Форум » Общий форум по Дюма » Путешествия Дюма по России » Ответить
Путешествия Дюма по России
Евгения: Когда, где, ... и к каким литературным последствиям это привело.
Вольер: «…невозможно вообразить что-либо более унылое, чем берега Волги от Калязина до Углича», - писал Дюма. Хорошо, что эти строки не читал через его плечо какой-нибудь любопытный волжанин, иначе писатель имел все шансы задержаться здесь, как Портос в Шантильи. )) Углич интересовал Дюма в первую очередь, как сцена исторической драмы с царевичем Дмитрием в главной роли. Следует интересный рассказ об исторической ситуации до, во время и после убийства. Итог смуты для жителей Углича (со слов Дюма): двести замученных, сотня с вырванными языками в темнице, восемь тысяч сосланы в Сибирь, остальные - разбежались. Не так уж и жестоко, по сравнению с только что минувшими временами Ивана Грозного (которого Дюма величает Безумным). Интересна также известная история с наказанным колоколом, примыкающая к истории сосланных угличан. Но вернёмся к нашим путешественникам: они осмотрели княжеские палаты, почти разрушенные, но отремонтированные на средства местного купца в 1802 году. Каменное крыльцо, ограда на колоннах, росписи в верхнем этаже, служившем тронным залом или княжескими сенями –всё это новодел. Нынешнему же их виду мы обязаны реставрации 1890-х годов. Старинный сводчатый подклет почти ушел в землю. При второй реставрации верхний этаж перекрыли крестовым сводом и украсили новыми орнаментальными росписями. На южной стене сохранился единственный свидетель прошлого – образ Спаса Нерукотворного. Крышу покрыли медью и украсили чугунными решетками и подзорами, старые балясины и плиты заменили копиями, которые выполнены единообразно и сухо. И самое главное – со стен была соскоблена древняя известковая обмазка, придававшая зданию благородство и суровость. Оно оказалось оформленным в «кирпичном» стиле. Это нарушило восприятие всех объемов и деталей, которые в основном были восстановлены удачно. Но, так или иначе, княжеские палаты уцелели и вот уже более ста лет радуют глаз, являясь не только памятником архитектуры, но и памятником патриотизма. А современные туристы и Дюма видели немного разные строения: Церковь Дмитрия-на-крови – следующая достопримечательность города. Первоначально над местом гибели царевича Дмитрия была поставлена деревянная часовня, затем, в 1630 году - деревянная церковь. Существующая каменная церковь построена в 1692 году в традициях московской архитектуры середины XVII века и ничем не отличается от обычных посадских церквей той поры. Пятиглавый храм на подклете, с трапезной и шатровой колокольней. Голубые купола усыпаны золотыми звёздами. В 1860 году, то есть уже после посещения Дюма, к церкви был пристроен с севера небольшой придел. Трапезную расписывал в 1788 году художник из Борисоглебской слободы Пётр Хлебников с помощниками. Главный храм расписан в 1772 году в традициях ярославско-костромской школы второй половины XVII века. Большое место в композиции росписей отведено сценам гибели царевича Дмитрия: вот царевича одевают и ведут гулять, вот на него нападают убийцы, убийц ловят, гонцы скачут в Москву... Венчает всю композицию изображение царевича Дмитрия, причисленного к лику святых. Живопись неоднократно подновлялась, но, как отмечают эксперты, сохранила основные черты провинциальной русской живописи XVIII века. Иконостас церкви выполнен в 1867 году, также после посещения Дюма, но главное место занимает колокол, возвестивший о гибели царевича. Но удержусь опять же от пересказа «колокольной» истории, скажу лишь о том, что произошло после: возвращённый "из ссылки" в 1892 году, колокол стал первым экспонатом Угличского музея древностей. В храме находятся обитые парчой носилки, в которых останки царевича были перенесены в Москву. Их возвратили в Углич в 1630 году, когда была построена первая деревянная церковь Дмитрия-на-крови. Тогда же был изготовлен серебряная рака, в которой хранились орехи, бывшие в руках у царевича в момент гибели. В общем, изменений по сравнению с сегодняшним временем произошло немного. Вы можете сравнить фотографии Прокудина-Горского 1909 года с современными: Углич. Церковь Димитрия на крови и колокольня Преображенского собора, которой принадлежал упоминавшийся выше сосланный колокол. Фото Прокудина-Горского, 1909 г.: Потом последовали леденящие душу рассказы Дюма про Лжедмитрия I. Пока французский писатель занимался популяризацией русской истории, русские офицеры вполне по-французски приняли на грудь. Предстояло прощание. «Насколько весёлыми, шумными, раскованными были те, кто вчера садился на пароход, настолько, высаживаясь с него, они были молчаливыми, унылыми и мрачными», - пишет Дюма. Все они сели на обратный рейс, в сторону Калязина. С ними отбыл слуга Нарышкина, «…слёзы невольно текли у него из глаз». Читатель с воображением легко представит на его месте Женни, оставшуюся за кадром для публики. На удалявшемся пароходе оркестр играл фанфары, затихшие по мере удаления пароходов друг от друга: прекрасная романтическая сцена. Продолжение следует.
Вольер: До этого я не упоминал о путевых записках двух соотечественников Дюма, также хорошо известных многим нашим читателям. Это маркиз де Кюстин и Теофиль Готье. Петербургскую и московскую части путевых записок каждого из них я опущу, так как моей целью является привлечь читателей к «Путевым впечатлениям» Дюма, а не делать сравнительный анализ российских заметок трёх представителей французской нации. Дабы не быть обвинённым в замалчивании столь серьёзных источников (тем более, что де Кюстин был в России всего за двадцать лет до Дюма, а Готье почти сразу же после Дюма, буквально через полгода; какое-то время они путешествовали по России одновременно), скажу, что это совершенно разные книги. Оно и понятно даже по портретам: слева – де Кюстин, справа – Теофиль Готье. У де Кюстина много политики и истории, причём не такой занимательной, как у Дюма (оно и понятно – куда публицисту тягаться с драматургом), но в целом книга маркиза мне понравилась: рекомендую её всем интересующимся нетривиальным взглядом на Россию. Там много ответов на вопросы, почему Россию и её жителей так недолюбливают в прочих странах. Ничего особо антирусского я там не нашёл, вопреки распространённому мнению, но к прочтению ксенофобам я бы эту книжку, безусловно, не рекомендовал. )) Теофиль Готье – совсем другое дело. Много поэтических описаний, мало фактов. Рекомендуется к прочтению тем чувствительным натурам, которые предпочитают описания мерцания падающих снежинок точным годам постройки находящегося рядом памятника архитектуры. Но это я утрирую, конечно. Просто мне больше по душе Дюма, умело приготовляющий коктейль из интересных описаний, исторических новелл, жизненных бытовых анекдотов, романтических вставок, соединяющий язвительность де Кюстина с наблюдательностью Готье и смело жертвующий стандартным жанром скучных путевых мемуаров из серии «шаг за шагом». Тем не менее, для полноты восприятия рекомендую ознакомиться с означенными мемуарами (интересующимся могу выслать на почту). Помимо Москвы и Санкт-Петербурга, пути трёх путешественников пересеклись ещё в Нижнем Новгороде, по дороге к которому мы и займёмся небольшим сравнением. Вот что, к примеру, Готье пишет об Угличе, который мы только что «осмотрели» в предыдущем посте: Углич, где мы оказались к концу дня, — довольно значительный город. В нем не менее 30 тысяч жителей, и колокольни, купола и маковки его 36 церквей создают ему замечательный профиль. Широкая в этом месте река походила на Босфор, и не нужно было большого усилия воображения, чтобы превратить Углич в турецкий город, а его луковичные шпили — в минареты. На берегу мне показали домик в древнерусском стиле, где Димитрий в возрасте семи лет был убит Борисом Годуновым. Разница по сравнению с описанием у Дюма весьма значительная… Вернёмся к нашему путешествию. Двенадцать часов того же дня: остановка в Мологе. Потом Романов (он же Романов-Борисоглебск, после революции Тутаев), где делают лучшие в России тулупы; губернатором города в ту пору был некий француз, граф Люксембург де Линь, потерявшийся в веках. Вот вид на Романов с Волги как раз 1860 года: Ночевали в Сомино (ошибка; скорее всего, имеется в виду деревня Софино на левом берегу, как раз на полпути между Романовым и Ярославлем). Огорчённый унынием окрестных пейзажей, Дюма и Муане скрашивали время, рассматривая рисунки Троице-Сергиевой Лавры и Переяславля. А вот Готье в этих же местах смотрел по сторонам: Здесь более высокие берега, особенно слева, суживали реку. Пейзаж приметно не изменился. Все время мимо нас тянулись ряды сосновых лесов, словно колоннады из сероватых стволов на фоне темной зелени. Деревни с бревенчатыми избами ютились вокруг церкви с зеленым куполом. Иногда встречались дворянские усадьбы, любопытными фасадами своими выходившие на реку или по крайней мере стоявшие на видном месте с выкрашенными в яркие цвета бельведерами или беседками по углам парка. Дощатые сходни спускались к реке и вели к какому-нибудь жилищу. Размытые приливами и отливами пространства, песчаные берега, где топтались стаи гусей и куда приходили на водопой стада коров, — тысячи вариаций одних и тех же мотивов, представление о которых вернее дал бы карандаш, чем перо. Две дамы, севшие на борт в Ярославле, в какой-то момент затмили в глазах любвеобильного Дюма сам город. Отдадим должное Готье, посвятившего Ярославлю целых пять строчек – много меньше, чем Дюма посвятил упомянутым дамам. )) Де Кюстин, напротив, описал Ярославль подробно, но скучно, был принят у ярославского губернатора, развлёк читателей парой салонных историй и общими рассуждениями о российской глубинке, не лишённых, правда, наблюдательности. Но о самом Ярославле мы не узнаём ничего интересного. Получается, что мы ничего не потеряли. )) Очнулся Дюма от дамских чар лишь к Костроме и отбыл на берег осматривать достопримечательности. Вот маршрут первой части путешествия Дюма по Волге (1 – имение Нарышкина Елпатьево, 2 – Троица-Нерль, 3 – Калязин, 4 – Углич, 5 – Романов (Тутаев), 6 – Сомино (Софино), 7 – Ярославль): В Костроме был осмотрен Ипатьевский монастырь, имеющий непосредственное отношение к династии Романовых (двадцатью годами ранее то же самое сделал маркиз де Кюстин) и памятник Ивану Сусанину. Готье же вообще не нашёл в Костроме ничего , заслуживающего внимания и ограничился описанием сумерек, захода солнца и прочих милых сердцу художника вещей. )) Мы же взглянем на монастырь (фото Прокудина-Горского и современное): И взглянем на монумент Сусанину, разрушенный после февральской революции (дело в том, что на памятнике 1851 года, работы Демут-Малиновского, Сусанин молится на бюст царя, находящийся на вершине, а в современном варианте (1967) Иван Сусанин стоит в гордом одиночестве, независимо, руки-в-боки – фото сего творения приводить не будем, ибо Дюма видел первый вариант): Вот как выглядела Кострома с Волги в середине XIX века глазами немецкого художника: Ночевали в Плёсе. Утром пароход сделал остановку, и княгиня Долгорукая вместе со своей компаньонкой сошли наконец-то на берег где-то в Решме, перестав смущать Дюма, что благотворно сказалось на последующем путешествии. Тем паче, что уже слышался рокот знаменитой Нижегородской ярмарки. Привожу маршрут второй части путешествия Дюма по Волге (1 – Кострома, 2 – Плёс, 3 – Решма (где сошли дамы), 4 – Сибирская пристань Нижнего Новгорода): Продолжение следует
Вольер: Досадное упущение с моей стороны: между Угличем и Романовым пароход (а значит и Дюма, находившийся на его борту) делал остановку в Мологе (примерно в двенадцать часов дня, как упоминалось в предыдущем посте). Я ничего не рассказал об этом городе, а зря, так как сейчас он покоится на дне Рыбинского водохранилища. В январе 1937 года подпорный уровень водохранилища увеличили на четыре метра и старинный город, менее удачливый современник Москвы, столица Моложского княжества, ушёл под воду вместе с сотнями других городков и деревень. Вместе с городом предпочли погибнуть почти триста его жителей, отказавшихся покинуть свои дома – такой факт приводится со ссылкой на документы НКВД многими исследователями насильственного выселения жителей во время повального строительства гидроэлектростанций в советское время. Есть даже один документальный и пара художественных фильмов на эту тему… А в то время, когда там останавливался пароход с Дюма на борту, Молога была небольшим городом, вытянутым вдоль Волги, оживавшим во время загрузки судов, а затем погружавшимся в довольно скучную жизнь, типичную для российской глубинки. От Мологи начиналась Тихвинская водная система, одна из трёх, связывающих Каспийское и Балтийское моря. На пристани города ежегодно грузилось более 300 судов хлебом и другими товарами, почти такое же число судов разгружалось. Вот фотографии города XIX века: Сейчас о прошлом городе напоминают лишь торчащие из воды останки Афанасьевского монастыря и проступающие на мелководье плиты старинного кладбища:
LS: Вольер Можно я немного вклинюсь в Ваш рассказ? Если потом потребуется что-то перенести или переставить, если это будет мешать Вашему рассказу, мы всё уладим, правда? Дело в том, что, ко мне ненадолго попал двухтомник Арт-Бизнес-Центра «Кавказ», и как говорится, я "не могу молчать". Хочу поделиться некоторыми впечатлениями. Прежде всего всё это короткое время прошло в сплошном удовольствии, хотя дочитать до конца не получилось. Циммерман тысячу раз прав, называя Дюма лучшим рассказчиком в мире, – «Кавказ» невероятно интересно и легко читается. Это наблюдение удивило и меня самое, что особенно удивительно со стороны человека, читающего Дюма не редко. Наверное, каждый современный житель России, читая «Кавказ», как и я, поймает себя на странном чувстве. Из-за названий городов, сел, рек, местностей (Хасав-Юрт, Шелковская, Кизляр), из-за событий, которые там происходят – стычки, стрельба, взрывы, похищения людей, - иногда кажется, что читаешь новости в Интернете. Мир, и правда, меняется мало и медленно. Дюма наблюдателен, остроумен (и его остроумие часто очень глубоко), ироничен и самоироничен. Он замечал что-то такое, что вроде бы выглядит, как анекдот или диковинка в глазах путешественника, а в национальной культуре поднимается до обобщения национального характера, и по-моему, Дюма чувствует это: он осторожен и деликатен в оценках незнакомых ему народов. Сейчас для нас это естственно, но, вспоминая некоторых современников Дюма, да и пресловутое "где в Писании сказано, что англичанин - твой ближний?", удивляешься его осторожности или доброжелательности. Одним-двумя словами Дюма описывает крестьян или солдат в центральной России – «тоска», «униженность». Рассказы Дюма о пьянстве русских офицеров в крепостях – продолжение картины Федотова «Анкор, еще анкор!» и одноименного фильма Тодоровского. Впрочем, Дюма, оговорился: французские офицеры в Алжире вели себя не лучше. Но был ли у французов свой Федотов? И стало ли это явлением, протянутым через столетия? Мне очень понравился диалог Дюма с переводчиком посреди озера грязи, в котором тонул их тарантас. Переводчик заметил, что в Москве во время оттепелей бывает и похуже. - И как они с этим справляются? - поинтересовался Дюма. - А никак. Или потрясающий отзыв о кизлярском вине: Оно способствует воцарению миролюбия в душе, и если б кому-то пришло в голову напоить этим вином весь мир, войны немедленно бы прекратились. Хм, подумалось мне, может, проблемы Кавказа в табуировании вина для мусульман? Послушайтесь Дюма, и мир с благолепием распространятся по нашей земле. Ему очень легко сочувствовать. Он заразил меня своей радостью и воодушевлением, когда был удостоен триумфа. Недалеко от Дербента после многих опасностей и неудобств пути ему навстречу выехал князь Багратион с полусотней спутников и устроил французскому писателю торжественную встречу. Как гордился Дюма своим талантом, благодаря которому за несколько тысяч верст от родины, на краю другой цивилизации его знают, любят и ждут. Дюма искренен и светел в своей гордости, как маленький ребенок, и мне показалось, что насмехаться над ним могут только те, кому не хватает света в собственной душе. Но самое главное – ведь и правда удивительно, что им так восхищались и так зачитывались его книгами тысячи людей, воспитанных другими культурами. Миры, которые он создавал, находили живой и теплый отклик в таких далеких сердцах... Приветом от мушкетеров были повторяющиеся отсылки к салону Скаррона, и к жаркОму, которого там никогда не подавали гостям, и которое с успехом заменяла увлекательная беседа с мадам Скаррон - с Франсуазой д'Обинье, чем-то похожей на Лавальер. В построении некоторых диалогов мне послышались знакомые интонации бесед мушкетеров, и подумалось, что это не авторский стиль, а, скорее, сама сущность писателя, о которой Окуджава говорил: как он дышит, так и пишет. Ну, и конечно, отдельное спасибо М.Яковенко за подробные коментарии. В общем, я присоединяюсь к рекомендациям коллег: «Кавказ» - великолепная вещь и каждый дюман и даже не дюман получит огоромное удовольствием от этой книги.
david: Вольер пишет: не удалось раздобыть портрета Женни Фалькон Вольер! Это - он ?
Вольер: Судя по подписи - он самый. Рисунок Муане, а автограф с виньетками ниже, как я понимаю, принадлежит Дюма. Спасибо!
anemonic: Вольер пишет: Итак, Дюма прибыл в Санкт-Петербург через Кронштадт, где пересел с большого почтового парохода «Владимир» (списан в 1893 г., не сохранился) на маленькое пассажирское судно, которое и доставило писателя к пристани у Николаевского моста во второй половине июня 1858 г. (точную дату, кстати, мне не удалось установить – есть поле деятельности для фанатов В последнем томе выпущенном Арт-Бизнес-Центром, в комментариях к "Письмам из Санкт-Петербурга", указывается, что Дюма покинул Париж вечером 15 июня 1858 года и прибыл в Санкт-Петербург 23 июня; там он оставался до 3 августа, а затем отправился в Москву.
Вольер: Продолжаю рассказ серией аутентичных фотографий того времени и рисунков Муане из книги Le Volga et le Caucase avec Alexandre Dumas, любезно предоставленных david'ом: фото Невского проспекта полная карта-схема путешествия Дюма по России и Кавказу один из российских эскизов Муане портрет медиума Хьюма, сопровождавшего Дюма до Санкт-Петербурга в числе прочих спутников Кушелева-Безбородко. Один из самых известных ясновидящих и спиритистов в мире, развлекавшийся перемещением предметов, общением с душами умерших, левитацией и проч. Подробно не останавливался до этого на нём только по тому, что он не имел прямого отношения к перемещениям Дюма по России. А так - чрезвычайно интересная личность. Почитайте про него у Дюма и не только... Забавно, что его фамилия по-английски пишется Home, а произносится Юм (Хьюм), ошибался даже Герцен. ) рейд Кронштадта, куда изначально прибыл корабль с Дюма на борту. Исаакиевская площадь. вид на Ладогу и Шлиссельбургскую крепость. вид на Неву у подножия Академии. У русских льётся рекой (сами понимаете что). Рисунок (Муане ?). На стене можно разглядеть вывеску "Питейный дом". Уже публиковавшийся портрет Женни Фалькон (рисунок Муане) с посвящением самого Дюма. Mougik. ) Площадь адмиралтейства.
Вольер: Благовещенский мост в СПб Русский пейзанин. Ну и хитрющие физиономии у этих русских. )) В женской бане. Интересно, гм... авторство стыдливо не указано. Карандашу ли мсье Муане принадлежит этот эскиз или позаимствован из папки другого рисовальщика - мы не знаем. Английская набережная в СПб - одно из первых впечатлений Дюма. Домик Петра там же. вот так выглядели путешественники по России в 1858 году Коневец. Рисунок Муане. Это иллюстрация к посту №266 в этой же теме на 2-й стр. Это Валаам глазами опять же Муане (см. пост №268 на стр.2 этой темы). А лучше всего почитать самого Дюма, глядя на эти рисунки. ) Русская деревня на пути из Санкт-Петербурга в Москву. Живописный мостик на той же самой дороге. Рисунок Муане.
Вольер: Два рисунка Муане, на которых изображён тот самый павильон в Петровском парке, в котором жили Дюма и сопровождавшие его люди. По этим изображениям мы можем видеть, что окрестности нынешнего метро "Динамо" были прелестным дачным местом и, как мне думается, трёхметровых заборов, камер слежения и шлагбаума с охраной там не было. )) Как сильно испортился мир за последние сто пятьдесят лет! Вид на московский Кремль. А это пожар (см. пост №278 на стр. 2 этой темы), который Дюма отправился наблюдать в компании некоего высокопоставленного чина тогдашних МЧС и Муане, который и сделал сию зарисовку. Некая деревня около Костромы (то есть по дороге в Елпатьево). Народные гуляния. Опять русские крестьяне. И опять пляшут. То ли это свидетельствует о действительно беззаботной жизни тогдашних тружеников сельского хозяйства, то ли иностранцев вывозили на специальные "этнографические мероприятия". Хотя, скорее всего, истина в другом: в простом человеческом желании заниматься чем угодно, лишь бы не работать. )) Про это у Дюма есть, почитайте. Не говоря уже про записки Кюстина. Вот иллюстрации из книги и нагнали наш рассказ. Печальный час разлуки... Рисунок сделан Муане в два часа ночи, в момент расставания Женни Фалькон и Дюма. Тактичный Нарышкин простился с путешественниками ранее. )
Стелла: Вольер , спасибо большое. Муане просто прекрасен! Дюма нашел замечательного художника. Вот что- старая школа!
Вольер: Удачным сравнением нижегородской Сибирской пристани с улицей Риволи в Париже начинается знакомство Дюма с торговой столицей Волги (Готье, побывавший здесь почти в то же время, выбрал для этой цели Елисейские поля). Несмотря на то, что знаменитая Макарьевская ярмарка был переведена сюда уже почти полвека назад, грузооборот составлял неприлично маленькие цифры. На пристани до начала XX века не было даже электрического освещения, товары кидали как попало: что не поместилось в амбары, сваливали под открытым небом. Все здания (точнее, сарайчики) были деревянными, временными – на следующий год возводились новые. От Сибирской пристани были наняты дрожки, на которых путешественники проследовали мимо Ярмарочного театра, «где в это время играли два знаменитых московских актёра, Самарин и Живокини». Затем, проехав через плашкоутный мост (второе фото более позднего времени), Дюма и К добрались до набережной Нижнего Базара, проехав по которой, оказавшись у подножия Георгиевского съезда. Поднимаясь по ней, они увидели Строгановскую церковь справа (кстати, она весьма понравилась Кюстину, бывшему в Нижнем ранее Дюма) и въехали на Благовещенскую площадь (ныне площадь Минина и Пожарского). Дюма, не смущаясь, назвал её Фонтанной из-за фонтана, сооружённого там всего лет за десять до его приезда и благополучно дожившего до нашего времени. Поскольку у писателя на руках было рекомендательное письмо к управляющему Нижегородским филиалом пароходной компании «Меркурий», извозчик доставил французов по адресу дом 5 по Верхне-Волжской набережной, где и находилась упомянутая контора. Это был каменный двухэтажный дом, окруженный большим садом. Этот дом сохранился по сию пору (см. второе фото). Уже при большевиках здесь была основана Нижегородская радиолаборатория. Отсюда Дюма «словил», как любят говорить фотографы вид на город: «…пред глазами у меня оказалось такое зрелище, что я вскрикнул от удивления. Я стоял на невероятной высоте над местом слияния Волги и её притока Оки, и перед глазами у меня было всё поле ярмарки… » Вот такие приблизительно виды мог лицезреть Дюма (особенно это относится к первой фотографии – она сделана именно с Откоса – так тогда называли Верхне-Волжскую набережную): Далее Дюма и К воспользовались услугами г-на Грасса, служащего пароходной компании «Меркурий», который показал им уже виденную ранее Строгановскую церковь (фото тогда и сейчас), не смог обойти вниманием затмевающую всё ярмарку и её патрона – Староярмарочный собор. Дюма отдаёт должное этому по-восточному пёстрому и притягательному зрелищу, но успевает отобедать у Грасса и со своей всегдашней непринуждённостью напроситься на вечернее чаепитие к губернатору, в ожидании которого французы наслаждались опять-таки видом с Откоса. Происходило сие достопамятное событие в доме-дворце губернатора, не так давно построенном. (на фото – вверху) Незадолго до приезда Дюма здание пострадало из-за оползней, и впервые в истории Нижнего Новгорода было спасено при помощи применения бетона. Сейчас там музей. У губернатора состоялась историческая во всех смыслах встреча автора романа со своими героями (речь об «Учителе фехтования», кому интересно – читайте). Бегло упомянув, что в Нижнем они провели три дня, зачастую столуясь у героя своего романа (а что, вполне в духе д’Артаньяна) – Дюма отбывает в Казань, сев на хвост г-ну Грассу, отбывавшему туда же по делам. Честно говоря, отягощённый светскими мероприятиями, Дюма уступил в красочности описания Нижегородской ярмарки своему собрату Готье, но в качестве утешения мы имеем встречу с героями романа "Учитель фехтования". ) Вот итоговые карты перемещений Дюма по Нижнему Новгороду в течение первого дня – карта того времени и современная (1 - Сибирская пристань, 2 - Плашкоутный мост, 3 - контора «Меркурия», 4 - дом-дворец губернатора):
Вольер: Итак, на пароходе «Лоцман» Дюма движется по направлению к Казани. «Лоцман» был не самым передовым судном на тот момент, но общество «Меркурий», услугами которого воспользовались французы, было, как сейчас говорят, динамично развивающейся компанией, а уж по комфорту они общепризнанно удерживали пальму первенства среди прочих волжских пароходств. Приблизительно вот так пассажиры коротали время на верхней палубе: Ближе к вечеру первого дня заночевали в Лысково, владении князя Грузинского. Рассказы об экстравагантном владельце Лыскова легли в основу книги Дюма «Яков Безухий». Умер он в 1852 году, за шесть лет до приезда своего «биографа» и выглядел вот так (чем-то похож на Челентано): Сегодняшние жители Лыскова также не забывают князя. Регулярно устраивается театрализованное действо с пивом, квасом и пирогами при непосредственном участии самого князя Грузинского – молодого и на коне, в окружении женского общества: Уделив внимание волжским бурлакам (но записав их всех почему-то в чуваши), в полдень следующего дня миновали городок Макарьев, бывший прежде счастливым хозяином большой ярмарки. Что интересно, Макарьев находится практически напротив Лыскова – получается, пароход отчалил незадолго до полудня. Путешественники бросили беглый взгляд на монастырь св. Макария, который на тот момент постепенно приходил в полное запустение и в итоге был закрыт в 1868 году. Кстати, перенос ярмарки в Нижний в 1817 году, что и привело к гибели монастыря, а также сопутствующий пожар – всё это было политическим решением, направленным против многочисленных старообрядцев, расселившихся вдоль реки Керженец. Здание чудом не было разобрано и позже, в 1882 году, обитель возродилась, но уже как женский монастырь. В таком виде существует она и сейчас. Вот фото монастыря 1902 года (М. П. Дмитриев), полагаю, что изменения по сравнению с 1858 годом небольшие. Далее следует упоминание о страданиях в этих местах выселенных из Москвы французов в 1812 году – и вот она, Казань! Продолжение следует
Вольер: Переночевали не в городе, в некоем подобии гостиницы-конторы недалеко от пристани общества «Меркурий», пользуясь гостеприимством г-на Грасса (это в Адмиралтейской слободе; дом был не так давно снесён, а изображения мне найти не удалось). Приличная гостиница в Казани стоила в те времена 30 копеек в сутки серебром, так экономия была невелика. )) На этих «складах», как их окрестил Дюма, ему пришлось жить во время недолгого пребывания в Казани. Нечто подобное писатель мог видеть сразу по прибытии: А на следующий день въехали в город. Немного иллюстраций из книги Le Volga et le Caucase avec Alexandre Dumas: Въезд в Казань. Старый дом в Казани. Измученный «доской, которая заменяет русским кровать», Муане вскочил первым и был восхищён видами Казани. Понятно, они во всех отношениях лучше доски. Итак, нечто подобное мог видеть Дюма с Адмиралтейской дамбы, которая была построена за десять лет до его приезда (второе изображение – это картина известного художника Боголюбова 1861 года): Большое впечатление на писателя произвел также храм-памятник солдатам войск Ивана Грозного, павшим при штурме Казани: Когда река Казанка разливалась, виды были ещё симпатичнее: А вот вид XXI века: Войдя в город по мосту через протоку Булак: Дюма рассказывает легенду про дракона Зиланта, изображённого на гербе Казани. Этот дракон почему-то был поселен писателем в Банном озере. На территории современного центра Казани под Кремлевским бугром помещалась система озер и болот, засыпанных и высохших по большей части уже к XIX веку. Озера эти имели названия Белое, Черное, Банное, Гнилое, Поганое и т.д. В центре находилось Черное озеро. Вот что писали про него в 1833 году: Черное озеро наполнялось прежде из весьма обильных ключей мягкой, чистой и здоровою водою, которая по трубе переливалась в Банное озеро, имевшее посему всегда проточную и свежую воду… Вода Черного озера столько была превосходна пред прочими, что, по уверению старожилов Казанских, со всего города Казани калачники и хлебники приходили за нею и брали, дабы на ней растворять свои калачи и хлебы для придания им пышности и приятнейшего вкуса. Но ключи нарочно засорили, выстроили на их месте восточную линию Кузнечного ряда и остатки прежней превосходной воды беспрестанным вновь засариванием всякою нечистотою перегнали на нынешнее место, не дав воде ни малейшего протока и движения, и чрез то с Банным озером произвели посреди самого города для жаркого летнего времени две вонючие и тошнотворные, и вредоносные лужи. В результате в 1890 Черное озеро было засыпано, а на его месте окончательно сформировался Черноозерский сад. Но в 1858 оно (а возможно и Банное, которое погибло предпоследним) ещё существовало и не просто существовало, а было центром парка, разбитого на месте своих менее удачливых соседей: Дюма осматривает располагающееся в этом районе татарское предместье и наблюдает продажу запрещённого мусульманам спиртного в аптеках под видом бальзама. Такой бальзам исцелял жителей Казани не хуже своего собрата, приготовленного матушкой д’Артаньяна. )) Верный своему принципу по максимуму пользоваться русским гостеприимством, Дюма направляется к некоему г-ну Яблоновскому, который на самом деле оказался интендантским полковником Жуковским. Но не всё ли равно, как его звали, главное, что он обеспечил французам хороший стол, экипаж и развлекательную программу. У этих русских такие сложные фамилии! )) Новоявленный чичероне показал путешественникам Казанский Кремль, где Дюма приглянулись Спасская башня, знаменитая Сююмбике и Благовещенский собор. Этим трём основным достопримечательностям уделено полстраницы, посему и мы ограничимся только изображениями тех времён и сожалением по поводу снесенной в 1928 году колокольни собора (прочие изменения по сравнению с 1858 годом незначительны): Зато целая страница уделена описаниям кожаных и меховых изделий и способам поимки медведей, что вполне простительно, учитывая любопытство французов. Дюма и тут вовсю попользовался «русским гостеприимством»: Яблоновский-Жуковский подарил ему тюфяк и подушки, а ещё один казанский знакомый - чиновник правления путей сообщения Ф. И. Лан – охотничью сумку, за что в записках был обозван «генералом Ланом». Получить звание генерала за охотничью сумку – недурная сделка. )) Ещё рассказывают, что в одной из лавок ему предложили "Графа Монте-Кристо" с портретом автора, весьма далеким от оригинала. Громко расхохотавшись, Дюма немедленно приобрел эту книгу: "Я буду во Франции пугать детей этим портретом!" - воскликнул он. Тут же компании случайно встретился ректор Казанского университета О. М. Ковалевский, благодаря чему путевые заметки обогатились историей про двух разбойников, чьи скелеты до сих пор можно увидеть в университете (фото здания университета прилагается, скелеты - где-то внутри): Пребывание в Казани закончилось для Дюма охотой на зайцев в компании уже упомянутого «генерала» по фамилии Лан и его брата. Писатель лично подстрелил дюжину зайцев (в районе Лебяжьего озера) и в прекрасном настроении отбыл далее вниз по Волге на пароходе «Нахимов», увозя с собой многочисленные тюки с подарками и новые рекомендательные письма. Интересные сведения можно прочесть в жандармской записке из Казани …французский писатель Александр Дюма, во время своего пребывания в Казани в продолжение одной недели, не посещал никакого общества высшего круга,—жил все время в конторе пароходного общества «Меркурий» в самой отдаленной части города, посещал дом полковника Жуковского, управляющего Казанскою комиссариатскою комиссией, которому был рекомендован из С.-Петербурга, и часто по целым дням пребывал в семействе подполковника инженеров путей сообщения Лан; посетил университет, где два раза был приглашен на чай к ректору университета, действительному статскому советнику Ковалевскому, и также сделал визит г-же начальнице Родионовского института, которая визитом этим осталась весьма недовольна, как по причине весьма неопрятного одеяния, в котором Дюма к ней приезжал (говорят, что Дюма ходил по Казани в костюме русского ополченца – прим. Вольера), так и по причине неприличных выражений его, употребленных им в разговорах с нею. Вообще Дюма в Казани не произвел никакого хорошего впечатления. Многие принимали его за шута по его одеянию, видевшие же его в обществе— нашли его манеры и суждения общественные вовсе не соответствующими его таланту писателя. Ну, что тут сказать? Полагаю, что Дюма имел право сам выбирать, с кем ему общаться. В результате господа Лан и Жуковский, нашедшие с ним общий язык, удостоились упоминания в путевых заметках, а г-жа начальница Родионовского института – только в жандармском донесении. )) В заключение небольшая карта, на которой, к сожалению, не обозначены дома г.г. Жуковского и Лана, где Дюма проводил значительную часть своего времени (1 – пристань, 2 – гостиница общества «Меркурий», 3 – Казанский Кремль, 4 – место охоты на зайцев): Продолжение следует
Вольер: Проснувшись на следующее утро после отплытия, Дюма наконец-то восхитился волжским видом, причём восторг вызвали у него льдинки (уже осень!), которые Кама несла в Волгу в месте впадения. Кстати, с серьёзной географической точки зрения, только своему более громкому имени Волга обязана тем, что она сохраняет своё название, как после встречи с Окой, так и с Камой. Но Кама осталась позади, и общительные французские души на борту парохода стало удручать безлюдье открывавшихся просторов. Симбирск, Ставрополь (ныне Тольятти), Самара и Сызрань удостоились односложного упоминания. Отчасти это объясняется тем, что пароход миновал их ночью, однако чуть больше повезло Цареву кургану, который путешественники углядели таки на берегу. Дюма не приводит никаких легенд, издавна связанных с этой причудливой горой, ну и ладно. Выглядел сей курган тогда примерно так: Дюма пишет, что время от времени они сходили на берег («Нахимов» работал на дровах и нуждался в регулярном пополнении их запасов), но жалуется на внешнее однообразие деревень и крестьян, населявших их. Что поделаешь - это вам не Франция, где за какой-то час можно попасть из Бретани в Нормандию. Скуку скрашивали регулярные закупки стерляди и прочих осетровых. Да, тогда с этими деликатесами было проще: Добравшись до Саратова (15 октября 1858 года), французы (под которыми я всё время подразумеваю Дюма, Муане и примкнувшего к ним переводчика Калино) с грустью узнали, что из-за ожидания груза им придётся проторчать здесь пару дней. Так выглядела саратовская пристань: Особое расстройство вызывало отсутствие каких-либо рекомендательных писем в Саратов, а, следовательно, возможность воспользоваться пресловутым «русским гостеприимством». Дюма хватило часа «блужданий по чудовищным мостовым грязных саратовских улиц», чтобы броситься в первую же бельевую лавку, на вывеске которой виднелись родные французские слова. Не знаю, этим ли объясняется то, что теперь в Саратове функционирует текстиль-холдинг «Дюма» с интернет-магазином домашней одежды. )) Хозяйкой лавки по счастью оказалась действительно француженка, мадам Аделаида Сервьё, «простая белошвейка», пишет Дюма, почти что Мари Мишон. )) Чета Сервьё (её муж был парикмахером) приехала в Саратов в 1855 году. Не знаю, Дюма ли был тому причиной, но через год после его отъезда они купили Саратовский летний театр и отдавали ему настолько много внимания, что он назывался с тех пор не иначе как «театр Сервьё». Они так и остались навсегда в Саратове; Аделаида Сервьё умерла в 1896 году. Двухэтажный дом, где находился её магазин, был на Театральной площади, недалеко от биржи: Просуществовал он до 1950-х годов и был снесён. Сейчас это место на Московском проспекте выглядит так: Тут же налетели князь Лобанов-Ростовский, местный полицмейстер по фамилии Позняк (кто и от кого узнал о приезде писателя остаётся только догадываться), некая поэтесса по имени Зинаида, очень кстати чмокнувшая писателя в щёку, и удовлетворённый Дюма сдался на милость русско-французского гостеприимства. Два дня пролетели незаметно. Путешественников накормили, одарили подарками, Дюма в ответ отдарился сделанной здесь же фотокарточкой. Ничего предосудительного совершено не было, о чём сообщает недремлющая жандармерия: «Разговор г-н Дюма вел самый скромный и заключался большей частью в расспрашивании о саратовской торговле, рыбном богатстве реки Волги и разной промышленности саратовских купцов и тому подобном». Прощались душевно; уехавшие на пароходе сохранили приятные воспоминания, оставшиеся на берегу махали факелами и, наверное, грустили. Продолжение следует
Вольер: Поскольку пароход стоял в Саратове вынужденно, Дюма выторговал у капитана в свою очередь два дня, необходимые для поездки к солёным озёрам, которые ему очень хотелось посетить. В девять утра путешественники высадились в станице Николаевской, что напротив Камышина и отправились на почтовую станцию, чтобы проделать классический «соляной путь» в обратном направлении. Осмотреть место высадки Дюма в наши дни не удастся, ибо Николаевка (она же Николаевская или Николаевск) тех дней покоится на дне Волгоградского водохранилища, а нынешний её аналог располагается в 9 километрах ниже по течению. Следует рассказ о мздоимствах и прочих российских прелестях путешествия на почтовых - далее по ходу повествования мы всё чаще будем с этим встречаться. Вывод, кстати, писатель делает совершенно правильный: наступить на горло собственной филантропии, пригрозить, а лучше врезать нагайкой станционному смотрителю – и отсутствовавшие доселе лошади волшебным образом обнаруживаются. Притом, замечает Дюма, станционный староста (он же смотритель, что привычнее для нас) имеет офицерский чин. На самом деле упомянутый чин – это чин четырнадцатого класса, коллежский регистратор, аналог прапорщику в армии. И знаменитые персонажи русской литературы, имеющие этот чин (Хлестаков, Бальзаминов и т.д.) лишь подтверждают догадку Дюма: стоит дать слабину – сядут на шею, пригрозишь нагайкой – превратятся в послушных холопов. Вот такие дворяне. ) Марш-бросок на двести шестьдесят вёрст за один день не делается. Ночёвка на почтовой станции, русские уписывают стерлядь, уничижению которой Дюма уделяет аж две страницы, и запивают «ужасной зерновой водкой». Французы спасаются запасённой в Саратове провизией и чаем. Вокруг можно видеть кибитки киргизов, «жутких грабителей», как пишет Дюма. На самом деле современные киргизы могут не обижаться, так как это были казахи Младшего жуза, которых тогда называли киргиз-кайсаками. Это была доживающая своё век так называемая Букеевская орда – буферное полусамостоятельное государство, окончательно упразднённое Россией в 1870-х годах. Кстати, Дюма вполне достоверно изложил историю их переселения в эти места вместо ушедших в Китай заволжских калмыков. К полудню второго дня справа осталось неизвестное озеро (имеется в виду Горько-солёное озеро или Булухта) и, минуя ещё две почтовых станции, путешественники достигли озера Эльтон, точнее, конторы администрации солепромысла на северном берегу. Современный посёлок Эльтон находится на восточном берегу, поближе к железной дороге. Прежнее поселение было заброшено во многом из-за того, что кладбище занимало бОльшую часть: соледобытчики жили недолго; работа на жаре по пояс в соляном растворе, практически без пресной воды, делала своё дело. От старого Эльтона на северном берегу, где побывал Дюма, остались лишь несколько земляных валов и исторгнутые землёй черепки посуды позапрошлого века: Сейчас добыча соли на озере уже не ведётся, а вот в XIX веке даже царская семья Романовых желала иметь на своём столе розовую соль с Эльтона. Несмотря на то, что в её составе масса разнообразных химических соединений, пригодных скорее для лечения, а не для каждодневного употребления в пищу. Кто знает, может вот так русские цари накушались чего-нибудь и принимали потом неадекватные решения. ) В 50-е года XIX века, то есть непосредственно перед визитом Дюма, добыча соли на Эльтоне по разным причинам пошла на убыль. К 1880 г. разработки эльтонской соли прекратились, так как она уже не могла конкурировать с более дешевой баскунчакской солью. Но соль можно не только употреблять в пищу. Отечественные специалисты утверждают, что соли и грязи Эльтона превосходят аналоги Мёртвого моря. Даже если это и правда, зачем они делают подобные утверждения – непонятно, ибо один единственный санаторий на берегу Эльтона советской постройки не воин против десятков своих коллег в Израиле. Существует легенда, что мучившийся подагрой Дюма прибыл к Эльтону то ли на костылях, то ли на носилках. Несколько сеансов грязелечения – и, о чудо! Больной встал и пошёл. ) В путевых заметках Дюма об этом нет ни слова, так что, скорее всего, это спекуляция на имени писателя. Но в местной грязелечебнице существовал музей брошенных костылей, среди которых почётное место занимал костыль Александра Дюма. Это косвенно подтверждает то, что история вымышлена, так как лечебница была открыта лишь в начале XX века, после того как рядом с озером была проложена железная дорога. Вернёмся к реальным событиям. В солепромысловой конторе Дюма и его попутчики удачно повстречали генерала Беклемишева, друга г-на Лана из Казани, обсудили дальнейший маршрут и получили в подарок папаху. Далее они пообедали бараниной с берегов озера Эльтон и нашли, что она не хуже нормандской. Причина, скорее всего, в питании убиенных: травы в прикаспийских солончаках и нормандских дюнах схожи. Потом был романтичный ночной костёр в степи, но Дюма весь вечер писал (!). Утром, позавтракав у генерала, выдвинулись верхом в сторону озера «Бестужева-Богдо» (так Дюма окрестил Баскунчак), примерно через четыре часа сделали привал у безымянного озера «не менее пяти льё в окружности» (имеется в виду озеро Боткуль). Оно расположено практически на границе с Казахстаном. Неподалёку находится известный космодром-полигон Капустин Яр, где в 50-х годах XX века проводили ядерные испытания. Вид, отмечает Дюма, «навевал уныние», что вполне объяснимо, учитывая осенне-зимнюю пору. Ещё три часа пути – и ночлег в Ставке Карайской. Если уж под словами «Бестужев-Богдо» скрывается Баскунчак, то, что зашифровал писатель в словах «Ставка Карайская» - разобрать практически невозможно. Разве что так услышалось название находящегося неподалёку пресного озера Кара-Усун? Но был ли там некий форпост – неизвестно. Итак, Баскунчак был рядом, так что утром путешественники его осмотрели, равно как и находящуюся рядом «гору» Богдо (150 м высотой – местный Монблан). Рисунок горы Богдо немецкого натуралиста Гмелина за сто лет до Дюма: Примерно такой вид мог видеть Дюма с этой горы: Баскунчакская соль, в отличие от эльтонской, очень даже съедобна. Около 80% всей поваренной соли в России имеет местное происхождение. Но соляные промыслы в «эльтоновских» масштабах велись уже много позже – в 1880-х годах: После осмотра всех достопримечательностей выехали на предоставленном генералом Беклемишевым тарантасе к Царицыну. Пароход терпеливо ждал опоздавших более чем на сутки французов. Не спешите удивляться: оказывается, ссадив Дюма в Николаевке, капитан не терял времени даром – провернул некое прибыльное дельце в Камышине и прибыл всего за два часа до них. Так или иначе, пароход и Дюма снова обрели друг друга. Как обычно, сводная карта маршрута Дюма (1 – Николаевская, 2 – Горько-Солёное озеро Булухта, 3 – Эльтон, 4 – Боткуль, 5 – Баскунчак и гора Богдо, 6 – стоянка «Нахимова»), синей линией показан примерный маршрут: Продолжение следует.
Вольер: Поездка к солёным озёрам, видимо, совершенно не утомила Дюма, так как он изъявил желание преодолеть на лошадях шестьдесят вёрст, отделяющие Волгу от Дона примерно в том месте, где сейчас находится Волго-Донской канал. Но капитан отказал ему в это пустяке, наверное опасаясь очередного опоздания. Интересно, что Дюма упоминает о планах строительства короткой железной дороги, связавшей бы две великие реки. Проект был реализован буквально через несколько лет, но возлагавшуюся на него высокую роль торгового пути выполнить не смог: коммерческий проект умер в 1870-х, а железнодорожная ветка стала выполнять местечковые функции. Поразительно, как некоторые журналисты умудряются переврать и извратить тексты первоисточника. Например, не далее как в феврале 2012 года в «МК» вышла статья «Чем запомнились Дюма Царицын и Астрахань». При этом за описание Царицына выдаётся описание Царёва кургана ниже Казани и города Царёвщина за ним (см. пост 343 в этой же теме): Между Ставрополем и Самарой увидели высящийся на левом берегу массивный холм, имеющий форму голландского сыра; его называют Царской горой, потому что Иван Грозный, завоевав Казань, спустился вниз по Волге и велел подать обед на его вершину. Город, что виден вдали, с куполами, подобными огромным буграм земли, нарытыми кротами, называется городом Короля; несомненно, потому что Иван там останавливался». Таким увидел Александр Дюма Царицын (ныне Волгоград) во время своего путешествия по России. Историки и краеведы, конечно же, улыбнутся, прочтя эти строки, и укажут на несоответствие фактов, изложенных французским романистом, действительности. Но, видимо, именно так и рождаются легенды… Вот так вот… Скорее всего журналистка решила, что речь идёт о современном Ставрополе, а не о Тольятти, читатели «МК» прочли статью, и за Дюма укрепилась слава перевирающего всех и вся фантазёра. Следующие страницы путевых впечатлений посвящены Степану Разину. Дюма пишет, что днём пароход проплыл мимо Девичьего холма, романтическая история, связанная с ним, поведана читателям. Но возникает некая путаница: топонима с подобным названием не удалось найти на участке Царицын – Астрахань ни мне, ни составителям примечаний к изданию «Путевых впечатлений». В примечаниях указано, что Дюма в своём дневнике обозначил сей холм в «80 вёрстах от Саратова». Если это так (а, значит, холм располагается где-то на участке между Балаково и Николаевском), тогда зачем он вставил рассказ о нём после Царицына? Единственный похожий известный объект, связанный со Стенькой Разиным, и который мог видеть Дюма – это Девичья гора в Жигулях (она же Усинский курган, она же гора Лепёшка). С ней связана масса легенд, Разинских и не только, так что я приведу её фотографии того времени и нынешние (обратите внимание на разницу уровня воды – плюс 30 метров после образования Куйбышевского водохранилища): Ниже упоминается село Водяное (сейчас - Горноводяное), до которого доплыли к вечеру следующего дня, причём в дневнике Дюма пишет об отплытии из Саратова (!) Быть может, писатель просто зарапортовался немного, второй год мучая нежное французское нёбо ужасными русскими топонимами: вот и результат. Ещё вариант: в 80 вёрстах от Саратова (что полностью совпадает с дневником), но выше по течению, находится село Девичьи горки (напротив Балаково), где как раз находится одноимённый утёс, с которым опять-таки связаны рассказы о Стеньке Разине. Места там красивые: Вообще-то подобных «Девичьих холмов» на Волге, с которых Разин сталкивал очередную девушку, а потом зарывал очередное сокровище – пруд пруди. Память о некоторых из них могла и не сохраниться в веках. Так что упомянутые два варианта – это только начало. Вот поле для исследователей-дюманов на поволжских просторах. )) Затем путешественники упоминают, что «позади остался Денежный остров». Денежный остров находится между Царицыным и Волжским, что окончательно всё запутывает. Итак, согласно тексту «Путевых впечатлений», маршрут такой: Царицын, Девичий холм, Водяное, Денежный остров, ещё два дня пути в виду калмыцких шатров и – Астрахань. Всё бы ничего, но Девичий холм, Водяное и Денежный остров находятся ВЫШЕ от Царицына по течению реки, причём идут в обратном порядке! Либо Дюма вернулся с солёных озёр к Волге не под Царицыным, а назад, в Николаевку, либо кто-то из компании, например, Муане, продолжал свой путь на пароходе и в дальнейшем Дюма ориентировался на его записи, что и внесло путаницу. Второе более вероятно. Карта, иллюстрирующая загадочные перемещения Дюма (1 – Денежный остров, 2 – село Водяное, 3 – Девичьи горки, 4 – предполагаемое местонахождение Девичьего холма, если отсчитывать отъезд от Саратова вместо Царицына). Продолжение следует
Стелла: Вольер , специалист по " развесистой клюкве" кажись, не Дюма , а Жюль Верн. Тут муж, перечитывая найденного на мусорке Верна, зачитывал столько ляпов и несоответствий, что все претензии к Мэтру выглядят просто смехотворно.
Вольер: Оставим, наконец, загадочные перемещения Дюма между Саратовым и Астраханью. Обратимся к реальности: вначале появились калмыцкие кибитки (о визите к калмыкам речь чуть позже), а в десять вечера – астраханский порт (вторая гравюра – Муане): Не желая причинять неудобства астраханским адресатам рекомендательных писем, путешественники приняли решение переночевать на борту парохода и лишь утром сошли на берег, приказав кучеру везти их к дому миллионера Сапожникова, с которым Дюма свёл знакомство ещё в Москве. Вот портрет кисти Тропинина (1852) этого известного представителя семьи астраханских промышленников и меценатов: Роскошь, которой окружили Дюма и К в Астрахани, была вполне сравнима с питерским и московским приёмами Кушелева-Безбородко и Нарышкина. Писатель воспринял это как должное проявление многократно упоминаемого им «русского гостеприимства», впрочем, к гостеприимству было отнесено и появление за завтраком полицмейстера. )) Дюма казалось, что тот смаковал кахетинское, но тут наблюдательность изменила великому романисту. Вот чем был занят достойный полицейский чин: Во исполнение секретного предписания вашего превосходительства от 4 сего октября за № 97, имею честь почтительнейше донести. Французский литератор Александр Дюма, по прибытии в г. Астрахань 14 октября, остановившись на указанной ему квартире в доме коммерции советника Сапожникова, немедленно сделал визиты астраханскому военному губернатору контр-адмиралу Машину и управляющему Астраханской губернией статскому советнику Струве, у которого в этот день обедал и провел весь вечер; на другой день, по распоряжению управляющего губернией, были ему показываемы армяне, татары и персы в домашнем их быту и в национальных костюмах, потом он обедал у военного губернатора и вечером, в сопровождении г. статского советника Струве, сделал визит персидскому консулу, а после того посетил на несколько минут танцевальный вечер в доме благородного собрания. 16 октября, по приглашению контр-адмирала Машина, присутствовал на торжественном молебствии, бывшем по случаю начатия работ по углублению фарватера реки Волги верстах в 15-ти от Астрахани, оттуда в сопровождении старшего чиновника особых поручений начальника губернии Бенземана, адъютанта военного губернатора Фермора и нескольких охотников отправился на охоту и для осмотра обширных рыбных ловлей Учужной конторы, откуда возвратился в Астрахань на частном пароходе и ужинал у г. управляющего губернией; 17 числа утром на казенном пароходе «Верблюд» в обществе военного губернатора и лиц, сим последним приглашенных, отправился вверх по Волге в имение калмыцкого князя Тюменя, где провел 17 и 18 числа в осмотре быта калмыцкого народа, их народных плясок, разных увеселений и конских скачек, откуда возвратился в Астрахань в ночь на 19 число. Утром 19 числа занимался описанием того, что видел и что было ему показано, обедал в своей квартире, а вечер провел у атамана астраханского казачьего войска генерал-майора Беклемишева; 20 числа поутру ездил в персидские лавки и покупал азиатские вещи, обедал у г. статского советника Струве, где провел и вечер; 21 числа утром писал письма в Петербург, Москву и Париж, куда также отправил по почте брошюру своих путевых впечатлений о России, обедал у лейтенанта Петриченко, с женой которого познакомился на пароходе «Верблюд»; вечером 21 и утром 22 числа занимался составлением путевых записок и приготовлением к поездке; окончив занятия, поехал с прощальными визитами к генерал-майору Беклемишеву и управляющему губернией, а в 4 часа пополудни выехал по частной подорожной, взятой в Астрахани, в г. Кизляр, откуда намерен проехать через укр. Темир-Хан-Шуру, Тарки, г. Дербент, креп. Баку, г. Шемаху, Елисаветполь и Тифлис. По этому пути астраханский военный губернатор снабдил его открытым предписанием на взимание безопасного конвоя: путь же этот избрал г. Дюма потому, что по позднему осеннему времени, или по иным причинам, ни один пароход не мог в скором времени отправиться в море. К этой чрезвычайно подробной полицейской записке даже и добавить-то нечего. За красочными описаниями мы отошлём читателя к путевым заметкам самого Дюма, а сами попытаемся остановиться на разных интересных нюансах. Например, интересно, что упомянутый Александр Сапожников был владельцем прекрасной коллекции живописи, в том числе “Мадонны с цветком” Леонардо да Винчи (более известную под названием «Мадонна Бенуа»). А о его общественной и благотворительной деятельности можно судить по поступку во время наводнения 1867 года, когда миллионер приказал укрепить берега мешками муки из своих мучных лавок. Дом Сапожникова, где, по всей видимости, жил в Астрахани Дюма находился на берегу реки Кутум, у Сапожниковского моста. К сожалению, до нас не дошло ни одного изображения этого дома. Только в воспоминаниях астраханского старожила С. Клопцова можно прочитать: "Дом Сапожникова был истинно богатейший со всей утонченной роскошью. Это был настоящий дворец. Внутренность комнат была превосходна. Убраны они были в готическом вкусе. Обитая дорогим штофом мебель, такой же материал на оконных занавесях с золотым подбором. Канделябры, огромной величины зеркала...". После революции в доме разместился клуб рабочих, моряков и красноармейцев, в 1919 году там случился пожар, в котором погибла большая часть уникальной библиотеки меценатов. Вскоре дом снесли. Губернатор Бернгард Струве был сыном известного астронома В. Струве и отцом не менее известного политика-либерала П. Струве. Астраханский губернатор и его супруга оказали Дюма самый сердечный приём, а, главное, прекрасно говорили по-французски. )) Вот фото Бернгарда Струве вместе с супругой, баронессой А.Ф. Розен: Губернатор прикрепил к французским путешественникам гида по фамилии Курно, сына одного из парижских знакомых Дюма, по счастливой случайности. В самой Астрахани Дюма отмечает пёстрый национальный состав жителей. Следствием подобного интереса стали экскурсии в аутентичные семьи татар и армян, благодаря чему путевые заметки обогатились этнографическим материалом, а «Кулинарный словарь» - рецептами. Также удостоились упоминания и местные арбузы, хотя последние проиграли в сравнении с великолепными обедами у г-на Струве. В один из дней Дюма был удостоен чести поучаствовать в охоте на островах и нанести третий удар (после должностных лиц) по свае новой волжской плотины. Это были работы по углублению фарватера на рукаве Камызяк, в 15 километрах ниже Астрахани. В этот проект были вбуханы огромные деньги, но рука Дюма не принесла ему счастья – Бахтемировский фарватер остался основным. Впрочем, охота также была неудачной. Русский охотник в устье Волги, пеликаны – там же, рисунки Муане: Продолжение следует
Вольер: Как можно побывать в Астрахани и не упомянуть осетровых рыб? Им посвящено несколько занимательных страниц. Посещение одного из рыболовецких хозяйств Учужной конторы не прошло даром: Дюма посчастливилось наблюдать учужную ловлю ( старинный варварский способ ловли осетровых с заграждением протоки брёвнами) и лицезреть белуг и осетров XIX века, средний представитель которых превосходил нынешних по весу примерно в пять раз. В качестве иллюстрации могу привести старинный рисунок-схему учужного заграждения и повторить рисунок Муане с огромным представителем осетровых в главной роли: Не без иронии отмечено, что русские творят безумства только ради икры и цыганок, мимоходом Дюма пишет, что привезённая в Париж засоленная икра не произвела впечатления. Нельзя списать это на неправильное хранение продукта, ибо икра была в бочонках и, полагаю, хоть один из них доехал до Франции не вскрытым. Утешением может служить тот факт, что цыганки произвели на французов ещё меньшее впечатление. Уставшие путешественники поздно вечером возвратились в Астрахань, переночевали у Сапожникова. А рано утром их ожидал пароход «Верблюд», на котором они отправились в гости к калмыкам. Губернатор организовал по просьбе Дюма поездку к калмыцкому князю Тюменю и сам сопровождал его туда, видимо, чтобы «чего не вышло». Приятным сюрпризом стал эскорт из четырёх дам: двух офицерских жён и дочери генерала, с которыми французы познакомились на астраханских приёмах, а также родственницы калмыцкого князя, обучавшейся в астраханском институте благородных девиц. Они (за исключением калмычки) прекрасно владели французским, что наверняка повлияло на успех всего мероприятия. Достаточно сказать, что воодушевлённый Дюма тут же начал живописать дамам злоключения французских литераторов того времени и даже не заметил, как пароход добрался до калмыцкого стана, несмотря на то, что плыть пришлось вверх по течению. Князь Тюмень, а точнее Церен-Джаб Тюмень был племянником известного калмыцкого героя войны 1812 года, Сербеджаба Тюменя. Калмыки активно участвовали в Антинаполеоновских кампаниях и даже присутствуют на французских открытках, как типичные представители русского войска: Строго говоря, Церен-Джаб Тюмень был нойоном Хошеутовского улуса, а никаким не князем, хотя и подавал прошение Александру II в 1860 о присвоении титула. Но оно было отклонено, как и прошение его отца ранее. Впрочем, всё это не мешало нойону называться князем на русском языке в повседневной жизни. )) За неимением изображения самого князя, привожу групповой портрет его дядьёв (почему-то именно его отца, Церен-Дондока, тут и нет). Но, поскольку изображены его ближайшие родичи по мужской линии, можно судить о внешности принимавшего Дюма молодого князя: Вкратце расскажем об упомянутых выше дамах. Мария Петриченко, жена морского офицера К. Н. Петриченко, в будущем контр-адмирала, была не чужда писательскому ремеслу. Её дочь, Эмилия Пименова также стала писателем, она была дружна с Маминым-Сибиряком, Короленко и писала историко-биографические очерки, в том числе о Наполеоне. Семена Дюма проросли. )) Мария Врубель, в замужестве Курута, умершая от чахотки всего через четыре года после встречи с Дюма, тётка будущего художника Врубеля. Екатерина Давыдова - невестка адмирала А. Давыдова (крестного отца знаменитого художника Врубеля – Давыдовы и Врубели были в родстве и дружили семьями). К сожалению, портретами этих достойных дам я не располагаю. Итак, в такой интересной компании Дюма прибыл в Тюменевку (ныне село Речное), родовое гнездо Хошеутовских нойонов. Калмыцкий бомонд устроил Дюма и его спутникам торжественную встречу, скорее всего, не без протекции г-на Струве. Писатель отметил, что княгиня (которой было на тот момент всего двадцать лет) была очаровательна настолько, насколько может быть очаровательна калмыцкая княгиня вообще. )) Жаль, что отсутствует изображение этой особы, но о её наряде можно судить по портрету другой калмыцкой княгини 1873 года: А вот как выглядели тогда знатные калмыки: Представив, насколько это возможно, действующих лиц, попытаемся описать место действия. Основной достопримечательностью Тюменевки был хурул (буддийский храм), построенный двумя старшими дядьями Церен-Джаба в ознаменование победы над Наполеоном в 1813 году. Это сооружение, построенное по модели Казанского собора в СПб, Дюма уже видел с борта парохода, когда только подъезжал к Астрахани. Вот так выглядел тогда хурул снаружи (обратите внимание на кочевые хурулы, прилепившиеся г главному) и внутри (интерьер молельни) – рисунки братьев Чернецовых, сделанные всего за двадцать лет до прибытия Дюма: Можете сравнить с рисунком Муане – признаю, что работа французского художника мне нравится больше: Хошеутовский хурул между прочим, едва ли не единственный калмыцкий храм XIX, доживший до века XXI. Конечно, он обветшал и частично разрушен, побывав, как водится, в роли клуба и зернохранилища. Пятьдесят лет назад его частично разобрали, чтобы построить коровник, но сейчас вроде бы восстанавливают. Сравните то, что осталось с тем, что было, и вы получите лишнее подтверждение тому, что ломать легче, чем строить: Эти стены должны помнить Дюма: гостей пригласили внутрь храма, где они чуть не пали жертвами аутентичной музыки. )) В «Путевых впечатлениях» описано убранство храма, вкратце рассказано об особенностях калмыцкого ламаизма, некоторые обычаи народа и, разумеется, отдано должное великолепному по своей обильности завтраку. В качестве десертного зрелища были скачки и показательный разбор-сбор кибитки. Калмыцкий чай несколько подпортил впечатление, но последующая соколиная охота исправила положение. Затем – обед, о котором Дюма будет с восторгом вспоминать даже во время последующих закавказских разносолов. На кофе гости проследовали в одну из парадных кибиток княгини. Дворец, где принимали гостей, к сожалению, не сохранился: он был разобран в 1950-х годах. Но у нас есть рисунок Муане, на котором изображена, судя по описанию внутреннего убранства, именно эта «десертная» кибитка: Последовали танцы, своим неистовством нарушившие все законы этикета – как французские, так и русско-калмыцкие. Судя по всему, было очень весело. Дюма сделал памятную запись в альбом княгине, которая была в восторге от вечера. День закончился. Вообще-то по описанию заметно, что калмыцкие знатные дамы были лишены развлечений своими суровыми мужьями. В архивах есть письма матери принимавшего Дюма князя к русской знакомой в Астрахани с просьбой пригласить на Рождество, но ничего не говорить мужу и его братьям. )) А в путевых впечатлениях Дюма упоминается о том, что молодая княгиня никогда не была даже в Астрахани. Утро началось с великолепного зрелища: десятитысячный табун диких лошадей переправлялся через Волгу. Муане не растерялся: Гостей познакомили с лошадями и объездчиками. Дюма отдал должное их талантам. Следующим развлечением были уже верблюжьи скачки, затем – борьба, в которой поучаствовал и сам писатель. Его соперником был сам нойон, который благородно уступил. Наградой был роскошный патронташ. Вот в таком развлечении довелось участвовать Дюма: И финальный аккорд – купание в Волге в конце октября. Возвращение в дворец князя, прощание. Дюма обещал вернуться в Калмыкию, но не сдержал слова. На память осталась запись в его дневнике от сопровождавших дам: «Никогда не забывайте Ваших спутниц». Продолжение следует
Вольер: Пришла пора покинуть Астрахань. Корабль со странным названием «Трупман» (скорее всего, Дюма что-то напутал с транскрипцией), на котором служил муж г-жи Екатерины Давыдовой (см. предыдущий пост) не мог совершить рейс в Баку по причине ветхости каспийского флота и сопутствующего русского разгильдяйства. Вкратце дав объяснение этого странного для Европы факта, Дюма приступил к составлению маршрута по суше. Он оделся в костюм русского ополченца, который наводил ужас на благовоспитанных людей ещё в Казани, не забыв про головной убор под названием «папаха», и решил, что настало время вернуть визит вежливости генералу Беклемишеву, недавнему знакомому по озеру Эльтон. Генерал пояснил невозможность путешествия по Кизлярской дороге (вдоль моря) из-за постоянных неконтролируемых набегов кабардинцев и чеченцев и, похоже, напугал французов до такой степени, что те думали опять подниматься по Волге вверх до Царицына, а затем спускаться по Дону до Ростова. Я уверен, что подобные пораженческие идеи могли принадлежать художнику Муане или переводчику Калино, но никак не сыну республиканского генерала Дюма. «Но тогда я не увидел бы ни Дербента, ни Баку!» - простодушно восклицает он. И генерал Беклемишев обещает эскорты, достойные генерала, и сопровождает свои обещания соответствующими бумагами (а мы с вами знаем, что в России это важно) и тут же приобретается особо прочный тарантас, и немедленно ремонтируется, дабы выдержать дорогу до Тифлиса. 2 ноября путешественники простились с гостеприимным хозяином Астрахани г-ном Струве и приехавшим в город князем Тюменем, который пообещал снабжать путешественников провизией на начальном участке дороги, насколько это было в его силах. Управляющий дома Сапожникова внёс свою лепту в череду подарков в виде корзины с яствами и винами, многократно превосходившей своим объёмом корзину, совершившую вояж к бастиону Сен-Жерве. Прощания, загрузки подарков и провизии протянулись до середины следующего дня и путешествие продолжилось. Было бы ошибкой думать, что пребывание Дюма в Астрахани было сплошной сказкой. Судите по выдержкам из полицейских донесений: Во время нахождения г. Дюма в Астрахани, он вел себя тихо и прилично, но заметно разговоры его клонились к хитрому разведыванию расположения умов по вопросу об улучшении крестьянского быта и о том значении, какое могли бы приобрести раскольнические секты в случае внутреннего волнения в России. Я узнал от статского советника Струве, что он отказал г. Дюма в выдаче заграничного паспорта потому, что г. Дюма перед отъездом за границу будет в Тифлисе, где и может получить заграничный паспорт от наместника кавказского. Ответственность чиновники во все времена предпочитали перекладывать на других. )) Мы можем, наконец, перейти к столь любимым мною маршрутам. Проделав в первый день 80 вёрст, Дюма и К ночуют в Башмачаговской, пятой от Астрахани на том самом Кизлярском (Линейном) тракте, которым было так страшно ехать ещё день назад. Примерно через шестьдесят лет Киров и Орджоникидзе вели здесь кровопролитные бои с казаками Деникина. Неподалеку было солёное озеро (всего их там три), где всегда мечтающий о статьях своего «Кулинарного словаря» Дюма неудачно пытался подстрелить гуся. Если вы возьмёте на себя труд ознакомиться с соответствующей главой «Путевых впечатлений», то узнаете, как князь Тюмень сдержал своё слово, а я избавлюсь от неблагодарного труда пересказывать самого Дюма. )) Следующая ночёвка была на станции Терновской (Тагалай-Терновской), восьмой от Астрахани на том же тракте. Там французов напоили солоноватой водой, которую они не смогли пить. Переправившись через реку Куму, заночевали в Кумской. Здесь развилка: Владикавказ направо – Баку налево. Дюма выбрал более длинный и более опасный путь – в Баку и даже заплатил вперёд. Очередная отметка – станция Горькоречная. Дюма, по распоряжению властей и согласно выданной подорожной генерала Беклемишева берегут: его сопровождает солидный эскорт, но писатель не упускает случая похвалиться ружьём системы Лефошё. Без приключений добирались до некоей Туравновской станицы (неизвестно, что это за станция; возможно Тарумов(к)а, находящаяся не так далеко от Горькоречной) непосредственно перед Кизляром, где было составлено письмо с благодарностями в адрес тех лиц, что обеспечили безбедное и безопасное путешествие гостей до Кизляра. В этот день, 7 ноября 1858 года, Дюма покинул Россию и вступил на земли Кавказа. Финальная карта кавказской предыстории (1 – Башмачаговская, 2 – Терновская, 3 - Кумская, 4 – Горькоречная, 5 – Туравновская (?)): Путешествие по России окончено. В качестве приятного сюрприза предоставляю вниманию немногочисленных, но преданных моих подписчиков несколько редких рисунков Муане, иллюстрирующих ранее увиденное и описанное. Так что вы имеете возможность видеть практически глазами Дюма или, если угодно, Муане. Вот на таких почтовых станциях путешественники меняли лошадей, а также имели возможность переночевать на жёстких кроватях и перекусить отвратительной для французских желудков едой: Новодевичий монастырь в Москве – одна из немногих московских достопримечательностей, привлекших внимание Дюма: Углич глазами Дюма и руками Муане: А это редкий рисунок, на котором запечатлена деревня Елпатьево, где Дюма провёл пару запоминающихся недель в компании прелестной хозяйки усадьбы: Вот такими запомнились Муане берега Волги (судя по рельефу, рискну предположить, что это район Жигулей): Палуба грузового парохода (надеюсь, именно того, на котором был совершён вояж по нижней Волге – иначе где Муане ещё мог иметь достаточно времени для зарисовки?): Всем спасибо за внимание и долготерпение. Хотелось бы думать, что занимательного в моём рассказе было больше, чем скучного. И очень надеюсь, что хотя бы каждый второй читатель заинтересуется первоисточником. А те счастливцы, что уже читали, перечитают «Путевые впечатления» повторно. Они того стоят!
david: Вольер Как жаль, что путешествие (Дюма и наше) уже закончилось! :( Было очень здОрово! А о Вашем титаническом труде я даже и не заикаюсь - это и так понятно...
LS: Вольер! Спасибо Вам огромнейшее за интересный рассказ, за редкие иллюстрации, которые стОят отдельного снимания шляпы. Эта тема стала еще одним сокровищем нашего форума.
Та что под маской: Вольер благодарю за казанские заметки , но больше меня поразили калмыкские воспоминания.Дюма как истинный ценитель женской красоты не мог не заметить свежести азиатской красавицы.Тут Дюма душой покривить не мог-красавица реально была,правда ориентироваться на данный портрет дамы лет 45 я бы не стала поскольку юных калмычек отличает точеные миниатюрные фигурки, прекрасные волосы, нежная смуглая кожа, белозубая улыбка.
Вольер: Следы пребывания Дюма в России оказывается сохранились в городе Ломоносове, а точнее в дачном местечке Мартышкино. Именно в тех местах находилась дача Панаева, где часто бывал Дюма во время своего пребывания в Санкт-Петербурге. Оказывается, с 1 декабря 1967 года неизвестным чиновником-дюманом было совершено увековечивание фамилии французского писателя в русском дачном местечке. Фанаты из числа небедных могут прикупить там дачку-другую. )) А я бы, например, свинтил уличную табличку на память. Жаль, даже фото нет. Питерцы, ау! Сфотографируйте, пожалуйста, сие памятное место!
LS: Здорово! Это, наверное, единственная улица Дюма в России?!
Вольер: LS, в России, получается что единственная. А на постсоветском пространстве ещё имеем улицу Дюма в городе Кривой рог и в Тбилиси, конечно. )
Еленка: Выкладываю, как и обещала, фотографии улицы Дюма в поселке Мартышкино. Летом, надо признать, она выглядит куда лучше, но ждать до лета слишком долго Один из самых приличных домиков Вот
Стелла: Почти мертвая деревня?
Еленка: Стелла, на самом деле нет. Просто впечатление такое. Улица Дюма - на окраине, рядом с железной дорогой.
полная версия страницы