Форум » Общий форум по Дюма » Путешествия Дюма по России » Ответить
Путешествия Дюма по России
Евгения: Когда, где, ... и к каким литературным последствиям это привело.
Стелла: То, что на фото, особенно на фоне зимы, производит впечатление деревни - фантома. Я сразу Припять вспомнила. Но табличка выглядит бодрее самих домов.
Вольер: Благодаря david'у мы получили иллюстрацию внутреннего убранства кибитки калмыцкой княгини кисти Муане (см. мой пост N: 350 на стр.3 этой темы). Это редкое изображение: Муане редок сам по себе, а Муане в цвете — редкость в квадрате. Произведение называется "Интерьер кибитки калмыцкой принцессы". Приводим три изображения (сама картина в раме, без рамы и увеличенный фрагмент): Я не стал подгонять цвет изображений, ибо не видел оригинала и не знаю, какой цвет истинный.
Вольер: Поскольку Кавказ всё ещё частично относится к России, продолжаю наш рассказ о путешествии Дюма именно в этой теме. Надеюсь, это не вызовет непонимания у дюманов - граждан закавказских государств. )) 16 апреля 1859 года, ровно сто пятьдесят четыре года назад, Дюма начал выпускать ежедневную (!) газету «Кавказ». Помимо романов (полагаю, это были небезызвестные переводы Бестужева-Марлинского) в ней печатались впечатления писателя от путешествия по Кавказу. Вышло всего пятьдесят выпусков этой газеты (вопрос к david’у – существуют ли сохранившиеся экземпляры?), но в том же году «Впечатления о путешествии на Кавказ» были выпущены отдельной книгой. Иллюстрации, как и в путешествии по России, были выполнены верным мольбертоносцем Муане. Ежедневных выпусков, в отличие от Дюма, я не обещаю, это по плечу только гигантам, вроде него. «Кавказ» начинается с пространного и многословного рассказа о географии региона и о преданиях и легендах некоторых народов, плавно переходящих в историю древних, а затем и средних веков. Это вступление было написано не при выезде из Астрахани, а много позже, в Тифлисе, с целью подготовить рядового европейского читателя к этнографическим, географическим и прочим кавказским хитросплетениям. С присущим ему изяществом уложившись в двадцать страниц, Дюма заканчивает рассказ 1797 годом – годом рождения Шамиля, одного из самых примечательных героев этой книги. Примерно столько же отведено краткому, но красочному описанию борьбы Шамиля против русской колонизации; подробнее она будет описана на последующих страницах книги. Уже в 1858 году в Петербурге (Дюма ещё находился в России!) были напечатаны карикатуры Н. Степанова «Знакомые», где в одном из сюжетов обыгрывалось неосторожное обещание писателя встретиться с Шамилем. Дюма крепко держит за одежду отбивающегося от него Шамиля, а тот молит его о пощаде: «М-r Дюма, оставьте меня в покое, я спешу отразить нападение русских». Но Дюма до этого нет дела, он отвечает: «Об этой безделице можно подумать после, а теперь мне нужно серьезно переговорить с вами: я приехал сюда, чтобы написать ваши записки в 25 томах и желаю сейчас же приступить к делу». Шамиль на тот момент был одним из самых волнующих Европу мусульманских лидеров (наряду с предводителем алжирцев Абд-аль-Кадиром). Его называли «Наполеоном Кавказа», реально опасаясь возможного расширения возникшего имамата, не один десяток лет успешно противостоявшего огромной Российской империи. Турция, Англия и Франция активно пытались использовать Шамиля как крупную разменную монету во время дипломатических переговоров с Россией, и, к чести имама, он частенько разгадывал их замыслы, стараясь заботиться только о своих горцах, и не поддавался на лесть и посулы. Дюма пересказал свою версию истории Шамиля до момента прибытия писателя на Кавказ. Об отдельных её фрагментах речь пойдёт подробнее далее. В целом могу сказать, что сведения Дюма черпал, скорее всего, от многочисленных очевидцев и участников Шамилевских войн, а также из нескольких успевших выйти в печать книг, которые я также упомяну в дальнейшем. Не всё из того, о чём пишет Дюма, соответствует действительности, но, в целом, учитывая реалии того времени – это удивительно подробный и достаточно точный рассказ, а некоторые выводы французского писателя, как обычно, опередили своё время. Тем Дюма и хорош: не просто компилирует материалы, а непредвзято переосмысливает их и зачастую подмечает то, что другие не приняли во внимание. Хочется сказать, что история Кавказского имамата даёт ключи к пониманию многих нынешних проблем региона и для первоначального знакомства книга Дюма - это то, что надо неискушённому читателю. А к услугам заинтересовавшихся кавказскими проблемами всегда можно предложить множество другой литературы о Шамиле и не только. Поскольку мы говорим в первую очередь о Дюма на Кавказе, а не просто о Кавказе, иллюстрации будут появляться применительно к местам, лично посещённым писателем.
david: Вольер пишет: вопрос к david’у – существуют ли сохранившиеся экземпляры? По крайней мере, насчет первых шести номеров, у меня имеющихся, отвечаю положительно! А вот - тот самый, первый...
Вольер: «Мы прибыли в Кизляр 7 ноября 1858 года, в два часа пополудни», - великий романист точен в деталях, впрочем как всегда. Дюма сразу же отмечает неспокойствие и настороженность как военных, так и обывателей. Менее тридцати лет прошло с тех пор, как Кизляр был дважды опустошён отрядами горцев имамата – какое уж тут спокойствие и расслабленность. Это ощущение близости врага будет сопровождать путешественников почти на всём протяжении их кавказского путешествия: тогда на Кавказе было неспокойно везде, включая укреплённые крепости, напичканные русскими войсками. Думаю, что Дюма давненько не испытывал таких чувств и адреналин играл вовсю. )) Тогда Кизляр был едва ли не крупнейшим городом на русском Кавказе, исключая Тифлис. Население города составляло более 15 000 человек, исключая войска. А если говорить о крепости, то кизлярская крепость считалась сильнейшей на Кавказе и слава о ней шла далеко на Востоке. Её комендант считался вторым (а то и первым) лицом на всём русском Кавказе. В XIX веке она стала утрачивать свои боевые функции, по мере продвижения русской колонизации оказавшись скорее в тылу, чем на передовой. Вокруг крепости уже давно вырос город, большей частью спрятанный в городских стенах. Находящийся на пересечении караванных путей, под защитой крепости, являясь точкой пересечения интересов России, Турции и Персии, торговый Кизляр процветал. Но уже упоминавшееся разграбление города Гази-Мухаммедом (первым имамом) в 1831 и одним из наибов Шамиля в 1841 (крепость оба раза не была взята, пострадал лишь город) заставил снова говорить о военном значении крепости. Дюма привычно пеняет на дороги, а зря — в дальнейшем дороги на подъезде к Кизляру, полагаю, показались бы им комфортабельными парижскими бульварами. На вопрос о наличии гостиниц ямщик ответил отрицательно, и путешественников отправили к полицмейстеру, который отвёл им дом в ста шагах от почтовой станции. К кизлярской полиции в 1858 году, если верить Кавказскому календарю, имели отношение следующие господа: пристав Николай Родионович Красович, гражданский пристав Александр Дмитриевич Рудаков и уголовный пристав Михаил Тимофеевич Губарь, все, как на подбор, коллежские секретари. Кто из них имел честь услужить Дюма — не знаю. Дом, в котором остановился Дюма со спутниками, играл роль поднадзорной полиции гостиницы и относился к ведомству коменданта крепости (он так и назывался: «Дом Коменданта»), что легко объясняется полувоенным положением города. В нём бывали в разное время Суворов, Лермонтов, Бестужев-Марлинский, Л. Толстой и многие другие известные и не очень люди. Ещё в советское время сохранялась мемориальная табличка с перечислением знаменитых фамилий, потом она, говорят, исчезла. Сейчас в этом здании (ул. Тумасяна, 27) располагаются Кизлярские электросети. Фото, к сожалению, не располагаю. Дом сей пережил, думаю, немало, и очень сильно изменился с тех времён, но то, что именно здесь останавливался Дюма — вероятность высокая. В качестве небольшой компенсации можно привести пример типичной улицы современного Кизляра с характерной застройкой не выше двух этажей, максимально близкой к XIX веку: Вскоре была доставлена мебель (лавки вместо кроватей, стулья и столы); теперь гости могли приступить к трапезе. Следует рецепт шашлыка из баранины и воздаётся должное местному вину и виноградной водке (также рекомендую: кизлярская виноградная водка - наилучший заменитель граппы среди аутентичных крепких напитков России). После обеда Дюма отправился с визитом к кизлярскому городничему (подполковник Александр Фёдорович Полнобоков, согласно Кавказскому календарю 1858-1859 года), причём писателю настоятельно было рекомендовано не передвигаться по улицам без оружия — по этому признаку вы можете судить о том, насколько спокойно чувствовали себя тогда люди в одном из крупнейших городов Кавказа. Городничий обитал на другом конце города, так что путешественникам удалось ознакомиться с достопримечательностями. Крепостная площадь и военные укрепления, базарная площадь. Сейчас крепости уже не увидеть: она была срыта менее чем через год, в 1859 году, после окончания Кавказской войны. Изображений её найти не удалось, только планы. Теперь на этом месте парк. Шагая по грязи немощёных кизлярских переулков, встречая только обвешанных оружием людей, Дюма наконец-то ощутил себя парижанином эпохи Генриха III. В доме городничего французам наконец-то удалось попрактиковаться в родном языке с женой хозяина, их досыта накормили историями про ограбленных и убитых местных жителей, как я подозреваю, имея целью отвадить гостей от излишне усердного изучения окрестностей, да ещё не дай бог, самостоятельно. Зачем городничему проблемы в лице беспокойного писателя? Сбагрить бы поскорее на руки следующему чиновнику и перекреститься: вполне себе здравый чиновничий подход. А мы зато имеем несколько очаровательных историй-зарисовок. )) Уговорились вечером встретиться опять; на выходе французам предупредительно подали дрожки (опять же – опасно ходить по Кизляру пешком!), а Дюма не удержался и вставил в текст изящную шпильку, что, мол, только де Кюстин приписывает любезность русских своим исключительным заслугам, а на самом деле надо просто от души поблагодарить. И недаром — на квартире Дюма уже ждал местный полицмейстер с запасом вина и в ожидании пожеланий. Его вежливо спровадили, Муане отправился зарисовывать живописный Кизляр. Дюма, наверное, отдыхал. Вечерний приём у городничего был ознаменован тем, что до г-жи Полнобоковой (это городничиха, как вы помните), только сейчас дошло, что г-н француз, с которым она имела продолжительную беседу после обеда — сам мсье Дюма, и теперь его ждало общество более многочисленное и признательное. Писатель, очарованный наличием женщин, говорящих по-французски и романтическим присутствием опасности (городничий и полицмейстер отсутствовали какое-то время, выехав на место происшествия в двухстах шагах от квартиры Дюма), прекрасно провёл время: написал стихи в альбом г-жи Полнобоковой и откланялся в одиннадцать вечера. Утром пора было отправляться в дальнейший путь. Посмотрим на план Кизляра 1829 года. Исходя из текста, легко прийти к выводу, что Дюма поселили неподалёку от крепости и отождествить место его пребывания с домом коменданта. Итак, 1 – примерное расположение дома, где останавливался Дюма, 2 – крепость, 3 – базарная площадь, 4 – где-то в этой части Кизляра находился дом городничего, который два раза посетил Дюма.
LS: Вольер Тем Дюма и хорош: не просто компилирует материалы, а непредвзято переосмысливает их и зачастую подмечает то, что другие не приняли во внимание. Хочется сказать, что история Кавказского имамата даёт ключи к пониманию многих нынешних проблем региона Вот-вот. После прочтения "Кавказа" у меня сложилось впечатление, что сегодня многим политикам было бы полезно перечитать эту книгу.
Samsaranna: LS Им нужно было это перечитать в начале 90х.
LS: Samsaranna Судя по тому, что с 1858 года прошло почти 150 лет, это никогда не поздно.
Вольер: Но когда ты являешься автором «Трёх Мушкетёров» и «Графа Монте-Кристо», не так-то просто вырваться из тенет русского гостеприимства. Утром явился полицмейстер и от имени своей жены пригласил на завтрак. Отказаться Дюма не смог. )) Были дамы, был завтрак, был разговор на французском, фортепьяно и романсы на стихи Лермонтова. Наконец, путешественников проводил в чрезвычайно опасную дорогу: Кизляр — Шелковая. На этом участке пути располагался некий лесистый участок пути, на котором горцы регулярно совершали нападения на путников. Вооружённые до зубов и взбодрённые возможной опасностью, французы без приключений добрались до паромной переправы через Терек, вторично пересекли Терек вброд. Тут возникает небольшое разночтение: если путешественники ехали по основной дороге, по левому берегу Терека, то тогда это малозначимые рукава Терека, впадающие в Каспийское море севернее основного русла, так что основной Терек они не пересекали. А если они действительно переправились через старый Терек, на котором и стоит Кизляр, то тогда они направились по совсем другой дороге, по которой они не могли попасть в Шелковую в течение одного дня пути. Современное фото Терека на равнине, где как раз находились станицы и посты терских казаков и где проходил путь Дюма и К: Так или иначе, они продолжили дорогу в сопровождении четырёх казаков, время от времени демонстрируя им преимущество карабина над местными ружьями на несчастных птицах. Ехали с ружьями на коленях и в сопровождении «ненадёжных» с точки зрения писателя казаков (почему — смотрите в тексте), проехали Каргалинскую (известную тем, что к ней был приписан в своё время Емельян Пугачёв) и Щербаковскую станицы, затем Сухой пост. К этому моменту впечатленный Дюма уже вспоминал романы Фенимора Купера. Хотя должное было отдано и величественному виду с вершиной Казбека во главе. В тексте говорится, что Муане пытался сделать набросок, но заочно проиграл спор природе. Основное наблюдение, которое сделал Дюма, миновав этот первый и, в общем-то, короткий отрезок пути по кавказской земле, это гордость и независимость встречавшихся ему людей, по контрасту с забитыми рабами-крестьянами из большой России. Наконец, достигли пресловутого «опасного места», которое начиналось сразу за станицей Новоучреждённой, где им выделили для сопровождения пять опытных казаков. Опасности не было, зато была подстрелена куропатка, и без приключений маленький отряд с наступлением сумерек въехал в Шелковую. Иллюстрация из книги Le Volga et le Caucase avec Alexandre Dumas (автор рисунка К. Оммер де Гелль, 1840 г. ). Изображён один из казацких постов: Возвращаемся к вопросам разночтения пути. Безусловно, Дюма и К двигались по левому берегу Терека. То есть пересечённые реки — это второстепенные рукава Терека. Совершенно правильно упомянуты станицы Каргалинская (Каргинская) и Щербаковская, находящиеся на дороге Кизляр – Шелковая. Но упомянутые ниже Новоучрежденная (точнее Новоучрежденный пост) и Сухой Пост лежат на совсем другой дороге: Кизляр - Кази-Юрт. Терек там нужно перескать именно два раза: вначале Старый, потом Новый. Теоретически, по такому пути тоже можно попасть в Шелковую, но, во-первых, это крюк. А, во-вторых, Новоучрежденный пост находится почти сразу на выезде из Кизляра, а Сухой пост значительно дальше. У Дюма как раз наоборот. Предполагаю, что Дюма, изнурённый зловещими рассказами кизлярских дам об изобилующих опасностями окрестностях со сложными русскими названиями, вначале правильно упомянул Новоучрежденную, применительно к рассказу о приключениях одного казака. А потом, во время своего пути, спутал это название со станицей Новогладковской, которая как раз хронологически отлично вписывается в первый вариант пути по левому берегу Терека. А вот как на ту же дорогу попал Сухой Пост — мне неизвестно. Все эти хитросплетения, за которые я прошу прощения у читателей, испытывающих отвращение к географии, отражены на карте. 1 – Кизляр, 2 – Каргалинская, 3 – Щербаковская, 4 – Новоучрежденный пост, 5 – Сухой пост, 6 – Новогладковская и «опасное место», 7 – Шелковая, 8 – Червленная, речь о которой пойдёт ниже. Для сравнения кусочек военной карты как раз 1858 года, на которой при желании можно разглядеть все упомянутые населённые пункты: продолжение следует
Samsaranna: Вольер Разрешите Вас немного поправить. Станица Шелковская - а не Шелковая.
Вольер: Samsaranna, да, я знаю. А ещё правильнее — Шелкозаводская, тогда её так и называли (на карте 1858 года видно). Просто в тексте издания "Арт-Бизнес-Центра" именно так, и я решил ничего не менять, чтобы не путать читателей. В начале следующего текста напишу подробнее. В любом случае спасибо, что внимательно читаете. )
Samsaranna: Вольер Для меня эти края- история моих предков. И название станиц- родное. С удовольствием буду ждать продолжения Вашего интересного рассказа.
Вольер: Итак, французы находятся в станице, которую Дюма называет в исходном тексте Шуковая (Schoukovaia). В переводе издания «Арт-Бизнес-Центра» значится Шелковая (так мы её и будем называть). На современных картах можно найти станицы Шелковскую и Шелкозаводскую. Дело в том, что исходное поселение сложилось вокруг завода по производству шёлка в 1718 году и носило название Шелкозаводская. Постепенно слобода разрасталась и стала представлять из себя множество разбросанных хуторов. Те из них, которые были ближе к заводу и составили современную станицу Шелкозаводскую. А восточная часть поселения иногда называлась Шелковской или также Шелкозаводской (как раз два таких названия вы можете видеть на карте 1858 года). Уточним, что старой станицы, которую застал Дюма уже не существует. Не выдержав частых разливов Терека, в 1885 году жители перенесли её примерно на четыре километра дальше от Терека. После этого за ней окончательно закрепилось название Шелковской, в отличие от Шелкозаводской. А прежнее место так и называют: урочище Старая станица. Современные домики в станице выглядят вполне мирно: Что интересно, население Шелковой (возвращаемся к названию, используемому в книге) составляли в основном грузины, приписанные к казакам. Это отличало её от остальных казачьих поселений. Вкратце скажем, что в 1845 году было издано Положение о Кавказском линейном казачьем войске, которое четко определяло права и обязанности казаков и предусматривало формирование войсковых единиц с помощью разделения станиц на разные полки(Гребенский, Кизлярский и т.д.) Делалось это для нивелирования различных этнических различий казачьих групп, служивших предпосылками для сепаратизма, независимости и, как следствие, возможного неповиновения. Во все времена государство было заинтересовано в ликвидации любых возможных очагов инакомыслия, и казаки со своей тягой к свободе представляли опасность. Тем более, что Кавказская война была близка к окончанию: «Мавр сделал своё дело, мавр может уходить». Дюма отмечает резкую разницу между русскими в России и на Кавказе: На одной из предыдущих станций Калино (переводчик – прим. Вольера) поднял плеть на замешкавшегося ямщика. — Берегись, — сказал тот, поднося руку к кинжалу, — ты не в России. Здесь же, неподалёку от Шелковой, находится усадьба Хастатовых (построена в 1760-е годы), родственников М. Ю. Лермонтова. Он бывал там в разное время, сейчас в доме небольшой музей поэта. Дюма, скорее всего, ничего не знал об этом и усадьбы не видел, поэтому упоминания в тексте «Кавказа» о Хастатовых нет. Так что подробнее рассказывать не будем. Два слова о полковнике Шатилове, командире расквартированных в станице воинских частей, упоминаемом на страницах «Кавказа». Судя по всему, в Шелковой находился Белостокский пехотный полк, командиром которого он являлся на тот момент. Как раз в 1858 году полковник участвовал в экспедициях против горцев и был награждён золотой саблей с надписью «За храбрость». Дальнейшая его карьера сложилась счастливо: Павел Николаевич Шатилов занимал различные должности, дослужился до генерала, был награждён различными орденами и медалями. Принимал участие во взятии Карса во время русско-турецкой войны, где также отличился. В Шелковой он вместе со своей супругой и маленьким сыном завтракал с Дюма, причём мальчик вначале подсматривал на знаменитого гостя в замочную скважину. )) Потом отец объяснил, что ребёнок недавно прочёл «Графа Монте-Кристо» на русском и очень хочет увидеть автора. В дальнейшем маленький любитель приключенческой литературы продолжил династию и также стал известным генералом, Николаем Павловичем Шатиловым. Поскольку портрета старшего Шатилова раздобыть не удалось, предлагаю посмотреть на его сына, Николая Павловича Шатилова, в детстве лично познакомившегося с Дюма: В Шелковой путешественникам отвели две комнаты (в каком именно доме — неизвестно), где они познакомились с русскими офицерами. Следует очередная порция рассказов. Начальство уже извещено о приезде гостей, кушается шашлык, пьётся вино и принимается решения о посещении станицы Червлённой, находящейся чуть западнее Шелковой (смотрите на последней карте). Решено ехать верхом, в компании одного из новых знакомцев и, разумеется, охранного конвоя. Продолжение следует.
LS: Дюма отмечает резкую разницу между русскими в России и на Кавказе: На меня это тоже произвело сильное впечатление: Дюма называет крестьян в России унылыми, униженными и покорными...
Еленка: Мне это в свою очередь напомнило Прощай, немытая Россия, Страна рабов, страна господ, И вы, мундиры голубые, И ты, им преданный народ. Быть может, за стеной Кавказа Укроюсь от твоих пашей, От их всевидящего глаза, От их всеслышащих ушей. Что-то в этом есть
Вольер: Представляете, каково было Дюма с его возрастом и комплекцией в подобном путешествии: тридцать пять верст верхом в один конец! Но любопытство победило. Поскольку прославленный романист был, мягко говоря, лаконичен в описании Червлённой, любезно позаимствуем недостающее из книги воспоминаний Горюнова 1840-х г.г., изданных в 1879 г.: Станица весьма обширна, в длину около двух верст, и в ширину тоже около версты. Она расположена в виде прямого четырехугольника и обнесена кругом сплошным плетневым витым забором, наверху которого натыкан, в огромном количестве, колючей терн, а перед плетнем вырыта кругом глубокая канава. Со всех четырех сторон сделаны въездные досчатые ворота, у которых в то время тоже находились в постоянном карауле по три казака-малолетка. Станица расположена на р. Тереке, который отстоит от нее на расстоянии тоже версты, а в некоторых местах даже и более. Она расположена правильными прямыми и широкими улицами, с такими же переулками. Постройка домов отличалась приличным видом, чистотою, опрятностью, и производила на взгляд самое приятное впечатление. Промежуток пространства между станицей и рекою занят плодоносными виноградными садами… Червлённая славилась красотой своих станичниц и, конечно, не посетить подобное место было бы преступлением. Это не преувеличение. Несмотря на менее чем четырёхтысячное население станицы, литература и пресса XIX века частенько упоминает красавиц-станичниц. В журнале «Русская старина» за 1893 год, например: «Каждый из молодых аристократов-богачей, приезжавших из Петербурга в экспедицию, считал своей обязанностью побывать в Червлённой и поволочиться за казачками». Известный знаток Кавказа, аристократ и живописец, Григорий Гагарин, с которым мы ещё не раз встретимся, даёт нам возможность увидеть красавиц-червлёнок (1842 год): А вот как изображали казачек иностранные путешественники (жительница Червлённой — слева): В чём же причина такой всеми признанной красоты? Червлённая находилась на краю кордонной линии, и станичники испытывали, скажем так, недостаток в женщинах. Приходилось, восприняв обычаи самих горцев, умыкать горянок во время походов-набегов на аулы, а ещё казаки "иной раз и женихались полюбовно на их девках, платя за них дорогой калым скотом, оружием и другими вещами" . Например, со слов 90-летнего казака станицы Червлённой было записано в 1847 году "иначе женщин не добьешься", так как их "было мало, да и тех стерегли", а "казаков все больше становилось". Результатом подобных смешанных браков стали женщины-красавицы, прославившиеся далеко за пределами Кавказа. Бытовала песня: В Ташкичу я не хочу, В Грозную не надо; А в Червленную пойдем – Там все радости найдём!... Работы живописцев разбавим немного архивными фото конца XIX века: групповые фото казаков и казачек из Червлённой, как нам кажется, лучше передают местный колорит. Ещё Л. Н. Толстой писал «…в станице Червлённой характер населения сохранился резче, чем в других». Например, известен случай, когда в 40-х годах XIX века местные казаки наотрез отказались разбавить своё население переселенцами из Украины. Вот такими были жители одного из главных казачьих форпостов кордонной линии Терского казачества: Обратите внимание на дату последнего снимка: 1864 год. Кто-то из них, вполне вероятно, видел Дюма! Продолжение следует.
Samsaranna: Вольер Спасибо!
Вольер: И тут нас ожидает одна из любопытнейших историй, связанных с пребыванием Дюма на Кавказе, и читатель поймёт, зачем ему столько морочили голову казачками из Червлённой. По порядку. Что изложено самим Дюма на страницах книги «Кавказ»? Оказывается, он ещё в Париже немало слышал о Евдокии Догадихе, уроженке Червлённой, вдохновившей Лермонтова на «Казачью колыбельную песню» (1837 г.), которую Дюма тут же переводит для французского читателя. Романтические стихи Лермонтова, живописная природа, дорога к станице прекрасных женщин — чего не хватает? Правильно, встречи с горцами. И она последовала, к восторгу Дюма. Пересказывать не буду, скажу лишь только, что некоторые отечественные циники от истории и литературоведения считают большинство подобных происшествий с Дюма в России инсценированными или выдуманными. Насчёт того, что Дюма ничего не выдумывал — и так понятно. А про инсценировки скажу так: не умаляя достоинств мастеров «потёмкинской деревни» в нашем государстве (во все времена, кстати), считаю, что это глупости. Устраивать «нечаянный» роскошный приём — это одно, а нападение со стрельбой и трупами — уже чересчур даже для Дюма. Ниже мы ещё поговорим об этом. Далее следуют рассказы о местных нравах, плавный переход к истории станицы Червлённой, её жительницам, опять разнообразные трагические истории (об одной из них поговорим потом подробнее). Потом Дюма спрашивает о Догадихе, которая и явилась одной из причин посещения станицы, выясняет, что она умерла пять лет назад, напрашивается в гости к её отцу. Роняет туманную фразу про гостеприимство, «…которое было нам оказано на определённых условиях и напоминало то, которое получил Антенор в доме у греческого философа Антифона»… и всё! В следующем предложении путешественники уже возвращаются в Шелковую! Согласитесь, что сразу понятно: ключ ко всему в этой загадочной фразе про Антенора и Антифона. В примечаниях к книге читаем, что: «Антифон, житель Спарты, шестидесятилетний супруг юной и прекрасной Фаргелии, которой он никак не может сделать ребёнка, нового гражданина республики, уговаривает молодого Антенора провести с ней ночь, на что тот с удовольствием соглашается, хотя и делает вид, что лишь уступает просьбе гостеприимного хозяина» ( из романа французского писателя Лантье 1798 года по мотивам историй из древней Спарты). Уже яснее, не правда ли? Версию Дюма мы знаем, теперь взгляд со стороны. Не будем отбивать хлеб у других дюмановедов и предоставим слово С. Шерипову, автору книги «Александр Дюма-отец в Чечено-Ингушетии» (Грозный, 1981 г.): Утверждения Дюма о красоте жительниц станицы Червленной имели под собой основу. При въезде в Червленную французов и их спутников встретили традиционным хлебом-солью. Подносила его известная красавица Ульяна, дочка одного из самых уважаемых казаков. Красота девушки произвела сильное впечатление на Дюма. Он настоял на знакомстве с Ульяной и попросил включить в число лиц, которые во время его пребывания в станице все время были рядом с ним – отца и брата Ульяны. В результате за те несколько дней, которые писатель гостил в Червленной, ему удалось так очаровать девушку, что она сбежала из дому и уехала с ним в Темир-хан-Шуру (ныне Буйнакск). В воспоминаниях одного из офицеров Нижегородского драгунского полка (встреча с нижегородскими драгунами произошла именно на пути от Червленной к Темир-хан-Шуре) упоминается мельком, что французский гость в своей свите возил русскую красавицу. Родственники Ульяны - отец и братья догнали Дюма только в Дербенте. И там буквально отбили девушку у эскорта, который сопровождал знатного путешественника. При этом сама Ульяна решительно не хотела возвращаться в отчий дом, и Дюма, обещавший увезти ее в Париж, ни за что не желал отпускать девушку. Но победила воля отца. На прощанье писатель подарил Ульяне свой перстень с бриллиантом. Данный эпизод как-то выпал из поля зрения исследователей биографии Дюма. Этому есть, пожалуй, две причины. Первая: - поездка Дюма была так перенасыщена различными "инсценировками" и розыгрышами (которые, как уже говорилось, специально устраивались "режиссерами" из III отделения охранки), что этой лирической сцене не придавали никакого значения. А во-вторых, (и это, может быть, наиболее верное объяснение) говорили, будто отец Ульяны взял с Дюма слово, что он «чести девицы поносить не будет», то есть не станет в дальнейшем писать об Ульяне. Вернувшись в родную станицу, Ульяна вела жизнь замкнуто. Когда выяснилось, что у нее будет ребенок, ее отправили в крепость Ведено, где жили родичи матери. Но, видимо, свободолюбивая натура не вынесла презрительного отношения веденских родственников: Ульяна сбежала в горы. В одном из горных чеченских аулов она нашла убежище и осталась там жить. В 1859 году у нее родилась дочь, которую нарекли в честь отца - Александрой. Чеченцы звали девочку Саной. Ульяна приняла мусульманство и стала женой одного из местных жителей. Девушка Сана в 1877 году вышла замуж за чеченца (который принял участие в восстании Алибека-хаджи) и, после подавления восстания, вместе с мужем уехала в Россию. Есть ряд косвенных свидетельств, что они поселились в Тамбовской губернии, где жили их родственники-чеченцы, высланные туда еще по делу Шамиля. Дочь Дюма стала матерью трех сыновей. Двое из них - им было уже по тридцать лет, погибли в боях с повстанцами Антонова там же на Тамбовщине. (Сейчас ведется поиск чеченцев, которые участвовали в боях с антоновцами, - может быть, это подскажет направление дальнейших исследований. - С.Ш.). Третий - Дмитрий, родился в 1880 или 1885 году. Во всяком случае, когда он в 1937-1938 годах (возможно 1940 или 1941 году) приезжал в Грозный, ему было около шестидесяти лет. Дмитрий охотно рассказывал всем, что он единственный из оставшихся в живых внуков Дюма. Он демонстрировал как доказательство редкое по красоте кольцо с бриллиантом. Он встречался со многими стариками, писателями, обсуждал вопросы переезда своей семьи в Чечню, на землю отцов. Говорил, что у него две дочери. Видимо, война и выселение чеченцев помешали его планам. Сейчас с помощью тамбовчан делается попытка проверить это предание - установить фамилию внука Дюма. Хочется верить, что это удастся. … Известный коллекционер из Тамбова Николай Никифоров, собравший значительную и по-своему уникальную коллекцию предметов, принадлежащих отечественным и зарубежным писателям, рассказывал, что среди антикваров и собирателей раритетов известны различные вещи Дюма, которые он дарил во время своей поездки по России и Кавказу. Бытует также легенда о том, что свое кольцо с большим бриллиантом Дюма подарил одной красавице из станицы Червленной. Коллекционеры в конце девятнадцатого века активно охотились за этим кольцом (известный собиратель Алексей Леонтьев даже специально выезжал из-за этого в Грозный), но безрезультатно. А.Леонтьеву сообщили, что по слухам, кольцо Дюма находится в горах, в Ведено, и что там якобы его многие видели. Но Леонтьев в Ведено не поехал, вернулся в Москву. Известный популяризатор Дюма в нашей стране, Михаил Буянов, также упоминает историю Ульяны из Червлённой в своей книге «Дюма в Дагестане» и добавляет, что будучи в 1960 году на студенческой практике в Тамбове, слышал рассказы местных о потомках Дюма на тамбовщине. Поскольку происходило это лет за двадцать до выхода в свет С. Шерипова, последнего трудно обвинить в сознательном создании мифа. Поиски в Тамбовском архиве результата не дали. А в 2005 году корреспондент швейцарской газеты «Le Temps» Эрик Хесли побывал в Червлённой и тоже кое-что выяснил: Она была русская, - говорит Елена Александровна (учительница из станицы Червлённая – прим. Вольера). - Женщина, которую Александр Дюма искал в нашей деревне, была русской и славилась своей красотой. Но, как сообщает сам писатель, прекрасная Евдокия к моменту его приезда уже четыре или пять лет как умерла. Соседи направили его к ее сестре Груше, которая, как они говорили, «с успехом могла ее заменить». Другие жители пересказали вариант с Ульяной: Жители деревни встретили прибывший в деревню 9 ноября 1858 года отряд всадников, состоявший из Дюма, Муане, их переводчика и сопровождения, по обычаю, хлебом-солью. Подносившая его 17-летняя молодая женщина не была похожа на русскую. Эту смуглянку звали Ульяной. Она была дочерью одного из самых уважаемых казаков деревни. Ульяна произвела на Дюма сильное впечатление. Сам писатель выглядел довольно забавно. По такому случаю он нарядился в кавказскую бурку и папаху, меховую шапку, которую казаки носят точно также как и коренное население. За несколько дней французу удалось покорить прекрасную казачку. Когда он покинул станицу, Ульяна уехала вместе с ним. Дальнейший рассказ в целом совпадает с текстом Шерипова. Валерий Тишков, академик РАН, в статье про перепись в Чечне 2002 года пересказывает уже сильно искажённый огрызок легенды: «…к нам в 19 веке специально заезжал путешествующий по Кавказу А. Дюма. Он хотел увидеть известную красавицу Дуньку Догадиху, которую упоминает М. Ю. Лермонтов в песне «Колыбельная». А. Дюма не застал ее, она в те дни ездила в гости к своим родственникам. Раздосадованный французский писатель решает увезти с собой в Париж другую станичную красавицу. Ему не повезло, казаки догнали его у околицы станицы и отобрали девушку». Сам Дюма в «Кавказе» сохраняет целомудренное молчание и ограничивается полунамёком. Верить или нет — решайте сами. )) Маленькое собственное расследование: в Лермонтовской энциклопедии говорится, что, по преданию, Михаил Юрьевич, приведённый казаком Борискиным для ночлега в хату Ефремова, слышал песню, которую казачка пела над колыбелью ребенка, и под этим впечатлением написал здесь «Казачью колыбельную песню». Как-то непонятно получается: сестру Догадихи в «Кавказе» зовут Грушей, в легенде «за скобками» говорится о девушке по имени Ульяна, а Лермонтов ночевал у Ефремовых, а не у Догадихи. Об Ульяне вообще ничего не известно кроме имени. Фамилия Ефремовых упоминается в списках станичников, но они здесь, оказывается, ни при чём. Авдотья (Евдокия, Дуня) Догадиха — это реальный человек, а не легенда, о чём можно узнать из мемуаров князя А. М. Дондукова-Корсакова, а также из уже упоминавшейся книги Горюнова: …я отправился сначала к известнейшей в то время знаменитости станицы — Дуньке Догадихе: это была довольно замечательная в то время женщина, хотя ей было уже за тридцать лет. Она была высокого роста, бюст ее бросался в глаза всякому. При редкой стройности стана, необыкновенной белизне цвета кожи, голубых на выкате глазах, при черных, как смоль, волосах, эффект был поразительный. Мне первый раз в жизни пришлось увидать такую женщину. Войдя к ней, я казался встревоженным и изумленным; я никогда не предполагал, что могу встретить между простыми казачками типы такой изящной красоты. Впоследствии, когда я более ознакомился с обществом я встречал казачек еще красивее ее; но подобного впечатления уже не испытывал. Догадиха, спустя года два после моей с нею встречи, вышла замуж за доктора, и сделалась настоящей светской дамой. Я обратился к Догадихе с просьбою: не может ли она принять меня к себе на квартиру? но так как назначенная ею за квартиру цена превышала находившиеся в моем распоряжении средства, то я должен был оставить ее и пуститься с десятским на дальнейшие поиски. Оказывается в исходной лермонтовской легенде есть маленькая неточность: казачка, качавшая ребенка, была не хозяйка, а сестра её, известная красавица Дунька Догадиха. Поэт останавливался в доме Ефремовых, но занимал его в то время друг Лермонтова, гвардеец Вербицкий, со своей возлюбленной, казачкой Степкой, сестрой Дуньки. В присутствии Лермонтова Дунька качала в колыбели сына сестры и напевала казачьи песни, интригуя гостя. В истории создании войсковой школы станицы Червлённая упоминается Вербицкий — сын друга Лермонтова, дворянина Вербицкого, и червлёнской красавицы-казачки Степаниды Догадихи, сестры Дуньки. Если предположить, что существовала третья сестра, Груша, упоминаемая на страницах «Кавказа», то, возможно, она и дала предпосылки для легенд про девушку Ульяну. Что интересно, в Грозном зарегистрировано некое ООО «Александр Дюма» во главе с Абдулаевым Сайди Селахаевичем, которое по учредительным документам занимается, в числе прочего, деятельностью по организации отдыха и развлечений. Быть может, это потомки любвеобильной французской знаменитости?.. )) И постскриптум: казачья станица Червлённая, и так сильно пострадавшая во время гражданской войны и последующего террора (казаки были традиционно на стороне белого движения) с возвращением выселенных чеченцев и наступлением постсоветского периода превратилась в обычное чеченское село. Только место, где стоял двор Ефремовых, отмечен мемориальной доской, напоминающей о том, что именно здесь Лермонтов написал «Казачью песню». Дюма провёл здесь меньше времени, чем Лермонтов, но оставил в станице Червлённой нечто большее, чем стихотворение русского поэта — легенду. Продолжение следует.
david: Вольер пишет: даёт нам возможность увидеть красавиц-червлёнок (1842 год) Возможно, среди этих красавиц - жена декабриста В.А.Дивова, который скончался от ран в Червленском походном госпитале 9 февраля 1842 года. Его сын родился уже после смерти отца...
Samsaranna: Мой родной дед (мамин отец) родом из Червленной. Когда начался красный террор- их просто выселили из хат, не дав взять с собой практически ничего! Гнали по дороге, пешком. Многие погибли в пути, многих красные добивали. К чести горцев- они в истреблении казаков не участвовали, всегда было взаимное уважение кавказцев и казаков. Деду было всего 5 лет, детские воспоминания. Им повезло, добрались до Екатеринодара (Краснодара), осели потом в станице Павловской.
Вольер: david, справа, на охристом фоне портрет Аксиньи Федюшкиной, жены казака Федюшкина. Фамилия известная, часто упоминается в мемуарах того времени. А вот чей портрет слева, на тёмном фоне — мне неизвестно. Акварель называется "Казачка станицы Червлённой". Так что всё может быть. Samsaranna, удивительно, какие бывают совпадения в жизни! Посмотрите здесь, быть может будет что-то про Вашу родню: http://combcossack.0pk.ru/viewforum.php?id=2
Samsaranna: Вольер Увы, своих не нашла.
Вольер: Эскорт из пятнадцати казаков сопровождал Дюма и его спутников на дороге в Хасав-Юрт. Миновали высокий свайный деревянный мост через Терек, наведённый ещё при Воронцове (Муане зарисовал его, но изображение отыскать не удалось), и вступили на земли, не охраняемые линейными казаками. Линия, проходящая по рекам Кубани и Тереку, осталась позади. Как метко заметил писатель, эти земли уже не принадлежат горцам, но ещё не принадлежат русским. Буквально в нескольких вёрстах от того места, где проезжали путешественники по дороге на Хасав-Юрт, совершил свой подвиг (Дюма подробно описывает его) подполковник Суслов в 1846 году, который с горсткой казаков удачно защищался против в двадцать раз превосходящих сил чеченцев. Генерал Суслов был не только храбрым офицером, многократно отличавшимся не только в Кавказской войне, но и достаточно необычным, комическим персонажем, если верить воспоминаниям современников, донесших до наших дней несколько интересных историй. Жаль, что не удалось раздобыть портрет храброго генерала, лично встречавшегося с великим французским романистом, или хотя бы литографию с изображением его подвига (автор В. Тимм, по другим данным Д. Кениг), которая, по словам Дюма, висела в каждом постоялом дворе Кавказа. Кстати, в этом же подвиге участвовал адъютант Суслова, казак Федюшкин. Портрет его жены представлен выше в галерее красавиц станицы Червлённой (так, которая в красном). А вот и сам герой (автор картины — уже упоминавшийся Г. Гагарин): Позже генерал Суслов встретился французам в Тбилиси и подарил знаменитому романисту ту самую шашку, которая была с ним в том бою. Дюма отказывался, но после слов Суслова (уже генерала на тот момент): «Вы повесите её на стену крест-накрест с саблей Вашего отца» подарок был принят. Оказывается, генерал Дюма был не менее известен в России, чем его прославленный сын. Нам известно пристрастие Дюма к оружию, особенно красивому и легендарному. Поэтому на Кавказе им было приобретено или получено в дар несметное количество всевозможных шашек, кинжалов, ружей и прочих замечательных предметов. Например, упоминавшийся выше полковник Шатилов подарил писателю пистолет лезгинского наиба Мелкума Раджаба, убитого князем Шашковым, у потомка шекинского хана он выменял шашку с дорогим клинком, от князя Тархан-Моурави принял в дар отличное ружьё, от Багратиона (племянника героя войны 1812 года) — бурку на пеликаньем пуху и так далее. Что-то из этой коллекции он использовал для обмена (как вы понимаете, таскать за собой все подарки было нереально), но самые выдающиеся экземпляры добрались до Франции вместе с владельцем. Интересна их дальнейшая судьба — возможно, что-то можно увидеть в Виллер-Коттре. Наверное, david, что-нибудь знает (вера в его возможности у меня беспредельна). Потом Дюма переворачивает ещё одну известную страницу Кавказской войны: штурм места обитания Шамиля в 1839 году, аула Ахульго. Подробности можете прочесть в книге, а иллюстрацией может послужить известное полотно Рубо: Сторожевые посты Шамиля, отмечает Дюма, находились в полульё от маршрута путешественников, а ставка имама, аул Ведено, в пяти льё от Хасав-Юрта. Всего год, Хасав-Юрт стал центром Кумыкского округа, а основан он был чуть больше десяти лет до прибытия Дюма. Французы отметили, что дорога стала горной: спуски чередовались с подъёмами, причём, как писал Дюма «спуски были столь крутыми и каменистыми, что европейский кучер счёл бы дорогу непроезжей и повернул назад». Чтобы вы не сочли это блажью изнеженного европейца, проиллюстрируем слова романиста картиной российского художника В. Тимма из «Русского художественного листка 1850-х годов (его услугами мы будем пользоваться и в дальнейшем). Изображение называется «Устройство дорог в Дагестане»: Продолжение следует.
Вольер: Итак, Дюма в Хасав-Юрте. Пройдёмся немного по персоналиям. Принимал французов здесь подполковник Валерий Моисеевич Коньяр в связи с отсутствием командира полка, князя Святополк-Мирского. Меня удивило описание прекрасного парка с лебедями, цаплями и аистами перед домом подполковника. Согласитесь, для военного посёлка, практически окружённого враждебным населением, это весьма неожиданно. )) Валерий Моисеевич Коньяр — потомок французских эмигрантов, не исключено, что какой-нибудь очень дальний родственник драматургов, братьев Коньяр, о которых сразу же вспоминает Дюма. Уже в чине полковника Коньяр погиб в известном селе Лыхны в 1866 году, во время восстания абхазов. Вначале офицер, не сдержавшись, обозвал их «чернью», а потом малодушно пытался спрятаться в дымоходе и был изрублен. Странно, что длительное пребывание на Кавказе не избавило его от спеси по отношению к местным жителям. Интересно, что Дюма разместился в Хасав-Юрте не в доме подполковника Коньяра, а на квартире одного из офицеров, встретивших путешественников на въезде. Спор за право принять дорогих гостей был жарким, и никакие отговорки не принимались. Жаль только, что фамилия человека, почтившего Александра Дюма своим гостеприимством не упомянута ни в книге, ни в дневниках. В современном Хасавюрте не осталось ничего из эпохи XIX века. Бывал в Хасав-Юрте Лермонтов, Бестужев-Марлинский, Л. Толстой, который провёл там некоторое время, также в компании офицеров-кабардинцев, в октябре 1853 года. Но проиллюстрировать что-либо невозможно: военному поселению на тот момент было менее десяти лет от роду. Дюма намекнул, что в гастрономическом смысле обед у г-на Коньяра был скудным, но наверстал время в другом, организовав с помощью переводчика вечер с танцами в исполнении некоей прекрасной Лейлы, по его словам черкешенки. Танец настолько впечатлил Дюма, что он ударился в эссе на несколько страниц, посвящённое красоте кавказских женщин и мужчин. Прежде чем согласиться или опровергнуть его убеждения, рекомендуем ознакомиться с доводами писателя: они небезынтересны. Также Дюма познакомился в Хасав-Юрте с сыном руководителя штурма Ахульго, Михаилом Павловичем Граббе. Достойный продолжатель дела отца (как и его братья, кстати), участвовал во многих военных операциях против горцев, в том числе в штурме Ведено, дослужился до генерал-майора и погиб при штурме турецкого Карса в возрасте сорока трёх лет. А на момент встречи с Дюма ему было лишь двадцать пять, и он был всего лишь капитаном. Что интересно, он тоже знает генерала Дюма и отвечает комплиментом про отца писателя в ответ на славословия о своём отце. Вот как выглядел Михаил Петрович Граббе: Граббе оказался ещё и художником-любителем, причём особенно привлекли внимание путешественников портреты некоторых солдат Кабардинского полка, к которому относились все вышеупомянутые офицеры. Их имена: Баженюк, Игнатьев и Михайлюк. Дюма удалось в тот же вечер познакомиться со всеми тремя упомянутыми персонажами на вечере в «клубе» (роль которого играла простая бакалейная лавка). Было много танцев и ещё более было выпито вина (французы окончательно признали поражение Франции в споре с Россией и Грузией, по части количества употребления спиртного) и, самое главное, Дюма и К договорились ближайшей ночью отправиться на вылазку к горцам в сопровождении гг. Баженюка, Игнатьева и Михайлюка. Полагаю, великий романист давно мечтал о возможности самостоятельного, насколько это возможно, кавказского приключения. Достигнув договорённости, Дюма забрал этих трёх господ из «клуба», чтобы веселье можно было продолжить на квартире, где они разместились, и где их в нетерпении поджидала уже знакомая нам г-жа Лейла. Оно и правильно, недурно расслабиться пред серьёзным делом. Не подумайте ничего дурного: г-н Игнатьев имел навыки игры на скрипке, а прочие господа по очереди составляли пару в танце неутомимой Лейле. Чтобы вы могли себе представить подобный танец, проиллюстрируем его рисунком князя Гагарина: Продолжение следует.
Вольер: Около полуночи пляски были прекращены по причине появления остальных участников вылазки: так называемых «охотников» Кабардинского полка, а именно гг. Баженюк, Игнатьев и Михайлюк. «Охотниками» называли отдельную команду полка, созданную и вооружённую штуцерами бельгийского производства лично князем Барятинским, командиром полка с 1847 по 1850 год. Охотились подобные охотники, как вы понимаете, на людей. Своего рода «спецназ» того времени. Практически все современники и более поздние литературоведы полагали, что сцена секрета полностью выдумана Дюма. Но известный дюмавед М. И. Буянов установил, что в Отдельном Кавказском корпусе действительно служили люди с фамилиями Михайлюк, Боженюк (а не Баженюк) и Игнатьев. Сохранились рисунки немецкого художника Теодора Горшельта 1858 года, изображающие двух последних персонажей. Я могу показать вам г-на Бо(а)женюка: А вот портрет Филиппа Игнатьева обнаружить не удалось. Горшельт побывал в Дагестане практически в одно время с Дюма, так что вероятность ошибки близка к нулю. Именно эта заросшая по брови личность описана на страницах «Кавказа». И тут опять встаёт извечный вопрос, сопровождающий французского романиста в России: было или не было? Наверное, дурную службу сослужил Дюма его талант. Поскольку само повествование о ночном дозоре очень ярко и выразительно, а все знали о даре воображения, присущем любому автору-романтику, тем более Дюма, то подозрения в преувеличении или в придумывании приключений сопровождали всю кавказскую эпопею Дюма. Но ничего невероятного в сцене «секрета» нет. Если даже допустить, что писатель лично в нем не был, то он как минимум описывал события со слов непосредственного участника. Пользуясь рисунками всё того же Горшельта, предоставим вам возможность показать, как выглядели остальные спутники Дюма в этом приключении: Продолжение следует.
LS: Вольер Вот как выглядел Михаил Петрович Граббе Мой знакомый носит такую же фамилию. Надо поинтересоватсья, не родственники ли они? Тем более, что портретное сходство явно имеется.
david: Вольер "Нашелся" один из кавказских сувениров Дюма - нож, привезенный им с Кавказа и подаренный Vuillemot. Длина в ножнах 44 см, на клинке вензель Дюма и гравировка "Александр Дюма своему другу Вуиллемо" Понятно, что желающие могут попробовать купить "сувенир". На другом аукционе появилась еще одна работа Муане (73x60), масло, холст
david: Может, есть желающие приобрести две картины работы Муане, посвященных путешествию по Кавказу с Дюма? Мне предложили... Картины замечательные (если разрешат, выложу фото)... Все хорошо.... кроме цены....
de Cabardes: Стелла пишет: По забавному совпадению, у нас демонстрировался старый фильм-Дюма на Кавказе. Смотреть начала его с середины .поэтому ничего определенного .кроме того .что фильм очень добрый и лиричный (как старые грузинские фильмы )сказать не могу. Но радует ,уже самим фактом своего существования. Азамата играет Гега Кобахидзе. Он участвовал в угоне самолета.
Стелла: "Самолетное дело"?
полная версия страницы