Форум » Диссертации, догматические и умозрительные » Сравнение переводов "Виконта де Бражелона": советский и дореволюционный » Ответить
Сравнение переводов "Виконта де Бражелона": советский и дореволюционный
Евгения: Я перенесу в эту тему всё, что уже написано, и продолжу выкладывать отрывки.
Евгения: *основательно и надолго устраивается здесь с дореволюционным переводом "Виконта" :)) * Господа, я буду здесь выкладывать по мере нахождения всё самое интересное из перевода Игнатовой и Чистяковой-Вэр тысяча девятьсот неизвестно какого года выпуска. От мысли сканировать текст я, пожалуй, откажусь, так как, во-первых, книги ветхие, а во-вторых, с ятями и прочими особенностями дореволюционной орфографии Файнридер вряд ли справится. Пока первое, что бросилось в глаза. Внимание, атосоманы! :)) Из главы "Ангел смерти" (курсивом выделены абзацы, которых вообще нет в классическом переводе; орфография немного приближена к современной): "Сжав руки на груди, повернув лицо к окну, чувствуя свежий ночной ветер, который приносил к его изголовью благоухание цветов и леса, Атос погрузился, чтобы уже не выходить из него, в созерцание рая, никогда не открывающагося для зрения живых. Господь, конечно, хотел показать своему избраннику сокровища вечного блаженства в такой час, когда другие люди дрожат, опасаясь суроваго приема Бога, когда они цепляются за жизнь, знакомую им, и содрагаются от ужаса перед существованием, мерцающим перед ними при темном свете и суровых факелах смерти. Чистая и ясная душа Рауля, которая притягивала душу отца, вела Атоса. Для этого праведника все казалось мелодией и ароматом на суровом пути душ, возвращающихся к небесной родине. Час продолжался такой экстаз; наконец, Атос тихо поднял руки, белыя, как воск; улыбка не сошла с его губ, и он прошептал тихо, тихо, еле слышным звуком два слова, обращенныя им или к Богу или к Раулю: - Я здесь! Его руки упали медленно, точно он сам положил их на кровать. Смерть была ласкова и не жестока к этому благородному человеку. Она избавила его от мук агонии, от судорог последняго разставания с землей; милостивым перстом она открыла ворота вечности перед великой душой, достойной ее уважения. Конечно, Бог пожелал того, чтобы благочестивое воспоминание о тихой смерти Атоса осталось в сердцах зрителей и в памяти других людей; чтобы его кончина внушила людям, в которых их земная жизнь не может вселить страха перед последним судом, любовь к переходу от одной жизни к другой. Даже среди вечнаго сна Атос сохранил спокойную, искреннюю улыбку, украшение, которому было суждено проводить его в могилу. Спокойствие черт Атоса, безмятежность его небытия, долго заставляли слуг графа не верить, что он покинул жизнь."
Евгения: Из главы "Портос думает, что он спешит за герцогским достоинством" (часть 6) - утешение Рауля. В классическом переводе этот отрывок выглядит так: "В этих случаях Атос прибегал к героическим средствам. Он защищал Луизу, оправдывая ее поступок любовью. Женщина, уступившая королю лишь потому, что он не кто иной, как король, - только такая женщина заслуживает того, чтобы ее называли развратной. Но Луиза любит Людовика; оба они еще совсем дети и забыли: он - о своем положении, она - о своих клятвах. Если человек любит, ему прощается решительно всё. - Помните об этом, Рауль. А они искренно любят друг друга. И после подобного удара кинжалом по зияющей ране любимого сына Атос тяжко вздыхал, а Рауль... Рауль убегал в чащу леса или скрывался у себя в комнате, откуда выходил через час белый как полотно, но спокойный". В переводе Игнатовой и Чистяковой-Вэр: "Атос употреблял героическое лекарство. Он защищал Луизу против Рауля и любовью оправдывал ее предательство. - Женщина, которая уступила бы любви короля только потому, что он король, - заслуживала бы название назкой, - но Луиза любит Людовика. Оба молодые, они забыли, он - свой высокий пост, она - свои клятвы. Любовь всё оправдывает, Рауль. Эти молодые люди откровенно любят друг друга. И нанося такие удары кинжалом, Атос со вздохом видел, как Рауль вскакивал от ужасной раны и уходил или в самую чащу леса, или в свою комнату, откуда через час появлялся бледный, дрожащий, но укрощённый. Возвращаясь к Атосу, он с улыбкой целовал его руку, как побитая собака приходит ласкаться к доброму хозяину, чтобы загладить свою вину. Рауль слушал только свои слабости и у него было только свое горе."
Кассандра: Спасибо, Евгения. ОФФтоп Жестоко как про собаку... И ещё Атос здесь какой-то уж очень прогрессивный. Мне кажется, что подобный взгляд - Любовь оправдывает всё - свойствен нашему веку, но не семнадцатому. А уж в устах Атоса, так ценившего данное слово, оправдывать любовью то, что мадемуазель забыла клятвы - верх снисходительности
LS: Кассандра пишет: Любовь оправдывает всё - свойствен нашему веку Не только. По-моему, эта мысль вызрела в XIX веке, как раз тогда, когда Дюма создавал свои романы. А помните, Атос еще был прогрессивен, предсказывая будущее, в котором не будет места королям. ;)
Кассандра: Согласна насчёт веков и королей. Значит, у нашего Несравненного был ещё и дар провидеть события. Правда, судя по событиям романа, пользовался он им халтурно, от случая к случаю.
Евгения: Еще несколько отличий. Прошу прощения - они идут вразнобой (пока просматриваю самое интересное :)). 1. Глава "Рана на ране". Объяснение Луизы с Раулем. В классическом переводе: "Рауль глубоко вздохнул: - И ваша любовь такова, что вы не в силах отказаться от нее? - Да, я люблю, и люблю именно так; люблю и не хочу никакой любви, кроме этой". В переводе Игнатовой-Чистяковой: "Рауль глубоко вздохнул. - И вы любите без надежды забыть? - вскричал Рауль. - Я люблю и не хочу забыть, не хочу когда-нибудь полюбить другого, - ответила Лавальер." На мой взгляд, мадемуазель здесь выражается более жестоко. 2. Глава "Как Мустон растолстел, не поставив об этом в известность Портоса...". Д`Артаньян интересуется причинами плохого настроения Портоса. В обычном переводе: "- Господи боже! Да не больны ли вы, дорогой мой! - Я здоров, черт подери, как бык." В старом: "- О, Боже ты мой, - сказал д`Артаньян, - болен ты, что ли, мой друг? - Я здоров, как Новый мост, клянусь Магоном!" 3. Самые последние слова романа. Наш перевод: "От четырех отважных людей, историю которых мы рассказали, остался лишь прах; души их призвал к себе Бог." Дореволюционный (выделение моё): "От четырех храбрецов, историю которых мы рассказали, осталось только одно тело; Бог взял обратно души."
LS: Позвольте поделиться впечатлениями? 1. В старом переводе следование одна за другой двух ремарок "глубоко вздохнул" и "вскричал" придают поведению героя излишнюю экзальтированность. Боюсь, что у Дюма так и есть на самом деле. 2. ... как Новый мост, клянусь Магоном! Слишком много примечаний пришлось бы делать. 3. ...осталось только одно тело А ведь и правда! Смысл полностью меняется. Из финальной фразы в известном всем нам переводе получается, что к моменту смерти гасконца Арамис уже умер: "От четырех отважных людей, историю которых мы рассказали, остался лишь прах". Тогда его последние слова "Арамис прощай навсегда" (Арамис, храни тебя Господь!") становятся совсем загадочными. Дореволюционный же перевод, сохранивший нам "одно тело", не противоречит тому, что Арамис остался последним в живых и именно с ним прощается умирающий д`Артаньян. Евгения, а в этом переводе тоже "прощай навсегда" ?
Евгения: LS У меня по поводу третьего отрывка были несколько другие мысли. От четырех человек - то есть четырех тел и четырех душ - осталось только одно тело. Арамисово. Существующее механически. Как подтверждение того, что "Я стар, я угас, я умер". LS пишет: Евгения, а в этом переводе тоже "прощай навсегда" ? "Атос, Портос, до свидания; Арамис, прощай навсегда!" Практически то же самое.
LS: Евгения пишет: От четырех человек - то есть четырех тел и четырех душ - осталось только одно тело. Именно-именно! Остался лишь Арамис, существующий почти механически /*зажмурившись от ужаса* тянущий лямку посла и герцога ;)))))/ А в нынешнем переводе - ничего не осталось. Т.е. гасконец уходил последним!
Antoinette: Евгения Вас не затруднит посмотреть в старом переводе одно предложение? В главе, где герцогиня де Шеврез приходит заключать сделку с Кольбером, есть такая фраза: "Она довольно тяжело поднялась на второй этаж красивого нового дома, задержалась на мгновение на площадке, чтоб отдышаться, и вошла к Кольберу, который собственноручно распахнул перед ней створки дверей." (Это более новый перевод.) В переводе Радловой: "Она довольно тяжело поднялась на второй этаж красивого нового дома, отдохнула на площадке, чтоб не войти запыхавшись, и предстала перед г-ном Кольбером, который сам перед ней раскрыл дверь". А как эта же фраза звучит в дореволюционном переводе?
LS: Antoinette пишет: отдохнула на площадке, чтоб не войти запыхавшись Согласитесь, так смысл - тоньше. :)
Antoinette: LS Вот именно, мне больше понравился такой вариант.
Евгения: Antoinette А вот как раз этого места и нету. :( Третий том начинается с пятой страницы, первые два листа вырваны. :((( Кроме того, недостает десяти листов из середины второго тома - напрочь отсутствуют главы "Малага" и "Письмо Безмо". :(((
Евгения: Начну систематически выкладывать найденные различия в переводах "Виконта де Бражелона". Для сравнения буду приводить общеизвестный вариант (под цифрой 1), а затем - дореволюционный перевод Игнатовой и Чистяковой-Вэр (под цифрой 2). Особо интересное буду выделять. Весь курсив мой. Орфография приближена к современной. Общество простит меня, если я начну с третьего тома, а затем вернусь ко второму? :) Итак. Часть 5. Глава 1. (Герцогиня де Шеврез передает Кольберу письма Мазарини). 1. Произнося эти слова, она засмеялась. Смех госпожи де Шеврез был похож на зловещий шепот, и всякий, кто ощущает в своем сердце трепетание молодости, веры, любви, - короче говоря, жизнь, предпочел бы услышать скорее стенания, чем это жалкое подобие смеха. Герцогиня расстегнула корсаж и вынула небольшой сверток, перевязанный лентой огненного цвета. Крючки уступили порывистым движениям ее нервных рук, и глазам интенданта, заинтересованного этими странными приготовлениями, открылась бесстыдно обнаженная, покрасневшая грудь, натертая свертком. Герцогиня продолжала смеяться. - Возьмите, - сказала она, - эти письма написаны самим кардиналом. Они - ваши, и, кроме того, герцогиня де Шеврез соблаговолила раздеться пред вами, как если б вы были... но я не хочу называть имена, которые могли бы заставить вас возгордиться или приревновать. А теперь, господин Кольбер, - продолжала она, поспешно застегивая платье, - ваша карьера сделана; везите же меня к королеве. 2. И герцогиня засмеялась. Смех де Шеврез казался зловещим рокотом; всякий, в сердце которого живет молодость, вера, любовь, радость, предпочитает слезы такому плачевному смеху. Герцогиня расстегнула первые пуговицы своего тесного лифа и вынула с покрасневшей груди маленькую связку бумаг, перевязанных огненно-красной лентой. От резкого движения ее рук оторвались застежки лифа. Кожа, раздраженная трением бумаги, нецеломудренно открылась перед министром, которого глубоко заинтриговали эти странные приготовления. А герцогиня продолжала смеяться. - Вот настоящие письма Мазарини. Берите их; кроме того, герцогиня де Шеврез не постеснялась раздеться перед вами, точно вы... Я не скажу вам имен, которые могли бы возбудить вашу гордость или зависть. Теперь, г. Кольбер, - сказала она, снова застегивая лиф, - ваше любовное приключение закончено. Проводите меня к королеве. Глава 2. (В самом конце главы - Кольбер наставляет Ванеля). 1. - ...Ни в коем случае не заикайтесь ни о подписи, говоря с господином Фуке, ни о неустойке в случае нарушения им договора, ни даже о честном слове, слышите? Или вы все погубите! - Как же быть, монсеньер? Все это не так просто. - Постарайтесь только, чтобы господин Фуке заключил с вами сделку. Идите! 2. - С Фуке никогда не говорите ни о подписи, ни об отступлении, ни даже о честном слове; вы понимаете, это может погубить все. - Что же тогда делать? Это слишком трудно. - Постарайтесь, чтобы Фуке подал вам руку. Идите!
Nataly: Евгения пишет: теперь, господин Кольбер, - продолжала она, поспешно застегивая платье, - ваша карьера сделана; везите же меня к королеве. Евгения пишет: . Теперь, г. Кольбер, - сказала она, снова застегивая лиф, - ваше любовное приключение закончено. Проводите меня к королеве. Осталось узнать, что было в оригинале.... Евгения, начинаю аплодировать и жду продолжения:)))))))
Евгения: Глава 5. (Эпикурейцы собирают деньги для Фуке. Здесь присутствует новый абзац.) 1. С этими словами он вручил свой дар казначею эпикурейцев. Вслед за ним отдал свои пятьдесят ливров Лоре. Остальные также внесли кто сколько мог. Когда подсчитали, оказалось, что собрано сорок тысяч ливров. Еще не замолк звон монет, как суперинтендант вошел или, вернее, проскользнул в залу. Он был незримым свидетелем этой сцены. 2. И он, действительно, отдал свое приношение казначею эпикурейцев. Потом пришла очередь Лоре, который дал полтораста ливров; остальные тоже опустошили свои кошельки. Когда сосчитали всю сумму, в кассе оказалось сорок тысяч ливров. Еще никогда более щедрые приношения не звенели на чашах божественных весов, с помощью которых милосердие взвешивает искренно добрые сердца и хорошие намерения, делая их противовесом фальшивую монету лицемерных богомольцев. Экю еще звенели, когда в эту залу вошел или вернее проскользнул министр. Он все слышал. Глава 7. (В разгар пира у Фуке появляется Арамис). 1. Фуке прислушался, потом обратил взгляд к прихожей. Ему показалось, что там раздаются шаги и что эти шаги не попирают землю, но гнетут его сердце. 2. Фуке насторожился, потом посмотрел в сторону передней. Ему показалось, что там прозвучали шаги; вместе с тем ему почудилось, что ступавшие ноги шли не по полу, а надавливали на его сердце. Глава 8. (Фуке рассказал Арамису о продаже должности генерального прокурора). 1. Арамис замолк. На его лице мелькнуло выражение ужаса, и это подействовало на суперинтенданта сильнее, чем могли бы подействовать все крики и речи на свете. 2. Арамис окаменел. На его умном, насмешливом лице выступило выражение холодного испуга, и этот отпечаток произвел на министра гораздо больше впечатления, чем могли бы породить всякие восклицания, всякие слова. Там же. (Чуть ниже - добавлена пара реплик.) 1. - Значит, не позже как завтра вы подпишете акт о продаже должности, которая защищает вас от всех ваших врагов? - Подпишу. Арамис глубоко вздохнул, осмотрелся вокруг, как тот, кто ищет, что бы ему разбить... 2. - Значит, вы подпишите завтра документ на продажу вашего места, которое защищало вас от врагов? - Подпишу. - Вы, связав себя по рукам и ногам, отдадитесь в руки врагов из-за предрассудка чести, который нарушили бы самые добросовестные казуисты? - Подпишу. Арамис глубоко вздохнул, огляделся вокруг с нетерпением человека, которому хотелось бы что-нибудь разбить.
Евгения: Глава 9. (Арамис уговаривает Фуке, что с мошенниками не стоит быть честным. Фуке возражает.) 1. - Прямота, господин Фуке, есть оружие, нередко применяемое мерзавцами против честных людей, и это приносит им порою успех. Вот почему и честным людям следовало бы пускаться на плутовство и обман, если имеешь дело с мошенниками. Вы могли бы убедиться тогда, насколько сильнее стали бы эти честные люди, не утратив при этом порядочности. - Но их действия назвали бы действиями мошенников. - Нисколько; их назвали бы, может быть, своевольными, но вполне честными действиями. 2. - Честность, г. Фуке, оружие, которым нередко пользуются низкие люди, обращая его против людей порядочных; и оно всегда хорошо служит им. Люди порядочные должны были бы также пользоваться нечестными средствами, имея дело с мошенниками. О, какую силу приобрели бы тогда они, не переставая быть честными. - Их поступки назывались бы поступками людей без чести, - возразил Фуке. - Ничуть; это назвали бы кокетством честности. Глава 10. (Спутанные мысли Рауля, вернувшегося из Лондона). 1. Он приехал из Лондона, потому что ему сообщили о грозящей опасности, и тотчас же увидел призрак этой опасности. Достаточно ли этого для влюбленного? Да, конечно. Но этого недостаточно для благородного сердца. 2. Приехав из Лондона, потому что его предупреждали об опасности, он сразу натолкнулся на опасность. Разве этого было недостаточно для влюбленного? Да, конечно, но не хватало улик для благородного сердца, гордившегося тем, что оно доверяет честности, равной его собственной. Глава 12. 1. Генриетта была тронута бледностью, кротостью и мужеством юноши. Но преобладающим желанием ее сердца в это мгновение была жажда услышать от обманутого влюбленного, что он по-прежнему помнит о той, которая причинила ему столько страданий. 2. Генриетту тронули его бледность, его сдержанность, его мужество. В ней царило самое живое желание погасить в сердце бедного влюбленного воспоминание о той, которая причиняла ему великие страдания.
Amiga: - Вы, связав себя по рукам и ногам, отдадитесь в руки врагов из-за предрассудка чести, который нарушили бы самые добросовестные казуисты? - Подпишу. Занятно. Уже после этой-то фразы идти к Фуке и рассказывать про плененного короля...
Nataly: Amiga пишет: Занятно. Уже после этой-то фразы идти к Фуке и рассказывать про плененного короля... *кисло* чем дальше, тем сильнее у меня ощущение, что Дюма всех героев этого романа к нужному ему ходу событий толкал руками и ногами:)))) А они упирались, верещали, и посылали его матом:)))) Но Дюма было больше:)))
LS: Евгения пишет: 2. Арамис окаменел. На его умном, насмешливом лице выступило выражение холодного испуга, и этот отпечаток произвел на министра гораздо больше впечатления, чем могли бы породить всякие восклицания, всякие слова. Ах, какая красивая фраза! Сколько добавлено интересных штрихов к портрету Арамиса! Ради подобных открытий стоит заниматься тем, что делаете Вы, Евгения! :)
Евгения: Глава 14. (Портос объясняет Раулю свой метод улаживать отношения). 1. - И говорю: "Сударь, теперь, когда вы убедились, что нанесли оскорбление, мы можем быть уверены в том, что вы не откажетесь ответить за свои действия. Отныне между моим другом и вами возможны лишь безукоризненно любезные отношения. Ввиду этого мне поручено сообщить вам размеры шпаги моего друга". 2. - Я говорю ему: "Милостивый государь, теперь вы убеждены, что вы виновны, и потому, конечно, согласитесь дать нам удовлетворение. Между моим другом и вами должен произойти обмен любезностями. Итак, мне поручено сообщить вам длину шпаги моего друга." Там же. (Портос сообщает Раулю, что он не станет заметать следы после дуэли). 1. Ах, милый друг, обещаю вам все на свете, но только я не стану прятать покойника. Он тут, его увидят, этого не избежать. У меня принцип не зарывать его в землю. От этого пахнет убийством. От риска к риску, как говорят нормандцы. 2. Ах, дорогой друг, я обещаю вам все, только не просите меня скрыть труп. Он лежит, его видят. Это неизбежно. У меня правило: никогда не хоронить. Это напоминает убийство. Подвергаешься опасности впасть в опасность, как говорят нормандцы. Там же. (В самом конце главы - мысли Рауля). 1. О коварный король! О предатель! Я не могу поразить тебя: короли особы священные! Он твой сообщник, твой сводник, который представляет тебя, этот подлец заплатит за твое преступление! В его лице я убью тебя, а потом подумаем и о Луизе. 2. О, король коварный, король предатель, я не могу поразить тебя и не хочу этого. Короли священны, но твой сообщник, твой угодник, который тебя представляет, этот низкий человек заплатит за твое преступление. Я убью его вместо тебя; потом мы подумаем о Луизе.
Nataly: Евгения пишет: В его лице я убью тебя, а потом подумаем и о Луизе. Такое впечатление, что он ее тоже вешать убивать собрался:))) Евгения пишет: Подвергаешься опасности впасть в опасность, как говорят нормандцы. Эта фраза кажется мне более емкой чем классический вариант:))
Евгения: Глава 15. (!!!) (Де Сент-Эньян совершенствует свой мадригал непосредственно перед появлением Портоса, принесшего ему вызов). 1. (Этого четверостишия, которое приведено у нас, в дореволюционном варианте как такового нет): Ирис, я замечал, что ваш лукавый глаз Дает не тот ответ, что сердцем был подсказан. Зачем же я судьбой печальною наказан Любить лишь то, чем я обманут был не раз? (Зато между следующими двумя абзацами полстраницы нового текста): Сент-Эньян сидел за столом, положив ногу на ногу, и, почесывая висок, повторял свои строки. - Нет, последний стих решительно не удался. Надо мной будут издеваться мои собратья бумагомаратели. Мои стихи назовут стихами вельможи, и если король услышит, что я слабый поэт, ему может прийти в голову уверовать в это. 2. Поэтому де Сент-Эньян сидел за столом, перекинув ногу на ногу и почесывая висок все повторял. «Ирис, твои глаза блестящие лукавством не говорят всегда…» - О, этот стих, - прошептал де Сент-Эньян, - этот стих безупречен. Прибавлю даже, что он немножко напоминает Ронсара или Малерба, и я доволен этим. К несчастию, нельзя того же сказать о втором. Правду говорят, что легче всего написать первую строчку. И он продолжал: «Что в сердце шепчешь ты…» - Да, «шепчешь в сердце». Нехороший стих! Ну третий ничего. «Ирис, ирис, зачем судьба судила…» - Ну, это не звучно, но ничего. Ей Богу, аббат Буайе – великий поэт, тоже составлял рифмы из не совсем звучных слов в своей трагедии Оропаст или Лже Тонаксар, не говоря уже, что Корнель не церемонится с рифмами в своей трагедии Софонизба. Ну, пускай остается. Да, но последний стих дерзок; помнится, король в это мгновение укусил себя за ноготь. Действительно, кажется, будто я говорю г-же де Лавальер: «Почему это я околдован вами». Мне кажется, лучше было бы сказать: «Благодатны вы, боги, что меня осудили…» - Осудили! Вот отлично! Новая любезность! Король приговорен к Лавальер… Нет. И он повторил: - «Благодарность богам, направляющим жизнь». - Недурно, хотя «направляющим жизнь» слабовато; но честное слово, в мадригале все не может быть хорошо. «Еще больше любить те глаза…» Что больше любить? Кого? Неясно. Неясность это ничего, потому что Лавальер и король меня поняли, значит, и все меня поймут. Да, но вот что грустно, стих: «Глаза, шутившие со мной…» Я назвал стыдливость Лавальер шуткой; неудачно! Я буду на языке у всех кропателей, моих собратьев. Назовут мои стихи «сочинениями вельможи». А если король услышит, что меня называют плохим поэтом, ему, пожалуй, вздумается поверить этому.
Евгения: Глава 16. (Фуке в присутствии Кольбера объявляет королю о продаже должности генерального прокурора). 1. И действительно, ход был настолько хорош, что Арамис, ловкий игрок, не преминул бы сделать это. 2. Действительно, удар был так хорош, что любитель смелых игр, Арамис, не преминул бы нанести его. Глава 18. (Последний разговор Атоса с Людовиком XIV). 1. - Почти всегда предположения подданные возникают вследствие неискренности монарха... - Сударь! - И недостатка доверия со стороны подданного, - уверенно продолжал Атос. 2. - Почти всегда предположения вызывают откровенность короля... - Граф! - ... и недостаток доверия со стороны подданных, - мужественно прибавил Атос. Глава 19. (То, что было перед визитом Атоса к королю). 1. Атос, вероятно, заранее составил себе суждение обо всем; ведь мы говорили уже, что он получил письмо д'Артаньяна. Однако, желая сохранить до конца свойственные ему невозмутимость и ясность мысли - черты в его характере почти сверхчеловеческие, - он ответил: - Рауль, я не верю тому, о чем говорят, я не верю тому, чего вы опасаетесь, и не потому, что люди, достойные доверия, не говорили мне об этой истории, но потому, что в душе моей и по совести я считаю немыслимым, чтобы король оскорбил дворянина. Я ручаюсь за короля и принесу вам доказательство своих слов. Рауль, мечущийся между тем, что он видел собственными глазами, и своей неколебимою верою в человека, который никогда не солгал, склонился пред ним и удовольствовался тем, что попросил: - Поезжайте, граф. Я подожду. 2. Атос, вероятно, уже знал, какого взгляда следовало ему держаться, потому что д`Артаньян предуведомил его. Но желая до конца сохранить то спокойствие и ту ясность, которые составляли почти сверхчеловеческую сторону его характера, он ответил: - Рауль, я не верю в то, что говорят, я не верю тому, чего вы опасаетесь, хотя такие люди, которым можно верить, говорили мне об этом; все же моя душа и совесть считают невозможным, чтобы король оскорбил человека благородного происхождения. Итак, я говорю, что король прав, и привезу доказательства справедливости моих слов. Рауль, колебавшийся между тем, что он видел собственными глазами, и этой непоколебимой верой никогда не лгавшего человека, поклонился и сказал: - Поезжайте, граф, я подожду.
Кассандра: Спасибо... Да, много новых чёрточек отркывается в старом переводе. И, честно сказать, он мне больше нравится, выглядит более правдоподобным - его нюансы больше подходят ситуациям романа, лучше передают оттенки тех эмоций, что могли испытывать герои.
Лейтенант Чижик: Спасибо вам, Евгения. Я уже говорила и повторяю, что вы - великий человек. Я убью его вместо тебя; потом мы подумаем о Луизе. Звучит не в пример логичнее.
LS: *чешет в затылке* Как интересно: неколебимою верою в человека, который никогда не солгал этой непоколебимой верой никогда не лгавшего человека Так что же перед нами? Вера Рауля в отца или вера Атоса в короля (вернее, маска веры в короля? Потому как он уже знал, какого взгляда следовало ему держаться и заранее составил себе суждение обо всем;
Евгения: Глава 20. (Самое начало). 1. "Бедный Рауль! - сказал Атос. "Бедный Рауль! - сказал д'Артаньян. И Рауль, вызвавший сострадание столь сильных людей, был и вправду очень несчастен. 2. "Бедный Рауль", сказал Атос. "Бедный Рауль", сказал д`Артаньян. Раз эти два сильные человека пожалели его, значит, Рауль действительно был достоин сострадания. Там же. (Интересно, что же именно рассказывал Атос Раулю?..) 1. Да, это путь, которым подобало бы следовать, и сам граф де Ла Фер не отверг бы его. Ведь и на его долю выпали в молодости немалые испытания. Он не раз и сам говорил мне об этом. И не нашел ли он тогда забвения в вине? Почему бы мне не найти его в наслаждении? 2. Да, вот что надо делать; даже граф де ла Фер не нашел бы этого дурным. Разве в своей молодости он не перенес такого же испытания, как я? Разве он не заменил любовь опьянением? Он часто говорил мне это. Почему бы мне не заменить любовь удовольствием? Там же. 1. О несчастный!.. Женщины! Неужто я не мог бы заставить их всех искупить вину одной их товарки? Что нужно для этого... Не иметь сердца или забыть, что оно есть у тебя, быть сильным даже тогда, когда имеешь дело со слабым; идти напролом и тогда, когда чувствуешь, что все и без того уступают тебе дорогу. Что нужно для достижения этого? Быть молодым, красивым, сильным, храбрым, богатым. Все это есть у меня или в скором времени будет. Но честь? Что же есть честь? Понятие, которое всякий толкует по-своему. Отец говорит: "Честь - это уважение, воздаваемое другим и прежде всего себе самому". 2. О несчастный! Женщины! Неужели я не сумею заставить всех их искупить преступления одной? Что нужно для этого?.. Не иметь больше сердца, забыть, что оно билось в груди; быть сильным, даже против слабости; сгибать, даже тогда, когда чувствуешь, что ломаешь. Что нужно для достижения этого? Быть молодым, красивым, сильным, храбрым, богатым. У меня все это есть, или будет. Но честь? Что такое честь? Теория, которую каждый понимает по-своему. Отец говорил мне: "Честь - уважение своего долга перед другими людьми, в особенности, своего долга относительно себя самого". Там же. 1. ...ведь король не женится на Лавальер, и чем громче он будет называть ее своей возлюбленной, тем плотнее станет завеса стыда, которой он окружает ее. 2. Ведь король не женится на Лавальер, и чем громче он будет говорить о своей любви к ней, тем ярче сделает повязку позора, которую набрасывает ей на лоб, вместо короны!
Señorita: Евгения, спасибо!:) Очень, очень интересно! LS пишет: Так что же перед нами? Вера Рауля в отца или вера Атоса в короля\ Скорее всего - первое. По крайней мере в переводе на английский это выглядит так: between what he had seen with his own eyes and the imperturbable faith he had in a man who had never told a falsehood То есть именно неколебимою верою в человека...и т.д. Вообще, насколько я могу судить дореволюционный перевод очень близок к дословному, судя по фразам типа "такие люди, которым можно верить...", "моя душа и совесть считают невозможным..." и т.п.:)) Современный же перевод просто...более обработан литературно, скажем так:))).
Евгения: Глава 21. (Разговор Луизы с Раулем). 1. - Вы знали, где я, мадемуазель. Вы могли написать. - Я не посмела, Рауль. Я испугалась. Чего вы хотите? Я знала вас, я знала, что вы меня любите, и я трепетала при одной только мысли о том страдании, которое я причинила бы вам. 2. - Вы знали, где я; следовало написать мне. - Рауль, я не решилась. Рауль, я была труслива. Что делать, Рауль? Я так хорошо вас знала... Я до такой степени хорошо знала силу вашей любви ко мне, что дрожала при одной мысли о горе, которое причинила бы вам. (И эта же девушка потом говорит: "О, вы меня любите, как нежный брат; позвольте мне на это надеяться"??) Глава 22. (Д`Артаньян увозит Атоса в Бастилию). 1. - Друг мой, по счастью, я так же силен телом, как духом. И поверьте, я сохраню эту силу до последнего мгновения. - Но это вовсе не сила, это - безумие. - Нет, д'Артаньян, напротив, это - сам разум. 2. - Друг, - ответил Атос, - к счастью, Господь дал мне такую же силу телесную, как и духовную. Поверь, я буду силен до последнего дыхания. - Да это не сила, мой дорогой, это безумие! - Нет, д`Артаньян, это высший разум.
полная версия страницы