Форум » Диссертации, догматические и умозрительные » Юридические коллизии интересующих нас эпох-2 » Ответить
Юридические коллизии интересующих нас эпох-2
Кассандра: ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! В обсуждении содержатся материалы 18+ Администрация.
Эускера: В деле от 1401 г. речь также шла об адюльтере: некая знатная дама (fille de chevalier et de dame) обвинялась в том, что завела любовника, пока ее супруг-шевалье (nobles horns fils de chevalier) отсутствовал дома. Вернувшись, муж подал на нее в суд, однако его предполагаемый соперник сразу же заявил, что никакой измены не было, и истец всего лишь покушается на douaire жены, т. е. на имущество, полученное ею после смерти первого мужа, и желает во что бы то ни стало прибрать его к рукам[832]. А ничего так, активно благородные судятся. И не стесняются объявлять себя рогатыми, лишь бы до супругиного бабла добраться, а жену под арест. А в этом деле ещё и любовник так активно отбивается: мол, креста на тебе, друг по организму, нет. Это же бабло её первого мужа, руки прочь, мы с твоей женой на эти деньги ужинаем Ну а с другой-то стороны, дворяне тоже люди и тоже хотят жить красиво и кушать вкусно. Статус опять-таки обязывает не в чем зря ходить. Поскольку дела от 14-го и начала 15-го веков, древность родов сомнения не вызывает, если они уже позиционируются в эти позднекапетингский период знатными.
Эускера: Вскользь о смертном приговоре 1354 г. сеньору сиру де Маране, насильно удерживающем в замке и затем убившим торговца, являвшимся местным прево. Чтоб не очень распоясывался сир. И до кучи, раз уж о судах над аристократами, жалоба графини де Комминж, которую удерживал в заключении сир де Рошфор, занятый грабежом земель и поместий соседки. Ну обычное сеньориальное добрососедство.
Эускера: Пикардия, древний знатный род, высокая должность, жена-сволочь, все в наличии чтобы история была интересной. ГЛАВА 10 История Гийома де Флави, мужа-тирана и предателя Франции Девятого марта 1449 г. в замке Нель в Пикардии скоропостижно скончался его владелец, один из преданных военачальников Карла VII и капитан Компьеня Гийом де Флави. Он был убит в собственной постели женой Бланш д’Овербрюк и ее любовником Пьером де Лувеном при пособничестве двух вступивших с ними в сговор слуг. Событие это, несмотря на его, казалось бы, частный и вполне рядовой для эпохи Средневековья (как мы уже имели возможность убедиться) характер, повлекло за собой весьма неожиданные последствия. Судебные разбирательства по данному уголовному делу затянулись в общей сложности на 50 с лишним лет, на протяжении которых в них были втянуты десятки людей. Более того, убийство капитана послужило поводом для создания одной из самых знаменитых историографических легенд, связанных с историей Франции XV в. и существующих и поныне. Попробуем и мы обратиться к этому уникальному казусу, чтобы понять, чем оказалось обусловлено столь пристальное внимание к нему и к его главному герою. * * * Гийом де Флави (ок. 1398–1449)[848] происходил из знатной пикардийской семьи, известной как минимум с начала XIII в.[849] [850]В юности он обучался в университете Парижа и даже получил там степень (неизвестно, правда, каких именно наук)[851], однако карьере ученого предпочел военную службу. Любопытно, что из шести братьев де Флави трое — Гийом, Шарль и Луи — поддерживали профранцузскую партию арманьяков, тогда как остальные — Жан, Гектор и Рауль — примкнули к лагерю бургиньонов[852]. В 1418 г., когда войска Жана Бесстрашного (1371–1419), герцога Бургундского, захватили Париж и вынудили дофина (будущего Карла VII, 1403–1461) бежать из столицы[853], Гийом де Флави, если довериться позднейшим свидетельствам, находился при С тех самых пор наш герой никогда, насколько можно судить, не изменял своим политическим симпатиям. Тем более, что, благодаря давним семейным связям, он пользовался расположением Реньо Шартрского (ок. 1380–1444), архиепископа Реймса и канцлера Франции[855], вместе с которым совершил ряд путешествий с дипломатическими миссиями: к папе римскому Мартину V, герцогу Савойскому и даже в Англию[856]. О его военной карьере, однако, мы знаем значительно меньше: кампании, в которых он участвовал, проходили преимущественно в Пикардии и были связаны не столько со сражениями с англичанами или бургундцами, сколько с захватом тех или иных городов, не желавших поддерживать арманьяков, а также с бесконечными грабежами местного населения[857]. Тем не менее, нам вполне достоверно известно, что в июле 1429 г. Гийом сопровождал дофина на его коронацию в Реймс[858], а уже через месяц — 15 августа того же года — жители Компьеня избрали его своим капитаном. Именно в этом ранге де Флави вел переговоры между Карлом VII и горожанами, убеждая их открыть ворота французскому войску, и к 18 августа его усилия увенчались успехом: новый король Франции торжественно въехал в Компьень[859]. И все же, согласно договору, заключенному между Карлом и Филиппом Добрым (1396–1467), город должен был оставаться под контролем герцога[860]. Подобный политический расклад не устраивал Гийома де Флави. Он предпочел нарушить волю своего государя и обречь Компьень на осаду[861], которая продолжалась с 20 мая по 25 октября 1430 г., после чего бургундцы и англичане вынуждены были отступить под натиском пришедшего на подмогу горожанам французского войска во главе с маршалом де Буссаком и графом Вандомским[862]. Окончание осады ознаменовалось для Гийома де Флави не только ростом его авторитета среди местных жителей[863], но и возникновением у него репутации законченного мародера, уж больно он «заботился» о поддержании мощи собственного гарнизона, позволяя солдатам совершать многочисленные набеги на близлежащие городки и деревни[864]. Участвовал он, впрочем, и в серьезных военных операциях, в частности, во взятии Сен-Дени в июне 1435 г.[865], ставшем началом кампании по завоеванию Парижа, куда войска Карла VII смогли войти уже в следующем году[866]. Военные заслуги нашего героя не уберегли его, тем не менее, от королевского гнева, и 8 декабря 1436 г. в Компьень прибыл коннетабль Артур де Ришмон (1393–1458), дабы предать капитана суду за его былое неподчинение и непрекращающиеся грабежи местного населения[867]. Де Флави арестовали[868], и от приговора его спасло лишь вмешательство Реньо Шартрского[869]. В обмен на свободу он вынужден был отказаться от звания капитана Компьеня и пообещать выплатить огромный штраф в размере 20 тысяч золотых экю[870]. Тем не менее, уже в марте 1437 г. он нарушил данную клятву, вернувшись в город и самолично восстановив себя в прежней должности[871]. Дабы отомстить коннетаблю за пережитое унижение, в 1440 г. он захватил в плен его племянника, маршала Франции Пьера де Рио, бросил его в тюрьму и довел до смерти. Однако в том же году де Флави сумел получить от Карла VII письмо о помиловании[872] и до конца своих дней сохранил пост капитана Ком-пьеня, несмотря на все противодействие Артура де Ришмона[873]. Именно на этот, исключительно насыщенный событиями период в жизни Гийома и пришлось его знакомство с будущей женой. Впервые, насколько можно судить по дошедшим до нас документам, он встретился с Бланш д’Овербрюк в 1436 г., в Реймсе, где проживала ее семья[874]. За невестой давалось солидное приданое, что не могло не заинтересовать претендентов на ее руку[875], но сама она при этом была еще крайне юна: на момент официальной помолвки ей исполнилось «всего десять лет». Жених оказался почти в четыре раза старше ее, а потому пообещал не вступать с ней в законный брак до истечения трех лет. Однако и эту клятву Гийом де Флави не сдержал: Бланш стала его женой через три месяца[876]. * * * Остановимся здесь на минуту и задумаемся о том, из каких именно источников многие поколения исследователей черпали сведения о семейной жизни нашего героя и о его трагической кончине. Убийство Гийома де Флави, совершенное Бланш д’Овербрюк и ее сообщниками 9 марта 1449 г., стало предметом судебного разбирательства уже 26 мая того же года[877]. Процесс был возбужден в Парижском парламенте братьями покойного Шарлем и Гектором, действовавшими в интересах Шарло де Флави, их племянника, единственного сына и наследника капитана Компьеня. Любопытно, что в данном случае истцы — как в свое время и Бридуль де Мезьер — не стали прибегать к практике самосуда[878]. Напротив, они предпочли действовать строго в рамках закона, не рассматривая при этом даже возможности заключения с Бланш мирового соглашения[879]: уже в самых первых из дошедших до нас парламентских документов ясно говорилось, что братья расценивали смерть Гийома де Флави как «подозрительную», а потому желали примерно наказать виновных[880]. Более того, они не посчитали нужным связаться прежде с бальи Санлиса и его лейтенантом, в ведении которых должно было бы находиться данное дело. Возможно, что Шарль и Гектор сознательно стремились избежать контактов с местными чиновниками, подозревая их в симпатиях к Бланш д’Овербрюк и рассчитывая, что обращение в высший королевский суд гарантирует им большую беспристрастность при расследовании и при вынесении окончательного решения[881]. Тем более что в Париже — как и во многих других областях королевства — адюльтер рассматривался как сугубо женское преступление[882], а в том, что касается убийства законного супруга, обвиняемая могла рассчитывать на снисхождение, лишь доказав, что муж обращался с ней неподобающим образом на протяжении всей их совместной жизни. В противном случае преступницу ждала почти неминуемая расплата, поскольку практика королевских помилований в подобных делах касалась почти исключительно мужчин: 80 % представителей сильного пола получали в этот период прощение за убийство неверной жены и/или ее любовника[883]. Обращение Шарля и Гектора де Флави в Парижский парламент повлекло за собой перемещение всех заинтересованных лиц в столицу королевства. Подозреваемых заключили в тюрьму Консьержери, где Бланш сразу же наняла адвоката — мэтра Попенкура (Popaincourt), который и выступал от ее имени в суде. Ее девери также обзавелись собственным представителем, мэтром Пуаньяном (Poignant), а поскольку речь
Эускера: все-таки шла об убийстве королевского чиновника, т. е. о преступлении, напрямую затрагивающем честь и достоинство самого монарха (lèse-majesté), то мэтр Барбен (Barbin), прокурор парламента, выступал от имени не только потерпевших, но и Карла VII[884]. Дело, таким образом, изначально оказалось крайне запутанным, ибо к его уголовной составляющей постоянно примешивались сугубо гражданские вопросы, самым важным из которых являлось право опеки над несовершеннолетним сыном капитана де Флави, которому на момент смерти отца исполнилось всего 5 или 6 месяцев [885]. Каждая из сторон желала во что бы то ни стало доказать в суде свою правду, а потому иски, жалобы, прошения и письма, составленные адвокатами, все множились, и в нашем распоряжении на сегодняшний день имеется внушительное количество письменных источников. касающихся этого процесса и заботливо собранных и изданных Пьером Шампионом[886]. Только благодаря этой коллекции мы и обретаем возможность в мельчайших подробностях узнать о тех трагических событиях, что произошли в замке Нель 9 марта 1449 г. Проблема, однако, заключается в том, что практически все документы, которыми мы располагаем, по своему происхождению являются судебными. Более того, они были составлены как от имени истцов, так и от имени ответчицы, а потому история убийства Гийома де Флави представлена в них двумя, весьма различными версиями. У Шарля и Гектора де Флави на момент подачи иска, очевидно, не существовало ни малейших сомнений в виновности Бланш д’Овер-брюк в смерти ее мужа, иначе они вряд ли обратились бы напрямую в Парижский парламент. О подозрениях в отношении молодой вдовы прямо говорилось уже в судебном постановлении о ее аресте[887]. А потому адвокат обвиняемой, Жан Попенкур, сразу же избрал в качестве основной (и, добавлю, единственно возможной при подобном составе преступления) линии защиты описание ужасных условий, в которых его подопечная и ее родители пребывали в доме Гийома де Флави. Именно к этим доводам относилось, в частности, упоминание об исключительной молодости невесты, которую жених буквально принудил к заключению брака[888]. Конечно, ни о каком похищении и/или изнасиловании речь в данном случае не шла, но супруга капитана, согласно заявлениям Попенкура, не достигла даже нижней границы возраста, в котором девушка могла выйти замуж[889]. Не менее сильным аргументом в устах адвоката стало упоминание об издевательствах, которые терпели от супруга Бланш ее родители, и об их гибели, якобы им спровоцированной. Мало того, что капитан Компьеня практически насильно отобрал у них все земли, но он также пригласил их поселиться в его доме, чем и обрек на крайне «тяжелую жизнь»[890]. Анна де Франсьер, мать Бланш, умерла от «разочарования»[891]. Что же касается Робера д’Овербрюка, то его Гийом уморил голодом в тюрьме, вынудив под конец питаться подошвами собственных башмаков[892]. Жизнь самой Бланш, в представлении ее адвоката, также трудно было назвать счастливой. Гийом обращался с ней «бесчеловечно» (inhumainement), постоянно избивал ее, угрожая убить. Он также пытался заставить ее передать часть наследства двум его незаконнорожденным дочерям, которых он признал и которые проживали в его доме[893]. Как следствие, он не только не приветствовал беременность Бланш, но желал, чтобы у нее случился выкидыш, а когда время родов все-таки пришло, прислал ей в помощь всего лишь повитуху, не обеспечив врачом[894]. В общем, заключал мэтр Попенкур, Гийом не давал своей жене ни малейшей возможности почувствовать себя истинной хозяйкой дома: вместо нее всеми делами заправлял приближенный капитана Симон д’Обиньи, а у бедной женщины в распоряжении имелась всего одна служанка, да и сама она прислуживала мужу «и днем, и ночью»[895]. Являлись ли рассказы Жана Попенкура правдивыми? Страдала ли Бланш д’Овербрюк на самом деле от жестокого отношения мужа-тирана? Ответить на эти вопросы не представляется возможным, учитывая прежде всего характер документов, в которых излагались пугающие подробности частной жизни супругов де Флави. Думается, впрочем, что они были несколько преувеличены, учитывая тот факт, что сторона истцов также весьма преуспела, выдумывая самые невероятные события, связанные с недавним прошлым. В ответ на претензии адвоката Бланш д’Овербрюк Шарль и Гектор де Флави попытались прежде всего отвести аргумент о насильственном принуждении девушки к замужеству, вызванном якобы богатством и высоким социальным статусом ее семьи. Они объявили свою невестку дочерью «угольщика», т. е. человека не просто незнатного, но происходящего из самых низов общества[896]. Робер д’Овербрюк действительно не имел собственного титула, однако он удачно женился, а огромное состояние приобрел благодаря завещанию дальнего родственника. Таким образом, его положение на момент помолвки Бланш с Гийомом было даже выше, чем у его будущего зятя, который, конечно, отличался родовитостью, но шевалье не являлся и никакими особыми доходами не располагал[897]. А потому заявление адвоката истцов о том, что Гийом буквально вытащил невесту из грязи и дал ей все, о чем только может мечтать молодая девушка, следует расценивать как еще одну выдумку. От якобы низкого происхождения Бланш д’Овербрюк братья де Флави в своих аргументах логично переходили к ее повседневным привычкам. С их точки зрения, капитан Компьеня так и не смог привить жене манеры истинной дамы[898]: она сквернословила, любила вьь-пить, не умела себя вести за столом и даже писала стоя, как мужчина, чем весьма смущала гостей и прислугу[899]. Они также настаивали, что убийство их брата являлось предумышленным и было спланировано Бланш и ее слугами — бастардом д’Орбанда и цирюльником Жаном Бокийоном — «более года назад»[900]. Сначала они попытались отравить Гийома, и тот действительно серьезно заболел, но не умер[901]. Тогда заговорщики решили действовать наверняка. В ночь на 9 марта 1449 г., когда де Флави отправился спать, Бланш осталась в его комнате[902]. Именно она открыла дверь своим сообщникам и положила на лицо супруга заранее припасенную подушку, чтобы задушить его. Бастард несколько раз ударил хозяина поленом по голове, а затем перерезал ему горло ножом[903]. Сложно сказать, насколько система доказательств, избранная Шарлем и Гектором де Флави, и их версия событий основывались на реальных фактах. Как мы уже знаем, обвинение жены в том, что она отравила опостылевшего супруга, являлось для периода позднего Средневековья практически
Эускера: «классическим», однако далеко не всегда соответствовало действительности: достаточно вспомнить рассмотренную выше историю «проститутки» и «ведьмы» Масет де Рюйи[904]. И хотя ее дело стало предметом уголовного разбирательства в королевском суде Шатле, судьям Парижского парламента, вероятно, также хорошо были известны излюбленные доводы сторон в подобных случаях. А потому, несмотря навею тяжесть предъявленных обвинений, уже 15 июля 1449 г. Бланш д’Овербрюк смогла получить королевское письмо о помиловании[905]. Вполне естественно, что ратификации этого документа в парламенте яростно воспротивились братья де Флави, 31 июля 1449 г. оспорившие его законность. Однако даже к этому моменту адвокат истцов, мэтр Пуаньян, и королевский прокурор Барбэн так и не сумели прийти к единому мнению относительно всех тонкостей рассматриваемого дела. В частности, они не смогли договориться по вопросу о приговоре, которого добивались для Бланш. При этом, в отличие от Бридуля де Мезьера, презревшего все существующие нормы права и требовавшего личного участия в наказании собственной жены, Жанны де Брем, в данном случае судебные чиновники явно опирались на законодательную базу. Тем не менее, ее несовершенство и внутренняя противоречивость, т. е. отсутствие строгой зависимости между конкретным типом преступления и последующим приговором, о чем я уже упоминала ранее, привели к печальным для истцов результатам. Если мэтр Пуаньян предлагал ограничиться публичным покаянием, которое Бланш принесла бы в замке Нель, строительством двух часовен за упокой души Гийома де Флави, частичной конфискацией имущества и штрафом в две тысячи ливров[906], то мэтр Барбэн настаивал на более строгом наказании. Он требовал, чтобы Бланш была приговорена к смертной казни и конфискации всего имущества или — «по крайней мере» (au moins) — к штрафу в 50 тысяч ливров, запрету носить траур по мужу и навечному заточению в монастырь «на хлеб и воду». По его мнению, ей также следовало запретить впредь выходить замуж, поскольку «она этого не достойна» (car elle en est indigne)[907]. Отсутствие единого мнения по данному вопросу, как мне представляется, весьма облегчило дальнейшую судьбу Бланш д’Овербрюк. 7 августа 1449 г. она смогла получить второе письмо о помиловании и представила его на утверждение в Парижский парламент, который передал документ на личное рассмотрение короля. 14 ноября 1450 г. Карл VII окончательно помиловал супругу капитана Компьеня и запретил проводить новые слушания по этому делу[908]. Бланш вышла на свободу, потеряв лишь опеку над собственным сыном, которая поручалась отныне Шарлю де Флави. Обратившиеся в бегство сразу после совершенного злодеяния Жан Бокийон и бастард д’Орбанда официально объявлялись умершими[909], и хотя в 1455 г. парламент выпустил новый приказ об их аресте[910], найти их так и не удалось. Что же касается Пьера де Лувена, не принимавшего непосредственного участия в убийстве, то он также был оправдан[911]: уже в октябре 1449 г. он участвовал в осаде Руана королевскими войсками[912], а в 1451 г. король лично возвел его в ранг шевалье[913]. Эти решения не остановили, тем не менее, противников Бланш д’Овербрюк. Новая серия исков против нее с еще более фантастическими обвинениями последовала в 1463–1464 гг. и была вызвана, очевидно, смертью единственного сына Гийома де Флави. Теперь истцом выступал самый младший брат последнего, Рауль. Его главным аргументом для возбуждения повторного расследования являлся тот факт, что всего через три дня после совершенного убийства Бланш «тайно» (clandestine) вышла замуж за Пьера де Лувена[914]. Это обстоятельство, по мнению современников, вполне могло доказывать, что супруга капитана действительно была виновна в адюльтере: во Франции эпохи позднего Средневековья женщина, излишне поспешившая после смерти первого мужа с заключением повторного брака, часто рассматривалась как прелюбодейка, изменявшая покойному со своим новым избранником[915]. Именно эту карту и разыграли теперь Рауль де Флави и его адвокат, мэтр Удрак (Ошігас). Они заявляли, что с Пьером де Лувеном, уроженцем Пюи, Бланш познакомилась около 1445 г.: именно тогда он занял должность капитана Нуайона, рядом с которым периодически проживали супруги де Флави[916]. Между любовниками установилась регулярная переписка, которую они тщательно скрывали[917]: в их отношения оказались посвящены только двое слуг Гийома, которых де Лувен переманил на свою, сторону — бастард д’Орбанда и Жан Бокийон. Эти четыре человека, как полагал истец, а вовсе не три, как говорилось в первом иске братьев де Флави, и замыслили убийство кацитана Ком-пьеня[918]. Изначально его якобы предполагалось просто задушить, когда он ляжет отдохнуть после трапезы[919]. Однако Бланш и Пьер предпочли воспользоваться ядом: они добавили его Гийому в суп, но тот показался ему «пересоленным», и есть он его не стал[920]. В этот момент заговорщикам не осталось иного выбора, как убить несчастного во сне, что и было исполнено. Со своей стороны ответчики также не поскупились на новые подробности давно минувших событий, приукрасив их на собственный лад. Так, внезапно выяснилось, что Бланш д’Овербрюк на момент ее свадьбы с Гийомом де Флави было вовсе не десять, а всего девять лет[921]. Что жестокий супруг бросил в тюрьму не только своего тестя, который сошел в заключении с ума и питался собственными экскрементами, но и тещу, также умершую в результате дурного с ней обращения[922]. Что он пытался уморить голодом и саму Бланш[923], а под конец задумал и вовсе ее отравить, подослав к ней собственного бастарда, который, впрочем, открыл ей глаза на этот гнусный план[924]. Как и следовало ожидать, судебные заседания и на сей раз не привели к пересмотру королевского решения, а потому 15 июня 1464 г. братья капитана де Флави решились на отчаянный шаг. Заманив Пьера де Лувена в лес, они избили его, выкололи ему глаза и перерезали горло, а тело затем расчленили[925]. Таким образом, они применили на практике древний обычай талиона, отчасти повторив обстоятельства смерти, которой в 1449 г. умер их брат[926]. И все же отомстить им удалось лишь одному и, по всей видимости, не самому главному обидчику. Потеряв второго супруга и отца своих шестерых сыновей[927], Бланш, тем не менее, в том же году вышла замуж в третий раз — за Пьера де Пюи, мэтра Палаты прошений при Людовике XI (1423–1483). Еще через 36 лет — 5 июня 1500 г. — она получила от Парижского парламента свидетельство о ратификации королевского письма о помиловании, выданного ей в далеком 1450 г.[928] На тот момент Бланш исполнилось уже как минимум 74 года, и, по некоторым данным, она счастливо пребывала в четвертом браке[929]…
Эускера: Супруга аристократа не умеющая себя вести за столом и писающая стоя, это сильно. Ну тут коварная неверная жена убийца мужа была помилована королем четырежды, хотя родственники убитого 50 лет требовали справедливого наказания и даже убили её второго мужа с которым она и зарезала их брата. Король, не смотря на преданность капитана Компьеня, четырежды помиловал убийцу. Это не помешало даме выйти замуж четыре раза. Муж у неё был, конечно, ещё тот фрукт, но все-таки. Как-то гуманен королевский суд к мужеубийцам в знатных семьях. Кстати, женоубийство во Франции вещь редкая. В Англии ещё реже. Я нашла во Франции один прецедент, и то бытовуха по пьяни. Супруги, похоже были любящей парой, но мужа выбесило что жена с ним кокетничает при людях в гостях, а в пьяном гневе мужик этот видимо границ не знал. Конечно, был дядька помилован. Кокетство с законным мужем это же непереносимая вещь для мужа. Хотя нет. Пару случаев когда муж убивал жену ради любовницы было. И кстати, всех свидетелей тоже убирали. Англия вообще страна крючкотвор и там все переходило в судебное поле. В Италии жен убивали без проблем, активно и запросто.
Эускера: Эх, жаль что граф де Ла Фер ещё не родился. А то бы он в своей родной Пикардии эту бабу, ух как бы приговорил собственноручно согласно Верхне-Делаферовской кутюме как Верховный Судья провинции и за прелюбодеяние, за мужеубийство, и за бухло, сквернословие, а главное, за писанье стоя. Граф судья строгий и бабского самоуправства не любит. Это король, тряпка, помиловал убийцу своего капитана. Графа тогда на них не было.
Эускера: Это интересная информация. Попозже принесу её оформленной, найдено у Тогоевой. И так: этот закон не имеет письменной кодификации, но обычай предписывал, что мужчина мог узаконить только того ребенка, с матерью которого он пребывал в конкубинате, то есть жил семейно, хотя и не узаконено. Если любовники не имели даже отдаленных перспектив жить совместно как муж и жена, то узаконить ребенка мужчина не мог. Это обычай, но во Франции неписанное правило имело силу закона и суд им руководствовался. Теперь мои рассуждалки. Логика этого обычая: мужчина длительно живущий с женщиной, воспринимающий её как спутницу жизни и уверенный в её верности, уверен в своем отцовстве и серьезно и ответственно относится к прижитым в этом союзе детям. Если мужчина не может назвать мать своего ребенка, значит либо связь прелюбодейна, поэтому не подлежит легитимизации, либо настолько случайна, что отцовство сомнительно. Из этого следует, что хотя закон и не требует, но обычай, имеющий силу закона требует, чтобы мужчина при юридической процедуре легитимизации указал мать своего ребенка. Должна ли мать подтвердить свое материнство? По логике да. Мало ли что заявляет мужчина, указывая мать ребенка. Если он укажет ложно, то это грозит ущербу репутации женщины и судебным иском. Кроме того, королевский прокурор заверяющий эту процедуру своей подписью, явно не желает чтобы проскочило усыновление от прелюбодейной связи и такой документ не подпишет. У графа де Ла Фер большие трудности в оформлении легитимизации своего сына. Что отчасти объясняет, почему ребенок не усыновлен как минимум до 15 лет. Правда не объясняет, каким образом он при этом носитель титула наследования и наследник майората опекуна, и имеет статус титульного дворянина. В этом случае он должен быть родственником графа с доказанным родством, как следствие, родители известны.
Констанс1: Эускера , помните при встрече с лордом Винтером у английской королевы, на вопрос последнего дескать я знавал когда то одного де Бражелона, не родственник ли Вы ему? Виконт отвечает что почивший де Бражелон родственник его опекуна. Можно предположить , что оформляя документы на Рауля, Атос мог обьявить его сыном старого де Бражелона и его конкубины,( которая вполне могла быть, ведь старый де Бражелон был не женат). Кстати, такое предположение подтверждает версию, что первое наследство Атос таки получил в Русильоне, а старый Бражелон еще жил. Потом лет через 6-7 старый де Бражелон умер ,как и его конкубина , ( возможно, она чуть позже, ближе к Раулевым 13-14 годам). Это и дало бы возможность Атосу официально обьявить Рауля сыном старого де Бражелона и его конкубины. Будучи мертвыми сраму они уже иметь не могли. А себя как опекуна и крестного Рауля. Поэтому Рауль и получил титул виконта де Бражелон, а не виконта де Ла Фер. Когда Рауль был признан наследником де Бражелона, Атос управлял имением от его имени , до совершеннолетия и в связи с постоянным нахождением в армии. А уже позже оформил законного наследника де Бражелона, своим законным наследником,как опекун и крестный не имеющий собственнвх детей.
Lumineux: Констанс1 есть подозрение, что в этом случае после смерти старого Бражелона Рауль был бы не виконтом, а графом.
Констанс1: Lumineux , я думаю, что Атосу понадобилось много времени, чтобы признали права Рауля на Бражелон. Так как граф принял наследство, то принял и титул. А когда оформил Рауля сыном старого графа и конкубины, то признал его наследственное право на Бражелон и титул графа после своей кончины. Это был первый шаг. Затем уже в качестве виконта де Бражелон, своего во спитанника , мог завещать ему и Ла Фер и именьице в Русильоне. А наследнику графа де Ла Фер мог завещать свои поместья и барон дю Валлон. Это уже ни у кого не вызвало удивления.
Эускера: Констанс1 пишет: А когда оформил Рауля сыном старого графа и конкубины, то признал его наследственное право на Бражелон и титул графа после своей кончины. 1 Смерть графа де Бражелон и рождение Рауля должны быть разнесены по времени сроком не более 10 месяцев с учетом закона о посмертных детях. 2 Хронологически Атос уже пять лет наследует покойному родственнику. 3 И как, простите? Констанс1 пишет: А наследнику графа де Ла Фер мог завещать свои поместья и барон дю Валлон. Это уже ни у кого не вызвало удивления. Дю Валлон мог завещать поместья кому угодно, поскольку они купленные, а не майоратные, стало быть наследование не благородное.
Эускера: Констанс1 пишет: Кстати, такое предположение подтверждает версию, что первое наследство Атос таки получил в Русильоне, а старый Бражелон еще жил. Это возможно. Заручиться согласием конкубины не составило бы труда, возможно покойный наследодатель оговорил ренту или систематическую материальную помощь наследника для своей "экономки, достойной женщины в награду за её многолетнюю службу". В таком случае конкубина вообще будет заинтересована в хороших отношениях с наследником майората. Но что мешало Атосу договориться с конкубиной покойного дядюшки чтобы она признала что ребенок рожден от него, графа де Ла Фер? Ну вообще-то мешало. Если конкубина приличная женщина (что чаще и бывало, все же в конкубины брали женщин приличных и с хорошей репутацией), то ей не зачем приписывать себе сексуальную связь с наследником покойного графа де Бражелон да ещё в тот период когда он болел, а она за ним преданно ухаживала. Закон признавал что интимные отношения в этот период возможны и это правда. Но только каким образом было бы доказано отцовство покойного графа, если он не успел признать ребенка, а брака между ним и его конкубиной не было. Посмертно признаются только законнорожденные дети рожденные в срок до 10 месяцев после смерти мужа матери с учетом возможной переношенной беременности.
Констанс1: Эускера , а не могло быть так что Атос получил поместьице в Рустльоне прожил себе там года 4 с половиной и вдруг, бах умирает граф де Бражелон., а Атос наследует. Но до этого незадолго происходит ночь в Рош Лябей, граф забирает мальчика и выдает его за своего воспитанника. И тут умирает конкубина старого де Бражелона и Атос тайно оформляет мальчика как сына графа де Бражелон, поскольку со смерти последнего прошло меньше 10 мес. А себя опекуном и управляющим имуществом Рауля до совершеннолетия последнего?
Эускера: Констанс1 пишет: ак сына графа де Бражелон, поскольку со смерти последнего прошло меньше 10 мес. Признать отцовство может только отец. Если предполагаемый отец умер, то признать отцовство некому.
Эускера: Сейчас перечитывая законы римского права об законнорожденности прочитала, что узаконить внебрачного ребенка можно только если он прижит в конкубинате. То есть тут не французский обычай, а вполне себе законодательная база. Римское право было правовой базой. Соответственно, мать не могла быть анонимна. Отцу надо было доказать что ребенок рожден в конкубинате. Кстати, если вернуться к тексту романа, из этого следует что никакой конкубины у графа де Ла Фер никогда не было и близко.Иначе у него не было бы проблем с легитимизацией бастарда. Автору нужно биологическое воспроизводство, а вот присутствие рядом женщины и близко не нужно. Автор выводит перса из асексуальности ради оплодотворения за неимением ЭКО и снова туда же возвращает. Впрочем, это за рамками темы треда. Господи, лучше бы уж просто пожалел подкидыша. Или сироту родственника. Было бы и человечно, и логично, а то такая сова натянутая на глобус планеты Юпитер.
Стелла: В последней главе "20 лет спустя" Атос, говоря, что он должен заняться делами Рауля, потому что у бедного мальчика нет другого наследства, кроме того, что есть у графа де Ла Фер, называет себя не опекуном, а подставным лицом. Raoul n'a d'autre fortune que ma fortune, pauvre enfant ! et il faut que je veille sur elle puisque je ne suis en quelque sorte qu'un prête-nom.
Эускера: Стелла пишет: В последней главе "20 лет спустя" Атос, говоря, что он должен заняться делами Рауля, потому что у бедного мальчика нет другого наследства, кроме того, что есть у графа де Ла Фер, называет себя не опекуном, а подставным лицом. Тогда кто же опекун?
Эускера: К сожалению, не копируются лекции по римскому праву Д. Гримма, издание 19-го века, там разложено узаконивание и законнорожденность очень толково, всем интересующимся рекомендую, если удастся, притащу. А пока то что могу сама пересказать, прочитав. Получается, что действительно, для узаконивания сына у графа были серьезные проблемы с учетом, что ребенок рожден не в конкубинате и его мать замужняя женщина.
Стелла: Был какой-то закон во Франции (я у Дюма встречала это в нескольких романах), что по достижении 50-и лет дворянин мог передать права наследования не только поместья, но и майората. Точно уже не помню, меня всегда от этой казуистики выворачивало. Но где-то на Дюмании у меня есть это есть по горячим следам. Атосу, по окончании приключений с Фрондой, как раз и должно быть в районе пятидесяти лет. То, что он говорит о своем возрасте, не округляя его (как это , обычно, у Дюма плюс-минус пару лет), так точно, тоже выводит к этому.
Эускера: Стелла пишет: что по достижении 50-и лет дворянин мог передать права наследования не только поместья, но и майората. где-то в этой теме было. Но не мог же дворянин передать майорат человеку невнятного происхождения. Пойду перечитаю.
Констанс1: Эускера , но видимо, какая то лазейка в законах была и граф ею воспользовался. Это взяло у него время. Знаете из чего я сужу? Во время первого за 20 лет визита Д Артаньяна к Атосу, когда заслышали лай собак, присутствующие у графа гости, а Дюма дважды в одной фразе подчеркивает, что это были люди из высшего общества воскликнули все в один голос: " Вот и Рауль вернулся!" Не виконт , а Рауль, а люди были из высшего общества. Отсюда я делаю вывод: виконтом Рауль признан недавно по отношению к визиту Д Артаньяна. И люди из высшего общества еще не привыкли титуловать его, а зовут попросту по имени как оно и подобает графскому воспитаннику.⁰Ведь люди из высшего общества-знатоки этикета. И если бы Рауль был признан виконтом давно, они уде привыкли бы титуловать его, а не называть запросто по имени. Ведь нк ребенок уже. Юноша- 15 лет.
Эускера: Нет, во Франции до 1792 года не было права на усыновление. Может автор транслирует современное ему законодательство? Там да, с 50 лет. Усыновление не путать с узакониванием. Там возрастных ограничений нет. Но там ограниечение это 1 прелюбодеяние 2 инцест 3 отсутствие сожительства с матерью ребенка в конкубинате. Последнее только выяснили.
Констанс1: Но должны де были у Дюма быть какие то " козыри в рукаве" по вопросу о признании Рауля дворщянином , виконтом и наследником? Ведь не все его читатели были поюровинциальные простофили. Его читали и люди исторически и юридически подкованные. Почему тогда этот пункт не вызвал вопросов и дискуссии?
Lumineux: У меня тоже была идея по поводу признания Рауля сыном Бражелона. Но старый граф мог и сам признать ребенка своим (Атос мальчика уже нашел , забрал и был в полнейшей прострации, а старик решил помочь любимому родственнику-наследнику). Но мог ли тогда Рауль быть виконтом, Атос – опекуном, а Рауль – наследником только после него? Могло быть такое условие?
Эускера: Констанс1 пишет: Эускера , но видимо, какая то лазейка в законах была и граф ею воспользовался. Это взяло у него время. Но ведь не усыновил (сначала это-то понятно, найти пристойную женщину согласную признать себя матерью внебрачного ребенка задача ещё та, для приличной женщины ущерб репутации вещь фатальная, и денег не захочешь, а непристойная женщина не нужна, это уже ущерб репутации графа и сына), не усыновил, но сразу сделал майоратным наследником и носителем титула наследования. Констанс1 пишет: Это взяло у него время. Знаете из чего я сужу Да тут ясно без аргументации, что это займет много времени. Тут же будет юридическая многоходовка на много лет, как в жаловании дворянского статуса поэту Жуковскому. Но так же, если взять ситуацию с Жуковским за модель, ребенок должен быть сразу внесен в списки дворян провинции. Читаем, читаем и мы прошлые диспуты Одна из участниц спрашивает: граф списки арендаторов что ли подавал? ))) А как же? Вспомните ревизские сказки подаваемые помещиками у Гоголя. Как иначе бы рассчитывались и документировались бы налоги, их размер и число налогоплательщиков графских арендаторов. В территориальном парламенте, в палате статистики есть списки всех жителей провинции, все землевладельцы подают регулярно списки всех арендаторов поименно. И есть список дворян провинции Орлеан. И чтобы мальчик был дворянином он должен быть сразу внесен в список дворян провинции.
Эускера: Констанс1 пишет: Ведь не все его читатели были поюровинциальные простофили. В основном читатели буржуазная верхушка, им это особо не надо, если только читатель на юрист, столь раздражающий автора.
Эускера: По поводу беседы с крючкотворами не о дворянской чести. Крючкотвор советник Парижского парламента и скорей всего дворянин. Парламент самый представительный, выходить надо на высокий уровень, на судью, королевского прокурора, не к канцеляристу же с таким вопросом обращаться, так что вполне себе дворянин)) Из дворянства мантии, но там тоже старые анноблированные с 14-го века династии. Многие связаны родством с военной знатью или сами из младших ветвей древних знатных родов как например, Демулены, родственники Елизаветы II.
Эускера: Lumineux пишет: Но старый граф мог и сам признать ребенка своим (Атос мальчика уже нашел И таким образом Атос не унаследовал бы Бражелон и Рауль спокойно мог бы назвать отца рекомендуясь графу де Гишу.
Эускера: Lumineux пишет: Рауль – наследником только после него? нет. Наследник первого порядка сын, а Атос говорит что он сам переписал майорат на него. Стало быть наследник Атос, значит признанных сыновей у наследодателя нет. Да не усложняйте. Рауль наследник и формальный сын покойного графа Бражелона, граф де Ла Фер старший родственник по мужской линии опекун до 25 лет Рауля, он так себя и позиционирует. Переписал на Рауля это же после 25 лет? Передал наследование и выполняет обязанности хозяйственного присмотра уже по воле владельца. Остается не ясным вопрос почему виконтом не зовут и почему юридического отца не называет рекомендуясь и почему имени матери не знает. Узаконенные дети знают мать, ибо конкубинат.
полная версия страницы