Форум » Обсуждение остальных книг » "Луиза Сен-Феличе" » Ответить
"Луиза Сен-Феличе"
Стелла:
Ответов - 12
Стелла: Смотрите какую интересную цитату я выудила из предисловия А. Дюма к роману " Луиза Сен-Феличе" Во Франции даму благородного происхождения или просто незаурядную женщину называют «мадам», в Англии — «миледи» или «миссис», в Италии, стране непринужденных нравов, ее называют только по фамилии. Анна точно была незаурядной, этого у нее не отнимешь.
anemonic: Вот еще одна выдержка из романа, которую можно отнести и к рубрике "Исторический фон романов Дюма": Если бы мы задумали вместо рассказа об исторических событиях, на которые истина накладывает свою глубоко трагическую печать и которые заняли неизгладимое место в анналах всего мира, если бы мы задумали сочинить просто роман в двести – триста страниц с пошлой целью развлечь легкомысленную читательницу или пресыщенного читателя описанием более или менее красочных приключений, более или менее захватывающих событий, рожденных нашей фантазией, – мы последовали бы примеру древне-римского поэта и, спеша к развязке, сразу же познакомили бы читателей с ходом Государственного совета , на котором присутствовал король Фердинанд, а председательствовала королева Каролина, и не стали бы ближе знакомить их с этими двумя монархами, чьи силуэты были намечены нами в первой главе. Но в таком случае наше повествование, выиграв в стремительности, утратило бы в занимательности. По нашему мнению, чем лучше знаешь героев, тем интереснее становятся их добрые или дурные поступки.
Стелла: Еще Коллективное мужество — качество народов свободных. Личное мужество — качество народов, которые всего лишь независимы. Почти все народы, живущие в горах, — швейцарцы, корсиканцы, шотландцы, сицилийцы, черногорцы, албанцы, друзы, черкесы — отлично обходятся без свободы, лишь бы у них не отнимали независимости. Объясним огромную разницу между словами: свобода и независимость. Свобода — это отказ каждого гражданина от какой-то доли своей независимости ради образования некой общественной основы, именуемой законом. Независимость — это право каждого пользоваться всеми своими способностями, удовлетворять все свои желания. Человек свободный — это член общества; он опирается на соседа, который в свою очередь опирается на него; а так как он готов жертвовать собою ради других, то имеет право требовать, чтобы и другие жертвовали собою ради него. Человек независимый — это человек естественный; он полагается только на самого себя; единственные его союзники — гора и лес; защитники — ружье и кинжал; его пособники — острое зрение и слух. Из людей свободных составляются армии. Из людей независимых — шайки. Людям свободным приказывают, как Бонапарт в битве при Пирамидах: «Сомкнуть ряды!» Людям независимым говорят, как Шарет в Машкуле: «Развлекайтесь, ребята!» Человек свободный берется за дело по слову своего монарха или по зову родины. Человек независимый действует, движимый корыстью или страстью. Человек свободный воюет. Человек независимый убивает. Человек свободный говорит: «Мы». Человек независимый говорит: «Я «. Человек свободный — это Братство. Человек независимый — это всего лишь Эгоизм.
Стелла: Актуально и для нашей морали и нашего мира, пусть и имена стоят другие. Для французских моралистов, а особенно для тех людей, кто не знает Южной Италии, убийство в Неаполе и его провинциях — великий грех, если судить об этом с точки зрения, принятой во Франции. В Неаполе (да и в Северной Италии) существуют два различных слова для определения убийства, в зависимости от того, кто является жертвой — обыкновенный человек или деспот. В Италии есть человекоубийство и тираноубийство. Первое — убийство человека человеком. Второе — убийство гражданином тирана или служителя деспотизма. Мы видели, впрочем, что народы Севера — мы имеем в виду немцев — разделяют это серьезное нравственное заблуждение. Немцы создали почти что культ Карла Занда, убившего Коцебу, и Штапса, покушавшегося на Наполеона. Неизвестный, который убил Росси, и Аджесилао Милано, который пытался ударом штыка заколоть Фердинанда И во время военного смотра, совсем не считаются в Риме и в Неаполе убийцами: на них смотрят как на тираноубийц. Это не оправдывает, но объясняет покушения, совершаемые итальянцами. При любом деспотическом режиме, унижавшем Италию, образование всегда было классическим, следовательно — республиканским. Классическое образование прославляет политическое убийство, тогда как наши законы его клеймят, наша совесть его осуждает. Вот почему столь справедливо, что популярность Луи Филиппа не только поддерживалась благодаря многочисленным покушениям, которым он подвергался в течение восемнадцати лет своего царствования, но еще и увеличивалась. Если вы закажете во Франции службу в память Фиески, Алибо и Леконта, кто решится прийти на нее? Разве что мать-старуха, благочестивая сестра либо сын, не виновный в отцовском преступлении. В каждую годовщину смерти Милано за спасение его души в Неаполе служат мессу; в каждую годовщину Церковь выходит на улицу. И в самом деле, блистательная история Италии заключена между покушением Муция Сцеволы на царя этрусков и убийством Цезаря Брутом и Кассием. Но как поступил сенат, с согласия которого Муций Сцевола собирался убить Порсену, когда убийца, помилованный врагом Рима, вернулся в Рим с сожженной рукой? От имени республики сенат наградил убийцу и от имени республики, которую он спас, предоставил ему земельное угодье. А что сделал Цицерон (слывший в Риме образцом человеческой честности), когда Брут и Кассий убили Цезаря? Он добавил главу к своей книге «De officiis» 5 , пытаясь доказать, что, когда член общества этому обществу вреден, каждый гражданин, становясь хирургом в деле политики, имеет право отсечь его от тела общества. Имея в виду сказанное выше, заметим: если даже мы излишне самонадеянны, веря в то, что наша книга имеет ценность, хотя в действительности она ею не обладает, тем не менее, просим всех философов и даже судей взвесить эти соображения, которые не принимаются во внимание ни адвокатами, ни даже самими подсудимыми всякий раз, когда итальянец, и особенно итальянец из южных провинций, оказывается замешанным в попытке политического убийства. Одна Франция достаточно цивилизованна, чтобы поместить в один ряд Лувеля и Лассенера, и если она делает исключение для Шарлотты Корде, то лишь по причине физического и нравственного ужаса, который вызывал жабообразный Марат.
bluered_twins: Меня это книга зацепила в первую очередь тем, что там есть еще одна Луиза, из-за которой погибли влюбленный в нее молодой человек и его отец... Причем она, насколько я помню, не очень угрызается на этот счет и считает, что все норм:/ И первое время мне мерещилось, что в лице Сан-Феличе писатель расправился с Лавальер.
Стелла: Нет, Сен-Феличе, на самом деле, куда больше, чем Лавальер, терзалась от своей измены мужу. А вот месть ей вместо Луизы : мне эта мысль весьма импонирует.
bluered_twins: И как это у Дюма получается описывать ангелочков, которых так и хочется пристукнуть?.. Ибо к этим двум Луизам я бы еще присоединила Христиану Шрейбер ("Ущелье дьявола"), и ее дочурку, кстати, тоже. Причем чем больше он подчеркивает, что это ангелы, тем сильнее они раздражают. Правда. Я с удовольствием читала про казнь этой Феличе: наконец хоть кто-то получил по шее (10 раз топором), как и заслуживал. Потом мне за свою кровожадность стало стыдно, я испугалась, что вообще ничего в положительных героях не соображаю. Но нет: Дюма может описать действительно симпатичных замечательных героинь без двойного дна. Констанс де Безри из "Сильвандир", или Клара де Канб из "Женской войны", или Мэри Грефтон, например. А может так расписать про ангельскую сущность какой-нибудь Луизы, что света белого не взвидишь:) Вот это и называется писательским мастерством! – заметила Монтале тоном лакомки, смакующей изысканное кушанье. (с) :))
Стелла: Я еще только взялась за " Женскую войну" и после нее сделаю перерыв - все в голове начинает путаться: количество ангелоподобных дам меня удручает. Мне вообще женские образы в литературе стали с годами малоинтересны: то ли себя узнаю,( и это меня не радует), то ли у женщин у всех одинаковые желания. То ли дело мужчины! Что ни образ - то что-то новенькое.
bluered_twins: Стелла пишет: все в голове начинает путаться: количество ангелоподобных дам меня удручает. У меня были похожие ощущения, когда я тоже читала много-много Дюма взахлеб и подряд. Потом наступил передоз, а спустя несколько лет я к его книгам вернулась, и в них открылось много нового. И я смогла оценить то, что раньше казалось унылым, или однообразным, или слишком сложным. Стелла пишет: То ли дело мужчины! Что ни образ - то что-то новенькое. Если брать конкретно Дюма, то для меня его рыцари - это мужской ответ диснеевским принцессам. В чем-то похожи, в чем-то взаимозаменяемы, а чем-то неуловимым очень отличаются)
Стелла: И вот на фоне всех этих рыцарей я еще больше начинаю ценить " Мушкетеров" Для меня это неисчерпаемый кладезь своеобразных и неповторимых мужчин.
Констанс1: Дамы , не переоценивайте Дюма. Он сын своего времени и своего круга. В романтизме нет полутонов в описании женских образов: либо ангел и жерва, либо демон , вамп и преступница. И Третьего не дано. А в реале и сам Дюма, и Гюго, и Готье относились к женщинам чисто потребительски.
Стелла: Констанс1 , а что изменилось за это время? Только то, что мужчины стали требовать, чтобы женщины давали им больше, чем они дают им. )))
полная версия страницы