Форум » Общий форум по Дюма » Статьи, посвященные Дюма и его героям-2 » Ответить
Статьи, посвященные Дюма и его героям-2
Nataly: Примечание модератора: в данной теме приведены следующие статьи: - Ю.Вачнадзе "Дюма и Грузия" (текст) - Аполлон Давидсон "Мой Дюма. Удивительный, романтичный, мудрый (ссылка) - К. Кедров «Декларация прав от Александра Дюма» (приведен текст статьи). - Петр Вайль "Французская кухня (Руан - Флобер, Париж - Дюма)" (дана ссылка). - Сергей Осипов «Зачем д’Артаньян разваливал страну?» Аргументы и факты, выпуск 46 (1203) от 12 ноября 2003 г. (приведен текст). - Ф. Г. Рябов «История в произведениях А. Дюма» "Новая и новейшая история" №1, 2003 г. (ссылка). - М. Путинковский "Уголовная хроника" «Зачем развратные мысли внушаются юношеству?» "Книжное Обозрение", No 9, 1991 (текст). - М. Путинковский "Линчевание миледи" "Книжное Обозрение", 1991 (текст). - Сергей Шапиро "Психологические характеристики мушкетеров Александра Дюма" (текст). - Ким Смирнов "Картинки Дюма оказались крепче гвоздя истории" (текст). - Кирилл Кобрин "Пьяница на развалинах детского мира" (текст). - Святослав Сахарнов, фрагмент из книги "Шляпа императора" (текст). - Михаил Веллер, "Долина идолов" (текст) - Передача радиостанции "Свобода" "Путь в Пантеон Александра Дюма" (ведущий А. Шарый, участники П. Вайль и Дм. Савицкий; приведен текст распечатки). - "Шпага и перо, покорившие Париж и мир" по материалам книги: Philippe Durant, «Les trois mousquetaires: l’histoire d’une aventure adaptée plus de 100 fois à l’écran», Paris, 2001. - С.Ильин "Миледи с площади Вогезов" (текст в теме "По следам д'Артаньяна") - А.Радашкевич "Александр Дюма воцаряется в Пантеоне", "Русская мысль"№ 4434 (5-11 декабря 2002) (текст) - Г.Черкасов, "Ответ кардиналу", gazeta.ru, 9.12.08 (текст и активная ссылка) - Константин Смирнов "Мещанин во мушкетерстве" (ссылка) - Из жизни Дюма-отца «Наука и жизнь » №11, 2005 год (текст) - О двух стихотворных переводах А.Дюма из Пушкина (ссылка) - Сергей Павлов "Бригада д'Артаньяна" (текст и ссылка) Для справки: в предыдущей теме были приведены статьи: - А. Балод "Три мушкетера. Уроки создания бестселлера" (дана ссылка на статью). - Н. А. Литвиненко "Александр Дюма и его роман "Жозеф Бальзамо": поэтика жанра" (приведен текст полностью). - Максим Музалевский "Уроки Людовика XVI, или Гильотина как плата за имидж. Коммуникативная стратегия власти в романе Александра Дюма «Графиня де Шарни»" (дана ссылка). - Л. О. Мошенская "Непривычный Дюма (цикл романов Дюма о Великой французской революции)" (приведен текст). - П. Перец «Дюма под прицелом», Всемирный следопыт, № 16/2006 (дана ссылка на другую тему форума, где приведен текст). - "Творчество Александра Дюма в контексте французской литературы XIX века", выпущенное Удмуртским государственным университетом, институтом иностранных языков и литературы, кафедрой зарубежной литературы (приведен текст статьи). - Н. А. Литвиненко "Романная тетралогия А. Дюма о Великой французской революции как модус мифа" (приведен текст). - Е. Бунимович "Моя Дюма" (текст). - Д. Быков. "Дюма как отец" "Огонек". №4, 2002 г. (текст). - Андрей Немзер "Разменявшийся на мушкетеров. Двести лет назад родился Александр Дюма" (текст). - Л. Е. Баженова, «Энциклопедия литературных героев» (текст). - Ольга Бугославская, "Артуро Перес-Реверте. Клуб Дюма, или Тень Ришелье" (текст). - А. Куприн "Дюма-отец", написанна по заданию М. Горького (текст). - Е. Андрусенко, "Путешествие Александра Дюма по Российской империи" (ссылка). - Андрей Битов, Из книги “Айне кляйне арифметика русской литературы” "Три плюс один" (К стопятидесятилетию “Трех мушкетеров”). «Новый мир» 1994, №4 (текст). - Э.М. Драйтова, "Роман А. Дюма “Три мушкетера” как архетипическая модель для современной массовой литературы" (текст). - М. В. Толмачев, «От острова к роману» (текст). - С.Павлов, «Бригада д’Артаньяна» (текст и ссылка)
Ответов - 35, стр:
1 2 All
Annie: Мне понравились небольшие статьи о жизни Дюма в Грузии...не помню с какого сайта, поэтому приведу здесь. Великий француз Александр Дюма-отец после путешествия на Кавказ вернулся в Марсель в грузинской одежде, уже только по этому факту можно судить об отношении писателя к этому горному краю. На тему "Дюма и Грузия" размышляет наш постоянный автор Юрий Вачнадзе. Юрий Вачнадзе: Кажется, ни одно музыкальное произведение так ярко не выражает сущность творчества Александра Дюма-отца как симфоническая поэма "Ученик чародея" французского композитора Поля Дюка. Хотя Дюма был не учеником, он был сами чародеем. Образы Д'Артаньяна, Атоса, Портоса, Арамиса, графа Монте-Кристо, кардинала Ришелье, мушкетеров ">короля, гвардейцев кардинала из области вымысла чудодейственным образом превратились в реальные фигуры, более того, стали символами добра и зла, мужества и трусости, преданности и предательства. Даже большая развесистая клюква, под которой Дюма якобы отдыхал в России, стала выразительным символом, такое под силу только кудеснику. И, несмотря на это, для того, чтобы преодолеть путь из родного города до усыпальниц великих французов - парижского Пантеона, Дюма, вернее, его останкам, понадобилось 132 года. В конце ноября в Париже состоялась красочная торжественная церемония перезахоронения, приуроченная к двухсотлетнему юбилею со дня рождения писателя. На этой церемонии присутствовал известный грузинский специалист французской литературы, переводчик, доктор филологических наук Жорж Акизашвили. Он рассказывает о юбилейных торжествах и о пребывании Дюма в Тифлисе во время знаменитого путешествия на Кавказ. Надо заметить, что великий писатель планировал провести в Тифлисе одну неделю, а остался на целых полтора месяца. Акизашвили намеренно обошел набившую оскомину тему соревнования в винопитии, которое якобы имело место между знаменитым французом и его гостеприимными хозяевами. Имя Дюма, где бы он ни появлялся, всюду обрастало легендами и мифами. Вместе с тем действительность зачастую была интереснее любых легенд. Вот что говорит Жорж Акизашвили. Жорж Акизашвили: Когда он вернулся из Грузии, он сошел в порту с корабля в грузинской национальной одежде. Есть знаменитый снимок, где он сидит, снимок сделан в Париже, в папахе грузинской, с грузинской саблей. И сам Дюма в своей книге рассказывает об этом. Когда ему очень приглянулись брюки-шаровары одного грузинского князя, он просил показать. Грузинский князь тут же снял шаровары, подарил Дюма и говорит - "пожалуйста, вот вам подарок". Оторопел Дюма: "Как так?" "Не смущайтесь, месье Дюма, моя жена только вчера сшила мне, я первый раз надел эти брюки". Он сел на коня и ускакал. У него была одежда длинная, и голые ноги не были видны. А шаровары он взял с собой в Париж. Когда он путешествовал по свету, а он много путешествовал, его друг говорил, что Дюма - это великий французский писатель-турист. У него было очень много спутников - художников, писателей, но только одного он попросил поехать с ним в Париж - это был простой грузинский крестьянин Басилий из Гори. Из Поти он ехал в Марсель, они поднялись на борт корабля, но полиция узнала, что Басилий без паспорта уезжает за границу, и его сняли с корабля. Дюма сказал, что он будет ждать в Париже Басила. Он ему дал письмо, чтобы он обзавелся паспортом, но не дал деньги, он подумал, что Басилий может истратить эти деньги и не приедет в Париж. Прошло четыре месяца, Дюма в своем кабинете, он пишет как всегда или думает о новом рецепте соуса, является в комнату его домохозяйка: "Мсье Дюма, какой-то мужчина стоит в лохмотьях возле дверей и кричит: "Мусье Дюма, мусье Дюма!". Дюма поднимается, улыбается и кричит: "Да это наш Басилий, это мой Басила". Выходит на крыльцо, а там стоит Басила, уставший. Пешком из Гори добрался до Парижа, 40 дней больной пролежал в Турции, дошел только двумя словами: "мусье Дюма". Когда внесли гроб Дюма в пантеон, это был не прах, это было то, что осталось от Дюма. Я спросил господина академика Деко, он присутствовал при эксгумации (этого многие не знают, даже французы), что осталось там от Дюма? Он мне сказал, что там был скелет, сохраненный, усы, несколько волос, медальон религиозный и четки". "И все? - Все. - Там были, вы сказали, скелет, усы, волосы, медальон и ... (все смотрят на меня) там было бессмертие? - Да, точно, там было бессмертие". Молодой грек, доктор, который защитил диссертацию "Александр Дюма и Греция". Он мне рассказал, мы с ним подружились, что шесть лет тому назад он случайно нашел в библиотеке в Греции два манускрипта Дюма. Эти вещи дошли до одного грека, который жил в Лондоне, он купил у кого-то и привез. Это был дар английского грека Греции. Это две новеллы, даже можно сказать, что это романы, 400 страниц. Для нас самое главное то, что рукой Дюма там приписано рукой внизу: "Тифлис, 19-го декабря русское, 31-е декабря французское". И потом идет слово, я постараюсь расшифровать фамилию, грузинская фамилия на русский лад, Баратов, допустим. Он писал именно в Тбилиси. Вот энергия Дюма! Он здесь жил полтора месяца, за день три-четыре застолья он пил, он говорил, он путешествовал, утром уходил в серные бани, по окрестностям, и он нашел время, чтобы написать две новеллы. И он пишет: "Я искал в Тбилиси мою любимую бумагу, но не нашел. И если вам не понравятся новеллы, это не моя вина. Грузины счастливее, чем я, им не нужна бумага, чтобы сказать прекрасные слова. Я не нашел мою бумагу, и эта бумага - болезненная бумага. И если что-то не то, то вините грузинскую бумагу, а не французского писателя". Когда он умирал, он жить перешел к своему сыну Александру Дюма-младшему. Он очень любил своего сына, но иногда Дюма говорил: "Знаете, он заставил людей говорить "Дюма-отец". Я уже не Дюма, а Дюма-отец. Это отец того самого писателя Дюма, - шутил он. - Александр, - позвал он сына, - открой тот шкафчик. Здесь два луидора по 17 франков. Видишь, Александр, а люди говорят, что я транжира, швыряю деньги через окно. Когда я приехал в Париж, у меня были эти два луидора, вот они, остались нетронутыми". Вдруг он стал серьезным и спрашивает сына: "Александр, а останется ли что-нибудь после меня?". И сын говорит: "Клянусь, отец, так и будет. Ты останешься до тех пор, пока будет французское слово, пока будет существовать страна". История оправдала слова Александра Дюма-сына. И мы в тот день присутствовали на реванше истории, потому что при жизни Дюма отказали в членстве во Французской академии, его не избрали в сенат. В тот день он был в сенате в гордом одиночестве, он вошел в бессмертие, и это был реванш истории. Вот еще интересный очерк...мне понравился МОЙ ДЮМА. УВЛЕКАТЕЛЬНЫЙ, РОМАНТИЧНЫЙ И МУДРЫЙ
Nataly: Статья мне честно говоря не очень, но идея -- прекрасная:)) Декларация прав от Александра Дюма 205 лет назад родился создатель "Трех мушкетеров" Почему главный роман Дюма называется "Три мушкетера"? Ведь их на самом деле четыре: Атос, Портос, Арамис и Д’Артаньян. В этом хитрость Дюма. Четверо, но один частенько отсутствует. Сначала Д’Артаньян только хочет стать мушкетером, а дальше то Портоса ищут, то Атоса, то Арамиса. Сначала Д’Артаньян стремится в компанию к трем мушкетерам. А потом собирает их вместе по одному. Все не так просто, как кажется. Соотношение три к четырем внутри семерки хранит тайну золотого сечения. Почему кардинал Ришелье, национальный герой, объединитель Франции, — враг мушкетеров? Потому что он самый умный и самый последовательный враг свободы. Может, Дюма в душе протестант и гугенот. Он иронизирует над католицизмом не менее последовательно, чем когда-то это делал Шекспир. Но иронизирует любя. Избиение гугенотов в "Королеве Марго" дано как-то уж очень легко и весело. А ведь это был свирепейший геноцид. Во время Варфоломеевской ночи было убито больше французов, чем погибло русских от рук опричников Ивана Грозного. Кстати, это одна эпоха. Арамис, пылкий любовник, драчун и задира, мечтает о монашестве и пишет богословский трактат. Все в мире соткано из противоположных начал, и Дюма это знает. Аббат Фариа научил Дантеса быть свободным даже в тюрьме. Тест Дантеса — проверка всех героев на подлинность. Фальшивыми оказались все — вплоть до бывшей его невесты Мерседес, а он все такой же посланец из юности. Годы заключения в замке Иф не состарили его душу и не разрушили тело. Ему под стать разве что несгибаемый аббат Фариа. Какой счастливый этот Эдмон Дантес! Представьте себе, что миллионы узников нашего ГУЛАГа нашли бы своего аббата Фариа, узнали имена доносчиков, благополучно вышли из лагерей и тюрем и отмстили бы всем до второго колена. Жутковатое зрелище. Полегло бы минимум полстраны. Рассекреченные дела немецкой штази показали, что в ГДР доносчиком был едва ли не каждый второй. А в "Графе Монте-Кристо" всего-то три доносчика и всего-то один Эдмон Дантес невинно заточен. Правда, говорится, что все узники замка Иф невинно и без суда репрессированы. Не смешно ли читать — на целую Францию один замок... Мушкетеры короля и гвардейцы кардинала — типичная двойная опричнина. Грабят, разоряют, губят невинных в своих бесконечных разборках. Но у Александра Дюма другой взгляд на вещи, он весельчак. Он хотел бы быть таким же богатым и расточительным, как граф Монте-Кристо. Хотел и был, пока не разорился вконец. Как и эксцентричный граф, тоже баловался гашишем. Все было. Но был и титанический литературный проект. Сегодня известно, что лучшие сцены из "Трех мушкетеров" написал не Дюма, а его друг, нанятый для литературной работы. Потом, как водится, друзья рассорились. Не поделили деньги и славу. Суд все присудил могущественному Дюма. Это, конечно, несправедливо. И теперь, какие имена ни пиши, на обложке останется бренд Дюма. Да, среди других его изобретений есть и это — литературный бренд. Он сумел сделать труд писателя увлекательным и доходным. Так почему же четыре мушкетера? Психологи объяснили: это четыре типа характера и темперамента: Д’Артаньян — холерик, Портос — флегматик, Атос — сангвиник, Арамис — меланхолик. Но это все — он, Дюма. Расщепил свою душу на четыре элемента, согласно правилам алхимии, и выплавил в реторте "Трех мушкетеров" свой философский камень. Превратил слово в золото, а золото в слово. В России Дюма стал национальным героем. Дело не в том, что он путешествовал по русскому Кавказу. И не в том, что написал великолепную книгу кулинарных рецептов. Просто все четыре мушкетера оказались созвучны русской душе. А когда появились "новые русские" и олигархи, то кто же из них не считал себя романтическим героем? И те, кто в тюрьме, с планами закопанных кладов, и те, кто уже или пока на свободе, — все графы, все Монте-Кристо. Ну а о мушкетерах и говорить не приходится, хотя толстяк "качок" Портос вытеснил худого гибкого гасконца. Это тоже веяние времени. Пришел другой антропологический тип. Дюма - счастливый человек, пишущий о счастливых людях. Только два его персонажа трагичны: очаровательная Констанция и виконт де Бражелон. Оба влюблены, оба погибают из-за любви. Это главный алхимический рецепт Дюма. Он влюблен, и влюблены все его герои. Чисто французский рецепт. Ведь любовь в современном, галантном смысле слова изобрели французы. А теперь самое главное. Признаемся, что далеко не каждый из нас читал великое творение французского ума "Декларацию прав человека и гражданина". Вполне достаточно прочесть "Трех мушкетеров". Что самое привлекательное в персонажах Дюма? Они все — от Д’Артаньяна до Эдмона Дантеса — прежде всего свободные люди. С каким уважением Ришелье относится к своему противнику. С каким достоинством бедный гасконец беседует с самым могущественным человеком Франции. Уважение к человеку и к его правам пронизывает все романы Дюма. Он ничего другого даже представить себе не мог. Этого нам еще предстоит достичь. Читайте Дюма и будьте свободными людьми. К. Кедров
LS: К. Кедров пишет: Сегодня известно, что лучшие сцены из "Трех мушкетеров" написал не Дюма, а его друг, нанятый для литературной работы. Здрасьте! Еще позавчера было известно, что судом доказано (и даже Маке не стал спорить), что лучшие сцены написаны Дюма и лучшее в книге и в стиле - от Дюма. К. Кедров пишет: Грабят, разоряют, губят невинных в своих бесконечных разборках. Список награбленного, перечень загубленных кто-нибудь, когда-нибудь принесет в студию?!
Señorita: Только два его персонажа трагичны: очаровательная Констанция и виконт де Бражелон. Оба влюблены, оба погибают из-за любви Интересно, сколько книг Дюма прочел автор:)))))))?
Лейтенант Чижик: Арамис — меланхолик Что-что?
Anetta: Петр Вайль "Французская кухня (Руан - Флобер, Париж - Дюма)" Французская кухня
Valery: Из нарытого в учебнике по МХК: В литературе XIX в. образ уже исчезнувшего из реальной действительности благородного рыцаря встречается, пожалуй лишь в "Трёх мушкетёрах" и "Графе Монте-Кристо" А. Дюма-отца да позднее в пъесе Э.Ростана "Сирано де Бержерак". И ещё: Настоящий французский дух- вот в чём заключается секрет обаяния четырёх героев Дюма: д'Артаньяна, Атоса, Портоса и Арамиса,- считал известный французский писатель А.Моруа. - Кипучая энергия, аристакротическая меланхолия, сила, не лишённая тщеславия, галантная и изысканная элегантность, делают их символами той прекрасной Франции, храброй и легкомысленной, какой мы и поныне любим её представлять В первом меня поразили слова, что "Благородный рыцарь встречается только в "Трёх мушкетёрах" и "Графе Монте-Кристо". А куда дели "Королеву Марго", "Графиню де Монсоро" и пр.? А второе ИМХО верно;)
Nataly: Еще одна статья про трех мукшкетеров Зачем д’Артаньян разваливал страну? ВСЕ, кто хоть раз смотрел одну из многочисленных экранизаций «Трех мушкетеров», не говоря уж о читателях романа Александра Дюма, считают себя специалистами по истории Франции XVII в. А как все было на самом деле? Был ли король глуп, кардинал коварен, королева красива, а Бекингем благороден и влюблен в нее? На эти и другие вопросы отвечает президент Российского общества друзей Александра Дюма Михаил БУЯНОВ. Мушкетеры короля — МИХАИЛ ИВАНОВИЧ, в романе д’Артаньян ни разу не назван по имени. Как же его звали? — Шарль де Кастельмар. Это реальный человек, который родился в Гаскони в 1605 или 1607 году, в юности поступил на королевскую службу, в 1667-м принял командование знаменитой ротой мушкетеров. Погиб в 1672 году во время осады Маастрихта. Через 29 лет после смерти реального д’Артаньяна в Голландии была опубликована апокрифическая книга «его» мемуаров, принадлежащая перу писателя Куртиля де Сандра. Дюма ее, естественно, читал, о чем сообщает в предисловии к «Трем мушкетерам». Во Франции, между прочим, существует общество потомков д’Артаньяна, насчитывающее около 20 человек. — Были ли прототипы у Атоса, Портоса и Арамиса? — Мы ничего достоверно не знаем про этих людей. Можно лишь сказать, что во Франции, в районе Пиренеев, издавна существовали селения (сейчас городки) Арамис, Портос и Атос. Вполне вероятно, что такие дворянские фамилии действительно когда-то были. — Кто такие мушкетеры короля? — Первая рота королевских мушкетеров (рота «Королевского дома») была создана в 1622 году и по велению Людовика ХIII всюду следовала за ним. Ее капитан-лейтенантом тогда действительно был дворянин из Беарна, граф Арман де Тревиль. Плащ мушкетера (а-ля казак), с мечтой о котором д’Артаньян покинул отчий дом, — один из первых образцов военной формы в Европе. А мушкетеры как род войск — это всего-навсего пехотинцы, вооруженные ружьями с фитильным замком. Когда не было войны, рота несла службу при дворе. Мушкетеры действительно много пили, шлялись по бабам и пускали кровь всем, кто им не нравился. В особенности — сторонникам кардинала. Собственно, Ришелье и послал их под Ла-Рошель, чтобы они в Париже дурака не валяли. Гвардейцы кардинала — КОРОЛЕВСКАЯ рота — это понятно. А откуда гвардейцы у кардинала? — Франция того времени переживала смуту: католики враждовали с гугенотами (протестантами), буржуазия — с дворянами, аристократия — с Ришелье. Он одновременно занимал ключевые должности в церковной и светской иерархии и располагал личной охраной по обеим линиям. Из нее Ришелье и создал собственную гвардию. Командовал гвардейцами кардинала некто де Жюссак, которого Дюма в своем романе постоянно нанизывает на шпагу д’Артаньяна. — Зачем кардинал Ришелье предпринял попытку (почти удавшуюся) скомпрометировать королеву? — Как премьер-министру ему нужны были рычаги воздействия на короля. Один из этих рычагов — шантаж. Король был слабоволен (если не сказать, слабоумен), и характер у него был преотвратный. Он запросто мог взбрыкнуть и послать кардинала подальше. На такой случай Ришелье, в точности как нынешние политики, прятал под красной сутаной увесистый «компромат» на королевскую семью. — Существовала ли на самом деле коварная Миледи, она же леди Винтер, она же графиня де Ла Фер? — Прямого прототипа у нее нет, хотя многое указывает на графиню Люси Карлайл, жену английского посла во Франции. В силу дипломатического статуса она могла свободно перемещаться между Лондоном и Парижем и была идеальным каналом агентурной связи. Про Миледи Дюма, между прочим, пишет, что она спасла страну от английской интервенции! Вспомните: Бекингем собирался высадить десант под Ла-Рошелью, и если бы не его своевременное устранение… Любовь королевы — МОГЛА ли королева Франции так запросто крутить роман с заезжим иностранцем, особенно если он — премьер-министр враждебной Англии? — Анна Австрийская (на самом деле чистокровная испанка) была несчастной женщиной. Ее выдали замуж в 14 лет за столь же юного Людовика. Невинности она лишилась лишь через 4 года брака. Ей не везло с родами — было несколько выкидышей, а потом муж вообще махнул на нее рукой. Первого сына — будущего Людовика XIV — она родила почти в сорок — лет через 10 после приключений трех мушкетеров. На момент описываемых в романе событий ей было лет 25–28 — по тем временам это много. О том, что она была сказочно красива, никто из современников не писал. Кстати, Ришелье тоже был не слишком счастливым человеком. Две его сестры страдали психическими расстройствами, и кардинал был вынужден покупать им мужей. Это в фильмах он такой «донкихотистый». На самом деле роста он был небольшого, сероглазый, довольно полный от сидячего образа жизни. Судя по всему, Ришелье всегда хотел держать в руке не Библию, а шпагу. В юности он мечтал служить в армии. — А каким был возлюбленный королевы герцог Бекингем? — Я мог бы сказать, что герцог был сыном своего времени, но не скажу. Джордж Бекингем (1592–1628) был редкой сволочью, взяточником, казнокрадом, бисексуалом и пьяницей. Английский парламент постоянно требовал повесить его за «использование административного ресурса» в личных целях. Дюма все это, естественно, знал, но сознательно умолчал. Возлюбленным королевы мог быть только истинный джентльмен, рыцарь без страха и упрека. А любовная связь с Анной была вполне возможной, хотя и не доказана историками. Бекингем в те годы действительно часто посещал Париж. А убил его, как и в романе Дюма, Джон Фелтон (1595–1628). Хотелось бы добавить, что вопросы, которые мы обсуждали, еще не самые каверзные. Есть и посложнее: почему в романе отсутствует ключевая политическая фигура того времени — Мария Медичи, мать Людовика XIII и вдохновитель антикардинальской партии? Почему нет отца Жозефа, «куратора» французской разведки, бывшего правой рукой кардинала? Имела ли реальную основу история с подвесками, заимствованная Дюма у писателя XVII в. Ларошфуко? И наконец, почему наши любимые герои — д’Артаньян, Атос, Портос и Арамис служат неправому делу? Вдумайтесь: они всеми силами способствуют развалу своей родной Франции, а не любимый читателями Ришелье делает все, чтобы превратить ее в единое мощное государство. Эти вопросы я сам часто задаю своим французским коллегам-дюмаведам. Но и они не знают всех ответов.
Snorri: Собственно, Ришелье и послал их под Ла-Рошель, чтобы они в Париже дурака не валяли. Вообще-то, они были обязаны, в первую очередь, нести охрану королевской особы. А т.к. Людовик XIII самолично присутствовал при осаде, то неудивительно, что господа в голубых плащах оказались на западе Франции :-) Он одновременно занимал ключевые должности в церковной и светской иерархии и располагал личной охраной по обеим линиям. Странно как-то звучит, если честно... Священникам охрана вроде как не полагалась, даже столь высокопоставленным. И завел себе гвардию Ришелье лишь в 1626 года, после неудавшегося покушения. И то, по настоянию короля (!). Командовал гвардейцами кардинала некто де Жюссак, которого Дюма в своем романе постоянно нанизывает на шпагу д’Артаньяна. Разве не Кавуа? Король был слабоволен (если не сказать, слабоумен), и характер у него был преотвратный. Он запросто мог взбрыкнуть и послать кардинала подальше. На такой случай Ришелье, в точности как нынешние политики, прятал под красной сутаной увесистый «компромат» на королевскую семью. Вообще-то, идиотом Людовик не был, скорее, даже наоборот. Долгое сотрудничество короля и кардинала основывалось на взаимном уважении, а я не думаю, что такой человек как Ришелье мог уважать слабоумного. Да, Луи не был политическим гением, но и дураком не являлся, хорошо представляя себе ситуацию. И воля у него будь здоров. Что послать мог - это правда, Кончини убедился на собственном опыте. Это потому, что Людовик требовал от людей честности и обманов не прощал. А насчет компромата... думаю, у Ришелье он имелся - на Анна, вероятно, и на Марию Медичи, на Гастона и иметь-то его не надо было, и так все очевидно :-) Но не уверена, что он мог применять это в качестве шантажа. Слишком, слишком опасно заигрывать с такими лицами. на самом деле чистокровная испанка Скажем так, чистокровных испанцев на кастильском престоле не водилось с XV века уж точно :-) Две его сестры страдали психическими расстройствами, и кардинал был вынужден покупать им мужей. Пишут только про младшую, Николь, которая вышла замуж сравнительно поздно - ей было почти 30 лет. Со старшей проблем не было, она успела дважды побывать замужем и умерла еще до того, как брат стал государственным секретарем. На самом деле роста он был небольшого, сероглазый, довольно полный от сидячего образа жизни. Вот откуда месье взял такую информацию, а? Сгораю от любопытства... *оглядывается на портреты кисти Шампеня* И это постоянное повторение за Мишле - "серые глаза"... Они же карие :-)) и пьяницей Бэкингем? Нет, вино, допустим, пили тогда все, но чтобы сразу становится пьяницей...
Anetta: Ф.Г. Рябов - - кандидат исторических наук. «ИСТОРИЯ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ А. ДЮМА» Новая и новейшая история №1, 2003 г. Статья большая, даю ссылкустатья
Jedi: На сайте посвещенном фантастике в теме про Бушкова лежат данные статьи. М. Путинковский "Уголовная хроника" Зачем развратные мысли внушаются юношеству? (Вроде бы Гоголь) Парень, которому нравилась женщина, влюбленная совсем не в него, обманом забирается к ней в постель, уходя прихватывает ценную вещицу, а потом еще по-хамски издевается над несчастной. Он же при случае не брезгует мордобоем и шантажом. Его приятель живет на содержании у замужней пожилой женщины. Третий субъект из той же компании, прекрасно обеспеченный материально, женится на очень молоденькой девушке, живет с ней мирно и счастливо, а потом узнает, что когда-то она привлекалась к ответственности за кражу (хотя и безвинно). Любящий муженек ведет жену в рощицу, завязывает ей руки за спину и вешает на суку. Есть и четвертый, тоже живущий на содержании у женщины. Вместе они образуют по признанию самого молодого и самого отпетого из них, "четыре кулака, хитростью или силой пробивающих себе дорогу". Впрочем, на кулаки они не особенно полагаются; они хорошо вооружены и на мирных граждан смотрят как на стадо баранов. Под конец они распоясываются до того, что устраивают самосуд - конечно, снова над женщиной, - и отрезают ей голову. Как бы вы назвали этих людей? Что ж тут думать, скажете вы. Альфонсы, Насильники, Изверги, Уголовный элемент. И куда только смотрит милиция. Ведь нельзя уже на улицу выйти. Согласен. Речь идет о трех мушкетерах. Тех самых, которых четверо. Опозоренная женщина, повешенная жена, жертва кровавого самосуда -- миледи. Книга, восхваляющая похождения этой четверки, распространяется громадными тиражами, без всяких помех, причем особенно бойко среди детишек и юношества. Того и гляди ее включат в школьные курсы, конечно. юношеству лестно воображать себя рекетирами... виноват, мушкетерами. Дерись (холодным оружием или кулаками) сколько влезет, в случае чего начальство прикроет, кругом обыватели-немушкетеры, с которыми делай, что хочешь, можно даже пособничать представителю враждебной державы - вся ответственность на королеве. Но взрослый, умудренный читатель? Он-то чем восхищается? А женщины? Неужели они не видят, чему учит эта книга? И вообще у Дюма... Стоп! - скажут мне. Да это же покушение на романтику. Посягательство на идеалы. Да он же - скажут - оплевывает классика. Чистейшей воды дюмафоб. А хоть бы и так. Кажется, Дюма еще не взят у нас под охрану, еще не причислен к лику святых. Секретариата Союза французских писателей я не боюсь. Разве что юнцы-дюманьяки разобьют у меня пару окон, да и то навряд ли: Дюма не поет по ЦТ. Нравственную и уголовно-правовую оценку деятельности графа Монте-Кристо, Тараса Бульбы и инспектора Лосева предоставляю читателю. "Книжное Обозрение", No 9, 1991 М. Путинковский "Линчевание миледи" После заметки "Уголовная хроника" ("КО", No 9) некоторые знакомые решили, что я пошутил (ничего себе шутки), а другие, в т.ч., как ни странно, женщины, смотрят на меня косо. Дескать, мушкетеры, все трое, то бишь четверо, премилые люди, а миледи злодейка и стерва; никакого самосуда над ней учинено не было, а был, хоть и частный, но честный суд благородных людей над исчадием ада. Разберемся. Сперва о миледи: миледи красива ("сверхъестественно красива", по свидетельству автора), умна и талантлива (автор справедливо называет ее гениальной), обладает чарующим голосом (редкое качество, которое я ценю особенно высоко), способна на искреннее и глубокое чувство, с поразительным мужеством встречает страшные удары судьбы - короче, на голову выше всех четырех мушкетеров, из которых двое влюблены в нее по уши, а прочие побежали бы за ней, как котята, помани она их только пальчиком (не здесь ли разгадка пристрастного отношения к ней ревнивых читательниц?). Согласен: характер у нее не ангельский (а у тебя, читатель?), временами (очень редко!) она теряет контроль над собой. А что вы хотите? У миледи было трудное детство. О родителях ничего неизвестно, с 15 годков в интернате, то бишь в монастыре. Девочка, можно сказать, росла под заботом. У нее не было высокопоставленных предков, как у Атоса, или блата в столице, как у д'Артаньяна. Одна против целого света. А каково приходится беззащитной сиротке, к тому же красивой, к тому же блондинке с голубыми глазами - нечего объяснять. С 16-ти лет - воровское клеймо! А ведь бедняжка - подчеркиваю - ничего не украла. Она пострадала за чужие грехи. Да еще дважды: в 16 заклеймена, в 18 повешена. Самозваные "судьи" ее боятся (вдесятером - одну!) и ненавидят; почти все они жестоко перед ней виноваты; это ей полагалось бы их судить. Палач (тот самый мерзавец, что изуродовал девочке тело и жизнь) утверждает, что миледи соблазнила-де его братца. Тоже мне жертва. Тоже мне злодеяние. Да и кто там кого соблазнил - дело темное, или, вернее, ясное, учитывая беззащитность и привлекательность голубоглазки. Лорд Винтер (субъект сомнительных нравственных правил, страстный игрок и распутник, к тому же имеющий прямой интерес прикончить свою богатую невестку) обвиняет ее в отравлении мужа. Доказательства? Брат лорда Винтера умер "от странной болезни, от которой по всему телу идут голубые пятна". Попробуйте с такими уликами выиграть дело в суде. И что ж он раньше молчал? Или у самого рыльце в пушку и пора заметать следы? Все вместе обвиняют миледи в подстрекательстве к убийству герцога Бекингема. Смех, да и только. Миледи лишь выполнила задание контрразведки: рискуя жизнью, в одиночку, без всякой поддержки предотвратила иностранную интервенцию. Ей бы памятник за это поставить. Сто полков мушкетеров не сделают большего. И потом: кто такой этот герцог? Человек, к которому, по признанию автора, "все англичане питали омерзение, кого даже католики называли вымогателем, кровопийцей, развратником, а пуритане - сатаной" (хороша и королева, втюрившаяся в такое чудовище). Остается отравление невинной галантерейщицы Бонасье. Похоже, автор, понимая шаткость всех остальных возводимых на миледи поклепов, решил застраховаться наверняка. Что ж, после всего, что вынесла миледи от палача, от Атоса, от д'Артаньяна, от лорда Винтера - и, надо думать, от множества прочих явных и тайных садистов, - должна же была она на ком-нибудь отыграться? Как помним, в момент убийства нервы миледи были до крайности взвинчены. Сколько невинных галантерейщиц в одном лишь ГУМе извели бы простые советские люди обоего пола (не перенесшие и тысячной доли того, что обрушилось на миледи), имей они под рукой хотя бы утюг. Заканчиваю: в ночь с 27 на 28 августа 1628 года близ местечка Фромель в провинции Артуа кучкой головорезов была зверски убита едва ли не самая выдающаяся и, безусловно, самая прелестная женщина Франции, только что спасшая родину от злейшего недруга. И сотни миллионов людей во всем мире вот уже полтораста лет не устают восхищаться этим убийством и самими убийцами. Миледи, простите нас! "Книжное Обозрение", 1991
Señorita: Повеселило:) Особенно вот это: А ведь бедняжка - подчеркиваю - ничего не украла. Она пострадала за чужие грехи. И вот это: должна же была она на ком-нибудь отыграться? Как помним, в момент убийства нервы миледи были до крайности взвинчены. Сколько невинных галантерейщиц в одном лишь ГУМе извели бы простые советские люди обоего пола (не перенесшие и тысячной доли того, что обрушилось на миледи), имей они под рукой хотя бы утюг. :)) пацталом!:))))) ИМХО, это надо бы в тему "юмор":))))))))))))
Anetta: Señorita, Jedi ППКС Человек, к которому, по признанию автора, "все англичане питали омерзение, кого даже католики называли вымогателем, кровопийцей, развратником, а пуритане - сатаной" (хороша и королева, втюрившаяся в такое чудовище).А любить надо только тех, кто "плюс не пьёт, не курит, да работник хороший. Вот у них и любовь” ;))))))
Anetta: Чтобы не было повторений, привожу список статей из темы: "Статьи, посвященные Дюма и его произведениям-1" и "№2" на 21.01.08 А.Балод. "Три мушкетера. Уроки создания бестселлера" Н. А. Литвиненко. "Александр Дюма и его роман "Жозеф Бальзамо": поэтика жанра". 2001г. "Вопросы филологии" "Уроки Людовика XVI, или Гильотина как плата за имидж. Коммуникативная стратегия власти в романе Александра Дюма «Графиня де Шарни». "Вопросы филологии" 2001 год Л. О. Мошенская Непривычный Дюма (цикл романов Дюма о великой французской революции) П.Перец «ДЮМА ПОД ПРИЦЕЛОМ», Всемирный следопыт, № 16 /2006, "Вокруг света" статься про Д Артаньяна "Творчество Александра Дюма в контексте французской литературы XIX века, выпущенное Удмуртским государственным университетом, институтом иностранных языков и литературы, кафедрой зарубежной литературы. РОМАННАЯ ТЕТРАЛОГИЯ А.ДЮМА О ВЕЛИКОЙ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ КАК МОДУС МИФА* Е.Бунимович. "Моя Дюма". Д.Быков. "Дюма как отец" "Огонек". №4, 2002г. Андрей Немзер "Разменявшийся на мушкетеров. Двести лет назад родился Александр Дюма "(24/07/02) Баженова Л.Е. «Энциклопедия литературных героев». Ольга Бугославская "Артуро Перес-Реверте. Клуб Дюма, или Тень Ришелье" Куприн А."Дюма-отец", написанна по заданию М. Горького:Дюма-отец Леонид Андреев "Письма о театре" Е.Андрусенко. ""ПУТЕШЕСТВИЕ АЛЕКСАНДРА ДЮМА ПО РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ" АНДРЕЙ БИТОВ Из книги “Айне кляйне арифметика русской литературы” ТРИ ПЛЮС ОДИН К стопятидесятилетию “Трех мушкетеров” «Новый мир»1994,№4 Э.М. Драйтова Роман А. Дюма “Три мушкетера” как архетипическая модель для современной массовой литературы* М. В. Толмачев «ОТ ОСТРОВА К РОМАНУ» К. Кедров «Декларация прав от Александра Дюма» Петр Вайль "Французская кухня (Руан - Флобер, Париж - Дюма)" Сергей ОСИПОВ «Зачем д’Артаньян разваливал страну?» Аргументы и факты, выпуск 46 (1203) от 12 ноября 2003 г. Ф.Г. Рябов - кандидат исторических наук. «ИСТОРИЯ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ А. ДЮМА» Новая и новейшая история №1, 2003 г. М. Путинковский "Уголовная хроника" «Зачем развратные мысли внушаются юношеству?» "Книжное Обозрение", No 9, 1991 М. Путинковский "Линчевание миледи" "Книжное Обозрение", 1991
Евгения: Сергей Шапиро, декан факультета дистанционного обучения, Российская Академия Предпринимательства "Психологические характеристики мушкетеров Александра Дюма." http://www.inmast.ru/izdat/articles/19/1/Ineoieiaeaneea-oadaeoadenoeee-iooeaoadia-Aeaenaiada-Apia/Nodaieoa1.html В наше время основной проблемой многих руководителей является формирование в организации единой команды, готовой к выполнению задач, поставленных руководителем. В качестве примера, характеризующего успешный и дружный «трудовой» коллектив, являющийся сплоченной командой, а также для того, чтобы научиться абстрактному логическому мышлению, рассмотрим к каким типам темперамента, психологическим типам личности, типам мотивации работников относятся герои романа А. Дюма «Три мушкетера». Первый, кого мы встречаем на страницах романа - д’Артаньян. Вспомним его поступки, по дороге в Париж и в первые дни пребывания там. Желание со всеми сразиться на дуэли, т.е. всех убить, кто так или иначе ему не понравился. Автор объясняет это южной кровью, он же гасконец, т.е. происходит с юга Франции, но с психологической точки зрения он истинный холерик. В определении, данного типа темперамента говорится, что холерик – это человек, для которого характерны повышенная эмоциональная резкость, быстрый темп и резкость в движениях. Повышенная возбудимость холерика при неблагоприятных условиях может стать основой вспыльчивости и даже агрессивности. Однако, при соответствующей мотивации холерик способен преодолевать значительные трудности, отдаваясь выполняемому делу с большой страстью. Именно поэтому такой мудрый государственный деятель как кардинал Ришелье, пытался уговорить его пойти к нему на службу, понимая, что под его руководством д’Артаньян сможет принести большую пользу Франции. По психотипу он относится к гипертимному типу личности, отличающемуся постоянно повышенным настроением. Он уверен в себе и своем успехе, а потому склонен к риску. Он энергичен, деятелен, предприимчив. Свои проекты он быстро и решительно приводит в исполнение. Эти его качества в полной мере подтверждает история с алмазными подвесками королевы. Черты характера и темперамента непосредственно влияют на его мотивацию. По мотивационному типу он относится к «Профессионалу», а его основной мотивационный фактор – желание сделать военную карьеру (стать мушкетером) и достичь успеха и славы. Кроме того, он очень общителен, любит своих друзей и увлекается любовными похождениями. Таким образом, в его мотивации доминируют социальные потребности и потребности самовыражения, через желание сделать карьеру. Атос. Это скорее смешанный тип темперамента с учетом того, что ни один из видов темперамента не проявляется в чистом виде. У Атоса проявляются многие черты меланхолика, так как меланхолик – человек обладающий склонностью к глубоким переживаниям. Меланхолик часто грустен, подавлен. Мы часто застаем Атоса на страницах романа в таком состоянии, да еще и пьющим в одиночестве вино в большом количестве. Чтобы его ничего не отвлекало, он запрещает своему слуге Гримо разговаривать, а требует, чтобы тот изъяснялся знаками. Однако в стрессовых ситуациях (в минуту опасности) у него проявляются черты, не свойственные меланхолику, а скорее присущие сангвинику. Он спокоен и надежен и результаты его деятельности отнюдь не ухудшаются по сравнению со спокойной привычной обстановкой. Это подтверждается тем, что он не избегает дуэлей, когда задета его честь и его поведением на бастионе Сен-Жерве в Ларошельскую кампанию. Среди остальных друзей он является лидером и всегда берет на себя руководство какими-либо совместными действиями, что свидетельствует о наличии стратегического мышления. Иногда у него проявляются и черты, свойственные холерическому темпераменту. Об этом свидетельствует ситуация с миледи, которая была его женой, и которую он любил, но не раздумывая повесил, увидев у нее на плече клеймо, даже не попытавшись разобраться в ситуации и не думая о последствиях. По акцентуации характера Атос - типичный интроверт. Люди этого типа ориентированы на себя, на свой внутренний мир, свою оценку предмета или события. Они чрезмерно упрямы в отстаивании своих взглядов, даже нереальных. Мы помним, что Атос всегда был безукоризненно честен и строг в вопросах чести, благороден по отношению к женщинам (исключая миледи) и не раз осуждал своих друзей за легкомысленное поведение. По типу мотивации он относится к «Патриоту». В его мотивации доминируют высшие потребности: самоуважение (он высоко ценит свою честь и не прощает обид) и самовыражение, так как он старательно занимается военной службой и выражает через нее все свои способности и достоинства. Портос. Этот достойный человек в большей степени отличается флегматическим темпераментом. Флегматик – человек с сильно уравновешенной, но инертной нервной системой. Он трудно и медленно приспосабливается к новым условиям, долго колеблется перед принятием решения. Все это относится и к Портосу. Хотя и у него проскальзывают элементы холерического темперамента, когда он хватается за шпагу для защиты своей чести, однако, несмотря на огромную физическую силу более ловкие противники часто побеждают его, поскольку его реакции несколько замедленны, как это происходит у флегматиков. По своему характеру он скорее экстраверт. Такие люди обладают высокой степенью общительности, уступчивы, исполнительны, но в то же время легкомысленны, склонны к распространению слухов, сплетен, очень тщеславны и хвастливы. В этом определении мы тоже находим много сходства с поведением Портоса. Вспомним, что он часто бахвалится связями с очень знатными дамами, хотя на самом деле это не правда. Однако его друзья всегда могли использовать какие-либо из сторон его характера и правильно промотивировав увлечь на выполнение какой-либо задачи. По типу мотивации Портос – «Хозяин». Ему как никому более из его друзей присуще желание жениться на богатой вдове, разбогатеть, приобрести в собственность имение. Все это ему удалось. И уже на страницах следующего романа «Двадцать лет спустя» мы встречаем его владельцем многих богатых поместий. Его потребности более приземлены, чем у его друзей. Это в первую очередь материальные и физиологические потребности. Но он прекрасный друг и готов поделиться со своими друзьями всем, чем может. Он любит веселое застолье и общение с друзьями, поэтому он вполне социализирован в своем обществе. Однако, как человек тщеславный он обладает неудовлетворенной потребностью в самоуважении, признании его заслуг, его мечта получить титул хотя бы барона, что удается ему при посредстве д’Артаньяна спустя 20 лет. И, наконец, Арамис. Арамис в большей степени сангвиник. Сангвиник отличается повышенной контактностью с окружающими людьми. Он способен к быстрому переключению внимания и деятельности. Люди с сангвиническим темпераментом больше всего подходят для деятельности, требующей быстрых реакций, значительных усилий, распределения внимания. Таков и Арамис. У него есть цель - сделать карьеру в церковной иерархии и для выполнения этой цели он не жалеет средств. Однако на страницах первого романа трилогии он мушкетер, и ведет себя соответствующим образом, т.е. участвует в дуэлях и стычках, пирует с друзьями, ухаживает за женщинами. Но когда он бывает ранен или давно не имеет сведений от своих любовниц, то у него проявляются черты меланхолика, он начинает жалеть о том, что не стал священником, говорит о бесцельности существования. По характеру Арамис относится к демонстративному типу. Люди этого типа очень контактны, стремятся к лидерству, доминированию, жаждут власти, эгоистичны, но в то же время обходительны, обладают умением увлечь других людей и повести их за собой. Все это в полной мере относится и к Арамису, ведь он очень скрытен, даже по отношению к своим друзьям. По мотивационному типу скорее всего он «Профессионал». В своей мотивации он руководствуется потребностями высшего порядка: власти, успеха, причастности. И этим он отличается от своих друзей. Он не просто хочет сделать церковную карьеру, как д’Артаньян военную, а ему нужна власть над людьми, и над миром, и он понимает, что незнатный дворянин может достичь вершин власти, став кардиналом или папой римским, что неоднократно случалось в истории. Его связи с красивыми и очень знатными женщинами, приближенными ко двору, свидетельствует не о социальных привязанностях, а о потребности в причастности к великим мира сего, о желании приобщиться к тайнам королевского двора. Кроме того, это способ завести необходимые связи для будущей карьеры. Таким образом, мы видим, что четыре человека, олицетворяющих собой очень крепкую дружбу, являются совершенно разными по темпераменту и характеру людьми, но, тем не менее, это не мешает им объединяться в единую команду для достижения общих целей и выполнения совместных задач. Такая ситуация может служить примером для современных менеджеров, создающих трудовые коллективы из людей с разными психологическими особенностями, для эффективного выполнения задач, стоящих перед организацией.
Anetta: «КАРТИНКИ ДЮМА ОКАЗАЛИСЬ КРЕПЧЕ ГВОЗДЯ ИСТОРИИ» 200 лет назад, 24 июля 1802 года, родился человек, подаривший миру афоризм «История — это гвоздь, на который я вешаю свои картины» и девиз «Один — за всех и все — за одного». По плодовитости он мог бы претендовать на почетную строку в Книге рекордов Гиннесса, если бы его не опередила Мери Фолкнер, опубликовавшая 904 романа. Но зато в списке его шедевров — «Граф Монте-Кристо», «Королева Марго». И — на все века и поколения вперед — «Три мушкетера». Кто помнит сейчас положенные в их основу полумемуары Куртиля де Сандра? А Д'Артаньяну, Атосу, Портосу и Арамису на роду написано тревожить воображение все новых и новых генераций юности. Тревожить верностью не столько королю, сколько дружбе и чести. Правда, юность берет в путеводители, как правило, лишь первую книгу этого великолепного книжного, как теперь сказали бы, сериала, в финале которого — ради все тех же дружбы и чести — Портос, как атлант, принимает на себя тяжесть гигантской скалы. И погибает, не изменяя девизу своей молодости. Человека звали Александр Дюма-отец, потому что был еще Александр Дюма-сын, написавший «Даму с камелиями». Но работоспособность отца не шла ни в какое сравнение, была поистине нечеловеческой. Правда, именно от него, говорят, пошла такая распространенная ныне традиция, когда на содержании у мэтра трудятся когорты литрабов, а сам он дает общие идеи и наносит заключительные мастерские мазки. Это было, по сути, целое акционерное общество «Александр Дюма-отец и К°». Но как все-таки современности не хватает таких мэтров, как Александр Дюма! Не потому ли, что при всей очевидной принадлежности его романов к авантюрно-детективно-приключенческой литературе он часто хотел сказать и говорил читателю нечто более серьезное, глубокое? Вот тот же «Граф Монте-Кристо». Благородный мститель в длинном ряду от Робин Гуда и Дубровского до нынешнего кинематографического «Ворошиловского стрелка», берущий на себя миссию правосудия, когда его не в силах вершить погрязшее в коррупции общество? В глазах не утруждающего себя углублением в суть дело обстоит именно так. Но это и так, и — не так. Все достойное наказания должно быть наказано, все достойное поощрения — поощрено. Иначе нарушится нравственное равновесие в мире, в разгон пойдут лицемерие, энтропия, беззаконие. Вот в чем тут соль. И еще в том, что справедливость, власть «нравственного закона во мне» герой Дюма вынужден утверждать инкогнито от общества. Счет его мести и его благодарности — личный, индивидуальный, тайный от всех. И не потому ли финал его, по существу, не менее трагичен, чем финал мушкетерского сериала? Ибо, стремясь восстановить этическое равновесие в обществе таким путем, Эдмон Дантес дает начало новой потере равновесия. Когда читаешь написанное Александром Дюма о нашей стране (в 1858 году он путешествовал по предреформенной России) — путевые заметки «Из Парижа в Астрахань» и роман о восстании декабристов «Учитель фехтования», — почти физически ощущаешь, как свободно обходится он со своими личными впечатлениями от увиденного и услышанного, как борются между собой его неуемное воображение и честное стремление понять фантасмагорические хитросплетения неблизкой для него российской истории. Не нам с вами судить, насколько свободно он обходился и с «гвоздем» истории своей Франции, ибо об этой истории мы сегодня во многом судим по его романам. И какое нам дело до того, каким на самом деле был Людовик XIII? Мы-то с детства, с самого первого прочтения «Трех мушкетеров», знали, что Был королем он с головы до пят, И мушкетеры лишь ему служили, И лишь ему горланили: «Виват!», И за здоровье королевы пили. И то была история сама Иль копия ее, по крайней мере, Под фонограмму. И никто не верил, Что это все насочинял Дюма. Ким СМИРНОВ 22.07.2002 http://novayagazeta.ru/data/2002/52/25.html
Anetta: «Пьяница на развалинах детского мира» Я скоротал в их обществе свое довольно унылое отрочество. Вместе шатались по улицам, болтали о всякой всячине, задирались, скучали в потемках у окошка, ели и пили. Мы исповедовали одни на всех представления о правильном и неправильном, о любви, дружбе, даже о политике. Они защищали меня от блатных пацанов на бесконечных автозаводских пустырях, от слишком нормальных родителей и совершенно ненормальных учителей; впрочем, в том, другом, мире я проводил немного времени, зато, когда я возвращался назад с тупой болью в затылке, каким-то медным привкусом во рту, бегающими глазами, в уродском синем школьном костюмчике с алюминиевыми пуговицами, вечно перемазанный мастикой и мелом, а волосы пахли котлетным чадом столовки, они встречали меня, салютуя шпагами, Планше придвигал огромное блюдо с жирным каплуном и пару бутылок божансийского, вокруг свистели пули, за кустами таились шпионы кардинала, а мы знай себе хохотали, строили козни его преосвященству, Арамис любовался своими тонкими пальцами, Портос подкручивал усы, Атос молча пил, а Д’Артаньян, что же, он хлопал меня по плечу, и я украдкой любовался его алмазным перстнем, подаренным, по слухам, самой Анной Австрийской. Так мы и жили, душа в душу, один за всех и все за одного, гоняли в Англию за подвесками, выклянчивали у любовниц деньги на роскошные камзолы и перевязи, пировали в затрапезных кабачках, потом снова гоняли в Англию (почему-то там все время находилась самая срочная работа: спасать одного короля, возводить на престол другого), интриговали, пока, наконец, не случилось неизбежное: Атос – самый старший – умер, Портоса задавила глыба, Д’Артаньяна убило пушечным ядром, Арамис вообще куда-то сгинул, а я стал читать совсем другие книги. Если у каждого возраста есть свой отдельный идеальный мир, то отрочество, по крайней мере отрочество советского городского мальчика семидесятых, блаженствует именно здесь, в этом заколдованном любовью английского герцога и французской королевы мире, где расцветают бурбонские лилии на знаменах и плечах коварных красавиц, где врагов пригвождают шпагой к стенам кабаков, как бабочек, где пускают к себе в постель субреток, чтобы потом пробраться в постель к госпоже, где играют в кости на сотни золотых, не имея в кармане ни гроша, где в конце концов от тебя – мушкетера, конечно же, – что-то зависит, даже не что-то, а почти все: можно спасти честь Анны Австрийской, можно вызволить из тюрьмы Вандома, можно даже похитить английского генерала (что всегда приятно!). Ни тебе унылых председателей пионерских дружин, заводных комсоргов, взрослых вообще с их пропусками на завод, тринадцатыми зарплатами, летними пансионатами, где с голоду подохнешь между полдником и ужином, бесконечными родственниками во Львове и Ростове-на-Дону, программой “Время”, да-да, программой “Время”, будь она проклята во веки веков!!! Написанные для взрослых читателей парижских газет “Три мушкетера” довольно быстро перекочевали в область детско-юношеского чтения вовсе не потому, что существует некий прогресс и люди XIX века – что отроки XX-го; нет-нет, просто, как сказал бы Фуко, сменилась парадигма мышления, колесо повернулось, национально-исторически обусловленный мир романтизма, в котором писатель Дюма еще чувствовал (или, точнее, ему казалось, что он чувствует) маршала Д’Артаньяна, переместился на окраину культурного сознания и – естественно – стал субкультурой, одной из многих детских субкультур нашего мира. Итак, идеальный мир. Место, где есть Добро и Зло, но нет места греху. Идеальный мир – не рай и не ад. Невозможно представить себе эти пространства, предназначенные для поощрения или наказания душ, потому они и не могут постоянно присутствовать в сознании. Ад с его живодерскими аттракционами пытались описать, пусть неудачно1, но все же пытались, ну а рай даже вообразить трудно. Ибо что есть блаженство? Существует ли состояние, которое можно описать как блаженство для всех людей? Конечно же, это не гигантская beauty clinic по восстановлению девственности гурий. Деталей здесь не обозначить, а как только попытаешься – возникнет дьявол, он в них, деталях, и обретается... Потому – идеальный мир, точнее – модель идеального мира. Там, если попробовать переиначить Сведенборга, все то же самое, что и в нашей жизни, но Добро всегда побеждает и изгоняет Зло. Грех вынесен в скобки, а не растворен в самом воздухе, как это, несомненно, есть в этом мире, который по какому-то недоразумению именуют “реальным”. В этом идеальном мире действительно не было грехов моего отрочества – собирания бычков на улицах и их мучительного курения в подвале у Смурнюка (как-то неделю экономили на обедах и купили одну гаванскую сигару на всех. Такой тошноты я не испытывал потом лет тридцать, пока не отравился поддельной водкой, – мы облевали весь подвал, но сигару докурили, бедного Таракана засекли и выдрали дома ремнем с железной пряжкой, потом он вырос и курит сейчас яванские сигарильи, а на гаванские денег у него нет, прощай, Фидель!), классических школьных трюков вуайериста (зеркала, закатившийся карандаш, замочная скважина в девичью раздевалку в спортзале), украденных из бабушкиного кошелька двух мятых рублевок и, конечно, подделанных учительских подписей, стертых двоек, прогулов и спрятанного в учебнике по физике фото полуголой красавицы из югославского журнала. Там – на парижских улочках XVII века, в траншеях Ла-Рошели, в гостевых комнатах придорожных нормандских постоялых дворов, в лондонских дворцах и камерах Бастилии – было не шибко опасное, портативное, дозированное Зло, введенное для того только, чтобы закрутить сюжет. Оно существовало как мишень для прицельной стрельбы из мушкетов Добра. Здесь не выносились моральные оценки; восклицания “Ну и негодяй!” оставались просто восклицаниями, в роде “Черт побери!”, не более того. Супостаты с легкостью обращались в друзей: Д’Артаньян, гонявшийся за Рошфором весь роман, стал чуть ли не лучшим его другом; кардинал, сам зловещий кардинал, вручил в конце концов гасконцу лейтенантский патент. Остается миледи, предводитель сил Зла в “Трех мушкетерах”, дьявол во плоти, однако торжественная и – право! – слишком мрачная гигиеническая процедура освобождает идеальный мир этой книги от ее присутствия, а саму леди Винтер – от очаровательной белокурой головки. Если в Библии райский сад кончился для человека изгнанием из-за женщины, то в “Трех мушкетерах” блаженство устанавливается после уничтожения женщины. Больше автору было писать не о чем. Рай. Если бы мушкетеры не отрубили голову миледи, то книга длилась бы вечно – до полного истребления всех героев. Да, я не книгу читал и перечитывал, я постигал законы, присущие идеальному миру, а потом тщательно их разыгрывал; неуязвимый, будто Атос на воспетом бастионе, отбивался от окружающих врагов: пиф-паф! – и нет мрачного длинного идиота Карпухи из старшего класса, вжик-вжик! – и с распоротым брюхом падает паскудливый математик по кличке “Солнышко”, гора трупов у входа в мое святилище росла, никто из окружающих так никогда и не узнал, что безнадежно мертв, пока... Пока мой персональный, приватный мир вдруг не взмыл в небо и, подобно волшебному острову Лапуту, которым правят музыканты и математики, уплыл в неизвестном направлении. Сама книга тоже затерялась при переездах, и я вступил в дивный новый мир юности гол как сокол, ни тебе прикида, ни бэкграунда, все сначала. Потом это вошло в привычку, но я здесь о другом. Недавно я перечел “Три мушкетера”. От романа остались одни руины, идеальный мир распался: ржавеет обглоданный временем остов, кое-где торчат еще детали, вот мусор хрустит под ногами... И все же картина, открывшаяся мне, оказалась не менее удивительной, чем та, тридцатилетней давности. Руины ведь бывают не менее (если не более) живописны, чем вполне целые храмы и замки, не правда ли? Уродство прекрасно, этот роман вновь оказался прекрасен. Он скверно написан и особенно скверно просчитано его действие. Хронология “Трех мушкетеров” безумна; впрочем, хотя это безумие – результат просчетов, в нем, кажется, есть и расчет, если не автора (-ов), то Бога Литературы (если существует Русский Бог, то почему не быть Богу Литературы?). Стоит только внимательно приглядеться... Д’Артаньян приезжает в Париж в середине апреля 1625 года. В сентябре происходит первый его разговор с Бонасье, закрутивший основную интригу книги. И что же, между прочим, говорит хозяин квартиры гасконца? “И так как вы живете в моем доме уже три месяца и, должно быть, за множеством важных дел забывали уплачивать за квартиру...” Середина апреля плюс три месяца дает середину июля, но никак не сентябрь. К тому же как могли четверо прожорливых мужиков (плюс четверо слуг) прожить до сентября на 40 пистолей, дарованных королем? Дальше больше. Предположим, что это был все же сентябрь. Тогда по ходу сюжета Д’Артяньян должен отправиться под стены Ла-Рошели в октябре-ноябре 1625 года, однако Дюма (или другой автор этой книги) спохватывается, хотя и поздно, и – после консультаций с трудами историков – заявляет: “Тем не менее 10 сентября 1627 года он благополучно прибыл в лагерь, расположенный под Ла-Рошелью”. Итак, сначала действие романа забегает вперед на два месяца, затем его разрыв с исторической хронологией увеличивается до двух лет! Куда они канули, эти два года? Что поделывал гасконец и его собутыльники столько времени? Кого убивали, что пили, где добывали денег? Отрыв исторического времени от романного увеличивается с каждой страницей “Трех мушкетеров”. Бумага, дарующая миледи право распоряжаться судьбой Д’Артаньяна, подписана уже 5 августа 1628 года; наконец, ближе к концу читатель лицезреет явный знак хронологической шизофрении автора (-ов). За несколько страниц до главы “Что происходило в Портсмуте 23 августа 1628 года” можно встретить такую фразу: “Был довольно хороший зимний день...”. Если верить роману, между “зимним днем” и “23 августа” прошло шесть дней. Предположу, что так называемый “сюжет романа” – просто предсмертные видения настоящего, исторического Д’Артаньяна, маршала Франции, смертельно раненного в ходе нидерландской кампании; ему видятся события его жизни, отрывки анекдотов про других людей, знакомых и незнакомых, все это сплетается в увлекательную интригу, только вот достроить ее нет времени, дыхание прерывается, сознание проваливается в темную бездну, и не позвать уже шапочного знакомца беспутной юности графа де Ла Фера, не спросить, за что же тот повесил свою жену... Или нет, еще лучше. Этот роман – небрежно переработанные записки старого пьяницы Атоса, который, что бы там ни говорилось в “Двадцати годах спустя”, пить не бросил и умер в шестьдесят лет от цирроза в своем поместье. Предсмертные муки его были ужасны: совсем отказала разбухшая от вина печень, граф де Ла Фер, страшно исхудавший и желтый, лежал в мрачной комнатенке своей запущенной усадьбы в компании похожего на мумию Гримо и никак не мог отдать Богу свою сморщенную душу алкоголика. Но это было позже. Пока же Атос, в руке бокал, на столе – бутылка плохонького анжуйского, размышляет и записывает. О чем угодно, о неудачном браке, о несостоявшейся карьере, о собутыльниках и недругах, о короле с кардиналом наконец. Одна за другой пустеют бутылки, образы в голове пьяницы становятся все ярче и ярче, вспыхивают искрометные интриги, и вот он, Атос, переигрывает свою бездарную жизнь по-новому: спасает королеву, наставляет юного гасконца, проигрывает алмазы богатым англичанам, поправляет нетвердую латынь Арамиса, вешает собственную жену, впрочем, она странным образом воскресает и соблазняет какого-то островного пуританина, который закалывает Бэкингема; потом Атос видит реку, мрачные фигуры мужчин, закутавшихся в плащи, палача в маске, все ту же роковую женщину с воздетыми горе2 очами, лунный свет играет на лезвии меча, вот покатилась голова, вот ее кладут в мешок, нет-нет, хватит об этом, вот они все пьют, и Д‘Артаньян, и этот хитрый аббатишко, которого он как-то встретил в приемной герцогини де Шеврез, и жирный обжора, как его... Пеплос? Патмос? Херес? и сам Атос, конечно: распоряжается, бранит трактирщика, важно пробует вино... Из дотошно перечисленных в романе вин можно составить неплохую винную карту: в том самом роковом для Бонасье сентябре он угощает господ мушкетеров полдюжиной бутылок божансийского вина (“Дело неплохое, – сказал Атос, с видом знатока отхлебнув вина и кивком головы подтвердив, что вино хорошее”); Арамис, возвращаясь в мушкетерский мир из богословских эмпирей, требует четыре бутылки старого бургундского (“Давайте пить, милый Д’Артаньян, давайте пить, черт побери, давайте пить много...”); по снятии осады в трактирном погребе Атос опять требует бургундского; посетив приют раненого Арамиса, тот же Атос покупает там шестьдесят бутылок испанского и отправляет к себе в Париж (где и пьет его в одиночку до конца книги); анжуйское вино, которым миледи хотела отравить гасконца (а хозяин трактира “Нечестивец” подменил им – при подготовке славной вылазки на бастион Сен-Жерве – шампанское); наконец, бордо, по поводу которого автор просто рассыпается в комплиментах. Есть тут место и винной критике: скупой прокурор пытается напоить Портоса “отвратительным монрейльским напитком”. В этом алкоголическом бреду пьют все: водку с утра (“вмешался один кавалерист, слегка покачиваясь и держа в руке рюмку водки, которую он медленно смаковал”) и даже ром из пивных кружек. Думаю, русскому читателю не стоит напоминать, какой еще – наш, родной – алкоголик бредил столь ярко и живописно... Граф де Ла Фер – художник талантливый, но его творческое дыхание – короткое, он мастер фрагмента, детали, но никак не большой формы (впрочем, в те времена, в XVII веке, “роман” был еще в самом зачаточном состоянии). Он не только спьяну перепутал всю хронологию, он периодически теряет второстепенных персонажей. Так, внимательный читатель обнаружит, что пари о завтраке мушкетеров на бастионе Сен-Жерве, помимо кавалериста с рюмочкой, швейцарца – любителя рома, и господина де Бюзиньи, заключал еще некий четвертый неназванный господин, молча кивавший головой “в знак согласия” с условиями, но, по возвращении смельчаков, куда-то пропавший: провожали друзей четыре человека, а встречали три. Исчез с пьяных глаз автора долой – и все тут. Но детали, детали! Оголодавший Планше “стоял перед витриной кондитерской, с восторгом разглядывая сдобную булку самого аппетитного вида”... С восторгом, не иначе, привожу эту цитату. А вот Портос поднимается в дом богатого мужа своей любовницы: “сейчас ему предстояло наконец переступить этот таинственный порог, подняться по той незнакомой лестнице, по которой одно за другим поднимались старые экю мэтра Кокнара”. Просто дадаизм какой-то или даже дюшановщина: золотые монеты тонкой струйкой текут с улицы в неплотно закрытую дверь прокурорского кабинета на втором этаже. Вообще же в этих записках горького пьяницы есть две гениальные сцены: обед в доме г-жи Кокнар и теологический диспут у постели выздоравливающего Арамиса. Тут и отточенная сентенция голодного Портоса по поводу курицы, крылышко которой он безуспешно (“без божества, без вдохновенья”, как сказал бы Розанов) глодал: “я уважаю старость, но не в вареном и не жареном виде”! И появившееся на столе скупца огромное блюдо бобов, на котором “виднелось несколько бараньих костей, на первый взгляд, покрытых мясом”! И уже упомянутый “отвратительный монрейльский напиток, вызывающий ужас у людей с тонким вкусом”! Ужас! А совершенно фрейдистское “он завяз зубами в клейком тесте г-жи Кокнар”, хотя речь шла о невинном миндальном пироге с медом! И, наконец, отчаянный вопль самого мэтра, исторгнутый его скупостью напополам с гордостью: “Да это и в самом деле пир! – вскричал мэтр Кокнар, ерзая на своем кресле. – Настоящий пир, epulae epularum. Лукулл обедает у Лукулла”. Если лукуллов пир, заданный скупцами, дан глазами плохо питающегося обжоры, то обсуждение будущей темы духовной диссертации Арамиса выписано в стилистике еще неведомой для нашего пьяницы-графа антиклерикальной сатиры. Бедняга Д’Артаньян, зевающий “с опасностью вывихнуть челюсти” (не знаю, кому мы обязаны этим анатомическим открытием, автору(-ам) или переводчику: раньше считалось, что вывихнуть можно лишь одну челюсть – нижнюю); нетвердый в латыни кюре, эхом повторяющий реакцию ученого соседа на любую фразу на этом басурманском языке; “фолиант Святого Иоанна Златоуста, под тяжестью которого прогибался стол”; весьма актуальные пассажи о бедном гасконце, выслушавшем всю эту галиматью: “Д’Артаньян чувствовал, что тупеет... он уже целый час от нетерпения грыз ногти, а теперь принялся за пальцы” – Ваш Покорный Слуга тоже проделывал все эти процедуры во время некоторых конференций с философическо-постмодернистским душком. Сатирик, знаток человеческой психологии, граф де Ла Фер, не окажись жертвой пагубного пристрастия к вину, мог бы занять подобающее место в литературе между Монтенем и Лафонтеном с госпожой Севиньи. Но этого не произошло. Лет через двести его пьяные видения, записанные, как все наши мысли и слова, на бездонный жесткий диск Господа, случайно были явлены энергическому толстяку, сочинявшему – в компании с помощниками – коммерческие романы с продолжением. Этот весьма потом популярный коллектив наскоро состряпал роман, украсив его пустыми любовными разговорами и снабдив намекающим на правду предисловием: “...мы нашли, наконец, руководствуясь советами нашего знаменитого и ученого друга Полена Париса, рукопись in-folio, помеченную N4772 или 4773, не помним точно, и озаглавленную: “Воспоминания графа де Ла Фер о некоторых событиях, происшедших во Франции к концу царствования короля Людовика XIII и в начале царствования короля Людовика XIV”. Можете ли себе представить, как билось мое детское сердце, когда я впервые увидел это элегантное неведомое слово in-folio? В том же предисловии предательски говорится буквально следующее: “А пока что, так как восприемник является вторым отцом, мы приглашаем читателя видеть в нас, а не в графе де Ла Фер источник нашего удовольствия или скуки”. Так и вышло. Я случайно оказался в Париже, когда прах Дюма-отца с помпой, в присутствии президента переносили в Пантеон. Условный Атос в компании столь же условных трех его друзей – голубые плащи с белыми крестами, усы, шпаги, плюмажи – гарцевал вокруг гроба. Полицейские в смешных цилиндрических колпачках с козырьками охраняли непобедимых мушкетеров от гипотетического мусульманского злоумышленника. Многочисленные прожекторы освещали Рю Суффло страшным, мертвым светом, от которого все лица были похожи на лампы дневного освещения. На крышах домов можно было углядеть снайперов. Это был уже совсем другой мир, мир смерти исподтишка, гибели не всерьез, на экране, в новостной сводке, в бегущей по монитору строке; мир без правил, победителей и побежденных; он чествовал создателя совсем иного, детского мира, от которого остались только изумительные осколки. Стало совсем грустно, и я вдруг вспомнил, что где-то там, в двух шагах от Люксембургского сада, жил Атос. Улицы Феру я не нашел, точно так же, как и улицы Могильщиков, где квартировал Д’Артаньян. Я побродил по пустой площади Сен-Сюльпис, вышел к Одеону, зашел в какой-то брасри и спросил бокал бордо. Подумалось, что где-то здесь, в одном из соседних кафе, чуть больше полвека назад, играл на трубе Борис Виан. С мыслями о Виане, а потом – Кортасаре, прихлебывая вино, посматривая на ткущих бесконечные нити разговоров парижан, я быстро позабыл об Атосе и его друзьях. В конце концов, юность я провел гораздо веселее, чем детство! Кирилл Кобрин «Октябрь» 2003, №4
Гастон: Не знал куда лучше запостить, посему выкладываю здесь беззлобный хумор про Сан Саныча. Честно поперто из книги Святослава Сахарнова "Шляпа императора" ДЮМА И ЕГО ГЕРОИ Французский писатель Александр Дюма был полукровкой (дед - негр) и как все люди смешанных кровей отличался необыкновенной ловкостью. Хотелось зарабатывать и издаваться. Сперва дело шло туго. Александр усаживался за стол, макал гусиное перо в чернильницу и морща лоб выводил на листе бумаги: "В первый понедельник апреля 1625 года все население городка Менга..." Сразу же начинались сомнения: вдруг Менг не городок, а большой город? Во второй фразе герой ехал на гнедой лошади. Что такое "гнедая" - черная, коричневая, серая? О, боже! Приходилось бросать перо и бежать в библиотеку к справочникам. Еще хуже если попадалась фраза "в третьем браке с вюртембергской принцессой". Вюртембергская колбаса бывает, а принцессы? В мозгу шевелилась зеленая гусеница. И вдруг, после третьего романа, Александра осенило. А что если перейти на бригадный метод? Пять голодных студентов, машинистка, запереть их на ключ... Так утверждают злые языки. Романы посыпались, как дамские сапожки с конвейера. Уходя из дома Дюма теперь говорил: - Что мы там пишем? "Учитель фехтования"... А это про что - про Индию? Ах, про Россию. История любви дворянина декабриста и бедной француженки? Пишите, пишите. С героиней поосторожнее: нравственность на высоте, никаких декольте и ножек. С Николаем можно не церемониться. Будете описывать Инженерный замок - не рассусоливать: "надо рвом возвышались стены, со скрипом опустился мост". И все. К "Гастроному N_1" я вас прикрепил. Аванс выдам завтра. Пошел на пленум кинематографистов, пробивать заявку. Сваляем телефильм. - Звонил какой-то молодой прозаик из Рамбуйе. Просил принять. - В шею! В 1858 году Дюма приехал в Россию. В доме нижегородского губернатора Муравьева (тоже декабриста) хозяин сказал: - А у меня для вас сюрприз. Познакомьтесь. Граф и Графиня Анненковы. Ее девичья фамилия Полина Гебль. Не вспоминайте? - Смутно. Встречались с графиней на водах? - Какие там воды? Иван Александрович и Полина герои вашего романа "Учитель фехтования". Теперь-то вспомнили? - Ах, вот как! Где уж тут вспомнить - несколько сот книг, кто что писал... А вот "В первый понедельник 1625 года..." - отличная фраза, помнилась: ею начинались "Три мушкетера". Ее написал он сам.
Amiga: Не знал куда лучше запостить, посему выкладываю здесь беззлобный хумор про Сан Саныча. Честно поперто из книги Святослава Сахарнова "Шляпа императора" Гастон, спасибо, здорово!!! :))))))))))))
Меланхолия: Михаил Веллер "Долина идолов" Три мушкетера Вряд ли мы уже когда-нибудь узнаем, какова была доля личного авторства Дюма в прославленнейшем из романов XIX века, а какова доля соавторства кого-либо из его многочисленных помощников и негров. Но любой может перечитать «Трех мушкетеров» внимательно с любого места – и убедиться, что эта книга Дюма не такая, как все остальные из-под его пера. Она легче читается – а по толщине принадлежит к обер-размерным кирпичам. Она интереснее – а сюжет свинчен отнюдь не наилучшим образом и в узлах просто рассыпчат. Чтение ее доставляет большее удовольствие – а между тем мы не знаем даже из нее, какого цвета были плащи у мушкетеров, и сколько человек было в их роте, и в чем, собственно, заключалась их служба – кроме фланирования у дворца и мельком упомянутого хождения в караул. Зато – зато – она насквозь иронична и легка, легка! Приподнятый романтизм подан с улыбкой скептика и мудреца, откровенно развлекающегося условностью собственного текста. Автор парит над героями и дружески подмигивает читателю: мол, мы-то с тобой понимаем, что все это романтика. Жестокий мелодраматизм ситуаций и фраз сплошь и рядом граничит с самопародией, юмор брызжет (так и хочется сказать: «как шампанское!»). «Увидев эти яства, мэтр Кокнар закусил губу. Увидев эти яства, Портос понял, что остался без обеда». «Разучилась пить молодежь, – с сожалением заметил Атос. – А ведь этот еще из лучших». «Посмотрите только на эту лошадь, Арамис! – О, какая ужасная кляча, – сказал Арамис». «Четыреста семьдесят пять ливров! – сказал д'Артаньян, считавший, как Архимед (цифра изрядно ошибочна)». Авторский посыл радости, веселья и шутки всегда передается читателю – даже если последний не отдает себе в этом отчета. Но речь-то в книге идет о вечных и бесспорных ценностях дружбе, любви, чести, верности, храбрости, благородстве. И авторская неназойливая улыбка только оттеняет их; пространство между автором и его героями придает им объема. Вот в этом воздухе, этом добром и улыбчивом пространстве авторского взгляда между ним самим и его героями – суть, ключ и секрет необыкновенной привлекательности романа. А поскольку умный, толстый, жизнелюбивый Александр Дюма был хороший писатель – он искренне сопереживает героям, любит их и жаром собственной души делает живыми. Недаром, недаром он плакал над собственной книгой в последний месяц своей жизни. Не всегда, совсем не всегда он относится к своим героям с иронией. (Так ироничный человек, вечно прикрывающийся шуткой, иногда отбрасывает охранительные условности своих выражений – и обнажается любовь пронзительной искренности и силы. Кого люблю – над тем посмеиваюсь.) (Рискну сказать, что «Три мушкетера» не чужды того ключа, который почти век спустя стало можно бы назвать «чаплинским».) Вот это ироническое отношение к описываемому, отнюдь не отменяющее, но оттеняющее мелодраматизм происходящего – ни в одном другом романе Дюма не встречается. Отсутствует напрочь. Местами они даже удручающе серьезны, и сегодня начинают попахивать длиннотой и скукой. Эта эстетическая неодномерность, неоднозначность, объемность «Трех мушкетеров» практически не отмечается читателем – но поднимает удивительную энергетику, светлую энергетику книги – живой и славной уже более полутора веков.
Меланхолия: Путь в Пантеон Александра Дюма (распечатка программы радиостанции "Свобода") Программу ведет Андрей Шарый. Участвуют Петр Вайль и Дмитрий Савицкий. Андрей Шарый: Останки Александра Дюма-отца эксгумированы во вторник в его родном городе Вилер-Коттере. Они перевезены в Париж ив ходе торжественной церемонии по случаю 200-летия со дня рождения писателя, и будут захоронены в усыпальнице наиболее выдающихся личностей Франции - парижском Пантеоне. Из Парижа – Дмитрий Савицкий: Дмитрий Савицкий: "История (с Большой буквы), - однажды изрек Александр Дюма,- это всего лишь навсего гвоздь, на который я вешаю связку моих романов.." История с Большой буквы решила побеспокоить великого романиста, побеспокоить против его собственной воли, ибо он в завещании своем изъявил желание покоится на кладбище родного городка, Вилер-Коттере, и - перенести его останки в национальную усыпальницу, в Пантеон. Во вторник состоялась эксгумация и официальное опознание праха писателя. Жители Вилер-Коттере были категорически против перенесения останков писателя в Пантеон и на торжественной церемонии в мэрии были мрачны и, будь у них шпаги, неизвестно, чем бы эта церемония закончилась. Дюма сам писал о Пантеоне и о первой "пантеонизации", как у нас говорят - Оноре Мирабо. Пантеон, чей купол я вижу в окне в данный момент, был построен Людовиком XV рядом с древним аббатством Святой-Женевьевы. Старая средневековая церковь Святой Женевьевы, защитницы города, была слишком мала для прихода. и король решил возвести на холме громадный храм ее имени. Это самый центр левобережного Парижа, Латинского квартала, насаленного не только тенями Декарта, Вийона, Рембо, Дидро, Маларме, Шатобрияна, Супо и Бретона, но и - героями романов мэтра. Революция 1789-го года передала храмы народу; Сэнт-Эсташ на правом берегу стал Храмом Плодородия, Сэнт-Женевьев, на левом, национальной усыпальницей великих людей. Во вторник и среду на родине Дюма писатели и артисты читали вслух отрывки из его произведений. В пятницу прах Дюма вернется туда, куда он сам никогда и не думал вернуться, в его владение, шато МонтеКристо, в Пор-Марли… Здесь президент общества друзей Александра Дюма, Дидье Декуан, откроет торжественную церемонию, а в два по полудню замок будут открыт для публики. В восемь вечера Общество Друзей Дюма проведет закрытый мемориальный вечер. Будут прочтены отрывки из Золотой Книги, составленной как из отрывков произведений Дюма, так и из отзывов о нем; прозвучит музыка, вдохновленная его произведениями. В субботу 30 ноября мушкетеры вынесут гроб с останками писателя из замка, и республиканская конная гвардия составит эскорт, который двинется к Парижу. В полдень в Люксембургском саду, что напротив Пантеона, в задании Сената, верхняя палата, Haute Assamble, отдаст дань памяти писателю, после чего (в шесть вечера) торжественная процессия по центральной аллее сада двинется к улице Сюфло и Пантеону. Район будет оцеплен к пяти часам вечера. Пришедшим на последнее свидание с писателем рекомендуется держать в руках одну из его книг. В 18.15 на улице Сюфло появится повозка "театра Александра" с актерами, представляющими его героев. Здесь же будет находится оркестр - барабанщиков. Четверо избранных, чьи имена не названы, пронесут гроб с останками Дюма к колонам Пантеона. Их будут эскортировать четверо мушкетеров, чьи имена вам известны. Оркестр республиканской гвардии и хор озвучат своды храма. В семь вечера, Марианна, женщина-символ Франции, верхом на белом коне проследует за гробом писателя в раскрытые врата Пантеона. Прозвучит оратория, написанная в честь Дюма; она будет состоять из четырех частей, посвященных: человеку дара, человеку страсти, человеку действий и свободному, человеку… Президент республики произнесет речь. В семь тридцать будет оглашен последний текст: письмо Виктора Гюго - Дюма-Младшему, дань его таланту и мужеству. Двери Пантеона закроются, и в наступивших сумерках Латинский квартал вернется к обычной жизни, что даст возможность призракам героев Дюма, Д'Артаньяну, в первую очередь, назначившему свидание для первой дуэли мушкетерам короля буквально за углом, на рю Сан-Жак, явиться к колоннам храма с последним поклоном. Андрей Шарый: Репортаж Дмитрия Савицкого продолжит беседа с Петром Вайлем, который занимался исследованием творчества Александра Дюма. Я начал беседу с вопроса о том, почему французский писатель не был похоронен в Пантеоне изначально, и его прах переносится туда только в наши дни? Петр Вайль: Франция во многом еще в плену тех же стереотипов, которые вовсю господствуют в России. Мы эти стереотипы знаем: есть литература "серьезная", есть литература "несерьезная", есть высокая, есть массовая, так называемый масскульт. И нет никакого дела до того, что вот этот самый масскульт, потому так и называется, что его читают массы, и уже поэтому следует обратить на него внимание и отнестись с уважением. А Дюма был в известной степени основателем феномена масскульта. Тому способствовало время. Мы помним, что Дюма писал в начале XIX века, в первой четверти, и как раз тогда появилась эта знаменитая, замечательная, всем нам знакомая формула журнальная - "продолжение следует". До тех пор этого не было. Стали публиковаться в периодике романы с продолжениями, то есть, Дюма попал. Может быть, кстати, и отчасти и эта рубрика "продолжение следует" появилась в связи с Дюма. Эти периодические издания с его романами рвали на куски, и Дюма сделался фантастически популярен, он был первой настоящей литературной культовой фигурой. И при этом он до сих пор не считается классиком французской литературы в классическом смысле этого понятия. Да, разумеется, работают все те же стереотипы - что это такое, читают, увлекательно, много написал... Андрей Шарый: Но Бальзак тоже написал немало. Петр Вайль: Да, но Бальзак обращал внимание на язвы общества, милость к падшим призывал и так далее, а Дюма развлекал. А во все времена это считалось занятием более низменным, по сей день тоже. Хотя сейчас, наконец. немножко отношение меняется, и опять-таки мы это видим по России, когда, наконец, появляется та литература развлекательная, которой не стыдно, можешь не прятать книжку за спину, когда встречаешь приятеля. Андрей Шарый: Петр, продолжите тогда этот ряд ассоциаций, вы сказали, что стереотипы примерно такие же, как в России, тогда с кем в российской или советской, может, литературе можно было бы сравнить феномен Дюма? Петр Вайль: Вот это, как говорят в Америке, хороший вопрос, дело в том, что ни с кем. В русской литературе, которая развивалась очень отдельно от общего русла западноевропейской и американской, вообще западной литературы, почему, потому что она в силу особеностей исторического развития России заменяла все гражданские деяния, понятно, почему в России не было изощренного богословия, почему не было политической публицистики, философии в том понятии, как это принято было в западных культурах, и литература, художественная литература - заменяла все. На нее и нагружали все, даже если в ней самой и не было того, чего от нее хотели, так этим занимались критики, все пошло от Белинского, Добролюбов, Чернышевский и так далее. Те. которые навалили гражданское служение на ни в чем не повинную русскую литературу, вообще-то замечательно увлекательную. Вот поэтому в России то место, которое должен был бы занимать какой-то свой Дюма, никогда не было заполнено. И это огромная зияющая ниша. Там буквально одно-два-три произведения можно назвать. Какие-то попытки были Загоскина в начале XIX века. "Герой нашего времени" - во многом, кстати, замечательное, увлекательное произведение, но и он оказался в ряду "лишних людей", изображения "лишних людей". "Князь Серебряный" Алексея Константиновича Толстого - вот роман, который можно назвать. То же самое продолжалось и в ХХ веке. Единственное время, которое я мог бы назвать, с известными допущениями - это нынешнее явление Акунина, вот в чем истоки его феноменальной популярности, в том, что он отчасти стал заполнять ту нишу, которая зияла и зияет еще в русской литературе. Вот эта вот увлекательное приключенческое чтиво, все-таки, с оттенком интеллигентности и интеллектуальности. Андрей Шарый: Разные биографы Дюма приводят разные статистические данные о том, сколько произведений написал этот писатель. Мне встречалась и цифра 300 романов, и какие-то другие данные, вы обмолвились о том, что это вопрос до сих пор для французского литературоведения - сам ли Дюма написал романы. Известно, об этом открыто пишут его биографы, что есть подозрения, что на Дюма работали литературные агенты, "литературные негры", как их называют в сегодняшней российской литературе - насколько это справедливо? Петр Вайль: Очевидно, это справедливо. Дюма в подсчете своих романов сам ошибался на сотни, яне оговорился. на сотни. Он говорил - 500 или 600 романов. Так что не в человеческих силах, если это не Айзек Азимов – ну, тут какой-то феномен непостижимый, невозможно одному человек столько написать, да еще при той писательской технике. Не забывайте, что все те же самые гусиные перья, и страшная, шероховатая, желто-серая бумага. Тем не менее, это все написано, конечно, кто-то на него работал, эта техника, надо сказать, пользуется широчайшей уважительностью и признательностью, скажем, в живописи. Никто не корит мастеров высокого Возрождения за то, что они только подправляли такими последними штрихами работы своих учеников и подмастерьев. Андрей Шарый: Прикосновение совершенства это называется. Петр Вайль: Совершенно верно. В литературе, же поскольку литература считается более интеллектуальным занятием. это признано предосудительным. Не будем обсуждать, может это и предосудительно, тем не менее, лучшие свои вещи Дюма, конечно же, писал сам, и в первую очередь - "Три мушкетера". И вот, наконец, за это ему и было воздано по заслугам. Сейчас его тело переносят в Пантеон, где он ляжет рядом с Виктором Гюго, в тени которого он находился все время своей жизни, потому что, как бы его ни уважали, как бы его ни почитали, как бы его ни читали, всегда он слышал эти голоса о Гюго, все-таки есть Гюго, классик, французский Пушкин и Толстой в одном лице, поскольку он был и поэт, и прозаик... Дюма, как мог, отбрехивался. Есть даже такая смешная месть, которую он применил: если вы обратите когда-нибудь внимание, то самую свою отвратительную героиню, Миледи из "Трех Мушкетеров!" он поселил точно по адресу Виктора Гюго - на пляс Де Гош. Андрей Шарый: Петр, незадолго до записи вы сказали мне, что бывали в городке Вилер-Коттере, где родился Дюма, где он похоронен был до самого последнего времени. скажите пожалуйста, какое впечатление на воспроизвело это местечко? Петр Вайль: Ну, как все французские городки, он очень милый и приятный, и вы знаете, вот это вот ощущение старой Европы, когда, как бы ты ни ходил, узенькие кривые улочки так или иначе будут извиваться, извиваться и выйдут на площадь с собором. А это всегда красиво и хорошо. Тем не менее, это глухая провинция. Например, мне с приятелями там удалось пообедать только в тунисском ресторане. Вообще, само по себе это очень смешно. В родном городе великого гастронома, не только писателя, Александра Дюма, мы нашли работающий только тунисский ресторан. Но сам дом Александра Дюма, к сожалению, или, к счастью, уж не знаю, не может быть превращен в музей, им владеют какие-то люди, зубной врач со своей семьей, и он вовсе не собирается уезжать, продавать, может, если ему предложат бешеные деньги, чтобы основать там дом-музей Дюма, может, он согласится, но пока это - частное владение, и проникнуть туда нельзя. Андрей Шарый: Мы говорили с вами о сходстве и различиях во французской и русской литературе, о сходствах и различиях национальных характеров, и еще одно, уже не касающееся непосредственно литературы: в Москве есть ресторан "Пушкин", в России есть железнодорожный поезд "Лев Толстой".... Иными словами, эта идея эксплуатация знаменитостей, весьма достойная, с моей точки зрения, в туристическом бизнесе, она, в конце концов, находит свое место и в российской действительности. Есть уже и "Обломов", и так далее, и тому подобное, есть свой литературно-гастрономический мир. Дюма действительно великий гастроном и очень известный популярный писатель. Есть ли ресторан "Дюма", есть ли во Франции, насколько вам известно, какие либо заведения общепита, где готовили бы по рецептам Дюма? Петр Вайль: Нет. Специального такого, к сожалению, нет названия, разумеется же, есть, "Три мушкетера" обыгрываются, и граф "МонтеКристо" в общепите, но специально дюмовского ресторана нет, и очень жаль, потому что Дюма действительно этой отрасли человеческой культуры уделял много времени и внимания, и примечательно, что последней его книгой незаконченной был Большой кулинарный словарь. А, между прочим, завершали ее не кто-нибудь, а Делиль и Анатоль Франс. Как видите, не брезговали таким "низким" жанром. Андрей Шарый: Петр, вы один из соавторов книги "Русская кухня в изгнании." Как специалист, что вы скажите о гастрономе-литераторе Дюма? Петр Вайль: Он очень хорошо понимал. Кстати, интересно, он, будучи природным французом, гастрономом, гурманом - он практически не пил. Вот что интересно. Он был, по сути, непьющим. Андрей Шарый: И не понимал в винах? Петр Вайль: Нет. Он не мог не понимать в винах. Француз не может не понимать в винах, это исключительно, иначе он тогда не француз, а самозванец, его следует немедленно разоблачить и дезавуировать, он понимал, но не увлекался этим делом, хотя иногда и мог прорваться в этом направлении, например, когда он путешествовал по России, и, в частности, по Кавказу, он в Тбилиси посетил редакцию газеты "Заря" и принял участие в данном в его честь банкете, после чего потребовал, чтобы ему предоставили документ. Документ был предоставлен, он получил бумагу, в которой было написано: "Господин Дюма посетил нашу газету и выпил вина больше, чем любой из грузин". Так что, у него своя доблесть тоже была. Андрей Шарый: Откуда такое влечение Дюма к Кавказу? Зачем он поехал в путешествие по далекой заброшенной российской провинции, которая манила, конечно, Пушкина и Лермонтова, но все-таки у Пушкина это была ссылка, у Лермонтова это была служба... Петр Вайль: Дюма вообще был крайне любопытный человек. А Россия всегда была экзотикой, всегда таким нехоженым двором при цивилизованном строении Европы, и хотелось по этому двору пройти, тем не менее, наверное, от средней России немножко утомившись, от ее просторов и относительных для француза холодов, Дюма переместился на юг, и у него есть целая книжка "Кавказ", очень интересная. Помимо таких простых наблюдений, помимо, конечно, огромного количества чуши, которая вообще свойственна этому писателю в его неосновных произведениях, например, он писал и про то же самое питье, что в среднем грузин за обедом выпивает 10-15 бутылок вина, это у него глаза велики, и может ему хотелось, раз он выпивает больше, сколько же он мог.... Но он очень много понял. Человек исключительного таланта и наблюдательности, например, он написал, что Военно-грузинскую дорогу на те деньги, которые были потрачены на ее строительство, можно было бы вымостить серебряными рублями. То, что он успел это разглядеть, понять... И Кавказ ему как гастроному, конечно, был симпатичнее, чем Россия, что и понятно, я думаю, что и всем нам, не случайно на международном уровне советскую кухню всегда представляла кухня грузинская, в первую очередь. Андрей Шарый: Петр, и в завершение нашего разговора вопрос для подведения итогов, что ли: главная характеристика Дюма-писателя, гастронома, путешественника, что в этом человеке, на ваш личный взгляд, самое главное, самое особенное? Петр Вайль: Конечно, вот этот фантастический средиземноморский дар, дар средиземноморской Европы, умение извлекать радость из каждой минуты жизни. Заметьте, не мудрость, не разумность, за этим та же Россия всегда шла к другим народам, к англичанам, к немцам, отчасти, но вот это умение извлекать радость из каждого мига, это присуще итальянцам, французам, и Дюма, может, самый яркий представитель вот этой вот простой жизненной философии. Вопреки распространенному мнению, Александр Дюма не является Чемпионом Франции" по числу экземпляров проданных книг, занимая третье место - после двух его соседей в пантеоне, въехавших туда до него: Эмиля Золя и Виктора Гюго. Но в то же время Дюма-отец - абсолютный и недосягаемый чемпион "во всех весовы категориях" по количеству подражаний и коммерческой эксплуатации его произведений, включая использование имен героев "Графа МонтеКристо", "Трех мушкетеров" и "Виконта де Бражелона", издание кулинарных книг с "рецептами Александра Дюма", производство рекламных щитов и роликов со знаменитым кличем "Один за всех и все за одного!". Об этой своеобразной "индустрии Александра Дюма" рассказывает корреспондент Радио Свобода во Франции Семен Мирский. Семен Мирский: Использование в коммерческих целях имен великих людей, а также их произведений может быть классифицировано по жанрам. От низких, примером которых может служить портрет или какая-нибудь броская фраза на футболке или в рекламном ролике, до жанров более высоких, коими являются литературные подражания, попытки продолжить судьбы героев, перенести их из 19-го в 21-й век. Что касается жанров низких, то есть простой, беспардонной рекламы тех или иных товаров, то по части портретов на бонбоньерках и на рекламных щитах судьба Александра Дюма ничем не отличается от судьбы других гениев. И автор "Королевы Марго" равно как и его собраться по перу и соседи по Пантеону в любом случае уступают Зинедину Зидану, королю французского футбол, чей портрет на службе рекламы тиражируется в миллионах экземпляров. Но есть, к счастью, и другие примеры, все-таки иного порядка и уровня. В день перенесения остатков Дюма в пантеон парижская газета "Либерасьон" объявила на первой странице, что на пути в Пантеон Александр Дюма остановился в редакции газеты и согласился комментировать события дня. Комментарии, о которых идет речь, это остроумная компиляция цитат из произведений Дюма, имеющих то или иное отношение к сегодняшней хронике событий. Так статья о выращивании в садовых горшках индийской конопли снабжена цитатой из "Графа МонтеКристо". Цитируется сцена, в которой Франц вдруг чувствует, как у него растут орлиные крылья. "Я способен облететь планету в 24 часа! - восклицает Франц. - Ах да, это начинает действовать гашиш". Но и здесь использование пера Александра Дюма с целью легализации гашиша, за которую выступает газета "Либерасьон", ход, пусть и не лишенный остроумия, но все же тривиальный. Попробуем подняться еще на одну ступень. Историк кино и театра насчитывает не менее трехсот экранизаций и сценических адаптаций произведений Александра Дюма, и конца этому потоку не видно. Но и это не все. Дюма вне всякого сомнения тот автор, чьи произведения стали предметом самого большого числа подражаний и попыток перенесения его героев в другие времена и в иное окружение. Там коротко только названия считанных из многих названий книг, написанных или по мотивам или в так называемой манере Александра Дюма: "Сын Портоса", "Последняя любовь Арамиса", "Триумф кардинала", "Три гусара", "Три жандарма", "Миледи - любовь моя", "Графиня МонтеКристо" и далее в том же духе. Важно отметить, что помимо литературных поденщиков и откровенных халтурщиков мотивы Дюма использовали и вполне серьезные писатели, они, разумеется, в меньшинстве, но книги их останутся. Но а в количественном отношении королями рынка Александра Дюма, превращающими этот рынок в базар, остаются бесчисленные комиксы. Но вот отгремели фанфары, утихло цоканье копыт кавалерии Национальной гвардии у парижского Пантеона, Александр Дюма нашел свое последнее пристанище. А где-нибудь в мире в эту же секунду какой-нибудь мальчик или девочка впервые в жизни открыл или открыла "Графа МонтеКристо", и началось чудное мгновенье продолжительностью в целую жизнь.
Anetta: Некоторые данные из этой статьи приведены в теме Дюмании В этом году исполняется пять лет со дня перезахоронения А.Дюма в Пантеоне
LS: Меланхолия С Вашего позволения я оставлю здесь ссылку на эту статью, которая помещена у нас в разделе "История", в теме"Луиза де Лавальер".
LS: Когда-то ссылака на этот очерк была помещена месье. По-моему в отдельном виде у нас на форуме он еще не публиковался ШПАГА И ПЕРО, ПОКОРИВШИЕ ПАРИЖ И МИР I Александр Дюма-отец (так обычно называют старшего из двух писателей — отца и сына Дюма) родился в 1802 году в небольшом городе Виллер-Котре неподалеку от Парижа. Его отец был военным, наполеоновским генералом, в его жилах текла негритянская кровь: дед писателя маркиз Дави де Ля Патрейи женился на рабыне-негритянке в колониях, где владел богатыми поместьями. Исследователи и мемуаристы считают, что многие черты отца Александра Дюма — в частности его невероятная сила — легли в основу образа Портоса, а черты деда нашли свое отражение в образе Арамиса. Отец Дюма умер в 1806 году. К этому моменту он вышел в отставку, был небогат, после его смерти средства семьи оказались более чем скромными. Будущий писатель очень рано стал зарабатывать на жизнь в качестве писца у местного нотариуса. Однако его мечты и замыслы шли намного дальше, и в 1823 году он приезжает в Париж. Молодой провинциал в столице — без денег, но с верой в свои силы и уверенностью в своих талантах, — эту ситуацию описывали многие французские романисты как XVIII, так и XIX века, встретится она и в романе самого Дюма «Три мушкетера». Подобно д’Артаньяну, молодой Дюма вынашивает самые честолюбивые планы, а пока осматривается, устраивается на скромную должность в канцелярии герцога Орлеанского — правда, при всей ее скромности, получить такую должность было не так просто, пришлось прибегнуть к помощи друзей отца, и можно сказать, что фортуна оказалась благосклонна к юноше. Любовь тоже улыбается ему: в 1824 году у 22-летнего Дюма-отца уже рождается сын Александр, будущий писатель Дюма-сын. Появляются и первые литературные успехи, правда, поначалу скромные: в 1825 году Александр Дюма публикует свой первый сборник рассказов «Современные новеллы». Этот сборник открывает ему путь в литературу, и вскоре Дюма примыкает к группе писателей-романтиков, собиравшихся у Виктора Гюго, и входит в кружок «Сенакль», образовавшийся в 1826 году. Значение этого кружка в жизни Дюма трудно переоценить. Он знакомится с писателями Альфредом де Виньи, Проспером Мериме, критиком Шарлем Огюстеном Сент-Бёвом, наконец, с самим Виктором Гюго — центром и душой этого кружка. Все члены кружка молоды, примерно ровесники (Виньи постарше Дюма, Мериме и Гюго, но тоже еще молод). Они ставят перед собой задачу создать новое искусство, разрушающее старые, отжившие художественные догмы. Они ориентируются на принципы романтического искусства, уже завоевавшего свои позиции в европейской литературе. Основным местом приложения и реализации новых принципов для членов «Сенакля» становится театр. Виктор Гюго пишет в конце 20-х годов ряд пьес, в которых реализуется новый жанр — романтическая историческая драма. Это «Кромвель», «Марион Делорм», «Эрнани». В них действуют сильные личности, стал киваются противоречивые характеры, бушуют страсти. Эти драмы непривычны для публики, и каждый вечер в Париже в 1830 году происходит так называемая «битва за “Эрнани”»: спектакль по пьесе Гюго «Эрнани» превращается в настоящую, а не фигуральную битву, где сторонники и противники нового искусства свистят и аплодируют актерам или осыпают их и друг друга оскорблениями и даже доходят до рукопашных схваток (об этом позже будут вспоминать мемуаристы), современники рисуют карикатуры на слишком распалившихся зрителей. Но накал страстей в зале соответствует накалу страстей во Франции в целом — на пороге революция 1830 года. Трудно переоценить роль этого этапа в жизни и творчестве Александра Дюма. Не случайно то намеком, то лукавой усмешкой в сторону былых сподвижников промелькнут они в его последующих романах. Так, коварную выскочку миледи из «Трех мушкетеров» Дюма поселит... по адресу, где с 1831 года жил Виктор Гюго, а к Фельтону — суровому стражу, не устоявшему перед коварным обаянием своей пленницы, та же миледи обратится со словами из «Эрнани», и сочетание того высокого трагизма, что звучал в этих словах на сцепе в 1830 году, с трагикомической фигурой Фельтона будет особенно смешно для тех, кто помнил «битву за “Эрнани”». В конце 20-х — начале 30-х годов Дюма и сам пишет исторические драмы. Первая же драма «Генрих III и его двор», поставленная в Париже в 1829 году, имеет шумный успех. За ней следуют другие: «Антони» (1831), «Карл VII среди своих вассалов» (в том же году), «Нельская башня» (1832) и многие другие. Дюма необычайно много работает, он становится известен. Даже если бы он не написал своих исторических романов, его имя уже было бы вписано в историю французской культуры. Однако со временем обстоятельства жизни Дюма меняются. В 1832 году он принимает участие в похоронах генерала Ламарка, превратившихся в своеобразную демонстрацию против Июльской монархии; после этого он вынужден временно оставить Париж и уехать в Швейцарию. Возвратившись в 1833 году во Францию, Дюма задумывается о дальнейших путях своей литературной деятельности. Драмы Дюма, как и драмы многих его единомышленников, были историческими, действие в них происходило в самые разные эпохи жизни Франции и Европы. Это не случайно. Конец XVIII — начало XIX века в Европе были отмечены великими потрясениями, существенно изменившими жизнь европейцев. К 1833 году произошли Французская революция 1789–1794 годов, наполеоновские войны, реставрация Бурбонов, Июльская революция, утверждение Июльской монархии, а между ними — восстания, разного рода перемены и смуты. Впереди еще были и революция 1848 года, и кризис 1851 года, и франко-прусская война, и кровавая Парижская коммуна, и, наконец, утверждение в 1871 году республики ничтожно малым числом голосов в парламенте. Все взоры были прикованы к Франции, а сама Франция и каждый француз в своей собственной судьбе переживали кризис за кризисом, быструю смену политических режимов, нестабильность. Европейская литература, европейские романтики в первую очередь задались вопросом, что такое история, что движет ею, как живет человек в истории. Замечательный английский писатель-романтик сэр Вальтер Скотт создал жанр исторического романа, и этот жанр завоевал европейскую литературу. Вальтер Скотт сумел создать образец, над которым впоследствии посмеивались, с которым полемизировали вплоть до конца XIX века, но который оказался необычайно продуктивен для изображения истории, для осмысления роли человека в ней. Вальтер Скотт и его последователи обращались чаще всего к тем эпохам в истории, когда старое и новое находились в противостоянии, когда общество было на переломе и появилась некая историческая личность, способная толкнуть историю вперед. Вальтер Скотт в большинстве своих романов высказывал веру в исторический прогресс, в поступательное движение истории, что позволяло ему показывать, как борются старое и новое, как одни персонажи оказываются носителями отживших порядков, а другие, наоборот, помогают пробиваться новому. Однако одним из самых блестящих изобретений Вальтера Скотта оказался прием так называемой «двойной интриги», когда в центре повествования стоял, с одной стороны, известный человек, выдающаяся историческая личность, изменяющая в решительный момент историю, а рядом с ним — вымышленный или не столь известный персонаж, о жизни, любви, взрослении которого также повествовалось в романе. Если исход «исторической» интриги в целом читателю был известен, то перипетии в жизни вымышленного персонажа создавали ту занимательность и не предсказуемость сюжета, которая и привлекала к себе из века в век читателей разного рода романов. Во Франции исторические романы также были популярны. Среди самых значительных, появившихся к 1830-м годам, были «Собор Парижской Богоматери» Гюго, «Хроника времен Карла IX» Мериме и «Сен-Map» Альфреда де Виньи. Французская школа исторического романа отличалась от Вальтер-скоттовской. Концепция человека и истории решалась несколько иначе в стране, где каждый человек, даже и не спутник великой исторической личности, оказывался непосредственным участником исторических событий: самый добропорядочный буржуа-парижанин невольно был втянут в беспорядки и баррикады на улицах хотя бы потому, что они приносили ему убытки, а наполеоновские походы, кроившие и перекраивавшие Европу, сказались на жизни тысяч французов, чьи отцы или деды в этих походах погибли. С конца 20-х и на протяжении 30-х годов во Франции печатаются и переиздаются многочисленные мемуары. В издательстве Петито и Монмерке выходит многотомная (более 100 томов) серия «Собрание мемуаров, относящихся к истории Франции», в 1836–1839 годах у издателей Мишо и Пужола появляется 32-томная серия «Новое собрание мемуаров для истории Франции с XIII в. до конца XVIII в.». В этих сериях, кроме прочих, печатаются мемуары Ришелье, маршала Бассомпьера, мадам де Мотвиль, маршала Бриенна, камердинера Анны Австрийской Ла Порта. История, увиденная изнутри непосредственными участниками событий, непосредственными современниками той или иной эпохи, имеет особую ценность для французов XIX века. Александр Дюма с самого начала своей литературной деятельности увлекался историей, изучал исторические труды и мемуары, потому что задумал цикл романов из жизни Франции с XIV до XIX века. Писатель колебался между драматургией и романами: он не был уверен, что поприще романиста окажется для него таким же удачным, как поприще драматурга. Выбор помог сделать возникший в 30-е годы жанр романа-фельетона. Во французской словесности XIX века невероятно большую роль играла пресса. Напряженная общественная и политическая жизнь вызвала настоящий газетный поток; пожалуй, не было ни одного французского писателя XIX века — ни в 30-е годы, ни позже, — кто не оттачивал бы свое мастерство в публицистических газетных жанрах, требовавших краткости, точности и яркости выражения мысли. С 1836 года в Париже начинают выходить газеты, быстро завоевавшие популярность, — «Пресса» (издатель Эмиль Жирарден), «Век» (издатель Эдмон Дютак). В приложении к ним начинают печататься из номера в номер по главам романы, получившие название «фельетон» — от французского слова «feuille» — «листок». Считается, что изобретение принадлежало Эмилю Жирардену, который решил, что эти приложения в сочетании с уменьшением абонементной платы для подписчиков резко увеличат число его читателей и, соответственно, принесут доходы (не подписавшиеся на газету могли купить приложения за отдельную, но более высокую плату). Расчет оправдался, вскоре такую же практику переняли и некоторые другие газеты. Особый успех и доходы принесла публикация в газете «Журналь де Деба» в 1842–1843 годах романа «Парижские тайны» Эжена Сю. Жанр романа-фельетона предъявлял и особые требования к автору: его роман должен был развиваться последовательно и динамично; каждая глава должна была содержать в себе развязку одной и завязку другой тайны, названия каждой главы должны были быть броскими и привлекательными, чтобы любой читатель сначала захотел купить листок, а потом захотел бы покупать продолжение. Новая интересная творческая задача увлекла Александра Дюма. В конце 1843 года газета «Век» публикует анонс предполагаемой публикации романа-фельетона Александра Дюма «Атос, Портос и Арамис». В 1844 году роман «Три мушкетера» (о смене названия будет сказано дальше) появляется на страницах газеты. Первые главы имеют успех, приносят автору деньги, за ними следует невероятное количество новых глав других романов, неизменно популярных. С 1844 по 1846 год Дюма публикует романы «Три мушкетера», «Граф Монте-Кристо», «Королева Марго», «Двадцать лет спустя», «Графиня де Монсоро», «Две Дианы». Список не полон. Плодовитость (неизменно успешная) Александра Дюма поражает современников, становится предметом нападок, карикатур, пародий. «Александр Дюма и Компания. Фабрика романов» — так назывался памфлет, вышедший в 1845 году. На одной из карикатур изображался Дюма, в обеих руках писателя было по перу, к ногам и носу были также приделаны перья, и всеми ими он одновременно писал романы. И действительно, как мог один человек написать такое количество объемистых романов, требовавших пристального изучения исторических источников? И здесь нельзя не назвать имя человека, роль которого в творческом процессе Дюма была необычайно велика. Друг Дюма, писатель Жерар де Нерваль, в 1838 году познакомил его с молодым преподавателем истории Огюстом Маке, мечтавшим о карьере писателя. Маке показал знаменитому писателю свой исторический роман, который оказался слабым. Тогда Дюма выкупил его у Маке, переделал и опубликовал под названием «Шевалье Арменталь». Так началось сотрудничество Дюма и Маке. За определенную плату историк занимался разысканиями, находил интересные исторические сюжеты, набрасывал вчерне сюжеты литературные, а Дюма превращал их в романы. Первым блестящим плодом сотрудничества стал как раз роман «Три мушкетера». Поначалу отношения между историком и писателем были очень теплыми. Письма Дюма периода работы над романом изобилуют призывами примерно такого рода: «Дорогой Маке, скорее приходите, мне не терпится засесть за работу!»; «Дорогой Маке, без Вас моя история никак не движется». Но в 1850 году произошел разрыв, о причинах которого разные исследователи судят по-разному. Дюма хотел отказаться от услуг Маке, а тот в 1857 году подал на него в суд, требуя, чтобы его имя печаталось на титульных страницах романов. Маке проиграл процесс. До сих пор степень его участия в создании романов Дюма оценивается по-разному. Известный французский исследователь творчества Дюма Шарль Самаран нашел в Парижской Национальной библиотеке фрагменты рукописи Маке. Это набросок «Трех мушкетеров», где с пропусками излагаются события романа от осады Ла-Рошели до конца романа. Надо сказать, что разница между этими набросками и собственно романом Дюма огромна. Сюжет и персонажи в наброске те же, но язык сух, нет деталей, подробностей, наконец, великолепного юмора Дюма — всего того, что и составило в конечном счете славу романа. Несомненно, говорить о «плагиате» Дюма нельзя, однако, конечно же, было бы неправильно и замалчивать имя человека, много лет добросовестно помогавшего Дюма, создавшего основу для многих его романов. В конце 40-х годов Дюма знаменит. Он не забывает о былом драматургическом поприще и в 1865 году создает свой собственный «Исторический театр», где ставит, в частности, пьесы «Юность мушкетеров» и «Мушкетеры», написанные по романам «Три мушкетера» и «Двадцать лет спустя». Он продолжает писать романы вплоть до 1853 года, а потом обращается к мемуарам, пишет «Кулинарную энциклопедию», много путешествует. В 1858–1859 годах Дюма путешествует по России, где ему был оказан теплый и пышный прием, изумивший даже привыкшего к известности писателя. В 60-е годы жизнь Дюма складывается не слишком удачно. Он беден, у него много долгов. Деньги, полученные за издание романов, всегда текли у него меж пальцев, сама натура Дюма не позволяла ему делать существенные сбережения. Много денег было потрачено на путешествия, много — на помощь всем, кто когда-либо обращался к нему. О безумной щедрости Дюма в Париже всегда ходили легенды. Ни создание «Исторического театра», ни открытие в 1868 году собственной газеты «Д’Артаньян» не принесли коммерческого успеха. И театр, и газета просуществовали недолго и ввергли Дюма в новые долги. Он пишет, что когда-то приехал в Париж с одним луидором в кармане, а теперь, когда его карьера совершила параболу, у него в кармане остался тот же луидор. Современники говорят о том, что единственным источником существования Дюма в конце 60-х годов становится помощь его сына Александра, ставшего к тому времени известным писателем. В 1870 году Дюма умер. II Действие романа «Три мушкетера» происходит в XVII веке. Эта эпоха неоднократно притягивала к себе писателей-романтиков. Именно в XVII веке происходит действие драмы Гюго «Марион Делорм», романа Альфреда де Виньи «Сен-Мар». Многих будоражила неоднозначная и величественная фигура кардинала Ришелье — всевластного премьер-министра при слабом короле Людовике XIII, министра, сумевшего провести во Франции многочисленные реформы, направленные на укрепление королевской власти и обуздание аристократии. С этими реформами, в частности, был связан указ, запрещающий дуэли, — тот самый указ, который так много значит в сюжете и особенно в завязке романа «Три мушкетера». Ришелье противостояли многочисленные заговоры, которые следовало раскрыть или подавить. Кроме того, на период его пребывания у власти пришлись завершение религиозных войн осадой и взятием Ла-Рошели, военные конфликты с Англией и Испанией. XVII век во Франции был эпохой заговоров, войн, а следовательно, эпохой шпионов и тайных агентов, доносов и арестов. Обращаясь к XVII веку, французские писатели и историки, возможно, хотели увидеть, как зарождалась та грозная и кровавая стихия мятежа и террора, которая явила себя позже в революции 1789–1794 годов, хотели понять, как «смутное время» XVII столетия предопределило их собственную эпоху. А кроме того, XVII век — время необычайного расцвета и блеска французской культуры, в частности литературы, когда прогремели имена Корнеля, Расина, Мольера. Семнадцатый век — это еще и век мемуаров. Никогда раньше современники так не стремились закрепить и осмыслить увиденное и услышанное. В XVII веке, пожалуй, впервые среди событий, имеющих право быть сохраненными на века (а такова задача каждого мемуариста), оказались забавные истории, детали быта, случаи из частной жизни. Человек XVII века пытался осмыслить свое место в истории во всех проявлениях своего существования. Интерес к мемуарам совпадает с расцветом жанра романа — повествования о жизни и чувствах отдельного человека; причем чаще всего романы в XVII веке пишутся от первого лица. И не случайно наряду с подлинными мемуарами, такими, как «Историетки» (забавные истории) политического деятеля Талемана де Рео, или мемуарами мыслителя Франсуа де Ларошфуко, появляются псевдомемуары, мемуары-романы, лишь отчасти основанные на подлинных событиях. Можно сказать, что на рубеже XVII–XVIII веков мемуары часто пишутся как романы, а романы — как мемуары. Образец таких псевдомемуаров и попадает в руки Александра Дюма. Речь идет о романе Куртиля де Сандра «Мемуары г-на д’Артаньяна, капитан-лейтенанта первой роты королевских мушкетеров, содержащие множество сведений о частной жизни, тайнах и приключениях времен Людовика Великого». В предисловии к роману Дюма описал свои эмоции при чтении «Мемуаров», которые настолько заинтересовали его, что он даже унес книги из библиотеки домой «с позволения библиотекаря». На самом деле он унес и не вернул «Мемуары» — и до нас дошли листочки с неоднократными требованиями библиотекарей вернуть их обратно. Роман Куртиля де Сандра основан на реальных фактах, однако там, где можно сверить данные романа с данными истории, возникают разночтения, соответствующие, возможно, замыслу романиста. Так, Атос, Портос и Арамис — персонажи, имеющие реальных прототипов, сведения о которых, равно как и о д’Артаньяне, можно найти в архивах, — в романе Куртиля де Сандра братья, сам д’Артаньян существенно моложе своего прототипа и т. д. Куртиль де Сандра не пересказывает историю — он пишет роман, лишь отталкиваясь от относительно недавних для него событий. Подобным образом поступит и сам Дюма. Об исторических неточностях и ошибках Дюма писалось немало. Вряд ли можно считать эту неточность небрежностью — все-таки Огюст Маке был профессиональным историком, а именно ему вменялось в обязанности разыскивать исторические факты, которые Дюма вплетал в художественную ткань романа. Сам принцип исторического романа, созданного романтиками, сам подход к истории предполагали отход от точного следования за фактической стороной событий. Альфред де Виньи в статье «Размышления о правде в искусстве» говорил о различии между «правдоподобием факта» и «правдой искусства». Романтики считали, что художник вправе искажать, смещать, концентрировать исторические события ради того, чтобы выразить «дух» истории, создать свою собственную историческую реальность, которая в гораздо большей степени, чем сухое изложение фактов, может дать возможность читателю вчувствоваться в историю, постичь ее не только умом, но и сердцем, — в этом, по мнению Виньи и многих романтиков, и есть «правда искусства». В чем же и для чего отходит Дюма от исторической реальности в романе? Действие романа начинается в 1625 году. К этому времени кардинал Ришелье уже был членом Государственного совета, но подлинную власть он обрел позже, с 1630 года. Именно тогда сложились и особые отношения между королем и Ришелье. К периоду после 1630 года (то есть после завершения действия романа) относятся и тайные сношения королевы со своим братом в Испании, и сама франко-испанская война. Многие другие факты, на которые мы укажем в примечаниях по ходу романа, также могут быть связаны лишь со второй третью, а то и с концом XVII века (не считая более отдаленных по времени хронологических неточностей, о которых также будет сказано в примечаниях). Однако Дюма почему-то вписывает все события романа, все перипетии взаимоотношений героев в период до взятия Ла-Рошели и убийства герцога Бекингэмского. Почему? Попытаемся ответить на этот вопрос, но вначале скажем о прототипах главных героев романа. III Почему роман называется «Три мушкетера», если главных героев четыре? Этим вопросом задаются многие. Некоторые говорят, что вначале д’Артаньян не является мушкетером, однако он становится им задолго до завершения романа. В черновых набросках Дюма роман называется «Д’Артаньян», в издательском анонсе, как уже говорилось, объявлялось о предполагавшейся публикации романа «Атос, Портос и Арамис». Один из ведущих современных дюмаведов, Клод Шоп, в своем издании романа «Три мушкетера» публикует любопытное письмо одного из редакторов газеты «Век», Луи Денойе. Тот просит Дюма (письмо датируется приблизительно мартом 1844 года) заменить название, так как подписчики могут подумать, что речь идет о каких-то античных пастушках (заметим, что именно так реагируют на представление мушкетеров их соперники по дуэли — англичане, когда просят раскрыть подлинные имена мушкетеров), а это снизит интерес к роману. Денойе предлагает и название — «Три мушкетера». «Мой милый Денойе, — отвечает ему Дюма, — я согласен с вашим желанием назвать роман “Три мушкетера”, тем более что их четыре, и нелогичность заглавия вызовет еще больший интерес у читателей» (перевод мой — О. С.). Жанр романа_фельетона требовал пробудить интерес читателей загадками, и это была одна из них. Правда, Клод Шоп замечает, что к достоверности этого письма следует относиться критически, так как оно известно лишь по публикации 1868 года в газете «Д’Артаньян», издаваемой самим Дюма. Первая рота королевских мушкетеров была создана по инициативе самого Людовика XIII в 1622 году (собственно говоря, первой ротой она стала называться после 1663 года, когда была создана вторая рота королевских мушкетеров). Мушкетеры, то есть военные, на вооружении у которых был мушкет — огнестрельное оружие, составляли своего рода военную элиту, в задачу которой входила, в частности, непосредственная охрана короля. Капитаном роты с 1625 года стал выходец из Беарна Арно Жан дю Пейре, первый граф де Тревиль (или де Труавиль). Атос, Портос и Арамис фигурируют в официальных бумагах первой роты мушкетеров. Их имена не вымышленные, а подлинные; правда, Дюма, вслед за Куртилем де Сандра, несколько изменил их, придав им антично-греческие окончания. Арамис — Анри д’Арамиц, выходец из Беарна, из протестантской семьи; поступил в роту мушкетеров в 1640 году. Его отец тоже был мушкетером и зятем де Тревиля. Об Арамице известно, что в 1654 году он женился и имел двоих сыновей. Дальнейшие его следы теряются. Портос — Исаак де Порто, родился в городе По в протестантской семье около 1617 года. Он поступил в роту мушкетеров в 1643 году, а до этого служил под началом Дезэссара. Атос — Арман де Силег д’Атос (по имени своего вполне реального владения в Беарне), родился в 1615 году, вступил в роту мушкетеров в 1640 и умер в 1643 году, так что вряд ли мог быть другом Портоса. Как мы видим, деятельность трех героев никак не могла быть отнесена к 1625–1628 годам. Что же касается д’Артаньяна, то здесь история предлагает двух прототипов-братьев, и ни один из них полностью не соответствует романным обстоятельствам. Старший брат, Шарль д’Артаньян, родился в 1608 году, что более или менее совпадает с возрастом д’Артаньяна романного, но умер в 1633 году и не служил в роте мушкетеров. Младший брат, Шарль де Батц де Кастельморе д’Артаньян, действительно был капитан-лейтенантом королевской роты мушкетеров. Он родился в 1615 году, в 1635 году поступил в роту гвардейцев Ришелье и лишь в 1644 году (то есть после смерти Атоса) — в роту мушкетеров. Он сделал неплохую военную карьеру, в 1650 году женился по расчету, а в 1673 году был найден убитым при невыясненных обстоятельствах. Следует заметить, что д’Артаньян не принадлежал к родовитой, но обедневшей знати — наоборот, его предки, добропорядочные торговцы, разбогатев, получили дворянство в конце XVI века. Итак, в реальности четыре друга, вернее, их прототипы, вряд ли могли бы встретиться и подружиться. Дюма позаимствовал их имена, перетасовал некоторые обстоятельства жизни (д’Артаньян романный служил в роте Дезэссара, как реальный Порто) и перенес события на полтора-два десятка лет ранее. Он произвольно наделил их разными возрастами (романный Атос старше своих друзей, чего нельзя сказать о его прототипе), яркими чертами характера и создал неподражаемую четверку, где каждый играет свою роль, а все вместе они составляют неделимое целое. В этом сочетании яркости каждого из героев и их взаимодополняемости (действительно — один за всех и все за одного) и заключается, наверное, секрет их притягательности для читателя, равно как и секрет динамичности сюжета. Сюжет не распадается на четыре сюжета о приключениях каждого из героев, мы следим за действиями четверки как за действиями одного человека, но каждый из мушкетеров привносит в описываемые события свое отношение, свой взгляд на вещи, свои обстоятельства жизни, свой комизм, наконец. Однако место д’Артаньяна в романе все же иное, чем место его друзей. Еще со времен Средневековья, когда, собственно, и появилось понятие «роман», он строился как повествование о судьбе и чувствах одного героя. На рубеже XVII и XVIII веков (когда, в частности, появился роман Куртиля де Сандра) героем часто становился молодой юноша-провинциал, приехавший в Париж, чтобы добиться счастья: шаг за шагом он поднимался по социальной лестнице и в конце концов добивался благополучия. В конце XVIII века героем романа стал юноша, добивающийся всего благодаря своим талантам, а также юноша, который вдали от родного дома постигает истинный смысл жизненных ценностей, потом возвращается домой и обретает богатство и счастье с любимой женщиной. Исторический роман XIX века также часто использовал эту модель: юноша, пускающийся в жизненный путь, часто оказывался рядом с великим историческим деятелем и вместе с ним участвовал в исторических свершениях. Начало «Трех мушкетеров» обещает нам именно такой роман: молодой провинциал отправляется в Париж на поиски счастья и благополучия. Совсем как герой сказки, он получает от отца три подарка, и мы вправе ожидать, что и окончание истории будет сказочным: он обретет жену или царство. Тем более что с самого начала в речах д’Артаньяна-отца звучит упоминание Генриха IV — короля, который как бы воплотил в своей жизни сказочно-романный идеал: юноша королевской крови, но никак не претендовавший на трон, провинциал-беарнец вошел в Париж, стал королем Франции, завоевал всеобщую любовь, пусть и умер в конце концов от кинжала наемного убийцы. Самые первые строки книги, кроме того, обещают нам исторический роман, и читатель вправе ожидать от главного героя блестящей политической карьеры рядом с выдающимся политическим деятелем. Однако уже в следующих главах ожидания частично рушатся. Юноша лишается всех трех подарков отца, что в сказке не может не привести к печальному финалу. Визит к де Тревилю и ссора с каждым из трех мушкетеров продолжают «сказочную» тему, но уже в другом плане: д’Артаньян, подобно сказочному дурачку, пытается поступить правильно, но только ухудшает свое положение. Визит к де Тревилю имеет и еще одно следствие: он приводит героя к неожиданному выводу, что не так-то просто выполнить наказ отца служить королю и кардиналу, не так-то просто вообще понять, на чьей стороне следует быть. В романах Вальтера Скотта и его последователей, как уже говорилось, всегда достаточно четко определялась та политическая сила, на чьей стороне правда и справедливость, и чаще всего именно эта сила в романе символизировала прогресс. Таков, например, Ричард Львиное Сердце в романе «Айвенго», соратником которого становится молодой Уилфрид Айвенго. Но в романах Дюма звучит совершенно иная концепция истории: Дюма не верит в исторический прогресс, в силы, неуклонно движущие историю вперед. Он считает, что история есть цепь случайностей, клубок странных и непостижимых переплетений частных и государственных интересов, любви и ненависти. Не случайно так привлекла его история с подвесками королевы, рассказанная в первой главе мемуаров Франсуа де Ларошфуко. Но такой взгляд на историю в корне меняет и сюжет романа: очевидно, что речь должна идти не о том, как обычный человек соединяется с делами великой личности, а о том непростом выборе, который каждая эпоха, особенно эпоха «смутная», предъявляет «обычному», не выдающемуся человеку. И д’Артаньян постоянно оказывается перед выбором. Сначала — импульсивно, эмоционально — он делает выбор, присоединившись к своим несостоявшимся противникам против гвардейцев кардинала. Впоследствии он откажется встать на сторону кардинала, то есть откажется от возможности сделать стремительную и блестящую карьеру. В романе нет традиционного завершения сюжета полным успехом героя. Да, он получает воинское звание, но это не сказочный взлет — это лишь открытый путь к дальнейшим приключениям. Приключениям, в которых и далее герой будет оказываться перед выбором, и далее будет постигать, что дружба и преданность важнее и карьеры, и государственных интересов. Слово, данное Констанции Бонасье, вполне способно заставить его помогать герцогу Бекингэмскому, несмотря на то что тот — военный враг Франции. И здесь нельзя не сказать еще об одной важной стороне романа. Это роман о военных, роман, снижающий привычное представление о военной доблести и подвигах. Поколение, к которому принадлежал Дюма, равно как и поколение его читателей, — дети и внуки военных наполеоновской армии, взращенные на трескучих фразах о военной доблести и представляющие тяжелые последствия войн для самих военных. В 1835 году вышла книга Альфреда де Виньи «Рабство и величие военной жизни», в которой военная служба была лишена ореола героизма. Такая же дегероизация и демифологизация самого понятия воинской доблести происходит и в романе Дюма. Герои не раз говорят о судьбе воина, который вынужден сражаться с тем, с кем ему велят сражаться, не задумываясь, хорошо это или плохо. Особенно ярко тема бессмысленности самого понятия военного подвига звучит в главе, посвященной осаде Ла-Рошели. Знаменитый завтрак на бастионе, который мог бы быть воспринят как величественная демонстрация доблести героев, на самом деле предпринят ими лишь для того, чтобы избежать ушей шпионов. Он никак не связан с героизмом, готовностью «умереть за родину»; более того, он подчеркивает негероический характер самой войны, затеянной, по словам Портоса, для того, «чтобы убивать тех, кто поет свои псалмы по-французски, тогда как мы поем их по-латыни». И может быть, одним из резонов, следуя которым Дюма переместил действие романа в 1626–1628 годы, было стремление сделать смысловой кульминационной точкой именно это историческое событие, никак не связанное с проблемой прогресса в истории. Другая важная смысловая точка, также предопределившая, очевидно, время действия романа, — это убийство Бекингэма. С Бекингэмом связаны все любовные линии романа: он сам влюблен в королеву Анну, д’Артаньян помогает ему, так как влюблен в Констанцию Бонасье, а убивает герцога влюбленный в миледи Фельтон. Любовь, как и дружба, в конечном счете влияет на историю гораздо сильнее, чем сражения и политические интриги. О любви в романе следует сказать особо. Д’Артаньян, как уже было сказано, не обретает ни блестящего положения, ни богатства, но он не обретает и любви — Констанция погибает. Впрочем, нельзя сказать, что любовь д’Артаньяна к Констанции является стержнем романа. Дюма неоднократно подчеркивает, что любовь юноши рождена в первую очередь его молодостью, готовностью пылкого гасконца увлечься любой женщиной — не случайно, не переставая любить Констанцию, он влюбляется в миледи. Тем самым разрушается еще один сюжетный стереотип: благородный герой, испытывающий невероятно высокое чувство, получает за это чувство награду или же трагически погибает. Д’Артаньян искренне скорбит о смерти возлюбленной, но его жизнь не прекращается с ее утратой. На первый план здесь выступает способность чувствовать, умение сохранить эту способность в коварном мире интриг и предательств. IV* Рассказывают, что незадолго до смерти Александра Дюма к нему пришел сын и застал его за чтением «Трех мушкетеров». «Как хорошо написано», — будто бы сказал старший Дюма. — А «Монте-Кристо»? — поинтересовался сын. — Он не стоит «Мушкетеров». Судьба именно этого романа Дюма сложилась совершенно особо. Он не просто был популярен, он сразу же вызвал поток переложений и пародий, причем не только во Франции. В Италии, Германии возникли оперетты и комические оперы, переиначивавшие сюжет «Трех мушкетеров». Французский роман о французах и французской истории стал «своим» во многих национальных культурах, в том числе и в русской. Когда в конце XIX века возникло новое искусство — кино, сценаристы тут же обратились к старому сюжету Дюма. Трагические, героические и комические переложения и перетолкования истории с подвесками трудно сосчитать, К этому динамичному, вполне кинематографическому сюжету обращалось немое кино, в фильмах о мушкетерах снимались знаменитые комики, в том числе Макс Линдер. Каждая национальная культура стремилась интерпретировать сюжет по своим законам; так, в некоторых голливудских интерпретациях Констанция Бонасье не замужем или же она дочь галантерейщика Бонасье, что придает любви д’Артаньяна к ней большую целомудренность. В российском фильме режиссера Юнгвальда-Хилькевича «Д’Артаньян и три мушкетера» любовь героя, наоборот, более глубока и более трагична, а борьба друзей против Ришелье лишена идеологического безразличия: они борются с деспотом и угнетателем. Совершенно бесподобна палитра мультфильмов на сюжет «Мушкетеров». Интересно, что первой такой интерпретацией стал фильм советского мультипликатора Иванова-Вано, снятый в 1938 году, но, к сожалению, не сохранившийся. Кем только не делала с тех пор мушкетеров фантазия авторов рисованных и кукольных фильмов! Не раз в качестве храбрых друзей выступали персонажи знаменитого фильма «Том и Джерри», где Том оказывался кардиналом Ришелье, а Джерри — Констанцией Бонасье. В 1981 году был снят испанский анимационный фильм о мушкетерах-собаках. Новые мультфильмы на сюжет «Трех мушкетеров» появляются до сих пор: в 2000 году был предложен проект полнометражного анимационного фильма о трех мушкетерах производства Дании — Латвии. Время покажет, какой будет эта новая интерпретация, доказывающая, что за более чем 160-летнюю историю блестящий роман Александра Дюма не состарился, не превратился в музейный экспонат. * Использованы материалы книги: Philippe Durant, «Les trois mousquetaires: l’histoire d’une aventure adaptée plus de 100 fois à l’écran», Paris, 2001.
LS: С.Ильин "Миледи с площади Вогезов" (текст в теме "По следам д'Артаньяна")
варкадия: АЛЕКСАНДР ДЮМА ВОЦАРЯЕТСЯ В ПАНТЕОНЕ Над Парижем серое непроницаемое небо того дождливого сезона, который здесь называется "зимой". Последний день ноября. У меня под мышкой карманное издание малоизвестного романа Дюма, повествующего о прекрасной наложнице Нерона, с помощью которой Сенека отвлек его от кровосмесительных побуждений, наполненного пафосом античной трагедии и душераздирающими криками христианских мучеников. Тысячи парижан столпились в Латинском квартале от Сената, вдоль ограды Люксембургского сада и до самого Пантеона. Это люди разного возраста, разных культур и рас, но у всех в руке по книге со знакомыми с юных лет названиями: "Шевалье де Мезон-Руж", "Кин", "Жозеф Бальзамо", "Сорок пять", "Королева Марго", "Граф Монте-Кристо" и, уж конечно, "Три мушкетера". Сегодня внука чернокожего раба из Санто-Доминго и сына республиканского генерала хоронят в некрополе великих мужей Франции - Пантеоне. Александр Дюма (1802-1870) станет шестым, после Вольтера, Руссо, Гюго, Мальро и Золя, писателем и семидесятым французом, удостоившимся государственных похорон по высшему разряду, хотя и через 132 года после своей смерти, но ровно через 200 после рождения. Пантеон был построен в середине XVIII века по проекту архитектора Суфло на месте церкви, в которой хранились мощи покровительницы Парижа св.Женевьевы. Во время революции эти мощи были глумливо сожжены на Гревской площади, пепел был брошен в Сену, а драгоценный реликварий переплавлен на монетном дворе. Пантеон, в зависимости от политического режима в стране, много раз менял свое назначение. Сейчас над его фасадом издали видна надпись: "Великим людям - благодарное Отечество". Известна история маленького барабанщика, стоящего рядом с Наполеоном в скульптурной группе на фронтоне. Имя его было Анри Этьен. В старости он добрался из далекой провинции до Парижа и, узнав себя рядом с императором, замертво упал на высоких ступенях. Достоевский записал после посещения Пантеона, имея в виду гробницы Вольтера и Руссо: "Из этих двух великих людей один всю жизнь называл другого лгуном и дурным человеком, а другой называл первого просто дураком. И вот они сошлись здесь почти рядом". Для меня, кстати, всегда было загадкой, почему Расин, Мольер или Бальзак, например, покоятся на Пер-Лашез, а Мальро в Пантеоне. Но оставим это на совести у французских политиков, имеющих свои резоны. Добавлю, что величественный купол Пантеона послужил моделью для Исаакиевского собора в Петербурге и Капитолия в Вашингтоне. Дюма родился в местечке Вилле-Котре, где прекрасно сохранился небольшой дом его матери, со всем убранством и утварью. Несколько дней назад, после эксгумации, новый гроб с телом писателя был доставлен в "замок Монте-Кристо", где оставался в окружении известных писателей и актеров, декламирующих тексты Дюма-отца и зачитывающих письма со всего мира, покрытый синим бархатом, на котором серебром был вышит бессмертный девиз мушкетеров "Один за всех, все за одного" (по-французски, как ни странно для нас, это звучит в обратном порядке). Этот роскошный особняк в Марли, недалеко от Дьеппа, в котором Дюма поселился в 1847 году и который старался превратить для гостей в миниатюрный рай на Земле, разорил в конце концов своего создателя на вершине его мировой славы. Известно, что практически незнакомые хозяину люди могли великолепно устроиться там и проводить дни и ночи в пирах, в то время как сам Дюма незаметно удалялся в тихий кабинет, чтобы исписывать своим изумительным почерком (хотя его мать опрометчиво съязвила как-то, что красивый почерк бывает только у идиотов) особую бумагу, которую поставлял ему поклонник-фабрикант из Лилля. Романы писались на голубых листах, пьесы - на желтых, а стихи, кажется, на розовых. В 1852-53 годах Дюма, путешествуя по Европе и Азии, побывал в России. У него была небольшая мирская слабость - любовь к высоким наградам. Не поскупилась на орден и королева Виктория, его страстная поклонница. Однако Николай I решил, что довольно будет и брильянтового перстня. Он считал Дюма вольнодумцем, хотя не доходил в своей неприязни к нему до той ненависти, которую испытывал к "старой обезьяне", по его словам, Вольтеру. Позднее своеобразной местью писателя царю стало то, что он застал собственную жену Александру Федоровну за чтением его романа, который та не успела спрятать под подушку. 3-е отделение регулярно докладывало царю о всех передвижениях и встречах писателя. Теперь известно, что для Дюма инсценировались на Кавказе лихие "схватки с горцами", которые наивный европеец подробно описывал в своих дневниках... Кроме этих записок, от путешествия по России остался небольшой роман о декабристах "Учитель фехтования". Удивительно, что последним творением Дюма, изданным уже после его смерти, в 1873 году, стала "Большая поваренная книга" - солидное иллюстрированное собрание кулинарных рецептов. Ибо это был воистину человек-фонтан, бьющий всеми цветами полнокровной кипящей жизни, в которую он, казалось, яростно вцепился крепкими африканскими зубами. В последние годы жизни Дюма страдал бессонницей, проводил целые дни на пустынных пляжах в кресле-каталке, укутанный пледом, лицом к уходящему за горизонт морю. Однажды утром Дюма-сын застал отца в слезах. Оказалось, что писатель, принявшийся впервые перечитывать свои бесчисленные романы и пьесы, дочитал "Виконта де Бражелона" до того места, где погибает старый Портос. "Я должен был его убить", - сокрушался Дюма. Уфимско-ленинградская юность, которая во многом пронеслась под золотыми лилиями Валуа и Бурбонов, хотя над моей страной тогда сурово царили серп и молот, привела меня какими-то таинственными кругами в этот ноябрьский вечер к ограде Люксембургского сада. Сегодня, после речи президента Ширака перед Пантеоном, смысл которой сводится к тому, что нация возвращает свой долг перед прославившим ее бессмертным творцом, четыре мушкетера в своих лазурных плащах с крестами и развевающихся на ветру перьях широкополых шляп эскортируют своего создателя вместе с блистательной конницей республиканской гвардии к месту вечного упокоения. Необычайно торжественный церемониал этого водворения в Пантеоне после почестей, отданных в Сенате, разработан до малейших деталей. Звучит "Реквием" друга Дюма Гектора Берлиоза и текст другого его друга Виктора Гюго. Президент Ширак один сопровождает гроб, несомый на плечах шестью гвардейцами, до катафалка и склоняет голову. Два дня Пантеон будет открыт для всех желающих, после чего могила в крипте, между надгробиями Гюго и Золя, примет своего именитого постояльца. Сегодня - подлинный триумф Александра Дюма со всеми впечатляющими атрибутами земной славы, свидетелями которого стали толпы растроганных парижан, изумленных иностранцев и миллионы телезрителей. И в этих волнах читательской любви блаженствует львиноголовая тень великого сына Франции, который, не без природной иронии, отметил когда-то: "Большие деревья притягивают молнию". Александр Радашкевич "Русская мысль" (Париж) № 4434 (5-11 декабря 2002) http://www.radashkevich.info/ см.в разделе "Публицистика" ИЛЛЮСТРАЦИИ 1. Александр Дюма в 26 лет. Литография по рисунку художника Девериа. 1829. 2. Ив Лебурсико. Александр Дюма перед замком Монте-Кристо. 1840-е годы. 3. Александр Дюма в черкеске. Фотография. 1859.
Меланхолия: Ну очень мне нравится эта довольно-таки старая рецензия Льва Данилкина. Особенно финальный пассаж :) Артуро Перес-Реверте "Клуб Дюма, или тень Ришелье" Захватывающий роман-квест, в открытую паразитирующий на самых что ни есть дойных беллетристических коровах мировой литературы: "Трех мушкетерах", "Графе МонтеКристо", "Холмсе", "Моби Дике" и прочих. Третий (по-русски) роман (1993) популярного испанского сочинителя, автора "Фламандской доски" и "Кожи для барабана", - детектив, действие которого происходит в пространстве романов Дюма, точнее, участники которого - внимательные читатели Дюма. Кое-кто читает так усердно, что обнаруживает даже и дьявольскую подоплеку сюжета про четырех мушкетеров, королеву и кардинала: текст Дюма так щедр, что его и на это хватает. Лукас Корсо, наемный охотник за старинными книгами, колесит по Европе, разыскивая три экземпляра "Девяти врат ада", пособия по вызыванию дьявола, иллюстрированного загадочными гравюрами; а еще у него в сумке лежит рукопись главы "Анжуйское вино" из "Трех мушкетеров", автограф Дюма. На книги, кажется, наложено какое-то проклятие - их владельцы умирают один за другим; самого Корсо преследуют люди, очень напоминающие Миледи и Рошфора. Два сюжета - мистический и авантюрный, - заключенные в казарме одного романа, постоянно конфликтуют между собой, как мушкетеры короля и гвардейцы кардинала; Перес-Реверте благоволит то одной, то другой стороне попеременно. Корсо, которому поневоле приходится стать практикующим семиотиком, становится понятно, что его в этой игре держат за Д'Артаньяна; если уж начинать верить совпадениям, то Ришелье подозрительно напоминает дьявола, Миледи - вавилонскую блудницу и т.д. Литературоведческое понятие "интертекст" у Реверте - не просто научный термин; это простреливаемая ничейная зона между двумя враждующими группировками; именно на эту территорию, где могут убить взаправду, и попадает Корсо. Он едва не гибнет из-за своей неправильной, гиперсемиотичной интерпретации событий. Реверте принято называть испанским Умберто Эко; пожалуй - хотя "Клуб" похож и на "Маятник Фуко", и на фаулзовского "Волхва", и даже на "Князя ветра" Леонида нашего с вами, понимаете ли, Юзефовича. Сравнения лестные, но заслуженные. Главное достоинство Реверте - он так же любит Дюма, как я (и вы, надеюсь, - иначе вам незачем читать "Тень Ришелье"). Реверте - энтузиаст Дюма; из его романа вы узнаете много нового и об авторе "Мушкетеров", и о том, как создавался это прекрасный гимн мужской дружбе. Не знаю, кто там вышел из гоголевской "Шинели"; я вышел из классического романа плаща и шпаги - "Три дара господина Д'Артаньяна": лилльский палач, Гримо, "господа, вы едите конину" Так приятно вспоминать хожу и жмурюсь, как говорил Савва Игнатьич в "Покровских воротах". В ушах, заметьте, звучит вкрадчивая, чуть гнусавая гасконская хрипотца опереточного усача М.Боярского: "Опять скрипит потертое седло". Без этого никак. Лев Данилкин Афиша
LS: Ответ кардиналу Не так рано, как стоило бы, но все же не позднее, чем следовало, я дал себе слово – держаться подальше от людей, которые не читали роман «Три мушкетера» Александра Дюма. Совершенно избежать общения невозможно, однако если есть хоть малейшая возможность, пользуюсь ею без всякого сомнения. А все потому, что человек, не читавший «Трех мушкетеров», очевидно, не знаком с самой моей любимой цитатой из этой книги (их на самом деле две, но про вторую мы как-нибудь после поговорим). Вот что ответил д'Артаньян кардиналу Ришелье, который позвал его к себе на службу: «В таком случае я скажу вашему высокопреосвященству, что все мои друзья находятся среди мушкетеров и гвардейцев короля, а враги по какой-то непонятной роковой случайности служат вашему высокопреосвященству, так что меня дурно приняли бы здесь и на меня дурно посмотрели бы там, если бы я принял ваше предложение, ваша светлость». Приведенная цитата не имеет ничего общего с отношениями индивидуума и власти, давлением так называемого общественного мнения на свободную личность или к какой-нибудь еще ерунде вроде рукоподавания или нерукоподавания. Собственно говоря, все, кто читал «Три мушкетера», хочется мне верить, это и так прекрасно понимают. Хотя бы потому что помнят, что после окончания аудиенции у кардинала сказал своему другу мушкетер Атос. Разговор кардинала и мушкетера – это история про шанс, который выпадает человеку, чтобы устроить свою жизнь, и про то, как люди распоряжаются своей судьбой. /…./ Надо быть очень уверенным в себе человеком, чтобы уметь отказывать или, наоборот, соглашаться. Впрочем, можно просто надеяться на свою интуицию. А еще лучше верить в то, что еще один шанс выпадет обязательно, а до той поры просто наслаждаться жизнью. Возможно, д'Артаньяну и стоило отказываться от предложения Ришелье, чтобы потом услышать слова Атоса? Тем более что кончилось у д'Артаньяна все достаточно неплохо. Гораздо лучше, чем у лейтенантов кардинальской гвардии. Глеб Черкасов, редактор отдела политики газеты «КоммерсантЪ» 9.12.08 10:44 http://www.gazeta.ru/column/cherkasov/2907491.shtml Мне понравилось очень. :) Особенно первое предложение. :)))) Эта статья появилась сегодня на сайте gazeta.ru. Рекомендую пройти по ссылке, там есть еще и чудные отклики читателей. ;) Статья приведена не полностью, в соотвествии с требованиями gazeta.ru
Antoinette: Не помню, было ли уже у нас. Константин Смирнов "Мещанин во мушкетерстве"
LS: Antoinette Спасибо! Очень порадовал факт знакомства последнего д'Артаньяна - Луи-Константэна де Баца - с отцом Дюма. :)
полная версия страницы