Форум » Диссертации, догматические и умозрительные » Символичность у Дюма » Ответить
Символичность у Дюма
Орхидея: В этой теме хотелось бы поговорить о символичности в произведениях Дюма. В первую очередь в мушкетёрской трилогии. Где-то можно разглядеть аллегории, подозрительные совпадения, сюжетную деталь взявшуюся неспроста и т п.
Стелла: Грация , с той только разницей, что ей дарили от глубины чувств, а она дарила, чтоб купить мстителя. Кольцо она хранила, не как память, а как средство на крайний случай.
Констанс1: Стелла , а возможно и как насмешку над графом де Ла Фер, которого она сумела так ловко обвести вокруг пальца и получила кольцо-семейную реликвию, символ чистоты и верности, хотя не была на момент первой брачной ночи с графом ни чистой, ни верной, а лживой насквозь авантюристкой. Она -то полагала, что граф погиб, не пережив того, что узнал о ней, а вот ей удалось остаться в живых. И сапфир- это напоминание о ее удачливости и, возможно, да, средство для исполнения дальнейших авантюрных планов.
Евгения: Случайно ли Рошфор при первом же появлении предстает "в камзоле и штанах фиолетового цвета со шнурами того же цвета"? Мишель Пастуро (автор "Символической истории европейского средневековья" и исследований по истории цвета) в книге "Цвета нашей памяти" пишет: "В нашем сегодняшнем понимании фиолетовый цвет — это смесь синего и красного; для нас это очевидность, если не истина. Но для людей прошлых веков, которые не знали спектра и иначе классифицировали цвета, все было совсем по-другому, Фиолетовый не имел ничего общего с красным и мало был связан с синим. Это была всего лишь разновидность черного цвета. Кроме того, в средневековой латыни одним из слов, которым обычно обозначался фиолетовый, было subniger, то есть «под-черный» или «полу-черный». В католической системе литургических цветов это старое определение фиолетового сохранилось до наших дней. В этой системе фиолетовый наравне с черным является цветом скорби и покаяния: во время Великого поста и Адвента (сноска: Рождественский пост - Е.) носили фиолетовый, в Страстную пятницу — черный; фиолетовый для малого траура, черный — для большого траура. В христианстве фиолетовый цвет выступает как субститут черного. Однако в конце Средневековой эпохи обычный фиолетовый цвет меняет свой статус. И хотя он по-прежнему никак не связан с красным, отныне в цветовой гамме он занимает место между синим и черным. На изображениях фиолетовый уже не мыслится только как разновидность черного, он может также выступать как оттенок синего, в особенности темно-синего. Цвет этот никак нельзя назвать любимым, поскольку он считается обманчивым и изменчивым. С точки зрения химии он нестабилен как в окрашивании, так и в живописи. И поэтому в символике он становится, как и желтый, цветом лгунов и предателей. Начиная с Ганелона, предателя из «Песни о Роланде»: по правде говоря, в литературном тексте XII века этот персонаж никак не был связан с фиолетовым цветом, зато в XV- XVI веках выражение «фиолетовый цвет Ганелона» часто обозначает цвет предательства. Сегодня многими нашими современниками фиолетовый цвет мыслится и воспринимается ближе к красному, чем к синему. Но его по-прежнему недолюбливают. Его всегда называют первым или вторым, когда спрашиваешь людей, какие цвета они не любят. Хуже него, похоже, только коричневый. Для большинства европейцев фиолетовый цвет — агрессивный, эксцентричный, тревожный. Некоторые женщины, как и дети, о которых шла речь, тоже полагают, что он приносит несчастье: ни за что на свете они не наденут фиолетовое. A contrario (сноска: напротив - Е.), дизайнеры, стилисты, художники, ищущие чего-то нового или провокационного, видят в нем «утонченность, креативность, смысловую наполненность». Некоторые даже предрекают ему звание «цвета XXI века». Ни больше ни меньше!"
Евгения: Или вот еще. Бекингэм вспоминает, что, когда он впервые увидел Анну Австрийскую, та была в зеленом атласном платье. Случайность или знак, что у этой любви нет будущего? Источник тот же. "Однако не с черным цветом связано самое большое количество предрассудков. В этой роли его сильно опережает зеленый цвет. Многие люди ни за что на свете не наденут ничего зеленого. Некоторые против изумруда как подарка, поскольку считается, что этот камень приносит несчастье. Кто-то ни за что не сядет на корабль, выкрашенный — хотя бы частично — в зеленый цвет. В истории было много известных людей, страдавших фобией зеленого цвета. Во Франции это, например, Мишель Летелье (1603-1685), отец маркиза де Лувуа, государственный секретарь, а затем канцлер — вероятно, самый могущественный человек после короля и гораздо более влиятельный, чем Кольбер. Он так боялся всего зеленого, что изгнал этот цвет из всех своих дворцов и покоев, изменил цвет на своем гербе (прежде на нем была геральдическая фигура зеленой ящерицы) и запретил ношение этого цвета во всех частях армии Людовика XIV, включая иностранные. Но еще более известной является фобия Шуберта, ставшая притчей во языцех. Великий музыкант утверждал, что «готов идти на край света, чтобы только не видеть этого проклятого цвета». Короткая жизнь Шуберта, умершего в 1828 году в возрасте 31 года, была такой чередой несчастий, поражений и страданий, что мы вправе задаться вопросом: а может, его боязнь зеленого цвета, избежать которого полностью невозможно, имела под собой основания? Я, в свою очередь, открыл для себя существование верований о проклятии зеленого цвета необычным образом, на одной деревенской свадьбе в Бретани в начале 1970-х. Невеста была одета в классическое белое платье, жених — в скромный черно-серый костюм. На голове его матери-великанши была экстравагантная шляпка сливового цвета, украшенная пестрыми цветами. Но опасность таилась не в ее впечатляющем головном уборе, а в одеянии двух родственников (или друзей) невесты — отца и сына — вероятно, охотников, которые явились в зеленых пиджаках и серых брюках. «Элегантно, но зловеще», — сказал мой приятель, более, чем я, вхожий в круг мелкопоместного дворянства Пентьевра, приверженцев традиционных ценностей. Заинтригованный его замечанием, я спросил, что же зловещего в зеленых или зеленоватых пиджаках. Он пояснил, что обычай запрещает надевать этот цвет на свадьбу: это непременно навредит молодоженам или их потомству. И добавил, что в этот день нельзя подавать на стол зеленые овощи — кроме артишоков, которые приносят удачу и считаются афродизиаком, — и даже каким-либо образом упоминать этот цвет. Я был потрясен. Не только тем, что мой любимый цвет, как оказалось, обладает столь дурной репутацией, но, наверное, еще более тем, что молодой человек моего возраста, отличный моряк, прекрасный теннисист и компанейский гуляка, знаком с такого рода предрассудками или даже разделяет их. Не знаю, навредили ли те два злополучных пиджака молодоженам, чью свадьбу мы тогда праздновали. Позже я, однако, имел много поводов убедиться, насколько распространенной является боязнь зеленого цвета. Например, мои поиски темно-зеленого свитера регулярно заканчивались неудачей, поскольку в магазинах мужской одежды такой предмет встречается редко. Один продавец объяснил мне, что во Франции слишком мало блондинов, чтобы такой цвет хорошо продавался. И действительно, зеленый больше носят в странах Северной Европы, где светловолосые мужчины встречаются чаще: вспомним знаменитый «английский зеленый» на шотландских пуловерах, которые были в моде в 1960-е годы, или одежду различных оттенков зеленого, которую без труда можно встретить в немецких или австрийских магазинах. Впрочем, такое различие между Францией и Германией возникло давно. Меткое наблюдение выдающегося протестантского эрудита Анри Этьенна, сделанное в 1566 году по возвращении с Франкфуртской ярмарки, показывает, что оно существовало уже в XVI веке. В те времена в Германии зеленый цвет считался хорошим тоном, а во Франции его носили только слуги и шуты. "Если бы во Франции вы встретили благородного господина, одетого в зеленое, вы решили бы, что у него несколько игривый нрав; зато во многих областях Германии такое платье выглядело бы вполне пристойно." («В защиту Геродота», изд. П. Ристелюбер, Париж, 1879, I, 26) Однако то, что во французских магазинах до сих пор так мало одежды зеленого цвета, связано не только с цветом волос. Еще одна, и главная, причина того, что зеленый цвет хуже продается — это предрассудки, которыми он окружен: среди мужчин, а еще более среди женщин принято считать, что цвет этот приносит несчастье. Не раз продавцы женской одежды говорили мне, что зеленые платья «плохо расходятся». Один из них, работающий в большом парижском магазине, даже уточнил, что, как он неоднократно слышал от покупательниц, «зеленое платье — это платье ведьмы». К этим замечаниям продавцов одежды ювелиры могли бы добавить собственное наблюдение, поскольку им отлично известно, что изумруды, несмотря на их несомненную красоту, продаются «со скрипом». Лет двадцать назад я внес свою скромную лепту в этот перечень предрассудков, проведя небольшое исследование о проклятии зеленого цвета в театре. В самом деле, актеры не любят одеваться в зеленое, считается, что этот цвет может навредить спектаклю, если не им самим. Подобная примета существует и в издательских кругах: она гласит, что книга в зеленой обложке будет продаваться хуже. Те несколько историков, которые заинтересовались этим вопросом и попытались докопаться до его истоков, в большинстве своем обращались к эпохе романтизма: освещение того времени — еще не электрическое, но уже не такое, как в предыдущем столетии — делало все оттенки зеленого мрачными и пугающими. Поэтому они были изгнаны со сцены. Но на мой взгляд, нужно углубиться в историю еще дальше. В театре боязнь зеленого цвета присутствует уже в середине XVII века. По одной — неподтвержденной — легенде, Мольер якобы умер в одежде этого цвета. На самом деле боязнь зеленого цвета в театре, возможно, связана с проблемой краски. На сцене эпохи барокко было принято выделять главных действующих лиц однотонными костюмами: каждый персонаж носил отличающийся от других цвет. Однако в XVII веке окрашивание тканей в зеленый цвет представляло собой непростую задачу, в частности, потому, что еще не умели смешивать синий и желтый цвета. Красильное ремесло было в те времена строго разграничено и регламентировано: если ты синий красильщик, то ты не можешь красить в желтый цвет и наоборот. Поэтому чаны с синей и желтой красками находились в разных мастерских, и нельзя было опустить ткань сперва в чан с синей краской, а потом в чан с желтой. Зеленый цвет получали иначе — применяя растительные красители, и он выходил неярким, бледным, сероватым. Но на это мало обращали внимание, поскольку он не был модным, разве что в театре, где с ним связывались особые роли. Чтобы получить чистый, яркий, насыщенный зеленый цвет, английские и испанские театральные актеры заимствовали краску у художников: ярь-медянку — чрезвычайно токсичный пигмент, получаемый при травлении медной пластины уксусом или кислотой. Они выкрасили медянкой театральные костюмы и даже декорации. В 1600-1630 годах многие актеры умерли от отравления, но никто так и не понял, что причиной тому была краска на их костюмах. Распространилось поверье, что зеленый цвет несет проклятие, и его стали изгонять из театров. В XIX веке проклятие зеленого цвета было по-прежнему актуально. Но причиной его служила уже не медянка на основе только меди и уксуса, а медянка, содержащая мышьяк. Соединения этого элемента использовались в то время для изготовления красителей и зеленых красок, применявшихся в интерьере, в мебельном производстве, в тканях для одежды и некоторых бытовых предметах. Эти вещества, часто не имеющие ни вкуса, ни запаха, чрезвычайно опасны, поскольку под воздействием влаги мышьяк имеет свойство испаряться. Отсюда многочисленные несчастные случаи и растущее недоверие к зеленому цвету. Есть вероятность, что одной из жертв стал Наполеон на острове Святой Елены. Ни один серьезный историк уже не верит в то, что императора отравили нарочно, но многие исследователи подчеркивают, что стены комнат, где он жил, были обтянуты зеленой (его любимый цвет) тканью, окрашенной той самой, опасной «швейнфуртской зеленью», полученной в 1814 году путем растворения медных пластин в мышьяке. Это, по-видимому, и объясняет присутствие следов мышьяка в волосах и под ногтями покойного императора. Начиная с 1860-х годов недоверие в отношении зеленого цвета стало превращаться в фобию. Королева Виктория, к примеру, ужасно боялась этого цвета и также изгнала его из всех королевских резиденций, в частности из Букингемского дворца, куда она, насколько мне известно, так никогда и не вернулась."
Стелла: Женя, очень интересные исследования. Только хочу добавить: я читала, что Анна на той, первой, встрече с Бэкингемом действительно была в зеленом платье. А теперь еще пару замечаний из собственного опыта: во середине 60-х во Франции вошел в моду зеленый. Причем - всевозможных оттенков. Об этом писала моя тетка, у которой был маленький магазинчик готового платья, и мне потом достались несколько элегантных костюмов из трикотажа и бархата различных оттенков зелени: от травяного до изумрудного. И, уже из наблюдений в Израиле. Местные, родившиеся в стране, не любят в живописи зелени.( очень странно, потому что живую зелень обожают). Березовая или сосновая роща на картине вызывает у них брезгливую гримасу. Им подавай желтое, оранжевое, оттенки лилового, песочные и телесные оттенки. Признается только темно-зеленый изумруд и оливковый.
jude: Евгения, очень интересно!
Констанс1: А я люблю цвет яркой зелени и темно изумрудный. И камни изумруды люблю. И для меня лично-зеленый это цвет весны и жизни. А в вот к черному -отношусь с опаской и стараюсь не надевать тотально-черный лук, который , кстати , в Израиле очень принят у дам- гостей на свадьбах. Я , даже , один раз не удержалась, уж больно много черного было в толпе свадебных гостей , и вслух проговорила свою мысль , что-де не очень понимаю мы на свадьбе или на поминках? Чем вызвала недоуменно-вопросительные взгляды гостей - урожденных израильтян. Пришлось обьяснять , что у нас не принято одевать на свадьбу тотально черный лук. Мне покивали, но вижу , что не очень вьехали о чем я. Хотя в Израиле на траур тоже надевают черное. Но это черное с черным- праздничным , видимо, в глазах израильтян не очень связано.
Стелла: Это интереснейшая тема - восприятие цвета у разных народов и в разные времена. Израильтяне ненавидят красное. Слишком много крови пролито, поэтому: это была у меня такая мысль. На самом деле - все дело в цветоощущении. Красный цвет, если он не в цветах, смотрится диссонансом в пейзаже, нарушает цветовую гармонию. Слишком яркое солнце заставляет глаз искать спокойные тона. Как ни странным это может показаться, но черный - очень гармонично вписывается, он служит успокаивающим пятном для уставших глаз. Черный - это не только цвет траура - это цвет достоинства, сдержанности, хорошего вкуса. К черному идет любой цвет, золото, серебро, драгоценные камни, которые так любят на Востоке. Как ни поразительно, но в черном глухом платье не жарко на солнцепеке так, как жарко в шортах и майке: кожа защищена. Короче, я открыла для себя черный именно в Израиле и все чаще обращаю внимание именно на этот цвет. К тому же он зрительно стройнит. А, вот еще - уже непосредственно у Дюма: придворное платье у Атоса - черный костюм, скромно вышитый серебром. К такому цвету особенно подойдут все ордена, он по-возрасту подходит, он строг, официален и придает еще больше значительности роли посла.
Констанс1: Стелла , а у герцогини де Шеврез Атос появляется в богатом фиолетовом костюме со шнурами, наконечники которых из затемненного серебра. Плюс воротник , манжеты и отвороты черных ботфортов из белоснежного драгоценного кружева. Как на меня так слишком вечерний наряд для 3-х часов дня. Но Евгения пишет, что тогда фиолетовый-это цвет не строгого траура. По ком же носил траур граф де Ла Фер из«» Двадцать лет спустя«», пусть и не строгий? Возможно почил в Б-зе кто-то из дальней (Рогановской?) родни?
Стелла: Я отлично помню, как он был одет к визиту к Шевретте , но речь идет о "Виконте". Вообще, интересно, что переводчики дали не "фиолетовый", а "лиловый", а тут уже разница в оттенках. Может, Дюма нравился фиолетовый цвет. А вообще, у Бордери Атос явился к королеве тоже в лиловом бархате. Розин Деламар хорошо знала книгу.)) Фиолетовый хорошо подчеркивает бледность: может, Атос кокетничал? Точно, кокетничал: не хотел выглядеть плохо перед любовницей.
Констанс1: Стелла , а я имею в виду цвет, в разрезе того, что Евгения написала.
Стелла: Фиолетовый траур носили члены королевской семьи. А у меня другой вопрос: почему епископское облачение фиолетовое? Как промежуточная ступень между черным и красным?
Констанс1: http://www.ipir.ulaval.ca/fiche.php?id=814 Здесь сказано, что епископское одеяние может быть и пурпурным, в отличие от алого кардинальского. Но в основном фиолетовое.Обязателен епископский перстень-раньше должен был быть с овальным аметистом, теперь может быть и вовсе без драг. камня. Повседневная сутана может быть даже черной, но пояс вышитый только фиолетовый, фиолетовая шапочка, и нагрудное распятие на фиолетовой шелковой ленте. На другом сайте сказано , что одеяние может быть и лиловым.
Стелла: Меня заинтересовало, откуда пошло такое цветовое решение. Ладно еще, папское белое - тут ясно: символ чистоты и непорочности. Черный - тоже худо-бедно могла бы себе объяснить. Но красный, фиолетовый... Причем, мне интересна эта цветовая иерархия именно у католиков. Символика тут несомненна. https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D0%B8%D1%82%D1%83%D1%80%D0%B3%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5_%D1%86%D0%B2%D0%B5%D1%82%D0%B0_%D0%B2_%D1%80%D0%B8%D0%BC%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%BC_%D0%BE%D0%B1%D1%80%D1%8F%D0%B4%D0%B5 https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B0%D1%82%D0%BE%D0%BB%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5_%D1%86%D0%B5%D1%80%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D0%B5_%D0%B8_%D0%BB%D0%B8%D1%82%D1%83%D1%80%D0%B3%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5_%D0%BE%D0%B1%D0%BB%D0%B0%D1%87%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5
bluered_twins: Евгения пишет: Бекингэм вспоминает, что, когда он впервые увидел Анну Австрийскую, та была в зеленом атласном платье Есть еще старинная английская песенка "Гринсливс" ("Зеленые рукава") - про прекрасную неверную возлюбленную.
vladimor: Да наверное при желании можно найти символизм во всем. Вот и Лев Гумилев тоже невольно может принять участие в обсуждении этой темы :) Существует фрагмент его интервью 1986 года, оно использовалось в одной из передач о нем. В интервью он на примере "Трех мушкетеров" поясняет сложность этнической системы. По-моему интересно: Представьте себе что кто-нибудь приехал бы в Париж и предложил всем народам Франции разделиться бы по национальному признаку. Надо было бы выделить: Бретань, Нормандию, Бургундию, Гасконь, где живут баски, которые даже не индоевропейцы, Прованс, где говорят на совершенно другом языке, чем французский, Лотарингию, с Лионом, старинным имперским городом, захваченным Филиппом III Смелым. То есть французы очевидно засмеялись бы. И бретонцы, и провансальцы, и гасконцы тоже засмеялись бы. Мы все знаем роман Дюма «Три мушкетера», которых было четыре. Так они представляют четыре нации из Франции. Портос – это нормандец, Атос – это франк, потомок франко-(?), Арамис – это южанин, провансалец, лангедокец, а Д’Артаньян – гасконец, даже не француз. Но посмотрите, как вместе, в сочетании они ловко действуют в этом романе. Сложность системы определяет ее эффективность, а простота системы, к которой повело бы разделение, лишает тех возможностей, которые имеет сложная система.
Констанс1: vladimor , спасибо за цитату. Лев Гумилев, не в первый раз ловко жонглирует своими собственными домыслами, выдавая их за факты. По Канону Портос - пикардиец, как и Атос, происхождение Арамиса -читателю неведомо, а Д Артаньян-гасконец Исторически- все они гасконцы, но никогда не были друзьями, даже не знали друг друга. На мое ИМХО, Дюма подбирал совместимые психологические типы для создания картины идеальной дружбы. А происхождение героев, кроме Д Артаньяна, в его раскладе решающей роли не играло.
Стелла: Как на мое ИМХО, Дюма вряд ли так уж задумывался, какие типажи стоит подбирать, он действовал по-наитию. Он создавал характер, а зная своих французов, делал вывод: вот такое поведение больше подходит для пикардийца - это место, где вечно воюют и там много непокорной знати. И слуги у него тоже соответствуют типажам определенного региона.
vladimor: Вот я тоже хотел сказать, что есть же еще и слуги ! Конечно, Гумилев не был исследователем романа, но все-таки такое его замечание интересно. А было бы неплохо, если бы Арамис оказался из Прованса. Все-таки он поэт
Стелла: Может, Гумилев его из-за черных глаз в провансальцы зачислил?
Орхидея: По произведению Дюма мы можем понять, хотя бы приблизительно, где герои родились, но нам не ведомо откуда родом их предки. Так что, по идее, версия Гумилева имеет право на существование. Но на теории энтогенеза он был помешан, как мы творчестве Дюма (не подумайте, Льва Гумилева очень уважаю и интересуюсь его работами), поэтому не удивительно, что этносы мерещится ему повсюду.)) Сам же Дюма очень навряд ли заморачивался этнической принадлежноотью мушкетёров.
Констанс1: Орхидея , Гумилеву везде мерещатся пассионарии В отношении французов 17 века он в чем-то прав. Но французская нация- самая старая из европейских-ей где-то тысяча с гаком лет. Так что в 17 веке она нуждалась в пассионарных личностях типа- Д Артаньяна, чтобы существовать дальше. А вот, что происхождение из какой-то конкретной провинции Франции было важно для остальной Троицы и для сложившейся между ними дружбы- тут у меня свое мнение, отличное от мнения Гумилева.
Орхидея: Насколько я помню, Гумилев не считал, что в 17 веке во Франции был пассионарность подъём. По его мнению взлет пассионарность был в 16 веке, когда происходили религиозные войны, резня в Варфоломеевскую ночь и т.п. В последующие десятилетия шло остаточное явление. А вот в Англии подъём произошёл как раз в середине 17 века, и связан был с хорошо известными нам событиями. Но независимо от этого, мушкетёров я действительно считаю людьми с повышенной пассионарность. Не самая высшая степень по Гумилеву (у него есть очень интересная шкала), но куда как выше среднего. И главное выше, чем у большинства их окружающих. Эта повышенная пассионарность не даёт им сидеть на месте и наслаждаться размеренным, мирным и сытым существованием. Они могли себе позволить это в зрелом возрасте. Но нет, скучно. Ищут себе на голову приключений, стремятся к, казалось бы, невозможному и это невозможное делают, борются за что-то. Охота на фазанов в парке не может заменить гром пушек, звон шпаг и смертельный риск.
Стелла: Может быть в силу того, что я не любитель систематизации в быту и в реальном общении, я все же не понимаю, как можно живую личность со всеми ее тараканами в голове всунуть под какую-то шкалу. Реальность всегда богаче и всегда ( к счастью) размывает границы определений.
Орхидея: Стелла, в общем то, если вдуматься, у Гумилева эти критерии довольно приблизительные и ситуативные. Вся этнология находится где-то на пересечении истории, географии и биологии. И не секрет, что эти науки, особенно историю, отнюдь не относят к точными. Теория придумывалась для объяснения процессов, связанных в первую очередь с этносами, с циклом их развития, а потом уже с отдельными личностями. Ведь народы состоят из людей, а среди них есть и лидеры, и ведомые. Ради такого дела залезу к книгу Льва Гумилева "Конец и вновь начало". Вдруг это покажется кому-нибудь интересным. В мой мыслительный механизм на почве Дюма и исторических изысканий информация вошла очень органично. В этой книге автор популярно объясняет свою теорию. Помимо прочего там есть интересные мысли и факты по поводу Реформации, Контрреформации, Английской револиции и других исторических периодов. Для начала, что пассионарность из себя представляет. Позвольте предоставить слово самому Гумилеву: На людей, как особей вида Homo sapiens и как на все организмы биосферы, влияют физические силы. Но если тепловые или электромагнитные флуктуации ощущаемы на уровне организмов, то интересующие нас биохимические факторы поддаются описанию только на популяционном уровне, т.е. на уровне этносов. Хотя они проявляются в поведении отдельных людей, но только эмпирическое обобщение широкого круга наблюдений позволяет дать дефиницию, необходимую для понимания процессов этногенеза, а также связи этнических феноменов с биосферными. Для начала отметим один несомненный факт. Неравномерность распределения биохимической энергии живого вещества биосферы за длительное историческое время должна была отразиться на поведении этнических коллективов в разные эпохи и в разных регионах. Эффект, производимый вариациями этой энергии, как особое свойство характера людей, мы называем "пассионарностью" (от лат. слова passio - страсть). Пассионарность - это характерологическая доминанта, необоримое внутреннее стремление (осознанное или, чаще, неосознанное) к деятельности, направленной на осуществление какой-либо цели (часто иллюзорной). Заметим, что цель эта представляется пассионарной особи иногда ценнее даже собственной жизни, а тем более жизни и счастья современников и соплеменников. Пассионарность отдельного человека может сопрягаться с любыми способностями: высокими, средними, малыми; она не зависит от внешних воздействий, являясь чертой психической конституции данного человека; она не имеет отношения к этике, одинаково легко порождая подвиги и преступления, творчество, разрушения, благо и зло, исключая только равнодушие; она не делает человека "героем", ведущим "толпу", ибо большинство пассионариев находятся в составе "толпы", определяя ее потентность в ту или иную эпоху развития этноса. Модусы пассионарности разнообразны: тут и гордость, стимулирующая жажду власти и славы в веках; тщеславие, толкающее на демагогию и творчество; алчность, порождающая скупцов, стяжателей и ученых, копящих знания вместо денег; ревность, влекущая за собой жестокость и охрану очага, а примененная к идее - создающая фанатиков и мучеников. Поскольку речь идет об энергии, то моральные оценки неприменимы: добрыми или злыми могут быть сознательные решения, а не импульсы. Хотя мы можем обнаружить феномен пассионарности и на отдельных людях (ярких и тусклых), но нагляднее она на примерах этнической истории. Когда прочие факторы взаимно компенсируются, выявляется статистическая закономерность, отличающая этногенез от социогенеза и культурогенеза. При всем различии эпох и стран модель пассионарности в этногенезе одна и та же. А вот шкала, а точнее график, который я имела ввиду в предыдущим посте. Это изменения пассионарного напряжения этнической системы. http://gumilevica.kulichki.net/maps/eab06.gif В обозначения можно не вникать, а только обратить внимание на сами стадии. Разве это выверенная шкала, исключающая тараканов в голове? Не сказала бы. Наоборот, пассионарии - люди с особенно большим выводком необычных тараканов. Кому охота сидеть дома и плевать в потолок, а кому менять карту мира и ход истории. В какой степени пассионарность характерна для разных героев Дюма, судите сами.
Стелла: Что-то в этой шкале мне видится притянутым за уши. Или мне претят всякие графики, хотя в школе я еще мирилась с их наглядностью.))) Видимо, слишком давно это было. Рассматривать поступок Атоса на Ла-Манше, как верхнюю точку графика - это выше моего восприятия действительности. Хотя, теория и сам график не лишены занимательности.
Орхидея: Перечитывала начало первого тома и в глаза бросился один момент. Под звуки барабанов, труб и радостные клики вступил молодой король в тот замок, где Генрих III семьдесят два года тому назад призвал себе на помощь убийство и измену, чтобы удержать корону, которая уже падала с его головы и переходила в другой род. Эти самые покои занимал король Генрих III, когда жил в Блуаском замке. Герцог отдал приказание. Мушкетеры, под предводительством офицера, вошли в узкий коридор, который вел из одного флигеля замка в другой. Вход в коридор был из маленькой квадратной передней, темной даже в самые солнечные дни. Герцог остановил Людовика XIV. - Вы проходите, государь, - сказал он, - по тому самому месту, где герцог Гиз получил первый удар кинжалом. Король, мало знакомый с историей, слышал об этом событии, но не знал никаких подробностей. - А! - прошептал он, вздрогнув, и остановился. Шедшие впереди и позади него тоже остановились. - Герцог Гиз, - продолжал Гастон Орлеанский, - стоял почти на том месте, где сейчас стою я; он шел в том же направлении, как вы; господин де Луань стоял там, где стоит лейтенант ваших мушкетеров. Господин де Сен-Малин и свита его величества были позади и вокруг него. Тут-то и поразили его. Король повернулся к своему офицеру и увидал тень, скользнувшую по его мужественному и смелому лицу. - Да, в спину, - проговорил лейтенант с жестом величайшего презрения. И он хотел двинуться дальше, как будто ему было неприятно находиться среди этих стен, куда в прежнее время прокралась измена. Но король, видимо, желавший узнать все, хотел еще раз осмотреть это мрачное место. Герцог понял племянника. - Посмотрите, ваше величество, - взял он факел из рук Сен-Реми, - вот место, где Гиз упал. Тут стояла кровать. Он оборвал занавески, схватившись за них при падении. - Почему паркет в этом месте неровный? - спросил Людовик XIV. - Потому, что здесь текла его кровь, - отвечал герцог. - Она впиталась в дуб, и, только соскоблив паркет, удалось ее отчистить, - прибавил герцог, поднося факел к паркету, - но, несмотря на все усилия, осталось темное пятно. Людовик XIV поднял голову. Быть может, он вспомнил о тех кровавых следах, на которые ему когда-то указывали в Лувре: это были следы крови Кончини, пролитой его отцом при подобных же обстоятельствах. Сдаётся мне не спроста автор уделяет столько внимания совершенному в замке убийству. Ладно бы просто упомянул без рассмаковочки. А то нет, расписал где кто стоял, что удар был в спину, как кровь текла. Тут ещё Людовик 14 Кончино Кончини вспоминает. Мне видится здесь намёк на Фуке и образное напоминание королю, что подножия тронов с давних времён залиты кровью. Генрих 3 убрал де Гиза ради сохранности своей короны, Людовик 13 устроил убийство фаворита своей матери, ради укрепления своей власти, а Людовику 14 только предстоит в недалеком будущем устранить Фуке с аналогичной целью и тоже неблаговидным образом.
Римма Эйвазова: Кстати, о символичности. Я вспомнила о шпинате, который подает к столу Базен у Арамиса в Кревкере. Так вот, оказывается, шпинат - это афродизиак! То есть в глубине души наш Рене - при всех своих, казалось бы, искренних стремлениях смирить плоть (соблюдение постов и даже самобичевание) -вовсе не собирается уходить от мира
anemonic: Весьма символично, что во многих своих произведениях, называя свой возраст, Дюма указывает его по-разному; причем он ни разу не делает себя старше, а только моложе.
Стелла: Весны ветреник.
полная версия страницы