Форум » Диссертации, догматические и умозрительные » Вино в произведениях А.Дюма » Ответить
Вино в произведениях А.Дюма
Вольер: Итак, возьму на себя труд суммировать упоминания о вине в мушкетёрской трилогии, а также в трилогии трёх Генрихов и одного Шико. Замечание первое и последнее. Важное. 1. Есть вино эпохи описываемых событий. 2. Есть вино, имевшее честь быть употреблённым г-ном Александром Дюма в XIX веке. 3. Также, сейчас вы можете приобрести во Франции, Испании и иных местах, а также в месте своего проживания, вино, именующееся анжуйским, бургундским, хересом, малагой и т.п. (см. этикетку). Эти три категории вина имеют мало общего как с точки зрения процесса изготовления, так и с точки зрения ценности, вкуса, цвета, послевкусия и т.п. Нам интересно не просто вино, как таковое, а его сорт (географическое наименование/цвет) на тот момент. Прошу прощения у всех, чьи изыскания невольно повторил, но это неизбежно, ибо хотелось всё собрать воедино. Критические замечания приветствуются. ) [more]От модератора. Эта работа первоначально появилась в теме "Вино в романах Дюма". Но ее уникальные особенности, глубина и обширность исследования заслуживали выделения в отдельную ветку и сохранения на нашем форуме в этом разделе. Что и было сделано с любезного согласия автора. При переносе были сохранены все реплики, уточнения и комментарии, которые относились непосредственно к предмету исследования.[/more]
Blackbird22: LS пишет: почему два его самых любимых героя предпочитали один - белое анжуйское, другой - испанские вина. Шико вроде к красным тяготел)
Вольер: «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя» Часть II. Седьмая глава второй части впервые в трилогии выводит на сцену итальянское вино. «– Нет, нет! – снова воскликнул Фуке. – Все вы ошибаетесь и вводите меня в заблуждение. Не дальше как позавчера у меня был Лиодо, а три дня назад я получил от бедняги д'Эмери сиракузское вино.» Сия нелюбовь Дюма к итальянским винам проскальзывает и в кулинарном словаре: «В Италии конечно, тоже создают хорошие вина, но славы у них больше, чем они того заслуживают». Чаще всего под сиракузским вином в средние века понимали сладкое десертное вино наподобие марсалы, производимое в окрестностях одноимённого города в Сицилии, которое активно экспортировалось греческими купцами в Европу от Франции до России. Глава VIII. Вино Лафонтена. Недалеко от Гревской площади Фуке и Гурвиль окликают управляющего Фуке, Вателя, который производит закупку вина в соседнем кабачке. Никак не могу отделаться от лица Депардье, которое автоматически всплывает у меня в памяти при упоминании фамилии «Ватель». У них происходит следующий разговор: «– Ватель! Человек, одетый в черное с лиловым, оглянулся. У него было добродушное, но маловыразительное лицо. Глаза его блестели, на губах блуждала улыбка. – Ах, это вы, монсеньер! – воскликнул он. – Да, я. Что вы здесь делаете, черт возьми? Что у вас тут? Вино? Ватель, вы покупаете вино в кабаке на Гревской площади? – Но зачем вмешиваться в мои дела? – с полным спокойствием произнес Ватель, бросив недружелюбный взгляд на Гурвиля. – Разве мой погреб плохо содержится? – Не сердитесь, Ватель, – сказал Фуке, – я полагал, что мой… ваш погреб настолько богат, что мы могли бы обойтись без кабака «Нотр-Дам». – Да, сударь, – с легким презрением произнес дворецкий, – ваш погреб так хорош, что некоторые из гостей ничего не пьют на ваших обедах. Фуке с изумлением взглянул сначала на Гурвиля, потом на Вателя. – Что вы говорите, Ватель? – Я говорю, что у вашего дворецкого нет вин на все вкусы и что господа Лафонтен, Пелисон, Конрар ничего не пьют у вас за столом: они не любят тонких вин. Что же тут поделаешь! – И что же вы придумали? – Я и покупаю их любимое вино Жуаньи, которое они каждую неделю распивают в этом кабачке. Вот почему я здесь.» Старинный город Жуаньи – это Йонна, западная Бургундия. Известен своими красными винами с раннего средневековья. Оценка от 1 до 3 в «Кулинарном словаре» Дюма, так что вино Жуаньи – некий аналог маконского: на безрыбье очень даже ничего, но против шамбертена – слабовато. Сейчас это вино практически неизвестно, проигрывая в популярности своим многочисленным знаменитым соседям. Есть ощущение, что тут содержится какой-то намёк или издёвка, адресованные Дюма кому-то из своих собратьев по перу. Воспоминания о вине Жуаньи время от времени служат темой для разговоров в последующих главах, посвящённых Фуке. Выясняется, что музы посещают Лафонтена и прочих друзей-поэтов г-на Фуке только после употребления вина Жуаньи. Надо попробовать, что ли… В главе XIII д'Артаньян позволяет себе немного помечтать (побыть Атосом ) и в мечтах опять изменяет своему любимому анжуйскому: «Итак, я пойду в кабачок «Нотр-Дам». Хозяин, наверное, поднесет мне стакан доброго испанского вина… Но прежде всего порядок, господин д'Артаньян…» Гасконец направляется за своими денежками с доходного дома, встречает Рауля. Обратите внимание – кабачок именно тот, где Ватель затаривался вином Жуаньи. Неплохое проходное место – Гревская площадь, собственно – куда уж круче. И опять сцена испытания для Бражелона. «– О, не беспокойтесь, сударь, ваши тридцать семь с половиной пистолей отсчитаны и лежат наверху, в моей комнате; но там сидят тридцать молодчиков и приканчивают бочонок портвейна, который я недавно раскупорил для них. Прошу вас, обождите минутку! – Ну, хорошо, хорошо… – Я уйду отсюда, – шепнул Рауль Д'Артаньяну. – Это веселье отвратительно. – Нет, сударь, – возразил Д'Артаньян сурово, – вы должны остаться. Солдат должен приучать себя ко всяким зрелищам. Характер нужно закалять смолоду, и человек только тогда может быть добрым и великодушным, когда глаз его тверд, а сердце осталось мягким. К тому же, дружок, неужели ты способен оставить меня одного? Это было бы нехорошо… Постой, вон там во дворе есть дерево. Пойдем, сядем в тени. Там легче дышать, чем в этом чаду, насыщенном винными парами.» Эх, проявил гасконец слабину! Вот так не приучают сызмальства, а потом жалуются: «Не умеет пить молодёжь, а ведь этот один из лучших!» XVII глава и д’Артаньян с помощью Планше входит в привычную колею: «Готов ли ужин? – Готов. Горячее жаркое, раки, белое вино и свежие вишни.» В XIX главе, приехав в Бретань, страну сидра, гасконец кратковременно превращается в Аньяна и вспоминает молодость, спаивая поэта Жюпене вином Божанси, с которого всё начиналось в «Трёх мушкетёрах»: «– Сударь, – перебил его Д'Артаньян, – я угощу вас напитком, название которого происходит от одного французского слова, что не делает его хуже… от слова виноград. От этого сидра меня тошнит. Позвольте-ка мне справиться у трактирщика, не найдется ли у него в погребке несколько хороших бутылок божансийского вина.» И заканчивается винная тема первого тома роскошным завтраком у ваннского епископа в главе XXV: «Великолепные испанские вина, прекрасные морбиганские устрицы, отборная рыба из устья Луары, исполинские пенбефские креветки, нежная полевая дичь украшали стол. Д'Артаньян много ел и мало пил, Арамис не пил совсем или, по крайней мере, пил только воду.» Опять испанские вина, но теперь их почти никто не пьёт. А жаль… Продолжение следует
LS: Blackbird22 Я имею в виду д'Артаньяна и Атоса. :) Увы, мне не очень хорошо знакомы "отношения" Дюма с Шико.
Вольер: LS пишет: Тогда остается загадкой, почему два его самых любимых героя предпочитали один - белое анжуйское, другой - испанские вина. Blackbird22 пишет: Шико вроде к красным тяготел) Вот-вот, Шико мне тоже кажется бОльшим гурманом, чем д'Артаньян и Атос вместе взятые. ) Да и по части любимых героев он мог бы с ними поспорить однозначно. А вообще вопрос интересный. Надо подумать: у Дюма просто так почти ничего не бывает. Возможно, просто историческая привязка? Белое анжуйское - одно из лучших (из доступных) на тот момент французских вин. А пристрастие Атоса к различным экзотическим (по тем временам) винам и шамбертену (дорогому уже тогда) свидетельствует о его сибаритско-эстетской натуре.
Lys: Вольер пишет: А пристрастие Атоса к различным экзотическим (по тем временам) винам и шамбертену (дорогому уже тогда) свидетельствует о его сибаритско-эстетской натуре. Мне тоже так кажется. Описывая вкусы персонажей, Дюма больше думал о характеристике этих самых персонажей, а не о собственных пристрастиях. Тот же Шико может позволить себе быть гурманом - у короля Франции возможностей поболе, чем у капитана королевских мушкетеров и у графа, прикидывающегося мушкетером :))
Вольер: Часть III. В четвёртой главе нас знакомят с подробностями питания узников Бастилии. Как можно видеть по испанским винам, комендант проявляет трогательную заботу о пищеварении заключённых: «– А они тоже хорошо едят? – Еще бы! Только, понятно, им не каждый день дают камбалу да пулярок или испанское вино, но три-то раза в неделю у них бывает хороший стол.» В следующей главе выясняется, что не только испанским вином радуют некоторых несчастных: «Арамис всегда был очень воздержан в пище, но на этот раз он оказал честь великолепному завтраку Безмо; только вина он пил мало. Безмо все время был очень оживлен и весел; пять тысяч пистолей, на которые он поглядывал время от времени, радовали его душу. Он умильно поглядывал также на Арамиса. Епископ, развалившись в кресле, отхлебывал маленькими глоточками вино, смакуя его, как знаток. – Какой вздор говорят о плохом довольствии в Бастилии, – сказал он, подмигивая. – Счастливцы эти заключенные, если им ежедневно дается даже по полбутылки этого бургундского! – Все пятнадцатиливровые и двадцатиливровые пьют его, – заметил Безмо. – Это старое, выдержанное вино.» Далее на долю старого бургундского выпадает ещё немало славословий со стороны Арамиса, Безмо и автора. И ещё один «тюремный» штрих: «– Конечно, такая уж его доля; но ему всячески стараются смягчить условия жизни. Притом, я думаю, и вы согласитесь со мной, этот молодец родился на свет вовсе не для того, чтобы так прекрасно кушать, как его кормят здесь. Да вот посмотрите: этот непочатый пирог и раки, до которых едва дотронулись, марнские раки, крупные, как лангусты! Все это отправится сейчас во вторую Бертодьеру с бутылкой бургундского, которое вам так нравится. Теперь вы не будете больше сомневаться, я надеюсь? – Нет, дорогой Безмо, не буду. Но ведь все эти заботы относятся только к счастливцам пятнадцатиливровым, а о бедняге Сельдоне вы совсем позабыли. – Извольте! В честь вашего посещения устроим и для него пир: он получит бисквит, варенье и эту бутылочку портвейна.» Неплохо, совсем неплохо! Испанские вина, старое бургундское, портвейн, не говоря уже о закуске. Добряк Безмо явно не скупился. Шестая глава показывает нам, что узники, в частности Сельдон, не пришли в восторг от угощения: «– Дитя мое, – продолжал Безмо, – вы знаете, что это от меня не зависит; я могу только увеличить ваш паек: дать стаканчик портвейну, сунуть пирожное. – Боже мой, боже мой! – застонал юноша, падая на землю и катаясь по полу.» Да, в «Десять лет спустя» к вину относятся не с таким пиететом, как в первых двух частях. И я полностью разделяю чувства коменданта Бастилии: «Безмо тоже появился в коридоре, видя, что ни его утешения, ни вино не действуют. Он был расстроен.» Продолжение следует
Вольер: Часть IV. Во второй главе нас успокаивают насчёт солдат в Бель-Иле и Портоса в Сен-Манде. Хоть кто-то в этом романе получает удовольствие от вина. «– Все относительно, вы понимаете; солдатам дают вино, превосходную пищу и большое жалованье. Значит, мы можем положиться на этот гарнизон.» «– Ну, да я-то не забыл, – отвечал Арамис. – Портос в Сен-Манде; его там ублажают как нельзя лучше, кормят изысканно, подают тонкие вина…» В главе VIII Планше знакомит нас с новым ругательством: « Малага!» «– Сейчас ты произносил странное ругательство… Я его никогда от тебя не слышал. – «Малага» – хотите вы сказать? – Да. – Я всегда так ругаюсь, с тех пор как стал лавочником. – Но ведь так называется сорт изюма. – Я ругаюсь так, когда я взбешен. Если я сказал «малага» – значит, я перестал владеть собой.» Вино малага – это ближайший родственник марсалы, мадеры, хереса и прочих южных сладких (и не только вин). Также известен изюм этого сорта (виноград москатель). А почему Планше употребляет это слово как ругательство – есть интересная версия. В те времена греческие купцы контролировали торговлю товарами с Ближнего Востока, Испании, Италии, Африки, в том числе сладкими винами, родиной которых были именно страны Средиземноморья. Наверняка Планше имел с ними дело по торговой части. Слово «Малака» по-гречески – это ругательство, точного аналога которому на русском сложно подобрать (говорю не понаслышке, так как в Греции бывал неоднократно). Едва ли не самое популярное греческое ругательство, оно выражает ширкую гамму эмоций. Кстати, именно из-за этого в Греции автомашина SEAT Malaga продавалась под названием SEAT Gredos. Так что, как мне кажется, Планше перенял слово Малак(г)а в качестве ругательства от своих коллег-греков. Дюма мог узнать о сходстве этих слов во время своих путешествий по Югу Франции, Испании и Северной Африке. Как легко в десятой главе Портос ведётся на слова д’Артаньяна: «– Там, видите ли, смеются, танцуют, пируют, распивают вина из подвалов господина Мазарини. Известно ли вам, что там каждый вечер дается балет? – Черт возьми!» Можно подумать, что Портоса заинтересовал именно балет. )) В главе XII Портос и д’Артаньян гостят в поместье Планше: «На скатерти стояли два прибора. Желтоватое вино отливало янтарем на гранях хрустального графина, и большой синий фаянсовый кувшин с серебряной крышкой был наполнен пенистым сидром.» Мы видим, что на столе, помимо сидра, имеется желтоватое вино, как мы узнаем из последующих строк - анжуйское. Читаем дальше. «А трое мужчин ели и пили; особенно усердствовал Портос. Было любо смотреть на них. От десяти бутылок осталось лишь одно воспоминание, когда Трюшен вернулась с сыром. Несмотря на выпитое вино, д'Артаньян сохранил все свое самообладание.» Ну, это гасконцу только кажется ,как мы увидим из дальнейшего. Теперь нас ждут несколько важных подробностей: «Пенистое анжуйское вино превратило трех собутыльников сначала в трех чертей, а потом в три бревна. У д'Артаньяна едва хватило силы взять свечу и осветить Планше его собственную лестницу. Планше тащил Портоса, которого подталкивала также развеселившаяся Трюшен. Д'Артаньяну принадлежала честь нахождения комнаты и кроватей Портос довалился в постель, и его друг с трудом раздел его Лежала постели, д'Артаньян говорил себе: «Ах, черт, ведь я клялся никогда больше не пить желтого вина, которое пахнет ружейным кремнем. Фи! Что, если бы мои мушкетеры увидели своего капитана в таком состоянии? ..» Теперь всё ясно. Вино, которое «пенится» и «пахнет ружейным кремнем» (по терминологии современных сомелье – сульфидное вино) – это мюскаде. Мюскаде пьют только свежим, в нём содержатся пузырьки газа (отсюда и пенистость) и популярность это вино приобрело значительно позже того времени, когда Портос и К напились им вусмерть. В те времена Мюскаде считалось вполне обыкновенным вином, на любителя. Сейчас же оно весьма недёшево и его рекомендуется пить исключительно с устрицами, хотя наши герои прекрасно обошлись и без них. Обед у короля в главе XXI, на мой вкус, проигрывает попойке на даче у Планше. «Сначала король съедал несколько супов, либо сливая их вместе и приготовляя что-то вроде маседуана, либо пробуя в отдельности и перемежая бокалом старого вина.» Что там пил король-солнце, Дюма нам не раскрывает. Утешимся же тем, что именно того же вина довелось попробовать Портосу. Он заслужил. «Кравчий наполнил бокал его величества. – Подайте моего вина господину дю Валлону, – приказал король.» В XXXIII главе нас ждёт небольшая зарисовка народной жизни: «На Гревской площади Лавальер столкнулась с тремя подвыпившими оборванцами, которые сходили с барки, причаленной к набережной. Барка была нагружена вином, и было видно, что эти люди отдали честь ее грузу. Нестройными голосами они воспевали Бахуса и, спустившись на набережную, загородили дорогу молодой девушке.» Отсюда можно сделать вывод, что не всегда вино вызывает в головах людей возвышенные мысли. Впрочем, наверняка это был не шамбертен. Подоспевший д’Артаньян выручил м-ль де Лавальер. И, наконец, в главе XLIII Дюма рисует нам «Портрет» Луизы. В качестве реквизита присутствует херес: «Аксессуарами к этой картине служили поднос из китайского фарфора с самыми лучшими плодами, какие можно было найти, херес, сверкавший топазами в серебряных кубках, но художнику предстояло увековечить только лицо, самое эфемерное явление из всего окружающего.» Вывод правильный: херес - постоянен, лицо – эфемерно. )
LS: Вольер Ой, как интересно про малагу-малаку! Пожалуй, это надо добавить в "Комментарии к мушкетерской трилогии, которых недостает"
Вольер: LS, это всего лишь моё предположение. Да, похожесть произношения слов несомненна, история с SEAT - лишнее тому подтверждение, но что имел в виду Дюма - доподлинно неизвестно, поэтому добавлять такой комментарий мне кажется не совсем правильным. Разве что, когда-нибудь мне доведётся прочитать все его путевые заметки и там найдётся подтверждение этой гипотезе. Но, например, книгу "Из Парижа в Кадис" вообще днём с огнём не сыщешь.
Вольер: Часть V. В главе V Фуке жалуется, что «Комиссионеры, поставляющие испанские вина, шлют письмо за письмом, тщетно прося об оплате счетов.» Так в чём же дело? К чёрту испанское, переходите на вино Жуаньи, которое так по вкусу Лафонтену и К. Но в седьмой главе мы узнаём, что и Лафонтен непостоянен в своих пристрастиях: «Лафонтен забыл о своем любимом вине Горньи и позволил Вателю примирить себя с ронскими и испанскими винами.» Сверился по французскому тексту (и не только) в интернете: каким образом Joigny превратилось в Gorgny, я не понимаю. Если кто-то понимает, объясните, пожалуйста. Жуаньи, как я уже писал, находится в западной Бургундии. Горньи - единственное местечко с таким названием нашлось… в Пикардии, в тридцати километрах от Виллер-Котре. Но это регион, мягко говоря, не винодельческий. В «Повседневной жизни средневековых монахов Западной Европы» читаем: «Нормандское вино ценилось так низко, что в 1258 году монахи запретили своему келарю разбавлять вина лучших сортов (из Анжу и Гаскони) водой или... их собственным вином.» Так что же это, опять какое-то непонятное издевательство над Лафонтеном? Очередная загадка от Дюма? Или всё-таки ошибка? Мимоходом отмечаем первое в трилогии упоминание вин ронского региона. Они никогда не достигали славы Бургундии, Бордо и Анжу: ни в средние века, ни во времена Дюма, ни сейчас, всегда довольствуясь ролью крепких середняков. Известность ронские вина получили во времена авиньонского пленения пап. Церковники были не дураки выпить и способствовали повсеместному подъёму виноделия. В среднем, ронские вина считаются более резкими по вкусу, чем их собратья из знаменитых регионов. Но лучшие образчики виноделия на берегах Роны достойны сравнения с лидерами и имеют право быть опробованными. А как может быть иначе? Всё-таки это Франция. С удовольствием наблюдаю за Портосом в главе XIV. Чёрт возьми, это же глыба, а не человек! Д’Артаньян и Арамис поглощены интригами и пьют только для того, чтобы заставить кого-нибудь проболтаться, Атос пьёт всё реже и реже, исключительно для пищеварения и лишь Портос показывает нам достойный пример! «Как-то после обеда, когда Портос, немного повеселев от хороших вин, но снедаемый честолюбивыми мыслями…» «– Слушаю вас. Позвольте мне только утолить жажду. В Париже едят очень солоно. Фу! И Портос велел принести бутылку шампанского. Он наполнил стакан Рауля, потом свой, отпил большой глоток и возобновил разговор» Не упоминается, составил ли Бражелон компанию достойному Портосу. Думается, что как обычно: лишь пригубил. Речь о молодом виконте пойдёт чуть ниже, в главе XX. Рауль рассуждает: « …Да, это путь, которым подобало бы следовать, и сам граф де Ла Фер не отверг бы его. Ведь и на его долю выпали в молодости немалые испытания. Он не раз и сам говорил мне об этом. И не нашел ли он тогда забвения в вине? Почему бы мне не найти его в наслаждении?» Поскольку обсуждение поведения Рауля выходит за рамки «винной» темы, просто замечу, что Рауль де Бражелон очевидно не любит вино. И даже не считает вино средством для забвения, предпочитая другие, сомнительные и непроверенные методы. Тем временем в главе XXIII наблюдаем за очередным пиршеством где? Правильно, опять в Бастилии: «Д'Артаньян уехал. Не прошло и десяти минут, как трое оставшихся сотрапезников уселись за стол, ломившийся от самых роскошных яств. Всевозможные жаркие, закуски, соленья, бесконечные вина сменяли друг друга на этом столе, оплачиваемом королевской казной с такой беспримерной щедростью, что Кольбер мог бы легко урезать две трети расходов, и никто в Бастилии от этого не отощал бы.» «…бесконечные вина…» Как звучит! Но нашим друзьям не до того. Глава XXV: «Д'Артаньян влетел среди общей беседы, все еще бледный и взволнованный своим свиданием с королем. Безмо поторопился придвинуть ему стул. Д'Артаньян залпом осушил предложенный ему комендантом полный стакан вина.» Как-то тут подумалось: до чего же хорошо было в те времена иметь возможность ездить туда-сюда, время от времени осушая полный стакан вина. И никто не останавливал всадников или кучеров с целью проверки на алкоголь. Эх.. Портос, как в очередной раз убеждаемся мы в главе XXVI, верен свои эпикурейским привычкам: «Но поскольку де Сент-Эньян не мог прибыть к месту встречи, поскольку Рауль забыл предупредить об этом своего секунданта и поскольку ожидание затягивалось до бесконечности и становилось все томительней и томительней, Портос велел сторожу, стоявшему неподалеку у ворот, раздобыть для него несколько бутылок порядочного вина и побольше мяса, чтобы было, по крайней мере, чем поразвлечься, пропуская время от времени славный глоток вместе со славным куском.» Продолжение следует
Стелла: Вольер-я покорена!Хоть и не пью уже(только дегустирую), но вы так интересно все рассказываете, что просто обязана пробовать все, что можно достать из " мушкетерскрго " набора. (робко" - " А вы, случаем, не дегустатор вин по-специальности? Познания в этой области у вас профессиональные.")
Вольер: Стелла, спасибо! Нет, я не профессионал, всего лишь практик-любитель. ) продолжаем... И опять Бастилия, которая постепенно стала эпицентром винных возлияний в романе. Глава XXVII: «Он был убежден, что отличные десертные вина Бастилии были достаточным стимулом, чтобы заставить порядочного человека разговориться. Однако он плохо знал его преосвященство епископа, который становился наиболее непроницаемым как раз за десертом. Что до прелата, то он давно знал Безмо и рассчитывал поэтому на то самое средство, которое и Безмо считал исключительно действенным.» «Безмо едва не выронил полный стакан муската, который он поднес было к губам и к которому уже собрался приложиться. – Состою, – пробормотал он, – я состою членом общества?» Да, Безмо не рассчитал свои силы. Мускат – как правило, десертное сладкое вино (бывают и сухие мускатные вина) из винограда того же названия, с характерным ароматом. Его делают не только во Франции, но и в добром десятке других стран и даже в Крыму. В описываемое время наиболее известны были греческие и итальянские мускатные вина. «– Выпейте ваш мускат, дорогой господин де Безмо. Но, черт подери, у вас совершенно растерянный вид! – Нисколько, нисколько! – Тогда пейте вино. Безмо выпил, но поперхнулся.» Как мы видим, мускат не пошёл Безмо впрок. Глава XXXIV. Опять ужин в Бастилии, и мы узнаём, что вино используется и в кулинарии, о чём содержится немало свидетельств в «Кулинарном словаре» Дюма: «В этот час ужинал и сам комендант. Сегодня он принимал гостя, и вертел на его кухне вращался медленное обычного. Жареные куропатки, обложенные перепелами и, в свою очередь, окружающие шпигованного зайчонка; куры в собственном соку, окорок, залитый белым вином, артишоки из Страны Басков и раковый суп, не считая других супов, а также закусок, составляли ужин коменданта.» Арамис и Безмо предаются чревоугодию, старательно сопровождая кушанья винами: «Часов около восьми, в то время как Франсуа подавал пятую бутылку вина, во двор въехал курьер, и хотя прибытие его сопровождалось изрядным шумом, Безмо ничего не услышал. – Черт его побери! – проговорил Арамис. – Что? Кого? – встрепенулся Безмо. – Надеюсь, не вино, которое вы сейчас пьете, и не того, кто им угощает вас? … – Вы обо мне забываете, любезный Безмо. У меня стакан пуст, – молвил Арамис, указывая на свой хрустальный бокал. – Клянусь, вы меня восхищаете… Франсуа, вина! Вошел Франсуа. – Вина, каналья, и самого лучшего!» Никто и не сомневается, что вина в Бастилии неплохие; об этом мы уже наслышаны. Но дело в главе XXXV дошло, кажется до десерта, как в смысле разговора, так и в смысле трапезы: «– О, да у вас выдержанный херес с отличным букетом, любезнейший комендант!» «Безмо побледнел перед этой непоколебимой уверенностью. Ему показалось, что голос только что улыбавшегося и веселого Арамиса стал зловещим и мрачным, что восковые свечи, освещавшие комнату, превратились в погребальные, а стаканы с вином – в полные крови чаши.» В главе XXXIX мы встречаем родственника скверного монтрейльского напитка – вино из региона Иль-де-Франс. Меленское вино. «Отряд подошел к Мелену: знатные горожане поднесли королю городские ключи и пригласили выпить почетный кубок вина у них в ратуше. Король, не ожидавший задержки и торопившийся в Во, покраснел от досады. – Какому дураку обязан я этой задержкой, – пробормотал он сквозь зубы, в то время как городской старшина произносил свою речь. – Уж, конечно, не мне, – ответил д'Артаньян, – полагаю, что господину Кольберу. Кольбер услыхал свое имя. – Чего хочет господин д'Артаньян? – спросил он, обращаясь к гасконцу. – Я хотел бы узнать, не вы ли распорядились угостить короля местным вином? – Да, сударь, я. – Значит, это вас король наградил титулом. – Каким титулом, сударь? – Постойте… дайте припомнить… болвана… нет, нет… дурака, да, да, дурака; именно этим словом был назван его величеством тот, кому он обязан меленским вином.» Надо думать, что Дюма вкладывал, наверное, негативный смысл в меленское вино, как и в монтрейльское. Никаких упоминаний о вине из Мелёна мне найти не удалось, в отличие от сыра, которым этот городок известен. Пришлось мне проторчать как-то в этом Мелёне почти целый день в безуспешных попытках попасть в Во-ле-Виконт, местным вином меня, в отличие от короля, никто не угощал. Кстати, из текста непонятно, выпил король это несчастное вино или нет. Что ж, в следующий раз выясним, есть ли там вообще местное вино. Глава XL. «Фуке пил вина, названия которых были неизвестны королю Франции; и пил он их из таких драгоценных кубков, что каждый из них в отдельности стоил столько же, сколько все королевские погреба, вместе взятые.» Ага, знаем мы эти «вина, названия которых были неизвестны королю Франции» - Жуаньи и Горньи; их названия, особенно второго, вообще мало кто знает. )) Очередной дифирамб в сторону воздержанности д’Артаньяна находим в главе XLVI: «Правда, в Во угощали, как никогда и нигде, и вина суперинтенданта занимали в этом угощении весьма почетное место. Но гасконец был человеком, никогда не терявшим чувства меры…» Помнится, этот человек, «никогда не терявший чувства меры» основательно нагрузился жёлтым анжуйским вином в поместье Планше с Портосом и самим Планше! Воистину, всё зависит от самого напитка, а ещё больше – от компании. Продолжение следует
Вольер: Часть VI. Новое вино обнаруживается в главе VIII усилиями герцога де Бофора: «Герцог расхохотался. Затем, обратившись к Раулю, который с начала этой беседы погрузился в раздумье, он произнес: – Молодой человек, я знаю, что здесь есть вино, именуемое, если не ошибаюсь, Вувре…» У Вувре древняя история. Якобы аж Святой Мартин в 380 году высадил здесь первую лозу. Местность славится своими винами, в первую очередь белыми и десертными. Они во многом схожи с винами Божанси, столь любимыми д’Артаньяном, ноотличаются наличием так называемой «благородной гнили», что увеличивает содержание сахара. Дворяне такие лакомки… Если год случается неудачный, местные виноделы делают сухие и полусухие вина, а иногда даже доигрываются до игристых. Это я цитирую мнение современных экспертов, сам я ничего не пил, поэтому судить не могу. Дюма ставит белому вину вуврэ 3 балла по своей пятибалльной шкале – это немало. Не знаю, как оно ценилось во времена Бофора, но есть ощущение, что это нечто специфическое, как и сам герцог. «Беседа прервалась, так как в комнату возвратился Рауль. За ним шел Гримо, руки которого, еще твердые и уверенные, держали поднос со стаканами и бутылкой вина, столь любимого герцогом. Увидев того, кому он издавна покровительствовал, герцог воскликнул: – Гримо! Здравствуй, Гримо! Как поживаешь? Слуга отвесил низкий поклон, обрадованный не меньше своего знатного собеседника. – Вот и встретились два старинных приятеля! – улыбнулся герцог, энергично трепля по плечу Гримо. Гримо поклонился еще ниже и с еще более радостным выражением на лице, чем кланялся в первый раз. – Что я вижу, граф? Почему лишь один кубок? – Я могу пить о вашей светлостью только в том случае, если ваша светлость приглашает меня, – с благородной скромностью произнес граф де Ла Фер. – Черт возьми! Приказав принести один этот кубок, вы были правы: мы будем пить из него как братья по оружию. Пейте же, граф, пейте первым. – Окажите мне милость, – попросил Атос, тихонько отстраняя кубок. – Вы – чудеснейший друг, – ответил на это герцог, Он выпил и передал золотой кубок Атосу. – Но эго еще не все, – продолжал он, – я еще не утолил жажды, и мне хочется воздать честь вот этому красивому мальчику, который стоит возле нас. Я приношу счастье, виконт, – обратился он к Раулю, – пожелайте что-нибудь, когда будете пить из моего кубка, и черт меня набери, если ваше желание не исполнится. Он протянул кубок Раулю, который торопливо омочил в нем свои губы и так же торопливо сказал: – Я пожелал, монсеньер.» Обратите внимание: Атос пить отказался, «тихонько отстраняя кубок», Бражелон традиционно «лишь омочил губы». Нелюбовь Рауля к вину мы уже знаем, но Атос… Мне думается, что вино вуврэ было не самым любимым вином Дюма и Атоса также. Быть может, ещё можно было бы долго рассуждать о достоинствах и недостатках этого напитка, но всех добил Рауль: «– Я хочу дать обет и стать рыцарем мальтийского ордена. Эти слова, отчетливо и медленно произнесенные Бражелоном, падали одно за другим, словно студеные капли с черных нагих деревьев, претерпевших зимнюю бурю. От этого последнего удара Атос пошатнулся, и даже сам герцог, казалось, заколебался. Гримо испустил глухое стенание и уронил бутылку с вином, разбившуюся на ковре, которым был застлан пол, но никто не обратил на это внимания.» Впрочем. Герцог де Бофор с наилучшей стороны показывает себя в главе XI: «Герцог де Бофор кончил тем, что роздал своих лошадей и запасы своего сена. Он осчастливил тридцать человек своей кухонной посудой и утварью, а триста – вином из своих погребов. » Пусть там было не только вуврэ, но какой размах! И, чуть ниже, мы читаем: «Герцог был опьянен и своим разорением, и своей популярностью. О, я пил свое старое, выдержанное вино за здоровье вина, которое у него будет. Увидев Атоса с Раулем, он громко воскликнул: – Вот мне и привели моего адъютанта! Входите, граф, входите, виконт! Атос искал прохода между грудами белья и посуды. – Шагайте прямо! – посоветовал герцог. И предложил Атосу полный стакан вина. Атос выпил; Рауль едва пригубил.» Как всегда. Дюма не устаёт подчёркивать винонезависимость Рауля. Кажется, сам Дюма тоже не шибко жаловал вино? Но его нелюбовь к вину больше походила на поведение Атоса: будучи независимым от вина, Дюма был способен, подобно некоторым свои персонажам, выпить более положенного, без последствий (см. мемуары-путешествия писателя). В главе XXVII. Арамис и Портос пытаются довести до ручки достойного потомка Бикара из первой книги: «– Давайте допросим этого пленного. Способ заставить его говорить весьма прост: пойдем ужинать и пригласим его с нами: за вином он не замедлит заговорить.» И вот эпитафия всему: завещание Портоса. Глава XXXVI. «5. Из анжуйских вин, собранных для Атоса, который их когда-то любил, из бургундских, шампанских, бордоских, а также испанских вин, находящихся в восьми подвалах и двадцати погребах различных моих домов;…» Даже не хочется комментировать. Пусть не Атос, а д’Артаньян любил анжуйские вина, не интересуют подвиды бургундских, шампанских, бордоских, а также испанских вин, находящихся в «восьми подвалах и двадцати погребах». Дело не в этом. А в том, что Портос был, пожалуй, единственным искренним эпикурейцем (пользуясь терминологией Дюма) в этой трилогии. И я снимаю перед ним шляпу. Осталось немного. В главе XXXVIII автор пытается убедить нас, что в Атосе всё ещё теплится жизнь: «Чтобы набраться сил, граф выпил чашку бульона и пригубил стакан со своим любимым старым, выдержанным анжуйским видом, упомянутым славным Портосом в его изумительном завещании.» Но мне непонятно, каким образом анжуйское вино оказалось «любимым» именно Атосом? Вроде бы д’Артаньян страдал по этому вину на протяжении всех трёх частей? Но писатель успокаивает нас, делая своеобразный литературный эллипс в эпилоге (см. Графиню де Монсоро ): «– Да, не то что в доброе старое время, – вздохнул королевский сокольничий. – Помните ли, господин д'Артаньян, как покойный король охотился на сорок в виноградниках за Божанси… ах, черт возьми! Вы не были тогда капитаном мушкетеров, господин д'Артаньян.» Божанси: с этого упоминания начиналась винная эпопея трилогии. Ей же она и закончилась. Продолжение в виде "Королевы Марго" следует...
Blackbird22: Вольер пишет: Божанси: с этого упоминания начиналась винная эпопея трилогии. Ей же она и закончилась. дрожь пробрала. Не люблю окончание вспоминать, но вам удалось это сделать
LS: Вольер Спасибо!
Стелла: С вашего разрешения я это распечатаю для ленивых членов семьи, которые не любят читать с экрана, но любят дегустировать редкие вина. Огромное спасибо!
Евгения: Вольер Спасибо за роскошное исследование!
Вольер: «Королева Марго» Книга поделена на шесть глав, что создаёт определённые неудобства при навигации, но что делать: литературно-винные исследования бывают нелегки. Пользуясь случаем, благодарю всех за лестные оценки винных мушкетёрских изысканий. Итак, Часть I. Глава III. Карл IX говорит: «Вьейвиль любит только хорошее вино и способен продать своего короля за бочку мальвазии;…» Что такое мальвазия, обсуждалось в рамках трилогии о мушкетёрах. Вижу здесь прямой намёк на англичан, топивших своих принцев в бочках с мальвазией. ) Вьейвиль в 1547 году был в Англии и мог узнать там, что такое мальвазия и как её употребляют англичане. В главе IV появляются Ла Моль и Коконнас: «– Черт побери! Ну и терпение у вас! – пробурчал пьемонтец, яростно закручивая рыжий ус и сверкая глазами. – Но берегись, мошенник! Если у тебя готовят скверно, постели жестки, вино выдержано в бутылках меньше трех лет, а слуга менее гибок, чем тростник...» Тут опять анахронизм: в те времена вина в бутылках не выдерживали вообще (только в бочках) и то, что вино вообще выдерживали, свидетельствовало скорее о его низком качестве, чем о высоком (хорошее вино раскупали быстро, плохое приходилось хранить, что невыгодно). Ситуация изменилась лишь в конце XVII – начале XVIII века, с усовершенствованием технологий укупорки и хранения вин. Об этом подробно говорится в книгах Броделя об истории повседневной жизни позднего средневековья. Вино, кажется, оказалось неплохим и в седьмой главе пьётся на ура, особенно Коконнасом, и Ла Юрьер готов подливать его ещё, дабы погубить Ла Моля: «Когда Ла Моль и Коконнас закончили свой скудный ужин, – скудный, ибо в гостинице «Путеводная звезда» куры жарились только на вывеске, – Коконнас повернул на одной ножке свой стул, вытянул ноги, оперся локтем о стол и, допивая последний стакан вина, спросил: – Господин де Ла Моль, хотите сейчас же лечь спать?» «– Вам вина, граф? – спросил Ла Юрьер, хватая Коконнаса за руку. – Сейчас подадут. Грегуар! Вина господам! Потом прошептал Коконнасу на ухо: – Молчите! Молчите, или смерть вам! И спровадьте куда-нибудь вашего товарища.» Во второй части герои вино игнорируют, но далее, в части III, главе VI мы неожиданно обнаруживаем сходство во вкусах Коконнаса и д’Артаньяна: «У Коконнаса были две предпосылки, необходимые для того, чтобы хорошо поужинать: спокойствие духа и пустой желудок, а потому ужинал он так хорошо, что досидел до восьми часов вечера. Подкрепившись двумя бутылками, легкого анжуйского вина, которое он очень любил и которое смаковал с наслаждением, проявлявшимся в подмигивании глазом и пощелкивании языком, он снова отправился разыскивать Ла Моля…» И пьемонтец и гасконец оказались любителями лёгкого анжуйского вина! Того самого, белого винца из окрестностей Орлеана и Вандома, к которым относится и Божанси. «– Черт побери! – воскликнул Коконнас. – Вино в «Путеводной звезде» не такое уж забористое, чтобы у меня так зашумело в голове. » Ну-ну!.. Мы-то помним, как подобное не такое уж забористое вино валило с ног даже Портоса. ) Впрочем, Коконнас молод, а вино Ла Юрьера, быть может, действительно не так забористо, как его родич из запасников Планше. В главе IX Дюма намекает на то, что отравителям всех времён и народов легче всего пользоваться сладкими креплёными винами (которые он как правило и называет испанскими). Помнится, миледи использовала именно такое вино для г-жи Бонасье: «Екатерина вышла из-за полога и, оглядев всю комнату, заметила на столике графин с испанским вином, фрукты, сладкое печенье и два бокала. Конечно, у баронессы ужинал Генрих, очевидно, чувствовавший себя так же хорошо, как и она.» Но сейчас опасность миновала. Никто никого не отравил – просто Генрих Наваррский тоже любит десертные испанские вина. Часть IV. Глава VI. Здесь нам является ещё один знакомый персонаж: «А в это время Ла Моль вместе с королевой переводил одну из идиллий Феокрита, Коконнас же, уверяя, что и он древний грек, вместе с герцогиней приналег на сиракузское вино.» Это то самое сладкое вино, напоминающее марсалу, которое Фуке получил от бедняги д’Эмери. Со времён гибели Архимеда вина из Сиракуз не приносят счастья: и д’Эмери и Коконнас кончили плохо. Десятая глава ставит всё с ног на голову. Теперь Ла Моль полюбил анжуйское вино, а у Коконнаса другие вкусы: «– Ты так крепко спал, что, по правде говоря, мне не хотелось тебя будить. А знаешь что? Поужинай вместо обеда. Главное, не забудь спросить у Ла Юрьера того легкого анжуйского вина, которое он получил на днях. – Хорошее? – Одно могу сказать: прикажи, чтобы его подали. – А ты куда? – Я, – спросил Ла Моль, донельзя удивленный, что его друг задает ему этот вопрос. – Как куда? Ухаживать за моей королевой! – Постой, постой! – сказал Коконнас. – А не пойти ли мне пообедать в наш домик на улицу Клош-Персе? Пообедаю остатками от вчерашнего, и кстати, там есть аликантское вино, которое хорошо подбадривает.» Аликанте – признанная столица валенсийских вин, в первую очередь москателя (сладкого муската), сухих вин из винограда Темпранильо (очень рекомендую!) и знаменитого ликёрного вина Фондильон. Кто из них бодрил Коконнаса – не знаю. По-моему, они все способны подбодрить не только горячего уроженца Пьемонта. ) По легенде, в свои последние годы пресыщенный всем на свете король-солнце Людовик XIV употреблял в пищу только смоченный в аликантском вине хлеб. В главе XI будущий король Генрих III обвиняет в пьянстве своих будущих подданных-поляков: «– А ну его, этот трон, матушка! – возразил с горечью Генрих. – Я не хочу уезжать! Я наследник французского престола, воспитанный в стране утонченных, учтивых нравов, под крылом лучшей из матерей, любимый одной из самых прекрасных женщин в мире, должен ехать неизвестно куда, в холодные снега, на край света, и медленно умирать среди грубиянов, которые пьянствуют с утра до ночи и судят о достоинствах своего короля, как о достоинствах винной бочки, – много ли он может вместить в себя вина! Нет, матушка, я не хочу уезжать, я там умру!» Часть V. Глава IV. Ла Моль и Коконнас, оказывается, пьют и сладкое вино тоже! «Разумеется, сознание того, что Ла Моль жив, уже кое-что значило; конечно, значило многое неизменно быть любимым герцогиней Неверской, самой веселой и самой взбалмошной женщиной на свете. Но и счастье свиданий наедине, какие дарила ему прекрасная герцогиня, и мир, который вносила в его душу Маргарита разговорами о судьбе их общего друга, не стоили в глазах пьемонтца и одного часа, проведенного с Ла Молем у их друга Ла Юрьера за кружкой сладкого вина, или одной из тех прогулок по глухим темным местам Парижа, где порядочный дворянин рисковал своей шкурой, своим кошельком или своим костюмом.» Вообще-то я удивлён: многие герои Дюма – винные сладкоежки. Кто-то просто предпочитает рюмочку на десерт или прикрывается заботой о пищеварении, а кто-то подсыпает в сладкое вино яд. ) В главе VI мы получаем дополнительные сведения о предпочтениях Генриха Наваррского. Уж он-то понимал толк в винах и прочих застольных удовольствиях: «– Ого! Уж больно вы щедры, дворянин! – сказал Ла Юрьер, подозрительно глядя на Генриха. – Нет. Но, намереваясь провести вечер и ночь в вашей гостинице, которую мне очень хвалил один дворянин, мой земляк, я пригласил поужинать со мной приятеля. У вас есть хорошее арбуасское вино? – У меня есть такое, что лучше не пивал и сам Беарнец! – Отлично! Я заплачу за него отдельно... А вот и мой гость!» Городок Арбуа находится в регионе, Франш-Конте и носит гордое звание винной столицы гор Юра. Местные красные и в меньшей степени белые вина пользуются заслуженной популярностью. Дюма выставляет им четыре балла по пятибалльной шкале, что, учитывая соперничество Бургундии и Бордо, можно считать отличным результатом. Сейчас наиболее известны так называемые «жёлтые» (поэтические натуры говорят «коралловые») и «соломенные» вина Арбуа. Своим цветом первые из них обязаны грибковой плёнке (процесс, чем-то напоминающий производство хереса), образующейся в процессе созревания вина (до 15 лет). Соломенные вина делаются из подвяленных ягод и выдерживаются в бочках. Получается сладкое креплёное густое вино (а-ля «испанское» по терминологии Дюма). Вина Арбуа очень долго хранятся, и на винных фестивалях, регулярно проводящихся в городке, разнообразные безумцы прикупают за соответствующую цену вина двухсотлетней давности… Лично я – пас. За эти деньги можно спокойно пить отличное бургундское лет десять. )) Больше в «Королеве Марго» вина не пьют, что и понятно: в последней части романа главным героям не до того. Но впереди нас ждёт «Графиня де Монсоро». Посмотрим, как изменится ситуация. Я не жду помощи от Дианы и Бюсси, но надеюсь на Шико и Горанфло. )
Lys: Вольер пишет: но надеюсь на Шико и Горанфло Мы тоже! :)) При воспоминании об этой парочке сразу хочется "заказать" еще одно исследование - кто и что предпочитал кушать :))
Вольер: «Графиня де Монсоро» Часть I. В главе VI, не дождавшись активных действий от других персонажей, великолепный Шико командует: «…Шико открыл дверь в переднюю и крикнул; "Эй, кто там есть!" Подбежал слуга. - Король изменил свое решение, - сказал Шико, - он велел подать сюда изысканный ужин на две персоны, для него и для Сен-Люка. И советовал особое внимание обратить на вино. Теперь поторапливайтесь. Слуга повернулся на каблуках и со всех ног помчался выполнять приказ Шико, ничуть не сомневаясь, что он исходит от самого короля.» Как будто бы прекрасно понимая, что не у всех читателей есть возможность в любой момент заказать изысканный ужин на две персоны, в следующей главе Дюма в лице Шико предлагает вариант для менее увесистых кошельков: «Что касается Шико, то, устав размахивать плеткой и проголодавшись от этого непривычного физического упражнения, на которое его подвигнул король, он после Монмартрских ворот незаметно отделился от процессии вместе со своим дружком, братом Горанфло, тем самым монахом из монастыря святой Женевьевы, который собирался исповедовать Бюсси, завернул в садик одной харчевни, пользовавшейся отменной репутацией. Там приятели распили изрядное количество бутылок пряного вина и полакомились чирком, убитым в болотах Гранж-Бательер.» Стоячие болота Гранж-Бательер начинались буквально сразу за Монмартрскими воротами (до сих пор сохранилась одноимённая улица), так что чирок был убит буквально за углом. А что же вино? Пока запомним, что оно пряное, чуть позже Дюма назовёт и регион происхождения. В XVII главе Шико заказывает безымянное вино в трактире, продолжая в одиночку вытягивать «винную» тему: «Однако у Шико, очевидно, имелись причины желать, чтобы вышеупомянутый толстяк его не увидел, поэтому гасконец вошел не в главную залу, а в комнату напротив, заказал бутылку вина и занял место, позволяющее беспрепятственно наблюдать за выходом из гостиницы.» В конце той же главы опять упоминается брат Горанфло и их совместная с Шико попойка, упомянутая ранее: «Слова эти были вызваны воспоминанием об одном из самых почтенных монахов монастыря святой Женевьевы, обычном сотрапезнике гасконца в те дни, когда он обедал в городе, о монахе, с которым в день покаянной процессии Шико недурно провел время в кабачке возле Монмартрских ворот, поедая чирка и запивая его терпким вином.» Вино ранее называлось пряным, теперь оно тёрпкое. Но не будем придираться к терминам. Изрядно раззадоренные, мы подходим к главе XVIII. ГДЕ ЧИТАТЕЛЬ БУДЕТ ИМЕТЬ УДОВОЛЬСТВИЕ ПОЗНАКОМИТЬСЯ С БРАТОМ ГОРАНФЛО, О КОТОРОМ УЖЕ ДВАЖДЫ ГОВОРИЛОСЬ НА ПРОТЯЖЕНИИ НАШЕЙ ИСТОРИИ. Отличное название! Поначалу вино в этой прекрасной главе лишь стыдливо показывается в чаше «до краев полной водой, чуть подкрашенной несколькими каплями вина». Но потом идёт занимательный диалог: « - Помните, как мы с вами прекрасно посидели последний раз, - обратился он к Горанфло, - там, в кабачке у Монмартрских ворот? Пока ваш славный король Генрих Третий бичевал себя и других, мы уничтожили чирка из болот Гранж-Бательер и раковый суп, а все это запили превосходным бургундским; как бишь оно называется? Не то ли это вино, которое открыли вы? - Это романейское вино, вино моей родины, - сказал Горанфло. - Да, да припоминаю; это то самое молочко, которое вы сосали в младенчестве, достойный сын Ноя. Горанфло с грустной улыбкой облизал губы. - Ну и что вы скажете о тех бутылках, которые мы распили? - спросил Шико. - Хорошее было вино, однако не из самых лучших сортов. - Это же говорил как-то вечером и наш хозяин, Клод Бономе. Он утверждал, что в его погребе найдется с полсотни бутылок, перед которыми вино у его собрата с Монмартрских ворот просто выжимки. - Чистая правда, - засвидетельствовал Горанфло.» Так-так. Романейское пряное-тёрпкое вино, оно же бургундское. Подозреваемое найдено. Интересный момент: в допетровской руси романейским (или просто романеей) называли красное (чаще всего сладкое) вино, ввозимое из Франции. Словарь Даля говорит ещё конкретнее: «сладкая настойка на фряжском вине». Романейское – дословно означает «римское». Сверился по французскому тексту романа – действительно романейское. Каким же образом слово «римское» ассоциируется с французским вином не только в дремучей в винном плане Руси, но и во французской литературе? Разгадка нашлась в специализированных статьях «для сомелье и продвинутых любителей». Слово Romanée действительно связано с римлянами и ассоциируется с бургундскими виноградниками с I века (тогда это была территория Римской империи). Фактически это всего лишь второе название бургундского вина в раннем средневековье. Некоторые винодельческие хозяйства до сих пор сохранили слово Romanée в своём названии: Vosne-Romanée, Romanée Conti. Последним владел в своё время принц Конти, кузен Людовика XV – отсюда и название. Дюма также называет Романэ-Конти лучшим из красных бургундских вин в своём «Кулинарном словаре» и ставит ему пять баллов из пяти возможных (на минуточку, в списке оно идёт выше даже шамбертена). Тёрпкость, упомянутая в романе, является их непременным атрибутом (как и большинства других бургундских вин). Не могу сказать того же о термине «пряность», которое также фигурировало, но я не сомелье и, наверное, чего-то не понимаю. Эти вина относятся к региону Кот д’Ор. Во времена Шико и Горанфло землями Кот д’Ор владело цистерианское аббатство Cîteaux, и, поскольку брат Горанфло оттуда родом, то, вполне вероятно, что он является представителем некоей церковной династии. ) Кстати, желающих попробовать хочу сразу предупредить, что романейское вино сейчас – одно из самых дорогих в мире: бутылочка скверного Romanée Conti обойдётся в 700-800 евро, а цена за лучшие образчики измеряется в десятках тысяч. Дескать, у этих вин самое длительное послевкусие, раскрываются они только через 15 лет хранения и бла-бла-бла… Как же, хранилось тогда вино по пятнадцать лет! Бродель цитирует торговый словарь даже более позднего, XVIII века: «вина, даже из Дижона, Нюи и Орлеана, самые пригодные для хранения, бывают испорчены, когда доходят до пятого или шестого листа» (т. е. года). Дижон и Нюи – это как раз тот самый «романейский» регион. Нет, нас не обманешь. Сам не пробовал и другим не посоветую; как убедительно докажут нам Шико и Горанфло в дальнейшем, нам ещё много чего можно попробовать и без романейского. Завершит первую часть нашего исследования небольшое философское отступление на тему вина: « - Всему свое время, брат мой, - сказал Горанфло. - Вино хорошо, если после того, как ты его выпьешь, тебе остается только славить господа, создавшего такую благодать. Но если ты должен выступать с речью, то вода предпочтительнее, не по вкусу, конечно, а по воздействию: facunda est aqua. - Ба! - ответил Шико. - Magis facundum est vinum, и в доказательство я закажу бутылочку вашего романейского, хотя мне сегодня тоже выступать с речью. Я верю в чудотворную силу вина; по чести, Горанфло, посоветуйте, какую закуску мне к нему взять.» Пусть тут не затронуты сорта, послевкусие и прочие тонкости для ценителей, зато подобные слова способны заставить многих трезвенников изменить своим принципам, что само по себе недурно. Следует скромный заказ, как раз для тех, кто готовится произносить речи: « - Мэтр Клод, принесите мне две бутылки того романейского вина, которое, по вашим словам, у вас лучшего сорта, чем где бы то ни было. - Две бутылки! - удивился Горанфло. - Зачем две? Ведь я не буду пить. - Если бы вы пили, я заказал бы четыре бутылки, я заказал бы шесть бутылок, я заказал бы все бутылки, сколько их ни на есть в погребе. Но раз я пью один, двух бутылок мне хватит, ведь я питух никудышный.» Продолжение следует
LS: Вольер Очень интересно то, что Вы рассказываете!
Вольер: Грандиозная сцена дегустации ждёт нас далее в главе XVIII. Не могу отказать в удовольствии привести её без купюр: «Шико осушил стакан и прищелкнул языком. - Ах! - сказал он. - Я бездарный дегустатор, у моего языка совершенно нет памяти; я не могу определить, хуже или лучше это вино того, что мы пили у Монмартрских ворот. Я даже не уверен, что это то самое вино. Глаза брата Горанфло засверкали при виде нескольких капелек рубиновой влаги, оставшихся на дне стакана Шико. - Держите, брат мой, - сказал Шико, налив с наперсток вина в стакан монаха, - вы посланы в сей мир, дабы служить ближнему; наставьте же меня на путь истинный. Горанфло взял стакан, поднес к губам и, смакуя, медленно процедил сквозь зубы его содержимое. - Нет сомнения, это вино того же сорта, - изрек он, - но... - Но?.. - повторил Шико. - Но его тут было слишком мало, чтобы я мог сказать, хуже оно или лучше монмартрского. - А я все же хотел бы это знать. Чума на мою голову! Я не хочу быть обманутым, и если бы вам, брат мой, не предстояло произносить речь, я попросил бы вас еще раз продегустировать это вино. - Ну разве только ради вас, - сказал монах. - Черт побери! - заключил Шико и наполнил стакан до половины. Горанфло с не меньшим уважением, чем в первый раз, поднес стакан к губам и просмаковал вино с таким же сознанием ответственности. - Это лучше! - вынес он приговор. - Это лучше. Я ручаюсь. - Ба, да вы сговорились с нашим хозяином. - Настоящий питух, - изрек Горанфло, - должен по первому глотку определять сорт вина, по второму - марку, по третьему - год. - О! Год! Как бы я хотел узнать, какого года это вино. - Нет ничего легче, - сказал Горанфло, протягивая стакан, - капните мне сюда. Капли две, не больше, и я вам скажу. Шико наполнил стакан на три четверти, и монах медленно, но не отрываясь, осушил его. - Одна тысяча пятьсот шестьдесят первого, - произнес он, ставя стакан на стол. - Слава! - воскликнул Клод Бономе. - Тысяча пятьсот шестьдесят первого года, именно так. - Брат Горанфло, - сказал Шико, снимая шляпу, - в Риме понаделали много святых, которые и мизинца вашего не стоят.» Современные дегустации подчинены определённому этикету, а термины, которыми оперируют профессиональные сомелье, сведены в специальные словари. Но мало кто достиг успехов брата Горанфло. ) Дюма в своём «Кулинарном словаре» лаконично говорит, что хорошие дегустаторы крайне редки. Пожалуй, самый известный пример дегустации вин в средние века – это знаменитая «Битва вин» при Филиппе Августе, воспетая Анри д’Андели в 1224 году. В состязании участвовали более 70 вин из разных уголков Европы, практически все белые. Победителем было признано сладкое кипрское вино, что мы оставим на совести судьи – английского священника. Он-то точно не стоил и мизинца Горанфло. Но нам пора вернуться к нашим героям. Ниже Шико и Горанфло поначалу используют опробованное романейское вино не по назначению: им за неимением воды окропляют курицу, нарекая её карпом, дабы не оскоромиться. Трапеза идёт на поправку и монах говорит, что «винцо забористое». Не буду приводить дальнейшие свидетельства произошедшей вакханалии, разве что пунктиром: «- Постойте, не забудьте принести еще пару бутылок вашего замечательного романейского вина, урожая тысяча пятьсот шестьдесят первого года.» «Шико положил на тарелку монаха сардину и передал ему вторую бутылку.» «- Что за чудесное вино, - сказал он, откупоривая третью бутылку.» «- Ну и на здоровье, пускай себе закрывается, - произнес монах, разглядывая пламя свечи через стакан, наполненный рубиновым вином, - пусть закрывается, у меня есть ключ.» Вот и подоспело окончательное подтверждение того, что вино красное. Впрочем, Горанфло уже основательно напился, несмотря на закуску. Наверное, его сгубило то, что бедняга с утра постился. Отмечаем, что результат был достигнут вроде бы с пяти бутылок (Шико почти не пил): что ж, вполне вероятно, даже учитывая меньший объём бутылок в те времена. Напомню и про то, что в бутылках тогда вино не хранили – оставляем этот привычный для Дюма анахронизм за скобками. Отдохнём немного от чрезмерных возлияний и увидим, что в XXII главе супруги Сен-Люк используют вино в благих целях: «…по прошествии получаса оба путешественника, уже на свежих лошадях, выехали из задних ворот постоялого двора, выходивших в открытое поле, и щеки их пылали ярким румянцем, свидетельствовавшим о пользительности бокала теплого вина, выпитого на дорогу.» Через одну главу Бюсси встречает в Париже отца Дианы: «Барону подали графский позолоченный кубок, и Бюсси, выполняя обряд гостеприимства, пожелал собственноручно налить ему вина. - Благодарствую, благодарствую, сударь, - сказал старик, - но скоро ли мы отправимся туда, куда должны пойти?» Жаль, что неизвестно, каким таким вином потчевал Бюсси своего возможного тестя из позолоченного кубка… В главе XXVI очередная великолепная фраза от брата Горанфло: « - Несомненно, что человек сильнее вина; брат Горанфло боролся с вином, как Иаков с ангелом, и брат Горанфло победил вино.» Параллельно достойный монах постоянно выказывает заботу о виноградниках, которые, как он беспокоится, помёрзнут при таком холоде. Подумайте, много ли пьяниц в нынешнее время беспокоится о производителях спиртного и его качестве? Брата Горанфло и пьяницей-то называть стыдно… Он просто несомненный представтиель раблезианской эпохи, что доказывает песенка, спетая им при виде вывески со словами «Здесь: ветчина, яйца, паштет из угрей и белое вино». Вот этот замечательный образчик: « Когда осла ты расседлал, Когда бутылку в руки взял, Осел на луг несется, Вино в стаканы льется. Но в городе и на селе Счастливей нет монаха, Когда монах навеселе Пьет и пьет без страха. Он пьет за деньги и за так, И дом родной ему кабак.» И вместе с Шико можно повторить: «Отлично сказано!» Буквально на этой же странице, в последующей главе: «…перед монахом тут же воздвигли некое подобие башни из ветчины, яиц и бутылок с вином. Достойный брат с присущими ему рвением и обстоятельностью взялся за разрушение этой крепости.» Прошу прощения за такое количество цитат, но я знаю очень мало писателей, способных с такой любовью повествовать о банальной трапезе простого монаха. Дальнейшие действия Горанфло, «уже ополовинившего паштет из угрей и опорожнившего три бутылки вина», а после расцеловавшего осла Панурга, опять наводят на мысль о чрезвычайно близком знакомстве Дюма с творчеством великого Рабле. Периодические возлияния, о которых я не буду упоминать по причине отсутствия указания сорта вина, сопровождают дальнейшее путешествие наших персонажей. Но в местечке, где Шико нашёл гизарских мулов вместо самих гизаров, есть любопытный пассаж (глава XXIX): «Там на постоялом дворе под вывеской "Отважный петух" он нашел капитана рейтаров, распивавшего прелестное легкое оксерское вино, которое доморощенные знатоки путают с бургундским.» Осер (а не Оксер) – это, в общем-то, уже Бургундия. Северо-западная Бургундия. В «винном» плане осерский регион иногда выделяют в отдельный от Бургундии, так что здесь ошибки нет. Лёгкое оксерское вино – это, скорее всего, знаменитое сейчас Шабли. А бургундское вино, с которым его не стоит путать – не менее знаменитое Монтраше. «Кулинарный словарь» Дюма ставит Монтраше на высшую ступеньку среди всех белых вин, а Шабли входит лишь в число преследователей. Следует сказать, что виноградники Шабли, в числе прочих французских, почти все погибли во время знаменитой эпидемии филлоксеры в 1870-х годах; выжил только один из них, в окрестностях Осера. Так что вряд ли то Шабли, которое мы пьём сейчас, имеет что-то общее с «прелестным лёгким оксерским вином». Хорошо, что Дюма не застал этого… Продолжение следует
Blackbird22: Вольер пишет: Напомню и про то, что в бутылках тогда вино не хранили Хотелось бы уточнить: вино в бутылках не выдерживали или вообще бутылки не использовали в связи с вином?
LS: И еще (просьба к знатокам трилогии о последних Валуа) напомните, плз, в каком году происходит действие "Графини де Монсоро"? Хочется оценить выдержку вина 1561 года.
Вольер: Blackbird22 пишет: Хотелось бы уточнить: вино в бутылках не выдерживали или вообще бутылки не использовали в связи с вином? Бутылка для хранения вина появилась в середине XVII века в Англии (примерно тогда же изобрели и пробку в её нынешнем виде - до этого использовались воск и сургуч) и приблизительно к концу этого же века (точно сказать сложно) бутылка в компании с пробкой вошли в обиход. До этого (а значит и во времена Шико и Горанфло и, скорее всего, во врменеа "Трёх Мушкетёров") вино хранили и выдерживали только в бочках. Хозяин таверны, как правило, спускался в погреб, наливал требуемое количество вина в кувшин и подавал заказчику. Если клиент был высокого ранга, заказ могли подать в стеклянной бутылке, подчас причудливой формы, работы венецианских стеклодувов. Но их продукция была слишком непрочна и эфемерна, так что использовалась лишь для торжественных возлияний скорее в домашних условиях, чем в кабаке. То есть, резюмируя, стеклянная бутылка была известна давно (с античности), но не использовалась для хранения вина как минимум до 50-х годов XVII века. Немного косвенных доказательств. Цитирую Броделя, "Структуры повседневности": "...путешествовало молодое вино-долгожданное и везде встречаемое с радостью. Ибо вино плохо сохраняется от года к году, оно прокисает, а сцеживание его, разлив в бутылки, регулярное употребление пробковых затычек в XVI в., а может быть, даже и в XVII, были неизвестны. Так что около 1500 г. бочка старого бордо стоила лишь 6 турских ливров, тогда как бочка хорошего молодого вина стоила 50." Там же: "Согласно одному документу 1723 г., «с некоторого времени, как только появился обычай разливать вино в бутылки из толстого стекла (а это как раз изобретения англичанина Кенельма Дигби 1630, а по другим данным 1652 года - прим. Вольер), разного состояния лица принялись изготавливать и продавать пробковые затычки»." LS пишет: И еще (просьба к знатокам трилогии о последних Валуа) напомните, плз, в каком году происходит действие "Графини де Монсоро"? Хочется оценить выдержку вина 1561 года. 1578 год. Указание на это содержится в первой строке первой главы. ) Так что вино получается семнадцатилетней выдержки, что в принципе не было возможным (см. текст выше). Вина в бочках хранились в те времена максимум пять-шесть лет. Процитирую Броделя ещё раз: "Еще в XVIII в. торговый словарь выражал удивление по поводу того, что-де для римлян «старость вин» была как бы «свидетельством их доброго качества, в то время как во Франции полагают, что вина, даже из Дижона, Нюи и Орлеана, самые пригодные для хранения, бывают испорчены, когда доходят до пятого или шестого листа» (т. е. года)." Нюи - это один из лучших бургундских регионов, Орлеан - пресловутое анжуйское вино. А всё дело было в том, что римляне перевозили и хранили вино в амфорах, а французы отдавали предпочтение бочкам. Кстати, именно этим объясняется дороговизна и популярность крепких сахаросодержащих вин в средневековье. Долго хранятся, можно перевозить на дальние расстояния плюс недешёвый сахар. На такой ерунде "винная" история потеряла добрых пятьсот лет. Хотя почему потеряла? А как же популярность молодого вина? Лично мне божоле очень и очень по вкусу. )
Blackbird22: Вольер пишет: Бутылка для хранения вина появилась в середине XVII века в Англии Такая мысль - Дюма ведь пользовался мемуарами Куртиля. А у него-то бутылки, наверно, уже вошли в обиход. Ну а Дюма расширил"бутылочный ареал")) И хорошо сделал - представьте сцену с самозаточением Атоса в погребе без бутылок. Да и вообще всю линию Атоса Интересно, кстати, как с этим в более "ранних" (по хронологии) романах?
Вольер: Blackbird22, у Куртиля бутылки упоминаются неоднократно, но у него и действие по времени залезает в пятидесятые годы, если я не ошибаюсь. Повторюсь, в 30-50-х годах XVII века бутылка, изобретенная англичанами появилась и стремительно распространилась по всей Европе, начиная с Франции, как с основного географического соседа. Так что вполне допускаю, что мушкетёры были с ней знакомы. Вот, кстати, как выглядели тогдашние бутылки: Бутылка XVII века для транспортировки вина: Blackbird22 пишет: Интересно, кстати, как с этим в более "ранних" (по хронологии) романах? В гугенотской трилогии бутылки упоминаются постоянно, особенно в связке с Шико и Горанфло. )) Опять же бутылки тогда были, но чрезвычайно хрупкие (из-за тогдашней несовершенной технологии изготовления стекла), поэтому очень немногие из них сохранились до наших дней. По форме и назначению они скорее напоминали графины. В этих бутылках вино только подавали на стол. Теоретически, герои Дюма XVI века могли из них пить, но... Гм.. Посмотрите сами на сохранившиеся экземпляры: Вряд ли мэтр Бономе использовал такие бутылки даже для Шико. Остаётся предположить, что в обиходе простых кабатчиков были более простые стеклянные бутылки-графины, не дошедшие до современных музеев, но моё мнение: обычный фаянсовый кувшин и только он! А Дюма мы эту маленькую историческую неточность, конечно, простим. Согласен, что с бутылками намного зрелищнее, интереснее и понятнее. )
Blackbird22: Вольер пишет: В гугенотской трилогии бутылки упоминаются постоянно, особенно в связке с Шико и Горанфло. )) Нет, я имел ввиду более ранние произведения
Стелла: А отбить такое горлышко у такой бутылки, как на фотографиях, не так то и просто: бутылки, поди, толстостенные?
Blackbird22: Вольер пишет: у Куртиля бутылки упоминаются неоднократно, но у него и действие по времени залезает в пятидесятые годы, если я не ошибаюсь. Я про это и говорил - Дюма "расширил" временную область для бутылок отталкиваясь от. Согласитесь, если есть в 30-е, то почему бы им не быть и в 20-е годы) А самому Дюма тогда указывали на это несоответствие?
полная версия страницы