сказал он. Там же. (Гиш просит Рауля передать вызов Бекингэму). 1. - Да, но, надеюсь, ты мне отдашь предпочтение. Послушай, вот что я попрошу тебя сказать герцогу... Это нетрудно... В один из ближайших дней: сегодня, завтра, послезавтра, - словом, когда ему будет угодно, я желал бы встретиться с ним в Венсенском лесу. - Герцог - иностранец. Да и особое его положение не позволяет ему принять вызов... Вспомни, что Венсенский лес расположен совсем недалеко от Бастилии. - Последствия касаются только меня. 2. - Да, но мне ты, я думаю, отдашь предпочтение. Послушай, вот что я попросил бы тебя сказать герцогу. Это не трудно... Вещь простая: в один из ближайших дней: сегодня, завтра, послезавтра или в день, за ним следующий, я желал бы встретиться с ним в Венсенском лесу. - Обсуди это хорошенько. - Я, кажется, уже заявил тебе, что всё мной давно уж обдумано. - Герцог иностранец, он занимает такой пост, который ему не позволит принять вызов, да кстати ведь и Венсенский лес как раз возле Бастилии. - Последствия мне ясны. Там же. 1. - ... Герцог предупредил меня, что хочет поговорить со мной. Он на карточной игре у короля... Пойдем туда. Я вызову его в галерею. Ты же держись в стороне. Мне достаточно будет двух слов. - Ну так идем! По дороге Рауль, который один только знал тайны обеих сторон, обдумывал, как бы устроить их примирение. Войдя в залитую светом галерею, где, точно звезды на небесном своде, двигались самые прославленные придворные красавицы, Рауль на мгновенье забыл о де Гише и загляделся на Луизу. Находясь среди своих подруг, она, точно зачарованная голубка, не сводила глаз с блестящей группы, окружавшей короля. В десяти шагах от принца герцог Бекингэм пленял французов и англичан своим величественным видом и роскошью наряда. 2. - ... Герцог меня предупредил, что хочет переговорить со мною. Он на празднествах у короля. Пойдем туда вместе. Я увлеку его на галерею. Ты же побудешь пока в стороне. Я ограничусь двумя словами. - Отлично. Я для приличия захвачу с собой де Варда. - Почему не Маникана? Де Вард... - Да, это правда. - Он ведь ничего не знает? - О, конечно, абсолютно ничего. А вы с ним по-прежнему на холодке? - Он тебе ничего не рассказывал? - Нет. - Я не люблю этого человека и, благодаря этой антипатии, я всегда с ним одинаково холоден. В настоящее время не более, чем когда-либо прежде. - Ну, так двинемся в путь. Все четверо стали спускаться с лестницы. Карета де Гиша, ожидавшая их у подъезда, повезла их в Пале-Рояль. Дорогой Рауль обременил задачей себя, единственного обладателя тайны обеих сторон, устроить их примирение. Он знал свое влияние на Букингама и тяготение к нему де Гиша и поэтому не считал свой план невыполнимым. Войдя в залитую огнями галерею, где двигались, подобно небесным светилам, в огненной атмосфере, самые прекрасные и самые известные при дворе женщины, Рауль на мгновение совершенно забыл о де Гише и стал смотреть на Луизу, которая сидела в кругу своих приятельниц, напоминая собой очаровательного голубя. Взор ее был прикован к свите короля, ослепительно блиставшей орденами, золотом и бриллиантами. Мужчины стояли вокруг сидевшего короля. Рауль увидел Букингама, стоявшего в десяти шагах от короля, среди небольшой группы французов и англичан, с восхищением смотревших на его величественную внешность и великолепную одежду.
Евгения: Там же. 1. И Рауль направился к д'Артаньяну. - Вас искал граф де Ла Фер, шевалье, - сказал он. - Я только что с ним говорил, - ответил д'Артаньян, рассеянно оглядываясь кругом. Вдруг взор его стал напряженным, как у орла, заметившего добычу. 2. Рауль подошел к д'Артаньяну. - Граф де Ла Фер искал вас, - сказал он. - Да, - ответил д'Артаньян, - я только что с ним говорил. - А я думал, что вы проведете с ним большую часть вечера. - Мы условились, где встретиться. Разговаривая с Раулем, д'Артаньян бросал рассеянные взоры направо и налево, словно ища кого-то в толпе или чего-то в галерее. Вдруг взгляд его стал суровым и напряженным, как у орла, замечающего добычу. Там же. (Рауль просит д'Артаньяна отвлечь беседой Фуке). 1. - Так ты думаешь, что мне удобнее подойти к нему, чем тебе? - Вы человек более значительный. - Да, это правда. Я капитан мушкетеров. Этот чин я получил так недавно, что постоянно забываю о нем. - Смотрите, он глядит на вас... если я не ошибаюсь. 2. - Так ты думаешь, что я имею больше права, чем ты?.. - Вы более заметный и значительный человек. - Да, это правда... Я капитан отряда мушкетеров. Этот чин мне уже давно, давно обещали, но наградили им очень недавно, вот поэтому я всегда и забываю свой сан. - Так вы мне окажете эту услугу? - Ах, черт возьми этого Фуке. - А вы что-нибудь имеете против него? - Нет, скорее он что-либо имеет против меня. Но все равно, рано или поздно... - Вот смотрите, он глядит на вас... Или это... Там же. 1. - Здравствуйте, господин д'Артаньян. Мы беседовали о Бель-Иле, - начал Фуке непринужденным тоном светского человека, которым многие не могут овладеть за всю жизнь. 2. - Здравствуйте, господин д'Артаньян. А мы беседуем о Бель-Иле, - сказал Фуке с этой неуловимой манерой светского человека и особенным взглядом, для приобретения которых нужно посвятить пол-жизни, а иным оказывается и этого недостаточно, так как, несмотря на многие годы изучения, они никогда не достигают таких результатов. Там же. 1. Сказав комплимент принцессе, Бекингэм снова двинулся к Раулю. Рауль пошел к нему навстречу. Де Гиш остался на месте и внимательно наблюдал. В тот момент, когда они должны были встретиться, к герцогу Бекингэму подошел принц. На его накрашенных губах играла очаровательная улыбка. 2. Сказав мимоходом любезность королеве, Букингам продолжал приближаться к Раулю. Рауль пошел ему навстречу. Де Гиш оставался на месте, следя за ними глазами. Встреча молодых людей состоялась на пространстве между играющими и галереей, где прогуливались взад и вперед, останавливаясь время от времени для беседы друг с другом, важные сановники. В момент, когда оба подходивших были уже почти лицом к лицу, к ним приблизился третий. Это был принц, подошедший к Букингаму. На его алых, напомаженных губах играла любезная чарующая улыбка. Там же. (Рауль услышал злословие де Варда). 1. - Милостивый государь, - обратился Рауль к де Варду, - вы все не можете отучиться от привычки оскорблять отсутствующих. Вчера вы задели господина д'Артаньяна, сегодня нападаете на герцога Бекингэма. - Милостивый государь, - отвечал де Вард, - вы отлично знаете, что иногда я оскорбляю и присутствующих. Де Вард почти касался плечом Рауля. Они обменивались ненавидящими взглядами. Вдруг около них раздался изысканно вежливый голос: - Мне послышалось, будто здесь назвали мое имя? Рауль и де Вард обернулись. Это был д'Артаньян; он с улыбкой положил руку на плечо де Варда. 2. - Милостивый государь, - сказал Рауль де Варду, - вы еще не бросили привычки оскорблять отсутствующих? Вчера вы оскорбили д'Артаньяна, сегодня - Букингама. - Милостивый государь, - отвечал де Вард, - вы знаете, что иногда я оскорбляю и присутствующих. Де Вард стоял близко около Рауля; их плечи касались одно другого, лица обоих были наклонены, словно для того, чтобы вспыхнуть одновременно от дыхания и гнева каждого из них. Чувствовалось, что один был на вершине своей ненависти, другой - истощал свое терпение. Вдруг они услышали около себя изысканно вежливый голос, говоривший: - Кажется, назвали мое имя. Они обернулись. Это был д'Артаньян, который с веселым, смеющимся взором, сложив губы сердечком, опустил руку на плечо де Варда. (И это еще не всё из первой главы...).
Евгения: Там же. (Встреча д'Артаньяна и де Варда). 1. - Милостивый государь, - продолжал д'Артаньян, - я давно ищу возможности поговорить с вами, но это случилось только сегодня. Правда, место не особенно удобное. Но, может быть, вы соблаговолите пройти ко мне? Это совсем близко. 2. - Милостивый государь, - продолжал д'Артаньян, - я уж давно ищу случая поговорить с вами, и вот только сегодня я его нашел. И мне очень не хотелось бы упускать такой добрый случай. Правда, что касается до места, я согласен, что оно выбрано дурно. Но не потрудитесь ли вы пройти ко мне? Это над лестницей, примыкающей к галерее. Там же. 1. - Нет, со мной господа Маникан и де Гиш, двое моих друзей. - Хорошо, - одобрил д'Артаньян. - Но двоих мало. Вы найдете еще кого-нибудь, не правда ли? - Конечно, - сказал молодой человек, не понимая, чего хочет д'Артаньян. - Сколько вам угодно. - Друзей? - Да, сударь. - Так запаситесь ими, пожалуйста. Подойдите и вы, Рауль. Приведите также господина де Гиша и герцога Бекингэма. - Боже мой, сударь, сколько шуму, - отвечал де Вард, принужденно улыбаясь. Капитан сделал знак, призывавший его к терпению, и направился в свою комнату, где сидел в ожидании граф де Ла Фер. 2. - Нет, со мной Маникан и де Гиш, двое моих друзей. - Хорошо, - сказал д'Артаньян, - но двух людей мало. Вы, может быть, найдете еще кого-нибудь? Не правда ли? - Конечно, - сказал молодой человек, не понимавший, к чему клонит д'Артаньян. - Мы найдем столько, сколько вы пожелаете. - Друзей? - Да, сударь. - Добрых друзей? - Без сомнения. - Ну так запаситесь ими, пожалуйста. А вы, Рауль, пойдите и приведите также г-на де Гиша и г-на Букингама. - О, Боже мой, сколько хлопот! - ответил де Вард, пытаясь улыбнуться. Капитан сделал рукой знак, призывая его к терпению. - Я совершенно спокоен. Итак, сударь, я жду вас, - сказал он. - Хорошо, ждите. - В таком случае, до свиданья. И он направился к себе. Комната д'Артаньяна не была пуста: здесь ждал его граф де Ла Фер, сидя в амбразуре окна. Там же. 1. Д'Артаньян стал кусать усы. - Милостивый государь, - сказал он, - я уже имел честь просить вас точнее формулировать обвинение, возводимое вами на меня. - Вслух? - Разумеется. - Даже если речь идет о постыдном поступке? - Непременно. 2. Д'Артаньян закусил ус. - Милостивый государь, - сказал он, - я уже имел честь просить вас точнее выразить обвинения, возводимые на меня. - Выразить их вслух? - Ну, конечно. - Итак, я начинаю. - Начните, милостивый государь, - сказал д'Артаньян, отвешивая поклон, - мы вас слушаем. - Итак, сударь, дело касается вины не по отношению меня, а по отношению моего отца. - Вы уже сказали это. - Да, но есть вещи, которых касаются с нерешительностью. - Даже если это так, я прошу вас, милостивый государь, победить это колебание. - В том даже случае, если дело идет о постыдном поступке? - Во всех случаях. Там же. (Граф де Ла Фер повествует де Варду о судьбе миледи). 1. - Итак, эта женщина, родом из Англии, вернулась в Англию, после того, как три раза устраивала заговоры против господина д'Артаньяна. По-вашему, она была права? Согласен, ведь господин д'Артаньян оскорбил ее. Но нехорошо то, что в Англии эта женщина соблазнила одного молодого человека, по имени Фелтон, находившегося на службе у лорда Винтера. Почему я никогда не обращала внимания на это "родом из Англии"?.. 2. - Итак, эта женщина, бывшая родом из Англии, вернулась снова туда, покушаясь три раза на жизнь д'Артаньяна. Это было вполне справедливо, не правда ли? Я полагаю так, потому что ведь д'Артаньян ее оскорбил. Но несправедливо то, что в Англии эта женщина соблазнила одного молодого человека, служившего при лорде Винтере и называвшегося Фельтоном. Там же. (После объяснения). 1. Д'Артаньян любезно поклонился придворным, согласившимся присутствовать при объяснении, и все разошлись, пожав ему руку. Никто даже не взглянул на де Варда. 2. Д'Артаньян поклонился любезно дворянам, согласившимся присутствовать при объяснении, и каждый, уходя, пожал ему руку. Ни одна рука не протянулась де Варду. Там же. (Де Вард и Бекингэм договариваются о поединке). 1. - Если вы меня убьете, - сказал герцог, - то вы, право, окажете мне, дорогой де Вард, большую услугу. - Сделаю все, что в моих силах, чтобы доставить вам удовольствие, герцог, - ответил де Вард. - Я ваш покорный слуга, господин де Вард. Завтра утром мой камердинер сообщит вам, в котором часу я уезжаю. 2. - Черт возьми, если вы меня убьете, любезнейший мой г. де Вард, вы этим окажете мне, уверяю вас, знатную услугу. - Я сделаю все, что могу, чтобы быть приятным для вас, герцог, - сказал де Вард. - Итак, решено: я вас увожу. - Я к вашим услугам. Черт побери! Мне для успокоения нужна опасность - смертельная опасность. - Я думаю, вы нашли то, что желали. Я ваш покорный слуга, г-н де Вард. Завтра утром мой камердинер скажет вам точный час отъезда.
Евгения: Глава 2 "Безмо де Монлезен". (Разговор Атоса и д'Артаньяна). 1. - Я знаю эту семейку, - ответил д'Артаньян, - мне пришлось немало повозиться с папенькой. Ну, доложу я вам, задал мне этот папенька работы, хотя мускулы у меня в то время были здоровые и уверенности в себе хоть отбавляй. Право, стоило поглядеть, как я с ним расправился. Ах, мой друг, нынче уж никто не делает таких выпадов; у меня рука ни минуты не оставалась в покое. Впрочем, вы видели меня, Атос, за работой. Шпага у меня была точно змея, извивалась во все стороны, чтобы ужалить побольнее. Ни один человек не мог бы устоять против такого натиска. А де Вард-отец долгонько помучил меня: помню, к концу схватки у меня сильно устала рука. 2. - Я знаю эту семейку, - возразил д'Артаньян; - я имел дело с папенькой. И, доложу вам, в то время у меня были здоровенные мускулы и какая-то дикая уверенность в себе самом; нужно вам сказать, и задал же этот папенька мне встрепку. Надо было видеть, однако же, как и я дрался. Ах, мой милый, нынче уже никто не делает подобных выпадов; у меня была такая рука, которая ни минуты не оставалась в покое, точно вся из ртути; да, впрочем, вы это знаете, Атос, вы сами видели, как я владею шпагой. Так вот: моя шпага не представляла собой простой полосы стали; это была какая-то змея, которая извивалась на все лады, чтобы удобнее поместить свою голову, или точнее - направить свое жало; я начинал с шести фут, доходил до трех, схватывался с неприятелем грудь с грудью, потом отскакивал на десять фут. Никакая человеческая сила не в состоянии была устоять против такого ярого натиска. А этот папенька де Вард, со свойственной его породе отвагой, задорной отвагой, помучил таки долго меня, и я помню, что к концу схватки у меня жестоко болели пальцы. Там же. (Слова Атоса). 1. - Только не я, я хочу вернуться в Блуа. Все эти фальшивые придворные манеры, эти интриги мне противны. Я вышел уже из возраста, когда миришься с этой пошлостью. Словом, в Париже, когда вас нет со мной, мне скучно. А так как вы не можете быть со мной постоянно, то я и решил уехать. 2. - Только не я, так как я хочу вернуться в Блуа. Все это подмалеванное придворное изящество, все эти интриги мне противны. Я вышел из того возраста, когда можно мириться со всею этою посредственностью. Я прочел в огромной Божьей книге слишком много прекрасного и высокого, чтобы после этого меня могли бы заинтересовать какие-то жалкие фразы, которыми перешептываются эти люди между собою, когда желают обмануть друг друга. Одним словом, в Париже и везде, где вас нет со мною, мне скучно; а так как я не могу иметь вас постоянно возле себя, то хочу вернуться в Блуа. Там же. 1. - Нет, дорогой мой, - с улыбкой отвечал Атос, - мое честолюбие простирается гораздо дальше, дружище. Быть министром, быть рабом? Полно! Разве я не выше всех этих министров? Помню, вы иногда называли меня великим Атосом. Если бы я был министром, бьюсь об заклад, вы этого не говорили бы. Нет, нет, я на это не пойду! - В таком случае прекратим этот разговор. И д'Артаньян крепко пожал руку Атосу. - Не беспокойтесь. Рауль может обойтись и без вас, - я в Париже. - Так я еду в Блуа. Сегодня вечером я с вами распрощаюсь, а завтра чуть свет уже буду скакать верхом. - Как же вы пойдете один в гостиницу? Почему вы не взяли с собой Гримо? - Гримо спит; он рано ложится. Мой старик быстро устает. Я берегу его. - Я дам вам мушкетера, который будет освещать дорогу факелом. Эй, кто-нибудь, сюда! На его зов явилось человек семь мушкетеров. - Не найдется ли среди вас охотников проводить графа де Ла Фер? - Я с удовольствием проводил бы, - отозвался ктото, - если бы мне не нужно было переговорить с господином д'Артаньяном. 2. - Ну, - сказал Атос, улыбаясь, - теперь уж д'Артаньян, возвысив меня до небес, сделав из меня какое-то божество, возводит меня на вершину Олимпа, а оттуда низвергает на землю. У меня честолюбие гораздо больших размеров, друг мой. Быть министром, быть рабом, подите вы! Разве я теперь не выше всех министров? Я - ничто! Помнится мне, что вы иногда называли меня великим Атосом. Однако, я сильно сомневаюсь в том, чтобы вы оставили за мною это прозвище, если бы я был министром. Нет, нет, я на это не пойду. - В таком случае не будем больше говорить об этом; отрекайтесь от всего, даже от братства! - Ах, дорогой друг, вы говорите мне пости жестокости. Д'Артаньян крепко пожал руку Атоса. - Нет, нет, не бойтесь отрицать все это. Рауль может обойтись и без вас; я в Париже. - Так я вернусь в Блуа. Сегодня же вечером мы с вами и распрощаемся; а завтра, чем свет, я уже буду скакать верхом. - Вы не можете вернуться один к себе в гостиницу; почему бы вам не взять с собою Гримо? - Друг мой, Гримо спит; он рано ложится спать. Бедный мой старичок очень скоро утомляется. Он приехал со мною вместе из Блуа, и я принудил его остаться дома; так как если бы ему понадобилось собраться с духом, чтобы опять переместиться за сорок миль отсюда - до Блуа, то он скорее умрет, чем пожалуется на это. Но я берегу своего Гримо. - Я сейчас дам вам какого-нибудь мушкетера, чтобы нести дорогой факел. Эй! Кто-нибудь, сюда! И д'Артаньян перегнулся через золоченые перила. На зов его явилось человек семь, восемь мушкетеров. - Не найдется ли среди вас охотника проводить господина графа де Ла Фера? - крикнул д'Артаньян. - Спасибо за вашу любезность, господа, - сказал Атос. - Мне неловко причинять такое беспокойство благородным дворянам. - Я пошел бы с удовольствием проводить графа, - отозвался кто-то, - если бы мне не было необходимо переговорить с господином д'Артаньяном.
Евгения: Там же. 1. Безмо поклонился. Атос ответил на поклон. - Это Безмо, дорогой мой, тот самый королевский гвардеец, с которым, помните, мы кутили когда-то во времена кардинала. - Как же, отлично помню, - сказал Атос, дружески прощаясь с ними. - Граф де Ла Фер, по прозвищу Атос, - шепнул д'Артаньян на ухо Безмо. - Да, да, обходительный человек, один из знаменитой четверки, - кивнул Безмо. - Именно. Но в чем же дело, дорогой Безмо? Кстати, король оставил мысль об аресте. - Тем хуже, - вздохнул Безмо. - Как, тем хуже? - со смехом воскликнул д'Артаньян. - Разумеется, - объяснил комендант Бастилии, - ведь заключенные - это мой доход. - А ведь правда! Я не смотрел на вещи с этой точки зрения. - Вот у вас, - продолжал Безмо, - завидное положение: вы капитан мушкетеров. - Недурное. Но вам, право, нечего завидовать мне: вы комендант Бастилии - первой тюрьмы во Франции. - Я это хорошо знаю, - печально промолвил Безмо. - Каким, однако, унылым голосом вы это сказали. Давайте поменяемся местами. Хотите? - Не огорчайте меня, господин д'Артаньян. Однако я желал бы поговорить с вами с глазу на глаз. - Тогда возьмите меня под руку, и пройдемся: луна так славно светит, вы мне поведаете ваши печали в дубовой аллее. Пошли! 2. Безмо поклонился. Атос отдал поклон. - Но вы, должно быть, знаете друг друга? - прибавил д'Артаньян. - Я смутно припоминаю господина Безмо, - сказал Атос. - Вы должны хорошо помнить Безмо, дорогой мой, того самого королевского гвардейца, вместе с которым мы так кучивали когда-то во времена кардинала. - Как же, как же... - сказал Атос и ласково простился с ними. - Граф де Ла Фер, у которого была военная кличка Атос, - шепнул д'Артаньян на ухо Безмо. - Да, да, человек с выдержкой, один из тех четырех молодцов, - сказал Безмо. - Именно. Но, послушайте, дорогой мой Безмо, не пора ли нам начать говорить о деле? - Пожалуйста! - Прежде всего относительно приказов; выяснилось, что приказов нет. Король оставил мысль об аресте известной личности. - Ах! Тем хуже! - сказал Безмо со вздохом. - Как, тем хуже? - воскликнул д'Артаньян, рассмеявшись. - Да разумеется, - возмутился комендант Бастилии, - ведь мои пленники - это мой личный доход. - А! Правда. Я упустил из виду этот факт. - Значит, приказов нет? И Безмо опять вздохнул. - Вот у вас, - продолжал он, - так завидное положение: капитан-лейтенант мушкетеров! - Разумеется, недурное. Но я не вижу, в чем вы можете позавидовать мне: вы комендант Бастилии, первенствующего во всей Франции замка. - Я это хорошо знаю, - печально промолвил Безмо. - О, каким унылым голосом вы это сказали, черт возьми! Желаете, давайте поменяемся доходами? - Не будем говорить о доходах, если вы не хотите, чтобы я окончательно расстроился. - Что это вы все оглядываетесь по сторонам, словно боитесь, что вас могут сейчас схватить, вы, страж арестованных? - Я озираюсь потому, что нас видят и слышат; по-моему, было бы надежнее вести эти разговоры где-нибудь в сторонке; сделайте милость, отойдем подальше. - Безмо! Безмо! Разве вы забыли, что мы знаем друг друга тридцать пять лет. Со мною вам нечего стесняться. Говорите прямо. Я ведь не глотаю живьем комендантов Бастилии. - Ну, слава Богу! - Пойдем тогда во двор, возьмемся под руку; луна так славно светит, пройдемся по дубовой аллее, и там, под деревьями, вы и расскажете мне все ваши печали. Идем.
Евгения: Там же. (Разговор д'Артаньяна с Безмо де Монлезеном). 1. - Вашими бы устами да мед пить, дорогой д'Артаньян. - Удивляете вы меня, Безмо! Вы прикидываетесь бог знает каким сиротой, а дайте-ка я подведу вас к зеркалу! Посмотрите, какой вы цветущий, упитанный да круглый, точно сыр голландский. Ведь вам уже годочков шестьдесят, а не дашь и пятидесяти. - Все это так... - Черт побери! Я-то знаю, что это так же верно, как и ваши пятьдесят тысяч ливров дохода, - добавил д'Артаньян. Низенький Безмо топнул ногой. - Постойте, - вскричал д'Артаньян, - я вам сейчас докажу: в Бастилии, я полагаю, вы сыты, помещение казенное; вы получаете шесть тысяч ливров жалованья. - Допустим. 2. - Вашими бы устами да мед пить, дорогой господин д'Артаньян! - Вы меня удивляете, Безмо; взгляните-ка на себя, милейший. Черт знает, каким вы представляетесь сокрушенным, а вот я подведу вас к зеркалу, так вы и увидите там, какой вы на самом-то деле, плотненький, здоровенький, жирный да круглый, что добрый сыр в масле; глаза у вас горят, как уголья, и, если бы только не эта скверная морщина, которую вы стараетесь сделать себе на лбу, то вам нельзя бы дать на вид и пятидесяти лет. А на самом-то деле вам есть уже десяточков шесть, не правда ли? - Да так-то так... - Черт возьми! Я-то прекрасно знаю, что это правда, как правда и доход в пятьдесят тысяч ливров. Безмо даже топнул ногою. - Стойте, стойте! - перебил его д'Артаньян, - я вам сейчас сделаю все выкладки; вы были капитаном гвардии господина Мазарини; это двенадцать тысяч в год; допустим, вы получали их в течение двенадцати лет; вот уж сто сорок тысяч ливров. - Двенадцать тысяч ливров! Да вы с ума сошли! - вскричал Безмо. - Старый скупердяй никогда не давал больше шести тысяч, а повинности по службе всегда доходили до шести с половиною тысяч. Да еще господин Кольбер, который урезывал у меня шесть тысяч, отваливал мне в награду за это пятьдесят пистолей, так что не будь у меня маленького клочка земли, который мне приносит двенадцать тысяч ливров, мне бы ни за что не выкрутиться. - Поставим крест на этой статье и перейдем к полсотне тысяч ливров дохода с Бастилии. Там, я полагаю, вы и сыты, и помещение казенное, да еще шесть тысяч ливров жалования. - Пусть будет так. Там же. 1. - В результате мне пришлось выдать семьдесят пять тысяч ливров Трамбле да столько же Лувьеру. - Ах, черт побери, значит, сто пятьдесят тысяч ливров попали в их руки? - Именно! 2. - В результате мне пришлось выдать на долю Трамблея семьдесят пять тысяч. - Недурно!.. А Лувьеру сколько? - Столько же. - Итак, сразу? - Нет, не сразу; это было бы невозможно. Король не хотел, или, вернее, господин Мазарини не хотел дать понять, что он отрешает от должности этих двух весельчаков - исчадие баррикады; и вот, он допустил, чтобы они поставили условием своей отставки львиные требования. - А какие именно? - Трепещите!.. Доходы за три года, в качестве могарыча. - Вот дьявольщина! Значит, полтораста тысяч ливров уплыли к ним в ручки? - Именно. Там же. 1. - Любопытная штука, - пробормотал д'Артаньян. - Теперь вы понимаете, почему я не весел? - И очень даже. - Вот я и явился к вам, господин д'Артаньян, потому что вы один можете вывести меня из затруднительного положения. 2. - Это любопытная штука, - пробормотал д'Артаньян. - Так теперь вы понимаете, что у меня может быть морщина на лбу? - И очень даже! - Так теперь вы понимаете, что, несмотря на то, что я кругленький, как сыр, и румяный, как яблоко, несмотря на мои глаза, напоминающие собою раскаленные уголья, несмотря на все это, я дошел до такого состояния, что боюсь, что у меня может не оказаться ни сыру, ни яблока покушать, а останутся одни только глаза, чтобы плакать. - Положение отчаянное. - И вот, я явился к вам, господин д'Артаньян, потому что вы один можете вывести меня из затруднительного положения. Там же. 1. - Я честный человек, дорогой господин д'Артаньян, и содержу своих заключенных, как царей. - Ей-богу, мне вас жаль... Послушайте, Безмо, можно положиться на ваше слово? 2. - Все оттого, что я честный человек, дорогой господин д'Артаньян, и что я кормлю своих пленников, как каких-нибудь державных властителей. - Черт возьми! Вот так попался; вам остается только хорошенько обкушаться вашими прекрасными обедами и лопнуть к завтрашнему полудню. - Жестокий человек, у него еще хватает духу смеяться! - Нет, право, вы меня огорчаете!.. Ну, послушайте-ка, Безмо, можно положиться на ваше честное слово?
Евгения: Глава 3 "Игра у короля". 1. Что касается Бекингэма, то он занимал ее очень мало; этот беглец, этот изгнанник уже превращался для нее в бледное воспоминание. Принцессе нравились улыбки, ухаживания, вздохи Бекингэма, пока он был здесь; но ведь он уезжает: с глаз долой - из сердца вон! Герцог не мог не заметить этой перемены; она очень больно задела его. Человек от природы деликатный, гордый и способный на глубокую привязанность, он проклинал тот день, когда его сердцем овладела эта страсть. Холодное равнодушие принцессы действовало на Бекингэма. Презирать ее он еще не мог, но уже способен был смирить порывы своего сердца. 2. Что же касается до Букингама, то он ее занимал довольно поверхностно; для нее этот беглец, этот изгнанник превратился уже из человеческого существа в какое-то воспоминание. Легкомысленные сердца все на один лад; отдаваясь всецело настоящему, они сразу порывают всякую связь с тем, что может ввести хоть малейший разлад в их сытое, обеспеченное, эгоистическое существование. Мадам очень нравились улыбки, ухаживания, вздохи, пока Букингам был тут; но издали проделывать все это решительно было ни к чему. Кто может знать, куда уносит вздохи тот ветер, который дует в ущельях и подгоняет тяжелые корабли? Герцог не мог не заметить этой перемены, и его сердце было смертельно ранено. Будучи по натуре нежным, гордым и способным к глубокой привязанности, он проклинал тот день, когда его сердцем овладела эта страсть. Взгляды, которые он кидал на Мадам, мало-по-малу, остыли от ледяного дуновения ее мысли. Он еще не был в состоянии презирать, но уже достаточно овладел собою, чтобы усмирить в себе мятежный голос сердца. Там же. 1. Глаза принцессы лучились. С ее алых губ лилось веселье, как назидательные речи из уст старца Нестора. В этот вечер Людовик XIV оценил в принцессе женщину. 2. Глаза принцессы метали молнии; с ее алых губок лились потоками веселые речи, подобно тому, как лились убедительные речи из уст старого грека Нестора. А вокруг королевы и короля все придворные, как очарованные, почувствовали, наконец, что можно было смеяться в присутствии самого великого в мире властителя, и что на них смотрели, как на людей самых вежливых и умных во всем свете. В этот вечер Мадам имела такой успех, что могла очаровать не только простых смертных, но и тех, которые должны бы были, по высокому своему положению, быть застрахованы от подобных головокружительных увлечений. И с этой минуты Людовик XIV смотрел на Мадам, как на интересную особу. Там же. 1. Женщины, от внимания которых ничто не ускользает, - и первая Монтале, - не преминули шепнуть своим приятельницам: - Король вздохнул. - Принцесса вздохнула. И это была правда. Принцесса вздохнула беззвучно, но сопроводила свой вздох таким выразительным взглядом красивых черных глаз, что лицо короля покрылось весьма заметным румянцем. 2. А женщины, - так как от их внимания вообще ничто не может ускользнуть, - вроде Монтале, например, - не преминули сообщить своим приятельницам: - Король вздохнул. - Мадам вздохнула. И это была истинная правда. Хотя Мадам вздохнула беззвучно, но она сопровождала свой вздох той мимикой, выразительность которой представляла гораздо большую опасность для спокойствия королевского сердца, чем самый громкий вздох. Мадам вздохнула, закрывая свои прекрасные черные очи, потом она снова открыла их и с неописуемой скорбью, светившеюся в них, устремила их прямо на короля, лицо которого тотчас же покрылось яркою краскою. Там же. (Фуке вернулся домой и зашел к Арамису). 1. - Ах, друг мой, - продолжал Фуке, - подумать только - сейчас, когда я проезжал по улице, прохожие кричали: "Вот едет богач Фуке!" Право, дорогой мой, от этого можно потерять голову. - Нет, монсеньер, не стоит, - флегматично проговорил Арамис, посыпая пескам только что написанную страницу. 2. - Ах! Друг мой, - продолжал Фуке, - подумать только, что сейчас, когда я проезжал по улице, люди кричали: "вот едет богач, господин Фуке!" Откровенно скажу вам, дорогой мой, можно окончательно лишиться рассудка! - Ну, нет, господин Фуке! Это, знаете ли, как говорят: шалишь, себе дороже! - проговорил флегматичным тоном Арамис, посыпая только что написанную страницу песком.
Евгения: Глава 4 "Мелкие счеты господина Безмо де Монлезена". 1. На колокольне церкви св. Павла пробило семь, когда Арамис, в костюме простого горожанина, с заткнутым за пояс охотничьим ножом, проехал верхом по улице Пти-Мюск и остановился у ворот Бастилии. 2. На колокольне церкви Св. Павла пробило семь часов, когда Арамис, в костюме простого горожанина, то есть из цветного сукна, и, в отличие от других, с заткнутым за пояс оружием вроде охотничьего ножа, проезжал верхом мимо улицы Пети-Мюск и остановился напротив улицы Турнель, у ворот замка Бастилии. Там же. (Встреча Арамиса с Безмо). 1. - Простите, пожалуйста. Ах, монсеньер, как я рад, что вижу ваше преосвященство. - Тсс! Вы не думаете о том, что вы говорите. Могут вообразить бог знает что, если увидят епископа в таком обличье. 2. - Простите, простите! Ах, как я несказанно рад, что вижу ваше преподобие! - Тише, тише! Вы совсем не думаете о том, что говорите? Могут вообразить невесть что, если узнают, что епископ вдруг попал в такой притон! Там же. 1. - Ну, значит, вам нужны были деньги, раз вы собирались ехать к тому лицу, которое дает их. - Клянусь вам, что я бы никогда не решился попросить денег у господина Фуке. Я хотел только узнать у него наш адрес, вот и все. 2. - Теперь вы сами видите; оказывается, вам нужны были деньги, раз вы собирались ехать к тому лицу, которое дает их. - Да нет же... - Полно! вы, кажется, не доверяете мне. - Мой дорогой аббат, только потому, что я не знал настоящего места вашего пребывания... - О! Вы бы могли достать денег и у господина Фуке, дорогой Безмо; у этого человека кошелек всегда открыт. - Клянусь вам, что я никогда бы не решился попросить денег у господина Фуке, я хотел только узнать у него ваш адрес. Глава 5 "Завтрак у господина де Безмо". (Арамис и Безмо разговаривают о таинственном узнике). 1. - А не может ли сходство, о котором вы говорили, броситься в глаза вашим тюремщикам? - Ах, дорогой господин д'Эрбле! Нужно быть придворным, как вы, чтобы заниматься такими мелочами. - Вы тысячу раз правы, дорогой Безмо. Будьте добры, еще чуточку этого вина. 2. - Не может ли оно броситься в глаза вашим привратникам? - О! Дорогой мой господин д'Эрбле, нужно быть таким отзывчивым, как вы, чтобы заниматься такими подробностями. - Вы тысячу раз правы, дорогой мой господин Безмо. Я попрошу вас налить мне еще капельку этого вольнея, пожалуйста. Там же. 1. Арамис и комендант чокнулись. - А кроме того, - добавил Арамис, подняв бокал и прищуриваясь на вино, горящее рубином, - кроме того, случается и так, что там, где вы находите сходство, другой его совсем не замечает. 2. Арамис и комендант чокнулись. - А, кроме того, - продолжал Арамис, любуясь прищуренным глазом на искрившееся рубинами в поднятой рюмке вино, словно он хотел соединить наслаждение всех пяти чувств в одно; - кроме того, случается и так, что там, где вы находите сходство, другой его может быть совершенно не усмотрит.
Евгения: Глава 6 "Узник второй Бертодьеры". (Арамис и Безмо вошли в камеру Филиппа). 1. В камере, освещенной лучами солнца, проникавшими через решетчатое окно, находился красивый юноша, небольшого роста, с короткими волосами и небритый; он сидел на табуретке, опершись локтем на кресло и прислонившись к нему. На кровати валялся его костюм из тонкого черного бархата; сам он был в прекрасной батистовой рубашке. 2. И тут можно было разглядеть в комнате, освещенной проникавшими сквозь решетчатое окно лучами солнца, прекрасного юношу, маленького роста, с коротко остриженными волосами и пробивавшимся уже пушком на подбородке; он сидел на скамейке, опершись локтем на кресло и подперев рукою голову. Его костюм, валявшийся на постели, был из тонкого черного бархата, и юноша как будто старался изо всех сил надышаться свежим воздухом, так что от этих движений на его груди раздувалась тонкая батистовая рубашка. Там же. 1. Окончив сервировку, комендант обратился к молодому узнику со словами: - Вы сегодня очень хорошо выглядите. - Благодарю вас, сударь, - отвечал юноша. Услышав этот голос, Арамис едва удержался на ногах. Все еще мертвенно бледный, он невольно сделал шаг вперед. 2. Окончив, он обратился к молодому пленнику со словами: - У вас хороший вид сегодня; видно, что вы здоровы. - Благодарю вас, господин комендант, я совершенно здоров, - ответил юноша. Услышав его голос, Арамис еле удержался на ногах. Он совершенно машинально сделал шаг вперед, и губы у него дрогнули. Там же. 1. - Господин архитектор спрашивает вас, - строго обратился к узнику Безмо, - знаете ли вы, почему вы попали в Бастилию? - Нет, сударь, - спокойно отвечал молодой человек, - не знаю. 2. - Господин архитектор просит меня обратиться к вам с вопросом, не знаете ли вы причину вашего заточения. - Нет, господин комендант, - ответил совершенно просто молодой человек, - я причины этой не знаю. Там же. (Арамис уезжает, обещая похлопотать за Сельдона). 1. - Это ваше дело; поступайте как знаете. Я вижу, что у вас руки длинные. - Прощайте, прощайте! И Арамис уехал, напутствуемый добрыми пожеланиями коменданта. 2. - Да уж это ваше дело; действуйте, как сами найдете удобным. Я вижу, что у вас руки длинные, а ладони широкие. - До свидания! Прощайте! И Арамис ушел от коменданта, благословлявшего его посещение.
Евгения: Глава 7 "Две приятельницы". (К маркизе де Бельер приехала г-жа Ванель). 1. Когда о приезде г-жи Ванель доложили хозяйке дома, она была погружена в чтение какого-то письма, которое торопливо спрятала и побежала навстречу гостье. Маргарита Ванель бросилась ее целовать, жала ей руки и не давала вымолвить ни слова. 2. Когда вошли доложить о приезде госпожи Ванель хозяйке дома, ее застали погруженною в чтение какого-то письма, которое она торопливо спрятала в карман. Она только что окончила свой утренний туалет, и горничная еще возилась в соседней комнате. Услышав имя и шаги госпожи Ванель, госпожа де Беллиер побежала ей навстречу. Она сейчас же заметила какой-то особый блеск в глазах своей гостьи, не похожий на блеск здоровья или счастья. Маргарита бросилась ее целовать, сжимала ей руки и не давала ей времени говорить. Там же. 1. - ... Ты знаешь, что мне говорили? - Мало ли что говорят! - Я готова все рассказать тебе, да боюсь, что ты будешь сердиться. - Вот уж никогда! Ведь ты сама восхищалась ровностью моего характера. - Так вот, дорогая маркиза, говорят, что с некоторых пор ты стала гораздо меньше тосковать о бедном господине де Бельере! 2. - ... Ты знаешь, что мне говорили? - Мало ли чего говорят! - О, это необыкновенная вещь. - Как ты умеешь томить своих слушателей, Маргарита. - Я хоть сейчас готова все рассказать тебе, да боюсь, что ты рассердишься. - Вот уж никогда! Ты сама восхищалась ровностью моего характера. - Ну, хорошо! Говорят, что... Ах, право, я даже не решаюсь выговорить это. - Так не будем и говорить об этом, - заметила госпожа де Беллиер, которая, угадывая во всех этих подходах какое-нибудь скрытое ехидство, тем не менее сгорала от любопытства. - Так вот, дорогая маркиза, говорят, что с некоторых пор ты стала гораздо меньше тосковать по бедном господине де Беллиере! Там же. 1. - Ты очень остроумна, Маргарита, - проговорила, трепеща, г-жа де Бельер. - Ах, ты всегда льстила мне, Элиза... Словом, ты слывешь непреклонной и недоступной. Видишь, на тебя нисколько не клевещут... О чем же ты задумалась? - Если говорят, что я влюблена, то, вероятно, называют чье-нибудь имя. - Разумеется, называют. - Меня удивило твое упоминание о Данае. Это имя невольно наводит на мысль о золотом дожде, не так ли? 2. - Ты очень остроумна, Маргарита, - проговорила, дрожа, госпожа де Беллиер. - Ах, ты всегда льстила мне, Елиза... Одним словом ты слывешь непреклонной и недоступной. Видишь теперь, что на тебя нисколько не клевещут... Но о чем же ты задумалась в то время, как я с тобою разговариваю? - Я? - Да, ты что-то все краснеешь и молчишь. - Я доискиваюсь, - ответила маркиза, поднимая свои чудные глаза, в которых забегали злые огоньки, - и никак не могу отгадать, на что ты намекала, сравнивая меня с Данаей; ты ведь такая сведущая в мифологии. - Ха, ха! - рассмеялась маргарита. - Ты ищешь смысл моих слов? - Именно; разве ты не помнишь, как когда-то мы в монастыре задавали друг другу разные арифметические задачки... Вот и я, в свою очередь, задам тебе задачу. Ведь ты помнишь, что по данному нам числу мы должны были отыскивать неизвестное? Так вот отыщи это неизвестное. - Я не понимаю, что хочешь ты этим сказать. - Ничего нет проще, однако. Ты полагаешь, что я влюблена, не правда ли? - Мне так передавали. - Так не могли же сказать, что я влюблена в какой-нибудь отвлеченный предмет. Вероятно, при этом упоминали и чье-нибудь имя. - Разумеется, называли и его. - В таком случае ничего нет удивительного в том, что я стараюсь отгадать это имя, так как ты сама мне не говоришь. - Дорогая моя маркиза, когда я увидела, что ты покраснела, то подумала, что тебе недолго придется догадываться. - Меня просто удивило сказанное тобою слово - Даная. Это слово невольно наводит на мысль о золотом дожде, не так ли? Там же. 1. - А! - проговорила маркиза, приложив руку к груди. - Разве случилось что-нибудь новое? - Дорогая моя, новое прежде всего в том, что король перенес все свои милости с господина Фуке на господина Кольбера. 2. - Ах! - проговорила маркиза, приложив руку к груди. - Вероятно, случилось что-нибудь новое? - А разве ты не знаешь? - Я ничего не знаю, - проговорила госпожа де Беллиер с неизъяснимой тоской. - Дорогая моя, новое заключается прежде всего в том, что король обращает теперь все свои милости не на Фуке, как раньше, а на Кольбера.
Евгения: Там же. 1. - В финансовом мире, дорогая Маргарита, случается, что сегодня у человека нет ни гроша, а завтра он ворочает миллионами. - Это могло случиться с господином Фуке в то время, когда у него было два богатых и ловких друга, которые собирали для него деньги, выжимая их из всех сундуков; но эти друзья умерли, и теперь ему неоткуда почерпнуть миллионы, которые просил у него вчера король. 2. - В финансовом мире случается так, что сегодня у человека нет ни гроша, а завтра он ворочает миллионами. - Это могло случаться с Фуке в то время, когда у него было два богатых и ловких приятеля, которые собирали для него деньги, выжимая их изо всех сундуков; но эти друзья умерли. - Монеты не умирают, Маргарита; они спрятаны, их ищут, находят и приобретают. - Тебе все просто, все кажется в розовом цвете. Жаль, что ты не Эгерия господина Фуке, ты бы указала ему источник, откуда он мог бы почерпнуть те миллионы, которые просил у него вчера король. Там же. 1. -... Так вот почему, дорогая моя маркиза, я так жалела этого бедного человека, который любил меня, даже обожал; вот почему, видя, какой он несчастный, я прощала ему в душе его измену... в которой он раскаивается, судя по некоторым данным; вот почему я склонна была утешить его и дать ему добрый совет: он, наверно, понял бы мой поступок и был бы мне благодарен. Маркиза, оглушенная, уничтоженная этим натиском, рассчитанным с меткостью хорошего артиллерийского огня, не знала, что отвечать, что думать. - Так почему же, - проговорила она наконец, втайне надеясь, что Маргарита не станет добивать побежденного врага, - почему бы вам не поехать к господину Фуке? 2. - Так вот почему, дорогая моя маркиза, я так скорбела за этого несчастного человека, который любил меня, даже обожал; вот почему, видя, какой он сам жалкий, я прощала ему в душе его измену... в которой он раскаивается, судя по некоторым данным; вот почему я склонна была и утешить его, и дать ему добрый совет; он наверно понял бы мои чувства и был бы мне благодарен. Видишь ли, так приятно чувствовать себя любимой. А люди очень ценят любовь, если только они не ослеплены властью. Маркиза, оглушенная, уничтоженная всем этим натиском, рассчитанным с меткостью хорошего артиллерийского орудия, стреляющего в цель, просто не находила слов для ответа и не знала, что и подумать. А голос вероломной подруги звучал так нежно; она говорила как женщина, стараясь скрыть все инстинкты пантеры. - Так почему же, - заговорила госпожа де Беллиер, у которой оставалась еще слабая надежда, что Маргарита перестанет же, наконец, издеваться над побежденным врагом, - почему бы тебе не поехать к господину Фуке? Там же. 1. Затем она открыла дверь в молельную и, даже не поворачивая головы в сторону Маргариты Ванель, ушла туда и заперла за собой дверь. Как только маркиза исчезла, ее завистливая соперница бросилась, как пантера, на конверт и схватила его. 2. Затем она открыла дверь в молельную комнату и, даже не поворачивая головы в сторону Маргариты Ванель, ушла туда и заперла за собою дверь. Маргарита сказала или, вернее, пролепетала три, четыре слова, которых госпожа де Беллиер даже не слыхала. Но как только ушла маркиза, ее завистливая неприятельница не могла противостоять желанию убедиться в основательности своих подозрений; она бросилась, как пантера, на конверт и схватила его. Там же. 1. А в это время маркиза, очутившись в безопасности за дверью, почувствовала, что силы окончательно изменяют ей; с минуту она стояла, побледнев и окаменев, как статуя; потом, подобно статуе, которую колеблет ураган, она покачнулась и упала без чувств на ковер. 2. А в это время маркиза, оградившись дверью, почувствовала, что силы окончательно изменяют ей; с минуту она стояла, побледнев и окаменев, как статуя; потом, подобно же статуе, которую колеблет на цоколе ураган, она покачнулась и грохнулась без чувств на ковер. Стук упавшего тела раздался одновременно со стуком колес экипажа Маргариты, съезжавшего со двора отеля.
Евгения: Глава 8 "Серебро госпожи де Бельер". 1. Удар был особенно тяжел из-за его неожиданности. Прошло немало времени, пока маркиза оправилась; но придя в себя, она стала размышлять о назревающих событиях. Она перебирала в памяти все, что сообщила ей ее безжалостная подруга. Вскоре природный ум этой энергичной женщины взял верх над чувством бесплодного сострадания. Маркиза не принадлежала к тем женщинам, которые плачут и ахают над несчастьем вместо того, чтобы попытаться действовать. 2. Удар, нанесенный гостьей, оказался тем ощутительнее, что он был неожиданным, а потому прошло некоторое время, пока маркиза оправилась; когда же она пришла в себя, она тотчас же стала размышлять обо всех событиях, как они представлялись ей на самом деле. Рискуя еще раз своим счастьем, она мысленно перебирала в памяти все то, что сообщила ей ее неумолимая подруга. Со стороны Кольбера она ожидала измену, а затем мрачные угрозы, под покровом общественных интересов. Гнусное торжество по поводу приближавшегося падения, непрерывные усилия, чтобы достигнуть этой цели, соблазн не менее преступный, чем само злодеяние, вот те приемы, которые пускала в ход Маргарита. Теория Декарта, наконец, торжествовала; к бездушному мужчине присоединилась бессердечная женщина. Еще с большей грустью, чем с негодованием, увидела маркиза, что король сделался сообщником в заговоре, который обнаруживал двоедушие уже престарелого Людовика XIII и скряжничество Мазарини, когда он не успел еще набить себе карманы французским золотом. Но вскоре природный ум этой энергичной женщины взял верх над чувством бесплодного сострадания. Маркиза не принадлежала к тем женщинам, которые хнычут в то время, когда надо действовать, и которые только ахают над несчастьем, имея полную возможность прийти к нему на помощь. Там же. (Маркиза вызвала горничную). 1. - Однако вы уложили драгоценности и серебро? - Да, сударыня, но мы обыкновенно оставляем эти вещи в Париже; вы никогда не берете драгоценностей с собою в деревню. Маркиза помолчала, потом сказала спокойным тоном: - Пошлите за моим ювелиром. 2. - Однако же, вы уложили все драгоценности и серебро? - Да, сударыня, но мы обыкновенно оставляем все эти вещи в Париже; вы никогда не берете драгоценностей с собою в деревню. - Вы говорите, что все это убрано? - Все убрано в вашем кабинете, сударыня. - А золотые вещи? - В сундуках. - А серебро? - В большом дубовом шкафу. Маркиза помолчала; потом сказала спокойным тоном: - Пошлите за моим ювелиром. Там же. 1. - Господин Фоше! Кажется, вы поставляли мне все драгоценности? - Да, маркиза. - Я не могу припомнить, сколько стоило это серебро. - Сударыня, кувшины, кубки и блюда с футлярами да столовые приборы, мороженицы и тазы для варки варенья - все это обошлось вам в шестьдесят тысяч ливров. 2. - Господин Фоше, кажется, вы поставляли мне драгоценности? - Да, госпожа маркиза. - Я теперь не могу припомнить, до какой цифры доходили счета этой поставки? - Счета какой поставки, новой, сударыня, или прежней, когда господин де Беллиер покупал все к вашей свадьбе? Оба раза поставлял вещи я. - Ну, сначала новой. - Сударыня, за кувшины, кубки и блюда с футлярами, за столовые приборы и мороженицы, за тазы для варки варенья и рукомойники - за все это вы, госпожа маркиза, заплатили мне шестьдесят тысяч ливров. Там же. 1. Через три часа маркиза отправилась к г-ну Фоше и получила от него на восемьсот тысяч ливров бумаг Лионского банка и двести пятьдесят тысяч ливров золотой монетою, сложенной в сундук, который приказчик с трудом донес до кареты. Эта карета, или, вернее, дом на колесах, составляла предмет восхищения всего квартала; сверху донизу она была покрыта аллегорическими рисунками и облаками, усеянными золотыми и серебряными звездами. 2. А три часа спустя маркиза отправилась к господину Фоше и получила от него на восемьсот тысяч ливров бумаг Лионского банка и двести пятьдесят тысяч ливров золотою монетою, запертой в сундук, который приказчик донес с трудом до кареты госпожи Фоше. У госпожи Фоше имелась собственная дорожная повозка. Будучи дочерью председателя Счетной Палаты, она принесла тридцать тысяч экю приданого своему мужу, бывшему старшиною ювелирного цеха. За двадцать лет эти тридцать тысяч экю принесли свои плоды. Ювелир стал миллионером, но он жил просто. Он купил себе почтенную карету, сделанную в 1648 году, десять лет спустя после рождения короля. Эта карета, или, вернее, этот дом на колесах, составляла предмет восхищения всего квартала; она была покрыта сверху донизу аллегорическими рисунками, представляющими какие-то облака, усеянные золотыми и серебряными звездами.
Евгения: Глава 9 "Приданое". 1. Лошади г-на Фоше были могучие першероны, чьи ноги походили на тумбы. Как и карета, они явились на свет еще в первой половине столетия. Естественно, что они не могли бежать так быстро, как английские лошади г-на Фуке, и им понадобилось два часа, чтобы одолеть расстояние до Сен-Манде. Маркиза остановилась у двери, хорошо ей знакомой, хотя видела эту дверь всего только раз. 2. Лошади господина Фоше были почтенные першероны, с тумбообразными ногами. Как и карета, они явились на свет еще в первой половине столетия. Естественно, что они не могли бежать так быстро, как лошади господина Фуке. И потому они употребили два часа на доставку путников в Сен-Манде. Можно выразиться про этих лошадей, что они выступали величественно. А величественность исключает быстроту. Маркиза остановилась у хорошо знакомой ей двери, хотя раньше она видела эту дверь всего только один раз, как, вероятно, помнит читатель, при обстоятельствах, не менее горестных, чем то, которое привело ее сюда еще раз. Там же. 1.Маркиза зажгла свечи в канделябрах, вдохнула аромат цветов, села и задумалась. Она размышляла, как оставить г-ну Фуке эти деньги, чтобы он не мог догадаться, откуда они. Она схватилась за первое пришедшее ей в голову средство. Можно просто позвонить, вызвать г-на Фуке и убежать; отдав ему миллион, она будет счастливее, чем если бы сама нашла миллион. Но ведь Фуке догадается и, пожалуй, откажется принять как дар то, что он, быть может, принял бы как заем, и, таким образом, вся ее затея пропадет даром. 2. Маркиза зажгла свечи в канделябрах, вдохнула в себя аромат цветов, села и вскоре погрузилась в глубокие размышления. Но, несмотря на то, что это были грустные думы, от них веяло какою-то сладостью. Ей казалось, что в этой комнате везде разложены сокровища. Ей мерещился миллион, который она вырвала из своего состояния, подобно тому, как женщина вырывает василек из своего венка. Она убаюкивала себя самыми сладкими грезами. Главною мыслью ее было найти какой-нибудь предлог, заставить Фуке принять эти деньги, но так, чтобы он совсем не мог узнать, откуда они явились. Она схватилась за первое пришедшее ей в голову средство. Хотя, поразмыслив хорошенько, она увидела, что ей трудно будет это сделать, но все же она не отчаивалась добиться своей цели. Ей следовало только позвонить, чтобы вызвать господина Фуке, и тогда она должна была уйти отсюда, чувствуя себя гораздо счастливее, чем была бы, когда вместо того, чтобы отдать миллион, она сама нашла бы этот миллион. Но с той самой минуты, когда она ступила на порог этого кокетливо убранного будуара, точно прислуга только что вымела везде все до последней пылинки; когда она увидела этот великолепный зал, словно бывший некогда обителью изгнанных ею из него фей, ей почудилось, что все эти духи: - гении, феи, домовые или живые существа опознали ее. И тогда Фуке также узнает все, а чего не узнает, о том догадается; Фуке тогда, пожалуй, откажется принять как дар то, что он, быть может, принял бы как заем, а при таких обстоятельствах все затеянное ею не достигнет намеченной цели и останется безрезультатным. Там же. 1. Суперинтендант был известен как человек очень щепетильный и гордый; он ни за что не допустил бы, чтобы женщина разорилась ради него. Нет, он стал бы всеми силами бороться, и только любимая женщина могла сломить его упорство. Но любил ли он ее? Способен ли этот легкомысленный и увлекающийся человек ограничиться одной женщиной, хотя бы эта женщина была ангелом? - Вот это-то я и должна выяснить, - прошептала маркиза. - Кто знает, может быть, это сердце, которым я так жажду овладеть, окажется на поверку пошлым и низким. 2. Министр финансов был известен как человек очень щепетильный и гордый, он ни за что не допустил бы, чтобы женщина разорилась ради него. Нет, он стал бы всеми силами бороться, и только любимая им женщина одна могла бы сломить его упорство. А там опять другое сомнение зарождалось в мыслях госпожи де Беллиер, которое, как острое холодное лезвие кинжала, пронизывало ее сердце. Любил ли он ее? Решится ли этот легкомысленный и увлекающийся человек хоть на минуту сосредоточиться на одной привязанности, если бы предметом таковой был даже сам ангел во плоти? Разве с Фуке не случалось того же, что было с теми завоевателями, которые орошают собственными слезами то самое поле, где они только что одержали победу? - Вот эти-то пункты я и должна выяснить себе и по ним судить о Фуке, - подумала маркиза. - Кто знает, может быть это сердце, которое я так жажду получить, окажется на поверку самой пошлой, низкой натурой. Там же. 1. В черном костюме, с белыми кружевами на груди, суперинтендант остановился в задумчивости на пороге той комнаты, где он так часто находил желанное счастье. Его мрачное спокойствие, его печальная улыбка произвели на г-жу де Бельер невыразимое впечатление. Глаз женщины умеет всегда распознать в чертах любимого человека гордость или страдание; чтобы вознаградить женщин за их слабость, природа одарила их исключительной чуткостью. При первом взгляде на Фуке маркиза поняла, что он глубоко несчастлив. 2. В черном костюме, с белым жабо на груди, взбитым нервными движениями руки, министр финансов остановился в задумчивости на пороге той комнаты, где он так часто находил желанное счастье. Его немая, мрачная, печальная улыбка, вместо радостного восторга произвела на госпожу де Беллиер неизъяснимое впечатление. Глаз женщины сумеет всегда распознать в чертах любимого человека всякое выражение гордости или страдания; можно подумать, что как бы в противовес слабости женщин, Бог одарил их высшею чуткостью, по сравнению с другими его созданиями. Они могут скрыть от мужчин свои чувства; но чувства мужчин не могут укрыться от женщин. При первом взгляде на Фуке маркиза угадала, что он глубоко несчастлив.
Евгения: Глава 10 «Божья земля». (Бекингэм собирается в Англию). 1. Бекингэм так торопился, что отменил большую часть своих визитов. Он сделал один общий визит принцу, принцессе, молодой королеве и вдовствующей королеве. Герцог расцеловался с де Гишем и с Раулем… 2. Букингам так торопился распрощаться, что как-то скомкал лучшую часть своих визитов. Так, например, он сделал один общий визит принцу, принцессе, молодой королеве и вдовствующей королеве. Здесь действовала предусмотрительность королевы-матери, которая избавляла его от неприятных разговоров с принцем наедине, а последнее обстоятельство в свою очередь избавляло также от опасной встречи с Мадам. Букингам расцеловался с де Гишем и с Раулем… Там же. 1. Де Варда обижало, что этот англичанин как будто тащит его на буксире, и он перебирал в своем изворотливом уме всевозможные средства избежать этих цепей, но не мог найти ни одного подходящего, и волей-неволей ему пришлось платиться за свой скверный характер и злой язык. В конце концов, взвесив все обстоятельства, де Вард уложил вещи в чемодан, нанял двух лошадей и в сопровождении только одного лакея отправился к той заставе, где должен был пересесть в карету Бекингэма. 2. Де Вард, обиженный тем, что этот англичанин словно тащил его на буксире, перебирал в своем умишке все возможные средства, чтобы избежать этих цепей; но он не мог найти ни одного подходящего, и ему волей-неволей пришлось поплатиться за свой скверный характер и болтливость. Те, которым, как людям умным, он мог открыться, подняли бы его на смех, зная превосходство герцога. Другие, обладающие более холодным и рассудительным разумом, сейчас бы напомнили ему про королевский приказ, воспрещающий дуэль. Все прочие же, - а их было самое большое количество, которое из христианского ли милосердия, или из национального самолюбия и пришли бы ему на помощь, не заботясь о том, что они будут в немилости, - непременно бы предупредили министров о некоем отъезде, который может обратиться, пожалуй, в маленькую резню. В конце концов, взвесив все это, де Вард собрал свой чемодан, нанял пару лошадей и, в сопровождении только своего лакея, отправился к той заставе, где он должен был пересесть в карету Букингама. Там же. (Бекингэм и де Вард приехали в Кале). 1. Еще накануне люди герцога уехали вперед, чтобы нанять лодку для переезда на маленькую яхту, которая лавировала в виду берега или останавливалась, - когда чувствовала, что ее белые крылышки утомились, - на расстоянии двух-трех пушечных выстрелов от берега. По частям весь экипаж герцога был свезен на яхту, и Бекингэму доложили, что все готово и он может когда угодно переправиться сам, вместе с французским дворянином - своим спутником. Никому и в голову не приходило, что французский дворянин не был приятелем герцога. 2. Еще накануне этого дня люди герцога уехали вперед, чтобы нанять лодку. Эта лодка должна была сопутствовать маленькую яхту, которая лавировала в виду берега или становилась на шпринг, - когда чувствовала, что ее белые крылышки утомились, - на расстоянии двух, трех пушечных выстрелов от набережной. Эта лодка предназначалась для перевозки всего экипажа герцога. Лошадей погрузили на яхту; их подняли с барки на палубу в специально заказанных на этот случай корзинах, с такой мягкой подстилкой и обшивкой внутри, что при самых разнообразных движениях своих, вследствие ли испуга, или нетерпения, лошади не могли не только причинить себе ушибов, но даже ни одна шерстинка не могла быть задета. Восемь таких корзин, поставленных друг на друга, наполняли трюм. Известно, что во время коротких переездов лошади не едят, а только дрожат, не притрагиваясь даже к самому лучшему корму, на который они с жадностью набросились бы в конюшне. Мало по малу весь экипаж герцога был свезен на яхту, и тогда люди его вернулись доложить, что все готово, и что он может когда угодно переправиться и сам, вместе с французским дворянином - спутником своим. И никому даже не могла придти в голову та мысль, что у французского дворянина были какие-нибудь иные счеты с милордом герцогом, кроме приятельских.
Евгения: Там же. 1. Он обратил внимание окружающих на прекрасное зрелище: небо на горизонте алело пурпуром, и пушистые облака вздымались амфитеатром от солнечного диска до зенита, точно горные хребты, нагроможденные друг на друга. Теплый воздух, солоноватый запах моря, ласковое дуновение ветерка, а вдали - темные очертания яхты с переплетающимися, как кружево, снастями на фоне алевшего неба; там и сям на горизонте паруса, похожие на крылья чаек, реющих над морем, - этой картиною действительно можно было залюбоваться. 2. Говоря это, он указал окружавшим его людям на прекрасное зрелище: небо на горизонте алело пурпуром, и пушистые облака вздымались амфитеатром от солнечного диска до самого зенита, так что имели вид горных хребтов, нагроможденных друг на друга. Этот амфитеатр у основания имел какой-то кроваво-красный оттенок, постепенно переходя к вершине в опаловый и перламутровый цвет. И все это, отражаясь в море, окрашивало его в те же самые цвета, и на хребте каждой голубой волны искрилась звездочка, отливая рубином. Теплый вечер, солоноватый запах моря, так хорошо действующий на мечтательные натуры; ветерок, дующий легкими гармоническими порывами, а вдали - темные очертания яхты с переплетающимися, как кружево, снастями на фоне заалевшего неба; там и сям на горизонте виднелись накренившиеся паруса, похожие на крылья чаек, реющих над морем; всей этой картиною действительно можно было залюбоваться. Там же. (Начало дуэли). 1. - Я понимаю, господин де Вард, я вам очень признателен. Желаете снять камзол? Будет удобнее. - Согласен. Бекингэм снял камзол и бросил его на песок. Де Вард последовал его примеру. 2. - Я это понимаю, господин де Вард, и вполне ценю ваше замечание. Желаете снять сюртуки? - Решайте уж вы, милорд. - Так удобнее. - В таком случае я готов. - Скажите мне, пожалуйста, не стесняясь, господин де Вард: может быть, вы чувствуете себя не хорошо на мокром песке, или думаете, что мы все еще находимся на французской территории? Мы можем драться в Англии или на моей яхте. - Нам очень удобно и здесь; только я позволю себе заметить вам, что так как море все прибывает, нам едва хватит времени... Букингам кивнул головою, в знак того, что он понял; затем снял свой сюртук и бросил его на песок. Де Вард сделал то же самое. Там же. 1. Несколько любопытных да пять-шесть рыбаков собрались на берегу, привлеченные странным зрелищем: двое мужчин дрались по пояс в воде. Англичане передали им раненого в ту минуту, когда он очнулся и открыл глаза. Секретарь герцога вынул из кармана туго набитый кошелек и передал самому почтенному на вид рыбаку. 2. Несколько человек любопытных, да пять, шесть рыбаков собрались на берегу, привлеченные странным зрелищем двух людей, дерущихся по пояс в воде. Рыбаки, заметя группу людей, несших раненого на руках, двинулись им навстречу, ступая по колено в воде. Англичане передали им раненого в ту минуту, как он только что очнулся и открыл глаза. Морская соленая вода и мелкий песок набились в раны и причиняли ему невыразимые страдания. Секретарь герцога вынул из кармана туго набитый кошелек и передал тому из рыбаков, который внушал ему большее доверие своею наружностью. Там же. 1. И он вернулся в сопровождении своих людей к лодке, на которую с большим трудом перебрался Бекингэм, удостоверившись предварительно в том, что де Вард вне опасности. На де Варда накинули камзол герцога и понесли его на руках в город. 2. И он вернулся обратно, в сопровождении своих людей, к лодке, на которую с большим трудом перебрался Букингам, удостоверившись предварительно в том, что де Вард был вне опасности. Вода поднялась уже высоко; расшитые платья и шелковые пояса были затоплены. Несколько шляп удалось поймать на весла. А платья герцога и маркиза прибило потоком к берегу. На де Варда накинули сюртук герцога, полагая, что эта одежда принадлежит маркизу, и в таком виде понесли его на руках в город.
Евгения: Глава 11 "Тройная любовь". 1. Можно было предсказать, что тот день, когда он (король - Е.) заявит о своих чувствах, и станет зарею новой эры; но он молчал, и г-н де Гиш, пользуясь этим, оставался королем любовных интриг всего двора. Мало-помалу он занял определенное место в доме принца, который любил его и старался как можно больше приблизить к себе. 2. Поэтому можно было точно предсказать, что тот день, в который он явно обнаружит свою любовь к какой-нибудь женщине, станет зарею для новой властительницы; но он не обнаруживал такой любви, и господин де Гиш пользовался этим, чтобы быть амурным заправилою всего двора. Говорили, что у него самые лучшие отношения с девицею Монтале; говорили, что он не отходит от девицы де Шатильон; а теперь он не старался даже соблюдать обыкновенную вежливость в отношении придворных дам. Он видел и слышал только одну принцессу. И мало-по-малу он занял себе место в доме принца, который любил его и старался как можно дольше удерживать его у себя. Глава 14 "Посредник". 1. Когда король появился у принцессы, все ощутили живейшее беспокойство. Собиралась гроза, и шевалье де Лоррен, сновавший среди группы придворных, с оживлением и радостью замечал и оценивал все предвещавшие ее признаки. Как и предсказывала Анна Австрийская, участие короля придало событию торжественный характер. 2. Когда король появился у Мадам, все придворные, которые рассеялись по соседним апартаментам, когда узнали о происшедшей супружеской сцене, ощутили живейшее беспокойство. С этой стороны тоже собиралась гроза, которую шевалье Лоррен, сновавший среди групп придворных, с оживлением и радостью разбирал и взвешивал во всех ее подробностях. Он ловко преувеличивал слабейшие из этих подробностей и так искусно маневрировал значительнейшими из них, чтобы произвести елико возможно зловещий эффект. Как и предсказывала Анна Австрийская, участие короля придало событию характер торжественности. Глава 15 "Советчики". (Разговор Людовика с матерью после его визита к принцессе). 1. Внимательно слушая Анну Австрийскую, он по некоторым ее выразительным взглядам и ловким намекам убедился, что королева если и не угадала, то, по крайней мере, заподозрила его слабость к принцессе. Из всех его помощников Анна Австрийская была бы самым полезным, из всех врагов - самым опасным. 2. Внимательно слушая Анну Австрийскую, чтобы дать ей вполне высказать свою мысль, и ободряя ее только взглядом и жестом, он, по некоторым особенно глубоким взглядам, по искусным намекам, убедился в том, что королева, обладавшая таким глубоким пониманием в делах волокитства, если и не угадала, то, по крайней мере, подозревала его слабость к Мадам. Из всех его пособников Анна Австрийская была бы самым надежным, и из всех врагов самым опасным. Там же. 1. Вечером все придворные собрались на репетицию балета. За это время у бедного де Гиша побывало несколько посетителей. Одного из них он и ждал и боялся. Это был шевалье де Лоррен. Вид у шевалье был самый успокоительный. 2. Весь двор, то есть все фавориты и обычные гости, - а их было не мало, потому что при дворе насчитывалось теперь уже пять хозяев, - собрался вечером на репетицию балета. Для бедного Гиша этот промежуток времени заполнился некоторыми визитами. В числе этих визитов был один, которого он жаждал, и которого он боялся почти в одинаковой мере. Это был визит шевалье Лоррена. Шевалье Лоррен изволил пожаловать к Гишу в три часа пополудни. Внешность его была самая успокоительная. Там же. (Рауль дает совет де Гишу). 1. - Любите тень, мечту, химеру; любите любовь... А, вы отворачиваетесь?.. 2. - Любите тень, мечту, химеру; любите любовь, наделив ее каким-нибудь именем... Ага! Вы отворачиваете голову? Там же. (Гиш возвращается после приказания удалиться в свое поместье). 1. - А она?.. - спросил Рауль. - Она?.. - вскричал несчастный, поднимая к нему гневно сжатый кулак.- Она!.. - Что она делает? - Смеется. 2. - А она? - спросил Рауль. - Она!.. - вскричал несчастный, поднимая к небу сжавшийся от гнева кулак. - Она!.. - Что она говорит? - Она говорит, что платье очень идет к ней. - Что она делает? - Смеется.
Евгения: Глава 17 "Купание". 1. Пажи немедленно бросились к лошадям. Подъехали коляски, стоявшие в густой тени деревьев. Появилась целая толпа лакеев, носильщиков, служанок, судачивших в сторонке во время купанья господ. В то время эта толпа была своего рода ходячею газетою. Тут же стояли и окрестные крестьяне, стремившиеся увидеть короля и принцессу. 2. Немедленно пажи бросились к лошадям и стали подводить их. Появились коляски, которые стояли в густой тени деревьев. Появилась целая толпа лакеев, носильщиков, служанок, которые в то время, как господа купались, стояли в стороне, обмениваясь своими замечаниями, усердно судачили. В то время эта толпа была своего рода ходячею газетою. Теперь никто о ней и не вспоминает, даже волны, которые служили зеркалом для лиц и эхом для речей; волны, немые свидетели, которых Бог низверг в беспредельность, как он низверг в вечность всех действующих лиц. Весь этот народ столпился на берегу реки, да к нему еще присоединились окрестные жители, привлеченные желанием видеть короля и принцессу. Глава 18 "Охота за бабочками". (Разговор короля и принцессы). 1. - Матушка сообщила мне, что принц вбежал к ней как бешеный и излил целый поток жалоб на ваше... вы извините меня... - Говорите, говорите. - На ваше кокетство. Матушка старалась его разуверить; но он ответил ей, что больше слышать ничего не хочет. - Люди очень злы, государь. Да что же это такое! Брат и сестра не могут поболтать между собою, чтобы не начались пересуды и даже подозрения! 2. - Моя мать сообщила мне, что принц вбежал к ней, как бешеный, и что он излил целый поток жалоб на ваше... Вы извините меня... - Говорите, говорите. - На ваше кокетство. Но ведь это, мне думается, тоже несправедливо. - Вы очень добры, государь. - Мать старалась его разуверить; но он ей ответил, что его уж достаточно разуверяли, и что он больше этого не желает. - А не лучше ли было ему совсем не беспокоиться? - И я тоже говорил. - Согласитесь, государь, что люди очень злы. Ну, что это такое! Брат и сестра не могут поболтать между собою, находить взаимное удовольствие в обществе друг друга без того, чтобы не начались пересуды и даже подозрения!
Евгения: Глава 19 "Что можно поймать, охотясь за бабочками". 1. Генриетта украдкой смотрела на Людовика. В глубине его сердца она видела любовь, как опытный водолаз видит жемчужину на дне моря. 2. Мадам сбоку взглянула на Людовика. У ней была одна из тех хорошо организованных натур, которые умеют разом углублять взгляд и в других, и в себя. В глубине сердца Людовика она видела любовь, подобно тому, как опытный водолаз видит жемчужину на дне моря. Там же. (Принцесса предложила королю сделать вид, будто он ухаживает за другой). 1. - Это средство, конечно, остроумно, но жестоко. - Почему? - Вы излечиваете ревнивца от подозрений, но наносите ему рану в сердце. Страх его пройдет, но остается боль, а это, по-моему, еще хуже. - Согласна. Но зато он не заметит, даже подозревать не будет, кто его настоящий враг, и не помешает истинной любви. Он направит свое внимание в ту сторону, где оно никому и ничему не повредит. Словом, государь, моя система, против которой вы, к моему удивлению, возражаете, вредна для ревнивца, но полезна для влюбленных. А кто же, государь, кроме вас, когда-нибудь жалел ревнивца? Это особая болезнь, гнездящаяся в воображении, и, как все воображаемые болезни, она неизлечима. Дорогой государь, я вспоминаю по этому поводу афоризм моего ученого доктора Доли, очень остроумного человека. "Если у вас две болезни, - говорил он, - выберите одну, которая вам больше нравится, я вам оставлю ее. Она поможет мне справиться с другой". - Хорошо сказано, дорогая Генриетта, - с улыбкою отвечал король. - Я завтра же назначу ему пенсию за его афоризм. 2. - Ведь такое средство, конечно, остроумно, но не очень-то милостиво. - Почему? - Изгоняя боль из ума ревнивца, вы наносите ему рану в сердце. Он оставит свои опасения, это так. Но ему будет больно, и это, пожалуй, будет похуже. - Это так. Но, зато, он не найдет, не увидит, даже подозревать не будет истинного врага и не будет мешать истинной любви. Он направит свои усилия в такую сторону, где они никому и ничему не повредят. Словом, государь, моя система, против которой вы, к моему удивлению, возражаете, причиняет зло ревнивцу, но приносит благо любовникам. А кто же, государь, кроме разве только вас, когда-нибудь жалел ревнивца? Ведь это какие-то печальные дурачки, вечно несчастные, все равно, есть ли, нет ли у них повода быть несчастными. Отнимите у них этот повод, вы не разгоните их печали. Это особая болезнь, гнездящаяся в воображении, и, как все воображаемые болезни, она неизлечима. По этому поводу, дорогой мой государь, я вспоминаю афоризм моего бедного доктора, Даулея, очень ученого и умного человека, который и сейчас был бы со мной, если б не брат мой, который не может жить без него. Он говаривал: "Если у вас сразу две болезни, изберите ту, которая для вас легче; я вам ее и оставлю, потому что она мне необходима для того, чтобы мне удалось справиться с другой". - Хорошо сказано и верно, дорогая Генриэтта, - с улыбкою ответил король. - О, государь, у нас в Лондоне есть славные люди. - И эти славные люди плодят удивительных учеников. Это Далей, Дарлей... как его?.. - Даулей. - Я ему завтра же назначу пенсию за его афоризм. Там же. (Генриетта отклоняет кандидатуру Атенаис де Тонне-Шарант, находя ее чересчур привлекательной). 1. - ... Да, да, вы правы, мадемуазель де Тонне-Шарант слишком прекрасна, чтоб служить ширмой. - Ширмой короля, - с улыбкой отвечала Генриетта. - Эта ширма должна быть красива. 2. - Да, да, вы правы, мадмуазель Тонэ-Шарант слишком прекрасна, чтоб служить покрывалом. - Покрывалом короля, - смеясь, ответила Генриэтта. - Покрывало короля, т. е. его мантия, и должно быть прекрасно. Там же. (Принцесса предлагает Луизу де Лавальер). 1. - Генриетта, Генриетта! - с досадой воскликнул король. - Вы нарочно выбрали самую уродливую из ваших фрейлин. 2. - Генриэтта, Генриэтта! - сказал король с досадою. - Вы нарочно выбрали для меня самую убогую из ваших фрейлин. Там же. (Принцесса убеждает Людовика). 1. - ... Словом, все ревнивцы увидят, что вы приходите ко мне не ради меня, а ради мадемуазель де Лавальер. - Хромоножки. - Она только чуть-чуть прихрамывает. - Она никогда рта не раскрывает. - Но зато когда раскроет, то показывает прелестнейшие зубки. - Генриетта!.. - Ведь вы сами предоставили мне выбор. - Увы, да! - Подчиняйтесь же ему без возражений. - О, я подчинился бы даже фурии, если бы вы ее выбрали! - Лавальер кротка, как овечка. Не бойтесь, она не станет противиться, когда вы ей объявите, что любите ее. И принцесса захохотала. - Вы оставите мне дружбу брата, постоянство брата и благосклонность короля, не правда ли? 2. - ... Словом, я хочу сказать, что ревнивцы будут неправы, если будут думать, что вы приходите ко мне ради меня, потому что вы будете ходить ради мадмуазель Лавальер. - Которая хромает. - Ну, чуть-чуть. - Которая никогда рта не раскрывает. - Но зато когда раскрывает, то показывает прелестнейшие зубки. - Которая может служить моделью для остеолога. - Ваше милостивое внимание упитает ее. - Генриэтта!.. - Однако, ведь вы сами предоставили мне выбор. - Увы, да! - Ну, так вот вам мой выбор. Я выбрала вам ее. Берите ее. - О, я взял бы хоть фурию, если б вы ее выбрали для меня! - Лавальер кротка как овечка. Не бойтесь, что она станет вам противиться, когда вы ей объявите, что любите ее. И Мадам захохотала. - А вы не опасаетесь, что я скажу ей что-нибудь лишнее? - Но ведь это будет сказано в моих интересах. - Правда. - Итак, дело покончено? - И подписано. - Вы оставите за мною дружбу брата, постоянство брата и внимание короля, не так ли? Там же. 1. - Генриетта, Генриетта! Я ловлю вас на слове... Мы еще не начали кампанию, а вы уже нападаете на меня. - Нет, я только предостерегаю вас. Пусть пламя разгорается постепенно, понемногу, а не мгновенно. Если вы проявите такой пыл, никто не поверит, что вы влюбились, а подумают, что вы помешались, если только сразу не разгадают всей вашей игры. Люди иногда не столь глупы, как кажутся. 2. - О, Генриэтта, Генриэтта, Генриэтта! Я ловлю вас на словах... Мы еще не начали кампании, а вы уже грабите меня! - Нет, я только стараюсь обратить вас к здравым мыслям. Зажигайте ваше пламя постепенно, понемногу, а не сразу во всю силу. Ведь Юпитер сначала мечет гром и молнию, прежде чем сжигает дворцы. У всякого дела свое вступление. Ведь, если вы проявите разом такой пыл, так никто и не поверит, что вы влюбились, а подумают, что вы помешались, если только сразу не угадают всей вашей игры. Люди иной раз не так глупы, как кажутся.
Евгения: Глава 20 "Балет "Времена года" (или "Балет четырех времен года", в старом переводе). 1. Сцена изображала рощу; по ней высоко прыгали кривоногие фавны. Дриада дразнила их, они гонялись за нею; другие дриады спешили к ней на помощь, и все это было выражено в разнообразных танцевальных движениях. В разгар суматохи появлялась Весна со всей свитой и водворяла порядок. Времена года, союзники Весны, сопровождали ее и открывали танцы под звуки гимна, слова которого были исполнены тонкой лести. Флейты, гобои и скрипки рисовали сельский пейзаж. Король, он же - Весна, выступил на сцену под гром рукоплесканий. На нем были туника из цветов, мягко облегавшая его стройную, тонкую фигуру. Шелковые чулки телесного цвета обрисовывали его изящные ноги в сиреневых туфлях с зелеными бантами. Прекрасные волнистые волосы, свежий цвет лица, мягкий взгляд голубых глаз, губы, снисходившие до улыбки, - таков был тогда этот король, справедливо прозванный королем всех Амуров. Он двигался легко и плавно, точно парил. 2. Театр представлял собою рощицу; по ней прыгали фавны, высоко подымая свои вилообразные ноги. Появлялась дриада, дразнила их, и они гонялись за нею; другие дриады бежали к ней на помощь, и начиналась драка под музыку. И вот тут, чтобы водворить порядок и мир, появлялась Весна* и весь ее двор. Элементы и подчиненные духи мифологии с их атрибутами бежали вслед за своим милостивым властелином. Времена года, союзники Весны, держались около нее и образовали кадриль, которая открыла танцы, под музыку гимна, исполненного тонкой лести. Флейты, гобои и скрипки изображали сельские удовольствия. Король выступил на сцену под гром рукоплесканий. Он был одет в тунику из цветов, которая не отягощала, а, наоборот, выставляла на вид его стройную, тонкую фигуру. Ноги его, едва ли не самые изящные во всем дворе, превосходно оттенялись шелковыми чулками телесного цвета, такими тонкими и прозрачными, что их можно было принять за живое тело. Его небольшие ступни были одеты в сатиновые башмаки светло-сиреневого цвета, с бантами из цветов и зелени. Бюст его вполне гармонировал с этою основою. Прекрасные волнистые волосы, свежий цвет лица, оживлявшийся светлыми голубыми глазами, которые своим взглядом нежно проникали в сердца, сочный, аппетитный рот, удостоивший раскрыться в улыбку, - таков был король, которого недаром прозвали в те годы королем всех Амуров. В его походке было что-то легкое и вместе величественное, напоминавшее божество. Он не танцовал, а плавно носился. * Весна, по-французски, мужского рода (le printemps), что и давало возможность исполнять эту роль мужчине. (Прим. перев.)
Евгения: Глава 21 "Нимфы парка Фонтенбло". 1. В юности люди любят, может, быть, более пылко и страстно, чем в зрелом возрасте, но у них и все другие чувства тогда проявляются с такой же силой, и самолюбие не уступает любви, не то что позднее, годам к тридцати - тридцати пяти, когда любовь становится всепоглощающей. Людовик вспоминал о принцессе, но больше думал о себе; она же думала исключительно о себе, а о короле даже не помышляла. 2. В юном возрасте люди любят, быть может, с большим пылом, горячностью, страстностью, чем в зрелых летах; но в то же время, так как остальные их чувства развиты пропорционально их молодости и силе, самолюбие у них почти всегда бывает равносильно любви, вследствие чего последнее чувство, по закону равновесия, никогда не достигает того совершенства, которое наблюдается у мужчин и женщин между тридцатью и тридцатью пятью годами. Итак, Людовик думал о Мадам, но только подумав предварительно хорошенько о себе самом; она же думала исключительно о себе, а о короле - менее всего на свете. Там же. 1.Сначала большинство приписало его (де Гиша - Е.) неудачу в балете просто придворной хитрости. Но более проницательные, а таких при дворе немало, скоро догадались, что тут что-то другое. Наконец все потонуло в бешеных аплодисментах. Королевы выразили милостивое одобрение, публика - шумный восторг. Король удалился переодеться, и де Гиш, предоставленный самому себе, подошел к принцессе. Она сидела в глубине сцены, ожидая своего второго выхода и предвкушая новый триумф. Не мудрено, что она не заметила или делала вид, что не замечает окружающего. При виде де Гиша две ее фрейлины, одетые дриадами, предупредительно исчезли. 2. Такая неудача де Гиша была приписана большинством публики просто-напросто его хитрости, как придворного. Но, с другой стороны, некоторые, - при дворе существуют и очень дальновидные особы, - некоторые заметили таки бледность его и упадок духа, чего он не мог ни замаскировать, ни скрыть, и справедливо пришли к заключению о том, что де Гиш не играл комедии лести. Эти страдания, успехи, догадки, - все это как-то смешалось, перепуталось и потонуло в громе аплодисментов. Но когда королевы выразили свое удовольствие, а участвующие - свой энтузиазм; когда король вошел к себе в ложу, чтобы сменить костюм, в то время, как принц, одетый, по своему обыкновению, в женское платье, танцовал в свою очередь, де Гиш, предоставленный самому себе, подошел к Мадам, которая, сидя в глубине театра, ожидала второго выхода, уединившись от толпы и словно заранее обдумывая свои хореографические успехи. Поэтому понятно, что, погруженная в эти важные соображения, она совершенно не заметила, или сделала вид, что не замечает того, что происходит вокруг нее. Де Гиш, застав ее одну, сидящей за декорацией, изображавшей розовый куст, подошел к ней. При виде подходившего де Гиша две фрейлины ее, одетые лесными нимфами, учтиво посторонились. Там же. (Оскорбленный принцессой де Гиш убежал в парк). 1. Через четверть часа он снова был в театре. Принцесса оканчивала свое па. 2. А через четверть часа он снова вернулся в театр. Но легко было понять, что он вернулся только благодаря тому, что сумел отчаянным усилием воли побороть свое минутное безумие, а может быть сердце человека уж так устроено, что он не в силах уйти от той, которая растерзала его сердце. Мадам оканчивала свое па. Там же. (После балета Гиш случайно встречает Луизу). 1. - Я тоже очень рада нашей встрече, граф, - сказала молодая девушка, делая шаг, чтобы удалиться. - О, останьтесь, умоляю вас! - попросил де Гиш. - Вы любите уединение. Ах, как я понимаю это; такие наклонности свойственны всем женщинам с добрым сердцем. Ни одной из них не будет скучно вдали от светских удовольствий. О, мадемуазель, мадемуазель! 2. - Для меня также, господин граф, эта случайная встреча - счастье, - сказала молодая девушка, делая движение, чтобы удалиться. - О, не покидайте меня, прошу вас, - промолвил де Гиш, простирая к ней руки, - уходом своим вы опровергнете те хорошие слова, которые вы мне только что сказали. Останьтесь, умоляю вас; теперь такой очаровательный вечер. Вы бежите от светского шума! Вы любите уединение! Ах, как я понимаю все это; все женщины, у которых хорошие сердца, подобны вам. Ни одна из них не будет скучать вдали от вихря светских наслаждений! О, мадемуазель, мадемуазель!
Евгения: Там же. (Встреча в парке Лавальер, Монтале и Тонне-Шарант). 1. - Какая она поэтичная особа, наша Лавальер, - усмехнулась де Тонне-Шарант. - Несносная! - возразила Монтале. - Когда мы забавляемся, она плачет, а когда нас обижают и мы, женщины, плачем, Лавальер хохочет. 2. - А ведь она поэтична, наша Лавальер, - сказала Тонне-Шарант. - Иными словами, невыносимая особа, - заметила Монтале. - Всякий раз, когда дело идет о чем-нибудь смешном или забавном, Лавальер плачет, а когда мы, женщины с тряпичной душой, с уязвленным самолюбием, мы, представляющие собой украшения, цена которым грош, - мы плачем, - Лавальер хохочет. Там же. 1. - А вам, Луиза, нравится кто-нибудь? - спросила Монтале. - Это никого не касается, - проговорила молодая девушка, поднимаясь с дерновой скамьи, на которой она просидела весь балет. - Слушайте, ведь мы условились повеселиться сегодня без надзора и провожатых. Нас трое, мы дружны, погода дивная; взгляните, как медленно плывет по небу луна, заливая серебряным светом верхушки каштанов и дубов. Какая чудная прогулка! Мы убежим туда, где нас не увидит ничей глаз и куда никто не последует за нами. Помните, Монтале, шевернийские и шамборские леса и тополи Блуа? Мы поверяли там друг другу свои надежды. 2. - А вам, Луиза, нравится кто-нибудь? - спросила Монтале. - Это никого не касается, - проговорила молодая девушка, поднимаясь со скамейки из мха, на которой она пролежала в продолжение всего балета. - Слушайте, мадемуазель, ведь мы условились повеселиться сегодня ночью без надзора и провожатых. Нас трое, мы подружились, погода дивная; взгляните-ка в ту сторону, посмотрите, как медленно плывет по небу луна и заливает своим серебряным светом верхушки каштанов и дубов. О! Какая чудная прогулка! О, дорогая свобода! Роскошная мягкая лесная трава, прелестная ласка вашей дружбы; возьмемтесь за руки и побежим к большим деревьям! Теперь все они там сидят за столом; идут деятельные приготовления к пышной прогулке; седлают коней, запрягают в экипажи лошадок королевы и четыре белых кобылы Мадам. Мы живо убежим в такое место, где нас не увидит ничье око и куда никто не последует за нами. Помните, Монтале, Шавернские и Шамборские леса, и бесконечные тополи Блуа? Мы поверяли там друг другу много своих надежд. Там же. (Девушки слышат разговор Рауля и Гиша). 1. - А вдруг она расскажет? - Вы не знаете Луизы, граф, - заметил Рауль. - Луиза само совершенство. У нее нет недостатков. 2. - А вдруг она расскажет? - О! Вы не знаете Лиузы, граф, - заметил Рауль. - У Луизы есть все добродетели и ни одного порока. Там же. 1. И, грациозно подобрав длинные юбки, они быстро пересекли лужайку между прудом и самой глухой частью парка. Лавальер, более скромная и стыдливая, чем ее подруги, почти не подымала юбок и не могла бежать так быстро, как они. Монтале и де Тонне-Шарант пришлось подождать ее. В этот момент человек, скрывавшийся во рву, поросшем лозняком, выскочил и бросился по направлению к замку. Издали доносился шум колес экипажей, катившихся по дороге: то были кареты королев и принцессы. Их сопровождали несколько всадников. Копыта лошадей мерно постукивали, как гекзаметр Вергилия. С шумом колес сливалась отдаленная музыка; когда она умолкала, на смену ей раздавалось пение соловья. А вокруг пернатого певца в темной чаще огромных деревьев там и сям светились глаза сов, чутких к пению. Лань, забравшаяся в папоротник, фазан, примостившийся на ветке, и лисица, лежа в своей норе, тоже слушали музыку. 2. И, грациозно подобрав свои длинные шелковые юбки, они быстро перебежали то пространство, которое отделяло пруд от темной части парка. Монталэ, легкая, как лань, Атенаиса, страстная, как молодая волчица, бежали по сухой траве, так что дерзновенный взор Актеона мог бы наблюдать, как, мелькая из-под атласных юбок, обрисовывались на темном фоне их ноги. Лавальер, более скромная и стыдливая, не поднимала своих юбок, вследствие чего, не имея возможности бежать так быстро, она запросила пощады. И, оставшись позади, она заставила подруг подождать себя. В ту же минуту человек, скрывавшийся во рву, поросшем молодым ивняком, быстро выпрыгнул на откос рва и пустился бежать по направлению к замку. А в это время три девушки успели уже приблизиться к опушке парка, все аллеи которого им были хорошо знакомы. Длинные цветущие аллеи возвышались над рвами; с этой стороны вдоль них шла изгородь, чтобы ограждать гуляющих от лошадей всадников и экипажей. И, действительно, издали доносился стук колес экипажей, катившихся по твердому грунту дороги; то были коляски королев и Мадам. Их сопровождали несколько всадников, топот лошадей которых так прекрасно выразил Вергилий в своих ритмических стихах. С шумом колес сливалась отдаленная музыка и, когда мелодия прерывалась, на смену ей раздавалось пение соловья; гордый певец угощал собравшуюся компанию своими самыми замысловатыми и нежными трелями. А вокруг певца, в темной чаще огромных деревьев светились там и сям глаза сов, чутких к гармонии. Выходило, что этот придворный праздник был также праздником и для таинственного населения лесов; потому что наверное слушали музыку и лань, забравшаяся в папоротник, и фазан, примостившийся на ветке, и лисица, лежа в своей норе. Там же. 1. Так они дошли да королевского дуба, который в молодости своей слышал любовные вздохи Генриха II по прекрасной Диане де Пуатье, а позднее Генриха IV - по прекрасной Габриель д'Эстре. Вокруг дуба садовники устроили скамейку из мха и дерна, где короли могли спокойно отдыхать. 2. Таким образом они дошли до королевского дуба, маститого остатка того самого дуба, который в молодости своей слышал любовные вздохи сперва Генриха II по прекрасной Диане де Пуатье, а позднее Генриха IV - по прекрасной Габриелле д'Эстре. Вокруг этого дуба садовники устроили скамейку из мха и дерна, так что утомленные члены короля нигде не могли так славно отдохнуть, как на этой скамейке. Ствол дерева представлял собою спинку, хотя и шероховатую, но достаточно широкую для четырех персон. Под ветвями, склонявшимися к стволу, голос говоривших скрадывался, возносясь ввысь.
Евгения: Глава 22 "О чем говорилось под королевским дубом". 1. Шутки молодых девушек невольно замерли среди лесной тишины. Даже самая веселая, Монтале, заговорила серьезно. - Как приятно, - вздохнула она, - откровенно поговорить обо всем, главное - о нас самих. - Да, - отвечала мадемуазель де Тонне-Шарант, - при дворе под бархатом и брильянтами всегда таится ложь. 2. Мягкий воздух и лесная тишь как-то сами собою располагали молодых девушек переменить игривые темы разговора на более серьезные. Даже самая веселая из них, Монталэ, заговорила первая в серьезном тоне. Она начала с того, что глубоко вздохнула. - Как приятно, - сказала она, - чувствовать себя здесь свободными, втроем, и откровенно поговорить обо всем, в особенности о том, что касается нас самих. - Да, - ответила мадемуазель де Тоннэ-Шарант; - потому что какая бы ни была блестящая жизнь при дворе, в складках ее бархата и под огнями ее бриллиантов все-таки таится ложь. Там же. 1.- Ах, Монтале, - вскричала Луиза, - ты опять вздыхаешь; лес настраивает тебя на серьезный лад. - Милые подруги, - заметила Атенаис, - вам нечего жалеть о жизни в Блуа; ведь и здесь нам неплохо. При дворе мужчины и женщины свободно говорят о таких вещах, о которых строго-настрого запрещают говорить матери, опекуны, а особенно духовники. А ведь это все-таки приятно, не правда ли? 2. - Ах, Монталэ, хохотунья Монталэ, - вскричала Лавальер, - ты опять вздыхаешь; лес действует на тебя и ты сейчас кажешься почти благоразумной девицей. - Мадмуазель, - заметила Атенаиса, - вы не должны так сожалеть о придворной жизни в Блуа; ведь и у нас здесь не плохо. Двор, это место, куда мужчины и женщины собираются, чтобы говорить о таких вещах, о которых строго настрого запрещают говорить матери, опекуны, а в особенности духовники. При дворе о таких вещах говорят, прикрываясь привилегией королей и королев. Ведь это все-таки приятно, не правда ли? Там же. 1. - Когда любишь, - сказала она (Луиза Е.), - то любишь не за красоту и высокое положение, главное - это человек, его душа. 2. - Когда любишь, - сказала она, - то любишь не за красоту и высокое положение в обществе, а за самое существо, за взгляд, за душу того, кого любишь.
Евгения: Там же. 1. - ... Как можно жалеть человека, который ухаживает за принцессой? Сам виноват. - Нет, нет, - перебила Лавальер, - принцесса играет чувством, как маленькие дети огнем, не понимая, что одна искра может сжечь целый дворец. Блестит, и ей этого довольно. Она хочет, чтобы вся жизнь ее была непрерывною радостью и любовью. Господин де Гиш любит ее, а она его любить не будет. Атенаис презрительно расхохоталась. - Какая там любовь? - пожала она плечами. - Кому нужны эти благородные чувства? Хорошо воспитанная женщина с великодушным сердцем, вращаясь среди мужчин, должна внушать любовь, даже обожание, а про себя думать так: "Мне кажется, что если бы я была не я, то этого человека ненавидела бы менее, чем всех остальных". - Так вот что ожидает господина де Монтеспана! - вскричала Лавальер, всплеснув руками. - Его, как и всякого другого. Ведь я все-таки его предпочитаю, и будет с него! Дорогая моя, мы, женщины, царствуем здесь, пока мы молоды, - между пятнадцатью и тридцатью пятью годами. А потом живите себе сердцем, все равно у вас, кроме сердца, ничего не останется. - Как это страшно! - прошептала Лавальер. - Браво! - воскликнула Монтале. - Молодец, Атенаис, вы далеко пойдете! 2. - ... Как можно жалеть человека, который ухаживает за Мадам? Уж если есть какая-нибудь несообразность в этом ухаживании, то скорее со стороны графа. - Нет, нет, - перебила Лавальер, - несообразность со стороны Мадам. - Объяснитесь, пожалуйста. - Сейчас. У Мадам нет даже ни малейшего желания уяснить себе, что это такое за чувство - любовь. Она играет этим чувством так, как маленькие дети играют фейерверками, искра от которых может спалить целый дворец. Есть блеск, ей и довольно. Она хочет, чтобы вся жизнь ее была непрерывною радостью и любовью. Господин де Гиш будет любить эту великолепную даму, а она, она его любить не будет. Атенаиса разразилась презрительным смехом. - Какая там любовь! - воскликнула она. - Куда годятся все эти ваши благородные чувства, о которых вы разглагольствовали сейчас? Разве добродетель женщины не заключается в том, чтобы отказаться от всякой интриги, могущей влечь за собою какие-либо последствия? Хорошо воспитанная женщина и одаренная великодушным сердцем должна вращаться среди мужчин, должна заставить любить себя, даже обожать и раз навсегда сказать себе: "Вот что: мне кажется, что если бы я не была тем, что я есмь, то я такого-то мужчину ненавидела бы менее, чем всех остальных". - Так вот чем вы обещаетесь быть для господина де Монтеспана? - вскричала Луиза, всплеснув руками. - Для него, как и для всякого другого. Ведь я говорю, что за ним я бы признавала известное превосходство, и будет с него. Дорогая моя, здесь мы, женщины, царствуем, пока нам позволяет это делать природа, а именно, в период между пятнадцатью и тридцатью пятью годами. А потом уже вы можете жить и сердцем, когда у вас, кроме сердца, ничего не останется. - Ах! Ах! - прошептала Луиза. - Браво! - подхватила Монталэ, - вот что называется бой-баба. Атенаиса, вы далеко пойдете! Там же. 1. - Ну, до этого мне нет дела: кто меня любит, должен быть счастлив, если я не гоню его прочь. Беда, если у меня явится слабость, беда и для него, если я буду вымещать на нем эту слабость. А ведь буду! Честное слово, буду! - Ора! - Так и надо, - сказала Атенаис, - может быть, таким путем вы и добьетесь, чего хотите. Мужчины во многом настоящие глупцы, они одинаково называют кокетством и гордость и непостоянство женщин. Я, например, горда, вернее - неприступна, я резко отталкиваю претендентов, но я при этом вовсе не хочу удержать их около себя. 2. - Ну, знаете ли, я об этом решительно не забочусь: те, кто любит меня, должны почитать себя счастливыми даже за то, что я их не гоню от себя прочь. Тем хуже будет для меня, есть у меня вдруг явится какая-нибудь привязанность; но тем хуже и для них, если я буду вымещать на них эту мою слабость. А уж и вымещу же я! Как Бог свят, вымещу! - Аврелия! - Да, вы правы, - сказала Атенаиса, - подобной тактикой вы, быть может, достигнете в самом деле желаемых результатов. Видите ли, мадмуазель, это называется - быть кокеткой. Мужчины, как дураки по отношению ко многим вещам, могут как раз попасться здесь, потому что у них смешиваются как-то понятия о женской гордости и переменчивости. Я, я горда, вернее - неприступна, я обхожусь грубо с претендентами, но у меня при этом нет и в мыслях стараться удержать их около себя.
Евгения: Там же. 1. - О, если б только вы знали, что такое сердце, - воскликнула молодая девушка, подняв свои красивые влажные глаза к темному небу, - я бы вам все объяснила и убедила бы вас; любящее сердце сильнее всего вашего кокетства и всей вашей гордости. Кокетка может вызвать волнение, даже страсть, но никогда не внушит истинной любви. Любовь, как - я ее понимаю, - это совершенное, полное, непрерывное самопожертвование, и притом обоюдное. Если я полюблю когда-нибудь, я буду умолять своего возлюбленного не посягать на мою чистоту и свободу; я скажу ему - и он поймет это, - что душа моя разрывается, отказываясь от наслаждений; а он, обожая меня и тронутый моей скорбной жертвой, с своей стороны также пожертвует собою; он будет уважать меня, не будет добиваться моего падения, чтобы после нанести мне оскорбление, по вашей кощунственной теории. Так я понимаю любовь. Неужели вы скажете, что мой возлюбленный будет презирать меня? Ни за что не поверю, разве только по своей натуре он подлец, но сердце мне порукой, что я не остановлю свой выбор на подлеце. Мой взгляд послужит ему наградой за все его жертвы и пробудит в нем такие доблести, которых он за собой не знал. 2. - О, - воскликнула молодая девушка, подняв свои влажные взоры к темному небу. - О, если бы вы только могли понять, что значит слово сердце, я бы тогда объяснила вам это и даже убедила бы вас; любящее сердце гораздо могущественнее всего вашего кокетства и вашей гордости. Бог мне свидетель: я верю в то, что и женщина и мужчина никогда не любят так сильно, как тогда, когда они чувствуют, что и их также беззаветно любят. Оставьте вашу комедию любви старикам: пусть они думают себе, что их обожают кокетки. Молодой же человек прекрасно знает цену всего этого и его не надуешь; если он даже чувствует в присутствии кокетки какое-нибудь волнение, желание, или даже страсть, - видите, какое большое поле действий я предоставляю вашей теории, - то все эти его чувства не более, как сумасшествие; кокетка может довести его до потери рассудка, но никогда не внушит ему истинной любви. Любовь, как я понимаю это чувство, - это вечное, абсолютное, непрерывное жертвование собою; но эта жертва не с одной только из двух сторон. Это - полнейшее самоотвержение обеих душ, которые сливаются воедино. Если я только полюблю кого-нибудь, то я буду умолять своего возлюбленного о том, чтобы мне остаться чистой и свободной; я скажу ему, - и он поймет это, - что душа моя разрывается на части от того, что мне приходится отказываться от наслаждений; а он, он, который будет обожать меня, проникнувшись всем величием моей скорбной жертвы, он, с своей стороны, также пожертвует собою; он будет уважать меня, не будет искать моего падения, чтобы после не оскорблять меня, по вашей теории, которая есть не любовь, а кощунство над истинной любовью, как понимаю ее я! Так вот как буду любить я! Попробуйте сказать мне после всего этого, что мой возлюбленный будет относиться ко мне с презрением; я сразу обезоруживаю его, если только он по своей натуре не подлец; я мне порукою мое собственное сердце в том, что выбор мой не может пасть на подлеца. Мой взгляд будет ему наградою за все его жертвы и пробудит в нем такие добродетели, о существовании которых он и сам не подозревал. Там же. 1.- Просто это особый вид кокетства, - усмехнулась Атенаис, - мадемуазель пускает его в ход, не подозревая об этом. - Боже мой! - вскричала Луиза. - Да. Знаем мы это простодушие: повышенная чувствительность, постоянная экзальтация, страстные порывы, ни к чему не приводящие... О, такой прием - верх искусства и тоже очень эффективный! Немного поразмыслив, я готова, пожалуй предпочесть его моей гордости; во всяком случае, он гораздо тоньше кокетства Монтале. 2. - Просто напросто это тоже особый вид кокетства, - сказала Атенаиса, - мадемуазель употребляет его, не подозревая в себе этого кокетства. - О! - заметила Лавальер. - Да. И зовется такое кокетство инстинктом: повышенная чувствительность, вечная погоня за благородными чувствами, непрестанные вспышки страстных порывов, которые, однако, не разрешаются никогда... О, такой прием - верх искусства и также очень действителен! Теперь, как я пораздумала немного, то, пожалуй, я предпочла бы даже такую тактику моей гордости, чтобы покорять мужчин, потому что у нее та выгода, что можно заставить поверить в свои убеждения; одним словом, с этих пор, не осуждая и моей собственной, я признаю тактику мадемуазель Лавальер гораздо выше, чем простое кокетство Монталэ. Там же. 1. - Постойте, я спрошу об этом у Бражелона, у этого бедного мальчика, который знает тебя лет двенадцать, любит тебя и, однако, если верить тебе, ни разу не поцеловал даже кончика твоих пальцев. 2. - Постойте, я справлюсь обо всем этом у Бражелона. - У Бражелона? - переспросила Атенаиса. - Да, да! У него, у этого рослого, смелого как Цезарь, юноши, проницательного и умного, как господин Фуке, у этого бедного мальчика, который знает тебя лет двенадцать, любит тебя и, однако, судя по твоим словам, никогда не поцеловал даже кончика твоего пальца. Примечание модератора: продолжение разговора - в теме "Сравнение переводов "Виконта де Бражелона" (Продолжение)".
полная версия страницы